Глава 6

Серые дороги имеют такое неоднозначное свойство как пересекаться…

мэтр Клод, канцелярия Фелара


Первый снег в Cеверном Феларе выпал ранним утром, осыпав серебром приграничный городок и поля вокруг. Снежинки кружили меж печных труб, оседали на крышах и растворялись в слякоти дорог, припорошив жухлую траву на обочинах. В сером утреннем небе гулял ветер, раскачивая лопасти мельниц. Он кружил на улицах вихри, сдувая снег с черепичных крыш на головы прохожих, но они лишь сильнее запахивались в плащи и направлялся дальше по своим делам. Люди не понимали радости младшего отпрыска Сильфа, который так увлеченно играл с первым в этом году небесным серебром. Баловник никак не унимался, забираясь под полы одежды, за поднятые воротники и срывая широкополые шляпы. Но прохожие никак не хотели замечать красоты первого снега, даже когда отчаявшийся ветер бросался им прямо в глаза.

Старая церквушка к северу от города открыла свои двери и на паперти чернела фигура звонаря, задравшего голову вверх. Единственного из всего городка, кто с неподдельной радостью встречал первый снег. Ведь это была ещё одна спокойная зима…

Прошло немало лет, но память человеческая после больших потрясений будет ещё долго отмечать заведенную временем смену сезонов по-особенному, если до этого привычная цепь хоть раз обрывалась, окрашивая в кровавый багрянец снег, а серый печной дым заменяла черная завеса пожарищ.

Этому городку, который миновали, казалось, самые страшные из ужасов войны, всё равно было, что вспомнить из мрачной эпохи Сокрушения Идолов. Разорение кругом, бесконечное ожидание своей очереди быть спаленным дотла, стоны и мольбы добравшихся до порога беженцев…

Звонарь тяжело вздохнул, слушая завывавший в стенах церкви ветер.

Жители кутались в плащи и редкими силуэтами проходили то тут, то там этим ранним утром, но теперь так было не потому, что большинство сидело по домам и тряслось от страха. Нет. Год выдался урожайным, и гуляния продолжались до глубокой ночи. Люди праздновали. Веселье царило в домах до рассвета. Вот и не видно теперь никого с утра.

Звонарь мотнул головой, стряхивая подступившую грусть, что принес вместе со снегом этот ветер, который невольно напоминал о многом из того, чего не хотелось вспоминать. Еще лучше было бы и вовсе забыть.

Начинался еще один новый день. И вот уже смотритель ночных улиц возвращается, бредет устало, повесив на пояс колотушку. Рядом его рослый племянник несет в руках потушенный фонарь. По всему если судить, парень собирался вскоре сменить старика на незатейливой службе. По обыкновению они направлялись в кабачок, чтобы внести туда на усталых спинах новый день и согреться у камина, пропустив кружечку крепкого перед тем, как отправиться на боковую.

Всё снова шло своим чередом…

Даже всадник, который ехал по дороге следом за ними, был теперь не редкостью в этих местах. Сюда частенько сворачивали незнакомцы с большого тракта, направляясь к тем, кто торговал в топях за рекой. И совершенно безбоязненно, ведь пограничная стража смотрела на это сквозь пальцы. В конце концов, именно серые дороги превратили небольшую деревню из числа многих, что были в долинах к северо-востоку, в некое подобие города, пусть небольшого и редко отмечаемого на крупных картах, но, тем не менее, города! А это звучало гордо. Особенно после войны. Особенно в Северном Феларе.

Звонарь еще раз вздохнул, поежился и скрылся в церкви, заперев двери.

Всадник же продолжал следовать за смотрителем ночных улиц и его племянником, держась позади. Старик несколько раз опасливо обернулся. Незнакомец восседал на черном жеребце, закутанный по уши в плащ с надвинутой на глаза шляпой. Как только преследуемые начали оборачиваться и ускорять шаг, всадник нарочито выпрямился в седле и задрал голову. Было заметно, как он то и дело вздрагивал от холодного ветра. Вскоре все тот же ветер, так неприветливо встретивший приезжего, принес с собой аромат жаркого, сдобренного луком. Всадник не стал ждать и, позабыв о напускной значительности, поторопил коня, обгоняя шедших впереди мужчин.

Бросив поводья удивленному мальчишке, который вообще-то отводил лошадей в стойла не за пустую благодарность, странник практически ворвался внутрь кабачка, чье название разобрать на маленькой дощечке с облупившейся краской было невозможно, да и не за чем. Всё равно он был единственным в окрестностях по эту сторону реки, а это, стало быть, на пару десятков миль по окружности, если не больше.

Войдя внутрь, незнакомец столкнулся нос к носу с ругающимся, как сапожник, долговязым седым мужчиной. Тот покидал заведение, подхватив со стола широкополую шляпу и раздраженно одергивая короткий плащ.

— Какого дьявола!? — седой мужчина оттолкнул вошедшего со своего пути и, бросив через плечо пару проклятий и обещание вернуться со стражей, адресованное сидевшему за столом единственному посетителю, ударом ноги распахнул дверь и вышел. Тот, кому предназначалась угроза, примирительно поднял кружку и пообещал вдогонку выпить за здоровье своего хулителя. Кабатчик предвосхитил просьбу, тут же выставив и наполнив кружку. Услышав звук льющегося пива, постоялец устало поднялся, тряхнув копной багряных волос, и, потирая кончики острых ушей, направился к стойке. На спине короткой куртки полукровки приезжий заметил огненные перья, вставленные в ряд серебряных креплений на лопатках, и нахмурился, догадываясь, какой священной птице они раньше принадлежали.

— Что вам угодно, сударь? — бросил новому посетителю хозяин, отирая руки о фартук.

— Любезный, — ответил на вопрос звонкий молодой голос из-под нахлобученной на глаза шляпы, — не дозволите путнику погостить у вас? Я очень устал с дороги. Проявите каплю милосердия, накормив чем сможете того, кто откликнуться на просьбу местного старосты.

— О чем речь? — сухо бросил кабатчик, понимая, что речь идет о дармовщине, в тоже время широко улыбаясь остроухому постояльцу, который выложил на стойку пару золотых монет.

— Теперь, я полагаю, мы в расчете за ночлег, питие и еду? — послышался отдающий металлом голос полукровки.

— О! Более чем, мэтр Феникс! — кабатчик попробовал золотую монету на зуб. — А лихо вы! Едва у нас объявились, как успели обчистить карманы того скверного господина с мануфактуры.

— Моей вины тут нет, — полукровка потер глаза и зевнул. — Если не умеешь ловить Фортуну — не берись за кости и держись подальше от карт. Азарт, её названый брат, весьма коварен.

— Ваша правда!

— Так что скажете, любезный? — напомнил о своем присутствии приезжий.

— Для начала, сударь, извольте снять свою шляпу, коль скоро перешагнули порог дома вовнутрь, — посоветовал тот, кого называли Фениксом и, повернувшись, окинул взглядом закутанную в плащ фигуру. — Поверьте, в ней отвратительнейшие перья, которые не стоит выставлять на всеобщее обозрение.

— Куда уж им тягаться с теми, что у вас на спине?! — рука в перчатке из грубой кожи сорвала головной убор, и на полукровку сверкнули голубые глаза из-под челки коротко и неровно остриженных волос. Меж тем лицо молодого человека стало пунцовым от едкого замечания, пущенного в адрес его шляпы. Он плохо разбирался в моде, и купил первое, что ему приглянулось у бродячего торговца на переправе через Бегун.

Это юношеское смущение не ускользнуло от Феникса, который стал ещё пристальнее разглядывать странного гостя.

— А не сыграть ли нам, сударь? — начал Карнаж, заприметив выглядывающую из плаща у правого плеча молодого человека длинную, немного изогнутую рукоять меча. — Скажем, вот на ваше рубило, которое висит за спиной?

— Ваше предложение заманчиво, но — нет! И не настаивайте, тем паче если не знаете, кто я и для чего предназначается мой меч! — особо подчеркнув последнее слово, повысил голос молодой человек и, распахнув плащ, вытащил из-за воротника круглый медальон с выгравированной на нем головой филина.

— Черт возьми! — всплеснул руками кабатчик.

— Проклятье! Истребитель неупокоенных?! Здесь? — изумился Феникс. — В самый раз выбрали это местечко, сударь! Откуда же вы взялись, столь молодое преданье старины глубокой?

— Я прибыл по делу к старосте. На большом тракте мне обещали здесь работу. И вот я прибыл!

Карнаж разразился громким хохотом и, прихватив кружку, направился к столу. Там он уселся на скамью, подвинув свою поклажу и прислонив к стене короткий меч в ножнах.

— Что вас так развеселило? — заскрежетал зубами истребитель неупокоенных.

— Позвольте, а что вас так разозлило в моем веселье? — ответил вопросом на вопрос Феникс, отмечая, как уморительно смотрелась недовольная гримаса на молодом лице. Полукровка откинулся спиной на стену, взвалив ноги на край стола, и лукаво посмотрел на молодого человека.

— Я просто пьян, — солгал Карнаж, — и плохо выспался от той чертовщины, которой повидал за рекой. Вас бы туда, сударь! Уж там точно ваш меч может без сомнения рубить встречного и поперечного! Пусть даже и в человечьем обличии. Поверьте, упыри на каждом шагу!

— Я защищаю людей и убиваю только нежить, которая угрожает их жизням, — с достоинством ответил молодой человек.

Кабатчик облокотился на стойку, с интересом слушая перепалку.

— А вы обчистили карманы того бедняги и рады, что взяли солидный куш! — усмешка пробежала по молодым губам, а голубые глаза презрительно сощурились.

— О, да! Вы правы! Как говорят среди «ловцов удачи»: да не оскудеет рука дающего, да не отсохнет рука берущего! — Феникс хлебнул еще пива. — Теперь-то этот «бедняга» в ближайшее время не сможет скупать детей в нищих семьях и заставлять работать на своей мануфактуре. Стоит вам проехать чуть дальше за город, на юг, и вы увидите, какие милые изделия из кожи шьют там дни напролет.

— Превосходно, сударь! Впрочем, что ожидать от того, кто крадет за деньги и на заказ? Теперь этот изверг отработает свои убытки, спустив плетью семь шкур с детских спин.

— Ба! Уже «изверг»? Браво! — ощерился полукровка. — Я не святой и всего предвидеть не могу, но, может статься, будет лучше, если в ближайшее время маленьких рабов станет пусть не меньше, хотя бы не больше? А, если он станет усердствовать плетью, которую и так наверняка кладет лишь когда идет поспать или справить нужду, то детские крики, наконец, услышит ваш разлюбезный староста, которого заботят только упыри и нечисть в руинах лепрозория. Между прочим, вам собирались платить из средств того самого «изверга». Ведь известно, что ваши услуги стоят недешево. И этот богом забытый городок подобные расходы позволить себе не сможет. Так что скажете? Кто из нас крохобор, а кто защищает невинных?

— Я не вор хотя бы потому, что только на плату за свои услуги и живу! — грохнул кулаком по столу истребитель неупокоенных. — А вы много на себя берете, начиная судить о едва знакомом вам человеке. И кто тут, черт возьми, ещё взял слово? Жалкий полукровка!

— Узнаю старые феларские настроения. Так вот в чем дело! Упреки и рассуждения от «полукровок» поперек горла встали? Даже вам? Тому, кто этот мир видал только с вершины гор в какой-нибудь друидской общине? — устало произнес «ловец удачи» и поднялся навстречу молодому человеку. — Уж будьте последовательны, сударь, если не можете держать язык на привязи и столь пристально следите за размером ушей собеседника. Полукровок здесь не столь давно убивали без суда и следствия. Хотите повторит? Можем выйти освежиться в это чудное утро? Только учтите, я не расположен к пощаде.

— Её и не потребуется! — вспыхнул молодой человек, хватаясь за рукоять меча.

— Господа! Поумерьте пыл! Староста идёт! — предупредительно крикнул кабатчик.

Входная дверь отворилась и в кабак действительно вошёл низкорослый плотный мужчина в плаще и шляпе со срезанной тульей. За ним следовали смотритель ночных улиц и его племянник, а завершал шествие тот самый долговязый владетель мануфактуры.

— Вот он, вор! Мошенник!!! — долговязый чуть не набросился с кулаками на «ловца удачи». Но Карнаж отступил на шаг к стене, а мгновенно извлеченный из ножен меч нацелился кончиком в грудь владельца мануфактуры.

— Назад! — рявкнул полукровка. — Живо! А вы, смотритель, скажите своему подручному, чтобы спрятал кинжал, а то некому будет сменить вас на посту.

Староста почесал свою короткую бородку, оценивающе глядя на «ловца удачи», и произнес:

— Сударь, мы пришли, дабы разобраться, что стряслось. Ведь проиграна крупная сумма денег. Вдобавок, я слышал, будто к нам приехал тот, кого мы так ждали…

Истребитель неупокоенных согласно кивнул в возхникшей паузе и отошел к камину, отвернувшись ото всех и согревая руки, тем самым давая понять, что прочее, кроме условий найма, его мало волнует.

Довольствуясь произведенным эффектом, Карнаж в свою очередь убрал меч в ножны и закинул их за спину, после чего допил пиво и, панибратски хлопнув по плечу истребителя неупокоенных, произнес:

— Тогда в другой раз, сударь. Позвольте всё же угостить вас на прощание.

— Не стоит, — сглотнул молодой человек.

— Эй, любезный, налей и накорми! — Карнаж подкинул кабатчику пару монет. Тот ловко поймал и тут же подставил кружку, отворив краник на бочке и довольно замурлыкав себе под нос.

Владелец мануфактуры переменился в лице, увидев, как швыряются его деньгами, и возопил:

— Вы посмотрите, что делается! Он же транжирит мои… Мои деньги!!!

— То есть как это «ваши»?! — неподдельно изумился Феникс. — Разве я неволил их проигрывать?

— Ты — шулер и мошенник! Что же вы стоите, хватайте его, смотритель! — долговязый снова шагнул вперед.

Феникс отступил. Владелец мануфактуры поистине мастерски демонстрировал неуклюжесть, в тоже время ступая уж очень мягко. Полукровка готов был побиться об заклад, что это далеко не очередной предприимчивый малый, которых становилось все больше с каждым днем, и они всё увереннее теснили наследственные профессии сапожников и кузнецов. Этот седой мужчина мог из себя разыгрывать возмущенного горожанина сколько душе угодно. Перед старостой или смотрителем ночных улиц, но не перед «ловцом удачи». Стоило лишь заглянуть в его глаза и там, в их глубине, пылало не возмущение, а нарастала глухая, неумолимая злоба. Словно у дряхлого пса, у которого молодой отнял положенную по старости кость. Только владелец мануфактуры не мог просто броситься и уничтожить обидчика — клыки уже не те. Однако на его стороне покамест был староста. Но тот тоже оказался себе на уме, и, как становилось видно из его терпеливого и многозначительного молчания, ждал предложений. Это было разумно. Там, где проходили незримыми нитями серые дороги, стоило проявлять двойную осторожность. После пронесшихся войн Материк наводнило неисчислимое множество одиночек, которые отменно владели оружием и могли с легкостью перебить блюстителей закона селений или городков, наподобие этого. Вот староста и проявлял столь полезное здесь качество, взамен требуя совсем немного…

— У вас такой чудный город, бургомистр! — польстил Карнаж, делая вид, что не замечает владельца мануфактуры.

— О! Благодарю вас! — притворно смутился староста от столь высокого для него звания.

— Наверное, непросто жить здесь, посреди столь неспокойных мест? — нахмурил брови Феникс.

— Ваша правда, сударь. Нам не дает покоя нечисть с погостов, оставшаяся от некромантов. А в руинах лепрозория, где орудовал до войны один сумасшедший маг со своими разносчиками заразы, и того хуже. Вот мы и призвали на службу истребителя неупокоенных. Едва собрав на его недешевые услуги.

— Неужели они стоят так дорого? — ядовито спросил полукровка, скосив глаза на молодого человека, который, сложив на скамью плащ, с аппетитом уплетал жаркое, поддавшись на уговоры кабатчика. Услышав последнюю фразу, тот снова зло сверкнул глазами на «ловца удачи», но полукровка лишь успокоительно подмигнул, сложив руки на груди.

— Дюжина унций серебром. И это только задаток! — посетовал староста, присаживаясь за стол подле истребителя неупокоенных, после чего дал знак располагаться смотрителю и его племяннику.

Проделав в уме нехитрые вычисления столь архаичного способа оплаты, Карнаж примерно понял, о какой сумме шла речь. Большинство убийц вампиров, вервольфов и прочей нечисти обычно брали треть суммы в качестве предоплаты, предпочитая серебро. И чем чище, тем лучше.

— Что вы говорите? Неужели так много?! — изумился Феникс, подойдя к камину и глядя на пляску языков пламени.

— Да, представьте себе, — староста скорбно покачал головой. — До недавнего времени нам помогал вот этот господин с мануфактуры. Его щедрые пожертвования всегда оказывались очень кстати.

«Ловец удачи» отдал должное хватке старосты. Полукровка резко развернулся и, глядя прямо в глаза долговязому, предложил:

— Что ж, коль скоро дела вашего городка столь плохи, я думаю, вы не откажетесь от пожертвования, которое я готов внести, оплатив услуги истребителя? Тем самым лишний раз отблагодарю жителей за предоставленный мне без лишних расспросов ужин и кров.

— О! Сударь, как вы щедры! Да хранят вас боги! — обрадовано воскликнул староста.

«Ловец удачи» не слушал этих восторженных воплей. Он и так знал, как повернется дело. Сейчас его более занимали перемены на лице долговязого, который был сражен подобным предательством и бессильно скрежетал на Феникса зубами, как нынче ночью, когда карта оказывалась в очередной раз бита, а кости после, казалось бы, безнадежной пятерки у полукровки, поворачивались к нему вновь «змеиными глазами».[8]

Карнаж зло усмехнулся этому, в чем-то наивному, мерзавцу, который сам превратил старосту в продажную шкуру и теперь, как говорится, пожинал плоды своих усилий. А староста, тем временем, на все лады восхищался вываленной перед ним на стол горстке монет из кошелька «ловца удачи». Что ж, не хватало только крикнуть «продано!» и, стукнув деревянным молоточком по столу, указать на остроухого покупателя.

Позавтракав, истребитель неупокоенных угрюмо попрощался с присутствующими и удалился. Оседлав коня, он выбрался за город и направился туда, где его ждал бой. Первый в жизни и омраченный в ранних идеалистических представлениях тем, как и кто оплачивал всё действо. Пусть даже владелец мануфактуры шумно ушел, не собираясь более созерцать торжество «ловца удачи» второй раз за день. Однако само зрелище перебирающих монеты рук старосты стоило того, чтобы уехать, снова закутавшись в плащ среди потоков холодного ветра.

Вскоре молодого человека окликнули посреди невеселых раздумий. Полукровка нагнал его и пустил коня шагом, держась с боку. Половину лица Феникса скрывал темно-красный шарф с чернеющими рунами, короткая куртка была застегнута до горла, а сам он странно горбился в седле. Истребитель неупокоенных не был рад такой компании, однако ощущение того, что он все же не один на дороге, отдалось огоньком тепла где-то внутри.

Молодой человек часто слышал от своих наставников в горах, что на трактах всегда полно странников и был готов к встречи, но, толи он покинул обитель не в то время, толи наступающая зима поубавила охотников до путешествий, но на его пути очень редко попадались проезжие, не говоря уже о попутчиках. И вот судьба посмеялась над ним, казалось бы, совсем недавно сжимавшим кулаки при первом упоминании о полукровках, в военные годы чинивших разбой и разорение в приграничных деревнях южан.

Двое всадников ехали молча, чернея силуэтами посреди запорошенных снегом полей. Ни единого слова не нарушало завывание ветра в ушах и поскрипывание чернеющих у обочины стволов деревьев. Оба понимали, что разговор, едва вспыхнет хоть одна его искорка, попадет в солому предубеждений, где вспыхнетвяркое пламя ненависти. И им останется только поединок. Каждому было, что сказать другому и в чем обвинить, но и в свой адрес ответ оппонента мог принести много стоящих доводов. Для обывателей же это останется ещё одной сварой не поделивших чего-то наемников. Так стоило ли подставлять шею, пусть даже сейчас они ехали одним трактом, но столь разными дорогами по жизни?

Истребитель неупокоенных помнил наставления учителей и собирался, как и положено, провести в медитации часы до захода солнца. Лучше всего это было сделать у места, где предстояло сражение…

Истребители слыли весьма опасными противниками, это Феникс отлично понимал и готов был сражаться только в том случае, если горячность молодого человека не оставила бы ему иного выбора. Но полукровка знал, что в нынешние времена это вряд ли назовут дуэлью, как стало модным в высоких кругах дворянства с почетом насаживать ближнего на клинок. При этом охраняя честь и достоинство, по сути, простыми убийствами, которых на дорогах творилось ничуть не меньше. Однако приправа самого блюда такой банальной, пусть и «придворной», мести и то, как его подавали, не оставляла шансов для соперничества какой-нибудь трактирной заварушке, когда двоих противников окружали многочисленные зрители и созерцали зрелище с улюлюканьем и азартом ставок. Впрочем, если никакого особого значения такие драки не имели, то стоило ли сражаться здесь, посреди полей, ведь единственное, что принесет победа — так это обрыв пути одного из них. А дел у Карнажа хватало, и он прекрасно понимал, что завершить их сможет только живой.

Детские обиды, когда-то коснувшиеся «ловца удачи», снова ожили, едва он встретил владельца мануфактуры. Полукровка специально соблазнил того на игру, собираясь таким образом поквитаться с теми порядками, что царили и тогда, когда он работал на аптекаря, будучи ребенком, чтобы добыть лекарств больной матери, и, как видно, теперь, когда детей продавали на мануфактуры. Конечно долговязый мог вернуть себе проигранные деньги и, даже если его убить, то его место займет другой, пока вокруг нищета и, вместе с ней, новые веяния времени, неплохие по своей сути, но извращенные теми условиями, в которых они возникали.

Старый аптекарь давно кормил червей, но плетей от него полукровка в детстве успел получить досыта. Феникс знал, почему так случилось именно с ним. В те времена всюду было принято наказывать без пощады и сострадания, не взирая на то, что ребенок не мог работать так же хорошо и аккуратно, как взрослый, к тому же не мог достойно ответить на жестокость. Мало кто был способен устоять пред искушением ощутить хотя бы крупицу власти, когда сам был под пятой феодала или ростовщика. Карнаж считал, что безнаказанность и безразличие всегда были, есть и будут, но что мешало тем, кто хлебнул на своем веку этой горечи до слез, отплатить не за всех обездоленных, хотя бы за себя при первой же возможности? Вряд ли это было способно хоть что-то изменить и в малой степени, но покорность судьбе выглядела в таких вещах иной раз покорностью мучителям. Месть — уместное слово тогда, когда можешь себе его позволить, в этом Феникс был убежден, и, пусть даже обидчик давно отправился на тот свет, но ответить всему этому, сложившемуся и устоявшемуся, полукровке очень хотелось. Упускать такой случай Карнаж не собирался, как, впрочем, не упускал практически ничего на своем пути…

Не сговариваясь, оба остановили своих коней недалеко от развилки, подле уцелевшего дорожного указателя. Недалеко в поле качали голыми кронами три невысоких дерева, склонившись над высохшим прудом. Двое всадников свернули с пустынного тракта и направились туда. Привязав коней, оба все так же молча свалили сумки и, натаскав сушняка, развели костер. Берег пруда укрыл их от ветра с поля, а огонь согрел в это серое утро, которое они не хотели проводить в городе каждый по своим причинам.

Каждый подмечал, как просты и деловиты движения спутника. Вот рука в перчатке с набойками подбрасывает еще веток, почти касаясь пламени. Вот пальцы в грубой кожаной перчатке уверенно хватают небольшой котелок и ставят на огонь. В глазах нет ни задумчивости, ни растерянности. Лица сосредоточенны, будто так и надо — обычное дело жечь костер возле дороги вдали от людей. Нет и мысли, что должно быть по-другому, о чем мыслители на разные лады повторяли утверждение «о социальном животном».

Оба запаслись терпением. Грели чай, по очереди досыпая каждый из своих запасов в котелок. После полудня решили перекусить. У одного нашелся неочерствелый до такой степени, что можно зубы сломать, хлеб, у другого вяленое мясо, не плесневелое от сырости.

Обменялись. Поели. Хмурость спала с лиц. Еще веток в огонь и до вечера, чье ожидание тянется бесконечно долго под серым феларским небом. И молчание… Не чинное и не значительное.

Феникс потирал мерзнущие уши и немного завидовал своему спутнику, который мог без труда укрыть свои, на худой конец, ладонями. «Ловец удачи» вспомнил о наставлениях глазастого горбуна-поэта и достал зеленую склянку, скептически осмотрев ее. «Не более тринадцати капель всего»… Надо приберечь на случай, когда станет совсем невыносимо. Не кстати оказался этот dra, очень не кстати. Теперь придется торопиться, а торопливость, как известно, хороша только при ловле блох.

Полукровка снова безбоязненно щеголял перьями феникса на куртке просто потому, что в северном королевстве его знали в лицо, а в южном это была та примета, по которой его могли случайно вспомнить старые враги. Предусмотрительно утеплившись и правильно подобрав сочетание тканей, Карнаж почти не мерз. Шарф, полученный им после обряда от сильванийских жриц, оказался на удивление теплым, не смотря на то, что плохо спасал от ветра. Неужели правдой было то, что тепло прощения остается, и ткань помнит его всегда?

Истребитель неупокоенных отметил для себя, что присутствие полукровки больше его не тревожит. Обида за сказанные слова куда-то улетучилась. Наставник часто говорил ему, что медитация — это состояние духа, а не положение тела, которое сначала заставляют принимать начинающих, чтобы те не отвлекались. Молодой человек представлял когда-то себе всё иначе. Однако, такое странное времяпрепровождение, успокоило и снова внесло некую ясность в мысли. Друиды оказывались правы, утверждая, что не стоит загадывать наперед даже самую малость в деталях. Это говорило о неуверенности в собственных силах и неспособности построить нечто большее в воображении, чем просто следующий день. Путь, которым следовал каждый, этот каждый должен был узреть сам и для себя в целом, а не последовательной цепью деталей и событий. Судьба будет смеяться над такими «пророками», будто нарочно искажая все, что они попытаются предвосхитить. Но истребитель неупокоенных так же понимал, что серьезный разговор с судьбой он сможет вести только после того, когда пустит в дело то, чему обучался все эти годы в горах. Хотя бы собственное обучение нужно было оправдать и довести до логической точки. Больше никаких чучел не будет и оточенных палок вместо клыков и когтей тоже.

Начинало смеркаться. Время, тянувшееся поначалу нестерпимо медленно, вдруг ускорило свой бег. С дороги, возле указателя в сторону чернеющей вдали мануфактуры у реки, свернул всадник, торопивший свою лошадь так, будто за ним кто-то гнался.

Костер догорал, рассыпавшись мелкими углями по растопленному снегу. Феникс поторопил его, разворошив палкой, и начал собираться. Истребитель неупокоенных последовал его примеру, и вот они снова на развилке. Кивнув друг другу на прощание, каждый поехал в свою сторону.

Молодой человек не спешил. Времени было еще достаточно. Дорога вела на юг, забирая немного на восток, отдаляясь от быстрого течения Бегуна, до которого здесь было рукой подать. Вскоре впереди показалась порушенная каменная ограда, за которой стоял остов каменного здания с провалившейся крышей. Железные прутья распахнутых настежь ворот были изогнуты и выломаны. Вокруг царила глубокая тишина, будто ночная живность позабыла сюда дорогу. И давно. Белый, еще слишком тонкий полог снега вокруг стен, отступил на добрых полтора десятка ярдов, оголив черную, как сажа, землю с торчащими из нее обрубками молодых деревьев располагавшегося здесь некогда сада.

Когда истребитель неупокоенных подъехал ближе, он увидел, что с каменной арки свисала оборванная веревка. Ее кто-то недавно сюда повесил — она была совсем новой. Молодой человек осмотрелся по сторонам и тут его взгляд натолкнулся на деревянную, посеревшую от времени дощечку, прикрепленную возле створки. На ней было вырезано несколько слов:


«Здесь умерла наша надежда»


Истребитель неупокоенных снова перевел взгляд на веревку и озадаченно хмыкнул. Неожиданно из-за стены вынырнул яркий свет фонаря. Он приближался. Молодой человек натянул поводья, поворотив коня, и схватился за меч.

— Кто здесь колобродит? Уезжай отсюда, путник, если тебе дорога жизнь, — послышался старческий скрипучий голос.

— А что же ты здесь делаешь, старик? — ответил своему незримому собеседнику истребитель неупокоенных.

— Так что же сделается старине Жилю? Пока не полночь, он увезет свою повозку в город, чтобы пропустить положенный только ему стаканчик и съесть кусок хлеба.

Старик так мечтательно это произнес, что истребителю неупокоенных снова захотелось есть. Когда незримый доселе собеседник вышел из-за ворот, то от одного вида старика юноше стало не по себе. Назвавшийся Жилем был закутан в оборванный плащ, с обмотанными тряпками предплечьями и икрами поверх старых рубахи и штанов, в старинной шляпе с медной потертой пряжкой. Из-под широких полей струились длинные пряди седых волос. На истребителя неупокоенных безразлично посмотрели впалые глаза с худого, небритого лица. Их нездоровый блеск еще более настораживал. Сухая рука с невообразимо длинными пальцами сняла шляпу, и старик почтительно склонился, почесав свою лысину. Потом, словно спохватившись, нахлобучил головной убор, и, взялся за оглобли повозки, в которой лежал его нехитрый скарб с пожитками и лопатой.

Истребитель неупокоенных заметил, что у бедняги не было ушей — характерный знак издевательств полуэльфов.

— Так что ты здесь делал? — преградил старику путь молодой человек.

— Я? — кривая улыбка перекосила лицо Жиля. — Я — могильщик.

— Разве здесь кладбище? — изумился молодой человек.

Длинный сухой палец старика указал на табличку, которая была приколочена под аркой ворот.

— И что с того? — истребитель неупокоенных слез с коня.

— Эту веревку все время кто-то здесь вешает, — проскрипел старик, подняв глаза вверх.

— Понимаю, — глухо ответил молодой человек.

— Я здесь хороню детей. Мне щедро платит за это один господин с мануфактуры. Но вот сегодня встретились на дороге, давненько не виделись, а он меня не признал, испугался и пришпорил коня.

Старик вдруг замолчал и поволок свою повозку, удаляясь в подступавший туман, который спускался с холмов.

— Да уж, я видел, — бросил ему вслед истребитель неупокоенных. — Гнал что есть духу.

Молодой человек прошел под аркой ворот, но снова остановился. Неожиданная догадка требовала немедленного объяснения. Он резко повернулся:

— Но как ты оказался здесь вперед меня, я не видел тебя по пути!?

Его вопрос встретил лишь туман, окутавший саваном дорогу. Из остова дома, который когда-то был лепрозорием, послышался гул и знакомое по наставлениям мастеров булькающее рыканье.

Полночь приближалась.

Истребитель неупокоенных скинул плащ и выхватил оружие — огромный, изогнутый клинок с широким лезвием. Несколько таких мечей привез с собой давным-давно основатель клана, познававший свое мастерство на острове Палец Демона. Это оружие островитяне называли «Мечом Восьми Триграмм», а техника боя с ним поразила основателя клана своей грацией и удивительной скоростью. Именно это он искал в своих бесплодных скитаниях, которые порицали служители церкви, поддерживавшие, тем не менее, его деньгами и напутствиями.

По возвращении с острова, основатель клана ушел со своими немногочисленными учениками в горы, и через десять лет первые истребители неупокоенных появились на дорогах. Слава об их искусстве и невиданном оружии пронеслась по обоим королевствам. Многие, кто видел первых из них в бою, утверждали, что человек не способен так сражаться. Это порождало многочисленные слухи и домыслы. Священнослужители поспешили откреститься от истребителей, однако не торопились объявить тех вне закона, пока считалось, что они, вместе с инквизицией, делали общее дело.

Гули, наконец, выползли навстречу одинокому воину. Меч молнией сверкнул в темноте и первый из монстров рухнул на черную землю, загоревшись белым пламенем. Истребитель неупокоенных положил меч на плечо, закрыл глаза и, застыв в ожидании пока остальные монстры вылезут из лежбищ и приблизятся к нему, поднес два сложенных пальца вертикально к губам, забормотав первые слова из монолога клинка… Который окончится лишь тогда, когда последний гуль испустит дух у его ботфорт.


Пока в развалинах лепрозория кипел яростный бой, а огромный изогнутый меч, не останавливаясь, рубил плоть семейства гулей, вокруг здания мануфактуры царила ночная тишина и спокойствие, которые были обычны для недавних окраин деревни, а теперь уже пригородов. Полукровка едва различимой тенью стоял возле одинокого деревца, где привязал коня. Нижнюю половину лица надежно скрывал сильванийский шарф. Широко распахнутые черные глаза внимательнейшим образом изучали здание.

Пожилой владетель мануфактуры не поскупился на решетки для окон и многочисленные пристройки, из-за которых невозможно было понять, что это было раньше за здание. Каменные стены возвышались на два этажа вверх, оканчиваясь двускатной черепичной крышей. Окна первого этажа были наглухо заколочены, а на окнах деревянных пристроек, по-видимому, исполнявших роль бараков, помещались решетки с толстыми прутьями, едва ли не надежнее стен из корабельной сосны. Это, походящее на тюрьму, строение, надежное как крепость, в тоже время должно было иметь массу уязвимых для проникновения мест из-за попытки совместить под одной крышей всё и сразу. Вокруг мануфактуры не имелось изгороди или частокола. Кто бы там ни обитал, но вёл он свои дела не опасаясь. Хотя… Вот у стены появилась фигура с факелом.

Сторожа все-таки имелись. Пусть немного, но всё же. Вот второй факел устремился навстречу первому. Быстрые и торопливые шаги. Короткие обрывки фраз на воровском жаргоне… Швигебургском.

Брови «ловца удачи» нахмурились.

А вот и третья. Без факела. Что-то кричит. Похоже, они ждали кого-то. Феникс тоже выжидал, пока факелы снова разбредутся по своим местам, после чего двинулся вперед, даже не пытаясь скрываться. Это были воры из швигебургской гильдии, а значит, нынче ночью придется пролить унцию другую чьей-то пылкой крови. Любого другого на их месте ловец удачи мог и пожалеть, не сильно, но снисхождение в виде оглушающего удара набалдашником ножен в затылок было куда лучше стали под ребра. Но только не этих!

На удивление беспрепятственно прошествовав к зданию мануфактуры, Карнаж затаился у стены, ожидая возвращения первого стража. Он мог хоть сейчас вскарабкаться на крышу и найти способ пробраться внутрь, но не торопился. Потому как увидел в руках сторожей кнут — незамысловатый инструмент надсмотрщиков. Возвысится над кем-то, ощущая всю полноту власти, запечатленной, словно скипетр, в простом куске дубленой кожи — отличный заработок для того, кто совсем недавно был простым карманником…

Страж показался из-за угла. Карнаж подскочил к нему. Колено резко влетело в живот — парень с шумом выпустил воздух и согнулся. Полукровка сцепил руки в замок и с силой ударил сверху по шее.

Хруст позвонков.

Страж врезался носом в снег, повалившись колодой. Феникс пнул ногой погасший факел и вернулся за угол.

… отличный заработок для простого карманника в каких-то там неполных двадцать, ведь он еще не знает, что такое скользкие дорожки, способные быстро уродовать душу и сильно сокращать и без того скупо отпущенную жизнь.

Второй факел упал рядом с каменной стеной с другой стороны мануфактуры. Молодой парень судорожно сглотнул, когда чья-то пятерня ухватила за волосы на затылке, а у горла сверкнуло лезвие кинжала.

— Сколько вас? Быстро! Снаружи и внутри? — глухо потребовал металлический голос за спиной.

— Т-трое, — запинаясь, прошептал перепуганный парень.

— Где греет кости ваш патрон?

— Я не…

— Скажешь! — клацнул металлом голос за спиной.

— Южные окна, у чердака под самой крышей.

В этот момент дверь в каменной стене отворилась, и наружу вышел третий. Тот самый, кто обходился без факела, и оказался как назло буквальне в шаге от места дознания.

Полуэльф. Он сперва даже растерялся, на свою беду не подумав закричать, а просто попятился.

Захваченный страж рванулся в сторону, стараясь высвободиться. Рука Карнажа чуть подтолкнула бедолагу в затылок, и тот с хрипом упал на колени, захлебываясь в собственной крови.

Полуэльф с ужасом воззрился на убийцу. Совсем салага. И всё еще не поднял шум. Значит, звать больше некого. Феникс прищурился, перехватив Vlos’Velve лезвием вниз. Странно знакомое лицо… В голове мелькнула давняя сцена в швигебургском кабаке «У старой гарпии». Крепкая же черепушка была у того полуэльфа. И смышленая, даже после встречи с пивной фивландской кружкой, если догадался убраться подобру-поздорову из гномьей столицы, да еще и устроиться в таком хлебном местечке.

— Феникс?! Ты?! И ч-что… Что теперь будешь делать?

После такого нелепого вопроса, Карнаж понял, как рано приписал полуэльфу наличие мозгов. Во-первых, показывать то, что узнал пока что потенциального убийцу, означало не оставить себе вообще шансов встретить старость. Во-вторых, вопрос был до смешного наивен. Если не считать того, как бедняга от страха еле мог его сформулировать, наверняка собираясь кончить ещё более идиотской фразой: «Если в гильдии узнают».

— Буду резать, буду бить, — со зловещим сарказмом прозвучал ответ «ловца удачи», — и сейчас тебе водить.

Полуэльф бросился бежать, упустив последний шанс спастись собственной глупостью. Ведь стоило додуматься ещё уточнить «почему?» и «ловец удачи» точно бы помер со смеху.

Парень со всей прытью, на которую был способен, припустил к реке. Феникс погнался за ним. Поистине, нет лучшего бегуна на свете, чем тот, кому смерть дышит в спину. Это Карнаж знал не понаслышке. Поэтому «ловцу удачи» пришлось изрядно попотеть, прежде чем он, наконец, схватил беглеца за воротник и всадил тому кинжал под левую лопатку. Склонившись над убитым, Феникс деловито вытер Vlos’Velve о куртку полуэльфа и убрал клинок в ножны. Заткнув большие пальцы рук за пояс под бандажом, он направился обратно к зданию мануфактуры, переводя дух и наполняя слух хрустом снега под ногами.

Ранкены с большей охотой брали себе в ученики тех, кто родился в середине осени. На первый взгляд безобидный символ, один из дюжины, назначенный звездами тому промежутку времени, сулил рожденным хорошее понимание равновесия и красоты мира. Однако обратной стороной этого знака, отражающего правосудие, становилась зловещая и стойкая философия вершить то, что рожденные под ним считали нужным, не гнушаясь в выборе средств и способов. Таким образом, ранкенам удавалось взращивать из таких адептов скрытого, но убежденного палача, который мог долго вынашивать приговор, но исполнял быстро и безжалостно.

Забравшись на крышу одной из пристроек, «ловец удачи» направился вдоль ската черепицы центрального здания, не торопясь однако взобраться на нее. Окно, смотревшее в гордом одиночестве на юг с каменной стены на втором этаже, да в придачу снабженное решеткой, и без допроса часового сильно озадачило бы полукровку. На первый взгляд неприступное, если зайти с южной стороны, его не было видно с северной и западной, где пристройки вели на черепичную крышу подобно огромным ступеням. Дикая на первый взгляд архитектура безо всякого стиля или направления, но простая и непритязательная, поскольку явно возводилась из того, что было под рукой, на поверку имела свой скрытый смысл. В ней отражалась знакомая манера швигебургских воровских притонов в доках, когда, и без того тесно налепленные домишки, объединяли посредством пристроек и навесных мостиков в некое подобие даже не крепости, а лабиринта, где любой, кто окажется там впервые, будет в проигрыше перед теми, кто там обитал постоянно. Даже облавы стражи чатенько оказывались бесполезны, так как такие притоны походили скорее на сыр, чем на монолит. Их могущество было не в толщине стен, а в количестве лазов, потайных дверей и запутанности коридоров. Но одно верное средство в крайних случаях имелось и на эту хитрость — все эти хитросплетения отлично горели и, если уж случался пожар, обычно сгорало всё и разом.

Феникс оценил ту мудрость, с которой долговязый распорядился доставшимся ему владением. Не смотря на огромное количество пристроек, все они были возведены снаружи таким образом, чтобы во время пожара каменное здание уцелело и, скорее всего, внутри оно было также отделено надежными дверьми, обитыми железом, если не магией в довесок. В конце концов, корабельной сосны на новые постройки можно было отыскать ещё, ведь где-то у южного побережья северного Фелара, если «ловцу удачи» не изменяла память, принял свой последний бой пиратский флот.

Полукровка мягко, как кошка, двигался по самому краю дощатой крыши пристройки вдоль основной каменной стены. Под скатом из-за небольшой ширины не было центральной опорной балки и стоило ступить или просто соскользнуть с края, как старые доски заскрипят, обнаружив нежелательного посетителя. Меж тем и на черепичную крышу перебираться было хоть и соблазнительно, так как двигаться по ней не в пример удобнее и быстрее, но рано. Там, в свою очередь, наверняка имелись несколько черепиц, которые при первой возможности слетят вниз и грохнут по доскам крыши, расположенной ниже, как по огромному барабану.

Впрочем, слабое место у всех больших строений было одинаковым. И этим местом был дымоход. Полукровка опустился на корточки возле печной трубы, достаточно широкой, чтобы в неё можно было пролезть вдвоем. Она была закрыта решеткой, но «ловец удачи» знал, что стоило лишь поискать, и неприступные на первый взгляд прутья можно с легкостью поднять и откинуть. Во-первых, потому, что дымоход приходилось чистить, а, во-вторых, внутри виднелись покрытые сажей частые выступы — тоже лаз на случай непредвиденных обстоятельств.

Феникс потер слезившиеся от постоянного напряжения глаза и принялся тщательно осматривать решетку. У одного пресечения прутьев находился еле приметный узелок. Чтобы обнаружить его полукровке пришлось потратить немало времени, но оно того стоило. Тонкая, но прочная веревка спускалась вниз, а на другом ее конце было закреплено металлическое грузило, опущенное в пустой котелок в камине. Что ж, вот оно! Последнее звено традиционной охранной цепи: «трещотка», «барабан» и «колокол». Несомненно, все эти хитрости бывший вор применил против тех, кто захотел бы расправиться с ним. Однако против коллег из крупных городов этого было явно недостаточно, пусть далеко не все знали о такой тройке ухищрений. Меж тем, могли иметься и другие скрытые сюрпризы уже внутри.

С величайшими предосторожностями Карнаж вытянул грузило, которое благо оказалось небольшим, иначе веревка не выдержала бы вес. Нащупав рычажок в кладке трубы, полукровка резко рванул решетку.

Внутри каменного строения, едва Феникс выбрался из камина, в котором, как и предполагал, натолкнулся на огромный котелок, ему пришлось двигаться еще медленнее. Хоть коридоры не перекрывали дверьми, иначе «колокол» был бы бесполезен, торопиться не стоило. Любую дверь можно вскрыть или выбить. Шуму будет много, но это не имело особого значения, если то была дверь, которая вела в комнату, где стояла кровать. Гораздо лучше, если вместо надежной и ясной как день двери, имелось множество маленьких «сторожей», скрывавшихся во мраке под ногами.

Одного из таких сторожей Феникс избежал, согнувшись в три погибели, но проскользнув под леской, натянутой поперек камина. Даже не разглядывая, к чему она была присоединена, «ловец удачи» направился дальше через небольшую гостиную, где имелось то самое одинокое оконце на южной стене, которое он заприметил снаружи.

Узкий коридорчик, ведущий к двери, встретил старыми, как мир, скрипящими половицами. Фениксу оставалось только благодарить свой высокий рост и худощавое телосложение, за то, что он мог расставить ноги от стенки до стенки и вот так, потихоньку, продвигаться вперед, ведь небольшой вес не тревожил скрипучие половицы, если ставить ступни у самой стены. Однако пару раз пришлось доставать заточенные пластины, пользоваться которыми не только по их прямому назначению «ловца удачи» обучил старый мастер, и применять в качестве клина там, где у стен имелись отдельные доски.

Наконец, достигнув двери, Карнаж остановился и прислушался. Было тихо и, судя по доносившемуся из-за двери храпу, та была достаточно тонкой, чтобы незримые сторожа сработали не впустую.

«Ловец удачи» сидел у порога и терпеливо слушал. Владетель мануфактуры был пожилым человеком. Застарелый храп вызывал во сне кратковременные остановки дыхания, которые практически невозможно было подделать. Их-то терпеливо и дожидался Феникс, аккуратно вынимая из-за пазухи щуп и отмычки, хотя так ждать можно было очень долго. Наконец, его чуткий слух уловил то, чего он так ждал, и воровской инструмент был пущен в дело.

Время оказалось далеко за полночь, когда замок, наконец, подделся стараниям, и дверь легко приоткрылась внутрь коридора. Распустив на груди завязки широкого шнура, который держал ножны, «ловец удачи» разложил складной металлический щуп, просунул в щель приоткрытой двери и там наткнулся на веревку, тянущуюся вглубь комнаты. Владелец мануфактуры оказался далеко не так прост. Либо бедняга на старости лет не избежал печальной участи и страдал манией преследования, либо ум его оставался гибок и изворотлив в общении с приезжими, в которых он мог узнавать будущих врагов, таким образом, успевая встретить их во всеоружии.

Меч проник в щель и перерезал веревку.

Сухой щелчок самострела, и болт вонзился в дверь. Карнаж мысленно выругался. Видимо, долговязый всё же переиграл его, применив двойную связку, при которой ловушка срабатывала в любом случае. Но Феникс успел вжаться в стену, и вышедший на добрую половину из досок двери болт сверкнул за полфута от груди полукровки.

Медлить больше было нельзя. «Ловец удачи» ворвался внутрь и обрушил на голову вскочившего с кровати мужчины набалдашник ножен. Если хитрость не изменила старому лису, то сноровка явно подвела. Свистнул шнур от ножен. Он был достаточно длинным и использовался не только для того, чтобы их носить, но и для связывания, в котором полукровка был мастак, добротно натасканный Киракавой. Правда, случай скрутить кого-нибудь Фениксу выпадал крайне редко, скорее ему самому приходилось выпутываться из веревок, что, впрочем, оказывалось делом не менее хитрым, чем само связывание, особенно если скручивали в бессознательном состоянии. В бодрствовании достаточно было напрячь мышцы тела, пока накидывали путы, а потом выждать, расслабиться и выскользнуть. Что ж, такой возможности владетель мануфактуры, снова распластавшийся на кровати, больше не имел.

Очнувшись после удара, долговязый заворочался и, поняв, что он надежно связан, зло заскулил. Руки и ноги затекли, безжалостно перетянутые прочным шнуром, и ему ничего не оставалось, как изрыгать проклятия в грязную мешковину исхудавшей от времени подушки. Кто-то стоял рядом с ним, щелкая хлыстом, тем самым, обычно висевшим на гвозде у изголовья.

— Что тебе нужно!? У меня нет денег, я все проиграл одному подонку! — прорычал владелец мануфактуры и тут же стиснул зубы от жестокого удара, обжегшего спину.

— Сука!!! — рявкнул долговязый, извиваясь под посыпавшимся градом ударов.

Когда мучитель прекратил экзекуцию, владелец мануфактуры перевел дух и, дрожащим от гнева голосом, сказал:

— Я знал, что рано или поздно серые дороги принесут кого-нибудь по мою душу! Многие кормят рыб в реке, а ты, курва эдакая, пробрался значит! Так уважь старость, выблядок! Добей и не мучай, как положено по кодексу!

— Ты думаешь, года предоставят тебе право на легкую смерть? — спросила тень у кровати.

— Постой-ка! Я узнаю тебя! Мало выигрыша показалось?! И душу решил вон?!

— Не я, а твои рабы рассудят. Те, кто гнут спины на тебя день и ночь в этой тюрьме, — последовал тихий ответ.

— Мстителем себя возомнил! — деланно рассмеялся долговязый. — За оскорбленных и обездоленных, да? Не пори чушь собачью! Денег мало, так и скажи! Наскребу тебе так уж и быть, что б отвязался!

Тень взяла связку ключей.

— Не смей!!! — начал долговязый, но каблук сапога уперся ему в затылок, потопив проклятия в подушке. Старик чуть не задохнулся и еще долго приходил в себя, когда тень отпустила его.

— Они же разорвут тебя, верно? — клацнул металлом голос.

Долговязый молчал и лишь громко сопел. Ночной посетитель отошел от кровати и исчез в дверном проеме. Владелец мануфактуры полежал некоторое время, и начал вертеться, пытаясь высвободиться. Нащупав заветный обломок старого ножа, который держал на всякий случай у изголовья, он, не переставая себя тихо нахваливать, перерезал путы.

— Мы еще посмотрим. Посмотрим, кто кого разорвет! Куда тебе со мной тягаться, сопляк! Со старым-то лисом. Уши себе вон какие отрастил, а мозгов как у куря!

«Старый лис» подскочил к зарешеченному окну, нажал потайную пластину под подоконником и ударом ноги высадил решетку с ослабленных креплений. Веревка скользнула вдоль стены до земли, и через мгновениевладелец мануфактуры оказался снаружи. Заметив тело убитого стража в снегу, он побежал по полю, собираясь выбраться на дорогу и там как-нибудь добраться до городка. В конюшню соваться нечего было и думать — бараки располагались слишком близко.

Долговязый несколько раз оборачивался в поисках погони и, всякий раз обнаруживая, что сзади никого нет, лишь довольно ухмылялся. Он-то знал, что ждет этого молодого поборника справедливости в бараках. К зиме его маленькие работнички превращались в вечно голодное зверье, которое он заботливо взращивал. Слушались только его хлыста и усердно работали от зари до зари за кормежку.

Владелец мануфактуры, разумеется, только называл себя таковым и делал так, чтобы и другие так считали, на самом же деле он имел весьма смутное представление об этом роде занятий. Он по-своему рассудил, как стоит использовать новые идеи, а получаемый доход убеждал его в правильности взятого курса. Любопытных отвадил: кого угрозами, а кого посулами. Выписал себе из гильдии трех помощников, за что отстегивал приличну мзду, и дела пошли в гору.

— И в этот раз по-моему выйдет! — бубнил себе под нос старый лис, выбираясь на дорогу. — Ничего, бывало и почище! Как из узилища шаргардского ходу давали, только успевай от стрел пригибаться… Ничего! Полуэльфы наемники и те смекалистее бывали, уж куда ему до них… Ничего! Многих на тот свет провадил, тела в реке утопил. Ничего! За прошлую зиму всего двоих. Этот третий будет, так что ничего! Как говорится, три — число удачи!

Ноги легко несли по дороге. Долговязый даже не останавливался. Он бежал и бежал, иногда поскальзываясь в грязи. Странное возбуждение переполняло его, словно он снова оказался во времена своей бурной молодости из грабежей, поджогов и засад. Лихие выдавались деньки.

Наконец, показалась развилка. На дороге всадник. Вот и славно!

— Стойте! Помогите мне! — закричал владелец мануфактуры.

Но всадник его не слышал или делал вид, что не слышал.

Долговязый подскочил и схватил лошадь под уздцы. В седле горбился тот самый молодой истребитель неупокоенных, которого он видел в городе.

— Помогите, сударь, не пожалеете! — пообещал старый лис.

Но молодой всадник поднял лошадь на дыбы, опрокинув его, и поехал дальше.

— Стой, проклятый!!! — владелец мануфактуры бросился следом.

Всадник обернулся, выхватил из-за спины огромный, сияющий, словно звезда, меч и обрушил на голову долговязого…


Истошный вопль прокатился по коридору в гостиную и сбежал вниз по каменным ступеням лестницы. Старый лис вскочил с кровати весь в холодном поту. Постепенно возвращалось ощущение реальности… Реальности знакомых стен и потолка над головой.

В зарешеченное окно проникал дневной свет.

Жгучая боль пронзила спину. На покрывале остались следы крови. Хлыст валялся под спущенными на пол ногами. Разряженный самострел лежал у подоконника. В двери засел болт.

Ключи! Где ключи?!

Долговязый осмотрелся — связка висела на спинке кровати. Он облегченно вздохнул. Голова была как в тумане. Он приложил руку к груди, успокаивая бешено колотившееся сердце. Подобные потрясения тяжело давались в его возрасте. Накинув куртку и шляпу, он пошел по коридору в гостиную, по дороге вынув глубоко засаженную меж досок странную металлическую пластину.

«Колокол» в камине был обезврежен.

Чертыхаясь, владелец мануфактуры прошел к конюшням. Там он окликнул своих подручных, но никто не отозвался. Вспомнив о трупе стража в ночном видении, он вывел лошадь, сел в седло и объехал мануфактуру кругом. Обнаружив только двоих убитых, долговязый заскрежетал зубами на третьего. Тот, очевидно, успел сбежать к реке. Злость клокотала в нем, подогреваемая ноющей от полученных ударов спиной. О! Он все сделает, но достанет хоть из-под земли того наглеца, что посетил его этой ночью!

Раздраженно ударив пятками в бока лошади, долговязый дал шпор, занес хлыст… В голове помутнело, все вокруг закружилось. Он сам не понял, как оказался в снегу, жадно глотая ртом воздух. Виски сдавило. Рука загребла немного снега вместе с грязью и сунула под рубаху на грудь. Тяжесть и жар перемешались там, под ребрами, с которых хотелось рвануть кожу и затолкать прямо туда, в нутро, этого холодного снега.

Душно и давит на грудь. Ещё снега, ещё! Рубаха уже насквозь мокрая. Нельзя же так глупо!

С неба снова посыпал снег, как и в прошлое утро, и снежинки, опускаясь на лоб и губы владельца мануфактуры, уже не таяли так быстро.


Истребитель неупокоенных вернулся в город лишь под утро. Дело было сделано. Он не ожидал, что все выйдет так легко. Видимо, гули были голодными и просто жадно бросались на него, чего ему, впрочем, и было нужно. Огромный меч лишь с виду казался тяжелым и неповоротливым. На самом деле, когда клинок демонстрировал подлинные возможности да ещё и в умелых руках, для чудищ, даже не обделенных разумом, было слишком поздно.

Выучка исстребителей, несмотря на немалый срок существования в горах, вдали от людей, по-прежнему оказывалась превосходной. Однако, и к сожалению самого молодого человека, и обитателей вот таких вот городков и деревень, полезное начинание еще век назад, теперь имело все меньше адептов, а ещё меньше готовых поддерживать финансово правителей. Война, как и предрекал наставник, объединяет только тогда, когда один в поле не воин. Стоило конфликту прекратиться, как снова каждый был сам за себя. Правда, старый учитель обещал адептам, что это продлиться недолго.

Молодой человек был благороден и честен, пусть даже в чем-то и наивен, но тем лучше оказывалось для жителей городка, которые вряд ли знали, что гуль — это осушенный вампиром человек. Допустим, если даже они это и знали, но вряд ли кто-то из прочих наемников сообщил старосте, что гули были свежие, то есть их выпили не так давно. Следовательно, где-то поблизости находилось гнездовье тех, кого ученые мужи именовали nosferatu.

Для крупного гнездовья количество гулей было явно недостаточным, ведь, как говаривал один опытный истребитель: «Эти твари, как помет летучих мышей, чем больше дерьма вокруг, тем многочисленнее братия, его произведшая». Не смотря на грубость изложения, здравое зерно в теории имелось, поэтому молодого человека не удивило, как нагло заезжие наемники вели свою бесхитростную игру. Получая деньги, они уничтожали следствие, но не причину, прекрасно понимая, что вскоре гули снова появятся и снова можно будет получить солидный куш, приложив совсем немного усилий и сноровки.

Однгако, после схватки в руинах лепрозория, истребитель неупокоенных по достоинству оценил незримого покамест противника — вампира. Тот явно прятался где-то поблизости и под шумок питался жителями городка, регулярно собирая свой кровавый урожай. Скорее всего, если судить по силе порожденной нежити, это был кто-то из низших вампиров, которого либо прогнали из семьи, либо война лишила его таковой. И вот теперь он укрылся в окрестностях, не торопясь, правда, образовать себе новую. По своему разумно, ведь, рано или поздно, дело дойдет до столицы, а у инквизиторов разговор был не длиннее, чем осиновый кол, который вгонят кровопийце в сердце.

Кабак встретил радостными криками смотрителя ночных улиц и его племянника, пьяного как сапожник. Посыпались расспросы, но истребитель неупокоенных сохранял значительное молчание, дожидаясь старосты. За тем уже послали, хоть и пришлось поднять с кровати спозаранку. Но долго ждать не пришлось, и вот уже истребитель излагал свои предположения под дружные кивки мало понимающих, но солидарных с ним смотрителя ночных улиц и его помощника. Староста от столь неприятных новостей лишь нервно затеребил в руках кошель. Тому грозило в скором времени еще больше похудеть. Однако выбор в этот раз оказывался совсем невелик, если староста рассчитывал получить звание бургомистра не только номинально, но и фактически.

— Вы понимаете, надеюсь, наш городок не может себе позволить платить за голову вампира? Если только удастся переговорить с владетелем мануфактуры. Но он проигрался в пух и прах, а тот мошенник, что обчистил его, наверняка далеко, — сказал староста, начинавший сожалеть о том, сколь легко отпустил полукровку.

— Боюсь, вам не всё известно о вашем «благодетеле»! — запальчиво возразил молодой человек, усмотрев тут шанс поделиться тем, что слышал у ворот лепрозория. — Да знаете ли вы, как этот изверг мучил до смерти детей у себя на мануфактуре, а трупы тайно, за мзду, хоронил старик-могильщик в руинах на окраине. Как раз там, где я принял бой этой ночью!

— Так вот оно как?! Ничего себе «веяния» эпохи! — воскликнул смотритель ночных улиц, грохнув кулаком по столу и злобно посмотрев на старосту.

— Я ничего не знал об этом, клянусь! — пытался оправдаться староста. — Те из детей, которые бывали с ним в городе, выглядели вполне себе сытыми и здоровыми!

— Неудивительно! Летом-то! Но сейчас — зима, и еды может не хватать! — выкрикнул истребитель, которого подобная доверчивость поражала до глубины души.

— И что же предлагаете делать теперь?! — смотритель ночных улиц оттолкнул старосту и сел напротив молодого человека.

— Думаю, стоит наведаться на мануфактуру, — ответил истребитель неупокоенных, после чего мрачно добавил, — скорее всего, ваш «благодетель» платил дань вампиру, иначе как он уцелел на ночных дорогах? Избавимся от одного упыря хотя бы, а второго, который плодит гулей, подстережем на пресловутой мануфактуре. Он явится, вот увидите! Молодая кровь для таких тварей излюбленное лакомство.

— Собирай мужиков! — толкнул племянника под локоть смотритель ночных улиц. — Пущай берут с собой топоры да вилы. Пора кончать со всем этим!

— Кстати, а кто сообщил вам обо всём этом? Какой такой могильщик? — поинтересовался староста.

— Он назвался Жилем… — начал, было, молодой человек, но осёкся, заметив, как собеседники все разом побледнели.

— Жиль?! Неужели наш Жиль?! — загалдели окружающие.

— Да…

— Так помер он в конце того месяца! — вытаращил глаза староста. — Видать, его старуха не соврала. Говорила, будто шатался он по дорогам, а ночью стучался ей в окно. Я уж подумал грешным делом, что она умом тронулась с горя-то.

— Ох, не повезло вашему городку, — мрачно ответил молодой человек. — Теперь по дорогам ходите осторожней. Ваш этот Жиль отныне назначен Анку, глашатаем смерти для здешних мест. До конца следующего месяца он будет бродить по тракту. Особенно избегайте времени тумана. Тем же, кто ему всё-таки встречается, он пророчит скорую гибель раньше срока.

— А как же вы?! — забеспокоился смотритель ночных улиц.

— Мой медальон хранит от всего, что несут с собой порождения Бездны. Анку страшен лишь тем, что я не могу его убить или изгнать. И никто не сможет. Он уйдет сам.

— А на людей нападает?

— Нет, тогда всё было бы гораздо проще. Анку — вестник того, что эти места прокляты.

— Когда же он уйдет? — опустил голову смотритель ночных улиц.

— В конце следующего месяца, как я и сказал, — вздохнул молодой человек. — Однако его место займет другой. Тот, кто умрет последним в том месяце. И так будет продолжаться, пока Бездна не закроет здесь свои врата.

— За что ж нам здесь такая кара?! — перекрестился староста.

— Это не кара. Это своеобразная метка, которую оставила на вашем городе Бездна. За что, говорите? За замученных и не отомщенных, как правило, — отрезал истребитель неупокоенных.

На этом молодой человек хлопнул ладонью по столу, обрывая новые расспросы, встал и вышел на улицу, где его уже ждали вооруженные горожане…


* * *

— Да уж, — протянул Гортт, кутая Нэй в свой плащ, — ничего себеутречко выдалось! Почти как у нас в горах. Видишь, ты вся дрожишь, а еще с нами ехать хочешь. И ведь зима только началась. Это тебе не в сильванийских лесах пережидать. Того и гляди, свои острые ушки отморозишь.

Гном слабо улыбнулся, прекрасно зная, что это не слишком весомый аргумент для эльфийки. Но он надеялся, что, при встрече в Шаргарде, Карнаж сможет её всё-таки вразумить, если, конечно, сам «ловец удачи» был еще жив.

Нэй обиженно надулась. Она сидела на краю повозки и грела мерзнущие ручки, пока Тард и его товарищи собирались в дорогу. Им пришлось невольно задержаться, так как в деревню на восточном берегу Бегуна тоже нагрянул разъезд и так же, как и до этого, учинил расспросы с обыском повозок убийц драконов.

Бритву сильно раздражало то нечто, что королевская канцелярия величала «секретной миссией». Выходила в чем-то забавная ситуация: о будущей экспедиции при подобной организации дела знали те, кому не полагалось этого знать, и не знали те, кому это положено было с самого начала. Впрочем, раньше король вынашивал поистине утопический план договориться с лихим людом и скрытно провести обоз убийц драконов по серым дорогам, а не тащить его, где так, а где и под охраной, словно перевозилась королевская казна. Но, по счастью, явно нашлись мудрые советники, которые объяснили его величеству, что серые дороги станут подобны огромному рупору, если по ним отправить обоз такого сорта, и весь Материк, за умеренную плату, конечно же, сможет узнать все подробности «секретной миссии».

Собственно, Бритве не было дела до политических моментов и всей подоплеки. Не считая, разве что, знания того, что все это имело место даже в их, казалось бы, не блещущем тонкостями деле. Поэтому чуть ли не с руганью спровадил после проверки патента и досмотра обоза весь разъезд с пожеланиями удачи дальше по тракту. Злой и раздраженный тем, что каждый встречный служака так и норовит сунуть нос в его дела, Тард просто умилился той нежной сцене почти отеческой заботы его товарища об эльфийке.

— Я хочу с вами, а не оставаться в Шаргарде! — наконец, открыто высказала свое неудовольствие Нэй.

— Черт возьми, — проворчал себе в бороду Тард, — где этот «ловец удачи» с его умением заговаривать язык, когда он так нужен?

С противоположного конца улицы послышались изумленные возгласы. Бритва насторожился. В последнее время эта экспедиция у него вызывала сплошные опасения и дурные предчувствия, так что гном был, как говорится, на взводе.

— Рыцари! Смотрите! Рыцари из ордена! — раздался удивленный возглас.

— Не может быть! — возразил ему другой.

— Да точно они. Вон, глянь-ка! — вторил первому третий.

Тард тоже пошел посмотреть, оставив Гортта с Нэй и дальше препираться друг с другом. По дороге убийцу драконов отвлекали какими-то насущными вопросом товарищи. Он отвечал что-то, но не очень связное и продолжал идти. Его сердце замерло от ожидания того, кого он так давно хотел повидать, но всякий раз в Шаргарде ему не везло со встречей. Он встречал рыцарей еще не будучи убийцей драконов, а лишь подмастерьем в Швигебурге, когда приезжало посольство Фелара ещё с прошлым королем и его паладинами[9]. Поистине прекрасно было то зрелище развивающихся стягов под торжественный рев труб, когда закованные в доспехи всадники колонной двигались по главной улице. Гном видел их, статных, молодых, благородных ликом, как теперешний государь северного королевства, однако так пристало выглядеть и вести себя рыцарю, а не монарху, как говаривали многие, и Тард с ними нехотя соглашался. В то время он, хоть и был старше многих из тех паладинов, что проезжали мимо по улице, но впервые проникся глубоким уважением к роду человеческомуу. Тогда они, эти воины, являлись порождением пусть наивной, но чистой идеи, которую позже, как и многое другое, осквернили войны и политические интересы, бросавшие их порою в безнадежные битвы.

Пусть тогда совет кланов отверг просьбу людского короля о помощи и союзе против Ларона, назвав посольство сборищем мясников, но никто не смел осмеять, освистать или бросить камень в кортеж, который возвращался по той же улице. Пусть даже весь Швигебург был изрядно взбаламучен и негодовал от подобного предложения. Тард тоже был немало озадачен. Неужели эти блестящие рыцари могли просить о таком? Он не поддался спешности разочарования, предпочитая самому все узнать от этих людей. И ему представился случай. Собственное несчастье толкнуло его на ту дорогу, где он снова встретился с этими паладинами по прошествии многих лет. Они вместе сражались и убивали драконов. Вели долгие беседы у костров, спорили до хрипоты, но то были лишь споры товарищей по оружию, а не ругань. Тогда, на него и тех, кто шел вместе с гномом, без роду и племени, без герба и стяга, ради простой мести, эти рыцари смотрели по-другому, не как на наемников, а как на соратников в столь непростой борьбе. Память у гномов была долговечна и крепка, как и их знаменитая сталь. Бритва не забыл и всегда рассказывал о былых походах тем, кто появлялся в отряде в новых экспедициях. Потому что ему это казалось важным. Потому что нынче на убийц драконов смотрели как на наемников, если не хуже. И Тарду очень хотелось, чтобы новые его товарищи по оружию знали, что так было далеко не всегда.

Убийца драконов достиг того места, откуда виднелся реющий стяг и замер. По дороге, в лучах то выходящего, то снова скрывающегося за облаками солнца ехала горстка всадников. За собой под уздцы они вели оседланных и снаряженных коней без седоков.

Помятые шлемы приторочены к седлу, в руке у кого-то виднелся обломок копья, которое тот не выкинул лишь оттого, что самого не было в седле, а разум блуждал где-то, предоставив телу долгий путь, как следовало из пустых глаз. Возглавлял процессию старый рыцарь. В руке у него был стяг, другая же сжимала поводья коня товарища. Тот устало горбился в седле, уронив голову на грудь — перехватившая его глаза повязка белой ткани темнела двумя пятнами запекшейся крови.

— Адлер! — дрогнувшим голосом позвал Тард и бросился наперерез всаднику, возглавлявшему процессию. Ехавший впереди рыцарь посмотрел на гнома усталыми глазами и остановил лошадь. Следовавшие за ним тоже встали посреди улицы.

— Убийцы! Будьте вы прокляты!!! — разорвал воздух истошный женский вопль, возвестивший о том, что здесь была родительница одного из тех молодых воинов, которые последовали оруженосцами за одетыми в вороненые отцовские доспехи Черными Псами.

Подскочивший к женщине не понятно откуда взявшийся священник выставил крест и что-то затараторил, но его. Стоявший подле матери маленький мальчик с мокрыми от слез глазами подхватил с земли камень. Со всех сторон полетели выкрики, которые противоречили друг другу, будто сшибаясь над головами рыцарей в незримой схватке.

— Да как вы смеете?!

— Смеем, там погиб мой сын!

— Он был еретик!

— Разве молодая горячность не бывает простительна?!

— Бывает, когда не берется за оружие!

— Они сражались за нас на войне! Уже забыли?!

— А что же теперь, зачем убивать наших детей?!!

— Пожалейте хоть слепенького! — оборвал весь этот гомон не столь уж громкий, но отчаянный возглас старухи.

Тард встал подле лошади Адлера и, выхватив свой топор, рявкнул так, что старый магистр дрогнул в седле:

— А ну, завались, хамы!!! Кто кинет ещё хоть камень — убью на хрен! Развалю пополам на месте! А ну-ка, братва, живо ко мне!!!

К гному тут же подбежали те из наемников, кто стоял поблизости, выхватывая на ходу оружие и еще мало что понимая во всём сыр-боре. Гортт словно из-под земли вырос возле своего товарища. Поправляя сбившийся от бега чуб, он окинул взглядом тех, кого они брали под свою протекцию, и у него ком встал в горле. Рыцарей-то было всего пятеро. У некоторых доспехи побиты вдрызг, на ком-то вообще одна кираса, и все поголовно старики. Растрепанные седые волосы, наспех перевязанные грязными кусками ткани руки, плечи и головы. Те, из них, кто еще понимал, что творится вокруг, растеряно озирались, сотрясаемые мелкой дрожью под порывами холодного ветра.

— Тард? — подал голос старый магистр, подняв голову. — Это ты?

— Да, это я, дружище!

— Где ты? — рыцарь неуверенно протянул руку.

— Здесь, — подавившись собственными словами, тихо произнес гном, схватив пальцы Адлера.

С помощью Гортта, Бритва помог Адлеру спуститься на землю. Тард обхватил старого рыцаря за плечи своими сильными руками. Тот как-то слабо улыбнулся и спросил:

— Что происходит? Почему кричат?

— Это люди приветствуют вас, — Тард сорвал с плеча плащ и накинул на плечи магистра.

Под прикрытием наемников, рыцари были препровождены на постоялый двор. Один молодой парень из отряда Бритвы предложил возглавлявшему процессию рыцарю, который единственный сам мог идти, поднять стяг над крышей дома, где они остановились. Но тот лишь отрицательно покачал головой и молча указал на привязанных у коновязи многочисленных лошадей, навсегда лишившихся хозяев. Рыцарь собирался свернуть стяг, но молодой наемник, по внешнему виду тоже уроженец северного Фелара, схватился за древко. Рыцарь взялся было за меч, но молодой парень опустил стяг на середину древка и встал, выпрямившись, перед входом на постоялый двор, отставив руку в сторону и немного наклонив его. Рыцарь вытянулся перед наемником и, молча похлопав того по плечу, вошел в двери. Наемник остался стоять недвижимо, под удивленными взглядами прохожих. Он окликнул священника, проходившего мимо. Святой отец опасливо подошел:

— Что ты хотел, сын мой?

— Прошу вас, помолитесь за них, — тихо произнес наемник.

Священник замялся под молодым пронзительным взглядом. Пышная служба стоила денег, ведь церквушка только отстроилась и там не на что было купить даже свечей, а простая молитва за падших казалась слишком мелкой пред паладинами, которых приютил городок. Простой люд, попроси он на это дело пожертвовать хоть немного, скорее откажет, судя по тем крикам, свидетелем которых стал святой отец. В этот момент проезжавшие мимо двое всадников по знаку одного из них резко остановились, едва увидели приспущенный стяг Белых Волков. Один соскочил с коня.

— Что же вы, святой отец? Неужели откажите? — раздался его неприятный, простуженный голос.

Священник обернулся. Клочковатая бровь незнакомца в широкополой шляпе со срезанной тульей поползла вверх. Морщины пробежали по впалым щекам на сухом лице с высокими скулами, когда он достал и протянул туго набитый кошелек.

— Устройте самую роскошную службу, которую только знал этот городишко!

Незнакомец толкнул кошель в грудь опешившего святого отца и нетерпеливо указал в сторону церкви жестом человека, привыкшего распоряжаться. Обернувшись к спутнику, остававшемуся в седле, он произнес:

— У тебя остались деньги?

Лысый спутник утвердительно кивнул.

— Дай-ка пару серебрянных! — сказал не терпящий возражений голос.

Монеты перешли из рук в руки. Цепкие пальцы незнакомца схватили ладонь наемника и сунули в неё монеты. Тот озадачено сжал их в руке.

— Хороший ты парень. Помяни от меня… Потом…

Распорядившись, мужчина подошел к коновязи.

— Нам пора ехать, — напомнил лысый спутник.

— Время еще терпит! — отрезал мужчина, снимая широкополую шляпу.

Он медленно проходил мимо боевых коней и смотрел на гербы на попонах, всякий раз тяжело вздыхая:

— Прощай, Борс… и ты, сэр Гарет, и ты, Гахерис…

Он шел и прощался с теми, кого знал и с кем раньше бывал на совете у прежнего короля Фелара. С потомками, взявшими в новое время имена из древних легенд в надежде на исполнение мечты тех далеких времен.

— Покойся с миром и ты… сэр Бедивер…

Вечером того же дня в снятом на ночь доме, Клод, которым и оказался тот незнакомец, сидел возле камина и подбрасывал туда все новые и новые исписанные листы с печатями канцелярии. Мугал — его лысый спутник, сидел рядом и с изумлением взирал на всё действо, и в особенности не на печати чрезвычайно секретности канцелярии, а на одну единственную, застывшую на лице его брата — печать глубокой и искренней скорби.

Листки дрожали в руках, неумолимо отправляясь один за одним в огонь. То были записи об ордене Белых Волков.

— А в канцелярии одобрят? — хмыкнул Мугал. — Ты же сейчас изводишь весь архив под чистую.

— Я не позволю им больше… Какой вообще смысл?! Они же добились того, чего хотели. За сим и всё! Точка! — отчеканил Клод.

Мугал поражался. Он впервые видел брата в таком состоянии. Сохраняя здравость рассудка, Паук понимал, насколько опрометчив такой поступок, но не останавливал. В чем-то он был согласен с братом: необходимо было твердо ставить точку в конце, а не тянуть, измышляя ордену злодейства и лишая стариков-рыцарей последнего шанса на достойную смерть. Ведь время, что его удавка, давно и безжалостно сдавило горло Белым Волкам, и орден задохнулся в этом новом времени, в последний раз сверкнув своими, давно стершимися, клыками.





Конец


* * *

Загрузка...