Духовные беседы

Беседа 1: О совершенстве монашества и о возрождении Русской Церкви [19]

Вопрос о совершенстве Русской Церкви. Пример Христа: Он молился за всего Адама и умирал за всех людей. Монашество: отдать жизнь другим и воспринять смерть. Цель монашества — уподобление Христу в Его смирении. Ограниченное видение совершенства. Монах — носитель всего Адама. От малых вещей до восприятия всего Адама. Монашество и мученичество: жизнь по заповедям Христа. Путь возрождения в России — единение вокруг Патриарха. Проповедь совершенства невозможна в падшем мире.

Наше сегодняшнее собрание принимает особый характер в силу того, что наш дорогой гость из России теперь в конце своего посещения просил меня сказать ему последнее слово о монашестве.

Недоведомый человеком в своей глубине промысл Бога дал Русской Церкви опыт исповедания и мученичества. Гуманизм марксистского типа был беспощаден в борьбе своей с верой в Бога, и никакие жертвы, никакая любовь не могли преодолеть озлобленности гонения со стороны большевиков. Русская Церковь пережила исключительное истощание в страданиях за имя Христово. И этот факт приводит к тому, что теперь перед Русской Церковью ставится вопрос о совершенстве, исходя из извечного закона духовного: «Полнота истощания предваряет полноту совершенства». [20]

Когда предо мною поставлена задача — говорить о совершенстве, которое преследует монашество, то я должен напомнить, что об этом говорит апостол Павел: «я не мог говорить с вами, братья, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердой пищей, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах» (1 Кор. 3:1–2). «Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец. Твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр. 5:13–14). «Мудрость же мы проповедуем между совершенными» (1 Кор. 2:6). Видно, как, преподав великое и высокое учение, Апостол говорит о нем, как еще о молоке. А где совершенство? — Об этом разговор среди совершенных. Если «твердая пища» совершенных не была дана коринфянам и другим, и даже евреям, то что можем мы сказать о себе, о нашем времени? Сам Христос сказал: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12:49). Если Господь Сам о Своем учении говорит как «об огне, сведенном с неба на землю», то дерзнем ли мы говорить о совершенстве? Не удержит ли нас страх этого огня всепожирающего?

Как я понимаю положение вещей, создавшееся в мире за последние десятилетия, у нас нет иного пути, как только проникнуть в тайну учения Христа, познать Христа в совершенстве, возможном для человека. Поэтому со страхом и благоговением сделаем все же попытку говорить о монашестве как об искании действительно совершенного познания христианства.

В прошлом веке в Киеве был замечательный подвижник Парфений, друг митрополита Филарета Киевского. Получив схиму, он молился Божией Матери открыть ему смысл этой великой схимы. И, явившись ему, Божия Матерь сказала: «Схимник есть молитвенник за весь мир». Исходя из этого откровения, мы дальше будем говорить о путях к этому совершенству.

Сам Господь на Тайной Вечери сказал ученикам: «Я дал вам пример, чтобы... вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин. 13:15). А что видим мы во Христе? Я не знаю, как для других, но меня поражает и влечет именно образ Христа, восходящего на Голгофу, как Он, единый из всех людей, бывших на Земле, восхотел взять на Себя грехи всего мира, отдать Свою жизнь в чрезвычайных страданиях ради того, чтобы все мы освободились от «клятвы законной» (см. Гал. 3:13), от проклятия, лежащего на человечестве после первородного греха в раю (см. Быт. 3:17). Нося в Самом Себе всего Адама, все народы всех времен, Господь умирал за всех (см. 2 Кор. 5:14–15; Евр.2:9 и т. д.). Никто из людей, конечно, не мог помогать Ему, и в евангельском описании мы видим, что вся Его мысль была обращена только к Отцу (см. Мф. 26:39, 42; Мк. 14:36; Лк. 23:34 и т. д.). Какой вывод можем мы сделать из нашего видения Христа, восходящего на Голгофу, чтобы отдать Свою жизнь и воспринять смерть, поразившую людей, даруя им Божественную Жизнь, по словам Его: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас... Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я... не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает Господин его; но Я вас назвал друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин. 13:34, 15:13–15)? Мы видим, что перед Своим исходом на Голгофскую смерть Господь решил говорить о совершенстве Своим ученикам.

И в чем состоит наша теперешняя задача? — В том, чтобы объяснить, как люди пришли к этому образу жизни — монашеству. Монашество не есть выдумка человека: оно является категорическим императивом нашего духа после того, как к нему прикоснется Дух Святой, как к нему прикоснется огонь любви Христовой, — Любви, Которая отдает Свою жизнь для того, чтобы другие жили, и воспринимает от них смерть. И это есть воистину монашество в своей глубине наиболее совершенной, понятое так, как о нем говорит Сам Господь: «если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер и притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником... кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее» (Лк. 14:26, 9:24).

Итак, та любовь, которую проявил Сам Христос (ср. Ин. 13:1), есть совершенство. Но мы не способны к этой любви по гордости своей. И до наших дней удерживается неведение среди христиан о том, что заповедал Христос. Господь ожидает от нас «повторения» Его жизни на Земле. А ведь сколько людей противятся этому! Но если говорить до конца, то, в сущности, спасение мира было бы, если весь мир вдруг стал бы на путь подражания Христу — «отдавать свою жизнь, чтобы жили другие» (Мф. 20:28; Мк. 10:45).

Обычно в мире идет борьба за доминацию [21] над слабейшим. Через убийство, часто масс, люди устанавливают свою власть над миром, и это есть путь мира во всех веках, это есть история нашей человеческой жизни. Но доминация через физическую силу над братом отнюдь не есть проявление величия человека. Величие человека проявляется именно в том христианском устроении, о котором говорит Господь: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». И это есть конечная цель монашества — уподобление, возможно полное, Христу.

Христос, воистину безначальный Бог, в Своей Природе охватывает все сущее, что сотворено Отцом через Него и Духа Святого. В силу этого во всех формах своего проявления вся космическая жизнь составляет единое общее бытие, но в разных степенях совершенства. И подобно тому, как мы, познавая космическое бытие, усматриваем в нем бесконечное количество слоев, от невидимого глазом атома до чудной системы галактик, так и в монашестве, — которое своим конечным намерением имеет полное уподобление Христу, «Имже вся быша», — наличествуют различные степени совершенства в различных его проявлениях. И то, что несет монах в своем уме, является показателем меры его восприимчивости к Откровению, нисходящему от Бога. В монашество могут прийти люди из всех слоев населения, и потому наблюдаются разделения среди монахов, ибо различно их проникновение в небесные тайны.

Господь, пребывая с нами на Земле, говорил с народом на простом языке, полном образов из повседневной жизни, чтобы самые простые люди могли Его понять. Так, Он объяснил Апостолам: «вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах» (Лк. 8:10). Но с великим страданием мы переживаем то печальное явление в жизни Церкви, что стоящий на низшей мере понимания не может понять ни мыслей, ни молитв, ни сил, ни созерцаний, ни любви, которыми обладают лица, наиболее способные к восприятию исходящего свыше Откровения. И апостол Павел очень остро переживал в своем апостольском служении этот момент: когда те, кто менее глубоко прозревает в познание божественных вещей, свое видение признают все же концом совершенства и борются за то, чтобы остановить на их видении все строение Церкви. Вот почему говорил он о том, что «напаяет людей молоком духовным». А что превышает их, что доступно пониманию лишь совершенных, — о том он говорит только в кругу совершенных. И добавляет при этом, что «все, желающие жить благочестиво... будут гонимы» (2 Тим. 3:12) даже внутри Церкви, поскольку есть люди, которые не только отвергают совершенство, но и борются против него. И отсюда наш страх говорить о совершенстве.

Испорченная наша натура не дает нам сил последовать примеру Христа. Поэтому рождается монашество как особый вид жизни в этом мире, как стремление уподобиться Христу, умирающему на Голгофе за всех, «чтобы... рассеянных чад Божиих собрать воедино» (Ин. 11:52). Таким путем человек через хранение заповедей Христовых постепенно доходит до осознания себя Адамом. Нося в душе своей годами, изо дня в день, из часа в час, эту мысль, мы понемногу приготовляем себя к способности действительно воспринять в ее подлинном бытии заповедь Христа. Через эту заповедь мы становимся универсальными носителями всего космического бытия и Божественной жизни.

То, чего ждет от нас Господь, безмерно высоко, безмерно велико. И религия наша должна быть охарактеризована как религия абсолютного порядка. С небес сошел Христос, совершенный Бог, Творец всего сущего. И христианин, через свое послушание Христу, делается восприимчивым ко всему происходящему в мире человеческом. Странным образом, но получается так, что он, читая Откровение о падении человека, вдруг ощущает, что носит в себе этот грех, и в этом смысле он становится действительно чадом падшего Адама. Начинается монашество с очень маленьких вещей, но кончается тем, что человек молится за всего Адама, как за самого себя. Так, Господь на Страшном Суде скажет о последнем и малом человеке, что это Он Сам, осуждая тех, которые не послужили Ему, когда Он был в нужде (см. Мф. 25:31–46).

То, о чем мы сейчас говорим, превосходит меру среднего понимания: оно кажется совершенно недоступным, невозможным. Но это есть следствие нежелания действительно последовать за Христом, каким бы болезненным ни было это шествие. Многие из людей за время коммунистической революции умирали мученической смертью. Но когда нет гонения, тогда в замену мученичества приходит монашество. Так было, когда победил царь Константин и христианство стало государственной верой, когда после первых трех веков мучений за Христа наступил мир, тогда наилучшие элементы христианские ушли в пустыню. И если будем рассматривать вещи с возможностью аналогии или повторения в истории, то надо было бы, чтобы и сейчас именно лучшие вошли в монашество.

Мы здесь, маленькая группа монахов, исповедуем именно так, как я говорю, но мы не достигаем совершенства. Сам отец наш духовный Силуан пишет: «Лишь редкие минуты достигаю я заповедь Божию». [22] Впрочем, бывают моменты, когда мы приближаемся к этому совершенству на короткое время. Монашество есть прежде всего духовная жизнь того порядка, как ее нарисовал нам Господь. Если в старости моей я позволяю себе идти до этих пределов, то не потому, что сам достиг этого, но потому, что так понимаю вещи теперь, а именно: что иного пути, как только Евангелие, для спасения человечества — нет! Иного Спасителя человечества, кроме Христа, — нет!

Многие говорят так: «Но если все станут монахами, то что же: мир умрет?» — Нет, не умрет, но будет всеобщее воскресение; и история мира кончится не катастрофой, а радостным торжеством и безболезненным переходом в бессмертную жизнь.

Теперь, в конце моего слова, имея в виду все вышесказанное, я с не меньшим страхом и трепетом позволяю себе высказывать мое мнение и о том, как Русская Церковь может восстать из пепла в большем величии духовном, чем в конце синодального периода. Возрождение всего богатства Русской Церкви теперь стоит в опасности из-за того, что многие совсем не понимают, как созидается жизнь Христовой Церкви, и действуют при отсутствии действительного опыта Божественной благодати. Прежде всего, всем необходимо осознать, что действительно по благому промыслу Бога о Русской Церкви в настоящее время руководство над нею вручено Святейшему Патриарху Алексию II. Лично я полагаю, что более подходящего человека, чем патриарх Алексий II, нет в данный момент! Этот скромный человек провел десятки лет как один из ближайших сотрудников великого патриарха Алексия I и служил все время патриаршества великого молитвенника Пимена. Таким образом, содействуя ему во всех его предприятиях, мы дадим богоданному Патриарху возможность реализовать восстановление Церкви во всем ее могуществе. Пусть всякий храм, всякий монастырь, всякая школа, — все, что принадлежало Русской Церкви и было похищено, — все возвращаемое ныне государством Церкви присоединяется к всероссийскому стаду, ведомому ныне патриархом Алексием, и объединяется вокруг него. После того, как с Божией помощью удастся собрать уцелевшее материальное богатство, будем усердно просить у Бога подать нашим иерархам помощь для лучшей организации богословских семинарий и академий. И по достижении в этом плане единства всех станет возможным великий Собор Русской Православной Церкви и восстановление и исправление всего, что нужно исправить.

Недоведом для меня промысл Божий, давший мне задачу послужить великому подвижнику прп. Силуану Афонскому. Сидя у ног его, мне было дано слышать духовные слова этого избранника Божия. Наученный им, я смог написать его житие. Книга моя была принята с любовью подавляющим большинством подвижников Святой Горы и многими тысячами людей. Затем последовала моя деятельность как основателя монастыря, где идеалом стоит учение прп. Силуана Афонского. И вот, несмотря на все мои болезни и немощи физические, Господь сохранил меня до глубокой старости. Если примем во внимание мой возраст (девяносто шесть лет) и долготу моего служения в монашестве (шестьдесят семь лет), то я теперь de facto являюсь одним из старейших духовников Православной Церкви. В силу этого ныне, преодолевая свой стыд за себя самого, все-таки скажу о том, что должно было бы остаться только между Богом и мною. Более полувека и на Афоне, и на Западе я молился с глубоким плачем о спасении Русской Церкви, как и теперь молюсь за всю Церковь Православную, где бы она ни была. Говорю об этом, чтобы слышащие мои слова были снисходительными в суждении обо мне. И еще последнее дерзание мое: скажу, что Дух Божий извещает меня об истинности слов моих относительно Русской Церкви и ее богоданного Патриарха. Умоляю вас всех: послушайте слово, которое дает мне Бог и за которое вся ответственность ложится на меня! [23] Ибо только таким путем может быть спасена Русская Православная Церковь...

То, что я говорю сегодня, возможно, хотя бы в самой малой доле, повлияет на возрождение Русской Церкви. Я просил вас молиться обо мне, чтобы эту задачу я выполнил без порока. Но с вами, конечно, у меня особые отношения.

В своих писаниях прп. Силуан говорит о настоящем монашестве, которое большинству недоступно. [24] Он выражает это так: «Но это не для всех», [25] и замечает, что когда монашество служит людям внешне, — «и это хорошо, но это далеко до монашества». [26]

Скажу вам: в том слове, которое предложил вам сегодня, я дерзаю говорить о «великой тайне» апостола Павла (см. 1 Тим. 3:16). Он не сказал нам, какие беседы у него с совершенными. И по существу мое слово вам есть, конечно, дерзновение сверхчеловеческое. Но мы исходим из слов Самого Христа, что «Он дал нам пример, чтобы и мы делали то же, что Он сделал» (см. Ин. 13:15), и чтобы мы «последовали Ему» (см. Мф. 16:24). А в чем это «дело»? — В том, что Он «отдавал Свою жизнь» для того, чтобы спасти жизнь мира (см. Ин. 6:51). Проповедовать это христианство совершенное в нашем одичалом мире невозможно. Даже в монастырях это доступно только немногим.

В моей книге описывается, как меня в келье посетил один пустынник, когда я был еще в монастыре. И он поведал мне слова Христа: «Я помилую всякого человека, который хотя бы однажды призвал имя Божие. Но те, которые хранят Мои заповеди, в Царстве будут Моими друзьями. А остальных Я только помилую». [27] Я не высказал своего суждения об этом в книге, но в каком-то смысле скажу, — возможно, что это было настоящее явление Христа.

Итак, молитесь за всю Церковь Православную: будь то в Югославии, в Болгарии, в Румынии, будь то в России, в Греции, в Америке. Повсюду, где есть Православная Церковь, своим духом она возмущает мир, и против нее ведется борьба усиленная, хотя более доброго слова, чем то, которое преподносит Православная Церковь, никто другой не говорит.

Итак, вы понимаете сегодняшнее дерзновение мое? — Перед всяким из нас может возникнуть этот вопрос: «Действительно, где же совершенство?» Читая писания старца, написанные им вскоре после Первой мировой войны, мы найдем слова об этом совершенстве: «Молиться за мир — это кровь проливать». [28] О чем бы он ни писал, почти везде он в конце говорит о молитве за всего Адама... зная о том духовном состоянии, когда, по слову прп. Симеона Нового Богослова, каждый из нас должен осознать себя Адамом и носителем первородного греха... [29]

В общем идея моя сказана. И носить в себе эту идею, свято молча о ней (потому что она невыносима для людей), — это уже великое дело. Где бы оно ни было сказано, это слово, — пусть оно говорится как-то где-то вне путей мира сего, — но оно должно быть сказано. И когда это сознание, которое мы видим в Боге Иисусе Христе, становится нашей мыслью (ср. Флп. 2:5; 1 Кор. 2:16), то, значит, нам сообщилась нетварная жизнь Самого Бога. И в этом спасение человека. Говорим о полном спасении.

Может быть, это слово будет опубликовано в журнале. Я не хочу, чтобы оно было в газетах, хотя бы даже и в патриаршей. Газета все равно имеет характер «информации». А это слово, по существу, есть исповедание нашего понимания жизни во Христе и монашества особенно. И это исповедание тайны Божией для нас свято...

Странно, как все происходит и течет жизнь в мире. По существу говоря, достаточно только посмотреть на дух, каким движим бывает человек. Вот, в течение двух тысячелетий был Дух, Который говорил о Божестве Христа, и это было всем ясно. А теперь вдруг отказываются понимать Христа как Бога! Хотя слова, которые Он сказал, ясно рисуют, что был с нами Бог, а не какой-то сумасшедший фантазер.

Спасибо вам, что вы слушали. Спасибо вам за молитвы... На сегодня я кончил мое слово, и да будет благословение Божие на всех вас.

Итак, мы начинаем монашескую жизнь не с молитвы за всю Православную Церковь, где бы она ни была, а начинаем только с покаяния о нашем невежестве, о нашем неведении закона божественной жизни. Делаем маленькое дело повседневное: сажаем или собираем картошку, исполняем послушания, строим дом и так далее — так начинается. Но это — одна сторона жизни. А другая — как сказано в житии прп. Силуана: «И ходит человек сей ногами по этой земле, и руками Своими делает работу, но никто не знает, что духом он живет в Боге». [30] Итак, это — наше монашество.

Беседа 2: О риске в духовной жизни, национализме и всечеловечестве [31]

О риске свидетельства о самом себе. О Боге «ведомом». О названии книги «Видеть Бога». Вся жизнь во Христе связана с опасностью. О страхе ошибиться. Об опыте прп. Силуана и его наследии. Об опасности национализма. О благодати и богооставленности. Монашество способствует «жить все человечество». О незаметном духовном росте.

...Старец Силуан пишет про одного монаха, который сказал ему: «Я за всю свою жизнь никого не обидел, никого не оскорбил», [32] и про другого, сказавшего: «Все меня любят, потому что я всем делаю послушание». [33]

Возникает вопрос: не опасно ли так говорить о самом себе, не навлечешь ли таким путем на себя большое искушение? — Да, конечно, навлечешь! И избежать этого невозможно. Но с самого начала нашей веры Апостолы вынуждались говорить в своей проповеди о том, что они были с Самим Богом (см. 1 Ин. 1:1), такое долгое время! И конечно, всем монахам рекомендуется не говорить о таких вещах, чтобы не навлечь на себя излишнюю брань врага. Отрицательная сторона этого состоит в том, что когда вся жизнь о Христе должна быть скрыта, как научить детей и нарождающееся новое поколение учению Христа?

Сам я взял на себя страшный риск (за который уже потерпел много весьма суровых слов против себя), написав эти две книги: о старце Силуане и, еще хуже, о себе самом — книгу «Видеть Бога как Он есть». Но я решился на это перед самой смертью: я жду ее прихода уже много лет (в предисловии к книге написано об этом). Однако не было и нет иного пути на Земле, где слишком силен враг Христа, и невозможно избежать этого действия — «рассказать». Когда я взял на себя ответственность основать маленькую обитель монашескую, то в душе моей было желание передать то, что дал мне Бог увидеть на Святой Горе Афон — и главным образом через Своего угодника Силуана. Я написал в своих книгах, что стесняюсь говорить о дарованиях Бога, но что нет иного пути, как только этот. Все вы меня видите; и из всего образа моей жизни вы, конечно, убеждались, что я вовсе не претендовал на место старца, но всегда почитал себя не старцем, а только братом вашим. И кто расположен добром, тот мог заметить это во мне. Я не считал себя вправе говорить авторитетное старческое слово кому бы то ни было из вас, а рассказывал просто о моей жизни и прежде всего о жизни старца Силуана.

Так же, как и все вы, каждый из вас, я хочу поклоняться Богу, Которого я знаю, а не Которого не знаю. В Троице-Сергиевой Лавре на одном храме написано «Ведомому Богу» в противовес словам Священного Писания, где упоминается алтарь в Афинах во имя «Неведомого Бога» (см. Деян. 17:23). Этот вопрос — «Можем ли мы знать Бога, как Он есть или как Он НЕ ЕСТЬ?» — для меня не стоит в том смысле, что я христианин. А это значит, что Иисуса Христа я принимаю как Творца всего, что существует в Космосе, как нашего Бога. Если Он был с нами в нашей форме бытия и говорил на нашем языке, неужели цель Его была обмануть нас и показать Бога, как Он НЕ ЕСТЬ? Он дал нам заповедь: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8). Если я добавлю слова: «так, как Он не есть», то представлю Христа обманщиком. Значит, «блаженны чистые сердцем, ибо узрят Бога» как Он есть в Самом Себе.

И когда наш друг и сподвижник отец N. дал титул моей книге «Видеть Бога как Он есть», то моей первой реакцией было взвесить: правильно ли это богословски? И конечно, отец N. не дикий человек: он сказал вещь совершенно правильную богословски. Сама форма — «видеть Бога как Он есть» — говорит просто о нашем стремлении знать Бога, «как Он есть» (1 Ин. 3:2). Я нигде не написал: «Я видел Бога, как Он есть! Приходите ко мне!» (как некоторые в Париже истолковали мою книгу), но писал то, что мне было дано, — то есть я жил свое покаяние перед Богом в тех пределах, в каких Он мне дал. Покаяние — это великий дар! И когда я говорю с вами, как брат, а не как какой-то учитель, который восседает на кафедре, то вы, конечно, остаетесь в свободе: или принять слово, как не мое, но как предание Церкви, [34] или отвергнуть мое свидетельство, потому что видите меня, как я есть, «живьем».

Но все-таки как мог бы я исполнить то, о чем говорил в своей книге? Так, мне написал некто из облеченных высоким саном: «Вы свидетельствуете сами о себе, и Ваше свидетельство неверно». Итак, отвечая на вопрос: «Опасно ли говорить или не опасно?» — скажу: «Конечно, опасно!» Но вся жизнь во Христе все время связана с опасностью. Самая главная, первая, неизбежная опасность — это совершить грех, хотя бы в мысли.

Старец Силуан предложил мне прийти к нему после того, как меня посетил пустынник отец Владимир. И я пришел к старцу с великим благоговением. Я мысленно целовал землю, по которой ходил этот человек, и, может быть, по этой причине ни одно его слово не вызывало во мне сопротивления, но я принимал его с великой благодарностью и благоговением. И потому я решился написать о том, что в таких случаях духовник или старец открывается, может быть, до конца. [35]

Так и я, простите, многое написал в книге «Видеть Бога как Он есть». Моей идеей было дать ей название «Опыт одного православного монаха», но отец N. настоял — «Видеть Бога как Он есть». Конечно, отец N. всегда стремится к этому — видеть Бога, как Он есть. И он, и все мы отдаем себе в этом отчет... На мне лежит долг — сказать вам то, что мне было дано, независимо от того, так ли вы относитесь к моему слову, как я относился к слову святого Силуана, или нет. Я предал себя на суд всех. И сейчас не без трепета скажу вам, что я до сих пор полон страха, не сделал ли я какой ошибки в книге. Сам я, скорее, тип покаяния, чем утверждения чего бы то ни было, и не верю в непогрешимость человека, и поэтому, естественно, я ищу в книге моей, где я ошибся.

И вот вам, как наследникам моим, я предлагаю задачу: после моего ухода найдите путь растолковать, что ни в одном моем слове не было некоего ложного движения. То есть, несмотря на совершенно новую форму, которую нигде в прошлом не находим мы, эта книга полна предания православного. Я предполагаю, что терминология и все мои пояснения богословские верны с православной точки зрения.

Одна из самых важных сторон того, что я слышал от старца Силуана, — описание его молитвы, в которой он получил от Христа ответ: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». [36] Две вещи совершенно поразили меня с самого начала, когда он говорил о явлении ему Господа. Видение длилось только момент, но в этом моменте открылась вечность. Почему я поверил в то, что Христос Всечистый явился ему и говорил, а не человек или какой-то другой дух? — Потому что он, будучи совершенно простым русским мужиком, почти безграмотным, вдруг получил дух молитвы за всего Адама — вещь, которую не вмещают самые знаменитые богословы. Для меня было ясно, что Сам Господь явился ему, потому что Он передал ему Свое собственное состояние — то, о котором говорит Силуан в писаниях своих: «Господу всех жалко...». [37] И потому, я думаю, он далее пишет: «Я стал делать, как научил меня Господь... и мой ум очистился... и Дух свидетельствовал спасение». [38]

Кто-то спросил свт. Филарета Московского, гениального иерарха русского: «Как Вы познаете: книги или учения — православные они или не православные?», и тот ответил: «По духу самого писания». Читая писания старца, на каждом шагу мы встречаем «примитив» человеческого сознания и вместе с тем — самое высокое познание, скрытое в этом «примитиве». Слушая старца, я, естественно, воспринимал его слова, вникая в их догматическое содержание. И его свидетельство было для меня важнейшим из всех, которые я получил с детских моих лет от учителей, профессоров и всех, кого бы то ни было.

Я пытался говорить вам об этой жизни, конечно, в надежде, наполняющей мое сердце, что вы продолжите учение старца и его влияние. А что касается меня, то по завещанию моему, вы попытайтесь найти слова более подходящие и точные для выражения того опыта, который был следствием моей встречи со старцем. Что же увидел я в нем такого, чего не нашел ни в одном из профессоров, которых мне дано было встретить как студенту? — Ни один из них не говорил с такой простотой и с такою уверенностью в Истине.

Моим желанием было основать монастырь в духе прп. Силуана. Я до сих пор слышу от некоторых, что моя попытка имеет чисто утопический характер. Мне говорят люди: «Преодолеть в себе национализм невозможно». — «А тогда, — я думаю, — невозможно спасение». Если я националист и христианин по вере, то я суживаю Христа до этого понятия — «национальность». Понимаете, почему мне невозможно принять это сужение и почему для меня большим утешением является то, что хотя мы — маленькая группа, но нас одиннадцать национальностей! В молитве Силуана, который все время призывает молиться за все человечество от начала до конца, — конечно, нет национальности. Все эти национальные разделения стали следствием грехопадения. Мы нигде не видим проповеди христианства о ненависти. Значит, речь идет в христианской вере не об отвержении других национальностей, а о преодолении этой ограниченности через восхождение к молитве гефсиманской.

Другой вопрос: при промыслительном отнятии благодати мы должны жить так, как будто бы благодать была с нами всегда, хотя она оставила нас в ощутимой форме. Сам Силуан так сказал: «Все, чему научила нас благодать, мы должны сохранить до конца». [39] И когда таким образом мы проявим нашу верность, тогда благодать сия дается в наше неотъемлемое достояние на всю вечность. Итак, когда в первом периоде благодать учит чему-нибудь, тогда все идет легко «как по маслу»: человек всех любит, перед всеми смиряется, ни на кого не набрасывается с тем, чтоб эксплуатировать, никому не вредит, но ведет себя, как тот монах, который никого не обидел за всю свою жизнь.. Но этот монах был еще молодым — ему было лет тридцать. Я сам знал и его, и другого монаха, который сказал, что его все любят, потому что он всем делает послушание. Конечно, я не писатель, а просто кающийся монах, но теперь, вспоминая этих и, других людей, можно было бы написать огромную книгу — «Величие человеческого духа во Христе». Итак, если нас благодать учит в самом начале любить и желать сделать каждому добро больше, чем самому себе, как пишет Силуан, [40] то, когда она отходит от нас, мы должны сохранить это как образ жизни нашей, как если бы благодать была с нами. И через это хранение мы покажем свою верность даже тогда, когда становится все «больно». И тогда мы понимаем слова Христа: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16:24).

Крест Христов — многосложная вещь. Христианин не может не страдать в этом мире. Видеть тот дух, который царит в мировой жизни, — уже является великим страданием для христианина. Мир живет, имея цели свои, которые совсем не похожи на цели Христа. И мы должны жить в этом мире, чтобы все-таки совершить каким-то образом наш христианский путь. В общежитии это дается гораздо больше, чем в пустыне. Когда мы научаемся жить с другим человеком, то мы научаемся жить с миллионом подобных ему людей. Когда я знаю десять или пятнадцать человек, живущих здесь, то знаю миллионы и миллионы людей в глубинах веков прошлого и в современности: их жизнь проходит через меня. Итак, благодать учит этому; и это, как говорил Силуан, мы должны хранить до конца нашей жизни. И тогда нам будет дано спасение.

Второй период именуется «отнятием благодати в ее ощутимой форме» — когда человеку всякое христианское действие становится трудным. Этот период страшно болезненный и тяжелый, но совершенно необходимый для каждого из нас на путях спасения. Потому что в этой верности заветам Христа проявляются наш характер, наше решение, наша вера. И как Господь говорит, сначала дается благодать человеку без того, чтобы он что-нибудь сделал. Потом эта благодать отымается с тем, чтобы дать человеку проявить свою верность. И потом, когда он проявит «верность в малом», дается ему в собственность его великое богатство — вечность (см. Лк. 16:10).

В своих внешних формах монашество хранит некую простоту, «без всяких претензий», но в своем существе оно неимоверно грандиозно. Это должно остаться в душе каждого из нас. Если мы в монастыре хотим строить наше спасение, то монастырь дает огромнейшее преимущество — в том, что мы с доверием можем вести христианскую жизнь. В миру это опаснее, потому что человек неизбежно сразу делается предметом эксплуатации и рабства.

Необходимо сохранить в себе это восприятие Христа: все человечество — это единое дерево, и все мы или ветки, или листья, или плоды на этом дереве. Естественно для всякого христианина стать носителем в себе всего Адама. Всякий из нас должен стремиться к тому, чтобы жить всю историю человека от сотворения мира до последних судеб его. И тогда мы станем христианами. Я говорю об этом с дерзновением, подвергая себя опасности, как и всегда, когда идет речь об этом аспекте — универсальности христианской жизни. Вот мы опять подошли к берегам этого океана...

Без контроля проходит рост нашего сердца перед Богом (ср. Лк. 17:20). Мы не можем объяснить логически, каким образом развивается оно, начинает мыслить себя и «любить ближнего, как самого себя» (см. Мф. 22:39), — так, как говорит прп. Силуан: «Брат есть наша жизнь». [41] Мы не знаем, как это происходит, но постепенно сердце обучается этому. Мы не можем «контролировать» самих себя. Не логически, а единственно по состоянию нашего сердца мы судим о том, когда и в какой мере мы погрешили. Когда мы теряем благодать, то ощущаем это как следствие нашего действия, которое предшествовало. И как бороться с грехом — вот наша задача!

Беседа 3: Об истощании [42]

О гонении в России и привилегии страдать за Христа. Истощание — избрание Бога.

В самом начале этого века, когда я был еще малым мальчиком в школе, в то время настроение во всем мире было другое. И в России я чувствовал глубокий мир. Несмотря на это, когда молодой, но вдохновенный священник говорил детям о мучениках первых веков, Богу было угодно дать мне жить странную и неожиданную вещь — я сожалел, что живу в такую эпоху, когда нельзя страдать за Христа. И это переживание было очень сильным, хотя я был еще совсем мальчиком. И прошло десять-пятнадцать лет — в России началось гонение, страшнейшее из всех гонений в истории христианского мира. Странное действие благодати — апостол Павел говорит, что он сам «желал бы... быть отлученным от Христа» (Рим. 9:3), лишь бы спаслись его братья. И когда я переживал мальчиком это состояние сожаления, конечно, это было в Духе Святом. Христос сказал о последних временах, что многих из вас «будут предавать в судилища» (см. Мк. 13:9), «на мучения и убивать вас» (см. Мф. 24:9), «но и волос с головы вашей не пропадет» без воли Бога (см. Лк. 21:18). Итак, это событие — долгие семьдесят лет гонения — для меня было промыслом Бога. И многомиллионная Россия с глубоко благочестивым народом получила ту привилегию, о которой Апостол говорит: «вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него» (Флп. 1:29).

Говорю я сейчас в ответ на Ваше слово, чтобы сказать, что мы понимаем вас: вы живете такое же истощание, «кеноз», как и Русская Церковь. Апостол Павел говорит об истощании Христа, что, когда оно дошло до степеней, недоступных для нас, тогда Он получил Имя, превысшее всех имен в этом веке и в будущем (см. Флп. 2:9). В России мы видели полное разорение — все было разрушено, сожжено. Сорок миллионов христиан были казнены, убиты варварским образом. И как Церковь, мы видим и вас, доведенных в вашем истощании до последней капли крови. Но в том-то и дело, что в нашей христианской жизни это должно быть понято как избрание Бога. Наш Символ веры кончается так: «Чаю воскресения мертвых, и жизни будущего века». То, что было посеяно в бесчестии и в унижении, превратится в вечную славу (ср. 1 Кор. 15:43). Я знаю, что я не пророк, но у меня есть чувство такое, что эпоха переменилась: с переменой положения Церкви и христианства в России наступил перелом и на всем земном шаре. И хотя ваше положение еще долго будет трудным, но все-таки это уже возрождение, ренессанс!

Страдания на кресте распятых становится богословием и источником дарований, недостижимых для других людей. Новый святой епископ Игнатий Брянчанинов в свое время говорил, что «Крест — это кафедра наивысшего богословия». [43]

Итак, с этим сознанием мы вас встречали, и живем вас как родных, и молимся за вас в том же духе, как и за Россию, Югославию, Румынию, Болгарию и всякую другую страну, пережившую церковную катастрофу. И теперь, когда вы побыли с нами и поедете назад, я полон надежды, что ни один час вашего страдания не пройдет даром, но что именно теперь начинает из пепла воссоздаваться наша Церковь, но уже в большей славе духовной, чем в предыдущие века. И с этой мыслью, с этой молитвой мы отпускаем вас. Мы будем разделены снова географическим расстоянием, но единство в Духе не зависит от этих ничтожных расстояний.

Итак, да сохранит вас Бог и да даст вам «послужить» (см. Мк. 10:45). Господь сказал: «кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20:27). Таков характер нашего служения, и в этом смысле христианская религия отличается от всякой другой. Чем больше будем мы смиряться, тем ближе мы будем к Тому, Который «смирил Себя... даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2:8). И да благословит вас Бог. Ваши слезы не пропадают...

Беседа 4: О структуре монастыря [44]

Национализм и всечеловеческий Христос. Ограничение Христа как впадение во мрак. О неприятии монастыря из-за не-национализма. Проявление всечеловеческого сознания в монастырской жизни. Универсализм христианский и нехристианский. Дух жизни, а не дисциплина: «Беспорядок — не важно». Сознание Христа как основа структуры. Чистая молитва восхищает от мелочей. Внешней аскезы мало.

Кто видел Свет Нетварный и в этом Свете познал Христа Бога, уже никогда не сможет отказаться от познания, что Христос есть Истинный Бог, Создатель мира сего. Если Он — Создатель мира сего, «Имже вся быша», то как снизойдет наше мышление о Христе до идеи национальности, места рождения, времени, эпохи и так далее? Все века сотворены Им. Кто читает писания отца нашего Силуана, тот познает, что ему явился Христос. Ибо в сознании его всегда было все человечество: он не мог ограничить Христа и сделать Его ни американцем, ни азиатом, ни европейцем, ни африканцем. Весь мир, весь космос — это есть Его дыхание, Его творческий Ум. Молитва моя о том, чтобы всем вам, пришедшим сюда, открылось это видение Христа. И тогда прекратятся всякие мелкие страсти, тогда в духе своем каждый из вас будет носить все человечество, как отец наш Силуан: при встрече с грехом где бы то ни было он молился о спасении всего мира. И мы живем Христа как Бога-Создателя и Бога-Спасителя Мира.

Я пришел говорить сегодня о структуре нашего монастыря. Во всем я стараюсь иметь основанием блаженного старца Силуана, великого богослова. После видения Христа ему была дана молитва за весь мир как за самого себя. [45] Мы, которые раздавлены и сведены до нуля сознанием индивидуальности, не можем понять его: мы боремся за мелочи. Но надо стяжать Христа-Бога, Который равен Отцу (Ин. 10:30), Который единственно приводит нас к Отцу, и нет другого пути, как только через Него и в Нем (см. Ин. 14:6).

Хотя я говорю на русском языке, потому что мне так легче и ум мой не останавливается на искании слов, но перевести все равно надо. Трудность нашего монастыря в том, что мы хотим сохранить вселенское, «всекосмическое» видение. И на каком языке мы будем говорить об этом?! Грубо говоря, я теперь не знаю Христа ни греческого, ни русского, ни английского, ни арабского, «ни... ни... ни...». Христос для меня всё — и всекосмическое, и сверхкосмическое бытие. Перед моей смертью я умоляю вас: оставьте всякую мелочь, устремите свой ум только к этому Христу. И тогда наш монастырь будет тем, чем мы хотим его видеть: местом и школою ко спасению вечному, где мы научаемся быть подобными Ему.

Писание много раз говорит о том, что Господь умер за весь мир, за грехи всего мира (см. Ин. 1:29). И когда мы вносим ограничения в этого Христа, то теряем положительно все и впадаем во мрак. Начинается мрак ненависти между национальностями, вражда между социальными положениями и так далее.

Читайте старца Силуана, где он говорит, что в этом мире у всех свое послушание: один — царь, другой — патриарх, третий — учитель или профессор, четвертый — рабочий. [46] «И это все неважно»: [47] быть царем или быть рабочим — для старца нет разницы. Важно — кто больше любит Христа, кто «усваивает» Его, по слову Апостола: Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе (Флп. 2:5). То есть сами мы все должны носить глубоко в себе сознание, которое видим во Христе, и жить мир, как Адама, и молиться за всего Адама. Вот настоящее христианство православное! И умоляю вас: не отдайте никому этого Христа истинного, Творца всего мира и Спасителя Бога! Если вы Христа сведете до уровня национальности, то знайте, что вы во тьме. Можно видеть реальности жизни, разделяющие нас, но эти разделения могут быть преодолены человеческим усилием; а сознание Христа Бога дается Духом Святым.

Почему я говорю об этом сегодня, имея в виду структуру нашего монастыря? — Вы из опыта видите, как мало народу нас признает... За что такое отвержение? За то, что наш Христос есть беспредельный Бог? За то, что Он распинался не только за верующих, но и за всех человеков от Адама и даже до последнего, рожденного женою? За это нас отвергать? Но знайте еще то, что чем ближе мы к стопам Христа, идущего на Голгофу положить Свою жизнь за весь мир, тем меньше около нас людей.

И когда я вижу вас, несколько человек, которые пришли сюда, привлеченные духом старца, блаженного Силуана, я радуюсь глубокой радостью. Однако я буду еще более глубоко радостен и уже неумирающей радостью, если вы усвоите то, что было дано явлением Христа блаженному Силуану. Задачу нашего монастыря я понял как помощь людям, которые читают слепо «Старца Силуана», совершенно не понимая, что этот человек получил дар ипостасной молитвы и всегда молился за весь мир. Итак, это учение старца лежит в основе нашего монастыря. Тех, кто приходит сюда, умоляю: усвойте дух нашего отца — Силуана! Тогда Нетварный Свет осенит вас, и в этом Свете вы увидите божественную беспредельность и невозможность свести Христа ни до какой другой формы, кроме Бога Абсолюта, Творца мира, неба и земли.

Когда мы стоим перед задачей — создать такой монастырь, куда приходят люди, рожденные в разных странах, говорящие на разных языках, — то, конечно, практически мы имеем много трудностей. Но вы, все и каждый, помогите мне построить монастырь такого сознания! Читайте Св. Иоанна Богослова, который говорит, что Христос умер за весь мир, «за грехи всего мира» (1 Ин. 2:2)! В Евангелии самаряне сказали: «сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос» (Ин. 4:42). То же вы видите и у апостола Павла, который говорит о том, что «нет уже Иудея, ни язычника... нет мужеского пола, ни женского» (Гал. 3:28. Ср. Кол. 3:11), а «кто во Христе, тот новая тварь» (2 Кор. 5:17). Эта цель стоит перед нами.

Если мы полагаем эту мысль в основу нашего монастыря, то рождается огромное число мелких недоразумений у людей, которые отказываются от этого принципа, от нашей веры. Сколько раз я слышал о том, что кто-то из братьев или сестер недоволен тем, что служба будет на том или ином языке, вместо того чтобы сделать усилие и понять Литургию вообще и выучить языки. Тогда отпадут все мелочи. Тогда возможно будет единство наше во Христе. А иначе мы не воспримем такого Христа, как Сам Он хочет: «Видевший Меня видел Отца» (Ин. 14:9). Когда мы «видим Отца во Христе», то видим в Нем Создателя мира сего, космоса, и наше мышление сплошь меняется.

Я не встретил, чтобы кто-нибудь возражал прп. Симеону Новому Богослову, когда тот говорит, что через покаяние постепенно открываются для нас двери познаний Божественного мира. [48] Итак, путь к познанию этого Божественного мира лежит прежде всего через веру и любовь ко Христу и покаяние. Когда мы видим Христа, как Он есть, тогда мы начинаем видеть нас самих, какие мы маленькие, ничтожные грешники, и начинаем рыдать о себе. И по мере наших рыданий рождается в нас любовь ко всему миру, уничтожаются разделения, и все становится едино во Христе. Итак, из опыта нашего мы увидели, что надо носить в себе прежде всего именно это сознание и тогда уже говорить о других предметах. Иначе, если мы и соблюдем всякую внешнюю дисциплину и порядок, сознание у нас будет «иудейское». То есть: иудеи «не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху» (Ин. 18:28); они же отвергли Христа как Мессию и Спасителя мира, потому что Он пришел для всего мира, а не для них — для одних евреев. Как они откололись от Христа? — Они хотели Христа только для себя.

Я говорю сейчас с болью в сердце, но я не хочу, чтобы у вас болело сердце так, как у меня, а хочу, чтобы вы радовались тому, что вы нашли место, где мы можем свободно говорить о великом Боге нашем — Христе.

Существует так называемый «универсализм видения», который «в одну корзинку» складывает и Христа, и Будду, и Магомета, и Конфуция, и других — как великих или малых «учителей человечества». Одно время я сам увлекся этой идеей. Но мне вожделенно сознание Христа (ср. 1 Кор. 2:16), Который носит в Себе весь этот мир. И в этом — универсализм христианской персоны.

Итак, в структуру нашей жизни постарайтесь положить то, что я сейчас сказал. Слово о Христе не имеет конца, не имеет границ (ср. Ин. 21:25), и сегодня я хотел сказать несколько слов простых и понятных, чтобы нам жить по-христиански.

Научаются люди в общежитии тому, что через послушание они начинают постигать психологию других людей. Итак, научиться жить с одной матерью N. или матерью NN. — значит, научиться жить с миллионами подобных им людей, потому что среди миллиарда людей есть многие такие, как они. И так в общежитии можно превзойти всякие мелочи: царь я или столяр — это не важно. Важно сознание, что Христос есть Бог; и кто любит Его, тот в вечности будет рядом с Ним — «там, где Он» (см. Ин. 12:26).

Когда кто-либо приходит в наш монастырь, имея опыт других монастырей, у него может возникнуть идея, что у нас беспорядок и нет дисциплины. И я вовсе не хвалюсь, что у нас нет дисциплины или что у нас есть дисциплина: это — малый вопрос. Но как сохранить дух жизни — вот вопрос, стоящий перед нами...

Все дни и ночи я провожу в ожидании дня моего ухода. Я не знаю, что меня удерживает, но, я думаю, то, что вы еще недостаточно стали православными христианами и в вас живут разделения, неприязни и споры. Апостол Павел говорит, что хотя и бывают споры, в которых нажимают и преобладают, но лучше претерпеть обиду, чем обижать (см. 1 Кор. 6:7). И если у нас будет дерзновение нести немощи нашего брата (ср. Гал. 6:2), то при таком духе, конечно, останется единство. Итак, кто бы из вас ни думал, что у нас много беспорядка, помните, что это не важно! — Важно, чтобы было у нас полное сознание того, что мы в Духе Христа Бога. И тогда, как св. Иоанн Богослов говорит, между нами есть единение в общении духовном (см. Ин. 17:23). А иначе будет с нами то, что случается в миру, и особенно в образованной среде, где царит страшное одиночество. Там каждый человек, стяжавший свое мировоззрение, дорожит им. И когда его мировидение не совпадает с другими, они не могут жить вместе. Но вы «будьте как дети» (см. Мф. 18:3), которых можно смешать и они сразу начинают быть в общении.

Итак, настоящая структура внутренняя строится таким порядком: мы веруем во Христа, распятого за грехи всего мира, как воплотившегося Сына Отчего, как воспринявшего наш образ бытия, и любим Его. И когда мы хотим соблюсти заповеди Его, то будем, рыдая на каждую ночь, просить Его дать нам силу идти вслед за Ним, а не за миром сим. Мы отошли от этого мира, потому что этот мир живет во вражде, во мраке...

О главном я сказал: какое у нас должно быть настроение духовное. И тогда даже наша неорганизованная жизнь все-таки будет удобною для молитвы и для плача. А если мы введем какую-то дисциплину, если мы начнем отделяться друг от друга, потому что кому-то не нравится чей-то характер, то монастырь наш не будет иметь никакой цены. И я вовсе не хотел создавать такого монастыря, где были бы споры и мелкие человеческие расчеты...

Когда я предложил вам спросить меня что-нибудь, то из вашего ответного молчания я уразумеваю смысл слов Христа, Который сказал: «в тот день вы не вопросите Меня ни о чем» (Ин. 16:23). Когда весь наш ум обращен к Богу, то отпадают все вопросы. Вопрос только один: «Как вместить в себя этот дух и носить его?»

Устремляя наш дух к единому Богу, мы можем достигнуть состояния чистой молитвы. А когда молитва становится чистою, тогда в человеке рождается видение иного порядка: все, что он воспринял в этом мире — будь то из личного опыта или из школьного учения, — все оставляется, все «перешагивается». В состоянии чистой молитвы человек не знает ни своего возраста, ни социального, ни даже иерархического положения своего. Но он молится как вечный ум Первому Вечному Уму. И все эти мелочи — превзойдены... Когда мы вводимся в иную форму бытия, то мы живем в ней и знаем это через самую жизнь.

Силуан увидел Христа, будучи почти безграмотным солдатом. И в каком он состоянии потом? — Полвека молитвы за весь мир: «Господи, дай всему миру познать Тебя Духом Твоим Святым». [49] Но мы не можем чистой молитвы достигнуть иным путем, как только покаянием. Всякий акт, при котором мы отвергли Христа, отошли от Него, для нас становится поводом к глубокому плачу и покаянию. И через этот путь покаяния, очищаясь от всякой греховной страсти, мы вдруг становимся способными войти в область Божественного света. И тогда сразу открывается другая картина. Я вовсе не думаю за короткий час представить вам все. Есть многие аспекты в богословской сфере, о которых мы можем говорить. Но прежде всего — вы, которые пришли сюда, имейте в уме своем и в сердце своем влечение ко Христу, Который восходит на Голгофу, чтобы разрушить клятву падшего Адама — всего Адама, а не только евреев, и не только русских, или французов, или другого народа, но всего мира. И тогда ничто иное уже вас не привлечет...

И да даст Бог всем вам и каждому удержать эту настоящую веру. Не дайте никому украсть у вас это сознание! Оно дано нам Духом Святым. Молиться за весь мир и любить врагов — вовсе не ересь, как часто слышишь от людей, которые благочестие сводят к соблюдению постов или каким-нибудь другим внешним проявлениям аскезы. Этого мало и совсем не хватает. Надо переродиться в самой основе нашей...

Беседа 5: Образ Иисуса Христа [50]

О начертании образа на сердцах. Подвиг-мысль Христа — разорвать клятву Адама. Расширение сердца через заповеди Христа. Следовать и уподобиться Христу — значит изменить сознание. Опыт прп. Силуана: неистощимое вдохновение, превосходящее уставы. Вдохновение зависит не только от Бога, но и от нашего расположения. Об уподоблении Христу прп. Силуаном. О духовничестве и сердечном восприятии. Пребывать умом со Христом. Как бороться с помыслом.

Вот, предо мною сейчас довольно много присутствующих людей, но слово мое, по моей первой мысли, обращается к тем новым, молодым людям, которые пришли к нам и хотят с нами разделить труд монашеского пути. Прошу вас, имейте в виду, что слово мое сегодня предназначено для начальных монахов, а не для тех, кто уже много пережил и знает сам лучше меня. На сегодня моя идея: написать образ Иисуса Христа на ваших умах и в ваших сердцах.

«О, несмысленные Галаты! кто прельстил вас не покоряться истине, вас, у которых перед глазами предначертан был Иисус Христос... у вас распятый? Сие только хочу знать от вас: через дела ли закона вы получили Духа, или через наставление в вере?» (Гал. 3:1–2). Этими словами апостол Павел напоминает о своем намерении начертать образ Христа на умах и в сердцах галатов (ср. Гал. 4:19). Конечно, я хотел бы присутствовать тогда там, когда вдохновенный апостол Павел говорил о Христе. В послании своем он не повторяет сказанного прежде, но мы понимаем, что он зажег небесным огнем сердца галатов, так что галатская церковь стала одним из важных камней в строении христианской Церкви.

И теперь я хотел бы перед своей смертью молодым моим братьям и сестрам нарисовать на сердцах и умах их образ Христа — так, как Бог дал мне. Вы знаете выражение псалмопевца: «Разжено слово Твое зело» (Пс. 118:140). Вы видите меня в повседневности как развалину, но мне придется пользоваться словами все-таки Писания, а слова Писания как разожженный металл. Я не без страха говорю о том, что я хочу сделать, помышляя Бога-Отца, Который, по словам Самого Иисуса Христа, призывает нас к Сыну Своему. Как говорит Сам Христос: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня; и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6:44). Итак, в тех пределах, в которых Господь Бог, Отец наш, начертал и во мне образ Христа, я и дерзаю говорить вам. Как всегда, предо мною остается непреодолимая трудность говорить о Боге, потому что это — безбрежный океан. Поневоле приходится брать только некоторые моменты из святой жизни, которую дает нам Дух Святой в Церкви Христовой. И вот сейчас я во власти слова, которое говорит Церковь о Христе: «Иже в шестый день же и час на кресте пригвождей в раи дерзновенный Адамов грех». Так слова Церкви рисуют «Человека Иисуса Христа» (ср. Рим. 5:15), восходящего на Голгофу.

Один из дорогих сердцу нашему святых, епископ Игнатий Брянчанинов, подчеркивает замечательную вещь о том, что Господь, совершая сей Свой путь на Голгофу, имел пред Собою только Отца. И когда Он молился о чаше (см. Мф. 26:39; Мк. 14:36; Лк. 22:42, и др.), то Он не думал о людях, которые приготовили Ему всякую скорбь, печаль, поругание, боль, распятие, позорную смерть, а все это Он назвал чашею, которую дает Ему Отец. [51] Представляете себе, что Господь в те дни, величайшие в истории мира, думал только об Отце, и весь разговор Его был с Отцом; но подвиг Его был за всего Адама. Теперь можно мыслить о Нем как о единственном на всей Земле «Человеке».

Меня эти слова поразили, когда я услышал их в церкви. В тот момент безвидно, но все же как человека, я видел Христа, восходящего на Голгофу с этой мыслью. С какой мыслью? — Разорвать клятву, которую навлек на всю Землю грех Адама (см. Рим. 5:18; 1 Кор. 15:21–22). Адама мы мыслим как начало всего человеческого рода (см. 1 Кор. 15:45). И если Апостол говорит, что мы должны иметь те же мысли, какие мы видим во Христе Иисусе (см. Флп. 2:5), то и мы будем видеть глазами Христа весь мир во времени и пространстве, от Адама до последнего человека, имеющего родиться от жены в сей мир (ср. Гал. 4:4).

Перейдем на другой аспект. И «пример» Христа (см. Ин. 13:15), и заповеди Его, и особенно «любите врагов ваших» (см. Мф. 5:44; Лк. 6:27–28) — расширяют наше сердце и ум, и мы видим уже все человечество как единую историю, с которою тесно связана и наша личная жизнь. И если нам помогает Господь так расширить наше сердце, что мы носим в себе все человечество, то тогда получится, что мы переходим в состояние сотворенного Богом человека. Как Господь говорит в Писании: «сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26).

В свое время апостол Павел, говоря о таком Христе, Который берет на Себя грехи всего мира, тем самым зажег сердца галатов на всю жизнь и даже после смерти. Тем самым он положил основной камень и нашей жизни — и в наших сердцах должен отразиться силою Духа Святого призыв Отца, согласно со словом Христа: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец» (Ин. 6:44). То есть, чтобы по-настоящему иметь христианское сознание, мы, конечно, должны следовать за Христом, следовать с молитвою к Богу, к Духу Святому, Царю Небесному: «Прииди и вселися в ны, настави ны на всякую истину, привлеки сердца наши к горней любви, и спаси, Блаже, души наша».

До Христа и вне Христа, за всю историю мира, никто другой нас этому не учит. Я хочу сказать вам, что был такой момент, когда эти слова дошли до моего сердца «иным порядком», исходящим от Самого Бога... О, если бы мне удалось, при моем жалком ныне состоянии, которое вы знаете и видите, помочь вам глубоко в сердце воспринять этот Образ, чтобы ваша монашеская жизнь навсегда исполнилась вдохновения свыше! Вся наша жизнь становится другою: не по внешности своей — внешне ничего нет, — а только по внутреннему сознанию нашему, которое нам дается по благодати Духа Святого. Жить всего Адама — очень многим покажется какой-то философской фантазией; но, конечно, не об этой философии идет речь в Евангелии. Это — состояние Христа, Который Сам, являясь и Творцом человека, и облекшись в нашу рабскую форму бывания, действовал в некоторые моменты, «как Человек...» (ср. Флп. 2:5–7) и когда мы узреваем «такого» Человека, то естественно и в нас рождается желание уподобиться Ему; также тогда мы поймем и слова свт. Иоанна Златоустого: «Ад прият тело, и Богу приразися. Прият землю и обрете небо». [52]

Эту жизнь я назвал «вдохновением свыше». Наша беседа о сем предмете совпадает с днями, когда мы особо вспоминаем нашего духовного отца святого Силуана. Бог дал ему с самого начала монашества молитву за весь мир, за всего Адама — с глубоким плачем: большим, чем за самого себя. И опять подчеркиваю: имеется в виду «состояние» нашего духа, возможное только по действию благодати Божией, и в этом его качественное отличие от всякой философии и даже — скажу дерзкое слово — от всякой интеллектуальной теологии.

Если такое вдохновение коснется нашего сердца, мои дорогие братья и сестры, то, повторяю, это вдохновение явится неистощимым, ибо в нем заключено начало вечной жизни, и, хотя телесный состав наш будет разлагаться, вдохновение сие будет жить в нас могучим образом, мощной силой. Тогда трудно тому, что именуется унынием, прикоснуться к нам, как бы мы ни страдали. Конечно, живя общиной, мы будем иметь многие внешние ограничения, как «программу» дня, некоторый «устав», какие-то «правила» и тому подобное; но Дух, исходящий от Бога Отца, превосходит все эти формы и правила. Внешне мы все сие должны сохранить, ибо это утвердит нас, — имею в виду послушание и все другие методы воспитания монаха. Они необходимы для того, чтобы постепенно ввести нас в духовное состояние, в котором был и Сам Христос. Тогда мы увидим, что ничего банального, мелкого, ничтожного в жизни нет. У блаженного Силуана, в его очень простых и трогательных словах, говорится о монахе: «Ходит сей человек ногами по земле и работает руками, и никто не знает и не видит того, что духом он пребывает в Боге вечном». [53] И если самое важное — пребыть духом в Боге, то легко будет сохранить всякие законы, всякие внешние правила, не будучи рабом какого бы то ни было ограничения.

О, как хотел бы я дать вам понять моими словами, что я в глубине души мыслю, когда я говорю о «вдохновении свыше». Конечно, я имею в виду вдохновение от Духа Святого; но оно зависит не только от Бога. Вы, быть может, скажете: «Что за странное слово?» (ср. Ин. 6:60), но смысл его такой — Бог с человеком насильно ничего не делает. Он открывает нам образ Христа и затем оставляет нас в свободе — последовать или не последовать. В книге я написал: «Во Христе, воплощенном Логосе Отца, нам дано созерцать предвечную идею Бога о человеке». [54] Когда нам дано от Бога узреть образ человека, задуманного Богом, тогда в нас появляется духовная жажда уподобиться Христу; тогда Богу дается место в нас. И в этом смысле говорим мы, что излияние на нас благодати зависит не только от Бога, хотя только у Него эта жизнь (Ин. 1:4), но отчасти и от нашего расположения — принять или не принять.

Итак, я хотел бы вам, дорогие мои братья и сестры, особенно те, что пришли недавно, передать сие: откройте ваши умы и сердца, чтобы Дух Святой начертал образ Христа в вас, и тогда все монашеское житие наше будет как нечто совершенно неописуемое человеческим словом.

Христос и в Гефсимании, и на Голгофе жил все время мыслью об Отце, так и мы будем жить; но мы будем жить скорее Христом, а не Отцом. Они нераздельны, но с нами Христос находится еще в «деле» (см. Ин. 17:4) — как спасти нас, и мы только через Него приходим к Отцу (ср. Ин. 14:6). Духа Святого мы узнаем по тому, что Он говорит нам — Он говорит то же, что сказал Христос. А если он говорит обратное, то это уже не есть Дух (ср. 1 Ин. 2:22, 4:1–3; 1 Кор. 12:3), третье Лицо Святой Троицы. Практически наша жизнь становится христоцентричной, так что на первом плане перед нами стоит, прежде всего, лик Христа.

Итак, да благословит Господь ваш приход, мои молодые братья и сестры! Я готов служить вам до моего последнего издыхания.

Беседа 6: О прелести [55]

О встрече с понятием «прелесть». Что такое прелесть и «звезда непрелестная». Критерий непрелестной жизни: «Сподоби Господи в день сей...» В отвлеченном богословии скорее возможны ошибки. Наша цель — «Кто живет просто...». Прп. Силуан — исключительное явление: не надо себя равнять с ним. Бог видит нас, а не мы Бога. О непонимании, что есть грех, — обвинение Бога. О смирении себя и богооставленности.

Вот, я, естественно, радуюсь, когда встречаюсь с вами. Как Бог продлил мою жизнь, Ему единому известно. И до сих пор я живу каждый день непонятное состояние: как я живу, почему я живу, зачем? — Но для меня смысл в том, что я хотел бы передать вам весь мой опыт. Прежде всего положительный опыт, а не отрицательный. Он начался прежде, чем кто бы то ни было из вас явился на свет. Когда, возвратившись ко Христу, я начинал мой путь, то жил состояние ума, сердца и тела моего, в которое приводил меня Бог через молитву, — то есть состояние всего моего бытия. Тогда не было еще у меня понятия о том, что человек может ошибаться и что эти ошибки могут быть весьма трагическими и серьезными. Так, вся история человечества — ошибка Адама. Но они могут быть и малыми, едва заметными, едва отражающимися на нашем бытии земном.

Я встретился с понятием «прелесть» (греч.: πλάνη, франц.: égarement или illumination) в Сергиевском институте, когда стал одним из первых его студентов. Я впервые услышал это слово из уст митрополита Антония Храповицкого. Это был замечательный иерарх и, может быть, первый кандидат на реставрируемый патриарший трон в России, но по жребию ему не выпало стать Патриархом, и он уехал за границу, в Югославию, и стал во главе Зарубежной церкви. Митрополит Антоний Храповицкий говорил о том, что даже на Афоне некоторые старцы — в прелести.

Это было, когда во мне уже появилось желание покинуть институт и уехать в монастырь: или на Валаам, или на Афон. В то время это слово имело какое-то мистическое значение. Действительно, люди боялись впасть в прелесть, и этот страх послужил для многих причиною отклонения от правильного мышления. Люди спокойны, когда кто-нибудь напьется допьяна и делает глупости — это не значит, что он «в прелести»; но если сказать, что Нетварный Свет посетил тебя, то моментально ответят: «Ах, это прелесть!» И это был очень серьезный момент в моей парижской жизни, и не только для меня, но для многих.

Вопреки тому, что говорил этот замечательный иерарх Антоний Храповицкий, по прибытии на Афон я поцеловал землю и сказал: «Все, чему меня будут учить отцы, я приемлю. Я оставляю свой ум в положении воспринимающего и никак не судьи». На Афоне тоже были страхи впасть в прелесть. Так у меня возникла необходимость выяснить, что же, собственно, это такое — «прелесть» и как ее понимать.

Живя на Афоне, я чувствовал себя под защитой молитв отцов и Божией Матери и всех святых. Поэтому я мог спокойно рассуждать, как понимать слово «прелесть». Русское слово «прелесть» совсем другого порядка, чем греческое πλάνη, но речь идет о том же самом явлении. Разница в том, что греческий ум — философский, и он рождает богословские понятия, как философские. Например, покаяние (по-гречески μετάνοια) — это «изменение умного видения», а прелесть (πλάνη) — «заблуждение». Русские говорили о покаянии как о психическом чувстве. Это есть «сожаление о содеянном» — о том, что мы сказали или сделали, — когда мы говорим Богу: «Прости меня».

Слово «прелесть» означает то, что не исходит от Единого Истинного Бога, но вдруг нам кажется великим и святым, и мы открываем сердце наше для этой ошибки. Когда святые отцы говорят о прелести, они имеют в виду также и свой опыт. И избежать прелести мы не можем: не говорю о всей жизни нашей, но об отдельных ее случаях.

Я понял слово «прелесть» так: когда какое-то духовное явление влечет меня к себе и я открываю ему сердце мое, то потом могу узнать, ошибся ли я или не ошибся, и через покаяние возвратиться к истине...

Всякий раз, когда мы совершаем или впадаем в грех какого бы то ни было порядка и плана — ментального, сердечного, телесного, — мы были жертвой прелести. Мы совершаем грех потому, что он нас влечет.

В тропаре мучеников есть выражение «звездо непрелестная». Это слово стало для меня знаменательным. В состоянии, когда мученики отдают все свое бытие Богу, они являются как «звезда непрелестная», то есть «кругом истинная, в которой нет следов неправды».

Говорю вам об этом потому, что и до сего времени прелесть возможна повсюду — и на Святой Горе, и в Греции, и во Франции, и у нас в Tolles-hunt Knights. Но как нам убедиться, что все, превосходящее нашу меру уразумения, мы усваиваем как положительную истину? Где тот критерий, который мы можем избрать, чтобы определить, в прелести ли мы или на истинном пути? — Так, в молитве ко Ангелу-хранителю говорится: «Ангеле Божий, Хранителю мой святый, жизнь мою во страсе Христа Бога соблюди, ум мой утверди во истинном пути». И вот выход — эта молитва: «Ум мой утверди во истинном пути», или как сказано в псалме: «Дух Твой Благий наставит мя на землю праву... скажи мне, Господи, путь, воньже пойду, яко к Тебе взях душу мою» (Пс. 142:10, 8).

Об этом можно говорить много. Перейду непосредственно к тому, что для нас должно быть ограждением от падения и от уклонения на пути, чуждые духу Христа. Об этом мы молимся каждый день несколько раз: «Сподоби, Господи, в день сей, в вечер сей, в ночь сию без греха сохранитися нам». Каждый раз, когда мы впадаем в грех, мы были привлечены каким-то аспектом этого греха и совершили его в мыслях, в движениях сердца нашего, в наших действиях физических; понимать это — значит быть внимательным в течение всего дня и в течение всей ночи, чтобы не совершить греха. И это является характерным для монашеского пути...

В посланиях, которые апостол Павел посылал новоявленным христианам из бывших язычников-идолопоклонников, он раскрывал невероятно великую картину христианского понимания бытия и Бога и вместе с тем говорил о повседневной жизни людей... Так нам надлежит сочетать оба аспекта в нашем видении умном, в нашем созерцании бытия космического и Бытия Божественного, то есть тварного и Нетварного.

Как быть новоначальному монаху или новоначальному христианину вообще? Как нам провести день? — У некоторых ум влечется к отвлеченному богословию, и там возможны ошибки. Потому все внимание должно быть обращено на то, чтобы благодать Святого Духа не оскорбить какой-нибудь дурною мыслию или дурным движением сердца... на то, как избежать какого бы ни было греха каждый раз, когда мы общаемся с братом или сестрой, — прежде всего чтобы никого не оскорбить. Когда Бог содействует нам в нашем «страдании» провести день без греха, тогда приходит благодать Святого Духа: мы нашей жизнью без греха создаем в себе свободную сферу для того, чтобы пришел Дух Святой Своею благодатию. И когда Он приходит, то мы имеем живое восприятие того, чему Он нас учит. И, как говорил старец Силуан, «все, чему научила благодать с самого начала, надо хранить всю жизнь до конца». [56] Необходим период, когда Бог оставляет нас. Тогда мы в страдальческом напряжении хотим действовать так, как будто бы Бог был с нами, хотя Он отнял от нас Свое ощутимое действие...

Монах вначале ничем другим не занимается, как только тем, чтобы провести весь день без греха. И тогда приходит Дух Божий и открывает нам тайны Божественного Бытия, чего не достигает человек на путях отвлеченного богословия. Когда я говорю об этом преимуществе монашеской школы, это совсем не значит, что мое отношение к богословской науке чисто отрицательное. Нет, я этого не говорю, и в исторических условиях нашего падения это — необходимая вещь. Я сожалею только о том, что для многих из тех, которые затрачивают огромную энергию на изучение богословского предания Церкви, их интеллектуальное знание представляется как будто бы уже достигнутым совершенством. С отвлеченным богословием достигнуть совершенства невозможно. В исторической жизни власть в Церкви отдана не святым, а ученым, и в этом трагедия мира и Церкви.

Жизнь монаха начинается так, как учил этому преподобный старец Амвросий Оптинский. Он говорил: «Кто живет просто, с тем ангелов со сто, а кто мудрено, с тем ни одного». Так и я хотел бы сказать вам, что жизнь наша совсем простая. Это очень важно — никогда не надо ставить себе задачу достигнуть каких-то явных следов Божиего благоволения: чудотворения или чего-нибудь еще в этом роде. Никогда это не входит в наш план! А план наш выражается только в этом — «как бы не совершить греха». Я пытаюсь иногда говорить вам о грандиозной картине, которая открыта нам Богом в творении космоса, в творении человека «по образу Его и по подобию» (см. Быт. 1:26). Я это делаю для того, чтобы вы имели в виду не повседневную мелкую жизнь нашу, а бытие с Богом и обладание жизнью во всем ее объеме: и космическом, и Божием. Но я говорю и о том, что не надо воображать, будто мы уже там, и не надо ставить себе это целью. Наша цель — «кто живет просто, с тем ангелов со сто».

Почему я сегодня говорю так, как будто я беспокоюсь? — Да, я беспокоюсь, потому что, думая о уже бывших явлениях благоволения Божьего к нам, мы можем возбудить в себе желание ненужное, неверное, ложное, гибельное — достигнуть таких же дарований, как у старца Силуана. Поймите мою осторожность: мы находимся в опасности, потому что у нас невероятно великий отец — прп. Силуан. То, что с ним произошло, — редчайшее явление вообще в истории человечества. И если мы погонимся за теми же дарованиями, которые были у него, это будет ошибкой. Никогда не надо сравнивать себя с кем бы то ни было другим (ср. 2 Кор. 10:12–14). Как бы ни был мал-велик пред Богом всякий из нас, Бог «занимается» с каждым человеком наедине сердечного общения. Обычный путь — не тот, который мы видим у прп. Силуана. Он, как и прп. Серафим Саровский, в самом начале пережил явление Христа. А нам надо иметь другую установку: христианин должен обычно думать о том, как умереть, очистившись покаянием. И тогда явится Христос человеку в вечности...

Одна из самых больших опасностей лежит в нашей способности воображать. Когда мы живем, не надо воображать, что Бог с нами и что мы видим Его: надо осознавать, что Бог видит нас. Такой подход спасет нас от уклонений в воображение: «я пророк», «я апостол», «я святой», «я такой», «я иной». Свободные от всякого воображения о себе, мы подвизаемся, и что Бог хочет, то Он совершает без нас через нас. Говорю вам о том, как прожить, чтобы избежать прелести. И когда мы пребываем в страдальческом состоянии всего нашего бытия — и духа, и ума, и сердца, и тела; когда мы кругом страдаем, подвизаясь за то, чтобы не совершить греха, — мы сами не думаем, что мы соучаствуем в страданиях Христа... Но Бог может признать это как соучастие в страданиях Христа (ср. 2 Кор. 1:5) и может это нам приписать, следуя Своему Суждению, а не нашему. Наш путь — постоянно смирять себя, а возносить и прославлять — принадлежит Богу (ср. Мф. 23:12). Так что не нужно нам заниматься тем, чтобы «подымать самих себя куда-то за волосы». Надо жить с очень смиренным сознанием. И если Бог дает что-либо, то бывает это в такой видимой форме, которая поражает воображение человека. Однако это — от Бога, а не от нас.

Самый трудный путь — когда в самом начале дается человеку явление Бога в великом Свете. Такой человек получает как бы «инъекцию» (укол), которая уподобляет его Христу в самом мышлении (ср. 1 Кор. 2:16; Флп. 2:5), в самом восприятии жизни. Сам Он шел на Голгофу с глубочайшим страданием — совершить акт, обратный тому, что совершил Адам. И как через ошибку Адама Бог проклял этот мир (см. Быт. 3:17), так Христос Своим восхождением на Крест голгофский уничтожил эту клятву (ср. Гал. 3:13) и сделал свободным вход в Царство Бога Отца. Итак, нам надлежит одновременно носить в себе и эту картину искупления нашего голгофским страданием и воскресением, и осознавать необходимость для нас идти путем, обратным тому, что совершил Адам в раю. Тогда жизнь наша будет согласной слову прп. Амвросия Оптинского: мы «живем просто, но с нами ангелов со сто, а кто мудрено — кто воображает, что он пророк, что он святой, — с тем ни одного».

Это очень важный момент, потому что обычно в миру едва найдешь человека, который понимает, что такое грех. Господь говорил иудеям: «если вы не поверите, что это Я — Тот, Который открылся Моисею на Синае АЗ ЕСМЬ, то вы умрете во грехах ваших» (см. Ин. 8:24). Люди не могут понять, когда они грешат и когда не грешат, — это только Господь Сам открывает нам Духом Святым. Из-за этого во всем мире происходит то же, что и в раю с Адамом, когда с ним говорил Господь Иисус Христос, — Адам не хотел, чтобы его обвиняли: «Ты дал мне эту жену, и она дала мне, и я ел» (см. Быт. 3:12). Мы же будем стараться не обвинять Бога и не говорить Ему: «„От Лица Твоего исходит судьба моя“ (ср. Пс. 16:2). Чего Ты хочешь от меня?» — Господь хочет, чтобы мы уподобились Ему в Его любви. А любовь Божия — любовь смиренная.

Итак, пожалуйста, дорогие мои братья и сестры, подчеркните и запомните на всю жизнь: наша работа — все время смирять себя. Об этом Господь говорит: «смиряяй себя — вознесется» (см. Лк. 14:11). Но возносить может только Бог (ср. Иак. 4:6). А иначе получается картина, обратная нашему воображению: когда мы думаем взлететь к Богу, на самом деле мы остаемся на своем месте... А если не воображать, то Господь Сам к нам приходит. Моя задача трудная и ответственная, и я хотел бы исполнить мой долг перед вами действительно без греха. И то, что я вам сегодня говорил, пожалуйста, напишите на сердцах и умах ваших, и тогда вы будете совершать путь ваш в великом смирении и в твердости. Неизбежно будут часы, недели, годы, когда мы будем проводить время без живого ощущения в нас действующего Духа. Это важный период. Тогда мы можем проявить нашу верность в любви к Богу: не имея ощутимого действия благодати, мы живем так, как если бы она была с нами. В книге о старце Силуане я пишу о том, что он думал: «Если мы храним верно заповеди Божии, то придет время, когда благодать приходит и уже всегда остается с нами». [57]

Итак, не надо торопиться. Некоторые отцы на Афоне после сорока и более лет получали благодать большую и только тогда познавали ее, перед смертью. И это — самый верный путь. Значит, бывает так: или в самом начале дается благодать совершенства, или в середине, или в конце. И самое твердое положение — когда в конце. И будем терпеть всю нашу жизнь (ср. Мф. 24:13; Лк. 21:19; 1 Пет. 5:6), как будто мы еще только начинаем.

Беседа 7: О вечности [58]

Цель наша — достигнуть Божественной вечности. Смертная память и временное. Приготовление к вечности. Вечность как преизбыток жизни во Христе. Как живут в вечности. Вечное бытие познается полностью только по смерти. О жизни по смерти.

Когда нам приходится говорить о Боге — о Боге вечном и прежде всех веков, — всякое наше слово как бы не достигает поставленной перед нами цели. Здесь (в монастыре) мы живем и несем все трудности этой жизни с тем, чтобы достигнуть Божественную вечность.

Более семидесяти лет тому назад, будучи еще неразумным, я переживал посещение свыше. Это был особый дар Божий — смертной памяти. При смертной памяти характерно то, что всякая вещь или переживание обесценивается, если оно умирает. Всякое страдание человека — и наше, и наших братьев и сестер — теряет всякую ценность, если все будет поглощено смертью. И это так ясно! С такой силою это действует на душу, что действительно живешь отсутствие смысла жизни из-за смерти. Если все должно нестись в какую-то бездну забвения, то зачем страдать? — И так мне пришлось жить много лет. Я не боролся постоянно, а только иногда, против этой благодати, которая как бы «мешала» мне жить. Она обесценивала всякий мой труд в области искусства, она обесценивала все мои отношения с людьми, потому что эти отношения умирают, исчезают. И тогда это было так ярко: все, что не живет вечно, не имеет ценности!

Однако Христос и все Откровение Нового Завета говорит нам главным образом о вечности и о путях к ней. Нам, сотворенным из ничто, трудно мыслить о вечном. Но мы встречаемся с этой вечностью, потому что мы живем в Церкви, а Церковь есть приготовление к вечности. Почему? — Потому что есть пророчества и предсказания о нашем времени, высказанные две тысячи лет тому назад, что так будет. Значит, все наше «бывание» совершается по какому-то уже готовому плану, по какой-то программе. И в этих предсказаниях много сроков, исполнение которых отмечено историей. Значит, есть вечное. Если молитва к Богу, к Божией Матери и ко святым находит свой отклик, от них исходящий, то ясно, что они живут. Но как живут, мы сейчас не можем понять.

Когда я был терзаем смертной памятью, тогда мне приходили мысли о вечности: как мыслить вечность? Как какое-то постепенное движение, которое никогда не кончается? Так мыслят многие, даже богословы. Они говорят о нашем вечном спасении как о непрестанном восхождении к Богу — Беспредельному, Бесконечному. Но не так говорит Священное Писание. Писание говорит, что есть возможность перехода от измерений временных к вечности (понятие «измерение» уже неприложимо к вечности). И когда мы называем Того, Кто от века и прежде всех веков, — «Отче наш», это не остается без ответа. И если кому-то дано жить эти слова: «Отче наш», если ощущать, что мы дети вечного Отца, тот понимает, что мы не можем каждый раз не переживать этот «удар» вечности по нашему бытию.

В то время, когда я был еще под действием смертной памяти, у меня были наивные попытки писать о вечности. И вот я хочу прочитать вам этот наивный мой ход мысли о вечном:

«Во Христе мы имеем носителя предельных страданий и также высочайшей святости и блаженства. И в этом отличительная черта христианства. В сердце верующего сожительствуют наше тварное начало с нетварной силой Бога, наше повседневное истощание и могущество, уничижение и слава, время и вечность, боль и радость в предельном для естества нашего напряжении». [59] Это написано было в состоянии, полном энергии, которое далеко отстоит от уныния, когда ни о чем не хочется думать. «Вечность я представляю себе как непротяженный акт неописуемо богатого содержания Бытия в никогда не умаляемой полноте. Вечность — преизбыток жизни. То, что мы воспринимаем здесь как страдание и даже умирание, в Царстве Божием явится самоистощающеюся любовью — любовью совершенною, не обращающеюся на себя, любовью, объемлющей весь мир, и Бога, и Собор святых. Любовь, торжествующая видеть все сие как ее богатство: она живет как свою радость — видеть других в славе, „сияющими, как солнце“» (Мф. 13:43). [60]

И об этой вечности мы получили откровение, которое говорит, что «Бог есть Любовь» (см. 1 Ин. 4:8). В нашей земной жизни любовь является самым драгоценным счастьем и блаженством. А «Божией любви свойственна ненасытимость». [61] Много раз я встречал мысль о том, что если любовь насытима, то будет момент пресыщения. Но в том-то и дело, что любви Божией свойственна ненасытимость, что исключает пресыщение. И ненасытимость указывает на то, что это предельное напряжение не ослабляется ни на одно мгновение. «В любви Божией нет и не может быть пресыщения. Нет места и снижению или каким бы то ни было колебаниям в энергии жизни непреложной. И именно сия непреложность есть существо блаженства. И на Земле мука наша не в том, что мы болеем или сострадаем, но в том, что мы умираем от этих проявлений любви.

В грядущем Царстве Христа составным элементом явится неугасимое пламя благодарности Господу Иисусу, спасшему нас Своими страданиями... Наш восторг перед Ним перейдет в вечность. Там Его снисхождение, Его истощание, Его трагическая смерть вдруг станут проявлением беспредельной Божией любви. И в вечности мы будем жить этой любовью Христа. Там мы вечно пребудем в восхищении от созерцания всего „дела“ (см. Ин. 16:4) Христа: воплощение, бегство в Египет, благая весть о спасении, Фавор, Тайная Вечеря, молитва в Гефсимании, жажда на Кресте и умирание. Все сие в неразрывной связи с Его чудесами, беспредельной премудростью Его проповеди — всего, что Он совершил». [62]

Когда я говорил о вечности, некоторые спрашивали: «А что мы будем делать в вечности и какой смысл в вечности?» Тогда у меня вставал вопрос очень остро: «Откуда бытие?» Мы знаем как факт, что Бог есть. Мы можем констатировать, что Бытие есть, что оно подлинно. Мы пребываем в этом Бытии. Но как оно возможно, мы не понимаем и мыслим его как чистый факт. Все, что сейчас было сказано мною, превосходит наш опыт, потому что мы еще должны перейти в эту иную форму жизни, которая за гробом. И тогда мы будем знать, но без возможности сообщить оставшимся, о том, как и что совершается в вечности. Покидая чрево матери и приходя в этот мир, мы воспринимаем мысли, чувства и все прочее от тех, которые были в этой жизни прежде нас, — мы научаемся жить. Так и в вечности. Когда мы умрем, мы попадем в общество существ, которые не знают смерти и для которых ее нет. И как объяснить это другим людям, которые живут на Земле, борясь со всеми болезнями и мучаясь на каждом шагу от угрозы смерти? И остается только это удивление перед тем, что Бытие есть реальность, но откуда оно, мы не можем знать.

Итак, я говорю сейчас об этом в значительной степени потому, что я сам каждую неделю ощущаю убавление во мне жизни. Я смотрю на вас и только в некоторых случаях догадываюсь по лицу, кто это; а в других даже догадаться не могу. Я слепну, глохну и все время постепенно как бы изолируюсь от жизни. Но проходит какой-то срок, и эта постепенность меня пугает. И вот, переживая теперь этот процесс постепенного умирания, я и хочу говорить с вами. Если Бог примет мою душу так, как Он принял миллионы и миллионы других, и я буду в Нем живым существом, то моя связь с вами не прервется и вы будете в моем сердце, содержанием моей молитвы.

У нас уже было так много свидетельств о жизни после гроба. И с Силуаном столько было ярких проявлений того, что он слышит молитвы и видит нас. Многие удивлялись на Святой Горе, как скоро и точно он предвидит даже мысль нашу. Он гораздо строже со мною и «легче» с другими.

Моя мать умерла во время Второй мировой войны, в сороковых годах. Моя сестра Екатерина умирала в шестидесятых годах от рака. И другая моя сестра, Мария, была в госпитале рядом с нею, когда сама Екатерина была в коматозном состоянии от страшной боли. И вдруг Екатерина подымается от подушки и совсем ясно говорит: «Я сейчас видела маму, и она сказала, что она хочет, чтобы все мы умирали верующими». [63] Екатерина не была церковным человеком. Я не знаю, верила она или не верила, но это — факт: она сказала эти слова. И когда кончила, опустилась снова на подушки и была уже мертвая. Значит, общение с умершими возможно. Оно не просто, не легко, но, конечно, действенно.

И сколько было случаев того, что молитва за умерших меняла их состояние посмертное. Мне пришлось как-то раз совершать панихиду на могиле одной румынской дамы, близкой ко двору короля. Это было в Италии, когда я был в гостях у ее семьи. Мы молились о ней, и она была с нами в молитве. Ее могила была рядом с нами. При молитве присутствовала и миссис N. Позднее уже в Англии к миссис N. пришла некая румынская знакомая и сказала: «Я видела эту даму, за которую вы молились. Она пришла торжествующая, радостная, и совсем все переменилось». И назвала день и час нашей молитвы. Подумайте: умершая женщина смогла сообщить о том своей подруге — в тот же час! Так непостижимо связаны все эти узлы. И наша жизнь связана с Силуаном. О, какого нам дал Бог отца!..

Это все так живо. Хотя я сейчас и медленно умираю, но не знаю, когда будет это, но я устал уже жить. И пожалуйста, прошу вас, молитесь, чтобы Господь дал мне кончину мирную, христианскую, безболезненную. И тогда я буду, может быть, еще более связан с вами, чем теперь.

В моей жизни было удивление перед тем, как вечный Бог мог облечься во временную форму бывания: я говорю о воплощении Бога. Как вообще все это возможно? Но это факт, и умалить его никак нельзя. Итак, я прошу вас, молитесь за меня, а я буду молиться за вас, если мне будет дано, потому что спасение — вещь столь великая! Подумайте: если человек-персона пребывает вечно с Богом, — это так велико, что, действительно, мы можем только удивляться премудрости Божией.

И да хранит вас Господь!

Беседа 8: О принципах монашеской жизни [64]

О видении истинного критерия. Познание дается в единстве любви. О путях старца Иосифа и прп. Силуана. О смиренномудрии при богопознании. «Мы начинаем с азов». Идея единства прп. Силуана: как воплотить ее в нашей «семье». Как воспринять принцип жизни и вдохновение. Будьте «артистами». Наш Бог — живой, ипостасный.

Как всегда, предо мною безмерный океан открывающегося нам Бога! Как всегда, я воспринимаю Его мир сферически, ибо в сфере, как в круге, нет начала, нет конца: любая точка имеет то же значение. Поэтому не ждите от меня хорошо построенного слова. Сегодня я постараюсь найти способ объяснить некоторые практические пути монашеской жизни.

Я не хочу быть оригинальным. Я хочу следовать примеру бесспорных святых, представителей нашего учения: «Итак, если есть какое утешение во Христе, если есть какая отрада любви, если есть какое общение духа, если есть какое милосердие и сострадательность, то дополните мою радость: имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны; ничего не делайте по любопрению или по тщеславию, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя. Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других. Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Флп. 2:1–5). Эти слова апостола Павла точь-в-точь я готов повторить сегодня. Поэтому вы можете уследить, что ничего нового и экстравагантного я не позволяю себе. Метод мой такой. В самом начале моего афонского монашества я обратился к одному пустыннику с просьбой говорить мне о молитве, и вот как я пишу об этом. Этот подвижник, «усмотрев в моей просьбе желание услышать о великой молитве, ответил: „Будем говорить о том, что в пределах нашей меры. Беседа о том, что выше нас, может вмениться в празднословие“. Устыдился я от этих слов, но все же осмелился сказать: „Действительно, я желаю узнать о более совершенном, о том, что превосходит меня, превосходит мою меру, но это не потому что я претендую на высшее меня, нет, но потому что мне представляется необходимым иметь путеводящую звезду, чтобы проверять себя — на верном ли я пути. В древности мореплаватели ориентировались по невероятно далекой звезде; так я хотел бы иметь в духе видение истинного критерия, пусть чрезвычайно высокого, чтобы не успокоиться на том малом, что до сего времени познал я“. Тот святой муж согласился, что так мыслить не только допустимо, но и должно». [65]

Вы знаете склонность человека: едва ему что-то открылось, как он уже начинает гордиться — и при всем своем невежестве он может быть гордым. Так, имея пред собою принцип невероятно великий, что бы ни познали, мы будем смиряться. И это необходимо по первой заповеди Христа: «Блаженны нищие духом» (Мф. 5:3). В моем завещании [66] я избрал то, что я лично считаю самым высоким, самым таинственным, сердечным желанием Христа. На Тайной Вечере Он сказал: «Се, заповедаю вам, да любите друг друга... И по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 15:17; Ин. 13:35). В самом завещании, конечно, я только указал на то наивысшее, что может быть с нами по вере нашей: единство по образу Святой Троицы. Господь не оставил нам сие в виде заповеди. Однако то, что Он говорил в молитве к Отцу перед самой Своей голгофской смертью, было, как я думаю, действительно последним и высочайшим: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21). Но, зная недостижимость для нас, после падения Адама, сей последней высоты и полноты обожения, я предложил вам это как критерий, чтобы вы судили, где вы: стали ли вы действительно учениками Христа или остановились где-то на середине пути.

У нас недавно был один старец, ученик знаменитого безмолвника Иосифа на Святой Горе. Я просил его сказать слово о высокой молитве, и он говорил нам о своих методах воспитания монахов — о дисциплине молитвы, постов, послушания, о различных подвигах и прочих деяниях монаха, ведущих к тому, чтобы каждый монах стал как бы молитвой пред Богом. И это великое дело. Однако, спрашивая пустынника, я имел мысль о том, что должно присутствовать в уме и в духе нашем как видение последней цели.

Имея опыт монашеской жизни на Афоне, я проходил эту школу так, как говорил о ней этот старец. Тем не менее, встретившись с отцом Силуаном, я тогда получил настоящий ответ на мой вопрос о совершенной молитве. От отца Силуана я услышал: «А я хотел бы только смирения Христова и молиться за всего Адама, как за самого себя». [67] Те, которые знают путь вслед стопам Христа на Голгофу, в состоянии оценить это слово. Мы, как сыны Адама, должны носить в себе сознание всечеловеческое. Однако пал Адам, и мы стали неспособными воспринять эту высокую жизнь — божественную, вечную, согласно тому закону, который мы видим в Боге: «В предвечном рождении Сына Отец вложил в Него всю полноту Своего бытия» (Кол. 1:19). [68]

Тем дорогим нам братьям и сестрам, которых мы получили по дару Божию, еще надлежит достигнуть умного видения — где конец нашего пути. Почему нам нужно видение конечной цели? — Если мы имеем эту «Полярную звезду», ось мира, невероятно далекую, то знаем направление и знаем, насколько мы еще далеки от нашей цели. Тогда мы избежим нелепой вещи, которая губит многих великих людей: каковы бы ни были наши познания, каким бы глубоким ни был наш опыт, мы никогда не вознесемся в мыслях своих, никогда не испытаем самодовольства, которое есть паралич духовный и даже смерть.

Почему я тороплюсь, будучи при смерти сказать вам эти слова? — Мы живем в великую эпоху истории человечества. Не зная положительно, но мы имеем много оснований думать, что история человека на Земле стоит пред опасностью своего конца. Такие эсхатологические настроения теперь свойственны всему миру. Поэтому с вами, получившими образование мира сего, надо говорить серьезно об этом пути. Наш путь — это, с одной стороны, последнее и наивысочайшее видение: «Да будем мы едины, как Отец и Сын», а с другой стороны, сознание нашей крайней немощи, когда мы не можем сохранить даже малых заповедей Христа. Как дерзнем мы говорить об этой высоте? Лично я стою пред таким явлением: хотя это видение и безмерно высоко и далеко превосходит всякую мою мысль, для меня оно было сдерживающим началом и все время рождало во мне чувство моего ничтожества. С другой стороны, мы не можем отказаться от веры в то, что Бог, творя нас по Своему образу ради полного подобия Ему, даст нам это подобие.

Самая жизнь телесная исходит от Творца нашего, тем более жизнь извечная Божества исходит только от Него (ср. Ин. 10:28, 14:6 и т. д.), и сами мы ничего не можем сделать (Ин. 15:5). Итак, отсюда получается, что в монашестве мы начинаем с азов, наподобие школьного воспитания, традиционного во всем мире. Мы начинаем с очень примитивных по своему характеру подвигов: с послушания (отсечения своей индивидуальной воли, не могущей иметь характера потока вечной жизни в нас), с молитвы (как единственного, самого лучшего пути единения с Богом) и с других — воздержания, поста, бдения и прочее. Все направлено на то, чтобы победить греховные страсти как наследие Адама и чтобы соделать нас способными воспринимать жизнь от Самого Бога. Итак, зная последнюю высоту, не забудем, что мы в начальной школе. И когда мы соблюдаем все эти монашеские правила и стараемся провести в нашу жизнь, в наше сердце этот опыт — любить хотя бы нашу семью, как свою собственную жизнь, — то так создается в нас расположение принять уже беспредельную благодать Бога.

Откуда у меня эта идея? — От того источника, который вы все знаете: от прп. Силуана. В книге я описываю жизнь малограмотного человека-солдата Силуана, в котором Господь увидел возможность доверить ему Свое «последнее». И в то мгновение, в котором Силуану открылась вечность, ему было сообщено необычайно высокое состояние духа. Он стал молиться за всего Адама, как за самого себя. Все мы — клеточки великого тела всего человечества. Через нас проходит космическая и даже сверхкосмическая Божественная жизнь. И мы должны приготовить себя к уразумению сего, ибо тогда мы становимся подобными, отчасти, Адаму до падения и начинаем носить в себе все человечество, всего Адама, как нечто единое, созданное Богом.

Теперь я хотел бы говорить о более «скромном». Если нам недоступно или не дано то, что получил Силуан, наш ближайший отец, то что нам делать? И вот я решился предложить вам нашу «семейную» жизнь. Нас немного: двадцать с небольшим человек. Зная, что у каждого из нас одна и та же цель, попробуем все мы осознать нашу жизнь как единую семью единого человека. Господь говорил Отцу в Своей последней молитве: «да будут все едино, как Мы» (см. Ин. 17:21). И это есть состояние наше: жить нашу семью так, чтобы каждый был нашим братом, и тогда мы восчувствуем себя в Боге таким образом, что всё и все — для каждого из вас. И как во Святой Троице нет ни большего, ни меньшего, так должно быть и с нами.

Может быть, подходит психологический пример для объяснения того, что я хочу сказать, — пример матери. Мать любит своих детей и работает для них, становясь рабою. Хотя опыт жизни ее превышает опыт детей, она ни в чем не уничижает их. Если дети превосходят ее своими дарованиями, она ощущает их превосходство как свое собственное достоинство и счастье. Так же и мы должны были бы поступать по отношению к нашим братьям.

Нам всем необходимо установить себе правило жизни такое. Когда мы принимаем кого-нибудь в члены братства, мы берем на себя долг — всю его жизнь заботиться о нем, до смерти. Это не есть «просто взять и потом выгнать как-нибудь». Нет! Это есть акт, когда мы становимся родными, членами одной и той же семьи. В значительной мере это осуществляется в молитве: каждого за все братство и всего братства за каждого. Почему я благодарен Богу, видя вас в этом монастыре, разных национальностей и по background? [69] — Потому что это соответствует моей идее: «Как я могу любить всего Адама? — А вот как: я займусь маленьким делом — любить этих людей, двадцать с небольшим человек, как моих братьев и сестер».

То, что я предложил вам в моем завещании, было очень кратким. Сейчас я объясняю его, чтобы, помня высшее видение нашей цели, вы сохранили бы смирение и если и не любовь, то хотя бы доброе сердце по отношению ко всякому приходящему к нам. Тогда наш подвиг был бы действительно разумным и полезным. Я высказал вам свою мысль, как она выливается в слова, не всегда одинаковые...

Скажу вам то, что я стесняюсь всегда говорить: читайте книгу о старце и его писания! И даже то, что я написал во второй книге, читайте! Скучно: потому что это всегда выше нашего ума, подобно тому, как если читать высшую математику при незнании даже средней. Однако читайте! Тогда постепенно какие-то выражения, касающиеся самого принципа нашей жизни, войдут в ваше сознание, как входит язык матери в сознание ребенка, становясь его собственным языком. Писание Нового Завета нам дано Самим Христом, но оно становится нашим языком, нашим мышлением. Потому мы можем сказать, что если мы мыслим так же, как мыслит Христос в Евангелии (см. Флп. 2:5; 1 Кор. 2:16), формулируя Свои заповеди, то мы получаем познание через общение в мудрости этих заповедей с мудростью Самого Бога.

Что очень важно для нас? — В книге я написал, что Господь, благий Отец, открыл мне Сына Своего и я возлюбил Его всем моим существом. [70] И эта любовь превратилась в не покидающее меня (даже в моей слабости и болезни) ВДОХНОВЕНИЕ. Как бы я хотел, чтобы вы все восприняли это вдохновение! Когда попадается ученикам книга, которая не для их возраста, они очень скоро утомляются и устают. Так и вы будете уставать. Однако продолжайте! — Через повторение и увеличение опыта каждодневной жизни вы усвоите это, и характерно при этом, что нельзя торопиться в нашей жизни. Бог действует по-разному с нами. Самый редкий вид подвижников — те, кому с самого начала Бог являет совершенство. Тогда вся жизнь становится тяжким мученичеством. Человек, который вкусил любовь Бога, неизбежно и тяжко страдает в этом мире, где царят ненависть, братоубийство, эгоизм, стремление задавить брата своего, чтобы пообедать пожирнее. Все эти вещи, которыми, к сожалению, многие люди по неведению живут, причиняют нам страдания. Но не бегите от этих страданий.

Те из вас, которые готовились стать музыкантами, знают, что искусство требует всего человека. Когда я был живописцем, если спал без снов, то на утро не знал, что мне делать: ибо я должен был продолжать писать и во время сна. И когда я ночью во сне работаю, то утром встаю и иду со свежей силой и пишу то, что мне нужно. Так я много раз говорил, что хорошо быть артистом [71] по характеру, чтобы наша жизнь всегда была вдохновенною: мы можем страдать, у нас нет сил, но вдохновение где-то, как какой-то поток энергии, течет постоянно. И тогда жизнь наша не знает уныния. Так будьте все вы артистами своей жизни и храните вдохновение, потому что ничего нет во всем бытии большего, чем Христос и Его учение! Все остальное, чем гордится человечество, блекнет в сравнении с тем, что дал нам Христос. Он говорил Своим ученикам: «Блаженны очи, видящие то, что вы видите! ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали» (Лк. 10:23–24). И теперь уже «руина», я действительно никогда не был богатым человеком — я бедный, я грешная земля, — но все равно благоволил Бог дать мне место у ног великого Силуана. И то, что я говорю, хотя и преложилось как-то в мое познание (и значит как бы «мое познание»), но исходит оно из его опыта...

Чтобы лучше понять мои слова о вечности персональной, ипостасной, читайте мою статью о принципе персоны в бытии Божественном и в бытии человеческом! [72] Персона, или лучше по-гречески «ипостась», носит в себе все бытие. И чтобы выразить это, я назвал это «ипостасным состоянием», по образу ипостаси Единородного Сына Божия. Когда вы встречаетесь с этой терминологией, знайте об этом. Есть понятие Живого Бога — это Бог персональный, ипостасный. У многих философов божество становится чем-то только мыслимым, а не сущим действительно, тогда как Бог сказал Моисею: «Бытие это Я. Ты хочешь знать, что такое бытие? Это Я, и кроме Меня ничего не существует. И Я создал все» (Исх. 3:14). И это — Бог живой, Бог любви, а не отвлеченное божество, которое идет «дальше» персонального начала и которое есть «бог философов». А мы будем служить Богу Живому, доколе сами не станем ипостасью, персоной, лицом, как Христос. И вечная жизнь обетована этому лицу, этой ипостаси (ср. Ин. 14:19).

Храни вас Бог!

Беседа 9: Об организации жизни монастыря по принципу персоны [73]

Устав и персона. Молитва в церкви, в келье и за мир. О сожительстве людей. О каждодневной борьбе со грехом на пути ко спасению. О неизбежности трений. Пример Христа: как видеть конечную цель. Наша «семья» — от Бога. Прп. Силуан и святые там, где Христос.

...Если слово читается по записи, оно теряет свою жизнь. Так когда я говорю без записи, потерпите и вы мои недостатки, ибо теперь передо мною стоят две темы, чрезвычайно трудные и очень важные для всей жизни нашего братства.

Раньше и теперь я нередко слышу некоторые указания от братьев и сестер на недостатки нашей организации. И я хотел вам объяснить один из самых важных вопросов: в основании всякой организации лежит какая-то идея. Самому мне пришлось жить на Афоне, соблюдая веками установленную дисциплину. И надо сказать, что я с глубоким благоговением отношусь к традициям Святой Горы. Однако если важна традиция Святой Горы, то можно сказать, что закон Моисеев был все-таки большего значения, чем дисциплина монашеского жития даже на Афоне. И тем не менее о законе Моисеевом святой апостол Павел говорит, что никакой закон не доводит до совершенства (см. Рим. 3:20. ср. Гал. 3:11). Законы, уставы, правила могут помогать в начале, но затем они останавливают прогресс. Есть конец всякому закону. А задача, стоящая пред человеком, образом Божиим, превосходит все границы.

Помню, тридцать лет тому назад мне пришлось быть в одном монастыре около Оксфорда, и там духовный отец и игумения спросили меня об организации нашего братства. Я им сказал, что самое трудное в организации жизни монашеского общежития состоит в том, чтобы удержать единство дисциплины и вместе с тем оставить свободу для проявления персонального характера каждого из братии. Я говорю об этом персонализме, потому что Бог дал мне на пути встретить блаженного и святого отца Силуана, жизнь которого превосходила законы и традиции Святой Горы. Итак, помня апостола Павла, который гениально постиг невозможность никакого писаного закона для человеческого духа, и, с другой стороны, пример прп. Силуана, который дал мне Бог наблюдать восемь лет (частые контакты и беседы с ним оставили на мне эту печать), я не стал заботиться об уставах при организации нашей жизни. Есть какой-то минимум: скажем, надо в одно и то же время молиться, лучше в одно и то же время и питаться, так же — и в труде. А иначе — полный развал, так как очень трудно организовать вообще физиологическую жизнь человека.

Я решил исходить из данных опыта наших великих отцов, что два часа молитвы внимательной — это есть мера совершенных. Вот почему я предложил братьям два раза в сутки по два часа этой молитвы. Я вовсе не предполагал, что каждый из нас способен во все эти два часа принести молитву с умом, который ни на одно мгновение не отклонился бы от памяти присутствия Божия. Так, хотя внешне и установлено предложенное мною правило — два часа умной молитвы, — я не ждал совершенного его исполнения. Однако надеюсь, что постепенно все вы, мои братья и сестры, достигнете действительно той совершенной меры, возможной для человека. Помимо этих четырех часов умной молитвы, каждый из вас в меру своих сил может и должен молиться наедине в келье. И кроме того: каждое действие в течение дня сопровождается мыслью о Боге.

Это — не совершенная, но святая форма жизни повседневной: когда на каждый труд испрашивается благословение Божие. Каждое действие сопровождается молитвой. Пример: выходя из комнаты, можно, открывая дверь, говорить: «Покаяния двери отверзи мне, Жизнодавче. Утренеет дух мой ко Храму святому Твоему». И вот, этот простой выход, простое действие полно памяти о Боге. Так можно усовершенствовать всю нашу жизнь. Вставая с постели на молитву после короткого монашеского отдыха, можно молиться: «Господи, восставь меня, ленивого, от одра и сна моего. И даждь мне силу провести день в памяти о Тебе», и так далее.

Как бы мы ни организовывали нашу молитву, когда речь идет о совместном жительстве людей, неизбежно разных между собою, непременно будут какие-то неудобства для одного, или для другого, или для обоих. Непременно будут какие-то трения. Но урок того, как мы можем парировать этот недостаток, мы найдем в писаниях старца Силуана:

«Все хотят иметь мир, но не знают, как этого достигнуть. Паисий Великий раздражился и просил Господа избавить его от раздражительности. Явился ему Господь и говорит: „Паисие, если хочешь не раздражаться, то ничего не пожелай, никого не осуди и не возненавидь — и не будешь раздражаться“. Так каждый человек, если отсекает свою волю перед Богом и людьми, всегда будет мирен в душе, а кто любит волю свою, тот никогда не будет мирен.

Душа, предавшаяся воле Божией, легко несет всякую скорбь и всякую болезнь, потому что и в болезни она молится и созерцает Бога: „Господи, Ты видишь мою болезнь; Ты знаешь, как я грешен и немощен; помоги мне терпеть и благодарить Твою благость“. Господь облегчает болезнь, и душа чувствует Божию помощь и бывает весела пред Богом и благодарна.

Если постигнет тебя какая неудача, то думай: „Господь видит сердце мое, и если Ему угодно, то будет хорошо и мне, и другим“, и так душа твоя всегда будут в мире. А если кто будет роптать: это не так, а это нехорошо, то никогда не будет мира в душе, хотя бы он и пост держал, и много молился.

Апостолы имели великую преданность воле Божией; этим хранится мир. Также и все святые великие люди терпели все скорби, предаваясь на волю Божию.

Господь нас любит, и потому мы можем ничего не бояться, кроме греха, потому что из-за греха теряется благодать, а без благодати Божией враг погонит душу, как ветер гонит лист сухой или дым.

Надо крепко помнить, что враги сами пали гордостью и нас всегда стараются толкнуть на ту же дорогу, и многих прельстили они. Господь сказал: „научитесь от Меня кротости и смирению, и обрящете покой душам вашим“ (см. Мф. 11:29).

О, милостивый Господи, даруй нам мир Твой, как Ты дал мир Святым Апостолам: „мир Мой даю вам“ (Ин. 14:27).

Господи, дай и нам насладиться миром Твоим. Святые Апостолы получили мир Твой, и на весь мир излили его, и, спасая народ, не теряли мира, и он в них не умалился.

Слава Господу и Его милосердию, что Он много нас любит и дает нам мир Свой и благодать Святого Духа.

Как сохранить мир душевный среди соблазнов наших дней?

Судя по Писанию и по характеру народа нынешнего, мы живем последнее время, и все же надо сохранить мир душевный, без которого нельзя спастись, как сказал великий молитвенник земли Русской преподобный Серафим. При жизни преподобного Серафима, за молитвы его, Господь хранил Россию; а после него был другой столп, достигавший от земли до неба, — отец Иоанн Кронштадтский. На нем мы остановимся, он нашего времени, и мы видели его молящимся, тогда как других мы не видели.

Помним, как после Литургии, когда ему подали лошадь (экипаж) и он стал садиться, окружил его народ, ища благословения, и в такой сутолоке душа его непрестанно пребывала в Боге, и в такой толпе он не рассеивался и не терял душевного мира. Как же он достигал этого? — Вот наш вопрос.

Он этого достигал и не рассеивался, потому что любил народ и не переставал за него молиться Господу:

„Господи, даруй мир Твой людям Твоим.

Господи, даруй рабам Твоим Духа Твоего Святого, чтобы Он согревал сердца их любовью Твоею и наставлял их на всякую истину и добро.

Господи, хочу, чтобы мир Твой был во всем народе Твоем, который Ты возлюбил до конца и дал Сына Твоего Единородного, дабы спасти мир.

Господи, даруй им благодать Твою, чтобы они в мире и любви познали Тебя, и возлюбили бы, и сказали бы, подобно Апостолам на Фаворе: „Добро нам, Господи, быть с Тобою““ (см. Мф. 17:4).

Так непрестанно молясь о народе, он сохранял мир душевный, мы же теряем его, потому что нет в нас любви к народу. Святые Апостолы и все святые желали народу спасения и, пребывая среди людей, пламенно молились за них. Дух Святой давал им силу любить народ; и мы, если не будем любить брата, то не сможем иметь мира.

Пусть каждый подумает об этом.

Слава Господу, что Он не оставил нас сирых, но дал нам на землю Духа Святого. Дух Святой учит душу неизглаголанной любви к народу и жалости ко всем заблудшим. Господь пожалел заблудших и послал Сына Своего Единородного спасти их; и Дух Святой учит такой же жалости к заблудшим, которые идут во ад. А кто не стяжал Духа Святого, тот не хочет молиться за врагов.

Преподобный Паисий Великий молился за своего ученика, который отрекся от Христа, и, когда он молился, явился ему Господь и говорит: „Паисие, за кого ты молишься; ведь он же отрекся от Меня?“, но Преподобный продолжал жалеть своего ученика, и тогда Господь сказал ему: „Паисие, ты Мне уподобился любовью“». [74]

И дальше наш блаженный отец будет говорить о том, что надо любить и жалеть врагов и молиться за весь мир, за всего Адама. Это как раз и есть то, о чем я хочу говорить вам, прежде чем кончатся мои дни. Это есть то, о чем я пишу в неловких словах относительно принципа персоны в человеке. И это есть то, о чем меня спросили в том монастыре около Оксфорда: как сочетать дисциплину монашеской жизни, повседневный труд, послушание и все другие нужды?

Этот пример, который дал мне Господь наблюдать перед моими глазами — человека, который достиг этой меры, [75] стоит предо мною всегда как цель для всех и каждого из нас. Но путь к сему лежит через терпеливую и упорную борьбу со всяким проявлением в нас греха. В нашем правиле молитвенном мы несколько раз на богослужении в церкви слышим слова: «Сподоби, Господи, в день сей, или в вечер сей, или в ночь сию без греха сохранитися нам». Так вся забота наша о том, чтобы возможно меньше совершали мы грехов. Как бы мы ни жили, в нас остается некая тень несовершенства. Но все-таки жизнь в этой заботе приготовляет нас к получению благодати от Бога, когда человек молится за все человечество, как за самого себя. И это — мера Божественного совершенства. Мы можем наблюдать ее в писаниях отца Силуана. Надо организовать жизнь так, чтобы обеспечить духовный прогресс до тех пор, покамест не придет от Бога извещение как свидетельство Духа о спасении нашем.

Итак, когда вы видите какие-нибудь недостатки в организации нашей жизни, не думайте, что игумен или духовники монастыря не знают об этом. Они знают, но нет возможности при организации жизни совместной устранить всякие трения. Однако что делать для того, чтобы все-таки уменьшить эти трения? — А вот что: надо закрыть глаза на многие неловкости и трудности повседневной жизни и думать день и ночь о нашей конечной цели — о спасении. Итак, будем все время иметь перед собою образ Христа, который восходит на Голгофу с тем, чтобы разорвать стальной обруч проклятия человечества за грех Адама.

Конечно, все сие превосходит нашу силу, но если я позволяю себе сегодня говорить об этом, как и в другие дни, то что толкает меня на это? — Не будьте строги со мною, но я хочу всегда и во всем иметь «пример» в нашем Господе и Боге Иисусе Христе. В Евангелии от Марка говорится о случае, когда некий отец привел к Апостолам сына своего — малыша, одержимого бесом. Но Апостолы не могли помочь ему, и бесноватый мальчик оставался по-прежнему больным. Тогда этот отец дерзнул обратиться к самому Христу и сказал Ему: «Вот, мое несчастье — у меня сын болен. Исцели его Ты. Я привел его к Твоим ученикам, и они не смогли этого сделать». И Господь тогда говорит: «О, род неверный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?» (Мк. 9:17–19). Из этих слов видно, как Бог Господь был опечален тем, что Его ученики не смогли сделать этого дела. Он торопился пойти на Голгофу и потому говорит: «Доколе Я буду с вами? Мне нужно сделать более важное дело». Так каждый из нас пусть будет носить в себе сознание, что перед нами стоит более важное дело, чем всякие мелочи повседневной жизни. И это — один из образов борьбы за совершенство.

Каждый день, каждую ночь, на каждом богослужении в храме повторяйте молитву вашу о всех и каждом из членов нашего братства. И тогда дух ваш будет вырастать и все мы будем жить как единая семья братьев и сестер. Вместо устава писаного требуется, чтобы наше сердце расширилось до тех пределов, когда мы заботимся о каждом из наших братьев и сестер. Для нас самих невозможно пойти к Богу, но Богу возможно прийти к нам, когда мы приготовляемся в этих малых размерах монастыря. Мы лежим на земле грешные, извращенные, но Он может снизойти до нас и освятить нас. Уподобиться Христу во всем: в мышлении, в реакциях, в поведении, — это есть совершенство для человека. Если воплотился Сын Отчий, то это ясно, что жизнь Христа, весь облик Его есть откровение для нас о предвечной мысли Бога о человеке. И тогда жизнь наша становится полною смысла, полною благословения Божия...

Беседа наша кончается, но я надеюсь, что вы будете внимательны к этому слову, потому что мы собрались здесь из самых разных стран мира и все по-разному воспринимаем жизнь. И как нам, исходя из нашего греховного состояния, возможно прийти ко Христу? — Скажу вам: у каждого из нас должна быть мысль, что семья наша не случайное собрание, а дана нам от Бога. И эту семью мы должны полюбить. Все мы столько лет причащаемся от единой Чаши, молимся одними и теми же словами, имея пред собою образ Христа и Его заповеди! Конечно, мы должны совершенствоваться и прийти (вот, страшно мне говорить об этом!) в состояние, которое мы видим у Силуана.

И благодарите Бога, что нам дал Господь такого великого отца. Читайте почаще его слова! Помню, я получил несколько писем со Святой Горы Афон и из других мест от людей, которые писали мне, что книга старца Силуана у них была рядом с Евангелием и они читали ее каждый день. Если люди имели только писания старца и так поступали, то мы имеем теперь его икону в иконостасе рядом со Христом — по слову Господа: «где Я, там и слуга Мой будет» (Ин. 12:26). И вот, в иконостасе и на фресках — Бог и все, которые подобны Ему: и Матерь Его Святая, и Креститель, и Апостолы, и все наши отцы...

Я еще предложу вам мое неловкое слово, чтобы нам быть вместе и жить единой идеей.

И да благословит вас Господь!

Беседа 10: Как проводить Великий Пост [76]

Как провести Пост в видении конечной цели. О голгофской победе Христа. О великопостных богослужебных текстах. О живом предании Церкви. О различной выдержке у каждого. Радость выдерживается недолго. О некоторых деталях Поста. О Прощеном Воскресенье. Как препобеждаются искушения. Древо познания и разделения среди людей. Убавить себя велико пред Богом — как привлечь благодать. Апокалиптические настроения. Единство в Бытии как обожение. О молитве прп. Ефрема Сирина.

Сегодня и вчера у меня болит сердце, и странным образом болит... И я молил Бога: «Не сейчас. Дай мне завершить дело жизни моей». И вот, в завершение дела жизни моей, я начну беседовать с вами о том, как провести Пост.

Я говорил вам уже о моем методе, который советую вам усвоить. Метод этот такой: увидеть нашу конечную цель и к ней идти, начиная с азов. Что касается Поста, надо поставить себе тот же принцип, но в уменьшенных масштабах. Надо понять, что пятьдесят дней Поста предложены нам для приготовления к восприятию воскресения из мертвых. И мы построим так видение свое: теперь начинается подвиг. Наше вдохновение умножается при мысли о том, что сотни миллионов людей-христиан будут хранить сей Пост. Путь к воскресению для самого Бога воплощенного лежал через страдание. Тайну страданий мы поймем лишь после. Вначале мы принимаем это как условие нашего роста в Боге, как условие нашего развития для восприятия Слова Божия и усвоения путей Его в деятельной жизни.

Итак, мы составим себе такую картину на Великий Пост и будем видеть, как один Человек на Земле решил, в Самом Себе, пойти на Голгофу и разорвать железный обруч проклятия за Адамов грех, претерпеть положительно все, на всей Земле никем не понятый, никем по-настоящему не воспринятый. И когда Он завершил это «дело» (см. Ин. 4:34, 17:4), то сказал: «Дерзайте, Я победил мир» (Ин. 16:33).

«„Одним человеком грех вошел в мир“ (Рим. 5:12) — говорит апостол Павел, — и единым Человеком приходит спасение». Если перед нами будет стоять такая цель, то мы воспримем Великий Пост как святой период в жизни целого года. И когда мы с радостью несем телесный подвиг воздержания от пищи, то это не разрушает нас, а помогает во всех планах: и в духовном, и в физическом.

Правда, я теперь на старости лет могу сказать, что у меня отнято это наслаждение Великого Поста. На Святой Горе, живя в монастыре, который был самый бедный и самый трудный в смысле поста, я переносил Великий Пост с радостью и легко. Теперь я этого сделать не могу. Я лишен этого благословения и счастья.

В гениальном создании годового круга богослужений этот Пост занимает исключительное место. Службы Великого Поста, куда в значительной мере входят тексты из Ветхого Завета, являются учением, выраженным часто с невероятно высоким даром поэзии.

Для примера приведу ирмосы канона, который будет петься: Помощник и Покровитель бысть мне во спасение, сей мой Бог, и прославлю Его, Бог Отца моего и вознесу Его, славно бо прославися. Вдохновляющие слова, заключающие в себе великий смысл — тот, что мы называем Преданием.

Живое Предание прежде всего сказывается в духе жизни. Учение догматическое приходит позднее. Сначала сердце любит Господа и идет вслед Ему, «куда бы Он ни пошел» (Откр. 14:4). А потом добавляется постепенно несравненное наслаждение постигать пути спасения сего мира... Итак, повторяю вам, покамест это не вкоренится в ваши сердца и в ваши умы, что такой путь есть путь спасения.

И хотя это так, в наше время, к сожалению, выдержка наших организмов, с детских лет потрясенных в плане нервной системы, страшно уменьшилась. В прежнее время много было подвижников, которые могли без еды проводить недели, месяцы, подражая воздержанию Христа, Его посту в пустыне сорок дней перед выходом на проповедь (см. Мф. 4:2). Теперь это сравнительно редкое явление среди подвижников. Причем отмечаю с болью в сердце одно весьма жалкое явление: по соображениям медицинского порядка люди способны выносить пост, но ради Бога ничего не идет — потому что есть какой-то дух, который препятствует всякому делу в следовании Христу.

В прежние годы в монастыре те, кто мог, воздерживались до пятницы или даже до субботы. Но это было не для всех. Первый день вообще кухни нет. Начиная со второго дня готовится чай. Некоторые три дня не ели. Некоторые только два дня. Причем странное явление: первые дни очень тяжело даются. На второй день, во вторник, начинает кружиться голова. После этого, в среду, возможен перелом и облегчение поста для организма. Но для больных невозможен даже один день поста в силу их болезни.

На Афоне первый день Поста для многих был тяжел, потому что там были крепкие мужики. Выделения желез для пищеварения, не находя товара в желудке, начинали разрушать самый желудок. В таком случае надо им было в понедельник что-то есть, чтобы не повредить здоровья. Итак, я не готов сейчас перечислять всех вариаций органических, кому что нужно и кому что возможно. И мы держимся такого метода: не обязательно воздержание полное в течение всей недели; не обязательно даже до среды, до первой Литургии Преждеосвященных Даров; не обязательно даже и первый день провести совсем без пищи. Пусть каждый изберет по силе своей. Пусть каждый добровольно идет на тот подвиг, который перед нами открывается. И так они в состоянии будут пройти Пост без того, чтобы потерять настоящую его цель — встретить в нашей плоти тленной благодать Воскресения.

Каждый год вам будет дано переживать парадоксальную вещь: Пост, со всеми подвигами плача, покаяния, бдения и так далее, мы можем выдержать пятьдесят дней. А Пасху — радость пасхальную — мы можем переживать очень короткое время, и потом у нас нет сил на радость. Казалось бы, естественнее наоборот: Постом — сокрушение, а затем — восторженная радость Воскресения, которая оживляет человека!

Итак, я не предполагаю говорить вам о деталях организации Поста. У отцов Церкви записаны некоторые характерные черты, как проходит Пост. Но, считаясь с тем, что это трудно, мы делаем так: первую, четвертую и седьмую недели Поста мы практикуем большее воздержание, чем в остальные. Так как тело наше может быть разрушено бездействием, в церковной практике рекомендуются земные поклоны. И такие поклоны днем и ночью человек кладет, чтобы тело пребывало в движениях и в напряжении. Иначе для молодого тела отсутствие движений становится невыносимым и разрушительным. Поэтому в Церкви читаются молитвы с земными поклонами. Это, с одной стороны, выражение нашего смирения в покаянной молитве, а с другой — это физические движения, необходимые при отсутствии работ.

Апостол Павел говорит: «Кто не трудится, тот и не ест» (1 Тим. 5:18: «трудящийся достоин награды своей»). А в письме экзарху митрополиту Николаю я однажды написал: «...А мы, как и во всем, теперь изменили и это: кто не ест, тот не трудится». Когда не дают пищи, то не требуй работы! Нам Бог дал особую привилегию: мы свободны определять для себя наши условия. Мы не богаты помещением. У нас действительно не хватает места для удобного жилища. Но все-таки, если мы храним заповеди Христа, благодать не оставит нас. И когда благодать не оставляет, то молитва идет с успехом во всех условиях: и в труде-работе, и наедине в келье, и в храме. Итак, я вам сказал в немногих словах о предстоящем Великом Посте.

Вернусь снова к тому же, чтобы лучше отпечаталось в вашем сознании то, что я считаю принципиально необходимым: иметь конечную цель и к ней стремиться. Тогда мелкие стороны нашей повседневной жизни будут проходить без особого потрясения для нашего организма и для нашей психики. И это не только на Пост, но и после него и всегда, на всякий день: нам нужно помнить о цели и смысле нашего пребывания здесь. Мы собрались вместе, чтобы в едином духе любви ко Христу следовать вслед стопам Его, поддерживая друг друга. Помните, как в Евангелии написано: «Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, на достаточной дистанции, а они (ученики) ужасались и, следуя за Ним, были в страхе» (Мк. 10:32)? — Так и мы будем со страхом следовать за Христом весь этот Великий Пост, чтобы потом пение «Христос Воскресе» вырвалось как «избыток жизни» (см. Ин. 10:10) в нас. Очень хороший обычай — петь пасхальное славословие в воскресенье вечером в Прощеное Воскресенье.

О Прощеном Воскресенье надо сказать несколько слов. Чрезвычайную важность имеет этот день, когда мы искренно просим друг у друга прощения. Когда это прощение дано с обеих сторон, то душа чувствует себя свободной и полна мира. И это условие свободы и мира страшно облегчает Пост... И к этому дню приготовьте себя, чтобы выбросить из сердца и ума всякую тень раздражения против брата...

В самом начале Поста будут петь об Адаме, изгнанном из Рая, и это имеет значение. В историческом порядке позднее будет воспоминание о грехопадении Адама и решение Христа разорвать проклятие. В этом гениальном строении всего годового круга богослужений — в этой сумме богословия, молитвы и учения, которые представляют из себя книги Великого Поста, — все Предание написано, но всему дана форма молитвы, так что богословие становится содержанием всех молитв наших...

Вы простите меня: я сейчас говорил о деталях нашей жизни. Главную же цель я выразил вам в моем завещании. И умоляю вас забыть о моем ничтожестве и сохранить сие завещание. Я сказал там, что это нелегко. Однако каждый раз в подобные дни, как и в грядущее Прощеное Воскресенье, мы будем совершать этот подвиг и забудем все раны, нанесенные нам в жизни! И когда мы от сердца простим всем братьям нашим все, что накопилось в повседневности, полной труда, недоумений, теснот, лишений, то все это выбрасывается и дух наш освобождается и обретает свободу прощенного человека, избавленного от всех последствий греха и вдохновленного новой надеждой.

Не надо удивляться, что рождаются недоразумения в жизни, особенно Постом. Но надо научиться препобеждать эти трудности, чтобы исполнить закон Христа, Который сказал: «прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши» (Мк. 11:25). Тем самым, прощая грехи брату нашему или сестре нашей, мы входим в процесс спасения всего человечества. Каждый раз, когда появляются искушения или трудность какая (ибо невозможно избежать трений вследствие ограничений нашей плоти), надо непременно препобеждать это, и в этом проявится мудрость.

Одна из возможных мыслей: «а от дерева познания добра и зла не ешь» (Быт. 2:17) — потому, что это повлечет за собою разделение всех людей. Первое страшное преступление — «Каин убил Авеля» (см. Быт. 4:8) — было в самом начале дней человеческой жизни. Силуан, наш блаженный покровитель, говорит, что «так началось». И Адам плакал о том, что все человечество будет жить в раздорах, войнах, взаимных убийствах, взаимных притеснениях и так далее, — что все пойдет против закона любви. [77]

Какое приготовление предлагает нам старец Силуан для восприятия Пасхи? — Чем сильнее в нас Дух, тем легче мы забываем всякую рану и прощаем всякое оскорбление, нанесенные нам братом, и тем богаче будет изливаться на нас радость вечной жизни. Убавить себя — есть великий акт духовный перед Богом. Сам Господь умалил Себя (см. Флп. 2:8). И мы читаем у нашего отца Силуана слова: «Благодать в меньших живет, а не в больших». [78] Так дал ему познать Господь: чем больше смирится человек, чем больше он идет на подвиг обнищания — тем выше он становится пред Богом и тем больше его способность воспринять великую благодать (Лк. 14:11).

Наивно было бы думать нам, что как собрались мы, — есть человеческое дело: Сам Господь собрал нас. И если Господь собрал нас, будем подражать старцу Силуану. Он по праздничным дням в начале монашеской жизни служил в трапезе отцам и братьям и думал о том, какое блаженство дано ему: «служить тем, которых любит Господь». И однажды, как он пишет, служа братьям в трапезе, он вторично испытал благодать явления Христа. [79] И так как по закону духовному эти высшие состояния человеческое тело не выносит, то они даются один, много два раза в жизни, [80] и потом они остаются как память и как знание в форме памяти в нас, но реально сила благодати отступает. Прп. Макарий Великий говорил, что отнятие благодати необходимо, дабы человек продолжал свою земную жизнь и деятельность... [81]

Вы все с любовью слушали меня и постараетесь исполнить все сие в этом Посту. Почему я говорю: «в этом Посту»? — Потому что странным образом сейчас царит напряженная атмосфера в мире. И у верующих и у неверующих на устах все время есть слово «апокалипсис», «апокалиптические события», «апокалиптические ожидания». В какой форме придет конец, мы еще не знаем, но в нынешнем году это напряжение больше, чем было раньше. Попробуем этот Пост сделать постом борьбы за то, о чем я вас умолял: за единство, которое будет единством по образу Святой Троицы.

Почему молитва Иисуса Христа к Отцу перед самой смертью голгофской заключала в себе прошение о том, чтобы единство, которое существует в Бытии Самого Бога, было дано нам? — Это высшая форма обожения человека. И думать, что оно может осуществиться без боли, без распятия, — наивно. Большим страданием, терпением всех унижений и всех неправд мы выигрываем дар благодати всеобъемлющей любви. И тогда мы познаем Бога, как Он есть, то есть — как «любовь» (см. 1 Ин. 4:8).

Вот это нам надо жить. Я мог бы говорить с вами долго о странном явлении: люди не замечают своих ошибок и судят другого человека. Так разрушается единство. Берегитесь всякой мысли против брата или сестры, потому что каждая мысль вносит трещину в стены крепости. Это совсем не малая вещь! Потому что, когда мы помышляем плохо о ком-нибудь и после выходим из своей комнаты и встречаем этого человека, следы этой дурной мысли действуют. И тогда другой человек отвечает в силу этого явления тем же. И никогда нельзя узнать, кто первый «начал». Потому мы молимся: «даруй мне зрети моя прегрешения». Отсутствие этого видения приводит к тому, что всякий человек думает, что он прав, и не замечает своих ошибок. Это даже иерархи делают и все мы. Так что берегитесь каждой дурной мысли у себя дома, и тогда дом наш устоит и мы спасение получим. А если мы будем прощать себе наши грехи, не понимая брата, тогда все развалится.

Недавно был у меня один молодой человек, у которого произошел конфликт с его женой. А у них двое детей. И я говорил ему: «Смирись, и тогда избежим трагического распада семьи. И дети малые будут спасены от трагической формы жизни для детей, у которых разделились родители». Так и в нашей семье: будем бежать как от огня, как от яда змеи всякой тени распада. Будем строить нашу жизнь, чтобы действительно спасаться нам и чтобы усвоить тот дар Бога, который мы имеем в нашей свободе духа, — собраться и жить единой семьею.

Простите меня. Я говорю от сердца больного, и много говорю нескладно. Однако все-таки вы послушайте мое слово и увидите добрый плод нашей жизни. Прп. Серафим Саровский говорил: «Стяжи мир, и вокруг тебя спасутся тысячи». Нас двадцать шесть человек. Так, если нам Бог поможет преодолеть наши страсти здесь и так по тысяче каждый спасет, то двадцать шесть тысяч людей пойдут в Рай!

Беседа 11: Пост и борьба с искушениями на пути к воскресению [82]

Об искушении Христа в пустыне. Постом может прийти к нам искушение. Враг нас искушает в меньшей мере, чем Христа. Искушения Постом во всех планах нашего бытия. Цель Поста — переживание воскресения через «чаяние», которое есть источник энергии. О двух победах и двух поражениях. Христос — путь для сынов падшего Адама. О физической борьбе со грехом до сердечной боли. О преимуществе умной духовной борьбы со грехом. О плотской брани и смертной памяти.

По примеру Христа, Который удалился в пустыню, в нашей традиции установлен Великий Пост — сорок дней:

«Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано — не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих. Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего. Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Тогда оставляет Его диавол, и се, Ангелы приступили и служили Ему» (Мф. 4:1–11).

Сегодня я не считаю возможным касаться всего содержания этого искушения, но по всему мы видим, что это было искушение на последнем «этаже». Дьявол еще не знал, с Кем он говорит, но Человек, с Которым он говорил, вызывал эти искушения: «Если Ты Сын Божий, сотвори это чудо...»; «Если Ты Сын Божий, то бросься, и Ангелы Тебя сохранят...»; возведя на высокую гору и показав все богатство этого мира, сказал: «Власть над всем этим миром дана мне — поклонись, и я дам Тебе ее...». И Господь победил все три искушения и сказал: «Иди за мною, сатано!» Так «Человек-Христос» (см. 1 Тим. 2:5) победил мир. И потом, в конце Своего земного пути, Он сказал ученикам: «дерзайте, Я победил мир» (Ин. 16:33).

Что характерно для этого искушения? — Сорок дней Господь постился, пребывая в постоянном напряжении духа. Когда же Он изнемог и силы Его тела естественным путем ослабели, тогда и приступил дьявол. И это значит, что, когда мы постимся и изнемогаем от поста, мы становимся легко подверженными искушениям врага.

Мы не можем себя сравнивать со Христом. Его познание мира было абсолютным, божественным. Но и по человечеству, в Своем воплощении, Он оставался не простым человеком, как видно из беседы дьявола с Ним: «Если Ты Сын Божий — сотвори чудеса... бросься... поклонись: дам Тебе власть». Нас же враг искушает меньшими вещами, но которые потрясают нас, даже если мы и испытываем несомненно меньшую брань, чем Господь. Космические законы и энергии повсюду одни и те же: они проходят через нас. Когда Господь сказал: «Я победил мир», то, значит, эти испытания «прикасались» и к Нему, и Он их отвергал и побеждал. Но тот же космический дух приходит и к нам и потрясает нас. Так что борьба эта — космическая и даже сверхкосмическая. Поскольку Господь говорит: «Я победил мир», значит, Он стал сверхкосмическим.

Сейчас я хотел бы говорить с вами по этому поводу, потому что можно прожить этот Пост, не дав себе отчета ни в чем. И тогда в умном познании этот Пост пройдет без пользы. Я говорю «в умном познании», потому что самый Пост есть борьба со страстями, и борьба небесполезная и небезрезультатная...

Насколько я знаю (а я знаю очень мало из того, что вы переживали), скажу вам: у меня в сознании остались два случая страданий из ваших всех подвигов в течение этого Поста. Я почувствовал через молитву о вас, что было два случая потери терпения. И надо быть очень осторожными, потому что это сражение весьма опасно... Терпение касается всех форм нашей жизни: и телесные болезни, и мысленные наши брани, и духовное наше состояние — задеты все три плана, потому что Пост в воспоминание поста Христа и есть это испытание на всех уровнях. Например, мы не понимаем, почему плотские услаждения отнимают у нас дерзновение в молитве и даже энергию молитвы. Но пост есть одна из форм борьбы против страстей. Когда мы постимся, начинается тяжелый период ощущения всего нашего состава. Слабее всего у нас тело: оно очень скоро сдается и не может больше терпеть. Господь определил меру человека — сорок дней. И это есть совершенная мера. В других аскетических культурах существуют способы прожить и больше, чем сорок дней. Но там вся борьба идет по иным законам и на другом уровне. Есть и другие способы.

Мы никогда не освобождаемся от борьбы со страстями. От плотской брани мы должны все время пребывать в большом напряжении внимания, чтобы тело наше не потребовало от нас того, что мешает духу нашему восходить к Богу. Итак, возможно приближение к нам мыслей на уровне, почти таком, какой показал Христос в Евангелии, но у нас такие испытания — крайне редкое явление. И другая задача наша прихода в мир: Господь «пришел... спасти мир» (Ин. 12:47), победив все космические энергии, возведя нас в план Божественной жизни, уже запредельными, трансцендентными для сил Космоса. Мы живем на низшем плане, но все-таки постепенно воспитываемся для этой жизни. И когда (если Бог продлит жизнь всех нас) приступит снова Пост, будьте внимательны к этому. Вопрос идет не только о теле, но, прежде всего, о нашем вечном духе. И тогда посты ваши будут проходить с плодом на всех уровнях борьбы: и с плотскими страстями, и за психическую силу терпения, и за высшее познание ума о бытии. Итак, об этом я хотел говорить сегодня с вами, чтобы Пост этот не прошел бесследно для познания нашего.

Как результат, постом и молитвой мы приготовляемся к тому, что обетованно нам, то есть к воскресению. Мы встречаем Пасху: «Христос Воскресе!» — и празднуем наше общее воскресение, а не только Воскресение Христа. Как говорит свт. Иоанн Златоуст в «Слове на Пасху»: «Воскрес Христос и мертвый ни един во гробе». [83]

Простите меня, что я позволяю себе говорить об этом: мне дана была смертная память, при которой все космическое бытие подвергалось смерти и подлежало своему концу. Но когда снизошла на меня милость Бога и я почувствовал в себе возможность вечной жизни, тогда для меня воскрес весь Космос. И отрицательный опыт смертной памяти вдруг превратился в познание, что смерти нет для нас.

Мы созданы «по образу и по подобию» Безначального и Бессмертного Бога (см. Быт. 1:26). Когда мы говорили о воскресении, то обращали внимание на последние слова Символа веры: «Чаю воскресения мертвых...» Это чаяние-ожидание в нас есть та энергия, которая нас воскресит неизвестным образом. Те, которые «отошли от Христа» (Ин. 6:66) и которые всецело во власти смерти, не могут этого делать: они не верят в воскресение.

Я хотел вам сказать эти немногие слова, чтобы у вас прошел Великий Пост с плодом и в сфере познания, и в сфере сознания, будучи сознательным подвигом во всех планах: в борьбе со страстями плотскими, в плане психического опыта терпения, в плане испытания нашей веры. И искушения могут быть разного напряжения: они могут поставить нас действительно на край гибели. Но когда мы выходим из этого состояния и живем Воскресение, тогда мы ощущаем эту победу: Христос «победил мир» (Ин. 16:33) и «воскрес из мертвых» (Мф. 28:7).

Есть люди, которые борются со страстями один или два раза за время вражеского нападения. Скажем, сто раз страсть приближалась к человеку и в двух случаях он противился. И ему кажется, что он подвижник. И таковой решается говорить другим о добродетелях, а сам девяносто восемь раз отступает. Потому что когда мы говорим о «мраке, в котором живет мир», то имеем в виду, что мир живет страстями и нашу жизнь мир не понимает. Люди уходят от Христа и от настоящего откровения о том, что такое человек.

Из этого евангельского случая, когда дьявол приступил ко Христу и сказал: «если Ты Сын Божий...», видно, что все мы чада Бога, Который сказал: «cотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). И враг говорил со Христом сразу о последнем!

Есть люди, которые подвизаются, выдерживают подвиг, и из ста раз прикосновения страстного услаждения они девяносто восемь раз отвергают его с успехом, но один или два раза из ста вдруг как-то отступают. И для подвижника этот один или два раза переживаются, как кошмар. Он не думает учить других, потому что он сам себя не чувствует победителем страсти.

Но опять-таки вынуждаюсь напомнить вам — пожалуйста, говорите каждый раз, если возможно, с сознанием: «Сподоби, Господи, в день сей, в вечер сей, в ночь сию без греха сохранитися нам»! Чем наша жизнь отличается от прочего мира? — Тем, что мы отвергаем услаждения страстями, чтобы пребыть в союзе с Богом.

Господь пришел и сказал: «Аз есмь путь» (Ин. 14:6). Какой путь? — После падения Адама, когда все было потеряно, Господь восстановил в нас образ Божий, омраченный падением. Теперь, когда мы знаем Христа, мы стараемся жить, как Он. Однако бывают прикосновения испытаний, способных исказить нашу волю. Это вначале требует большого и болезненного напряжения.

Многие подвижники любили болезни, потому что болезнь облегчает борьбу со страстями плотскими. И так как мы еще не победили страсти, то мы не можем жить в полноте радость воскресения. Тем не менее частично все-таки мы ее живем.

И много раз мне приходилось встречаться с такими явлениями, что Пасха была для некоторых временем испытания и ощущалась как некий провал в бытии. «Христос воскрес, мертвый ни един во гробе», а я чувствую себя вдруг во власти смерти! Не только когда вы будете чувствовать фактическое преобладание над собою страстей, но и в самой борьбе помните, что ничего конечного нет, кроме Христа, и опирайтесь на Него. Может возникнуть ощущение: «Вот, пришла Пасха, а я все равно пребываю в смерти страстей». Но не надо поддаваться этому искушению, а надо верить в то, что мы действительно воскреснем; и не просто верить, но и чаять, как замечательно говорят святые отцы в Символе веры. Я не только верю, что воскреснут мертвые, нет! — а жду этого воскресения.

Говорите эти слова с большим чувством, проверяйте себя и познавайте характер этих явлений! Если говорим в Символе веры «я ЖДУ воскресения мертвых» и в молитвах за умерших: «в НАДЕЖДЕ живота вечного усопшего раба Твоего упокой», — то подчеркиваем, что, умирая, мы будем ждать нашего воскресения, а пока: «в руце Твои предаю дух мой» (Лк. 23:46). Всем вам желаю действительно жить Пасху с этим ожиданием нашего общего воскресения...

Бывают периоды, когда действительно мы распяты в борьбе за то, чтобы провести день без греха, то есть чтобы грех не обладал нами...

Сия борьба может достигать чрезвычайно глубоких напряжений, о чем я не говорил ни в книгах, ни с вами. Ибо не у всех есть достаточный разум понять это как следует. Но многие из подвижников боролись с плотскими страстями, причиняя себе боль. Читая жития святых, вы увидите, что, когда у некоторых были такого рода искушения, они жгли себя, дабы болью убить в себе это ощущение плотское. (Один святой жег свои пальцы, чтобы преодолеть это услаждение.) Когда эта страсть действовала в них, то они кусали себе пальцы, причиняли себе боль, по-настоящему достигая ее ударами по своему телу (больше всего по ногам, где нет органов). Этот способ очень опасен для некоторых: бить себя до тех пор, покамест боль не дойдет до сердца. Позывы к плотским услаждениям имеют странную силу: когда сильно действует в нас страсть, тогда не чувствуется боли от ударов. Только когда боль дойдет до сердца, тогда страсть прекращается.

Зачем это нужно? — Потому что каждый раз, когда мы сдаемся, страсть одерживает победу над нашей волей. И каждый раз, когда мы побеждаем услаждение плотское побоями, меняется вся структура наша, и тело начинает подчиняться настроению духа. То есть каждый раз, когда нам удается победить страсть такой болью, тело наше «приспосабливается» к тому, чтобы следовать за требованиями духа.

Однако, по-настоящему, борьба наиболее эффективная — это борьба в духе. А побои — это одна из форм аскетической борьбы за то, чтобы приостановить в себе действие страсти, то есть не дать страсти овладеть тобою, не приять ее. Мне тоже пришлось причинять боль сердцу моему, чтобы остановить похотение страсти, но сам я предпочитаю другой способ борьбы: мне помогала смертная память. Поражающее действие ее в том, что человек воспринимает другое тело как труп, и искушение прекращается на этом без побоев. Святые Отцы очень ценили смертную память, потому что она убивает в нас страсть плотскую.

Бывают моменты смертельной схватки со страстью: «Или ты, или я, кто-то будет из нас живой!» И каждый раз победа в таких острых моментах перерождает тело и ум наши. Потом ум легко отталкивается от всякого образа страсти. Мы получаем «власть» уже не в силу поста, а в силу воспитания ума.

Культура ума — вот что остается как наиболее эффективный способ борьбы со страстями. Я пишу об этом в книге о старце Силуане [84] — как бороться со страстью, «не отдать ума» и приучить наш ум отталкивать всякий образ страсти. И когда человек культивирует свой ум в этом плане, так что он более не слагается с позывом страсти, тогда страсть умирает. Сие относится не только к плотским искушениям, но и ко всякой иной страсти...

Из моей практики на Афоне и на самом себе я заметил, что, когда меня оскорбляют, когда меня лишают чего-нибудь и грубо обращаются, тогда у меня уменьшается брань с плотью. Но были случаи, когда молодые монахи (их было очень мало) от скорби, наоборот, искали утешения в этом нервно-приятном плотском ощущении. Вот почему нужно быть очень осторожным во всем этом.

Я очень боюсь, что плохо говорю, и все-таки, несмотря на всю мою нескладную речь, надеюсь, что-то останется в вашем сознании. Все вы — мне дорогие братья и сестры, о всех вас я молюсь. И будьте терпеливы. Бог каждого из нас испытывает на чем-нибудь...

И простите меня.

Беседа 12: Богопознание через подвиг истощания и плача [85]

О спасении и о тщетности богословской науки: через нее нельзя жить Бога. О бытийной связи с Богом через воздержание от греха. Об ипостаси в учении и примере прп. Силуана. Через брань с грехом приходит богопознание. Слезы — путь святых; порабощение — путь мира. Спасение — следовать за Христом в Его истощании: принять смерть от брата. Мы спасаемся в эпоху богопокинутости. Богословие как молитва и как состояние. О падении Адама, откровении «Аз есмь» и проповеди «Покайтесь!». Где нет любви — нет плача.

Великий отец Церкви свт. Афанасий Александрийский говорит, что нам необходимо повторять все имеющее тесное отношение к нашему спасению. [86] Утеря самых существенных моментов может стать препятствием к нашему спасению. Спасение — совсем не малая вещь. Спасение означает: из временного явления, «феномена», превратиться в существо богоподобное и вечное. И если так, то какая задача стоит перед нами в повседневной жизни?

Есть фактически один путь воспитания в Церкви: через школы и богословскую науку. Но да будет позволено мне сказать, что этот путь все же не более чем паллиатив. Наше время особенно показывает «бестолковость» богословских наук. Через науку нельзя понять Бога экзистенциально и жить Им. А спасение как перерождение из временного «феномена» — значит стать подобным Богу, во исполнение молитвы Иисуса Христа к Отцу: «хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною» (Ин. 17:24)... и «где Я, там и слуга Мой будет» (Ин. 12:26). «Там» — это вовсе не географическое понятие, а чисто духовное. «Там» — в божественной вечности, «быть с Ним и видеть Славу Его» (см. Ин. 17:24), значит, и самим быть в этой Славе. Живя в этом мире, где упущен путь молитвы и жизни по заповедям, где хотят заменить служение Богу и жизнь в Нем разговорами о Нем, мы все время подвергаемся влиянию этих расположений человека и рискуем потерять истинный путь к богопознанию и ко спасению, что является единственной целью монастырской жизни. Спасается человек не множеством научных сведений. Через эти сведения никак не дается нам состояние «видеть Бога, как Он есть» (см. 1 Ин. 3:2). Поэтому большинству ученых нестерпимо это слово. Однако иное мы видим в Евангелии. Господь говорит: «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5:8). Совершенно правильно для нас задуматься о словах Христа: «Как узрят чистые сердцем Бога? Как Он есть или как Он не есть?» Ученый ум склонится, конечно, к мысли: «как Он не есть». Но Христос думает иначе, и мы постараемся следовать за Христом.

В чем смысл моего слова? — Мы должны сосредоточить все наше внимание только на том, чтобы НЕ СОГРЕШИТЬ ни пред Богом, ни пред человеком, ни пред вещами. И из этой жизни — простой, но сосредоточенной на этой заповеди — рождается состояние человека, когда он уже бытийно «связывается» с Богом.

Что значит прожить без греха? — Это значит жить по заповедям Христа. И кто до конца старается, тот через это старание удостаивается божественной помощи — благодати и живет так, как хочет Бог. Наше благословение в том, что мы дети великого Силуана. Он шел этим путем. И он явил нам образ Бога, осуществленный в жизни.

В современном православном богословии, как и в современной науке, в психологии, в философии, люди заняты вопросом персоны. Я всегда предпочитаю другой термин: ипостась. По-гречески это выражается еще как πρόσωπον («лицо»). Но все-таки лучше использовать термин «ипостась» как богословское понятие, означающее осуществление подобия Богу. Тогда как слово «лицо» (πρόσωπον) останавливает нас психологически, поскольку мы ежедневно его употребляем. И вот, в этом человеке, прп. Силуане, мы видим актуализацию того, что дается Богом как потенция. Священное Писание выражает это такими словами: «сотворим человека по образу Нашему», и затем добавляет: «[и] по подобию Нашему» (Быт. 1:26). Для того чтобы создалось подобие, чтобы мы стали по духу и по содержанию жизни своей подобными Богу, совершенно необходимо, чтобы чистой потенцией было заложено «по образу». Из этой потенции через подвиг жизни по заповедям Христа созидается и «по подобию». Для нашего спасения необходимо достигнуть хотя бы тень подобия, хотя бы создать в нас самих влечение к Богу при всем нашем ограничении. Я написал в моей книге, руководясь тем, что мне Бог показал через Силуана, что значит стать ипостасью по образу ипостаси воплощенного Логоса; как реагирует персона-ипостась на всякое явление жизни в мире.

Как духовник, раньше я весьма часто встречался именно с такими вопросами: как можно не согрешить, как бороться со страстями, какой путь лежит к Богу, чтобы познать Его именно как Он есть, а не так, как древние эллины, поставившие алтарь в Афинах «неведомому Богу» (см. Деян. 17:23). В Троице-Сергиевой Лавре я видел храм и надпись на нем: «Ведомому Богу». Эта претензия совершенно законная для человека. Но после нашего разложения морального рождаемся мы во грехах (ср. Пс. 50:7) и живем в мире, который не молится, который боится Христа хуже всего. Посему Христос и говорит: «Если вы последуете Мне, то вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое» (Мф. 24:9). Мы все время должны поставлять себя в эту перспективу: как избежать греха. В основе своей весь трагизм истории есть следствие гордости. Тварь, которая возомнит себя Богом, становится дьяволом вследствие самообожения — вот сущность понятия падение. Адаму был предложен именно этот путь (см. Быт. 3:5); а Господь, Создатель наш, говорит иное.

Итак, если мы будем стремиться в жизни нашей следовать каждую секунду тому, чтобы сохранить заповедь Бога, и в молитвах наших выражать это: «Сподоби, Господи, в день сей, в вечер сей, в ночь сию без греха сохранитися нам», тогда сие «без греха» даст возможность Духу Святому прийти в нас и открыть всякое ведение о Боге как Он есть. Откуда взял Иоанн Богослов, что «Бог есть Любовь» (1 Ин. 4:8), что «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин. 1:5)? Он не имел никакого академического диплома как богослов. Но вот он сказал эти слова, и они являются основными догматами нашей жизни.

Я говорю об этом, потому что скоро умру вполне естественным порядком. Я не знаю, как я живу до сих пор: уже сколько раз я доходил до смерти. Однако я хочу, чтобы вы были тверды действительно и не колебались, когда встретитесь с красноречием многих докторов богословия, которые доказывают все, что хотите, с великим искусством словесным. Теперь не помню, где и когда, я слышал об одном случае. Один профессор богословия в Академии перед своими слушателями-студентами гениально представил догмат о Святой Троице, но затем все погасил одной лишь фразой: «Кто хочет верить, тот пусть верует!» Этим он уничтожил свое слово.

Итак, перед нами стоит вопрос: каким путем мы можем спасаться? В ответ я приведу слова нашего блаженного отца Силуана: «Благодарю Тебя, Господа и Создателя моего, что Ты милостиво смирил душу мою и открыл мне путь, которым шли святые Твои. Ты любишь плачущих, и путем плача шли к Тебе все святые. Дай же мне, милостивый Господи, идти к Тебе путем святых Твоих, путем смиренного плача, который Ты показал мне». [87]

Что является уродством современного общества? — Посмотрите, куда ведут все школы! Как только человек восходит до высших академических степеней, так он снисходительно, скорее с презрением и невниманием смотрит на всех, кто ниже. Как для всякого человека, рожденного в этом мире: малейшее преимущество его в научном плане уже делает его гордым. Из-за этой гордости — тенденция покорить слабейших.

И так вся история человека приходит к результатам действительно кошмарным. Возьмите нашу эпоху. Технические изобретения, казалось бы, должны были сделать человека счастливым, удовлетворить человеческое желание знать все, овладеть законами природы. Но никогда не было так много самоубийств, как теперь. И ни одна политическая стратегия не привела к постройке общества, в котором удалось бы устранить порабощение людей теми, кто овладел средствами насилия.

Что же Господь показал нам? — «Кто хочет спастись и прийти к Отцу, пусть последует за Мною» (ср. Ин. 14:6). А что Он сделал? Он совлекся Своего всемогущества, Он облекся в сотворенную Им форму бывания (именно «бывания», а не «бытия»). [88] Он прошел истощание даже до конца, которого мы не можем достигнуть, и отдал Себя на убиение, на распятие. И за то получил Он Имя, превысшее всякого другого имени в земной истории или на Небе (Флп. 2:7–9). И Он предложил нам этот путь (ср. Ин. 14:6). Мы, христиане, исповедуем Его как «единородного» от Отца — так, как говорит Он (см. Ин. 1:18): мы не сравниваем Его ни с одним учителем человечества — такими, как Будда, как Магомет и даже как Моисей. Он не есть по рождению Своему человеческий сын, по снисхождению Своему и воплощению Он стал «Сыном Человеческим» (см. Мф. 11:19 и др.), оставаясь по существу Творцом всего существующего. В Символе веры говорится: «вся Тем быша». И в прологе Евангелия от Иоанна сказано: «Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:3). И вот, Он совлекся всего этого и отдал Себя на распятие. Отсюда получается закон, который мы должны помнить на всякий час, — отдавая нашу жизнь другим, мы воспринимаем от них клевету, гонения, нищету, отвержение и даже смерть. Взамен того, что мы даем жизнь, люди нам платят тем, что нагружают нас своею смертью. И это наш путь. Господь говорит об этом: «Великое в человецех мерзость есть пред Богом» (Лк. 16:15). Как нам переродиться и все «великое в человецех» считать за «мерзость пред Богом»? Каким образом стать человеком, который не является рабом ни гордости, ни тщеславия, ни носителем желания попирать брата своего? — Через любовь Христову, которая распята в этом мире. И за этот путь ненавидит нас мир, ибо это не путь «князя мира сего».

В нашу эпоху спасение стало труднее, чем прежде. Раньше свидетельства Бога, творящего невероятные чудеса, были повседневным явлением. Как Петр, простой рыбак без образования, стал вдруг учителем человечества? Дал ему Господь власть молитвой своей воскрешать даже мертвых. Есть предсказание святых отцов четвертого века о том, что в последние времена Бог скроет от людей, от верных своих, где они. Они не будут творить чудеса и будут ощущать себя как бы покинутыми Богом, в состоянии истощания. [89] Это есть единственный верный путь, как пишет прп. Силуан, — путь слезный. [90] Самая главная борьба — со страстью гордости. Все, которые хотят властвовать над людьми, — погрешают: они не понимают власти, данной от Бога. Сам Бог не хочет властвовать над человеком, ожидая, чтобы человек в свободе своей любви к Богу определился как бог.

Итак, в чем задача сегодняшнего моего слова? — Из моих слов всякий, кто подумает, что я против богословской науки, ошибется. И сейчас мы говорим, в сущности, о «богословии». И все другие понятия, которые мы можем приобрести через богословскую науку, входят в состав нашей молитвы. Тогда богословие наше становится содержанием молитвы. После того, как достигнуто это состояние (то есть когда богословие становится содержанием нашей молитвы), следует новое состояние, более высокое — богословие как состояние нашего духа, живущего непрестанно в Боге и Духе Святом. Я молюсь Богу о том, чтобы у вас утвердилось именно это состояние. И это есть наша «гносеология»... [91] Это есть путь к истинному познанию истинного Бога. Всякое слово, которое произносит Иоанн Богослов в Евангелии, становится для нас догматом. Он говорит, как бы повествуя, но все его учение сплошь носит характер определенного и несомненного знания. Он не вступает в спор ни с кем, но он «говорит» положения, которые мы теперь исповедуем о Господе Иисусе Христе: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог... Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:1–3).

Так, наше христианство никогда не должно быть смешано ни с каким другим учением, существующим в мире: для нас существует только Евангелие.

Господь не отвергал Ветхого Завета. Он пришел восполнить откровение, данное Моисею: «Аз есмь сущий» (Исх. 3:14). И второй момент Ветхого Завета, который подразумевал Господь, — падение человека. Он пришел и начал Свою миссию спасения человека проповедью: «„покайтесь“ (Мф. 4:17)! Вот, вы совершили это преступление, о котором Я говорил вам. Вы съели плоды дерева, от которого Я заповедал вам не есть!» (ср. Быт. 3:17)

Что такое «дерево познания Добра и Зла», плод которого они съели? — «Познание» библейское аналогично понятию «общение в бытии» и как таковое носит характер бытийный. Значит, они съели плод и совершили зло действительно. Отсюда падение, разделение с Богом. Отсюда, за всю многотысячелетнюю историю человечества, все эти кошмары и ужасы, которые мы видим каждый день. Таково последствие. И мы сейчас можем видеть ясно, что мир неизбежно умрет.

Итак, не через «научное» познание богословских дисциплин, а через святую жизнь без греха нужно дойти до состояния, когда человек начинает «видеть Бога, как Он есть» (1 Ин. 3:2)...

И моя молитва о том, чтобы вы послушали слово старца Силуана: путь святых — это путь плача любви. Где любовь — там есть плач. А где нет любви — там нет плача: даже в великих страданиях и муках, скажем во время войны, когда мы были свидетелями всякого рода издевательств над человеком побежденным, когда садизм стал повседневностью во всем мире, и там — нет плача. Я даже слышал о таком способе борьбы: чтобы преодолеть издевательства победителей, нужно ненавидеть их всем существом. Эта ненависть уменьшает боль, и тогда с побежденным ничего нельзя сделать. А Господь говорит: «любите враги ваша» (Мф. 5:44). От этой любви рождается плач за согрешающих, за мучителей, которые не познали путь ко спасению и к жизни истинной по образу Божию.

Беседа 13: Богопознание через уподобление Христу в Его всечеловечестве [92]

Академическое образование и вера. Опыт Христа как основа жизни прп. Силуана. Что значит быть образом Бога. Христос как идеал человека. Об истинном богословии. «Не совершить греха» как путь к боговосприятию, по примеру прп. Силуана. Братство как путь к жизни в Боге и Богом. Подобие Христу в Его универсализме. Результаты научного богословия. Об экуменизме — как жизни без греха. Современное богословие — autour du pot. «Отче наш» есть истинная Патрология.

...Кто-то мне сказал, что сегодня на беседу придут гости наши, дорогие нам о Христе братья и сестры. Многие из гостей сегодняшних знают русский язык. И мне лично, когда я ослабел от большой старости, легче всего говорить все-таки по-русски. Я должен предупредить гостей, что беседа наша идет регулярно в течение многого времени. И то, что вы услышите, это будет как бы кусок, вырезка из газеты, маленькая часть, или некая страница из книги. Но я должен говорить все-таки моим братьям и моим сестрам, которые пришли недавно.

Итак, в чем моя забота о моих братьях и сестрах, дорогих мне о Христе? — В том, чтобы, живя в этом мире, они не стали жертвой какой-нибудь аберрации, касающейся путей спасения нашего в Боге. В древние времена вера во Христа была общею, и дети с самых юных лет приучались молиться Богу и жили Богом. В прежние годы можно было удержать «порядок» такой: человек шел в школу, где преподавалось научное богословие, уже приготовленный не только к вере во Иисуса Христа, но даже и к любви к Нему. Люди, подобно свт. Иоанну Кронштадтскому, кончали Академию, не теряя веры, — полные того опыта благодати, которая была дана им в детстве. В наше время воспитание детей — очень трудный момент. Школы наши поставлены в зависимость от сферы логики человеческой и земных интересов. Из-за потери веры родителями дети приходят в школу и учатся богословию так же, как и всякому другому предмету — химии, физике, географии, лингвистике и так далее. И это приносит страшный вред, потому что они привыкают жить Бога логически. А те, которым знакомо дыхание Духа Святого, понимают, что логика Аристотеля не годится для богословия, что та реальность, которая открывается нам, требует удаления от логики формальной и перехода к логике с категориями Самого Бытия, Которое Бог открывает нам Своим пришествием.

Эта аберрация теперь создается из-за того, что люди не подготовлены с юных лет (я бы сказал, «от чрева матери своея») к тому, чтобы жить Бога. Как они, рожденные по плоти, воспринимают то, что им преподается в богословских школах? — Как отвлеченные понятия о Боге: «вокруг и около». Отсюда получается, что самое выгодное положение — сначала пройти опыт жизни в Боге, как это дается в монастыре...

Итак, драгоценные для меня братья и сестры, снова мое слово будет о том же: наивысшее богословие относительно принципа ипостаси в Бытии Божественном и в бытии человеческом остается основной темой нашей. И при этом внимание наше концентрируется на вопросе: какой путь ведет к познанию Бога в Его персональном, ипостасном Бытии.

Почему нам так драгоценен прп. Силуан как наш великий духовный отец? Нам дана привилегия большая, чем когда-либо имели люди после потери великой благодати первых веков: этот человек, почти совсем безграмотный, покинув солдатскую казарму, пришел на Святую Гору и тогда, в самом начале, удостоился видения живого Господа. Но прежде этого явления он пережил один час в ясном видении вечной погибели. Это состояние! Сам он боялся даже говорить об нем — так оно тяжело. И когда он был сокрушен, то пошел в храм на монастырской мельнице, где он работал. И едва он произнес молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий», как увидел живого Христа. [93] Видение продолжалось мгновение, без слов, но вся жизнь его была затем отмечена тем, о чем мы хотим богословствовать.

Откровение о Боге говорит нам, что после того, как был создан этот Космос со всем вещественным и животным миром, Бог говорит: «cотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). Итак, образ в нас живет по самому рождению нашему. Но что значит «по подобию»? — «По подобию» является целью нашей. И какое «подобие»: частичное или подобие глубокое, великое и вечное? — Конечно, второе верно. Человек создан быть с Богом, в единстве жизни Бога и человека. Содержание этого понятия «по подобию» — вот что является темой нашего самого последнего и важного богословия, которое люди утеряли: как живет в мире осуществленный образ Бога, как реагирует таковая ипостась по образу Ипостаси воплощенного Сына Божия, где пребывает ум этого человека днем и ночью, что бы он ни делал.

Как достигнуть и познать это содержание подобия Богу? — Становясь подобными до тожества с Богом, мы получаем вечную жизнь в Боге. Вечная жизнь в Боге — это Сам Бог (ср. Ин. 14:6). Его жизнь становится нашей жизнью. Господь открылся Моисею как «Аз есмь сущий» (Исх. 3:14). В этом понятии заключен смысл, что Бытие есть только Бог, Который нам открывается: сие Бытие было до появления космической жизни, созданной вечным, безначальным Богом. Конечно, нас естественно охватывает ужас: как мы, рожденные из ничего, подверженные всяким болезням, можем стать обладателями и носителями вечной и безначальной жизни Божества? Никакая человеческая логика не позволяет поверить так. Однако во Христе мы получили именно это откровение; и мы понимаем, какую предвечную идею о человеке имел Бог, когда Он говорил: «сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). Для нас, христиан, воплощенный Сын Божий дает Откровение о предвечной идее Бога о человеке.

Дистанция, разделяющая нас, рожденных во грехе, от Бога Святого и Безначального, непомерно велика даже для астрономов, которые живут это космическое бытие с такими страшными расстояниями. Как мы можем «перешагнуть» это препятствие? — Если мы являемся во времени, то, по естественной логике, мы должны умереть. Но вот Господь говорит: «Хочу, чтобы там, где Я, и слуга Мой был» (ср. Ин. 12:26, 17:24). А Он Сам — Безначальный Бог, и душа хотела бы говорить только о сем принципе персоны, ипостаси в Боге и услаждать наше сердце и ум этим видением Откровения. Однако мы отдадим сейчас первое внимание... тому, как достигнуть сего начала. Логически это невозможно: математический ум говорит, что, сколько бы ни добавляли нулей к числу, все равно оно никогда не достигает безначального и бесконечного. А мы говорим, что «перешагиваем» сие препятствие и что мы созданы для того, чтобы носить в себе этого вечного Бога.

Итак, из этой программы высшего богословия мы переходим к практической жизни нашей. Что мы можем делать каждый день, чтобы приблизиться к этой цели — беспредельной, божественной жизни? С чего мы начнем нашу монашескую жизнь? — С того, чтобы каждый день первой заботой нашей было не совершить греха. Через этот аскетический подвиг — «не совершить греха» — очищается наш ум и сердце и все наше существо от мрака греха. И человек становится способным к непосредственному восприятию исходящего от Бога. Почему я привожу опять наш любимый пример — Силуана? Потому что он получил высшее богословское состояние (уже не как эрудицию, а как состояние) в одно мгновение. Как мы можем стать, подобно Силуану, восприимчивыми к тому, что исходит от Духа Святого как познание о Боге истинном? — Мы должны беречься от всякой отрицательной мысли о нашем ближнем в маленьком кругу людей монастырского братства... Каждый человек по-разному все воспринимает, и если мы откроем сердце каждому в молитве нашей постоянной, то можем «усвоить» двадцать человек, чтобы жить с ними, как с братом и сестрой. Если каждый из нас является представителем какой-то многомиллионной группы подобных характеров в этом миллиардном человечестве, значит, мы можем жить уже со всеми этими миллионами. Что значит жить с ними? — Носить их в нашей молитве как драгоценное для нас существо. И кончается это тем, что сознание наше перерождается от общения со Христом, Который есть Бог Безначальный и Ипостасный Бог, и Сей Персональный Бог передает нам Свою жизнь. Я применил такое понятие «богослов»: прп. Силуан стал богословом не в школьном понимании этого слова, то есть получив диплом семинарии, академии или тому подобное, — нет! — но в том смысле, когда богословие есть состояние человека, живущего Богом и в Боге. И Бог действует в нем, и человек живет в Боге. Мы можем жить это богословие-состояние, читая Евангелие от Иоанна.

Что же есть то естественное состояние, которое уподобляет Богу-Христу? — Символом нашей веры является Крест: потому что, восходя на Голгофу, чтобы быть распятым по любви к миру за грехи мира, Христос нес в Себе не еврейский род (как того хотели бы евреи), не римлян, не греков, не скифов, а все человечество. И называется оно «весь Адам»: Христос нес всего Адама. И молитва за всего Адама, которая была дана Силуану видением Христа, была такой: «Господи, дай всему миру познать Тебя Духом Святым». На каждый момент, встречаясь с дефектами человека, он мыслил, что все человечество поражено этой болезнью, которую апостол Павел назвал «законом греха» (см. Рим. 7:25). И каждый раз, сталкиваясь с преступлениями, недоумениями, гонениями, развратом, — чем бы то ни было, он всегда мыслил так: «Это потому, что они не познали Бога Духом Святым». А если бы познали Его Духом Святым, то, конечно, человечество жило бы другою жизнью. Это была бы неописуемая гармония любви вечной.

Так начинается эта «наука» с очень простого: с терпеливого отношения к каждому человеку. Опыт показал, что даже в браке при самой глубокой любви человеческой невозможно обойтись без конфликтов. А конфликты не мыслятся в Божественном Бытии.

Итак, когда я покину вас, пожалуйста, спасайтесь от этой аберрации — от академических дипломов. Однажды я встретил здесь на дороге нашего монастыря одного человека, который сказал, что он получил звание доктора богословия. И я ему ответил: «Что же вы хотите, это ценится выше, чем святость в нашем омраченном мире».

А к чему привели нас эти школы? — К тому, чтобы вырабатывать стандартные какие-то существа, которые говорят о вещах, никогда не пережитых. Откуда этот мрак в нашей Церкви? Откуда эти расколы?

Я уже не раз говорил вам, но Дух толкает меня на повторение. Прежде чем я уйду от вас — а конец моей жизни, конечно, близок, — я хотел бы, чтобы вы спаслись от аберрации, которой страдает современный мир в плане богословия, чтобы не создавал никто неверных теорий о Боге, которые разделили христианский мир. Подумайте, в Женевском Центре всемирного единения Церквей больше двухсот докторов богословия с разными мнениями! Откуда это? Ведь Бог единый!

И как получается, что существуют конфессии, которые ненавидят других и гонят? Теперь гонение на Православие по всему миру. А чем мы вызываем эту ненависть? Мы боимся «и муху обидеть», а нас ненавидят больше, чем преступников. И это совсем не фантазия, как мы знаем по опыту. Но «да не смущается сердце ваше: веруйте во Христа Бога» (см. Ин. 14:1) и продолжайте эту жизнь. Он сказал: «Как Меня возненавидели без причины (см. Ин. 15:25), так и вы будете ненавидимы имени Моего ради» (см. Мк. 13:13). Итак, не потеряйте основного видения: жизни без греха!

Я не принимаю участия в экуменическом движении. Но моя идея была такова: соберитесь и рассуждайте, как можно прожить без греха. Приходят двести докторов богословия, и каждый говорит свои глупости, обнаруживая свое неведение и невежество. Приведем одно из заблуждений: люди изучают все религии, и в этом теоретическом познании истории всех религий и содержания учений они видят универсальность свою. А Господь нам говорит: «Один у вас Отец и один Учитель — Христос» (см. Мф. 23:8–9). И этот Учитель-Христос носит в Себе все создание. Итак, будем идти вслед стопам Христа, Который носит в сознании Своем эту трагедию и умирает за Свою веру.

В течение семидесяти лет в России у власти были гуманисты марксистского типа, которые думали, что спасают мир от заблуждения. Они силою хотели искоренить восприятие Бога из сознания людей. Это духовное пленение продолжалось семьдесят лет. Прообразом этого было Вавилонское семидесятилетнее пленение еврейского народа — носителя первых принципов Откровения.

Совсем простая молитва: «Господи, сподоби нас без греха сохранитися в сей день, в сию ночь», на которую способны даже дети, — это есть истинный путь. Тогда мы смотрим на науку как подобает: наука сама по себе никак и никого не спасает и не дает бытийного познания о Боге, а только toujours autour du pot [94] — «всегда вокруг да около».

И спорят люди из-за мелочи: когда разбираешь, о чем они спорят, не понимаешь, как эти ученые люди могут быть такими невеждами. Я не буду говорить о том, что, казалось бы, очевидно из Откровения. И как люди не понимают этого! Но что мне дорого: чтобы вы знали об этом и не прельстились и не заблудились. Мы видим, что иногда люди, невежественные духовно, живущие противно духу Христа, распятого по любви, стоят во главе церковных течений. В этом трагизм истории.

Итак, чтобы открылось в нас истинное познание, будем держаться только этого принципа: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам»...

Так, «Our Father...» is our true patrology. [95]

Беседа 14: О хранении ума в Боге [96]

О силе и глубине смысла каждодневных молитв. О прп. Силуане: где он пребывал умом по примеру Христа. Отражение помыслов через хранение ума в Боге. Человек есть чудо: «земля», живущая и мыслящая Бога. Чувство связи с Богом — начальная цель нашего подвига. От памятования о Страшном Суде к покаянию, уподобляющему нас Христу. Как перейти умом к Богу. О святогорце Серафиме: «унижает только грех». О нескончаемом покаянии. О перерождающей силе слова по молитве. Послушание приводит к истинному Бытию.

Не раз я говорил вам, что я благодарю Бога, Который продлил мою жизнь и Который дает мне радость общения с вами, хотя я уже, как сам себя чувствую, полная развалина. И все-таки я вынуждаюсь говорить с вами о путях ко спасению.

На каждый день мы повторяем многие молитвы, сколько бы мы ни прожили на Земле. Имею в виду историю Церкви, которая хранит молитвы, данные еще Самим Господом Иисусом Христом, как, скажем, «Отче наш». И сейчас мы будем говорить опять о путях, как нам достигнуть «Отца нашего, иже на Небесех». Мы так слабы и раздавлены каждый день, что нам трудно подняться от земли. И как можем мы, расслабленные, прийти к Нему?.. Как мы, лежащие долу на земле, можем получить от Бога дар вечной божественной жизни. Конечно, как апостол Павел говорил, надо быть «безумным» (см. 1 Кор. 3:18), чтобы поверить в Откровение о будущем веке, данное нам через Иисуса Христа Духом Святым. Символ Веры нашей кончается так: «Чаю (то есть ожидаю „с терпением и с нетерпением“) воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». Повторяйте эту молитву и, пожалуйста, не дайте никому украсть у нас настоящий смысл того, что мы произносим в храме! Когда мы говорим «Отче наш» — это страшное слово — и приходит настоящее чувство Его присутствия, то мы чувствуем себя действительно такими ничтожными, такими маленькими! Когда мы произносим слова «чаю воскресения мертвых», в этом чаянии заключена живая сила, которая нас воскресит, — сила веры. Так, перед нами как монахами стоит одна и та же задача на каждый день, как бы долго ни длилась наша жизнь. Если мы живем разумно и сознательно пред Лицом Бога, тогда мы получим настоящее действие Божие — благодать.

Я благодарен Богу за то, что Он привел меня к ногам блаженного отца нашего Силуана. Я помню всегда его житие, в котором есть очень замечательные минуты, моменты. Подумайте: у безграмотного отца в бедной русской деревне мальчик четырех лет слушал слова книгоноши, который не верил в Бога, и спрашивает отца: «Как ты меня учишь молиться, а вот он говорит, что Бога нет?» Безграмотный мальчик в бедной крестьянской русской семье — и вдруг такая мысль! И отец, исполненный мудрости, отвечает: «Не слушай его, этого книгоношу, он глупый (отец сказал просто: „дурак“), а я думал, что он ученый и начитанный человек». Прошло пятнадцать лет, и вдруг Силуан слышит от кухарки их артели, которая ходила в Сезеново на могилу подвижника Иоанна Сезеновского, что тот был святым. И некоторые из стариков повторили: «Да, это был святой человек». И в уме и сердце Силуана возникла мысль: «Если он святой, то Бог с нами». И через эту наивную формулу вдруг он исполнился благодати... [97]

Как-то раз с другими товарищами по роте он был в Петербурге, в столичном трактире, где играла музыка, где было много света. Они заказали себе хороший ужин с водкой и весело беседовали. А Силуан молчал. Тогда один из товарищей говорит: «Симеон (как звали тогда Силуана), ты почему молчишь?» А Симеон отвечает: «Сейчас мы сидим здесь, слушаем музыку, пьем водку, а я думаю об Афоне: сегодня всю ночь там будут молиться. Какой ответ дадим мы на Страшном Суде — и какой они?» И один из солдат говорит: «Какой человек этот Симеон. Мы здесь веселимся, пьем водку и слушаем музыку, а он умом на Афоне и на Страшном Суде».

Эту историю я привожу как бы в продолжение того, о чем мы уже говорили: как располагать нашим собственным умом. Когда мы читаем Евангелие, то, по слову апостола Павла, мы должны мыслить о том же и так же, как мыслил и жил Сам Христос (см. Флп. 2:5). А как Он жил? Возьмем любой пример. Когда Он был в Вифании в доме Марии, Марфы и Лазаря, Мария помазала драгоценным миром ноги Христа, воскресившего Лазаря (см. Ин. 12:3). И Иуда соблазнился уже тогда, когда у Симона-фарисея Христос оставил женщину целовать Его ноги (см. Лк. 7:37–50), — это был страшный момент для Христа. И во второй раз, когда было подобное проявление к Нему любви со стороны женских душ и сердец, ученики соблазнялись, а Иуда пошел предать Его (см. Ин. 12:4, 13:2). Но что Господь думал, когда Мария возливала на Него это драгоценное миро: где был Его ум? — Он сказал Апостолам: «Она... предварила помазать тело Мое к погребению» (см. Мк. 14:8). Судя по этому ответу, Он думал о предстоящих Ему страданиях и смерти.

Когда на нас нападают мелкие страстные помыслы, мы должны научиться переходить умом в мир Божественный, который открылся нам через Иисуса Христа и Духа Святого. Хранить наш ум постоянно в Боге — вот что нужно нам, монахам. Так мы должны жить и научиться этому. Поэтому монашеская жизнь организована таким образом, что все вращается около храма и в храме, удерживая мысль нашу в Боге.

Мы, как маленькие дети, стоим на берегу великого безбрежного океана и робко лазаем и ныряем в мелкие прибрежные воды. Так и сейчас мы хотим погрузиться в эти воды океана. Но у берега вода та же самая, что и где-то далеко.

Всякий раз, когда плотские помыслы или житейские заботы снижают нас до земли и даже до раздражения против брата или сестры, как нам восставать? — Мы должны держать ум свой в Боге и помнить о Страшном Суде. Тогда вся наша жизнь и всякий момент ее проходят в совершенно иной атмосфере. Это развивает в нас ответственность пред Богом, сотворившим все — весь этот Космос, и пред всем созданием Божиим. От маленьких действий наших каждый день результат будет тот, что Дух Святой может прийти к нам. Об этом прп. Исаак Сирин сказал: «Очисти место, и придет Дух Святый, и научит». [98] Так Дух Святой учит и тех безграмотных мужиков, каким был отец старца Силуана и сам прп. Силуан. Имея такие примеры, и мы попробуем жить каждый день в этой атмосфере, и тогда мы получим искомое.

Многим людям тяжело поверить в это. Странным образом они не понимают этого чуда — из земли взят человек и о чем думает этот человек: он забывает Землю и живет духом в вечном Боге! Это уже есть чудо. Даже в молитвах и в словах Откровения Божиего говорится о человеке: «От земли взят еси и в землю отыдеши» (ср. Быт. 3:19). И вот эта «земля» мыслит то, о чем мы беседуем сегодня.

Вы знаете, что я говорю без всякого приготовления, что все мое приготовление только в молитве. И какое слово я вам скажу, сам не знаю заранее. Но есть у нас одна основная цель: все-таки мы должны преодолеть присутствие в нас смерти. Итак, человек, из земли взятый, получает дыхание от Творца и является живою душою, а потом — и подобным Сыну Божию воплощенному: персоной, ипостасью. Пожалуйста, прошу вас, удержите этот принцип.

Сейчас мы беседуем о том, как управить наш ум, чтобы он непрестанно был в Боге. Жизнь человека становится тогда такой, как будто кто-то его приподнял немножко на воздух и привязанным держит над землею. Во всяком случае, я испытываю такое ощущение. Сам я подняться не могу, но кто-то другой меня подымает. И создается такое чувство, что мы живем как бы привязанные...

Не мышление отвлеченное о Боге, а постоянное чувство нашей связи с Ним является одной из начальных целей нашего подвига. В одной из наших последующих бесед, если Бог благоволит, будем говорить о том, какой результат явится в нашем духе от того, что мы помним о Страшном Суде. Видя, насколько мы не соответствуем заповедям Бога, мы не решаемся даже глядеть на Небо. Но и отказаться от этого мы не можем. Когда мы думаем о Страшном Суде, то видим себя, какие мы низкие, все время живем на земле: «Человек, яко трава... яко цвет сельный, тако отцветет» (Пс. 102:15). Но придет Дух Святой к нам и даст нам то, о чем мы с такой тайной любовью думаем каждый день и каждый час.

Через покаяние в нас рождается особая благодать: сожаление о чем бы то ни было, соделанном нами в жизни нашей повседневной. Покаяние должно быть единственным путем нашим к Богу. Покаянию свойственно возрождать нас и делать подобными Самому Христу. Однако в меру Его мы не достигаем. И, таким образом, покаяние на Земле не имеет конца. [99]

Итак, наша задача — смотреть внимательно за собой и не дать никому восхитить наш ум в другие сферы, кроме того Бытия, которое принес нам Господь Иисус Христос от Отца Своего.

Вы видите, как я обессилел от старости и от болезней — я сам это понимаю. Но когда мы беседуем с вами, то слово сводится не к красноречию и не к тому, чтобы говорить о чем-то как поэты, нет! Наша жизнь простая, однако постоянно в Боге.

Теперь я укажу только маленький практический способ, как переходить умом на мысль богоугодную. Когда нам приходит какая-нибудь мысль, которая не соответствует закону Евангельскому, мы говорим: «Господи, исцели мой ум». Когда в сердце нашем появляются раздражение или подобное, мы говорим: «Господи, исцели мое сердце». Это принимает общий характер борьбы, и мы безгласно, но кричим внутренно: «Господи, исцели всего меня... Приди ко мне, лежащему на земле, и воздвигни меня от моих низких мыслей и страстей, от низких движений сердца моего!» Так проходит наша борьба.

И какую бы работу мы ни делали, когда мы любим Бога, тогда память о Боге пребывает в нас неотступной. Силуан говорил: «Любить Бога не мешает никакая работа». [100]

Другой монах отец Серафим мне сказал: «Нет такой работы, которая бы унижала человека!», то есть даже если это скромная работа: чистить дом, варить кашу, мыть посуду или что-нибудь в этом роде. Нет ничего в этих работах, что унизило бы человека. Унижает человека только грех.

Я помню один урок этого монаха отца Серафима. Его келья была недалеко от моей, и я нередко проходил мимо него. Мы встречались довольно часто. Один раз я был болен. Он увидел меня и говорит:

— Смотрю я на тебя. Ты скоро умрешь.

Я спросил:

— А как скоро?

— Я полагаю, — отвечает он, — что тебе только два года жить.

— Отче Серафиме, — я ему говорю, — значит, вы меня не считаете монахом?

— Почему ты так говоришь?

— Я боюсь, что вы меня вводите в заблуждение, потому что я думаю каждый день о смерти, а вы мне говорите — два года я буду жить еще.

Тогда он ответил:

— Если бы я сказал тебе: «еще шесть лет», и тогда не хватит нам дней для покаяния.

Так он сумел ответить достойно на мой «укор». Было бы интересным рассказывать о многом из того, что мне пришлось пережить на Афоне. У меня была своя забота: как мне перемениться всем моим существом, чтобы стать действительно христианином. Но если бы я был писателем и записывал бы все случаи и беседы, то даже в мое время на Афоне можно было бы написать Патерик нисколько не хуже, чем древние Патерики. Но об этом уже не приходится жалеть.

Со мною был такой случай. Мне как-то пришлось побывать в женском монастыре в Louvain в Бельгии. Когда я ехал туда, то было странное ощущение: у меня не было никакого слова к тем монахиням, с которыми мне предстояло говорить. По моем приезде собралось довольно большое количество монахинь и даже пришла старая игуменья, и все ждали от меня слова. Я сказал им: «У меня нет никакого слова, никакой мысли, но если вы хотите, чтобы мы беседовали о чем-либо актуальном для вашей жизни, то задайте мне вопрос!» И одна из монахинь, которая была учительницей в школе, говорит: «Скажите нам слово о послушании». И когда я начал говорить о послушании, то прошло больше часу, я не мог остановить слово свое. И они все сидели как застывшие и внимательно слушали. Так, я иногда хотел бы, чтобы вы тоже мне поставили вопрос. Ибо, как опыт показал, когда мы читаем приготовленное уже слово, то в нем вдруг исчезает жизнь и оно перестает действовать. А когда оно рождается из самой нужды жизни, тогда оно обладает энергией, которая действительно может перерождать людей.

Так, я начал говорить монахиням о послушании: к чему оно приводит, как оно, будучи монашеским подвигом, вводит нас в поток Божественной воли. И конец сему подвигу — человек повторяет слова Христа: «Аз есмь». Тогда нам дается опыт Бытия, опыт «быть», а не просто «бывать»; и Бытие, исходящее от Бога Самого, становится нашей жизнью.

Так и вы иногда помогайте мне... Пожалуйста, молитесь каждый за каждого и за всех. И все вместе да молимся мы о каждом человеке, о каждом брате...

Беседа 15: Наше спасение — в нашем единстве [101]

О рождении слова для присутствующих. О сочетании беспредельно великого с самым простым в нашей жизни. Праведнику закон не лежит: надо слушать голос Бога. О недоразумениях. Прп. Силуан — пример свободы от всякой конкуренции. Наше спасение — в единстве. От молитвы за монастырь до молитвы за всего Адама. Следуйте духовникам. О трудности при частичности понимания у некоторых. О сохранении общего принципа. О сверхобразной молитве. Трудно найти язык для слова.

Сегодня я попросил вас прийти на беседу нашу — внутримонастырскую.

Мы сейчас допускаем гостей на наши собрания, всегда очень интимные, как и интимна заповедь Божия. Я все время пытался вам объяснить, как рождается слово Божие в сердце человека. Этот процесс не так прост и вместе с тем очень ясен и чист. Каким образом вместо нашего страстного голоса услышать голос Бога нашего в сердце нашем? При всем невыразимо великом задании, стоящем пред нами, наша жизнь все-таки остается очень простою во внешнем проявлении своем. Когда были беседы наши в присутствии гостей, то, хотя мое слово обращается к новопришедшим, я заметил, что странным образом молитва о слове включает их. И включить их — это значит: изменить содержание беседы. Так что когда мы одни, то я свободнее держусь, несмотря на неодинаковые реакции и состояния людей, присутствующих здесь. Однако и в данном случае мы не освобождаемся совсем и не достигаем единства слова, поскольку наша беседа не может касаться одного и того же уровня для всех нас, ибо все мы стоим на разных уровнях.

Особенно теперь, когда наш монастырь вырастает в значительно большую группу людей, для меня становится как бы необходимым снова и снова повторять вам: стройте этот монастырь своею молитвой, не забывая великой цели спасения, даже если в повседневной жизни вы делаете самые простые работы. Сие беспредельно великое с самым простым повседневным соединяются как-то естественно.

Когда ум наш весь направлен к Богу, когда нет у нас другой жизни, кроме Бога, тогда мы освобождаемся от некоторых внешних форм, которые называются обычно «каноном» или «правилом». Правило, как нечто обязательное для повторения годами и десятилетиями, как показал опыт, остается все-таки и необходимым, и стесняющим. Апостол Павел просто говорит: «праведнику закон не лежит» (см. 1 Тим. 1:9). Кто хочет быть движим Духом Святым, тот не должен быть связан и не может быть связан правилами.

О чем бы я ни говорил в присутствии посторонних людей, я всегда склоняюсь к мысли — понимают ли они вообще монашество. Но монашество в сознании людей, надо сказать, далеко не соответствует подлинному величию этой культуры. Эта культура духа есть наш подвиг. Нам необходимо всем развиться до того, чтобы слышать безошибочно голос Господа. Этот подвиг требует постоянного, днем и ночью, внутреннего внимания. И так жизнь, простая по внешности, будет постоянным общением с Богом. Те, которые приходят извне, не могут увидеть настоящего процесса нашей жизни. Даже когда одни мы собираемся, все-таки мы не достигаем единства духа: не потому, что нет у нас желания, а потому, что у нас различный опыт. И каждый в пределах своего опыта понимает вещи.

Что касается новопришедших, мы узнаем в них родных нам по духу людей. И, конечно, задачей нашей является включить их в нашу жизнь, чтобы община наша стала как бы единым человеком.

Когда мы усваиваем эту мысль, тогда устраняется страшно много разных недоразумений. Тогда исчезает некое «соревнование», и всякое благое дело, всякое доброе слово строит наш монастырь, укрепляет его. И, наоборот, всякое слово, которое есть проявление нашей немощи, наших страстей, а не Божественной воли, разрушает монастырь. Помните это, пожалуйста! Я вынуждаюсь говорить вам об этом усиленно, потому что, как это ни странно, у меня нет еще чувства такого, что все вы делаете так, как я вас прошу, — то есть молитесь за всех и каждого, и за общую нашу жизнь, и за каждого человека. Если бы вы приняли мою мысль, то жизнь наша потекла бы совсем иначе. Я пытаюсь получить слово, чтобы объяснить яснее мою мысль. И скажу правду: я сейчас не имею такого слова. Ибо еще не достигли мы сознания, что в жизни монастыря общежительного выражается идеальная форма человеческой жизни на Земле.

Возьмем пример из слов бесконечно дорогого для нас отца нашего духовного Силуана. Он говорит, что есть некоторые, которым поручается послушание быть царем, другим — быть патриархом, третьим — выполнение какой-нибудь работы менее общей, специальной, и, наконец, даже быть простым плотником. И дальше он пишет: «И все это неважно». [102] Вы видите свободу этого человека от всякой зависти, от всякой конкуренции, от всякого отталкивания.

Да поможет мне Бог разъяснить эту мысль. Когда через молитву вашу за всех и каждого вырастет в вас это сознание — необходимости нашего единства в Боге, тогда вы встанете на путь истинный. Вы можете молиться и в келье, вы можете молиться и во время наших служб. Постоянно молитесь! Я пытался написать это и в моих книгах, начиная с первой, которая есть самая важная, — о святом Силуане. Когда всякий выполняет свою работу согласно его дарованиям, тогда исчезает повод к какой бы то ни было конкуренции, или зависти, или еще чего-нибудь подобного. Каждое доброе дело, кем бы оно ни было сделано, станет нашей жизнью, если мы спасемся.

Да поможет мне Господь найти слова, а вам да поможет Господь унаследовать некоторые начала великой культуры, я бы сказал, величайшей из всех культур, которые ведомы человеку на Земле. Я с удовольствием слышал слова одного из новых членов нашего братства, который сказал: «Жить вместе требует большой мудрости от каждого из нас». Молодой человек, молодая душа, но вот, понял он, что это совсем не малая вещь. Подумайте, Господь говорит ученикам Своим: «Если вы имеете любовь между собою, то вы Мои ученики, и всякий узнает в вас, что вы таковые, то есть Мои ученики» (см. Ин. 13:35). Отсюда, пожалуйста, поймите чрезвычайную важность — перешагнуть некоторый эгоизм. Все, что бы ни было сделано, — все должно войти в нашу спасенную жизнь. И если у нас есть это сознание, тогда вы увидите, что жизнь течет совсем иным порядком. На Земле более четырех миллиардов людей. Но вот нам Господь дал быть маленькой группой людей, собранных через единство нашей веры во Христа Иисуса. И эта малая часть человечества от всего человеческого тела пусть будет заботой каждого из вас: это — моя семья, это — моя жизнь, и все, что я делаю, — я делаю для того, чтобы укрепить эту жизнь. Из единства, и крепкого единства между нами, родится великое спасение. Пожалуйста, усвойте этот принцип, усвойте это начало, усвойте это правило! И так судите о самих себе: если мы живем в малой группе людей и у нас остаются элементы какого-то сравнения с другими, конкуренции, компетиции и т. п., то мы еще не на добром пути. Боритесь с этим элементом, который разделяет наши жизни.

Каждый человек, при всей своей неповторимой персональности, все-таки является как бы представителем определенного класса или рода людей. И когда мы научимся в этих монастырских пределах единству, тогда я буду благодарен Богу и тогда мой долг будет исполнен пред вами. Итак, если вы в молитве за жизнь нашего монастыря достигнете того, что она, наша жизнь, пусть отчасти, но все-таки будет сообразной заповедям Христа, то раскроет Бог перед нами двери — и мы сможем вместить в наше сердце уже несравненно большее число людей и с несравненно большею любовью.

В чем трудность моего положения? — Я поставил для себя невозможную задачу — быть проводником духа нашего духовного отца Силуана. Сам я не достигаю его состояния. Но я хочу, чтобы все вы достигли именно состояния Силуана: не какого-то интеллектуального, просто отвлеченного мышления, а реального состояния нашего духа. Отсюда, в силу этой любви к каждому члену нашей семьи, рождается желание послушать всякого другого человека.

Мы не можем избежать законов общественной жизни человечества на Земле. И одно из их проявлений есть то, что, молясь за всех, мы в большей степени молимся за тех, на кого пала большая ответственность, то есть за игумена и за духовника. Попробуйте иметь в сознании своем мысль: «Такого игумена и таких духовников дал нам Бог». И учитесь постепенно следовать им, так, чтобы совесть наша действительно не укоряла нас ни в чем. И тогда придет извещение от Духа Божиего, что мы спасаемся. Старец Силуан сказал об этом в таких словах: «Я стал делать, как научил меня Господь, и ум мой очистился, и Дух свидетельствовал спасение». [103]

Что есть трудного в нашей церковной жизни? — Часто люди, занимающие ответственные места, настаивают на своем частичном понимании как на чем-то окончательно совершенном и отвергают все другое. Но вот апостол Павел пишет, что хотя есть разные служения у людей, но все должно быть по Богу и приводить к единству и к любви (см. 1 Кор. 12:6 след). Всякое появление разделения нарушит нашу жизнь и не даст нам спасения. Если мы просим Бога в молитве о чем-либо и кто-то другой, а не мы, «реализовал» эту молитву, то мы отвергаем всякую идею «почему не я?». Бог услышал мою молитву и сделал то дело, о котором я молился, хотя и кто-то иной реализовал его. И если это дело приводит к славе, то я не буду завидовать его славе. Пусть он получает славу за сделанное, а для меня важна реализация нашей общей цели. А цель наша — единство духа в вечном порыве любви в Боге вечном, когда не будет больше времени, согласно клятве Ангела в Апокалипсисе: «и клялся... Ангел... что времени больше не будет» (см. Откр. 10:5–6). И тогда уже нет никаких колебаний, но вся жизнь — и Бога, и всех людей — есть моя жизнь, хотя я ничего не сделал. Вы понимаете этот оттенок: одно дело — «чтобы было по-моему», как диктует наша страсть честолюбия, или властолюбия, или стремления к доминации; [104] и другое — когда человек свободен от этого стремления к доминации, и кто бы ни сделал доброе дело — «да будет вечно благословенно Имя Бога нашего!».

Вы, может быть, скажете, что я говорю какие-то вещи, которые неясны, и надо было бы указать на конкретные случаи. Но, взяв конкретный случай, мы упускаем из виду сам принцип жизни.

Как я пишу в книге: старец Силуан, наш отец духовный, держался такого правила — если ему было дано после видения Христа жить все человечество в сердце своем, то он хотел сохранить это на всю жизнь. [105] Так и мы, при наших слабостях, при нашей мысли о самих себе, должны как-то освободиться от всякого эгоизма... Я не думаю, что это дело можно совершить за несколько минут. Для этого надо много молиться, и страдать, и жить — так, чтобы это вошло в наше существо как его свойство и состояние...

Я все время пытался говорить, прося Бога открыть вам настоящее содержание моего слова. Молитесь, и Бог вам откроет настоящий смысл того, что я сказал. Молитесь и старайтесь усвоить это.

Когда мы говорим об конкретных образах в молитве, то, по существу говоря, мы молимся еще несовершенно. Молитва выше образов конкретных, это — чистый ум. Когда мы перейдем в другую сферу и будем жить уже вне времени и вне пространства, но сверхвременно и сверхпространственно, там не будет образов конкретных, а только — состояние, которое превосходит всякую форму. Вот почему так трудно говорить, выражая это нашим словом...

Итак, пожалуйста, без того, чтобы это видели приходящие к нам, то есть не проявляя внешне, — молитесь постоянно и за пришедших, и за живущих, и вообще за все наше существо. И тогда молитва от простых вещей, маленьких и повседневных, постепенно будет восходить до молитвы о всем мире. Молитесь и за меня. Я тридцать лет молчал и только теперь, перед уходом, решаюсь говорить.

И пусть каждый из вас делает все, как для своей семьи. Отец или мать семьи живет всю семью в сердце своем, всех детей вместе, все условия общественные, а дети беззаботно заняты чем-нибудь частичным...

Беседа 16: Богопознание и становление персоны [106]

Молитва спасает от давления материи. Трагедия незнания Бога. О нищете духовной. О пределах возможностей твари. Персональность Абсолюта как основа богоподобия человека. О предвечном замысле Бога о человеке во Христе. Проблема повторения молитв. Боговидение как цель монашества. Ис. 11:1–2. Проблема персоны еще не решена. Молитва о всем Адаме есть выражение персоны. Монашество и школы пророков. Об умалении измерений христианства. О двух родах смирения. О хранении вдохновения.

Снова сверх всяких ожиданий Господь дает мне радость быть с вами.

Какова наша жизнь на Земле? — Вся эта материя, которая окружает нас и поддерживает жизнь, заставляет нас слишком много внимания отдавать всему земному. И это постоянство давления нашей повседневности убивает ум, и он становится менее восприимчивым к тому, что мы же сами произносим. Мы сотни раз и тысячи раз повторяем: «Отче наш». Но живем ли мы это сознание — или сознание наше заполнено мелкими страстями? Или, скажем, слова «Царю Небесный» — здесь речь идет о Самом Боге Духе Святом. А как относится наше сердце к этим словам: «Царю Небесный, прииди и вселися в ны, настави ны на всякую истину, спаси души наша»? — Это крик души нашей. Сие не должно забыть никогда: надо, чтобы это было лейтмотивом нашей монашеской жизни.

Мы — наследники величайшей и драгоценнейшей традиции. Отцы наши научили нас, как преодолевать ежедневные мелочи: всякое наше земное действие через молитву мы обращаем в духовное общение с Богом. Просыпаясь, мы молим Бога: «Восставь меня (ср. Пс. 40:11) силою Твоею, благодатию Духа Святаго, на делание духовное; на то, чтобы никакая вещь не прервала моего чувства о Тебе, Боге моем!»... Мы начинаем одеваться и говорим: «Господи, Ты видишь, я обнажен от всякого ведения истины Твоея. Молю Тебя, не оставь меня обнаженным, но облачи меня светом познания Твоего, — Ты, Который живешь во Свете неприступном!» Начинаем мы умываться: «Господи, омый всякую скверну со всего тела жизни моей в мире сем». Промываем глаза и говорим: «Дай мне очи видеть Царство Твое, Свет Твой». Открываем дверь и говорим: «Покаяния двери отверзи мне, Жизнодавче. Утренеет дух мой к Тебе, Богу моему». И так все время. В этом наше маленькое дело, однако через это «маленькое дело» мы можем установить постоянную связь с Богом, Который есть Дух. Так постепенно прелагается наша повседневность, исполненная труда, усталости, скуки, уныния, болей, недоумений, страданий. И самое главное из этих страданий — неведение: «То, что я живу, — не есть Свет Божества... А Ты мне дай Свет Твоего познания!»

Недавно отец N., исполняя духовническое свое служение, услышал от одной женщины: «Я хочу знать, что хочет Господь. Я пришла сюда в монастырь, чтобы узнать это. Мне не нужно говорить ни о моей боли, ни о слабости, ни о крепости моей. Я хочу знать волю Божию, и тогда этого мне достаточно. Я жажду знать Бога, но я во тьме неведения, и это убивает меня». От этого неведения все мы страдаем.

К нам приходит больной человек со смертельной болезнью, и что мы будем делать? — Молиться! Происходит борьба в духе. Болезнь не только явление физиологическое, но и духовное испытание человека.

Итак, будучи созданными по образу и по подобию Божию, мы в этом мире все время страдаем, сознавая свою недостаточность, свое неведение. Я приближаюсь к концу своих дней — не знаю, как я живу, — и все равно: это страдание от неведения терзает и меня. Терзало меня это неведение с самого начала. И я думаю, что сие явление имеет себе отклик в словах Христа: «Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие» (Лк. 6:20). Еще Господь сказал: «Все вы, верующие в Меня, в мире сем будете иметь скорби» (см. Ин. 16:33). И одна из страшных скорбей — это не ведать волю Божию. Но если мы пришли в монастырь, в эту школу для вечной жизни, то пойдем путем отцов, которые во всю долготу дней своей жизни терзались нищетою духа. Ибо явление нам Бога во плоти поставило нас пред живым Абсолютом-Богом.

Одно из наших недоумений, над которым работают сейчас тысячи и тысячи умов человеческих, — разрешить вопрос нашего происхождения: откуда человек, какие у него возможности, не безумство ли последовать за Христом, Который призывает нас быть с Ним в вечном Царстве как дети Отца Небесного (см. Ин. 11:52) и, в этом смысле, братья Самого Христа.

Прошлый раз мы говорили об иконе, на которой иконописец попытался выразить момент, когда великий пророк Моисей получил Откровение от Бога: «Аз есмь сущий» (см. Исх. 3:14), — по-гречески: ΕΓΩ ΕΙΜΙ Ο ΩΝ. Это был ответ на жажду сего великого пророка. На иконе, написанной у нас, выражено напряжение пророка пред этим Откровением. И Господь наш Иисус Христос не отвергал сие Откровение, но восполнил его. Итак, что же замечательного в Синайском Откровении? — Тот, Кто сотворил весь этот мир, вдруг говорит: «Это Я», и представляется человеку, и говорит с ним.

Сие слово «Я» означает, что Бог, сотворивший Своим повелением все космическое бытие и затем человека, есть Лицо — «Я (Аз) есмь». И когда мы читаем Библию, эту дивную книгу, первые страницы лежат ее в основе всего, вплоть до явления Христа и восполнения Откровения. Когда был сотворен весь мир, с животными и растениями, Господь сказал: «cотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). И так возник наш богословский вопрос о персоне: что значит персона? Наши греческие отцы нашли слово, которое восполняет понятие персоны другим именем, «ипостась» (лат. «субстанция»), то есть «база для всего, что существует». И что значит быть созданным по образу Божию и по подобию? Как мы можем стать персонами-ипостасями, подобными ипостаси воплощенного Сына Отчего? Должен сказать, что это есть та богословская проблема, о которой мы уже много раз говорили... Бог открылся нам как Персона: «Аз есмь сущий», и Он сотворил нас не так, как прочую тварь: «да будет свет... да будет твердь, и т. д. — и бысть свет... и бысть твердь, и т. д.» (см. Быт. 1 и след.), но создан был человек из чего-то уже существующего, — и это было завершением творения. После Откровения, восполненного Христом и Святым Духом, мы уже не ждем никакого другого.

У нас возникает вопрос — как осуществить то, что нам открыто Богом: «Если Ты существуешь как Персона, как Ипостась, то как я могу уподобиться Тебе?»

Когда это слово Откровения о Персоне дано нам, мы хотим познать его содержание, чтобы превратить наш подвиг в подвиг разумный: куда мы стремимся. Если мы не будем делать так и отдадим предпочтение повседневным заботам о еде, об одежде, о тепле, о комнатах, о встречах и так далее — всему, что на Земле каждый день окружает нас, то как мы можем через всю эту гущу психической и физической жизни проникнуть к абсолютному Духу? Кто-нибудь скажет: «Да, но Вы уже говорили нам об этом, и мы знаем». Но одно дело помнить эти слова, другое дело — реализовать их в нашем подвиге. Если в нас присутствует это напряжение — возвратиться к Богу после падения и стать воистину вечными детьми Отца Небесного, то мы неизбежно встречаемся с этими вопросами. И мы думаем: «Если Бог есть Персона, то как это Откровение отражается в нашем земном бытии?» Говорю «в нашем», потому что к нам относятся слова «по образу и по подобию», а не к прочей твари.

Когда мы говорим о том, как мы можем уподобиться и где пределы возможностей человека, то скажу вам не без боли, что человечество слишком несправедливо живет по отношению к Богу. Вот, святой Григорий Богослов пишет: «Мы есть тварь, но тварь сия получила заповедь от Творца стать богом». [107] Это призвание Бога нельзя, не должно забывать. Мы спрашиваем: до каких мер доходит наше подобие Богу? — И уже не в Ветхом Завете, а в Новом мы находим ответ в словах св. Иоанна Богослова: «Мы... будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2). О, этот чудный Иоанн! Юноша, он ходил за Христом и осязал эту Истину руками, созерцал Ее глазами (см. 1 Ин. 1:1)... И он говорит, что пока мы еще не достигли того состояния, которое нам заповедано, — но когда нам будет дано откровение от Духа Святого о том, как Бог есть, тогда мы станем подобны Ему... И все мы хотим знать, как Он есть (а не как Он не есть, не «неведомый Бог» (см. Деян. 17:23)), и видеть, чтобы подражать Ему. Итак, нам даны эти слова драгоценнейшего сердцам нашим Иоанна Богослова: «Мы будем подобны Ему». В чем подобны? — В образе бытия, как и апостол Павел говорит про Христа: «будучи образом Божиим, Он принял образ раба...» (Флп. 2:6–7).

Понимаете ли вы принцип монашеской жизни, когда целью монашеской науки есть «увидеть Бога, как Он есть» (1 Ин. 3:2)? Многие богословы говорят о невозможности для нас видеть Бога, «как Он есть». Но повторю опять перед вами слова — Господь сказал: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5:8). Читая богословов, идеи которых полны апофатизма, и читая эти слова: «блажени чистии сердцем», я думаю о том, чтобы очистить мое сердце от всякой мысли, неугодной Богу, от всякого движения сердца нашего, противного закону любви Отчей. Ибо когда сердце наше свободно от всякой злой мысли, тогда узрим мы Бога, «как Он не есть», по-богословски, или «как Он есть»? Для меня несомненно — «как Он есть». Иначе выходит абсурд: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят как Он не есть». Получается, весь мир заблуждается, — весь мир верующих в то, что Бог сотворил космос? Есть и другие формы понимания Откровения Бога — нехристианские. Даже в библейском Ветхом Завете еще есть некая незрелость, и чаяние восполнения этого Откровения в сознании Израиля. [108]

Так созидается богопознание — очень медленно проникая во все наше существо, — и человек становится «рожденным свыше» (см. Ин. 3:3): не от плоти на Земле, а от Бога Свыше рожденным. И когда Господь даст кому-нибудь перешагнуть порог неведения Бога, который был у эллинов ἀγνώστῳ Θεῴ, [109] тогда начинается совсем другая жизнь во всех ее проявлениях — как у пророка Исаии: «И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его, и почиет на нем Дух Господень, Дух премудрости и разума, Дух совета и крепости, Дух ведения и благочестия...» (Ис. 11:1–2). Значит, если «мы станем подобны» (1 Ин. 3:2), все эти проявления живого личного Абсолюта должны быть сообщены нам: «Дух мудрости, Дух любви, Дух всеведения». И имея перед нами такую цель, как можем мы увлечься чем бы то ни было другим? Но переход от нашего земного состояния в состояние «видеть Бога, как Он есть» осуществляется Самим Богом. Он может прийти и дать жить Себя, как Он есть. Здесь, касаясь этой мысли, мы заметим, что не до конца становится человек подобен Богу, то есть он не становится единосущным Богу. Тем не менее ему сообщаются все свойства Божии, кроме происхождения: мы сотворены из ничто. Хотя, если быть точным, нельзя сказать «из ничто»: ибо человек создан из чего-то, что уже было. [110]

И вот, перед нами стоят вопросы: как понимать человека как «ипостась» по образу Ипостаси воплощенного Сына Божия, то есть как «персону»? Где проявления этой персоны? Как от индивидуального состояния человек может перейти к персональному: к ипостасной форме бытия? (Простите меня, я становлюсь немножко «безумным», говоря о всех этих вещах.) — До сих пор проблема персонализма христианского не явлена еще в завершенном виде в Церкви. Еще трудятся много умов богословских над тем, как понимать эту ипостасную форму бытия. Я лично дерзнул сказать, что на Земле мало кому дается этот опыт ипостасного бытия. [111] Одно из существенных его проявлений, которое дается человеку, — это есть молитва за всего Адама с плачем, подобным плачу Христа в Гефсиманском саду. Мы не достигаем напряжения Самого Иисуса Христа, но аналогия должна существовать. И вот почему нам важно все-таки знать, сначала хотя бы умственно, какая перед нами стоит задача, что значит «обожение» человека.

Я все время подчеркиваю постепенность восхождения к этому состоянию, но это положение не исчерпывает всего. В нашем отце Силуане мы видим пример «опрокинутого» порядка. Ему было дано жить сознание вечной разлуки с Богом. И то сознание, о котором он говорит, что «ясно виделась погибель вечная», [112] было для него опытом ада. И Господь без слов явился ему и без слов передал ему Свое состояние. [113] Подчеркиваю снова и снова, что одно дело — интеллектуальное понимание этой молитвы, подобной гефсиманской, другое — явление этой молитвы в нас.

Что характерно для этого откровения о гефсиманской молитве? — То, что Силуан, который по нашим меркам об образовании был безграмотным человеком, после явления ему Христа вдруг начал молиться за все человечество с великим плачем. И это уже не психологическое состояние интеллектуального человека, не философская мысль, а бытийное состояние, факт бытия.

И то, о чем мы говорим как о нашей последней цели, ему было дано таким образом! Он был водим Духом Святым в молитве своей. Конечно, его молитва не прекращалась ни днем, ни ночью. Эта молитва не давала ему спать, и спал он, сидя на табурете, то есть стуле без спинки. Четыре-пять раз в сутки он садился и на двадцать минут, на полчаса погружался в сонное состояние и снова вставал на молитву. Мы не можем быть, как он: это был гигант и физической силы.

Было в нем и другое проявление, помимо молитвы за всего Адама, за все человечество. Он пишет, что когда после первого падения его в плотской помысел духовник ему сказал: «Никогда не принимай плотских помыслов», за сорок шесть лет своего монашества он никогда не принял ни одного помысла.

Что встретил я в прп. Силуане и что потом поразило мое сознание? — В старце нам дан опыт персоны, и то, что пишет этот отец, являет уже ипостасный образ бытия. Маскаль, большой профессор-богослов Англиканской Церкви, с огромной эрудицией в творениях отцов — и западных, и восточных, — в своем отзыве о Силуане говорит, что нет параллели ему среди писаний, оставленных нам отцами, в которых говорилось бы с такою убедительностью о необходимости любви к врагам. [114] Итак, по реакции персоны на происходящее мы судим о том, что есть персона. В данном случае в моих книгах я даю описание этой персоны, но, как и в Евангелии, там многое сокрыто от людей непонимающих. И мы просим о Евангелии: Господи, сподоби нас услышать Евангелие Твое: то есть что скрыто за евангельскими словами. Вот эта персона-ипостась — Силуан — имел плач о гонителях как естественную для него реакцию на происходившее гонение на Русскую Церковь и в других местах мира против Христа: «Дай, Господи, Духом Святым всем этим людям познать Тебя!» Вот — молитва персоны-ипостаси!

Мы знаем, что, когда Господь говорит: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48), Он связывал эти слова с заповедью: «А Я говорю вам: любите врагов ваших» (Мф. 5:44).

Тот, кто «перешел уже в вечную жизнь» (см. Ин. 5:24), переходит еще отсюда, и реакции его на события — другие. Что меня удивляло в этом человеке Силуане? — Это действительно подобие Богу: он жил страдание всякого человека, с которым говорил или общался. Во всяких трудностях этой жизни он сострадал человеку. Но когда он оставался один, то молился за всего Адама. Он не думал, что спасение возможно на Земле «устроить» без того, чтобы все знали Бога Духом Святым... Простите, что я говорю так, но когда я встретился с ним и когда он сказал: «Придите ко мне, мы будем говорить», то я подумал, что этот человек, получивший от Бога такие дарования, есть дар всему человечеству.

В моей богословской попытке создать образ персоны я руковожусь тем, что Бог дал мне видеть конкретно в этом человеке. Это не есть какая-то фантазия, нет! Это были факты бытия. Как и богословие у отцов часто есть «рассказ» о том, что им дано было видеть или переживать. Такой «рассказ» мы имеем в Евангелии от Иоанна: «так возлюбил Бог мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть» (Ин. 3:16)... Евангелист говорит об этом как о факте, не подлежащем никакому сомнению или обсуждению. И это есть богословие как состояние человека.

Когда я говорю о старце Силуане, я благодарю Бога: несмотря на то, что я всегда больной, Бог как-то продлил мою жизнь доныне, когда я могу говорить с вами. И прежде чем я пойду в мою «новую постель» [115] внутри земли, которая уже готова в двадцати метрах от моей постели, я хочу передать вам его учение.

И когда вы проникнетесь этим сознанием, тогда вы найдете настоящий путь монашеский, который есть высочайшее откровение об образе жизни нашей для достижения спасения. В этом отношении монашеская школа стоит выше всякой другой из всех, какие знает Земля. Когда в Писании библейском говорится о школах пророческих, нам не ясно, как была организована жизнь в «школах пророков» (см. 1 Цар. 19:20). Для нашего же времени я хотел бы прежде, чем уйду отсюда, чтобы вы осознали и видели последствие явления Христа Силуану, которое есть молитва за весь мир с плачем большим, чем за самого себя...

Есть люди, которые низводят христианство слишком низко до земли. Но истинно христианское сознание, конечно, такое — «небо и земля прейдут, но Мои слова не прейдут» (Мф. 24:35), как говорит Господь. Это совершенно иной план мышления, видения жизни.

Что дано было видеть Силуану? — Различие между аскетическим пониманием смирения и Христовым смирением. Аскетическое понимание смирения: «я хуже всех» — мы встречаем и у отцов... Но про Христово смирение, свойственное Самому Богу как атрибут Божий, говорит только Силуан. Я нигде не встретил подобного понимания. «Но иное, — говорит он, — неописуемое смирение Господне». [116] И когда он умирал, я спросил его: «Старец, Вы хотите умереть?» В ответ он мне сказал эти слова: «Я еще не смирился». [117]

Он пишет: «Скучает душа моя о Господе», [118] — состояние этого смирения Христова человеческая плоть не выносит. Он жил его, это Христово смирение, но не в полноте. В полноте — только во время откровения; а если бы оно продолжилось, то плоть земная не выдержала бы. [119]

Эта новая черта в его богословии — необычайно высокого порядка: «Иное — смирение человека, и иное — неописуемое смирение Христа». «Неописуемое» почему? — Потому что Христос явил очень многие вещи, которые говорят о Его абсолютности Божественной. Но люди видели скорее тело, и ум их не постигал, что совершается. Сам же Господь сказал, что «если бы им не были явлены эти дела, то не имели бы греха» (см. Ин. 15:24). Но когда явлены нам эти дела, тогда мы стоим в истине, тогда мы разумеем, Кто есть Христос. Так, со Христом получается странная вещь: Он и недостижимый, и Он вместе с нами «идет рука в руку».

И да будет Его благословение на всех вас, возлюбленные мои братья и сестры. И помните это и никому не давайте восхитить от вас этого видения, чтобы жизнь ваша, постоянно трудная, до отчаяния, не явилась для вас смертью духовной. Но для нас до конца уподобиться Христу недостижимо, хотя бы внешне мы и сделали то же самое, что Христос: потому что у Него была иная форма сознания.

Что печально в наше время? — Что многие люди, стоящие на высоких, по-человечески говоря, уровнях культуры, слепы по отношению ко Христу и не узнают Его Божества. Больше того — чем люди ученее, тем труднее им принять, что Христос и есть Тот, Кто сказал: «да будет свет. И бысть свет» (Быт. 1:3), что «Имже вся быша», как говорят святые отцы в Символе Веры, и что «все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:3)...

Моя основная задача состоит в том, чтобы вы восприняли вдохновение, которое никогда не умаляется. Мы можем быть до конца сокрушены трудностями жизни, но вдохновение, которое принес нам Христос, о котором Он говорит как об огне (см. Лк. 12:49), мы должны сохранить. Тогда ваше монашество будет настоящим. А если сохранить только внешние делания и уставы — этого еще мало. И далеко мало...

Беседа 17: Путь к познанию Бога [120]

О любви к Богу. Только Бог — истинное Бытие. О словах «без Меня не можете делать ничего». Наша забота — включиться в поток Божественной жизни. Бытие — едино. Преодоление греха праотца. Бытийное содержание заповедей Христа. Смерть преодолевается через истощание. Следование Христу путем страдания. О восприятии Божественных энергий. О «званых и избранных» и предопределении.

Каждый раз я начинаю мою беседу с вами, выражая радость мою от нашей встречи. Странны пути Божии: несколько прошедших дней я был в состоянии полного расслабления и не думал, что продлится жизнь моя. Но вот снова я с вами и снова радуюсь нашей беседе.

Господь Своим явлением поставил нас перед тем, что Он есть в существе Своем: Он есть истинный Бог — безначальный, беспредельный. И когда мы удостаиваемся веровать в Него, то постепенно любовь наша к Нему ведет нас на путь Его заповедей. Любя Его, мы сохраняем заповеди Его (см. Ин. 14:21). И когда храним заповеди, тогда мы стоим пред созерцанием великого безбрежного океана.

Естественно, мы все хотим знать Бога нашего. Древние греки поставили алтарь «Богу Неведомому» (Деян. 17:23). А мы все хотим знать нашего Бога и в нашей вере ходить как бы при свете солнца, когда мы видим не только то, что близко, но и то, что далеко. И сколько бы мы ни жили на Земле, непрестанно расширяется поле нашего зрения и углубляется наша любовь к Создавшему нас.

После падения мы живем нашу смерть. Сказано было в Раю: «Если съедите от плода сего дерева, то смертию умрете» (см. Быт. 2:17). И эта смерть вошла в бытие нашего человеческого мира еще от первых дней. Так что когда мы собираемся вместе и хотим говорить о безначальном Боге, то двойное чувство охватывает нас: с одной стороны — как бы замолчать, замкнуться в себе и в восторге созерцать то, что творит наш Бог и Отец; с другой — перед нами стоит задание — построить наш вечный дом, наш вечный храм. И как мы можем строить этот дом? Какое основание положим мы этому строению? Так или иначе, сами своею силою мы не можем вырваться из того отрицательного опыта, в который нас поставил грех праотца.

Когда мы начинаем любить Отца нашего, Иже на Небесех, через Сына, Которого даровал нам Отец, и Духа Святого, тогда вместе с этой любовью, еще не свободные от страстей, мы живем и восторг, и страдание наше, потому что спасение наше недостоверно. В нас «действует смерть» (ср. 2 Кор. 4:12) — последствие греха. В проведенные мною дни стояния на грани смерти мой ум влекло только это видение.

Говорю, как всегда, моим дорогим братьям и сестрам, вновь пришедшим к нам: наши беседы вызваны необходимостью общения, цель которого — вместе жить возможно глубже данное нам Откровение. Вы, молодые, начинаете жизнь: у вас еще другой порядок и иные мысли, чем у меня. И сегодня я хотел бы войти в ваше состояние, чтобы беседовать с вами не о том, что я живу на конце моей жизни, а о том, что вы встречаете на пути своем. Так, я бы хотел, чтобы кто-нибудь из вас сказал, какой вопрос стоит пред ним в данный момент, который хочет душа его разрешить благоприятно. Отвечая, я мог бы говорить о том, что и сам жил за мои почти семьдесят лет монашества...

Вопрос отца N.: Как понять слова Христа, сказанные в Евангелии от Иоанна: «без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5); и «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня» (Ин. 6:44), — в соотношении со свободой человеческой и с возможностью самоопределения для человека?

Конечно, это есть существенный вопрос, который не оставляет нас до конца нашего земного пути. Почему Господь сказал: «А без Меня не можете творить ничего»? Когда мы мыслим о бытии вообще — и о Боге, и о твари, — то каким-то странным образом в нас живет интуиция, что бытие единое, а не есть множество различных образов бытия. И когда мы веруем в Бога, Которого нам открыл Сын Отчий явлением Своим и Отец ниспосланием Духа Своего, то мы задаемся вопросом: что делать нам, как понять, вообще, наш приход в этот мир.

«Бывание» — редко употребляемое слово ныне, но им выражается понятие existence. Это понятие взято из гегелевской системы мышления: положение, отрицание и синтез. Бытие вечное, абсолютное и небытие полное с обеих границ суть положение и отрицание. Синтез — временное явление: человек. И мы употребляем это слово «бывать», «бывание». Так, когда мы живем в сфере этого «бывания», то пред нами стоит постоянная забота, чтобы мы попали в поток извечной Божественной жизни. И если нет другой жизни, другого Бытия, кроме того, которое выражено словом Сына Божия в Его Откровении Моисею: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ (Исх. 3:14); и если было дано еще в Ветхом Завете указание о том, что Бог един и жизнь единая, то я понимаю слова Христа как слова Того, Который пришел к нам из абсолютного Божественного бытия и принял нашу форму бывания. И как мы можем исполнить заповедь Его? Мы можем как-то размышлять и даже любить заповеди за их совершенство, но бытийное содержание их убегает от нас. И так как нет иного Бога, кроме Того, Который открылся нам — Отец, Сын и Дух Святой, — то слова Христа надо понять так, что Он, Сущий Бог, даст нам Свою жизнь. И если Он не дает, то мы, в нашем положении твари, лишены возможности сотворить иное бытие, сверх того, которое есть в действительности. Так что преодолеть постигшую нас смерть мы можем, только если станем обиталищем Отца, Сына и Святого Духа. И если нет Его с нами — Бога, — то мы бессильны, мы во тьме, и мы во власти смерти. Вот почему, я думаю, Он говорит: «без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5). Потому что нет другой жизни, кроме той, о которой говорится в Прологе Евангелия от Иоанна: «Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:3), и нет иного Бога, иного Бытия. Мы сами создать новое бытие не можем, так что весь смысл наш только в том, чтобы получить вечное Бытие от безначального Бога, Который открылся нам.

Конечно, я ничего не могу сделать из того, что принадлежит Богу. Тот же божественный Иоанн говорит, что, когда мы узрим Его, тогда «будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2). И весь путь получается такой: мы должны стать «сосудом для Духа Святого» и «обиталищем для Отца и Сына» (ср. Ин. 14:23) и, мы можем добавить, Духа Святого. Временное обитание исключается при этом: если мы становимся обиталищем вечного Бога безначального, то, конечно, на вечность вселяется в нас Отец и Сын и Дух Святой. Это есть чисто положительное восприятие евангельских слов.

Однако весь наш опыт показал нам, что мы должны пройти отрицательный опыт истощания, наш отрицательный опыт смерти. И когда мы по-христиански живем, то мы живем и полноту Бытия безначального, бесконечного, и в то же время мы — постоянно в этом теле, которое нас связывает. И мы не достигаем ничего абсолютного, а все в нас относительно.

Господь, Творец наш, Святая Троица, вел совет предвечный: «сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26), — и мы, христиане, строим жизнь на этом откровении: наше бытие есть образ Божественного бытия. Первородный грех внес отрицательный момент в нашу жизнь. И Христос, Который явился в сей мир, конечно, был не понятен никому. Как жил Этот Человек? — Он не хотел иметь никакой собственности на Земле: Он не имел ни дома, ни иного чего-либо (Лк. 9:58)... Явление Его, Рождество Его было в самых бедных условиях (см. Лк. 2:7). И как можно узреть в этом явлении абсолютного Бога, Творца Космоса? И Христос говорит, что, когда Отец действует в нас (ср. Ин. 6:44, и др.), мы начинаем видеть величие Божие в этом истощании.

Чтобы следовать за Христом (см. Ин. 12:26), как Он говорит, действительно надо уготовиться терпеть всякую скорбь и болезнь, всякое возможное страдание. И как возможно выбирать это страдание и эту болезнь? Никто не может сам последовать за Христом, потому что первое условие: надо брать на свои рамена крест. Кто может избирать этот страшный путь страданий Христа? Итак, нужна какая-то интуиция свыше, которая привлекает человека ко Христу. Апостол Павел хорошо сказал, что если нет воскресения, то христианин — самое несчастное существо на Земле (см. 1 Кор. 15:13–19). По-человечески говоря, никто не может согласиться последовать за Христом, если не будет ему открыто, что это Сын возлюбленный Отца.

Мне кажется, что в этом вопросе заключено некоторое колебание: если без Него мы не можем творить и мы Его просим делать, а Он не делает, как понять это положение: «Просите и дастся вам» (см. Мф. 7:7)? Мы просим и очень долго не получаем даже маленьких вещей.

Итак, потенциально в нас живет Сам Бог, и мы получаем бытие-жизнь Самого Бога, так что Бог и человек идут совсем рядом. Когда мы говорим о воплощении Сына Отчего, то стоит перед нами вопрос: как возможно, чтобы абсолютное Существо могло воплотиться в эту болезненную плоть? — Наша природа сотворена Богом. Получается, что Христос облекся и взял на Себя, в Свою Ипостась нашу природу, способную страдать, но — природу, созданную Им Самим. Она не есть нечто чуждое для Него. В Своем рождении от Девы Он избежал того, что соприкасается с грехом. Если Он Сам сотворил эту природу и мог явиться в этой природе, получается и обратное решение, что мы, рожденные в этой природе, можем воспринять Бога — Творца. Так, когда говорит Господь в Совете Своем предвечном: «сотворим человека по образу Нашему [и] подобию» (Быт. 1:26), то мы стоим пред Абсолютом.

И каждодневный опыт показывает нам нашу немощь, нашу смерть, отсутствие в нас любви, отсутствие ясного ощущения, что хорошо и что плохо. Мы бьемся как рыба об лед в этом мире. Вековая жизнь Православия и христианства вообще связана с постоянным исканием. И когда мы хотим знать Бога, у нас возникает вопрос: как возможно, чтобы абсолютное Существо восприняло эту относительную форму бывания. А вместе с тем: как мы, рожденные в этой земной плоти, можем явиться носителями Божественного могущества. Если мы хотим рассуждать об этом, то на каждом шагу можем испытывать недостаточность нашего интеллекта решить эти вопросы. Но вопросы эти решаются самой жизнью. Мы находимся еще в периоде творения, о чем Господь сказал: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17). Еще не завершилось до конца «дело» (см. Ин. 4:34, 17:4) Бога, спасающего мир.

Натура наша создана по образу безначального Абсолюта, Который говорит: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ, «Бытие — это Я, и ничего другого нет, кроме Меня». Если Бог о Себе говорит «Аз», значит, Он — Лицо, Персона. Как это Откровение отражается в нас? Как оно отзывается на нашей повседневной жизни? Как мы можем стать подобными Богу персонами? Когда мы проводим внимательно наши дни, то мы все время стоим пред какими-то еще не раскрывшимися для нас тайнами. Но через самые старания жить по заповедям Христа-Бога мы понимаем, что никто другой ничего более совершенного не дал нам...

Опять я возвращаюсь мыслию моей к нашему отцу Силуану. Он пишет, что, когда мы не понимаем путей Божиих, все-таки говорим Богу: «Да будет воля Твоя». [121] И так в нашей жизни на Земле, полной страданий, болей, смерти, мрака, когда мы предадимся на Его волю, которую еще не понимаем, — тогда приходит к нам благодать Святого Духа, и мы живем Бога как Отца, самого дорогого, самого близкого.

Итак, не логическое разрешение возможно в этом моменте, нужен опыт бытия самого. Если мы созданы по образу и по подобию, то, значит, для нас приготовлено Царство бесконечное. И в великом страдании совершает христианин свой путь. Так, на Земле Христос не гонится за тем, чтобы раздавить других могуществом (см. Мф. 20:28; Мк. 10:45), а берет на Себя их немощи. Христианство, которое мы, православные, живем, действительно есть сплошное страдание. Но в этом страдании вдруг где-то находит себе путь золотая нитка тончайшей интуиции нашего родства с безначальным Богом.

Итак, творение человека еще не закончено. Может быть, завершается оно в опыте святых, как прп. Силуан. Он говорит, что и Бога живем мы как Отца, самого дорогого, самого близкого. Эта вещь очень трудно выразимая нашим словом. Бытие Божественное — бесстрастное. И каким образом нас поражает эта «болезнь любви»? Христос сказал: «Нет больше той любви, как если... душу свою положит человек за друзей своих» (Ин. 15:13), за других людей. Это — путь к тому, как возможно стать персоною, подобною Персоне воплощенного Сына Божия. И то, что мыслил Христос на Земле, те реакции, которые мы видим в Нем, весь строй Его мысли и чувств мы хотим воспринять (Флп. 2:5) — и не можем, потому что это слишком больно.

Духовное восприятие в христианской жизни очень глубоко и неизъяснимо тонко. В сущности говоря, уже не интеллектом нашим постигаем мы эту любовь Отца и Сына и Святаго Духа... Человеческое слово, рожденное в твари, не способно выразить это по-настоящему. Но когда мы действительно веруем во Христа, тогда вселяется в нас Дух Святой, и где-то в глубине некая тончайшая интуиция открывает нам, что это — Бог, это — наш Отец. Словом выразить мы не можем, мы должны «попасть» в это состояние. И мы «попадаем» в это состояние, если сам Бог приходит и вселяется в нас — непостижимо великий и могущественный и непостижимо смиренный.

Как говорит наш отец — Силуан, есть смирение аскетическое: мы живем и чувствуем себя неспособными жить по заповедям, начинаем ненавидеть себя и говорить, что «я хуже всех». И это уже есть смирение. «Но, — говорит прп. Силуан, — иное смирение Христа. Оно безотносительно, в нем нет ни сравнения, ни различения — ничего. Это абсолютное смирение Бога». [122] И когда это смирение Божественное касается нас, то радость нам доставляет не могущество наше раздавить брата, а любовь к брату, которая становится содержанием нашей жизни. И приходит странное чувство «услаждения» уже духовного, божественного порядка от того, что человек чувствует себя меньшим других и не стремится к власти. Это есть Божественное смирение, про которое прп. Силуан говорит: «Оно неизъяснимо», потому что выражаемое на нашем человеческом языке оно становится противоречивым.

Что же делать нам в этом состоянии, в котором мы пребываем? — Продолжать терпеливо учиться жизни Христа в Его истощании. И тогда придет ответ, не словесный, а бытийный, потому что человек должен прийти во Христе в состояние, когда сам он говорит: «Ныне в Тебе и Тобою аз есмь». И тогда исполняется в нас превечный замысел: мы становимся подобными Тому, Кто сказал «АЗ ЕСМЬ СЫЙ». «Аз есмь», — говорит и человек.

Почему мы беседуем об этой жизни, которая превышает «средний» уровень христианства? — Потому что нам нужно знать, к чему мы призваны. В этом и есть монашество. Храня заповеди Христа, мы делаем себя способными к восприятию уже самой энергии Божества — благодати. Так, слова Христа: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец» (Ин. 6:44), связаны с идеей, что Бог сотворил природу человека способною познавать. И при тварности нашей эта способность познавать Бога делает заповедь Божию как бы обязательною, потому что заповедь и есть то, что соответствует Бытию Божественному. И тогда мы через наше старание жить по заповедям во Христе видим, как наш ум становится способным постигнуть смысл слов апостола Павла, что мы «были избраны до сотворения мира» (см. Еф. 1:4). Жизнь по-христиански требует от нас внимания к тому, где наш ум. А ум наш может идти в ТО, ЧТО ЕСТЬ до сотворения мира (я не говорю «было», но что «есть»), и сие не рождается от Земли, а есть нечто, исходящее от Бога.

Вопрос отца NN.: Все ли люди получают это призвание от Бога, без которого нельзя найти Бога, быть со Христом или знать Христа?

Я думаю, отче дорогой, что до конца мы выразить не можем существование взаимоисключающих положений. В нормальной логике, где есть «или — или», исключается третье, а здесь не исключается, и потому мы говорим, что приходится отказываться от выражения словами нашей формальной логики...

Здесь мы должны вспомнить, что, творя человека, Господь имел известный план. И в самой натуре нормального человека заложено стремление искать Абсолюта. Так что «званые» — все люди, ибо мы сотворены для того, чтобы быть с Богом, но «избранных», которые принимают это призвание, — немного (см. Мф. 22:14). И здесь возникает удивительно трудный вопрос. Как быть, когда мы встречаем людей, не способных верить: та же ли это природа, или уже нечто другое? Но быть образом Абсолюта и удовлетворяться только вкусным обедом или удобной постелью — не свойственно человеку, который хранит в себе образ Бога. Итак, все призваны только к этому; все — «званые» по природе самой, от самого создания. И мы стоим перед этим вопросом, который мы никак не можем разрешить словесно... Мы не можем выразить это словами еще и потому, что реакции каждого человека, всякого сердца — совершенно персонального порядка: Бог создал сердца наедине и говорит с человеком в сердце.

В чем можно увидеть, что совершил Христос уже как человек? — В том, что Отец отдал Его в полную власть врагам. Христос взывал к Нему в Гефсиманском саду, Он взывал к Нему на Голгофе: Отец не склонился прийти к Нему (см. Мф. 26:36 и след.; Мф. 27:46 и т. д.). Но после, как апостол Павел говорит, «дал Ему имя выше всякого иного имени» (Флп. 2:9) и на земле, и на небе. Значит, какой вывод возможен? — Я принимаю всякую скорбь, потому что я знаю, что Отец наш действительно Благий. И если мы претерпеваем все, вплоть до смерти, сохраняя полную веру в то, что Отец мой Благий, тогда по вере нашей бывает то же, что со Христом: Отец прославляет человека славою, которая безначальна. Человек призван к этому. Итак, званые — все от самого сотворения мира. Все дети Адама призваны к этому. Но избрание уже зависит от нас: если мы терпим и следуем за Богом, несмотря на все страдания. Путь этот неизъясним человеческим словом.

Молитесь за меня, потому что я, видите, не способен дать ответ, но я думаю, что его, этого ответа, и нет. До последнего Суда всемирного мы не сможем дать ответ положительный. «Мы ходим верою, а не» ясным «видением» положения (см. 2 Кор. 5:7), как апостол Павел, гениальный человек, который пережил опыт, действительно, Бога и является примером для нас даже до сих пор.

У некоторых богословов есть мысль такая: сотворил Бог мир и вложил в него потенциальность, так что мир будто бы должен естественно идти своими путями и остаться будто бы без Бога, подобно тому, как маленькое семя, в котором заключена вся программа, становится колоссальным деревом. Так программа мира была написана с момента сотворения Адама. И когда Бог оставляет человека, Он считает, что мы должны сами решить вопрос с тем, что нам было дано в творении. И Он медлит и не отвечает, ждет, когда мы сами постигнем это. Так у некоторых богословов есть эта идея, что потенциально человек рождается с возможностью естественного развития в Боге, если мы принимаем, что человек создан по образу Божию и по подобию.

В чем вред современной науки для жизни вечной? — В том, что ученые отвергают Откровение. А оно необходимо нам, потому что из нашего опыта мы не можем решить вопросы о Боге: Бог должен открыться нам. И так возникает трудность в том, чтобы выразить, до каких пределов идет вложенная в нас потенциальная сила — «до каких» и «почему».

Лично я живу так: «Сам я ничего не могу сделать» (ср. Ин. 15:5). У русского народа было замечательное выражение: «Без Бога — ни до порога!»

В словаре Даля хорошее выражение приводится. Представитель господствующего сословия общества говорит: «Хотя мы умнее мужика, морально можем стоять ниже мужика». И это невозможно отнять у человека. Когда было крепостное право, люди несли это бремя с терпением. Отец нашего духовного покровителя Силуана был крепостной, то есть раб. Значит, никакое положение социальное не мешает человеку идти к Богу. И даже существует такой контраст: те, которые удовлетворяются их положением как первенствующего элемента в обществе, меньше способны полюбить Бога, чем страдающий раб.

Так что в нашем подходе к жизни мы, христиане, не должны мыслить так, как мыслил, скажем, Маркс. У Бога Своя правда. И Силуан говорит: «Один имеет послушание быть царем, другой имеет послушание быть патриархом, третий — еще какое-нибудь достоинство, четвертый простой рабочий». И он добавляет: «И это неважно». [123] Он сам был рабочим и не завидовал императору. Он проходил свою военную службу в императорской гвардии и видел Александра III, участвуя в парадах. И не было в нем следа зависти, но он просто говорит: «Это неважно. Но кто больше любит, тот в вечности ближе будет к Богу, к Отцу и ко Христу». И тогда исполнятся слова Христа: «Хочу, чтобы там, где Я, и слуга Мой был» (Ин. 12:26, 17:24), иначе говоря, «чтобы слуга-верующий был подобен Ему во всем как друг» (см. Ин. 15:14).

Простите и молитесь за меня. Не идите на испытание путей Божиих, как только со страхом и осторожностью, потому что пути Божии непонятны для человека. Они часто имеют совсем особый характер, и в Писании сказано: «пути Мои — не пути ваши» (см. Ис. 55:8). Так мы освобождаемся от общепринятого мышления, свойственного, скажем, при строении государственной жизни. Самое главное для нас — любить Бога «всем сердцем, всем умом», всею силою — всем существом нашим (см. Мк. 12:30)...

Беседа 18: Путь к богоподобию [124]

Могут ли стать духовными плотская любовь и артистическое вдохновение? Прп. Силуан о борьбе со своим характером. Об изначальной святости Богородицы. Победа над помыслами сверхкосмична. О страстной и о Божественной любви. Как прп. Силуан перешел в вечность. Бессилие философии и науки для духовной жизни. Дух заповедей как состояние. «Чем совершеннее любовь, тем святее жизнь».

Снова я радуюсь быть с вами, хотя и силы мои совершенно оставили меня. Некто из вас недавно мне задал много вопросов, дать ответы на которые я не в силах, ибо «мы ходим не твердым знанием, но верою» (ср. 2 Кор. 5:7) — в Божество Христа.

Во Франции некий ребенок, ставший впоследствии священником, меня спросил: «А почему это так?» Не зная, что ответить, я сказал: «Потому!», и он остался доволен этим ответом. И мы часто встречаемся с этой сложностью, будучи поставлены уже пред свершившимся фактом, видимым и осязаемым. И если кто-нибудь нас спросит: «Почему это так?», то мы не в силах дать ответ. Ибо мы предстоим всегда пред чудом, пред актом творения этого мира, который превыше человека. Человеку надлежит приобщиться Богу на веки вечные и унаследовать полноту Божества. Итак, каждый раз, когда мы подавлены нашим неведением и недопониманием, — все тот же ответ: Бог творит мир согласно Своим замыслам, которые для нас непостижимы.

Если мы знаем конечную цель Бога, если мы веруем во Христа как нашего Творца, как Бога, Который есть Дух Абсолютный, Безначальный, — то мы чувствуем себя как бы во свете, помогающем не претыкаться нам на разные камни — суровые камни всяких сомнений (ср. Ин. 11:9). И, следуя заповедям Христа, мы как бы совершаем путешествие разумное, но тем не менее, по существу, все остается тайной.

Вопрос. Каким образом плотские, естественные дарования человека превращаются в духовные?

Этот вопрос возник в связи с тем, что пишет прп. Иоанн Лествичник. Он наблюдал такие явления: некоторые люди, страдавшие до одержимости от страстных движений и от страстей, в конце концов победили их. [125] Получается так, что кто не имел этой борьбы, тот как будто бы и не знает, в чем дело. Как объяснить? Как, например, у прп. Марии Египетской, св. Марии Магдалины и др. плотская любовь до одержимости вдруг стала Божественной? И сколько людей — может быть, большинство — остается почти нетронутыми в своем неведении! Ответить на этот вопрос я так же не могу, как не мог ответить на некоторые другие вопросы «почему?» и «что делать?».

Сам я заметил, что те, которые одарены каким-нибудь артистическим талантом, вдохновляются в духовной жизни скорее, чем те, которые этих дарований не имеют и даже иногда не знают, что значит вдохновение.

Но когда мы коснулись этих вопросов в беседе с прп. Силуаном, то тут все теории разрушились. Вопрос был поставлен так: «Как будто бы человек может обладать некоторыми способностями и талантами. И если у него нет этих талантов, то что ему делать? Он ничего не понимает, ничего не ищет, ничего не жаждет».

Тогда же мы остановились со старцем Силуаном на вопросе о людях, одержимых страстями. У некоторых страсти принимают слишком бурную форму, которая омрачает ум, и человек «делает то, что не хочет» (см. Рим. 7:16), как говорит апостол Павел. И мы отметили некоторые факты, когда путем аскетических подвигов некоторые монахи сумели сломать свой характер — буйный, бурный, страстный — и стали людьми кроткими и тихими: больше, чем те, которые по природе своей были таковыми.

В этой беседе я спросил старца Силуана:

— Действительно, получается так, что как будто бы лучше сначала быть одержимым страстями и потом начать битву за чистоту жизни, которую требуют заповеди Христа.

Он сказал:

— Да, те, которые борются с естеством своим страстным, имеют некоторое преимущество, потому что для них этот вопрос принимает трагическую форму и напряжение. Но если взять пример Божией Матери, то все наши теории рушатся. Она по естеству всегда была кроткой и тихой, и, будучи таковой, Она дошла до способности воспринять Божественное Слово. Без каких бы то ни было страстных буйств, с детских лет Она вошла в молитву и достигла высочайших мер совершенства. Если, не обладая страстями и не страдая от их буйной силы, Божия Матерь взошла на такую ступень кротости и святости, то получается, что вовсе не надо быть носителем больших страстей, сомнений и вообще трагических конфликтов внутри самого себя — то есть того состояния, о котором жалуется А. С. Пушкин:

Это — прекрасное описание человека страстного.

Итак, мы стоим пред тайной творения вечных богов, которые вечно будут пребывать как друзья и родственники-братья Иисуса Христа (см. Ин. 15:14, 20:17) и как чада Небесного Отца, — в этом цель. Но мы рождаемся, взятые от земли. И возьмем данный момент: как, «взятые от земли», мы сейчас думаем о том, что принадлежит сфере духа?

С самим Силуаном что было? — В бурные годы его юности он пал с женщиной. В начале монашества, когда он пришел в монастырь, у него было искушение. Мы не знаем, в какой форме и какой силы, но только духовник ему сказал: «Не принимай страстных плотских помыслов», и он стал бороться с этим. И за сорок шесть лет он не принял ни одной страстной мысли. [127] Как это могло произойти, мы не понимаем. Я в житии его счел необходимым указать, что это был человек чрезвычайной силы. [128] И будучи нормально здоровым, как получилось, что он за полвека не имел плотской мысли? Мы этого вообразить не можем. Но с ним, как правильно кто-то заметил, это произошло после явления ему Христа. После того, как он испытал это видение — в одно мгновение, он сказал, что все тело его было исполнено Духа Святого. А кто не имел этого опыта, какой любовью будут они преодолевать свои плотские страсти, если само естество как бы принуждает человека к некоторым актам? Закон procreation (деторождения) есть космический закон. И потому, когда кто побеждает этот закон в самом себе, тот становится в некоторых аспектах своей жизни уже «сверхкосмическим», то есть вечным.

Один англичанин, очень образованный, хороший человек мне говорил: «Мне непонятно, почему грешно любить не свою жену? Я не вижу греха в такой любви». И как можно ему объяснить это? Но мы видим, что апостол Павел, перечисляя все грехи, которые отделяют нас от Бога, больше всего говорит о плотской страсти (см. 1 Кор. 6:9; Гал. 5:19; Еф. 5:3; Кол. 3:5 и т. д.). Как получилось, что этот род любви противоречит Божественной любви? — Мы можем это констатировать, даже на своем опыте, но объяснить — не можем: «Почему так?» Почему в акте творения вечных богов понадобился этот негативный опыт, мы этого не понимаем. Тем не менее Откровение говорит, что некоторые войдут за завесу восьмого дня.

Покамест мы не дошли до этого состояния, когда мы свободны от всего: от страстей и всех земных форм их — от нашего «тела», когда мы способны к Божественной жизни. И Силуан вкусил на мгновение любовь Христа — до такой степени, что ему хотелось страдать за Христа. Иначе говоря, это услаждение Божественной любви так сильно, что, чтобы умерить и успокоить его, надо пройти мученическую кончину...

Опять: мы не понимаем ничего. И когда мы обсуждаем этот вопрос: как плотское превращается в духовное, то мы безгласны. Но вот что происходит: в житии старца на основании его записок я пишу, что, желая молиться чисто, он видел бесов, наполняющих его келью. И когда он хотел поклониться Богу пред иконой, то между иконой и им стояла фигура огромного размера беса, который ожидал поклонения себе. И когда он сел на табурет и стал молиться: «Господи, в чем дело? Я хочу Тебе молиться и не могу». Господь ему указал на гордость как причину его страданий. Тогда Силуан молился, крича Богу: «Но помоги мне! Что я могу мыслить и делать, чтобы мне смириться?» Господь говорит: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». [129] Что можем мы сказать об этих словах? — Только одно: в сущности, ничего не понятно — что значит «держать ум во аде»? Однако далее мы читаем у Силуана: «Я стал так делать, как научил меня Господь, и ум мой очистился... и Дух свидетельствовал спасение». [130] Так он перешел в иное состояние, которое бывает редко даже в истории христианской Церкви. Он перешел в это состояние благодаря своей вере и дару слышать слово Самого Христа.

Так и мы живем только верой во Христа, но ничего по-настоящему объяснить ни научно, ни философски, ни аскетически мы не можем. В начале русской революции в семнадцатом году были дебаты о безбожии, и министр просвещения Луначарский сказал: «Мне пришлось много путешествовать, посетить много кафедральных соборов, я видел большие произведения живописи, чудеса архитектуры, я слышал музыку, которою услаждался; но Бога я не видел». Тогда встал один старик-врач и сказал: «Я хирург. Теперь я кончил свою работу, но расскажу вам про мое прошлое. Мне пришлось делать много операций, и трепанаций черепа, и открывать грудь, видеть сердце, я ощущал в руках мозг человека, но мысли там я не нашел». Вы видите, какая тайна. Что такое мозг? — «кусок мяса», а каким образом рождается в нем мысль о вечности? И это явление совсем другого порядка.

Итак, каким образом страстная любовь прелагается в Божественную? — Мы знаем, что одержимые страстной любовью умирали, как ее жертвы, и немногие покаянием переходили в план Божественной любви. И этот переход от естественной, физической любви к любви Божественной связан с болезненным процессом многолетней аскетической борьбы. Почему у некоторых борьба с этой страстью, которую монах давно уже не хочет, берет тридцать–сорок лет, а у Силуана эта страсть была отрезана в одну секунду? Как мы можем объяснить это явление? С отцом N., не раз гуляя или сидя, мы разговаривали о том, что когда мы посмотрим кругом себя, то все, что бы ни было, нам кажется невероятным, «невозможным». Так оно и есть: мы ничего не понимаем — все «невозможно».

Но какой вывод из всего этого мы делаем? — Старец Силуан говорит: «Я стал так делать, как научил меня Господь... и ум мой очистился... и Дух свидетельствовал спасение», [131] которое есть переход в измерение вечности от измерений времени. Так теперь и для нас: объяснить ничего по-настоящему мы не можем, но, когда мы заповедь Христа принимаем как единственный закон всего нашего бытия — и временного, и вечного, тогда мы совершаем путь к тому, чего не может понять большинство людей, которые не хранят заповедей. И получается так: когда мы храним эти заповеди, то дух, заключенный в них, становится, странным образом, нашим состоянием. И тогда все в нас меняется, и все процессы нашего внутреннего бытия становятся другими. Но самый трудный момент этого вопроса все-таки остается: если Силуана посетил Господь и дал ему такую силу, что за полвека при самом сильном теле он никогда не принял плотской мысли, то что делать нам? — Некоторые говорят: «Надо, чтобы Господь Сам пришел к нам, вселился в нас и делал бы так, как Он заповедал, потому что по своей воле и своим подвигом мы не можем перейти в это состояние». И если сами мы не можем, то какая неправда со стороны Бога осуждать нас, — и даже на вечные муки!

Как показывает нам ежечасный опыт нашей жизни, через нас проходят энергии, неведомые нам, которые порождают те или иные движения. Человек есть существо «инодвижное», по-гречески ἑτεροκίνητος. Если мы такие ἑτεροκίνητοι, то почему Бог осуждает нас? — Это людям непонятно. Если мы подумаем, что человек — это марионетка, которая всецело движется другой волей, то Бог бесчестен: если прп. Силуан молился за весь мир с глубоким плачем, почему другим не приходит эта молитва, а только он молился так? Так философски следуя, мы не можем перейти от нашего плотского жития к жизни чистого духа... Если вы хотите идти верным путем — каким Сам Господь заповедал, — «не претыкаясь ни о какие камни» (как бывает, когда идем вне света заповеди) (см. Ин. 12:35), то жизнь определяется иным порядком. И тогда наше плотское состояние переходит в духовное. Как это возможно, я не понимаю; как плоть становится духом, это необъяснимо для меня.

Мне пришлось быть духовником на Афоне, где тысячи людей подвизаются, чтобы сохранить заповеди Христа. Я наблюдал людей самых простых, у которых не было никакого внешнего образования мира сего, но они пребывали в состоянии благодати: и их движения, их реакции на происходящее были иными — не так, как у других. Так, когда монах встречается с каким-нибудь грубым существом, то такой человек вызывает в нем сострадание, и монах молится за него: «Господи, исцели человека, раба Твоего». И молитвою от одного человека переходит ко многим и от многих ко всему Адаму. Этот процесс мы можем наблюдать и применять даже в нашей жизни. Но как это осуществляется? — Конечно, присутствием Бога. Если Бог не хочет известной нечистоты и мы воздерживаемся от нее, то Он приходит и Ему удобнее быть с нами. Но если мы принимаем недобрые мысли, то Ему трудно быть с нами, поскольку нет никакого согласия и никакой гармонии между Духом нашего Бога и нами самими. Так что сегодня мы остановимся на этом недоумении — мы по-настоящему ничего не знаем. Был гениальный человек в Греции — Сократ, который сказал: «Οἶδα ὁτι οὐδὲν οἶδα» («Знаю, что я ничего не знаю»).

Так и мы, христиане, знаем только то, что следование заповедям Христа приводит к определенным результатам. А именно: к тому, что человек переходит от земных измерений к измерениям вечной жизни спасенных. И когда он видит злодея, это естественным порядком вызывает в нем сострадание к нему — к человеку, объятому смертью. Мы знаем это состояние, но объяснить, как оно бывает, не можем. Итак, можно сделать такой вывод из нашей сегодняшней беседы: «Я знаю, что я ничего не знаю. Однако если я живу по заповедям Христа, то меня охватывает огонь Его любви». Так, плотская любовь становится уже любовью Божественною не иначе как через веру во Христа и через хранение Его заповедей.

Силуан говорил про Божию Матерь, что мало что знаем мы из Ее жизни на земле и что полноту любви Ее к Сыну и Богу Своему мы разуметь не можем. «Но мы знаем, что чем больше любовь, тем больше страданий душе». [132] Итак, если мы вступаем на монашеский путь с любовью ко Христу, то совершенно естественным порядком получается, что наш дух страдает от боли. И дальше Силуан говорит: «Чем полнее любовь, тем полнее познание Бога». Значит, в состоянии любви мы познаем Бога Любви. И он продолжает: «Чем горячее любовь, тем пламеннее молитва». [133] И все эти три положения, когда я читаю их, меня поражают, но самое сильное впечатление производит последнее, четвертое положение, действительно уже сверхчеловеческое: «Чем совершеннее любовь, тем святее жизнь». [134]

Если Божия Матерь была охвачена огнем совершенной любви, то естественное следствие отсюда: все Ее движения мысли и сердца — это все было свято. И так мы становимся ἑτεροκίνητοι, потому что эта любовь уже не человеческая, а безначальная любовь Самого Бога. Эта Божественная любовь становится содержанием нашей собственной жизни. И когда мы познаем сие и достигнем этого состояния, тогда уйдут от нас недоумения. И как Господь сказал, что, «когда вы узрите Меня, в тот день вы не спросите Меня ни о чем» (Ин. 16:23). Однако пока мы в процессе борьбы со страстями. И не надо оправдывать себя легко за какие-нибудь поступки наши или слова: монаху свойственно быть строгим к себе. Когда мы знаем мысль Христа, то всякое отступление от Христовых заповедей мы рассматриваем как преступление.

Снова и снова мы будем говорить о том, каким образом создается подобие Христу в нас. В тропаре о преподобных говорится: В тебе, отче, известно спасеся еже по образу, приим бо крест, последовал ecи Христу, и деючи учил ecи презирати убо плоть, преходит бо, прилежати же о душе, вещи бессмертней, темже и со ангелы сорадуется, преподобне отче, дух твой... Когда мы говорим: Преподобный отче Силуане, моли Бога о нас, мы говорим, что он подобен Христу и весьма подобен — «преподобен». По-гречески это слово не существует, и в этом смысле я люблю больше тропарь по-славянски, чем по-гречески, потому что «...ἐν σοί, ὁσιε πάτερ» — «ὁσιος» не носит в себе этой идеи: сначала по образу созданный и потом по подобию. Как мы можем стать «подобными», а еще больше — «преподобными», «весьма подобными»? В этом тропаре большой смысл — так мы должны жить: для монахов полагается «преподобная» жизнь... Для каждого человека это свой особый путь, но каждый по плану Божию должен уподобиться Христу во всем и стать преподобным. И это моя молитва, чтобы все вы стали преподобными отцами и преподобными матерями.

Испытания — это другой вопрос. И мы попробуем его коснуться с большим страхом, ибо испытания проходят уже на высоте последних определений. Когда же кончается жизнь человека, то он ответственен за все свои дела. И ему предстоит решить и определиться на вечность...

Беседа 19: О нашем изначальном богоподобии и падении [135]

Наша основа — Откровение, а не дедукция. Мк. 9:23; Лк. 8:48 и Ин. 10:34 — о «спасении верою». Вера есть действенное проявление силы Божией в нас. Опасно говорить об «обожении» (Ин. 10:34). Мы образ Божий, но уязвленный грехом. Об усвоении сознания «богосыновства» и реальности падения.

Сегодня я хочу говорить с вами по очень серьезному вопросу: как мы должны жить. И прошу вас быть очень внимательными.

Прошлый раз мы говорили, когда затронули проблему персоны, что мы исходим из Откровения библейского, а не из достижений нашего ума, идущего к Богу снизу. Нашего опыта недовольно для того, чтобы утверждать, что мы чада Божии. Это возможно только через Откровение, где Бог говорит о Себе, что Он почитает Себя Отцом нашим, и дал молитву «Отче наш». Так, сегодня я хочу продолжить разговор наш о необходимости иметь догматическое видение, верное, правильное, чтобы, с одной стороны, совершать наш путь «достойно звания» (Еф. 4:1), а с другой действительно без порока. Этот путь лежит через неизъяснимые бездны. Однако когда приходит видение этой бездны Бога, то о каких путях говорить? — В той сфере нет ни вперед, ни назад, ни направо, ни налево, ни вверх, ни вниз: то есть нет никаких отношений. Так, величие христианского пути понимается совсем не просто. Почему я прошу вас быть очень внимательными к каждому слову? — Потому что это всем нам важно. И я говорю всем и каждому: «Do not be in a hurry!» — «Не торопитесь!» (Сам я должен торопиться, потому что я не знаю, когда во мне прекратится жизнь.)

Итак, сегодня мы поговорим о том, какую основную мысль мы должны иметь в себе, чтобы совершать путь безопасно и результативно. Прочитаем некоторые выдержки из Евангелия, которое для нас, конечно, Откровение par excellence:

«Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию» (Мк. 9:23–24).

«Он сказал ей: дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя; иди с миром» (Лк. 8:48).

«Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги? Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание, — Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь, потому что Я сказал: Я Сын Божий?» (Ин. 10:34–36).

Сии евангельские стихи суть основа моего слова. Вера не есть нечто онтологически бездейственное или некое только психологическое состояние человека. Иначе, молясь Богу в таком состоянии, мы ничего не получаем, потому что такая вера есть не более чем психология. Таково мнение многих в современной жизни и даже тех, которые специально посвятили себя психологии как научной попытке раскрыть бытие Бога и смысл бытия.

Если вы, братья мои и сестры мои, хотите действительно построить свою жизнь по-христиански, избегайте колеблющихся слов научной психологии. Поверьте, что Откровение, данное Богом человеку, есть действительно нечто соответствующее реальности вечного бытия Божественного. Вера есть — например, у больных — способность производить внутреннюю энергию, которая побеждает болезнь. Вы знаете, что очень легко поддаваться болезни и терять всякое мужество в борьбе с нею. Но вы знаете также случаи выздоровления, когда «вера твоя спасе тя» от всяких болезней, даже от слепоты. Итак, вера есть действенное проявление силы Божией в нас.

Приводя слова псалмопевца, Господь дает нам Откровение: «вы — боги» (Пс. 81:6). И мы должны верить этому так, как это написано. Тогда мы можем построить свою жизнь, как христиане, по-настоящему. Иначе нет никакого видения цели наших поступков. Но кто-нибудь скажет: «Это небезопасно поверить, что все мы боги». И это совершенно верно. Мы знаем много случаев, когда люди теряли меру в этом. Так, мне раз пришлось читать: в Америке группа индейцев крестилась и приняла христианство. И потом, возвращаясь домой, они подумали перейти реку, по водам шагая. И в порыве своей веры все вступили на воду и утонули. Я сам, к сожалению, был свидетелем, как люди, поверив в то, что мы боги, перешли меру и потеряли настоящее сознание. И эти слова послужили ко вреду.

Но где выход для нас? — Об этом «выходе» я и хочу говорить сегодня. Если мы принимаем Откровение, что мы созданы «по образу Божию [и] по подобию» (Быт. 1:26), если мы принимаем выражение Ветхого Завета, что «человек есть бог», то как нам удержаться при таком сознании в той мере его, которая не заразила бы нас гордостью? Да, мы верим, что Бог сотворил нас по образу Своему и по подобию. Да, мы верим в то, что Он Сам хочет называться «Отче наш» и дает нам эту молитву, чтобы мы осознали себя детьми Бога Живого. Но как удержаться во смирении? Один из ярких случаев выражения этого пути мы находим у прп. Иоанна Дамаскина в его Службе об усопших, в Панихиде: Образ есмь Твоея славы, аще и язвы ношу моих прегрешений. И это и есть мера, которой мы должны держаться...

И если мы будем говорить внутри нашего сердца, что действительно мы почтены Богом быть Его образом и подобием, и реальность нашей жизни не соответствует этой вере, то как быть, чтобы не разрушить этой веры и, с другой стороны, не потерять смирение? — Нужно носить это сознание, горькое сознание наше того, что мы живем несоответственно воле Божией, вызвавшей нас к бытию, что мы омрачили образ Его грехом. Вместо всеобъемлющей любви мы живем в раздорах, в разделениях; и исчезает из видения человеческого настоящая цель Бога. Мы как будто бы не способны воспринять познание без того, чтобы не возгордиться. Однако при христианском подходе, хотя бы человек и пребывал в наивысшем для Земли состоянии, он остается смиренным. Никакая сумма познаний, никакие высокие состояния нашего духа, действительные состояния от Бога, не делают человека гордым. Как Сам Христос, всеведущий, всемогущий, говорит: «научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Так, мне пришлось видеть на Святой Горе, а иногда и в миру, что люди пребывали в высокой мере благодати и в то же время были полны смирения.

Если мы посмотрим на свою жизнь, то увидим, что она онтологически не соответствует нашему происхождению. Однако знать при этом, что я язвы ношу моих прегрешений, — значит: совместить веру в величие происхождения нашего с познанием, что мы не «там», что мы потеряли это достоинство. И тогда, живя по заповедям Христа евангельским, мы переживаем это состояние, как вернейшее чувство, что Бог есть наш драгоценный Отец. Оно приходит как смиренное чувство, не как гордость, которая хочет сокрушить своего брата. Тогда мы живем в покаянии, а «покаяние, — как я дерзнул написать в моей книге, — на земле не имеет конца». [136] Ибо говорить о конце покаяния — значит говорить о нашем совершенном подобии Христу, воскресшему из мертвых и восходящему ко Отцу. Этой меры едва достигают единицы на целые поколения.

Когда мы осознаем свое происхождение, как говорит о нем Откровение, и когда мы язвы прегрешений носим на себе, тогда появляется глубокий плач покаяния и чувство неисцелимости нашей болезни своими силами; и мы молимся, чтобы Бог Сам пришел с исцелением Своим, силою Своею победил в нас все пороки и все страсти смертоносные. И пожалуйста, имейте все это в виду, чтобы не утонуть в «чрезмерной» вере: «Я могу ходить по водам, как Господь ходил», чтобы не возноситься в своем сознании: «О, я сын Божий!». Все это приходит совсем иначе, нормальным и верным путем через покаяние и плач. И сердце наше доходит до того состояния, когда Бог может сказать ему о Своей любви. Тогда душа чувствует, что Бог есть Самый близкий, Самый драгоценный Отец наш. Об этом прекрасно пишет наш старец, ныне прославленный святой, Силуан.

Итак, на сегодня я хочу ограничиться только этим словом: о двойственности нашего состояния. Да, онтологически я по происхождению своему сын Божий, «сотворенный, не рожденный», а не как Христос «рожденный, несотворенный». [137] И Он по существу есть Бог, а мы боги только по благодати, как образ и подобие Его славы.

Пожалуйста, запишите это на сердцах ваших и держите это всю свою жизнь, до конца. Тогда из самой жизни вам откроется путь, которым ведет нас Господь. И мы избежим того, чтобы возгордиться, когда придет вдруг то, что было совсем невозможным: слава чудотворения, ясновидения и других даров. Когда это Божий дар, то нет гордости, нет тщеславия, а есть нечто совсем другое: состояние, которое дается свыше по благодати.

Значит, программа наша — образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу моих прегрешений. И так мы сохраним традицию наших отцов.

Господь сказал: «кто хочет быть первым, будь... всем слугою и... всем рабом» (Мк. 9:35, 10:44). Так Господь дает нам указание о том, где никто другой не был до Него, и мы знаем теперь об этих тайнах через Него. Это так понятно! Наша жизнь во всем должна основываться на Откровении библейском, и прежде всего евангельском. И никаких других философий, идущих снизу, собственно, и не надо... Если мы действительно веруем Откровению, что мы чада Божии, то, когда мы выпадаем из неизреченной славы и живем в позоре страстей, тогда душа так страдает от этого! Потерять эту красоту Божественную и влачиться, как бессловесные животные некие, в грязи — так будем мы плакать неизреченным плачем! Неизреченным почему? — Потому, что горечь этого сознания так велика, что кончаются слова. Старец говорит, что, когда приходит любовь Божия с силою, тогда нет больше слов. [138] От большой любви нет слов. И здесь от большого покаяния нет слов.

Молитесь за меня! Молитесь друг за друга! Молитесь за каждого брата и каждую сестру! И тогда из маленькой группы людей вдруг придет понимание уже беспредельности вечной. А если мы начнем с конца, то будет так, как мне говорил духовник: «Кто начинает с последних степеней любви Божией, тот кончает ничем. А кто начинает покаянием и крепко держится его, тот получит и будет умирать в состоянии славы Божественной любви»...

Беседа 20: Спасение через любовь, а не богатство интеллектуальных познаний [139]

Спасение достигается через любовь. О последнем слове старца Силуана (ср. 1 Кор. 13 и свт. Иоанн Кронштадтский). Разделения христианства из-за недопонимания заповеди о любви. Монашество как школа любви и спасения. О соблюдении заповедей. О хранении от греха. Заповеди Христа сверхкосмичны. Об откровении предвечной идеи о человеке во Христе. О необходимости знания последней цели монашества.

Опять и опять благодарю Бога, Который дает мне радость встречаться с вами...

Как бы ни была хороша дорога, водитель машины все время должен регулировать ход своего автомобиля: менять скорость, изменять немного направление или поворачивать и так далее. Так и в нашей жизни: хотя пред нами нарисован путь отцами, Апостолами и Самим Христом, все равно мы все время должны вести машину по той линии, которая должна быть выдержана, чтобы прибыть к нашей последней цели.

И вот сегодня я хочу сказать нашим новым братьям и сестрам, что не в количестве познаний сила спасения, а в образе жизни: не гностический, а этический аспект жизни нашей — вот что спасает. Спасает та любовь, которую заповедал нам Господь, когда на Тайной Вечере Он сказал: «любите друг друга» (Ин. 15:17). Это совсем не значит, что мы против каких бы то ни было познаний. Наоборот, заповедь Божия понуждает нас «искать» (см. Мф. 7:7) и овладеть полнотою знания, — той полнотою, которою Сам Господь является (см. Ин. 17:3). Однако хотя бы и абсолютным было наше знание, и все-таки спасение не в этом, а спасение — в образе жизни. Вы уже заметили, что у меня нет порядка хронологического в беседах с вами на определенные предметы, заранее установленные, как это обычно бывает в школах богословских. Но так течет жизнь.

И вот сегодня я хочу сказать братьям и сестрам, что, хотя мы разделяем труд на физический и интеллектуальный, все равно — единство и спасение приходят только через любовь. И весьма горько отметить, что в нас живет страшная склонность к доминации и к превосходству, к тому, чтобы видеть другого низшим, — и это губит человека. Часто мы встречаемся с тем положением, что люди внешне полны информации во всякого рода областях познания, но внутренне не научились любить.

В моей книге о старце Силуане я привожу в конце жизнеописания последнее слово его. Я сказал ему:

— Жалею, что я постоянно больной и нет у меня сил посвятить больше времени богословию.

Он со свойственной ему кротостью и тихостью спросил:

— И вы считаете это великим?

Я держался с ним, сознавая, что он есть высший дар благоволения Божия о мне. И, конечно, я не мог ответить на его вопрос.

После некоторого молчания он говорит:

— Велико только одно: смириться, низложить гордость, которая мешает любить. [140]

Я назвал это последним словом, потому что и Господь говорит о том же на Тайной Вечере. И апостол Павел говорит об этом: «...и я покажу вам путь еще превосходнейший. Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1 Кор. 12:31–13:13). Сильнее сказать невозможно.

И в слове, которое я назвал «последним словом» прп. Силуана, в очень короткой формуле заключена та же сила любви спасающей и являющейся центром всей жизни и Самого Божества. В писаниях свт. Иоанна Кронштадтского речь идет только об этом. И у многих других святых, кого мы ни возьмем, все сводится к этому. Поэтому прежде всего мы должны хранить любовь и стремиться к ней.

Если бы была любовь, весь христианский мир был бы единым по образу единства Святой Троицы. Если христианский мир разбит на части, то только потому, что христиане не хранят заповедей Господних. Столько разговоров, столько интеллектуальных усилий с каждой стороны убедить, что она владеет лучшим, ни к чему не привели в нашем веке, когда начались всемирные движения христиан.

Так, в нашей монашеской жизни, если мы не будем учиться любви, то я не знаю, какое оправдание можно было бы высказать в пользу монашества. Нет его! Любовь до желания пострадать за Христа и пролить кровь возможна и вне монашества. Но монашество наше — это есть особая организация всего времени в соответствии с нашим желанием спасаться, то есть стать способными воспринять вечную жизнь от Бога. Когда мы полны этого понимания, тогда приходит к нам вдохновение, которое никогда не покидает человека, даже если внешне человек может быть доведен до последнего истощания и даже быть убит, как сказал Господь: «не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать» (Лк. 12:4).

Итак, не какие-то функции в земной жизни спасают человека, а спасает человека только жизнь по заповедям Бога. Когда хранит человек заповеди эти, и хранит их действительно, с чувством, что их изрек Господь как последнее откровение людям о том, как живет Сам Бог, тогда наша жизнь вся становится другою. И хотя внешне ничего не видно, но вся красота и сила, все могущество вечной жизни — внутри человека. И научаемся мы этому великому таинству любви Божией постепенно. Монашество наше основано на тех принципах, которые приводят к этой цели.

Жизнь наша полна напряжения: все дни и ночи проходят в заботе о том, чтобы избежать греха. Вот одна душа недавно к нам приходит и говорит: «Когда я была свободна от веры и жила без Бога, то у меня не было проблем и жизнь текла просто. А теперь ни дня, ни ночи я не имею покоя». И новоначальная душа это выражает в молитве просто, перед Богом: «Господи, что Ты сотворил со мною? Я теперь не нахожу ни места, ни мгновения, когда я была бы спокойна». Так и монашеская жизнь — это есть напряжение предельное человеческих сил и внимания. Однако снаружи монахов можно уподобить проводам электричества высокого напряжения, на которые могут маленькие птицы садиться сверху и сидеть спокойно, тогда как по этим проводам течет энергия, которая двигает поезда, освещает дома, все согревает, — вся жизнь движется только ею.

Итак, я сегодня хотел вам подсказать, чтобы в заботе своей изучить наше богословие и обогатить себя познаниями опыта отцов, читая их труды и произведения, — вы поняли, что все-таки спасает не обилие этих познаний, а любовь — та любовь, которую заповедал Господь (см. Ин. 15:13).

Хочу оставить только это маленькое слово и призвать ваше внимание к тому, чтобы вы стояли твердо на этом пути, и это наилучший метод усвоить заповеди Христа. Когда мы полны веры, что Господь Иисус Христос есть Творец мира нашего и что заповеди Его — сверхкосмического содержания, тогда страх пред величием их приводит к тому, что человек не может оторваться от корректирующего действия на него этих заповедей. Как я говорил, человек ведет автомобиль, все время регулируя ход машины, даже на хорошей дороге, так наши заповеди, которые Господь нам дал, есть водитель наш...

Одна монахиня из Югославии пишет: «О, как я благодарна Богу». Монахиня эта бросила университет, прервав свою работу, и пошла в монастырь. «И теперь, — говорит она, — я попала в высшую школу, в наивысочайшую школу, и сердце мое полно желания, чтобы Господь дал мне силы пребыть до конца в этом состоянии». Она пишет так: «Подумайте, конец этой жизни — вечная жизнь в Боге! Чего большего можно ожидать?» Так вот, я желаю вам всем пережить этот опыт, который и я переживал, и многие другие из вас; и вы, новопришедшие, переживите тот же самый опыт...

У меня нет сил больше говорить, но сохраните то слово, что дал мне Бог. И так живите в мире. И когда сердце ваше преодолеет все мелкие препятствия психологические и достигнет сей любви в наших маленьких масштабах, как это ни странно, вы приготовитесь к восприятию состояния благодати, когда в любви своей человек охватывает весь мир. Но это состояние не может быть создано искусственно. Мы идем путем всегда как бы только начальной школы. Но происходит с нами изменение, и наше сердце более не любит противное тому, что заповедал Господь.

И хотя я теперь как развалина и руина, но все-таки то, что я говорю вам, остается в силе: это — правда нашей жизни в Боге великом, Творце Неба и Земли, Который облекся в нашу плоть и явил нам Себя и какими мы должны быть. То есть когда мы видим Христа воплощенного, то мы созерцаем предвечную идею Бога о человеке. [141] Вы видите, как Господь Своим явлением, Своими заповедями увлекает наш ум в такие сферы, как состояние Самого Божества до сотворения мира. Об этом страшно говорить, но начинается это с самых простых поступков. Игумен говорит: «Принесите, пожалуйста, уголь на кухню». Вы насыпаете ведро и несете. И этот акт приготовляет вас к великому восприятию любви. А если вы не будете делать так, то не достигнете ничего. Но знать последнюю цель монашеской жизни мы должны с самого начала. Тогда мы сможем установить правильный путь. Не когда претендуем быть уже на высоте заповедей, то есть претерпев обожение, нет! — а теперь, когда мы полны страстей и греха, постепенно, через послушание, через служение другим, через проявление любви и терпения мы приготовляем себя к высшему состоянию...

Итак, да хранит вас Господь. И молитва моя о том, чтобы вы действительно восприняли вдохновение свыше.

Беседа 21: Величие монашеского призвания [142]

Монашество есть величайшая культура на Земле, борьба против страстей и жизнь пред Лицом Божиим. Опыт живописи как раскрытие внутренней красоты. О Литургии. О порабощении греху. Жизнь без греха через подвиг. Заповеди Христа выявляют грех. «Невозможность» заповедей Христа. Об умном подвиге: всякий помысел не по Евангелию есть грех. Как бороться с помыслами.

Привычка жить в Боге дает возможность жить так, как будто бы всегда ты окружен беспредельным и безбрежным океаном. Это — духовная «сфера», и представляется она действительно как таковая: где ни тронь — все как будто бы и начало, и конец, и середина. И когда нужно говорить о нашей жизни, то приходится как бы сузить все горизонты и остановиться вниманием лишь на некоторых ее аспектах.

За мою, простите, сравнительно долгую жизнь монашескую я встречался со многими бестолковыми и даже глупыми представлениями о монашестве. Монашество есть культура, которая, по моему глубокому убеждению, не имеет себе равной в мире сем. Однако не скоро входит человек в состояние, когда он способен увидеть эту красоту, «и глубину, и высоту» (см. Еф. 3:18), как говорит апостол Павел; в состояние, о котором великий, гениальный поэт, ученый и аскет прп. Иоанн Дамаскин говорил: Образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу моих прегрешений. Подумайте: чтобы сказать такие слова в присутствии Самого Бога и говорить Богу: «Аз есмь образ Твоей великолепной славы», какие состояния молитв, какие состояния посещения Нетварным Светом должны предшествовать такому поэтическому выражению! И когда удается узреть эту красоту, тогда человек познает страдания, каких мир не знает.

После того как увидел монах неизреченную славу Божию, он видит себя окруженным низкими, мелкими страстями — мрачную жизнь, далекую от Света Божественного. Тогда тот же прп. Иоанн Дамаскин говорит: Плачу и рыдаю, когда помышляю о смерти. Это есть плач о смерти — уродливой смерти, поразившей человечество. И тот, кто узрел неизреченную славу, когда видит это бесславие смертное наше, плачет и рыдает.

Я говорю об этом сегодня потому, что слишком много раз за мою монашескую жизнь я слышал уродливые высказывания о монашестве, даже в общей церковной жизни, от тех, кто не познал в такой же мере, как прп. Феодор Студит, что монашеский образ жизни есть последняя и высшая благодать... [143] Ибо речь все время идет о жизни пред Лицом Бога — великого и святого, тогда как некоторые думают, что монашеская жизнь — бестолковая жизнь и не полезная миру... Да, не полезная миру, когда речь идет о пище для свиней! Монашество «готовит пищу» для ангелов. Но, как мне показал опыт, мы должны начинать с азов. И потом Бог дает созерцание высшей красоты и неизреченной славы до последних степеней. Это созерцание приходит не от нашего подвига. Многие думают, что монашество только для неграмотных мужиков и бедных женщин — отребья мира. Простите, что я выражаюсь сегодня так грубо и резко, но я говорю это на основании моего опыта.

Когда я был живописцем и стремился к настоящему искусству, которое трансцендирует видимый мир и предчувствует другой мир — умный, не зримый глазами, то напряжение становилось непрестанным и днем, и ночью. Для человека тогда каждое слово, каждая мысль, каждое движение его говорят о присутствии Бога. Живущие вне Бога не могут созерцать эту красоту. Собственно, с великой силой созерцается эта красота, когда нисходит на нас Нетварный Свет Божества.

Сказав вам несколько слов этих, я все-таки возвращаюсь к тому, как проходят наши дни. Из того страстного состояния, в котором мы рождаемся, нам надлежит перейти в состояние человека, как его мыслил Бог прежде, чем создал мир. Однако реальность нашей жизни все-таки такова, что мы постоянно видим себя атакуемыми всякого рода страстями.

Монашеская жизнь есть умная жизнь. Под действием благодати Божией ум человека очищается и становится носителем верховных видений и сам называется верховным умом. И этот верховный ум у монахов постоянно в работе. Одно из самых частых явлений, когда мы живем умным видением, — совершение Литургии: как возможно, что кусок хлеба, испеченный человеческим трудом, приносится в алтарь и становится Телом Самого Бога Иисуса Христа? Мы веруем, что когда мы призываем Отца ниспослать Духа Святого на предлежащие Дары, то призывание всех сих Имен и молитвенное ожидание от Бога превращается в событие духовного порядка. И видимый Хлеб, не меняя своей феноменальной, то есть видимой глазами, сущности, становится онтологически совершенно другою реальностью. Мы ведь принимаем Тело и Кровь Самого Бога не как человеческое тело, как оно есть теперь, не как человеческую кровь, а под видом Хлеба и Вина. И мы живем Святые Дары, созерцая их верою. Так, на Литургии как явление, «феномен» мы телесно видим Хлеб, а как данное по уму высшему, по вере нашей (ибо это превышает наше понимание умом) мы созерцаем Тело Самого Бога.

Это один из наиболее сильных моментов из того, о чем я хочу говорить вам: каким образом мы, рожденные во грехах, как говорит Давид в псалме: «Се бо, в беззакониих зачат есмь аз, и во гресех роди мя мати моя» (Пс. 50:7), можем достигнуть освящения всего нашего бытия: и духа, и ума, и даже тела.

Так, когда мы со страстями боремся, мы в сфере умного видения переходим на другой план. Это не есть монашеская жизнь — ходить, подняв брови, раскрыть глаза без мысли, улыбаться и «положить язык на плечо». Нет! Это постоянное напряжение и борьба с врагом; а враг есть ум космических измерений.

Характер наших бесед — семейный, между монахами. Присутствующие друзья наши весьма близки к нам, и мы не стыдимся говорить в их присутствии.

Кто-нибудь невежественный скажет: «Какая гордость у этих монахов!» Я подчеркиваю, невежественный человек, потому что и Сам Бог, при всем Своем беспредельном величии, — смиренный. И если мы живем истинно в Боге Истинном, то, как бы Он ни возносил нас, какими бы знаниями мы ни обладали, мы будем смиренными, как говорит об этом замечательно отец Силуан Афонский: «Хотя бы каждый день Бог возводил меня в созерцание небесной славы, я все-таки буду плакать о своих грехах»... [144]

Начало монашеской жизни — это борьба со страстями, которая требует не только ума, но и мудрости. Помню, я говорил о том, как переходить от помыслов, которые нас осаждают, к состоянию должной, чистой молитвы. И сегодня, беседуя о начале жизни духовной как о борьбе со страстями, мы будем говорить об умном видении действия страстей в нашей жизни.

Когда внутреннее внимание человека-монаха находится в постоянном предельном напряжении, то естественно человек развивается и становится чрезвычайно чутким ко всякому движению мысли внутри нас. Прп. Никодим Афонский, начальник великого «Добротолюбия», назвал свою книгу «Невидимая брань». Итак, наша жизнь проходит в этой умной сфере, где, как говорит прп. Силуан, наш ум с умом врага в борьбе. [145] Есть много движений, которые нам кажутся совершенно нормальными, но которые, по существу, умерщвляют человека, — и с ними мы боремся: «со страстями», потому что человек «страдает». Когда он становится рабом греха, то, по слову Самого Христа, он теряет возможность жить в доме Отца. В Евангелии так говорит Господь: «Всякий, делающий грех, есть раб греха. Но раб не пребывает в доме вечно; сын пребывает вечно» (Ин. 8:34–35).

Почему мы молимся столько раз каждый день: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам»? — Это великое прошение сказано отцами, потому что не чист человек от греха, хотя бы только он прожил один час. Поэтому прожить день, или вечер, или ночь, или утро без греха — это есть великое достижение. Такие достижения достаются не без труда, не без болезни. Так что монашеская жизнь по натуре своей есть всегда жизнь, полная напряжения, полная болезней, полная скорбей. Поскольку заповеди Бога нашего Иисуса Христа превосходят всякую человеческую относительную меру, ибо носят характер абсолютности, постольку монах никогда не знает покоя. Хотя бы он творил чудеса, он все равно знает себя грешным человеком.

Но какие способы борьбы со страстями? — Здесь нам придется учиться годами и годами. Это не университетский курс четыре-пять лет — это курс на всю жизнь, до конца. Шестьдесят седьмой год я монах и скажу вам, истину скажу: я не лениво прожил многие годы и не знаю, что со мной будет. Я чувствую себя недостойным Бога.

Если мы будем говорить о том, как бороться со страстями, то в нашем умном видении мы будем судить, что есть грех, только при посредствии заповедей Христа. Сам человек не познает своего греха. И потому Господь в Евангелии сказал: «если вы не поверите, что Я Тот, Который открылся Моисею на Синае АЗ ЕСМЬ СЫЙ, то умрете во грехах своих» (см. Ин. 8:24). Так, когда речь идет о Божественной святости, это превосходит всех нас. И потому, естественным образом, при нормальном сознании монаха все воспринимается так, как Сам Господь заповедал: «вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие» (Лк. 17:10).

По мере того, как из года в год, изо дня в день вы будете читать Евангелие, придет к вам понимание того, что заповедь Христа превышает нас и что вместе с тем мы должны ее сохранить. Получается такое мышление контрадикционное: [146] с одной стороны, это невозможно, а с другой стороны, это поставлено нам в долг. Это невозможно, когда мы живем сами, своим умом, своими силами. Но когда бывает Бог с нами, тогда это становится возможным (Ср.: Лк. 18:27). Блаженный Силуан говорит: «Но и тогда это еще не совершенство», [147] ибо совершенство на Земле недоступно и нереализуемо.

В монашеском подвиге отличительной чертой являются мудрость и разум: это — священная жизнь. Люди не видят этого и не знают. Однако монашество есть, по Феодору Студиту, третья степень благодати — высшая. [148]

И как совмещаются в нас эти противоречия логические? Получается некоторое несовпадение с нормальной логикой, ибо наша формальная логика не годится для выражения нашей жизни.

Если Господь сказал: «без Меня не можете творити ничего» (см. Ин. 15:5), то мы спрашиваем Его: «В таком случае, когда мы не творим, вина Твоя? Ты со мною не сотрудничаешь. Я сам не могу. Эта жизнь только у Тебя, и Ты отказываешься, а мне ставишь это в ответственность?» Получается, как будто бы в чем-то нет склейки. Но то бытие, в котором мы вращаемся, оно не подлежит тем же самым категориям относительности и исключения, как это требует формальная логика. Мы должны ощущать себя обязанными жить свято, то есть без греха.

И когда приходит к нам какая-либо страсть, сначала в форме мысли-помысла, тогда мы начинаем борьбу. Прошлый раз я говорил о борьбе с помыслом, который нас атакует.

Сегодня я хотел бы говорить более общим порядком. Всякая мысль, которая не соответствует по духу заповедям Евангелия, есть грех. И мы должны избежать его. А как избежать? — Когда появляется в нас действие мысли какой-либо, тогда мы кричим: «Господи, исцели мой ум! Господи, исцели мое сердце! Господи, исцели всего меня! Ты видишь, как я терзаюсь, когда меня, как раба, мучает мысль, бессмысленная по существу. Молю Тебя, защити меня! Ты знаешь, что у меня нет другого желания, как только жить по заповедям Твоим. Заповедь Твоя есть наивысший закон для всего моего бытия: и временного, и вечного. Ты дал мне полюбить заповеди Твои. Ты дал мне Свет Твой, чтобы видеть красоту Божественной жизни. И ныне спасай меня от власти страстных похотений!» Так можно начать беседу с Богом против страсти.

Иногда это может быть монолог, иногда это принимает форму диалога. Пример редчайших диалогов в жизни вселенской Церкви мы находим у прп. Силуана: когда он терзался нападениями врагов, тогда, всею силою души своей желая молиться чисто Богу, сказал Христу:

— Ты видишь, я хочу молиться Тебе, но враги мне мешают.

Господь ответил:

— Гордые так страдают всегда.

И тогда — диалог:

— Господи, научи меня, как я могу смиряться!

И короткий, но действительно трагический и сверхтрагический ответ:

— Держи ум твой во аде и не отчаивайся! [149]

И это относится к науке — как мы можем прожить день или ночь без греха. Всякая страсть человеческая, поскольку она принадлежит к миру тварному, имеет свои форму, образ и энергию. Верховный ум руководит нами в этой невидимой брани с врагом при помощи благодати, и таким путем, такой молитвой — монологом или диалогом — мы выходим из беседы с врагом и начинаем беседу с Самим Богом. Этот переход от беседы со страстями к беседе с Богом — вот что важно! И если мы все время беседуем с Богом, то, конечно, Бог станет содержанием нашей жизни. А Сам в Себе Он есть извечная «Жизнь», никогда же не умаляемая (ср. Ин. 14:6). И независимо от того, с какой страстью мы боремся: будь то плотская страсть, будь то сребролюбие, будь то властолюбие, будь то сластолюбие и так далее, — все равно, принцип, по существу, остается один и тот же: НЕ ОТДАТЬ УМА ВРАГУ...

Так, жизнь монаха есть умная жизнь, преисполненная мудрости. Монашество не противно природе человека, а выше естества человека. Когда правильно, с аскетической точки зрения и с духовной, совершается этот подвиг, тогда не возникает заболеваний психических. Люди растут в своем познании бытия в его глубинах. Подумайте, отцы это плотское воздержание назвали «целомудрием» (греч. σωφροσίνη)! Почему они не назвали целомудрием, т. е. полнотою мудрости, даже большую ученость, а именно этот момент? — В измерениях умного видения мы в монашестве по Богу преодолеваем то, что является космическим законом (когда преодолеваем, а не когда падаем). Если человек в этом подвиге преодолевает космический закон, то он становится сверхкосмическим. Однако у монаха видимость — «феномен» (как Святые Дары в Литургии) остается очень скромным. «Феномен» — это то, что мы видим. «Ноумен» — это то, что есть в нас. Так вся наша жизнь проникнута, с одной стороны, «феноменальными» явлениями, которые мы видим, а с другой стороны, то, что происходит в уме нашем («ноумен»), — совсем другое. Потому люди, которые подходят к суждению о монашестве, не учитывая всего этого, полные невежды в монашестве. И это невежество, к сожалению, даже среди церковных кругов наличествует.

И, опять и опять, в борьбе со страстью наш ум будет падать, цепляясь, как треножник, где-то за землю. Но придет время, когда и мы, из-за нашего напряжения жить по заповеди Божией, разовьемся и станем чуткими, как Ангелы. Тогда монахом-человеком ощущается всякое малейшее движение атмосферы, всякая мысль человеческая, противная Богу, — в себе, прежде всего, и, когда нужно, в других. Почему получается так нескладно? — Потому что я вижу себя в грехе и борюсь с грехом, а в брате моем я не вижу греха. И вместе с тем, как могу я быть духовником, если я не вижу греха брата моего? Значит, должно быть совмещение видения и своего греха, и той же самой болезни в брате нашем. Так что вначале лучше всего видеть только свои грехи: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам», и «все» остальное «приложится вам» (Мф. 6:33).

А принцип борьбы со страстями — не отдать ума и сердца страстным помыслам, но переходить от сих помыслов, которые приносит нам враг, на беседу и молитву с Богом. В моей маленькой новой книге я пишу, что «молитва есть нескончаемое творчество». [150] То, что я сегодня говорил вам, — лишь маленький намек на нечто из этого нескончаемого боя. Да, это бой, это сражение! Господь сказал: «Мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16:33).

Опять и опять: мы должны помнить слова апостола Павла к филиппийцам как один из самых основных принципов нашей жизни: «в нас должны быть те же мысли, те же чувствования, что во Христе Иисусе» (см. Флп. 2:5), — то есть чтобы ум наш стал подобным уму апостола Павла (ср. 1 Кор. 4:16), который говорит: «А мы имеем ум Христов» (1 Кор. 2:16). Когда наша мысль совершенно совпадает с тем, что включают в себя заповеди, тогда умом нашим мы разумеваем, что попадаем в сферу Божественного мышления. Нам нужно знать об этом, чтобы дорожить этим и не дать, по неведению, всему этому пройти, не оставив следа в нас. После нескольких лет упорного труда аскетической монашеской жизни это умное видение пребудет с нами все время...

Беседа 22: О борьбе за пребывание умом в Боге [151]

Страсть имеет свой образ. Борьба за несосложение ума с помыслом творческой молитвою. Опасность плотских помыслов. Держать ум в Боге можно только силою Самого Бога. Приход Бога как освобождение от рабства материи. Методы борьбы за вырывание ума у помысла. Надо, чтобы сам Бог пришел к нам. Трагедия мира — грех самообожения. Обожение через пребывание умом в Любви Божией.

Когда мы говорили о том, как можно победить отдельный помысел, который нападает на нас, пленяет ум, оскверняет все, что в нас, внутри, это было слово только о деталях нашего общего подвига. Я хотел бы найти самую простую формулу для того, чтобы выяснить с вами этот глубокий и чрезвычайно важный для нас вопрос. Получается так: когда мы теоретически излагаем что-либо, то это кажется так просто и так ясно. Но в действительной жизни нашей это совсем не просто. И надо всю жизнь свою пребыть в аскетическом напряжении и, прежде всего, в умном трезвении и в умной молитве.

После падения и «вы-падения» Адама из мира Божественного в мир тварный всякая страсть имеет свой образ. И когда нас пленяет какой-нибудь отдельный помысл, мы переходим к мышлению о том, как бороться со всеми страстями, вместе взятыми. Я уже говорил вам о принципе: не отдать ума, когда страсть какая-нибудь прилагается к нам и влечет на грех. Монах должен научиться управлять своим умом и постоянно смотреть — где он, наш ум. Если ум в страстных образах, то это оскверняет всего человека: и ум, и душу, и даже тело. И наоборот, когда ум наш, уязвленный по благодати свыше любовию Христовою, влечется туда, где Он, Христос, тогда происходит обратное: ум наш и все существо наше освящается, возвышается, приближается к Богу и с годами становится способным так освоиться с Богом, что и день и ночь — всегда человек умом пребывает в Боге.

При этом есть одна тонкая деталь: никакая страсть не может в нас действовать, если наш ум свободен и не в образах этой страсти. Только тогда приобретает силу над нами страстный помысел, когда мы умом нашим соприкасаемся с образами страстей и живем ими.

Научиться вырывать ум наш от всякой мысли, направленной в сторону греха, — это великая наука. Начинается она очень просто. Вы уже знаете, что перевести внимание ума нашего на другой предмет возможно различными путями. Наилучший путь — когда Господь с нами. Тогда все превращается в молитву благоговейной любви к Богу и в слезах покаяния забывается страстный мир греха. Но не всегда удается нам пребыть в такой молитве. Бог оставляет нас, чтобы мы сами потрудились. И вот, когда какой бы то ни было страстный образ атакует нас, необходимо вырвать наш ум оттуда и «разделиться» с этим образом страсти. Тогда образы страстей не принимают действительной, активной силы, а остаются в пассивном состоянии.

Есть немало молитв, которые хорошо знать, но можно и самим создать, так как «молитва есть непрестанное творчество». [152] И когда мы не находим в себе силы сразу вырваться вниманием ума от страсти, тогда наилучшим путем бывает огненное покаяние, крик к Богу: Свободи меня от власти сих духов! Возведи ум мой на Небо, где Ты пребываешь, Боже мой! Избавь меня от адского пленения страстей!

Можно молиться и так, как сказано в одной из молитв, приписываемой прп. Исааку Сирину: Возведи ум мой, долу скитающийся низко, к Тебе в небеса, где Ты живеши, Господи.

Есть хорошая короткая молитва к Ангелу-хранителю: Ангеле Божий, хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсе Христа Бога, ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою. Эта молитва очень помогает сразу вырвать наш ум этими словами: ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою. И когда так проводим мы время, не позволяя нашему верховному уму сливаться с грязными страстями, оскверняющими всего человека, мы можем с несравненно меньшим трудом проводить борьбу со страстными помыслами.

Область, где мы особенно должны внимать себе, — это физиология нашей жизни и то, что заложено в нашем организме как путь к произведению на свет себе подобных — прокреации. Даже когда это движение бывает в нас как физиологически естественное, и тогда монах вырывается из него. И когда таким путем идет монах, то его ум освящается и очищается и постепенно становится утонченным аппаратом, который улавливает малейшие движения страстей в окружающей его атмосфере. К этому состоянию приходит аскет постепенно, долгим опытом. И таким образом сохраняется он без греха.

Вообще наша жизнь в Боге требует необычайно глубокого проникновения в тайны Бытия Божественного. При этом нам не дано проникать в них нашими силами. Но когда Бог дает нам благодать Свою, то Он причащает нас Своей жизни.

Созданные из ничто, взятые от земли (см. Быт. 2:7), мы не способны познавать Бога. И совершенно необходимо, чтобы Бог Сам открывался нам. Если после падения враг располагает возможностью входить во внутреннюю нашу жизнь и там порабощать нас, то тем более Богу доступно проникнуть в нас и действовать внутри нас. Только таким путем, сохраняясь от всякого греха, возможно иметь наш ум постоянно возрастающим в своей способности познавать Бога через Божественную любовь. Так, помните, дорогие братья мои и сестры мои, что никакая страсть не может действовать в нас активно, если мы удерживаем ум свой в Боге.

Окружающая нас материальная реальность подавляет нас своим постоянным присутствием. Конечно, мы будем скользить «вниз». Но если мы постоянно будем держаться правила и хранить наш ум в путях истины, в заповедях Христа Бога, то, конечно, прогресс наш будет очень быстрым. Собственно, ничего детерминированного нет. Это странная вещь: Бог, беспредельно превосходящий нас, по временам кажущийся нам далеким, дальше звездных миров, может нас посетить и действовать в нас полной силой. Но, как я пытался объяснить в книге о старце, [153] Бог действует редко таким путем. Почему? — Потому что, когда уязвится действительно душа любовью Бога (как пишет наш блаженный покровитель прп. Силуан: «Ты дал мне насладиться Духом Твоим Святым, и душа моя возлюбила Тебя») [154] и когда кто с самого начала получает сильную благодать, возможную, по существу говоря, только для совершенных, тогда путь становится страшно тяжелым. В этом состоянии человек не может выполнять своего долга в нашем земном мире. Он будет пребывать в постоянном восхищении. Однако Бог оставляет человека, и он с болезнью ищет Бога, чтобы снова Тот действовал в нем со всею силою Своею.

Мы, долу влачащиеся, можем найти и должны найти многие разные пути освобождения нашего внимания. Когда нам не удается побеждать молитвою страстные помыслы, будем читать. Если нельзя читать, будем рассуждать, где-то найдем работу некую или какого-то человека другого и поговорим с ним: лишь бы быть свободными от этой страсти. И это — болезненная и долгая аскеза: освобождать наш ум и переносить его внимание в другую область, и прежде всего туда, где пребывает Господь, по совету и заповеди апостола Павла (см. Флп. 4:7; Кол. 3:2; Рим. 12:2; Еф. 4:22 и др). Так, «долу», то есть низкими земными страстями, порабощенный ум бессилен бывает сам подняться до неба. Но боритесь всеми путями: трудом, прогулкой, какой-нибудь работой, интеллектуальной или физической, беседой с братом и т. п. Все это — маленькие вещи сами по себе, но результат, получаемый от этого рода борьбы, чрезвычайно драгоценен.

Мне естественно после почти семидесяти лет монашества знать об этом. И вам я могу сказать, мои молодые братья и сестры, что не приходится торопиться в нашей жизни. Рост наш зависит от промысла Божия о нас. Иногда получается так, что монах живет долгую жизнь, полвека, и еще не знает смысла монашества.

Вы видите, с каким трудом ищу я путей объяснить вам то, что происходит в бытии тварном. Во всем бытии, которое нас окружает, даже видимое является необычайно глубокою тайною. И жить нам приходится все время пред очами этой тайны, ожидая, когда она, эта тайна святая Самого Бога, пожелает открыться нам. Итак, зная по опыту своему, что это совсем не малая вещь и не легко дается, я все-таки говорю об этом, потому что надлежит вам знать с самого начала о том, что возможно для Бога сделать с человеком; о том, как мы можем достигнуть нашего блаженства через пребывание в Боге. Нашим естественным умом, или рассудком, мы проникнуть в эти тайны не можем. Это лежит вне способностей нашего духа, поэтому всегда необходимо, чтобы Господь Сам открывался нам.

Надо жизнь свою построить не на наших догадках, а на Откровении Божием. Трагизм событий окружающего нас мира связан с отвержением этого пути. Грех самообожения — вот что терзает человека и убивает его. В моей книге, изданной в Париже, есть маленькая глава «О молитве, превосходящей всякий трагизм». [155] Что действительно горько видеть, что действительно погружает душу нашу в великую скорбь — это то, что путь, открытый нам Христом и Духом Святым, люди отвергли, забыв, что только Тот, Кто сотворил нас, знает доподлинно все. Никакая человеческая наука не способна проникнуть «туда». И получается наша жизнь простая, а вместе с тем чрезвычайно глубокая и богословски возводящая нас на высоту.

Когда мы говорим о путях борьбы в словах коротких: «не отдать ума», «управлять нашим умом», «контролировать ум, все время направляя его на свет заповедей Христа», — из этих мелочей (кажущихся в своей реализации мелочами) создается великая и вечная жизнь. И это и есть цель монаха. Но монашество — это с самого начала до последнего издыхания напряженное внимание: как нам избежать греха, как нам приучить наш дух пребывать в атмосфере любви Божией. И так как спасение есть обожение человека, то в чем состоит обожение? — В том, что человеку, взятому от земли, созданному из ничто, дается власть, возможность, жизнь — жить жизнью Самого Бога...

Вы, дорогие мне братья и сестры, постарайтесь с самого начала вашего подвига не потерять ни одного дня для созидания нашего спасения.

Беседа 23: О жизни в афонской пустыне [156]

Об исходе в пустыню. О молитве, когда забывается мир. О соборе старцев 1938 г. О слове архиеп. Василия Кривошеина. О своем духовническом служении. О разговоре с монахом. О Нетварном Свете.

Да будет Слава Господня благословенна отныне и до века.

Я снова за эти дни собирался мыслями моими на уходе отсюда. С убавлением моих сил, с постепенным увеличением изоляции, на которую я осужден из-за своей старости, не имея возможности ни читать, ни слышать, — я думаю, что «дело» мое кончено... Поэтому я решился рассказать вам о последних днях старца и о первых днях моей жизни по его кончине.

Когда отец Силуан еще был молод, он серьезно заболел и, ожидая своей кончины, просил игумена Мисаила дать ему благословение на великую схиму. Игумен Мисаил, этот чудный человек, говорит ему: «На схиму Бог тебя благословит, но умрешь ты не скоро», и сказал ему, что с ним будет, точно не помню теперь. Но когда начался тридцать восьмой год, Силуан сказал: «По словам игумена, смерть моя должна прийти в этом году».

Незадолго до этого я испросил благословения у игумена, того же святого и чудного мужа Мисаила, разрешить мне пользоваться калибою. На самом деле, это был хороший дом для жизни пожилых людей, которые хотели кончать свою жизнь на Афоне. Он отстоял от монастыря приблизительно на пятнадцать минут ходу по направлению к югу в сторону Дафни, порту Святой Горы. И там я бывал, когда был свободен от богослужений. (В монастыре нас было двое диаконов. Когда присутствовать надо было на всех службах, тогда мало оставалось свободного времени, а когда я был свободен от моей череды, то я больше проводил времени там.)

Сложна была моя жизнь на этой калибе. Я был моложе большинства отцов. Жизнь на такой калибе многими рассматривалась как большая привилегия. Но, как вы знаете по моей книге, Бог даровал мне сокрушение о моих грехах, отчаяние за самого себя и долгий и обильный плач. [157]

Там было много бесед, о которых я хотел бы говорить с вами.

Однажды спросил меня Силуан:

— Удобно ли Вам молиться на этой калибе?

Я ответил:

— Да, удобно. По временам мне кажется, что я забываю мир. Но я помню свое тело.

Удивился я реакции моего отца Силуана:

— А тело — что такое тело? Не есть ли это мир?

Я стоял перед этим чудным явлением, и сравнение такое пришло: я — у подножия великой горы, вершина которой скрывается в тучах. Эти слова: «А что такое тело, как не мир?» — возбуждали во мне мысль. Но я не утомлял его вопросами, а воспринимал его слова в надежде, что придет момент и Бог даст мне понять настоящий их смысл.

В своем сознании через молитву за всего Адама отец Силуан пришел к тому, что тело наше связывает нас — все человечество — во единого Адама.

Наши беседы, которые даровал нам Господь, все время полны удивления моего старцу: как он стал действительно живою персоною, действительно подлинным христианином!

В начале тридцать восьмого года он сказал мне: «Когда я умру, Вам лучше испросить благословения и пойти в пустыню, потому что я вижу вас слабым и жизнь в монастыре превышает ваши силы».

Я постараюсь удержаться от анализа многих деталей. Скажу только, что, когда старец скончался, я действительно пошел к духовнику и сказал: «Может быть, мне лучше жить на пустыне, как пустынники Святой Горы, на Каруле?» И духовник отец Сергий ответил мне: «Да, отец Софроний, идите на пустыню, Бог Вас благословит». Отца Сергия рукополагал в священники епископ Николай Охридский, великий муж, который и меня рукоположил в диакона. И отец Сергий, который очень добро и хорошо относился ко мне, дал мне благословение пойти на пустыню, но сказал: «Вы, конечно, понимаете, что моего благословения не довольно. Вы должны пойти к игумену и у него просить благословения».

Пошел я к игумену Мисаилу, Бог да помилует меня молитвами его, и говорит игумен: «Бог благословит, отец Софроний. Идите и молитесь на пустыне. Но знайте, что моего благословения не довольно, нужно, чтобы вы получили согласие и совета старцев монастыря».

Игумен был болен и не приходил на собрания старцев монастыря, а во главе его бывал председателем заместитель игумена. Я сказал ему о том, что хотел бы уйти на пустыню и хочу отдать себя на суд отцам. Он согласился, и скоро последовал собор старцев, на который я был приглашен.

На этом собрании старцев — которое я и теперь ясно вижу, как отпечаталось это тогда в моем сознании, — первым встал иеромонах Виссарион, секретарь игумена, мягкий, тонкий, осторожный человек. Он сказал: «Отец Софроний, этот шаг очень большой и важный, о котором Вы просите совет старцев. И вот мое мнение: Вы останьтесь еще на год в монастыре и тогда, если помысел Ваш не меняется, идите на пустыню». У отца Виссариона мне приходилось бывать часто, потому что у него была особая келья, контора секретаря игумена. При всем моем уважении к отцу Виссариону я ничего не ответил на его слова.

Вторым встал отец Матфей. Он был немножко старше годами отца Силуана и из того же села, как и Силуан... но, странно, при этом он держал себя с ним как бы больший и властный. Но теперь, после смерти старца, он вдруг сказал такие слова, подойдя ко мне через всю комнату: «Отец Софроний, куда Вы идете? Думаете ли Вы найти что-нибудь большее, чем Силуан? Итак, если Силуан спасался в монастыре, спасайтесь и Вы в монастыре!» Я опять ничего не ответил.

Встал очень суровый старец Иосиф, начальник библиотеки монастыря, который очень много читал и почитал себя большим знатоком духовной жизни. (Я был помощником библиотекаря.) И он строго говорит мне: «Отец Софроний, если Вы уйдете, то нет Вам благословения от игумена служить». Я говорю Иосифу: «Если батюшка говорит, чтобы я не служил, скажу Вам, что я иду на пустыню не для того, чтобы служить. Иная мысль у меня для пустыни. Но вот что скажите мне: запрещает ли игумен мне и причащаться?» Мой спокойный ответ выбил его из колеи. Он говорит: «Нет, отец Софроний, я не спрашивал отца игумена, это я, чтобы испытать Вас, сказал такие слова. А игумен не сказал ничего мне, и разговора у нас не было».

Тогда Иустин-иеромонах, который был заместителем игумена, кроткий, тихий муж, решил сказать слово (он сидел тогда на отдельном кресле посреди большой комнаты, где проходили собрания собора старцев). И он, обращаясь к Виссариону, говорит: «Отец Виссарион, я полагаю, что для испытания помысла отца Софрония год слишком много». И говорит мне: «Вот что, отец Софроний: пробудьте до Пасхи здесь в монастыре, и если Ваш помысел не меняется, то тогда с Богом идите на пустыню!»

После того как заместитель игумена сказал эти слова, я поднялся со своего стула, сделал ему земное поклонение и говорю: «Благословите, батюшка». Тем был положен конец вопросу обо мне на соборе старцев. Собор постановил мне остаться в монастыре с начала октября тридцать восьмого года до Пасхи тридцать девятого.

Скажу вам, что странным было ко мне отношение в монастыре. Я четырнадцать лет прожил там, и мне некогда было говорить ни с кем. Со всех моих работ я торопился прийти в мою комнату, чтобы плакать о себе самом. И мой уход произвел странное впечатление: отцы-монахи обиделись на меня, думая: «Вот, он уходит из монастыря, как будто бы здесь неудобно спасаться».

После ко мне приходили многие за те полгода, которые я провел с октября по апрель. Среди приходивших убеждать меня был и отец Василий, впоследствии ставший Архиепископом Брюссельским. Пришел он ко мне в келью и говорит: «Отец Софроний, я в „Лествице“ святого Иоанна нашел место, из которого ясно видно, что Вы не должны идти на пустыню». Но я всем, которые приходили убеждать меня, говорил: «Я сам ищу воли Божией. Я боюсь идти на пустыню. Я думаю так, что я малодушный и слабый. Если меня встретят такие посещения вражеских сил, которые атаковывали старца Силуана, то я не выдержу, не смогу». И страх этот заставлял меня искать как можно больше благословений, но законных благословений: духовника, игумена и собора старцев.

Я говорю отцу Василию: «Отец Василий, если Вы придете ко мне и принесете пять тысяч мест из святых отцов, и великих и малых, а я Вам укажу только одно, мое место, — и мое будет сильнее Ваших пяти тысяч». Смысл этого ответа был таков — я искал благословения законным путем, от «инстанций», традиционно полномочных на это благословение: духовника, игумена и собора старцев. Я думал это благословение противопоставить всем и каждому. И правду сказать, Бог дал мне пустыню благословенную. Он же и выгнал меня из пустыни, довольно суровым образом. Когда я уже отдал старую мою калибу-пустыню, которую видели некоторые из наших отцов, посетивших Афон, и не было больше у меня средств взять другую, я перешел из Карули в другую пустыню — пещеру в пределах монастыря Святого Павла.

В Свято-Павловской обители игумен хотел иметь духовника. На Афоне духовник не должен быть в пределах монастыря. Надо, чтобы духовник был совершенно чужд административной власти в монастыре, для того чтобы исповедь была искренней и чистой, а не заигрыванием ради благоволения духовника. Еще в тридцать восьмом году старец Силуан как-то сказал мне: «Когда вы будете духовником, то принимайте людей, не лишайте их слова Божия, потерпите их». Я тогда был едва живой и подумал, что старец не знает, как мог бы я выдержать столько лет. Я еще молодой, чтобы быть мне духовником на Святой Горе; и эта мысль выпала совершенно из моего сознания. И, только будучи уже на пустыне, я вспомнил про слова старца Силуана...

В это время Греция была под оккупацией немцев. Я пришел на пустыню незадолго до войны — на Пасху, а в августе уже разразилась война. Когда пришел ко мне секретарь игумена Святого Павла отец Феодосий — очень умный человек, осторожный и серьезный — и сказал, что их игумен хочет меня поставить духовником в монастыре, то я вспомнил слова старца Силуана: «Когда вы будете духовником...» Но в момент нашей беседы со старцем мне показалось это слово излишним, потому что я сам не знал, дойду ли до комнаты моей. (Мне надо было пройти больше ста пятидесяти ступенек, чтобы подняться от кельи Силуана до моей.) Так я стал духовником и переехал в пещеру недалеко от обители Св. Павла. Благословенны эти места.

Как-то прошел потопный дождь, и вода проникла через толщу массива, где была моя пещера. Раньше всегда сухая, пещера стала зимой полна воды. Сама по себе зима в Греции короткая, но все-таки получалось, что шесть месяцев я проводил в пещере, где было слишком много воды. Сто ведер в день я выносил воды из моей кельи и спал под двумя железными листами, чтобы защитить кровать мою от воды, падающей сверху...

Быстро проходит час этих воспоминаний о Святой Горе. Если бы я по традиции принадлежал к Русской Церкви, то я бы носил схиму со словами: «Свят, Свят, Свят»... и, только издали видя меня, говорили бы: «У-у-у-у, схимники идут!» Но я воспитался на Афоне. И там было мне приятно видеть, что игумена часто можно и не узнать, не отличить от послушника. И я пишу в брошюре моей «Об основах православного подвижничества», что на Афоне совсем другие порядки. Получается, пятьдесят с лишним лет, как я схимник, и уже с тридцать пятого года давно должен был бы ходить как схимники в России, но вот, я хожу свободно...

Вот, немножко из биографии моей на Афоне рассказал я вам перед кончиною своей. Но я сам не знаю, когда умру.

И мысль моя о том: в чем я не выполнил моего долга перед вами? Теперь, когда умаляются мои способности воспринимать жизнь, память моя ослабела, увеличивается слепота, которая не дает мне читать, и глухота заставляет меня носить аппараты, так что мои уши полны шума, — чего я не доделал? Но я буду говорить с вами до последних дней, до последнего издыхания моего...

Я хотел сегодня говорить с вами еще по другому поводу. Недавно у нас был визит одного русского священника. И он в частной беседе говорит мне:

— Отец Софроний, возможно ли в нашу эпоху видеть Нетварный Свет?

— Я пишу об этом. Вы читали?

— Нет.

— Ну хорошо, возьмите у наших отцов книги мои, где я пишу об этом.

Самая постановка вопроса на меня произвела впечатление, что у него настроение такое: когда-то в первые три столетия гонений Бог действовал чудесами и явными заступлениями, а потом прекратил эти действия, и веками их уже не было. Но этот человек принадлежит к группе людей, которые логически заключают, что в наше время Бог не является как Свет. И следовательно, кто видит Свет, тот видит что-нибудь другое, а не подлинно Нетварный Фаворский Свет. Конечно, когда так меня спрашивают, что я могу сказать? Я осужден на молчание.

Вот и отец N., будучи в России, встретил некую женщину, которая то же говорила, что Бог перестал действовать так, как раньше, и что теперь нет больше старцев и что все это общее явление — «так действует Бог теперь».

Я говорю вам об этом потому, что такой подход не есть путь к познанию. Те же самые слова и строй мышления были во времена Симеона Нового Богослова... [158] В сорок пятом гимне святой Симеон говорит о тех, кто отрицает Свет, в котором является Бог и который есть Сам Бог, — что они неправильно мыслят и, в сущности, впадают в ересь. [159] А у Симеона, ставшего Силуаном, написано в главе «О смирении»: «Некоторые говорят, что это раньше когда-то было, а теперь все это устарело». И со свойственной ему скромностью старец говорит, что это неправильное мышление: «У Господа никогда ничто не умаляется, а только мы изменяемся, делаемся плохими и так теряем благодать». [160]

От Бога ли было то благословение мне или не от Бога — мне самому трудно да и невозможно говорить. Но я полагаю, что если тот Свет, о котором я пишу, приводит нас к ощущению изначального Божества Самого Христа, как это было с апостолом Павлом на пути в Дамаск (см. Деян. 22:6, 8), то это тот Божественный Свет, который был и на Фаворе (см. Мф. 17:2). Я слишком маленький человечек, чтобы дальше говорить об этом, но все-таки хочу сказать: если этот Свет свидетельствует о Божестве воплощенного Логоса Отца, как признать верным убеждение, что теперь, кто видит Свет, тот впадает в большую ошибку — в прелесть? Еще о многом нам предстоит говорить, и маленький кусочек из того, что произошло со мною, сегодня пусть войдет в мой рассказ и в мою исповедь перед вами, дорогие мне братья и сестры...

Молитесь за меня, и да хранит вас Господь...

Беседа 24: «Как я хочу, чтобы вы все были поэтами» [161]

О Великом Посте. О необходимости вдохновения. О посте Христа в пустыне. О подобии Христу в вечности. Мы должны стать вдохновленными поэтами и мужественными подвижниками. О восприятии нетварной жизни Бога. Интеллект и «безумство веры». О ненависти к себе в любви к Богу и ближнему. О страданиях Христа по любви к человеку. Пример св. Иоанна Предтечи. О памяти Последнего суда. От малого к беспредельному.

Сегодня слово мое опять к вам, братья мои и сестры, которые пришли недавно. Через две недели начинается Великий Пост. И я хочу говорить немного теперь о посте.

Сколько раз говорилось о том, что мы можем вложить в наши действия, в наши слова тот или иной смысл. Как и что мы можем сделать, чтобы превратить этот Великий Пост из пугающего во вдохновляющий? Когда с вдохновением встречает монах Великий Пост, то пост проходит действительно как период вдохновения, как приготовление к тому, чтобы воспринять свет Воскресения. А если человек боится, то он может повредить свое здоровье, и пост для него будет мучением. Пусть каждый из вас остановит свой дух, свой ум на каком-нибудь образе святом, для того чтобы вдохновиться.

Я вам скажу о тех мыслях, которые были для меня драгоценными. Что заметил я в жизни мира, мира людского и мира вообще, всего животного царства? — Только человек способен остановить себя воздержанием, когда пред ним есть пища, — человек, которому дан дух как образ Бога Вечного, творящего из ничего. Остановитесь на этой мысли. Итак, если мы воздерживаемся от пищи, или от сна, или от чего-либо еще, — все сие содействует возрастанию в нас того, что прилежит к образу Божию. Очистить наш образ Бога, омраченный грехом, — вот задача перед нами! Когда живет в нас эта идея, тогда не бессмысленным будет воздержание наше. Итак, великая задача, которую ставит перед собою наша жизнь монашеская, — уподобиться Самому Христу, как и Он воспринял человеческий образ, проявив Свое Божество.

Этот пост установлен в память сорокадневного поста Самого Господа в пустыне, где Он был со зверями и где в конце Он допустил до Себя даже демона и разговаривал с ним (см. Мк. 1:13). Что мы можем избрать из содержания жизни Самого Христа, как мы ее угадываем из Евангелия, из традиции, из посланий апостольских? Вот апостол Павел, сей гениальный поэт, говорит, что «мы, люди, должны иметь те же мысли, те же чувствования, что и Христос» (см. Флп. 2:5).

В чем тайна? — В том, что если мы уподобимся Богу воплощенному, то это переходит и в вечность, которая до сотворения мира. Человеческая ипостась должна развиться в нас и вместить в себя мысль Самого Христа.

Что надо иметь в своем уме, чтобы не смутиться мелким характером многих наших действий, которые связаны с постом и вообще с подвигом монашеского образа жития? — Надо, чтобы тот «смысл», [162] который мы видели во Христе, был бы и в нас. У Иоанна Богослова есть такое замечательное выражение: «Мы знаем, что „мы дети Божии, но еще не открылось, что будем“ по уходе из этого мира. „Знаем только“, — говорит он, — что когда „увидим Его, как Он есть“, и мы сможем стать, как Он: „подобными Ему“» (1 Ин. 3:2). Так что, пожалуйста, мои молодые братья и сестры, помните это и будьте «творцами» своими, как указывает свт. Григорий Богослов, — творцами всего, начиная с мелочей. И так из мелких действий наших мы незаметно приготовим дух наш и существо к восприятию уже нетварного Божественного дыхания. Подобно гениальному поэту, гениальному богослову, гениальному философу — апостолу Павлу (ср. 1 Кор. 4:16), будем и мы все строителями нашего вечного в Боге спасения.

«Чаю воскресения мертвых». Произнося эти слова Символа веры, мы должны помнить, что это — состояние духа, который ожидает пришествия Христа. И это ожидание наше есть результат нашего творчества; это есть и будет та энергия, которая непременно воскресит нас.

О, как я хочу, чтобы вы все стали поэтами! Без творческого вдохновения трудно провести даже единый день как подобает христианину. Итак, приближаясь к этому посту, откроем сердце и ум наши к предстоящему нам воскресению, как и Господь перед Своею проповедью постился сорок дней в пустыне и был со зверями.

Итак, сегодня я сказал несколько слов, чтобы остановить ваш ум на предстоящем нам подвиге. К этому хочу добавить, что надо быть не только поэтом, но и мужественным борцом. Сказал Господь, что «Царство Небесное берется трудом и подвигом, и употребляющие усилие восхищают его» (см. Мф. 11:12). Когда мы живем на Земле, то наш опыт жизни в этом теле показывает, что нужно постоянно пить, есть, спать, отдыхать, чтобы наполнять тело новой биологической энергией для жизни. Так и в духовном плане — мы должны питать свою душу, свой ум с усилиями.

Вы знаете выражение, часто иронически употребляемое: «О, он в муках творчества». Так говорить можно о всяком художнике во всякой области искусства. Таким путем, начиная с очень малого, мы расположим себя к явлению в нас Самого Бога. И наша вера — в то, что действительно мы получаем нетварную жизнь Самого Бога. Когда мы «подражаем Богу» (см. Еф. 5:1) воплощенному — говорю о Христе, — то это переходит затем и в план духа после нашей смерти. Если мы были подобны Ему на Земле, как Он был, то будем подобны Ему и в Его безначальной вечности.

Вот видите, какие слова мы произносим: безначальная вечность Бога будет сообщена нам! Такое дерзновение не есть ли признак нашего безумия? Но вот гениальный Павел говорит о том, что такое «безумие» спасает мир (см. 1 Кор. 1:23). То, что обетовал нам Христос, земной ум не вмещает. Наш ум может быть весьма одаренным силою на научное мышление или действие, на философию и на многое другое, однако не на то, чтобы поверить в вечность. А в вечность могут поверить даже дети, как говорил Господь (см. Лк. 10:21). Так вот, видите: и сегодня все тот же порыв наш к Богу Небесному, все тот же Дух увлекает нас следовать за Христом.

Немного прошло времени с тех пор, как я слышал от одного человека: «Я устал страдать, я больше не хочу страдать. Я ищу покоя, радости, счастья земного, и душа моя отвращается от страданий». Хотя говорил это человек православный, но, по существу говоря, мыслит он не по-православному. Чтобы быть способным охватить любовью затем всю тварь, мы должны пережить много болезненных состояний и много страданий. Но энергию для этих страданий дает заповедь Христа о ненависти к себе (см. Лк. 14:26), любви нашей к Богу и к ближнему.

Вот я говорил вам о вещах, в сущности, страшных. В дни жизни воплощенного Бога на Земле Иисус Христос был единственный Человек, Который, дав заповедь о ненависти к себе в любви к Богу и ближнему, пошел на Голгофу не для того, чтобы спасать Себя; а Он пошел на все страдания, полный любви к человеку-человечеству. О, этот образ — Человек! И те, которые пережили это видение, не смогут найти нигде больше ничего подобного.

Господь нам заповедал то, что Он Сам исполнил: по любви к ближнему Он отдал Себя на все страдания (см. Ин. 15:13), и не только на смерть, но на смерть, которая переживалась как проклятие в Ветхом Завете: «проклят всяк висяй на древе» (Гал. 3:13). Мы не достигаем мер, которые видим во Христе, и мы понимаем, почему отцы наши — и первый из всех Креститель Иоанн — узрели во Христе Бога. Это чудный пример: Иоанн. Когда его самого люди готовы были признать за ожидаемого Мессию, он сказал: «Нет! Но есть Другой, грядый впереди меня, Он есть Спаситель мира!» (см. Ин. 1:27, 29) Как часто люди на Земле, получая огромную власть над многими другими людьми, склонны считать только себя достойными такой власти! А вот св. Иоанн нашел в себе силы отказаться от этой роли и сказать, как он сам жил, вдохновленный видением Христа (см. Ин. 3:26–36).

Когда ум наш восходит к этому созерцанию Христа, восходящего на Голгофу, то, понятно, останавливается в нас слово. И мы почитаем Его как Бога — уже в молчании. За предстоящие пятьдесят дней поста каждый из вас будет переживать трудные минуты, и тогда мы будем вспоминать Христа, проведшего в пустыне сорок дней и сорок ночей.

Перед самым началом Великого Поста есть служение «великого прощения». Когда мы в нашем маленьком кругу будем смиренно просить у братьев наших прощения во всем, чем мы погрешили пред ними в мышлении нашем, тогда помните и о Страшном Суде. Сказано, что Господь придет во славе. И когда сядет Он на престоле Своем, «соберутся пред Ним все народы», от сотворения человека до последнего, рожденного от жены (см. Мф. 25:31–32). Так переносите свой ум от вещей маленьких, которые, однако, являются образом других вещей, безграничных — вот что требуется. В пятой главе Евангелия от Матфея есть много слов Христа, восполняющих закон Моисеев: «сказано древним: не убивай... А Я говорю вам... cказано древним: не прелюбодействуй... А Я говорю вам...» и так далее. И каждый раз от всех заповедей Ветхого Завета Он переходил к беспредельному значению каждой из них (см. Мф. 5:21, 22, 27, 28, и т. д).

Так и я сейчас пытаюсь предложить вам, как ваш брат, употреблять этот способ для того, чтобы сделать нашу жизнь плодоносною: от маленьких вещей переходите к беспредельному!

Беседа 25: Прощеное Воскресенье: «Блажен ум, иже не иде на совет нечестивых» [163]

Прощение: от храма до космических измерений. «Блажен ум, иже не иде на совет злых помыслов». О пребывании в Боге. Нам нужно жить словом Христа, но без воображения. Роль нашего воления. Бог есть смирение. О прощении друг друга. Триодь и кенотический аспект. «Чаю воскресения мертвых».

В прошлую беседу Господь дал нам слово о предстоящем подвиге Великого Поста. Сегодня я хотел бы сказать вам несколько слов о той священной молитве, которая будет в конце этой недели, с просьбой о прощении всех наших скольжений ко греху друг перед другом. Чтобы слово мое было подтверждено Священным Писанием, я приведу слова первого Псалма:

«Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе: но в законе Господни воля его, и в законе его поучится день и нощь. И будет яко древо насажденое при исходищих вод, еже плод свой даст во время свое, и лист его не отпадет: и вся, елика аще творит, успеет» (Пс. 1:1–3).

Эти слова псалма повторяются на богослужениях очень часто. Итак, опираясь на эти слова, я скажу, что предстоящая молитва о прощении грехов наших у всех братьев и сестер наших будет происходить здесь — в маленьком доме, в маленьком храме. Но как и всегда: хотя мы получаем опыт в маленьких размерах, умом мы должны переходить в измерения космические.

Подражая псалму, я бы сказал так: «Блажен наш ум, когда он отказывается идти на беседу с дурными помыслами, толкающими на те или иные формы греха». Но не достаточно только отказа от беседы с оскверняющими все наше бытие страстными мыслями, а нужен еще и переход от этих маленьких размеров до — я решаюсь сказать, — до размеров Страшного Суда. В богослужениях первой седмицы много будет говориться об Адаме и Суде. Так что переноситесь умом в эти великие судьбы всего мира, хотя нам дается опыт в совсем маленьких размерах. Вообще надо по-монашески привыкнуть всякое обстоятельство использовать для восхождения ума нашего к Богу. Необходимо приучить наш ум к тому, чтобы он жил всегда в Боге.

В беседе Христа с учениками на Тайной Вечере есть такие слова, что «Он есть Лоза истинная, и Отец Его есть Виноградарь, Который всех тех, кто живут Его Сыном, очищает от всякого греха». Апостолам же говорит Господь: «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (см. Ин. 15:1–3).

Вы видите: если мы будем отталкиваться от плохих мыслей, если все время ум наш будет пребывать в связи с безначальной вечностью Бога нашего, то сами слова о Нем освящают нас и очищают от всякой скверны. Так что когда есть в душе человека стремление отстать от греха, перестать грешить, то у него есть путь к Богу через слово. И Слово, прежде всего, есть Воплощенный Логос Отца, Иисус Христос (ср. Ин. 14:9).

Когда мы читаем Евангелие от Иоанна, то все время мы призываемся к тому, чтобы жить со Христом, Его Именем и Его словами (см. Ин. 6:33, 15:7, 17:8, 1:12, 3:18 и мн. др).

Переход духовный от мелких явлений к великим событиям совершается человеком в уме. Если мы хотим быть очищены словом, то откроем слову Христа сердца наши и будем «поучаться в законе Его день и ночь».

Вот видите, нам дана возможность действия невероятно великого: как рожденные, взятые из земли, можем мы перейти в формы и измерения Божественной вечности. Логически это невозможно, но Бог так создал человека. И все мы должны строить наше спасение через жизнь по заповедям Христа, через хранение слова Его, которое обожает человека.

Переход этот не должен совершаться как акт воображения каких-то событий из жизни Христа, — воображения, которое рисует Христа в нашем уме, как мы Его мыслим. Этого нам делать не рекомендуется отцами нашими. Но что Сам Господь говорит? — Чтобы мы любили Его. И «если любим Его, то сохраним и слово Его» (см. Ин. 14:23), ограждаясь тем самым от всякого помысла, оскверняющего все существо наше. Без всяких актов воображения, но через память слова Христова мы можем перейти от осквернения к вечному спасению. И это в нашей воле: это зависит от нас. И когда мы будем делать это маленькое дело соответственно нашим маленьким силам, то может прийти к нам великая сила Бога. А мы себя приготовляем только тем, что «поучаемся в этом слове день и ночь»; тем, что храним наш ум от всякого союза с помыслами, которые внушают нам совершать грех.

Великая вещь — святость. И мы привыкаем чувствовать себя грешниками. И это хорошо. Но все-таки слово Божие совершает с нами то, что даже мы можем стать святыми. Не отрезан от нас путь к вечной святости великого нашего Творца. Все нам дано от Бога Предвечного, Которому свойственна великая предвечная любовь.

Так через малые дела мы встанем на путь любви ко Христу. И любовь Христова, которую отказался воспевать прп. Силуан как превосходящую всякий разум и всякое слово, [164] — об этой любви Христа мы говорим, что она исходит от Бога, Который смирен. Выражаясь в формах Священного Писания, мы можем сказать, что «Бог есть смирение» (1 Ин. 4:8). И смиренному Богу свойственна смиренная любовь, а не свысока. А когда речь идет о таком смирении, тогда речь идет и об истощании. Смиренная любовь Бога — потому что Он смирен — делает любовь кенотическою. Бог, сотворивший Словом Своим все сущее, воплотился и жил, унижая Себя до пределов, нам недоступных. Это есть характерная черта любви Божией: она — самоистощающаяся, кенотическая. Так Господь, чтобы восприняли Его слово, до Своего распятия на Голгофе мыл ноги Апостолам и говорил: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин. 13:15).

В любви человеческой есть любовь, которая несколько больше, чем все другие человеческие проявления, приближается к этому виду кенотической Божественной любви, — это любовь матери: она все переносит от своего младенца; она готова на все унизительные формы служения своему младенцу. Это есть кенотическая любовь матери.

И Господь смиряется перед нами, как мать перед ребенком. Если бы Он являлся нам в Своем могуществе, мы боялись бы к Нему подойти, мы боялись бы на Него взглянуть. А чтобы не испугать человека, Он воспринял на Себя наше телесное бытие, existence, то есть «бывание» (это малоупотребительное русское слово, которое, как понятие философское, соответствует понятию existence).

И вот, когда мы по любви ко Христу вдруг исполняемся видением величия Божественного смирения, тогда ложится на нас печать Божия, и жизнь наша может стать святою и полною величия при всех своих рабских формах, в которых выражается этот кенозис-истощание.

Вот я так беспорядочно говорю вам о многих вещах, но вы приведите все это в порядок и не презирайте этого слова и помните: «Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых», и перефразируйте: «Блажен наш ум, который не идет на беседу с дурными помыслами; блажен ум, который поучается день и ночь в любви Божией» (ср. Пс. 1:1–2). Писание говорит о поучении «в законе», но, в сущности говоря, Евангелие уже не закон, а есть нечто другое. Поэтому можно говорить, что ум наш поучается не в законе Господнем, а в ЛЮБВИ Господней.

Итак, приготовьтесь, дорогие мои братья и сестры, к той молитве, которую совершаем мы здесь в монастыре в субботу только для братьев и сестер, а в воскресенье — всеобщую с пришедшими к нам богомольцами. Пожалуйста, помыслите об этом поглубже и молитесь о всеобщем прощении для всего мира, вспоминая Христа, Который говорит: «Я дал вам пример, и вы поступайте так же» (см. Ин. 13:15). А какой пример? — Он взял на Себя грехи всего мира. И в страхе идем мы за Христом, идущим впереди нас, — как это описывается в Евангелии: ученики «ужасались и, следуя за Ним, были в страхе» (ср. Мк. 10:32), потому что Он восходил к Иерусалиму пережить суд синедриона, пережить побои, оплевание и смерть.

Нас охватывает тот же священный ужас, когда во время Великого Поста как-то усиленно подчеркивается в богослужениях, что эта любовь, идущая до полного самоистощания, самопожертвования, вызывает гонения и ненависть от людей мира сего. Это непонятное таинство, но мы знаем это. Мы знаем, что не хотим никакого зла никому, и все-таки Господь сказал: «вы будете ненавидимы всеми народами» (см. Мф. 24:9). И когда нас ненавидят, тогда мы уподобляемся Христу, страдающему на Голгофе.

Итак, драгоценные мои братья и сестры, я сказал вам немного слов, и вы думайте обо всем этом все эти дни вплоть до Страстной недели и затем святой Пасхи, святого Воскресения Христова, о которой Символ веры говорит: «Чаю воскресения мертвых». Это все будем носить мы в сердце нашем. И тогда энергия вечной жизни, которая заключена во слове Божием, перейдет к нам. И мы будем под действием этой энергии всегда, даже когда мы спим...

Беседа 26: О цельности духовной жизни [165]

О заблуждении тех, кто говорит: «Теперь нет старцев». Для России надо сплотиться вокруг Патриарха. История человечества. О разрушениях в России. Христос тот же во веки. О духовном руководстве. Послушание как культура богопознания. О трех периодах духовной жизни. Послушание — путь к чистой молитве. Не приписывать себе ничего! О слове игумена Мисаила. О состояниях без опыта Голгофы. О тех, кто думает, что духовные дары в наше время невозможны.

Снова и снова благодарю Бога, давшего мне радость видеть вас и говорить с вами. За истекшие последние годы, с тех пор как аппаратура современная открыла во мне страшные болезни, отчасти или даже главным образом из-за возраста, я теряю зрение и слух. Это делает изоляцию мою все более и более полною. Но скажу вам: то, что досталось мне не без боли за истекшие годы и особенно когда, по благоволению Господню, я был в пустыне, по существу своему остается во мне. У меня уже нет силы представить все должным образом. Каждое слово требует особого усилия. Опять повторяю, что мое обращение — к новопоступившим братьям и сестрам, и если старшие присутствуют, то присутствуют для единства духа и предания жизни. Вы уже многое делаете, но никогда невозможно достигнуть того момента, когда вдруг все становится излишним. Повторение некоторых положений, которые стали нашим познанием в силу воплощения единородного Сына и Слова Отчего, сошествия Святого Духа на Церковь, в существе своем остается верно. И когда мы говорим о вере нашей, то не надо забывать, что всякое слово может иметь великое значение. Ибо Господь говорит: «небо и земля прейдут, словеса Мои не прейдут» (Мф. 24:35). Каким-то образом все мы, после долгого подвига, должны пребыть в том состоянии, когда мы ощущаем правду этих слов, то есть дыхание Божественной безначальной вечности и историю человека на Земле, которая имеет свой конец.

Сегодня вам, дорогие, драгоценные для меня братья и сестры, я хочу говорить о цельности духовной жизни, принципы которой с первых моментов христианского существования остаются незыблемыми и непоколебимыми.

Сегодня моя мысль обращается к тому, чтобы указать и утвердить в вашем сознании ту золотую традицию, которую дал Бог мне узнать на Афоне. Я попал в монастырь в такой период, когда там были люди великого духа. Я имею в виду игумена Мисаила, старца Силуана, многих духовников и недуховников, которые были действительно на высоте христианского духа. И это есть предание жизни. То, что совершил Господь в историческое время, когда Он был с нами на Земле, остается живым и полным энергии на все века: «небо и земля прейдут, словеса же Мои не прейдут» — и не только словеса, но и Его примеры.

Явление Христа нам дало откровение о предвечной идее Бога о человеке. Очень многие из основ всей нашей духовной жизни уже были выражены Апостолами в самом начале жизни Церкви по Воскресении и Вознесении Господнем. Господь объемлет и носит в Себе всю вечность. Непротяженно Он объемлет все века. Как говорят многие святые отцы, Бог независтлив и его желание — видеть людей равными Себе. [166]

Когда мы говорим о нашей жизни во Христе теперь, то слово наше касается как современного положения вещей, так и безвременного, вечного. За последнее время я слышал некоторые слова, которые обнаружили появление больших заблуждений в такой огромной стране, как Россия. Наши два брата провели достаточное время в современной России. Разруха, причиненная семидесятилетним, самым безумным гонением против Христа, действительно разорила Церковь. И так как за эти семьдесят лет народ был отрезан от настоящего учения и опыта Церкви за истекшие века, то сейчас в сознании этих людей наблюдается большая путаница. На вопрос одного старца из России: «Что мне делать в связи с тем водоворотом всяких нелепых идей?», я по опыту моей жизни ответил ему не о деталях, а о структуре Церкви и предложил ему быть включенным в эту структуру, во главе которой в настоящее время стоит патриарх Алексий II. Надо, чтобы все возвращающиеся церкви, школы и так далее прилеплялись к этому столпу и утверждению. И Церковь найдет свой путь... Разрушив всю аскетическую и богословскую культуру, большевики — безумцы в своем неправильно понятом гуманизме — все извратили и сожгли библиотеки. Но одно они оставили целым по промыслу Божию — структуру Церкви. Единство Церкви, цельность ее возможна только теперь через соединение в этой структуре. Говорю об этом, потому что появились странные идеи в этом большом море русских людей, любящих Христа, но не всегда разумною любовью, как полагается.

Одна из идей, что якобы Господь в наше время действует не так, как Он действовал раньше, что Сам Господь изменился. Так, я слышал идею, что в наше время нет старцев, что Господь перестал давать их Церкви. А путь старчества касается великой науки о вечности — науки о послушании. Те молодые люди, которые теперь поставлены на места, откуда они могут влиять, к сожалению, проявляют ненужную самоуверенность, предполагая, что только они видят истину. Прочитав немногие книги, изданные неправославными богословами и историками, они уклонились в другие совершенно понятия даже о структуре Церкви. Духовная жизнь — вся единая, и она оставляет ощущение простоты. Когда через заповедь Божию, сохраненную годами с великим подвигом даже до крови, достигнуто бесстрастие, это состояние — такое простое, ясное. Проблематика становится все более и более обширной при отсутствии этого бесстрастия и этого познания о Боге. Однако Господь не изменяется: «Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их. Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:7–8). Старец Силуан то же пишет в главе «О смирении»: «Господь много пожалел меня и дал мне разуметь, что всю жизнь надо плакать. Таков путь Господень. И вот теперь пишу, жалея тех людей, которые, подобно мне, горделивы и потому страдают. Пишу, чтобы учились смирению и обрели покой в Боге. Некоторые говорят, что это раньше когда-то было, а теперь все это устарело; но у Господа никогда ничто не умаляется, а только мы изменяемся, делаемся плохими и так теряем благодать; а кто просит, тому Господь дает все, не потому, что мы этого стоим, но потому, что Господь милостив и нас любит. Я пишу об этом, потому что душа моя знает Господа»... [167]

Бесподобное по жестокости гонение разрушило культуру в России: культуру аскетическую и культуру богословскую. Три поколения были лишены всякой возможности воспитываться в Церкви. И теперь появилась странная идея, что Господь в наше время не дает старцев, что каждый из нас должен читать и строить по своему разуму свое спасение и даже жизнь в Церкви. При этом они ссылаются на святого епископа Игнатия Брянчанинова. Это особый случай в церковной жизни. Сам Брянчанинов, будучи аристократом, двадцати шести лет был уже игуменом, когда он всего только два года пробыл послушником. Несомненно, это был благодатный муж. Однако, как аристократ, он учился не у «мужиков», а читая отцов-аскетов. И сейчас возможны такие случаи, когда мы живем рассеянные, где нет духовника, опытного в жизни, и, конечно, людям, поставленным в начальственное положение, приходится читать книги, но все-таки надо избегать той мысли, что они по книгам могут научиться и управлять Церковью. Ибо неизменным остается основной принцип нашей жизни: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».

Как мы будем познавать волю Божию? Об этом — великая наука православной Церкви. Об этой культуре, равной которой не знает Земля, хотелось бы говорить огненным словом!

Когда я поступил в монастырь Святого Пантелеимона на Афоне, там я слышал такие слова: старые монахи смотрели как на безумного на того, кто, прожив в монастыре менее десяти лет, уже говорил о духовных вещах. Опыт научил этих монахов тому, что есть три периода духовной жизни: начальный — первая благодать, второй — отнятие благодати ощутимой и предоставление человеку проявить свое произволение, третий — возврат благодати уже в более совершенной форме как неотъемлемое достояние.

В сущности, духовниками должны быть люди, прошедшие все эти три периода. Кто знает только одно, то есть благодать Божию, тот еще далек от совершенства. Богу угодно поставить человека в прямую борьбу с врагом, как Сам Он в пустыне был искушен дьяволом и обращался с ним так, как свойственно Господу, Он действовал действительно свято даже с врагом (см. Мф. 4:1–11).

Так, научиться этой брани человек должен прежде, чем стать во главе монастыря, епархии и всей Церкви. А впечатление у тех, кто впервые получает благодать, как будто бы действительно они впервые открывают свет Христов. Я не обвиняю их, потому что все разбито. И в этом водовороте страшном не приходится ждать чистого разумения ни от кого. И потому я — за структуру: тогда вечно останется Церковь, так построенная, и постепенно встанет на путь познания Бога.

В этом послушании заключены многие аспекты нашей жизни. В моей брошюре об «Основах православного подвижничества» я говорю о том, что послушание старцу дает возможность послушнику возноситься в сферу чистой молитвы. Всякое пристрастие к земному в них умалено послушанием и доверием к игумену. В книге я говорю о том, как старец Силуан спросил игумена: «Как монах может узнать волю Божию?» И этот благословенный избранник, великий муж Мисаил сказал: «Мое первое слово он должен принять как выражение Божией воли и, следовательно, действовать так». [168] Слово старца становится словом, исходящим от Бога, и должно быть соблюдено.

Заповедь Божия превосходит нас. Мы никогда не достигаем ее извечного совершенства. И кто разумеет этот аспект, тот будет жить в страхе: как бы ему не ошибиться в чем-либо. И этот путь послушания есть наилучший. Тогда человек становится свободным для действия благодати Божией уже непосредственно на его сердце. Но, получая через послушание даже и великое дарование, вплоть до чудотворения, он ничего не приписывает себе и все хранит, как дар свыше, подобно тому как Божия Матерь слагала «в сердце Своем» каждое слово (см. Лк. 2:19). Простите меня: я говорю о том, что я уже писал. Но читайте почаще эти слова, потому что там написано согласно с золотой, древней, основной традицией. Это совсем не моя выдумка, а это есть предание жизни от первых веков.

Что замечается и что подлежит исправлению в жизни каждого христианина и каждой Церкви? — Надо жить непременно по заповедям Божиим. И через это старание жить по заповеди человек перерождается. Он становится необычайно чутким к атмосфере духовной, ограничиваясь вначале монастырем, группой лиц, потом Церковью, и так доходит до пределов безграничных.

Игумен Мисаил сказал старцу Силуану: «Первое слово мое пусть монах примет как выражение воли Божией». Из книги ясно, что он непрестанно молился. Это человек, который совершил много чудес и который проявил редкую форму прозрения, как говорили о нем, — он говорил старцу дальше: «Но если человек не принимает мое слово окончательно, то я отступаю как человек и говорю: „Делайте, как вы понимаете!“». И нет у него другого слова.

Я был поставлен Божиим промыслом в необычайно благоприятные условия жизни. То, что я говорю вам, есть следствие того дара Божия, который дал мне Господь (я не знаю, почему). Что со мною было? — Расскажу вам один яркий случай. Игумен говорил: «Слишком велика честь попасть в русло извечной воли Божией». Это уже приготовление к вечности. Как-то он меня позвал и сказал, что монастырь нуждается в людях, которые знают греческий язык: «Итак, Вы, отец Софроний, изучайте греческий язык». Я сделал земной поклон, как полагается на Святой Горе, и направился к двери. Он позвал: «Отец Софроний!» Я обернулся, стою безмолвно. Он говорит: «Бог дважды не судит. Если вы сделаете это за послушание мне, то я отвечаю пред Богом за это. А Вы идите в мире и работайте». [169] Этот человек — избранник Божий, — когда сказал так, то все шесть месяцев, потраченные на изучение греческого языка, меня, который никогда не знал мира настоящего, окружал мир. Был момент, когда я заболел и думал, что я умру. И тогда было чувство: «Если сейчас меня призовет Господь, то я на половине буквы прерву мою работу и пойду на суд». Мне несвойственно было такое дерзновение пред Богом, но оно было дано по слову его. Так и вы имейте эти живые примеры как руководящие в жизни нашей монастырской, и вы познаете то, о чем я говорю. У старца есть замечательные слова, которые многим неразумным могут показаться гордыми или как заблуждение. Старец говорит: «Пишу я сие, потому что я познал Бога». [170] И каждый из нас желает служить Богу, Которого он знает, а не служить «Богу неведомому» и «недоведомому» (Деян. 17:23).

Старчество — как пророчество: оно не подлежит административному действию иерархии. Старец — это человек, со страхом проживший много лет в заповедях Божиих: он может говорить другим, как он понимает. И это хорошо. А те, которые недавно начали ощущать благодать Божию, должны быть очень осторожными — до тех пор, покамест не пройдут «долину смерти» (ср. Пс. 22:4) испытаний, искушений. Тогда они приобретают силу суждения. Иначе они повторяют какие-нибудь слова, не зная их настоящего содержания.

Я мог бы рассказать вам и другие случаи, подобные тому. Но читайте вы книгу о старце, и вы не станете жертвой этой наивной идеи, что Бог перестал давать старцев. В патериках написано, как молодой брат сказал, что нет старцев, и получил ответ, что не старцев нет, а послушников нет. [171] Гордый юноша презирает стариков, и для него, конечно, нет старца, нет духовного отца. И сколько бы они ни читали прпп. Исаака Сирина, Ефрема Сирина, Симеона Нового Богослова, свт. Григория Паламу — все равно они не познают того, что дается за послушание: чистая молитва, свободная от всех страстей греховных. Ни одна академия не дает этого своим ученикам, а только жизнь монашеская, где с полным доверием к игумену и к духовнику монах следует их указаниям.

Когда человек начинает жить по заповедям Божиим, он восходит сначала на Голгофу и потом на Елеонскую гору для Вознесения. Людям, не прошедшим на опыте эти состояния, не дано право судить (ср. 1 Кор. 2:15). Многие святые выдержали это, но особенно прп. Симеон Новый Богослов в этом отношении является примером. Ему до монашества было дано узреть Нетварный Свет. И многие уже в конце десятого столетия, тысячу лет тому назад, думали так же, как теперь: что в первые века Господь действовал с особой силой, когда люди, уверовавшие во Христа, жадно стремились умереть за Него, а в десятом веке уже этого не было. [172] А прп. Симеон говорит, что было, потому что Господь не меняется, а все время остается Тот же, — как писал апостол Павел, [173] как писал через тысячу лет прп. Силуан, наш великий отец.

Конечно, читайте книги, получайте образование! Но самое большое дело в монашестве — через послушание предаться на волю Божию. Тогда Господь дает то, чего не познают никакие академики, — чистую молитву.

И об этом настоящем монашестве я хотел бы говорить с вами без конца. Хотя должен сказать вам, что, отрезанный слепотою от книг, сидя в моем некоем затворе, когда мои возможности общаться с приходящими в монастырь уже умалились, я за последние годы страшно много потерял. Но то, что перст Божий пишет, когда Бог склоняется на наше покаяние, — это не подлежит забвению. Вы, наверно, уже почувствовали, что жизнь духовная во Христе грандиознее великого океана.

Итак, на сегодня отпустите меня с миром. И я молюсь, чтобы Господь дал вам этот мир, который мне дал Господь по молитвам игумена Мисаила, память которого я чту глубоко. И да хранит вас Господь...

Беседа 27: Страдания, через которые познается единство человечества, как путь спасения в наше время [174]

Постижение человечества через со-страдание. Наше время — сугубо тяжелое. О молитвеннике за весь мир. Об аде нелюбви. О нашей неспособности к исихазму. О нашем спасении через скорби, характерные для нашего века. Об отсутствии культуры сердца при обилии культуры интеллекта.

Благословенно имя Бога нашего, Бога в Троице: Отца и Сына и Святаго Духа.

В последнее время, как вы знаете, я часто пребываю совершенно без сил и лишен общения с вами. Теперь, кончая жизнь и ожидая исхода моего каждый день и каждый час, я, странным образом (а может быть, и естественным образом), вспоминаю первые дни моего монашества. В двадцать пятом году я прибыл на Афон, чтобы там остаться монахом. Это было шестьдесят семь лет тому назад.

Пережив страдания Первой мировой войны и последовавших затем катастроф — частичных и общих, людских и космических, — я теперь могу сказать, что война эта естественным образом породила во мне мысль о всем человечестве, ибо все человечество принимает участие в мировой войне. В предсказаниях Самого Христа в Евангелиях (Мф. 24:6; Лк. 21:9) много говорится о конце дней и о скорбях, тяжелых для всего мира, на долгие годы. Я, как живописец, тянулся во Францию, которая в тот исторический момент была первенствующею страною в сфере моего искусства. И хотя война кончилась победоносно для Франции, царило ощущение ничтожности результатов войны в моральном плане — она разрушила многие ценности и многие люди погибли. Господь говорит странным образом: «Когда вы услышите обо всем этом... подымите головы ваши... не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть» (Мф. 24:6; Лк. 21:28). Однако горе не принимало таких глубоких форм, как теперь. Страдание и отчаяние в то время были значительно меньшими и легче выносимыми, чем теперешние.

Почему я говорю сейчас об этом? — Потому что перед нами, монахами наших дней, стоит вопрос: как построить нашу монашескую жизнь, чтобы мы не потеряли спасения в Боге. Ибо в творении спасенных в Боге Духом Святым людей — смысл всей истории.

Во времена первого издания «Добротолюбия», собрания отеческих творений, люди обладали несравненно большим терпением, несравненно большей надеждой на спасение, чем теперь. Условия мировой жизни переменились, и люди вступают в брак и рождают детей в иных условиях, нежели прежде. Во многих отношениях есть облегчения, но рождение в сей мир теперь есть гораздо более трудная проблема, чем раньше. Интеллектуальное состояние мира в тот момент, когда я пришел к монашеству, и то, которое я теперь наблюдаю, колоссально различны. Но сказано апостолом Павлом слово, что прежние отцы Ветхого Завета — великаны духа, исполины веры — не достигли тех откровений, которых достигали Апостолы: «да не без нас совершенство примут» (Евр. 11:39–40). [175] Как имевший благоволение Божие пройти все формы монашества, скажу вам, что в организации нашей жизни монашеской мы не можем удержать образ жизни наших отцов. Непременно надо рассчитать жизнь так, чтобы все было по силам.

После Первой мировой войны естественно появилась мысль о мировой жизни: дух человека мыслит все человечество более тесным образом, чем раньше. Я еще застал на Афоне времена «Добротолюбия». Они не прекратились и до сих пор. Из многих случаев молитвы за весь мир, поражавших меня, я выносил великую радость и благодарность Богу за то, что люди стали мыслить все человечество.

Помню один замечательный момент, который навсегда отпечатался в моем сознании. Это было в самом начале моего монашества, в 1925 или 1926 году. Я пришел на берег моря и увидел там старца с длинной четкой на триста узлов. Я подошел к нему близко со страхом, свойственным новоначальным, и молча стоял, наблюдая, как он молится. А он сидел на большом камне и тянул четку. Наконец я возымел дерзость все-таки попросить его: «Отче, молись обо мне». Я просил об этом, потому что когда я покинул Францию в двадцать пятом году, то дух «отчаяния» уже владел мною, хотя в менее тяжкой форме, чем теперь. И вот, раздавленный этим отчаянием, я просил его: «Отче, молись обо мне». Он посмотрел на меня и говорит: «Ты видишь эту четку? Я тяну ее за весь мир. Я молюсь за весь мир. И ты там, в моей молитве». Трудно объяснить, почему и сколько времени нам нужно на ту или иную реакцию, но, в общем, я не ушел с первым словом. И через некоторое время опять, живя в себе отчаяние тех дней, я сказал: «Отче, молись обо мне». Он говорит: «Я же тебе сказал, что я за весь мир молюсь. И ты здесь, в этой молитве». Через несколько мгновений опять я повторил мою просьбу, потому что глубока была моя скорбь, и снова в третий раз сказал робко: «Отче, молись обо мне». Он добро посмотрел на меня и говорит: «Я же тебе сказал, что ты здесь, — показывает на четку, — что тебе больше надо? Ты здесь, в этой молитве моей за весь мир». Отошел я, пораженный состоянием духа этого старца. «Я молюсь за весь мир; ты там, чтобы не „расколоться“ нам на мелочи, на детали».

Только приехав тогда на Афон и встретившись с такой формой молитвы, я, конечно, был поражен. Я все думал: «Как мыслит этот старец, молящийся за весь мир, — во времени, в пространстве, все ли человечество от Адама до наших дней? Или его мысль была еще более глубокой и объемлющей?»

За эти почти семьдесят лет монашества мне пришлось пережить очень многие тяжкие моменты, потому что, когда мы молимся за кого-либо, молитва вводит нас в ту духовную сферу, в которой живет предмет нашей молитвы.

Дорогие мои братья и сестры, я все время стараюсь удержать в вашем сознании мысль о том, что мы не какие-то отдельные entités, [176] отрезанные от других. Нет! — Мы живем в этом мире, где все соединено, где одно связано с другим. Итак, я предложил вам условия жизни, которые соответствовали бы структуре интеллектуальной и телесной современных людей, приходящих к монашеству.

И как я был обрадован, говоря недавно с одним человеком об обстоятельствах, слагающихся тяжелым бременем на наших спинах! Я посоветовал ему молиться Богу так: «Ты, Господи, защити нас. Ты видишь наше бессилие противостать против этих волн космических страданий». Я сказал ему: «И когда вы молитесь за себя, за монастырь, за братьев-сестер, то молитесь до того предела, чтобы говорить уже: Господи, защити НАС!». Потому что во многих отношениях мы вполне имеем право сказать, что ад — это есть нечто производимое отсутствием любви в людях. Люди живут не любовью, а ненавистью. И тогда я сказал этому человеку: «Молитесь за монастырь, за всех нас: защити нас, Господи, дай нам маленький угол на Земле, где мы могли бы совершать Тебе Литургию, приносить Тебе молитву Гефсиманскую. И только до этих пор молитесь: Защити нас, потому что мы не можем пожелать ничего дурного кому бы то ни было».

И радовался я ответу: «Но естественно, если мы здесь стараемся молиться за всего Адама, за все человечество, то как в то же самое время мы будем желать что-либо недоброе творящим нам смертельную скорбь?» Смотрите, как соотносятся тот афонский старец, который мне говорил: «Ты здесь, в этой четке», и современный человек, который говорит: «Если мы молимся за всего Адама, то как и кому мы можем пожелать недоброе?»

Я молчу, ищу слова — объяснить величие этого момента. Мы неспособны к тем подвигам, о которых написано в «Добротолюбии». Но мы должны построить наше спасение также во всей полноте, — спасение, принесенное нам Христом и Духом Святым.

В самом начале моего монашества я был раздавлен страданием мира как последствием мировой войны. Теперь эти страдания увеличились. И уже к той форме исихазма — безмолвия, в которой пребывали наши отцы и деды, мы менее способны. И это показал современный опыт. Когда мы останавливаем наш интеллект на одном и том же призывании имени, то он утомляется стоянием в этой форме молитвы.

Итак, если мы неспособны теперь к такому безмолвию, к такому монашеству, то значит ли, что мы потеряли спасение? — Нет. В начальные годы своего монашества я читал о пророчествах отцов древнейших времен III–V веков. В одном из пророчеств говорилось, что люди в последнее время станут неспособными к аскетической жизни, подобно людям древних веков. «Но, — добавляет один из отцов, — монахам будут посланы великие скорби. И кто претерпит эти скорби, будут в Царстве большими тех, которые в древности воскрешали мертвых». [177]

Сила зла современного организованного мира так велика, что при всей молитве, при всем напряжении нашего духа мы не достигаем победы над этим духом мира. Мы раздавлены страданиями, находящими на нас извне. Но такую форму страданий, может быть, дал Господь только теперь, а не раньше.

Молитва за всего Адама — по завету старца нашего, прославленного святого, — возносит нас в различные сферы. В те дни, когда я приехал на Афон, образованных людей там было очень мало. С трудом некоторые могли читать и писать, когда приезжали на Афон, и потом развивались, читая святых отцов. Но, будучи так мало осведомлены о делах всего мира, они молились за весь мир. И тот старец не хотел прекратить молитву ради просьбы одного послушника. В какой сфере пребывал этот старец и в какой сфере пребывает современный интеллектуально развитый человек? Если мы сравним уровень духовного состояния, то в чью пользу будет сравнение? Они жили меньше событиями этого мира, не зная современных достижений науки, техники и так далее, но дух их пребывал в вечности, и молитва их была о вечном спасении. И если ум современных интеллигентов даже на несколько мгновений или минут не может устоять в вечном, то кто живет в более высоком мире?

Что есть состояние духа человеческого, который живет всего Адама естественным образом, призывая постоянно Имя: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго»? — Такая личная молитва выливается в молитву космической силы, как мы видим на примере прп. Серафима Саровского. И теперь мы живем в мире несравненно более богатом технически и образованном, но выше ли эта форма жизни? Так что если сравнить, то в конечном итоге мы должны признать, что древние отцы наши стояли выше нас не только в области умной молитвы, но и в общем состоянии духа. Через призывание имени Христа мы вводимся в этот мир страдающий, и это есть великое дело.

Итак, помните: мы должны построить свое спасение в иных условиях, и мы строим его, как нам кажется, разумно, а не легкомысленно.

На смерть одного поэта другой поэт русский писал в XIX веке: «...но не найдет отзыва тот глагол, что страстное земное перешел». [178] Мы живем в мире удивительно образованном, но в сфере духа люди слишком далеки от того состояния, в котором они должны были бы быть. Чтобы понять состояние безмолвного старика, который молится за весь мир, надо жить это состояние. Для интеллектуального человека представляется богатством большая осведомленность о событиях, о достижениях научных и т. д. при страшно низкой культуре сердца. Господь говорит, что оскудеет любовь в последнее время (Мф. 24:12). И мы не видим, чтобы мир богател бы любовью. «Наоборот, — говорит Он, — умножится скорбь и страдание» (ср. Мф. 24:21). Итак, когда вы вступаете в эту монашескую жизнь с большим терпением и смирением, помните, что вы входите в страдания Самого Христа Бога нашего в Гефсиманском саду. И те, которые не живут эту молитву, которые не рыдают глубоким плачем в молитве за весь мир, нас считают сумасшедшими: для них это безумие.

Итак, окружающий нас мир сделал колоссальный прогресс в смысле техническом, но не в культуре сердца в христианском смысле — сердца, открытого для страданий всего человечества, и во времени и в пространстве.

Те догматические и теоретические формулы, которые мы употребляем в нашем разговоре, нужны для осознания разумного конца нашего подвига. Кто-нибудь, действительно мудрый, может сказать мне: «Отче, вы безумный человек! Новоначальным вы говорите о таких вещах. Этот „Огонь“ принес Господь с небес (см. Лк. 12:49), и когда Он пришел на Землю, то единственно Он был носителем этого Духа. Как вы новоначальным монахам говорите об этом?!» Да, я знаю, что это немножко безумно — говорить об этих состояниях новоначальным. В первые дни христианства, когда были так свежи слова Христа, апостол Павел сказал, что «Он, Христос, вошел за завесу» Восьмого дня и там, где Он, должен быть наш ум (см. Евр. 6:19). Так что вы видите, и апостол Павел делает ту же «ошибку», что я: он говорит новоначальным людям и называет «молоком» то, что, по существу говоря, мы переживаем, как огонь небесный.

Но все равно будем молиться за весь страждущий мир, готовые и сами переживать эти страдания. Молитесь за меня тоже... Думайте и о том, в каких духовных сферах должен вращаться наш ум.

Так вы, дорогие мои братья и сестры, держите крепко эту линию молитвы. Помните всегда Христа, Который в свое время один восходил на Голгофу, неся всю скорбь всего мира.

Беседа 28: О сыноположении [179]

Всякое место — во спасение. Смысл иконографии «Лествицы». «Ныне начах». О разных духовных возрастах в одном монастыре и трудностях. О предложенной молитве. Наш принцип — заповеди Христа. О сыноположении: «Твой есмь аз». О двух сокрушенных сердцах. О гонении на совершенство. Наш путь — сострадание и единство.

Да будет имя Господне благословенно и прославлено во веки веков!

Снова я благодарю Бога, дающего мне возможность говорить с вами. В нашей свободе духовной самым лучшим сегодня будет говорить о том, что нам нужно и что нам может понадобиться в будущем. В каком-то смысле это чисто практические проблемы, стоящие пред нами, — проблема избрания места, где мы можем строить наше вечное спасение во свете Бога нашего. За это время я имел несколько встреч, одна из которых навела меня на мысль говорить с вами об очень важной проблеме: где и как нам спасаться?

Конечно, самое главное, чтобы то место, которое мы избрали или куда нас «пихнули», было бы именно тем, которое соответствует нашим желаниям и нашей потребности удобно строить свое спасение. Придя в какое бы то ни было место, мы можем оказаться в обстановке, которая во многих своих аспектах нам непонятна. Но если мы не понимаем, то это совсем не значит, что место, которое нам дал Бог, не соответствует нам. Ибо в самом начале нашей жизни мы никак не можем надеяться на свое собственное рассуждение. И если мы не способны в самом начале разобраться, то надо с плачем упасть пред Богом и сказать: «Ты меня наставь на землю праву, где я смогу строить мое спасение». И Господь всякое место может устроить так, что оно будет ко спасению. Так препобеждаем мы в самом начале наши колебания. Но когда жизнь наша прогрессирует во всех планах, тогда встает очень серьезный вопрос: насколько далеко позволено пойти в духовном преуспеянии именно в данном месте? — Одной из вечных книг для монашества нашего является «Лествица» святого Иоанна Синайского. В иконографии есть изображения, где Господь протягивает руку достигшему высшей степени, последней ступеньки лестницы. На других иконах той же «Лествицы» мы не видим того, чтобы наша рука была уже в руке Христа Спасителя, как спасенных. Есть в этом какая-то сдержанность — невозможно человеку-монаху достигнуть этой степени совершенства. И, практически говоря, если мы обойдем все монастыри земли, мы увидим разные степени дерзновений у «водящих» — игуменов. Где границы дерзновения? На самом деле этих границ нет, но в этом безграничном океане иногда ставятся какие-то ограничения.

Я говорю сегодня об этом вовсе не потому, что кто-либо из вас носит в себе сомнение: ошиблись ли они в выборе места. Нет, но хочу, чтоб у вас, которые соприкасаетесь со многими приходящими сюда людьми, были возможности опереться на какие-то принципы и дать нужный ответ. Вы заметили с самого начала, что наш принцип — все время держать в уме своем: «Ныне начах» — только теперь я начинаю жить по заповедям Христа (см. Пс. 76:11), делая первые шаги по духовным ступеням, указанным нам в Евангелии Самим Христом. И здесь возникает необходимость уяснить, где нам позволено остановиться или докуда нам позволено идти.

Как обычно, я все строю на основании своей жизненной практики. В конце первой части книги о блаженном Силуане я говорю о моей встрече с отцом Трофимом. Он много лет неизменно нес послушание на огороде. Он был большой любитель покаянного плача и жил свято. Но в беседе, приводимой в книге, я говорю:

— Отец Трофим, что же Вы не заметили за полвека жизни с Силуаном, где [180] он был, что он знал, как любил его Господь?

Сам отец Трофим с осторожностью относился ко всяким видениям и всему, что превосходит меру человека кающегося, живущего еще в борьбе с грехом, еще не победившего своих страстей... И вот, он мне говорит:

— При жизни я любил отца Силуана.

Разговор был после того, как он прочитал записки Силуана, которые я дал ему и читая которые он вынес впечатление, что Силуан достиг меры великих Отцов. Тогда я спрашиваю:

— И как Вы остановились на таком решении?

— Смерть его меня убедила в этом.

Я говорю:

— Полвека жизни Вам недостаточно было, чтобы узнать его, и только смерть показала Вам, что сей муж достиг совершенства? [181]

Итак, по какому-то непостижимому для меня Промыслу меня толкнуло как бы сильным ветром в монастырь святого Пантелеимона, и там я положил начало своему монашеству. Я узнал Силуана после того, как ему стал известен мой ответ отцу Владимиру на вопрос «Как спасаться?». — «Стой на грани отчаяния, а когда невмоготу, выпей чашку чая». Это слово моего отчаяния убедило Силуана, что мне можно говорить о том, о чем с другими отцами не удавалось. То есть даже отец Трофим — один из лучших отцов, блаженный и, конечно, спасенный, — был прав, когда не хотел выходить за границы покаяния. И большего он не мог понести, и большего он не мог воспринять. Тот уровень, на котором жил блаженный Силуан, или тот горний хребет, по которому он шествовал, служа Богу, стоял много выше уровня, которого достиг отец Трофим при жизни своей на Земле. Так в одном и том же монастыре можно увидеть и высшие степени познания, возможного для человека; и «средние» меры святости (не совершенства, но все-таки святости); и даже — невежество. Пример тому отец Владимир, ученик отца Трофима, — у него, как сказал старец Силуан, было недостаточное понятие о том, что превосходит меру покаяния. И Силуан всю жизнь был как бы «придавленный» в своем монастыре. «Придавленный» — из-за черты, свойственной действительно людям бесстрастным: они подчиняются другим и не пытаются доминировать.

Игумен в своей заботе имеет лиц самого разного духовного возраста. С каждым возрастом он считается: как надо действовать, что можно ожидать, что можно потребовать от человека, врученного ему Божиим Промыслом. Ибо в монастыре должна быть возможность жить для людей всех духовных возрастов: от начала до конца.

Многое встречал я за свою жизнь и на Афоне, и вне Афона. Помните эту икону восхождения грешных людей к Богу? На ней иконографически изображено, как монах достиг ее вершины и рука Господня объемлет его руку, означая, что он «спасен», «достиг совершенства». И эти слова, которые превзошли уровень страстей греховных, для людей непонятны. «Как это такое, зачем?» Люди не выдерживают этого. И можно найти много монастырей, где ставится барьер духовным восхождениям из-за несовершенств руководства игуменского. Если мы в своем сердце допустим мысль, что нам закрыты двери к совершенству, то тогда действительно для многих будет невозможным не погибнуть под тяжестью отчаяния.

Итак, драгоценные мои братья и сестры, ту молитву, которую я предложил вам, [182] богословскую, читайте со всем вашим сердцем, с горячей верою. И тогда вы увидите, что раскрываются двери, которые раньше были закрыты. Вам откроются пути, которые были загромождены препятствиями. Наше положение замечательно тем, что в данных нам условиях мы можем, действительно, строить нашу жизнь, наше спасение, имея такого наставника, как блаженный Силуан.

Монах Ювеналий, о котором я говорил в книге «Видеть Бога», [183] как-то сказал: «Я люблю читать жития святых, как люди из грешных вдруг становятся вечно блаженными, получают дар сыноположения, становятся святыми великими». Так и мы — каждый из нас может сказать: «Грешный я человек, я еще далеко не достиг совершенства, но я буду стараться сделать это в данном мне месте». Я так говорю, не потому что будто бы кто-то из вас колеблется. Нет! Но это есть вечная боязнь за наше спасение: где мы должны быть, как мы можем совершить этот путь?

Наш принцип такой: сохранить евангельские заповеди Христа — это значит победить греховные страсти и достигнуть Божественного бесстрастия. В чем была трудность блаженного Силуана, к ногам которого допустил меня Господь? — Он почитал и действенно уважал каждого человека, но до конца о Боге говорить он не мог, хотя жаждала душа его говорить «о том, о чем знают все небеса», как он пишет в своих записках. [184]

И когда мы стоим перед этими примерами, то возникает вопрос: где взять силу вдохновения, чтобы жить по-христиански? Каким образом, грешное и слабое существо, человек вдруг становится способным говорить о сыноположении?

В Псалтири есть такие слова: «Твой есмь аз, спаси мя» (Пс. 118:94). Когда я произношу эти слова, то я раздвоен. Ибо, обращаясь к Богу: «Твой есмь аз», я говорю сам о себе самом; однако за этим выражением скрыта и другая мысль, недостаточно выраженная: «До тех пор, покамест Ты Сам, Боже, не скажешь: Да, ты — сын Мой: (ср. Пс. 2:7), я не могу быть уверенным в моих словах: „Твой есмь аз...“ Только моих слов не хватает: нужно еще, чтобы Ты свидетельствовал и моей душе, и, если хочешь, кругом меня о том, что я — сын Твой».

Однажды я посетил одного старца, заведовавшего много лет Старым Руссиком, [185] и провел у него в келье немало времени. Он мне поведал о своей жизни и рассказал об одном из видений. Он был болезненным ребенком и не мог нести трудов крестьянской жизни. И действительно, тяжела работа крестьянская. И вот однажды он говорит родителям:

— Отдайте меня в монастырь.

Они отвечают:

— Ну, голубчик, ты не годишься; в монастыре надо работать.

— Но все равно — отдайте меня.

И вот мать берет этого мальчика, подводит к иконе Божией Матери и говорит Ей: «Отныне Ты будь Мать ему: я не могу; я отдаю Тебе на заботу этого мальчика, сына моего». И после этой молитвы матери, когда она отдала своего сына Богородице, он уснул. И во сне видит большой зал, престол Царя в конце этого зала; и сидит Владыка Царь, и кругом стоят множество важных людей, приближенных к Царю. И туда его приводит Женщина, Которая была Божия Матерь, и оставляет его коленопреклоненным пред Царем. И Царь говорит одному из стоящих рядом: «Пойди, посмотри, что у него там, в узелке». Тот человек взял из рук этого мальчика узелок, развязывает его и говорит: «Здесь — два сердца сокрушенных». Тогда Царь встал со Своего трона, подошел к мальчику и говорит: «Итак, ты — сын Мой».

Вы представляете силу молитв и матери, и мальчика, и Самой Божией Матери?! Бог поднялся с престола и говорит: «Ты — сын Мой». Те, которые не пережили подобных вещей, не могут их понять. Прп. Иоанн Лествичник пишет, что если кому-нибудь не было дано пережить нечто Духом Святым, то он не может понять этого. С другими людьми, которые не достигли этой степени, но проводят подвижническую жизнь, бывает так, что, не достигая этих высот, они не принимают слов своих братьев и говорят: «Оставьте его: он в прелести». И то, что является даром Духа Святого, у этих благочестивых людей перетолковывается и превращается в болезненное состояние дурного качества.

Так, есть люди, которые достигли состояния, когда говорит Господь: «Да, ты сын Мой», и когда говорит человек:

— Твой есмь аз, спаси мя!

— Да, ты Мой, — отвечает Бог.

И тогда эти слова «Твой есмь аз», произнесенные молящимся, становятся уже фактом вечного бытия.

Много можно было бы рассказать случаев, трогающих сердце. Но довольно этого: люди достигают сыноположения через Сына по Божеству, в безначальном Божестве. Прп. Иоанн Лествичник говорит, что три слова есть однозначащие: бесстрастие, любовь и сыноположение. [186]

Итак, когда вы вращаетесь с людьми, живущими в Боге, это становится влекущею силою, так что и мы жаждем этого состояния. Но путь к этому действительно трудный и сложный. Нам нужны помощники, игумены, отцы духовные, которые бы помогали нам идти. Почему вдруг сказал Господь в известный момент: «Да, ты сын Мой»? Как может жить этот монах на земле? — Да очень просто и естественно! И когда это совершается в подлинном смысле, тогда нет ни театра, ни чего-то искусственного, а все просто и воистину вне греха.

Итак, мы, маленькое братство здесь, можем и должны использовать этот дар Божий и жить так, чтобы Господь принял нас как Своих детей. Говорить об этом предмете невероятно трудно, потому что во многих местах читают святых отцов без разумения и запрещают думать о сыноположении. Однако пример живой сыноположения — Серафим Саровский. В меньшей степени и в совсем другой форме внешне это было и с Силуаном, которому было дано с самого начала увидеть Господа; но никто не мог поверить ему, и он жил, скрывая сие почти полвека.

Сегодня моя беседа, может быть, кажется вам банальной, но на самом деле все-таки слова, которые были даны нам сегодня, нужно принимать нам всем во внимание. Все мы будем бороться за то, чтобы достигнуть во исполнение заповедей Христа. Та молитва, которую я предложил вам, имеет целью соделать богословие нашим состоянием, сделать каждого из нас «сотрудником» с Самим Богом Вечным, «сотрудником» во спасение людей.

В Пантелеимоновском монастыре был один старый монах очень низкого роста. И он сорок лет и утром и вечером работал на кухне, торжествуя: он готовит пищу для возлюбленных Самим Богом людей. Видите, как возможно ум свой поставить в такое расположение, когда самые обычные дела становятся вечными заслугами человека. Каждому из вас наш добрый игумен старается дать то, что наиболее приемлемо, и тем облегчить нашу трудную жизнь. Здесь наша жизнь тяжелее, чем на Афоне. И так, когда вы здесь бываете раздавлены большою скорбью, эта скорбь не только в вас самих: она есть следствие благодати Божией как со-страдание людям, всему миру. И если мы действительно будем бороться за единство, о котором Сам Христос молился Отцу Своему, то мы окажемся сотрудниками Самого Бога. Какое дело нам поручено — это неважно: варить ли пищу на кухне, петь ли гимны Божественные на клиросе, или, наконец, облеченным священным саном служить Литургию — Божественное Таинство Превращения хлеба и вина в Тело и Кровь Самого Бога.

Итак, помните, как того бедного мальчика Господь поднял со словами: «Ты сын Мой». Если мы удержим правильную мысль, унаследованную к нашему спасению у отца Силуана, то, где бы мы ни были, куда бы мы ни пошли, где бы мы ни работали, — все равно мы войдем в атмосферу «Божественного страдания» Христа. Бог бесстрастный, и вместе с тем любовь Божественная в этом мире всегда страждущая. И когда у вас бывают скорби, когда к вам обращается кто-нибудь со своей нуждой, отдайте все лучшее, что есть в душе вашей, каждому человеку, и тогда вы обрящете покой и своей душе.

И на сей раз простите меня и благословите меня, и да хранит вас Господь...

Беседа 29: От этики к онтологии [187]

«Покайтесь!»: от этики к онтологии. Евангельский пример богатого юноши. О разных уровнях: Мария и Марфа. О вопросе персоны. «У великого Бога проси только великое». О страданиях Адама: Христос как ответ на них. О понимании «языка» Христа через следование Ему. Через терпение дается ощущение бытия. О сыноположении: «Твой есмь аз».

Да будет благословен час сей, который дает нам благий наш Господь. В мире и спокойствии мы можем говорить об отдельных пунктах нашего долгого пути.

Чуден наш путь — он превосходит наш ум; и изнемогает дух наш следовать за «примером» Христа (ср. Ин. 13:15), Бога нашего, «принесшего на землю огонь» любви Отчей (см. Лк. 12:49).

Сегодня я остановлюсь на вопросе покаяния и сыноположения. Несмотря на то что в своих предельных формах эти состояния убегают от всякого человеческого слова, мы все-таки будем «безумствовать» и будем говорить, по силе нашей, о вещах, которые беспредельно, неизъяснимо велики и грандиозны.

Сколько раз уже повторялось, что мы начинаем наше путешествие с маленького шага покаяния. Конец же этого пути, по нашим понятиям, есть обожение человека. Когда мы дерзаем говорить о таких вещах, многие боящиеся люди стесняются и стыдятся. Но если бы они знали, каким страхом полна наша душа ошибиться в каком бы то ни было слове, касающемся святейшей всех и вся — Любви Отчей!

Но как подойти к этой теме? — Итак, отложив на время некоторые детали, мы будем говорить о существе дела.

Начало проповеди Христа есть слово «покайтесь» (Мф. 4:17). И когда мы рассматриваем его, то, как и в многих других словах Христа, находим очень много, я бы сказал, «уровней»; и мы еще должны найти язык для всего этого. И вот, я бы назвал два уровня покаяния: один — в пределах этики, другой — когда говорится уже не об этических вещах, а о самой вечности, то есть о Боге. Первое касается уровня человеческого творческого разума, и человек не может и не понимает даже, как возможно различить эти два вида покаяния. Первый я бы назвал «этическим актом», другой же — «переходом с одной орбиты на другую, вечную». Сейчас не будем пытаться объяснить, возможно или невозможно от временного перейти к вечному или от этического к онтологии.

Пример глубокого и красивого акта покаяния можно видеть в евангельском юноше, который жаждал Божественной вечности и спросил Христа, что должен он сделать, чтобы перейти от времени к вечному. Господь с любовью посмотрел на этого юношу и говорит:

— Сохрани заповеди...

— Какие?

— Не убивай; не прелюбодействуй; не кради...

Отвечает юноша:

— От юности моей я сохранил это; чего еще не доделал?

Тогда Господь говорит ему:

— Если хочешь быть совершенным, то оставь все прочее, все твои имения, все твои знания и нищий следуй за Мною.

Не выдержал юноша (см. Мф. 19:16–22).

Из евангельского повествования мы видим, что этот юноша был благочестивый еврей того времени, когда свершилось ожидание человечеством Мессии. В нравственном смысле, этически, он стоял на высокой степени, но есть другая, большая, — которая относится уже к сфере Божественного, Нетварного и Изначального Бытия. Итак, этот пример показывает, что есть много разных градаций духовных состояний людей. И переход от временного к вечному кажется невозможным, как невозможен переход от числа к бесконечному в математике. Это две вещи несравнимые.

Другой пример: были в Вифании две сестры — Марфа и Мария. Обеих любил Христос, и обе любили Христа и веровали, что это Он — Мессия. И вот, когда Он пришел к ним, Марфа заботилась о многих вещах, оказывая гостеприимство и занимаясь хозяйством, а Мария, когда приблизился к ней Носитель такого Духа, каким был Христос, села у ног Его в жажде слушать каждое Его слово. И что же? — Когда Марфа, перегруженная ежедневными работами и заботами и всеми неловкими вещами хозяйства, обратилась ко Христу и сказала: «Скажи Марии, чтобы она мне помогла», то Господь ответил с любовью: «Марфа, Марфа, ты заботишься с такою любовью сейчас о приеме, но Мария большую часть избрала. Эта часть уже не отымется от нее» (см. Лк. 10:38–42).

Видите, какая разница: план любви этической, или видимой, наших нормальных человеческих отношений, — похвальный, но еще не дающий нам вечности Божественной. А Господь говорит: «небо и земля прейдут, словеса же Мои не прейдут» (Мф. 24:35).Читая эти слова Христа, мы невольно вспоминаем: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1). Видите, как близко две сестры жили между собою, и вместе с тем какая огромная дистанция была в их жажде. Одна, Мария, готова принять в обстановке небрежности и повседневных недоглядок, и другая же показует всю свою любовь в каждом внешнем проявлении. Видите разницу уровней: один — «В начале бе Слово», и другой — любовь «всем сердцем и всем умом» (ср. Мф. 22:37), но еще не выходящая за пределы возраста духовного, который мы назвали этическим. Так и в других немногих евангельских примерах находим мы глубочайшие мысли, идеи и проявления жизни, о которых, перейдя на иную терминологию, мы скажем, что это — «вторая ступень», это уже не этика, а онтология.

Последнее время на Земле мы встречаемся с контрастным явлением: с попранием, самым невероятным по жестокости, всего человеческого, с одной стороны, и, с другой, — со стремлением постичь человеческую личность: что такое человек как персона, где ум персоны вращается.

Когда в нас начинает расти персональное начало, тогда, живя в любой тюрьме, мы уже выходим духом на безграничные пространства сотворенного Космоса. Человек уже не видит внешнего, а живет внутренним. И его созерцание беспредельных, бездонных пропастей нельзя определить никаким человеческим словом.

Что сказать о тех бездонностях, которые открываются человеку, погружающемуся в любовь Христову? Эти бездны абиссональные — какого характера и откуда они? внешние они или внутренние? — Мы не можем ни понять, ни определить этого, и только через покаяние онтологического порядка мы можем войти в этот мир. Но и тогда остается неведомым для человека: та беспредельность, которая открывается пред ним, — существует ли она «объективно», или это есть состояние нашего ума, созданного по образу Ума Творца, Самого Бога?

Сей Ум, сей Дух Господь назвал Отцом: «Бог есть Дух» (Ин. 4:24). И вот мы спрашиваем себя: Сей Дух — как Он к нам прикоснется, не убив нас? В начале моей жизни на Афоне мой духовный отец сказал такие слова: «Смотри, не обращайся к Богу с малыми просьбами, но у великого Бога проси и ты только великое». Тогда получается контраст: человек, беднейший и ничего не имеющий, вдруг ощущает себя обладателем беспредельных богатств Бога во всем творчестве Его. Подход к этому происходит совершенно спокойно, в обычных житейских формах, а если есть возможность, то и физически человек освобождается от всего и живет только Сим Богом.

Да, мы можем почувствовать, что этот мир создан Умом и Волею того Духа, Которого мы называем Богом и Богом-Отцом: «Создадим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). И трудно нам избрать пункт, откуда начать говорить об этой великой трагедии, которой мы все раздавлены. Страдания всего мира, тысячелетия — становится непонятным, как Бог мог сотворить такое, когда в страданиях дальше нельзя идти? В чем дело? Что совершил Адам? Мне хотелось бы говорить об этой великой трагедии, которая меня самого раздавливала уже тысячи раз. Как возможно терпеть такие страдания всех тысячелетий, пройденных с того момента, когда сказано: «Да будет свет» (Быт. 1:3)? — В христианской этике нас поражает картина «Человека», одного «Человека» (ср. 1 Тим. 2:5), восходящего на Голгофу, чтобы взять на Свои плечи всю тяготу проклятия Земли и бремя всех страстей. Итак, этически, мы не видим ничего более грандиозного, ничего более святого, чем Христос. Говорю об этом, потому что ум наш может воспринять реальность бытия Бога, но не знать еще, какого характера этот Дух великий.

В мои молодые годы пришлось мне читать слова Пушкина: «Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал?» Была мысль у поэта, что мир страдает, — и если страдает мир, то каков Он, Создатель этого мира? Но вот приходит Его Сын, чтобы говорить с тем человеком, который создан по образу Божию и по подобию; и мы созерцаем предвечную мысль Бога-Творца нашего о человеке. И если человек видит себя во Христе изначально таким благим, как Сам Бог, явившийся на Земле, то, конечно, если нам показано это Духом Святым, мы уже никуда не можем уйти от этого великого Акта Божественного бытия. Значит, не Создатель наш виноват в этих страданиях, а существо, подобное Ему потенциально, — человек, образ Бога-Абсолюта.

И вот, Его мы имя призываем: «Господи Иисусе Христе, Сыне Отечь, вземляй грех мира, помилуй нас. Вземляй грехи мира, приими молитву нашу. Седяй одесную Отца, Ты един воистину Свят». И нет конца нашего преклонения пред Тем Образом, по Которому создан человек.

Итак, когда человек своим умом и сердцем возводится в Божественную сферу, то после все время ум его носится именно в этих сферах. И как можно уйти «оттуда»? Все превосходит наш ум, наши возможности, и ни одна попытка ума нашего не приводит к тому, чтобы достичь откровения о глубинах Самого Божества.

Простите меня, дорогие мои. Мне уже мало времени осталось говорить вам, и потому я тороплюсь. Говоря вам, я вовсе не претендую на что-либо, кроме как передать вам биение сердца. Ибо дальше нам страшно говорить, потому что Господь призывает нас следовать за Ним. А Он куда идет? — В Гефсиманский сад, ночью, после этого на Голгофу.

Итак, становясь христианами и видя страдания всего мира, мы начинаем как-то понимать «язык» Христа. Апостолы Иоанн и Иаков попросили дать им сесть одесную и ошуюю Христа. И Христос сказал: «А можете ли вы пить чашу и креститься крещением, которым Я крещаюсь?» Они говорят: «Можем». Как Отец всех нас, Христос отвечает с любовью: «Да, вы будете пить чашу и примете крещение, которое принял Сам Я» (см. Мк. 10:35–39). И мы, как дух, «пьем чашу и крещаемся, как Господь крестился». Как это мудро устроено в Церкви отцами: мы постепенно из мелких вещей вдруг возводимся в видение величия даже в мелочах. И это есть настоящий Человек, образ Бога. И за то, чтобы восстановить в себе сей омраченный грехом и низкими страстями образ, идет борьба наша — аскетическая борьба монахов. Тогда ум наш перерождается и видит вещи в ином порядке и в ином свете. Однако это совсем не значит, что он освободился от страстей...

В настоящую эпоху внешний мир отходит от Христа, и это самый печальный, трагический, ужасный аспект событий нашего времени: потерять второй раз Христа, как потерял его Адам в раю, — как возможно?! Но будем терпеть маленькие трения в повседневной нашей жизни и как бы не видеть скольжений между нами к гневу, к неприязни, к чему бы то ни было, — потому что нужно видеть страдания человека, а не его дурные стороны. По существу, это «материал» для великого бытия, о котором мы не можем еще говорить. А начинается наш путь тем, чем кончаю я почти каждое слово: в самых мелочах пребывайте умом там, где Господь, «за завесою» (см. Евр. 9:3) Восьмого дня, — пребывайте умом там, а телом жить приучайтесь в этих условиях. Дух человека поставлен в них для того, чтобы начать ощущать бытие. И Господь с нами часто обращается, как будто бы Он даже не понимает нашей немощи. И нельзя было бы потерпеть такого мира, если Христос — не Бог. А если Бог, то тогда «все возможно» (Мк. 9:23). И мы Сему Отцу нашему при всех страданиях говорим: «Слава Тебе, Богу вышнему, слава Тебе во веки веков».

Когда Израиль получил сыноположение? — Когда мы молимся Богу, то, по завету духовника афонского, не будем обращаться к Богу с малыми просьбами, но у Великого Бога будем просить только великое. Однако надо разделять эти два момента: где кончается этический мир и где начинается Божественная онтология.

Есть такое выражение в Псалме: «Твой есмь аз, спаси мя» (Пс. 118:94). Когда мы говорим эти слова, то они могут показаться чрезмерными в своем дерзновении. Как ты, человече, говоришь: «Твой есмь аз, спаси мя»? Разве Бог имеет нужду в тебе? Разве то, что ты делаешь, так велико, что и Сам Бог должен прийти тебе навстречу?

Но наступает момент, когда вдруг Бог говорит человеку: «Сын Мой ecи ты, Аз днесь родих тя» (Пс. 2:7). Когда мы молимся: «Твой есмь аз, спаси мя», мы не должны перешагивать этический план. Можно просить действительно усыновления, но утверждать его мы не можем; это доступно только Самому Богу. Так в раю наш праотец сделал глупый шаг: достигнуть обожения помимо Самого Бога, — шаг наивный, младенческий.

Итак, когда Бог Сам вносит эту «поправку» и говорит: «Да, ты сын Мой», тогда усыновление принимает уже извечный характер. Но если я говорю: «Я Твой», то говорю это только в пределах моей этической натуры: «Я лучшего не вижу, чем Ты. Но Ты спаси меня. Это совсем не значит, что я Твой сын, доколе Ты Сам не свидетельствуешь обо мне, что я Твой сын».

Мы читаем в Евангелии о том, что был слышен глас Отца: «Сын Мой Еси; послушайте Его» (см. Мф. 3:17; Мф. 17:5 и парал). Итак, понадобилось свидетельство Самого Отца, чтобы утвердить последнюю силу реальности этого положения, что Иисус Христос есть Сын Отца (см. Ин. 12:38).

Беседа 30: О богоудаленности [188]

О слове Божием. Иконография и образ Божий. О случае с отцом N. О богоудаленности нашей эпохи: «Так нужно для вечности». Колебания и немощь — наш путь. Об отступлении энергии радости. О боли, рождающей молитву за весь мир.

Нам невозможно объяснять каждый раз новым лицам, что представляют собой наши «праздники свиданий» — собраний вместе.

Желание наше — Духом Святым жить там, где призывается имя Его. Когда мы прикасаемся к Слову Божию, то, конечно, не избежать нам страха, не избежать нам и радости. Сколько раз мы говорили и еще раз повторим, что каждый день и на всякое время и на всякий час мы стараемся жить в святом месте, а место сие есть храм.

Чем освящается храм? — Тем, что мы, стремясь не оскорбить Духа Святого, стараемся уловить каждое Его слово. Эти слова написаны теперь на сердцах наших: христиане должны говорить всегда из того, что дает им Дух, а не философствовать. Если вы испытаете, как Церковь и массы людей реагировали на проповедь святых Апостолов, то, конечно, вам захочется сохранить эту радость и эту печальную любовь к миру. Почему я говорю со страхом о Слове Божием? — Потому что начинается Евангелие словами: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1). Все обладающие способностью различать, в каком духе человек беседует, скажут о последовательности слов в Прологе Евангелия святого Иоанна Богослова, что человек так не говорит. И бесполезно исследовать, как пытались некоторые, все философские творения, откуда это выражение у Иоанна Богослова. Оттого ли, что он вращался в кругах философских и среди наивысших людей своего времени? — Нет, даже наивысшие люди не могли бы так говорить. Смысл слов сих открывается не толкованиями человеческими, а ощущением заключенной в них, в этих словах, жизни.

Я позволил себе говорить сегодня об этом, потому что у нас в монастыре мы имеем нового гостя, очень нам дорогого гостя — иконописца N. Это искусство, или ремесло, он сам избрал для своей жизни духовной. Это значит, что когда он пишет икону, то думает ли он непосредственно о том или не думает, но, по существу, он живет сознанием, что человек создан по образу Божию. «Икона» в переводе с греческого означает «образ». Один профессор Сергиевского института рассказал мне замечательный случай. Он сам патролог и благочестивый человек. И он говорил, что, смотря на простых женщин, которые приходили целовать икону, он отметил какое-то родство душ тех, кто целует, и того, кто изображен. Так, это проявление духа человеческого в сфере нашей земной жизни живет в иконописце, когда тот трудится над созданием иконы — Христа Бога Божией Матери, или святых.

Вы знаете, что уже семь или восемь лет, как я остался без чтения, потому что мои глаза больше не видят печатных букв. Мыслью я все время в ожидании прихода того момента, когда мой контакт с этим миром прервется. До сих пор я живу энергией, которая заключена в древе всего Адама. События наших времен делают наш век исключительно важным. Мне иногда кажется, что Господь Бог, отступая от нас, одним этим негативным движением отступления погружает нас в наши страсти, и мы живем страстями этого мира. И велики страдания души человека, когда отступает от нас действенная, ощутимая благодать Святого Духа.

Удаление Бога после двух невероятно тяжелых мировых войн — Первой и Второй — привело к тому, что весь мир погружен в кризис и не находит исхода ни в чем. И когда мы молимся Ему о всем мире, то все-таки Он отвечает: «Да, страдает человек. И благоволит душа Моя о тех, которые молятся за других людей, за страждущих, за всего Адама. Но оставьте это так, как есть, не смущайтесь тем, что неизбежны войны, не смущайтесь тем, что люди, страдая, действительно доходят до края того, что можно назвать краем терпения боли». Вопрос-то мой вот в чем: «Господи! если столько людей со слезами, с воздыханиями взывают к Тебе: Помилуй нас! помилуй нас и мир Твой!», и Он медлит миловать нас... А Он говорит в Евангелии: «Услыша обо всем этом, подымите головы ваши, ибо так должно быть» (см. Мк. 13:7; Лк. 21:28). Наша земная жизнь — временная; не здесь мы достигаем своего конца, своего осуществления как лица, как образа Божия в его полноте. Да, это сильный вопрос ко Христу и к Отцу и к Духу Святому...

«Прииди и вселися в ны, Душе Святый, Утешителю Благий».

На наших глазах разлагаются империи, умирают миллионы людей от голода, от болезней. «Где же Ты, создавый нас?» И Господь отвечает: «Так нужно для вечности». Человек создан по образу Божию и по подобию. Человек должен охватить своею любовью не только человечество, но и всю тварь. И Господь радуется, когда мы молимся за страдающих, но Сам медлит прийти и исцелить. Почему? — Потому что Он все может. Он говорит: «Не убойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего сделать дальше; но бойтесь того, кто и по убиении может еще наказать» (см. Мф. 10:28). Это значит, что Он и по убиении и по смерти нашей может восставить нас в большей славе. Может быть, уже никогда мы не будем такими, как мы сейчас себя живем: лишенными любви и света.

Моя душа радуется, когда я вижу вас, дорогих братьев и сестер, как вы отдаете свою радость, свою силу и свою молитву приходящим. Но после смерти: что мы можем сделать? — А Господь может все делать всегда. И вот, эти слова «так должно быть» (см. Мк. 13:7) мы, доколе не умрем и не достигнем последнего суда, понять до конца их не можем. Безумием было бы думать, что Господь благоволит страданиям. Он Сам проявил такую любовь, которая будет поражать нас во все века и в вечности. И когда Он приходит, то мы говорим Ему: «Господи, где же Ты был вчера или час тому назад?» Но странно, Он приходит, утешает нас свидетельством Своего присутствия, и уже нам нечего спросить у Бога. Так мы испытываем немощь нашего тварного существа: постоянные колебания, постоянные умножения или уменьшения боли и страдания, тьмы и света. Но, зная этот путь, мы постараемся вопиять и к Божией Матери, и ко всем святым, и к Самому Богу, чтобы дал нам терпение и силу на это терпение.

Да простит мне Бог, что я хочу сказать о себе самом. Более полувека тому назад, будучи еще на Афоне, я много болел и поражался болями, — и я хвалил Бога, удивляясь, как Он мог сотворить эту плоть, через которую я страдаю. Теперь не так. Я умом могу возрадоваться о путях Бога, но нет уже энергии радости. И я сожалею, что не могу вам принести эту радость. Призываю вас к терпению, к внимательному молитвенному состоянию с постоянным исканием воли Божией. Да поможет нам Господь Духом Святым пребыть во свете Его заповедей. И вот, призывая вас ко всему этому, я попрошу вас помнить всякие чудеса Божиего промысла, который нас «протерпел» до сих пор. Наше время невыносимое. Я человек небезошибочный, могу ошибаться на каждом шагу, да и ошибаюсь. Однако скажу вам: мне приходит часто мысль, что все-таки наступили апокалиптические времена. И мы будем строить наш домик, бедный домик по сравнению с другими, с большим рвением, чтобы воздать хвалу Богу, Спасителю нашему.

Вчера вернулся из Греции наш старый сотрудник по постройке монастыря, отдавший все свои силы, отец N. Он поехал туда ради строительства нашего монастыря. Скажу вам: я встретил его с особым трепетом, потому что, как описывали, падение было приблизительно с четырехметровой высоты среди всяких камней и забора. Он кувыркался на этих камнях, перевертывало его с одной стороны на другую, и чудом остался невредим. Удар и падение были, несомненно, смертоносны, но вот, мы имеем его с нами опять.

Некоторые из вас помнят, как вдруг я был брошен с высоты амвона на землю неизвестно какою силою. И я наверняка был бы убит, если бы не успел задеть одним пальцем края железа и отвести мою голову от удара смертельного. Вот, видите, этот маленький храм нам дался так дорого, но за то, что мы строим его с таким трудом, я думаю, Господь даст нам дыхание, объемлющее все творение Божие. И будем помнить эти чудеса, потому что, помня их, мы привыкнем духом нашим жить в этой атмосфере и всякая другая, не исходящая от Бога, не будет нам нравиться...

Я говорю как будто бы высокие слова, но о них вы будете читать и читаете у святых отцов, у прп. Исаака Сирина, — когда от сильной, острой и глубокой боли молится человек за всю тварь. [189] Но когда приходит это состояние по дару Духа Святого, то помните, что тогда Он — с нами, что мы не одни. Мы не можем создать в себе как бы искусственно эти высокие состояния, но когда Бог за смиренную мысль дает нам некоторые из действительно высоких мыслей и состояний, то это приходит так тихо, так просто, что никакого движения нет ни к тщеславию, ни к чему-нибудь подобному. Это натуральная, естественная для духа человеческого жизнь — жизнь по образу Бога, подобная жизни Его Самого. Вот, видите, какое явление: за последний месяц я так сильно болел, а нынче не могу оторваться от вас и все говорю, говорю, говорю; но все-таки отдохните от меня.

И Господь Бог да благословит вас всех...

Прощальная беседа [190]

О богоданном слове. О богоизбрании на монашескую жизнь. О единстве с братией по кончине. О страданиях как усвоении жизни Христа. О совершенстве христианской веры. О нашей жизни как боли Христа. О склепе: «и по смерти будем неразлучны...»

Буди имя Господне благословенно отныне и до века!

Господь сказал, как заповедь Свою: «Возлюбите Меня и в этой любви храните заповеди Мои» (ср. Ин. 14:23). Через хранение заповедей мы приходим к привычке, к навыку жить в постоянной памяти Христа: Его жизни, Его примера, Его заповедей. Итак, прошу вас, дорогие братья мои и сестры, примите легко и с миром эти слова, — как не мои слова, а ответ на тот призыв, с которым обращается Господь к нам.

Если вы услышите теперь некоторые вещи, которые Господь говорил на Тайной Вечере пред Своим исходом, пожалуйста, не оскорбляйтесь этим, ибо Господь сказал: «Не приготовляйте слово, ибо оно дастся вам от Духа Святого. И не вы будете говорить, а Дух, исходящий от Отца» (см. Мк. 13:11). Избрав Пречистую Деву Марию, сотворивши Ее путем к воплощению Своему, Господь тем самым соединяется со всеми нами и в образе мышления. Итак, решено: вы мне даете право говорить, следуя примеру Господа. Потому что Он сказал: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же» (Ин. 13:15). [191]

Скажу вам, что эти последние месяцы были для меня великим уроком. Мне трудно расстаться с вами. И вместе с тем, хотя Господь и продлил дни мои совершенно неожиданно, мое желание было увидеться с каждым из вас отдельно, хотя бы два слова сказать. Но как-то не удается это в нашей жизни; и мы принимаем сей промысл Божий как путь Креста. Вы, которые пришли сюда, — вы избрали нас, а не мы вас. Про Своих учеников Господь сказал: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин. 15:16). Этот путь таков: Дух Господень избирает вас и действует в вас помимо нас. Что значит «помимо нас»? — Что мы сами живем «не двигаясь»: не стараемся привлечь кого-то каким-либо образом. Мы живем в простоте нашей, и вы приходите сюда, водимые Духом Святым, потому что жизнь наша, извне видимая людьми, проста, ничего снаружи не видно, но эта жизнь — сплошь распятие. Но вы ли избрали нас — и за то Дух Божий почивает на вас, — или мы вас: ныне мы «все едино», и я говорю это каждому из вас, дерзновенно повторяя сии слова Христа (см. Ин. 17:21). Когда мы живем здесь, как будто бы ничего особенного нет, но то, что превалирует над всем прочим, невидимо для глаз мира сего.

Я не думаю, что смерть по телу может быть для нас разделом. Нет!.. Смерть моя, по мнению врачей, все-таки уже почти очевидна. Некоторые дают мне всего несколько дней. Они ошибались; может быть, и на сей раз ошибаются. Дело наше сейчас, подвиг наш в том, чтобы преодолеть пределы времени и материи, вещества нашего тела, чтобы пребыть едиными и после моего ухода. Это не потому, что я какой-то «особенный». Но так Дух мне говорит в сердце моем. Я грешный человек; и не достигаю я заповеди Бога живого, потому что эта заповедь объемлет весь мир, все сущее, вне времени, вне пространства. Господь сказал на Тайной Вечери: «Я живу, и вы будете жить» (Ин. 14:19). Так я с вами должен остаться живым.

Нашему возлюбленному духовному отцу, Силуану, Бог без слов открылся в видении в начале монашеского подвига. Продолжайте терпеть наш труд невероятный и нам всем без Христа недоступный. Путь наш — отдать свою жизнь ради жизни другого. И нет любви большей, чем та, когда душа человека готова на всякую смерть за благо ближнего. Господь сказал о такой любви, что «нет большей любви» (см. Ин. 15:13). Итак, позволю себе говорить, так как вы уже высказали готовность пребыть в слове и соединении мышления нашего и сердец наших. Сотни свидетельств были того, что Господь слышит молитвы из этого места.

Итак, будьте спокойны в сердце своем и при моем пребывании, и при моем уходе телесном (ср. Ин. 14:1 и 27): мы НЕ РАЗДЕЛЕНЫ...

Да, я молчу не потому, что у меня нет слова, но потому, что мне трудно произнести эти слова. Господь сказал о Своих учениках Богу в молитве к Отцу: «В час сей Я о сих молю; не о всем мире молю, но о них которых... (см. Ин. 17:9) Я посылаю, как овец посреди волков» (см. Мф. 10:16). Так, вы потерпите эту жизнь! Она построена странным образом — как будто бы ничего нет особенного. Но есть воистину нечто превысочайшее и величайшее — любовь Отца, любовь Сына, любовь Духа Святого с нами. Молясь за каждого из вас по имени, я, конечно, связан с каждым из вас теми узами, о которых можно говорить как о принадлежащих Царству вечному, — узами вечной любви, непоколебимой во веки веков. Нам трудно это воспринять. Апостолы некоторые говорили об этом с большим дерзновением, чем мы позволяем себе. Но наше бедное начало все-таки есть действие Бога Самого, и, как говорят архиереи на службе: «И утверди виноград сей, его же насади десница Твоя». У меня безвыходное положение — я сам нетерпеливый, хотя отдал мою жизнь на служение другим. Сколько дней, сколько ночей я провел с Богом, в молитве, которую можно ли назвать молитвой, потому что она есть «скрежет зубов»?

Итак, драгоценные мои братья и сестры, я в конце моего пути говорю вам: в любви нашей ко Христу пребудем непоколебимы! Всякое недоумение, всякое страдание наше несите, как жизнь Христа. Есть многие пути к «абсолютному» в жизни человечества, но нет никого, кто бы сравнился со Христом. Итак, не оторвитесь от Христа ни при каких трудностях. Если положил нам Господь умирать, будем умирать с сознанием Его любви, которая привела Его на крест. Я надеюсь, что подлинно действуют в нас слова Христа: «Я живу, и вы будете жить» (Ин. 14:19).

Каждое слово Христа — это есть сама Божественная вечность. Никому не отдайте Христа! Пусть Он будет единственным Царем нашего сердца со Отцом и Духом Святым. Итак, верить во Христа — это есть действенная жизнь, жизнь Самого Христа. Как Он страдал за всякую тварь и за весь мир, так будем и мы молиться Богу. И в трудные минуты пусть нами овладевает плач гефсиманский. Но и у нас бывает так, что после некоторого подобия гефсиманскому плачу, когда Дух Вечный касается нас, тогда мы живем подлинно; тогда начинается наша бессмертная жизнь; и тогда совсем в другом виде предстает пред нами Абсолютный Бог. Наша вера христианская есть последнее совершенство; и никто да «не отлучит нас от любви» Христовой, как и Павел говорил! (см. Рим. 8:39) Я сейчас сказал эти слова независимо от апостола Павла. Но вот, видите, мы говорим тем же языком, о той же жизни, как Апостолы и все святые, свидетели Божества Христова.

Вот, я благодарный Богу за то, что очутился здесь, принесенный молодыми моими братьями. Я прошу Бога дать мне слово, и слова толпой толпятся, и мне хочется выбрать то, что по естеству своему есть вечная жизнь: когда мы начинаем подобно Христу страдать за всю тварь, тогда во Христе и со Христом мы живем вечную жизнь.

Итак, я благодарю вас, что вы слышали мое слово. Ухожу я, уверенный в том, что Господь каждого из вас приносил Своею рукою. И не легка наша жизнь; кто ее не знает, тот не знает боли Христовой. И вот, на сегодня я кончаю мой разговор с вами в трех словах: отдать нашу жизнь, чтобы жили другие; утешать всех приходящих, бедных, не имущих иного утешителя в мире сем; и так, служа Богу в Его страдающих братьях и сестрах наших, мы соединяемся в этой любви с Самим Христом навеки.

Наш план теперь: построить склеп здесь для всех. Если устроить кладбище и каждого погребать отдельно, то нашей территории хватит ненадолго. Итак, мы строим теперь склеп. Там будут лежать гробы, там будут наши останки... Но будет радость, что и по смерти мы неразлучны.

Итак, да будет благословение Господне на вас на всех, братьях моих и сестрах.

Завещание [192]

Возношу славословие Богу нашему, дающему мне радость видеть вас собранными сегодня воедино. Я не знаю дня, когда умру, но опыт ближайших прошлых лет научил меня ждать конца моей жизни каждый день. По воле Господа на меня выпал долг свидетельствовать о нашем духовном отце Силуане, которого Он показал мне в его подлинном величии. Преисполненный сознания моей малости, я произношу эти слова, исполненный великого страха. То, чему я научился у его ног при жизни его, я не хочу сохранить только для себя, но горю желанием сообщить всем вам в той полноте, в которой благоволил Господь открыть мне Своего избранника. Хочу и молюсь Богу, чтобы Он открыл вам чаяние моего сердца: передать вам воспринятое мною как мое завещание.

В монашеском общежитии, в идеальном порядке, ставится целью достижение того единства, о котором молился Христос: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21); то есть по образу единства Святой Троицы. Един есть Бог, но единый в трех Ипостасях-Лицах; и по словам откровения Св. Библии: «сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26), нужно увидеть, что в безначальном уме Творца нашего человек задуман как один, единый, но в большом числе ипостасей. В этом чудном единстве каждый, в каком-то смысле, внутри своей ипостаси является центром всего: все и всё — для него. Он же все свое и всего себя отдает для всех и каждого. Нет ни большего, ни меньшего. Каждый, нося в молитве своей всех членов общины, стремится достигнуть того, что поставлено перед нами как заповедь: «любить ближнего, как самого себя» (см. Мф. 22:39), то есть как «свою» жизнь. Если члены монашеской общины действительно разумно носят в себе сие задание, то они благотворно влияют один на другого в общем подвиге достигнуть единства в Боге. Создается при этом совмещение усилий, тесное сотрудничество, конвергенция в порыве благочестивого творчества, обеспечивающего восхождение в духовную сферу Царства Святой Троицы.

Монашеское общежитие является самым благоприятным условием для расширения нашего сознания до тех пределов, которые поставлены пред нами как конечная цель, как реализация образа и подобия Богу в «человеке-человечестве»: «чтобы они были едино, как и Мы» (Ин. 17:11). Подвиг сей, будучи безмерно великим, конечно, не может быть легким. Это есть тот «узкий путь», полный глубоких страданий, о котором говорит Христос (см. Мф. 7:14). Всю нашу жизнь мы можем расти, движимые словом и примером Самого Христа, доколе не достигнем «единства веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христа» (Еф. 4:13).

Спасение состоит в восприятии дара Божественной жизни в ее извечной полноте. Говоря о «полноте», мы имеем в виду ипостасную форму бытия. Полноту мы мыслим как любовь, которой свойственно совершенство познания, и сие в силу общения в самом бытии.

Не вредно повторять, что любовь перемещает жизнь любящего в лицо возлюбленного: существование возлюбленных мною лиц становится содержанием моей жизни. Если я всем моим существом люблю Бога, по смыслу первой заповеди: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею, и всем разумением твоим» (Мф. 22:37), то я весь целиком пребываю в Нем. И только так Его бытие становится моим. Если я, подобно Христу, «до конца» (Ин. 13:1) люблю всех, то бытие всех силою любви делается моим бытием. И это не только в смысле объема содержания, но и качества, через преображение благодатью Божиею моей человечности. И так это явится особым родом нашего пребывания в Боге и Бога в нас. И это есть — живая вечность, то есть персональная, ипостасная.