Две Цены

Глава 1

Глава 1

В Сильвании наступала осень, окрасив листву на деревьях в столице и пригородах в изумительный пурпурный цвет. Ночи становились холоднее, но постепенно и почти не заметно, так как здесь не властна была погода в той полной мере, как она хозяйничала в соседних землях — Феларе и на территории империи. Времена года плавно перетекали одно в другое, без особых перемен и, на самом деле, мало чем отличаясь друг от друга. Но так было далеко не всегда.

Если подняться к облакам и окинуть взглядом Материк, то он нынче представлял из себя сплошь и рядом зоны чьих-то экспериментов, проведенных давно, но оставивших память о себе и по сей день. Мало областей могли похвастать своей нетронутостью. Особенно после эпохи Сокрушения Идолов, где катаклизмы, большие и малые, разверзались повсеместно. Где архимагистры, владевшие кристаллами стихий, творили такие дела, которые после приходилось расхлебывать долго и муторно.

После падения Совета и орденов стихий, когда все приготовились к времени бесконечных войн и смут, правители неожиданно осадили боевых коней и собрались в Ротвальде. Повод был и повод значительный, а именно: последствия войны Xenos в лице Аира и его сторонников, против восьми орденов стихий, в лице восьми же архимагистров и их адептов. Кто бы мог подумать, что гомункул, созданный для вершения обязанностей в сущности разъездного палача, в итоге и окажется тем, кого древние пророчества именовали Xenos. Более того, сумеет воспользоваться раздробленностью орденов и сокрушить, казалось бы, необоримый колосс, чьими глиняными ногами оказались банальные междоусобицы и борьба за власть. Везение, конечно, тоже было залогом его победы, хотя в эпохе Сокрушения Идолов осталось немало белых пятен, однако факт был на лицо — магия пала! И пала основательно, на оба колена. И некому было поднимать её снова. Ведь в те годы в Форпате свирепствовала чума, на Скале Проклятых дела обстояли совсем худо, а фивландские вояки в тоннелях только разводили руками, не находя объяснений тому, что творилось с Бездной. Хотя бы Застава Бормов закрыла от обремененных заботами правителей южной части Материка сцепившихся насмерть Ларон и Истанию, чьи разногласия не раз подпортили достопамятное собрание в Ротвальде, а, в итоге, послужили той искрой, которая сожгла дотла леса Роккар.

Тогда-то, в критический для истории Материка момент, когда страсти накалились до предела и уже готовы были выплеснуться наружу объявлениями новых войн, слово взял Окулюс Берс. Сначала он многозначительно развернул перед собравшимися огромную карту, привлекая внимание к многочисленным пометкам, рассыпавшимися с юга на север, как звезды на ночном небосклоне. Они наглядно демонстрировали, что на Материке и окружающих его островах практически не оставалось живого места от всевозможных аномалий и катаклизмов магического происхождения. Таким образом, маг давал понять, что все новые конфликты бессмысленны. Тем паче существенными в них могли оказаться только принципы, цепляющиеся за разоренные или же вовсе изничтоженные земли.

— Господа! — говорил тогда чародей. — Материк и так, в самом начале, когда только высадились на него Восемь Народов, приведенные магами стихий с Островов Восьми, не был заурядным местом. Здешняя природа преподносила немало сюрпризов тем, кто дерзнул быть первопроходцами: Покинутое Море, где не было живых тварей и вода там мертва и по сей день; Запустение, которое благо находилась слишком далеко от берегов; море Скал, что изумляло всех своими, будто выплавленными из эбонита, черными иглами, торчащими из воды даже в очень глубоких местах. Наконец, Ран’Дьян, чьих послов мы не имеем удовольствия видеть среди нас; Скала Проклятых и подземные озера Сильвании, которые давно ослабли, но успели дать миру новую расу белых эльфов, подвергнув мутации первых сильванийских поселенцев из южных областей. Но всё это было давно известно! Теперь же взгляните на новшества: в глубине территории северного Фелара мы имеем мертвые земли вокруг руин Старой Башни — осколок наследия войн некромантов; в Шаргарде, где сперва намечалось наше собрание, мы не смогли его провести, так как на Огненных Рифах ещё бушуют разозленные духи стихии огня — shar, а огненные птицы, фениксы, затрудняют судоходство, сжигая проходящие мимо рифов суда, хотя такого отродясь не случалось. Остров Отчаяния, где после откровенной бойни, устроенной Ран’Дьяном, ожил-таки вулкан Фойервельт. Который и мог бы успокоиться со временем, но архимаг ордена Огня в борьбе с Xenos разбудил его сызнова. Теперь же это грозит гибелью всему острову. Стоит ли вспоминать о циклопических реликтовых монстрах, которые обитают в горах Сильвании и в чертогах под Заставой Бормов? Из-за войн мы не смогли их уничтожить, а ведь Нордтот и Арахарр — эти растения-гиганты, дети Подземных Озер, в недавнем прошлом повелевали лесами по всей территории теперешней империи Заран и Сильвании. Какой ценой удалось их победить первый раз, я думаю, напоминать не стоит? Однако они снова копят силы, зализывают раны и скоро будут готовы вырваться из своих тюрем. Это лишь вопрос времени. Ну и, под конец, да простят меня лесные эльфы и гномы с дуэргарами, их земли тоже являются двумя плачевными последствиями войн и безответственного применения магии: Фивланд — гол лесом и беден почвой, а в Сильвании устойчивая аномалия погоды и времен года с угрозой перейти в темпоральную. Чародейками из ордена Жизни была нарушена последовательность смены времен года — погоду надо постоянно держать под контролем, если хочется, чтобы не было зимних стуж, ведь такие магические изменения вовсе не константны.

— Что же делать?! — слышались вопросы. Некоторые тревожно, некоторые скептически, некоторые даже с насмешкой.

— Кристаллов стихий больше нет. Поправить содеянное у нас не хватит потенциала. Даже если бы они были, мы все прекрасно видели, какова цена согласия восьми архимагистров, — ответил Окулюс. — Поэтому предстоит великое дело: поднять с колен магию, объединенную без различия по школам, где стихии интегрируются друг в друга. Я говорю, возможно, мудрено для вас, но суть в том, чтобы нам, тем немногим, кто изначально развивал по крупицам собственный потенциал, а не пользовал в хвост и в гриву мощь кристаллов, не мешали созидать и воссоздавать то немногое, что у нас осталось. Чтобы позже мы смогли сгладить, а, возможно, и вовсе излечить те раны, которые исполосовали Материк с юга до севера и с востока на запад. Начинается новое время, господа, период долгий и трудный, где вам, властителям, придется без помощи стихий лечить болезни, строить города и развивать науки. А для этого нужен мир! И нужен он не через год, два или десятилетие, а сейчас!

Тогда, после той речи и принятых следом соглашений, а также передачи Форпата в руки магам, которых Берсу не без труда удалось собрать, буквально выковыривая из всех щелей и укромных углов, куда забились талантливые умы в попытке сберечь собственные жизни, настало новое время. Время больших перемен, первой ласточкой которого была названа Ta’Erna. Дивная радуга была видна всюду, и у многих, знающих смысл сего небесного послания, вызывала вздох облегчения, или сомнительное хмыканье у тех, кто раньше боролся против магов. Как бы то ни было, но тем памятным собранием в Ротвальде был брошен вызов тому непростому времени, и оно приняло его.

Многое изменилось к лучшему. Форпат не стал настолько влиятелен, как ордена стихий, хотя, по всему если судить, должен был стать таковым. Но в нем обитали ученые, а всех «политиканов от чародейства» Окулюс выпроваживал за стены с пожеланиями попутного ветра в спину до ближайшей гильдии магов при дворе какого-нибудь правителя. Пусть там, промеж заговоров, интриг и ядов в бокалах, сверкают призванные ими молнии и насылаются проклятия хоть до скончания времен! Под неусыпным надзором Берса развивалась алхимия, и вскоре удалось оседлать мор и чуму. Успехи в магии достигли нужных высот, но Скала Проклятых успокоилась сама, так же как и духи shar на Огненных Рифах. Застава Бормов устояла в смутные времена, и Арахарр с Нордтот остались в своем надежном заключении в горных чертогах, а в подспорье древним затворам были наложены свежия заклятья и печати.

Разумеется, не всё было столь безоблачно. Появилось много отщепенцев, ренегатов и маргиналов, которые растащили из Форпата не всё подряд, но довольно, чтобы на свет во всей красе повылезали забытые воровские гильдии и «ловчие удачи», о которых едва можно было услышать в эпоху Сокрушения Идолов. «Голодные псы подняли головы, едва снова почуяли в воздухе магию!» — как написал тогда старый хронист, бессменный сподвижник Окулюса.

Политика и магия стали более элегантны и шагнули в новый век, где далеко не проще было решать всё огнем и мечом. Так полагали чародеи, намеревавшиеся подать пример властителям. Но последние не торопились следовать этому образчику согласия и благополучия. Однако терять расположение Форпата не хотел ни один из них, даже гордый ларонийский император. Поэтому, кипевшие ничуть не меньшие, чем в эпоху Сокрушения Идолов, страсти скрылись за политической ширмой перемирий и договоров. Но там они стали нуждаться в своих исполнителях. Поэтому на Материке образовались новые «язвы» — вольницы. Повсеместно, почти в каждом королевстве находился угол, где собирались те, кто пережил войну, но не нашел себя в мирное время. Они снова, под молчаливое согласие владык, протянули разорванные сети скупщиков краденого, информаторов, контрабандистов, фальшивомонетчиков, наемных убийц и шпионов. В поисках лучшей доли те, кто словно ловчие в охоте, где безраздельно властвовала Удача, снова рыскали по Материку в поисках наживы.

Окулюс и прочие ученые мужи, тем не менее, полагали, что это было куда лучше, и не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось до этого. Когда магия была сильна настолько, что мир регулярно содрогался и трещал по швам от её мощи. Когда происходили сражения настолько же эпические, насколько и разрушительные. В это новое и, по чести говоря, смутное время выражение «лучше худой мир, чем хорошая война» еще не успело набить оскомину, а оскудневшие ресурсы не позволяли платить две цены за жажду власти — ведь и крови, и золота оставалось в руках владык ничтожно мало.

* * *

Этой осенью в Сильвании собралось на редкость много всякого сброда, особенно в вольнице, которая расположилась на севере, ближе к горам. Слишком запутанной порой, оказывалась политика лесных эльфов, которые иногда устраивали послабления на своих границах, а иногда напускали столько стражи и разъездов, словно готовились к войне. В этот раз становилось совершенно ясно, что ротвальдская резиденция направляла приказы на пограничные посты неспроста. В этом был скрыт какой-то тайный смысл, и Карнаж это чувствовал. Он сам выбрал себе место подальше от всех больших и малых дел этого мира с намерением отсидеться и зализать раны, но подиж ты… За новый шанс он щедро вознаградил целителей из пограничного форта, которые вернули его с того света. Вот тогда-ото уже проявились первые странности. Во-первых, когда «ловец удачи» встал на ноги, то обнаружил, что пограничный форт полон приезжих, среди которых мало кого язык поворачивался назвать странником, скорее бродягой. Во-вторых, его снабдили провиантом и пустили беспрепятственно вглубь страны, хотя за лечение он платил хоть и щедро, но не до такой же степени, чтобы перед ним расшаркивались сильванийцы, поголовно славящиеся своим снобизмом.

Вольница у самых гор на севере в приграничье, куда он свернул с большого тракта, отнюдь не была тем местом, где хоть когда-нибудь становилось тесно от наплыва разношерстной публики со всего света. Сильванийцы старались нынче пускать на территорию королевства по большей части полукровок, которых зачастую набирали в армию. Те получали кормежку и крышу над головой, что было очень неплохо для того, кто неприкаянным бродил по свету прошлые два столетия. Теперь многое изменилось, конечно, с одной оговоркой: полукровка должен был иметь половину эльфийской крови. Остальные, как и раньше, частенько выпроваживались взашей при малейшей попытке осесть.

Этой же осенью вольница была непревычно переполнена разношерстной публикой из гномов, дуэргаров и полукровок далеких от хотя бы капли эльфийской крови. Не говоря уже о том, чтобы хоть кто-то из приезжих озаботился бумагами, на худой конец поддельными. В дебрях лесов Сильвании, на высоком обрыве, с которого обозревались имперские степи, меж громадных деревьев высились два старых, сросшихся дуба. Они были огромны, настоящие древние исполины, вгрызшиеся корнями глубоко в земную твердь. Они остались, как часовые от тех времен, когда бормы заботились о деревьях и выращивали местами таких гигантов. Лес здесь был сильным, здоровым и древним, бережно оберегаемый от топоров дровосеков. Эльфы чтили дар Сильвана, пусть и давно поселились в долинах центральной части, а не обитали в жилищах промеж крон, как в старину.

На двух сросшихся дубах все достаточно толстые ветви были усеяны постройками, которые соединялись навесными мостиками и веревочными лестницами. Располагавшийся здесь ранее смотровой пост периода первых крупный войн, когда империя Заран только образовывалась, и в степях было неспокойно, пустовал вот уже много лет назад. В эпоху же Сокрушения Идолов его облюбовали те, кто собирался переждать опасные времена, и для этого не худо было иметь под боком одну границу, а лучше уж две. С тех пор вольница сильно разрослась. От самых корней до крон поднимались гирлянды небольших крепких хижин и домиков, а среди корней теснились хибары, наемничьи бараки, и даже процветало питейное заведение.

«Ловец удачи» по своему обыкновению устроился в небольшой хижине, которая располагалась на той ветке, что смотрела в сторону степей, а не леса. Пусть вид из небольшого оконца был не ахти, зато в случае необходимости всегда можно было иметь надежный путь для бегства. Хотя конфликтов с вольницей у сильванийских правителей отродясь не бывало, так как народ подбирался пусть и буйный, но местных не беспокоил. Заодно под рукой эльфийского короля всегда имелось добрых сотни две сорвиголов, которые держали границу Сильвании в этой части на каком-никаком запоре.

Недавно к Карнажу попросилась на постой одна полуэльфка, поскольку места всем желающим перестало хватать. Феникс не без опаски пустил сие чудо с коротко остриженными волосами, покрытое татуировками и затянутое в весьма легкомысленный ларонийский кожаный костюм. Такой носили подносчицы кушаний и напитков. Наверняка купила где-то по дешевке, соблазнившись подчеркивающими силуэт линиями и тиснением.

Она оказалась наемником, как и многие здесь. Искала удачи на островах, в различных бандах и отрядах — всю ее историю указывали рисунки на хорошо развитом теле. Отправной точкой этих скитаний явилась банальная стигма на щеке, которая предварила бордели, рабство, побег… И вот теперь наемница сидела у окна, взгромоздив свои крепкие длинные ноги в сапогах на стол, рядом с огромной феларской саблей, то и дело подносила к губам бутылку и в этот момент было заметно, как бугрились мышцы на её тренированных плечах. Полуэльфка оказалась неболтлива, что вполне устраивало Карнажа. К тому же, скромно устроилась в углу, где натянула гамак и свалила поклажу. Среди её вещей «ловец удачи», к своему удивлению, разглядел женский нагрудник и наплечник с выбитыми на них еловыми ветвями. Такие в старину носили защитницы храмов Сильвании.

— Это моей матери, — неохотно пояснила она на вопросительный взгляд.

Карнаж за пару дней успел сложить для себя биографию этой наемницы и лишний раз убедился, что судьбы детей вольных лесов Роккар были везде незавидны. Разговорить наемницу можно было только за бутылкой. Из её прошлого мало чего действительно интересного удавалось узнать, и, зачастую, они просто молча сидели, заливая шары. Всё и так было напоказ, словно картина жизни была целиком наколота иголками островитянских художников, а полотном послужила её кожа. «Кровавые слезы» на щеке под правым глазом — знак погонщика чумы, которая разразилась не так давно на Острове Туманов, принесенная феларскими моряками. Чешуя на лбу у корней черных волос и раздвоенный надрезом язык — знаки того, что ее приняли, как свою, человекоящеры на Острове Отчаяния. Узор в уголке левого глаза оканчивающийся наконечником стрелы на виске — знак наемников «Черной стрелы», отряда полукровок, который подавлял бунты рабов на прибрежных плантациях Ран’Дьяна. Предательство и месть, убийства и помилования остались неизгладимыми следами на плечах, груди, спине, ногах и даже пальцах рук полуэльфки.

— Чем будешь заниматься теперь? — спросил как-то вечером, во время очередных посиделок, Карнаж, сдабривая вопрос полной кружкой дешевого вина. Этим вечером она вернулась какой-то подозрительно оживленной и в её янтарных глазах сверкала непонятная решимость, поэтому «ловец удачи» решил разузнать побольше, ведь соискателей в вольнице было куда больше, чем требовали предложения нанимателей.

Сперва она молчала, потягивая вино и удивляясь в очередной раз тому, что от принесенной бутылки «ловцу удачи» досталось всего лишь пара глотков.

— Знаешь, — начала наемница, глядя мутными глазами на Феникса. — Ты первый из тех, кому не интересно знать моего имени и одновременно любопытна моя жизнь. Вдобавок ты не пристаешь, а угощаешь, при этом сам не пьешь почти. Ты что ли пожалел меня?

— Да, — невозмутимо ответил Карнаж, проглатывая ту малость, которую налил себе для вида.

— А это, стало быть, чтобы я не чувствовала себя пьянчужкой? Ведь это их удел нарезаться в одиночку.

— Разумеется, — усмехнулся полукровка и подлили себе еще немного. — Тебя оскорбила моя жалость?

— Если бы ты встретился со мной раньше, я бы изрубила за такое на куски! Но времена меняются.

Усмешка пробежала по губам «ловца удачи». Ему приходилось слышать подобное неоднократно, но редко чьи угрозы доходили до дела.

За окном смеркалось. Дни были здесь поразительно однообразными и слово «отлеживаться» обретало тут чуть ли не прямое значение. Разговоры, выпивка и драки в большом трактире, расположенном посреди корней двух дубов-гигантов — вот и все развлечения, которыми могло похвастать это место. Особенно с тех пор, когда имперские фальшивомонетчики и контрабандисты перестали использовать вольницу, как перевалочный пункт.

Вечерний прохладный воздух приносил с собой через окно гавканье собак, крики стрижей и разговоры из оживающего с наступлением ночи трактира.

— На самом деле я хочу пойти вместе с отрядом убийц драконов, — вдруг грохнула кружкой по столу наемница. — Ведь я уже достаточно повоевала и кое-что умею. Хочу отомстить и проверить, насколько толста чешуя у этих летающих тварей, чума их забери!

— За леса Роккар? — Феникс понимал, что задает глупый вопрос, но хотел удостовериться.

— Да! За мой дом, который сожгли во имя перемирия! Решили все за нас на правах сильных. Ну что ж, пусть почувствуют, каков кинжальный удар в спину от слабого и униженного противника! Ты же сам полукровка, должен меня понять.

— У меня свои причины, но адресат мести тот же, — «ловец удачи» сжал мешочек с пеплом на груди.

— Вот и отлично! — обрадовалась наемница.

Он впервые увидел её улыбку, пусть пьяную и кривящую не лишенное приятности лицо, но улыбку.

— Кто набирает отряд? — деловито поинтересовался Карнаж.

Куда и как отправляться Феникс знал, потому что не раз видел подобные экспедиции в Шаргарде. Их там собирали втихаря короли Сильвании и Фелара, после чего отправляли в дальнее плавание, огибая Материк и высаживая наемников с кораблей в Пепельные Пустоши на северном побережье.

— Один гном по имени Тард, убийца драконов, в трактире внизу. Он с дружками прибыл только сегодня, но говорят, что скоро отправляются. Еще летом гонцы проехались по вольницам и всюду оставляли в надежных руках приглашения августейших особ на драконью охоту. Так что желающие собрались быстро.

— Так чего же мы ждем?! — Карнаж вскочил и подошел к двери, закидывая за спину меч. На залатанной ран’дьянской куртке снова сверкали перья феникса в серебряных кругляшах креплений на спине. У полукровки на этот случай их имелся целый пучок, завернутый в кусок ткани на дне торбы. Конечно, куртка была коротка и осенью еще согреет, а зима не за горами, но «ловец удачи» не привык менять своих вкусов до последнего, отчего и оставил свой гардероб прежним, немного подлатав штаны, вспоротые ножами в кабацких драках.

Копну потемневших с наступлением осени волос, ставших багряного цвета, пришлось подкорнать, на манер ларонийских стрижек, которые обычно носили воины, натирая волосы специальным составом. Прическа получилась не ахти, так как найти в вольницах хорошего парикмахера было невозможно, но выглядела весьма оригинально, хоть и оставалась довольно длинной, лишь сдобренная отнятым у горе-парикмахера ларонийским составом в качестве компенсации едва ли довольного клиента.

— Я с тобой, — наемница поднялась следом, прихватив саблю.

Они вышли на деревянную площадку у ствола, пройдя к ней по широкой ветви, и плавно спустились вниз, вставив ноги в петли на веревках с противовесом на другом конце. Окна старого трактира приветливо светили в вечерних сумерках среди массивных корней старых дубов. Дверь была немного приоткрыта, и из-за нее доносились крики и музыка. Карнаж остановился так, чтобы льющийся из-за порога свет не достигал его ног. Он не прятался и не скрывался ни от кого в этот раз. Просто задержался, давая знак наемнице идти без него. Полуэльфка пожала плечами и вошла внутрь, распахнув дверь. Феникс отступил от вылившегося потока света.

Странное предчувствие…

Он стоял, слушая окружающие его звуки, прислонившись спиной к небольшой пристройке. Длинные острые уши едва заметно дергались, по привычке чутко реагируя на особенно резкие пьяные выкрики. На небе зажигались одна за другой первые звезды. Ветер оставил в покое лес и завывал теперь там, в степях за обрывом. Такой вольный, дикий, непокорный.…

После долгого времени, проведенного в вольнице, не сразу удавалось снова влиться в русло. В голове Карнажа тускло мелькнуло воспоминание, словно огонек свечи в окне для блуждающего в ночи путника. Что-то родное, любящее и до боли знакомое. Кто-то, кто ждет. Далеко. Потрескивающие поленья в очаге под котелком с похлебкой, теплая кровать, крыша над головой… Одна и та же, каждый день, которая вскоре станет знакомой до тошноты всеми трещинами на балках и сучками на струганных досках. И все же тепло разливалось в груди при воспоминании о том месте и о тех, кто там остался.

Он ведь всерьез думал вернуться, как и всякий, окажись он на пороге смерти. Минутная слабость. Все равно потом ни с кем не хотелось делить эту дорогу, по которой гоняли его время и нужда. Зачем? И так сыщется много попутчиков, что точно так же по вечерам разводят костры у трактов, спят на земле, подложив под ребра мха и укрывшись небом. Или, как сейчас, весело кутят вместе за столами, а если будет кому сыграть могут и спеть, и сплясать, так как много слышали и видели песен и танцев. Только наутро, может через день, через два или месяц, нужно снова выйти на тракт, сесть в седло и, ударив пятками в бока коню, ехать дальше. И неважно куда — дальше: на запад, на юг, на восток или север. Бывает, неделю словом перекинуться не с кем, и в дождь проливной холод пробирает до костей в насквозь мокрой одежде. Велико ли приключение потом больному валяться в бреду и некому даже кружку воды подать? А встретишь кого по пути и, вроде бы, есть с кем поговорить, но не всегда найдется что сказать или послушать. Чего слушать, если истории по сути одинаковы? Один рассказывает сразу вроде бы и за себя, и за собеседника. Карнажу иногда казалось, что он не слышал в таких рассказах ровным счетом ничего нового. Однако, как различны они бывают в своих красках, если повествуют о том, что приключилось до этой большой дороги, до широкого тракта, куда каждого вывела своя тропинка. Все они, эти тропки, были разнообразны, узкие или широкие, тернистые или свободные, огибающие холмы и чащи, либо вскарабкивающиеся и продирающиеся насквозь. После этих рассказов бывает, что находишь того, кто раньше дышал тебе в спину, не окликая, шел рядом, не поворачиваясь, или впереди, не оглядываясь, а встретиться довелось только на этой Большой Дороге, словно столкнуться лоб в лоб в тесном коридоре, когда разминуться уже никак.

«Ловец удачи» с шумом выпустил воздух через ноздри и шагнул в пятно света у порога трактира. Скрип досок пола поглотили шум разговоров и музыки.

Заведение, хоть и располагалось наполовину под землей, но могло похвастать внушительными размерами, да и посетителей в этот вечер было много. Но Карнаж недолго осматривался в поисках того, кого искал. Он сразу узнал Тарда.

Как-то раз им доводилось встречаться. Тогда образ этого убийцы драконов крепко отпечатался в сознании молодого полукровки, потому как нечто внутри подсказывало, что им еще предстоит встретиться. И наверняка также подсказало бы любому, кто поставил перед собой цель, но не имел покамест средств для ее достижения. В то время Феникс был неумехой, который едва устроился в Швигебурге в гильдии воров, и не смел попроситься к гному в отряд. Но теперь…

Гном сидел за столом возле огромного корня, что спускался с потолка и уходил в пол, где специально для этого в досках была вырезана подходящего размера дыра. Образчик убийцы драконов был типичен для фивландца старой породы, некогда жителя столицы: пышные седые усы, большой нос с горбиной, черные глаза-бусины, недружелюбно смотрящие из-под густых тяжелых бровей, и борода лопатой до кушака.

На корне имелось несколько крепежей для оружия, чтобы не мешалось во время трапезы, и Феникс с интересом разглядывал арсенал за спиной гнома, увлеченно поглощавшего жареную свиную ногу. «Ловцу удачи» и вправду было интересно, с чем нынче принято ходить на драконов? Он увидел солидный шестопер, как раз под гномью лапищу, подстать ему топор, которым тяжело было размахивать в простом бою, однако на драконов он годился более чем, и рядом с ним, гвизарма[1] с ухватистым, характерно фивландским толстенным древком.

Один из тардовских приятелей, выхлебав залпом кружку крепчайшего пива, которое хозяйка этого заведения, в прошлом успешная разбойница, а нынче престарелая женщина с по-прежнему скверным характером заказывала в Фивланде для особых гостей, взял в руки видавшую виды волынку и затянул такую мелодию, от которой окружающие скривились, словно вместо вина им налили уксуса. Прочие менестрели с гримасой отвращения оставили струны своих лютен и отняли губы от флейт.

— Завались! Дай пожрать спокойно! — рявкнул Тард гулким басом, прорывающимся из глубин его бороды, и кинул в горе-музыканта обглоданной костью. Гном обиженно заворчал, но игру прекратил, потирая шишку, выросшую пососедству с огненно-рыжим чубом:

— Э! Бритва, на кой ляд так сильно-то?

— Лучше иди фуры проверь. Не спер ли кто чего? Видишь, их эльфийская красноволосость не знает куда свою изнежнную задницу посадить и стоит столбом над душой. Уступи ему, а сам иди проспись.

Гном встал, одарив Карнажа красноречивым взглядом, а «ловец удачи» не смущаясь сел напротив Тарда.

— Ну? Чего скажешь, остроухий? — грубо поторопил убийца драконов.

— Я слышал, вы собираетесь…

— Я тоже много чего слышал. К делу! — перебил гном.

— Вам еще нужны бойцы?

— А что ты умеешь? У нас тут, знаешь ли, не любят тех, кто орет и бегает, когда им дракон жопу поджаривает. У нас молча рубят. Хотя, судя по твоей зубочистке островитянской за спиной, без истошных воплей в драке не обойдется.

Карнаж сверкнул глазами и потянулся к рукояти меча, но гном остановил его лениво-добродушным взглядом, оторвав его от тарелки, где прикончил вторую свиную ногу. Он успокоительно поднял руку в грубой кожаной перчатке, когда вокруг Феникса зашипели вынимаемые из ножен кинжалы.

— И тех, кто подрывается на каждый чох у нас тоже не любят, — прокомментировал поддержку собратьев Бритва.

— А я тебе не девка, чтоб меня любить, — «ловец удачи» обвел взглядом все то разношерстное сборище, которое намеревалось пустить его на ремни. — Да и какая польстится? Все твои — наемники, и главная любовь у них — это драки, шлюхи и золото!

— Да ты не робкого десятка, как я посмотрю. Не каждый стал бы выеживаться на нашу ватагу. Молодца! — Тард подвинул Карнажу кружку, которую не успел выхлебать его приятель, отправленный проверить обоз. — На вот! Охолонись маленько.

У «ловца удачи» от крепости фивландского напитка глаза на лоб лезли, но он продолжал упорно вливать в себя пойло, не давая Бритве повода для очередыных насмешек, за которые тот, видимо, и получил свое прозвище.

— Ещё одно! У нас народ идейный, а не хлам продажный. Сам знаешь: деньги деньгами, но шкуру под пламя ларонийских выкормышей некоторые умные опосля себе дороже считают подставить. Так-то… Ты зачем переться с нами вздумал? Если только за золотом, нам не по пути, — взгляд гнома стал колючим. — Из чьих будешь? Сразу говорю, ворье не берем!

— Из «ловчих удачи», — ответил Карнаж, переводя дух после крепленого пива.

— Да мы тут все ловим удачу, а еще приключений на свою задницу! — загоготал кто-то сзади.

— Завались! — одернул наемника Тард. — Парнишка не так прост. Чую, ему есть чем похвастать. Как тебя кличут, остроухий? Имя мне твое пока без надобности, а какое прозвище имеешь?

— Феникс. Может, слышал? — полукровка приготовился к еще одной порции острот и сомнений.

— Закусил бы лучше! Какой ты к чертям собачьим Феникс!? Сдох же тот в Подводных Пещерах. Говорят, выверны его там схавали.

— Рано хоронишь, борода, — Карнаж, следуя совету гнома, взял баранью котлету, положил на неё пучок укропа и оторвал зубами значительную часть. — Я еще поживу. Да так, что, глядишь, много кого и помрет!

— Не хорохорься, — было заметно, что Тард оказался в некотором замешательстве. — И вообще, чем докажешь, что ты тот самый Феникс?

«Ловец удачи» встал и повернулся перед всеми кругом, одернув куртку и демонстрируя перья одноименной птицы, вшитые на спине. Мало кому хватало смелости на такое украшение, красноречиво сообщающее всем о жестокости его обладателя, не говоря уже о мести поклоняющихся культу этих, почти мифических, птиц.

— Ну и?! Выдрал из петушиного хвоста пучок и чего? — осклабился Бритва.

Гном собирался, очевидно, добавить к своему вопросу нечто еще не очень вежливое, но в стол перед ним вонзился Vlos’Velve. Кто-то из подручных убийцы драконов подскочил к Карнажу и тут же отлетел назад с разбитым в кровь лицом. Феникс среагировал мгновенно и его застывший в воздухе кулак ещё содрогался от напряжения вложенного в удар всего тела, пока феларец валялся на полу и стонал, зажимая разбитый нос. На Тарда бросили безумный взгляд огромные черные глаза:

— Теперь веришь?! — рука Карнажа вернула темноэльфийский кинжал в ножны.

— Кинжал знакомый и удар тоже. Киракава учил? Не брешешь, значит. Последний ты из его учеников. Всех, что на острове Палец Демона остались, поубивали уж давно.

Феникс удивился осведомленности гнома.

— Ты знавал моего учителя?

— Конечно! Вместе в одной каталажке сидели у этих бешеных князьков, которые на том острове воюют. Да ты садись и говори лучше, какой у тебя разговор к драконам, — Тард кивнул на стул и обернулся к феларцу на полу. — А ты чего там стонешь? Сам виноват! все сразу смекнули, что за клинок. Зачем полез?

— Да я… Ох! Голова! — простонал побитый.

— В дурной башке болеть нечему! Уберите его, чего расселись?

Карнаж вытащил из-под шнуровки у горла мешочек с пеплом и показал Бритве. Тот нахмурил брови и глухо спросил:

— Кто?

— Мать.

— Хм, по нашенскому обычаю? У меня таких вот целая гирлянда. По одному за каждую драконью голову. Вот теперь пойдешь с нами! Но запомни, если, как до дела дойдет, вместо того, чтобы в драконью харю мечом тыкать, будешь раз в портки раз мимо — лично прибью!

— Заметано! — от сомнений гнома во взгляде Феникса снова полыхнули две молнии.

— И хорош зыркать тут своими золотыми буркалами! У меня и мать, и отец, и все братья… Я уж досыта насмотрелся, как некоторые такие вот мстители Пепельных Пустошах спиной поворачивались да назад на побережье во все лопатки сбегали, покуда мы там своих лошадей доедали да за собак принимались. Так что обидеть тебя не хотел, но предупредил! А уж как пасть драконью вместе разорвем, будем на брудершафт пить да руки пожимать. Пока довольствуйся тем, что из одного котелка в дороге с нами жрать будешь, да у костров намерзнемся еще. Зима на севере злая будет.

Тард отодвинул миску полную костей и схватил кружку пива. В один заход осушив её, он даже пощелкивая пальцами свободной руки от удовольствия. Все вокруг замерли, ожидая чего-то. Громко крякнув, убийца драконов подхватил оставленную приятелем волынку и принялся играть. Надо признать, выходило это у него куда лучше, чем у прежнего исполнителя. Мелодия звучала задорно и весело. Её быстро подхватили бубны и флейты. Послышались одобрительные крики и лязг отставляемых в стороны ножен с оружием. Все только этого и ждали.

Хозяйка таверны вышла с кухни и всплеснула руками. Раздвинув столы, под треск досок пола, гомон, смех и дружное хлопанье в ладоши, наемники отплясывали свои дикие танцы. В движениях не было ни изящества, ни ритма, ни грации, но пьяные воины отплясывали от души нечто, что выражало их радость этой жизни. Тому, что они сейчас вместе, тому, что верный клинок не подвел, тому, что просто голова, руки и ноги на месте. Даже калека в углу, тихо сидевший все это время, принялся отбивать костылем, улыбаясь во всю ширь беззубого рта, и простужено орал: «Хэй, братцы, давай-давай!!!»

Усердно сдавливая кожаные мехи, Тард подмигнул Карнажу и крикнул, перекрывая шум и гам:

— Видишь?! Не бывает страшных драконов, а бывает мало пива!

Гном продолжил играть во всю силу своих могучих легких. Фивландский был довольно грубым языком по своему звучанию, однако хорошо подходил для того, чтобы горланить песни под то, что здесь называли музыкой. Конечно, спьяну все играли кто в лес кто по дрова, но не это было главным. Пусть песни перетекали в несвязные выкрики, пусть мелодия была неясной, зато и то и другое громко и основательно сотрясало стены трактира.

Карнаж откинулся на спинку стула и тоже захлопал в ладоши, подбадривая одного малого, который был уже изрядно навеселе, но выкидывал такие коленца, от которых окружающие умирали со смеху. Молодой парень, со съехавшим на глаза кожаным подшлемником, который оказался ему слишком велик, не жалел себя, задирая колени до ушей, и рявкал всякий раз, когда вгонял каблук в пол, раскидывая руки в стороны.

Шумели до самого утра, не давая никому в вольнице спать, хотя таковых нашлось немного. Повод для гуляния всегда мог найтись, взять хотя бы праздники сбора урожая, что скоро обещали прокатиться по всему Фелару, встречая путников хлебом и солью. В каждой деревне радовались, ведь год выдался плодородным. Но у обитателей вольниц хватало и своих поводов для веселья, ведь осенью и весной, когда погода становилась скверной и до больших дел, где могли бы понадобиться такие, как они, было совсем недолго, стоило приехать в такое место, в вольницу. Ведь туда же направлялись те, кто искал себе наемников и мог предложить что-нибудь стоящее. А, главное, повстречать старых приятелей, помянуть тех, кто больше никогда не придет, порассказать историй и баек о храбрецах, кому в этом году повезло больше остальных. Так появлялись новые легенды и угасали старые среди них, у кого не было своей страны, своего угла, не говоря уже о родовом гербе с поместьем в придачу. Но была пока что своя голова на плечах, и брюхо с голодухи подводило далеко не всегда.

Когда начало светать, «ловец удачи» вел пьяную вдрызг наемницу, пытаясь затащить её в хижину на ветвях. Слушая в сотый раз восхищение по поводу того, с кем она встретилась под одной крышей и как им обоим повезло оказаться вместе с бравыми парнями Тарда, Карнаж, кряхтя, волок её по веревочной лестнице, за которую наемница не понятно каким чудом еще умудрялась цепляться.

На площадке она не удержала равновесия и рухнула на полукровку, придавив того меж ветвей. Наемница громко смеялась, пока Феникс высвобождался из объятий и делала, по ее мнению, заманчивые для «ловца удачи» предложения. Наконец, оба добрались до хижины и, уложив её в кровать, Карнаж решил сегодня довольствоваться гамаком, где спала полуэльфка. Кровать в хижине была таковой лишь по названию и никак не по удобствам, поэтому полукровка не сильно расстроился от вынужденного обмена. Воспользоваться же предложением наемницы не тянуло вовсе. Как он ни пытался, не мог преодолеть брезгливой неприязни. Такие, как она, легко меняли отряды и противников, убивая тех, с кем не так давно дрались спина к спине. Конечно, течение жизни было хаотично, особенно сейчас, но хаос не должен был поселиться в душе плывущего по нему. Все же Киракава посредством долгих вечерних бесед, предварявших плошку риса и пару кусков вяленого мяса, сумел донести до своего ученика хоть немного смысла существования. «Ловец удачи» снял ножны с непригодившимся ему благо сегодня мечом и прислонился спиной к стене так, чтобы его не было видно через окно.

Привычка. Даже кровать он отодвинул от окна. В вольницах происходили иногда «случайные» смерти от залетевшей в раскрытое окно стрелы. Особенно часто подобные несчастья случались с теми, кто отхватил волею судьбы крупный куш таким способом, что приходилось залечь на дно. Таковых было немало, отчего на этом «дне» завелись охотники до легкой поживы, когда их жертва почитает себя в безопасности, и тут-то как раз неудачно падает с лестницы в три ступеньки при этом переломав себе всю шею, словно скатившись кубарем с заоблачных лестниц Форпата. Примеров было в достатке, и они обещали множиться и множиться.

Феникс не дожил бы до своих лет, если бы не платил трактирщикам сверх положенного и, действуя когда угрозами, а когда и подкупом, не завязывал рты, готовые порассказать много чего желающим наступить ему на хвост. Упредить желание превратить свою жизнь в товар было ключом к сохранению здоровья. Об этом молчаливо свидетельствовали многочисленные шрамы на шкуре полукровки, которую не раз дырявили, а потом латали те, кто, как и первые, имели весьма сомнительную репутацию. Риск для «ловчего удачи» здесь был вездесущ — наследие Войны Кинжалов. Старые шпионские сети, раскинутые по всему Материку, уцелели кое-где весьма крупными ломтями, образуя собственные ганзы, лиги, конгломераты и лихо обосабливаясь. Однако, если наловчиться пользоваться этими вездесущими порождениями смут, то можно было в короткие сроки набить себе кошелек, продавая чужие шкуры на выделку мясникам из инквизиции и тайных канцелярий.

Vlos’Velve, верный хранитель Карнажа, по которому «ловца удачи» признал Тард, был из того рода оружия, что не раз меняло хозяев. Слухи о подобных остатках кузнечного мастерства темных эльфов ходили самые невероятные. Былые обитатели подземных дебрей под Северной Грядой ранее занимали почетное место первых в искусстве убийства и многие считали, что это происходило не в последнюю очередь благодаря оружию. Занижая меж тем мастерство рук, которые его держали и мрачную изобретательность умов, направлявших клинки. Привычка видеть магию там, где её на самом деле не было, шла только на руку темным эльфам. Если в клинках и было немного традиционного для прошлых веков колдовства, то лишь самая малость. Основную роль играло мастерство оружейников создавать удобное, функциональное и очень надежное оружие, а также понимание всех этих тонкостей его обладателем. Это, в свою очередь, было с успехом перенято обитателями острова Палец Демона, чьи кузнецы не гнушались обучения у подгорного народа. Они терпели все унижения с насмшеками и по крупицам выносили бесценные знания темных эльфов, преодолевая рабский труд подмастерьев, место которых приходилось получать в бою с остальными претендентами. И вот островитянское оружие, после Исхода темных эльфов, когда остатки некогда могущественного народа перебрались в Пепельные Пустоши, стало тем самым, непостижимым для простого воина, инструментом смерти, который мог дать преимущество лишь в умелых руках.

Многие поносили на чем свет стоит самобытные техники боя обитателей острова Палец Демона. Церковь Фелара даже создала несколько трактатов, доказывающих, будто бы оружие островитян — это богомерзкие творения, привнесенные из-за грани миров демонами, а местом их сотворения послужил «перст владыки shar’yu’i, указывающий на мир Света». Однако остров и по сей день сохранял свою независимость, не смотря на все внутренние распри. А несколько попыток завладеть им извне привели к чудовищным потерям вторженцев.

Остатки же твороений темных эльфов, названные Окулюсом Берсом «осколками вечности» в одной из его многочисленных книг, продолжали бродить по Материку, постепенно обрастая слухами и догадками, которые порождало незнание. В том числе барды распевали по северным границам баллады посвященные одному убийце, темному эльфу, в руках которого был магический клинок, отправивший на тот свет бессчетное количество душ. Карнаж столкнулся с ним, когда известный чародей, Рэйтц из Красных Башен, весьма нетерпеливый и взбалмошный последователь стихии Огня, который и в век Объединенной магии напирал на то, что вся сила и истинное могущество могут быть дарованы лишь одной стихией, нанял этого убийцу охотиться за «ловцом удачи». Причина коренилась в подозрительности архимага, который, из-за задержки «ловца удачи», считал, что заказ полукровке кто-то перекупил, забывая о сложности задания и нужном на его выполнение порядочном количестве времени.

Феникс с улыбкой вспомнил о том, как в страхе бежал от своего преследователя. Скрыться никак не удавалось, слишком искусен был охотник за головами. Поэтому ученик Киракавы последовал давнему наставлению учителя и решил встретить врага должным образом: неожиданно, в лицо и не озабочиваясь прелюдиями. Темный эльф с самодовольным видом стоял возле кухни в трактире, подпирая спиной балку. Потягивая эль, он напускал страху на бедного хозяина заведения, который дрожал всем телом при одной лишь мысли о том, кто был перед ним. Глаза убийцы лениво обшаривали общую залу с удобной позиции — в такую холодину, которая стояла в Подводных Пещерах той зимой, особенно приятно было устроиться ближе к жаровням.

Трактирщик недолюбливал пусть частого, но опасного постояльца и не преминул уведомить Карнажа о появлении охотника за головами, тем более за это ему было щедро заплачено. Феникс вошел и направился прямо к убийце, который уже выдавил хищную улыбку, завидев свою цель, которая сама явилась на убой. Но прославившие его в песнях барды и трубадуры сыграли с убийцей злую шутку, как и той эпохи, из которого он явился, последовав за переменами, но не изменившись сам. Уничтожая врага обитатели острова Палец Демона не тратили время на прелюдии. Немалая же известность заставила тщеславие темного эльфа изрядно удлинить вступление, чтобы была пища для новых баллад. Расцвет же изящества и церемоний там, где быстрота и ловкость решали суть дела, были весьма губительны, если не фатальны. С падением темных эльфов утратились многие особенности, которые делали их манеру убийства непредсказуемой и стремительной, пощадив лишь непревзойденное искусство боя и владения клинком.

Феникс оказался к тому времени уже немного известен в своих кругах и мог стать неплохой регалией в длинном списке жертв, которые были убиты с легкостью, которая тешила самолюбие темного эльфа. Намечался неплохой поединок, и… Кружка эля упала на пол, разбилась, а убийца медленно съехал по стене с засевшим в груди шабером полукровки. Стилет пробил кольчугу, едва эльф успел что-то сказать. Ошеломленный трактирщик зажал рот ладонью, чтобы не крикнуть, и во все глаза смотрел, как «ловец удачи» деловито обшаривал карманы убитого. Бросив в угли жаровни письмо с печатью Рэйтца, «ловец удачи» вернул шабер в ножны, предварительно вытерев кровь о воротник темного эльфа, и, прихватив Vlos’Velve, спокойно ушел, запахнувшись в плащ.

Дерзость и подлость этого убийства вызвала возмущение у бардов, и на голову полукровки посыпались насмешливые песни одна злее и ядовитее другой. Однако с тех пор многие предпочли не связываться с «ловцом удачи». Особенно учитывая то, что через некоторое время, самого Рэйтца нашли задушенным в собственном фамильном замке. При этом заказ архимага был выполнен и валялся у его ног. После этого насмешек в песнях разом поубавилось, как и бардов, желающих их сочинять.

Брови Карнажа нахмурились. Он вспомнил о заступничестве одной чародейки, Роксаны, отведшей от него месть магов за Рейтца. Она казалась ему прекрасной, как сама любовь. Спасла его жизнь в обмен на заказ убитого. И, когда он явился на балл… Безрассудство! Кто он и кто они?

Зубы полукровки сжались.

Тогда ему было сказано слишком многое из того, что мог не говорить ее острый язык. Он все выслушал. При всех. И при всех же поклялся, что брошенный под ноги кошелек когда-нибудь она протянет ему на коленях и будет умолять взять деньги. Потом, под общий смех и остроты, удалился. Хозяйка выкинула пса обратно в конуру, когда тот стал ей не нужен или захотел к себе больше внимания чем требовалось.

За окном зашумел листвой прилетевший из степей ветер. Он ворвался в хижину и обдал холодной волной лицо полукровки. Ничто не пройдет бесследно! За все придется заплатить. Рано или поздно. Сколько злачных мест было на Материке, но он, следуя цели, совался в самые опасные. Рискуя жизнью, добыл то, что хотел, и оставалось лишь руку протянуть. Он знал, что не отступит, и она еще пожалеет о своем поступке. Для полукровки вопрос состоял даже не в том, кто имел право на месть, а кто нет. Главный вопрос, по его мнению, многие старались усердно обходить: может ли кто-то себе эту самую месть позволить? Феникс мог. И очень хотел.

Воспоминания оставили Карнажа. Он забрался в гамак наемницы, и, пристроив меч под правую рукой, закрыл глаза, слушая завывание ветра в щелях и потрескивание веток по соседству с хижиной.

Столица Сильвании по большей своей части располагалась в долине. Вокруг города эльфы не возводили стен. Только форт из белого камня, возвышающийся на краю долины, обеспечивал безопасность тех, кто обитал в ней. На улицах, выложенных серым булыжником, кое-где произростали небольшие деревца с аккуратно подстриженными кронами различных форм. Невесомые, воздушные дома сильванийцев перемежались с почти игрушечными домиками карликов, которые не смогли в свое время отстоять честь называться гномами.

Поначалу люди, как раса возникшая позже остальных, все низкорослые народы величала гномами, не считая халфлингов, которые сразу отграничились от своих бородатых родичей и даже брились чисто, иногда оставляя завитые усы или аккуратную имперскую бородку. Взаимная неприязнь всех четырех низкорослых народов переросла со временем в неприязнь трех, когда дуэргары присоединились к гномам не только территориально, но и идейно. Потом уже двух. Карликов постигла та самая незавидная судьба, которая неизбежна в эпоху, где все решают сила и магия. Тем из них, кому удалось уцелеть, в наследство от предков достались лишь уже ничего не значащие неимоверно длинные имена, произведенные из имен дедов и прадедов, могилы которых теперь не отыскать.

Карликов всегда отличал неугасаемый оптимизм, и они принялись отстраивать свои миниатюрные жилища среди причудливых форм сильванийских строений, иногда устраивая их частью на деревьях покрупнее, или, вернее того, что осталось от могучих стволов, когда долина в конце эпохи Сокрушения Идолов походила больше на лесоповал.

Карнаж встретил утро по прибытии в столицу с обозом убийц драконов слишком рано, проспав после ночных посиделок весь следующий день, и бесцельно бродил по улицам эльфийской столицы, жуя по дороге пироги. Они с пылу с жару продавались всем желающим, едва покидали противни пекарен. Низкорослые обитатели Ротвальда слыли очень трудолюбивыми и брались за любую работу: портные, пекари, сапожники, даже бондари и шорники. Везде к возвышающимся эльфийским домам лепились их небольшие изящные лавчонки. Из труб с самого утра валил дым. Всюду кипела работа, и под ногами у полукровки, которому карлики доходили едва ли до середины бедра, ощущалась возня, особенно на оживленных улицах. Отчего «ловец удачи» походил на журавля-вегетарианца, шествующего по болоту, полному лягушек.

Тард этим утром сообщил, что обоз задержится, так как ожидались еще какие-то попутчики, недавно напросившиеся с ними за компанию, так как в Южном Феларе было неспокойно. Не смотря на празднества сбора урожая, два рыцарских ордена — осколки былой эпохи, — устроили свару, а король вот уже месяц спокойно наблюдал, даже не пытаясь развести в стороны два сцепившихся насмерть капитула. Впрочем, даже попытайся он, ничего бы не вышло, так как почтения сюзерену от вассалов поубавилось еще тогда, когда его отец перенес королевскую резиденцию из Шаарона в Шаргард.

Бритва был против каких бы то ни было столкновений по дороге, хотя большинство его соратников были не прочь размяться перед главным делом. Он прекрасно знал, что суть борьбы двух орденов затрагивала разом и политику, и религию, то бишь была вдвойне опасна для безродных наемников и могла в последующем обойтись им вдвое дороже. Убийца драконов пользовался большим уважением и непререкаемым авторитетом, и никто не стал ему перечить. Тем паче он славился своим сверхъестественным чутьем на опасность. Ведь однажды, когда очередная экспедиция в «Горах Драконьего Проклятия», которые чаще именовались Северным Хребтом или Грядой, пошла наперекосяк, ему каким-то чудом удалось вывести отряд на территорию Истании по южной кромке гор. Раньше это считалось самоубийством, так как по дороге легко можно было схлопотать ларонийский арбалетный болт меж лопаток или получить лавину на голову, спущенную истанийскими стражами.

Пытаясь выбраться из центра города, где у фонтанов под раскидистыми кронами деревьев с пурпурной листвой сновали с лотками карлики, вовсю нахваливая свой товар среди общего приготовления к празднеству, Карнаж виртуозно уклонялся от возникающих на пути лестниц. Маленькие работники карабкались вверх и писклявыми голосками на своем мудреном язяке что-то кричали тем, кто вешал гирлянды на ветвях через всю площадь.

Случайно пнув своим окованным мыском одного из работников, который на четвереньках чистил камень у самого основания фонтана, полукровка прибавил шагу. Вопли бедняги породили всеобщее осуждение на маленьких сердитых лицах. Вдогонку Фениксу в спину вырвалось несколько ветвистых ругательств и даже был пущен старый, рваный башмак, но полукровка не стал оборачиваться, а поспешил убраться, чувствуя, как от ругани карликов у него начинают гореть уши.

Карнаж испустил проклятье, когда понял, что оказался в той части города, где проживали состоятельные горожане и эльфийские дворяне. Это следовало из тех крупных построек, которые свободно расположились по сторонам широкой улицы, окруженные цветниками за низкими изгородями. Витиеватость форм и расположения архитектурных элементов на остатках деревьев поражали взгляд своим многообразием и виртуозностью, с балкончиками и небольшими лесенками, огибающими снаружи башенки и взлетающими вверх на веранды. Карнаж так засмотрелся на это великолепие, что чуть не налетел на эльфа, который прохаживался по улице. Вытянутое лицо сильванийца ещё больше вытянулось, когда они столкнулись с Фениксом нос к носу. Голубые глаза надменно смотрели из-за приспущенных век на того, кто портил всю гармонию пастельных оттенков белого и зеленого в обрамлении ярких цветников своей черной кожаной одеждой и возмутительными перьями на спине. Сильваниец поправил тонкими пальцами брошь у горла белой рубахи с отложным воротником и презрительно хмыкнул, откинув за спину длинные русые волосы.

Карнаж сложил руки на груди и, наклонив голову, исподлобья взглянул на эльфа, свесив перед глазами натертую ларонийским составом длинную челку. Глаза сильванийца распахнулись от удивления, когда он заметил стальные набойки на костяшках перчаток и обитые металлом мыски сапог. Вскоре его лицо снова приняло высокомерное выражение и тонкие губы скривились в презрительной усмешке. Небольшие уши, выглядывающие из-под длинных, тщательно расчесанных волос, еле заметно дернулись на самых кончиках, словно показывая даже в этом превосходство над полукровкой, у которого уши были длинными и заостренными, начиная сужаться сразу от последней трети, отвечая тому реликтовому демоноподобию, которое всегда присутствовало в облике ран’дьянцев.

Сильваниец двинулся дальше спокойным, даже размеренным шагом, соблюдая осанку, а полукровка, заложив большие пальцы за ремень под бандажом, направился своей дорогой, по привычке немного сгорбив спину. Шел он наугад, толком не зная как отсюда выбраться. Протиснувшись меж изгородей садов, наполненных благоуханием цветов, «ловец удачи» выбрался к пруду, возле которого гуляли несколько эльфов, поглядывавших в сторону небольшого дома с балкончиком. Там игриво посмеивались четыре эльфийки, что-то нашептывая друг дружке.

— О! Вы только полюбуйтесь! Что это за чучело?!

— Фи! Какой оборванец!

Карнаж остановился и, не оборачиваясь, принялся слушать, какими еще словами они обзовут простого путника. Прохожего, которому не было до них ровным счетом никакого дела, как и до всеобщего празднества.

— О, Сильф, и где только сыскалось такое чудище?! Что это у него с волосами?

— Да уж, можно подумать, будто у него на голове иглы дикообраза, которые стригли садовыми ножницами!

— Хи-хи, вы только посмотрите на ботфорты этого «щеголя»! Они вышли из моды лет сто назад!

Феникс обернулся и бросил взгляд на балкон. Не послышалось ли ему? Неужели только одна эльфийка возмущалась и поддерживала себя в своих же утверждениях? Нет, ему показалось. Говорили все четыре, только голоса их были настолько схожи, что и не отличить вовсе.

— Эй, пугало! — крикнула одна из девушек. — Сорви-ка нам цветов! Или ты такой пень и не знаешь, что в празднества омоложения природы нам положено дарить цветы?

Её голос был каким-то по-кошачьи мягким, но, как и у всякой кошки, у его обладательницы наверняка имелись коготки.

— Ну же, чего ты ждешь?!

Карнаж обернулся к клумбе и издал ядовитый смешок, который никогда не сулил никому ничего хорошего и, перескочив через ограду, принялся искать клумбу, которую совсем недавно поливал карлик. Феникс заприметил садовника краем глаза, когда шел мимо, и теперь старательно проверял руками почву.

— Что ты там копаешься? Поторапливайся!

— Сейчас-сейчас! — зловеще отозвался «ловец удачи», рука которого уже нащупала сырую землю на клумбе и зачерпнула хорошую пригоршню удобренного месива.

Вдруг сзади донесся четырехкратный испуганный писк и грохот опрокидываемых плетеных кресел. Феникс разочаровано обернулся, сжимая в руке солидный ком грязи. На балконе никого не было.

Странно, неужели заметили?

Кто-то схватил его за кисть, что сжимала снаряд для мадам. «Ловец удачи» инстинктивно дернул руку, собираясь защищаться, но его остановил знакомый командный голос:

— Положи-ка это говно, хулиган! — Клара разжала ему кулак и отряхнула от грязи перчатку.

— Какими судьбами? — изумился Феникс, не веря своим глазам.

— А ты? — прищурилась бородатая женщина, выводя его из сада за руку, будто нашкодившего мальчишку.

— Отлежаться надо было, — честно ответил Карнаж.

— И нам тоже отсиживаться пришлось, — грустно сказала Клара, уводя его дальше от дома к пруду, где Феникс окончательно очистил перчатку от грязи. Пока он этим занимался, Клара сидела на траве и озадаченно косилась на то, что было у полукровки на голове. Феникс перехватил взгляд и поднял глаза на натертые пряди ларонийской стрижки. Так носили воины белых эльфов. Эту моду породило деление на цеха в Лароне. Поскольку его обитатели имели один цвет волос и глаз, не говоря уже о небольшом разнообразии черт лиц, то принадлежность к различным цехам требовала каких-то более весомых отличий во внешнем облике. Помимо одежды и медальонов, заметным отличием могли послужить волосы — краса и гордость ларонийцев. Поэтому воины Ларона решили проявить смекалку, чтобы сильно не обстригать свои великолепные локоны, которые мешались в бою, да, к тому же, с некоторых пор стали прерогативой больше магов и жрецов, но в тоже время и не походить на укороченные по плечо пряди алхимиков. Они обратились к последним за рецептом средства, способного держать волосы не прибегая к металлическим обручам, как носили министры, и уж тем более к заколкам, хвостам или ремешкам, что считалось чисто женской прерогативой.

— Что это ты на голове соорудил? — спросила, наконец, Клара. — Ты же ведь наполовину сильваниец, а не ларониец?

— Это моя худшая половина, — ответил Карнаж, — Тем паче мой отец был гомункулом, выращенным из сильванийских младенцев. Соответсвенно, не признан лесными эльфами из-за того, да и сам манерами и повадками больше походил на ларонийца. Сама знаешь, как лесные эльфы боятся изменений, которые первых из них превратили в белых эльфов.

— Да-да, это конечно! Тем более Аир, как говорят в легендах, был ближе к ларонийцам своим холодным нравом. Яблоко от яблоньки… — протянула бородатая женщина, но, заметив как переменилось лицо полукровки, перевела тему разговора. — Но вообще мне нравятся разнообразные прически у «белых», там хоть понятно где мужик, а где баба. А что уж ларонийки выделывают со своими косами! Диву даешься!

Карнаж встал, подтянул шнур от ножен на груди и осмотрелся.

— И вообще, лучше не бедокурь здесь, — посоветовала Клара, поднимаясь следом. — Нравы у сильванийцев сильно изменились после Сокрушения Идолов. Вот мы, например, не знаем теперь, как вернуть нашу акробатку.

— А что случилось?

— Её забрали жрицы храма Сильвана.

— С какой это стати?

— А пес их знает! — она надкусила жевательного табаку и сморщилась. — Ничего не объяснили. Пришли с десяток храмовниц и силой забрали! Сам знаешь какая с ней история. Я уже сказала Тарду…

— Тарду?! — переспросил полукровка.

— Да, убийце драконов. Он обещался помочь нам добраться до Шаарона.

— Потому что в Южном Феларе неспокойно, — закончил за нее «ловец удачи».

— А ты откуда знаешь?!

— Потому что я сам еду с ними.

— О! Значит ты тоже сможешь нам помочь? — она с надеждой посмотрела на Феникса.

— Не спрашивай, если знаешь ответ. Сама мне это твердила. Пойдем!

— Хм, а ты был внимательным слушателем, — улыбнулась Клара.

Храм Сильвана находился в живописном месте, дорогу к которому подсказал один карлик, которого Карнаж выудил за шкирку из толпы на центральной площади. Сначала маленький работник упирался и даже насмехался над видом Клары, но, когда «ловец удачи» в одном из переулков предложил понюхать набойки своих перчаток, тут же сообразил, что к чему, и лично проводил обоих до тропы, ведущей к водопадам. Впрочем, выбора у него особого не было, так как он не смог бы даже сбежать, так как беспомощно дрыгал ножками на высоте в добрых четыре фута на вытянутой руке полукровки, пока они безлюдными улочками выходили из города.

— Пусти! — завопил карлик, когда показалась тропинка.

— Скажи спасибо, что за волосы не схватил! — рявкнул Феникс. — Дойдем до храма, а там гуляй на все четыре стороны.

— Мне на четыре не надо! Мне одну. Мамой клянусь, не обманул! — запищал бедолага на ломаном феларском, молитвенно складывая ручонки. — Если жрицы поймут, что вас привел, мне крышка!

— Ах ты, курва! — воскликнула Клара, еще не совсем успокоившаяся от едких насмешек маленького остряка. — Карнаж, не верь этой продажной шкуре ростовщической! Они же, как крысы, сбежали к эльфам, когда драка Фелара с империей началась, прихватив с собой нажитые капиталы. А до этого обирали моего деда и простых крестьян, загоняя в долговые ямы!

— Я же извинился перед мужчино-женщиной за свои слова! — возопил карлик, но, заметив, как перекосилось лицо Клары, громко возопил, — А-а-а!!! Помогите! Убив…

«Ловец удачи» заткнул ему рот на полуслове и вопросительно посмотрел на спутницу.

— Может, придушим его? — как-то устало произнесла женщина, глядя на стремительное течение водопада, рвущееся с грохотом в огромное озеро. Карнаж цокнул языком и отрицательно покачал головой, сощурив один глаз. Карлик что-то промычал, вытаращив глаза. В воздухе распространилось зловоние.

— Черт побери, Клара, он обделался! — Феникс выпустил жертву, брезгливо разведя руки в стороны.

Карлик держался за штаны, стоя перед ними, и всхлипывал:

— Ну что? Довольны? Справились с тем, кто меньше? Да? Чтоб вам пусто было! Вы ничем не лучше сильванийцев, на которых мы горбатимся, как каторжные! И ваших дедов, между прочим, никто не неволил брать взаем! Сами приходили, хотя им всего хватало. Легко обидеть и обобрать того, кому нечем ответить. А ведь отняли! Что теперь-то глумиться? Вот потому и сидели деды ваши в долговых ямах. Все им мало казалось!

Маленький работник плюнул под ноги своим мучителям и поплелся обратно к городу, одной рукой придерживая штаны, а другой вытирая слезы.

— Клар, а ведь он…

— Помолчи, Карнаж, и так погано.

Тропа вела наверх, в гущу деревьев, где располагались подземные истоки водопада. Эльфы соблюдали естественность по мере возможности во всех культовых постройках, отчего снаружи понять, что здесь располагалась святыня Сильвана, было очень непросто.

Подъем оказался для Клары делом не простым, так как она была тучной женщиной и не раз опиралась на вовремя подставленную руку «ловца удачи», прежде чем они взобрались наверх. Далее предстояло пройти выше по течению мимо порогов. Тропа огибала стремящиеся вниз воды и вела левым берегом. Приходилось сгребать встающие на пути ветви кустов, того и гляди грозившие столкнуть неосторожного путника в быстрые воды. Полукровка шел впереди. Он легко скользил под нависающими ветвями, положив правую руку на рукоять своего меча, а левой осторожно отодвигая ветви. Он двигался практически бесшумно, в то время как сзади раздавались громогласные проклятья и треск ломающихся ветвей. Следовало отдать должное Кларе, в свои годы она сохранила столь неукротимую энергию.

Карнаж остановился. Где-то слева он почувствовал движение, не смотря на весь шум, который производила спутница. Храмовницы вели их. Глупо было полагать, что пустят просто так. Однако, если еще не полетело ни одной стрелы, значит чего-то ждут. Знать бы чего именно? За вторым порогом в кустах скрывались остатки мраморной лестницы, так как для простой тропинки подъем стал слишком крутым. Лестница оказалась узкой, с высокими ступенями и сильно выдавалась над землей. На всякий случай феникс кинул Кларе цепь, чтобы она могла удержаться. Хотя это было сделано им больше для самоуспокоения, так как цепь такой вес едва ли выдержит, а если и выдержит, а полукровка попытается удержаться всеми частями тела за ступени, даже вцепившись зубами, то бородатая женщина своим падением все равно увлечет его за собой вниз.

Они успешно продолжали восхождение, провожая взглядом остатки высоких колонн на берегу, многие из которых покосились и рухнули в объятия друг друга над течением. Некоторые лежали в воде, цепляясь основанием за берег. Вскоре начали попадаться колонны, которые еще крепко стояли, поддерживая остатки каменных арок с высеченными в них и давно угасшими сильванийскими рунами. И, наконец, показалось то место, откуда из глубин горы рождалось стремительное течение.

Поверх проема в скале находился диск из мрамора, окруженный по краю колоннами. После этой площадки в тени переплетенных тополей, которые осыпали своим пухом мрамор, стоял алтарь. Там раньше горело Пламя Леса, а рядом располагалась статуя Сильвана. Но, после того, как здесь побывал отец Карнажа, пламя угасло навсегда, а последующая реформация не пощадила и саму статую.

К алтарю вела широкая лестница, проходившая между двух фонтанов, точнее того, что оставалось от разбитых фигур мифических существ, через трещины в которых струилась вода.

— Что вам угодно, путники? Вы пришли молить Сильвана о благословении? — раздался от алтаря серебряный голос, полный старинной сильванийской мелодики. Женский.

— Нет, — прокричала, задыхаясь от тяжкого восхождения, Клара, — мы не чтим лесных духов!

— Что ж, жаль, — в серебряном голосе послышалась искреннее сожаление, — но тогда вам придется покинуть нашу обитель. Немедленно!

— Верните нам акробатку из нашего цирка и мы с удовольствием покинем сей храм! — перспектива спускаться вниз с пустыми руками взбесила Клару.

— Замолчи! — серебряный голосок стал вдруг жестким, как сталь.

С возвышающихся вокруг алтаря деревьев на колонны начали перепрыгивать легкие и стройные фигурки стражниц храма, сверкая длинными шпагами с позолоченными эфесами. Все они носили знакомые Карнажу женские кирасы с наплечниками на левую сторону и закрывающими левую руку сегментированными стальными щитками. Короткие зеленые платья под цвет листвы демонстрировали напоказ длинные ноги с притянутыми к ним за ремни кинжалами в чехлах.

— Ой, срамота-то какая! — выдавила Клара, испуганно глянув снизу вверх на девушек. Те же пристально смотрели на них своими прекрасными, но злыми глазками, нетерпеливо теребя светло-русые волосы, собранные на голове в высокие длинные хвосты.

Женщина испуганно прижалась к Карнажу и у того в голове словно что-то взорвалось. Клара попятилась, когда увидела безумный, дикий оскал, исказивший лицо полукровки. Он шагнул вперед, отодвигая её себе за спину одной рукой и медленно доставая меч другой. Его голова упала на грудь, волосы нависли на глаза, оставляя видимой лишь нижнюю часть лица.

«Это ты?!» — послышался эхом незнакомый женский голос в ушах полукровки.

«А кто же еще?!» — против воли зашевелились губы «ловца удачи». Карнаж похолодел от того голоса, которым он ответил. В нем были знакомые, до боли родные нотки, но звучали они хрипло, зловеще, ярость переполняла каждый звук.

«Как ты посмел?!» — захлебнулся в негодовании женский.

«А ты?!» — рявкнул мужской. — «Это мой сын! А у алтаря твоя дочь! Оставь же ей выбор. Иначе увидишь и горько пожалеешь о том, что случится!»

«Я убью твое отродье!»

«Даже ценой жизни единственного дитя? Мой рухнет первым, но ведь и её отправит за собой в Бездну! И повторится все как у нас с тобой. Она будет умирать там снова и снова от его руки. Две такие цены и за что? Не нарушай закона пророчества во имя амбиций!»

Карнаж вскинул голову, сверкнув огромными черными глазами, и стрелой понесся вперед, на жрицу у алтаря. Она ожидала его, отведя шпагу в сторону и готовя в свободной руке набирающее силу заклятье… Магия с треском врезалась в полукровку, отозвавшись в нём ревом убитого зверя, но он всё равно поднялся с колен, поливая белый мрамор кровью изо рта. Звон встретившихся шпаги и меча — и они оба завалились у алтаря. Жрица в предсмертных конвульсиях сжимает эфес со срезанным клинком, а Феникс уже испустил дух, но его меч торчит из груди эльфийки, вогнанный туда по рукоять.

Женский отчаянный крик резанул по ушам ничего не понимающего полукровки. Он очнулся стоя на коленях и постепенно приходя в себя.

— Карнаж что с тобой?! — Клара испуганно оглядывала безжалостные лица храмовниц.

— Убейте его!!! — раздался истерический женский вопль от алтаря.

— За что?! — возмутился Феникс, вскочив на ноги, когда храмовницы одним махом дружно спрыгнули вниз с колонн.

Возникла небольшая пауза, по окончании которой воздух прорвал свист многочисленных шпаг и яростные крики эльфиек.

— Черт бы побрал такое сильванийское гостеприимство! — крикнул с досады «ловец удачи», проскальзывая сквозь мелькание клинков к алтарю. Он развернулся и быстро отступал. Его меч работал с такой скоростью, что стражницы только диву давались, как он умудрялся отражать сыпавшиеся на него удары.

Феникс почувствовал тычок в спину. Обернулся.

— На нем какой-то доспех, сестры! — вскричала распахнув глаза от удивления храмовница, надальновидно опустив оружие. На ней было длинное, богато украшенное белое с серебром платье.

— А ты как думала? — ощерился полукровка, мгновенно шагнул к ней и, перехватив шпагу за эфес, ударил лбом в удивленное лицо. Эта жестокая выходка породила еще более громкие крики ярости и безумные атаки. Vlos’Velveбыл тоже пущен в дело и, вместе с мечом Каракавы, кружась в диком вихре, они сметали со своего пути сильванийские шпаги под деланный смех Карнажа, который мысленно проклинал длину сильванийского оружия.

Они уверенно теснили его к алтарю. Отбиваться становилось все тяжелее, некуда было отскакивать от свистящих со всех сторон клинков. Самое время было уносить ноги, но Клару держали под шпагами несколько храмовниц на мраморном полу, пока остальные двумя шеренгами пробегали мимо на подмогу своим сестрам. Положение становилось ботчаянным. Скоро Феникс встретит спиной стену и тогда можно было бы со счету сбиться, сколько дырок разом окажется в его шкуре. Пора действовать решительнее!

Храмовницы предвкушали скорую победу, но тут «ловец удачи» повернулся к ним спиной и побежал к стене за алтарем. Подскочив, он оттолкнулся от каменной кладки и, в неправдоподобно длинном прыжке, перевернувшись через голову, пролетел над «лесом» задранных в воздух шпаг и разинутых в изумлении ртов. Не слишком удачно опустившись на ступени алтаря за спинами эльфиек, он тут же поднялся и встряхнулся, закончив этим свой акробатический этюд.

— Ну? Что? Продолжим, сучки! — прорычал Феникс, пятясь и хромая. Это было равносильно тому, чтобы бросить вызов целому рою шершней.

— А ну развались!!! — громыхнул за спиной голос Тарда. Гном подошел к храмовницам, которые держали под шпагами Клару, и своими огромными лапищами отшвырнул их в разные стороны.

— Бритва! Как ты вовремя! — обрадовано крикнул через плечо Карнаж.

— Своих в обиду не даем! — Тард галантно предложил Кларе руку, чтобы она смогла подняться. — Тем более столь очаровательных дам!

Эльфийки скривились от последней фразы. Одна подскочила к гному и занесла клинок для удара. Тард спокойно перехватил лезвие шпаги рукой в толстой перчатке.

— Да, «таких очаровательных дам», дуры вы сильванийские! — отчеканил гном, выгнул клинок и хлопком по ягодице отправил воительницу в фонтан. — Охолонись маленько!

— Как вы узнали? — изумилась Клара.

— От маэстро. Потом одного засранца-карлика по дороге встретили, — осклабился Бритва.

— Довольно! Вы осквернили наш храм! Вы умрете за то, что посмели прийти с оружием в святыню Сильвана! — послышался голос из-за строя храмовниц.

Тард озадаченно почесал в затылке. У него за спиной, словно из-под земли, выросли двое детин, каждый шириной в два Карнажа и ростом на голову выше полукровки. В одном из них «ловец удачи» узнал заргунского силача из бродячего цирка.

— Та-ак, — протянул гном, — братва, доставайте-ка дубины. Щас, чую, возня начнется!

Феникс отступил к Тарду и его товарищам.

— Но сперва может быть та, что из вас, погляжу, самая храбрая, вылезет-то из-за чужих спин! — крикнул Тард, поигрывая топором, — И скажет мне, какого лешего тут набрасываются на славных убийц драконов? С королевским патентом между прочим!

Жрица вышла из-за рядов телохранительниц, вытирая кровь из разбитого носа.

— Верните нам эльфийку. Вас и так эвон здесь сколько! — потребовал Бритва, вынимая и разворачивая документ, подкрепленный печатями королей в том числе и сильванийской, что требовало от подданных всякого содействия.

— Оставьте её! Она должна стать служительницей храма! — отрезала жрица, с ненавистью глядя на Карнажа.

— Да в бороду мне дался ваш храм и вы сами! И вообще с каких дел такие требования?!

— Она — эльф! Её место здесь! Или бродячий цирк тоже под вашей протекцией?! Они что же, тоже убийцы драконов? — съязвила эльфийка, гордо вскинув окровавленный подбородок.

— А где вы были, когда бедной девочке не хватало на кусок хлеба?! — крикнула Клара. — Где вы были, когда ей негде было спать!?

— Пусть сама решит с кем ей быть. Или мне к вашему лесному величеству опять тащиться? — поддержал Тард.

— Хорошо же! — неожиданно согласилась жрица. — Отпустите её. Если эти дуболомы не понимают ценности предназначения, да будет так! Попомните, вы сделаете этим только хуже!

Акробатка выбежала из-за алтаря, отталкивая от себя руки сильваниек, пытавшихся её удержать. Она без сил упала в объятия Клары и заплакала. Заргунский силач подошел к ней и, укутав своим огромным плащом, взял девушку на руки.

Воцарилась неловкая тишина. Тард и жрица смерили друг друга взглядами. Убийцы драконов и силач с акробаткой повернулись к лестнице.

— Она никогда не была с эльфами раньше, — тихо сказала Клара Карнажу, когда все вместе спускались вниз по ступеням. — Думала, что они мудрые и добрые, как в давних сказаниях. А мы никак не могли ее разубедить. Она даже мечтала вернуться к ним.

— Я помню. Ещё когда впервые повстречал вас с маэстро в Швигебурге. Она тогда совсем маленькой была и дергала меня за уши, интересуясь, почему они такие большие для эльфа, — произнес «ловец удачи», не зная толком, что ещё сказать.

Храмовницы следовали за ними по пятам, но шпаги скрылись в ножнах.

— Думаю, инцидент исчерпан? — подняла одну бровь жрица, обращаясь к Тарду.

Убийца драконов обернулся.

— Конечно! — резко ответил гном. — Не пойму только, что вы за звери такие, если от вас свои же стремглав ломятся?

— Убирайтесь вон! — сверкнула глазами эльфка. — Путь свободен, но я этого так не оставлю. Попомни, гном!

— Как будет угодно вашему жречеству! — невозмутимо ответил Бритва и развязно поклонился.