Дуб и кролик

4. На командном пункте.

Снова чудесный апрельский день. Вершина Дубовой горы превращена в командный пункт. Налево видны уходящие вдаль ряды палаток. Под дубом стоит стол, на котором разложены полевые карты. Рядом со столом — школьная грифельная доска. Ценкер чертит мелом на доске план района боевых действий, срисовывая его с клочка бумаги. Несколько пожилых мужчин — одни в комбинезонах, другие в железнодорожной форме — медленно работают: собирают хворост, натягивают защитные сетки, разжигают костер, прокладывают телефонный кабель. Двое из них охраняют пленных, привязанных к деревьям. Один из пленных — школьный советник Шмидт, лысый человек в гольфах, второй — поляк Ежи. Алоис стрижет Марии волосы. Делает он это явно неохотно. Горбах появляется в дверях хижины, держа в руках чашку кофе и бутерброд. Около стола на табуретке стоит полевой телефон. Машник, все еще в костюме кельнера, расположился рядом с табуреткой, теперь он исполняет обязанности телефониста. Как только Горбах появляется на сцене, Машник стремительно вскакивает с места и, сорвав со стола салфетку, спешит как официант навстречу Горбаху.

Машник. Что еще будет угодно господину крейслейтеру? Насколько это возможно в данных условиях, я постараюсь сервировать. Просто жалость берет, как подумаешь о том, что я мог бы подать господину крейслейтеру у нас дома в Карлсбаде. Petit déjeuner[1], господин крейслейтер, такой, что вам бы не захотелось так быстро вставать из-за стола. Jambon de Pregue[2], господин крейслейтер!

Горбах. Сейчас же прекрати, Машник, иначе я проглочу собственный язык.

Машник. Или же œuf en cocotte Opéra[3].

Горбах. Теперь все это жрут русские.

Машник. Пусть только они попробуют разбить фарфоровый сервиз для завтрака. Но я надеюсь, что они не осмелятся войти в «Пупп». Знаете ли, парковый отель «Пупп» такой имеет вид, что каждый пролетарий два раза подумает, прежде чем показаться в «Пуппе». Вам, конечно, хорошо известен «Пупп», господин крейслейтер!

Горбах (неуверенно). «Пупп». Ты имеешь в виду отель «Пупп», тот, что в парке, да, да, конечно знаю. Очень приличное заведение.

Машник. Лучше не бывает, господин крейслейтер. Мы там готовили bœuf Stephanie[4], боже мой.

Горбах. Если ты сейчас же не прекратишь эти разговоры, Машник, мне станет дурно и я упаду в обморок. Ты подрываешь боевой дух, Машник.

Машник. Слушаюсь, господин крейслейтер. (Исчезает в хижине.)

Горбах, осмотревшись по сторонам, уходит вслед за ним.

Алоис (занимаясь стрижкой, вполголоса). Я просто не могу в это поверить, Мария! Анна никогда не имела никаких дел с полицией. Она вообще никогда не была на высоте в вопросах политики.

Мария. Бедный Ежи! Если они с ним что-нибудь сделают, грех будет на ее совести, можешь ей так и сказать.

Алоис. На твоей совести он будет! И на его собственной! С таким, как он, не ложатся в постель, Мария! Черт побери, я же не допускаю к моим ангорским крольчихам первого попавшегося навозного крольчонка.

Мария. А ты насчет этих дел вообще должен помалкивать. Ай! Подлый ты!

Алоис. А ты не нахальничай! А то я возьму машинку, и ты сразу окажешься с голой головой.

Мария. Не надо, Алоис, пожалуйста, стриги помедленней!

Алоис. Тогда, будь любезна, попридержи свой нахальный язык.

Мария. Я и так молчу. С тобой вообще непонятно как разговаривать, как тебе угодить.

Из хижины снова выходит Горбах. Ценкер протягивает ему бинокль. Горбах смотрит вниз на долину. Затем располагается за столом под дубом и вынимает сигарету, в то же мгновение Машник оказывается рядом, зажигает спичку, подает Горбаху, затем снова занимает свое место у телефона.

Горбах (прикладывая бинокль к глазам). Ничего нельзя понять.

Алоис. Вдоль и поперек ни одного француза.

Горбах. Боже мой, и это называется солдаты! Они уже давно могли бы быть здесь. Если они будут так возиться, специальный отряд СС окажется здесь раньше их. Тогда им всем придется солоно!

Алоис. Да, тогда у них мозги прояснятся, господин крейслейтер.

Горбах. Эти вороны действуют мне на нервы. Послушай, Алоис, я не помню, когда было еще так тепло в апреле! И никаких известий от моей жены. Боже мой, ведь завтра день рождения фюрера.

Алоис. Мои кролики получат завтра свежие одуванчики. Вы разрешите мне ненадолго спуститься в долину?

Горбах. Сначала ты должен обрить наголо эту женщину!

Алоис. С вашего разрешения, господин крейслейтер, эта стрижка не доставляет мне никакого удовольствия. В лагере меня заставляли пить сок, потом была труба, а потом еще лучи, и доктор Мозер сказал, что я это делаю для всего человечества, и это было прекрасное чувство, господин крейслейтер, когда ты делаешь что-то для всего человечества, а вот сейчас мне не доставляет никакого удовольствия возиться с этой девушкой.

Горбах. Приказ есть приказ, Алоис.

Алоис. Так точно, господин крейслейтер.

Мария. Трус!

Алоис. Сейчас я принесу машинку!

Горбах (обращаясь к пленным). Теперь займемся вами!

Алоис. Разрешите сказать. Я думаю, в первую очередь надо заняться поляком. То, что он позволил себе с этой девушкой, — просто расовый позор. Крейслейтер Вайнрайх вчера повесил двух поляков в Кретценбергском лесу.

Горбах. Так! Сразу двоих?

Алоис. Тоже из-за расового позора.

Горбах. Весьма типично для Вайнрайха. Я убежден, что он узнал о нашем случае и захотел сейчас же доказать, что он может повесить вдвое больше поляков, чем я. Да, кстати... Как... как он это сделал?.. Я имею в виду повешение?

Алоис. Поставил на повозку, петлю на шею, повозка трогается с места. Все. Готово.

Горбах (делая вид, что ему известен этот способ). Да, да... Старый способ. А у нас есть повозка?

Алоис. Нет.

Горбах. Вот вам, пожалуйста. Как я могу выносить приговор, когда у нас нет самого необходимого? Приказываю немедленно достать повозку. Случай со Шмидтом также требует немедленного решения. При этом я еще должен руководить военной операцией. Всем должен заниматься один я. У Вайнрайха совсем другие парни в штабе.

Шум мотора.

Ты слышишь?

Алоис. Мотоциклы.

Горбах. Все за работу, наверняка это эсэсовцы, быстро остриги эту женщину. (Кричит.) Ценкер, Ценкер! Немедленно ко мне!

Алоис снова начинает препираться с Марией. Слева выскакивает Ценкер.

Ценкер. Здесь, господин крейслейтер.

Горбах (Ценкеру). План готов?

Ценкер. Еще не совсем.

Горбах. Закончить!

Ценкер. Есть закончить!

Горбах подходит к Шмидту.

Горбах. Весьма сожалею, Шмидт, но старший советник Потц доложил мне, что вы отказались продолжать окопные работы. Это есть неподчинение приказу. (Громче.) Я не могу притворяться слепым. (Еще громче.) Неподчинение приказу, господин школьный советник. Вам известно, что это значит?

Шмидт молчит.

Или вы были не в курсе дела?

Шмидт молчит.

(Орет.) Приказываю отвечать, когда я с вами разговариваю!

Шмидт. Господин крейслейтер, я понимаю, что вы не можете оценить во всем его величии факт подобной научной находки. Со стороны моего коллеги Потца, несмотря на то, что он является преподавателем музыки, я мог бы требовать совсем иного отношения. Он должен был хотя бы догадаться о значении подобного события, когда в нашем районе мы наталкиваемся на древнегерманские гробницы. Притом такие гробницы, что с первого взгляда становится ясно, что они относятся к эпохе, в которую, как считалось до сих пор, здесь не могло быть древних германцев. Гробницы относятся к эпохе, в которую, по имевшимся до сих пор данным, здесь были только кельтские поселения.

Слева появляются Потц и доктор Церлебек. Оба сидят в колясках мотоциклов. Следом за ними — еще один мотоцикл с охраной.

Потц. Хайль Гитлер!

Горбах. Ах, Потц, наконец-то. И господин главный врач! Хайль Гитлер, господин доктор!

Д-р Церлебек. Хайль Гитлер, крейслейтер. У вас здесь просто идиллия!

Горбах (подобострастно). Самое главное — это кругозор. Отсюда мы ничего не пропустим. В этом наше преимущество, понимаете? Мы хорошо знаем нашу родную землю. Ни одно движение врага не укроется от нас.

Д-р Церлебек (не слушая его, подходит к обрыву и смотрит в долину). Прекрасная панорама... И весьма удаленная от выстрелов.

Горбах. Германцы всегда защищали свою родину в лесах, господин доктор.

Д-р Церлебек. Красивые деревья.

Горбах. Дубы, господин доктор. Нет места лучше для командного пункта защитников Брецгенбурга.

Потц. Но французы уже прошли Кретценберг, крейслейтер!

Горбах. Ага, значит Вайнрайх уже капитулировал!

Потц. Нет, французы просто не обратили никакого внимания на Кретценберг.

Горбах. Ну, знаете... Что же это такое? Почему французы не интересуются Кретценбергом? Это не по правилам!

Потц. Они двигаются прямо на нас. Наши позиции еще не готовы. Вода поднялась и снесла все подрывные установки на Торгельском мосту.

Горбах. Это просто подлость! Вода поднялась, и никаких позиций. (Подходит к доске.)

Ценкер отступает.

Д-р Церлебек. Должен признаться, уважаемые господа, что я поражен. Совершенно поражен.

Шмидт. Позиции должны были бы находиться в самом узком месте долины.

Потц. Ерунда! Вы просто пытаетесь оправдать свое чудовищное поведение, уважаемый коллега, — неподчинение приказу.

Шмидт. Возможно, что вы весьма опытный преподаватель музыки, господин Потц. Но то, что Тойтахскую долину надо было защищать, окопавшись у Церковной скалы, совершенно ясно каждому, кто хоть немного знает военную историю. Благодаря явному превосходству противника создавшаяся в настоящий момент ситуация абсолютно аналогична ситуации, имевшей место при Фермопилах.

Потц (в ярости). Фермопилы, как известно, плохо кончились.

Шмидт (сдерживаясь). Весьма сожалею, что вы вынуждаете меня в присутствии школьника (указывает на Ценкера) объяснять вам, почему Леонид был побежден при Фермопилах. А побежден он был только потому, что предатель Эфиальт провел персов через горы. Тайно. Под покровом ночи. Вывел их прямо в тыл Леонида. В противном случае Леонид был бы непобедим. Не-по-бе-дим!

Д-р Церлебек. А разве у нас есть Леонид? Поглядите на весь этот сброд. Никакого намека на Спарту!

Потц. Есть у нас Леонид или нет, это не так существенно. А вот то, что Церковная скала расположена слишком близко к городу, это важно. Мы должны окопаться, а также обеспечить все для отступления, если не подойдут эсэсовские войска.

Шмидт. Слишком поздно вы поняли, что противник сможет использовать Тойтахскую долину как основной оперативный плацдарм. В этом заключается первая ошибка...

Потц. Если бы у нас были позиции...

Горбах. Но у нас их нет...

Потц. А это уж не моя вина...

Шмидт (возбужденно). И вы могли бы пожертвовать королевскими гробницами?

Потц. С полным удовольствием!

Шмидт. Раз и навсегда уничтожили бы возможность доказать, что древнегерманские поселения существовали еще во времена ранних кельтов?

Потц. Кому и что вы сможете доказать, если мы проиграем войну?

Шмидт. Потомкам, уважаемый коллега.

Д-р Церлебек. Может быть, господа, вы соблаговолите, наконец, заняться современностью?

Горбах. Исходя из сложившейся обстановки, я приказываю отступить к Церковной скале.

Шмидт. Вы абсолютно правы. Оставшиеся в нашем распоряжении силы мы расположим с двух сторон на высотах Церковной скалы. И когда противник приблизится...

Горбах. Мы обрушим на него огонь нашей артиллерии...

Шмидт. Сокрушительный, сметающий все огненный шквал. Я мог бы вам продемонстрировать всю эту операцию на доске... если вы снимете с меня эти идиотские веревки.

Горбах. Машник, немедленно освободите господина школьного советника. (Д-ру Церлебеку, занятому изучением окрестностей.) Вы согласны со мной, господин доктор? Господин Шмидт может быть нам крайне полезен. В конце концов он специалист в вопросах ведения военных операций.

Д-р Церлебек. Поступайте по своему усмотрению. Вы несете ответственность...

Потц. Но это же безответственный поступок!

Горбах. А вот вы, вы... (Не находит слов.) Ваше дело подчиняться... Понятно? Так!.. Господин школьный советник... сейчас вам станет легче... немножко подвигайтесь, и вы сразу почувствуете себя совершенно иначе. Пойдемте.

Шмидт. Разрешите мне дать пояснения и продемонстрировать на доске, что я имею в виду... Смотрите, вот здесь у нас Церковная гора, а здесь шоссе...

Горбах. Прекрасно, но давайте лучше рассмотрим ваш план in natura[5]. Пойдемте... Используем наш командный пункт с таким роскошным кругозором. Прошу и вас сюда, господин Потц!

Энергично ведет Потца и Шмидта в глубину сцены. Доктор Церлебек, обозревающий панораму, при появлении стратегов отходит в сторону. Он демонстративно показывает, что не хочет иметь ничего общего с распоряжениями Горбаха.

Господа могут отойти глубже, чтобы их не было видно.

Доктор Церлебек проходит мимо Машника.

Машник. Почтение, господин доктор! Прекрасный вид отсюда.

Д-р Церлебек. Не забывайтесь! Мы все еще в тисках.

Машник. Так точно, господин доктор. (Отходит к телефону.)

Доктор Церлебек, наконец, обнаруживает Алоиса, который с момента появления доктора на Дубовой горе все время поворачивается к нему спиной. Он усердно занимается стрижкой Марии.

Д-р Церлебек. Поглядите-ка, Алоис стал дамским мастером.

Алоис (поворачивается к д-ру Церлебеку, говорит быстро и боязливо). Я должен извиниться, господин доктор, я хотел прийти на проверку, но господин крейслейтер сказал, что прежде всего мы должны защищать город.

Д-р Церлебек. А вообще как самочувствие? (Вынимает записную книжку.)

Алоис (быстро). Все в порядке, господин доктор.

Д-р Церлебек. А точнее, Алоис?

Алоис. Господин доктор интересуется по поводу восстановления, так я могу честно доложить: пока еще ничего не сдвинулось с места.

Мария. Я могу это подтвердить, господин доктор!

Д-р Церлебек. А какие у тебя возникают ощущения, когда приходится возиться с такими длинными волосами?

Алоис (горячо). Мне все одно — что ее стричь, что дрова колоть. Мне даже было бы приятнее колоть дрова, чем крутиться вокруг человека, который так себя роняет, как она.

Д-р Церлебек. И все же, если ты ощутишь какие-либо изменения, если в тебе что-то шевельнется...

Алоис (горячо). Но, господин доктор, клянусь всеми святыми, ничего не сдвинулось с места.

Д-р Церлебек. Я же сказал: если! Если что-нибудь сдвинется с места, ты должен мне немедленно доложить. Но если ты от меня что-либо скроешь, то все опыты, все расходы... все пойдет кошке под хвост, если мы прошляпим проверку.

Алоис. Я не хочу, чтобы все пропало. Доктор Мозер говорил, что это делается для всего человечества, для того, чтобы раса стала еще чище.

Д-р Церлебек. А твои головные боли?

Алоис. Да... они меня еще беспокоят, особенно сейчас, когда я должен возиться с этими волосами.

Д-р Церлебек. Ага! (Что-то записывает.) И часто это с тобой случается, когда ты бываешь около женщин?

Алоис. Вообще когда я бываю с людьми. Когда я с кроликами, я ничего такого не замечаю.

Д-р Церлебек (записывает). А мочеиспускание?

Алоис. Первоклассно. Как у молодой собаки.

Горбах и остальные возвращаются. Ценкер лезет на дуб. Занимает наблюдательный пост.

Потц. А я утверждаю, что это отступление.

Шмидт. Но благодаря этому отходу мы вынудим противника занять такую позицию, которая помешает ему использовать свое численное превосходство и развернуть войска. Совершенно то же положение было у Леонида.

Потц. Плевать мне на вашего Леонида. Я отказываюсь участвовать в этой капитуляции.

Доктор Церлебек поворачивается лицом к стратегам.

Горбах (резко, явно желая угодить доктору Церлебеку). Прекратите диспут, господа. (Потцу.) Вы немедленно отправитесь вниз и вместе с Крейцлером и Грейзингом займете новые позиции.

Потц. Слушаюсь! (Направляется к мотоциклу, останавливается, поджидая доктора Церлебека.)

Горбах (д-ру Церлебеку). Такой чудесный день!

Д-р Церлебек (Шмидту). Вы помните эти прекрасные строки: «Я хочу, чтобы наступила ночь или пришли пруссаки»?

Шмидт. «И пришли пруссаки».

Д-р Церлебек. Для нас было бы достаточно одного — эсэсовцев или ночи, и мы были бы спасены. Будьте здоровы!

Горбах. Хайль Гитлер!

Доктор Церлебек и Потц уезжают. Шмидт набрасывает на доске план битвы.

(Подходя снова к Шмидту.) Упрямый парень этот Потц.

Алоис. Если все скоро начнется, господин крейслейтер, разрешите мне быстренько сбегать в город. Вам известно, по какому делу.

Горбах. Смывайся, старина! И смотри не попади французам в лапы, а то они еще примут тебя за парламентера из-за твоей дурацкой шапки!

Алоис. Слушаюсь, господин крейслейтер!

Горбах. И возьми с собой эту бабу. Нам не нужны женщины на командном пункте.

Алоис. Слушаюсь, господин крейслейтер. (Марии.) Пошли, ты, полячка! (Уходит с Марией, захватив по дороге свой рюкзак.)

Горбах. Итак, господин школьный советник, посмотрим, что вы там хорошенького нарисовали. Еще раз тщательно проверим план боя.

Шмидт. Поскольку природа, а также соотношение наших сил с силами противника создают ситуацию, точно соответствующую условиям, в которых происходила битва при Фермопилах, я буду говорить о битве при Фермопилах.

Ценкер (с наблюдательного пункта). Господин крейслейтер!

Горбах. Не вмешивайся в разговор. Помолчи.

Шмидт. Персы...

Ценкер (взволнованно). Французы...

Горбах. Что ты сказал?

Шмидт. Персы приближаются со стороны... (Запинается.)

Горбах (с биноклем, всматриваясь вдаль). Ерунда... Никакие это не французы. (Ценкеру.) Изволь лучше смотреть, а потом уже докладывай. (Возвращаясь к прерванному занятию.) Простите, пожалуйста, господин школьный советник.

Шмидт. Персы приближаются...

Горбах. Вы имеете в виду французов.

Шмидт. Я имею в виду, образно говоря, персов...

Горбах. Прекрасно, но при этом вы имеете в виду французов?

Шмидт. Я имею в виду персов...

Горбах. Господин советник, но речь идет о сегодняшнем дне.

Шмидт, О Фермопилах, господин крейслейтер!

Горбах. Да, постольку, поскольку у нас ситуация, как при Фермопилах...

Шмидт. Постольку меня касается и сегодняшний день...

Горбах. Именно это я имею в виду.

Шмидт. Итак, персы приближаются со стороны...

Ценкер (с наблюдательного пункта). Французы!

Горбах. Не болтай чепуху, парень.

Ценкер. Нет, правда, вон там, там французы!

Шмидт (нервно). Персы!

Ценкер (громче). Французы!

Горбах (снова смотрит вниз). Железнодорожники! (Успокоившись, продолжает разговор.) Железнодорожники.

Шмидт (как будто его мнение только что подтвердилось). Персы приближаются со стороны Фессалии...