Другим Путем

Глава 4

На маленькой чистой кухне одного из бесчисленных московских домов за накрытым белой скатертью столом сидели два человека, наслаждающихся отличным обедом и отмечающих небольшой личный праздник – одному из них присвоили очередное звание. Бубнящее радио, стоящее на холодильнике, постоянно вызывало потоки комментариев от обоих.

– И к другим новостям. Генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель Совета Народных Комиссаров товарищ Драгомиров заявил, что полеты американских самолетов в воздушном пространстве СССР – это возмутительное нарушение норм международного права и очевидное провоцирование конфликта. Кроме того, он также сообщил, что Советский Союз более не потерпит подобного попрания своих границ и, при попытке повторения, будет сбивать нарушителей без предупреждения. Американская сторона как обычно никак не прокомментировала это заявление советского лидера. Председатель Коммунистической Партии Китайской Народной Республики товарищ Мао Цзэдун объявил о поддержке подобной позиции СССР, также сообщив и о регулярном нарушении воздушных границ КНР.

– Совсем оборзели, – свежеиспеченный капитан НКГБ с осуждением покачал головой. – Лезут и лезут, лезут и лезут.

– Ага, – его сосед по столу, также носящий на плечах погоны капитана, но армеец, на секунду отвлекся от разливания коньяка по рюмкам. – Гитлер такой же был. И что? Ему задницу надрали, они тоже, что ли, хотят?

– Вот-вот, – отмечавшие новые звездочки друзья звякнули емкостями с алкоголем и с абсолютной синхронностью их опустошили.

Два товарища росли вместе и были не разлей вода с самого детства. Оба потеряли на войне родителей и были усыновлены вернувшимся с фронта немолодым старшиной, увидевшим в двух сорванцах своих погибших под немецкими бомбами сыновей. Отец из него получился строгим, возможно, даже чересчур, но оба пацана его искренне любили и сейчас жалели, что тот не дожил до сегодняшнего праздника.

– Новости спорта. Киевское "Динамо" сыграло вничью с московским "Спартаком", продолжив серию беспроигрышных матчей. Главный тренер спартаковцев заметил, что, несмотря на дождь, серьезных недочетов в игре его подопечных не было, но…

– Леш, выключи радио, – старший из друзей, капитан "со стажем", кивнул на приемник.

Алексей, уже протянувший руку к выключателю вдруг замер, а затем наоборот сделал погромче.

– Работают все радиостанции Советского Союза. Передаем сообщение ТАСС… – знаменитый голос Левитана завораживал. – В результате большой напряженной работы научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро создан первый в мире искусственный спутник Земли. Сегодня, двенадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят шестого года, в СССР произведен успешный запуск первого спутника. По предварительным данным, ракета-носитель сообщила спутнику необходимую орбитальную скорость около восьми тысяч метров в секунду. В настоящее время спутник описывает эллиптические траектории вокруг Земли, и его полет можно наблюдать в лучах восходящего и заходящего Солнца при помощи простейших оптических инструментов… Спутник имеет форму шара диаметром пятьдесят восемь сантиметров и вес восемьдесят три килограмма шестьсот граммов.

Это выдающийся успех советского народа, за которым может наблюдать вся наша планета. Успешным запуском первого созданного человеком спутника Земли вносится крупнейший вклад в сокровищницу мировой науки и культуры. Научный эксперимент, осуществляемый на такой большой высоте, имеет громадное значение для познания свойств космического пространства и изучения Земли, как планеты нашей солнечной системы. Яркой звездой несется сквозь космическое пространство детище советских конструкторов и ученых, передавая радиосигнал, позволяющий его услышать.

Простое "бип-бип-бип" оба товарища слушали, как какую-нибудь невероятно прекрасную оперу.

– Это что же, – пробормотал Василий, – мы теперь в космосе? Первые? Это… это мощно!

– Подожди! То есть если наша ракета может вывести на орбиту спутник, то это получается, что она может и того, бомбу на территорию Штатов закинуть? – молодой капитан неверяще потряс головой. – То есть мы их в любой момент можем достать?

– Мать моя женщина! Вот это мы дали! Мы! Первые! В космосе! Фантастика! Да я поверить не могу! – друзья друг друга не слышали, ошарашенные новостью.

– Это слышишь? Как будто музыка, а? – Алексей постучал по радио, продолжающем пищать сигналом первого спутника.

– У меня есть предложение. Сначала тост. За спутник! А потом – идем на всю ночь гулять! Или… как думаешь, может, на Красную площадь рванем, вдруг там митинг будет?

Возражений не последовало.

Мгновения прошлого. Москва, ноябрь 1940-го года.

Владимир Кириакович Триандафиллов был доволен. Ему удалось настоять на правильном решении, защитив точку зрения перед Сталиным. Удалось убедить вождя в том, что лучше иметь полностью боеготовые мехкорпуса и танковые бригады сегодня, пусть и в меньшем количестве, чем готовые "когда-нибудь".

К январю закончится комплектование девяти утвержденных в июле корпусов, и можно будет серьезно подходить к существующим пока в непонятном виде бригадным подразделениям. Маловато, конечно, но даже и Ленин говорил, что "лучше меньше, да лучше".

Хорошо хоть, что новый легкий танк пошел в войска более-менее массово, а скоро пойдет и "универсал", как любит называть Т-42 Иосиф Виссарионович. И многочисленное старье, тысячами ржавеющее в войсках – вроде тех же "двадцать шестых" – наконец послужит правильной задаче. Удалось выбить разрешение на массовое применение в боевой учебе. Ресурс маленький? Техника изношена? Ну так и ладно – прежде чем резать танки на металл, поучим на них водителей, командиров да наводчиков.

И пусть пришлось согласиться на поддержку идей Буденного и добавить в свои планы сохранение кавалерийских дивизий – но зато и старый маршал не подвел, рискнул, так сказать, авторитетом, помогая отстаивать задумку главы Генерального Штаба.

"Да, мощная у нас страна, – Триандафиллов устало улыбнулся своим мыслям. – Еще и сорока семи не стукнуло, а уже в генштабе главным стал. А кем бы был при царе? Страшно подумать…"

Невольно вспомнилось, как отстаивал точку зрения брата, предложившего еще в начале тридцатых создать гвардию. А что – отличная идея. Угроза военного переворота таким вот ходом сразу и нивелировалась. Хотя бы потому, что в создаваемые элитные части набирали людей точечно. Тех, кто был верен вождю, и выходцев из самых-самых низов, которые ему обязаны всем. И старых военспецов, которым вполне однозначно грозила чистка, если Сталина свергнут. Еще бы, "нелояльные" же…

И брат действительно оказался прав. Учитывая, что гвардейцы просто обязаны превосходить линейные части – собственно, для того и создавались – РККА получила несколько высокомобильных, механизированных и прекрасно обученных подразделений. Подразделений, способных серьезно повлиять на ход стремительно надвигающейся войны.

Да и сейчас – финская кампания показала, сколько проблем у линейных войск. Насколько плохо в быстро растущей армии обстоят дела с командным составом. И гвардия, за лето в три потока прогнавшая чуть ли не всех командиров РККА из обычных частей, устроив им серьезный курс переподготовки, оказалась весьма кстати. Как это скажется позднее – тот еще вопрос. Но вреда не будет, это точно.

Гениальный стратег, еще и не подозревающий о той выдающейся роли, что ему предстоит сыграть в самой страшной войне в истории человечества, только что выиграл одну из определяющих битв наступающей бойни – и даже этого не осознавал.

Богдан поправил фуражку и подтянул галстук. Толпа на площади росла небывалыми темпами – последний раз такое было осенью сорок четвертого, в день Победы. По крайней мере, именно так говорил ему верный секретарь, в те дни здесь присутствовавший.

Посмотрелся в зеркало последний раз. Темно-зеленая, почти черная форма. Галстук аналогичного цвета, очень неплохо выглядящий на бежевой рубашке. Звезды Героя Советского Союза – и только они, никаких других наград. Тяжелый взгляд темно-зеленых глаз из-под черных как смоль бровей. Шрам, тянущийся от правого виска к уху – подарок "мессера".

– Давай, полковник. Врежь им, – несмотря на то, что полковником Богдан перестал быть еще в сорок пятом, получив свое первое генеральское звание, он до сих пор называл себя именно так. Последнее звание, заслуженное на поле боя, а не в тиши московских кабинетов.

Запуск Спутника произвел эффект рванувшей термоядерной бомбы. И не простой – а сродни тому чудовищу, что изготовлялось советскими физиками в глубоком секрете. Боеприпас на сотню миллионов тонн тротилового эквивалента.

Драгомиров улыбнулся. Ему уже сообщили о бесчисленных просьбах послов об аудиенции. Поздравительные телеграммы текли рекой со всех континентов.

Еще одной греющей мыслью было то, что американцы оказались к такому повороту событий совершенно не готовы. Советский проект обогнал их на довольно приличный срок. Судя по данным разведки, сборка их "изделия" еще даже не началась. Более того, их проект вообще был еще в зачаточном состоянии, и сейчас янки растерянно молчали.

К моменту, когда США запустят свой спутник, СССР должен будет уже готовиться к полету в космос человека. И если в данный момент престиж Советского Союза, и без того находящийся на приличном уровне, растет огромными темпами, то еще несколько запусков этот процесс только подстегнут, не давая НАТОвцам – и самое главное, американцам – спокойно вздохнуть. Рост влияния советского государства резко ускорится.

Уже сейчас, менее суток спустя после запуска, Богдан понял, насколько правильным было решение не дожидаться окончательного варианта "Спутника-1" с полным комплектом исследовательской аппаратуры. Ведь тогда бы проект пришлось отложить минимум до лета, а, вполне возможно, что и до осени. А если что-нибудь пошло не так, то вполне возможно, что пуск состоялся бы вообще через год. И тогда, поднапрягшись, американцы вскоре после этого могли оказаться в состоянии запустить свое "изделие". Победа вышла бы смазанной, по очкам.

Генеральный секретарь любил победы нокаутом.

Мгновения прошлого. Белоруссия, август 1941-го года.

– Драгомиров!

Небритый пилот с красными от недосыпа глазами, жующий макароны, поднял взгляд на командира.

– Да, товарищ полковник.

– Сейчас все, что у нас есть, пойдет на штурмовку немецких колонн. Рокоссовскому нужна помощь.

– Когда вылетаем?

– Как только, так сразу. То есть сейчас. Имей в виду – на прикрытии пойдешь. В "каруселях" ты у нас самый опытный. Так что на тебя одна надежда.

– Сколько еще в прикрытии?

– Ты, Егоров и тройка Ванина, – комполка развел руками. – Остальные наши пойдут с нагрузкой, вместе с "Илами". Я уже говорил – там пацаны сплошные. Их сам поведу. Но без тебя – легкая пожива для фашистов. А прикрыть надо хоть кровь из носу!

– Прикроем, товарищ полковник. Прикроем. Справимся. Только Степана попрошу пушку проверить. Задержки идут.

Богдан вылез из-за стола и направился к ставшему родным И-17. Кивнул механику, немолодому мужику из села под Киевом. Сказал про пушку. Залез в кабину. Расслабился. Затем достал последнее письмо от матери…

Глаза привычно выхватили страшную строчку: "Таня погибла". Где-то внутри шевельнулась ярость. К письму добавилась извлеченная из нагрудного кармана фотография. Гнев разгорелся сильнее.

– Вы все умрете, ублюдки. Все сдохнете. Разорву, уничтожу, убью, растопчу, – губы шептали ставшие страшной мантрой слова, пока руки выполняли привычные действия. Где-то внутри полыхал пожар – и скоро он должен был кого-то обжечь. И урчание набирающего обороты двигателя буквально кричало о том, что сегодня кому-то не поздоровится.

Толпа на площади взволнованно зашевелилась, увидев на трибуне своего молодого лидера. Зашевелилась, загомонила – и замерла, практически мгновенно повиновавшись простому жесту бывшего пилота.

Драгомиров окинул собравшихся людей долгим внимательным взглядом. Посмотрел на безоблачное, синее небо, где в вышине величественно проплывала какая-то птица. Посмотрел на листок с речью. Покачал головой и, свернув, убрал в карман. Затем закрыл глаза, глубоко вздохнул и, наклонившись к микрофонам, выдохнул только одно слово:

– Ура!

И Красная площадь взорвалась. Люди, пришедшие и приехавшие сюда со всей Москвы, из Подмосковья и даже из других городов – они все безумно радовались своему успеху. Это было счастье, эйфория и кристальная, чистая радость. Радость и гордость за один из величайших успехов, которых можно было бы достичь вчера еще крестьянской стране.

– Братья и сестры, – эти слова, сказанные Драгомировым не так уж и громко, вернули на площадь тишину быстрее, чем казалось возможным. Еще бы – именно с этих слов начал свое обращение Сталин, когда нацистские орды поглощали советскую землю километр за километром.

– Товарищи. Друзья. Сограждане. Сегодня мы начали новый этап в нашей жизни, открыли новую страницу в истории строительства коммунизма. Страницу, которую мы открыли первыми в человеческой истории. Сегодня впервые в космическом пространстве оказался предмет, сделанный руками людей, – человек на трибуне сделал паузу и с улыбкой добавил:

– Советских людей.

Берия, стоящий на трибуне чуть позади генсека, внимательно наблюдал за лицами людей на площади. И то, что он там видел, его радовало. И пугало. Очень пугало.

Эти люди внимали Драгомирову с какой-то дикой жадностью, словно им хотелось его слушать еще и еще, словно он был для них светом в конце темного тоннеля, единственной радостью в жизни и единственным, кого следовало слушать вообще. В их глазах горел… пожалуй, не фанатизм, нет – но что-то очень это напоминающее.

Именно с такими глазами люди тысячами умирали за свою землю, с таким фанатизмом работали в условиях, которые любой человек назовет невозможными. Выносили четырнадцатичасовые смены на заводах, стремясь дать фронту лишний патрон или снаряд, и будучи при этом голодными – потому что на хлебной Украине шли страшные сражения, сжигающие поля сотнями тысяч гектаров. Или, по пояс в ледяной воде, собирали в поле колоски – чтобы не дать тем самым рабочим умереть от голода.

И сейчас нарком видел в глазах людей этот священный огонь правды, огонь идеалов и уверенности в себе и правоте своего дела. И пугало то, что для них, для этих людей в данный момент только один человек определял истину. Человек, что стоял сейчас на трибуне и говорил.

– Каждый из нас – я подчеркиваю, каждый! – внес свой вклад в этот успех. Колхозник, вырастивший на поле хлеб, учитель, дающий детям представление о мире, водитель, отвезший зерно на фабрику или бетон на стройплощадку. Инженер, спроектировавший узел ракеты – или трактора, или самолета, или станка. Рабочий, сделавший на станке деталь. Ученый, открывающий все новые законы природы и новые ее закономерности. Солдат и командир, охраняющие мирный труд советских людей. Железнодорожник или пилот, связывающий нашу огромную страну воедино. Другие люди, делающие свою работу на своих местах – вы все, каждый из вас внес в этот успех свой вклад. Мы сделали это все вместе, идя дорогой, что прочертил нам Ленин и построил Сталин. Мы сделали это, разгромив фашистские орды и победив голод. Мы сделали это, самоотверженно трудясь во благо родной земли. Любя своих близких. Зная, для чего мы все это делаем. И помня о тех, кто не дожил до этого триумфа, положив свою жизнь на алтарь свободы, – генеральный секретарь снял фуражку и, прижав ее к груди, склонил голову. Несколько секунд помолчал. Поднял глаза и коротко, одной фразой бросил на бескрайние просторы Красной площади:

– И я хочу сказать вам за это спасибо.

За людьми на площади наблюдал не только Берия. Два человека, стоявшие довольно далеко друг от друга и не так уж и давно встречавшиеся на даче одного из них, тоже были очень внимательны. И они видели кое-что еще. Они видели – и слышали – тишину.

Тишина. Абсолютная тишина на площади, разрезаемая только лишь шумом ветра и четкими фразами генерального секретаря давила торжественностью, давила радостью, давила вниманием. Тишина, в которой не плакали даже маленькие дети, что казалось невозможным. Не в такой толпе.

Ветер, прохладный весенний ветер, резким порывом взъерошив непослушные волосы Драгомирова, утих так же внезапно, как и появился. Казалось, сама природа прислушивается к словам молодого лидера молодой державы с древней историей.

– Мы достигли огромного успеха. Не только в космосе, где мы сделали первый, очень важный, но далеко не последний шаг. Мы достигли огромных успехов в строительстве нашей жизни вообще, в целом.

Но расслабляться нельзя. Нельзя впадать в шапкозакидательские настроения, нельзя считать, что победа коммунизма близка. Ибо это – не так. Надо помнить, что головокружение от успехов ни к чему хорошему не приводит.

Капитализм гибок и живуч. Этой системе уже не одно столетие. И сейчас, в полной мере осознав опасность, исходящую от нас – опасность не военную, но идеологическую – эта система бросит все силы на выживание. Большие силы. Очень большие. И они будут направлены против нас. Потому, что мы – другие. Совсем.

"Классовая борьба будет усиливаться" – мы все должны помнить эти слова. Военными методами нас не сломить, ибо теперь Советское государство может в считаные часы нанести любому врагу огромный, смертельный ущерб. А потому капиталистические страны бросят всю свою мощь на весы идеологии. Так же, как и Гитлер в свое время, буржуазные правительства подачками купят свой рабочий класс и свою интеллигенцию, дадут им видимость еще большей свободы, на деле постепенно отбирая последние рычаги управления государством. Они попытаются представить нас злом, исчадиями ада и будут запугивать свои собственные народы, запугивать для того, чтобы объединить их против нас.

И Берия, и другие присутствующие на трибуне удивленно уставились в спину Драгомирову. Тот добавлял все больше эмоций, все больше повышал голос – и все больше заводил толпу. И эта энергетика – грозная, яростная и невероятно мощная – она захватывала всех.

– Вы увидите, какова будет их реакция на запуск "Спутника-1" и его собратьев. Это великое научное достижение, направленное в первую очередь на мирные цели, уже сейчас выставляется в США чуть ли не актом агрессии!

Да, у нас есть межконтинентальные баллистические ракеты, способные доставить ядерные боеприпасы на территорию США. Но это грозное оружие в нашем распоряжение уже не один год и далеко не в единственном экземпляре. И многие стартовые позиции были неоднократно замечены самолетами-разведчиками НАТО, нагло и регулярно нарушавшими ранее наши воздушные границы. А значит, буржуазные правительства знают о том, что Советский Союз не беззащитен и способен адекватно ответить на любые угрозы.

Но почему же именно "Спутник-1" становится тем самым фактором, спускающим с цепи собак капиталистической пропаганды? Ответ на этот вопрос прост, – Богдан сделал паузу, снова вздохнул и буквально рявкнул:

– Все во имя человека! Все для блага человека! – вот наша высшая цель. Космические полеты советских людей знаменуют собой непреклонную волю, непреклонное стремление всего советского народа к прочному миру на всей земле. Наши достижения в исследовании космоса мы ставим на службу миру, научному прогрессу, на благо всех людей нашей планеты!

Это зримый успех советской науки, видимый всему миру показатель мощи нашей политической и экономической системы. Ведь достаточно только задуматься, чего наша страна, идя путем Ленина-Сталина, достигла за какие-то ничтожные по историческим меркам сроки – меньше чем за полвека!

Вы помните, как мы жили еще двадцать, тридцать лет назад. Вы – или ваши родители – помните, что еще пятьдесят лет назад наша страна была безграмотной почти поголовно! Голод был непременным спутником подавляющего – я подчеркиваю – подавляющего большинства населения. Промышленность уступала большинству развитых стран Европы и тем же США. Нищетой – именно нищетой – наша земля была буквально пропитана.

И вот, всего каких-то сорок лет спустя, после разрушительных войн и неисчислимых потерь, Советский Союз достиг невообразимых высот. Мы – первая страна, создавшая искусственный спутник Земли!

Да, в экономике мы пока не первые – американцы сильнее, и, следует признать, намного сильнее. Но мы сокращаем разрыв, и сокращаем его стремительно, вы видите это сами.

Да, у нас есть проблемы – и об этом нельзя молчать. У нас их полно, есть недостатки, недоработки. Их надо вытаскивать на свет и исправлять, работать над ними, решать. И мы делаем это, делаем постоянно. И видим результаты. Наш напряженный труд привел к тому, что, как говорил товарищ Сталин, жить стало лучше, жить стало веселей.

Вы все видите строящиеся заводы и фабрики, дороги и мосты, дома и школы, парки и стадионы, больницы и многое, многое другое. Все это видит и остальной мир. Он видит, как советский народ – свободный народ свободной страны – не грабя колонии или своих соседей, живет хоть и небогато, но достойно, каждый день улучшая свое существование. Люди всего мира видят, как свободный труд рождает вещи, еще недавно казавшиеся фантастикой. Они видят, как мы рвемся в космос, строим огромные ледоколы, снижаем цены на продукты питания. Они смотрят в наше будущее и видят там сильных, умных, свободных людей, живущих в гармонии друг с другом и природой. Они видят народ, который за несколько десятилетий прошел путь, который другие проходили столетиями. Они видят, что мы не грозим своими успехами, не пользуемся ими, как оружием, но протягиваем руку дружбы и помощи. Они видят ВАС! – Драгомиров практически проорал последнее слово, показав рукой в толпу. И люди уже больше не молчали, но гомонили, и с каждой минутой этот гомон становился все сильнее и сильнее, сливаясь в грозный рокот штормового прибоя.

– И мы не одни в своем поиске, не одни на этой дороге. С нами Венгрия, Чехия, Словакия, Югославия, Болгария, Румыния, Польша, Монголия, Корея, Германия, многие другие страны.

Все они прошли разное расстояние – кто-то, как Корея, только-только вступил на эту дорогу, кто-то, как Монголия, уже идет по ней какое-то время. И мы будем помогать им избегать ошибок, которые сделали сами.

И именно это пугает капиталистический мир до ужаса. Он боится нашего братства, нашей взаимопомощи, наших успехов. Он боится, что его собственный пролетариат, его собственный народ осознает правду. Правду о том, что несвободен, о том, что его используют и эксплуатируют, о том, что можно жить по-другому.

А потому буржуазные страны бросят на наше уничтожение все силы. Они попытаются очернить нас перед лицом мирового сообщества, перед странами, еще только решающими, по какому пути следует идти. Нас будут выставлять угнетателями и поработителями, будут устраивать провокации, будут оскорблять и высмеивать.

Они попытаются воздействовать и на наш народ. Будут тянуть свои руки к нашей молодежи, изо всех сил будут стараться разложить моральные устои нашего общества. Будут лгать, лицемерить, улыбаться в лицо и бить в спину, будут изворачиваться всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

У них еще есть время, ибо наша страна тоже еще пока только в начале пути. Как говорят в Китае, путь в тысячу ли начинается с одного шага. Первый шаг мы сделали уже давно. Даже больше – мы сделали уже много, очень много шагов. И мы пройдем этот путь до конца. Пройдем его все вместе. И когда это произойдет, а, скорее всего, даже и задолго до этого, капитализм рухнет сам собой.

Я не знаю, сколько нам потребуется на это времени. Может быть, тридцать лет, может быть, сто, а может быть, и вся тысяча. Но я верю в нас, верю в советский народ, верю в дело коммунистической партии, верю в то, что мы рано или поздно добьемся своего.

Слава нашему народу – народу-творцу, народу-победителю, пролагающему под руководством Коммунистической партии путь к светлому будущему всего человечества – коммунизму! Ура!

– У-УР-Р-Р-РА-А-А-А! – площадь ответила своему лидеру. Ответила во всю мощь легких огромной многотысячной толпы людей, что пришли на нее в день триумфа.

Богдан улыбнулся, наклонился к микрофону и еще раз крикнул:

– УРА!

– УР-Р-РА-А-А-А!!! – толпа пришла в неистовство.

Но Драгомиров, казалось, ее не слышал. Он покачал головой, словно был недоволен.

– Я хочу, чтобы они услышали вас, чтобы вас услышал весь мир. Услышал всю вашу радость, вашу гордость, все ваше счастье! Я хочу, чтобы вся планета видела единение советских людей, их братство, их силу, их мощь! УРА!

И ответ советского народа услышал весь мир.

– Боюсь, Иран нам в достаточной степени не раскачать, – расположившийся в кресле мужчина был буквально затянут в дорогущий костюм синего цвета, прекрасно гармонирующего со светлой обивкой мебели.

– Перестаньте, Джозеф, – директор Центрального Разведывательного Управления раздраженно махнул рукой. – Что за уныние? Да, из-за этого дурацкого запуска наши позиции слегка пошатнулись, но превратить в костер как минимум Тегеран мы сможем. Вы же сами мне об этом докладывали.

Один из лучших американских специалистов по Востоку, этнический поляк Джозеф Стражински посмотрел на своего начальника с таким выражением лица, с каким обычно смотрят на таракана, обнаруженного на кухонном столе.

– Сэр, со всем уважением… чего мы этим добьемся? Даже если нам получится взорвать ситуацию в столице Северного Ирана, у бунтовщиков не будет и шанса. Опять-таки, даже если предположить, что местные вооруженные силы перейдут на нашу… их сторону, – оговорился аналитик, – Советы раздавят сопротивление быстрее, чем кто-нибудь успеет пикнуть. Еще и нас выставят на посмешище.

Собирающиеся за окном тучи, становящиеся с каждой минутой все темнее и темнее, добавили словам определенной мрачности.

– Ну почему же? Как минимум – заявим, что давящие демократию русские не останавливаются и перед применением силы на оккупированных территориях. Реноме это им подпортит и отвлечет мир от их успеха в космосе, – директор ЦРУ усмехнулся. – А то, что они заявят, будто это мы во всем виноваты… это просто слова, ничего больше. А во всех газетах будут фотографии советских танков и солдат на фоне горящих зданий столицы независимого государства. Вылитые оккупанты.

Джозеф вздохнул и спокойным голосом попытался объяснить свою позицию:

– Сэр. Все, чего мы этим добьемся – это кратковременного отвлечения мирового сообщества от успеха русских и слегка подпортим их репутацию. А вот что мы потеряем? – аналитик поднял свою тушу из кресла и, переваливаясь, словно медведь, направился к минибару. – Во-первых, шансы на переход Северного Ирана в наше распоряжение и его слияние с Южным – или даже хотя бы становление его нейтральным – исчезают. Почему? Да потому, что с таким трудом подготовленная организация подпольщиков будет уничтожена. Полностью, – агент спокойно разлил по рюмкам скотч и, протянув одну из них начальнику, залпом осушил вторую. Наполнил ее еще раз и продолжил: – А во-вторых, провал этой операции несет угрозу срыва нашего европейского проекта. Согласитесь, он слишком важен, чтобы вот так просто им рисковать.

Директор несогласно мотнул головой:

– Джозеф, я давно вас знаю, как прекрасного специалиста. Но нам нужен успех, хоть какой-нибудь и прямо сейчас! Восстание в Тегеране должно было произойти еще в апреле!

Стражински промолчал, никак не прокомментировав это заявление своего начальства.

– Вы можете сделать эту работу?

– Я сделаю все, что смогу. Но сделаю по-своему. И прошу понять, что подождать все же придется. Необходимо максимально снизить риски для Европы.

– Стражински, еще раз…

– Сэр! – не дал договорить директору аналитик. – Или так, или я умываю руки. Я не собираюсь быть ответственным за провал важнейшей операции только потому, что не отстаивал своего мнения. Если вы считаете, что я не прав, то смело можете мне об этом сказать, и мое заявление будет на вашем столе уже к вечеру. Можете думать, что хотите, но русские – слишком опасные враги, чтобы разбрасываться ресурсами, агентами и разведывательной информацией.

– Именно! – хозяин кабинета вдруг вспылил. – Эти гребаные коммунисты чертовски опасны, и с каждым днем ситуация становится только хуже! А вы предлагаете что? Выжидать? Чего, простите? Пока они нас догонят и перегонят? Да еще играете в эти свои детские игры из серии "если вам не нравится – увольняйте"?! Да как вы смеете?! – от возмущения мужчина буквально задохнулся. Затем, сделав глубокий вдох и с громким стуком поставив на столик рюмку с недопитым скотчем, рявкнул:

– Вы слишком много о себе возомнили, агент Стражински! Сегодня, когда Америка наблюдает за становлением ее самого страшного врага, мы все должны чертовски хорошо потрудиться, чтобы победить! А вы…

Далекий отзвук грома и шелест начинающегося дождя позволили аналитику перехватить инициативу.

– Сэр, – Джозеф спокойно улыбнулся, как будто монолог директора не произвел на него ни малейшего впечатления. – Отличная речь. Вам вроде бы скоро перед Конгрессом выступать? Поверьте, это именно то, что нужно. Денег дадут кучу.

– Да как вы…

– Сэр, со всем уважением должен отметить, что вы понятия не имеете, что именно происходит в наших операциях за "занавесом". Вы видите лишь только результаты. Понятно, что хочется заполучить их как можно быстрее – но мы все здесь понимаем, что опоздали. А значит, операцию надо сделать масштабнее и изощреннее, чтобы победить. Поторопимся – проиграем. Вот сейчас вы предлагаете плюнуть на последствия и устроить-таки мятеж в Иране. Просто и эффективно. Но плюсов нам особых это не даст – так, в лучшем случае чуть отвлечет мир от успехов комми – а вот минусов… Риск провала в Югославии, которую мы с таким трудом сделали нейтральной, хотя и благорасположенной к Советам, превышает все разумные пределы. И если мы провалимся в Иране, то это почти наверняка повлечет за собой потери в австрийском и венгерском проектах. А на них слишком много сил отдано, чтобы какой-то гребаный "спутник" одним своим существованием уничтожил все результаты. Извините, сэр, но по-другому я не могу.

Словно подтверждая слова поляка за окном мелькнула молния. Несколько секунд спустя прозвучал и гром.

– Пусть решает президент, – неожиданно пошел на попятную директор.

Стражински понимающе кивнул. И действительно, главному шпиону Штатов надо бы прикрыть свою задницу – в Сенате и так уже раздаются вопросы насчет полного незнания ситуации с советским космическим проектом.

Что ж, пусть. Старина Айк славный малый. Какое бы он ни принял решение, Джозеф решил ему подчиниться. В любом случае, у него всегда будет куда уйти – на рынке полно частных компаний, с распростертыми объятиями ждущих аналитиков такого класса.

Главное, не попасться русским.

Мгновения прошлого. Москва, лето 42-го года.

В кабинете Сталина было тихо. Вождь устало смотрел на растянутую на стене карту и вновь обдумывал сложившуюся ситуацию.

Война не застала его врасплох. Он знал, он готовился – готовился как мог, используя имеющиеся ресурсы и возможности на сто, на двести процентов. Но приграничное сражение… Его результатов – таких результатов – он не ожидал. Не ожидал, что немцы окажутся НАСТОЛЬКО сильны. Но под Москвой справились. Так врезали, что Вермахт аж до Смоленска откатился… Если бы не катастрофа под Киевом, сейчас советские войска были бы уже в Польше и Венгрии. А Румынию списали бы со счетов. Но слишком уж там нехорошо получилось. И пусть столица Советской Украины держалась почти до конца ноября – ее потеря чересчур сильно сказалась на боеспособности РККА.

Но ничего – справились. Эвакуированные заводы начали, наконец, давать танки, самолеты и прочие вооружения широким потоком. И учитывая, что у немцев до сих пор нет ничего равноценного "сорок второму", скоро им придется несладко.

Вождь встал из кресла и начал неторопливо мерить шагами свой кабинет.

Все-таки правильно он тогда, в тридцать первом решился купить зауреровский завод дизелей под ключ. А ведь уговаривали не брать. Говорили, что и сами справимся. И, честно говоря, вполне возможно, что и справились бы. Вопрос только в том, сколько времени на этом потеряли бы…

А без того двигателя свой довели бы в лучшем случае в 38-ом. И сейчас Т-42 был бы попросту невозможен. Как и Т-50. Да и "Дженерал Моторс" со своим заводиком дизелей в тридцать девятом тоже оказалась очень даже кстати… По крайней мере, с грузовиками все сейчас было не так плохо, как могло.

В любом случае, Гитлер просчитался, когда полез на Союз. Очень просчитался. И когда начнется наступление под Харьковом, мало ему не покажется.

"Б. Лоськов. Танковый удар. Советские танки в боях Великой Отечественной Войны. Глава 12". Москва, Техника и вооружения, 1982 год.

"Т-42. Всего четыре символа, обозначающие самый, пожалуй, важный успех советской промышленности. Четыре символа, во многом созвучные слову "Победа", дорогие сердцам миллионов советских людей.

Т-42, танк Победы. Танк, равноценного ответа которому Гитлеровская Германия так до конца войны и не предоставила. Нет, безусловно, и появившийся на полях сражений осенью сорок второго года "Тигр" Порше, и поступившая в Вермахт весной сорок третьего "Пантера" Хеншеля были выдающимися в некотором смысле машинами, ставшими сильными противниками, превосходящими "сорок второго" в каких-то отдельных характеристиках. Но по совокупности свойств, по цене – они не стояли с Т-42 даже рядом.

Одним из ярких подтверждений этого тезиса стоит назвать "Тигр 2" все того же Порше, созданный к концу сорок третьего года и первоначально поступавший на вооружение войск СС. Заднее расположение башни и боевого отделения, скопированное с таковых у Т-42, огромная масса, значительно превышавшая шестьдесят тонн и в поздних модификациях перевалившая даже и за семьдесят – это был "танк поражения", отчаянная попытка дать хоть сколько-нибудь достойный ответ на превосходство советских танковых войск.

Попытка, не увенчавшаяся даже и подобием успеха. Выпущенный в количестве около четырёхсот единиц он, конечно же, не мог быть достойным ответом тяжелым модификациям Т-42 – сорокадвухтонному Т-42-107МТ и пятидесятитонному Т-42-122Т, выпущенным в количестве, превышающем три тысячи пятьсот и две тысячи триста штук соответственно.

Что же сделало Т-42 тем, чем он стал?

Безусловно, стоит отметить напряженную работу коллектива конструкторов и рабочих харьковского завода N183 под руководством таких заслуженных мастеров, как Михаил Ильич Кошкин и Александр Александрович Морозов.

Именно последний и является фактически "отцом" новейшего на тот момент танка, став идейным вдохновителем всей этой на тот момент достаточно авантюрной затеи.

Следует отметить, что разработке новой машины Иосиф Виссарионович Сталин уделял особое внимание, нередко интересуясь ходом работ и лично звоня конструкторскому коллективу. Неудача с А-32 – проектом среднего танка с противоснарядным бронированием – и понимание ответственности стоящей перед ними задачи заставило конструкторов искать новые решения.

Одним из таких стала кардинально новая компоновка, предложенная в феврале 1939-го года Александром Морозовым на совещании с представителями ГАБТУ и Наркомата обороны.

И тех, и других очень заинтересовали расчетные характеристики предлагаемого конструктором проекта. Более того, фактически он предлагал не просто отдельный танк – но даже целую, если хотите, идеологию танковой промышленности вообще.

По сути своей, Александр Александрович предлагал создание трех танков – среднего, среднетяжелого и тяжелого – на единой, максимально унифицированной платформе. Кроме того, эта же платформа прекрасно подходила под создание самых разных самоходных артиллерийских установок – что, опять же, позволяло промышленности производить для РККА столь необходимые вооружения в гораздо более значительных объемах, сохраняя гибкость всей системы в целом.

И хотя присутствовал скептицизм отдельных представителей как ГАБТУ, так и Наркомата обороны (а также, согласно воспоминаниям А. А. Морозова, и некоторых членов коллектива самого КБ), идея очень понравилась И. В. Сталину и получила ход.

Несмотря на то, что проект был кардинально новым, развивался он очень быстро. Уже в июне 1939-го года 183-й завод изготовил два опытных образца танка А-44, а к первому сентября – два комплекта бронедеталей.

В ноябре, менее года спустя после появления самой его идеи на свет, А-44 вышел на испытания, где показал себя с самой лучшей стороны. И пусть не обошлось без замечаний (в частности, было отмечено явно избыточное число пулеметов, на прототипе наличествовавших в количестве семи единиц, и некоторые недостатки трансмиссии) – танк (а именно его средняя модификация) был на вооружение принят под тем самым, ставшим нарицательным, индексом Т-42, на тот момент еще не имевшим приставки "-76С". Его утяжеленный вариант (Т-42-85СТ), с усиленной броней и более мощной пушкой, был принят на вооружение гораздо позднее – только лишь в августе 1940-го года…

…Промышленность "сорок второй" принимала тяжело. Множество новых решений, примененных конструкторами, на первых порах создавали значительные проблемы в серийном производстве. В итоге, первая партия поступила в войска только в самом конце декабря 1940-го года.

Должный стать основным танк готовился к производству сразу на нескольких заводах Советского Союза. Помимо Харькова, производство разворачивалось в Сталинграде, Ленинграде, Свердловске и других городах, поэтому Михаил Ильич Кошкин, как глава ответственного за создание танка конструкторского бюро, постоянно перемещался с завода на завод, помогая инженерам и рабочим с наладкой производства. Именно в одной из таких поездок товарищ Кошкин серьезно простудился и заболел пневмонией, в конце концов его убившей.

Но, несмотря на смерть одного из создателей танка, работа по наладке производства не останавливалась ни на минуту.

…В итоге, на 22 июня 1941-го года в войсках имелось около семи сотен "сорок вторых" – пятьсот двадцать семь "средних" Т-42 с семидесятишестимиллиметровой пушкой и двести одиннадцать "среднетяжелых" – с восьмидесятипятимиллиметровой…

С первых же дней войны Т-42 приняли самое активное участие в боевых действиях. В ряде случаев они добивались успеха, но в целом использование "сорок вторых", как и танков других типов, в ходе приграничного сражения оказалось малоудачным – большинство танков было быстро потеряно, при этом наступление немецких войск остановить не удалось.

Достаточно характерна судьба машин седьмого механизированного корпуса, имевшего на 22 июня 1941 года 72 Т-42-76С и 64 Т-42-85СТ. За месяц боёв почти все эти танки были потеряны. Основными причинами малой эффективности и высоких потерь Т-42 в этот период можно назвать слабую освоенность новых машин личным составом, дефицит бронебойных снарядов, недостаток ремонтно-эвакуационных средств и топливозаправщиков, недостаток радиопередатчиков, а также быстрое перемещение линии фронта, что заставляло бросать вышедшие из строя, но ремонтопригодные машины.

Но самой главной причиной, пожалуй, стоит назвать превосходство в воздухе, в первые месяцы войны принадлежавшее Люфтваффе. Более трети потерянных с июля по октябрь танков было уничтожено немецкими самолетами, что, безусловно, не может служить отрицательной характеристикой конструкции…

На 22 июня 1941-го года большая часть "сорок вторых" была сосредоточена на Украине – на тот момент считалось, что основной удар Гитлеровские войска нанесут именно там. И в ряде случаев умелое тактическое применение новейшей машины ставило крест на планах военного руководства фашистской Германии…

До осени 1941 года отправляемые на фронт с заводов Т-42 составляли относительно небольшой процент среди советских танков (на тот момент основным являлся легкий танк Т-50), а потому не доставляли немцам особенно серьёзных проблем. Однако, поскольку количество танков старых типов быстро сокращалось, доля "сорок второго" в составе советских танковых сил постепенно росла – так, к 22 октября 1941 года на Московском направлении из имевшихся 752 танков около 28% (214 единиц) составляли Т-42. Внезапное появление на фронте новых машин в значительных количествах произвело большой эффект на немецких танкистов, ослабленных серьезнейшими потерями боев лета-начала осени, ведь Панцерваффе были фактически безоружны против "сорок второго" обеих модификаций.

Более того, учитывая, что хоть сколько-то эффективное противотанковое оружие, способное справляться с Т-42 – 75-миллиметровое орудие "KwK 40" с длиной ствола в 48 калибров – появилось в Вермахте в более-менее заметных количествах только лишь к весне сорок второго года, провал немецкого наступления на Москву и успехи контрнаступления РККА становятся легко объяснимыми. По-другому говоря, против обученных советских танкистов на Т-42 потерявшие численное превосходство немецкие войска оказались попросту бессильны…"