Два флага над островом

II

Сатико стояла в людской толпе у автобусной остановки на улице Гоя. Наконец-то ей удалось выбраться на рынок, и теперь она возвращалась домой. Но она чуть-чуть не успела на свой автобус, только что отошедший от остановки.

Был конец ноября, но солнце еще излучало тепло. Растущая на тротуаре шелковица мягко шелестела листвой, точно напоминая, что это юг. Перед Сатико, глядевшей на дорогу, откуда должен был появиться автобус, прошли, тесно обнявшись, американский солдат и окинавская девушка. Ее высокую, ладно скроенную фигуру обтягивали брюки с ярким цветным рисунком; стройная девушка была под стать рослому американскому парню. Тот, обвив рукой девичью талию, сказал что-то, и она рассмеялась. Автобуса долго не было, все нервничали в молчаливом ожидании, и только эта парочка пребывала в благодушном настроении.

Подобные сцены нередки в городе, где есть военные базы, но в удалявшейся фигуре девушки Сатико вдруг увидела прежнюю себя и отвернулась. И тут лицо ее озарилось улыбкой. Уж не Кацуко ли это? Кацуко шла, держа в руке корзину с покупками, слегка переваливаясь из-за огромного живота, лицо ее выражало полную умиротворенность.

– Эй, Каттян! – радостно окликнула ее Сатико.

Наконец Кацуко заметила ее.

– Ой, Сатико! Давненько не виделись.

Улыбаясь во весь свой крупный рот, она подошла поближе. Сатико заметила, что из-за беременности лицо ее слегка отекло.

– И правда давненько! Наверное, года два не встречались. С тех пор как тебя уволили.

Сатико захлестнула теплая волна нежности к подруге. Она бросила взгляд на округлившийся живот Кацуко.

– Счастливая ты. Скоро роды?

– Да. Я уже на седьмом. Это второй. Вот ведь женская доля! Стоит выйти замуж, как становишься вот такой. Противно. Стыдно ходить с таким животом.

Кацуко смущенно улыбалась, но в улыбке ее чувствовалось удовлетворение. Ей, должно быть, сейчас года двадцать два…

– Значит, Каттян, у тебя будет второй ребенок? Ты, наверно, уже не работаешь.

– Да. Когда родилась Саяко, я еще некоторое время работала в ресторане Мороми, но домой приходила поздно, а заработок маленький… По дороге на работу надо отвести Саяко к матери, а после работы и обед сварить, и пеленки постирать, много всяких дел переделать. Просто ужас как уставала. Поэтому решила – хватит. А тут еще опять это. – И Кацуко жестом показала на живот.

Глядя на ее живот, Сатико вдруг вспомнила один эпизод, происшедший незадолго до увольнения Кацуко, – о крупной ссоре подруги, которая, как и сейчас, тогда ходила с большим животом, с метрдотелем Такарой. Однажды Такара разругал Кацуко за то, что из-за ее нерасторопности клиенты получают остывший суп.

Такара был смуглолицый сухощавый человек лет тридцати, и заботился он исключительно о собственной выгоде. По происхождению окина-вец, сделавшись метрдотелем, он стал высокомерно относиться к своим соотечественникам. Когда Такара накричал на Кацуко, она, нервозная из-за беременности и раздраженная предстоящим через месяц увольнением, вспылила и накинулась на Такару:

– О чем ты говоришь? Да я задержалась всего на минуту, а ты набрасываешься с руганью! Я работаю, стараюсь, а меня собираются вышвырнуть вон. Раз так, то с завтрашнего же дня ноги моей здесь не будет. Перед американцами спину гнешь, угодничаешь, а нас, окинавцев, унижаешь? Мерзавец!

Получив отпор, Такара не сказал больше ни слова. Сатико тогда находилась в несколько ином положении, чем Кацуко, но и у нее все пылало в груди, когда она слушала гневные слова подруги.

В то время они служили в офицерском клубе на военной базе Кадэна. Кацуко всего на год старше Сатико, но работала здесь уже давно, поступила в клуб сразу же после школы, Сатико же пришла туда после коммерческого училища на место кассира.

Кацуко[1] – недаром она носила это имя – была натурой деятельной и общительной, подруги любили ее, Сатико тоже легко сходилась с людьми. Познакомившись, они сразу же сблизились и частенько болтали о своей жизни. Разделявшая их перегородка кассы ничуть не мешала им. В клубе слышались мелодичные девичьи голоса, звон посуды; это создавало атмосферу какого-то праздничного оживления. И для Кацуко, и для Сатико работа была единственным средством к жизни. Но когда Дзэн-гунро – Всеяпонский профсоюз служащих военных предприятий – проводил забастовку, Кацуко с подругами, членами профсоюза, приходилось несладко, между ними и такими, как Такара, начиналась вражда, на работе воцарялась тягостная атмосфера, но девушки не сдавались. Командование американской армии объявило о массовом сокращении служащих, и на военных базах Окинавы пронеслась буря массовых увольнений. Сотни окинавцев лишились работы.

В начале 70-х годов США, истратив миллионы на войну во Вьетнаме, переживали «долларовый кризис» и, чтобы уменьшить расходы по содержанию военных баз на Окинаве, начали сокращать штаты. Способ был чисто американский: как говорится, одним камнем убить двух птиц – разгромить профсоюз, после победы в забастовке 1968 года обретший реальную силу, и одновременно сэкономить средства. Профсоюз служащих военных предприятий при поддержке других профсоюзов и демократических общественных организаций провел забастовку протеста. Однако американское командование не отказалось от своих планов. Этот жестокий ураган увольнений захватил и Кацуко. Она лишилась работы в мае 1971 года, а Сатико уволили в марте 1972 года в преддверии «возвращения» Окинавы Японии. Из трехсот служащих в клубе осталось не более сотни, были наняты на неполный рабочий день американки, ввели самообслуживание.

– Счастливая ты, Каттян, заполучила такого прекрасного мужа. Не страшно потерять работу – обеспечит. А мне приходится туго, ведь я одна кормлю всю семью. – В голосе Сатико появились жалобные нотки: стоявшая перед ней Кацуко была по-женски счастлива. Сатико, полюбив американского солдата, осталась ни с чем. А Кацуко вышла замуж за молодого окинавца, работавшего на военной базе Кадэна. Муж у нее был человеком серьезным, работал и учился в вечернем институте – в общем, был по нынешним временам на редкость трудолюбивым человеком.

– Сатико, а как твой друг? Ведь у тебя был такой очаровательный лейтенант. Разве вы не поженились?

Кацуко, видимо, не знала, чем закончилась любовь Сатико к Джони. Сатико криво усмехнулась:

– Никакой женитьбы не было. Сделал меня своей любовницей, поиграл и бросил. Отчалил в Америку. На этом все и кончилось. Как сейчас вспомню, какая же я была дура! – Сатико рассмеялась на удивление себе. Но тут же нахлынули горькие мысли. Всякий раз, вспоминая Джони, она испытывала отчаянную тоску и досаду…