Двадцать лет спустя (с половиной)

Глава 38.

По приезду в Париж, де Коменж рапортовал кардиналу Замарини об удачно проведенной под его руководством операции. Мушкетеры, мать их так, арестованы, потери гвардейцев девяносто семь человек, но могли быть больше, если бы не его, де Коменжа доблесть.

Замарини вскочил как ужаленный, узнав о том, что гасконец со своим толстым другом уложили почти сотню доблестных гвардейцев. Однако, рассудив, что награду за операцию придется платить всего тридцати головорезам, Его Преосвященство моментально утешился настолько, что немедленно вознаградил эту доблестную тридцатку, выплатив каждому около десяти процентов того, что он обещал. На недоуменные выкрики головорезов кардинал пообещал призвать на их голову гнев господень и топор палача. Будучи сторонником максимальной экономии средств, кардинал пришел просто в восторг от подобной экономии средств. Мушкетеров же он распорядился отвезти в Рюэй, где у кардинала был летний лагерь (концентрационный). Разделавшись с этим, кардинал продолжил начатое дело, подписав указ о создании отрядов налоговых террористов, призванных выколачивать налоги из французов любыми способами. Вместо зарплаты Замарини повелел выплачивать террористам двадцать пять процентов от награбленного, в смысле собранного. Закончив с указом, Его Преосвященство на этом не остановился и занялся государственными пенсиями, а именно – принялся наугад вычеркивать фамилии с целью экономии средств. При этом он как всегда старался вычеркнуть как можно больше фамилий. Занимаясь всеми этими важными государственными делами, первый министр Франции весело насвистывал непристойную итальянскую песенку.

Обратимся теперь к Отосу и Амарису. Они договорились с друзьями встретиться в Париже. Но Париж удивил их так, что Амарис даже не стал радостно стрелять по воробьям и окнам домов, в честь возвращения. Из каждого окна торчало дуло мушкета, по улицам ходили народные патрули, вооруженные отмычками, фомками и ломами, изредка заходивших в подъезды домов. В ратуше военные попугаи-вербовщики зазывали на военную службу глупых воробьев, обещая в качестве награды каждому по кормушке пшена и резиновой надувной воробьихе. Каждый воробей, принеся присягу, получал оружие – таблетку слабительного, которые они должны были принимать перед боем. Узнав об этом, кардинал начал принимать на службу кошек, выдавая им индульгенции на право съедения воробьев. Кошкам-офицерам предоставлялось также право охоты на мышей в королевских владениях. Повстанцы под предводительством Бофора, де Гонди, Конти и прочие высокопородных дворян сформировали в ответ роту собак-полканов. Однако Замарини в ответ разбросал с вертолетов пакетики тухлых «Педигрипалов», в результате чего, собаки все передохли и не съели кошек, которые съели всех воробьев, которые бомбардировали гвардейцев нечистотами.

Отос и Амарис бродили по ставшему незнакомым городу, ища Д’Арнатьяна и Потроса, попутно обыскивая по пути безоружных прохожих, представляясь, то королевским, то повстанческим патрулем. Подозрительные монеты в кошельках конфисковывались вместе с подозрительными кольцами, сережками, брошками, бусами или на худой конец кредитными карточками и депозитными сертификатами. Однако, забредя в один из районов Парижа, где, по слухам, свирепствовал сумасшедший бандит по кличке Рауль-Пустая Башка, друзья вспомнили, что им надо нанести визит к английской королеве и рассказать о последних минутах жизни короля Карла. Этот долг чести настолько подчинил их себе, что они даже не поспешили за угол, откуда раздавались громкие крики о помощи.

Придя к королеве, Отос с Амарисом увидели, что у нее находятся на приеме два королевских гонца де Коменж и некий Фламаран, прославившийся тем, что несколько раз в месяц лечился от венерических болезней.

- Отос, я по дружбе советую не пожимать руку господину Фламарану, поскольку я не поручусь, что он в настоящий момент не болен какой-нибудь странной и интересной болезнью, - прошептал Амарис, косясь глазами на Фламарана.

- Я вижу, что, косясь глазами на меня, Вы шепчете что-то графу де Ла Фер, - заявил Фламаран, проверяя, хорошо ли еще держится у него нос при третьей стадии сифилиса.

- Ваше Величество! – обратился Отос к королеве Английской, плюнув невзначай в Фламарана, - Вы знаете, что произошло с Вашим супругом?

- Вот эти господа, коих по доброте душевной прислал кардинал Замарини, принесли мне эту радостную весть. Я уже знаю, что он победил всех врагов и повесил Кромвеля, - радостно сказала королева.

- Она ничего не знает, - шепнул Амарис графу де Ла Фер. – Надо ей осторожно сообщить.

- Предоставляю это Вам, - сказал Отос, пытаясь изобразить на своем хитром лице горестное выражение.

- Ваше Величество, примите от нас с Отосом эти полпистоля. Это пособие от церкви, которую я, представляя в своем лице, вдове великого короля, которого казнили, как разбойника с большой дороги, отрубив ему голову. Кровь брызгала вокруг на несколько метров, но мы мужественно не стали стирать наши походные костюмы, полагая, что Вы захотите приобрести их у нас, что с Вами? - проговорив предложение, удивился Амарис.

- А как же утверждения этих господ? – воскликнула потрясенная услышанным королева.

- Лживы до последнего слова, как и они сами, - проинформировал королеву благородный Отос. – Как солдат, я не умею врать Вам, Ваше Величество. Вас обманули, как последнюю дуру.

- Как, вы смеете утверждать, что мы закоренелые обманщики и гнусные вруны? – возмущенно сказал Фламаран, увидев, что потрясенная до глубины души королева сползла на грязный пол.

Ее быстро привели в чувство, выплеснув на нее ведро воды с грязной тряпкой, которой до этого вымыли пол.

- А Вы, господин Фламаран, которого давно разыскивает венерологическая полиция, когда последний раз пользовались контрацептивами? – вместо ответа спросил Амарис и вместе с Отосом громко рассмеялся тонкому юмору вопроса.

Услышав это, королева Англии вторично повалилась на пол, и уже не было воды, ни чистой, ни грязной, чтобы привести ее в чувство.

- Может, наберем воды из бачка унитаза? - предложил рассудительный Амарис, но был прерван Фламараном и де Коменжем, которые, изрыгая грязные проклятия и ругательства, тонко намекнули господам де Ла Фер и Д’Эрблю, что они были бы очень рады встретиться с ними на улице, чтобы двумя болячками на заднице общества стало меньше, в чем с ними вполне согласился бы любой здравомыслящий человек, ненавидящий как и они, де Коменж и Фламаран, всяких гребаных недоносков и отъявленных сволочей, которые только лишнее место на этом свете занимают, из-за чего честным людям иногда водки, денег и девочек не хватает, и что как бы было хорошо, мать их так, если кто-то благородный и смелый раза по три, нет, по семь раз выстрелил бы им в спину, аминь.

Разъяренный Амарис и благородный Отос согласились с ними по первому пункту и отмели вторые, третьи и последующие. В конце концов, спустя полчаса, после того, как даже у такого человека, как де Коменж кончились ругательства, было решено продолжить философский диспут на улице.

Вскоре, к вящему удовольствию соседей, прохожих и просто шалопаев, началась дуэль, так живо напоминавшая времена великого Ширелье.

Отос одной рукой сорвал одуванчик, а второй выхватил шпагу и принялся отражать натиск де Коменжа, нюхая одуванчик. То и дело удлинявшийся кончик шпаги Амариса заставлял отступать подлого Фламарана. Зрители тут же принялись биться об заклад. Услышав это, благородный Отос одной рукой поставил на себя десять пистолей, а затем смело отбросил шпагу и, выхватив из-за пояса пистолет, без помех разрядил его в де Коменжа. Коменж страшно выругался и рухнул замертво. Амарис же, все еще продолжал биться с подлым Фламараном. Клинки продолжали высекать искры. Фламаран пытался, несмотря ни на что проткнуть Амариса, а сам Амарис, видя, что удлиняющийся кончик, тем не менее, не позволяет без помех проткнуть противника, решил воспользоваться зазубринами на своем клинке, нанесенные таким образом, что с одной стороны шпага напоминала длинную ножовку по металлу. Помахав еще шпагой с минуту, Амарис добился своего – клинок Фламарана переломился, когда допилить оставалось совсем немного. Возникшая разница в длине шпаг позволила Амарису легко проколоть Фламарана пять-шесть раз, после чего как добрый самаритянин, благочестивый аббат поинтересовался, не может ли он чем-нибудь помочь умирающему.

- О, да! Сделай одолжение, заткнись, - прохрипел Фламаран и плюнул в аббата Д’Эрблю.

Зрители бурно приветствовали победу Амариса. Больше всех радовался Отос, поставивший на него двадцать пистолей. Благочестивый Амарис тут же принялся проповедовать что-то о добре и зле, после чего попросил присутствующих скинуться на похороны погибших. Собрав приличную сумму, друзья взвалили каждый по противнику на плечи и отрпавились на ближайшее кладбище.

Завернув за угол, друзья решили немного отдохнуть. Во время отдыха, Отос под предлогом поиска адреса, по которому надо бы выслать родным и близким погибшего не то письмо, не то само тело, принялся беззастенчиво обшаривать карманы усопшего. Найдя три пистоля в грязных носках, Отос, увидел, что Амарису повезло несколько меньше. Тот нашел письмо и принялся читать его. Письмо гласило:

«Его Высокопреосвященству Замарини, зиг его хайль!

Согласно Вашей просьбе, высылаем подкрепление для охраны этих двух говнюков, мать их так, Д’А. и П. Этим подкреплением будет спецотряд гвардейцев-десантников из ЗАД (Запасная Амьенская Дивизия). Кстати, вчера королева курила марихуану, должно быть нашла Вашу заначку.

С уважением, канцлер Сега.»

- Не кажется ли Вам, уважаемый граф, что упомянутые в письме говнюки Д’А и П удивительно смахивают на наших друзей, Д’Арнатьяна и Потроса? – спросил Амарис, стараясь незаметно поднять подписной абонемент, выпавший из кармана Фламарана. Отос только хмыкнул, увидев мельком название «Для старых развратников».

- Надо спасти Потроса и Д’Арнатьяна, который должен мне полпистоля, - еще раз хмыкнув, сказал благородный Отос.

- Если Вы еще раз хмыкнете, друг мой, я Вам завтра плюну в кофе, - пригрозил Амарис.

- Хм, - сказал граф де Ла Фер, - Вы хотите, чтобы я ухмылялся? – ухмыльнулся он, озираясь по сторонам в поисках проститутки.

- Перестаньте оглядываться по сторонам в поисках проститутки и лучше хмыкайте, черт с Вами, - взмолился Амарис, взглянув в ухмыляющуюся рожу Отоса.