Дурман

ГЛАВА 8

— Это бред!! — Таня уткнулась в плечо Виталия, стараясь смеяться не сильно громко. — Как это, вообще, смотреть можно? — давясь хохотом, прохрипела она, снова бросив короткий взгляд из своего “убежища”.

Ситуация на экране не способствовала ее успокоению.

— Ты придираешься, — так же, задыхаясь от смеха, попытался возразить Виталий, но и ему не особо удавалось внятно выговаривать слова из-за этого. — Вон, люди в восторге, а мы им мешаем…

Таня не смогла ответить. Ее душил смех. И она отчаянно пытаясь смеяться как можно тише, ибо на них, и правда, не раз уже оглядывались с передних рядом. Наверное, с осуждением. В темноте сложно было разобрать выражение лиц или глаз. Но это было выше ее сил — смотреть подобное молча, не отпуская саркастичные комментарии и не смеясь, когда дешевый драматизм на экране зашкаливал. Как раз в этот момент, уж очень молоденький прилизанный блондинчик-герой на экране, попытался то ли испугать монстров своим прессом, то ли, по ходу эпической битвы со злом, соблазнить такую же молоденькую героиню, так же “борющуюся” с какими-то монстрами.

— Мы не на тот возраст пошли, Казак, — все еще едва дыша, прохрипела она, не заметив, что впервые вслух назвала его так. — Это фильм “18+”. То есть, всем кому старше восемнадцати, в зале делать нечего.

Виталий, поначалу с каким-то интересом и вниманием посмотревший на нее, но не успевший ничего сказать, вдруг так расхохотался, что кто-то спереди все же сердито крикнул:

— Можно тише?!

Учитывая, что в зале в принципе было мало людей, то ли из-за вторника, то ли из-за самого фильма, обращались точно к ним. Таня и Виталий переглянулись, и снова начали давиться смехом. Стыдно не было. Оба уже признали, что выбор фильма — не про них. Тематика подростковая, да и проблематика — весьма далекая для их понимания. По ходу просмотра первых тридцати минут, оба поделились мнением, что реальные проблемы им куда ближе, чем подростковое фэнтези. Но сегодня вечером больше ничего в афише не значилось, когда они приехали в кинотеатр. Хорошо, хоть поп-крон был вкусный, да и напитки не подвели. Именно стакан с “кока-колой” и сунул ей под нос Виталий, наверное, надеясь унять смешливость Тани. Она удобно устроилась, практически улегшись на его плечо, вытянула ноги на мягком диване, расслабляясь после беготни рабочего дня, и взяла стакан. Сам Казак забросил в рот поп-корн и принялся жевать, делая вид, что пытается понять происходящее на экране. Хватило его минуты на две.

— Бред полный, — согласился он с ее недавним выводом. — С другой стороны, люди вон, наслаждаются. Может мы не в теме, просто, — Казак махнул головой на передние ряды, где сидело несколько парочек, увлеченно следящих за событиями на экране. — А им есть куда девчонку на свидание пригласить. Романтика же прет с экрана. Тебя вот, на какие фильмы пацаны в школе водили, чтоб целовать в темноте? — все еще ухмыляясь во весь рот, Виталий вздернул бровь.

Таня глотнула напиток, который набрала через трубку в рот, и тоже усмехнулась. Правда, криво:

— Меня не приглашали в кино. Даже на такой бред.

Казак повернулся к ней, похоже, с искренним удивлением:

— Ты что, вся такая заучка была, которая от всех нос воротила? Или целоваться не хотела? — кажется, он в такой вариант вообще не верил.

Таня хмыкнула. Неудивительно, наверное. После вчерашнего.

— Хочешь верь, хочешь нет, но я, вообще, не по этому делу. И целовать себя, и правда, мало кому позволяла. Ты — не просто редкий случай. Полный уникум. — Она взяла себе поп-корна, продолжая лежать у него на плече. Медленно прожевала. — Опоил меня тем чаем облепиховым, что ли? Мозги рядом с тобой отключаются, — “пожаловалась” она, болтая стаканом, в котором постукивали кусочки льда.

Виталий смотрел самодовольно. Прямо до жути. И крепче ее обхватил за пояс.

— Но в кино меня не потому не звали, — продолжила Таня. — Брат у меня старший был. Серьезный такой. Его многие знали, а еще больше — боялись. Вот и не рисковали ко мне хоть с какими-то вопросами лезть. Не то, что с поцелуями. Самоубийц в моей школе не наблюдалось.

— Ого, так ты, прямо, нецелованная и ходила? — хмыкнул Виталий, почему-то внимательней присматриваясь к ней. — И долго?

— Долго, — Таня снова криво улыбнулась. — До самого университета.

Виталий присвистнул. И подмигнул ей. Про то, что творится на экране, они уже и забыли.

— Серьезный, видать, брат. Но я бы не спасовал, зацеловал бы тебя еще в школе. Да и сейчас, не испугаюсь. — Он погладил ее лицо тыльной стороной ладони.

Таня рассмеялась, расслабившись из-за его слов, несмотря… на многое.

— Знаешь, верю, что не спасовал бы, — она отставила стакан и просто улеглась щекой на его грудь. — Вот есть в тебе что-то такое…

Она задумалась, подбирая слово.

— Что? — поторопил Виталий, продолжая усмехаться.

— Не знаю, — Таня посмотрела на него. — Наглость в перемешку с самоуверенностью? — невинно заломила бровь.

Казак снова расхохотался, заставив опять шикать на них зрителей с передних рядов.

— На том и держусь, Зажигалочка. На том и держусь, — он наклонился и жадно поцеловал ее.

Но очень коротко.

— А сейчас тебе уже и не надо бояться, — вздохнув с сожалением, когда Виталий оторвался, продолжила Таня. — Мой брат умер несколько лет назад, — не вдаваясь в подробности, закончила она делиться прошлым.

Но Виталий так как-то замер и начал в нее всматриваться, словно почувствовал, что Таня больше не сказала, чем вынесла “на свет”.

— Ясно, — заметил он. Помолчал. — Соболезную.

Таня кивнула, не комментируя. И не поднимаясь с его груди. Тут было так удобно. И запах Виталия просто-таки будоражил ее, несмотря на примесь сигаретного дыма. Все равно, ей нравилось.

— Это его комната — пустая в твоей квартире? — уточнил Виталий то, что и утром спрашивал.

Удивила его, наверное, полностью опустошенная комната. Всех удивляла. Только Таня не любила ничего объяснять. И вспоминать не любила.

— Его, — еще более скупо согласилась она.

Виталий, казалось, всмотрелся в нее еще внимательней. Или это из-за темноты в зале так казалось? И волосы ее на свою руку намотал. Чтобы не отворачивалась?

— Больное место? — не то, что она бы ожидала, спросил вдруг Казак.

И Таня снова улыбнулась от удивления.

— Есть такое, — согласилась она в его стиле, почему-то расслабившись.

И так уютно ей было на своем месте, так правильно и хорошо, что уже и двигаться не хотелось.

— Понял, не дурак, — тоже кивнул Виталий. — Что с фильмом, Зажигалочка? — переключился на другое тут же. — Досмотрим или пошлем на фиг?

Она пожала плечами, почему-то почувствовав сонливость. Наверное, из-за непростого дня и уж очень насыщенной предыдущей ночи.

— Можешь смотреть дальше, — помня, что он хотел в кино, раз тащил ее сюда, предложила она. — А я с удовольствием подремаю на тебе пока, — Таня зевнул.

— Ну спи, Зажигалочка, — усмешка Виталия снова приобрела самодовольный оттенок. И такой сексуальный. Будоражащий все ее нервные окончания. — Восстанавливай силы. Они тебе пригодятся, — он подмигнул и поцеловал ее в скулу.

— А что, у нас еще что-то запланировано после киносеанса? — уточнила она неровным голосом.

Виталий только шире улыбнулся и наклонился ниже к ее лицу, заломив свою чертову бровь. Вроде как не понимая, неужели она сомневаться в этом могла?

— Тебе же мой двор понравился. И беседка. И мороженого у меня еще до фига осталось… — протянул он, касаясь губами ее скулы.

Елки-палки! И как после таких намеков спать? Ее усталость уже, как рукой, сняло. И пульс подскочил до сотни. И никакого вина не нужно. Он сам пьянил ее похлеще самого дорогого шампанского!

Не удержался, со скулы перескочил на рот Тани. Сжал пальцы на ее затылке, сминая волосы. Сильно обнял за пояс, подтянул ее выше. Сам сказал “спи”, и сам тут же в разнос пошел. И ведь две минуты назад, без всякой задней мысли с ней разговаривал. А сейчас так полыхнуло внутри, что жар, казалось, выдыхал. Обжигал ей этим жаром губы, буквально нападая на рот Тани.

Зажигалочка, е-мое! А он, тогда, кто? “Ящик со взрывчаткой”, которую от огонька этой “зажигалочки” подрывает на раз и до последнего грамма?

Хрен с этим! Как голодный набросился на ее рот, словно и не было вчерашней ночи. Давил и сминал эти губы, которые, зачем-то, до последней черточки вдруг изучить захотел.

Таня застонала и прижалась к нему с неменьшей страстью, хоть пару минут назад реально засыпала. Хорошо, на экране происходила очередная “битва добра со злом”, и басы бахали по ушам так, что ее точно никто не услышал. Он сам этот стон уловил потому, что Таня на нем лежала. И еще сильнее прижал к себе. Волосы на ладонь намотал, чтоб не могла сдвинуться.

Не хотел ее отпускать. Физически не мог сейчас ей пространства дать. Еще хоть минута так: тело на тело, рот на ее губах, чтоб каждый стон, каждый вдох ее в себя заглотнуть.

Она говорит, что он ее опоил? А как по нему, то это Татьяна его чем-то одурманила. Сразу ему в вену себя вколола, по ходу. Он за весь этот гребаный день, так и не “вылез” из нее, как вдохнул вчера, до разрыва легких, так и не выдохнул, несмотря на все.

Оторвался с трудом, посмотрел в одуревшие глаза, в которых отсвечивались блики экрана. Его глаза, небось, сейчас с таким же выражением на нее смотрят. Только еще и с жадностью. Он это ощущал, трясло его от голода этого по ней. И не только сексуального. Какого-то странного, непривычного, дикого. Хотелось укусить, вот честно. Себе заполучить хоть кусочек. Держать и не отпускать. Чтобы все время рядом была и вообще больше ни на что время не тратила. Все ему. До капли.

Вот где настоящий бред, если подумать. Только не получалось у него рядом с ней рационально мысли по полочкам раскладывать.

Выдохнул. Чуть ослабил натяжение руки, позволив Тане лечь снова ему на плечо. Но не дал сдвинуться на диван, так на себе и оставил.

А ведь столько дерьма сегодня выгреб, б****, сам до конца не ощутил еще, не отпустило. И не с кем-нибудь, а с “законной структурой”. С налоговиками, чтоб их… Наехали на ай-тишников, которых еще Дима прикрывать взялся до ареста. Налетели сегодня “маски-шоу”, с самого утра. Все цивильно, в бронежелетах и масках, с огроменными буквами госструктуры “спереди и сзади”, с корочками, всунутыми ребятам в зубы. Мордами в пол пацанов впечатали, напугали пушками. Немудрено, эти пацаны ничего опасней своих мониторов, да “мышек” — и не видели. И хоть тоже немало могли программами да кодами наворотить, а реального оружия испугались до икоты. Да и, чего уж там, налоговики натренированные, умеют навести страху и шороху, тем и живятся.

Хорошо, хоть у одного хватило сообразительности и прыти Казака набрать. Успел до того, как телефоны отобрали. И Виталий, сорвавшись и бросив все, поднял всех своих адвокатов и юристов, пять часов с их главным договаривался. Ясное дело, о размере суммы, чтоб отвалили. Блин, ну зарвались уже, не собирался сходу отстегивать баснословные деньги. За что? И так эти сволочи обожрались, всем поперек горла уже стали. Менялись чуть ли не через день, вот и хотели успеть нагрести себе на “пенсию”.

Ему Бати, Калиненко Дмитрия Владленовича, в такие моменты очень не хватало. Умел друг в два слова всех на мировую вывести и уговорить на то, что самому выгодно. Дипломат и стратег. Да так это делал, что никто сразу и не просекал, как их же требования и перекрутили, по рукам хлопали. Но с тех пор, как из-за смены порядка и властных пертурбаций друга упекли за решетку, приходилось самому разгребать за двоих. Не любил Казак это. То, от чего Димка кайф ловил, разыгрывая город и людей в “шахматные партии” своих планов, его напрягало и выворачивало. Но подвести друга, брата, практически, не мог и не имел права. Единственный, кто всегда за него горой стоял и из любого болота вытаскивал с тех пор, как Казаку пять или шесть лет стукнуло. Уже и не помнил точно. Даже когда у Димки самого жизнь — не сахар была, он хрен знает как, а тянул еще и Казака: еду ему приносил из дома, то ли таскал из холодильника, то ли сам недоедал. Виталя не спрашивал, если честно, он знал, что у Димы за отец и примерно догадывался, как друг “расплачивался” за все свои поступки. Но Калиненко это не останавливало. Более того, он уже тогда, в десять лет, фиг знает как, уболтал их слесаря, и тот закрывал глаза на то, что Виталя слишком часто прятался в подвале дома, когда больше идти было некуда. Благодаря заступничеству Бати его из теплого подвала гоняли куда меньше, чем могли бы. Так что он теперь наизнанку вывернется, а все за Диму отстаивать будет, как бы его не допекло.

Появилась мысль, что надо бы послезавтра поехать в колонию, пробить заранее встречу, узнать, что Бате надо? Привезти сигарет, хоть немного еды нормальной. Уточнить, может ему девку какую подогнать, под видом жены, давно слинявшей за бугор?

Поставил мысленную галочку и вернулся к сегодняшнему.

И все ж таки, договорился с этими “клоунами”. Сумел. Блин, даже загордился собой немного. А потом взял и позвонил своей Зажигалочке. Вот так допекло, прям. Как вчера, выходит, хоть и странно. Достали его до печенок, а Казака с Таней потянуло поговорить. Позвонил ей, едва из офиса ай-тишников вышел и закурил; набрал номер, наблюдая, как налоговики в свои бусы набиваются. Только никто ему отвечать не торопился.

И Казака это задело. Реально зацепило настолько, насколько и после месяца знакомства со многими не трогало. А тут просто что-то в мозгу разорвало. Или за грудиной. Обидно стало, с какой-то придури, просто до чертиков. И не спасла положение та смс-ка про операцию. Вот, честно. В тот момент ему по боку было понимание, что у Тани есть какие-то серьезные задачи на работе, что она оперирует живое существо. Он хотел с ней поговорить. Ему это было необходимо, а Таня не ответила…

Может, правда, на фоне недавнего напряга так прямо резануло, конечно. Сюда всю злость сбросил? И в другой момент иначе среагировал бы. Теперь не узнать. Просто взбесился, и все. А вот после ее звонка — как рукой сняло. Нашла слова Зажигалочка, хотя, небось и не поняла, а парой фраз уняла это бешенство внутри. И напряг тот сняла, что за день накопился. Как у нее так вышло? Почему эта Зажигалочка? Поди, разбери.

Но раз уж так, Виталя дураком не был и свое на упускал. А то, что это “свое” сейчас задремало у него на плече, несмотря на грохот басов в кинозале, все инстинкты просто орали.

Любопытно так. Не цепляли его бабы еще настолько. Да и вот так, с первого взгляда, можно сказать, с первого слова, чтоб пробило до костного мозга. Или одурманило аж так, как вчера, чтоб с обрыва вниз головой, ни на что не оглядываясь. Но вот что-что, а рисковать Виталя всегда был готов. Их жизнь из риска на сто процентов и состояла, особенно раньше. Вот и начал присматриваться к Тане, знакомиться ближе, в ее жизнь влазить так, чтоб она еще не сразу поняла, что уже нет пути назад.

Про брата, конечно, интересно было узнать, его еще утром та пустая и голая комната в ее квартире заинтересовала. Да и сейчас, по словам и тону Тани понял, что ее что-то в прошлом цепляло и не пускало. И болело. У него брата не было. Но был Батя. Вот Казак и не полез дальше. Мог себе представить немного, что Таня из-за смерти брата чувствует, даже если дело уже былое. Потом разберется, постепенно. Нечего с разбегу лезть в рану. Сам за такое с размаху врезал бы в морду.

А вот про то, что и он для нее уникален, и ситуация нестандартна для его Зажигалочки, услышал и на ус на мотал. И по ходу, кайфанул неслабо. Порадовала она его самолюбие, чистая правда.

Через неделю

Таня зевнула, заваривая чай. Хорошо, что сегодня у нее выходной. И если не случится ничего экстренного, есть шанс, что останется дома и выспится. Тяжело опустившись на табурет, она сонно посмотрела в окно. Ничего нового не увидела. Вид из окон ее квартиры не особо радовал разнообразием, а разглядывать такую же “панельную” девятиэтажку, стоящую во дворе напротив, желания не было.

За эту неделю она второй раз ночевала дома. И все равно не выспалась. Правда, несмотря на это, как и все последние дни, ощущала не только усталость, но и какой-то будоражащий “подрыв”, как называл это Виталий. Похоже, Казак испытывал схожие с ней чувства.

Таня улыбнулась, лениво расколачивая сахар в чашке.

Даже не думала, что все обернется именно так. Что ее захватит настолько. Никогда не зацикливалась на человеке. А тут — отлепить себя от Виталия не могла. А если и расставались, только и думала о нем. Мысли самовольно сворачивали в далекую от работы сторону. Вот, вроде не восемнадцать и не двадцать лет. Гораздо больше. А такого восторга в душе, такого искрящегося удовольствия от общения с мужчиной — не помнила. Да и не чувствовала, Таня точно знала.

Бог знает, что такого особенного было в Виталии, но он ее покорил. Хотя, чего лукавить? Все в нем особенное было: и напор, и уверенность, казалось, непробиваемая в себе. И в то же время, какая-то такая… Даже не неуверенность. Таня не могла подобрать слова, но что-то в поведении, словах, взглядах иногда так задевало ее… До дрожи внутри, до острой боли. Цепляло до глубины души, заставляя всматриваться и вслушиваться в этого мужчину.

Влюбилась она, что ли? Так это бывает?

Наверное. Похоже, впервые в жизни влюбилась.

Одно время, даже, хотела понять и ощутить, попробовать — вот и сбылось, судя по всему, это желание. И раньше какие-то эмоции были, с другими, и желание она испытывала. Но чтоб так, когда тонешь в человеке, захлебываешься им — и радуешься этому. Глубже “занырнуть” пытаешься…

Интересно. И пугающе, если откровенно. Видимо, из-за того самого отсутствия опыта. Нет, Казак не был первым мужчиной в ее жизни. Но и богатым прошлым в этом плане, особенно чувственном, Таня не смогла бы похвалиться. Более того, она всегда считала себя достаточно “спокойной” в отношении чувств и сексуального притяжения, тоже. Встречалась с парнями в университете, с одним даже до секса дошло. А вот долгих отношений не сложилось. Разбежались, наверное, не имея ни практики, ни умения, ни желания как-то выстраивать совместную жизнь. Потом, уже после университета, долго “встречалась” с коллегой. Можно, даже, сказать, что они “жили” вместе, хотя, по факту, скорее ночевали друг у друга пару раз в неделю из-за загруженности дежурствами и ординатурой. Ходили на свидания, в гости к друзьям, оставшимся с университета. Все ждали, что они поженятся. Даже мать Тани была уверена в этом. А она сама…

Ровно все было. Гладко. Без вспышек. И в постели неплохо, в чем-то даже хорошо. “Отлично” сейчас не смогла бы сказать. С Виталием этот эпитет о сексе узнала, как и многие другие. Но раньше-то казалось, что и так все здорово. И оргазм она испытывала, пусть и не каждый раз, но и не казуистически. Партнер об этом заботился. Да и она всегда считала себя достаточно откровенной и раскрепощенной, чтобы рассказать, чего хочет. Возможно, специфика работы избавила от стеснительности. Так и тянулось это все.

А вот расстались они из-за нее. Точнее, парень тот ей предложение сделал. А Таня поняла, что не готова. Да и не хочет с ним вот так и дальше жить, только всю жизнь. Тяжело ей было проводить с ним времени больше, чем два дня подряд. Хотелось перерыва и одиночества. И как представила, что день за днем, ночь за ночью будет с ним… Угнетало.

Не правильно, вот как она это ощущала. И честно сказала об этом, не желая обманывать или лукавить. Как и о том, что не стоит им, наверное, продолжать эти отношения.

Он обиделся. И, разумеется, не настаивал. Она умом понимала его чувства, и не пыталась как-то себя обелить или оправдать. Не горело и не дрожало внутри нее ничего, и обидно не было. Разве что, дружбы жаль. Но Таня мыслила здраво, и прекрасно понимала, что в таких обстоятельствах, не стоит и пытаться продолжать общаться. Карма у нее такая, что ли? Привлекает чем-то тех, кто ее вообще не задевает, как тот же Вадим?

Мать тогда расстроилась сильно. Пыталась ее увещевать, настаивать, советовать. Предрекала одинокую старость и толпы кошек в квартире. Или собак.

Но Таня не особо внимала. А животных, вообще, никогда не боялась, наоборот, любила. И с удовольствием бы кого-то завела, просто не хотела надолго бросать питомца одного в квартире, при ее-то графике работы.

В общем, жила себе Таня и жила, вполне уже смирившись с одиночеством и отсутствием в себе страстных порывов и горячих чувств. А потом — бац, и Виталия встретила. И влюбилась впервые за свои, тридцать с лишком лет. До сих пор поверить не могла, что так бывает. Больше походило на какой-то дурман, если честно. Но ей было настолько здорово, настолько хорошо с ним, и не только в плане секса, что лихорадило просто. Они провели, считай вместе, все ночи, кроме одной, позавчера; все вечера. То просто у него во дворе сидели, то выходили куда-то: на набережной в ресторане сидели, один раз она его даже вытащила в парк, а он ее на выступление ультра-популярной столичной группы в каком-то элитном клубе. Да и в течении дней — созванивались по два-три раза.

Только в пятницу Казак оказался занят. И все равно, заехал, забрал ее из клиники, привез домой, зацеловал до одурения, до звезд в глазах и сбившегося дыхания, до испарины на затылке под волосами — и лишь после этого уехал. С явно видимой неохотой, что должен прерваться.

И вчера он занят был. Тоже домой ее привез. Она попросила, кстати. Виталий предлагал отвезти ее к нему в дом, чтобы Таня там и ждала, когда он освободится. Но она со смехом открестилась, намекнув, что ей хоть бы пыль дома вытереть надо. Да и вещи перестирать. А то уже по утрам из шкафа свежего таскать нечего. Хотя, на самом деле, немного боязно стало. Как-то глупо и суеверно. Пугала такая потребность в другом человеке. Такая скорость отношений. Захотелось немного притормозить и разобраться в себе, в этих эмоциях и чувствах.

Однако, с анализом не сложилось. Поначалу, Таня, изнуренная таким непривычным темпом жизни, просто уснула. В гостиной, на диване, под включенный телевизор и с горящим светом. А проснулась в час ночи от трели дверного звонка. Не могла сориентироваться несколько минут, не выходило прийти в себя полностью, выбраться из сна. Успела даже испугаться, совершенно не представляя, кто мог прийти к ней в такое время? И меньше всего, наверное, ожидала увидеть Виталия, который стоял за ее дверью, опираясь одной рукой на косяк.

— Меня ждала? — требовательно спросил он, стоило Тане открыть дверь.

Усталый, видно было. Какой-то измотанный, даже. И все равно, прущий вперед самим своим норовом, характером, что ли. Так, что Таня сама не поняла, как отступила назад, в коридор, освобождая ему проход.

— Тебя, — сонно зевнула она, вдруг поняв, что это правда.

Виталий улыбнулся. Тоже как-то утомленно. И вошел. Сам закрыл все замки.

— Я свет увидел, решил, что можно, — “пояснил”, видимо, свое появление.

Наклонился и поцеловал ее в губы. Сильно. Коротко.

— Проходи, — немного запоздало пригласила она, обняв Виталия.

И, опять зевнув, уткнулась носом в его шею. Казак пах сигаретами и самим собой. И у нее аж до какой-то щемящей боли внутри все сжалось от внезапного понимания — скучала. Дико. И правда, ждала.

Как можно так к человеку за неделю привязаться? Или это потому, что оба своих чувств и эмоций не скрывали? Взрослые и много видевшие уже, вот и открылись друг другу, переплелись на каком-то, слишком уж глубоком и непонятном уровне?

Таня понятия не имела. Так и продолжала обнимать его, одновременно испытывая и радость, и те самые опасения, с которыми не успела разобраться.

— Я сразу в спальню, — хмыкнул Виталий, крепко ее обняв и, сбросив обувь, потянул ее в комнату. — Устал жутко, спать хочу. Отрубаюсь просто. Но и к тебе хотелось.

Поскольку Таня тоже спать очень хотела, то и не спорила. Да и вот это вот его “к тебе хотелось” — поняла очень хорошо.

По дороге они выключили все в гостиной и добрались до ее спальни. Где оба и отключились.

Сейчас Виталий мылся в душе. Ему позвонили десять минут назад, разбудив их обоих. А Таня заварила чай и себе, и ему, кофе у нее все равно не было. И размышляла над всем этим.

— Какие планы на сегодня?

Виталий, уже одетый, хоть и с мокрыми еще волосами, вошел на кухню, застегивая ремешок часов на руке. Глянул на нее исподлобья и усмехнулся. Только от этого все ее страхи почему-то тут же забылись.

— Выспаться, — улыбнулась Таня в ответ.

Махнула рукой на его чашку и на тарелку омлета с овощами, который приготовила сейчас, на скорую руку, потому что…

Вот. Виталий сел у окна, распахнул створку и щелкнул зажигалкой, прикуривая.

А она не хотела, чтобы он курил на голодный желудок. Уже изучила его привычки с утра.

— Спасибо, Таня, — Казак наклонился, отставив левую руку с сигаретой в окно, и поцеловал ее в губы. Учитывая масштабы ее кухни, с близостью не было никаких проблем. — Неожиданно, но приятно. Не знаю, когда бы так успел поесть.

— Без проблем, — наблюдала, как он вновь затянулся. — Не могу разобраться, — улыбнулась снова. — Ты левша или нет? Часы на правой руке, почти все держишь левой, а пишешь, вроде, правой. Расписываешься, по крайней мере, — вспомнила она, как он картой рассчитывался.

— Левша, переученный только, — Виталий усмехнулся, докурив. И взялся за вилку, тоже левой рукой. — В школе, таки приучили писать правой. Знаешь, как это у нас умели. Одна училка, особо ретивая, в интернате, линейкой по пальцам била, стоило забыться и не в ту руку ручку взять. А что, у тебя с этим какие-то проблемы?

Он вздернул бровь, быстро жуя завтрак.

Таня, сначала улыбающаяся, опешила. Даже руку прижала к губам. У нее никого из знакомых в “левшах” не было. И о таких методах перевоспитания она не знала. Ее это шокировало. Как и упоминание об интернате.

— Нет, — откашлялась она. — Мне левши всегда такими таинственными казались. Необычными… Не знала лично пока ни одного. Вот, наверное, в чем секрет твоей притягательности, — хмыкнула она, пытаясь разрядить обстановку. — Блин, неужели, настолько дикие люди и злые? Еще и учителя? — все же, не удержалась от возмущения она. — Сейчас же уже доказали, что нельзя переучивать и ломать!

Казак пожал плечами.

— Старая школа — старая закалка, — хмыкнул он, похоже, не особо по этому поводу переживая.

— А почему интернат? — рискнула уточнить она. Даже в голову не приходило, что у него в семье могли быть проблемы такого рода. — Ты, разве, сирота?

Усмешка Виталия превратилась в ухмылку. И он какое-то время помолчал. Даже есть перестал. В упор смотрел на нее. Таня так и застыла, держа чашку с чаем в воздухе.

— Не сирота, к сожалению. Да и интернат, не приют. Я на выходных дома был, — наконец, ответил он, вернувшись к завтраку. — У матери проблемы с алкоголем имелись. Вот меня опекунская служба, то и дело: забирала, отдавала, таскали туда-сюда. Я убегал пару раз. В итоге, после четвертого класса они устали со мной морочиться, да и у меня опекун появился. Друг своего отца уговорил за мою мать поручиться. Оставили в покое, я в нормальную школу попал.

— Ясно.

Она не знала, что еще сказать и стоит ли развивать дальше этот разговор. Наклонилась и, отставив чашку, уткнулась лбом в его плечо.

— А у тебя, какие планы на сегодня? — решила тему сменить.

Казак поднял правую руку и всю пятерню в ее волосы запутал. Поцеловал в макушку.

— Не знаю точно, Зажигалочка, — подвинув к себе чашку, прикурил новую сигарету. — Не все от меня зависит. Но я буду держать тебя в курсе, обещаю.

— Хорошо, — она так и не подняла голову от его плеча. — Виталя, — позвала Таня минуты через две, решившись на то, о чем вчера вечером только раздумывала.

— Мм? — откликнулся он, глотнув чай.

— Мы тут, с коллективом, на пикник собираемся, на следующие выходные. Традиция у нас такая, в мае и в конце августа на природу выбираться. Что-то вроде корпоратива: шашлык, бадминтон, волейбол, купания. Мы, обычно, на берег речки выезжаем. Пойдем со мной? Приглашаю официально.

Таня с улыбкой посмотрела на него снизу вверх.

Виталий скосил на нее взгляд, затягиваясь. Так внимательно и пристально смотрел. Даже прищурился. Или это от сигаретного дыма кажется?

— Ну, если официально, — наконец, отложив недокуренную сигарету на тарелку, он притянул к себе ее лицо, обхватив ладонями. — Пойду обязательно, Танюш, не могу такой случай пропустить: ты и в купальнике… Сказка!

Он прижался к ее рту, сходу сминая, целуя так, что у нее пульс, в который раз рядом с ним, подскочил до ста десяти, однозначно. И всю сонливость согнало.

— Да ты же меня и без купальника видел, — с трудом улыбнулась она, пытаясь отдышаться, когда Казак оторвался.

— Видел, — с довольным смешком согласился он. — Но есть некое непонятное очарование в этих небольших кусочках ткани. Есть, где воображению разгуляться и повспоминать, что под ними скрыто… — Казак многозначительно заломил бровь.

И Таня искренне рассмеялась, ощутив облегчение от того, что настроение развеялось и стало легким у обоих. Не хотелось отпускать его никуда на прошлой ноте разговора.