Дурак умер, да здравствует дурак

Глава 22

Мое возвращение домой изрядно смахивало на отступление Наполеона из России. Утром я выходил на улицу с головой, полной наполеоновских планов и четких стратегических целей, а обратно брел, растеряв все свое войско.

Теперь-то я и подавно не надеялся, что моя вечерняя встреча с Гасом Риковичем принесет какие-то плоды.

Я приближался к нашему кварталу с опаской, но и на этот раз не заметил никаких признаков присутствия моих убийц. Быстро оглянувшись по сторонам, я шмыгнул в подъезд. Почтовый ящик опять ломился. Я опустошил его, рассовал письма по карманам и поднялся наверх.

В кои-то веки никто не караулил меня под дверью, даже Уилкинс. Я вошел в квартиру, вывалил письма на столик в прихожей и отправился на кухню, чтобы едва ли не впервые в жизни выпить до захода солнца.

Если когда-то я и думал, что, возможно, сумею стать сыщиком, то теперь этим мыслям пришел конец. Я расспросил всего двух человек, и один из них предпочел усыпить себя, лишь бы не отвечать мне. Даже бесчувственный, он ухитрился разбить меня наголову. Разумеется, этот конфуз тоже можно было рассматривать как своего рода шаг вперед. В конце концов, доктор Осбертсон не стал бы отключать себя, кабы не хотел что-то скрыть, правильно?

Я наскоро обдумал версию, по которой доктор Осбертсон сам убил дядюшку Мэтта, потому что пришел в ярость, когда дядюшка доказал ошибочность его диагноза. Профессионал вполне может оскорбиться, если больной, который, по его прикидкам, не должен протянуть и года, на самом деле проживет в пять раз дольше. Кабы дядюшку Мэтта не огрели тупым предметом по затылку, он вполне мог бы пережить своего лечащего врача.

Разумеется, это дурацкий мотив. Нет, так не годится. Убийство наверняка связано с деньгами, которые я унаследовал. Иначе все остальные события теряют смысл.

Что же скрывает доктор Осбертсон? Имя пациента, приславшего к нему дядю Мэтта? Но почему его надо скрывать?

Иногда меня пугала, а иногда подавляла мысль о том, сколь высока степень моего неведения. В этом море событий я был слеп как подлодка, отчего порой чувствовал и страх, и подавленность одновременно.

Как мне выяснить, что знал и что утаивал от меня доктор Осбертсон? Бог знает, что еще он выкинет, если я отправлюсь к нему снова. Прострелит себе ногу? Удалит голосовые связки? Впрыснет под кожу бациллы краснухи и запрется в карантин?

Первый бокал не помог мне в разрешении головоломки, поэтому я выпил еще один. Потягивая коктейль, я наудачу позвонил Герти, но никто не снял трубку.

Тогда я стал разбираться с потоком сегодняшней почты и, увидев, что это продолжение вчерашней лавины (за одним исключением), выбросил все письма, после чего решил более подробно изучить обнаруженное мною единственное исключение.

Конверт был без имени, адреса и каких-либо иных надписей. Не было и марки: его бросили прямо в мой почтовый ящик, пока я бродил по городу.

Внутри лежал маленький листок с аккуратно отпечатанным текстом, совсем коротеньким: «Позвоните мне. Профессор Килрой. Челси 2-2598».

Профессор Килрой. Где-то я слышал это имя… Герти. Она говорила, что профессор Килрой был партнером дядьки в Бразилии! Может быть, наконец-то я выясню, что происходит.

Я уже почти набрал номер, когда осторожность внезапно вернулась ко мне.

Номер в районе Челси. Совсем рядом. Вроде бы, записка была от профессора Килроя, но так ли это на самом деле? А вдруг кто-то решил пустить в ход уловку, чтобы вынудить меня обнаружить мое присутствие? Может, шайка в квартале отсюда, через три дома, и ждет телефонного звонка?

Нет, надо покинуть район, поехать на север и позвонить оттуда.

Наконец-то я сделаю то, что должен сделать. Я снова накинул пиджак, сунул в карман записку профессора Килроя и вышел из квартиры.