Двадцатое июля

«Мой рейсхфюрер!

Считаю необходимым доложить, о том, что 7 июля Мадрид посетил некто Отто Йон (прибыл под именем Клауса Хефтена, опознан сотрудником безопасности нашего посольства Паулем Фричем). В течение двух дней он успел встретиться с американским военным атташе в Мадриде Аланом Каттнером. По непроверенным данным, Йон имел поручение для генерала Эйзенхауэра, связанное с планами капитуляции германских войск на Западном фронте. А. Нойман, Мадрид, 9 июля, 1944 год».

Глава VI управления РСХА, бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг прочитал донесение дважды. Текст он прекрасно понял с первого прочтения. Вторично прочитать послание Ноймана Шелленберга заставил сам собой родившийся вопрос: почему Гиммлер, из достаточно большого количества подобной информации выделил именно эту? Отто Йон входил в круг знакомых генерала Роммеля, командующего армейской группой «Б», который, в свою очередь являлся доверенным лицом фельдмаршала Рундштедта, бывшего главнокомандующего Западным фронтом. И тот и другой, по сообщениям резидентуры Шелленберга, являлись организаторами заговора, целью которого было прекратить сопротивление на Западном фронте и перекинуть все силы на Восточный фронт. Ничего нового. Собственно, подобную идею вынашивал и сам Шелленберг.

Ещё в далёком августе 1942 года, при посещении рейхсфюрером СС ставки фюрера в Виннице, Шелленберг ненавязчиво поинтересовался мнением Гиммлера о том, стоит ли провести «зондаж» с западными государствами по вопросу «компромиссного соглашения». Правда, в тот момент глава внешней разведки не сообщил, что его люди, уже, без санкции высшего руководства, самостоятельно начали переговоры от имени рейхсфюрера. Игра стоила свеч. И отказаться от неё бригаденнфюрер не мог.

В отличие от Геббельса, рейхсминистра пропаганды, и министра авиации Геринга, Гиммлер только прилюдно отличался рьяным фанатизмом. А уж самоубийцей его и вовсе нельзя было назвать. Обещанная Гитлером, победа забуксовала и даже сдала некоторые позиции. Гиммлер прекрасно понимал, победа третьего реха откладывается на неопределенное время. И потому, когда подчинённый высказал свои мысли, после долгих колебаний, однако, дал Шелленбергу «зелёную улицу». «Комбинация» началась. Правда, активизироваться не успела.

Спустя полтора года, неожиданно проявилась информация: генералитет вермахта тоже начал активную деятельность по установлению контактов с представителями западных спецслужб. Первые донесения пришли к Шелленбергу случайно, через его людей в команде адмирала Канариса. Бригаденфюрер в тот момент, решил: наконец-то появился великолепный шанс разделаться со старым, хитрым Лисом, как называли пятидесятилетнего адмирала, поменявшего море, на разведку. Что и было сделано. В феврале Канариса сняли с занимаемой должности. Абвер перешёл в подчинение Шелленбергу. Однако, со временем, когда информация стала поступать во всё более шокирующем объёме, Шелленберг, просчитав все «за» и «против», пришёл к выводу: ликвидация абвера и слияние разведок не принесла ожидаемого результата. Логическим завершением большого политического процесса, конечным финалом большой игры должна была стать ликвидация фюрера, и приход к власти другой личности. Такой, например, как Гиммлер.

В тот вечер, в мае сорок четвёртого года, Шелленберг набрался смелости и выложил все поступившие материалы о заговоре против Гитлера перед рейхсфюрером. Включая написанные на одной странице собственные выкладки и размышления по данному вопросу. Гиммлер, выкуривая вторую, и последнюю сигарету за день, внимательно просмотрел документы, после чего с недоверием посмотрел на подчинённого. Предложенный Шелленбергом план потрясал своей простотой выполнения и, одновременно, пугал последствиями.

– Вы уверены, – Гиммлер, прежде чем дать ответ, несколько минут дал себе возможность соредоточиться, – что генералы действительно решили свести счёты с фюрером? А не остановиться на его аресте?

– Да, господин рейхсфюрер. Все материалы, которые я собрал, подтверждают эту мысль. – глаза Шелленберга блестели от восторга, которого шеф совсем не разделял.

Глава РСХА прекрасно понял, к чему его склонял молодой генерал. И, что самое интересное, он и сам, морально, уже давно был готов сыграть в подобную игру. Война проиграна. Теперь стоял только вопрос о цене проигрыша. Однако, в пугающей ситуации захвата власти, Гиммлера устраивал только один вариант: мёртвый Гитлер. И никакого ареста. В противном случае за предложение Шелленберга не стоило браться. В противном случае ждала петля.

– А если заговор провалится?

– В таком случае, всё свалим на тупоголовых генералов. Их задача: ликвидация фюрера. Наша: ликвидация ликвидаторов. Господин рейхсфюрер, перед нами беспроигрышная комбинация.

Шелленберг приводил всё новые и новые аргументы в пользу придуманного плана. Гиммлер внимательно слушал молодого генерала, взвешивая все «за» и «против» предлагаемого плана.

Беседа длилась долго, чуть ли не три часа. В тот вечер, в мае сорок четвёртого, Гиммлер, опять-таки после долгих колебаний, дал согласие на предложение Шелленберга. Теперь, месяц спустя, глядя исподлобья на своего подчинённого, шеф рейхсбезопасности думал об одном: а правильно ли он поступил, что пошёл на поводу у этого молокососа? А, может, ещё есть возможность уйти в сторону? Отказаться от принятого решения?

Шелленберг, чувствуя состояние шефа, прочитал шифровку в третий раз, протянул лист рейхсфюреру:

– На мой взгляд, всё в порядке. Началась активная фаза. Как нами предусматривалось. Единственное, что я могу констатировать.

– Переговоры – не самое главное в данной ситуации. – Гиммлер спрятал донесение в стол. – Начало, как вы выразились, активной фазы, есть не что иное, как приближение противоправных действий против рейха. До сих пор были пустые разговоры. И подготовка щла только в отношении фюрера. Теперь же речь идёт о конкретных действиях против всего рейха!

– Совершенно верно, мой рейхсфюрер. – Шелленберг старался сохранять спокойствие, – Да, мы рассчитывали на то, что смертью фюрера всё закончится. Хотя и предполагали, что заговорщики, после начала активных действий, предпримут попытки связаться с американцами и англичанами. Когда-то этого следовало ожидать. Как нам хорошо известно, переговоры генералы пытались вести и ранее. Однако, результат был плачевный. Они решили несколько опередить события. Но положение вещей от этого не поменялось.

– Как и у нас. – уколол Гиммлер. Шелленберг тактично не обратил внимания.

– Теперь совершенно иная ситуация. Контакт следует завершить переговорами на уровне будущего правительства. О чём, собственно, и просил Йона. Единственное, что он не догадывается, кто будет правонаследником фюрера.

– Наследником фюрера, по завещанию, является Геринг. – тут же заметил рейхсфюрер.

– Наследником фюрера станет тот, кто покарает его убийц. – парировал бригаденфюрер.

– Думайте, что говорите, Шелленберг!

Гиммлер пристально посмотрел на подчинённого. Шелленберг хорошо знал этот взгляд. Пристальность и металл во взоре Гиммлера сквозили не от уверенности и силы. Скорее наоборот, чтобы скрыть истинные чувства, охватившие его. Рейхсфюрер снова колебался. Как обычно, когда следовало принимать окончательное решение, страх перед будущим не давал этому человеку решимости сделать его. Шелленберг понял: следует взять инициативу беседы в свои руки. Пока не поздно. От того, насколько правильно, с точки зрения Гиммлера, бригаденфюрер выскажет свои мысли, зависело будущее.

– Мой рейхсфюрер, – размеренно начал Шелленберг, – мы прекрасно с вами знаем о физическом состоянии фюрера. Давайте скажем правду. Он не способен более вести нацию за собой, так же как не способен самостоятельно посещать клозет. Фюрер сделал нашу партию и наше государство сильным монолитным организмом. Он был первым, и останется первым для нас в наших сердцах. Но партией и государством, особенно сейчас, должна управлять здоровая, отдающая отчёт за все свои действия личность. К сожалению, должен констатировать, фюрер сегодня не способен не то, что руководить партией и страной, а даже своим собственным телом. Мой рейхсфюрер, как мне не больно говорить, но мы обречены на смену лидера.

Шелленберг ответил на взгляд. Господи, сколько раз он говорил Гиммлеру подобные фразы в различных вариациях. Неужели тому приятно слышать о том, что Гитлер смертельно болен?

Гиммлер молчал.

Бригаденфюрер обвёл взглядом помещение. Вроде, всё оставалось на своих местах. Картины. Мебель. Сейф. Хотя нет. Статуэтка Гитлера на столе переместилась вправо, ближе у краю. Случайность? Шелленберг почувствовал, как холодок пробежал по его спине.

Кабинет Гиммлера постоянно проверялся на прослушивание. Раз в неделю. В последний раз его прверили два дня назад. Как обычно, специалисты ничего не нашли. Однако, ощущение того, что все беседы записываются, и не только рейхсфюрером, не выходило из головы. Если техники плохо осмотрели помещение, и их беседа прослушивается, то в скором времени петля стянет шею разведчика. Шелленберг попытался отвлечься от навязчивой мысли о будущем. Впрочем, неудачно. Они жили в то время, в котором правила требовали идти ва-банк, постоянно балансируя между жизнью и смертью.

Конечно, можно себя успокаивать мыслью, будто, начиная с сорок первого года, его с Гиммлером стало объединять слишком многое. И такое, за что, но в значительно меньшей степени, другие поплатились жизнью. Однако, Шелленберг прекрасно знал, с кем имеет дело. Фюрер неоднократно выражал недовольство деятельностью руководителя СС. Впрочем, Гиммлер всегда находил возможность уйти от наказания, или перекроить гнев фюрера в свою пользу. Причина такой лояльности заключалась в одном. Гитлер и рейсфюрер были вместе в самые тяжёлые моменты для партии, с начала тридцатых годов. И потому, рейхсфюрер, как никто другой, мог расчитывать на некоторую снисходительность. Гитлер всегда больше доверял старым партийным товарищам, чем той информации, которая к нему поступала от новоиспечённых членов партии. Шелленберг был из «новоиспечённых».

Гиммлер задумчиво принялся мерять шагами кабинет.

Всё ещё сомневается, – понял Шелленберг, – Его следует додавить.

– Мой рейхсфюрер, по показаниям медиков болезнь прогрессирует. Нашему любимому фюреру осталось жить год, от силы два. В скором времени мы будем видеть только оболочку Адольфа Гитлера. Но время может быть упущено. Во власти оказажутся враги рейха. И потому я считаю гуманным, заменить его именно сейчас, когда Германия как никогда сильна и рвётся к победе. Тем более, есть чьими руками это сделать. Естественно, забрав у них инициативу..

Шелленберг чуть не обмолвился. На самом деле он хотел сказать: «Пока Германия верит в нас».

Гиммлер усмехнулся, словно прочитал невысказанную мысль собеседника, снял пенсне и помассажировал кончиками пальцев переносицу. Помолчал. Вернулся в своё кресло. Сделал секундную паузу.

Он принял решение, – понял Шелленберг.

– К сожалению, вынужден признать, вы правы. – голос рейсфюрера звучал тихо, устало, – Фюрер действительно серьёзно болен. И мы не можем допустить, чтобы дело партии кануло в лету. К сожалению, наш фюрер, по причине своего заболевания, сейчас не в состоянии адекватно реагировать на то положение, в котором очутилась Германия. И потому, слышите, Вальтер, только по этой причине, я соглашаюсь с вашими словами. – Гиммлер вернул линзы на нос. Проверил, насколько плотно они прижались к переносице, – Что ещё дополнительно вы можете мне сообщить?

Шелленберг достал блокнот, принялся рисовать в нём геометрические фигуры. Гиммлер знал об этой черте своего подчинённого: нервные длинные пальцы всегда что-нибудь крутили, сжимали, рисовали…

– По моим данным в планы заговорщиков входит открыть наш фронт перед неприятелем на Западном направлении. С данной целью во Францию несколько дней назад отправились люди Клюге, чтобы получить согласие командующих участками фронта.

– Каковы результаты?

– Естественно, отрицательные.

– Командующие не хотят изменять фюреру?

– Это не самая веская, как выяснилось, причина. Они не желают отправляться на Восточный фронт.

Гиммлер усмехнулся:

– Совсем немного понадобилось времени, чтобы красные внесли такую смуту в наши ряды. Плохо, Вальтер. Все они, генералы, наши товарищи. Боевые товарищи. Но, – Гиммлер хлопнул рукой по столу, – боевой товарищ – не только твой друг и воспитатель, но и твой судья. И если твой друг ведёт себя недостойно, мы должны сказать ему – уходи. А если он, к тому же, запятнал позором, трусостью форму офицера, наш долг, в лучшем случае дать ему пистолет с одним патроном и время на выстрел. А военные… Они ведь и предназначены для выполнения воинского долга. Всё остальное – предательство. Восточный фронт – не ссылка, а выполнение своих прямых воинских обязанностей. – Гиммлер несколько раз сжал узкую, холёную руку в кулачок, таким образом, снимая нервное напряжение. – Продолжайте.

– По последним донесениям из штаба Роммеля, фельдмаршал разработал план сепаратной капитуляции на своём участке фронта. Есть основания предполагать, он собирается открыть союзникам в ближайшее время линию обороны. До начала …

Шелленберг попытался подобрать нужное слово, но Гиммлер остановил его речь движением руки:

– А вот это плохо. Очень плохо. Роммель – сильная личность. Он умеет вести за собой. Достаточно вспомнить, как он провёл операцию в Африке. А потому, фельдмаршал не имеет права на самостоятельную деятельность. Тем более, его ни в коем случае нельзя пускать в Берлин. В чём конкретно заключён план капитуляции? Когда он собирается капитулировать?

– Пока не знаем. – Шелленберг сделал ударение на слове «пока», – Но я не думаю, что они будут оттягивать. Оптимальный срок – конец лета. И то, я бы на его месте поспешил. Русские наступают слишком стремительно. На Западе данным фактом обеспокоены.

– На Западе много чем недовольны. – Гиммлер нервно взмахнул рукой, – Следовало быть кое-кому посговорчивее год назад, когда мы им протягивали руку. И сейчас некоторые проблемы были бы решены. Благодарю за информацию, Вальтер. По крайней мере, теперь мы знаем, от чего следует отталкиваться. А теперь займёмся конкретикой. Во-первых, меня интересует Роммель.

Шелленберг вопросительно посмотрел на рейхсфюрера.

– Нет, Вальтер. Никаких прямых действий. – Гиммлер сделал ударение на слове «прямых». – Роммель слишком популярен в войсках. Обострение отношений с вермахтом, перед предстоящими событиями, ни к чему. Несчастный случай. Только несчастный случай! Автокатастрофа, например. Думаю, мне вас учить не надо. Во-вторых, установите контакт со спецслужбами союзников. Естественно, американских. Американцы – деловые люди. Страна без прошлого. Они не держатся за своё эго, в отличии от старухи – Европы. С ними легче разговаривать, договариваться. Проведите глубокий первичный зондаж.

Шелленберг услышал свои собственные слова, произнесённые им в сорок втором году. Гиммлер их запомнил. Слово в слово.

– Но, Вальтер, моё имя в переговорах пока упоминать не следует. Рано. – Трус, – мелькнуло в голове Шелленберга. – В третьих. Следует установить точную дату акции. И исполнителей.

– Мой рейхсфюрер, я этим займусь немедленно.

– И постарайтесь справиться так, чтобы никто не смог сопоставить нас с заговорщиками. Мы должны находиться в стороне. И ещё. Как вы отнесётесь к тому, если мы привлечём к нашему плану Мюллера?

Шелленберг почувствовал, как у него вспотели ладони рук.

– Мой рейхсфюрер, я знаю, что не должен давать вам советы, но, на мой взгляд, нам не следует искать помощи у гестапо. Мы можем самостоятельно провести зондаж в военных кругах и выяснить необходимую информацию.

– А как быть с ликвидацией «недовольных»? – Гиммлер проследил за реакцией Шелленберга. Вон, как глаза загорелись. Ненависть, конечно, отличный инструмент в хороших руках, но не сегодня. Заговорщиков придётся уничтожать, в прямом, физическом смысле. И Шелленберг с такой задачей не справится. Неженка. За всю войну лично убил только двоих. Да и то, в силу обстоятельств. – Нет, Вальтер, гестапо – Мюллера следует вводить в игру в ближайшее время. Он не любит, когда его держат за дурака. А ваши личные отношения, бригаденфюрер, оставьте на будущее. Меня интересует результат, а не склоки между моими подчинёнными. Так что, в случае необходимости, я требую, вы хорошо слышите, требую ваших совместных действий. Вы меня поняли?

– Да, господин рейхсфюрер! Но позвольте с вами не согласиться. – Шелленберг встал, одёрнул китель и вытянулся по стойке «смирно». – Мюллер, конечно, человек ответственный. И с подобной задачей он справится. Но в нашем случае, я бы ему не доверял. Сколько донесений из его ведомства пришло к нам по поводу готовящегося покушения? Лично я не видел ни одного. О чём это говорит? О том, что, либо группенфюрер не считает готовящееся мероприятие серьёзным, и заслуживающим внимания. Во что лично я не могу поверить. Либо, он взял под свой контроль действия заговорщиков, и только ждёт результата их подготовки. То есть, дублирует наши действия. А потому, предлагаю пока его не задействовать в нашей схеме. Пусть действует самостоятельно. А мы за ним проследим.

– Что ж, – Гиммлер тоже поднялся. – Может вы и правы. Согласен. Мы не станем привлекать Мюллера. Пока не станем. Однако, Вальтер, если только возникнет необходимость в его людях, и в нём самом, то привлечём. И безо всяких разговоров.

– Фамилия, имя, отчество?

– Курков Александр Петрович.

– Год рождения?

– Тысяча девятьсот восьмой.

– Место рождения?

– Хутор Михайловский Нежинского района Черниговской области.

– Отец?

– Курков Пётр Славович. Учитель церковно – приходской школы. Скончался в одна тысяча девятьсот семнадцатом году.

– Мать?

– Куркова Ульяна Ивановна, домохозяйка. Умерла через два года после отца.

– Образование?

– Семь классов.

– Семейное положение?

– Холост.

Следователь прихлопнул ладонью муху, и брезгливо стряхнул её на пол:

– Чем занимались до войны?

– Работал по хозяйственной части. На складе.

– Каком складе?

– Склад исподнего белья, прошу прощения за подробности. При Васильковском управлении райторга.

– Значит, воровали?

– Никак нет. Работал честно, за что был награждён почётной грамотой.

– А я говорю воровал… Почему оказался в городе?

– Получил тяжёлое ранение. Лежал в госпитале. Вот документ перед вами. Отпуск.

– К какой партии принадлежите?

– Беспартийный.

– Имя жены?

– Холост.

– Год вступления в партию?

– Беспартийный.

– Воинская специальность?

– Пехота. Пулемётный расчёт.

– Любимая еда?

– Борщ.

– Украинский?

– А что, есть казахский борщ?

– Вопросы задаю я. Отец посещал церковь?

– Да.

– В каком госпитале проходили лечение?

– Эшелон А-47.

– В каком полку проходили службу…

Курков устало отвечал на вопросы. Допросы шли, каждый день по пять – шесть часов. Если делал ошибку в ответе, ставились дополнительные два часа. Потом тридцать минут на обед, двадцатиминутный отдых, и к стенду. Стрельба из различных видов оружия. Автомат, пистолет, наган, бердан, самострел.… Потом метание ножей, топоров, вилок. Борьба, бокс….

Утром снова:

– Фамилия, имя, отчество…

– Курков Александр Петрович….

– Курков, о чём задумались? – офицер положил на стол пачку сигарет, зажигалку. Встал, потянулся.

– О превратности жизни.

– В смысле?

– В том смысле, что я еле сбежал из Совдепии, а теперь усиленно готовлюсь туда вернуться.

– Боитесь?

– Нет. Какая разница, где подыхать.

– С такими настроениями вас могут не пустить на задание.

– Значит, дольше проживу.

Офицер прикурил, глубоко втянул в себя дым и тугой струёй выпустил его через ноздри. Курков усмехнулся:

– Вы курите прямо как у нас.

– А что я ещё делаю, как у вас?

– Многое. Вот только в вопросах допускаете некоторые ошибки.

– Например.

– Вы спросили, к какой партии я принадлежу. Так там не говорят. У нас бы просто сказали: партийность.

– Учту. Кстати, почему вы решили, что вас отправят назад в совдепию?

– А куда меня ещё могут послать?

– Логично. Хорошо, предположим, вы вернулись в Россию. Что вас там ожидает, в случае ареста?

Русский усмехнулся:

– В лучшем случае – тюрьма. Но этого не будет. Если бы поймали за прошлые дела, то один разговор. А так, я понимаю, меня готовят к диверсионной деятельности, а за это везде «вышка».

– Вы имели в виду расстрел?

– Почему только расстрел. Петля. Удавка в руке сокамерника. Да просто сапогами забьют.

Инструктор затушил окурок:

– В чём-то вы правы. Там, – офицер неопределённо махнул рукой, – всё будет зависеть только от вас. А уж выживать, как я понял, вы умеете. Курков, я с вами работаю три месяца. И сегодня вы впервые, как это у вас говорят, завыли…

– Заскулил.

– Верно. – следователь протянул курево «арестованному». – Неужели есть отличие?

– Воют от отчаяния. Скулят от бессилия.

– Курков, вы и бессилие – понятия несовместимые.

– Сам себе удивляюсь. – подследственный кивнул на стакан и графин с водой, – Позволите?

Обер – лейтенант жестом дал разрешение.

Курков тяжело поднялся, подошёл к столу, налил в стакан воду, выпил и произнёс:

– Будь вы сейчас настоящим следователем, господин обер – лейтенант, лежать бы вам на полу с проломленным черепом.

– Считайте, что прошли ещё один тест. – обер – лейтенант Грейфе прищёлкнул пальцами правой руки, – А вы понравились нашему шефу.

– Которому из них. За последние месяцы меня столько человек рассматривало, что я сам себе стал напоминать обезьяну в зоопарке.

– Вы бывали в зоопарке? Где?

– В Киеве.

– Сейчас нет Киева. И нет зоопарка. А штурмбанфюрер Скорценни есть. Вот ему то вы и понравились……

Встреча со Скорценни состоялась в мае. Через два месяца после того, как его начали обучать диверсионной деятельности.

Куркову и раньше доводилось слышать о любимце фюрера. Герой нации действительно оказался таким, каким его описывали на словах и в газетах: мощным, подтянутым, высоким, с открытым большим лбом, со шрамом на левой щеке, цепким, оценивающим взглядом.

Ценит себя мужик, – Куркову Скорценни понравился. Достойный противник. Штурмбаннфюрер СС, инженер по образованию, а ныне командующий 150 – й танковой бригадой СС, указал ему на стул, напротив себя. Тогда между ними находились большой письменный стол и переводчик.

Скорцени не менее оценивающе окинул взглядом своего собеседника, и, без всякого приветствия начал:

– Я не люблю предателей. И не только Германии. Впрочем, у рейха нет предателей. У него есть только враги. Явные и скрытые. Я не люблю предателей, как явление. Вы меня понимаете? – Курков кивнул в ответ, – Предатель – существо мелкое, обречённое. Мелкое, в своём духовном состоянии, обречённое в физическом. Политов, вы предатель?

Вопрос прозвучал резко и неожиданно.

– Нет, – подследственный не знал, как обращаться к своему собеседнику, и потому решил отвечать коротко и безлико. – Я не предатель.

– Вы постоянно врёте, господин Политов. Сначала утверждали, что являетесь лейтенантом Красной Армии Шевцовым. И перебежали к нам, в страхе перед наказанием НКВД, за невыполненное задание по обеспечению солдат продуктами питания. Так?

Переводчик переводил точно, слово в слово. Курков в ответ промолчал.

– Ещё тогда мы выяснили, что со стороны русских действительно сбежал один человек, а не был заслан к нам людьми НКВД. После, нам понадобилось некоторое время, чтобы выяснить причину вашего побега. Вы ничего не хотите нам сказать? К примеру, за что были осуждены?

Курков сидел, опустив голову.

Скорценни вскинул руку, посмотрел на часы:

– Господин перебежчик, у вас ровно тридцать минут, чтобы поведать нам свою историю. Правдивую историю.

Курков сжал пальцы рук. Ну вот, началось…

– Я – Политов Михаил Самойлович. Командир Красной Армии. Действительно сидел, по политическим соображениям…

Скорценни жестом остановил его речь. Переводчик отреагировал по-своему:

– Штурмбаннфюрер СС, господин Скорценни дал вам тридцать минут, чтобы вы рассказали правдивую историю. Он недоволен тем, что вы нас обманываете.

Курков с недоумением посмотрел на переводчика:

– Почему вы решили, что вас водят за нос?

– Я знаком немного с русским языком, и знаю, что значит «водить за нос». Посмотрите на стол, господин Политов.

Курков снова обернулся к Скорценни и увидел перед ним папку серого цвета с тесёмочками с правого боку. А ведь её не было, – мелькнула мысль.

– Вы удивлены, господин Политов? Это ваше дело. Уголовное дело.

Курков с трудом проглотил ком в горле:

– Откуда это у вас?

– Вы, на втором допросе, сказали, что бывали в Киеве. Это правда, вы там были. Только не уточнили, по какой причине вы там были.

Скорценни развязал тесёмки, и, перед Курковым распахнулась его личная история почти пятилетней давности. Протоколы, фотографии, свидетельские показания…

– Как видите, у нас есть кое-какие материалы, связанные с вашей прошлой жизнью. Теперь, господин Политов, мы готовы вас выслушать.

– Да. – протянул Курков, – Такого я действительно не ожидал. Припёрли, что называется… – играй, Серёга, играй. Пусть думают, что прижали тебя. – Да делать, видно, нечего… Меня зовут Сергеем Ивановичем Шиловым. По национальности украинец. Родился в Полтаве, в тысяча девятьсот десятом. Отца не помню. Погиб в гражданскую. Мать работала в школе. Умерла в двадцать девятом. Воспаление лёгких. Закончил школу. Поступил в институт. Учился два года. Бросил. Понял, не моё. Первая ходка – в тридцать втором.

– Что значит «ходка»? – перебил Скорценни.

– Арест. Дали пять лет. Ещё повезло, судили в июне. А не то загремел бы от «семёрки».

– Говорите точнее, – остановил Куркова переводчик, – господина штурмбаннфюрера интересуют все детали. Почему повезло? Что значит «семёрка»?

– Повезло потому, что посадили на малый срок. Можно я закурю?

Скорценни утвердительно кивнул.

– А «семёркой», – Курков с наслаждением втянул душистый дым, – у нас назвали закон от 7 августа тридцать второго, – и процитировал, – «Об усилении уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». За такую статью можно было и под расстрел пойти.

Переводчик переводил скоро и довольно точно.

– Господин Скорценни спрашивает, за что вас осудили?

– Растрата.

– Большая сумма?

– Тысяча триста рублей.

– Проиграли, потратили на женщин?

– Неправильно вложил, так будет точнее.

– Во что вложили?

– Камешки. Рыжьё. – Курков усмехнулся при виде непонимания на лице обер-лейтенанта. – Простите. Несколько бриллиантов и золото.

– Продолжайте.

– Попался. Посадили. Через год бежал. Подделал документы. Промышлял золотишком.

– Работали на приисках?

– Ещё чего не хватало. Мои прииски находились в ювелирных лавках и в частных коллекциях. За что ещё дважды был судим: в 1934 и 1936. Снова бежал. В тридцать восьмом приехал на Украину. Провернул пару дел. Последнее неудачно. Погорел. Да что я говорю, дело то перед вами лежит. Небось, уже познакомились.

Скорценни утвердительно кивнул головой в конце последней фразы.

– Вот сейчас вы не врёте. – переводчик достал записную книжку, – Это действительно ваше дело. – и он указал на папку, – Подписи, бумага, печати: всё подлинно, и, действительно, заполнено в тридцать восьмом году. Мы проверили. Теперь нас интересуют несколько моментов. Первый: как вы оказались на передовой. На советской передовой.

Курков пожал плечами:

– Пошёл воевать. – что непонятного?

– Против нас?

– А против кого же ещё.

– Но вы вор. Рецидивист.

– Одно другому не помеха. В тылу горячо стало. Нашего брата к стенке ставить начали пачками. А если не к стенке, то в штрафбат. Вот я умишком пораскинул, да и решил, лучше самому правильно определиться, чем тебя власть опеределит. Встретил военного из госпиталя, позаимствовал у него документы. Так и стал Михаилом Самойловичем Политовым, младшим политруком.

– А если бы встретили настоящего Политова?

– Исключено. – Курков хотел было сплюнуть, но передумал, – У него сердце слабым оказалось.

Скорценни понимающе усмехнулся:

– Я просмотрел фотографии, на которых запечатлено, как вы убиваете своих соотечественников. Спокойно, уравновешенно. Неужели не испытывали никаких чувств?

Курков вскинулся:

– А что я должен был испытывать? Там, – бывший зек кивнул головой себе за спину, – я убивал ваших солдат. Вы же не спрашиваете меня об этих чувствах. А мясо оно везде мясо.

– Грубо, однако, точно. На первом допросе вы заявили, что… – переводчик прочитал, – «приходитесь сыном царского генерала, и хотите отомстить за своего отца». Зачем обманывали нас?

– Так вы же сами говорили, терпеть не можете предателей. Или уже поменяли к ним отношение?

Скорценни наклонился к переводчику. Курков смог расслышать немногое, но и того, что он услышал, было достаточно.

– Пауль, – обратился Скорценни к переводчику, – вы позвонили генералу Власову?

– Так точно, господин штурмбаннфюрер. С ним работал генерал Жиленков. Отзывы положительные. Рекомендация: годен к проекту.

– В отличии, от самого Жиленкова, который кроме бумагомарания ничем больше заниматься не может. – Скорцени указал на Куркова пальцем. – Подключайте сына царского генерала к подготовке, и ежедневный доклад о нём. Полный доклад. Как работает, что ест, что пьёт. Как спит, о чём говорит, о чём думает.

– Пожалуй, последнее невыполнимо, господин штурмбаннфюрер. – улыбнулся обер-лейтенант.

– Должно быть выполнимо. То, для чего мы его готовим, требует этих знаний….

Грейфе затушил сигарету:

– Господин Курков, наш шеф снова желает видеть вас. Мы отправляемся в Берлин.

– Когда? – голос Куркова прозвучал устало и безразлично.

– Через два часа. Возьмите с собой всё, что посчитаете нужным. Сюда вы, судя по всему, не вернётесь.

9 июля рейхсканцлер Адольф Гитлер прибыл со своим штабом в Восточную Пруссию. В последний раз он посещал «Вольфшанце» пять месяцев назад. За пройденное время «Волчье логово» заметно преобразилось. Старые блиндажи перекрыли железобетоном толщиной в семь метров, с расчётом, что ни одна бомба не сможет повредить строению. Рядом с ними возвысились новые укрепления, своим мощным видом никак не гармонировавшие с лесистой местностью, однако обнадёживающие своей крепостью.

Первым делом фюрер осмотрел личный блиндаж. Внешние работы по его укреплению завершили три дня назад, однако, внутри пахло побелкой и покраской: рабочие из организации «Тодт» продолжали заниматься внутренней отделкой.

– Очень медленно работают. – пожаловался Гитлер, после осмотра помещения, своему лейб – врачу Теодору Морелю. – Сыро. Тяжело дышать.

– Мой фюрер, – вскинулся Гейнц Ланге, личный камердинер Гитлера, – Вам, как вы и указали, приготовлены гостевые апартаменты. Там суше и теплее.

Гостевые апартаменты представляли собой настоящий лабиринт внутри железобетонного саркофага. От входной двери человек сразу попадал в «шлюз», коридор с бронированными дверьми, и круглосуточно дежурившей личной охраной фюрера. Дальше шёл первый поперечный коридор, в котором располагались жилые помещения: спальни секретарш, адъютантов, самого Гитлера, его врача. Следующий «шлюз» вёл к комнатам адъютантов и ординарцев. От них зигзагообразные ходы уходили к столовой, залу совещаний, библиотеке.

Гитлер без всякого оптимизма осмотрел предложенное помещение: потолок, стены, пол: всё руки неизвестных мастеров отделали деревом, на полу расстелили ковры, всюду горело освещение. И всё-таки, что-то внушало неприятные чувства.

– Вентиляция хорошо работает?

– Да, мой фюрер. – Линге показал на трубы под потолком. – Через кислородные шланги к нам сюда постоянно поступает свежий чистый воздух.

– Кислородные шланги? – Гитлер резво повернулся к адъютанту. – А где находятся баллоны? Надеюсь не за этой стенкой?

– Никак нет, мой фюрер. Они спрятаны в отдельном специальном помещении в пятистах метрах от нас.

Гитлер немного успокоился. Ещё не хватало, чтобы они взорвались вместе с кислородными баллонами.

Линге протёр лоб платком. В последнее время общаться с фюрером становилось всё более и более невыносимо. Подозрительность и мнительностьсть вождя нации приняли просто потрясающие размеры. Он везде видел врагов и предателей. Страхи накладывались на заболевания физического плана, что ещё более угнетало фюрера, и, как результат, его окружение.

Гитлера долго просили перенести ставку в Восточную Пруссию. Первым заговорил про отремонтированный укреплённый центр Адольф Хойзингер, генерал – лейтенант, представитель сухопутных войск в генеральном штабе. Но Гитлер противился. Предчувствия не давали ему покоя. Он не мог объяснить, что с ним происходит, но каждой клеткой своего тщедушнрго тела ощущал: в «Волчье логово» ему ехать не стоит. Он стал придумывать разные предлоги, лишь бы оттянуть поездку на Восточный фронт. Да и Ева Браун, его секретарь и подруга, не хотела отпускать «своего Ади» из «Бергхофена». Как она утверждала, из опасения, будто с фюрером вдруг произойдёт несчастный случай, а она будет находиться вдалеке от него. Однако, фюрера на фронте ждали, а потому, Хойзингеру пришлось подключить к уговорам своего боевого товарища, Рудольфа Шмундта, генерал – лейтенанта, начальника управления сухопутных войск. Наконец, после продолжительных и настойчивых уговоров, Гитлер сдался.

В самолёте Линге опасался, что канцлеру станет плохо. Тот сидел в мягком, кожаном кресле, закутавшись в плед, из которого выглядывала одна голова, и, не отрываясь, смотрел в одну точку в обшивке самолёта. Взгляд обречённого, – отчего то подумал Линге. И вздрогнул. Такие мысли не должны посещать голову члена НСДАП и СС. Фюрер рядом, значит всё в порядке. Самолёт приземлился без проблем. Фюрер, несколько успокоенный спокойным полётом и мягкой посадкой, спустился по трапу, ответил на приветствие встречающих. Только тогда, впервые за день, на лице Гитлера появилось нечто, напоминающее улыбку. Линге потряс вид патрона до глубины души.

Рейхсканцлер прошёл в предоставленную комнату. Камердинер хотел, было, проследовать следом, но Гитлер остановил его:

– Я хочу отдохнуть.

– Но мой фюрер, вас ждут…

– Двадцать минут, Гейнц. Всего, двадцать минут.

Гитлер вошёл внутрь небольшой комнаты, в которой находились постель, с мягким валиком вдоль стены, небольшой походный столик с настольной лампой, два стула, полка для бумаг, кресло. На стенах висели репродукции его любимых картин.

Шаркающей походкой фюрер направился к столику.

На людях Адольф Гитлер изо всех сил старался казаться мужественным арийцем: не волочил ногу, пытался выглядеть волевым, подтянутым. Но, когда он оставался наедине с собой, тело тут же начинало вести себя просто предательски. Левая рука постоянно сотрясалась в нервных конвульсиях. Нога, раненая в первую мировую, отказывалась слушаться. Желудок предательски выдавал себя, испуская газы. По этой причине Гитлер старался употреблять пищу как можно менее калорийную, и в небольших количествах. И, как можно чаще, пребывать в одиночестве.

На столик заботливая рука адьютанта положила любимую книгу рейхсканцлера. ЕГО книгу. В кожаном чёрном переплёте. С тиснением из чистого золота, с выбитыми по центру, опять же, из чистого золота, буквами в готическом шрифте: АДОЛЬФ ГИТЛЕР. МОЯ БОРЬБА.

Основатель третьего рейха дрожащей рукой открыл шедевр, перевернул несколько страниц и прочитал:

«Поздним летом 1920 года наш партийный флаг впервые увидел свет. Он превосходно подходил к нашему молодому движению. Он был нов и молод, как само наше национал – социалистическое движение. Новое, невиданное дотоле, знамя оказало могучее агитационное влияние.

Это был действительно символ! Перед нами не только сочетание всех красок, которые мы так горячо любили в своё время. Перед нами также яркое олицетворение идеалов и стремлений нашего нового движения. Красный цвет олицетворяет социальные идеи, заложенные в нашем движении. Белый цвет – идею национализма. Мотыгообразный крест – миссию борьбы за победу арийцев и вместе с тем за победу творческого труда, который испокон веков был антисемитским и антисемитским и останется.

Спустя два года, когда наши дружины разрослись и охватывали уже много тысяч штурмовиков, возникла необходимость выработать для этой молодой организации ещё один символ победы: специальный штандарт. Проект штандарта я выработал сам, а затем передал его одному, золотых дел мастеру – Гару, для исполнения. С тех пор штандарт тоже принадлежит к числу победоносных символов нашего движения.

Наши собрания в 1920 году стали происходить всё чаще и чаще. В конце концов, мы стали устраивать по два собрания в неделю. Перед нашими плакатами всегда толпилось множество людей. Самые большие залы Мюнхена всегда были переполнены. Десятки тысяч обманутых марксистами рабочих перешли на нашу сторону и тем самым были возвращены в лоно борцов за новое будущее свободное немецкое государство. Теперь в Мюнхене нас знала широкая публика. О нас заговорили. Слово «национал – социалист» было у всех на устах, и все понимали, что это слово означает определённую программу. Систематически росло число наших сторонников и увеличивалось число членов организаций. Зимой 1920 / 21 года мы выступали в Мюнхене уже как сильная партия…».

Гитлер прикрыл глаза. Рука дрожала, нервно поглаживая лощёные страницы книги.

Зима двадцать первого. Гитлер вспомнил, как той зимой, в январе, он предстал перед судом, на котором его обвинили в срыве выступления Отто Баллерштедта, лидера движения за отсоединение Баварии и создания самостоятельного государства. В те дни, в газетах Гитлера назвали молодым и ловким врагом. Нет, тогда, кажется, сказали не так… Гитлер напряг память и вспомнил: «…молодой, но ловкий враг, несмотря на его раннюю помолвку с дочерью восточного еврея, выходца из Галиции». Подлецы! Как быстро эти крючкотворы тогда раскопали про помолвку. Впрочем, им наверняка помог сам Баллерштедт.

Всё началось в девятнадцатом году. В далёком, но таком восхитительном, девятнадцатом году. Первые выступления в пивных, в составе Немецкой рабочей партии, впрочем, ещё не партии, в полном понимании этого слова, а скорее союза. Выступления против Баллерштедта и его идеи отделения Баварии от империи. Золотые дни. Осенью двадцатого в газете «Мюнхнер нойестен нахрихтен» он оттачивал своё перо в словесной дуэли. Одну из первых своих статей Гитлер помнил почти дословно: «Дунайская конфедерация означает зависимость Баварии от чешского и французского угля. Этого нельзя допустить никогда. Такая конфидерация ни в коем случае не должна состояться! Лучше Великая Германия под большевиками, чем зависящая от французов и чехов Южная Германия!». Затем первое столкновение, драка.

Потом трёхдневные слушания в Мюнхенском суде по поводу жалобы в нарушении достоинства Баллерштадта. На том суде Гитлер выступил с почти трёхчасовой речью, в которой развернул программу национал – социалистической партии. Теперь действительно партии. Его слушали. Им восхищались. О нём писали. Какое прекрасное начало…

Гитлер захлопнул книгу. Слова, слова… Кулак, вот самый верный аргумент. В двадцатом с Баллерштадтом дискутировали, а в тридцать четвёртом расстреляли.

Господи, почему так тяжело на душе? Почему Ева не хотела, чтобы он ехал сюда?

Гитлер присел на кровать. Всё складывается не так, как того хотелось бы. Обречённость. Это слово неотвязно следовало за ним по пятам. Оно преследовало его. Оно не давало ему спать по ночам. Оно сковывало всё его существо. Оно медленно, но верно убивало в нём лидера. Впервые обречённость он почувствовал месяц назад.

6 июня, рано утром Линге разбудил фюрера, сообщив о том, что его срочно просит к телефону Йодль. Сообщение потрясло, несмотря на то, что все последние дни ожидания были связаны с этой новостью. Доклады Риббентропа, Гиммлера и Йодля строились вокруг одной темы. Англо – американцы начали вторжение во Францию. Через полчаса Кейтль и Йодль прибыли в «Бергхоф» для доклада. Гитлер успел взять себя в руки и настроиться на рабочий лад.

– Мой фюрер, – начал йодль, разложив на мраморном столе карту Атлантического побережья с нанесёнными на ней военными и населёнными пунктами. – К югу от Гавра десантные суда высадили войска. – докладчик провёл тоненькой указкой по карте, – Вот здесь. Их атаки во многих местах отбиты. Однако, в тылу наших войск сброшены парашютисты. На данный момент определить, где находится центр тяжести десанта пока трудно. Но, с полной уверенностью, можно сказать, оперативная внезапность противнику не удалась. Десант высажен там, где он нами и ожидался.

Гитлер окинул карту взглядом, выпрямился и взволнованно произнёс:

– Господа. Я рад, что англо – американцы решились, наконец, высадиться во Франции и именно там, где мы их ожидали. Посмотрим, что будет дальше.

В последующие дни Гитлер не придавал особого значения событиям во Франции. И не потому, что всё его внимание сосредоточилось на Восточном фронте, в связи с боями, развернувшимися на участке группы армий «Центр». Он ждал, что, вступив в войну, и, потерпев первые поражения, американцы предпримут попытки для ведения переговоров. Прошёл месяц. Но никто никакой инициативы не предпринимал. А после 25 июня, когда Хойзингер на очередном совещании доложил, что русские прорвали фронт и глубоко продвинулись на северо-запад, к югу от Витебска, и что они начали интенсивные атаки по всему фронту группы армий «Центр», а в некоторых местах опрокинули фронт, Гитлер понял: на переговоры с ним, по крайней мере, в данных условиях, вряд ли кто согласится. С того времени рейхсканцлер впал в полную апатию. Главнокомандующий стал избегать встреч с генералами. Всё больше проводил времени с Евой и Геббельсом. И всё чаще и чаще от него слышалось слово: «Измена!».

В дверь постучали.

Гитлер с трудом поднял голову. На пороге стоял Линге.

– Мой фюрер! Простите за беспокойство. Вас ждут в столовой. Двадцать минут прошло.

– Да, Гейнц. Спасибо. Я иду. Иду.

Старков заглянул в кабинет и, увидев Кима, кивнул ему:

– Через пять минут у меня. Со всеми соображениями.

Ким устало мотнул головой, прогоняя усталость, и принялся убирать документы в сейф.

Ровно через пять минут Старков наливал ему чай и одновременно выговаривал:

– Посмотри на себя. Скелет в гимнастёрке. Что сегодня ел?

– Не помню.

– То-то, и оно, что не помнишь. – Старков поставил чашку перед подчинённым, рядом с ней разложил настоящее богатство: хлеб, сало. – Ешь. В ближайшее время ты мне нужен здоровым, и полным энергии.

Кима долго уговаривать не пришлось.

Старков раскинул на столе бумаги, фотографии, сдвинув все другие документы в сторону.

– Итак, товарищ Рыбак, рассказывай, что у нас имеется на данный момент.

– Немного, Глеб Иванович.

– Не торопись, прожуй.

– Спасибо. – Ким вытер губы платком. Интеллегент, твою мать, – подумал Старков. Ким, тем временем, продолжил, – Последние двое суток пытаюсь проанализировать ситуацию, но что-то концы с концами не сходятся.

– Детально.

– Имеются сообщения их трёх источников о заговоре против Гитлера. И о том, что его хотят ликвидировать.

– О ликвидации говорят все три источника?

– Нет. Только «Вернер».

– «Вернер» стоит десяти источников. – Старков разложил фотографии в удобном для себя порядке. – Нам бы ещё пару таких «Вернеров» на разных уровнях… Так что тебя смущает, товарищ Рыбак? Гитлера хотят убить? Ничего плохого в этом не вижу. Давно пора. Всё прогрессивное человечество мечтает избавиться от неудавшегося художника и тирана.

Ким покачал головой:

– Так-то оно так, но… – Ким провёл рукой по волосам. – Тишина, вот что меня смущает, Глеб Иванович. Полная тишина.

– А, по конкретней?

В последнее время Старков занимался подготовкой группы на Краков, и потому несколько отошёл от дела «Вернера», поручив контроль над ним капитану госбезопастности Рыбаку.

– А вот послушайте. – Ким имел глупую привычку, скрестив руки на груди, раскачиваться во время беседы. Впрочем, на Старкова подобные телодвижения никак не действовали. – Нам известно, что группа представителей вермахта собирается ликвидировать главу государства. Так? Так. Но нам неизветно, что дальше? Кто будет поставлен на место Гитлера? Все три источника молчат. Самое любопытное. Инициаторы заговора, названные в радиосообщениях, находятся вдали от цели. То есть, на определённом удалении от Берлина. Практически все в прифронтовых зонах. Вопрос, как они могут влиять на события в столице рейха?

– Покушение на Гитлера – не только, а точнее, не столько Берлин, сколько фронты. – аргументировал Старков. – Именно там будет решаться будущее Германии.

– Не согласен. – Ким отрицательно покачал головой, – Дисциплина у немца в крови. Как сверху укажут, так жить и будет. Так что, генералы на фронтах в любом случае будут исполнять директивы из Берлина. Тогда, встаёт вопрос: чьи директивы? Нам до сих пор перечисляли имена только тех генералов, которые, по данным фронтовой разведки, практически не покидали своих позиций. Имются в виду, те, кто служит на Восточном фронте. К сожалению, о командовании, что находится на позициях во Франции, нам ничего не известно.

Старков прокашлялся, прикрывая рот платком.

– С другими отделами связывался?

– Да. Пусто. Во-вторых, меня настораживает, то, что никто из адресатов не говорит о позиции СС в данном вопросе. Либо Гиммлер знает о готовящемся покушении и молчит, выжидая его результатов. Либо он один из инициаторов покушения. О чём не знают наши информаторы. Как он поведёт себя, в случае удачного исхода? Встанет на сторону генералов, или постарается задушить восстание? – Ким допил чай и долил кипятку, – И самое главное – цель покушения. Заменить одну фигуру другой, чтобы продолжить войну? Не вижу смысла. Вести переговоры о мире? С кем? С нами? Вполне возможно, если у руля встанет человек из генералитета. При условии, полной капитуляции. Только для того, чтобы сохранить миллионы жизней. Возвращаемся к прежней загадке: почему молчит СС? Вопрос: даст ли Гиммлер вести переговоры на данных условиях? Ответ отрицательный. Помешает переговорам? Ответ положительный. Это при условии, что Гиммлер не является инициатором заговора. А если он организатор? Вывод напрашивается сам собой: они должны выйти на наших союзников. В противном случае, вся эта возня с ликвидацией Гитлера никому не нужна. Вот такие мои соображения.

Старков, немного повернувшись в сторону, бросил взгляд на платок. Крови видно на нём не было. Слава богу, лето на дворе.

– Не густо.

– К тому же, учтите, все наши корреспонденты, в том числе и «Вернер», не могут дать полной картины. А «Вернер», как вы помните, имеет контакты со штабом Верховного главнокомандующего, то есть Гитлера.

– В таком случае, следует усилить резидентуру в Швеции, Иране и Турции. Первая информация, которая проявится, может поступить только оттуда. Особенно нужно усилить слежку за Папеном. Он в Турции развил потрясающую деятельность. Вот к нему, скорее всего, и придёт первая информация. А мы – тут как тут.

– Согласен. Но, знаете, Глеб Иванович, у меня такое ощущение, что нас водят за нос. А ещё, что мы сидим на пороховой бочке, в ожидании, кто же подожжёт бикфордов шнур?

Ким работал в «первом отделе», внешняя разведка, пять лет. Старков сам привёл его в «немецкое отделение» управления из одной столичной газеты, где тот работал журналистом – международником. Умный, грамотный, владеющий тремя языками, аналитик, что называется, от Бога. При этом, невзрачной внешности, не запоминающийся. Невысокого роста, с большими залысинами на лбу, с мелкой сеточкой морщин возле глаз от постоянного прищуривания, крупным носом, как говорят в народе, «картошкой», на котором удобно разместились очки в роговой оправе, и, при столь непривлекательной и незапоминающейся внешности, с красивыми руками с длинными пальцами. Из-за пальцев ему и прозвище дали в управлении: Пианист. Глеб Иванович усмехнулся. Знали бы окружающие, сколько силы и умения скрывается в сутулой, невзрачной фигуре капитана. Полгода усиленных тренировок сделали из бывшего журналиста прекрасного диверсанта. Старков снова зашёлся в кашле.

– Лечиться вам нужно, Глеб Иванович.

– На том свете меня вылечат. А теперь выкладывай новую стопку соображений. По глазам вижу, вертится у тебя что-то в голове.

– Есть одна мысль.

– Какая?

– Водит нас «Вернер» за нос.

– Ты что… – Старков даже привстал со стула, – «Вернер» – самая большая находка в этой мясорубке. Всё, о чём он сообщал, полностью совпадало. Понимаешь, полностью. На все сто процентов. Что называется в «десяточку». Работу «Вернера» САМ контролирует. – Старков указал пальцем в потолок. – Я и Фитин ему постоянно отчитываемся о его работе. Так что думай, прежде чем делать скоропалительные выводы.

– Глеб Иванович, – Ким тоже встал, – я вас прекрасно понимаю, но факты вещь упрямая. Посмотрите сами. «Вернер» нам давал и сейчас даёт точную информацию о дислокации войск, о передвижении частей. О том, что говорят в штабе Гитлера и его окружения. Оперирует точными цифрами, которые можно получить только из первых рук. Он нам даёт тот материал, который не смог дать ни один корреспондент. И вдруг неуверенность там, где её по идее быть не должно. – Ким старался, как можно убедительнее донести до начальства свои умозаключения, – О заговоре говорят в очень больших кругах: в штабах, в среде журналистов, среди промышленников. Сами посмотрите сообщения. – Ким указал на стол. – А «Вернер», открывающий двери на самом высоком уровне, не в состоянии дать полную информацию? Не верю. Мой вывод такой: либо «Вернер» сам является одним из инициаторов заговора, либо он хочет воспользоваться его результатами в свою пользу.

– По-твоему, выходит, он поддерживает связь с нашими союзниками? Ведёт двойную игру?

Ким развёл руками:

– Выходит так.

– Двойная игра. – Старков подошёл к окну. В серых сумерках Москва напоминала мёртвый город: редкие прохожие, патрули, ни одного огонька. Привычная обстановка. – Интересно, как мы будем привыкать к мирной жизни? – неожиданно произнёс Старков.

– Что, Глеб Иванович?

– Говорю, мы настолько привыкли к военным условиям, что сейчас невозможно представить, как можно жить иначе.

– Вы это к чему?

Глеб Иванович резко повернулся в сторону Кима:

– А к тому, что если мы сегодня передадим твои выводы Фитину, то завтра я, да и ты тоже, не будем видеть вида из этого окна.

– Неужели Павел Николаевич не поймёт?

– Фитин то поймёт. – Старков сделал паузу, – САМ не поймёт. Да, рыбачек, задал ты мне задачу. Ну, Фитину то твои размышления я передам… А вот что будет дальше?

– Глеб Иванович, так ведь и заговор может не состояться. У них гестапо тоже не спит.

– А Гиммлер кто? Не гестапо? То-то и оно.

Ким подошёл вплотную к своему руководителю.

– Есть ещё один момент, Глеб Иванович.

– Какой?

– Шилов.

Старков расстегнул ворот гимнастёрки:

– Пожалуй, я тоже попью чай. Да, брат, задал ты мне сегодня вопросы – загадки. Лучше бы я не отлучался в эти дни. Выкладывай, что у тебя ещё, добивай старика.

– Шилова вызывал «Берта». «Берта» погиб в конце апреля. Как сообщил «Вернер», в результате авианалёта.

– Помню. На склероз не жалуюсь. Шилов, в таком случае, должен связаться с «Вернером». По паролю «Берты».

– Верно. А помните, в качестве кого «Берта» просил прислать человека?

– Стрелок, знающий взрывное дело. Одним словом…

– Диверсант. – закончил за начальника Ким.

Старков задумался. Капитан прекрасно понимал своего руководителя. Но факты…

– Одно дело, если его хотят использовать для работы. В том числе, и покушении на Гитлера. – Ким ужасно хотел курить, но при старике он подобного себе позволить не мог. – А если для отвода глаз? На тот случай, если покушение провалится, а «Вернер» его инициатор?

– Прикрыть свою задницу?

– Грубо, но точно.

– Тогда получается, нас использовали. – Старков долго молчал. То, что сообщил Ким, очень не понравилось старику. – Вот что, капитан. Пока о своих умозаключениях молчи. Время покажет, прав ты был, или нет. А такую информацию и Фитин наверх не подаст. Ай да «Вернер»…

Вальтер Шелленберг просматривал документы в своём кабинете на Беркаерштрассе, 32. В бывшем доме престарелых еврейской общины Берлина, располагалось несколько отделов и рефератов VI управления РСХА. Адъютанту шеф приказал в ближайшие два часа никого к себе не впускать. Шелленбергу нужно было сосредоточиться.

Самый молодой генерал в рейхе своим внещним видом мало походил на руководителя спецслужб. Тридцати четырёх лет, чуть выше среднего роста, довольно привлекательной внешности: правильные черты лица, зачёсанные назад волосы, обаятельная улыбка. Шелленберг больше напоминал владельца магазина, в каком нибудь престижном районе Берлина, к примеру, на Тауэнштрассе, нежели военного. К тому же, и он сам пытался всеми силами соответствовать однажды выбранному типажу интеллегента и дворянина. Не было ни одного человека, кто мог бы рассказать, о том, что был свидетелем, как патрон нецензурно высказывался, или бранился. Бригаденфюрер прекрасно помнил, имя каждого из его сослуживцев, их жён, детей, даты рождения. На Рождество и партийные праздники все, без исключения, сотрудники получали от него поздравительные открытки. И, тем не менее, в управлении его недолюбливали.

Свою карьеру сотрудника СД Шелленберг начал с работы в центральной информационной картотеке. Так бы он там и просидел, если бы в 1938 году ему не подвернулся шанс выслужиться перед Генрихом Гиммлером во время поездки в Вену. До сих пор не понятно, чем покорил сердце главы СС бумаготворец – малокосос, но с тех пор Шелленберг стал получать от своего патрона всё более и более ответственные задания. С сентября тридцать девятого Шелленберг уже служил в отделе VIE, IV управления РСХА (Служба безопасности / СД – Восточная Европа), сначала инспектором, а, через непродолжительное время, и его руководителем. В том же тридцать девятом году Шелленберг подготовил операцию по дезинформации англо – голландской разведки, за что и был награждён Железным крестом I степени. После неудачного покушения на бывшего соратника фюрера Отто Штрассера, Шелленберг переключился на работу с западным сектором. Подготовка диверсантов в Британию, попытка вывоза высокопоставленных иностранцев из Португалии в Германию. Но, пожалуй, самым большим достижением карьеры Вальтера Шелленберга стала ликвидация в феврале 1944 года абвера (военной разведки), и передача всех полномочий VI управлению РСХА, то есть его ведомству. Теперь он один держал в своих холёных руках всю разведку рейха.

На большом столе, полной копии стола Гиммлера, бригаденфюрер разложил документы в порядке очерёдности их поступления. Итак, первый из них датировался февралём сорок четвёртого.

«Х-11 Вагнеру.

12 февраля мэр города Штутгарта Карл Штрелин встретился с фельдмаршалом Роммелем, своим боевым товарищем со времён прошлой войны. Он сообщил фельдмаршалу о плане, разработанном некими высокопоставленными офицерами. Фамилии не известны. (источник информации не смог / отказался / их назвать). Во время беседы говорилось о том, что теми высокопоставленными офицерами предполагается взять фюрера под арест и принудить его объявить о своей отставке по радио. Самому Роммелю было предложено войти в состав нового правительства. В ответе фельдмаршал согласился со своими обязательствами помочь Германии, и пообещал продолжать оказывать давление на фюрера, с тем, чтобы тот смог осознать всю безнадежность, которая сложилась на фронтах. Но, от предлагаемого поста фельдмаршал отказался.

Записано со слов капитана Вирмера Йозефа, адъютанта фельдмаршала Роммеля.

«Х-11 Вагнеру

15 мая фельдмаршал Роммель встретился с военным губернатором Франции генералом Карлом Генрихом фон Штюльпнагелем. Встреча состоялась в пригороде Парижа. В чём состояла причина встречи неизвестно.

Записано со слов капитана Вирмера Йозефа, адъютанта фельдмаршала Роммеля.

«L-46 Бруно

УСС (Управление стратегических служб) США в июне получило информацию о настроениях в «Брейкерс», германской военной оппозиции. В частности сообщено, что немецкие генералы намерены открыть фронт на западе перед англо – американцами, и считают, что, чем быстрее они это сделают, тем будет лучше. Новые успехи советских войск заставляют их ускорить осуществление задуманного плана. Однако, среди «верхушечной оппозиции» имеются лица, которые начинают задумываться о том, стоит ли ориентироваться только на Запад. Россия, по их мнению, становится грозной силой в Европе. Они предлагают искать сближения с русскими».

«Х-11 Вагнер

9 июля фельдмаршала Роммеля посетил адъютант губернатора Франции, генерала Карла Генриха фон Штюльпнагеля, подполковник Цезарь фон Хофакер. В беседе оговаривалось, что если фюрер откажется взять на себя инициативу прекращения боевых действий на фронте с англо – американцами, то его следует к этому принудить. Командующий экспедиционным корпусом отверг данное предложение. В свою очередь фельдмаршал вызвался попросить у фюрера разрешения обратиться с мирными инициативами к британскому фельдмаршалу Бернарду Монтгомери. По его словам, следует убедить британцев объединить свои усилия с Германией в борьбе против Советского Союза.

Записано со слов капитана Вирмера Йозефа, адъютанта фельдмаршала Роммеля.

Последним лежал документ, почти полностью совпадавший по содержанию с тем сообщением, которое недавно получил глава СС.

Шелленберг задумчиво вынул из пачки «Кэмэла» сигарету, некоторое время помял её в пальцах, вернул на место.

Вывод напрашивался сам собой: фельдмаршал Роммель вёл свою сольную партию в новой игре. Те, из числа высшего руководящего состава вермахта, кто вступал с ним в контакт, не знали, что он вот уже как несколько месяцев ведёт тайные переговоры через своих людей с противоположной стороной. Но не с британцами, а с американцами. Это, во-первых. Во-вторых. Да, Роммель дважды встречался с фюрером, но обе встречи носили специфически военный характер. И, наконец, в третьих. Судя по всему, янки ждут от фельдмаршала не слов, а конкретных действий, которые тот им обещает. Роммель, в свою очередь, находится в ожидании движения от немецкого генералитета. Встаёт вопрос: а когда же собирается начать действовать генералитет?

Щелленберг протянул руку к телефону, накрутил номер:

– Карл? Не узнал, не узнал тебя. Как Эльза? Больна? Чем? Почему сразу не позвонил мне? Звонил? Да, действительно, меня не было. Но что-то придумаем. В самое ближайшее время. Карл, ты ещё служишь в своём издательстве? – Шелленберг прекрасно знал, что Карл Штольц по-прежнему работает журналистом в газете «Фелькишер беобахтер», центральном печатном органе НСДАП, подконтрольным министру пропаганды Геббельсу. – Вот и прекрасно. Мне нужно кое-что уточнить. Так что, каковы твои виды на сегодняшний вечер?

Самолёт попал в зону турбулентности, его основательно начало трясти. Курков проснулся, осмотрелся по сторонам. Темнота, бесформенные фигуры на лавках вдоль борта. На полу ящики, под потолком тускло горит матовый фонарь.

– Спите, солдат. – послышался голос обер – лейтенанта Грейфе. – Я думаю, у нас появилась одна из последних возможностей выспаться.

Курков попытался рассмотреть циферблат часов:

– Сколько ещё лететь?

– Сорок минут. Отдыхайте.

Курков накинул на себя суконное одеяло, предоставленное ему экипажем самолёта. Сон пропал.

Интересно, что сейчас происходит на родине?

Удивительная штука – жизнь. Авторитетный вор – агент НКГБ. Пять лет назад сказал бы кто, в морду плюнул.

А ведь если бы в сорок втором Спиридонов, следователь, что вёл дело Шилова, не узнал его, там, в блиндаже, на передовой, то кто знает, как бы всё сложилось дальше. Но узнал…

Сразу после ареста, Сергей ожидал, что его расстреляют на месте, без суда и следствия. Либо прямым ходом отправят в дисбат. Но всё вывернулось с ног на голову. Вместо приговора и его выполнения, посадили в самолёт и, через три часа он прибыл в столицу. Лубянка. Камера. И разговоры. Прямо как у фрицев. Кто? Когда? Сколько? Владеешь ли языками?

Языками он владел. Немецким – в совершенстве. Была такая тяга к учёбе. Откуда – Бог его знает. Да и практика вышла сама собой неплохая. Сожительница – преподаватель немецкого в институте. Всё просила взять её в жёны. Французским занимался самостоятельно. Как говорится, для души. Правда, в последнее время второй стал забывать.

Там, на Лубянке, его прикрепили к Старкову и Киму. В основном с ним работал Ким. Именно он принёс сообщение о том, что младшую сестру Шилова угнали в Германию. Последнего, родного человека, оставшегося на этой проклятой земле.

– Я не знаю, что тебе там придётся выполнять. – признался Ким перед началом задания. Тогда они провели два дня в Подмосковье, под охраной, но всё равно на свободе. Именно там Сергей и получил основные инструкции. – Нам приказали подготовить тебя для неизвестной деятельности. Для нас – непривычной. По идее, тобой должны заниматься другие инструкторы. Но, приказы не обсуждаются, а выполняются. Три месяца мы были рядом. Как говорится, плечом к плечу. Одно могу сказать, хороший ты мужик, Серёга. И так думаю не только я. А, что с пути сошёл когда-то… Так мы все не без греха. Когда будешь там, зла ни на кого не держи. Ни на нас, ни на них. Иначе сгоришь. И никакой самодеятельности. Только выполнять приказы человека, к кому ты поступишь в распоряжение…

Деревянная полка давила на рёбра, но Курков старался неудобства не замечать. Вспомнился старик, как он окрестил Глеба Ивановича.

Перед тем, как отправить Шилова на фронт, Старков дал последнюю, подробную инструкцию:

– На передовой пробудешь недели три. Присмотрись что к чему. Припишут к разведчикам. К концу месяца пришлём в часть твоего сокамерника по Саратовскому «сизо» Зеленкова Геннадия Александровича.

– «Зелёнку»?

– Его самого. Кстати, почему ты его тогда избил?

– Это к делу, или из любопытства?

– Лично для меня.

– Буреть начал не по чину.

Старков усмехнулся:

– Логично. Итак, Зеленков тебя опознает. Естественно, начнут проверять. Вот в тот момент тебе и нужно будет уйти к немцам.

– А не слишком сложно? Может, просто перебежать?

– Да нет, Сергей Иванович. Фриц – он не дурак. Проверку обязательно устроит. И, поверь мне, сумеет узнать, что в части происходило. Как не прискорбно признать. Немцам рассказывай о себе всё. Но не сразу. Выдай себя за струсившего командира Красной Армии, за сына репрессированного генерала. Будут мять бока, терпи. Матерись и терпи. А вот когда их проверка выведет тебя на чистую воду и покажет, что ты «зек», вот только тогда сделай вид, будто сломался. Сдавайся с умом. Дави на подставные судимости, на то, что тебя советская власть незаконно арестовывала. Мол, посадили по политическим мотивам. Прижмут личным делом по последнему ограблению, слоиайся вторично. Сделай вид, будто хотел скрыть уголовную сторону своей жизни. Мол, кто уголовнику поверит? После дашь согласие на сотрудничество.

– А если у них дела нет?

– Есть, Сергей Иванович. Есть. – убедительно ответил Глеб Иванович. – Они когда Тетерев взяли, где тебя судили за старика – ювелира, которого вы с подельником убили…

– Вот только не надо обобщать. – перебил тогда Старкова Шилов. – Перо деду вставил Ноздря. Сука, по «мокрому» нас протащил. Земля ему пухом.

– Так вот, – продолжил Старков, – немцы весь архив областного суда вывезли в Германию. Так что, дело лежит теперь где-то в Берлине. После проверки тебя перешлют в лагерь, где пройдёшь обработку власовцами. Теперь запоминай. Тебе нужно попасть к Жиленкову Алексею Николаевичу. Вот его фото.

Перед Шиловым лёг снимок, на котором был запечатлён улыбающийся полный мужчина лет тридцати – тридцати пяти, в белой косоворотке.

– Снимок сделан летом сорокового года, когда Жиленков работал секретарём райкома партии. Сейчас он, конечно, изменился, но, думаю, ты его узнаешь. Так вот, Жиленков сотрудничает с германской разведкой. Точнее, подбирает для неё кадры из наших военнопленных. Нас он интересует, как выход на обер-лейтенанта Грейфе, и его руководителя майора Крауса, руководителя «Особой команды». Хотя, и не они основная цель. Твоя задача: центр подготовки диверсантов, который находится под Берлином, и которым руководит Отто Скорцени. Фотоснимком, к сожалению, не располагаем. Так что, заочного знакомства не состоится. Только личное. Будут предлагать другие условия, отказывайся. Играй. Не поддавайся на провокации. Твоя цель – через Жиленкова к Краусу. А от них – Берлин. Кстати, ты верующий?

Шилов повёл плечами:

– В детстве крестили. А так, атеист.

– Так вот, временно станешь католиком. В Берлине, точнее в его пригороде, есть костёл Святого Иосифа. Когда сможешь самостоятельно передвигаться по городу, посетишь его, оставишь записку вот такого содержания.

Старков написал на листе бумаги: «Молюсь за упокой отца моего и его сестры Берты».

– Положишь перед иконой Плачущей Магдалины. После выйдешь из костёла и прогуляешься по парку, что возле пруда. Посидишь на скамейке. Если всё будет в порядке, к тебе подойдут. Беседу начнёт подошедший. Кроме него ни с кем в контакт не вступай. В первой фразе должно прозвучать слово «Берта» – условный сигнал, что к тебе подошёл наш человек. Заметишь за собой слежку, немедленно покинь парк.

– Понятно. Что я должен буду выполнять?

Старков тяжело вздохнул.

– Каждый раз, когда готовлю людей к работе в тылу врага, всегда спрашиваю себя: а что он там будет делать? И не могу ответить на этот вопрос. Каждый действует по обстановке. Знаю одно: тот человек, кто тебя встретит, просил, чтобы мы прислали ему подрывника.

– Дела. – покачал головой Шилов. – А вы не боитесь, что я переметнусь на сторону гитлеровцев? Как – никак, вор.

– Ты словами не балуйся. – Старков закашлялся, промокнул рот платком, который тут же окрасился кровью. – Я тебе не красна девица. Боюсь – не боюсь. Ты два года на фронте немца бил. Под чужим именем, но бил. И из окружения вышел. Захотел бы, давно остался.

– Лёгкие где потеряли? – кивнул на платок Шилов.

– Сначала гражданская. Потом белофины.

– Понятно.

– А раз понятно, работай дальше. Детальный инструктаж проведёт Ким. И вот что, Сергей Иванович, прислушайся хорошенько к тому, что он тебе будет говорить. Наш капитан парень толковый…

Самолёт тряхнуло. Курков приподнялся и выглянул в квадратный иллюминатор. За бортом стояла сплошная чернота. Ни звёздочки. Всё скрывали тучи.

Снова завернувшись в одеяло, Шилов – Курков попытался заснуть. Ничего не выходило. То ли мешал храп обер – лейтенанта на соседней скамье, то ли мысли, будоражащие его…..

Ким, в те последние дни перед отъездом на передовую, на спец. даче, тоже дал ему последние наставления.

– Когда окажешься в Берлине, не торопись. Жди. Они должны в тебя поверить так, чтобы ты мог спокойно ходить по городу. Без сопровождения. Если, после посещения собора, к тебе никто не подойдёт, придёшь ещё раз через две недели.

– А вдруг не отпустят?

– Придётся поработать головой. Придумай что-нибудь. Но в церкви тебе нужно объявиться обязательно. Ты у нас, вроде, как посылка «до востребования». Дальше действуй по обстановке.

– Знаю. Старков говорил.

– А он говорил, как будут проверять? – Ким внимательно посмотрел в глаза собеседника. – И проверку ты должен пройти на «отлично».

– Пройдём. – Шилов не отвёл глаз. После чего хлопнул Кима по плечу, – Да не беспокойся ты. Я всё понял.

– Да нет, брат, ничего ты не понял. Они ведь вербуют по-своему. – Шилов заметил, что Ким как-то странно обмяк.

– Точнее?

– Заставляют расстреливать людей. Наших, таких же, как ты и я, простых советских людей. Может, перед тобой будут стоять красноармейцы. Даже из твоего батальона. А может, старик из соседнего села. Так то вот.

Шилов облизнул пересохшие губы.

– И фоторгафируют. В личное дело.

– Кровью повязывают. – Сергей выматерился. – А если я не смогу стрелять в своих?

– Должен. – теперь капитан ответил на взгляд собеседника своими близорукими глазами, и тот неожиданно почувствовал, что готов немедленно схватить за шею стоящего напротив сопляка, и со всей силы сдавить его горло, так, чтобы там, внутри, что-то хруснуло. А потом хоть в тюрьму. Ким закрыл глаза, как бы подставляясь, и закончил мысль, – Есть такой приказ. Так что будь готов ко всему.

– Ты на что меня толкаешь? – голос прозвучал хрипло, отстранённо.

Рыбак долго молчал, наконец, произнёс:

– У тебя задание. Его нужно выполнить. Будут приказывать стрелять – стреляй. Долго не думай.

– Ну, вы и суки… – Шилов сжал кулаки, – Ты знаешь, что мне потом за это будет?

– Знаю. – сорвался Ким, – Только другого пути к ним попасть у нас нет. Понимаешь? Всех, кто не прошёл такую проверку, отправили в концлагеря. Или поставили к стенке, вместе с теми, кого они отказались расстреливать. А ты нужен в Берлине. Понимаешь, в Берлине, а не в лагере!

– Меня же потом, после победы, за подобные дела к «вышке» приговорят. – Шилов быстро осмотерлся: не дай Бог, кто слышит их разговор.

Ким несколько успокоился:

– Вот я к чему и веду, Серёга. Действуй по обстоятельствам. Старков постарается тебя прикрыть, но сам знаешь, сегодня на коне, а завтра в говне. Служба наша такая. Если мы выживем, то считай, тебе повезло. Будет, кому вступиться. Однако, особо на рассчитывай: сам знаешь, старик болен. Остаюсь только я и Фитин. Если что-то произойдёт с нами, то совет могу дать только один: беги, куда глаза глядят.

Шилов усмехнулся:

– С такими советами за линию фронта не отправляют.

– А если я тебе буду врать, станет легче? Ты не дурак, и так всё понимаешь.

Они замолчали. Шилов упал на спину, посмотрел в небо. Ким присел рядом, на траву. Со стороны кухни донёсся запах пшёной каши. Скоро по времени должен был состояться обед.

– А если тот, к которому вы меня посылаете, – неожиданно спросил Шилов, – хочет сделать провокацию против нас, моими силами? Ведь вы же, насколько я понял, не знаете, что он задумал?

– Вряд ли. – отозвался Рыбак, однако, уверенности в голосе Кима Шилов не расслышал. – Человек, вроде, проверенный. Ни разу нас не подводил. А, если действительно у него на уме нечто собразилось, так на то у тебя своя голова на плечах. Думаю, разберёшься, что к чему.

Шилов перевернулся на бок, лицом к капитану:

– Там Наташка, сестрёнка. Ты же сам говорил. Где она? В каком селе, или городе?

– Понятия не имею. Только, Серёга, в Германии сёл нет. У них фермы. И искать её сейчас не советую. Война закончится, тогда и займёшься поисками. Иначе, и себя угробишь, и её не спасёшь.

– А если её сейчас мордуют? А я рядом, и не помогу?

– А ты вспоминай, о тех, кого расстрелял. Я не бью тебя по больному месту. Просто помни: они отдали свои жизни для того, чтобы ты смог выполнить задание. Начнёшь искать сестру, можешь всё провалить. Тогда их смерть будет неоправданна. Вот так, Серёга.

Ким на некоторое время замолчал, но, наблюдая состояние Шилова, произнёс:

– Главное, чтобы она осталась в живых. А там Бог даст, разберёмся…

Дверь кабины пилота распахнулась:

– Господин обер – лейтенант, Берлин.

Грейфе откинул одеяло, потянулся, и радостно произнёс:

– Господин русский, у вас начинается новая жизнь.

Курков снова выглянул в иллюминатор. Внизу, под ним, в первых солнечных лучах, раскинулись кварталы знаменитого города.

– А какое сегодня число? – Шилов повернулся к обер – лейтенанту.

– Что? – не расслышал из-за рёва моторов Грейфе.

– День какой сегодня?

– Тринадцатое июля. А что?

Шилов прокричал в ответ:

– Неплохое число для начала новой жизни.

– Господин группенфюрер, вот список тех, кто прибыл в Берлин за последние сутки.

Адъютант протянул шефу гестапо Генриху Мюллеру несколько листов бумаги, испещрённых мелким печатным шрифтом.

– И что мне с ними делать?

Адъютант раскрыл, было, рот, но тут же его закрыл и развёл руками.

Кретин, мысленно оскорбил подчинённого шеф гестапо.

– Здесь всё, или только отобранная информация?

– Всё, господин группенфюрер.

– Так что, – не сдержался, таки, Мюллер, – прикажете мне их самому перебирать?

– Нет, господин группенфюрер, просто я решил, что вам…

– Гюнтер, – взгляд поверх очков не предвещал ничего хорошего, – я, и только я, буду в этом кабинете, в этом доме, в этом городе решать, что и кому делать. Вы меня поняли?

– Да, господин группенфюрер! – подчинённый, неожиданно, не по уставу, пристукнув каблуками сапог, развернулся и направился к двери, однако, резкий окрик остановил его:

– Ладно, давайте, ваши чёртовы бумаги. Копии имеются?

– Так точно!

– Работайте.

Адъютант вышел, оставив шефа гестапо одного. Мюллер быстро пробежал взглядом списки. Знакомых фамилий вроде бы не встретилось. Впрочем, нет, на чём-то глаз споткнулся. Нужно просмотреть ещё раз.

Гестапо – Мюллер, как его называли сослуживцы, положил документы на стол, снял китель, аккуратно повесил на спинку стула, несколько раз присел, сделал круговые движения руками – полегчало. В который раз пришла мысль, о том, что напрасно не перетерпел тяжёлые дни девятнадцатого – двадцатого годов. Глядишь, остался бы в авиации – не занимался всяким отребьем. Убийства, заговоры, измены – всё в одну кучу. И за всё отвечать ему. Одному.

Снова взял список в руки. Кажется, на второй странице. Не то, не то…Вот оно. Точно! Ганс Берндт. Ганс Берндт. Очень, очень знакомо. Мюллер улыбнулся. Память не подвела. Птенцы Канариса слетаются в Берлин.

Итак, Ганс Берндт Гизевиус. В документах по прибытии не указал своего полного имени. Думал, не заметят. Ай-ай, господин Гизевиус. Нехорошо так поступать человеку с дипломатическим паспортом, тем более сотруднику абвера.

Мюллер подошёл к, встроенному в стену, сейфу, открыл его, пересмотрел документы, выбрал из них тонкую папку, раскрыл её.

«…. В мае – начале июня американских поданных, проживающих в особняке Херренгассе, Цюрих, Швейцария, трижды посетил Ганс Берндт Гизевиус, сотрудник абвера (дипломатическая неприкосновенность). Характер беседы между Г. Б. Г. и А. Д. / Аленом Даллесом / представлял собой диалог, по поводу будущего Германии после открытия «второго фронта». «Валет», позывной Г. Б. Г., интересовался, будет ли правительство Рузвельта вести переговоры с Адольфом Гитлером? Если да, то, на каких условиях. Если нет, то с кем из Белого дома следует установить контакт? А. Д. В свою очередь зондировал, кого представляет А. Б. Г. Последний дал ответ, будто работает в интересах абвера, точнее адмирала Вильгельма Канариса. Однако, несмотря на то, что фигура В. К. является одной из ключевых в руководстве рейха, А. Д. предложил перенести переговоры на более поздний срок, с тем, чтобы Г. Б. Г. увеличил круг заинтересованных в этих переговорах лиц….».

Мюллер захлопнул папку. Вот она, та ниточка, которая поможет распутать клубок. Только каков он будет…. За свою долгую карьеру сыщика, Мюллер неоднократно сталкивался с тем, что власть имущие, как только им приходилось сталкиваться с законом, находили все рычаги давления на полицию и суды. В результате чего приходилось точно так же, как эту папку, захлопывать их дела и прятать в самые удалённые места. Два месяца назад Мюллер отложил бы дело в сторону и даже не брал его к рассмотрению. Но сейчас, когда Канариса сместили, а все бразды передали Шелленбергу, картина резко изменилась.

– Гюнтер! – Мюллер приоткрыл дверь и крикнул в коридор. Через мгновение адъютант стоял перед ним. – Вот вам фотография. Этого человека нужно найти. До девятнадцати часов информация о нём должна быть у меня. – Мюллер также протянул несколько листов из папки, – Здесь имена и адреса его друзей и знакомых. Вполне возможно, он у них.

– Какой состав оперативных работников разрешите задействовать, господин группенфюрер?

– Шесть человек. Всю группу Шольца.

– Можно идти?

– Да, Гюнтер. И ещё, предупредите Шольца, пусть его ребята действуют осторожно, не спугнут клиента. Простая слежка: где живёт, куда ходит, с кем встречается. Обязательно фотографии. И никакой самодеятельности.

– Господа, – генерал-полковник Людвиг фон Бек вывел вперёд уверенного в себе, дружелюбно улыбающегося человека, – Тем, кто не знаком с нашим другом, разрешите представить представителя абвера, точнее преданного человека адмирала Канариса, Ганса Бернда Гизевиуса.

В комнате, помимо генерал – полковника, находилось восемь человек. Генерал пропустил Гизевиуса вперёд, и, указав рукой, представил первого из присутствующих:

– Знакомьтесь. Карл Гердлер, наш верный советник. – Гизевиус тут же вспомнил, что представленный ему человек действительно являлся советником, в самом прямом смысле слова. С 1937 года Карл Гердлер работал советником концерна «Бош АГ».

Людвиг фон Бек тем временем продолжал:

– Начальник управления генерального штаба Фридрих Ольбрехт. – имя представленного офицера иногда проскальзывало в беседах с руководителем абвера. По данным Канариса, он стал противником режима ещё в тридцать восьмом году. – Полковник, граф фон Штауффенберг, представитель генерального штаба.

Высокий мужчина в полевой военной форме, стоящий к нему левым боком, не поворачиваясь, кивнул головой. Гизевиус заметил чёрную повязку, скрывающую пустую глазницу.

– И, наконец, наш друг, журналист «Фелькишер беобахтер», Карл Штольц. С остальными, насколько мне известно, вы знакомы.

Худощавый, сутулый молодой мужчина протянул Гизевиусу руку для приветствия.

Генерал – полковник пригласил всех сесть:

– Итак, господа. Наш гость только что прибыл из Швейцарии.

– Из Франции. – уточнил гость.

– Да, прошу прощения. И ему есть, что нам сообщить. – генерал – полковник кивнул в сторону гостя, – Мы вас слушаем, господин Гизевиус.

Гость поднялся:

– Благодарю вас, господа, за то, что вы собрались. Я действительно буквально недавно прибыл из Парижа, где имел встречу с генералом фон Клюге и фельдмаршалом Роммелем. У нас с ними была продолжительная беседа по поводу будущего устройства нашей Германии. Конечно, не во всём мы нашли общие точки соприкасновения. Но в одном пришли к общему соглашению. Они поддерживают наше решение о смещении фюрера с поста главы государства.

– О смещении, каким путём идёт речь? – Гизевиус обернулся к перебившему его человеку. Им оказался полковник – инвалид.

– Мирным путём, господин Штауффенберг. Только мирным.

Гизевиус хотел, было, продолжить говорить, но инвалид его перебил:

– Нам такой путь не подходит. – полковник тоже поднялся и вышел из-за стола. Газевиусу бросилось в глаза, что у него нет правой руки: пустой рукав был аккуратно спрятан в карман кителя. – Мирный путь – путь самообмана. Мы неоднократно призывали фюрера к переоценке наших сил и возможностей. Но если его непонимание было терпимым до начала лета, то со вступлением англо – американцев в войну оно становится не только нетерпимым, но и преступным. Вести войну на два фронта мы не в состоянии. Впрочем, вся наша военная компания оказалась сплошной ошибкой с самого начала.

Гизевиус не ожидал такого напора.

– Я с вами отчасти согласен. Но, война есть, как говорят господа атеисты, реальность, данная в ощущение. И в данной ситуации нам следует найти выход из создавшегося положения. Арест, или физическая ликвидация, а насколько я понял, речь идёт именно об этом, только накалят обстановку. Особенно на фронтах. Фюрер должен сам подать в отставку. Только таким путём мы сохраним единство в рядах партии и рейха.

– О каком единстве вы говорите? – в словах Штауффенберга послышался сарказм, – Рейх потерял его, когда вступил в ненужную, бесперспективную войну с Россией. А партия лишилось сего атрибута и того раньше.

– Имеете в виду «ночь длинных ножей»?

– Именно. Единственное, что нас ещё может спасти, перемирие с англичанами и американцами. Необходимо создать все возможные предпосылки, для скорейшего заключения мира. Но подобное возможно лишь при физическом устранении Гитлера, и замене настоящего режима временной военной диктатурой, которая, в свою очередь, обязана подготовить почву для создания демократического государства.

– Ого, – вскинулся журналист Карл Штольц, – Хотите полностью изменить строй? А как же тысячелетний рейх? Что с нашей национальной идеей? Или вы предлагаете миллионам арийцев сказать, что они шли неправильным путём? И все жертвы, павшие в боях, напрасны? Боюсь, господин полковник, та старушка, которая стоит сегодня в очереди за водой, и у которой сын погиб где-то под Смоленском, первая плюнет вам в лицо.

Полковник спокойно отреагировал на всплеск эмоций молодого человека.

– Господин журналист, вас устраивает то, что происходит сейчас? Тотальная слежка? Концлагеря? Эрзац – кофе? Полная разруха?

– А как иначе, господин полковник? Война. И не мне рассказывать вам, чем она сопровождается.

Во время спора никто не заметил, как хозяин дома покинул гостей и вернулся с новым гостем тайного собрания:

– О, господи, Ганс. – прибывший, начальник разведки генерального штаба Рудольф Ганзен, приобнял Газевиуса, – Не думал вас встретить здесь, в Берлине. Неужели в Цюрихе для вас закончилась работа?

– Никак нет, господин полковник. Наоборот, дел прибавилось. И я прибыл не из Цюриха, а из Парижа. Но об этом чуть позже.

– Что нового вы нам можете сообщить? – поинтересовался хозяин.

Ганзен многозначительно оглядел присутствующих:

– Добрый вечер, господа. Представьте, новости есть. И довольно неутешительные. На центральном фронте мы потеряли более двадцати полнокровных дивизий. Говорю неопределённо, потому что точных данных пока нет. – Ганзен сделал паузу и продолжил, – Девятой и Четвёртой армий больше не существует. Обе окружены, в районе Бобруйска… Отдан Минск. Русские продвинули фронт на несколько сот километров в глубь наших территорий. Там мясорубка.

В зале установилась тишина. Карл Штольц выложил портсигар на стол и похлопывал по нему кончиками пальцев, выбивая незамысловатую дробь. Людвиг фон Бек оглядел присутствующих:

– И каковы действия генерального штаба? Что думает фюрер?

– Действия нашего руководства я бы охарактеризовал одним словом: бездействие. – Ганзен сплёл пальцы в нервный клубок. – А фюрер запрещает отступать. Понимаете, он просто запретил отступать… В войсках усилили дисциплинарные наказания. За малейшее непослушание – расстрел. Страхом держат солдат на оборонных позициях. Однако, положение от этого лучше не становится. Русские продолжают наступление. А наши войска отходят к старой советской границе.

Фридрих Ольбрехт перекрестился:

– Боже, храни Германию.

Гизевиус тут же воспользовался паузой:

– Положение на Восточном и Центральном фронтах можно спасти только одним: немедленно прекратить сопротивление на Западе, и заключить мир с Эйзенхауэром.

– Мир, в понимании американцев, есть сдача всего того, что завоевала Германия, начиная с тридцать девятого года. Фюрер на это не пойдёт. – высказал своё мнение Бек.

– И не только это. – вставил Ганзен, – В одной из речей Рузвельт произнёс фразу о «беззаговорочной капитуляции Германии».

– Выходит, оккупация неизбежна. – задумчиво произнёс Карл Гердлер. – Вопрос в том, кто нас оккупирует? Лично я предпочитаю англичан.

– А я считаю, об оккупации ещё рано говорить. – полковник Штауффенберг с силой хлопнул ладонью по столу, – Если мы успеем сменить лидера нации, если докажем перед западными правителями, что по прежнему сильны, и курс Германии меняется в корне в сторону Запада, тогда возможен вариант сохранения страны в едином целом. Американцы и англичане пошли на союзнические отношения с Россией только потому, что их не устраивала политика Адольфа Гитлера. Я думаю, с устранением фюрера, их отношение к нам кардинально изменится.

– Господин полковник, напрасно вы думаете, будто Рузвельта или Черчилля устроит простая смена лидера. – вставил реплику Карл Штольц, – Они сейчас находятся в начале пути захвата Германии, и, зная этих господ, могу сказать, они не остановятся ни перед чем, когда впереди маячит лакомый кусок.

– В таком случае, господин журналист, – вставил Ольбрехт, – я разделяю мнение господина Гердлера. Лучше без боя отдать Германию цивилизованным англичанам и американцам, чем капитуляция перед варваром Сталиным.

Кто-то с левой стороны от Гизевиуса неожиданно выкрикнул:

– Господа, наступление русских стремительно. А что будет с Восточной Пруссией, с польским генерал – губернаторством?

Гизевиус обернулся на голос:

– Если будем бездействовать, случится самое худшее. Следует срочно провести переговоры с тем же Эйзенхауэром, с Монтгомери. В конце концов, можно выйти и на другие структуры: американский сенат, управление стратегических служб. С ними нам в любом случае придётся вступать в контакт.

– Опять переговоры… – граф фон Штауфенберг закурил, – Время, господа, мы теряем время. От чьего имени будут вестись переговоры? Вот в чём вопрос. И пока мы на него не ответим, никто с нами на контакт не пойдёт.

Гизевиус чуть не крикнул: как не пойдёт? Пойдёт, уже пошёл. Но, в таком случае, следовало открыться, а как его воспримут в качестве агента УСС, «Валета», он не знал.

– Господа, – Штауффенберг задумчиво покрутил сигарету, – я ненавижу раусских. Вы прекрасно знаете моё отношение к их Совдепии. Но, сегодня они ближе к Берлину, чем американцы. А потому у меня появились некоторые соображения: что если нам начать переговоры с ними?

Бек даже руками развёл:

– Полковник, от кого угодно, но от вас я не ожидал подобного измышления.

– А что, – неожиданно поддержал графа Гердлер, – Мысль недурна. Насколько я понял господина полковника, нам нужно оттянуть время. И такой тактический ход был бы уместен. Вопрос в другом: пойдут ли русские на переговоры?

– Пойдут. – уверенно ответил Штауффенберг и затушил окурок. – Если мы устраним Гитлера.

«Валет» мысленно зло выругался: вот тебе и результат встречи. Вся работа псу под хвост.

Сталин мягкой кошачьей походкой вышагивал по ковру за спинами Берии, Фитина и Старкова. Никто из них не смел оглянуться. В кабинете висела тяжёлая, давящая тишина. Прошло минут двадцать. Старков чувствовал, как внутри у него всё напряглось, тело превратилось в одну сильно натянутую струну.

– Товарищ Фитин, – голос Сталина звучал глухо и хрипло. Наверное, выпил что-то холодное, – подумал Старков. – То, что вы нам только что рассказали, есть факты, или ваши размышления?

Двадцать минут назад Фитин «выложил» непроверенную информацию: в скором времени на Адольфа Гитлера будет совершено покушение. Теперь данное предположение следовало доказать.

Фитин поднялся со своего места:

– Это мои размышления на основе донесений наших корреспондентов, товарищ Сталин.

– И что, ваши корреспонденты все в один голос утверждают, будто Адольфа Гитлера хотят убить? И даже не коммунисты, а его генералы?

– Так точно, товарищ Сталин. Информацию постоянно просеиваем. Источники берём из Германии, её сателлитов и от наших союзников. В заговоре против Гитлера принимают участие не только генералитет, верхушка вермахта, но и промышленники, некоторые представители остатков социал-демократии. Именно последние установили контакт с полковником Штауффенбергом. Я предполагаю, именно они оказали решающее влияние на мировоззрение графа. К сожалению, наши товарищи из коммунистической партии Германии в данном процессе принять участия не в состоянии. В связи с тем, что…

– Понятно. – Сталин остановил выступление Фитина небрежным жестом руки.

– И не удивительно. – вставил слово Лаврентий Павлович Берия. – Фашисты в первую очередь обрушили свою ненависть на коммунистов. Социалистов тронули слегка, практически не причинив им вреда. А напрасно. Я бы их, за то, что пропустили Гитлера к власти, первыми поставил к стенке.

Старков спрятал взгляд. По данному поводу, будь у него такая возможность, он бы с удовольствием поспорил с руководителем госбезопасности.

В тот роковой тридцать третий год, когда на выборах в Бундестаг Гитлер набрал сорок три процента голосов, коммунисты, вместе с социал-демократами, набрали сорок девять. Оставалось лишь объединиться. Не на словах, на деле. Социал-демократы открыто заявили о своей готовности подписать договор о сотрудничестве. На попятную пошёл Тельман, глава немецких коммунистов. Побывав перед тем в Советском Союзе. И блок, способный ликвидировать НСДАП как партию, не состоялся. Гитлер прошёл в высшие эшелоны власти. Конечно, Берия на тот момент ещё не был тем, кем стал сейчас. Но Глеб Иванович то в те времена уже работал в «немецком отделе», и прекрасно знал, что тогда происходило в Германии.

– Товарищ Старков, – Сталин направился к своему столу, – Каковы у этих, так называемых, заговорщиков шансы на успех?

Старков поднялся вслед за Фитиным.

– Я, товарищ Сталин, могу лишь выдвигать только свою гипотезу…

– А я от вас большего и не требую. Продолжайте.

– Этим летом, в отличие от прошлых лет, в Берлине сложилась наиболее благоприятная обстановка, для исполнения планов генералитета. Во-первых, наше мощное наступление. Самый главный фактор, повлиявший на их решение. Во-вторых, открытие «Второго фронта». В совокупности, оба события способствовали обострению отношений внутри окружения Гитлера. Моральное состояние армии и гражданского населения приближается к критической точке. В подобной атмосфере всё труднее становится работать гестапо. Гаулейтеры на местах теряют инициативу. В сложившейся обстановке, вариант смещения Гитлера насильственным путём возможен и реален.

Сталин раскрыл коробку «Герцеговины Флор», вынул папиросу, задумчиво покрутил её в руке. Старков напрягся: если сейчас Хозяин закурит, он не выдержит и зайдётся в кашле.

– Не волнуйтесь, товарищ Старков. – Сталин положил папиросу обратно, – Я прекрасно помню о состоянии вашего здоровья. Садитесь.

Глеб Иванович опустился на свой стул.

– Гитлер – наш враг. Сильный и жестокий противник. – задумчиво произнёс Сталин, – И с этой позиции я поддерживаю действия против него. Но не стоит забывать, заговорщиками являются те люди, которые активно проявили себя в борьбе с нашим народом. Для нас они такие же враги, как и их лидер. Смещение Гитлера на одного из членов немецкого генерального штаба отношение Германии к Советскому Союзу, так же, как и Советского Союза, к Германии не изменит. Даже наоборот, физическое уничтожение Гитлера может принести вред. И не столько в гитлеровской армии, как в наших войсках и армии союзников. Гитлер для простого, нормального человека ассоциируется с величайшим преступлением, которое нужно в обязательном порядке наказать. Но наказывать будем мы, а не его соратники. Гитлер должен предстать перед судом, и ответить перед законом за те преступления, которые он совершил. Такова наша позиция в данном вопросе. Товарищ Фитин, – Сталин остановился напротив начальника «первого отдела», – что известно о контактах представителей немецкого генералитета с нашими союзниками?

Фитин, продолжая стоять, сделал полуоборот к главнокомандующему.

– В начале лета имели место попытки провести переговоры при посредничестве генералов Эйзенхауэра и Монтгомери. Они закончились провалом. Причина: оба генерала не имели полномочий на проведение действий, подобного рода. Однако в Швейцарии прошёл более продуктивный диалог между представителем Управления Стратегических Служб Алленом Даллесом и сотрудником абвера, доверенным лицом адмирала Канариса Гансом Гизевиусом. Обсуждался вопрос смещения Гитлера законным, мирным путём. Конечно, на данный факт нужно обратить внимание, однако, следует учесть тот факт, что Вильгельм Канарис сейчас отстранён от занимаемой должности. Если Гизевиус работает от имени опального шефа, то данные переговоры обречены.

– Лаврентий, – Сталин повернулся в сторону Берии, – Нужно Молотову дать задание продумать письмо Рузвельту по поводу некорректного поведения его некоторых государственных служащих. В уважительной форме. Недопустимо, чтобы сейчас, когда мы, наконец, объединили усилия, за нашей спиной велась грязная работа. А вы, товарищ Фитин, подумайте, каким образом можно сообщить в ставку Гитлера о готовящемся покушении. Мы готовим в ближайшие дни сокрушительный удар, и намерены к концу сорок четвёртого года дойти до Берлина. И даже дальше. А потому, мы бы хотели видеть на скамье подсудимых всех, кто развязал войну.

Когда Фитин и Старков покинули кабинет главнокомандующего, Сталин закурил трубку, и обратился к Берии:

– Лаврентий, усиль своими людьми все организации, что находятся в Москве. Проведи проверку воинских частей, госпиталей, предприятий. Приставь своих чекистов ко всему руководящему составу. Дурной пример, Лаврентий, заразителен. А дураков у нас хватает. И чтобы кое-кому было неповадно, стоит подумать о подготовке к новому процессу. Вызывай на ближайшее совещание Рокоссовского.

Совещание в «Вольфшанце» проходило в обычном порядке: Хейзенгер докладывал о положении на центральном участке Восточного фронта. Обстановка не обнадёживала. Несмотря на переброску дивизий с других участков фронта и постоянные контратаки, задержать наступление русских в районе группы армий «Центр» не удалось. Минск пришлось оставить. Речка Березина форсирована широким русским фронтом. Части советских войск устремились на Вильнюс и Гродно. На южном направлении шло успешное наступление советских войск на Барановичи и Брест – Литовск.

– Мой фюрер, – подвёл итог Хейзенгер, – К сожалению, вынужден признать, мы не сможем задержать русских раньше, чем они достигнут границ Восточной Пруссии.

Гитлер сгорбился над столом. Его левая, дрожащая рука свисала неживой плетью, а правой фюрер нервно водил по лежащей на столе карте. Толстые красные стрелы, нанесённые на оперативном документе, указывали на то, что главные наступающие части русских приближаются к Восточной Пруссии. Штаб-квартира группы армий «Центр» была вынуждена покинуть прежние позиции и расположиться на территории Германии.

– Почему фельдмаршал Буш так неповоротлив? – голос фюрера прозвучал тихо, тускло.

– Обстановка сложилась таким образом, мой фюрер…

Гитлер не дал Хейзенгеру договорить:

– Подумайте, кем заменить Буша. По всей видимости, наш генерал – фельдмаршал разучился воевать. Кто из его помощников более подходит на данную должность?

Хейзенгер растерянно развёл руками:

– Я думаю, генерал – полковник Рейнгарт, – произнёс докладчик первое, всплывшее в памяти имя, – командующий 3-й армией… Или, генерал – фельдмаршал Модель.

– Второй вариант мне нравится больше.

Гитлер ещё некоторое время смотрел на карту. Затем, не сказав никому ни слова, оторвался от стола и направился к выходу из блиндажа. Остановившись у двери, Гитлер пристально осмотрел бетонные стены, перекрытия и обратился к адъютанту Линге:

– Гейнц, обратитесь к Шпееру, пусть он выделит новые автоматы, те, которые мы ввели в парашютных войсках. Пусть ими снабдят охрану. А для меня закажите винтовку.

Линге с удивлением посмотрел на фюрера. Гитлер поймал его взгляд и неожиданно рассмеялся:

– Неужели вы думаете, я позволю законсервировать себя в этом склепе? – рейхсканцлер театрально вскинул правую руку, – Я ещё не забыл опыт окопных действий. В крайнем случае, тоже возьму винтовку, и буду сражаться вместе с вами. Позаботьтесь также о том, чтобы ординарцы прилежно тренировались в стрельбе. И ещё, Гейнц, соедините меня с Геббельсом.

Линге прищёлкнул каблуками сапог. Через несколько минут Гитлер разговаривал по телефону с министром пропаганды. Гитлер, в последнее время, нуждался в спокойном, обстоятельном и рассудительном собеседнике, и потому всегда обращался за помощью к своему старому товарищу по партии. В разговорах с ним Гитлер, помимо воспоминаний, всегда рассматривал и будущие перпективы рейха. Он по-прежнему, превозносил мощь германской армии и предсказывал её сокрушительные удары по всем направлениям, которые спланировал. Данная беседа не стала исключением:

– Йозеф, я спокойно и уверенно смотрю на положение на Востоке. Оно не безвыходно, как утверждают некоторые бездарные генералы. Поверь, в скором времени мы покончим со всеми нашими неудачами. Правда, придётся уступить немного стратегического пространства, но только для того, чтобы начать наступление…

Геббельс слушал фюрера невнимательно. Пока Гитлер злословил по поводу Восточного фронта, министр пропаганды думал о фронте Западном. Американцы и англичане пришли. И высадились именно там, где и ожидалось. На столе, напротив него, лежал дневник, единственный предмет, которому он доверял. В тот день, в день высадки англо – американцев, Геббельс записал в нём: «Фюрер счастлив, будто произошло событие, которое он с нетерпением ждал. Он столь долго был угнетён ожиданием, что теперь спокоен и не обнаруживает никаких признаков слабости… Немецкий народ почти что лихорадит от счастья… Заключаются пари, что война закончится в три дня, в четыре дня или за неделю…».

Теперь все надежды рухнули. Русские начали мощное, судьбоносное наступление. Фюрер находится там, практически рядом с линией фронта. По слухам, а точных данных ему не докладывают, линия фронта проходит в каких-то ста километрах от бункера фюрера. Бомбандировщик такое расстояние покрывает в считанные минуты.

А если это судьба? Если фюрер погибнет там, в Восточной Пруссии? Нет. Так думать нельзя. Правда, это шанс, стать его приемником. Разве он не достоин поста лидера партии? Только он, и «боров», как окрестило ближайшее окружение министра авиации Геринга, были рядом с фюрером с самого основания НСДАП. Но Геринг не способен повести партию, а значит и всю Германию за собой. Достаточно увидеть его хоромы. Он же все партийные деньги спустит. Если, конечно, найдёт их после Бормана. Геббельс с силой тряхнул головой: нет, таким мыслям нельзя давать жизнь.

Гитлер продолжал монотонно рассуждать о личных проблемах. Геббельс с трудом оторвавшись от неприятных мыслей, сумел втянуться в разговор. Фюрера следовало подбодрить, даже если он и не прав. Такова жизнь фаворитов.

Аллен Даллес вскрыл конверт. Письмо пришло от его старшего брата. Джона Фостера Даллеса, пребывавшего сейчас в Штатах и держащего свою руку на пульсе политики Белого Дома.

«… Моё настроение поднимается вместе с нашими акциями. – прочитал Даллес, – Правительство вновь решило увеличить заказ на продукт «С». Так что в ближайшем будущем, можно будет рассчитывать на солидные девиденты. Впрочем, наши «кошельковые парни» сильно обеспокоены событиями в Европе. Расчёт на то, что Россия истечёт кровью и обессилит, не оправдался. Как нам только что сообщили, они, то есть русские, вышли к европейским границам. Это может достаточно весомо отразиться на нашем бизнесе. Ламот Дюпон энд компани просят выяснить и проинформировать – нельзя ли предпринять что-то реальное для защиты их интересов в Европе».

Точнее, предпринять действия для защиты континента от надвигающейся Советской армии, – перевёл для себя Даллес.

Он отложил письмо, вынул из коробки курительную трубку, набил её табаком. Из распахнутого окна доносились голоса птиц, обитающих на озере, вблизи которого находилась швейцарская резиденция управления стратегических служб. А ценитель трубочного табака являлся руководителем швейцарского отделения УСС.

Даллес сел в кресло, пыхнул дымком, и задумался. Два дня назад ему передали копию одного из важнейших документов германского генерального штаба. Обзор военных действий на Восточном фронте. Исходя из его содержания, Даллес сделал вывод, что дела немецкой армии в край как плохи. По бронетехнике на начало лета сорок четвёртого года у русских было превосходство в семь раз. В пехоте – в одиннадцать. На каждое германское орудие у русских приходилось двадцать артиллерийских стволов. Открытие так называемого второго фронта положения для американских бизнесменов не спасало: слишком поздно. После шестого июня русские наоборот увеличили обороты своего наступления. Мировая революция – вот что движет Сталиным. И теперь у него появился шанс покорить всю Европу.

Даллес, по своей натуре человек скрытный, делился информацией только со своими людьми. И то, по необходимости. О просчётах в личной работе он вообще предпочитал умалчивать. Но как специалист, анализировал всё, что поступало из различных источников, и сам к своим действиям относился критически. Сейчас он отдавал себе отчёт в том, что данной летней ситуации могло не быть, если бы год назад он не сделал грубейшего просчёта.

Ранней весной сорок третьего года Даллес впервые встретился с Гансом Гизевиусом, сотрудником абвера и … Интеллидженс Сервис, британской разведки. Англичане легко передали «Валета» американцам. Как понял Даллес, по той причине, что антигерманские настроения на острове были значительно сильнее, нежели в Штатах, и замараться в связях с фашистами никто не хотел. Впрочем, Гизевиуса такой вариант устраивал. Сразу же, после первой встречи с американским разведчиком, в его штаб-квартире на Херренгассе, в начале марта, «Валет» понял, что, в отличие от британцев, эти заокеанские парни рассусоливать не станут. Деловитость и основательность: основные черты новых партнёров.

Гизевиуса встретил сам Даллес. Они сидели в низких удобных креслах. На венском столике стояли два бокала с прекрасным французским коньяком. Англичане так его не принимали. И потому, естественно, он начал с претензий к старым хозяевам:

– Я информировал Британское правительство о том, что происходит в Берлине, на фронтах, о намерениях Гитлера, но события происходили, таким образом, будто в Лондоне ничего не знали…

Даллес отметил, как Гизевиус тактично промолчал, о том, как некогда предоставлял информацию и Соединённым Штатам. В Цюрихе, в тысяча девятьсот сороковом году, Гизевиус передал письмо бывшего имперского министра экономики Ялмара Шахта американцу, президенту Банка международных расчётов Фрейзеру. Содержимое конверта перекочевало в Белый дом. Там с ним ознакомились. И «положили в стол». Ответ на своё послание Шахт не получил. В том далёком сороковом году, Штаты рассчитывали на совместную компанию западных государств, против Советской России.

– Если говорить откровенно, – продолжал Гизевиус, – То многие события произошли с ведома британских спецслужб. К примеру. Английская разведка прекрасно знала о том, что в Штральзунде, на рыбачьи суда, грузили немецких солдат. Наши, то есть немецкие специалисты, в те дни были уверены, что английский флот перережет дорогу германскому флоту. Тогда мы, гитлеровская оппозиция, обсуждали вопрос, каким путём переправить информацию в Лондон. И, несмотря на осложнения, нашли такую возможность. Потому, как были уверены: Англия выступит в поддержку Норвегии. Однако, как вам известно, всё произошло совсем наоборот. Довольно странно, не правда ли? После тех событий, многие из нас разуверились в поддержке Западных государств.

Даллес промолчал. Его не интересовали старые дела. Тем более, он о них знал значительно больше, чем Гизевиус. Скандинавская, чешская, польская операции имели одно направление – Советский Союз. И своей цели они достигли.

– Каковы теперь настроения в вашей «антигитлеровской коалиции»?

– Ну, – воскликнул Гизевиус, – Сегодня совсем иное дело. Круг людей, недовольных политикой Гитлера, увеличился и количественно, и качественно. Нам удалось привлечь генералов Ольбрехта, фон Клюге, Геппнера, Роммеля, Хасе, Хаммерштейна, … – «Валет» назвал ещё несколько имён представителей германского генералитета, – Помимо этого с нами поддерживают контакт представители промышленных кругов и министерства иностранных дел. Мы все едины в одном мнении: Германия должна сохраниться, как Великая Германия. Любым путём. С этим мнением согласны все. В том числе и генерал – полковник Людвиг фон Бек. Когда мы с ним встречались в последний раз…

Сколько пафоса, – подумал Даллес. Хороший физиономист и психолог, он чётко смог различить словесную игру своего нового агента. – Актёр. А ведь, наверняка, пешка в их игре. Впрочем, как говорят русские, за неимением гербовой…

– У вас имеется конкретный план действий? – перебил Даллес поток воспоминаний Гизевиуса.

– Да, конечно. – «Валет» нервно сжал пальцы рук. В беседе наступил переломный момент. – Генералы на Западном фронте, по общей договорённости, откажутся выполнять приказы фюрера. Мы, находящиеся в Берлине, воспользуемся этим моментом, и сместим фюрера. На его место будет назначен верховным главнокомандующим генерал Бек.

– А Гитлер?

– Партия Гитлера давно сыграна. Я бы на его месте подал в отставку. Впрочем, он в нынешней игре фигура лишняя. В прямом, физическом смысле. – в тот момент Даллес не поверил словам Гизевиуса. «Валет» продолжил свою мысль, – Мы располагаем достаточными силами в Германии, чтобы произвести подобную операцию. Единственное осложнение заключается в том, что мы, пока не в состоянии установить дислокацию эсэсовских частей, на которые может опереться Гитлер. Они в полном подчинении Гиммлера. Но мы ведём переговоры с полицией. С президент-полицаем Гельдорфом. И, я думаю, в скором времени, нам будет известно всё, о передвижении подчинённых рейхсфюрера.

Даллес поднял бокал, и скептически посмотрел на его содержимое:

– Это не просто затруднительное положение. – глава американской разведки раздумывал несколько секунд, однако, коньяк пригубил, – В случае, если вы не наведёте мосты с представителями СС, все ваши действия закончатся катастрофой. И я не уверен, что Гельдорф та фигура, на которую следует делать ставку. – Даллес сделал ещё один глоток, – Ну, хорошо, предположим, удалось провести в жизнь ваш замысел. Меня интересует вопрос: кто после переворота станет у власти? Пока вы назвали только генерала Бека в качестве главнокомандующего. А остальные посты? Пост рейхсканцлера кому достанется?

Гизевиус замялся:

– Дело в том, что мы пока не обсуждали данный вопрос. Есть несколько вариантов. Промышленные круги предпочитают Герделера. Военные хотят вернуть на трон крон-принца, сына покойного Вильгельма Второго.

– То есть, воскресить монархию?

– Можно сказать и так. – Гизевиус вспомнил о том, из какой страны прибыл Даллес и тут же встрепенулся. – Но детального обсуждения не было..

Врёт, – сделал вывод Даллес:

– А какой пост хотели бы занять лично вы, господин Гизевиус?

– Не знаю, – уклончиво ответил «Валет», – Может, министра внутренних дел?

– А как же господин Гиммлер?

Гизевиус сжался. Вот только этого имени не хватало услышать здесь. Ведь именно Гиммлер являлся той костью поперёк горла, которая и мешала Гизевиусу претворить свои планы в жизнь. Дело в том, что часть заговорщиков, и при том значительная часть, предлагала поставить во главе правительства именно Гиммлера. Ставка шла на то, что рейхсфюрер прекрасно владел ситуацией в стране. В его ведомстве находились все спецслужбы, контролирующие порядок в государстве. То, что будет крайне необходимо новому правительству.

– Ну, Бог с ним, с Гиммлером. – Даллес отметил про себя неготовность Гизевиуса к откровенности, – Ещё один вопрос. Вы полагаете, Гитлер добровольно уступит власть?

– Сомневаюсь. Хотя, среди нас имеются и такие люди, кто на это рассчитывает. Другая половина готова к решительным действиям.

– То есть?

Гизевиус сделал глоток из своего бокала:

– Ганс Остер пригласил из Шварцвальда опытного снайпера, которому поручил готовиться к покушению. Конечно, пока не сообщая на кого.

– Ганс Остер, – Даллес задумчиво протёр очки, – Если не ошибаюсь, человек Канариса, генерал – майор, правда, в отставке? В январе текущего года отстранён от службы в абвере.

– Совершенно верно. – продолжил Гизевиус, – Параллельно адмирал Канарис готовит ещё одно покушение. Недавно он летал на Восточный фронт и привёз оттуда довольно любопытный сувенир. Взрывчатку, сделанную в форме коньячных бутылок. Я их видел лично. Выглядят, как настоящие коньячные бутылки. Никаких подозрений. При этом сила взрыва потрясающая. Генерал фон Тресков должен оставить одну такую бутылку в самолёте Гитлера. Фюрер часто летает в Восточную Пруссию, в свою полевую ставку.

– Фон Тресков. Начальник штаба группы армий «Центр». – снова показал свою эрудицию Даллес. – Значит и он тоже связан с вами?

– Совершенно верно. Он, как и Клюге, и Бек, недоволен военным руководством Гитлера.

– И все они поддерживают ликвидацию Гитлера?

– Нет. Фельмаршал Клюге предлагает произвести арест фюрера у себя в ставке под Смоленском, с тем, чтобы потом заставить того лично передать все полномочия военным мирным путём. А вот, фон Тресков настроен решительно. Хотя я лично принял сторону, чтобы сначала были проведены переговоры с фюрером, и лишь потом принимались крайние меры. Но… К сожалению, к моему мнению не всегда прислушиваются.

– Постойте. – американец замер. – Вы хотите сказать, покушение на Гитлера должно состояться в ближайшие месяцы? – Даллес, наверное, впервые в жизни почувствовал, что значит выражение «земля уходит из-под ног». – В июле? Августе? Или осенью?

– Никак нет. В ближайшие дни. – Гизевиус настолько увлёкся своим рассказом, что не заметил, как его собеседник поменялся в лице. – Пока русские не добились преимущественных успехов, фон Тресков считает сейчас самое удобное время убрать Гитлера, и заключить мир. Таким образом, мы преградим большевизму дорогу в Европу, и сохраним Германию в границах 1939 года.

– С кем заключить мир? – Даллес боялся выдать эмоции голосом.

– Как с кем? – Гизевиус недоумённо посмотрел на собеседника, – С Москвой и Лондоном, конечно. Одновременно. Чтобы все остались при своих интересах.

Идиот, – чуть не выкрикнул глава швейцарского отделения УСС, – Господи, и он так спокойно говорит об этом. А как же Штаты? Моя карьера?

– Господин Гизевиус, вы понимаете, что ваши действия с этого дня должны полностью согласовываться с нами?

– Конечно, понимаю.

– На какое число назначено покушение?

– Со дня на день. «Коньяк» неделю назад отправлен в ставку фон Клюге. Как только фюрер прилетит в Смоленск…