Дротнинг

ГЛАВА ВТОРАЯ

Казнь

Люди Харальда этой ночью спать не ложились. Воины, выйдя из-за столов, до самого рассвета простояли возле скотного двора — собравшись там темной толпой, осьминогом запустившей щупальца к домам крепости.

Сна у мужиков не было ни в одном глазу. От одного к другому передавались слухи о ведьмах, что околдовали конунга. А еще говорили о том, что кого-то из воинов тоже могла ждать волчья шкура — вон как дротнинг, которая обернулась бабой лишь перед конунгом, когда ярлы ударили ее железными ножами.

Страх одолевал многих. И многие пытались вспомнить, не сболтнули ли чего, что могло задеть волчьих ведьм. Все понимали, что любой, на ночь вдоволь хлебнувший эля, во сне мог не почуять крысиного укуса. Люди, перешептываясь, ждали, что же скажет конунг после допросов. Поэтому Харальд, выйдя из овчарни, оглядел толпу, над которой кое-где горели факелы…

А потом решил устроить ведьмам прилюдную казнь.

Закричали хирдманы, и войско рекой потекло к пустому месту перед сгоревшим Конггардом. Харальд, идя позади толпы, прошелся между столами, оставшимися после свадебного пира. Дошагал до помоста, поднялся по ступеням.

По ту сторону дощатого помоста уже колыхалось людское море — доходившее до самых ворот и забиравшееся на склоны вала. Над крепостью понемногу занимался хмурый, ненастный день, светловолосые головы людей вылеплялись из серой хмари белесыми кочками…

На скомканном шелковом полотнище, все еще прикрывавшем доски стола, темнело пятно высохшей крови. Харальд глянул на него. Не оборачиваясь, бросил хирдманам, что замерли возле помоста:

— Отнесите стол на пепелище вместе с шелком. Я сам его потом сожгу.

Стол тут же утащили. Харальд дошел до середины помоста, посмотрел на лица воинов. Крикнул:

— Этой ночью я допросил волчьих ведьм, околдовавших меня и моего брата Свальда! Две из них — это дочки Гунира, Асвейг и Брегга!

Слова лились легко.

— Колдовством они изменили свои лица, а потом назвались двоюродными сестрами Труди Гунирсдоттир! И жили среди нас, решая, кого бы еще превратить в волков! Теперь они схвачены, но в этих краях есть и другие ведьмы. Так что не доверяйте бабам, которых здесь встретите! Помните — тот, кого укусила крыса, к полнолунию может обернуться волком! Всякий, нашедший на себе след от укуса, пусть придет ко мне!

Люди слушали молча, внимательно. Слова Харальда отражались эхом от частокола, лентой тянущегося по вершине вала.

— А теперь, чтобы никто не опасался шороха в углу, или писка под половицей, мы этих ведьм придушим! Но копьем протыкать их не станем — потому что это не жертва богам, а казнь!

Харальд договорил и оглянулся на Свальда. Брат, уже стоявший на помосте, в трех шагах от него, поймал его взгляд. Тут же отвел глаза, объявил громко, торопливо:

— Начнем с Брегги! Сигурд, тащи сюда мою новую невесту!

Подручный Свальда заволок на помост упиравшуюся Бреггу. Руки у нее были связаны, рот заткнут, как и у прочих ведьм. Свальд, не изменившись в лице, накинул девке на шею кусок веревки.

Через пару мгновений ноги Брегги уже застучали по помосту. А Харальд, глядя на нее, снова ощутил сухую, голодную судорогу, прошедшуюся от горла к животу. В уме мелькнуло — рубануть бы ей лезвием по брюху…

Но нельзя.

Он заставил себя отвернуться. Тут же вспомнил о Сванхильд. Раз Кейлев не прислал к нему человека с весточкой, значит, ей не хуже и не лучше. Перед глазами видением промелькнуло лицо жены — бледное, осунувшееся, окруженное пухом коротеньких золотистых прядей. В довершение ко всему, привиделось, будто сомкнутые веки Сванхильд беспокойно дрогнули.

Харальд нахмурился, глядя в сторону ворот. Подумал угрюмо — убить бы Турле сразу, но ведь сам там был. Однако руку с ножом, занесенную над волчицей, не перехватил, как положено мужу…

— Все! — с явным облегчением бросил брат. И рявкнул, по-прежнему не меняясь в лице: — А теперь займусь новой дротнинг! Сигурд, тащи сюда Труди!

На этот раз Харальд отворачиваться не стал. Уставился на белокурую девку в упор, ощерился, когда та глянула умоляюще. Веревка, затянутая поверх тряпки, которую запихали Труди в рот, подпирала ей щеки, превратив их в два желвака. По ним протянулись дорожки от слез, мокро блестевшие на свету.

А пока Сванхильд бегала в волчьей шкуре, эта ведьма улыбалась без продыху, подумал Харальд. И, пригнув голову, исподлобья глянул на Труди. Девка уже судорожно дергалась в веревочной удавке, концы которой были в руках Свальда.

Пусть радуется быстрой смерти, мелькнуло у него. Наверно, стоило все-таки сжечь ведьм, чтобы сбылось предсказание, которым старшие бабы пугали молодых. Но затягивать с этим делом нельзя. К тому же в крепости была Сванхильд, она могла очнуться, услышать далекие вопли…

Или унюхать запах горелого мяса. Кто его знает, какой теперь у девчонки нюх — после всего, что с ней было?

Харальд вдруг едва заметно ухмыльнулся. Подумал насмешливо — если угадал, то при такой жене уже не прижмешь тайком рабыню. Все учует. Впрочем, к Хели рабынь, лишь бы Сванхильд побыстрей очнулась…

И не испугалась змея, стрельнула у него нехорошая мысль.

Он покосился на правое плечо, тварь тоже повернула к нему голову. В узких просветах между черными разводами, густо расписавшими змеиное туловище и морду, мерцали полустертые нити серебра. В почти человеческих прорезях глаз блеснули серебристо¬голубые радужки, перечеркнутые щелями зрачков…

Ноги Труди тем временем ударили по настилу в последний раз — уже слабо, едва слышно. Свальд для верности подождал еще немного, удерживая обмякшую девку на весу. Потом дал телу упасть. Пинком откатил его к тому краю помоста, где лежал труп Брегги, крикнул, не оборачиваясь:

— Веди Асвейг!

Внизу, перед ступенями, Сигурд шагнул к средней из дочек Гунира, стоявшей вместе с остальными ведьмами в кольце стражников. Потянулся, чтобы ухватить ее за волосы и затащить на помост — но девка вдруг увернулась от его руки. И сама взбежала по ступенькам, оставив Сигурда за спиной. Тут же шагнула к Свальду, вскинув голову.

Торопится вслед за сестрами, подумал Харальд. У этой даже щеки сухие. Из трех дочек Гунира она на поверку оказалась самой крепкой.

Забава очнулась резко, точно в бок кто-то толкнул. И тут же ощутила, как горит левый бок, от ребер до бедра. Как печет ладонь…

Но ей было не до того, чтобы жалеть себя. Первая же мысль уколола страхом — ребенок! Дитятко?

И она, еще толком не открыв глаза, потянулась к животу. Обеими руками, под жарким тяжелым покрывалом, которым была укрыта. Болезненно сморщилась, когда в ладони, обмотанной тканью, от движения заворочалась боль. Потом сморщилась еще сильнее, нащупав широкую повязку, обхватившую тело под рубахой.

Живот по-прежнему был слегка округлым. Таким, каким она его помнила. И Забава, чуть успокоившись, огляделась.

Она лежала на кровати в опочивальне, ярко освещенной светом многих светильников. Рядом сидела Неждана. Жена Свальда дремала, наклонившись вперед и подперев щеку рукой, локоть которой опирался о колено. Лицо ее даже теперь, в дреме, казалось измученным и хмурым.

А за изножьем кровати, у дальней стены, сидел Кейлев. Смотрел в сторону Забавы, щурясь так сильно, что все лицо пошло морщинами. В углах опочивальни, рядом с изголовьем постели и возле Кейлева, стояли мужики. Двое, в доспехах с железными бляхами и короткими копьями в руках. Оба смотрели в пол…

В следующий миг Кейлев сипло выдохнул:

— Очнулась!

И, поднявшись, шагнул к кровати. На ходу торопливо спросил:

— Ты как? Рана болит? Тяжко? Хочешь чего-нибудь? Сейчас пошлю человека, к конунгу…

Тут Харальд-то, подумала Забава, глядя в лицо Кейлеву широко открытыми глазами — и не отвечая.

Рядом.

А в следующее мгновенье на нее вдруг обрушились воспоминанья. Словно в уме хлопнула-стукнула какая-то калитка — и разом их выпустила.

Вспомнилось все. То, как она мучилась от озноба в клетке посреди леса. Как топорщились морщинистые листья первоцвета в руке Гейрульфа. То, как она дожидалась возвращения Кейлева с вестями о Харальде. Как надеялась, что муж жив. И как ночью к клетке подошла женщина, невидимая глазу, но пахнущая и шуршащая. А потом…

Дальше воспоминания становились двухцветными, переливались белыми бликами и черными тенями. Но Забава видела в них все ясно и отчетливо, до последней травинки.

Лес, по которому она долго бежала. Деревья, на которые она смотрела снизу. Трава, щекотавшая ей нос. Мелкая речка, брызги холодной воды, вкус сырой рыбы на языке. Следом берег моря, о который разбивались пенистые валы. Затем ночь, костер…

И возле костра, сверху, над ней, точно луна в небе — нависало почему-то лицо Нежданы, освещенное пламенем. Опять был вкус рыбы, но уже запеченной, горьковато отдающей дымом.

После этого она снова шла по лесу, глядя на стволы снизу, от земли. Словно пробиралась между ними на корточках.

Запахи. Шорохи, звуки.

А следом была еще одна ночь — ночь, когда она смотрела из темноты на стол, освещенный жарко горящими факелами. И там…

Харальд, подумала Забава, вся похолодев. Харальд, обнимающий какую-то бабу!

Перед всеми, за столом! Целующий ее!

Она отвела взгляд от Кейлева, уже стоявшего рядом. Одно мгновенье слепо смотрела в потолок, доски которого были расписаны цветами и ветками, свернутыми в круг. Глядела, видя перед собой лишь Харальда — и ту, другую…

— Как ты, дочь? — быстро спросил Кейлев.

Неждана, успевшая вскочить, склонилась над Забавой. Коснулась ее лба, пробормотала на родном наречии:

— Может, сил говорить нету? Ты нам хоть моргни, Забава Твердятишна. Только не молчи! Дай знать, что слышишь и понимаешь!

Они боятся, что разум у меня мог остаться звериным, осознала Забава.

Похоже, она бегала по лесу зверем — потому и смотрела на все снизу. Значит, все-таки обернулась волчицей. А обернувшись, увидела…

А я-то весточки о нем ждала, сидя в клетке, отзвуком пришла другая мысль. Надеялась, что Харальд хоть дитя, да спасет. Только Харальд тем временем нашел себе другую!

Забава резко выдохнула. Снова втянула воздух, выдавила — горло словно пробовало звуки, выпуская их неохотно, с хрипотцой:

— Где Хар..альд? С…с ней?

Она была уверена, что Неждана с Кейлевом поймут, о ком речь — а чего там понимать, если эту девку Харальд за свой стол усадил и при всех обнимал?

Неотступным видением стояла у Забавы перед глазами та девка. Красивая, с высоким лбом, точеными скулами, огромными глазами под зачерненными ресницами и белой гривой. И было в ее облике что-то еще, неосознанно тревожившее Забаву. Словно чего-то она не разглядела до конца, что-то упустила…

Кейлев с Нежданой быстро переглянулись. Затем старик сказал, мягко, но чуть наставительно:

— Конунг Харальд сейчас занят делом, Сванхильд. Он был тут, пока я зашивал тебе рану. Потом ушел, однако велел его известить, как только ты очнешься. Я отправлю к конунгу Болли. Хочешь передать что-нибудь мужу?

И пока Кейлев говорил, Забава наконец поняла, что же в облике белокурой девки ее встревожило.

Венец. На голове у той, кого Харальд обнимал, поблескивал венец. Затейливо сплетенный, в больших каменьях — прозрачных, сверкающих в свете факелов, как капли воды. А девки у нартвегов венец надевают только на свою свадьбу…

На девке был дивный венец. Такой, какой и конунговой невесте не стыдно надеть.

Так это свадьба была, осознала Забава, вся обмерев. Потому и факелы полыхали, и столы от угощенья ломились. Добрый же свадебный пир устроил Харальд. Одну жену потерял, а другую сразу же нашел. Хорошо живется конунгам…

И она, здоровой рукой придерживая живот рядом с тем местом, где болело, кое-как приподнялась на подушках. Облизала пересохшие губы, хрипло прошептала:

— Не… не надо посылать Болли. Я сама передам конунгу весть… весть о себе.

— Да нельзя тебе, дротнинг! — уже по-нартвежски всполошено сказала Неждана. — Тебе сейчас поесть-попить нужно — и лежать, сил набираться!

Кейлев молчал, внимательно глядя на приемную дочь. В изножье постели что-то громко зашуршало, следом из-под кровати вылез Крысеныш. Гавкнул, уложил морду на покрывало и часто задышал, радостно вывалив язык.

Забава, мельком глянув на него, подумала — скрывают что-то отец с Нежданой. Может, хотят ее здесь удержать, чтобы не узнала чего?

А после свадьбы, тут же пролетело у нее в уме, мужу положено затвориться с женой. И возвести молодую на ложе…

Только она Харальду помешала. Явилась на пир, потом непонятно как обернулась. Вот и пришлось ему торчать возле первой жены, пока рану зашивают. Бросив ту — новую, вторую…

Из памяти вдруг вынырнуло оскаленное лицо Огера. Забава припомнила боль, обжегшую руку — или лапу? Потом была неожиданно-ледяная боль в боку, и тень, напавшая сзади. Выходит, это отец Свальда на пару с кем-то ее порезал?

А следом, отодвигая оскал Огера в сторону, в уме полыхнула неприкаянная мысль — неужто Харальд прямо сейчас с новой женой тешится? Но Кейлев врет про дело, чтобы ее, раненую, от горя уберечь? И утешает тем, что Харальд приказал его известить, как только она очнется?

В груди тупо, тяжело заныло — точно сердце ей придавили ладонью. Боль в боку сразу растворилась в этом нытье.

Как же так, потеряно подумала Забава. И тяжело выдохнула:

— Сколько… сколько я здесь лежу? Свадьба… свадьбу Харальда уже отпраздновали?

Слова прозвучали ровней, чем прежде, словно горло ее понемногу привыкало к человеческой речи.

Неждана в ответ посмотрела изумленно — и немного виновато. Затем пригнулась к кровати, сказала тихо на родном наречии:

— Неужто помнишь все, что я в лесу тебе наговорила, Забава Твердятишна? Только ты на мужа не серчай. Здесь, пока тебя не было, ведьмы всем заправляли. А хозяйкой над ними была Труди, сестра Брегги и Асвейг. Кейлев сказал, что она конунга Харальда околдовала. Голову ему задурила чарами. И женился он не по своей воле!

Околдовала, метнулось в уме у Забавы. Чары, выходит?

На одно короткое мгновенье ей стало легче. Но тут же она яростно подумала — то ли был этот морок, то ли нет! Однако свадьбу Харальд отпраздновал как положено, с невестой, украшенной венцом, и пиром для всего войска!

Еще, небось, и шлемы с копий перед той девкой сбивал, мелькнуло у Забавы. Силой молодецкой похвалялся, как когда-то перед ней самой. А белокурая Труди на него любовалась…

Забава коротко выдохнула, ощутив, как засаднила треснувшая на губе корочка. Неждана, глядя ей в лицо, поспешно добавила на родном языке:

— Но теперь морок спал. Конунг нынче ведьм допрашивает. И Труди эту, которая исхитрилась его женой стать, уволок на допрос. Кончилась над ним ведьмина власть! Ты об этом больше не печалься, Забава Твердятишна. Вот увидишь, конунг Харальд всех ведьм на чистую воду выведет. Уж он-то знает, как это делается! А ты себя побереги. Давай я тебя молоком напою, с медом. Вон как губы пересохли!

Она повернулась и потянулась куда-то в сторону.

Харальд и впрямь умеет допрашивать, метнулось в уме у Забавы. Тогда, в Йорингарде, она в этом убедилась.

Внутри вдруг шевельнулась жалость — пусть и слабенькая на этот раз, тенью от привычной. Ведьмы, сказала Неждана. Значит, на допросе у Харальда лишь бабы да девки. И ту, на которой он недавно женился, тоже уволок? После свадебного пира да к Харальду на допрос…

Но Забава эту жалость отогнала — потому что дите в ее животе ни разу не трепыхнулось после того, как она пришла в себя. Жив ли ребенок? А она тут сестру Асвейг и Брегги жалеет Те ее саму обернули волчицей, эта Харальда на себе оженила… сестры, что и говорить. Одно дело делали!

Если, конечно, все было именно так, как говорит Неждана. Кто его знает, что на самом деле случилось между Харальдом и Труди?

Забава беззвучно шевельнула губами — захотелось вдруг выругаться. Грязно, смачно, как нартвежские мужики ругаются спьяну. И точно заскребся кто-то внутри, царапая по сердцу когтями. Тут же прилетела мысль, будто и не ее, слитая с воспоминанием о каком-то запахе — самка, но слабая. Редко злится… больная?

Забава быстро выдохнула, отгоняя непонятный морок. Еще крепче прижала живот здоровой рукой, следом поискала глазами Кейлева.

Старик, пока Неждана рассказывала ей про Харальда и ведьм, тихо отступил от кровати. И уже почти дошел до двери.

— Ты когда-то сказал, отец, — уронила Забава, глядя ему в спину, — что я тебе не только дочь. Но и дротнинг.

Неждана торопливо подсунула ей под нос чашу с молоком, и Забава бросила загнанный взгляд на белый кружок, плескавшийся меж серебряных краев. Пить хотелось нестерпимо. Но упустить Кейлева она не могла. Потому что он втихомолку собрался послать весточку Харальду…

Старик остановился. Заявил, разворачиваясь:

— Конунг отловил стаю ведьм, Сванхильд. И сейчас он их допрашивает. Не нужно ему мешать. Один раз в Йорингарде ты это уже сделала. Помнишь, чем все закончилось?

В его словах была горькая правда, но они подтверждали сказанное Нежданой — и Забава на одно короткое мгновенье ощутила недобрую радость. Тут же бросила, устыдившись себя:

— Я должна увидеть Харальда, отец. И прежде, чем ты пошлешь вестника.

— Зачем? — прямо, без околичностей, спросил Кейлев.

Забава на мгновенье замерла. Потом, решившись, выдохнула:

— Хочу знать, что здесь случилось. Если… если тут и впрямь замешано колдовство, то я должна на нее посмотреть. И на него. Ты сказал, что я твоя дротнинг…

Голос ее оборвался — потому что изнутри снова плеснуло злостью, и горло вконец пересохло. Кейлев буркнул:

— Ты ранена. Тебе нужно лежать.

Лежать-то нужно, только где взять силы все стерпеть, горестно и яростно подумала Забава. Потом, конечно, Харальд придет и расскажет — но расскажет он далеко не все. Лишь то, что сам захочет, и сам решит ей открыть. Так Харальд поступал всегда. Что с Красавой, что в других делах…

А она и этому рада была. Но теперь-то все иначе. Он женился на другой. При всем войске ее целовал-ласкал…

Со мной так не поступал, вдруг мелькнуло у Забавы. На их свадебном пиру, и на других пирах разве что руку ей гладил. Или колено. И что теперь? Жить с Харальдом, помнить это, слушать его и думать — а той Труди он те же слова говорил? Ласкал так же? Или пожарче, раз уж на пиру при людях не сдержался?

Случись это прежде, было бы проще. И легче. Но не теперь, когда он уже сказал — ты одна на все края, другой такой нет!

Он сказал, а она поверила…

— Я припоминаю, — хрипло прошептала Забава, уставившись Кейлеву в глаза, — что когда было нужно, мой брат на руках отнес меня к девке, в которую вселилась ведьма.

Она не стала упоминать, что это была ее двоюродная сестра, чтобы Кейлев не перевел разговор на другое, не принялся ворчать, что рабыня не может быть сестрой дротнинг. Даже имени ее не назвала. Глотнула воздуха пересохшим ртом, неровно продолжила:

— Кто-то должен был ее расспросить — и меня отнесли. Болли здесь. Он мой брат… или Болли так хорошо погулял на свадьбе Харальда, что теперь не сможет меня поднять?

Следом Забава бросила еще один жадный взгляд на молоко — и качнула головой, давая знать Неждане, чтобы та убрала чашу. Откинула голову, опершись затылком на стену за изголовьем кровати. Ощутила, как по телу прошлась предательская дрожь…

Чуток потерплю, мелькнуло у нее.

Кейлев не должен видеть, как она, трясясь от слабости и захлебываясь, пьет молоко. Надо немного потерпеть.

Сванхильд, с трудом приподнявшаяся на подушках, была бледней бледного. Короткие золотистые прядки окружали ее лицо одуванчиковым пухом — и Кейлев, глядя на нее, вдруг вспомнил худую, измученную полонянку, которую ярл Свальд привез в дар Харальду на исходе прошлого лета.

Теперь Сванхильд снова выглядела заморенной.

Эх, дочь, подумал вдруг Кейлев с сожалением. Разве так должна вести себя дротнинг? Не объяснять надо, и не напоминать о прошлом, а приказы пожестче отдавать. Умны они или нет — это уже дело конунга. Но никак не тех, кому приказы отданы. И лицо следует держать каменным, а в голос подпустить стали.

Но с другой стороны, кто научит дочь положенному, если не отец? Кто проследит за тем, чтобы ее слушались? И сам покажет пример остальным, как почитать ее волю?

Я ей слишком много задолжал, подумал следом Кейлев. И за ту историю, которую она припомнила — когда никто из мужиков не захотел подходить к ведьме, околдовавшей ярла Свальда и других парней…

И за то, что при штурме Йорингарда Сванхильд, брошенная на драккар к изменившемуся Харальду, вернула ему разум. За то, что отыскала конунга, пропавшего после боя с Гудремом Кровавой Секирой, когда в Йорингарде уже хозяйничали ярлы Сивербе. А еще за то, что Сванхильд сделала на озере Россватен.

И за то, что не так давно не позволила увезти себя в родные земли, тут же мелькнуло у старика. Подумала об Ислейве, о детях. Потом в волчьей шкуре прибежала сюда, избавив войско от ведьминой власти. Все войско, и его с Болли тоже. А ведь Болли могла грозить нешуточная беда…

Кейлев склонил голову. Сказал, глядя на дочь из-под кустистых бровей:

— Приказывай, дротнинг. Болли отнесет тебя туда, куда нужно. Я тоже пойду с вами. Пригляжу, чтобы все было так, как ты пожелаешь.

Получилось, измученно подумала Забава. Следом бросила:

— Не отправляй никого к Харальду. Неж… Нида, найдется какая-нибудь одежда?

Но вместо Нежданы, все еще державшей в руках чашу с молоком, ей ответил Кейлев:

— Мы уже приготовили для тебя все, что может понадобиться, дротнинг. Наряды неношеные, только что сшитые. Лежат здесь, в сундуках.

Небось Труди себе в приданое обновок нашила, с дрожью сообразила Забава. А Кейлев из ее сундуков набрал всякого добра. Позаботился о дочери…

Но сейчас у нее не было ни сил, ни желания быть гордой. Хотелось увидеть Харальда, посмотреть ему в лицо. И на Труди эту взглянуть. Может, сразу станет ясно, что там было, а чего не было.

Она заставила себя кивнуть. Пробормотала хрипло:

— Мне надо одеться. Выйдите…

— Нельзя, — тут же возразил Кейлев. — Конунг приказал, чтобы с тебя глаз не спускали.

И за половицами велел приглядывать, на случай, если крыса опять появится. Сделаем так- я мужиков выгоню, и мы с Болли постоим у кровати. Спиной к тебе повернемся, чтобы ты оделась. Если что другое понадобиться, при нас придется… только сначала выпей молока, Сванхильд. Крови ты потеряла немало, это и для ребенка вредно.

Она снова кивнула, уже с облегчением. Неждана быстро поднесла чашу — и Забава наконец коснулась сухими губами серебряного края.

Когда Болли вынес Забаву из женского дома, в лицо ей ударил порыв сырого ветра. Снаружи уже занялось утро, высветив тучи, нависшие над крепостью.

Стражники за дверями женского дома расступились. Посмотрели на нее как-то…

Не так, как прежде, решила Забава. Тревожней? Пристальней?

Она вскинула подбородок над воротом плаща, чтобы не выглядеть совсем уж измученной. Подумала — еще немного, и я увижу Харальда. И жену его новую, Труди эту.

А следом сквозь злую обиду у нее вдруг пробилась тревожная думка — но если там и впрямь было колдовство, то Труди может околдовать Харальда снова. Что удалось один раз, выйдет и второй…

— Поторопись, Болли! — хрипло попросила Забава.

И выпростала из-под полы плаща левую, перевязанную руку. Согнула в локте, кое-как ухватилась за шею брата.

— Так растрясу же, — с недоумением пробормотал Болли, меривший землю мелкими шагами. — И рана зашитая разболится…

— Ничего со мной не случится, — упрямо выдохнула Забава. Снова попросила: — Быстрей!

Неизвестно, послушался бы брат или нет, но тут Кейлев, шедший впереди, оглянулся. Бросил на сына строгий взгляд, и Болли сразу зашагал размашистей.

А Забава, скорчившись у него на руках, здоровой ладонью придавила живот под плащом. Болли оказался прав — когда он заторопился, в ране сразу же заворочалась острая боль. И перевязанная рука, выставленная на холод, заныла. Хотя перед этим, после трех чаш молока, которые Забава выпила подряд, не останавливаясь, боль в животе и ладони вроде поутихла…

Может, она не просто так утихла, с затаенной надеждой подумала вдруг Забава. С тех пор, как забеременела, болячки на ней заживали быстрей прежнего. Лечит ее дитя-то, об этом и Харальд говорил. Значит жив сыночек?

Она быстро погладила живот, надеясь, что ребенок шевельнется в ответ. И опять придавила тело возле раны — уж больно сильно там кололо.

Болли, дойдя до угла женского дома, сворачивать за него не стал. Двинулся прямо, держа путь к двум приземистым строениям, в просвете между которыми виднелась далекая полоска сараев. Справа и слева от него шагали двое стражников, притаптывая низкую траву по бокам от стежки. Еще пара воинов вместе с молчаливой Нежданой держались за спиной у Болли.

Они уже отошли от женского дома, когда их догнал прибежавший сзади Гейрульф. Спросил, заступив дорогу Кейлеву:

— Вы куда? Случилось чего?

— Дротнинг хочет видеть конунга, Гейрульф, — ровно ответил старик. — А ты продолжай приглядывать за стражей возле женского дома. Мы скоро вернемся.

Однако Гейрульф не сдвинулся с места. Сказал, уставившись на Забаву — и во взгляде его плескалось непонятное, угрюмое беспокойство:

— На скотный двор идете? Но конунга там нет, он уже закончил допрашивать. И только что увел ведьм туда, где свадьбу праздновал. Я издали их видел.

Свадьбу праздновал, яростно повторила про себя Забава. Потом уточнила дрогнувшим голосом:

— Всех увел, и Труди тоже?

Подручный Харальда кивнул.

— Спасибо за вести, Гейрульф, — торопливо бросила Забава. — Идем туда, Болли. Быстрей!

Кейлев тут же нырнул в сторону, обходя Гейрульфа. А тот внезапно шагнул — и очутился перед Болли. Угрюмое беспокойство из его взгляда разом ушло. И он, уже равнодушно глядя на Забаву, объявил:

— Я пойду с вами. Конунг Харальд приказал мне следить, чтобы к дротнинг и мышь не смогла подобраться. Прости, дротнинг, но если с тобой что-то случится, конунг мне этого не простит!

А следом Гейрульф так же быстро, как перед этим, отступил в сторону, освобождая Болли путь.

Не до него сейчас, мелькнуло у Забавы. К тому же Гейрульф ни у кого не спрашивал позволения, просто сообщил, что пойдет с ними…

Кейлев, успевший уйти вперед, на ходу оглянулся. Недовольно нахмурился, вопросительно взглянул на Забаву — но промолчал.

Гейрульф тем временем пристроился рядом со стражником, что шагал по правую руку от Болли.

К помосту их маленький отряд подошел со стороны столов, за которыми совсем недавно пировало войско. Кейлев сразу свернул, обходя их слева.

И еще издали Забава разглядела Харальда. Муж стоял на возвышении, спиной к ней — в серой рубахе, со змеей, черным наростом поднимавшейся над его плечом.

О том, как изменился Харальд, Забава уже знала. Неждана, пока помогала ей одеться, кое-что рассказала. Говорила Неждана открыто, по-нартвежски, при Кейлеве и Болли, стоявших рядом. Видно, хотела предупредить Забаву, чтобы та прилюдно не испугалась.

И родичи своим молчанием это одобрили.

Но тревожилась Неждана зря. Может, в другое время Забава и дрогнула бы — однако сейчас в ней плескалось слишком много обиды и ярости. Она лишь прищурилась, вглядываясь в мужа…

Там, на помосте, Харальд говорил. Да так, что эхо над крепостью гуляло. Забава расслышала его слова о том, что они придушат ведьм, чтобы никто не опасался шорохов и писков. Но копьем протыкать их не станут, потому что это казнь, а не жертва.

Значит, убить решил, как-то опустошенно подумала Забава, глядя на мужа. Всех, и новую жену тоже? Иначе зачем Харальд привел сюда Труди? Не посмотреть же на смерть родственниц — Исгерд, ее мачехи, и двух двоюродных сестер, о которых Неждана рассказывала!

А следом в уме у Забавы пролетело — но если Харальд говорит про писк и шорохи под половицей, стало быть, эти бабы и девки подсылали к людям крыс. Как Асвейг с Бреггой в Йорингарде. Может, и в волка кого-нибудь успели обернуть?

Так все-таки было здесь колдовство, но волчье? И Труди в этом замешана?

Наверно, потому Харальд и собрался их казнить, решила Забава. Совсем без вины он убивать не стал бы. Неужто и жену новую не помилует? Казнит ее прилюдно, вместе с другими бабами?

Прилюдно — и при мне, осознала вдруг Забава.

Если только она не повернет назад.

Или не вмешается. Вот прямо сейчас, когда Харальд стоит перед всем войском. Когда он уже объявил воинам свою конунгову волю…

Там, вдали, Харальд повернул голову к мужику, что стоял на помосте в трех шагах от него. Забава в мужике признала Свальда — и ростом был схож, и рубаха у него знакомо горела пурпуром. Только светлая грива, всегда прикрывавшая ярлу лопатки, исчезла.

А затем ярл Свальд с помоста рявкнул, что начнут они с Брегги. И Забава от этих слов вздрогнула. Брегга здесь? Но Неждана об этом ничего не говорила. Может, она не знала всех девок, что жили в крепости?

Забаве вдруг стало тяжело дышать. И вспомнилось сразу все, что случилось с ней здесь, в этих краях. А еще там, в Йорингарде…

— Откуда тут Брегга? — изумленно проворчал Болли, вторя мыслям Забавы. Потом добавил, покосившись на нее: — Ну, подойдем, узнаем.

Нес он Забаву легко, как пушинку — и до сих пор даже не запыхался. До помоста меж тем осталось шагов двадцать, не больше. Люди, столпившиеся вокруг него, переговаривались тихо, приглушенно.

Можно было крикнуть, и Харальд ее услышал бы.

Непременно услышал бы.

Забава открыла рот — но только судорожно вздохнула. И, покрепче придавив живот здоровой рукой, негромко позвала:

— Отец.

Кейлев с готовностью обернулся, остановившись на полушаге. Болли застыл на месте, стражники, что шли рядом с ним, тоже встали.

— Вернемся? — с плохо скрываемым облегчением спросил старик.

— Нет, пойдем туда, — уронила Забава, не сводя глаз с помоста. — Только… не хочу, чтобы Харальд меня увидел. Встанем с краю. Прошу тебя.

Кейлев глянул с сомнением, однако ничего не сказал. Лишь кивнул.

Что ж я делаю-то, подумала вдруг Забава ошеломленно. Вместо того, чтобы закричать или вернуться назад, в женский дом, собираюсь на чужую смерть поглазеть?

Но и прятаться оттого, что творил сейчас Харальд, ей казалось постыдным. Вроде как мышью в нору забиться, пока он свои дела делает. А помешать Харальду…

Если ведьмы людей в зверей превращают, то и люди имеют право на свой суд, мелькнуло у Забавы. И ярость, притихшая было, снова полыхнула внутри, выжигая и жалость к бабам, и страх перед тем, что здесь сейчас случится.

Болли снова зашагал вперед, к людской толпе, торопясь вслед за Кейлевом. А на помост затащили высокую, стройную девку. На пышнотелую Бреггу она не походила ничем, кроме алого платья — та Брегга тоже любила красное.

Может, девки просто зовутся одним именем, быстро подумала Забава. По ее родной Ладоге тоже немало Забав бегало…

А потом, несмотря ни на что, сердце у нее все-таки сдавило жалостью. И она задержала дыхание — все за тем же, чтобы не закричать.

Впереди, возле крайних столов, оставшихся после свадебного пира, по обеим сторонам от помоста и дальше, до самых ворот и на склонах неблизкого вала, толпились люди. Смотрели, тихо переговариваясь, на то, как ярл Свальд душит ведьму по имени Брегга.

И Забава тоже смотрела. Не дышала до тех пор, пока не стало уж совсем невмоготу. Фигура ярла Свальда загораживала от нее девку больше чем наполовину. Но все равно было видно, как выгнулось и задергалось тонкое тело, обтянутое ярким шелком. Как ноги забили по доскам, взметывая алый подол.

Кейлев, споро дошагавший до края толпы слева от помоста, пошушукался там с одним из мужиков. Несколько воинов, заслышав их разговор, обернулись и удивленно посмотрели на Болли с Забавой. Но старик бросил пару негромких слов, и мужики снова повернулись к ним спиной.

Сам Кейлев после этого шагнул поближе к подошедшему сыну. Сказал приглушенно, глядя на Забаву:

— Сванхильд, там на помосте — Брегга Гунирсдоттир. Конунг объявил, что девки, которых здесь считали двоюродными сестрами Труди, на самом деле ее родные сестры.

Они изменили себе лица колдовством, и назвались по-другому, когда пришли сюда. Среднюю, Асвейг, стали кликать Астрид, старшую Бреггу — Хельгой. Так что ярл Свальд сейчас душит ту самую Бреггу Гунирсдоттир. Одну из тех, кто тебя волчицей обернул. Потом настанет очередь и Асвейг. Конунг мстит за тебя, как у нас положено, дочь.

Последние слова Кейлев произнес значительно и с расстановкой. А Забава, переведя на него взгляд, подумала — вот и умрут ведьмы, что обрекли мое дитя то ли на волчью жизнь, то ли сразу на смерть. Радоваться надо. Или хотя бы смотреть на их казнь спокойно, с достоинством. Вон и отец беспокоится, как бы она чего не выкинула, что у нартвегов не положено.

Но вместо радости в уме спутано мелькнуло — стало быть, эти ведьмы умеют и лица с телами себе менять? Только Труди-то ничего не меняла. И звалась своим именем, когда Харальд на ней женился!

На помосте глухо грохотнули доски, ярл Свальд бросил на настил труп Брегги. Затем крикнул, чтобы к нему привели новую дротнинг, Труди.

И лишь после этих слов Забава снова перевела взгляд с Кейлева на помост. Но при виде стройной девки в синем платье, той самой, которую Харальд обнимал на пиру при всех — только уже без невестиного венца, с заткнутым ртом — радости не ощутила.

Жгло что-то внутри, и девку было все же жаль. Эта Труди не трогала ее дитя, лишь Харальда заполучила.

Забава стиснула зубы, чтобы не закричать, не остановить Харальда. Молча приказала себе — смотри. Раз уж выпала такая судьба, надо разучиться жалеть. Или лучше сразу лечь да помереть, чтоб другим из-за нее не мучиться. Тех других уже вон сколько набралось — и мужики из войска, которым пришлось биться за Упсалу…

И люди, что до этого жили здесь мирно. Может, не помешай она тогда Харальду допросить ведьм, он не привел бы сюда свои хирды!

Забава, тяжело выдохнув, уставилась на Свальда, душившего Труди. Краем глаза она видела и Харальда — верней, его спину, затылок и змею над плечом, почти черную, в редких пятнышках полустертого серебра. Харальд сейчас смотрел на свою новую жену, задыхавшуюся в веревочной удавке. Стоял неподвижно, и только ветер морщил рубаху у него на спине, задувая в разрез, откуда вылезала змея…

В трех шагах от Забавы, за спинами стражников, что сгрудились вокруг Болли, шевельнулся Гейрульф. Бесшумно отступил в сторону, тенью промелькнул меж столов, стоявших рядом — и исчез в толпе справа от помоста.

Асвейг, взбежав по ступенькам, сама встала перед Свальдом.

Люди угрюмо смотрели на ведьму. Свальд, коснувшись ее плеча, быстро развернул девку спиной к себе, следом накинул кусок веревки на девичью шею. И уже свел концы, уже натянул, так что Асвейг выгнулась от удушья, ударив по воздуху связанными руками — но тут кто-то крикнул:

— Попридержи руку, ярл Огерсон! Конунг Харальд, ты обещал мне одну милость! На пиру, когда твоя жена подарила мне браслет!

Свальд раздраженно нахмурился, но ослабил удавку. И посмотрел на толпу, дернув Асвейг в сторону, чтобы не загораживала обзор.

Та, шатко покачнувшись, все же устояла на ногах. Связанными руками подцепила петлю, стянувшую ей горло — кое-как, самыми кончиками пальцев. Судорожно задышала носом…

Люди в толпе загомонили громче. Харальд, сразу заметивший того, кто кричал, недобро бросил:

— Я приказал тебе присматривать за стражей у женского дома, Гейрульф. Так почему ты здесь? Или ведьмы успели околдовать и тебя?

Гейрульф, стоявший в толпе по правую руку от Харальда, неподалеку от того места, где в кольце воинов дожидались своей очереди еще две ведьмы, зашагал к помосту. Зычно ответил на ходу:

— Может, и околдовали! А за стражей пока приглядывает Арнлог, у него глаз острый… вот я и оставил его вместо себя, чтобы получить с тебя обещанное, конунг Харальд! Правда ли, что эта девка — Асвейг?

— Верно, — холодно уронил Харальд.

Гейрульф остановился перед помостом — высокий, с двумя косицами в светлой гриве, с густой щетиной, неровной белесой каймой ползущей по впалым щекам. Недовольно нахмурился, тряхнул головой. Крикнул:

— Ты когда-то сказал, конунг Харальд, что за тобой долг! И велел напомнить об этом, если будет нужно. Так вот, я напоминаю!

Харальд приспустил веки, глянул на Гейрульфа невыразительно. В уме мелькнуло — похож на мужика, которого охмурила бабенка. Видно, не зря Асвейг на пиру так и не появилась за столом, где сидели ее сестры…

Но Гейрульф ждал, и Харальд проворчал:

— Я ее не отпущу — если ты об этом, Гейрульф. Свои милости я припас для тех, кто мне верен. Не для врагов.

Люди, стоявшие рядом с мужиком, уже начали торопливо расступаться. Смотрели хмуро на наглеца — и выжидающе на Харальда…

— Я не был твоим врагом, когда остановил колдунью, гнавшуюся за твоей женой! — громко объявил Гейрульф. — И теперь я тебе не враг! Но позволь мне сначала спросить у Асвейг кое-что, конунг Харальд! Может, потом мне даже не понадобится твоя милость — та самая, которую ты обещал на пиру, при всех!

— Да у тебя с того пира хмель из головы еще не выветрился! — зло рявкнул Свальд. А потом посмотрел на Харальда. — Родич, давай я…

— Нет, — буркнул Харальд.

И прошелся взглядом по лицам своих людей. Разглядел вдруг Убби, стоявшего в толпе слева. Смотревшего на него пристально, с прищуром…

Убби уже пропал, мелькнуло у Харальда. И у него тоже была дочка конунга. А ведь добрый был воин. Медом эти конунговы девки для простых мужиков намазаны, что ли?

— Пусть спрашивает, — резко сказал Харальд. — Освободи Асвейг рот, Свальд. Она не так опасна, как Труди или Брегга. И понимает, что пока человек жив — он еще не знает, как умрет.

А начнет болтать чего не следует, тут же решил про себя Харальд, объявлю все колдовскими враками. И тогда уж точно сожгу — за частоколом, с подветренной стороны, чтобы вонь отнесло в сторону от крепости. Только язык ей надо будет отрезать, чтобы вопли не долетели до Сванхильд…

Свальд, скривившись, выхватил нож. Резанул веревку, затянутую поверх кляпа во рту девки. Делал он все быстро — так что Асвейг, когда лезвие прошлось у нее под затылком, покачнулась, едва не упав. Несколько отрезанных прядей упали на помост.

— Говори, — проворчал Свальд, глянув на Гейрульфа.

Мужик еще немного помолчал. Девка медленно облизала дрожащие пересохшие губы. Посмотрела в небо — а затем перевела взгляд на толпу.

Передышка, метнулось в уме у Асвейг. Значит, смерть придет чуть позже.

Она не была этому рада. Плохо, когда смерть затягивается. Уже приготовилась — и вдруг отпустили… но ненадолго, лишь на пару слов. А потом до постыдного сильно осознаешь, как страшно умирать. И хочется многого. Увидеть, как потемнеет к вечеру хмурое серое небо, нависшее сегодня над Упсалой. Как рассветет после следующей ночи…

Будет ли ясным тот рассвет? Или небо опять закроют тучи?

По пересохшему горлу прокатился болезненный, шершавый комок. Асвейг глянула на Гейрульфа, подумала — и то, как он обнимает, уже не узнать. Жаль, что не набралась смелости, не отыскала Гейрульфа сразу же, как только он пришел в Упсалу. Не надо было тянуть до свадебного пира…

Знать бы еще, куда я попаду после смерти, на удивление равнодушно мелькнуло у Асвейг. Скальды утверждают, что в Вальхаллу пускают лишь самых отважных воинов. В Фолькванг, чертог Фрейи — тех, чьей доблести не хватило на Вальхаллу. А души свободных баб, как и мужиков, умерших не в бою, попадают в Трудхейм, огромные чертоги Тора. Но ее туда вряд ли пустят. Смерть задушенного — это смерть раба, след от удавки на шее все равно что ошейник. Харальд знал, что делал, когда решил их удавить.

А заслуг перед богами у нее с сестрами больше нет — потому что жена Харальда сумела как-то скинуть с себя волчью шкуру. Если владыки Асгарда не окажут им милости, она вместе с сестрами отправится в Хельхейм. Царство Хель, куда попадают души рабов, йоту нов и колдунов.

Хорошо, что я не мужик, стрельнула вдруг у Асвейг нехорошая мысль. У тех, когда они умирают с петлей на шее, по штанам ползет предательское пятно. Но подол милосердней. Даже если она обмочит нижнюю рубаху, шелковое платье прикроет ее позор…

Скорей бы Гейрульф заговорил! Ждать смерти ничуть не легче, чем умирать… или пусть еще помолчит?

Дурак я, зло подумал Гейрульф. И зачем только увязался за дротнинг?

Но ответ он знал. На пиру девка коснулась рукояти его ножа. Пусть он не успел попробовать эту Астрид-Асвейг где-нибудь за сараем — однако нож был протянут и принят. Она обещала ему себя. И она была свободной девкой, по доброй воле выбравшей его. Не добычей, не подневольной рабыней. Выходит, он ей понравился. Вот и захотелось взглянуть на нее напоследок. Ведь понятно же, зачем конунг велел войску собраться перед главными воротами, и потащил туда баб.

А потом девка взбежала на помост — так, словно не боялась смерти. И он не выдержал. Устыдился себя самого. Нож-то он предложил, но все, на что его хватило, это трусливо поглазеть из толпы…

— Зачем ты это сделала, Гунирсдоттир? — резко спросил Гейрульф, глядя на пышногрудую девку, застывшую рядом с ярлом.

Он не стал пояснять, о чем речь — надеялся, что и так поймет Ёрмунгардсон смотрел сверху стылым серебряным взглядом, и Гейрульф ощущал этот взгляд, даже не глядя конунгу в лицо. Тянуло поежиться, по вискам словно водили холодными куриными лапами.

Асвейг пошевелила сухими, бледными губами. Ответила не сразу…

О чем он спрашивает, растерянно подумала Асвейг Может, о том, почему она вместе с другими ведьмами пошла против Ёрмунгардсона? И почему обратила его жену зверем, а затем явилась в Упсалу, оказавшись в конце концов на этом помосте?

Но если скажу правду, мои слова услышат люди Харальда, мелькнуло у Асвейг.

Услышат и разнесут весть об этом по всему Северу.

А потом каждую воргамор, обвиненную в колдовстве — да что там воргамор, всякую бабу, которую заподозрят в ворожбе — начнут сжигать. Выходит, она сама сделает все, чтобы предсказание старой Халльберы сбылось. Пактам было? И взметнутся костры, и взойдут на них все воргамор…

Я вам в этом не помощница, с ненавистью подумала Асвейг, глядя в лица воинов, стоявших внизу — от помоста до самых ворот, белесым застывшим морем. Да и Харальду не понравится, если прозвучит хоть слово о том, кем станет сын Сванхильд для этого мира. Он уже намекнул, что может передумать насчет быстрой смерти. Тогда она будет умирать долго и в муках. Ей ли не знать, на что способен Ёрмунгардсон…

Рука, которую Харальд когда-то покалечил на допросе, тут же заныла.

— Я хотела получить лучшего жениха на всем Севере, — сипло объявила Асвейг.

И вгляделась в лицо Гейрульфа, окаменевшее после ее слов. Подумала с горечью — так будет лучше и для тебя. Быстрей забудешь…

— Но Ёрмунгардсон не смотрел на прочих баб, — все так же сипло продолжила Асвейг. — Только на свою жену. Поэтому я решила расчистить себе путь. Обернула дротнинг волчицей, и после этого пришла сюда. К Ёрмунгардсону.

Гейрульф, стоявший перед помостом, скривился, будто хлебнул кислого. Но ничего не сказал.

Чего он ждет, пролетело в уме у Асвейг Подбирает слова? Или тянет время? Дает еще немного пожить…

— А ко мне зачем подсела? — бросил наконец Гейрульф, обрывая ее мысли.

— Потому что в Йорингарде у меня ничего не вышло, а в Упсалу я опоздала. — Асвейг вскинула голову, на короткий миг снова ощутив себя дочерью конунга. Наперекор всему — и своим словам, позорным для себя, и насмешливо-враждебным взглядам тех, кто смотрел снизу. Сглотнув, объявила: — Когда я пришла сюда, Ёрмунгардсон уже выбрал себе новую жену. Мою сестру Труди. И я, огорчившись, решила утешиться с тобой. Вот и все.

Она смолкла, посмотрела через плечо на Свальда. Потребовала:

— Души. Да побыстрей!

А затем вдохнула полной грудью воздух. Жадно, напоследок.

Утешиться она захотела, зло подумал Гейрульф, не сводя глаз с девки. Была б у него возможность, он бы ее утешил. Особенно после того, что услышал. Слезами бы она у него умылась…

Вот только Асвейг этого дня не переживет. А спрашивать больше не о чем.

Свальд, стоявший за спиной у Асвейг, угрюмо смотрел на Гейрульфа. Бабьему приказу ярл значения не придал. И ждал, что скажет тот, кому конунг позволил говорить.

Асвейг, в отличие от ярла, на Гейрульфа больше не смотрела. Уставилась в небо, затянутое серой хмарью. Лицо ее казалось спокойным. Только дышала девка часто — так, что налитая грудь ходила ходуном. Поблескивало серебряное шитье, темно-зеленый шелк льнул к телу, натягиваясь на округлостях…

Гейрульф тоже жадно глотнул воздуха. Уронил вдруг, не отводя взгляда от Асвейг:

— Ты когда-то сказал, конунг Харальд, что я спас твою жену. А вместе с ней спас всех тех, кто погнался за дротнинг, когда ведьма, вселившись в рабыню, навела на них чары. Так верни мне свой долг, конунг… отдай одну жизнь за другую!

Свальд зло оскалился. Зато Асвейг снова взглянула на Гейрульфа.

И посмотрела даже лучше, чем на свадебном пиру — когда подошла к столу и уставилась на него заворожено, с легкой тоской. Сейчас девка глядела с ужасом и восхищением, точно любовалась им напоследок. И что бы там эта Астрид-Асвейг не говорила, но подошла-то она к нему…

Нож взяла у него!

— Подари мне жизнь Асвейг Гунирсдоттир — в уплату за жизнь и честь Сванхильд Кейлевсдоттир! — выкрикнул Гейрульф, уже шалея от дурной удали, какой не испытывал давно, с самой юности. — Или твоя дротнинг не стоит жизни какой-то ведьмы, которая даже убежать от твоих людей не смогла?

Свальд, оскалившись еще сильней, рявкнул:

— Да ты ополоумел! Смеешь равнять…

— Ты и сам там был, ярл Свальд! — заорал Гейрульф.

И подумал бешено, с яростью, какой давно не ощущал — не уступлю! Тут же оперся ладонью о помост, у которого с этой стороны не было ступенек. Одним махом запрыгнул наверх.

Его никто не успел остановить, слишком быстро все произошло. А Гейрульф, уже выпрямляясь, крикнул, надсаживая горло:

— Ты тоже был среди тех, кто гнался тогда за дротнинг, ярл! Выходит, я и твою жизнь спас!

Свальд задохнулся от ярости, но концов веревки, наброшенной на шею Асвейг, не выпустил. Конунг Харальд перехватил секиру, небрежно опертую о настил, уже двумя руками. Сказал громко, размеренно:

— Проси что хочешь, Гейрульф — драккар под свою руку, серебро… но только не это. Я не оставлю в живых девку, которая обрекла моего щенка на смерть. А жену на волчью шкуру!

Конунг смолк — и одно мгновенье Гейрульф тоже молчал, глядя ему в глаза, горевшие серебром. Потом, когда боль заскребла по вискам уже невыносимо, проходясь внутри головы острым лезвием, отвел взгляд. Уставился на грудь Ёрмунгардсона, прикрытую простой рубахой, объявил:

— Я свою награду выбрал, конунг. Отдай мне девку! И больше ты о ней никогда не услышишь. Я увезу ее далеко отсюда. Ты сам сказал, что в этих краях есть и другие ведьмы. Значит, умрет Асвейг или нет, но всем придется опасаться колдовства по-прежнему. Ее смерть ничего не решит! А что до твоей мести за жену… так ведь дротнинг снова обернулась бабой! Жива, и по всем повадкам стала прежней! Окажи мне милость — подари эту девку!

— Нет, — равнодушно уронил конунг. — Сходи к фьорду, Гейрульф. Искупайся в воде — она еще холодная, и голову тебе остудит. Бъерн…

Харальд посмотрел в сторону, на стоявшего возле ведьм молодого хирдмана. А Гейрульф, вдруг сообразив, какой приказ конунг сейчас отдаст, крикнул:

— Раз так… вызываю тебя на хольмганг, Харальд Ёрмунгардсон! За то, что ты бесчестно поступаешь с моей невестой, с Асвейг Гунирсдоттир!

Вот так, бесшабашно, хоть и с горечью, подумал Гейрульф. Следом в уме мелькнуло- значит, и мне этого дня тоже не пережить!

Харальд молчал, разглядывая воина. Зато Свальд зло отозвался:

— Ведьму спасти хочешь? Да какая она тебе невеста!

— Какая она невеста, я сам решу! — ответил Гейрульф. — Желанная или по случаю взятая, но моя!

Не отступлю, решил он следом, коротко, быстро выдыхая. Уже не десятилетний сосунок, чтобы сначала кукарекать, а потом, когда смертью запахнет, бледнеть и пятиться…

Внизу, перед помостом, тихо, молча стояло войско. Никто не кричал, подбадривая.

Но и свиста пополам с издевками не было слышно. Угрюмо смотрели мужики, когда-то служившие вместе с Гейрульфом в войске Гудрема Кровавой Секиры. С деланным равнодушием глядели воины, прежде воевавшие под рукой старых ярлов Сивербе. А те немногие, кто с самого начала дрался в хирде Ёрмунгардсона, тогда еще ярла, хмуро озирались, на всякий случай высматривая в толпе своих…

— Вспомни обычай, конунг! — крикнул Гейрульф. — Если моя невеста натворила что-то, то спросить за это ты должен с меня! Но не лезть к чужой бабе без спросу!

А затем он быстро шагнул к Асвейг, на ходу выхватывая нож, подвешенный к поясу — тот самый, который подал ей недавно на свадебном пиру. Подцепил концом лезвия веревку на девичьей шее и резанул.

Движение вышло чересчур поспешным, острие ножа раскроило кожу на подбородке Асвейг. Но охнуть она не успела, потому что Гейрульф уже отловил ее связанные запястья и дернул за собой, отступая к концу помоста. Подальше от Свальда с Харальдом.

От рывка Асвейг налетела на Гейрульфа всем телом, ткнувшись носом ему в грудь. Тут же прошептала:

— Зря.

И крутнулась на месте, выдернув связанные запястья из его пальцев. Потом метнулась назад, к Свальду, хрипло выкрикнув:

— Не слушайте его, он околдован! Я навела на него чары… те же чары, что Труди Гунирсдоттир навела на конунга Харальда! Но после моей смерти они спадут!

Следом, уже развернувшись к воротам, Асвейг бросила в толпу:

— И я ему не невеста! Дочь конунга Гунира никогда не примет брачной чаши от простого воина!

Она только договорила — и Свальд сразу же сгреб ее за волосы, попятив к себе. Но перед тем, как выгнуться назад, запрокидываясь к ярлу, девка встретилась с Гейрульфом взглядом.

Темно-голубые глаза Асвейг, когда-то бывшие зелеными — Гейрульф это помнил — сейчас горели звездами. От слез. Хотя еще пару мгновений назад глаза у нее были сухими.

Ведьма соврала, решил Харальд, глядя на все это. Гейрульф на околдованного не походил. Двигался он быстро, а языком молол и того быстрей. К тому же стоял в толпе до последнего, пока Асвейг не накинули на шею удавку. Только после этого, не выдержав, кинулся ее спасать. И сейчас конунгова дочка лжет, чтобы спасти простого воина.

Лучше бы с самого начала думала о нем, а не о колдовстве, мелькнуло у Харальда. А теперь вызов на хольмганг уже прозвучал. И его слышали все.

Над плечом едва слышно зашипела змея, Харальд раздраженно дернул плечом. Нутро снова скрутило, да так, что губы мгновенно пересохли — от предвкушения драки и чужой плоти под лезвием секиры. Перед глазами тут же встало видение, в котором на животе Гейрульфа появился багрово-алый разруб, из которого сразу полезли петли кишок. А изогнутое лезвие секиры, пройдясь по телу, походило на красный смеющийся рот…

Нет, зло подумал Харальд. Надо выбить из рук дурня меч и оглушить его. К тому времени, когда Гейрульф очнется, ведьму уже успеют придушить. А там видно будет. Если Гейрульф не захочет забыть Асвейг, значит, умрет — или уйдет из войска. Но если эта блажь у мужика пройдет, то люди будут думать, что его и впрямь околдовали. Хоть за это ведьме спасибо.

Гейрульф, стоявший в четырех шагах от Харальда, уже выхватил меч. Обреченно блеснул глазами, но сказал неожиданно ровно:

— Отпусти мою невесту, ярл Свальд. Убежать она не убежит, а пока хольмганг не закончен, никто не имеет права ее касаться. Иначе мне придется отложить драку с конунгом и потребовать хольмганга у тебя. И я буду в своем праве. Ну?

— Так требуй! — угрюмо ответил Свальд.

А потом еще сильнее дернул Асвейг за волосы, заставив ее выгнуться ивовой веткой. Харальд, нахмурившись, проворчал:

— Хватит, Свальд. Отпусти.

Ярл Огерсон, зло выдохнув, оттолкнул Асвейг в сторону. Та сделала шаг, едва не упав.

И сипло уронила, глядя на Гейрульфа:

— Не делай этого. Я тебе никто, а умирать ради ведьмы…

— Молчи, — буркнул мужик, уже начавший дышать быстро и часто, прочищая легкие перед боем. Потом взглянул на Харальда, спросил: — Сразимся перед помостом? Только твою дротнинг лучше бы отослать в женский дом, конунг Харальд. Сейчас насмотрится, потом скинет дитя. А ты и в этом Асвейг обвинишь!

Дротнинг, мелькнуло у Харальда. В следующее мгновенье он уже крутанулся на помосте, оглядывая край толпы. В уме стрелой вдруг пролетело — а ведь прозевал, мимо ушей пропустил слова Гейрульф. Как он там сказал о Сванхильд? Жива, и по всем повадкам стала прежней?

А прежняя Сванхильд вечно лезла не в свое дело. Совалась ему под руку со своей жалостью…

И только потом, уже вдогонку, по сознанию Харальда хлестнула мысль — да Хель с ней, с этой жалостью! Главное, она очнулась. И даже сюда добралась, несмотря на раны? Выходит, даже мыслит, как прежде?

Не изменилась!

А затем Харальд разглядел маленький отряд, стоявший сзади — там, где он не мог заметить его прежде, у него за спиной, справа от ряда столов. В десяти шагах от помоста, совсем рядом…

По толпе словно прошлась волна. Люди оборачивались вслед за конунгом.

Может, хоть дротнинг его смягчит, без особой надежды подумал Гейрульф, глядя на то, как Харальд рывком разворачивается. Первого намека конунг не понял, пришлось сказать ему напрямую.

Змея над плечом Харальда недовольно мотнулась, словно гадюка, что вот-вот укусит. Но шипенья Гейрульф не услышал. Следом отыскал взглядом Болли, державшего на руках Сванхильд…

Дротнинг тоже смотрела на помост. Под синим платком лицо ее было бледным, белее снега. И глаза в полукружьях голубоватых теней казались огромными.

Асвейг тоже обернулась. Взглянула на ту, кого обрекла когда-то на волчью шкуру.

Спаси Гейрульфа, безмолвно взмолилась ведьма, уставившись на жену Харальда.

Пусть хоть он живет — и помнит. Все в войске говорили, что жена конунга добра до глупости, вечно жалеет тех, кого не следует жалеть…

Спаси его, стучало у Асвейг в уме. Потому что против Харальда Гейрульфу не выстоять!

Когда Асвейг, ставшая теперь пышнотелой грудастой девахой, крикнула с помоста про чары, Забава резко выдохнула. Подумала смятенно — чары? Так Харальд был околдован? Правда ли?

Но следом она вспомнила про Красаву. То, что Харальд и от нее не отказался, в опочивальню к себе приводил…

Не в первый раз его так околдовывают, мелькнула у Забавы разъяренная мысль. Ведьме веры нет, она соврет и глазом не моргнет. Может, Асвейг уже заметила, кто подошел к помосту. Или почуяла как-то. А теперь брешет про чары, чтобы жену Ёрмунгардсона утешить — да Гейрульфа от беды сберечь!

Вот мужика и впрямь жаль, решила Забава тут же. Если чар не было, выходит, Гейрульф ради девки красивой на смерть идет. Только девка эта о Харальде мечтала, не о нем.

И все же…

Не годиться невинного вместе с виновным губить, вдруг осознала Забава. Но сказать она ничего не успела, потому что Гейрульф на помосте обмолвился о ней, и Харальд сразу же развернулся. Глянул свысока голубовато-серебряным взором…

Змея над его плечом мотнулась и застыла, точно изготовившись укусить.

Они смотрели друг на друга пару мгновений, не больше. Сердце Забавы рвалось на две части — одна ненавидела, а другая желала, чтобы он сбежал с помоста, подошел, слово сказал. О Гейрульфе она вспомнила не сразу. А когда открыла рот, чтобы попросить для мужика пощады, Харальд вдруг взял да отвернулся.

И Забава сжалась на руках у Болли.

Прежняя, ликующе подумал Харальд, снова разворачиваясь к воротам. С раной, но явилась туда, где кого-то казнят. Только бледная как смерть, и…

И молчит, изумленно осознал он.

Однако на лице его изумление не отразилось, и на своих людей Харальд посмотрел так же спокойно, холодно, как перед этим на Сванхильд. Только в уме водопадом полетели мысли.

Почему жена молчит? Раз добралась сюда, значит, может говорить. Неужели научилась сдерживать свою жалость? Наконец-то?

И все же лицо у нее было такое, словно она вот-вот закричит. Потрясенное.

Измученное.

Пора заканчивать с ведьмами, тут же решил Харальд. Иначе Сванхильд может не выдержать и вмешаться. Разумней всего приказать, чтобы ее унесли в женский дом. Но что будет, если Сванхильд начнет кричать и трепыхаться на руках у Болли? Ей и так досталось, ее надо поберечь…

И поскорей с ней поговорить, тут же мелькнуло у Харальда. Рассказать то, что можно рассказать. Интересно, что она уже знает? Про свадьбу, про Труди — что?

А еще надо разобраться с Кейлевом. Каким местом он думал, когда притащил сюда Сванхильд? Вместо того, чтобы послать весточку, как ему было велено?

Но сначала — ведьмы.

Харальд повернул голову. Глянул на Гейрульфа, замершего поодаль, перед трупами Брегги и Труди. Мужик в ответ посмотрел равнодушно — но на лице его, неподвижном, спокойном, уже проступила обреченность.

Асвейг, успевшая обернуться к Сванхильд, тоже быстро взглянула на Харальда. Глаза ведьмы блестели от слез, по одной щеке неторопливо ползла мокрая дорожка.

И бешено, яро в уме у Харальда вдруг пролетело — сделаю тебе дар, жена! Такой, что понравится больше шелков и золота…

— Не годится конунгу нарушать свое слово! — рявкнул он, перекрывая гул негромких разговоров, повисший над толпой.

Люди, смотревшие в сторону Сванхильд, обернулись к помосту.

— И поразмыслив, я решил свое слово сберечь! — крикнул Харальд, не жалея легких. — Чтобы потом, когда я снова пообещаю свою милость, никто из вас не боялся обмана!

Воины стояли тихо, все разговоры примолкли. Где-то за частоколом отдаленно, всполошено закаркали вороны.

— Однако на волю Асвейг я не отпущу! — так же громко продолжил Харальд. — Ведьма будет сидеть взаперти, с ошейником на шее…

— Тут клетка есть, — буркнул Свальд, хмуро смотревший на брата. — Кейлев приволок в крепость.

Сказано было тихо, но Харальд его расслышал. И рявкнул:

— А для надежности ведьма посидит пока в клетке! Потом, когда мы отправимся в поход, я высажу ее и Гейрульфа на дальних берегах!

Однако до тех пор я еще успею посмотреть девке в глаза, тут же мелькнуло у Харальда. Как той поварихе, у которой появилось третье веко — после чего на все вопросы она отвечала послушно, не запираясь. Времени хватит и на то, чтобы опробовать свой взгляд на паре рабов. Посмотреть, что он делает с людьми, насколько они послушны после этого…

— Но если ты по-прежнему хочешь хольмганга, Гейрульф, — громко бросил Харальд, посмотрев на мужика в упор, — то я здесь. И жду только тебя!

Тот чуть приподнял брови. Сказал, возвысив голос, неспешно роняя слова — и видно было, как он изо всех сил сдерживается, чтобы не выглядеть слишком обрадованным:

— Благодарю тебя за сдержанное слово, конунг Харальд! И за твою великую милость!

Но теперь нам незачем драться. Всегда и везде я буду помнить твою честность. И пока я в твоем войске, вернее человека у тебя не будет!

Харальд едва заметно кивнул. Приказал, уже отворачиваясь от Гейрульфа:

— Сигурд, отведи Асвейг к стражникам. Пусть пока постоит под присмотром. И приведи Исгерд…

— Нет! — неожиданно проорал кто-то из толпы.

Вопль прилетел слева. Харальд посмотрел в ту сторону, разглядел Убби, вокруг которого уже расступились люди…

Хирдман, поймав его взгляд, зашагал к помосту. Воины проворно уступали ему дорогу. Смотрели уже с угрюмым азартом. Казнь понемногу становилась развлечением, конунг на возвышении казался спокойным, ярл Свальд глядел разъяренно, трупы задушенных ведьм ожить не пытались — а те бабы, что еще были живы, стояли смирно в окружении стражников. Закричи дротнинг, и вовсе вышла бы потеха. Но она молчала.

Молчал и Харальд — до тех пор, пока хирдман не подошел поближе. Уронил, когда мужику оставалось до помоста шага четыре, не больше:

— Хочешь мне что-то сказать, Убби?

Хирдман, до этого с ненавистью смотревший на Асвейг, угрюмо зыркнул в ответ.

Следом остановился и крикнул:

— Нет, мне тебе нечего сказать, конунг Харальд! Ты свое слово дал, ты его выполнил. Тут все по-честному! Но если ты не хочешь драться с Гейрульфом, потому что задолжал ему за дротнинг — то хочу я! Эту ведьму нельзя отпускать! Она еще вернется, чтобы отомстить нам за сестер. И многие тогда накроются волчьими шкурами! А все потому, что Гейрульф решил урвать для себя конунгову дочку!

В последних словах все и спрятано, мелькнуло у Харальда. Дочь конунга, которую взял себе Убби, мертва, а конунгову девку, которую захотел Гейрульф, помиловали…

И Харальд уже открыл рот, чтобы заткнуть хирдмана, но тут Убби заорал:

— Жаль, что наш конунг теперь связан своим словом! Зато меня ничего не держит! Поэтому я говорю при всех — эта ведьма враг каждому из нас! И она должна сдохнуть! Если ты мужик, Гейрульф, и штаны носишь не для обмана, а потому, что в них кое-что болтается, то выйдешь со мной драться! Если победа будет за мной, то девка, которую ты получил от конунга, достанется мне! И умрет, как ей положено! А если победишь ты, то в землю закопают меня! Но пусть знают все, что нынче я буду биться за все наше войско! За каждого из вас! И за то, чтобы исполнилась воля конунга… а он приговорил эту ведьму к смерти!

Убби, замолчав, оглянулся. Прошелся взглядом по лицам людей. Тишина, наступившая после его слов, казалась до странности звенящей.

Теперь это не запретишь, быстро подумал Харальд. Речь идет о ведьме, которую должны были придушить по его же приказу. И придушили бы, не вмешайся Гейрульф. Все- таки надо было прикончить Убби сразу…

Где-то вдали опять каркнули вороны. Гейрульф громко бросил:

— Зря ты приплел сюда войско, Убби. В бою, на который ты меня зовешь, каждый будет биться за свое. И ты это знаешь! Я буду драться за свою невесту, а ты за память о Рагнхильд. Не держи людей за дураков, и защитником их не прикидывайся. Но чтобы все было по-честному, я возьму меч в левую руку…

— Нет! — рявкнул Убби. — Требую эйнвинги! На ножах, до смерти! Свяжем правые кулаки вместе — и так сравняем силы! А потом пусть норны решают, за кем правда, а кому пора сдохнуть! Откажешься, и все запомнят тебя как нидинга, человека без чести!

— Эйнвинги так эйнвинги, — проворчал Гейрульф.

Харальд чуть сдвинул брови. Пропал Гейрульф, мелькнуло у него. Убби уже привык орудовать одной левой, а у Гейрульфа такой сноровки нет. Да еще на ножах. Это будет не эйнвинги, а убийство. Но убийство быстрое.

Он вдруг подосадовал, что решил устроить публичную казнь. Захотелось показать людям, что волчьи ведьмы не так опасны, и умирают так же легко, как люди. А еще хотелось чтобы по всем здешним краям прошел слух — ведьм, полезших к нему, ждет позорная смерть. После которой они попадут в Хельхейм, к его же тетке. И даже после смерти им суждено быть во власти рода Локи…

Люди вокруг Убби уже расступались, образуя круг, который все ширился и ширился. На лицах был жадный, злой интерес. Гейрульф, вложив меч в ножны, спрыгнул с помоста.

Харальд тем временем шагнул назад. Оглянулся на воина, замершего рядом со ступенями — и краем глаза зацепил при этом бледное лицо Сванхильд, сейчас смотревшей куда-то в сторону пожарища. Негромко уронил:

— Передай Кейлеву, что я приказал отнести дротнинг в женский дом. Насмотрелась, хватит.

Мужик, кивнув, отступил. А потом, с ходу опершись коленом о стол, стоявший за помостом, перемахнул через столешницу. И метнулся между лавок туда, где стоял Кейлев.