Другая жена

11

Открывший нам Генри проводил нас прямо к Дафне. Та возлежала на розовой софе. Обернувшись, надменно окинула нас взглядом из-под ресниц.

— Надеюсь, вы принесли мне пилку в буханке хлеба. Папа просто чудовище. За мной приехал Ларри Мортон, хотел пригласить на вечеринку к Ленсдонам. Папа знает, как я хотела пойти, но заставил меня прикинуться больной. Больной! Скоро я в самом деле заболею — какой-нибудь неизлечимой тюремной болезнью. Чтоб ему пусто было!

Она продолжала лежать. Бетси, подсев, поцеловала ее. Дафна взглянула испытующе.

— Ты ужасно выглядишь, милочка. Господи, чем ты занималась в Филадельфии?

Губы Бетси сурово сжались, но я видел по ней, что она решила не поддаваться.

— Нам нужно знать, что произошло вчера ночью. На это достаточно причин. Ты должна это признать.

Дафна еще миг смотрела на нее, потом перевела свои прелестные зеленые глазки на меня. Но я уже чувствовал себя более уверенно. В машине вспомнил разговор, который произошел у меня с Джимми на вечеринке. Джимми просил меня не говорить Анжелике про Дафну — дал ясно понять, что каждая женщина занимает в его жизни строго ограниченное место. Теперь я мог уверенно рассчитывать на то, что Дафна не может знать ничего опасного для меня. Но все равно я был начеку. Улыбнувшись ей, я присоединился к словам Бетси.

— Вот именно. Расскажи нам. Нам нужно быть уверенными, что Трэнт не сможет опровергнуть наше алиби.

— А, этот лейтенант, — Дафна пожала плечами. — Сомневаюсь, что он хоть что-то может опровергнуть. — Скинув с софы одну ногу, она попыталась нащупать туфли. — А впрочем, какая разница? Раз вам так хочется, почему не рассказать? Но одно пообещайте мне: никаких нравоучений! После того, что мне пришлось выслушать от папы, я уже больше не могу.

— Не будет никаких нравоучений, дорогая, — сказала Бетси. — Так что давай рассказывай.

Забыв о туфлях, Дафна поджала ноги под себя.

— Во всем виноваты только вы. Не будь вас, ничего бы не случилось. Джимми бы надоел мне, как человеку со временем надоедает что угодно. Но куда там, вам нужно было вмешаться: вы на меня орали как резаные только за то, что он как-то по пьяному делу пытался меня потрахать, вы меня едва не линчевали, когда я решила с христианским милосердием ему это простить, категорически запрещали мне с ним видеться, угрожали, что расскажете папе… — Покрутила своей рыжей гривой. — Если я чего и не переношу, то это людей, которые лезут не в свое дело. — Косо взглянула на Бетси. — А твоя воспитательная сестринская беседа перед отъездом в Филадельфию — она меня добила, дорогуша. Понаслушавшись всех этих слащавых и добрейших мамочкиных советов от своей любящей сестрички Бетси, я себе сказала: да идите вы все к черту! Вы мне выйти за Джимми не советуете? Так я за него выйду. Понятно вам, да? Так отреагировала бы любая девушка, будь у нее хоть капля уважения к себе.

Во всяком случае, такой реакции следовало ожидать от Дафны Кэллингем. Моя жена удивленно наморщила брови.

— Так ты в самом деле была в него влюблена?

— Влюблена? Этого никогда не знаешь. Он был хорош, и я его хотела. И очаровательные светские красавицы из лучшего общества могут из-за кого-то потерять голову, ты понимаешь? Даже если я не была влюблена, что-то меня влекло и провоцировало.

Исподлобья поглядывая на Бетси, она явно рассчитывала ее ошеломить.

— Теперь все это кажется абсурдным, но тогда выглядело совершенно иначе, серьезно. Он вдруг стал моей судьбой. Когда ты уехала в Филадельфию, я все время была с ним. Сказала ему, что хочу за него замуж, и что действительно за него выйду, и что нам с этим что-то нужно делать. Как мне теперь кажется, он был страшно глуп. Поэтому и ужасно самолюбив. Сказал, чтобы я не волновалась, все будет хорошо. Через пару недель он добьется, что вы все прибежите за ним, и что ты будешь от него без ума, и папа тоже, и что все вы на свадьбу приползете на коленях с миртовыми ветвями в зубах в знак примирения. Тщеславие, мои дорогие. Не что иное, как безумное тщеславие. Этот парень думал, что очаровал бы и льва.

Повернувшись ко мне, повелительно протянула руку. Это была ее фамильная кэллингемовская манера требовать сигарету. Я подал ей одну и дал огня. Выпустив облако дыма, она продолжила:

— Разумеется, я ему сказала, что он наивен. Сказала, что не знает вас и не знает папу. Особенно папу. Если бы я хоть заикнулась папе, что он меня избил, тот не только бы разорвал помолвку, или что там делают, когда запрещают свадьбу, но и собственноручно вышиб бы его лбом двери и прогнал бы его к чертям собачьим, как последнего бродягу. Но он в ответ только улыбнулся, красиво так, просто прелестно улыбнулся. Ну просто хотелось его съесть. И так обстояли дела до вчерашней ночи.

Она взглянула на сигарету.

— Фу, опять эта дрянь с фильтром. Дай мне порядочную сигарету. Я уже взрослая девочка.

Других сигарет у меня не было. Бетси полезла в сумочку и достала пачку. Я повторил обряд прикуривания.

— Вчера вечером, — продолжала Дафна, — я была дома. Папа, к счастью, уехал в Бостон. Свидание с Джимми у меня не было. Я перепутала дату вечеринки у Ленсдонов и ждала, что за мной заедет Ларри. Разумеется, он не заехал, потому что был не тот день, но меня это ужасно расстроило. Ну, я пропустила пару рюмашек. С выпивкой я устроилась просто шикарно чтобы Генри не ябедничал на меня папе, я припрятала бутылку джина и бутылку вермута за книгами в библиотеке, и всегда прошу Генри принести только лед и кока-колу. Нет, видно, я с ума сошла, раз рассказываю вам свои самые интимные тайны! Ну, да Бог с ним, короче, я потягивала свое и была ужасно зла на Ларри, что так меня подвёл, разумеется, была зла на вас двоих и еще больше на Джимми, что он такой неудачник. И тут у меня вдруг родился план. Все из-за отцовского характера. Вы же знаете, какой он. Черт, ну не будем же мы среди ночи обсуждать папу. Он самый прожженный интриган еще со времен юконских казино, но ведет себя как королева Виктория. Было ясно: все можно было устроить, если взяться с умом. Говорю же, меня вдруг осенило. Что могло бы быть для папаши хуже, чем нежелательный зять? На это был только один ответ. Даром что ли, я терпела в детстве такие муки, вынужденная слушать, как он мне вслух читает Диккенса? Так вот, еще невыносимее для папочки, чем нежеланный зять, была бы, — она драматически поклонилась, сверкнув мелкими снежно-белыми зубками, — обесчещенная дочь.

И снова захихикала.

— Это была отличная мысль, нужно признать. Величайшая идея двадцатого века. Брошусь Джимми в объятия, проведу ночь у него, безнадежно «скомпрометирую» себя и поставлю папу перед свершившимся фактом. «Теперь послушай, — сказала бы я ему. — Можешь выбирать. Или разрешишь мне выйти за Джимми, или я расскажу репортерам всех конкурирующих изданий — знаешь же, как они тебя любят, — что обожаемая доченька старика Кэллингема провела вчера ночь с мужчиной в однокомнатной квартире в Нижнем Манхэттене». Вот была бы сенсация! Как цитата из «Дэвида Копперфильда», и, ручаюсь, это бы подействовало.

В комичном воодушевлении она даже захлопала.

— Я-то знаю, подействовало бы. Уже только видеть, как он это воспримет, и то счастье!

«Когда фривольность переходит определенную границу, — пришло мне в голову, — то может быть почти великолепна».

Бетси озабоченно взглянула на нее.

— Так ты поехала к Джимми домой?

— Ну конечно. Зашла в гараж за машиной, дала по газам и тут же была у него. И можете представить, чем он занимался? Был в кухне — в такой ужасной тесной клетушке! Видели бы вы! Он варил на ужин спагетти. Представляете? Был полностью на мели. Дошел до ручки, в кармане ни цента. И к тому же был полуголый. В такой кухне нужно раздеться, если хочешь остаться в живых. Как будущий муж лакомее выглядеть просто не мог! И, кроме того, попивал мартини. Так я его вытащила из той кухни и тоже пропустила стаканчик, и притом изложила ему свой план.

— Когда это было? — спросил я.

— Ну, думаю, туда я добралась около семи, но потом все тянулось часами. Я имею в виду мартини и разговоры.

Она смяла сигарету в пепельнице.

— Ну, он был и недотепа! Вы все орали про Джимми, что он мерзавец, просто воплощение зла, а он был сама деликатность, корректнее вас двоих, если такое возможно. Вначале перепугался. Сделать нечто такое ужасное? И кому — великому мистеру Кэллингему? Я бы его просто убила… но я не убила его. Только я капала и капала ему на мозги, — ну, как та капля, что камень точит. И подействовало. Около десяти он уже был готов. Прелесть! Нужно было нас видеть: я как злодей-соблазнитель с черными усиками и бедняка Джимми, полураздетый, все стыдливо хлопает своими длинными ресницами и вздыхает:

— Ах, нет, ах, нет…

Бетси ее перебила:

— Но он согласился с твоим планом?

— Ну разумеется, наконец согласился. Только наделал ужасных сложностей. Из-за соседей. Те были на какой-то вечеринке, а он их до этого пригласил выпить, когда вернулся домой. Наплевать на них он не мог, потому что их мать даром сдавала ему квартиру. Так он заявил, что, если они увидят там меня, будет страшный скандал. Мол, они этого не допустят, вышвырнут нас на улицу и так далее. Он столько наговорил, словно наступил конец света. Я подумала, что сама с удовольствием убралась бы из такой квартиры. Но это так, кстати. А вот другое — некстати. Мол, у него есть приятель. И к нему в квартиру мы можем спокойно перебраться, и все. Я должна посидеть спокойно, а он поедет обговорить все с приятелем. Сделал мне еще один коктейль и исчез, оставив меня одну.

Я насторожился, ибо ее история начала опасно сближаться с моей. Приятелем, к которому отправился Джимми, чтобы решить вопрос с квартирой, была не кто иная, как Анжелика. Сказочка о неожиданно вернувшемся хозяине, с которой он явился к Анжелике, была, разумеется, вымышленной.

Дафна протянула руку к сумочке Бетси и начала копаться в ней в поисках сигарет. Найдя одну, опять заставила меня дать ей прикурить.

— Я в это время уже изрядно набралась, — продолжала она. — И все казалось мне безумно смешным. Что Джимми ведет себя как старая дева. Мне даже пришло в голову, что я его так напугала своими бесстыжими предложениями, что он, как раненый олень, исчез в ночи. Но он не сбежал. Довольно быстро вернулся. Все о’кей — сказал он. Приятель перебрался к другому приятелю, освободив квартиру. Можем идти. Так что мы сели в машину и поехали.

— Где была та, другая квартира? — спросила Бетси.

— Ну, я не знаю. Где-то в трущобах Гринвич Вилледж. Машину вел Джимми. Но там, моя милая, зрелище было еще то. Ты даже представить себе не можешь. Такая грязнорозовая краска на стенах, еще там было кресло — ты не поверишь, но это правда. По крайней мере, я думаю, что правда, разве что это были галлюцинации от всего выпитого, но оно все-все было составлено из оленьих рогов, представляешь? А Джимми, как только доставил меня туда, снова завел о своих соседях. Но к тому времени это меня уже не занимало.

В голове моей зароились самые худшие сомнения. Какого черта я тут торчу? Ведь до сих пор он всегда казался мне таким мужественным, когда хватал меня за горло, вытряхивал из меня душу и делал прочие ужасные вещи. А тут вдруг метался вокруг, как испуганный скаут, и я подумала: «И этого я хотела, и так я ошиблась? Не бросаюсь ли я безумно замуж всего лишь за очередного образцового порядочного американского парня — за очередного Билла Хардинга?»

Она улыбнулась мне.

— Дорогой Билл, я же всерьез так не думала. Это я так тебя подкалываю. Но он до омерзения твердил о соседях, что вот-вот вернутся с вечеринки и что ему нужно быть там, чтобы встретить их, когда зайдут на огонек. Так что он вернется туда. Отделается от них в течение получаса, потом приедет и начнется наша прекрасная ночь любви.

Ну вот, так он и сделал. Оставил меня там. Думаю, было около половины двенадцатого. И я осталась там торчать без капли мартини и с этим ужасным рогатым креслом. И тут, дорогие мои, произошло самое унизительное. Сказалось эмоциональное разочарование, да еще спрыснутое джином. На минутку прилегла на постель, чтобы отдохнуть — хотелось просто вытянуться. И первое, что я увидела, открыв глаза, — это бледный утренний свет, лившийся в окно. Была половина седьмого утра, и я лежала там — не совращенная, но помятая, зачуханная, без зубной щетки, в ужасном похмелье — и совершенно одна.