Другая история литературы. От самого начала до наших дней

Культурный переворот XIII века

Понятие «религиозная колонизация» неприменимо к эпохе крестовых походов. Но и понятие «империя» к государствам – участникам походов – можно применять лишь с большими оговорками. Настоящего единства и государственной целостности ни в Византии, ни тем более в Священной Римской империи германской нации не было, каждый правитель обладал значительной самостоятельностью; именно такую ситуацию мы видим и в «античной» истории.

У латинян только в XIII веке, и возможно не без влияния византийской модели, с которой европейцы смогли ознакомиться во время Крестовых походов, появляется сама идея безоговорочного подчинения цезарю или императору, а повсеместно она утверждается значительно позже. В Византии же эту идею «отработали» раньше, а к XIII веку большинство региональных руководителей (в Багдаде, в Египте) вели самостоятельную политику. Поэтому называть участников событий «франки», «греки» или «арабы» в принципе неправильно; следовало бы говорить «Боэмунд VI» или «Нур ад-Дин» сделал то-то и то-то. А делали они то, чего требовали обстоятельства. Например Э. Лависс и А. Рамбо пишут о Фридрихе II:

«… Где бы мы ни наблюдали его – в Германии или Италии, не только его политика, но и принципы его правления до такой степени изменчивы, что в одном месте он оставляет феодальный строй в полной силе, тогда как в другом организует королевскую власть в наиболее абсолютной форме, какую когда-либо видела Европа».

Политическая картина этого времени, определяющая для каждого отдельного владыки его «обстоятельства», не вполне ясна. Если же рассматривать эпоху укрупненно, без деталей, то обнаружим, что против франков (всех западноевропейцев) выступали и греки, и турки, и армяне, и сирийцы. В то же время составился франко-византийский союз, направленный против Египта.

В «Истории крестовых походов» Дж. Филлипс пишет:

«Греки привыкли жить в обществе, в котором все свободные люди подчинялись единому закону независимо от социального или экономического положения. Латиняне же практиковали «классовый подход» – для знатных людей, для горожан и для крестьян законы были разными».

На первый взгляд, греки жили при демократии. Но подчинение единому закону в Византийской империи – это не демократия. Она в какой-то степени пришла сюда как раз с приходом франков. Что мы и видим, читая книгу Филлипса:

«Довольно скоро, впрочем, различия между завоевателями и завоеванными стали стираться… С 1262 года имеются свидетельства о посвящении греков в рыцари, что говорит о включении архонтов во франкскую иерархию. У местных жителей и у завоевателей возникали общие интересы, что помогало компенсировать численную слабость франков при нападении враждебного государства с севера и греков Малой Азии и Эпира. Включение в франкскую феодальную систему улучшало положение греков (может быть, именно этим объясняется тот факт, что жители оккупированной Византии очень редко восставали против завоевателей)».

Захват Византии латинянами в XIII веке с неизбежностью принес политико-экономические перемены, хотя бы на некоторых ее землях, – ведь империя была разбита на куски. Но чтобы оценивать эти перемены и вообще выстраивать исторические концепции, надо учитывать всю противоречивость сведений, имеющихся об этом времени. Когда это сделали Э. Лависс и А. Рамбо, Византия предстала вот в каком виде:

«Кроме крестьян, более или менее прикрепленных к земле, существовали настоящие рабы, состоящие из пленных латинян и восточных славян, подобно тому, как в мусульманских странах работорговля пополнялась латино-греческими пленными, а в латинских странах (например в Венеции) – восточными или греческими пленниками. Работорговля пополнялась также из-за добровольного перехода в рабство (люди продавали себя за три обола, говорит Киннам) и продажи детей их родителями».

Также, говоря об императорском дворе, они сообщают, что очевидцы явно не замечали особой разницы между византийцами, монголами и турками: «Иногда кажется, что видишь перед собой двор какого-нибудь Тамерлана или Селима Жестокого, а не двор христианского императора».

Но как бы там ни было, XIII век принес на византийские земли определенные перемены. Для нас тут прежде всего важно, что эти перемены (начиная еще с XII века) стимулировали развитие искусства:

«Период спокойствия позволил знатным сеньорам развлекаться турнирами и охотой. Стены их дворцов украшали прекрасные фрески, которые, к сожалению, в большинстве своем не дожили до сегодняшнего дня».

Напомним читателю, что Иерусалимское королевство существовало 100 лет, Константинополем латиняне владели 57 лет (с 1204 до 1261), на Балканах и островах греческого архипелага продержались четверть тысячелетия – ровно столько, сколько «монголо-татары» в России. Так что на занятия искусством время было:

«Примечательно, что крестоносцы, прибывшие в Святую Землю, стали заказывать предметы искусства, не походившие на те, к которым они привыкли на родине. Перемены вкуса были, видимо, вызваны новым окружением, в которое они попали, и той особой ролью, которую это искусство должно было играть. В результате возникла богатая и многонациональная социально-религиозная художественная среда, созданная художниками и меценатами из разных стран» (Я. Фолда).

Такая же культурная ситуация сложилась на всех захваченных землях. Крестоносцев больше не устраивали европейские жонглеры, они хотели – и получили – большего, то есть всего того, что дает связь искусства и литературы с государственной идеологией.

Поскольку это времена, более близкие к нам, чем «Греция Перикла», постольку следовало бы ожидать, что образцы этого искусства сохранились. Но!

«Нам известно, что в Латинской империи, состоявшей из Константинополя и франкской Греции, строилось много замков, но мало что сохранилось от церковной живописи и скульптуры. Открытым остается и вопрос, развивались ли в империи книжная миниатюра и иконопись».

Применение удивительной скалигеровской хронологии привело к тому, что от минус V века памятников культуры осталось больше, чем от эпохи Крестовых походов. Причем все же сохранившиеся фрески XIII века мало чем отличаются от римских росписей IV века, и нам остается только отметить, что все упомянутые здесь века находятся на одной линии № 5.

Историки, отмечая, что искусство БЫЛО здесь в XII–XIII веках, не могут найти его образцов! Откуда же они о нем знают? Понятно, откуда: из записей очевидцев. Искусствовед Я. Фолда пишет:

«… То многонациональное, многокультурное искусство крестоносцев, процветавшее в поселениях на сирийском и палестинском побережье и особенно в Иерусалимском королевстве, уже нигде не воскресало с прежней силой. Латинский Восток продолжал существовать после 1291 года, хотя и в совершенно других условиях, но искусство крестоносцев умерло».

Да просто оно в последующих веках «трансформировалось» в античное! Между тем Я. Фолда продолжает:

«В итоге оказалось, что крестоносцы не смогли достичь целей, которые поставил перед ними в 1095 году Урбан II. Но они создали великолепное искусство, которое осталось жить в веках».

Так умерло искусство крестоносцев или осталось жить в веках? Показать нам, что же «осталось жить» кроме некоторых мозаик, у историков никак не получается. Вот пример того, что они сами не могут разобраться в своей хронологии.

Между тем очевидцы сообщают поразительные вещи. Например Фулькерий Шартрский, посетивший Константинополь в XII веке, восклицает: «Какие чудные статуи на площадях и улицах», и амьенский рыцарь Роберт де Клари вторит ему:

«Повсюду стояли конные статуи императоров, сделанные из бронзы. На spina ипподрома стояли статуи мужчин, женщин, лошадей, быков, верблюдов, медведей, львов и всяких других зверей – все из меди, сделанные так хорошо и естественно, что ни в языческих, ни в христианских странах не найдется мастера, который мог бы лучше воспроизводить образы… Вот Беллефон верхом на раскрывшем крылья Пегасе; вот Геркулес великого ваятеля Лизимаха в своей львиной шкуре… вот сфинксы с берегов Нила…»

Вот еще более удивительные факты, о которых вы, скорее всего, никогда не слышали. Чтобы нас не заподозрили в выдумках, процитируем, как обычно, специалиста. С. Лучицкая пишет в статье «Мусульманские идолы»:

«Читателя, перелистывающего страницы хроник Первого крестового похода, не может не поразить странное описание мусульманских мечетей, в которых, по словам хронистов, можно было видеть огромного размера статуи Мухаммада, инкрустированные золотом и серебром. Стены мечетей были покрыты серебром, а на троне возвышалась серебряная инкрустированная золотом статуя, закутанная в пурпурные ткани и осыпанная драгоценными камнями…»

Также, по сообщениям хроникеров, они видели статуи Юпитера, императора Адриана в образе Юпитера, находившиеся в храмах Палестины. Интересно, что Иоанн Дамаскин в своем сочинении «О ересях» первой половины VII века называл мусульман идолопоклонниками. Писатель Никита Византийский (IX век) отмечает, что мусульмане в Мекке поклонялись идолу, сделанному по образцу статуи Венеры. Но продолжим выписки из С. Лучицкой:

«В «Песне о Роланде» мусульманский эмир Балиган заявляет о своем почитании идолов, мусульманских богов Магомета, Аполлена и Тервагана… Героическая песнь «Фьерабрас» передает рассказ о том, как французские рыцари Роланд, Ожье и Оливье… обнаруживают настоящие богатства – роскошные покрытые золотом статуи мусульманских богов Тервагана, Аполлена и Марго».

Затем С. Лучицкая долго доказывает, что всего этого не может быть, потому что этого не может быть. Мы уже высказывали наше мнение, что документы для историков, если только они не подтверждают их концепций, ничего не значат, и их надо если не скрыть, то хотя бы дискредитировать или объявить фальсификатами.

По нашей же версии XII – первая половина XIII века и есть эпоха античности, смешения верований и культур, зарождения мировых религий, и ничего нет удивительного в том, что крестоносцы видят статую Аполлона, и что этой статуе поклоняются будущие (будущие!) мусульмане. В то же время в описаниях имеется троица, Бог отец, Его сын и Богородица, причем, насколько можно судить, их изображения выполнены весьма художественно.

Приходится нам все время напоминать: человечество едино, история человеческой цивилизации цельна, последовательна и непрерывна. После произошедшего переворота в каком-либо сообществе людей (национальном, религиозном, профессиональном) новые идеи развиваются новыми поколениями при отсутствии старых (ведь люди смертны), но в момент-то самого переворота одно поколение живет и до и после него. Посмотрим на нашу нынешнюю действительность: коммунисты обернулись антикоммунистами; бывшие замполиты, таскавшие пробравшихся в воинскую часть попов за бороды, целуют крест; спекулянты оказались столпами общества и обсуждают с президентом «перспективы развития»; пролетарии, производители материальных благ, вымирают от нищеты. И всюду натыканы памятники дворянину Ленину, возглавившему в 1917 году пролетарскую революцию.

Если назвать «эпоху развитого социализма» античностью, а то, что мы видим на дворе сегодня – Средневековьем, то «перестройка» будет в точности соответствовать XIII веку. Мы не даем здесь качественных оценок, то есть не беремся рассуждать, что лучше, а что хуже. Это не наша тема. Но представьте, что от наших времен сохранилось бы немного свидетельств, а через несколько поколений возникла бы в умах очередных гуманистов мысль, что между «социалистической античностью» и «демократическим Средневековьем» прошло несколько сотен лет. Как, в таком случае, стали бы воспринимать историки сообщения о том, что демократы якобы видели памятники Ленину? Они назвали бы такие сообщения фальшивками. И даже придумали бы специальное слово: анахронизм.

В цельной, последовательной и непрерывной истории человечества не может быть анахронизмов. А в традиционной истории, как видим, они есть. Причем в рассматриваемом случае с эпохой Крестовых походов ими изобилуют не только сообщения латинян; у византийцев они имеются в не меньшем количестве. Так, рассказывая о сражении своего отца-императора, Анна Комнина называет и французов и итальянских норманнов кельтами. И кстати, ни разу не упоминает Иисуса.

Объяснят ли историки традиционной школы, как это понимать? Найдут ли причины, из-за которых рыцарь XIV или XIII века хорошо себе представляет искусство язычников – древних греков и римлян? И почему скульптура средневековой Византии ничем не уступает «древнему» искусству? И почему же теперь мы не имеем образцов этих средневековых статуй?

Конечно, историки найдут, что сказать. Например объяснят, что упомянутые скульптуры оставались тут со II или III века до н. э. Право же, нам в это трудно поверить. Разве христиане не уничтожили языческих идолов еще до VIII века, как это утверждается в сочинениях тех же историков?.[89] Впрочем, и это утверждение никуда не годится. Никиту Хониата (ум. в 1213) историки считают достоверным византийским писателем. И что же он пишет? Он сообщает, по какой причине греки уничтожали «древних» богов и богинь, и не во времена «раннего христианства» или иконоборства, а во время крестовых войн:

«В промежутке между обеими осадами Константинополя сами греки уничтожили статую Минервы, где богиня была изображена с рукой, простертой на запад: эти гнусные глупцы обвиняли богиню в том, что она призвала латинскую армию».

Такие же соображения можно привести и по поводу литературы. Не только стиль произведений, но даже названия и имена героев говорят о том, что так называемая «античность» – культурное подразделение Средневековья. Например вот какие рыцарские романы писали в XII веке:

Ламбер ле Тора, «Роман об Александре» (повествуется, как Александр Македонский постигал науку «куртуазно говорить с дамами о любви»). Аноним, «Роман о Фивах». Бенуа де Сент-Мора, «Роман о Трое». Вспомним еще «Роман об Энее» фон Фельдоке, написанный в XIV или даже XV веке. Это – всеобщее поветрие:

«Эпизоды любви Ахилла и Поликсены, Медеи и Язона, трагическая история Трокла и Бризенды – это типичный для средневековой литературы мотив, увлекший вслед за Бенуа по его стопам многих поэтов, до Чосера включительно».

В эти же времена были написаны героические эпосы «Песнь о Роланде» (Франция, XI век), «Песнь о Нибелунгах» (Германия, XII век), «Песнь о моем Сиде» (Испания, XII век, а на деле, позвольте предположить, XIV век). Каковы мнения литературоведов об этих произведениях? С чем они их сравнивают? Исключительно с античной классикой!

«Роланд – типичный для эпоса героический характер, подобно Ахиллу, Гильгамешу и т. п.».

«В «Песне о Роланде» достигнуто понимание диалектики героического характера, не менее глубокое, чем в «Илиаде».

«Изгнание составляет исходную ситуацию в истории эпического Сида, как гнев Ахилла – в «Илиаде».

«Песнь о Нибелунгах» отличается драматически-трагическим характером в отличие от спокойной гармонической эпичности Гомера».

Оказывается, в мировой литературе от Гомера и до XIII века не с чем сравнивать произведения времен Крестовых походов! Но не только латиняне подражали грекам; эти последние вовсю «переделывали» латинских авторов:

«Прозаические и стихотворные греческие переделки французских рыцарских поэм: роман «Имберия и Маргарита» есть перевод поэмы «Пьер Прованский и прекрасная Магэлона», и т. п. Таково же происхождение поэм «Белтандр (Бертран) Римлянин, Старый всадник», «Флорий и Платсиафлора» (Флор и Бланшфлора). Позднее, в XVI в., греческие поэты заимствуют у своих западных товарищей рифму».

Но ведь таким же может быть и происхождение «Илиады»! Кстати выясняется, что до XVI века средневековые греки, точно так же, как и греки античные, не использовали рифму. Было бы интересно сравнить, чем отличается «Дафнис и Хлоя» от «Флора и Бланшфлора». Впрочем, «Дафнис и Хлоя» – шедевр, а произведений похуже была целая уйма. Все не пересмотришь.

Римская литература

Вергилий (70–19 до н. э.) писал «Энеиду» до самой смерти; он умер на 51-м году жизни. Он вполне мог обобщить литературным языком перемены, произошедшие в Риме за 30 лет, и мог описывать в своей поэме то, что видел в молодости собственными глазами, а по нашей синусоиде это конец XIII века, т. е. после 1261 года, года падения Латинской империи на Босфоре. Между тем историки и литературоведы убеждают наивную публику, что в его описаниях представлен VIII век до н. э., строительство Рима.

Приведем для начала несколько мнений о творчестве Вергилия, высказанных литературоведами. Они весьма противоречивы. Первое: «… христианское Средневековье с уверенностью видело здесь пророчество о рождении Христа («Мальчика лишь сохрани, рожденного, с коим железный кончится век, золотой же возникнет, для целого мира…») и за это чтило Вергилия как святого».

Второе: «Вергилий же на исходе античности считался уже не только мудрецом, но и колдуном и чернокнижником». Получается, что в Средние века античного колдуна чтили как святого!

«Как бы то ни было, мистический пафос 4-й эклоги отражал те мессианские настроения эпохи, на которые в значительной мере опирался Октавиан, приходя к власти».

«Энеида» – эпос, основанный на мифе о переселении троянца (византийца) Энея в Лаций (в латинскую землю, Италию), относится, по нашей хронологии, к концу XIII – началу XIV века и повествует о перенесении столицы Византийской империи с Босфора в Италию. То есть рассказ идет о том, как вернувшиеся из Рима-на-Босфоре участники Крестовых войн строили Рим-на-Тибре. Посмотрите с этой точки зрения и на беседу Энея с римским царем, когда они бредут по берегу Тибра, и на остальные разговоры:

Итак, коровы мычат на месте будущего Форума, но не во время Ромула, а во время этой, приведенной только что беседы об основании Рима. Упоминание «древних мужей» не должно вводить нас в смущение, как и «стены, лежащие в прахе», – этой древности может быть лет сто, а то и пятьдесят. Ничего нет необычного, что рядом с будущей столицей уже когда-то что-то строили, и это «что-то» развалилось, тем более что древние стены, лежащие во прахе на земле, – удивительная вещь: нынешним археологам, чтобы найти прах древних стен, приходится в землю зарываться, и достаточно глубоко.

Другой перевод последней строки:

О времени Вергилия вот что можно прочесть в книге Джованни Виллани, лучшего итальянского историка XIV века:

«После разрушения Трои (сноска редактора книги Виллани: падение Трои сейчас датируется приблизительно 1260 годом до н. э.) ее оставил и Эней, вместе со своим отцом Анхизом, сыном Асканием… и с отборным отрядом из трех тысяч трехсот троянских мужей, поместившимся на двадцати двух судах… Эней отплыл в Италию, но поднявшаяся буря рассеяла его флот и разбросала корабли в разные стороны. Один из них затонул… а остальные прибило к африканскому берегу независимо друг от друга, поблизости от воздвигнувшегося там славного города Карфагена (сноска: считается, что Карфаген был основан в 814 году до н. э.)…

Покинув Албанию, Ромул и Рэм, потомки Энея, окружили стеной великий и славный город Рим, который и до этого издревле был населен жителями отдельных деревень и укрепленных мест, разбросанных по холмам и долинам, но близнецы впервые поселили их в одном городе. Было это через 454 года после разрушения Трои (сноска: по «римской традиции», Рим был основан в 753 году до н. э., как утверждают современные историки)»…

Разночтения в тексте Виллани налицо. Сам он дат нигде не ставит, но из его высказываний, приложенных к традиционным датировкам, в одном случае следует, что Рим основан то в 806 году до н. э. (через 454 года после падения Трои в 1260), то вдруг оказывается, что Христос родился через 704 года после основания Рима. А традиционная история показывает это основание на 753 году до н. э., явно найдя «среднюю» величину. Да и упоминание Карфагена, «воздвигнувшегося» через 446 лет после высадки на африканском берегу соратников Энея, выглядит нелепо.

Книга Виллани, написанная в XIV веке, как нам представляется – вскоре после появления «Энеиды», показывает всю историю как бы в привычной нам хронологии, но нужно учитывать, что перевод этого текста сделан с издания 1857 года, уже отредактированного, «причесанного» под традицию. К тому же в сносках редакторы поместили традиционные даты, чтобы читатель «правильно» понимал сообщения автора. Однако те места, по поводу которых в XIX веке еще возможны были разные толкования, остались не вычищенными редакторами, как, например, следующий пассаж:

«Когда папа и Пипин (отец Карла Великого) вошли в Рим, горожане встретили их с почетом: Пипин стал римским патрицием, то есть наместником империи и отцом Римской республики».

А ведь не только не существовало тогда Священной Римской империи германской нации, но не было еще и империи самого Карла Великого. Чьим же наместником стал Пипин? Очевидно, Византийской. Спрашивается: а что же такое в этой империи – Римская республика? Может быть, Папская область?…

Поразительна хронология римских памятников. Капитальным строительством здесь, похоже, занимались только от I века до н. э. и до II века, а затем – начиная с XV века. «Раннехристианским» же постройкам даты не дадены. Поскольку мы только что, реконструируя хронологию, показали, что строительство должно было вестись с конца XIII и весь XIV век, можно предположить, что традиционные римские постройки относятся как раз к этому периоду. Впрочем, так оно и следует из нашей синусоиды.

Специально для людей, верящих в древность римских строений, приведем выписку об архитектуре Ватикана и Рима из Большого энциклопедического словаря:

«ВАТИКАН…сосредоточены ценнейшие сокровища культуры и искусства. Собор св. Петра (Сан-Пьетро, 15–18 вв.); барочная пл. св. Петра (17 в., Л. Бернини); дворцовый комплекс: Скала Реджа (17 в., Л. Бернини), Зала Реджа (16 в., А. Да Сангалло Мл.); капеллы: Паолина (16 в.), Сикстинская (15 в., Дж. Дольчи, фрески Микеланджело и др.), Николая V (15 в.), апартаменты Борджа со Станцами Рафаэля; дворы: Сан-Дамазо с Лоджиями Рафаэля, Бельведера (16 в., Д. Браманте); сады с Казино Пия (16 в., П. Лигорио), Базилика, худ. музеи».

«РИМ…Богатые архитектурные комплексы разных эпох: руины римских и императорских форумов (Триумфальная арка Тита, 81; колонна Траяна, 111–114), Колизей, Пантеон, термы Каракаллы, Аппиева дорога и др. Раннехристианские катакомбы, христианские базилики. Ренессансные дворцы (Канчеллерия, Фарнезе), виллы (Фарнезина, Мадама), ансамбль пл. Капитолия (с 1546), собор св. Петра (1506–1614). Динамические ансамбли (пл. св. Петра, 17 в.), церкви (Сан-Карло алле Куатро Фонтане, Сант-Андреа) и дворцы эпохи барокко».

О строительстве при Вергилии И. Шифман пишет:

«Август (современник Вергилия) видел одну из своих заслуг в том, что он развернул в Риме интенсивное строительство. И он, и его ближайшие сотрудники организовали работы по благоустройству города… По словам Светония, Август гордился тем, что оставляет мраморным Рим, который принял кирпичным. По другой версии, Август говорил перед смертью своим друзьям, что принял Рим земляным (!), а оставляет им его каменным».

Во-первых, здесь мы видим, как первоначальный текст менялся при обработке его самим Светонием (да и только ли Светонием?) Во-вторых, что же означает весь этот эпизод? Что царский и республиканский Рим во времена Вергилия и Августа был земляным? Куда-то делась его древность… Ведь если Рим строили при Вергилии, а его жизнь относят на I век до н. э., то легенда о Ромуле, вместе с датировкой того Ромула VIII веком до н. э., переходит целиком в разряд легенд. Но ведь дату «от сотворения Города» историки оставляют прежней – 753 год до н. э.!

«Вергилий, как кажется, далеко выходит за пределы простого выявления параллелей между правителями. Им, по-видимому, движет представление о том, что предназначением Августа было воспроизвести деяния Энея и как бы заново основать Рим», – пишет П. Берк в статье «История как аллегория». Ну что ж, если возможно допущение, что автор (Вергилий) в угоду живущему при нем императору (Августу) берется писать поэму о событиях, произошедших в Риме за семьсот лет до его рождения с героями, покинувшими Трою за тысячу двести лет до его рождения, то ничего другого, кроме аллегорий, историку от этой истории ждать не приходится.

Уже совсем другую картину Рима дает нам Ювенал, живший более чем двумя столетиями позже Вергилия (II век н. э.):

В соответствии с нашей синусоидой это конец XIV – начало XV века, последние десятилетия существования Византийской империи. Рим еще не входит в состав Священной Римской империи, он – византийский. Городу почти полтораста лет. Уже много построено здесь знаменитых «древних» сооружений из мрамора, простой же люд теснится по-прежнему в Риме земляном и кирпичном, пусть даже и в трехэтажных домах, по свидетельству Ювенала. (Сравните с описаниями Петербурга у Гоголя, сделанными через 130–140 лет после основания новой столицы России.) То, что пишет Ювенал о Риме, аналогично многим описаниям средневековых городов, разница только в хронологии. Не пора ли ее поправить?

Это время, когда, как сообщается в книге М. Гаспарова, «сенатор Фабий Пиктор… пишет на греческом языке и для греческих читателей первый обзор римской истории, выставляя на вид троянское (византийское) происхождение, исконную доблесть и высокие цели Рима». Правда, историк полагает, что речь идет о II – начале III века. Для нас же здесь важно, что на уровне линий № 6–7 (XIV–XV реальные века) «город (Рим) обстраивается греческими храмами, учреждает новые пышные празднества по греческому образцу…» и что «Все поэты первого столетия римской литературы (Ливий Андроник, Гней Невий и Макций Плавт) происходят… не из Рима, а из более глубоко эллинизированных областей Италии».

Это описание полностью подходит для реальной ситуации, которая сложилась в итальянском Риме, когда сюда валом хлынули греки накануне и после падения Константинополя в 1453 году. Вот о чем пишет Ювенал, причем надо учитывать, что при нем – явно до падения Константинополя – приток греков и других народностей империи еще не столь велик:

На протяжении XIV–XV веков турки теснили греков, а в середине XV и вовсе отняли у них Византию. Греки, вместе со своим языком и культурой, окончательно заполонили Рим. По нашей реконструкции (по синусоиде) в новый пласт культуры должна попасть «древнегреческая» литература IV–III веков до н. э., «древнеримская» от минус III до плюс III века и собственная литература итальянского Рима XIV–XV веков.

И что же мы видим? В самом деле, римляне не желают делать ничего, кроме как перелицовывать греков, и в точности по указанной методике: во II веке н. э. они «переделывают» греков IV до н. э. и более ранних веков, в III веке н. э. – греков III до н. э и ранее. А итальянцы в XIV–XV веках, в самом деле, опять берутся за греческие произведения и опять увлекаются аттической литературой!

Гней Невий, создавший национальную эпопею «Пуническая война» (сатурнийским стихом в семи книгах), занимается также перелицовкой греческих комедий, не иначе как на потребу ностальгирующим грекам Рима:

«В комедии, своем любимом жанре (известно более 30 заглавий), он старался как можно свободнее перерабатывать образцы греческой новой комедии, вводя в одну греческую пьесу мотивы из другой (контаминация) и вставлял куски собственного сочинения, часто с прямыми намеками на римскую действительность: на разгульную молодость полководца Сципиона…» и т. п.

А вот что сообщают литературоведы о римлянине Тите Макции Плавте (ок. 225–184 н. э., линии № 6–7):

«… Аристофановский дух буйного полнокровного веселья… сохранился и в его пьесах… (Аристофан – V–IV до н. э.) Аттическая новая комедия с ее идеалом «воспроизводства жизни» превращается в его произведениях в забавную буффонаду…»

… В переработке Плавта новоаттическая комедия утрачивает изящество и глубину, но приобретает буйную жизнерадостность и оптимизм, уже недоступный для Менандра (IV до н. э.) и его продолжателей».

Точно так же Квинт Энний (239–169) берется перелагать Еврипида (480/84-406), «трагичнейшего из поэтов». И такие примеры можно длить и длить… А для нас главное, эту же самую ситуацию описывают историки применительно к XIV–XV векам. Вот цитата из учебника «История западноевропейской литературы»:

«В центре внимания гуманистов стояло собирание и изучение рукописей древних писателей, среди которых все большее значение приобретали греческие авторы. После падения Константинополя (1453) эмигрировавшие в Италию византийские ученые познакомили гуманистов со всеми писателями Древней Греции. Это значительно расширило кругозор поздних гуманистов по сравнению с Петраркой и Боккаччо.

Гуманисты XV в. окончательно эмансипируются от учения католической церкви и вступают в решительную борьбу со средневековой схоластикой. Они ощущают себя подлинными язычниками и возрождают целый ряд течений античной философии. Сначала у гуманистов пользуется большой популярностью стоическая философия, разработанная Леонардо Бруни и Поджо Браччолини. Затем на смену ей приходит увлечение эпикурейским учением, крупнейшим представителем которого был Лоренцо Валла. Во второй половине XV в. во Флоренции начинается увлечение платонизмом; начало ему положил Марсилио Фичино, который становится во главе учрежденной Козимо Медичи Платоновской Академии. После Платона в XVI в. наступает очередь Аристотеля, освобожденного от средневековой схоластической оболочки. Пропаганда его в Италии является заслугой Помпонацци».

Вот еще некоторые литературоведческие мнения с нашими комментариями:

В Риме «из греческих оригиналов трагедия пользовалась преимущественно патетическим Еврипидом, комедия – Менандром; таким образом, Рим был наследником эллинистических вкусов… Так, в «Ифигении» Энния еврипидовский хор служанок был заменен хором солдат, чтобы подчеркнуть одиночество героини, а в «Братьях» Теренция эпизод похищения девушки у сводника был перенесен из рассказа на сцену ради бурного комического действия».

Как всякие подражатели «на потребу дня», римляне стремятся усилить в трагедии трагизм, а в комедии – комизм.

«Лутиций Катул, Порций, Лицин, Валерий Эдитуй упражняются в сочинении эротических эпиграмм и ученых дидактических поэм». Это – якобы II–I века до н. э., линия № 6, одновременно с Боккаччо. «Именно римская трагедия (где традиция не дошедших до нас пьес Энния, Пакувия и Акция была продолжена Сенекой) стала образцом для первых европейских трагиков – от Альбертино Муссато в XIV в. до драматургов елизаветинской Англии».

Все – линии № 6 (XIV реальный век), Сенека – линия № 5.

«… со II–I вв., когда Греция под властью Рима стала утешаться лишь культом древности во имя древности, ученые риторы начинают копировать аттический диалект классических ораторов именно потому, что он был прошлым, а не настоящим языка».

А нам понятно, что после чумы 1347–1350 годов изменился и язык, он стал более азиатским, в связи с массовыми переселениями.

«Цицерону пришлось вести борьбу против обеих крайностей: как против излишней пышности римских азианцев, так и против излишней скудости римских аттицистов; памятником этой полемики остались два его трактата, «Брут» и «Оратор».

«… Петрарка, впервые обнаружив (?) в 1345 г. письма Цицерона к Аттику, был так взволнован этим чтением, что написал оратору латинское письмо на тот свет…»

Петрарка был слабоумным? Или Цицерон умер от чумы в XIV веке, а при Петрарке был еще жив? На деле же Цицерон стал создателем латинского литературного языка, вот в чем дело. Видимо, и греческий литературный язык (так называемый древнегреческий) создавался в это же время. Как известно, Данте не знал греческого, так он мог не знать его именно поэтому!

Кстати, Джон Перкис в книге «Греческая цивилизация» отмечает (почему-то совсем этому не удивляясь), что «в современном греческом безошибочно узнается прежний язык, и он гораздо ближе к своему предку, чем современный английский к языку Чосера». Поскольку Чосер жил в 1340–1400 годы, легко сделать вывод, что «предок» современного греческого создавался не раньше этого времени, а стал широко известным еще позже.

Полициано пишет во второй половине XV века:

«Во Флоренции дети лучших фамилий говорят на аттическом диалекте так чисто, так легко, так непринужденно, что можно подумать, будто Афины не были разрушены и взяты варварами, а по собственному желанию переселились во Флоренцию».

Под варварами он тут, наверное, понимает турок, а историки, конечно, имеют в виду каких-то древних варваров. Получается, автор XV века всерьез утверждает, что из-за древних варваров древние греки переселились во Флоренцию и стали его соседями.

В это время члены венецианской академии Альдо Мапуция беседовали между собой только по-гречески! Будем ли удивляться, что в «древнеримском» ответвлении этой же самой истории писатели тоже сплошь перешли на греческий язык?

«…появляется ряд «Всемирных историй» на греческом языке, общей целью которых было показать (вслед за Полибием), как Рим пришел к власти над миром: авторами их были уже упоминавшийся ритор Дионисий Галикарнасский, известный географ Страбон, историки Диодор Сицилийский, Николай Дамасский; на латинском языке такую же компиляцию составил Трог Помпей; все эти сочинения сохранились частично или в отрывках. В отличие от всех этих авторов Ливий не пытается охватить мировую историю и ограничивается римскими делами; за образец он берет не Полибия, а древних анналистов, но их материалу старается придать… стилистическую отделку».

Мало было Ливию историю сочинять, так он еще «подделывался» под «древний стиль». И кстати, эти «подделки под древность» очень распространены во всех веках линии № 5–6. Скажем, Альбертино Муссато (1261–1329) написал пятиактную трагедию «Эцеринис» не абы как, а «в подражание кровавым драмам Сенеки» и в том же стиле:

«В пьесе Муссато нет динамизма, действие не реализовано в драматических формах… Рассказы о происходящем где-то за сценой комментируются хором, служащим как бы рупором общественного мнения… Трагедия перегружена морализующими партиями хора и длинными монологами».

Откуда же взял в XIV веке итальянец Муссато свои стилистические приемы? Не только у Сенеки, но и у Тита Ливия, представьте себе, который в свою очередь, как мы только что прочли, подражал древним грекам:

«Мастерству исторического повествования он (Муссато) учился у своего соотечественника (и современника!) Тита Ливия. Итальянский историк старался следовать римскому историографу даже в построении периодов, в приемах передачи авторской речи и речи действующих лиц. Для обозначения современных ему учреждений и должностей Муссато вводит римскую терминологию».

О Ливии вот что еще нам сообщают:

«… Свою задачу он видит в том, чтобы выявить воспитательное значение исторических событий, а не в том, чтобы проверить их подлинность, подробности и причинную связь… Если Цицерон больше всего заботился о том, чтобы отделить прозаический язык от поэтического, литературный от разговорного, нормы от нарушений норм, то у Ливия эти категории вновь начинают смешиваться (нисходящая ветвь синусоиды, ничего не поделаешь). Первые книги Ливия нашел Петрарка. Позднейшие подражания Ливию учитывали эту его особенность. Первое издание – 1469 г.».

Нам непонятно, каким образом все литературные приемы, стиль, язык, могут перелетать на тысячу – полторы тысячи лет в неизменном виде, не поддерживаемые на протяжении всего этого срока постоянной практикой. А историкам традиционной школы, надо думать, это понятно:

«Наука поэзии» Горация… именно она – и лишь во взаимодействии с ней «Поэтика» Аристотеля – послужила образцом для поэтик Возрождения и классицизма в прозе и в стихах (Вида, Буало)».

«Мощные фигуры Тацита и Ювенала замыкают развитие идейных и стилистических исканий I в. н. э… II в. н. э. по традиции считается периодом последнего расцвета Римской империи».

Созданная в «Древнем Риме» литературная традиция, говорят историки, «законсервировалась» и вновь обнаружилась в средневековой Европе. Вот как изящно объехали «темные века» последователи Скалигера, рассказывая эту удивительную историю:

«Реформа языка и стиха латинской поэзии в творчестве поэтов конца I в. до н. э. дала римской литературе совершенную систему художественных средств, оставшуюся в основе своей неизменной до последних веков античности, а отчасти и позже, в ученой поэзии Средневековья и тем более Возрождения».

От Рима к «Риму»

Итак, по утверждению историков, литературные приемы «Древнего Рима» оставались в неизменности до последних веков античности; потом их «вспомнили», творя свою «ученую поэзию», средневековые авторы, а затем и поэты эпохи Возрождения.

О том, как поэты «вспоминали» язык и литературный стиль давно минувших веков, историки сообщают: они находили древние рукописи и быстренько начинали им подражать. А каким же образом произошло «забывание» античного наследия? Для объяснения хронологических парадоксов историками написаны тонны книг, не могли же они обойти такой важный вопрос. И что же? Сам процесс «забывания» историки, в силу его абсолютной необъяснимости, все же вниманием обошли. Зато они нашли причину для завершения этого процесса: оказывается, свое окончательное поражение историческая античность получила в результате нашествия готов.

Большой энциклопедический словарь сообщает:

«ГОТЫ, группа германских племен. В 3 в. жили в Сев. Причерноморье. Делились на вестготов (зап. Г.) и остготов (вост. Г.)».

Это – линия № 6, реальный XIV век. Упомянутые здесь готы, говорят историки, пошли завоевывать Европу, но не как племена, а как армия. Вестготы захватили Испанию, которая входила в состав Византии, а остготы – византийские же итальянские земли и были затем вынуждены воевать с византийским императором Юстинианом.

В. Уколова пишет: «По существу, готы были беженцами от гуннского нашествия». Беженцами, понимаете? Побили их гунны, потому что готы были слабыми, вот и стали они беженцами, но не просто так, а «по существу». Кроме того, «готское войско не отличалось особой дисциплинированностью, что компенсировалось мощной наступательной энергией, граничившей с безрассудством».

Этой противоречивой фразой историк как бы готовит будущие готские победы. Энергичные они были и безрассудные, вот и победили великий, но не энергичный и слишком рассудительный Рим. Но сначала энергично и безрассудно убежали от гуннов. Если бы к их энергии добавить рассудительности, может, они и победили бы гуннов. А может, и нет: ведь Риму его рассудительность не помогла. Или причина в том, что у Рима была слишком дисциплинированная армия, а недисциплинированных готов отличала «безудержная отвага, даже свирепость, совершенное владение оружием». Кстати, было бы интересно узнать, обладали ли рассудительностью гунны, от которых готы отступали с «безудержной отвагой».

В 410 году, после победы над римлянами под Адрианополем (современный Эдирне в Турции), готские войска под руководством Алариха взяли Рим. Какой Рим? Богатейший город планеты, столица Византийской (Ромейской, Римской) империи – Константинополь – совсем рядом! Но непобедимый беженец Аларих этого Рима вроде бы не заметил – или его «не заметили» историки? – и отправился от Адрианополя в Италию.

Мы уже писали, что с XIV века история Рима как бы раздваивается: все, что происходит на Босфоре, в сознании европейцев дублируется в Италии. Поэтому вся история готов недостоверна не только хронологически, но и географически.

Однако нам нужно найти причину, приведшую к разделению истории мира на античность и неантичность. Пусть себе традиционные историки говорят, что были какие-то «темные века». И в нашей версии, и в их версии известен период, когда можно было нажиться «отважным» людям без особого риска быть убитыми стрелой или мечом. Поэтому поговорим не о выдуманных переселениях народов, а о неизбежных, которые историки не заметили или не захотели заметить. Речь о том, что чума 1347–1350 годов уменьшила население Западной Европы наполовину, во многих странах на две трети, а кое-где и на три четверти, даже четыре пятых. Остались пустовать дома, пригодные для жилья, в которых было все необходимое для комфортной жизни. Ведь чума не разбирала, кто беден, а кто богат.

И что же должно было произойти, когда об этом стало известно в тех местах, где чума свирепствовала меньше, или в тех, которые она вообще обошла стороной? Из северных и восточных стран на берега теплых морей устремились бы любители легкой наживы, и прежде всего всякие лихие люди. Естественно, в глазах выжившего местного населения это выглядело бы как «нашествие». Да нашествием это и было. Только стараниями историков столь неприятные события тоже оказались выкинуты из истории XIV века, а попали они в III–IV века, и как бы в результате пандемии чумы появились готы, после нашествия которых Европа погрузилась в «темные века», да и в Византии от блестящего античного периода осталась только смесь из христианства и язычества.

«После чумы 1348 года в обстановке распространения суеверий и фанатизма, презрения к радостям жизни», как пишет современный историк искусства М. Мураро, наверное, и не могло быть никаких иных переселений и нашествий. Беда лишь в том, что представления скалигеровцев расходятся со свидетельствами очевидцев, например с хроникой Маттео Виллани, отрывок из которой мы приводили в одной из предыдущих глав. Согласно этому и другим подобным документам, после чумы XIV века остались свободными от людей не только поселки, но даже города, и со временем их заселяли пришлые люди.

Население, создавшееся от перемешивания местных и пришлых, начало возрождать культуру предшествовавшего периода, которую и назвали словом «antico». Умерло много художников, писателей, философов – но были целы их труды, и выжили многие, лично знавшие этих людей, да и кое-кто выжил из авторов той «античности». Какие-то труды умерших, конечно, находили – но не через тысячу лет, а через пять, десять лет – и немедленно пускали их в культурный оборот.

Это настолько ясно, что не требует особых объяснений, – в отличие от традиционной версии, которая на самом-то деле объяснить причины европейской дикости и стремления подражать найденным древним текстам не может. Ведь когда стала общепризнанной скалигеровская «модель» истории, перепутавшая и времена и страны, в возможность «забываний» и «возрождений» стали просто верить, не вдаваясь в объяснения.

В 1472 году Иван III объявил, что отныне Москва – Третий Рим. Понятно, что до этого их уже было два, и, что интересно, оба византийские; первым Римом был Константинополь, и Рим в Италии строили на землях, входящих в Византийскую (Ромейскую) империю. Строительством «запасной» византийской столицы был создан прецедент появления нового Рима, поэтому Иван соображал, что говорит. Если бы хоть один из «Римов» был языческим или католическим, царь тоже такого не сказал бы. В XVI веке писатель Филофей, монах псковского Елизарова монастыря, развивая мысль о преемственности власти московских государей от византийских императоров, начертал: «Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не бывать». Первый Рим пал перед мусульманином, второй – перед латинянином. А строил их обоих грек.

Возможно, и даже наверняка Рим строили на месте какого-то старинного культового поселка. Его искусственное удревление по сравнению с Константинополем дало начало путанице. Читая исторических писателей, люди начинают верить, что Рим был столицей могучей Римской империи; между тем только в 1870 году этот Рим был воссоединен с Италией, а в 1871 году стал столицей объединенного Итальянского королевства. Рим расположен так неудачно, что не смог стать даже столицей Священной Римской империи; столицей был Ахен. И кстати, не исключено, что, говоря «Рим», средневековые летописцы имели иногда в виду германский Ахен.

Но мало того: эта «раздвоившаяся» между двумя Римами история к тому же поделена теперь на три периода, античность, «темные века» и Средневековье. Постоянные «возрождения» становились неизбежными. Уже для IX века историки нашли в Византии «македонское» возрождение, а на западе (в Европе) – «каролингское», плавно перетекающее в «оттоновское».

Двигаясь от Рима к «Риму» – ни века без возрождений!..

В литературоведении известное историкам «каролингское» возрождение называется «вергилианским» возрождением середины VIII–IX веков. Непосредственно к нему примыкает «оттоновское» возрождение, оно же «Горацианско-теренцианское», произошедшее в X – начале XI века. За ним наступает «овидианское» возрождение конца XI–XII веков. Возникли они во многом как раз из-за того, что после окончания чумы 1350 года ряд европейских авторов (Павел Диакон, Алкуин, Рабан Мавр, Лиутпранд, Пьер Абеляр и другие) взялись возрождать поэзию Вергилия, Горация, Теренция и Овидия (живших до 1350 года).

Лишь историки далекого будущего «разместили» их творения по хронологической схеме Скалигера; вот почему одномоментно «забыли» (а потом неоднократно возрождали) великую античную культуру – в результате хронологических неурядиц! Отсюда и все недоумения: как это, античное язычество уже кончилось, и вот оно «высовывается» вновь и вновь то в Византии, то в Италии. В христианских странах впадают в язычество…

В сборнике «Памятники Византийской литературы IV–IX веков» читаем:

«Приводимое ниже двустишие примечательно законченно языческим духом. От самоубийства, по признанию Олимпиодора, его удерживает лишь авторитет Платона; об авторитете христианской религии, видящей в самоубийстве тягчайший грех, он не считает нужным говорить».

Вот это двустишие VI века:

По «византийской» волне следует датировать XIV веком не только это стихотворение, не только произведения Романа Сладкопевца, Прокопия Кесарийского и других ромеев, но и произведения многих средневековых латинских поэтов. Например «последний поэт языческой античности» Максимиан Этрусский, сочинения которого были найдены в 1501 году, пишет якобы в VI веке элегию, подражая самой откровенной из «любовных элегий» Овидия, показывая читателю умение мастерского владения словом. Как это может быть?

Что сказали бы искусствоведы, если бы узнали, что итальянский скульптор VI века без всяких усилий подражает римскому портрету I века н. э.? Наверное, сказали бы, что это совершенно невозможно. По мнению, высказанному Карлом Вёрманом, произведения искусства начиная с эпохи Константина «до такой степени отличаются бедностью вымысла и неумением владеть формой и выражаться художественно, что в них ясно видно окончательное падение античного искусства. Надо было пройти после того тысяче с сотней лет, прежде чем потомство римлян было в состоянии восстановить связь своего искусства с лучшими образцами древнего…

Приходится говорить о довольно посредственных, безыменных произведениях этой отрасли искусства (живописи), снова сделавшейся отраслью ремесла и с каждым десятилетием утрачивавшей понимание форм…»

А вот поэт Максимиан Этрусский прекрасно умеет выражать свои мысли художественно! Настолько умеет, что когда его стихи в 1501 году нашли и опубликовали, то издатель решил, что это стихи первого римского элегика Корнелия Галла. И чтобы нам не говорили, что «этого не может быть», приведем пример, а потом дадим читателю возможность сравнить его с «настоящим Овидием». В этом примере некий пожилой дипломат рассказывает о своей неудаче на любовном поприще.

Это прекрасно написанное произведение странно выглядит на фоне эпохи, о которой специалисты сообщают, что она наполнена «бедностью вымысла и неумением владеть формой и выражаться художественно» и что в работах поэтов этого времена «ясно видно окончательное падение античного искусства». Похоже, мы имеем основания, чтобы сделать большой подарок историкам: вот вам, дорогие наши, новое возрождение – «остготское возрождение» VI века. Ну, а «вестготское возрождение» VII века, произошедшее в Испании, пусть найдут сами. Оно есть.

Читателям же, чтобы они имели возможность сравнить приведенное только что стихотворение «остготского возрождения» так сказать, с античным оригиналом, предлагаем «натурального Овидия», финал книги «НАУКА ЛЮБВИ»:

Чтобы сравнить приведенные работы с поэзией XIV–XV веков, обратитесь ко второй части этой книги, где мы приводим примеры из Чосера и Франко Саккетти, а также Джованни Боккаччо.

А мы добавим, что судьба стихов Максимиана просто поразительна. По сообщению литературоведов, его элегии (включая приведенную выше элегию о слабосильном дипломате) «усердно читались и изучались в средневековых школах, несмотря на самое, казалось бы, неподходящее для школьного чтения содержание».

Если же двинуться по череде средневековых возрождений дальше, то, читая поэтов VIII–IX «каролингских» веков, мы обнаружим в них стиль, мастерство, язык и образы, свойственные поэзии зрелого Средневековья, то есть XIV–XV веков. Свое название это возрождение получило по имени Карла Великого, который завоевал Рим столь же лихо, как и готы, и провозгласил себя императором. И эта его военная эскапада оценивалась римлянами, по словам историков, как новое завоевание северными варварами!

Но в поэзии каролингского периода, в отличие от случая первого нашествия варваров, появляются гении не любовной лирики, а мастера прославления христианской церкви и наихристианнейших светских владык. Например в поэме Ангельберта «Карл Великий и папа Лев», действие которой относят к 799 году, автор описывает охоту Карла близ Ахена, причем с особым восторгом изображает он великолепные наряды Карла и его спутников – наряды, более уместные при дворцовых церемониях позднего Средневековья, а не на охоте в VIII веке. В поэме много реминисценций не только из Вергилия, но и из Лукана. Так что в этом «хронологическим конгломерате» не только изображается быт XIV века, но и посредством литературных приемов, «забытых» уже тысячу лет как.

Поэма начинается с описания пейзажа. Мы писали уже об изображениях пейзажа в главе «Природа и ландшафт»; по нашим представлениям, описания, подобные тому, что приведены в этом творении Ангельберта, появляются не раньше XIV века.

Кстати, здесь мы находим редкий случай, когда литературоведы осмеливаются спорить с историками. Они прямо пишут, что творчество Ангельберта – пример придворно-рыцарского произведения, хотя историки уверяют нас, что в это время (в VIII веке) кроме монахов никто за перо не брался.

Отметим основные вехи на нашем пути из Рима в «Рим».

В XII–XIII веках в результате Крестовых походов произошло массированное знакомство западноевропейцев с византийской культурой, находившейся к тому времени на более высоком уровне развития. Это стимулировало ускоренное окультуривание самой Европы, но и Византия не отставала. Хотя ее территории (Малая и Передняя Азии, Испания, Южная Италия, Египет) пользовались огромной самостоятельностью, Константинополь (Первый Рим) повсеместно признавался столицей. В сфере византийского влияния находилась и Россия, за исключением некоторого промежутка времени, когда после захвата Константинополя крестоносцами (1204 год) она находилась в унии с латинянами.

В конце XIII – начале XIV века построен итальянский Рим как «запасная» столица Византийской империи, возможно, на месте старинного культового поселка. Следует понимать, что «римские папы» – это отцы империи, а не города, то есть они названы «римскими» не по названию города; во всю крестоносную эпоху они скитались по Франции, имея резиденции в разных городах (что в рамках традиционной истории не имеет достаточных объяснений).

С конца XIV века после пандемии чумы, поразившей Европу и Азию, выжившее население начало возрождение культуры предшествовавшего периода. В середине XV века власть в Константинополе взяли мусульмане, и Ромейская империя преобразовалась в Румский султанат. Переехавшие в Европу, а прежде всего в Италию греки стимулировали мощное развитие культуры. Одновременно кончилось «монголо-татарское» иго на Руси, и вскоре после этого Иван III объявил, что отныне Москва – Третий Рим.

Как же сказались все эти события на Руси? Историю ее ведут с IX века, ну и где же наши «возрождения»? Этому вопросу в Истории всемирной литературы посвящены две главы, написанные Д. С. Лихачевым, «Предвозрождение в русской литературе» и «Вопрос о Возрождении на Руси». Автор пишет:

«В Московской Руси, поскольку она возглавляла патриотическую борьбу против монголо-татарского ига, в XIV–XV вв. были благоприятные условия для Предвозрождения. Но в XVI в., когда важнейшее условие для ренессансного развития – национальное объединение – было достигнуто, деспотизм царского государства и православной церкви, бывшей в Московии государственной, препятствовал быстрому экономическому и культурному развитию, изолировал Московскую Русь, затормаживал и сковывал ренессансные процессы».

Иначе говоря, все было б очень хорошо, когда бы не было так плохо. Была Русь под игом (плохо), но имела благоприятные условия для «Предвозрождения» (хорошо). Сбросила Русь иго и объединилась (хорошо), затормозились ренессансные процессы (плохо).

Что же из всего этого следует? Можно ли сделать рациональный вывод из множества путаных, а то и просто невероятных сведений? Можно. Причем вывод достаточно простой: надо не только летописи читать, а шире смотреть на проблему.

Действительно, Овидия на Руси никто не «возрождал», и мы не найдем здесь произведений типа элегий Максимиана Этрусского. Но ведь Русь – не Италия. Мы утверждаем, что Максимиан в конце XIV или в XV веке писал в стиле Овидия, творившего в конце XIII или начале XIV века, и оба они были представителями одной культуры. А на Руси своя культура, и, как вы очень скоро увидите, процессы на территории нашей страны, если говорить о литературном развитии, вполне сходны с европейскими. Пусть и с запаздыванием, но к своему Возрождению Русь пришла – с А. С. Пушкиным. И это подтверждает наш вывод, что термин «возрождение» следует применять к возрождению национальных культур, пострадавших в Средневековье. Овидию же, как представителю иной культуры, на Руси только подражали (а не возрождали), и то достаточно поздно.

В Европе никакой литературы, если не считать за таковую разрозненные записи, ранее XII века нет, а так называемые античные писатели жили и творили позже этого времени. И в этом же русле находится наша отечественная литература. Мы здесь не будем ничего цитировать из произведений писателей, потому что, слава Богу, русскую литературу пока еще преподают в школах, а бегло перечислим, что имеется в мировой сокровищнице из нашей словесности.

1037–1050. Иларион, «Слово о законе и благодати». Изборник Святослава. Феодосий Печерский, «Слово о вере варяжской».

«Хождение» игумена Даниила (1106–1108) повествует, как автор был приветливо принят иерусалимским королем-крестоносцем Балдуином I.

Владимир Мономах (1053–1125), «Поучение» (ок. 1117). Нестор-монах, «Житие Феодосия Печерского», «Чтение о житии Бориса и Глеба», «Повесть временных лет» (1113–1118).

Появляется ряд былин. Змееборец Добрыня спасает Забаву. По мнению литературоведов, текст содержит переклички с англосаксонским эпосом («Беовульф»), греческим (Персей и Андромеда), германо-скандинавским (Зигфрид), исландским (Сигурд), византийским и южно-славянским. Вообще борьба с драконами – излюбленный сюжет средневековой европейской литературы.

В Истории всемирной литературы сообщается, что «Проповедник Климент Смолятич в «Послании» к пресвитеру Фоме отклонял упрек последнего, что он пишет «от Омира (Гомера) и от Аристотеля, и от Платона», и отстаивал право писателя на символическое толкование Библии, так что это XIV век или позже.

«Слово о полку Игореве» (1185–1187).

О «Слове» скажем подробнее. Созвучия, найденные литературоведами: Ярославна сходна с Брамимондой («Песнь о Роланде») и Либгардой («Сказание о Вольфдитрихе»).

А. Робинсон: «Древнегерманский, скандинавский и англосаксонский эпосы хранили память о западно-восточных, римско-гуннских и готско-гуннских войнах. (Тысячелетняя память без письменных источников! Вот бы такую нашим историкам.) Таковы основные закономерности западно-восточных взаимосвязей в области сюжетосложения и символизации в европейском раннефеодальном эпосе, в сферу которых входило и «Слово о полку Игореве». Затем упоминаются циклы Гильома Оранжского и Доона де Майанса и другой раннефеодальный эпос, поскольку «по сюжетной ситуации, настроению и поэтической структуре, напоминающей четырехчастное строфическое членение с единообразными зачинами, заклинание Ярославны типологически приближается к этим западным песням и служит их своего рода архаическим преддверием».

Также пишут, что по ряду признаков «Слово» созвучно с «Песнью о моем Сиде». А «Песнь о Сиде» (Испания, XII век) сравнивают с «Илиадой», причем все перечисленные литературоведами стилистические черты поддаются имитации, и не исключено, что «Песнь о моем Сиде» – стилизация эпохи Возрождения.

«Слово» вступило в прямое противоречие с литературным процессом второй половины XII века… В «Слове» нет типичной для современного ему летописания религиозно-провиденциальной концепции…» (здесь и дальше Д. С. Лихачев). Неспроста не утихают споры о «Слове»! Оно тоже может оказаться стилизацией, например XVI века. Интересно, что подражанием «Слову» считается «Задонщина», написанная в XV веке. А не наоборот ли?

«Повесть временных лет», Нестор, XII век, – наверняка написана позже даже XVI века.

«Рассказы летописи о мести княгини Ольги древлянам за убийство ее мужа Игоря насыщены фольклорными мотивами многих народов… Подобные рассказы изложены Титом Ливием в повествовании о Ганнибале, в исландской саге о Харальде Суровом (зяте Ярослава), в монгольской летописи о Чингисхане».

В XIII веке появилось «Слово о погибели Русской земли»:

«Слово о погибели…» типологически соотносится с некоторыми из античных и средневековых памятников, воспевавших в более или менее сходных образах свое отечество. Таково описание Италийского полуострова в «Естественной истории» Плиния Старшего (I в.), Галилеи – в греческом тексте и в древнерусском переводе «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия (I в.), Испании в «Испанской истории и великой общей истории» (XIII в.)».

I век и XIII век – одна и та же линия № 5.

В XIV веке, как почти везде в Европе, мы видим на Руси новый стиль: «плетение словес».

«В поисках опоры для своего культурного возрождения русские, как и другие европейские народы, обращаются к древности, но не к древности классической (Греция, Рим), а к своей национальной. И в этом следует видеть главную особенность русского Предвозрождения», – пишет Д. С. Лихачев. В том-то и дело, что в этом нет ничего особенного, потому что «классическая древность» – это и есть нормальное европейское Средневековье. И другие народы точно так же обращаются с конца XIV века к своей национальной классике, появляется множество стилизаций «под Средневековье» и на Руси, и в Европе, и даже в Индии и Китае.

«Этот повышенный интерес к «своей античности» – к древнему Киеву, к старому Владимиру, к старому Новгороду – отразился в усиленной работе исторической мысли… в обостренном внимании к произведениям XI – начала XIII в.».

Например былины об Алеше Поповиче были сложены именно в это время, тогда как былины об Илье Муромце гораздо более раннего происхождения. Так же и некоторые саги на Западе, внешне мало отличимые от более ранних, сложены в это время.

И кстати, нельзя сказать, что Руси не была знакома «античная» культура и система ценностей. Согласования с античными произведениями наших литературных работ литературоведы нашли, как мы это только что показали. А специалисты по изобразительному искусству нашли также схождения с античной Грецией в живописи.

«Для России… античность отнюдь не была далекой от современности, замкнутой в прошлом исторической эпохой, – пишет Г. Кнабе. – Творчество Рублева в целом и его «Троица» в частности были как бы заново открыты на рубеже ХХ века и с тех пор вызывали и вызывают… все большее количество отзывов, наблюдений и ученых анализов. Среди них обращает на себя внимание всеобщее ощущение реальной и очевидной связи этих произведений с искусством классической Греции».

А вот мнение Н. Деминой: «В своей разумной уравновешенности и соразмерности всему человеческому Рублев ближе к эллинам классической поры, чем к напряженно взволнованным людям эллинистического мира и Византии».

О чем же сообщают нам искусствоведы? А сообщают они, что художник Андрей Рублев (1360/70 – ок. 1430, линии № 6–7) в творчестве своем ближе эллинам классической поры (V–IV века до н. э., линии № 5–6), чем к более высокой культуре эллинизированного мира (III–II века до н. э., линии № 7–8), или искусству Византии (ниже линии № 5). И это совершенно правильно. Россия линии № 6 сопоставима именно с линией № 5, потому что у нас искусство всегда отставало от европейского и средиземноморского уровня.

Из литературных произведений в XV веке на Руси появляются:

«Задонщина» – крупнейшее произведение о Куликовской битве, якобы обращение к примеру «Слова о полку Игореве» – начало века. «Сказание о Мамаевом побоище» – середина XV века. «Хождение за три моря» Афанасия Никитина.

«Сказание о князьях Владимирских», рассказывающее о происхождении русских князей от римского императора Августа.

В это же время или в начале XVI века появляется повесть о Вавилонском царстве, где развивается идея преемственности византийских монархов от Вавилона.

XVI век. «Великие Минеи-Четьи» митрополита Макария – собрание всех произведений, посвященных житиям святых. «Домострой». «Стоглав».

«Однако неудача Возрождения была завуалирована пышными формами официальной историографии… и появлением грандиозных «обобщающих предприятий» в литературе», – пишет Д. С. Лихачев, продолжая переживать за Русь. Но то же самое мы видим и в «древней» Греции в эпоху эллинизма, то есть, если перевести скалигеровскую хронологию в нашу, в XV–XVII веках. В Западной Европе в это время выходят огромные серии античных писателей, целые университеты «дорабатывают» Аристотеля и других «древних», которые, впрочем, действительно были древними в сравнении с теми, кто их обрабатывал.

С конца XV века на Руси началась борьба с «ересью жидовствующих»:

«Вероятнее всего, это даже была не столько ересь (т. е. не богословское учение, меняющее некоторые из церковных догматов), сколько движение вольнодумцев. Вольнодумцы эти критически относились к церкви и к отдельным догматам православия, но больше тянулись к светским знаниям, усиленно занимались астрологией и логикой».

Это, скорее всего, розенкрейцерство. Масонство в самом деле проникло на Русь в это время, и уже с XVI, а особенно в XVII веке начинается пересмотр истории.

Византия во времени и пространстве

Одновременность греческой и римской литератур I века до н. э. – I века н. э. должна была привести к значительной их взаимосвязи и взаимозависимости. Но так как этого не произошло (в рамках традиционной хронологии), историки выдумали теорию о том, что греки не желали знать никакой другой культуры. («Чтобы грек услышал, нужно было говорить по-гречески»).

Сложилась фантасмагорическая ситуация: греки так убеждены в превосходстве своей культуры, что не хотят знать никакой другой, а сами ничего не пишут. Везде нравственное разложение (после падения Карфагена), и в то же время огромные успехи в науке, предвосхитившие достижения Нового времени!

Например вот как сообщается во Всемирной истории литературы об анонимном трактате «О возвышенном», который датируют 20-50-ми годами I века н. э. (линия № 8, XVI реальный век):

«Греческая литература пребывала в состоянии глубочайшего, явного, черного унижения… Что из написанного на греческом языке осталось для будущего?… Исключительно грекоязычные сочинения евреев – Филона и Иосифа Флавия». И в это же время в Риме Сенека-трагик «совершенно неантичными словами пророчил о географических экстазах Колумбовой эры»…

В чем тут дело? Дело в том, что история Византийской (Ромейской) империи в наибольшей степени послужила «строительным материалом» при создании Скалигером оккультной, ставшей ныне традиционной хронологии разных стран. Не зря Вольтер называл византийскую историю «позором человеческого ума», – но она стала так выглядеть лишь после того, как из нее изъяли солидные «куски» и передали их историям Вавилона, Рима, Афин, Египта, да к тому же еще и мифической монголо-татарской империи.

Вся история человеческой цивилизации есть эволюция методов сохранения, обработки и передачи информации. Можно выделить следующие четыре этапа этой эволюции: овладение человека речью, появление письменности, изобретение позиционной системы счисления и скорописи (XI век), изобретение печати (XV век). Сейчас человечество вступило в пятый этап: развитие информационных технологий.

Первый и пятый этапы остаются за пределами нашего исследования. На втором этапе, в период, когда единственным алфавитным письмом было так называемое древнееврейское письмо, возникло впервые государственное образование, развившееся со временем в Византийскую (Ромейскую) империю. Точную дату здесь указать нельзя, но она, конечно, должна находиться ниже линии № 1 нашей синусоиды; предположительно это III–IV века н. э. стандартного летосчисления.

Это не была империя в современном значении слова, а скорее добровольный союз племен и народов, объединившихся на основе общности письменности, признании единого Бога, дающего власть человеку (императору), а также на совместной эксплуатации единичных в то время источников металла. Медь добывали на Кипре, серебро в Испании, золото в Египте, а железо плавили в Венгрии, в Пеште, хотя названия местностей тогда были, очевидно, другие.

Очень скоро – возможно, менее чем через сто лет, империя развалилась. Причины просты: появление новых источников сырья на землях, князья которых не желали делиться с другими, а также появление новых алфавитов, сначала греческого, а на его основе латинского. В VIII веке начали формироваться национальные письменности Европы; для убедительности процитируем Большой энциклопедический словарь 2000 года выпуска:

«Народно-разговорный латинский язык перестал существовать в 9 в., к этому времени закончилось формирование романских языков на его основе. В Средние века (латинский язык) существовал в качестве общего письменного языка западноевропейского общества, католической церкви, науки и частично литературы».

Из-за отсутствия у императора достаточных военно-технических средств и надежных средств коммуникаций началось обособление территорий, что привело к возникновению различных толкований религиозных положений. Но первичное применение всеми входящими в империю племенами еврейской письменности и исповедание первичной религии (арианства) привело к тому, что в V–VII веках сложились однотипные государства – каганаты, протянувшиеся от Испании до Сибири: Иберийский, Тюркский, Русский, Хазарский, Уйгурский и другие.

Историю этой империи, какой она была со всеми дроблениями, от самого ее возникновения и до XII века н. э. включительно, хронологи отдали старовавилонскому царству, Ассирии и Египту, не только разместив события в глубокой древности, но и придав им циклический характер. Пятикнижие Моисеево является сводом этой истории в литературной обработке.

Греческая событийность XIII–XV веков была искусственно удлинена и предстала как история Византии IV–XV веков; светская литература, искусство и наука «достались» Древней Греции и Риму.

Мы уже показали в предыдущих главах, что в XV веке греческий язык широко использовался в Европе, в частности в Италии. Понятно, что и в XVI веке он мог оставаться, наряду с латинским, языком науки. А это – линия № 8 нашей синусоиды. «Загнав» эллинизированных ученых этого времени в какой-то выдуманный минус II – плюс I век, историки и были вынуждены выдумывать теорию, что якобы греки, не желая знать никакой культуры, не писали литературных текстов, но все же почему-то занимаясь наукой.

Здесь подмена в том, что эти «греки» уже не были византийцами!

Например никем, кроме как гуманистом, нельзя назвать драматурга Феокрита, автора III века до н. э., линия № 7. Он пишет о греках, поселившихся в Александрии. Они обратились к учению жрецов о загробном мире и к их магическим обрядам; большое их внимание привлекал культ Исиды, которая сумела вернуть к жизни своего супруга Осириса. В комедии женщины идут на праздник Адониса, возлюбленного Афродиты; эту историю использовал также Шекспир в своей поэме «Венера и Адонис» в XVI веке, линия № 8.

Приведем фрагмент комедии. Сцена происходит в Александрии в 270 году до н. э., по нашей реконструкции в XV веке. Основные персонажи – две александрийские женщины, Горго и Праксиноя. Специально обратите внимание, как свободен их разговор, как они держатся с мужчинами, оцените изделия швейного искусства, которые они обсуждают, и, наконец, – как мастерски все это написано!

Затем их перепалку прерывает певица, которая поет гимн, призывая Афродиту оплакивать Адониса. Певица обещает, что он будет снова возвращаться каждый год с наступлением весны, тем самым как бы воплощая собой бессмертие. Пьеса заканчивается тем, что обе женщины выражают согласие вновь прийти на праздник в следующем году…

Это уже вершина грекоязычной литературы, и она проделала к этой вершине свой эволюционный путь. К сожалению, объем книги не позволяет нам процитировать, хотя бы понемногу, всех византийских и итальянских писателей X–XIV веков; даже упомянуть их всех было бы затруднительно. Поэтому поищем подтверждения нашей версии истории у самих литературоведов. Хоть они и остаются поныне в плену традиционных исторических представлений, но все же, как люди умные и эрудированные, параллели между временами, выраженные в творчестве писателей, видят. Что же они видят?

Цитируем по Истории всемирной литературы.

Об Альберике, монахе из Монтекассино (XI век, линия № 7 «византийской» волны):

«Он приводит примеры «стилистического совершенства» из Цицерона, Теренция, Вергилия, Горация, Лукана и Саллюстия… он более походит на гуманиста XV столетия, чем на средневекового отшельника». Это, напоминаем, мнение литературоведа.

О Боэтии (ок. 480–524, линиb № 5–6):

«Во всей своей деятельности… Боэтий ближе к средневековым эрудитам, чем к античным мыслителям». VI век – это закат античности, а не рассвет средневековья. До XIII века «средневековых эрудитов» оставалось семь столетий. А он – «ближе»!

О Романе Сладкопевце (конец V век – после 555 года):

«В открытии рифмы византийской поэзии принадлежит приоритет перед западной, латинской. Позднее, однако, византийская поэзия не знала столь последовательного пользования рифмой (как у Романа) вплоть до эпохи Четвертого Крестового похода (XIII в.), когда мода на рифму шла уже с Запада».

О Флавии Клавдии Юлиане (332–363):

«… Все прошлое греческой культуры от Гомера до Ливания, от Гераклита до Ямвлиха одинаково ему (Юлиану «Отступнику») дорого, и он силится во всей полноте воскресить его в собственных произведениях. Мы встречаем у него… сатирические сочинения в манере Лукиана – диалог «Цезари», где зло осмеян «равноапостольный» Константин Великий…»

Вот какие персонажи встречаются у Юлиана, линия № 5:

Константин Великий (ок. 285–337), линия № 5.

Гомер (XII или VII до н. э.), линия № 4.

Ливаний (314– ок. 393), линия № 5.

Гераклит (544/40 – ?), линия № 3.

Ямвлих (ок. 250 – ок. 330), линия № 5.

Лукиан (ум. 312), линия № 5.

Все, за исключением Гомера и Гераклита, современники Юлиана. Отчего же литературовед пишет, что он «силится их воскресить»? Да оттого, что литературоведение пользуется неверной хронологией, вместо того чтобы указывать историкам, как им строить историю.

О египтянине Ноине (V век):

«От его сочинений дошли огромные по объему (сорок восемь книг – как «Илиада» и «Одиссея», вместе взятые) поэма «Деяния Диониса» и гекзаметрические переложения «Евангелия от Иоанна». По материалу эти сочинения контрастируют друг с другом: в поэме господствует языческая мифология, в переложении – христианская мистика. Но стилистически они вполне однородны».

О Юстиниане (482 или 483–565):

«Ситуация была противоречивой до гротеска: Юстиниан преследовал отступления от церковной идеологии (на его царствование приходится ряд процессов против язычников… и разгон неоплатонической Афинской школы), однако в литературе поощрял тот язык форм, который был заимствован у языческой классики…»

«… Для византийской литературы в некоторые эпохи (например в эпоху Юстиниана) чрезвычайно характерны жанры, унаследованные от античности (эротическая эпиграмма, светская историография и т. п.); в этих жанрах заняты представители мирской образованности…»

Итак, мы убедились, что литературоведы, изучая творчество писателей 2-го трака нашей синусоиды, сами обнаружили (пусть даже и не догадываясь об этом), что объекты их изучения в творчестве своем опирались на авторов 3-го трака по тем же линиям веков. В предыдущих главах вы видели, что и авторы реальной истории (1-го трака) поступают сходным образом. Вот еще примеры.

В XIII веке Чино да Пистойя (1270–1337) «упоминает произведения Саллюстия, которого он назвал повелителем историков, Цицерона, Вергилия, Овидия, Сенеки, Ювенала, Кассиодора и Боэтия».

Вот у кого бы найти упоминания не «древних писателей», а авторов XI–XII веков: Дамиани, Пьера Абеляра и других! Да вряд ли это возможно. Парадоксально, но факт! Не найдем мы у авторов XIII века ссылок на авторскую литературу XII, а только фольклорные сюжеты «Древнего Рима». Реальный XII, да и XIII век тоже еще не знали фамилий (а в Византии обходились без них и позже), потому мы и утверждаем уверенно, что «абеляры» принадлежат XIV–XV векам.

Например автором «Золотой легенды» (XIII век) был Якопо из Варацце. Это литературоведы присвоили ему имя Якопо Ворагин!

«Гуманисты Возрождения, в частности испанский эрудит Х. – Л. Вивес, говорили, что «Золотая легенда» – беспорядочное собрание произвольно объединенных рассказов. Имя автора в ранних рукописях обычно не упоминается».

По этой-то причине имена авторов XII века (Исайя, Гомер, Гесиод), ставшие известными с XIII века, остались полулегендарными. Но нам надо еще учитывать, что «подделыватели старины» умели подражать стилистике избранной эпохи во всем. Даже в выборе псевдонимов для себя. И чтобы «выловить» теперь стилистические подделки, наша синусоида незаменима. Приведем пример. Гвидо из Пизы, вместе с его творениями, датируют XII веком. Фамилии у него нет. О нем сообщается следующее:

«В компиляцию Гвидо из Пизы вошли также труды Исидора Севильского, старые латинские путешествия, обработки историй об Александре Великом Псевдо-Каллисфена, легенды о разрушении Трои, неполный пересказ «Энеиды», «Римская история» Павла Диакона».

И Александр Македонский, и «Энеида» Вергилия относятся к линии № 6. Потому и автора компиляции надо относить к линии № 6, ибо никого в ней нет, кто был бы выше линии № 6. Гвидо из Пизы – компилятор XIV века, и хронологизировать его надо по «византийской» волне.

Тут мы снова возвращаемся к «расхищенной» истории Византии.

Традиционная история говорит нам:

«Латинская литература Италии передала XIII и XIV столетиям знания, пусть и несовершенные, античной культуры (после их полного забвения в VI–XI веках?) и спасло от забвения народные легенды «мрачного Средневековья».

Вот в чем была цель создателей всей цепи «возрождений» X–XII веков! Спасти от забвения не высочайшие достижения культуры XIII – начала XIV века, а прежде всего легенды «необразованной» Европы, утвердить приоритет ее литературы перед Византией, писатели которой первыми прошли этот путь. Вообще ликвидировать историю Византии!

Это в значительной степени удалось из-за разной специализации разных ученых. Один изучает Древнюю Грецию, другой – Византию. Один – литературу, другой – живопись. Один – религиозные сюжеты, другой – эротические. Если же свести эти знания воедино, получим цельную, последовательную и непрерывную историю.

Древнегреческий сатирик Лукиан (120–190 н. э., линия № 8) в «Диалогах гетер» дважды упоминает писателя VI века н. э. Аристенета (линия № 6), жившего якобы через 400 лет после его смерти. Для нас это еще не является доказательством хронологической ошибки, поскольку отдельный факт – не доказательство, ведь мы частенько встречаемся с позднейшими вставками в старинные тексты. Доказательной хронологическая ошибка станет тогда, когда мы найдем подтверждения своим выводам, рассмотрев подробнее ситуацию в культуре по этой линии № 6.

Существует стереотипное представление о византийской литературе как о сухой, назидательной и аскетичной. Оно настолько въелось в сознание, что автор предисловия к книге «Византийская любовная проза» С. Полякова была вынуждена специально пояснить читателю, что он встретит здесь «свободу мироощущения, не скованную христианской религией и моралью, где господствует не Христос, а Эрот». Произведение Аристенета – роман типа того, что писал позже А. Моруа («Письма к незнакомке»), – он тоже выполнен в виде писем. Приводим отрывок переписки двух подруг.

«Мы, милая, знаем о любовной страсти друг друга. Ты жаждешь моего мужа, а я безумно люблю твоего раба. Что делать? Как каждой из нас найти удобный выход, чтобы удовлетворить свое желание? Знай, что я молила Афродиту дать мне совет, как быть, и богиня тайно вдохнула в меня мысль, которую я доверяю тебе, Миррина, чтобы ты ее следующим образом выполнила. Сделай вид, что очень рассердилась на своего раба, владыку моей любви, и с побоями прогони из дому, но, ради богов, бей осторожно, соразмеряя свои удары с силой моей страсти. Красавиц Евктид, разумеется, побежит ко мне, приятельнице своей хозяйки; тут я сейчас же пошлю к тебе мужа, якобы для того, чтобы он молил госпожу за раба, прямо-таки вытолкаю его с этим поручением. Таким образом, каждая из нас получит своего любимого и сумеет, руководствуясь Эротом, спокойно и без помех воспользоваться выпавшим ей счастьем. Но как можно дольше растяни свои любовные радости, чтобы мне тоже подольше насладиться. Прощай, и перестань оплакивать раннюю смерть своего мужа: судьба взамен посылает тебе в возлюбленные моего».

Нужно сказать, что Аристенета довольно долго относили к древнегреческим временам, пока «выработанный Винкельманом в его «Истории искусства древности» идеал не развенчал позднегреческую культуру». Что значит эта фраза литературоведа? А значит она следующее: никакой последовательной истории литературы не существует; историки, опираясь на созданную ими же самими хронологию, назначали даты рождения как произведениям, так и авторам, как хотели, еще в XVIII веке. А впрочем, и в XIX тоже.

После Аристенета и вплоть до XII века, относящегося (будем ли удивляться?) к той же линии № 6 «византийской» волны, нет в византийской литературе эротической прозы такого же уровня. Только в XII веке, как пишут литературоведы, «византийское возрождение широко открыло двери[98] античной языческой тематике». Скажем, эротические сцены следуют одна за другой в «Повести об Исминии и Исмине» Евматия Макремволита.

Но если мы находим в Византии не только религиозные тексты, но и эротические, а как известно, были здесь также исторические работы, то могли появляться и вообще любые тексты. В таком случае перед нами не какой-то «урезанный» в силу идеологических причин пласт культуры, а пласт полноценный. А при наличии полноценной литературы должно было тут быть соответствующее изобразительное искусство, включающее и эротическое. А его нет.

И только наша хронология позволяет его обнаружить. Это – то самое «древнегреческое» искусство, хорошо известное, надо полагать, и сатирику Лукиану, который сам письменно сознался, как мы сообщали вам пятью абзацами ранее, в своем знакомстве с творчеством эротического византийского писателя Аристенета.

Литература Древнего Востока

Так называемая литература Древнего Востока – составная часть литературы Византийской (Ромейской) империи, ведь саму империю составляли многие, ставшие затем самостоятельными страны Азии и северной Африки. Конечно, возникла и развилась литература этих стран ни в какой не древности, а одновременно с европейской; первенство в развитии может быть обнаружено только для литератур на египетских и греческом языках; и кстати, становится ясным, что многие знаменитые произведения («Рамаяна», сказки «1001 ночь») инспирированы европейцами.

Материала, чтобы показать это, накопилось столько, что хватит на отдельную книгу, – но у нас на подробный разбор этой темы уже нет места. Поэтому ограничимся лишь несколькими примерами да обзором мнений литературоведов, взятых в основном из Истории всемирной литературы.

Как известно, первым взялся анализировать произведения литературы ради выяснения хронологических приоритетов Н. А. Морозов. В одной из рукописей[99] он пишет:

«Действительно ли всякая банка с кильками, на которой написано «Made in England», сделана в Англии, а не в Риге? Или всякая тетрадь, о которой говорят, что она найдена в Персии, действительно из Испагани, а не из Испании?

Возьмите любую из средневековых повестушек, перенесите место действия их из Севильи в Багдад, переведите имена героев и героинь по их значению на язык Корана; вместо слова Бог напишите Аллах, а слово вуаль, под которым героиня идет по улице Мадрида на свидание с возлюбленным, замените равнозначным с ним восточным словом чадра, и вы получите зеркальное отражение восточных рассказов, которым приписывают азиатское происхождение».

Как же показать, что подобные «восточные рассказы» сделаны не в Париже? Прежде всего, это можно было бы установить, найдя в них такие подробные и точные описания местностей, какие описаны европейскими путешественниками и географами. Но именно таких деталей мы и не встречаем в восточной беллетристике. Все местности восточных поэм и повестей чисто фантастические, все их знаменитые города – Дели, Лахор, Багдад, Басра – не имеют ни одной улицы, ни одного дворца, ни одной площади, похожей на те, какие имелись там в реальности, – ни в описании, ни по названию. А ведь это прямо свидетельствует об их возникновении где-то далеко от сцены рассказываемых событий!

За местное происхождение могла бы, кроме географических деталей, свидетельствовать многочисленность рукописей, найденных в данной стране. Это было бы даже совершенно неизбежно, если б таким произведением там интересовались, но и в этом отношении сказать особо нечего: обычно европейским ученым-искателям и спешащим вслед за ними охотникам-авантюристам удавалось «с великими трудами» отыскать какой-нибудь один, в самых сенсационных случаях – несколько экземпляров. Нечего говорить, что их отличить нельзя от обратных переводов с уже прогремевших в Европе «переводов с неведомых рукописей». И так было на протяжении всего XIX века.

Но ведь отсутствие многих сотен копий есть явное доказательство, что данным произведением совсем не интересуются у себя на родине! Пусть нам ответят, что зато им интересовались там в «глубокой древности» и оно тогда, конечно, ходило в тысячах списков, которые потом истребили ненавистники всякой роскоши и учености мыши и моль, от трапезы которых остались только кучи пыли.

Но и это лишь отговорка, потому что во всех находимых таким образом «униках» обнаруживаются анахронизмы, показывающие, что рукописи обрабатывались незадолго до времени их нахождения.

Вот что говорится, например, в предисловии к русскому переводу «Рамаяны», сделанному Ю. А. Роменским:[100]

«Рамаяна», или «Песнь о Раме» – великая индийская эпопея. Ее содержание, по мнению историков, относится к XIII–XIV столетию до Р. Х., героическому периоду распространения арийских владений на южный полуостров Декан. Создание ее предание приписывает поэту Вальмики. В своем полном объеме «Рамаяна» состоит из семи книг и заключает в себе множество позднейших вставок и искажений первоначального текста. Георг Вебер по этому поводу говорит:

«Древнейшие части «Махабхараты» и «Рамаяны» принадлежат, хотя и не в нынешнем своем виде, очень древнему времени, но свою нынешнюю форму эти поэмы получили не ранее последних двух, трех столетий до нашей эры. В них собран весь материал индийского эпоса. Они обе основаны без сомнения (sic!) на древних песнях времен переселения и завоеваний, на преданиях о последних нашествиях и войнах арийских племен в святой области Сарасвати и Ямуни и о первом их расширении на юг. Но каждое новое поколение делало новые прибавки, перерабатывало полученные от предков поэтические рассказы дополнениями и изменениями в духе своего времени, своего культурного развития, своих религиозных понятий. Таким образом индийские эпопеи разрослись до громадных размеров. Вставками множества эпизодов и прибавок, деланными в течение веков, они превратились в огромные компиляции, лишенные художественного единства. Все переделано в древних частях их состава, и язык, и форма рассказа, и характерного, так что прежний смысл совершенно искажен переработкою в духе религиозных понятий позднейших времен… Распознать в этой переделке первоначальные контуры индийского эпоса очень трудно».

После такой отчаянной характеристики как будто не оставалось ничего другого делать, как признать весь этот «индийский эпос» лишенным всякого исторического значения. Нужно было бы даже признать его за современный, хотя и постепенно выработавшийся фольклор, но… в таком случае, что осталось бы от древней истории Индии? У историков возникла жгучая потребность предложить публике хоть что-нибудь и за «полторы тысячи лет» до высчитанного ими же Рождества Христова. Переводчик этого «эпоса» на русский язык Ю. А. Роменский сообщает:

«И вот, на долю европейских санскритологов и поэтов-переводчиков выпал поистине непреодолимый труд разработки санскритского текста с тем, чтобы «выделить из него позднейшие браманские вставки, исправить искажения и таким образом по возможности восстановить эпопею в ее первоначальном виде». И дело началось. В 1829 году профессор санскрита в Бонне Артур Шлегель издал обработанный им санскритский текст двух первых книг «Рамаяны» и это издание послужило Адольфу Гольцману оригиналом для его перевода «Рамаяны» на немецкий язык. Но в своем предисловии к 3-му изданию немецкого перевода «Рамаяны» и «Магабгараты», вышедшему в свет в 1854 году, он сам, между прочим говорит:

«Вся первая книга санскритского текста Шлегеля поддельная. Я даю только содержание второй книги, хотя явились и остальные пять книг этой поэмы в издании Горрезио, но Горрезио избрал такую редакцию текста, которая для меня не годится».

Итак, первая книга «Рамаяны» – апокриф новейшего времени… Но почему же не могут оказаться апокрифами и следующие книги, тоже никому не известные в Индии до их открытия европейцами в одном экземпляре? Но, впрочем, не в одном… потом нашлись и другие, пополненные списки, что было даже неизбежно при таком большом спросе на них после напечатания первого «открытия».

После шлегелевского издания «поддельной Рамаяны» эту поэму нужно было во что бы то ни стало найти еще раз в Индии, и она была, как и следовало ожидать, найдена в расширенных рукописях, сначала в Восточной Индии и издана в 1859 году в Калькутте, а потом и в Западной Индии и издана Горрезио в Бомбее и в Париже в 1870 году с итальянским переводом. Это и было то самое издание, которое так не понравилось Адольфу Гольцману, что он даже и рассматривать его не захотел. В 1860 году вышел французский перевод, в 1874 – английский в 5 томах. Наконец, и индусские интеллигенты ознакомились со своим национальным эпосом по изданиям европейцев.

Каковы же признаки ее глубоко древнего происхождения? Оказывается, никаких.

«Отличительной чертой «Рамаяны» (от действительных индийских работ) служит естественность положений и событий, — пишет Ю. А. Роменский в своем предисловии. – В ней нет тех преувеличений и того сплетения мифологических черт и образов, которые свойственны индийскому эпосу и которые для читателей, не знакомых с вероучением индусов, были бы непонятны. Рассказ «Рамаяны» прост, натурален, исполнен глубокого драматизма и понятен каждому от начала до конца. «Индийский эпос, – говорит Вебер, – не уступает греческому ни по высокой нравственности и глубине мыслей, ни по художественному совершенству и нежности чувства».

А русский переводчик, сам не понимая убийственного значения своих собственных слов, продолжает:

«Сопоставление индийской морали, существовавшей три тысячи (!!) лет тому назад, с современной европейской моралью, прошедшей через горнило христианства и через обширную лабораторию новейших гуманных и философских наук, может навести на многие назидательные размышления».

И это совершенная правда. Сопоставление индийской литературы и философии с европейской прямо наводит на вывод, что индийская литература и философия представляют собою только переделку европейских, и притом очень недавнего времени.

Современные литературоведы, сравнивая «Рамаяну» с другим знаменитым индийским произведением, «Махабхаратой», вставали в тупик. «Особенности содержания и стиля «Рамаяны», казалось бы, предполагают сравнительно позднюю дату ее возникновения», говорится во Всемирной истории литературы. Ученые видят также, что и язык, и композиция, и сам дух первого индийского эпоса, «Махабхараты», более архаичен. Однако в то время, как «Рамаяна» ни разу не упоминает о «Махабхарате», эта последняя, напротив, несколько раз цитирует «Рамаяну». Отсюда делается вывод:

«Первоначальные версии «Рамаяны» возникли, видимо, позже ранних редакций «Махабхараты» – предположительно в III–II вв. до н. э. (линии № 7–8), и поэтому в памятниках конца I тыс. до н. э. на нее… нет никаких ссылок. Но, с другой стороны, окончательная редакция «Рамаяны» сложилась на один-два века раньше окончательной редакции «Махабхараты», вероятнее всего в II в. н. э., и отсюда – знакомство последней с эпосом…»

Мы можем предположить, что «Махабхарата» приняла свой окончательный вид в XVII реальном веке (линия № 9), а первичные тексты «Рамаяны» появились в конце XV – начале XVI века (линии № 7–8). Интересно, что все подражания этому эпосу и его «продолжения» располагаются на линиях № 7–8. Так, Бхавабхута (VII век, линия № 7) пишет ее продолжение – «Дальнейшая жизнь Рамы», Тулсидас (1532–1624) написал поэму «Рамачаритаманаса» («Озеро деяний Рамы»)… И лишь затем тексты попали в руки Артуру Шлегелю.

* Века указаны не римскими, а арабскими цифрами для экономии места.

Почему же «Рамаяне» не подражали в III, IV, VIII и XIV веках? Ответ дает «индийская» синусоида: потому что эти века располагаются ниже линии № 7.

А теперь приведем отрывки содержания, показывающие метод изложения и фабулу.

Вот таковы, если верить историкам, были цари в Индии, когда в Европе жили еще пещерные люди! За исключением «желтого зонта», который тут вставлен совершенно некстати (так как дело происходит не в Китае), все это описание слово за слово могло бы быть отнесено к событиям в любой стране в устах поэта хоть XVI, хоть XVIII века нашей эры в Европе. А впрочем, возьмите да и сравните с «Королем Лиром» Шекспира.

А теперь посмотрим один образчик действительно индийского эпоса, и мы увидим огромную разницу с «Рамаяной» в стиле и конструкции. Причем и в этом случае о «древности» судить невозможно.

Затем идет явный сбой ритма повествования:

Обнаружив, какое зло творят братья, Всевышний собрал что-то вроде пленума с президиумом из богов и премудрых и, выслушав мнения делегатов, решил остановить Сунда и Упасунда, перессорив их между собой (ибо только по собственной воле они могут умереть). Он создал специальную женщину-красавицу с одной функцией: влюбить в себя братьев, и назвал ее Тилеттамой.

Сразу после того, как поэма стала известной в Европе, было отмечено, что этот индусский миф напоминает греческое классическое сказание о восстании титанов, то есть шести гигантских сыновей Неба и Земли (по-гречески Урана и Геи), против бога Отца (Зевса).

Посмотрим теперь и на древнейший текст Междуречья. Ритуальная «Любовная песня» датируется специалистами концом третьего тысячелетия до н. э., оснований для чего, кроме хронологии Скалигера, тоже нет. Это разговор молодого человека с Иннанной Нинегаллой:

Синусоида позволяет датировать этот текст несколькими веками от VIII до XII. К концу этого же периода относится самое знаменитое произведение «Древней Месопотамии» – «Поэма о Гильгамеше», о которой А. И. Немировский пишет:

«Перед нами – выдающийся памятник мировой литературы. Уже в первых его строках мы сталкиваемся с литературным приемом, впоследствии использованным Гомером в поэмах «Илиада» и «Одиссея»: общая характеристика героя до рассказа о его подвигах, содержания поэмы и ее идеи. Так же как и в гомеровских поэмах, в «Поэме о Гильгамеше» действие развертывается в двух сферах: в земной, где живут, сражаются и гибнут герои, и в небесной, где боги наблюдают за ними и решают их судьбу. Автор вавилонской поэмы выдвинул на передний план и разработал тему, которой не избежал ни один из классиков современных национальных литератур: смысл человеческой жизни, имеющей один исход – смерть. Все герои мировой литературы, совершая свои подвиги, одерживают если не физическую, то моральную победу над смертью, обеспечивая бессмертие своему роду, городу, народу.

Гильгамеш – первый из этих героев не только по времени, но по гуманистической мотивировке поставленной им перед собой цели. Он совершает немыслимое путешествие в страну, откуда нет возврата, в подземный мир ради своего побратима и друга Энкиду. В союзе Гильгамеша и Энкиду впервые выражена идея, которая впоследствии будет без конца разрабатываться поэтами и философами, – идея противоположности естественного состояния человечества и прогресса. Гильгамеш – человек городской цивилизации, уже в самые ранние эпохи враждебной миру природы. Гильгамеш испорчен преимуществами своего происхождения (на две трети бог и на одну треть человек), своей властью, дающей ему возможность осуществлять произвол над подданными. Энкиду – дитя природы, естественный человек, не знающий ни благ, ни зла цивилизации. В схватке между Гильгамешем и Энкиду нет победителя (герои равны физической силой), но Энкиду одерживает моральную победу над Гильгамешем. Он уводит его из города в степь, выпрямляет характер, очищает душу».

Мы дали здесь полную выписку из А. И. Немировского, без купюр. Есть ли в этом мнении, высказанном одним из серьезнейших знатоков восточной литературы, хоть что-то, противоречащее нашему выводу, что поэма о Гильгамеше написана в XII веке?

В Истории всемирной литературы говорится:

«… Неупоминание в ранних версиях аккадского эпоса о Гильгамеше главного бога Вавилона – Мардука позволило предположить, что эпос впервые записан до XVIII в. до н. э. (линия № 6), т. е. до того времени, когда Мардук выдвигается на первый план».

Действительно, если следить по «ассиро-египетской» синусоиде, эпос записан до линии № 6, то есть до XIV реального века, – в XII веке, линия № 4.

Вообще случай с месопотамской литературой очень сложен, обычно невозможно определить даже примерные хронологические рамки создания произведения, – ведь здесь, по традиционным представлениям, не раз менялось население, и произведения литературы, которые могли быть созданы одновременно, разнесены на немыслимые сроки в тысячи лет. В то же время массив здешней литературы очень велик. Важнейший памятник, помимо эпоса о Гильгамеше, – «Энума элиш» («Поэма о сотворении мира»), которую мы можем отнести к линиям № 2–4. Это культовый, храмовый эпос.

Отметим еще диалог «Советы мудрости», о котором читаем у специалистов:

«Часть исследователей видят в нем одного из предтечей библейского «Екклизиаста». Неясно и когда создан этот памятник, т. к. до нас дошло пять его разновременных копий, часть которых относится к III–II вв. до н. э. Вероятнее всего, однако, что оригинал диалога восходит к концу II – началу I тыс. до н. э.»

А мы что говорили? Разница – тысяча лет!

Самой же древней литературой планеты считается египетская. Читатель знает о древности Египта и, может быть, полагает, что эта древность была известна историкам всегда. Ведь не мог же Скалигер в XVI веке, занимаясь хронологией, не учитывать в расчетах своих Египта! Да, наконец, он многократно упоминается в Библии.

На самом деле научное сообщество Европы узнало о реальном, а не библейском Египте только в XIX веке, после наполеоновских войн 1809–1813 годов. В это время во Франции вышли 24 фолианта под названием «Описание Египта», о чем В. Замаровский пишет:

«С величайшей тщательностью здесь был собран и опубликован богатейший материал: зарисовки египетских строений и скульптур, пейзажей, животных, растений, и прежде всего длинных иероглифических надписей. Изумленная Европа поняла, что не знает об этом крае ничего… Эти труды показывали Египет, но не объясняли его. Памятники его были тут как на ладони. Но о его истории не говорилось ни звука. Тогдашние египтяне, жившие под знаком «феллахского внеисторизма», не знали о ней ничего… Древний Египет могли объяснить нам лишь древние египтяне».

Из всего этого следует два капитальных вывода. Первое: все, написанное о Египте в Библии, не имеет к реальному Египту никакого отношения, тем более что в первоначальных текстах Библии нет Египта, а есть лишь Миц-Рим, который совершенно непонятно почему отождествили с этой африканской страной. Второе: ни один народ до широкого развития письменности не имел истории; национальные истории стали сочинять в позднейшее время в подражание какому-то образцу, хоть бы и той же самой Библии.

Пробежимся вдоль египетской литературы, замечая параллели между нею и другими.

Линия № 3.

«Потерпевший кораблекрушение» – египетский папирус начала II тыс. до н. э. (ХХ век до н. э.):

«Совпадений между египетской повестью и рассказом «Одиссеи» слишком много, чтобы считать их случайными… Есть все основания предположить, что сказители (?!) «Одиссеи» хорошо знали если не «Потерпевшего кораблекрушение», то какие-то однотипные с ним египетские рассказы и инкарнировали их содержание в греческий эпос, тем более что и «Илиада» и в особенности «Одиссея» обнаруживают достаточное знакомство с Египтом и преисполнены уважения к этой стране».

«Одиссея», видимо, относится к следующей линии после «Потерпевшего кораблекрушение»; между ними меньше ста лет. Идею о реинкарнации мы здесь обсуждать не можем.

«Если бы мы признали справедливость гипотезы об узах преемственности, связывающих «Одиссею» и «Гильгамеша», то, говоря словами Г. Жермена, мы бы обнаружили между ними отношения «популярной версии и ученой модели».

«Следует подчеркнуть, что по языку литературные памятники XVIII династии (XVI век до н. э.) примыкают к среднеегипетским – они написаны среднеегипетским языком (вот почему они так странно датированы!), в то время как новоегипетский язык становится языком литературным лишь с начала XIX династии (вторая половина XIV века до н. э.). Во всем остальном они непосредственно связаны с новой эпохой и новыми историческими веяниями».

Налицо – полная хронологическая путаница у языковедов!

Линия № 4.

Великий завоеватель Тутмос III (первая половина XV века до н. э., линия № 4, XII реальный век). Сюжетом сказки о нем является взятие города Юпы. Сюжет, как признано литературоведами, перекликается с эпизодом Троянской войны.

Мы читаем такую периодизацию:

«Египетская литература на протяжении всей своей… истории представляет собой языковое единство при разнообразии форм письма… Памятники письменности свидетельствуют, что… он прошел в своем развитии несколько стадий… Стадии эти таковы:

I. Староегипетский, или классический, язык эпохи Среднего царства (XXII–XVI вв. до н. э.);

II. Среднегипетский, или классический, язык эпохи Среднего царства (XXII–XVI вв. до н. э.);

III. Новоегипетский язык эпохи Нового царства (XVI–VIII вв. до н. э.);

IV. Демотический язык (VIII в. до н. э. – III в. н. э.);

V. Коптский язык (с III в. н. э.)».

Если теперь эту периодизацию осмыслить с помощью нашей синусоиды, то получится, что коптский язык был в ходу с XV века, демотический и новоегипетский – с XII, классический применялся в XII–XIV веках, а староегипетский – до XII века, хотя в какой-то степени мог применяться и в XII, и в XIII веках. По меткому сравнению Б. А. Тураева, соотношение между иероглифическим, иератическим и демотическим письмом приблизительно такое же, как между нашими печатными, рукописными и стенографическими знаками».

Эти системы письма (и языки) существовали параллельно, а не последовательно. И такой вывод мы можем делать тем более смело, что сами литературоведы дают возможность для многовариантных толкований: «Принятая периодизация египетской литературы, – говорят они, – является вынужденной, поскольку она обусловлена в основном состоянием источников и невозможностью проследить шаг за шагом развитие самого литературного процесса».

О каких же еще параллелях мы можем прочесть во Всемирной истории литературы?

«Басня о льве и мыши поразительно похожа на соответствующую басню Эзопа…»

«Любопытно, что Геродот сравнивает греческие мистерии Диониса с египетскими религиозными празднествами, находит в них много общего и приходит к заключению, что греки переняли у египтян их праздники и обычаи».

А вот – сообщение о египетской сказке, за два столетия до «исторической» Трои повторяющей ее сюжеты:

«… В одной сказке говорится о времени великого завоевателя XVIII династии фараона Тутмоса III (первая половина XV века до н. э., линия № 4!). Сюжет – взятие города Юпы, местонахождение которого точно неизвестно».

«В кувшинах… были спрятаны… воины… Подобного рода способ проникновения во вражеский город напоминает известный эпизод Троянской войны («Троянский конь»), подробно рассказанный Вергилием в «Энеиде», а также перекликается со сказкой об Али-Бабе и сорока разбойниках из «Тысячи и одной ночи»…

Приведем эту сказку целиком. На ее стиль, конечно, особого внимания обращать не стоит, поскольку это стиль не рассказчика, а русского переводчика. Но сюжет занимательный.

Такие воинские подвиги, с хитростями и обманом, характерны для европейской литературы XII–XIII века, но в византийской провинции Египет подобное писали, может быть, и раньше.

А теперь пробежимся по Всемирной истории литературы и посмотрим, какие еще совпадения наши литературоведы и историки нашли в произведениях «древнего» Египта и Греции.

Линия № 5.

«На рубеже III и II тыс. с началом Среднего царства Египет вступает в новую эпоху исторического и литературного расцвета». Одно из самых знаменитых произведений – так называемый «Папирус Весткар», о котором читаем:

«…этот эпизод перекликается с известным рассказом Евангелия от Матфея, в котором повествуется о том, как царь Ирод, узнав от волхвов о рождении Иисуса Христа, приказал уничтожить всех младенцев мужского пола в возрасте до двух лет». (I «римский» век Христа совпадает у нас с XIII веком Евангелий, линия № 5).

«Это, в свою очередь, перекликается с теми преданиями о деспотизме Хуфу, которые были живы в V в. до н. э. и которые слышал Геродот…» (Хуфу, IV и V династии, это XXVII век до н. э., линия № 5 «египетской» синусоиды, к этой же линии относится и Геродот).

Вот какое мнение нам предлагают, описывая «Песни арфиста» (Среднее царство):

«Самая подробная версия «Песни арфиста» сохранилась в папирусе Харрис 500 времени Нового царства. Она написана на среднеегипетском языке и относится ко времени фараона XI династии Интефа (конец III тыс. до н. э.)… Нельзя не согласиться с мнением академика Б. А. Тураева, утверждавшего, что «они общечеловечны» и напоминают мысли, высказанные в эпосе о Гильгамеше и в библейской книге «Екклизиаста»… «Путешествие Ун-Амона» выделяется жизненной достоверностью, искренностью и лиризмом».

А вот – про «Сказки о Хасмуасе» (эпизод о Са-Осирисе):

«… это место сказки напоминает рассказ евангелиста Луки (линия № 5) о том, как двенадцатилетний Иисус потерялся в Иерусалиме и как через три дня его нашли сидящим в храме среди учителей, слушающим и спрашивающим их, причем все дивились его разуму и ответам; еще подробнее этот сюжет изложен в апокрифическом Евангелии от Фомы… В сказке, таким образом, развивается идея, лежащая в основе 125-й главы «Книги мертвых» (XIV век до н. э., линия № 5). В то же время рассказанный эпизод перекликается с преданием о бедном Лазаре, лаконично изложенном в Евангелии от Луки. Возможно, евангельская притча восходит в конечном итоге к демотической сказке. Так или иначе, огромный интерес и значение сказки о Са-Осирисе для истории христианства очевидны».

Обращает на себя внимание мастерство скульптора, декорировавшего фигуру в прозрачную каменную «ткань», – стиль, освоенный в «Древней Греции» в V веке до н. э., а в средневековой Европе – лишь в XIV–XV веках.

Следующее произведение, «Сказание о Петубасте», написанное при XXV династии, то есть в VII веке до н. э., опять «перекидывает» читателя к гомеровским поэмам:

«В связи с циклом Петубаста, так же как и в связи с баснями, возник вопрос о возможности греческого влияния на египетскую литературу этого периода.

Видный современный египтолог А. Вольтен считает, что в сказаниях о Петубасте налицо ряд неегипетских элементов. Он допускает, что египтянам было знакомо содержание «Илиады», но при этом подчеркивает, что эпический характер сказаний о Петубасте не должен рассматриваться как проявление иноземного влияния, ибо эпос в Египте существовал задолго (еще как!) до создания этих сказаний».

К этой линии № 5, реальному XIII веку, можно отнести такое известное произведение, как «Гимн Атону».

Правление фараона Аменхотепа IV (Эхнатона) относят к 1400–1383 годам до н. э. Историки описывают, как он ввел единобожие, и не только для Египта, а и для всего мира. Придя к власти, он переменил свое имя Аменхотеп (Амон доволен) на Эхнатон (Полезный Атону), провозгласил Атона главным богом Египта и перевел свою резиденцию во вновь построенный город Ахетатон («Горизонт Атона»). О «Гимне Атону» А. И. Немировский пишет:

«Новым в этом гимне, по сравнению с гимнами другим богам, является универсализм. Атон рассматривается как божество, благодетельствующее не один Египет, а все человечество. Гимн написан в то время, когда египтяне владели захваченными ими частями Сирии и Нубии. Знакомство с этими народами и их религиями дало возможность убедиться, что чужеземцы почитают под другими именами того же Атона. Признание этого факта в гимне, рассчитанном на исполнение в храмах, было необычайной смелостью, подобной проповеди первыми христианами Библии среди чужеземцев»… – так что нам тут даже добавить нечего.

Линия № 6.

Произведения времен XII династии (прибл. 2000–1800 гг. до н. э.) – это «Пророчество Нефертити», «Поучения Аменемката I», «Рассказ Сенухе», «Речения Ипуера», «Книга мертвых». Это – обширное собрание заупокойных текстов самого различного содержания, предназначенных для обеспечения бессмертия уже не только царю, но и любому смертному.

Самое известное произведение этого периода, «Рассказ Сенухе», литературоведы не только считают одной из жемчужин египетской литературы (происходит резкий взлет «египетской» синусоиды до линии № 6), но и называют древнейшим в мировой литературе произведением, «в котором окружающая действительность была воссоздана с удивительной полнотой и достоверностью».

Историки серьезно обдумывали ситуацию, предлагаемую текстами, и пришли вот к какому выводу:

«Новейшие исследования подтвердили предположение, что часть произведений этого времени была даже инспирирована дворцом с целью укрепить и пропагандировать авторитет фараонов XII династии, положившей конец предшествующей вековой политической неурядице».

Если сложить два и два, то мы увидим, что эти события линии № 6 логично завершают события линии № 5, когда, после заговоров, оппозиций и прочего подобного Эхнатон (гимн которого мы только что привели) произвел религиозно-политический переворот. Если же приложить мифические египетские события к реальному XIV веку, то получится интересная картина некоего военно-идеологического вмешательства, коими так наполнен этот период:

«Придя к власти, цари XII династии (монголы? крестоносцы? ставленники Царьграда?) должны были опираться не только на силу оружия, но и на силу убеждения, показать стране, что они не захватчики престола, не простые узурпаторы, но спасают страну от внутренней смуты, восстанавливают порядок, озабочены благом народа, словом, что они его благодетели… Для авторитета этой династии было необходимо, чтобы на ее основателя смотрели не как на одного из многих узурпаторов, приходивших к власти и до него, а как на мессию-спасителя, пророчество о котором заранее предопределено. Тем самым в «Пророчестве Неферти» Аменемкат I выделялся из ряда многочисленных претендентов на престол, его личности придавался особый авторитет».

Линия № 7.

О «Вавилонике» Бероса авторы Истории всемирной литературы сообщают вот что:

«По цитатам из Бероса (III в. до н. э.), сохраненных в сочинениях Евсевия, Иосифа Флавия, Татиана, Павсания, Плиния и других авторов, можно достаточно полно судить о содержании «Вавилоники». Состояла она из трех книг… Со второй книги начиналась собственно история… (первые исторические династии, ассирийское правление, нововавилонская и персидская империи), а в заключение – царствование Александра Македонского. Уже по содержанию видно, что Берос объединил в своем труде восточные псевдоисторические сюжеты с хронологическим принципом эллинской историографии».

Это что же такое за Берос, который объединяет сюжеты с принципом? Жрец ли это храма бога Мардука, или, прямо скажем, гуманист эпохи Возрождения?… А кстати, совсем смешной случай: если только что вы прочитали, как вавилонский жрец переложил греческие принципы на вавилонский лад, то сейчас прочтете, как греческий ритор приписывал индийцам переложение «Илиады» на индийский лад. И все «переложители» относятся к линии № 7:

«Как известно, греческий ритор Дион Хрисостом, живший в I–II вв. н. э., утверждал, что «индийцы переложили «Илиаду» на свой язык». Исходя из этих данных и опираясь на ряд параллелей между греческим и индийским эпосом, часть исследователей пришла к выводу о зависимости второго от первого (индийского эпоса от греческого). Однако вывод этот представляется нам несостоятельным, – пишет П. Гринцер. – Убедительно доказано (?), что истоки индийского эпоса относятся ко времени более раннему, чем знакомство индийцев с греками».

О вавилонской же истории и ее хронологии С. Аверинцев пишет так, что и не поймешь, над чем он призывает посмеяться:

«Огромную роль играли разного рода реальные и фантастические выкладки по хронологии: весь временной универсум истории, исчисляемый Беросом в сотни тысячелетий (!!! – ничего себе, переложил хронологические принципы эллинов) был представлен как единое целое и расчленен на массивные ярусы эпох. Греческая историография Геродота и Фукидида не знала этой хронологической архитектоники, оперирующей с тысячелетиями… Можно, конечно, посмеяться над дутыми сроками вавилонского историка… У Вавилона был, однако, соперник, споривший с ним о древности национального предания, – Египет».

А мы скажем, что в XV веке уже ничто не удерживало историков «от наукообразного шарлатанства хронологических экстазов». Можно, конечно, посмеяться над Беросом и его дутой хронологией. Можно вволю потешиться и над Фукидидом, да и других кандидатов на осмеяние при желании можно найти немало. Хотя, представляется нам, интереснее было бы разобраться, как возникла наша хронология. А уже потом смеяться.

П. Гринцер пишет в статье «Эпос древнего мира»:

«… Термин «героический век» закрепился не только за эпохой, породившей «Илиаду» и «Одиссею», но и за типологически родственными эпохами, вызвавшими к жизни эпосы индийцев и германцев, кельтов и славян, тюрок и иных народов».

Все это одна и та же эпоха, но литературоведы, оставаясь в плену скалигеровщины, продолжают выдумывать «типологически родственные эпохи»!

Затем и Н. Конрад пишет:

«С чего обычно мы начинаем историю, скажем, древнегреческой литературы? С «Илиады» и «Одиссеи». С чего начинается, например, история литературы в Индии? С вед и эпоса: «Махабхараты» и «Рамаяны». Первыми произведениями древней китайской литературы считаются «Шуцзин», «Шицзин», «Ицзин». Разумеется, мы очень хорошо знаем, что все эти произведения – плод работы многих веков, что тот текст их, который имеется в нашем распоряжении, далеко не первоначальный… Фабульное богатство, структурная сложность материала греческого эпоса могли быть созданы миром, имевшим в своем прошлом уже большой культурный опыт, прожившим богатую, сложную жизнь. То же можно сказать и о материале, легшем в основу «Махабхараты» и «Рамаяны». И то же можно повторить в приложении к наиболее ранним по происхождению частям первых литературных памятников китайской Древности».

Спрашивается: какой «мир» прожил уже богатую, сложную жизнь, кто – скажите же нам наконец – кто имел культурный опыт, чтобы написать «структурно сложный» и «фабульно богатый» народный эпос? Кто еще до начала первичной литературы создал пережившие, надо думать, целые тысячелетия наиболее ранние философские трактаты? Прилетельцы со звезд?

Оказывается, да. Мнение историков литературы таково, что Старый Древний мир «уходил с авансцены истории в ореоле грандиозности, величия, силы и блеска, и этот ореол отразился на необъятной широте сложной основы литературных памятников, на яркости образов действующих персонажей, на могучей силе эмоций, движущих их действиями, на осмыслении героического характера человеческой личности. Недаром в этих памятниках действуют герои и боги, как в греческих и индийских поэмах, совершенные правители – «устроители мира»…»

Ну, точно звездные скитальцы: «устроители мира», «прогрессоры» и прочие космические спасатели. История всемирной литературы имени братьев Стругацких. Прилетели инопланетяне, построили пирамиды и улетели (утонули вместе с Атлантидой). Прилетели еще раз, сочинили для тупых землян «Махабхарату» с «Илиадой» и снова улетели (утонули). А туземцы выучили наизусть и передавали их из поколения в поколение, пока сами не додумались до письменности.

Нумеролог Жан Боден

Нам приходится часто встречаться с людьми, интересующимися проблемами хронологии. Нас спрашивают: как же так получается, что археология подтверждает истинность традиционной истории? Или: почему мы нападаем на радиоуглеродный метод датировок, ведь он такой научный?… А то вдруг спрашивают, в чем суть этого метода. И, наконец, самый частый вопрос: каков был метод работы хронологов XVI века, завершителем труда которых стал Иосиф Скалигер? В самом деле, трудно поверить, что люди, взявшиеся писать историю, сознательно создали всего лишь ее упрощенную модель, которую нам теперь удалось разобрать на составные части.

Поскольку освещение темы нашей книги – анализ мировой литературы как источника данных для восстановления хода исторического развития человечества, – мы считаем законченным, то для ответа на эти вопросы привлечем мнение других авторов, делая пространные выписки из их трудов. Сначала ответим на вопрос, какой методикой пользовались основные хронологи в XVI–XVII веках, познакомив читателя с их собственными работами.

К сожалению, не существует на русском языке работ Скалигера. По сообщению Е. Габовича, он не переведен с латыни вообще ни на один современный язык. Казалось бы, это совершенно удивительно: как могут вести спор о хронологии «традиционалисты» и так называемые «новые хронологи», если ни те, ни другие не имеют книг основоположника?

Однако факт есть факт: нет Скалигера на русском языке. Поэтому здесь мы приведем названия некоторых глав его книг; уже из этих названий станет ясно, что его «историческая работа» посвящена расчетам, а не поиску истории. Вот как называются его главы:

«Понятие времени и его частей; О днях; О месяцах; О годах и периодах; О разделении года древними Греками; О четырехлетиях Греков; О восьмилетиях…

О годе Цезаря; О восшествии Августа Цезаря; Об испанской эре; О восшествии Ирода Великого; О годе победы при Акции; О первом годе Августа; О годе корректировки високосов…

Об истинном годе рождения Царя Мессии; Об истинном годе и дне страстей господних…»

Понятно, что в хронологии без расчетов обойтись нельзя, – проблема лишь в том, какого свойства эти расчеты. И к счастью, мы имеем возможность показать, каковы они были у Скалигера и хронологов доскалигеровского периода на примере уже многократно упоминавшегося Жана Бодена, чья книга «Метод легкого познания истории» вышла недавно в России в прекрасном переводе М. С. Бобковой. Итак, внимание! Вот что сообщает нам о том, как создавалась мировая хронология, Жан Боден.

Вот как легко обнаруживает хронолог целую мировую империю – путем расчетов, как Леверье и Адамс планету Нептун!

Очевидно, следующим исследователям предстоит найти еще одну «волну» синусоиды с шагом в 496 лет, если Скалигер согласился с расчетами Бодена. Оккультные хронологи очень любили это число, поэтому хоть как-то, но хронология Скалигера должна его содержать. Между тем Жан Боден продолжает:

Взгляд, скользя по бесконечным рядам больших чисел, привыкает к ним, и человек перестает понимать суть вещей. Законы Ликурга отменили через 567 лет после того, как приняли, – сообщает Боден. Много это или мало? Необходим живой пример, чтобы вернуться в реальность. Читателю, который представляет себе толщу времен, отделяющую нас от Ивана Грозного, поясним: 567 лет – это на сто лет больше, чем от нас до Ивана. Откуда же взялось это безумное число 567 в нашей хронологии? Жан Боден тут же и отвечает:

Покончив с легендарной «древней историей», Жан Боден переходит – нет, не к современной, а к «отечественной», – и опять говорит о легендарной древности: «Но не будем ограничивать себя древней историей, давайте используем отечественные примеры и сделаем столь же тщательное сравнение хронологии Жана дю Тилле с фастами. Галлия подчинялась римлянам от окончательной победы Цезаря…» Очевидно, что он ведет речь не об истории как прошлом человечества, а всего лишь об истории как сочинении человеческого ума. Закончил с выдумками и расчетами «древних» авторов, перешел к выдумкам и расчетам «отечественных». Причем древние могли жить лет за сто до него. Однако продолжим:

Тут Боден подходит к своим временам, от которых вспять, к легендарным Карлу Великому и Капету, собственно, и можно отсчитывать магические годы, но почему-то становится скупее на слова и числа. Не находит он примеров для близких от себя веков. Итак:

Сразу после Карла Великого (IX век) Боден спешит закончить свое исследование:

Кардан – астролог. Он рассчитывает хронологию не через оккультные нумерологические упражнения, которым был привержен Жан Боден (и Скалигер), а изучая положение звезд. Несколько страниц подряд Боден поносит такой ненаучный подход к проблеме, да и самих астрологов в придачу. Еще бы: они конкуренты нумерологов. Правда, к реальной истории человечества расчеты ни тех, ни этих не имеют никакого отношения:

Видимо, помимо нумерологической и астрологической, были и другие «системы» создания хронологии. Не зря же Боден пишет после столь суровой отповеди астрологам:

Наконец автор переходит и к божественным установлениям:

То, что вы прочитали, и есть рассказанный специалистом – Жаном Боденом – метод масонов-нумерологов, применявшийся для расчета истории человечества. Если кто-то продолжает верить в истинность традиционной истории, даты которой рассчитаны этими людьми, – что ж, вольному воля. А мы приведем еще несколько десятков строк из Бодена, подчеркивая, что история, которую все мы учили в школе, была рассчитана, а не записана, как эволюционный процесс во всей его событийности:

Астрологи, нумерологи и прорицатели – вот кто дал человечеству «историю». Верна ли она? Думаем, что нет, и говорим об этом, предлагая свои аргументы. Слышат ли нас историки? Нет. Ученые (!) не желают прислушиваться к чужим аргументам, ограничиваясь насмешками и разоблачениями типа… Впрочем, не будем цитировать «разоблачителей», а приведем мнение И. Бестужева-Лады:

«Чаще всего демонстрируются три приема, характерные для носителей навязчивых идей с древнейших времен до наших дней. По-латыни они называются argumentum ad hominem, ad absurdum, ad rerum ignorum», – что означает подмену аргумента, нелепость утверждения и ссылку на неведомое.

По отношению к нам, противникам традиционной хронологии, именно эти три приема и демонстрируются теми, кто все-таки берется обсуждать (точнее осуждать) наши книги. Сначала аргумент подменяется характеристикой оппонента. Эти люди – маньяки, говорят о нас. Ну разве могли каббалисты, нумерологи и чернокнижники писать историю? Конечно, нет, ее писали серьезные ученые, а то, что они одновременно были каббалистами, нумерологами и чернокнижниками, не важно. Так мы, выступая против традиционной хронологии, предстаем какими-то искателями «жидо-масонского заговора».

Затем читателя ошеломляют явной нелепостью наших утверждений. Парфенон и готические соборы строились одновременно! Невероятно!!! Наконец, нас «обвиняют» в том, что мы ссылаемся на нечто никому неведомое – на книги какого-то Жана Бодена – и игнорируем то, что всем известно, например, что Рим построил Ромул в VIII веке до н. э.

Самое же смешное (помните, мы собирались посмеяться), что все «три приема» подавления оппонента, описанные И. Бестужевым-Ладой, демонстрируют по отношению к нам такие «носители навязчивых идей», как историки традиционной школы!

Н. А. Морозов об одной подделке

Литература – вся, как есть, количеством и тематикой произведений, словарем и стилем, мастерством писателей, разнообразием или, наоборот, бедностью жанров позволяет сама по себе выстраивать последовательность истории. Мы пользуемся этой особенностью литературы, дающей огромное количество материала для такой работы.

Но в ответ получаем упрек. Нам говорят: а как же археология? Ведь она изучает материальные следы деятельности человека, и ее выводы подтверждают традиционную хронологию!

Признаемся: мы уважаем археологов. Они действительно добывают из земли (или из каких-то других глубин) предметы, изготовленные людьми далекого прошлого. А иногда добывают и останки самих людей прошлого. Но эти находки – скажем наконец прямо – САМИ ПО СЕБЕ не позволяют выстраивать последовательность истории, в отличие от литературы или искусства. Археология, так же, как и хронология, суть вспомогательные исторические дисциплины; им необходимы предварительные теоретические обоснования, то есть философская концепция.

А литературу и искусство «вспомогательными» видами деятельности человека никак назвать нельзя. Поэтому побивать достижениями археологии нашу версию, выстроенную на основе анализа стилистических параллелей литературы и искусства, некорректно. Археология, вспомогательная дисциплина традиционной истории, подтверждает традиционную историю – ну и что? Точно так же, если будет надо, она подтвердит другую концепцию. И кстати, если какая-то историко-хронологическая фантазия не находит археологических подтверждений (как, например, весь библейский цикл), то на это просто не обращают внимания.

Археология может стать действительно самостоятельной наукой, но только при многовариантной истории, когда она перестанет быть служанкой у единственной, а по сути тоталитарной концепции развития человечества. То же самое можно сказать и о хронологии как отдельной научной дисциплине. Но до сих пор история (точнее историки из числа авторитетов), пользуясь своим монопольным положением, держала и археологию и хронологию «на привязи». Сейчас, может быть, положение и получше, а в XIX веке, когда история не приобрела еще столь большого могущества, а «молодым генералам» от археологии нужно было во что бы то ни стало подтвердить скалигеровскую версию, они шли на все.

Н. А. Морозов в первой половине ХХ века провел большой и подробный разбор одной археологической находки, полностью подтверждавшей историю «Древнего Рима», – а именно знаменитых деревянных таблетт (дощечек), найденных в Египте и проанализированных знаменитым Генри Бругшем. Изучая и таблетты и выводы Бругша, Н. А. Морозов пришел к результатам, вполне годящимся для сенсации, но почему-то (интересно почему?) не смог их опубликовать. В ближайшее время его книга наконец выйдет: ее готовит к печати издательство «Крафт», а мы приведем здесь его рассказ из первой главы книги.

«Один английский турист, преподобный Генри Стобарт, – говорит Генри Бругш, – привез после своего путешествия в Египет небольшую, но очень интересную коллекцию тамошних древностей, которую показал мне во время своего пребывания в Берлине.

После этого в тексте Н. А. Морозова следуют восемь больших глав, наполненных таблицами и астрономическими расчетами, которые доказывают поддельность якобы найденных в Египте таблетт с астрономическими значками. Он еще раз подтверждает, что с задачей по составлению этих таблиц справился бы всякий студент по астрономии, а изобразить их демотическим письмом мог сам Бругш.

В конечном итоге, заканчивает Н. А. Морозов, это позволило Генри Бругшу выстроить свою карьеру великого ученого-египтолога. А мы, не раздавая здесь нравственных оценок, просто отметим, что если ученый ищет подтверждения своим гипотезам, то это нормально (хотя подделки должны быть исключены). Мы тоже ищем подтверждения своим гипотезам. И Н. А. Морозов тоже, разоблачая подделку Бругша, всего-навсего искал внутри традиционной истории факты, подтверждающие его гипотезу.

Он полагал, что император Траян (древнюю историю которого Бругш подтверждал при помощи своих деревянных таблетт) списан с императора Аркадия и умер не в 116, а в 408 году (линия № 4 нашей синусоиды) и что римский император Адриан списан с византийского Гонория. А в нашей версии вся эта эпопея по «византийской» волне приходится на линию № 5, а по «римской» даже на линию № 6, реальный XIV век, и без специального исследования невозможно сказать, кто с кого «списан» и списан ли вообще.

Еще раз о радиоуглеродном датировании

Мало кто замечает, что традиционная хронология нашей цивилизации «подвешена» в воздухе, – она, как та пресловутая картина, висит без гвоздя, поскольку не связана с общей хронологией не только геологической, но и биологической жизни на планете. Об этом, наверное, догадываются только ученые, специализация которых начинается с приставки «палео…» – палеоботаники, палеоантропологи, а в массе своей люди этого не видят, потому что и эти науки и история используют одинаковые единицы измерения: годы, века, тысячелетия.

Этот отсутствующий «гвоздь» – эра от Сотворения мира.

«Бог сотворил небо и землю. Сначала земля была пустынна, ничего не было на земле. Тьма скрывала океан, над водами носился Дух Божий. И тогда Бог сказал: «Да будет свет!», и воссиял свет. Бог увидел свет и понял, что это хорошо. Затем Бог отделил свет от тьмы. И назвал Он свет – днем, а тьму – ночью.

И был вечер, а потом было утро. Это был день первый».

Затем Библия[113] описывает остальные дни, когда были созданы Богом светила, рыбы, птицы и на шестой день – наземные животные и люди, которые сразу обладали речью, ибо сказал им Господь: «Наполняйте землю и владейте ею». Сразу началась история человечества: Каин, Авель, их многочисленные жены, Сиф, Енос, Малелеил, возрастание зла между людьми… Затем мы наблюдаем первое проявление «цикличности» в истории: Бог потопил всех, кроме семьи Ноя, и история началась сначала.

Так вот: все хронологи, от Евсевия до Скалигера, рассчитывали даты человеческой истории ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА. Многие библейские сказания, с прицепленными к ним датами, поныне входят в курс истории. А уж Скалигер-то без всяких экивоков привязывал историю к Библии. Например вот как называются главы его Книги Пятой, помещенные в разделе, в котором говорится «о временных эпохах»:

«О Сотворении мира; О потопе; Об исходе евреев; О первом саббатическом годе; О падении Илиона; О строительстве Храма Соломона; Об освящении Храма Соломона.

О первом годе Самаритян; О начале Олимпиад; О первых Палилиях Города по Варрону; О первом Тоте Набонассара; О восшествии Меродаха или Мардокемпада; О смерти Ромула.

О восшествии Езекии Святого – царя Иудеи; О восшествии Набополассара, царя Халдеи; О восшествии Навуходоносора; О годе пленения Иехонии; О годе пленения Седекии и разрушении Храма.

О первом годе Хевилмеродаха; О восшествии Кира; О восшествии Камбиза, царя Персии; О восшествии Дария, сына Гистаспа; О годе консульства Юния Брута и изгнании царей.

О поражении персов при Марафоне; О восшествии Ксеркса; О переходе Ксеркса [через Геллеспонт]; О начале Пелопонесской войны; О смерти Ксеркса; О смерти Артаксеркса Лонгимана и восшествии Дария Нотха; О восшествии Артаксеркса Мнемона.

О походе Кира Младшего; О битве у Аллии; О битве при Левктрах; О первом годе Калиппа и начале азиатской империи Александра; О первом Тоте года Филиппа и смерти Александра.

О годе Селевкидов в Александрии; О годе Селевкидов у Иудеев; О годе Селевкидов у Халдеев; О восшествии Птоломея Филадельфа; О восшествии Филометра; Об освящении Храма Маккавеями.

О восшествии Симона этнарха Иудеи; О первых Календах Юлианского года; О годе индусов; О годе Цезаря; О восшествии Августа Цезаря; Об испанской эре; О восшествии Ирода Великого.

О годе победы при Акции; О первом годе Августа; О годе корректировки високосов; О смерти Ирода; О смерти Августа и восшествии Тиберия; О восшествии Калигулы; О восшествии Клавдия.

О восшествии Нерона; О восшествии Веспасиана, и полном разрушении Иерусалима; О восшествии Тита; О восшествии Домициана; О первом агоне капитолийских игр Домициана.

О восшествии Нервы; О восшествии Траяна; О восшествии Адриана; О восшествии Антонина Пия; О первом годе Диоклетиана и коптском годе мучеников; О восшествии Константина Цезаря.

О Никейском соборе; О первом индиктионе Константина; Об основании города Константинополя и его освящении; О первом Сахами армян; О первом Мухарам Хиджры; О первом Фрурдине Яздгирда; О калькуттском годе; О первом Фрурдине Гелаля».

Итак, Скалигер впрямую выстроил историю человечества от библейского Сотворения мира Господом Богом и до Константиновых времен, а потом и до своего времени, трудолюбиво заполняя все пустоты. Однако уже в его время стало понятным, что Земля много старше нескольких тысяч лет, прошедших «от Сотворения». И уже вскоре Дионисий Петавиус пересчитал скалигеровские даты на новую эру – от Рождества Христова, время которого высчитали сами же хронологи, оставаясь внутри хронологии от Сотворения мира. Новая христианская (гностическая?) хронология как бы «оторвалась» от прежней, ветхозаветной, но ведь на самом-то деле она продолжает висеть «без гвоздя»! Кстати, по мусульманской истории эпохи Моисея и Христа совпадают, а по христианской между ними более тысячи лет, вполне заполненных историческими событиями. Откуда они взялись?…

Нельзя сказать, что историкам это неизвестно. Известно. Но поскольку проблема хронологии не столько историческая, сколько философская, наш с ними разговор идет будто бы на разных языках. Для примера представьте себе беседу офтальмолога с художником. Оба говорят о зрении, но один рассуждает о том, КАК глаз видит, а другой – о том, ЧТО глаз видит.

Полемизируя с нами, Павел Шехтман[114] пишет:

«Но ведь должна же подобная «хронология» иметь какое-то происхождение? Случайно вычитанная (нами) фраза дала ключ к разгадке: «основоположником» дат был Скалигер! И скромный филолог был назначен на роль Бога – творца исторического времени…

«Многие ученые (!!! – П. Ш.), – пишут Д. Калюжный и А. Жабинский, – полагают, что повторы в истории возникли в результате ошибки Скалигера при датировке имевшихся у него исторических документов». На самом деле «документы», использованные Скалигером, легко найти в любой библиотеке – это опубликованные на тот момент произведения античных писателей. Секрет же своих манипуляций Скалигер раскрывает всякому, пожелавшему прочитать его труды.[115] Попросту говоря, он сопоставлял факты, сообщенные разными древними авторами в разных системах летосчисления (например римскими – по эре «от основания Рима», еврейскими – по эре «от сотворения мира», византийскими – по другой эре «от сотворения мира» и т. д.). Сопоставив же, сводил их в одну таблицу и приводил датировки к единой системе. Система, в принципе, могла быть любая; Скалигер предпочел свою собственную, высчитав дату «сотворения мира» и начав отсчет от этой предполагаемой даты (в переводе на христианское летосчисление – 4004 г. до Р. Х.). Так что всякий желающий, зная источники Скалигера и его метод, легко может повторить все расчеты и найти ошибки, если таковые имеются. Заметим также, что Скалигер первый применил астрономическую проверку хронологии, сопоставляя упомянутые в источниках даты солнечных и лунных затмений с таблицей затмений. При этом обе таблицы – хронологическая и астрономическая – легко наложились друг на друга. Словом, утверждать, что Скалигер изобрел не способы сверки дат, а сами даты, примерно то же, что утверждать, будто Менделеев придумал не таблицу элементов, но сами элементы…»

Во-первых, о том, как «легко» могут накладываться астрономические данные на что угодно, рассказал Н. А. Морозов в предыдущей главе. Должно же быть понятно, что если нумеролог конструирует историю, он подверстает к ней высчитанные им солнечные затмения. Во-вторых, что бы Скалигер ни придумал – даты или систему их проверки, он это именно придумал (в отличие от Д. И. Менделеева, который имел для своих выводов не умозрительные «мнения», а конкретные химические элементы с разными атомными весами).

Мы говорим об истории – эволюционном развитии человечества (как во всей совокупности, так и в отдельных местностях) и о возможности (и необходимости) восстановления ЭТОЙ истории, на основе анализа материальных свидетельств такой эволюции, какими являются произведения ремесла, искусства и литературы, поскольку ремесло, искусство и литература прошли тот самый эволюционный путь развития.

А нам отвечают: Скалигер, сопоставляя «факты, сообщенные разными древними авторами в разных системах летосчисления», свел их в одну таблицу и создал свою систему, высчитав собственную дату «Сотворения мира». Что означает: спасибо, ребята, в ваших услугах историки не нуждаются, им уже все ясно.

Время собирать камни и время разбрасывать камни. В XVI–XVII веках было «время хронологов», которые создали «концепцию». На XVIII и XIX века пришлось время археологов, которые ее подтвердили, и искусствоведов, которые атрибутировали произведения искусства…

Как работали эти последние, мы рассказали в книге «Другая история искусства». А как работали археологи?

Вот как. Некий Г. Шлиман, вычитав в одной книжке, что был такой город – Троя и была там битва, а в другой книжке – что битва была в XIII веке до н. э., решил Трою найти. И что вы думаете? Он откопал город и ОБЪЯВИЛ, что нашел Трою. В самом деле: вот развалины, значит, здесь был город и была битва. Ну что вам еще? Пример, конечно, убогий, но спросите историков, и они вам скажут, что археология ПОДТВЕРДИЛА скалигеровскую хронологию.

В отличие от криминалистики, которая, даже пользуясь современнейшими методами, хоть ты тресни, не может внятно объяснить, кто убил, а кто убитый (вспомните хотя бы эпопею с опознанием останков Николая II), археология легко определяет, кто Агамемнон, а кто Тутанхамон (или, скажем, скелет Василия Ивановича). Правда, если историки покажут в нужную сторону пальцем.

«Хотелось бы обратить внимание читателя и на еще один, с нашей точки зрения, очень важный вывод, – пишет историк Н. Ходаковский. – Если средневековая история ранее XV века искажалась в основном в результате естественных непреднамеренных ошибок, то с конца XV до начала XVII века велась, видимо, целенаправленная фальсификация истории как этой, так и более раннего периода. В результате сегодня мы рассматриваем всю средневековую историю ранее начала XVII века сквозь призму фальсификаций XVI–XVII веков. Этот образ искажающей призмы следует постоянно иметь в виду, если мы хотим наконец разобраться в событиях ранее XVII века».

…Пришел XX век, наступило время толкователей, «доведших» концепцию до совершенства, и время учителей, которые столь успешно внедрили эту, с позволения сказать, «историю» в умы людей, что совсем забылось, откуда она взялась. Теперь уже не рассказывают на уроках в школах про Адама, Ноя и Иафета, а начинают с пещерного человека, но Моисей между тем продолжает бродить по пустыне, Эсфирь сводит с ума Артаксеркса, Герон Александрийский мастерит роботов, а Нерон поджигает Рим и преследует христиан.

Наконец, ближе к началу XXI века круг завершился, появились новые идеи о хронологии. Это правильно и естественно: конвергентный этап развития всегда приходит на смену дивергентному, а этот последний снова сменяется конвергентным. Без таких перемен (этапов) вообще не было бы никакого развития. Но тут оказалось, что «новым хронологам» не с кем спорить. Историки специализировались настолько узко, что специалист, например, по папскому Риму XVI века не желает ничего знать не только о Париже того же времени, но и о папском Риме XIV века. Монголы, турки, византийцы, арабы и крестоносцы воюют одной толпою на одном и том же клочке суши неведомо с кем, не замечая друг друга, – только потому, что не замечают друг друга узкоспециализированные историки. Параллели между древней и средневековой историей очевидны, – но не для историков, возделывающих свои маленькие огородики.

А хронологией не занимается никто, кроме тех немногих, кого академические мудрецы призвали в ряды антифоменковцев. Да и эти заняты не хронологией (поскольку им в ней «все ясно»), а отбрехиванием от академика А. Т. Фоменко, а что это именно так, подтверждается их полным невниманием к нашим исследованиям, ведь мы не академики и никому не оттаптываем любимую мозоль. А страдает наука, если не сказать больше. Ведь если человечество в своих представлениях о прошлом остается на уровне XVI века, то в прогнозах будущего ему не на что рассчитывать, кроме как на центурии Мишеля Нострадамуса. Случайно ли, что в последнее время нарастает количество «исследований» современных нумерологов, выпускающих книжки типа «Ритмы истории», «Принципы истории» и т. п.?! Они всю историю рассчитали наперед; их вполне удовлетворяет скалигеровская хронология, которая и лежит в основе их предсказаний.

Один из излюбленных козырей историков – радиоуглеродный метод датировок.

Да, действительно, ХХ век дал такую новинку. Казалось бы, уж теперь-то наконец все станет окончательно ясно! Но вопреки ожиданиям, разочарований было больше, чем ясности. Конечно, изобретатели метода и люди, практикующие его, не любят распространяться о неудачах (и понятно почему – о неудачах никто не любит распространяться). В наших предыдущих книгах и в книгах других авторов, не согласных с традиционной историей, вы найдете немало примеров ошибок, разночтений и просто подлогов, имевших место при использовании этого метода. Не будем повторяться, а дадим слово независимому специалисту. Ян Уилсон занимается датировкой так называемой Туринской плащаницы. Вот что пишет он о применении радиоуглеродного метода:

Затем на последней странице своей книги Ян Уилсон помещает «Экстренное сообщение»:

Нам остается с этим только согласиться. Применять надо, но «чрезмерно доверять» – нельзя. Необходимо исследовать образцы разными методами, и только при совпадении результатов делать выводы, а затем использовать эти выводы для реконструкции прошлого и построения истории, а не наоборот: когда сначала придумывают историю, а потом под нее «выбирают» правильную дату анализа.

О радиоуглеродном методе приведем еще мнение, высказанное Гарри Каспаровым:

«Радиоуглерод, дендрохронология (изучение годичных колец стволов деревьев), термолюминесцентный метод, который связан с определением возраста обжига глины, масса других – все они не являются точными и не могут использоваться для датировки каких-либо событий, происходивших не так давно. Радиоуглеродный анализ С-14 очень хорош для определения возраста динозавров, там, где миллион лет туда или сюда не имеет никакого значения. На промежутке в пять тысяч лет радиоуглеродный метод применяться не может, потому что чреват слишком большими отклонениями. Это знает каждый уважающий себя физик. Да, этот метод можно совмещать с дендрохронологией. Проблема в том, что большинство деревьев не проживает 1000-летний возраст, а это означает, что серьезного подтверждения датировки в древней истории двумя способами одновременно уже не получить. Можно вспомнить еще несколько методов, но все они научно недостаточны, и серьезный ученый обязан это подтвердить».

Итак, мы привели мнение человека постороннего к спору хронологов (Яна Уилсона), а затем сторонника «Новой хронологии» (Гарри Каспарова). В завершение дадим слово и ее противнику, серьезно и аргументировано критикующему историческую концепцию А. Т. Фоменко – а именно Устину Чащихину. Он пишет[116] о радиоуглеродном методе:

А мы еще раз повторим свой вывод: руководствуясь одним только простым здравым смыслом, выстраивать хронологию человеческой эволюции надо, анализируя эволюцию результатов человеческой же деятельности: образцов ремесла, искусства и литературы. А вспомогательные методы и должны оставаться вспомогательными.