Две мелодии сердца. Путеводитель влюблённого пессимиста

Глава 5

Люси

Часть меня всегда знала, что однажды утром я проснусь в одной кровати с Кэлом.

В моих фантазиях это выглядело как-то так: запутанные простыни, растрепанные волосы после секса, обнаженная кожа и сонные улыбки, которые расплываются на лицах подобно золотому свету, пробирающемуся сквозь шторы. За блаженным пробуждением последовал бы завтрак в постель, марафон объятий и бесконечные повторы прошлой ночи. Смех и стоны смешались бы в одно целое.

Но реальность настигает нас, смотрящих друга на друга с разных концов матраса. Его глаза тусклые и покрасневшие, волосы сухие, выражение лица полно сожаления, а кожа потеряла свое бронзовое свечение, что часто бывает зимой и в трудные периоды. Полностью одетый, но с обнаженной душой, Кэл делает глубокий вдох, пока я удерживаю на нем свой пристальный взгляд на расстоянии полуметра.

– Прости, – наконец произносит он хриплым голосом, а затем медленно и вяло дважды моргает, сводя брови с намеком на раскаяние. – Не хотел, чтобы так вышло.

На секунду я задаюсь вопросом, не думает ли он, что между нами что-то было.

Что-то такое, что назревало месяцами и до чего оставался всего один поцелуй.

Держа руку зажатой под щекой, я мотаю головой, отчего волосы падают мне на глаза. Я смахиваю их и придвигаюсь ближе к Кэлу.

– Ничего не было, – заверяю я.

– Было, – он перекатывается на спину, потирая лицо руками. – Ты приготовила ужин, а я напился до потери сознания.

Печаль застилает зрение. Я ожидала, что вечер пройдет по-другому, что тамале вновь объединят нас – первый шаг к исцелению и починке поломанного прошлого. Однако Кэл, кажется, делает шаги в обратном направлении. Он отключился на диване, крепко обняв меня, пока его хватка не ослабла, а руки не разжались. Злобный порок украл его. Поворот событий разочаровал, но меня больше расстраивает то, что он предпочел напиться, а не попросить помощи у меня.

Я помогла ему доковылять до кровати, чтобы он мог выспаться, а затем тоже заползла в постель и уснула, прижавшись лицом к его груди.

– Все в порядке, – шепчу я.

Это не наглая ложь. Здорово, что он борется, но я не позволю ему вариться в этом одному.

Кэл поворачивает голову и смотрит на меня сквозь заснеженное утреннее свечение, просачивающееся через окно. Сглатывая, он бормочет:

– Я здесь ради тебя.

Маленькая улыбка расцветает на лице: его слова заставляют сердце трепетать.

– Ты также должен быть здесь ради себя, – негромко возражаю я. – Это важно для меня, Кэл. Очень важно.

Всю жизнь я жила с разбитым сердцем.

Мне невыносимо видеть, как он чахнет.

– Я облажался, когда уволил тебя. Это была большая ошибка. – Он вновь безучастно пялится в потолок, продолжая массировать лоб, словно его одолела досадная мигрень.

Крошечная часть меня находит утешение в его признании, поскольку я считала так же, но это не длится долго. Боль оттаивает, потому что единственное, что сейчас может утешить меня, – это благополучие Кэла.

– Да какая теперь разница. – Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до него и тем самым утешить. – Все в прошлом.

Усмехаясь, он качает головой.

– Ты говорила, что прошлое важно.

Я мотаю головой на его заявление.

– Важно лишь то, что имело для нас значение в прошлом. Мы забираем с собой светлые воспоминания и оставляем все остальные. Оставляем в прошлом то, что причиняет боль и не дает двигаться вперед.

Проблеск откровения озаряет его взгляд на секунду, а затем он моргает.

– Я просто… – Кэл вздыхает, вновь потирая лицо. – Ты словно моя единственная надежда, Люси, и я не могу избавиться от чувства, что тяну тебя на дно вместе с собой.

– Я не позволю тебе утонуть. Мы выплывем вместе.

– Это не так просто. Ты родилась сильной, – устало отвечает он. – А я нет…

– Никто не рождается сильным, Кэл. Никто. – Придвигаясь ближе, я украдкой бросаю взгляд на напряженные черты его лица и продолжаю более уверенным голосом: – Но мы все рождаемся борцами. И порой мы боремся ради того, чтобы стать сильными.

Он смотрит на меня томным взглядом. Между нами воцаряется напряженная тишина, словно он впитывает каждое мое слово, позволяя им проникнуть под кожу. Я наблюдаю, как дергается мышца на его скуле, когда он разрывает наш зрительный контакт и бросает взгляд на окно.

Затем в воздухе что-то меняется. Ветер внезапно меняет направление.

Кэл оглядывает комнату, впиваясь глазами в свежевыкрашенные персиковые стены, которые перекрыли некогда красно-синие полосы. Цвет спелой дыни напоминает о лете с палящим оранжевым солнцем и оставляет на губах сладкий вкус.

Мы в его старой комнате.

Я напрягаюсь, так как беспокоюсь о том, что могла пробудить не самые приятные воспоминания. Несмотря на его силу и массу, внутренний мир Кэла сейчас хрупок. Его суровая, брутальная внешность не намекает на человека с болью, скрывающейся внутри. Он хрупкий, как и все мы, и у меня совсем нет желания оставлять на его душе еще больше трещин.

Инстинктивно мне хочется начать болтать и извиняться, но я прикусываю нижнюю губу, позволяя ему самостоятельно обдумать все. Проходит несколько минут, потом еще столько же. Ничто не выглядит как прежде, но в этом-то и загвоздка. Я купила этот дом не для того, чтобы вариться в котле воспоминаний прошлого, – я купила его потому, что он заслужил второй шанс на жизнь.

Этот дом олицетворяет Кэла, он также олицетворяет меня и любого другого, кто падал лицом в грязь или подвергался нападкам.

Мы все заслуживаем того, чтобы нас отполировали и отреставрировали. И этот домик ничем не отличается.

Надеюсь, однажды он осознает это.

Когда Кэл садится, я замечаю на его спине отпечатки от плетеного изголовья. Он бросает на меня взгляд, и кажется, его глаза приобрели более светлый оттенок. Возможно, он уже все осознал.

Факт: тамале определенно могут быть такими же вкусными, если их просто разогреть на следующее утро.

Я кружу по кухне в черных штанах для йоги и огромном желтом свитере, выглядя как шмель, порхающий от стола до раковины. Моя яркая улыбка не сочетается с одеждой, и она также не в силах компенсировать мрачную энергетику, исходящую от Кэла после похмелья.

Грудь все еще болит от заживающей раны, поэтому я выпиваю обезболивающее и замечаю, как Кэл следит за моими движениями. Он отворачивается, когда я улыбаюсь еще шире.

Кофемашина издает очередной булькающий звук, сотрясая столешницу и тем самым пытаясь вывести Кэла из равновесия. Ее мне подарила кузина, кажется, несколько лет назад, и у меня не хватило смелости сказать ей, что я одна из тех людей на этой планете, кто не пьет кофе.

К тому же ее всегда было удобно держать под рукой, особенно после ночных посиделок с Алиссой и вином.

Вообще, я думаю, это подарок больше для Алиссы.

Кэл смотрит на кофеварку цвета морской волны.

– Ты не пьешь кофе, – подмечает он, наклоняясь вперед и упираясь локтями в стол.

Он выглядит изможденным. Я широко улыбаюсь, дабы сгладить мрачное настроение.

– Верно. Я никогда его не пробовала.

– Что?

Я поджимаю губы, раздумывая, насколько правдивый ответ стоит ему дать. Скользя по кафелю и доставая кружку из верхнего шкафчика, я откашливаюсь и тянусь к кофейнику. Правда одерживает вверх.

– Я всегда боялась пить кофе из-за здоровья, – признаю я. – Знаю, что оно повышает давление, поэтому решила перестраховаться. Наверное, глупо. Я уверена, что со мной все было бы в порядке.

Я подумала, что было бы неплохо вывести собак на неспешную прогулку.

Но потом вдруг вспомнила, как безобидная пешая прогулка на Рождество превратилась в неотложную медицинскую помощь. Остановка сердца. Легочная недостаточность, приведшая к операции по замене клапана.

И я начинаю понимать, что невозможно избежать того, чему суждено случиться.

Невозможно ни подготовиться, ни предотвратить это.

События просто происходят.

И единственное, что имеет значение, – это риск, на который мы идем, и воспоминания, которые в итоге создаем. Вот что важно. Все остальное произойдет в любом случае.

От молчания Кэла у меня по спине бегут мурашки. Тишину нарушает лишь звук напитка, льющегося в мою кружку, на которой написано: «Не волнуйся. Будь счастлива» – фраза, которой я не уделяла особого внимания, поскольку являюсь мастером и в том, и в другом.

Наконец, сжав ручку чашки, я поворачиваюсь лицом к Кэлу.

Глаза темнее, чем сам кофе, впиваются в меня в тот момент, когда я пересекаю кухню и ставлю перед ним полную кружку. Я делаю глубокий вдох и вновь широко улыбаюсь.

– Если ты все еще голоден, у меня есть немного хлопьев. Только без шоколадного молока. Думаю, я могла бы сбегать и…

– Нет. Ты все еще восстанавливаешься. Последнее, о чем тебе стоит беспокоиться, так о том, чтобы накормить меня, Люси.

– Ерунда. Конечно, я немного заторможенная, но не недееспособная. Может, я могу…

Кэл прерывает меня:

– Останься со мной.

Я готова возразить и развернуться, но Кэл хватает меня за запястье. От его прикосновения по моей руке разливается тепло. От его слов у меня перехватывает дыхание.

Пока сердце бешено колотится, я поворачиваюсь к нему лицом. Темные круги под глазами, спутанные волосы и отросшая щетина рисуют картину отчаяния. Его хватка усиливается.

– Что ты имеешь в виду? – говорю я, облизывая губы. – Я… я и так здесь.

– Нет. Я имел в виду… останься у меня. В моем доме. Лишь на некоторое время. – Еще одно сжатие запястья. Еще один пронзительный, безумный взгляд. – Врач сказал, что для полного выздоровления потребуется два-три месяца, а прошло всего шесть недель.

– Кэл, нет… я не могу.

– Почему? – Он встает и отпускает мое запястье. После этого его рука тут же скользит вверх и, пробегаясь указательным пальцем по моей ключице, слегка оттягивает вырез свитера, пока заживающие красные следы после операции не бросаются ему в глаза. – Я не смогу присматривать за тобой, находясь далеко.

От ощущения его пальцев, скользящих по коже, по телу проходит табун ненужных мурашек. Как назло, у меня перехватывает дыхание, отчего я едва не падаю в его объятия. Так не должно быть.

Одних прикосновений достаточно.

Я выпускаю застрявший в горле воздух.

– Мне уже лучше. Я только что разговаривала с врачом, и он сказал, что восстановление протекает хорошо. Мне нужно вернуться к прогулкам, следить за назначениями и приемом лекарств…

– Это же временно, – говорит он с мольбой в голосе. Будто просит милостыню. – Самое большее – пара недель. Мне бы тоже стало легче… пожалуйста. – Настойчивость пронизывает его вздох. – Мне нужно видеть тебя собственными глазами, быть уверенным, что с тобой все в порядке. Меня убивает, когда я не могу дозвониться до тебя.

Глядя на то, как его пальцы сжимаются и разжимаются на моих ребрах, словно он пытается защитить мое сердце от чего-то, я теряю равновесие. На мгновение я сжимаю его руку, а затем убираю ее со своей груди и поправляю свитер, дабы прикрыть шрам.

– Это плохая идея, – говорю я дрожащим голосом и сглатываю. – Учитывая нашу историю. – Я пристально смотрю в его глаза. В них вспыхивает пожар, в то время как в моих – волнение. – Всякое может случиться.

Всякое.

По правде говоря, не думаю, что теперь я против этого «всякого». Удивительно, но встреча со смертью лицом к лицу, похоже, возымела противоположный эффект: вместо того чтобы постоянно бегать от любви, я более чем когда-либо готова окунуться в нее с головой.

Если он хочет того же, то, пожалуй, я не против.

Да… я согласна.

Я бы отдала ему все драгоценные минуты, которые у меня остались в этом мире.

Но я понимаю, что он ищет другое. Кэлу нужны ни к чему не обязывающие, мимолетные отношения, без каких-либо ожиданий. Ему нужно мое тело и дружба, а не будущее со мной.

И уж точно не любовь.

Кэл напрягается, опуская руку, и встречается со мной взглядом.

– Я не позволю этому случиться.

Его утверждение клинком ударяет в мою и без того израненную грудь. Я опускаю подбородок, надеясь, что он не заметит мою реакцию.

– Я буду твоим другом, Люси. Я хочу быть твоим другом. Я о тебе забочусь. – Медленно приближаясь, он тянется к моей руке, которая сейчас дрожит. – Позволь мне заботиться о тебе.

Я крепко зажмуриваюсь.

Мама пробыла со мной четыре недели, прежде чем я отправила ее домой. Я скучаю по старым привычкам и той жизни, которая была до того, как меня постигла жестокая ирония судьбы. Она по-прежнему навещает меня почти каждый день и нянчится со мной как с маленькой. Я люблю ее за это, правда, но…

Но я чувствовала себя подавленно.

Мама многое значит для меня, но когда она волнуется и испытывает стресс, ее становится слишком много.

Большой палец Кэла скользит по тыльной стороне ладони.

– Люси, останься у меня. Я по-прежнему много работаю, так что у тебя будет личное пространство, но зато ты будешь… ближе.

На последнем слове его кадык дернулся. Затуманенным взглядом Кэл замечает, как я закусываю губу и тереблю рукав свитера, поэтому он опускает руку и ждет. Он хочет быть моим другом, просто другом, и я вполне смогу с этим смириться, если будут проведены четкие границы. В любом случае в этом и заключался смысл нашего воссоединения.

Я хотела вернуть друга.

Смутные воспоминания прошлого скручивают меня изнутри. Переход через границу дозволенного и серость общения заставляют меня сомневаться во всем.

Будет разумно согласиться пожить с ним несколько недель, пока идет восстановление и я знаю, что Кэл не станет давить на меня. Он жаждет одиночества так же, как я жажду сохранить свою независимость.

Вдобавок я также смогу позаботиться о нем.

В этой ситуации нет проигравших.

Медленно кивнув, я поднимаю оживленный взгляд и натягиваю радостную улыбку.

– Ты просто скучаешь по моему банановому хлебу, не так ли? – дразнюсь я.

Он моргает. Кэл не улыбается, так как еще не до конца пришел в себя, а затем расслабляет плечи и разжимает руки, словно сбрасывает с себя небольшой груз.

– До боли сильно.

Я улыбаюсь шире, наблюдая, как его взгляд на секунду скользит к моему рту, прежде чем он, сжимая челюсть, делает шаг назад. Увеличивает дистанцию между нами, входя в свое личное пространство.

У нас получится.

Прочищая комок в горле, я выдвигаю стул из-за стола и сажусь на него. Перекидывая волосы через плечо, я поглядываю на кружку с кофе. От него исходит небольшое облачко пара. Я всегда любила запах кофе и помню, как с нетерпением ждала утра, когда Алисса наполнит мой дом ореховыми и землистыми ароматами, от которых у меня все внутри трепетало так, словно я подставляю лицо солнцу.

В какой-то миг я хватаюсь за чашку и придвигаю ее к себе. Темная жидкость переливается через край, когда я подношу ее к носу и вдыхаю запах.

Затем делаю маленький глоток.

Я смотрю на Кэла и отпиваю больше, пытаясь состроить довольное лицо, хотя кофе обжигает и по вкусу напоминает грязь.

Он задумчиво наблюдает, его губы подергиваются в улыбке, которую он пытается скрыть.

– Нужно облегчить тебе задачу. Сахар и сироп помогут.

– Ага, – соглашаюсь я, поморщившись. – Тут не помешала бы нотка сладости.

Кэл прищуривается, слегка наклоняя голову набок.

– Что-то в этом роде.

Моя улыбка становится шире, когда он садится напротив меня и кладет обе руки на стол, наблюдая, как я делаю еще один глоток, потом еще, пока вкус не перестает быть противным.

Я впервые пробую кофе, и мое сердце не разрывается на части.

Я согласна остаться у Кэла.

Вместе с тем я надеюсь и молюсь, чтобы в конечном итоге между нами ничего не поменялось.