Две мелодии сердца. Путеводитель влюблённого пессимиста

Глава 4

Кэл

Один месяц спустя

Эти колокольчики сведут меня в могилу.

Сердце подпрыгивает при каждом звоне, мышцы сводит, а зубы скрежещут. Посетитель вышел из магазина, а я даже не помню, о чем мы говорили, потому что был слишком занят мыслями о сегодняшнем ужине с Люси.

Я понятия не имею, как мне справиться с этим. В голове творится полная каша, а это последнее, что сейчас нужно Люси, пока она восстанавливается после серьезной операции. Особенно теперь, когда ее сердце стало еще более хрупким.

Особенно теперь, когда бремя моей ответственности увеличилось в разы.

Я должен быть сильным ради нее. Непобедимым. Но лишь однажды я чувствовал себя непобедимым: когда мне оказывали небольшую помощь. Возможно, единственный способ двигаться вперед – сделать несколько шагов назад.

Я не остановлюсь.

Это временно.

Очередной звон колокольчиков заставляет меня направиться к служебному выходу, дабы найти Ике, который сможет облегчит мой непосильный груз.

Не то чтобы я заслуживаю временного облегчения, однако чувство вины давит, ведь Люси нуждается во мне.

– В мой кабинет, – приказываю я, проносясь мимо Ике в гараже, пока тот меняет масло.

– Как дела, босс?

Я не отвечаю, и он подчиняется. Мы пробираемся в мой кабинет, и Ике закрывает за собой дверь, а затем засовывает руки в карманы своих грязных штанов.

– Когда ты последний раз спал? – интересуется он, облокачиваясь на стену. – Выглядишь хреново.

Его слова звучат грубо, но в бледно-голубых глазах виднеется искренность.

Ненавижу подобное.

– Мне нужно что-то… чтобы снять напряжение.

Кто-то мог бы неправильно понять данное заявление, но только не он: Ике знает, что мне нужно. Он точно знает, когда я нахожусь на остром и зазубренном краю, готовый сметать все, к чему прикасаюсь.

На мгновение я снова попадаю в засаду сильного чувства вины.

Стыда и ненависти к себе.

Я пытаюсь быть сильным, но просьба исходит от слабости.

– Что? – Ике колеблется, отводя взгляд, пока разочарование не заменяется беспокойством. – Нет.

– Я серьезно. – Я стараюсь говорить ровно. – На днях я надорвал спину, катаясь на байке.

Но дело не в спине, а в сердце. Оно душит меня, словно камень в груди.

Он также понимает и это.

Голосок в голове кричит на меня, умоляет отступить, забрать слова обратно, но я не в силах произнести ни слова.

Я сверлю его взглядом, стоя неподвижно. Пульс ускоряется.

– Нет, Бишоп, – отказывает он, мотая своей лысой головой. – Не могу помочь. Тогда ты был всего лишь клиентом. Теперь же ты друг.

Я щетинюсь от заявления, прижимаясь бедром к столу.

– У меня нет друзей.

– Это чушь, которую ты любишь себе внушать.

Ладно.

У меня есть одна подруга, которая сидит в своем доме с привидениями в ожидании, когда я приду к ней сегодня вечером, чтобы она могла приготовить мне тамале[2]. Она – причина, по которой я готов стать другом, человеком, который будет тянуть ее вверх, а не вниз, в грязь.

Но сейчас я не могу быть таким человеком. Не в таком состоянии.

Когда я наконец сообщил ей, что зайду, она ответила ракетным запуском смайликов со счастливым лицом и красными сердечками. Люси случайно добавила в этот балаган баклажан, а затем отправила еще около пятидесяти сообщений с извинениями, как ей стыдно.

Не стану врать, к тому моменту я не улыбался уже долгое время. Но тогда мои губы немного дернулись. Клянусь, сердце забилось быстрее, удары стали неровными.

Правда в том, что я хочу увидеть ее. Очень сильно. Между моим напряженным графиком работы и ее четырьмя неделями восстановления наряду с ее мамой и моей душещипательной виной я едва ли мельком видел ту улыбку, о которой мечтаю. Я заменил ее теплый комфорт на виски и джин, глупо напиваясь почти каждую ночь. Я осознавал, что алкоголь – это точка невозврата. Ему суждено провести меня по той темной дороге, с которой я слишком хорошо знаком… но я не видел иного выхода.

И теперь я должен встретиться с ней в том богом забытом доме.

Мне нужно что-то покрепче алкоголя.

Солнечные лучи проникают через частично закрытые жалюзи, хотя я уверен, что плотно закрывал их. Я с презрением прищуриваю глаза на маленький солнечный луч, который умудрился прорваться и осветить облако пыли и тени, которые я жажду вернуть.

Я, вздыхая, потираю лицо ладонью, а затем стягиваю шапочку с головы и скручиваю ее в руках.

– Послушай, это временная помощь, пока спина не пройдет. Я понимаю, о чем ты думаешь, но я в порядке. Со мной все хорошо. Мне просто нужно что-то, чтобы справиться с болью.

Он видит меня насквозь своими почти прозрачными глазами.

– Для этого существуют врачи.

Меня охватывает уныние, а костяшки пальцев белеют от того, как сильно я скручиваю шапку в руках. Глядя на свои грязные ботинки, я быстро отвечаю:

– Я пробовал. Лучше не стало.

– Жалкие оправдания и отговорки. Ты на грани срыва, Кэл, я не собираюсь способствовать этому.

– Нет никакого срыва. Я со всем справляюсь.

– Найди способ получше.

Бросив на меня суровый взгляд, Ике отталкивается от дверного косяка и разворачивается, чтобы уйти. Снова раздается звон колокольчиков, оповещая о новом посетителе и напоминая, что мне стоит купить таблетки, а не крутиться на работе, как бесхребетный болван.

Господи.

Я иду ко дну.

И оно довольно близко, я почти чувствую вкус гравия на языке. Мне ли не знать: я уже был там раньше, давился кучей мусора и неправильных решений, подставив лицо под обломки. Часть меня задается вопросом: а будет ли отличаться вкус во второй раз? Третий? Четвертый? В какой-то момент дно уничтожит что-то жизненно важное?

Ике мешкает, высовывая голову из-за гаража, а затем оглядывается на меня через плечо.

– Пришел клиент. Возьми себя в руки, Бишоп, серьезно.

Дверь захлопывается.

Желая выпить двойную порцию бурбона, я падаю в кресло, хрипло ворча. Стыд, разочарование. Нечто среднее. Я ненавижу себя за то, что так низко пал, и вкус алкоголя сейчас подойдет как нельзя кстати. Временный порок, который поможет мне преодолеть пик событий.

Поможет мне помочь ей.

Ранний февральский свет просачивается сквозь щель окна, освещая завядшие орхидеи и сморщенные окурки сигарет, разбросанные по кабинету. Если я закрою глаза на достаточно долгое время, то увижу ее белозубую улыбку и то, как она наматывает круги по помещению с цветами в руках и вопросами, может ли она мне с чем-то помочь. Я почти слышу, как ее смех разносится по всему пространству, когда она пылесосит, или моет окна, или организовывает мой шкаф для документов в миллиардный раз. Я чувствую запах ее шампуня с нотками груши и сладкий аромат ее кожи. Ощущаю ее поцелуи со вкусом жвачки, которые навсегда запечатлелись на моих губах.

Мне не стоило увольнять Люси; я даже не хотел того. Это был трусливый поступок и попытка увеличить дистанцию между нами, поскольку я оказался чертовым слабаком, неспособным держать свои руки при себе.

Сожаление съедает меня, пропитывая кости кислотой.

Я дотягиваюсь до пачки сигарет, а затем, вытащив одну, поджигаю ее и жду, пока та не дотлеет. Чувствуя нервозность и волнение, я достаю телефон и принимаюсь прокручивать поток уведомлений, которые постоянно игнорирую, а после захожу в «Инстаграм»[3]. Как только я нажимаю на ее профиль, тут же всплывает новая фотография.

На ней Люси сидит на своей кровати, вытянув ноги. В ее руках гитара, а всюду разбросаны бумаги. Камеру, вероятно, поставили на таймер, или, быть может, кто-то находился рядом. Кто-то, но не я, запечатлел ее улыбку на лице, которое частично прикрыто водопадом золотисто-каштановых волос.

Улыбка Люси. То, по чему я скучал, и то, что начало угасать несколько месяцев назад. Она сияет и светится, пропитанная истиной, и подчеркивает синеву ее глаз.

И в этой синеве что-то блестит. Что-то небесное и возвышенное, а не затерянное в глубине моря.

Подпись под фото гласит: «Больше никаких грустных песен».

Я сглатываю, мечтая, чтобы горло обжег ликер. Она снова пишет музыку. В скором времени она начнет играть на живых выступлениях и зажигать винные бары магией и мелодиями. Красть сердца, пленять умы и заставлять даже самых сильных мужчин ерзать на своих местах.

Искушение проявляется во многих формах, но ничто не сравнится с пением Люси.

В темные моменты я вспоминаю первый раз, когда смотрел ее выступления из угла бара.

Ее последняя песня была написана Стиви Никс[4], и я оказался околдован. Она была невероятна. Движение ее рта, хрипловато-низкий голос и мощный талант, исходящий из каждого сантиметра ее тела. Невинность и сексуальная привлекательность – все это стало моей погибелью.

Потом она подбежала ко мне, одетая в маленькое платье, с распущенными волосами и чертовски милой улыбкой, и выпалила что-то о том, что едва смогла кончить.

Черт.

Ее рот, столь искусный в создании музыки, заставил меня задуматься, в чем еще он хорош.

Мой член оживает при этой мысли, однако время не очень подходящее, поскольку Ике кричит мне из гаража о неисправном двигателе.

Ворча, я отбрасываю телефон в сторону, понимая, что данный ход мыслей сейчас ни к чему, и поправляю джинсы.

Единственное, что помогает мне пережить рабочий день, это осознание того, что вечером я увижу Люси.

Она мне не ответила.

Ее телефон выключен, а звук автоответчика снова и снова посылает ледяной холод по спине.

«Привет, это Люси. Вероятно, сейчас я пою своим собакам, но ваш звонок важен для меня. Правда. Оставьте свое сообщение, и я перезвоню вам. Мне очень жаль, что я пропустила ваш звонок. Пожалуйста, правда, простите меня, иначе сожаление о том, что я упустила возможность услышать ваш голос, будет преследовать меня всю жизнь. Никакого давления. Би-и-ип».

Когда в памяти вновь всплывает образ бледной и полуживой Люси, безжизненно лежащей в моих руках в тот рождественский день, я хватаю пальто и выбегаю через парадную дверь, чтобы поехать проверить ее.

Проблема в том, что я в стельку пьяный.

Я решил повести себя как идиот, когда пришел домой после работы и налил безответственное количество виски из-за ощущения, что меня преследуют и хотят утопить собственные призраки.

Сейчас я об этом жалею.

Что, если Люси попала в беду? Что, если я слишком раздавлен, чтобы помочь ей?

Я решил не брать мотоцикл, не желая добавлять еще больше вины на и так постоянно растущий груз на моих плечах, поэтому пару километров неуклюже бежал до ее дома.

Спотыкаясь на тротуаре без какой-либо чванливости и шатаясь, я наконец пролетаю лужайку перед ее домом, пока не прижимаюсь к кирпичной колонне. В последний раз я стоял здесь с подарком в руках для нее.

Теперь же я стою с пустыми руками и высоким уровнем алкоголя в крови.

Дом маячит передо мной, как тень всего того, что я оставил позади. Я благодарен виски за неясный взор, из-за которого едва узнаю желтый цвет кирпичей и борозды на ставнях.

Я никогда не пойму, что побудило ее купить это жалкое место. Оно не что иное, как могила призраков и грязи. Склеп. Но у Люси было другое мнение на этот счет. Она думала, что может превратить реликвии в золото. Старые кости – в новую жизнь. Ей хотелось превратить трагедию во что-то обнадеживающее. Даже когда мы были детьми, Люси поступала подобным образом: она ловко находила и соединяла разбитые кусочки, а Эмма склеивала их.

Что касается меня?

Я – разрушающий шар.

Кажется, я постучал, потому что дверь открылась.

Мне трудно удержать равновесие, даже несмотря на то что я прислоняюсь к большой колонне. Я до сих пор колеблюсь и сомневаюсь насчет встречи с ней. Люси стоит передо мной, держась за дверной косяк: костяшки ее пальцев белые, а глаза – пронзительно-голубые.

Даже в состоянии опьянения я вижу магию в них. Однажды ночью, когда мы сидели на колесе обозрения, ее глаза дымчатого небесного оттенка смотрели на меня. Тот голубой цвет был самым голубым, что я когда-либо видел: поразительный индиговый пигмент затмевал черную полосу.

Я зол на себя за то, что напился и не могу сейчас по достоинству оценить этот момент. Люси жива и стоит передо мной, вся сияя. Она дышит, ее сердце бьется. С ней все в порядке. Она рядом и протягивает мне руку.

Я моргаю, пытаясь сфокусировать зрение.

Снова моргаю, но в глазах двоится. Мне-то и одной Люси трудно сейчас противостоять.

Она произносит мое имя так же, как и всегда: словно изучила весь словарь, пока не нашла любимое слово, несравнимое с другими.

– Кэл.

Сглатывая, я пытаюсь оттолкнуться от колонны и выпрямиться, но ноги находятся под властью алкоголя. Надеюсь, она не заметила, что я чуть не упал.

– Ты в порядке? Ты не отвечаешь на телефон, – невнятно бормочу я, выдавая себя.

Ее брови хмурятся, а блеск в глазах тускнеет, сменяясь беспокойством.

– А ты в порядке? Тебе плохо? – Люси выходит на крыльцо, облаченная в сизо-белый цвет, и тянется ко мне. Она морщит нос, когда холодный ветер обдает ее лицо. – Ты выглядишь неважно.

Чертовы слезы наполняют ее голубые глаза, словно небо покрывается дождевыми тучами.

Она волнуется за меня.

Меня.

И я это ненавижу.

Удерживая себя на ногах, я прочищаю горло и уклоняюсь от нежности в ее тоне.

– Почему твой телефон выключен? С тобой точно все хорошо? – У меня чешутся руки от желания прикоснуться к ней. Целовать ее до тех пор, пока ее губы не станут такими же розовыми, как и нос. – Мне не нравится, что я не могу связаться с тобой.

Внезапно инстинкт и алкоголь заставляют меня наклониться к ней. В ответ она поднимает руки и прижимает их к моей груди, не давая мне упасть на нее.

От прикосновения Люси по телу проходит разряд. Эта физическая реакция пронизывает кожу. Я беспомощен перед этим чувством и даже не могу найти в себе силы, чтобы отойти в сторону.

Люси поднимает на меня глаза и хватается пальцами за мою рубашку. Она прижимается ко мне сильнее или же попросту поддерживает, не давая мне упасть.

– Кэл, заходи в дом и садись, – говорит она, ее улыбка тускнеет, но все еще сияет. – Я принесу тебе воды.

Я не хочу пить, я просто хочу поцеловать ее. Окутаться ее теплом.

Но она разворачивается прежде, чем я успеваю совершить глупый поступок, а затем хватает меня за запястье и затаскивает внутрь. Пока мои ноги пробираются через ее прихожую и приземляются на маленький коврик с изображением щенят в праздничной одежде, я пытаюсь осознать, где нахожусь. Я поднимаю взгляд и щурюсь, пытаясь сфокусировать зрение. Однако я благодарен, что не могу четко видеть или думать прямо сейчас.

Я внутри.

Я внутри дома – ее дома, моего дома.

Дома Эммы.

Вероятно, я издаю звук, напоминающий хрип или удушье, потому что Люси поворачивается ко мне с такими же большими глазами, как и зияющая дыра в моей груди.

– О боже… прости, – испуганно произносит она, хватая меня за руки. – Я не подумала. Хотела сделать как лучше. Я не…

– Все хорошо, – бормочу я, снимая ботинки так, что едва ли не падаю. – Рано или поздно это бы случилось.

В доме пахнет кукурузной мукой и пряностями с нотками сладости. Ваниль или мед. Крекеры. Оранжевое пламя танцует в камине и обволакивает меня подобно теплому одеялу, а также бросает мерцающие тени на ее лицо. Ею по-прежнему овладевают противоречивые эмоции.

– Прости, что заставила тебя волноваться, – произносит она, медленно отпуская мои руки. – Я поставила телефон на зарядку… – Люси бросает взгляд на телефон, лежащий на столе рядом с диваном. Провод подключен к телефону, но настенный адаптер лежит на ковре. – Упс.

Я подхожу к дивану и сажусь, потому что ноги отказываются держать меня.

– Все в порядке. – Нечеткий силуэт Люси тут же предстает перед моим взором.

– Ты уверен, Кэл? Ты пахнешь так… – Она изучает меня с маской беспокойства на лице. – Ты пахнешь так, будто выпивал.

Ленивая улыбка появляется на моем лице. Теперь, когда я знаю, что с Люси все хорошо, я наконец-то могу расслабиться. Она дышит и выглядит прекрасно, а ее дом пахнет домашней едой и ванильным кремом.

– Я принесу тебе немного воды…

Ее голос звучит отдаленно. Мои веки трепещут, и алкогольный туман окончательно настигает меня, как только тревога уходит. Я голоден, но больше изголодался по спокойствию. Даже в пьяном состоянии беспокойство брало вверх. Тело будило меня каждые несколько минут с вопросом, где она и в порядке ли, возвращая в воспоминания о том ужасном зимнем утре. Но она рядом, идет ко мне с кухни со стаканом воды в руке.

– Попей, пожалуйста, – просит Люси. Ее образ по-прежнему расплывчат, даже когда она наклоняется и ставит стакан рядом со мной. – Кэл, я переживаю.

– Хм. – Я издаю неразборчивый звук, откидывая голову назад, а затем тянусь к ней и цепляюсь за что-то мягкое: ее волосы и свитер. Через секунду я притягиваю ее к себе и усаживаю на колени. Она же в ответ прижимается ко мне.

– Кэл, – шепчет Люси с тоской и придыханием.

Я хочу крепко прижать ее, но здравый смысл вторит, что она все еще восстанавливается и слаба. Так что просто обнимаю ее.

Люси кладет голову мне на плечо и обнимает.

Мне до боли хочется запустить пальцы под ее свитер и пройтись по ее мягкой коже. Хочется спрятаться в ней, жадно слушать ее стоны, сделать своей.

Взять то, что она хранит для меня.

Но сейчас единственное, что мне хочется, – это запомнить стук ее сердца.

Люси расслабляется у меня на руках, и звук ее бьющегося сердца убаюкивает меня, подобно колыбельной.

Наконец-то я могу отдохнуть.