Две повести

Глава VII

Жене разрешалось гулять только во дворе, чтобы Динара Васильевна всегда могла видеть, с кем он и что делает. Но с кем бы Жене не случалось играть, тетя всегда была недовольна: то мальчик «из плохой семьи», то хулиган. И только в отношении Наташи Березовой она ничего не говорила. Жене, конечно, интереснее иметь товарища, школьника. Но что ж поделаешь, если тете никто не нравится. А Наташа ничего, хорошая девочка. Идет Женя из школы, она увидит его и бежит навстречу:

— Женя! Я тут. Пойдем играть.

Женя положит портфель на скамейку рядом с бабушкой и начнет возить Наташу в санках или, если снег рыхлый, делает ей снежную бабу. Женина снежная баба получается смешная — широколицая, в платке и ватнике. А Снегурочка — маленькая девочка в шубке и капоре, как Наташа. Прохожие останавливаются, подходят ближе и спрашивают Женю:

— Это кто же так слепил? Неужели ты сам?

Женя густо краснеет от смущения и молчит. А Наташа смеется, прыгает от восторга и отвечает за него:

— Он, он сам! Он все может из снега делать. Он и собачку делает, и Деда-Мороза.

Наташа гордится Женей и постоянно зовет его к себе домой. Но Женя отказывается и смотрит искоса на окна своей квартиры. Попробуй пойди он без разрешения тети!

Бабушка догадалась, почему Женя отказывается, и сказала об этом Ирине Андреевне. Та при встрече с Динарой Васильевной попросила за Женю:

— Если вы ничего не имеете против, пусть Женечка иногда к нам заходит. Конечно, в свободное время.

— Пожалуйста, — ответила та кисло. — Но только иногда. Женя плохо учится, ленится. Мог бы идти на все пятерки, а он и тройки приносит. Страшно упрямый, скрытный.

— Да ничего. С детьми всякое бывает, — сказала Ирина Андреевна, чтобы хоть как-то ответить на сетования Динары Васильевны.

После этого разговора Женя стал часто бывать у Наташи. Придет и сразу затеет интересное дело: то построит сооружение из Наташиных стульчиков и кубиков, то нарисует что-то необыкновенное. Екатерина Павловна, если приходит Женя, сразу ставит на стол угощение для детей. Мальчик засиживается, и приходится ему напоминать:

— Женечка! Тебе пора домой. Тетя рассердится.

На новогоднюю елку к Наташе вместе с Женей пришла сама Динара Васильевна. Ирина Андреевна удивилась: дети большие и она не приглашала родителей.

Как видно, и Женя был недоволен. Он сидел скучный и молчаливый. Но потом развеселился. Ведь это же елка! Он переоделся в уцелевший еще с прошлого года костюм Деда-Мороза. Наташа нарядилась Снегурочкой. Марина стала Котом в сапогах. Все читали стихи, пели, плясали. Потом отыскивали конфеты на елке. Когда дети сели за стол и с аппетитом начали есть, Динара Васильевна сказала Жене:

— Женя, это не комильфо!

Было шумно, услышали эти слова только Женя и Ирина Андреевна, которая сидела рядом с Дннарой Васильевной.

Женя перестал есть. Он опустил глаза, и было ясно, что ему стоит больших трудов удержать слезы.

Ирина Андреевна спросила Динару Васильевну:

— Почему не комильфо? Что такое сделал Женя?

— Вы не знаете, что такое комильфо? — тоном превосходства спросила Динара Васильевна. — Комильфо — это значит «как надо». Женя, например, ел сейчас с жадностью. Это не комильфо. Я не боюсь этого великосветского слова. Наши дети должны расти без хамства, а школа никакого внимания не обращает на манеры. Женя плохо воспитан. Начнет смеяться — хоть уши затыкай. По улице не ходит, а бежит. Разве это комильфо? Вы видели, какая у него уродливая рука? Говорю, прячь ее в карман — не хочет. А разве это комильфо? Женя! Ты опять! — обратилась она к племяннику, увидав, что он полез в вазу за конфетой.

— Ну, знаете, я с вами могу поспорить, — вежливо, но твердо сказала Ирина Андреевна. — «Комильфо» слово французское, и применялось оно в том значении, как вы понимаете, при французском дворе. То, что требовалось придворным людям прошлых веков, что считалось обязательным — так надо, — совсем не нужно нашим детям. Разве может ребенок всегда ходить тихо, медленно и спокойно? Не может и не должен. Вы находите, что Женя ест с жадностью, а по-моему, у мальчика хороший аппетит и он очень приятно ест, аппетитно. А почему ребенок должен прятать свою руку, если на ней недостает пальцев? Что позорного в этом? Мне кажется, ему не следовало бы никогда напоминать о его несчастье…

— Мы с вами не сговоримся, наверное, — прервала ее Динара Васильевна. — Вам кажется, что Женя ведет себя хорошо, а я считаю, что плохо. Не так легко воспитывать чужого ребенка. К сожалению, от отца Жени так и нет известий. Придется мне нести на себе этот тяжелый крест…

Березовы понимали, что Жене плохо живется у тетки. Имеют ли они право молчать? А какие у них права, чтоб вмешиваться в чужую жизнь? Березовы не раз говорили о Жене на «семейных конференциях», как называла Ирина Андреевна каждодневные разговоры о Наташе. Эти «конференции» происходили обычно поздней ночью, когда Антон Иванович возвращался с работы.

Хоть бабушка и ворчала, но Антон Иванович заходил ночью в комнату, целовал сонную Наташу, поправлял на ней одеяло и на цыпочках выходил. Тут и начиналась «конференция». Прежде чем рассказать о своей работе, выслушать Ирину Андреевну, обсуждалось все, что касалось Наташи, — как кушала, много ли гуляла, что говорила. Наташа долго не могла понять, откуда папка все знает. Только проснется — она же его разбудит — и уже знает, что было вчера.

Подрастала Наташа — расширялся круг ее интересов, круг знакомых, сложнее стало проводить «конференции». Вот теперь Женя. Жалко мальчишку. Но чем поможешь? Сказать Динаре Васильевне напрямик — еще больше озлобится.

— Я поговорю с Федором откровенно, — твердо заявил Антон Иванович.

Но время шло, и, как видно, на такое объяснение у него не хватало духа. Но объяснение произошло. И первой начала его Наташа.

В тот год Наташа с бабушкой выехала на дачу ранней весной, когда в лесу и на участке около забора лежал еще снег. Хозяйка дачи ежедневно топила печку. На улице, особенно вечерами, было холодно.

Только ели и сосны стояли зелеными, а все остальное в природе еще не одевалось в весенний наряд. Землю укрывали серые, прошлогодние листья. На березах, липах и на кустарниках лишь обозначались еле заметные почки. Но с каждым днем почки становились крупнее и крупнее. После дождика они блестели на солнце, как бусы. Когда из этих почек распустились листья, Наташа и не углядела. Встала утром — на березке уже листики. Маленькие-маленькие! Не углядела и того, как на земле сквозь старую листву вдруг пробилась свежая, зеленая травка.

В скворечнице поселились скворцы. Вот труженики! Летают с утра до вечера без перерыва, носят в свою новую квартиру все, что годится для гнездышка.

Ирина Андреевна работала в школе и на дачу приезжала только в субботу, вместе с Антоном Ивановичем. Наташа в Москву не ездила и думала, что до самой осени она не увидит ни Жени, ни Маринки. И как же она обрадовалась, когда в одно летнее воскресенье Антон Иванович сказал, что они все вместе — он, Наташа и мама — поедут к Жене.

Антон Иванович решил без приглашения поехать к Ванину на дачу. Федор лежал больной. При последнем полете, когда Ванин испытывал самолет на высоту, ему вдруг стало плохо. Каким-то чудом, а вернее, многолетним опытом, чутьем и отработанным рефлексом летчика-испытателя ему удалось посадить самолет на аэродром. Но сам он слег после этого в постель. У него обнаружились спазмы мозговых сосудов.

Дача Ванина была огорожена сплошным забором. У калитки звонок. Наташа от нетерпения подпрыгивала и кричала:

— Женя! Мы приехали!

Им открыла незнакомая женщина, которая, видимо, работала на огороде.

— Хозяева отдыхают, — сказала она.

— А где Женя? — спросила Ирина Андреевна.

— А он там, кур стережет. — И женщина показала рукой на какие-то маленькие строения.

— Женя! — позвал Антон Иванович, увидав фигурку мальчика.

Но Женя спрятался и не выходил. Подмигнув Наташе, Антон Иванович громко сказал:

— Ну, если Женя не хочет нас встречать, едем обратно!

Ультиматум подействовал. Показался Женя и медленно, опустив в землю глаза, пошел к ним навстречу.

Березовы поразились видом мальчика: грязный, неряшливый, с неподстриженными волосами, в выцветших, рваных трусах. На руках сквозь слой грязи проступали красные цыпки.

— Как живешь, старина? — спросил Антон Иванович, положив руку на плечо Жени.

— Хорошо, — ответил Женя, не поднимая глаз. Наташа прижалась к матери и с удивлением смотрела на своего друга. Чтобы как-то прервать тягостный разговор, Ирина Андреевна сказала:

— Какой у вас хороший огород!.. А вот и зеленый горошек! Женя, угости Наташу.

Женя покосился на дачу. Там с террасы спускалась Динара Васильевна. Еще издали она крикнула:

— Прошу проходить сюда! Вы извините, мы никого не ждали.

Увидав рядом с Березовыми Женю, она, собрав губы в гармошку, умильно проговорила:

— Боже мой, Женя! Ну какой ты чумазый! Переоденься сейчас же! Что могут подумать люди? И дяде скажи, чтобы оделся.

Обращаясь снова к Березовым, она сказала:

— Я очень рада, что вы приехали. Федору гораздо лучше стало, но все-таки приятно, когда навещают. Пока они там одеваются, я покажу вам свой огород.

На грядках лежали необыкновенно крупные продолговатые огурцы и красные помидоры.

— Как вам удается так рано вырастить овощи? — спросила Ирина Андреевна.

— А вы посмотрите на арбузы! Видите, какие уже крупные? Приезжайте в августе, я вас угощу и дынями и арбузами. Я люблю огород и все делаю сама.

Покосившись на женщину, которая работала на грядках, она добавила:

— Разве можно кому доверять! Чуть отойдешь, все не так.

Экскурсия по огороду затягивалась, а из дачи не выходили ни Федор Петрович, ни Женя.

Наташа потянула отца за руку и сказала:

— Поедем домой!

— Скоро поедем, — согласно кивнув головой, сказал ей Антон Иванович.

Динара Васильевна услышала это и запротестовала:

— Что вы, что вы! Разве Федор вас отпустит! Вы посидите на скамеечке, я сейчас приду. Что-то он задержался.

Через минуту вышел Федор Петрович и после первых приветствий заговорил с Березовым. Ванин стал чувствовать себя хорошо, но врачи дали ему понять, что, возможно, запретят на некоторое время полеты. Это очень тревожило его. Он похвалил последнюю машину, потом начался разговор о ее дефектах. Ирина Андреевна и прислонившаяся к ней Наташа сидели и скучали.

Наконец появился умытый и причесанный Женя в новых сандалиях, новых, не стиранных еще коротких штанишках и новой майке. Все эти обновки, видимо, стесняли его. Он шел медленно и неуверенно.

Появившись следом, Динара Васильевна наигранно ласково сказала:

— Женя! Пойди с Наташей в малинник. Угости девочку. Только ветки не ломайте.

Женя стоял опустив голову. Наташа тоже продолжала сидеть, не знала, как ей быть.

Ирина Андреевна выручила:

— И я пойду. Веди нас, Женя.

Она увидела заплаканные Женины глаза и поняла, что переодевание не прошло так просто.

В малиннике, где на согнувшихся ветвях висели крупные, сочные ягоды, Женя начал быстро рвать и есть ягоду. И по тому, как он с опасением смотрел на дачу, боясь, что за ним наблюдают или вдруг появится тетя, стало ясно, что и ягода, которая была здесь в таком изобилии, и горошек — все запретно для Жени. «Из-за жадности или ненависти к мальчику?» — думала Ирина Андреевна.

Пока Ванин и Березов разговаривали, а Ирина Андреевна с ребятами рвали малину, сама Динара Васильевна с невероятной быстротой накрыла стол. И, как всегда, выставила обильное и вкусное угощение.

Настроение Антона Ивановича стало превосходным, потому что Ванин похвалил новую машину, в которую Березов вложил много сил. Он усадил рядом с собой детей — по одну сторону Женю, по другую Наташу, — целовал их поминутно и накладывал в их тарелки угощение: ветчину, икру, грибки, свежие огурчики.

Женя сиял от счастья. Временами он вскидывал глаза на тетю. Как она? Но Динара Васильевна как будто и не замечала его.

Давно уже Женю не сажали за общий стол, да еще при гостях, и он боялся сделать какую-нибудь оплошность. Но время шло, и Женя, успокоившись, повеселел, стал громко смеяться, когда дядя Антон пожелал рассказать, как один заика выступал у них на собрании.

В разгар такого веселья он вдруг услышал:

— Женя! Это не комильфо! Иди погуляй!

Что, что он сделал? Он же не виноват, что дядя Антон так смешно представляет. Сейчас она его выгоняет из-за стола, позорит перед Наташей, перед всеми! Нет, он не уйдет!

— Женя! Что я сказала!

Женя встал и, сутулясь, вышел из комнаты. Все видели, что он заплакал.

— В чем дело? — спросил огорошенный Антон Иванович. — В чем он провинился?

И тут случилось то, чего никто не ожидал. Наташа бросила вилку на пол и крикнула:

— Хочу домой! Она злая, Женю мучает! Это потому, что он не сын ей, а пленник! Папка, поедем домой! — и горько зарыдала.

Березов встал из-за стола. На лице у него проступила бледность. Зло и резко он бросил:

— Спасибо за угощение!..

Секунду спустя он добавил:

— Отдали бы вы мальчика в Суворовское. Могу помочь в устройстве. У него все основания быть туда принятым.

Ни Федор Петрович, ни Динара Васильевна не вышли провожать Березовых. Не показался им и Женя.

В машине, обнимая притихшую дочку, Антон Иванович говорил:

— Молодец! Нельзя угощаться там, где унижают человеческое достоинство. Дала нам хороший урок храбрости и искренности!..

Потом улыбнулся и добавил:

— И насчет пленника правильно! Не племянник, а пленник он ее!

На второй день Федор Петрович приехал к Березову.

— Женя у вас? — скрывая тревогу, спросил он Антона Ивановича.

— Что ты! Почему он должен быть у нас? — удивился Антон Иванович.

— Сбежал куда-то мальчишка, — опускаясь на стул, сказал Ванин. — Ты, Антон, наверно, меня осуждаешь? Может, я действительно виноват. Но ты же знаешь мою жену, ее трудно переспорить. Сколько я вытерпел скандалов! А что ей докажешь? Говорю: «Зачем держишь парнишку в пастухах около кур?» — «К труду приучаю», — отвечает. «Почему не выпускаешь гулять к товарищам?» — «Избалуется», — говорит. «Почему он всегда в рваном ходит и грязный?» — «На нем все горит, и он неряха! Пусть приучается ценить вещи». Ну, и Женя виноват. Понимаешь, воровать стал: то в кастрюлю залезет, то в банку с вареньем. Мелочи, конечно, а все-таки нехорошо. Тетку он ненавидит. Подчиняется только потому, что боится ее. — Федор Петрович стиснул голову руками. — Измучился я с ними! Хоть из дому беги. А куда теперь бежать? Заново жизнь устраивать? Не выйдет это у меня.

Ванин встал:

— Я поеду. Придется заявлять в милицию. Надо разыскать Женю. А там что-нибудь придумаю. Только бы не натворил глупостей каких сгоряча…

Когда дома за обедом Антон Иванович рассказал о разговоре с Федором Петровичем и добавил, что ему жалко Ванина, попал, дескать, человек в переплет, Екатерина Павловна фыркнула сердито:

— Нашел кого жалеть! Слякоть он, клецка в бульоне! Да и кожа стала толстой. Недаром говорят: «Молод и сам знал голод, а отъелся — позабыл». Ты его жалеешь, а я вас. Отомстит вам эта Динара-Авдотья за то, что вы вмешиваетесь в их дела. Собака палку помнит!

— А что она нам может сделать? — поднимая брови, сказал Антон Иванович и осекся.

Он вспомнил, что в минуту откровенности рассказал Ванину о Наташе. Но тут же успокоил себя: Федор человек честный и не сделает подлости. Надо еще раз предупредить его.

После болезни Ванина не допустили к летной работе. Он получил назначение на работу в аппарат министерства. С тех пор Березов редко виделся с Ваниным. Разговор по поводу Жени, видимо, оставил у обоих тяжкий осадок, и, встречаясь в министерстве или на конференциях, Березов и Ванин говорили только о делах. Лишь однажды Ванин, как бы между прочим, сказал, что Женю приняли в Суворовское училище.

Ирина Андреевна встречалась изредка с Динарой Васильевной на улице. Они молча кивали друг другу головой, но Ирина Андреевна успевала поймать на себе недружелюбный взгляд.

Женя уехал в Суворовское училище, не попрощавшись с Березовыми. Но Наташу в ту пору захлестнули важные события.