В кромешной тьме сна мне удалось пробыть где-то с час. По крайней мере мне так показалось. Вполне может быть, что я пробыл там всего пять минут или все полночи.
А потом меня начало ломать. Не-не, расслабься, не в том смысле. Начало ломать кости и тянуть мышцы. Я выкручивался по-всякому на постели, то вытягивая конечности, то сворачиваясь в эмбрион. По всему телу выступил холодный пот, а во рту пересохло.
Вероятно, у меня подскочила температура. Организм боролся со всем, что попало в него за день и реагировал на полученные травмы.
Мне не хотелось открывать глаза, и я вслепую шарил рукой, целясь в тумбочку. Пальцы наткнулись на полированное дерево, и я двинулся дальше, пока не нашёл бутылку. Голова не хотела подниматься, поэтому я пил лёжа. Рука дрожала, и я один раз случайно облил себя и подушку. Плевать. Вся постель была мокрой из-за моего пота.
Попавшая в организм жидкость слегка улучшила моё состояние, и я смог приоткрыть один глаз. Сквозь щёлку в своих веках, я осмотрел комнату. Все предметы в ней до этого спали, погруженные в магическое очарование ночи, но проснулись вместе со мной. Льющийся сквозь занавески лунный свет освещал шкафы, кресло и столик, на котором возвышался бонг, а рядом с ним пакет с бошками.
Соблазн сползти с кровати и вернуть Систему, чтобы избавиться от температуры был велик. Но я знал, что будет только хуже. Да, мне временно полегчает, но потом Дурь выведется, мана кончится, и болезнь вернётся снова, чтобы ударить по уставшему организму ещё раз, да побольней. Лучше позволить телу восстановиться самостоятельно, хоть и с трудом, зато завтра я смогу пользоваться Системой без риска слечь после неё на ещё больший срок.
Я выпил всю воду без остатка и снова провалился в сон. На этот раз не такой пустой и беспросветный. Да вы сами знаете, как это бывает под температурой. Снится какая-то ебанутая муть и всё это под аккомпанемент ломанного тела. В памяти всплывают какие-то неясные узоры, вспоминаются чувства, которых ты никогда не испытывал, и перед глазами проносятся картинки, о содержимом которых тебе остаётся лишь догадываться.
В таком полусне-полуяви с падением во бред я провёл ещё около часа, и вроде как уснул.
Мне снился тронный зал, наполненный тенями. По периметру зала висели факелы в форме косячков. Кончики косяков не тлели, а пылали, озаряя весь зал. Дымные тени бродили по залу, переговариваясь друг с другом на разных языках, и я был одним из них. Я ни с кем не разговаривал, а просто плыл, как дым, в сторону центра.
– О! Какие люди! – раздался громогласный голос, и все остановились.
Каждая тень повернула свою любопытную рожу без лица на меня.
– Чё пыритесь? – спросил я, хотя у них даже не было пырилок.
– Оставьте нас! – прогремел голос, и тени растворились, как и подобает дыму.
В центре зала стоял гигантский трон, спинка которого была выполнена в форме конопляного листа. Ручки были сделаны под трубки бонгов, а само сидение было большой и сочной бошечкой.
На троне восседала великанша, облик которой постоянно менялся. То она была загорелой красоткой с длиннющими ногами, то египетской царицей с подведенными черным глазами, то древнеримской богиней в роскошных одеяниях. Иногда она становилась дымом в форме женщины и тогда напоминала всех, кого отослала из зала. В руках она держала посох в форме косячка, а на руках носила кучу колец и браслетов.
– Ты кто? – спросил я её.
– Как ты смеешь говорить в таком тоне со своей богиней?! – загремела великанша и вскочила.
– У меня нет богов, – ответил я ей без страха.
– На колени! – она указала на меня своим посохом.
Мои ноги против своей воли подкосились. Я изо всех сил сопротивлялся, и мне удалось встать на одну ногу. Теперь со стороны картина выглядела так, будто я собрался делать ей предложение. Не дождётся, сучка.
– Ты кого сучкой назвал?! – заорала она, меняя свой облик с дымной женщины на загорелую красотку.
– Ты чё, мысли мои читаешь?
– Я всё читаю!
Она трясла посохом, заставляя меня склонять голову и вернуться на оба колена. Я упорно смотрел ей в глаза и продолжал сопротивляться, хотя дрожал от натуги, как листья на ветру.
Великанша смотрела на меня дикими глазами и удерживала посох на мне некоторое время, а потом её взгляд смягчился, и она, расхохотавшись, убрала посох. Контроль над телом полностью вернулся ко мне, и я, не ожидав этого, резко вскочил и пошатнулся.
– Да шучу я! Я не из тех богинь, кто своих верователей ставит на колени. Это я так, забавляюсь. А ты молодец, – она хмыкнула с уважением. – Не все так активно сопротивляются.
Она приняла образ мулатки в темно-зеленом топике и свободных бежевых штанах. На её голове появилась высокая шапка с перьями, из-под которой спускались дреды, в которые были вплетены разноцветные финтифлюшки. Закинув ногу на трон прямо в сандалии, она спросила:
– Как житуха, Бостон?
– Да нормас.
– Ага, нормас, – сказала она недоверчиво. – А твои траблы с Валовым?
– Пока он на меня не вышел, их у меня с ним нет.
Она с неодобрением покачала головой.
– Всегда нужно думать на шаг вперёд, Бос.
– Ты ваще кто? – вспылил я.
Великанша склонила голову в шляпе с перьями и повела по воздуху пальцами в драматическом жесте.
– У меня много имен. По их количеству из всех богов со мной потягается, наверное, только сам Верховный Старикан.
– Так назови хотя бы одно.
– Поэтому ты один из моих любимчиков, – довольно усмехнулась гигантская женщина. – Нетерпеливый, независимый, не признающий авторитеты. Ты можешь звать меня Шабита.
– Шабита? – переспросил я. – А чего не Долбита?
Она качнула посохом, и мои ноги снова подкосились.
– Дерзость твою люблю, но не излишнюю! Тем более не в мой адрес! Я не ставлю верователей на колени, но и дерьма в свой адрес не принимаю. Усёк?
Я аккуратно поднялся на ноги, когда она убрала с меня посох.
– Нет, не усёк, – сказал я.
И снова оказался на земле. В этот раз не на коленях, а на жопе.
– Ладно-ладно, – примирительно сказал я. – Шабита, так Шабита! Не с моим именем мне тут над другими ржать.
Она качнула косяком-посохом, и с его тлеющего наконечника вылетел дым, который подлетел ко мне и поставил меня на ноги. Частицы дыма отряхнули мою жопу и поправили галстук. Откуда взялся галстук я в душе не ебу. Видимо, Шабите нравилось, когда к ней приходили в официальном стиле.
– Грядут большие перемены, Бостон, и большие испытания! – торжественно провозгласила Шабита. – До сих пор ты справлялся хорошо, но ещё большее тебя ждёт впереди. Валов – это только начало.
– Может, не надо? – спросил я. – Мне хватает. Мне и Валова-то не надо, забирайте его себе.
Она пожала плечами.
– Я – богиня внутренней свободы и расширенного сознания. Я не Верховный Старикан, чтобы властвовать над событиями. Я лишь могу прийти на помощь своим последователям и одарить их силой. Ты овладел ею лучше остальных, поэтому именно тебя я выбираю для спасения миров.
– Ты меня вообще видела, дамочка, или тебе очки менять пора? Ой, извиняюсь, дама. Какое ещё нахер спасение миров?
– Ты сохранишь жизни невинных, и заберёшь их у виновных, – продолжала она, будто не слышала моих отмазок. – Ты спасёшь Дайкон, Ахуэнхэ, Фесфению, Лос-Анчес и все остальные прекрасные места.
Я упёр руки в бока и набрал полную грудь воздуха. После чего медленно выдохнул, беря тем самым паузу, и спросил:
– Ты, во имя всех Шабит, о чём? И что за мать его Дайкон? В третий раз уже это название снится в чудесах всяких.
– Дайкон – это город.
– Да я понял, что город!!
– Скоро ты сам всё узнаешь, Бостон, – загадочно сказала она. – А сейчас иди! Решай свои вопросы. Я восстановлю твои силы. Если тебе нужна будет помощь – просто попроси, и я приду. Только одно условие – завязывай баловаться с дарами моего брательника – Пластмассового Божка.
– Погоди, чё за…
Я сделал шаг ей навстречу, но она уже махнула рукой, и я рассыпался дымом.
Примчавшийся по приказу Шабиты ветер вынес мои частицы через массивные расписные двери тронного зала и понёс сквозь пространство. Вокруг мерцали огни ламп многоквартирных домов и фонарей с шумных трасс, а я всё летел и летел. Вскоре я услышал звонок телефона, раздающийся где-то вдали. По мере приближения он становился громче, пока все краски вокруг не смешались в одно смутное пятно, и звонок стал звучать отовсюду.
Я резко проснулся и рывком сел на кровати. Сердце стучало в ускоренном темпе, и образ Шабиты не пропал из сознания, как забывшийся сон, а закрепился там, как портрет на вбитом гвозде.
Было уже утро. Мобильный на тумбочке вовсю играл свои мелодии.
Мне кто-то звонил.