Местный канал передавал новости культуры. Рок-группа «Голоса травы» отбыла на гастроли в Македонию. Руководитель «Голосов» в интервью на фоне ревущего самолета делился творческими планами. Оригинальный профессиональный прием журналиста с ревущим самолетом не удался – вместо смысла один рев. Рок-музыкант шевелил губами, закатывал глаза в поисках удачного словца, размахивал здоровенными кулачищами, а в итоге получался пшик.
Приехал всемирно известный маг и волшебник, обладатель дипломов международных академий оккультных наук, господин Ханс-Ульрих Хабермайер. Большая честь для города. Даст три концерта. Девушка – ведущая программы так и сказала – «концерта», а не сеанса. Господин Ханс-Ульрих Хабермайер, сравнительно молодой, весь в черном, согласно цеховой традиции, но, как ни странно, светловолосый – ни радикально-черных локонов по плечам, ни испепеляющих черных глаз, – улыбаясь, смотрел с экрана и кивал согласно. Сообщил по-немецки, что счастлив побывать в нашем городе, так как давно об этом мечтал. Девушка, запинаясь, перевела. Я рассеянно смотрела на экран. Ханс-Ульрих Хабермайер… не слышала… Дэвид Копперфильд – слышала… Развелось их ужас сколько!
Потом показывали какой-то сериал в духе соцреализма, но с современными реалиями. Некая молодая женщина, узнав, что жених-бизнесмен ей изменил, бежит на край света с одним чемоданом. Поступок, однако. Возвращается в жалкую полуразвалившуюся хибару, которую оставила много лет назад. Начинает жизнь с нуля. Ходит босиком, умывается из жестяного умывальника во дворе. Удобства в конце огорода в кино не показали, а напрасно. Гордая и независимая. Вот дура! Кому теперь хуже?
Я задремала под сериал. Анчутка пригрелся на подушке около моей щеки и мурлыкал так, что прямо ходуном ходил, даже шерстка шевелилась.
Когда я пришла в себя, в комнате было уже темно. По телевизору шел кулинарный час. Энергичная молодая женщина споро нарезала овощи и зелень, приговаривая воркующим голосом, как это легко, быстро и вкусно. Я тупо смотрела на ловкие движения ее рук. Анчутка мурлыкал прямо мне в ухо. Вставать не хотелось. Голова была тяжелой. Недаром говорят, что нельзя спать на закате. Ничего не хотелось. Ну и не встану, подумала я. Мне теперь все равно.
От оглушительного телефонного звонка меня словно подбросило. Я резво поднялась и побежала в прихожую. Анчутка упал на пол и взвыл обиженно. Звонила, разумеется, Татьяна.
– Ну, что там у тебя? – спросила она благодушно, и я поняла, что Танечка переоделась в халат, поужинала, положила на лицо маску, улеглась перед телевизором, убрала звук и теперь готова общаться. – Кстати, твой мобильник не отвечает.
– Упал в воду, нечаянно, – ответила я. – Отстирала платье?
– Отстирала. Там и стирать нечего было. А крику, а визгу! Истерика, валерьянка, все шепотом и на цыпочках… Конец света. Как это – упал?
– Молча. Взял и упал. Лежал на краю ванны, а Анчутка скинул.
– Понятно. А ты как… вообще?
– Нормально. Я бросила работу…
– Как бросила? – ахнула Танечка. – Он что, выгнал тебя?
– Никто меня не выгонял. Я сама ушла.
– Не понимаю, – говорит Танечка беспомощно. – Как же ты теперь?
– Не знаю. Умру с голоду, наверное.
– Как ты можешь смеяться? Ты с таким трудом нашла это место. Что случилось?
– Ничего. Цыганка нагадала мне фарт, только надо снять паутину.
– Паутину? Знаю! – Танечка даже не задумалась. – Я тебе говорила – в углу прихожей, здоровенная такая, помнишь?
– Не помню. Цыганка имела в виду другую паутину.
– Какую это? – удивилась Танечка.
– Которая застит глаза! И еще сказала, что я фартовая, аж завидно.
– Нич-чего не понимаю! – заволновалась Танечка. – Ты ж не веришь! Давай по порядку. Откуда цыганка?
– Ниоткуда. Минуту назад не было – и вдруг, как из-под земли, – крученая, быстрая, юбки ходуном. Села рядом, схватила за руку…
Танечка глухо ахнула:
– Сколько ты ей дала?
– Откуда у меня деньги? Я ей сразу сказала, что денег нет.
– А она?
– А она говорит, я и сама вижу.
– Так и сказала?
– Так и сказала. Уцепилась за руку, хватка железная, пальцы жесткие. Уставилась в глаза и выдала про паутину. А у меня прямо мороз по коже, представляешь?
– Ужас! Я их боюсь до обморока. Помнишь, я тебе рассказывала про соседку, которую цыганка заставила вынести из квартиры золото и деньги? Загипнотизировала и приказала, чтобы вынесла. А та и вынесла, помрачение нашло, говорит. Все до копейки. Ты ей адрес, надеюсь, свой не дала?
– Она не спрашивала, – сдержанно ответила я.
– То-то! Никогда не давай цыганке свой адрес! И вообще, как только увидишь цыганку, сразу бросайся на другую сторону улицы от греха подальше.
– Это было в парке, я ее даже не заметила.
– Так что она тебе сказала? Про паутину, а еще?
– Про фарт. И еще сказала – не продешеви!
– А что это значит? – озадачилась Танечка.
– Откуда я знаю?
– А в каком контексте она это сказала?
– Ну… – Я задумалась. – Она сказала – спроси свое сердце и… не продешеви! А, вспомнила! Еще сказала – жди знака!
– Какого знака?
– Не знаю!
– Нужно было спросить! – Танечка повысила голос. – Раз в жизни цыганка сказала что-то путное, да еще и без денег, а ты не спросила!
– Ты же им не веришь! – закричала я в ответ.
– Не верю! Но иногда они говорят правду! Цыгане – древняя раса, у них знания. Особенно если задаром.
– Какие знания? Откуда у древней расы знание про мой фарт? Татьяна, думай, что несешь!
– А что было потом?
– Ничего. Я позвонила Зинке и сказала, что заболела.
– Из-за цыганки?
– Нет. Не только.
– А что еще?
– Жору привезла на работу шикарная блондинка… утром, – сказала я мертвым голосом. – В серебряном «Ягуаре».
– Ты сама видела? – ахнула Танечка.
– Сама. Пряталась, как идиотка, за водосточной трубой.
– Вот гад! – воскликнула Танечка. – А может, родственница?
– Как же! Они там целый час целовались, никак не могли расстаться. А я за трубой. Видимость – как в первом ряду.
– Вот гад! – повторила Танечка. – А я бы назло прошла мимо и…
– И что?
– Ну не знаю… Поздоровалась бы! Громко! Пусть знает.
Я невольно рассмеялась, представив, как Татьяна проходит мимо «Ягуара» с высоко поднятой головой и громко здоровается в закрытое окно. А те, внутри – ноль внимания, знай целуются.
– Напрасно смеешься. Уж я бы не стала сидеть за водосточной трубой, уверяю тебя! Я бы нашла что делать! Или камнем!
– Я была не права, – вздохнула я. Имея дело с Татьяной, нужно всегда помнить, что она – честный, добрый, порядочный человек и любит меня. Потому что, если этого не помнить, то от ее словес запросто сносит крышу.
– И что теперь? – спросила Танечка.
– Не знаю. Поеду к родителям и выйду замуж за капитана дальнего плавания. Дашь мне свои рецепты квашеной капусты и медовика?
– Не дам! Только продукты переводить. Могу подкинуть ученика – у нашей комической старухи Игнатьевой племянник поступает в аспирантуру. Хочешь?
– Тоже комик?
– Тебе не все равно? Завтра же поговорю, – решила Танечка. – Жаль, что он женат.
– Почему жаль? – Я делаю вид, что не понимаю ход ее мысли.
– Потому, – отвечает Танечка. – А из Интернета еще не ответили? Спроси у соседа… этого… как его?
– Владимир Маркелов. Совсем забыла! Надо бы проверить… хотя вряд ли ответили. Если бы ответили, он уже давно прибежал бы.
– Переживаешь?
– О работе? Даже не знаю. Работа, в общем, паршивая. И начальница… Татьяна, почему, как баба начальник, так сразу – стерва?
– Конкуренция большая. Наша культура не признает женщину-начальника на генетическом уровне, – серьезно сказала Танечка. – И ей, чтобы пробиться, нужно обойти знаешь сколько соперников-мужиков? Чем она сильнее и стервознее, тем больше шансов.
– Понятно, – сказала я. Наступила пауза. – Откуда ты все знаешь?
– Мы пьесу ставили про одну директрису, которая преследовала своего подчиненного на сексуальной почве. Там еще много всяких рассуждений было.
– Ну, и чем дело кончилось?
– Он ее убил!
– Может, мне тоже убить Жору?
– Ты с ума сошла! – сразу же поверила мне Танечка. – Ломать себе жизнь! Прекрати!
– Работы нет, любовник бросил, на моих глазах с другой… что же мне остается делать?
– Если бог в одном месте закрывает окно, то в другом открывает дверь, – сентенциозно произнесла Танечка.
– Из какой пьесы?
– «Звуки музыки».
– Мой любимый мюзикл. Где бы найти капитана с детьми? Сколько их штук было? Семеро, кажется?
– Семеро. У нас в театре была похожая история. Наша бухгалтерша, давно уже, вышла замуж за вдовца, только не капитана, а майора. Майора милиции с детьми. Тоже семеро, и все девочки. Представляешь? Отчаянная женщина!
– И что?
– Ничего! Всех воспитала и поставила на ноги. Теперь, как праздник, за столом, говорит, сорок пять человек собираются – зятья, внуки, правнуки. А ты Жорку убивать собралась!
Я невольно хмыкнула – только Татьяне была видна связь между убийством Жоры и бухгалтершей из театра. Доискиваться смысла бесполезно.
– Кто это сопит в трубку? – спрашивает вдруг Танечка. – Нас подслушивают.
– Это Анчутка, – отвечаю.
– У него что, насморк?
– Он так мурлычет, – обижаюсь я.
– А может, он ждет, пока ты вернешься с работы!
– Кто? – не поняла я.
– Сосед, как его… этот Володя Маркелов. Я бы на твоем месте сама зашла к нему… прямо сейчас. Давай! А потом позвонишь, как и что.
– Ни за что не пойду, – уперлась я. – Он еще подумает, что я за ним бегаю.
– Глупости! Он первый начал. Думаешь, он случайно зашел к тебе за отмычками? Может, и про дверь придумал. Знаешь, у меня чувство, что неспроста все это… Ох, неспроста!
– Что именно?
– Я уже говорила! Все это… приглашение на распродажу, ведьма с метлой, сосед с дверью, теперь еще и цыганка в парке и Жора в «Ягуаре»! Ох, смотри, Наталья!
– А Жора каким боком?
– Одно из слагаемых, – туманно ответила Танечка. – А вместе – результат!
– Добавь еще: господин Хабермайер!
– Какой Хабермайер? – вскрикнула Танечка.
– Маг и волшебник. Даст три концерта в нашем городе…
Не успела я закончить фразу, как в трубке раздался вопль, и вслед – тишина. Волосы на моей макушке зашевелились, словно от легкого ветерка, и дыхание прервалось.
– Татьяна! – заорала я. – Что случилось?
Тишина в ответ. Ни звука на той стороне. Только шорох эфира…
– Танечка! Ты жива? – испугалась я.
– Посмотри на экран, – прошептали из трубки. – У тебя местная программа?
Я перевела взгляд на экран. Оттуда, обаятельно улыбаясь, смотрел прямо мне в глаза маг и волшебник Ханс-Ульрих Хабермайер. Изящным движением головы он отбросил со лба платиновые волосы, улыбнулся еще шире. Я судорожно вобрала в себя воздух.
– Татьяна, ты… ты… Я чуть с ума не сошла! Думала, у тебя грабители. Или инфаркт. Его уже показывали раньше. Орать-то зачем?
– Это знак, – прошептала Танечка.
– Какой знак?
– Знак, о котором говорила цыганка! Как ты не понимаешь! Цыганка говорила про знак, так ведь? Ну и вот, а потом ты говоришь – еще и Хабермайер, я смотрю на экран – а он там! Хабермаейр! Понимаешь?
– А дальше что?
– Не знаю, – угасает Танечка. – Что-нибудь это да значит…
И тут вдруг раздается звонок в дверь. Отвратительный дребезжащий звук! Я вскрикиваю, хватаясь за сердце.
– Что? – кричит Танечка. – Что случилось?
– Успокойся, – говорю я. – Звонят в дверь. Подожди, я открою. Не клади трубку!
– Спроси сначала, кто! – кричит Танечкин голос из трубки мне вслед. – Не открывай сразу!
За дверью – сосед Володя Маркелов. Легок на помине. Я вижу его выпукло-вогнутое лицо в глазок. Распахиваю дверь.
– Не помешал? – спрашивает Володя, входя и протягивая мне малиновую орхидею в длинной прозрачной пластиковой коробке.
– Нет, – отвечаю, беру коробку и подношу к носу. Коробка ничем не пахнет. – Ну, что вы, не нужно… – смущаюсь я. – Спасибо! Проходите, пожалуйста.
Он идет почему-то в кухню. Из комнаты уже спешит Анчутка, ковыляя на кривых ножках. Задирает голову и издает вопль.
– Черный волк! – приветствует его Володя и берет на руки. – Подрос как!
Мы усаживаемся на табуретки.
– Кофе? – спрашиваю я.
– С удовольствием, – отвечает Володя.
– Еще есть печенье, хотите? – Татьяна упала бы в обморок от такого гостеприимства.
– Отлично, – отвечает Володя слегка невпопад и смотрит на меня загадочно.
– Что? – спрашиваю я.
Он лезет в карман джинсов и достает оттуда сложенный вчетверо листок. Поднимает над головой, как укротитель зверей – кусочек сахара. Мы с Анчуткой смотрим на листок. Неужели?
– Вам письмо, – говорит Володя. – Пляшите!
– Ох! – вырывается у меня. Я несусь в гостиную и хватаю трубку. – Татьяна!
– Слава богу! – кричит она. – Я уже думала, взломщики! Кто это?
– Сосед Володя, – отвечаю я. – Мне ответили!
– Кто?
– Не знаю еще. Сейчас прочитаю.
– И сразу позвони, – требует Танечка. – Расскажешь. Все-таки права была цыганка! Я же говорила!