Две новеллы из «Il Paradiso degli Alberti»

Кателлина

В Неаполе, одном из приятнейших городов Италии, богатом и населенном знатными людьми, жила прекрасная молодая женщина по имени Кателлина, бывшая замужем за достойным молодым человеком, которого звали Филиппелло Бариле. Среди его товарищей и друзей был один, которого Филиппелло весьма любил и с которым проводил почти день и ночь напролет, так что казалось, он без его общества жить не может, да так оно и было; звался он Аньелло Страмаццафильи, он был красив и изящен, как любой юноша в Неаполе, а кроме того, доблестен, но более всего дружелюбен. Этот Аньелло в доме Филиппелло и в любом другом месте вел себя с Кателлиной так, будто она была его сестрой, в мыслях не держа ничего противного благовоспитанности и порядочности.

И вот случилось, что в скором времени при этом непринужденном обращении Кателлина, видя и наблюдая живую и любезную красоту Аньелло, пламенно в него влюбилась, так что находила отраду лишь в том, чтобы наблюдать его и созерцать. Изо дня в день любовь ее непрестанно росла, и Кателлина наполнилась величайшею к нему страстью, но никоим образом не осмеливалась открыть свою любовь, думая, что Аньелло питает к Филиппелло столь большую любовь, что в этом будет для нее и мало пользы, и много опасности; посему она пребывала в величайшей меланхолии, хотя иной раз являла ему высочайшую и сердечную нежность. Но юноша, чистый и верный, думал, что ею движет лишь чистая и благая любовь; поэтому у нее было все меньше охоты в чем-либо открываться. Так она жила изо дня в день, имея мало надежды и прибавляя печаль к печали. Потому она бледнела и худела; пребывая в одиночестве, словно посвятив себя монашеской жизни, она очень редко веселилась, хотя была живой и радостной по природе, говорливой и остроумной больше любой другой девушки в Неаполе. Всякий, кто ее знал, был изумлен совершившейся переменой.

Случилось однажды, что она, будучи одна в своей комнате, безмолвно сетовала, не в силах удержать слезы, как вдруг явилась ее кормилица и, видя ее плачущей и глубоко вздыхающей, сказала ей:

― Доченька моя, что с тобой? Ну же, не сживай таким манером себя со свету, губя свою молодость вместе с красотой. Или Филиппелло дурно с тобой обходится? Я уверена, что он в тебе души не чает, и мнится мне, твои поступки вводят его в великую меланхолию. Скажи мне, что с тобой, и ничего не опасайся, ибо нет ничего такого, чего я бы не сделала, сама или с чужой помощью, будь тебе это нужно, что бы там ни было, малое или большое. Ну же, не скрывай от меня своих желаний! Не должно тебе так поступать. Если ты мне не доверяешься, кому же ты доверишься, доченька моя любезная? Разве не знаешь, что я в тебе души не чаю? Смелее, поведай мне все теперь же!

Слыша эти ласковые речи и думая, что может свободно ей довериться, Кателлина, побежденная, с глубочайшими вздохами начала так:

― О несравненная моя матушка, я умираю и хочу умереть, затем что заслуживаю этого, так как влюбилась в самого жестокого и равнодушного человека, какой живет на свете; это воистину так, и я не могу жить, не любя его и не думая о нем. Чаять от него утешения — словно влюбиться в звезду небесную и не иметь другой утехи, как только глядеть на нее. Вот что случилось со мной, и вот почему я утвердилась в желании умереть и больше не жить. Не допытывайтесь больше ни о чем. — И она умолкла.

Слыша это, кормилица, приняв вид самый отважный и качая головою, молвила:

― О, милая и глупая дочь моя, что ты такое говоришь? Надобно тебе знать, что от всего есть лекарство, кроме смерти. А что ты скажешь, если одна моя подруга заставит его любить тебя сильней, чем ты его, лишь бы ты дала ему съесть кое-что? Итак, скажи мне, кто же это обрек тебя на такие муки.

Слыша это, Кателлина начала питать слабую надежду и сказала кормилице:

― Я скажу; нет нужды скрывать, ибо я больше не имею надежды и хочу умереть. Знайте, что тот, из-за кого я потеряла разум, — Аньелло Страмаццафильи, который любит Филиппелло, а тот — его, как вам ведомо. И в этом безмерная моя досада, так как из-за этого я не могу найти в нем утешение. Теперь, матушка, вы видите, в каком положении я обретаюсь.

При этих словах кормилица живо сказала ей:

― Доченька, не робей, утешься: завтра я приведу тебе мадонну Фьондину из Пеццуоло{6}, которая со мною в великой дружбе и так меня любит, что сделает все, чего мы пожелаем; и знай, что нет такой великой ненависти меж двумя людьми, которую она не устранила бы своими снадобьями и заклинаньями меньше чем за восемь дней, заставив их влюбиться друг в друга со всей пылкостью. Хочешь удостовериться? Помнишь ли, как Боффило Караччо не желал ни видеть, ни слышать жену свою Дамиану, более того — превратил ее жизнь в муку смертную? А ныне, как ты знаешь, она столь весела и свежа, что подобной нет ни в Нидо, ни в Каповане{7}, и Боффило души в ней не чает, боится, как бы птицы небесные ее не унесли, и так ревнив, что никогда не уходит из дому. Но это лекарство действует не иначе как с заклинанием и с сердцем крота. Знай, на такие дела у нее самые счастливые руки, какие только есть в свете, и что она сделала для той женщины, то сделала для многих и многих, о которых я могла бы тебе рассказать. Но об этих вещах никто не ведает, затем что они делаются тайно; и ты не говори о том никому, не то расстроишь свои дела, а ей принесешь урон и позор. Ну же, доченька моя любезная, утешься, ибо я тебе клянусь крестом Господним, не пройдет восьми дней, как Аньелло начнет с ума по тебе сходить, а ты отменно проведешь время.

Когда кормилица ушла, Кателлина, размышляя обо всей их беседе, утвердилась в такой крепкой надежде, что каждый час, остававшийся до прихода кормилицы с мадонной Фьондиной, казался ей годом. Назавтра кормилица, расстаравшись, как обещала Кателлине, привела мадонну Фьондину, которую та встретила с дружелюбным и радостным видом; по некотором промедлении кормилица наконец сказала:

― Мадонна Фьондина, выслушайте Кателлину, которая весьма на вас уповает; я вас прошу ради ее и моей любви сделать то, о чем она вас молит, ибо она в великой нужде.

Слыша это, мадонна Фьондина, обратясь к Кателлине, молвила так:

― Доченька моя, не бойся и ободрись: я тебе обещаю, что ты вскоре получишь великое утешение, так как Дамиата, твоя кормилица, мне сказала, что ты влюблена в Аньелло, а он холоден и не выказывает тебе отрадной любви. Итак, если хочешь, чтобы он разделял твою страсть, дай ему съесть в пятницу то, что я тебе укажу. Возьми сердце живого крота и обезьянье, два человеческих пупка и два миртовых листочка и заставь его съесть все это как сочтешь уместным, на каждую из этих составляющих трижды произнося заклинание, которое я тебе напишу вот на этом листке. А как дашь ему все это съесть, сделай так, чтобы он тебя не видал следующие двенадцать часов, а потом покажись ему, посмотри на него и приветствуй его без промедления; он задрожит, пристально на тебя взглянув, и скажет тебе такие слова, которые ободрят тебя с ним заговорить; и даже если он ничего тебе не скажет, ты увидишь, как он переменился и как глубоко вздыхает, показывая свою страсть; и, наконец, он не сможет жить, не являя на деле, какой пылает к тебе любовью. Ну, поди и разделайся с этим, если хочешь избавиться от своих мучений.

Кателлина все хорошо усвоила и получила заклинание на листке пергамента. Они позавтракали вместе, ведя долгую беседу об этом предмете; наконец оставшись одна, она начала думать, как ей добыть помянутые вещи, и что ей казалось особенно затруднительно, так это человеческие пупки. Но случилось так, что накануне этих бесед юстициарий вынес приговор четырем разбойникам с большой дороги, и Кателлина, увидев, как они идут к виселице, подумала: вот кто может снабдить ее необходимым; и, не доверяясь никому другому, она положила наконец пойти самой за этими пупками и немедленно приготовилась это исполнить. По наступлении ночи, так как Филиппелло Бариле отправился в свои отдаленные имения, она вышла из дому и направилась к месту казней, что находится на морском берегу у края города и обнесено стеной, кроме той стороны, что смотрит на море. Она вошла внутрь; там была лестница; взобравшись по ней, Кателлина принялась вырезать пупок у одного, а вырезав и уложив его в сумку, бывшую при ней, взялась за другого; и между тем как она этим занималась, случилось выглянуть луне, и, где прежде была непроглядная ночная тьма, теперь, мнилось, настал ясный день, так что все можно было разглядеть издалека.

В это время один благовоспитанный и смелый юноша, возвращаясь в одиночестве по ночной свежести из своего имения, где были у него дела, в Неаполь на своей крепкой лошади, оказался неподалеку от места казней и, как часто бывает, направил взор к сему устрашающему зрелищу; и, увидев не только повешенных, но и некое очертанье, казавшееся ему живым, пришел в величайшее изумление, размышляя, каким образом и кто бы это мог качать и тревожить повешенных. Он подъехал еще, полнясь желанием увидеть больше, хотя волосы у него уж поднимались дыбом, так говоря сам себе:

― Это, несомненно, или демон, или человек; если демон, я хочу видеть, чем кончится дело; если же человек, я, конечно, увижу, какую пользу или удовольствие он находит в таком ужасном занятии, чтобы ходить ночью между висельниками. — И с этими словами он пришпоривал коня.

Молодая дама, все слышавшая и видевшая, боясь разоблачения, мигом решила его напугать; спустившись с лестницы и растрепав волосы на манер адской фурии, она двинулась ко входу, куда юноша в нетерпении гнал своего коня. Представ перед ним, она с грозным воем и устрашающим визгом, то почти бросаясь на землю, то подпрыгивая в воздух, добилась того, что конь, испуганный и висельниками, и дикими ее выходками, не хотел идти вперед, но тянул в сторону, поворачивая назад, и пускался вскачь. Но юноша понукал его шпорами, с великим усильем снова и снова поворачивая к женщине, так что конь, уставший противиться, склонил голову и, один раз скакнув, двинулся к ней. При виде этого та бегом пустилась к морю и бросилась в воду, думая утопиться, но юноша следовал за ней и, едва она ушла под воду, ухватил ее за волосы. Она горестно сказала ему:

— Ты слишком меня мучишь; прошу, дай мне утонуть, во имя милосердия и любви к тому, кого любишь всего больше.

Юноша, слыша это, отвечал:

― Я должен знать, кто ты, а потом поступай, как тебе угодно.

И он начал тащить ее вверх, а она пыталась уйти вглубь, но наконец, видя, что не в силах ускользнуть из его рук, сказала:

― Коли ты хочешь знать, кто я такая, я скажу тебе с тем условием, что ты клятвенно обещаешь никому не молвить о том ни слова.

Юноша торжественно ей обещал и в том поклялся; тогда Кателлина выбралась из воды и, приведя волосы в порядок, сказала:

― Теперь смотри, знаешь ли ты меня.

Вглядевшись и рассмотрев, юноша тотчас ее узнал и, немало удивленный, сказал так:

― Что это значит, мадонна Кателлина? Какая нужда или охота вас сюда привела и для чего? Мне кажется, я сплю. Прошу, скажите мне, да простите меня, если я чрезмерно вам досадил, ибо я никак не думал застать здесь вас.

― О мой Эфремо, любовь, а не ненависть сюда меня привела.

И наконец она поведала ему обо всем, Эфремо же немало дивился ужасному ее намерению и по причине своей близкой дружбы с ее мужем сказал:

― Живо садитесь на круп позади меня, ибо я хочу отвезти вас домой, чтобы с вами не приключилось ничего худого и вы не понесли вреда и позора.

Она тотчас села на коня, и они направились в город; и так как юноша был статен и красив, одет в шелковую тунику, а его кожа млечной белизны одолевала ночной мрак, они являли дивное зрелище. Юноши, наслаждавшиеся на дороге прохладой, видя Эфремо с девушкой на конском крупе, тотчас его узнали: они присвистнули, он им отвечал, и они не отважились сказать или сделать еще что-нибудь благородному юноше, хотя им великая охота припала узнать, кто эта девица, казавшаяся им безмерно прекрасною. Итак, они обратились к своим делам, и каждый пустился своей дорогой. Добравшись до дома, девушка спешилась и вошла под свой кров.

На следующее утро был праздник в честь короля Карла Второго по прозвищу Хромой{8}, и все благородные мужи и юноши сошлись на месте, отведенном для празднества. Меж ними был доблестный юноша Эфремо, и каждый, кто видел его ночью, обильными речами и самыми пылкими мольбами понукал его сказать, кто была та прекрасная дама, что ехала с ним ночью на конском крупе: они объявляли, что столь прекрасной и благородной дамы не видывали, а он отказывался отвечать и упорно уклонялся от расспросов.

Внезапно подошедший король спросил:

― О чем вы спорите?

Один из собравшихся отвечал ему:

― Государь, мы ни о чем не спорим и ничего другого не хотим от Эфремо, как только ответа, кто была та дама — одна из красивейших, каких доводилось видеть, — что этой ночью ехала позади него на коне; но он не хочет открыться.

Король, по природе своей веселый и охочий слушать о женщинах, обратился к Эфремо:

― Отчего ж ты не желаешь сказать? Неужели боишься, что у тебя, такого красавца, ее отнимут? Я желаю, чтобы ты не отнекивался.

На это Эфремо отвечал:

― Государь, они говорят правду; подлинно, она — красавица, и я охотно сказал бы, кто она такая, но я поклялся и дал слово ничего не говорить; и подлинно, если б я мог поведать о том, не нарушая клятвы, вы услышали бы самую страшную и необычайную историю, какая когда-либо происходила.

При этих словах король воспылал великим любопытством и, взяв Эфремо за руку, отвел его в сторону и сказал так:

― Тебе надлежит знать, что ты не можешь и не должен отвергать мои требования из-за твоих обещаний; посему я велю тебе рассказать, а ты с полным правом можешь это сделать. Итак, расскажи мне без всякого отлагательства.

Юноша, видя, что связан королевским велением, рассудил за лучшее сказать ему, тем более что и сам имел к тому сильнейшую охоту. Он поведал в подробностях, что случилось, чем началось дело, каков был совет и помощь мадонны Фьондины. Этот рассказ привел короля в великое изумление. Рассудив, что дурно было бы оставить жизнь такой колдунье, король со своими юстициариями постановил сжечь мадонну Фьондину, не чиня бесчестья Кателлине. Так кончились колдовские затеи, ею присоветованные и устроенные.

Шмараков Роман Львович родился в 1971 году в Туле. Перевел с латыни Венанция Фортуната (М., 2009), Вальтера Мапа (СПб., 2020), с итальянского — Томазо Гарцони (СПб., 2021) и пр. Автор книг «Каллиопа, дерево, Кориск» (М., 2013), «Алкиной» (М., 2021) и др. Живет в Санкт-Петербурге.