Когда первая Беда уже случилась в мире людей, иномирцы еще пребывали в счастливом неведении. Их реальность к тому моменту уже будто застыла на много веков: Окна закрыты, все змеи спят, леса полны ягод и плодов. Вода щедра к морским иномирцам, и всех дел у их народов – жить в мире, складывать легенды о былом и играть в игры, как завещал Величайший из Змеев.
Тем страшнее оказалось пришедшее горе – вторая Большая Беда.
Иномирцы не сразу поняли, что же не так. Слишком привыкли быть неуязвимыми: во́йны давно в прошлом, чешуя такая прочная и блестящая, ничего ей не страшно – ни солнце, ни холод, ни хвори. Но они начали болеть – один за другим: глаза стали беспрестанно чесаться, по всему телу появились язвы, в легких поселился страшный кашель.
Бесповоротным и совсем страшным все стало в тот миг, когда море вдруг погубило своих обитателей, до последнего отказывавшихся покинуть родной дом.
…День был солнечный, самый разгар лета, на берегу тогда собралась целая толпа. Говорят, все будто окаменели от ужаса, даже раскормленные чайки приросли к месту, когда иномирцы вынесли на руках мертвых морских княжон. Головы тех безвольно запрокинулись, длинные волосы цвета тины доставали до белого песка, и с них стекала морская вода.
Стало вдруг очень тихо.
– Кто, – один из иномирцев вышел вперед; в том месте, где он прижимал к себе плечо княжны, на белой рубашке расплывалось мокрое пятно, – понесет ответ за это?
Морские иномирцы чувствовали себя одинаково свободно и под водой, и на суше, но все же предпочитали держаться особняком от лесных. Они заключали порой союзы, но случалось это не очень часто.
Оттого и о беде, приключившейся с ними, стало известно слишком поздно. Яд, отравлявший человеческие океаны, сгубил и иномирских княжон, пробывших среди смертоносных вод непозволительно долго. Они годами не покидали своих подводных дворцов и отказались уйти, когда в их владения пришла Беда. Ни одна из шести не оставила морского дна. Лесных князей, явившихся на зов, встретили только умирание и запустение.
Самая стойкая из княжон – Сага, прабабка Лючии, – перед смертью успела указать, откуда в иномирские воды попала отрава. Надо было всего-то дойти до устья реки и подняться по течению, чтобы закрыть проклятое Окно.
Вяз сразу же отправился туда, ведомый не только этими словами, но и напутствием самих земель, которые клялся защищать. Расскажи хоть кто-то из морских иномирцев об этой страшной беде раньше…
Река, вытекавшая из Чащи, конечно же, была полна яда.
Это была его земля – и тело Вяза болело ее болью. Он не позволил себе оплакать умерших – эти слезы можно будет пролить и потом, а вот найти источник беды надо было срочно.
Он слушал себя – и слушал эту землю. И ее реки были его венами, и поля – обнаженной кожей, и в дремучих лесах дикими зверями блуждали его мысли. Вяз шел за ними, не помня пути, позабыв себя. Тут все было отравлено, его дома больше не существовало, и он не знал, где укрыть тех, за кого нес ответ.
…Он выбрел туда, в самое сердце Чащи, на серой слепой заре. Остановился у ледяного родника и замер, не веря. Окон не отворяли уже сотни лет, все змеи его мира – это он знал точно – спали столько же.
Но вот оно – висит, подернутое утренним маревом, потустороннее, открытое. А через него из мира людей текла вся та гниль, что отравила эти земли.
Гнев его был страшен, а весь мир его – послушен, как никогда прежде.
И реки повернулись вспять.
…Иномирцы давно дали обещание не приходить больше в человеческий мир, но клятву пришлось нарушить. Они держали совет, прежде чем отправиться в путь.
– Я хочу мести, – вперед вышел один из иномирцев, статный и чернобородый. Его руки были покрыты язвами.
– А я хочу знать причины, – возразила княжна с пронзительным ястребиным взглядом.
– Мы пойдем войной и уничтожим их, пока не поздно. Как надлежало сделать уже давно, – с неожиданной горячностью добавил седой старик. Даже сюда он принес с собой свой лес – далекий шелест листвы, звучащий в каждом движении, запахи сырости и мха, мелкий травяной сор, тянущийся за ним цепочкой следов.
Вяз с затаенной болью оглядел собравшихся. Он сам нашел то злосчастное Окно, сам обернул всю эту гниль вспять, убеждая себя, что теперь все должно наладиться. Что ошибку еще можно исправить, надо только отгородиться, забыть, запечатать навеки свой мир, чтобы спасти.
Не вышло.
– Нет, – возразил он и потер глаза. Они теперь все время слезились и болели. – Нас и так почти не осталось. Нет. Они задолжали нам нечто иное. Помощь. Спасение.
Искупление.