Две сестры

Глава пятнадцатая

Одним из самых больших открытий прошедшего года для Керри-Энн стало то, что она, оказывается, любит читать. Начав работать в книжном кафе, она проглотила все романы Джуди Блум (ее любимой книгой стала «Ты здесь, Господи? Это я, Маргарет»), после чего взялась за сборники «Энн из поместья Зеленые крыши» и «Джейн из Бостона». Затем настала очередь «Хроник Нарнии», новелл Элизабет Джордж Спир, Скотта О’Делла и Мадлен Л’Энгл, ну а уже потом у нее дошли руки до Джона Гришема, Стивена Кинга и ее нынешней фаворитки, Энн Райс. Ей казалось, что за чтением время течет вспять, и она открывала для себя миры, мимо которых проскочила на ходу, когда была маленькой. Из каждой книги она извлекала для себя ценные уроки, встречая героиню, с которой могла отождествить себя. Например, Кит Тайлер из романа «Ведьма с озера Черных дроздов», которую обвинили в колдовстве во времена «салемских процессов»[84]. Кит могла потерять все, включая и собственную жизнь, но стойкость и мужество помогли ей одержать верх над недоброжелателями. Керри-Энн перечитала книгу трижды, пока наконец экземпляр, стоящий на полке в книжном магазине, разлохматился настолько, что она сочла себя обязанной купить его.

По мере приближения даты окончательных слушаний о передаче опеки над дочерью, Керри-Энн все чаще и чаще вспоминала Кит Тайлер, которую тоже заклеймили позором, хотя обвинение было справедливым. Вдобавок она стала жертвой нескольких несчастных случаев, вроде того, что произошел с Иеремией. И она тоже могла потерять то, что было ей дороже всего на свете, — свою дочь. Как и Кит, Керри-Энн знала, что должна быть храброй и сражаться до конца.

За прошедший год Керри-Энн поняла, что и для нее возможно счастье, хотя гарантировать это не может никто. Добрые люди действительно существуют — к примеру, ее сестра и Рэндалл, мисс Хони, Олли и ее друзья по программе «Двенадцать шагов». Теперь она знала, что благодаря упорной работе и капельке везения можно достичь всего, чего хочешь.

Еще никогда она так сильно не желала этого.

Это был ее последний шанс. Если судья не примет в расчет достигнутые ею успехи, она навсегда потеряет Беллу. А она не знала, сможет ли жить с этим. Одно дело — разлучиться с дочкой на время, и совсем другое — лишиться радости, просыпаясь каждое утро, видеть счастливое, улыбающееся личико девочки.

Когда она думала о той Керри-Энн, которая приехала в Лагуну Голубой Луны почти год назад, она казалась ей совсем чужой женщиной, знакомиться с которой ей почему-то не хотелось.

С тех пор многое изменилось. Во-первых, у нее появилась настоящая, хорошо оплачиваемая работа в магазине «Спицы и нитки», расположенном чуть ниже по улице, которая началась с частичной занятости, но потом, по мере того как она доказала свою незаменимость, быстро превратилась в постоянную. Она даже пристрастилась к вязанию. Поначалу у нее получалось не очень, но, начав с никуда не годных шарфов, она вскоре взялась вязать роскошный плед, который решила преподнести в качестве свадебного подарка Линдсей и Рэндаллу, чье бракосочетание должно было состояться через несколько месяцев. Больше всего в вязании ей нравилось то, что оно успокаивало и что руки были заняты, а в результате еще и выходило что-то полезное. Керри-Энн даже сумела увлечь своим хобби нескольких товарищей по несчастью из программы «Двенадцать шагов», отчего в магазин зачастили живописные персонажи, первое время изрядно пугавшие его владелицу Джинни Бил: колоритные байкеры, бывшие заключенные и завязавшие наркоманы с исколотыми венами на локтевых сгибах. Все они, подобно самой Керри-Энн, старались вернуть себе то, что потеряли, день за днем, рядок за рядком. Керри-Энн шутливо называла вязание «тринадцатый шаг» программы.

Несмотря на занятость, она ухитрялась выкраивать время для того, чтобы помогать сестре в книжном кафе в часы наплыва покупателей или во время встреч с авторами. Конечно, это была несоизмеримая плата за то, что сделала для нее сестра. Она уверяла в этом Линдсей, когда та начинала сетовать, что чувствует себя рабовладелицей. Однако Керри-Энн заметила, что протесты эти становились все более редкими. Правда заключалась в том, что сестра очень нуждалась в любой помощи. Теперь, когда Линдсей всю свою энергию могла отдавать работе, дела в книжном кафе шли как никогда хорошо. Кроме того, она, отчасти благодаря Рэндаллу, приобрела определенную известность в издательских кругах, проводя оригинальные и удачные рекламные кампании, так что все больше и больше высокооплачиваемых писателей заглядывали к ней во время своих поездок по стране.

Очень кстати оказалась и статья в «Кроникл», сделавшая магазин еще более известным. Следующим шагом стал репортаж в программе новостей Си-Би-Эс «60 минут», которому — ирония судьбы! — удалось то, чего не смог добиться злополучный курорт Хейвуда: их городок был нанесен на карту туристических маршрутов. Количество туристов постепенно увеличивалось, и за последние полгода открылись две новых гостиницы, где можно было получить ночлег и завтрак. Интерес к городку рос медленно, но неуклонно, так что доходы магазинов и кафе в нижней части городка постоянно увеличивались.

А в июне Линдсей Маргарет МакАллистер Бишоп должна была стать миссис Рэндалл Крейг. Линдсей попросила мисс Хони быть ее посаженой матерью, чем привела пожилую женщину в неописуемый восторг — мысль о том, что она поведет одну из своих девочек по церковному проходу навстречу жениху, изрядно польстила ей, и она уже придумывала свой наряд, зная наверняка, что будут блестки на платье и убийственные шпильки. Керри-Энн отводилась роль подружки невесты.

— Если только мне не придется надеть какое-нибудь уродливое и наглухо застегнутое платье старой девы. У меня есть определенная репутация, которую я должна поддерживать! — пошутила Керри-Энн, хотя в глубине души она несказанно обрадовалась этому предложению.

— Не волнуйся, — поддразнивала ее Линдсей. — Не будет ничего такого, что я не надела бы сама.

Новая, облагороженная Керри-Энн была многим обязана не только своей семье и друзьям по программе «Двенадцать шагов», переменам, произошедшим с ней, не в меньшей степени способствовал и Олли. Прежде всего, если бы не он, то та страшная ночь, когда пропала Белла, могла бы закончиться трагедией. И если она должна была благодарить программу и свой упорный труд за вновь обретенное чувство собственного достоинства, то Олли раскрыл ей глаза на то, что она представляла собой как женщина. Теперь она знала, что способна дать мужчине не только тело. И что этот мужчина может без стеснения представить ее своим родителям.

Правда, это не помешало ей опростоволоситься в самый первый раз, когда Олли пригласил ее домой, чтобы познакомить со своими отцом и матерью. Это случилось в октябре, вскоре после того, как Линдсей объявила о предстоящей свадьбе. Олли заявил, что ему давно пора представить родителям свою девушку. Керри-Энн лишь однажды поздоровалась за руку с его отцом, когда он выступал в суде в защиту Линдсей, а с матерью Олли они только обменивались вежливыми приветствиями, когда та заглядывала в книжное кафе.

— А что, если я им не понравлюсь? — нервничала она, когда они с Олли ехали на смотрины.

— Что ж, мы сбежим и поженимся тайно, — отшучивался Олли.

— Не смейся!

— Я серьезен как никогда.

Пока они тряслись по пыльной дороге в «виллисе», Керри-Энн сполна испытала все то, что должна была чувствовать заказанная по почте невеста пионера Дикого Запада, въезжая в городок на повозке под тентом и не зная, что ждет ее впереди. Олли ободряюще похлопал ее по колену:

— Просто будь сама собой.

Она жалобно застонала.

— Именно этого я и боюсь. Обычно неприятности для меня начинаются тогда, когда я становлюсь сама собой.

— Не надо, — резко бросил он.

— Не надо — что?

— Не надо унижать себя. Почему ты всегда ждешь, что не понравишься людям?

— Потому что у меня имеется горький опыт, вот почему.

Керри-Энн вспомнила о тех временах, когда, входя в новую приемную семью, была полна радужных надежд, но всякий раз ощущала себя проклятой еще до того, как успевала доказать, что она вовсе не такая плохая, как написано о ней в ее личном деле. В конце концов, после нескольких неудачных попыток, она перестала стремиться произвести хорошее впечатление и превратилась в злобного и испорченного ребенка, какой ее и ожидали увидеть.

— Все это в прошлом. Знаешь, а ведь ты можешь быть очень приятной в общении и располагающей к себе, если захочешь. — Он ласково улыбнулся ей, когда они остановились перед скромным домиком с гонтовой кровлей, принадлежавшим его родителям.

— Как и Тифозная Мэри[85], — пробормотала она.

— Доверься мне. Я не стал бы за здорово живешь подвергать нас с тобой допросу с пристрастием, если бы имел хоть малейшие основания полагать, что именно это нас и ожидает. Расслабься. Это всего лишь обед. И, насколько мне известно, тебя нет в меню.

Эти его слова не принесли ей успокоения.

Керри-Энн обнаружила, что отец Олли, крупный и грузный мужчина с обветренным лицом и коротко подстриженными черными волосами, в которых уже серебрилась седина, весьма немногословен. За обедом она тщетно пыталась завязать с ним разговор. Она уже решила, что все ее усилия ни к чему не привели, когда, не сумев справиться с крабовой клешней из великолепного, хотя и чересчур претенциозного ассорти морепродуктов, приготовленных матерью Олли, она подняла голову и увидела, что хозяин дома с улыбкой смотрит на нее.

— Давайте-ка я помогу вам, — предложил он и показал, как, разломив панцирь, извлечь мясо. — Для этого нужна практика. Но вы быстро набьете руку.

Все еще нервничая, она выпалила:

— Так всегда говорили мне учителя в школе, но почему-то у меня никак не получалось.

Видя, что родители удивленно приподняли брови, Олли поспешил пояснить:

— Керри-Энн только что получила аттестат зрелости.

— Мои поздравления. И каковы теперь ваши планы? — поинтересовался отец Олли мягким, дружелюбным тоном, но она поняла, что ее оценивают, и постаралась ответить как можно осторожнее:

— Я бы хотела поступить в колледж. Поначалу я подумывала о том, чтобы стать медсестрой, но потом решила, что буду работать с пациентами реабилитационных и оздоровительных центров, так что теперь я намерена получить соответствующее образование.

Керри-Энн почувствовала, что щеки ее запылали. Не слишком ли она разоткровенничалась? А вдруг они сочтут ее болтуньей, стремящейся пустить пыль в глаза, тогда как на самом деле карьера ей не светит? Ее саму мучили сомнения — диплом о высшем образовании представлялся ей пока столь же недосягаемым, как и полет на Луну.

Но отец Олли лишь улыбнулся и сказал:

— Хорошая, честная работа.

Оказалось, что разговориться с матерью намного легче, но, в то же время, и опаснее. Фредди Оливейра, высокая угловатая женщина с веснушчатым лицом и выцветшими волосами цвета старой меди, была полной противоположностью своему неразговорчивому супругу. Как и Олли, она демонстрировала приветливость, дружелюбие, но без его бесхитростной эмоциональности. Тем не менее она ничего не упускала, и во время обеда Керри-Энн не раз ощущала на себе пристальный взгляд ее голубых глаз, который буквально просвечивал ее насквозь, пока сама она старалась поддерживать вежливый, ни к чему не обязывающий разговор.

И только когда они остались в кухне вдвоем и Керри-Энн принялась помогать Фредди мыть посуду, та заметила:

— Олли сказал мне, что вы с ним подумываете о том, чтобы жить вместе. — Рука, которой она драила сковородку, замерла в воздухе, и она устремила свой орлиный взор на Керри-Энн.

Керри опустила глаза, делая вид, что усердно вытирает тарелку.

— Мы говорили с ним об этом, — осторожно признала она.

После свадьбы Рэндалл намеревался переехать к Линдсей и мисс Хони, а это означало, что Керри-Энн придется подыскивать себе новое жилье, что, впрочем, она и так собиралась сделать. Тем не менее она еще не была уверена, что готова пойти на столь решительное сближение с Олли. Он был ей небезразличен, возможно, она даже любила его, но делить с ним стол и кров — совсем иной уровень ответственности. Вдобавок, многое зависело от того, будет с ними жить Белла или нет.

— Его тревожит то, что он оставит вас совсем одних, без присмотра, — сказала она Фредди, что было правдой. — Он хочет подыскать жилье поблизости, чтобы иметь возможность помогать вам по хозяйству. — Поймав пристальный взгляд Фредди, она поспешно добавила: — Думаю, мне не нужно было говорить вам об этом.

— Но я не хочу, чтобы Олли строил свою жизнь вокруг нас, — сухо произнесла Фредди. — Нам еще рано записываться в старики, что бы там ни рассказывал вам мой сын. Как-нибудь мы и сами управимся.

— Я в этом не сомневаюсь, но он чувствует свою ответственность за вас, понимаете? У меня нет родителей, но мне хочется думать, что, если бы они у меня были, я бы испытывала к ним те же самые чувства, что и Олли к вам. — Керри-Энн снова зарделась, не будучи уверена в том, что не сказала лишнего.

Фредди не сводила с нее прямого взгляда голубых глаз.

— Насколько я понимаю, у вас есть маленькая дочь, — сказала она.

У Керри-Энн упало сердце. Она решила, что сбываются ее самые ужасные ожидания и что эта встреча и знакомство превратятся в трибунал, очень похожий на тот, что описан в «Ведьме с озера Черных дроздов».

— Да, есть, — ответила Керри-Энн, с вызовом глядя на Фредди. — И главное сейчас для меня — добиться того, чтобы мы с дочерью жили вместе. Я уверена, вам известно, что случилось, поэтому я не буду рассказывать, почему она не живет со мной. Но я стараюсь изменить положение вещей. Надеюсь, что вскоре она вернется ко мне. — Что бы там ни наговорили матери Олли, Керри-Энн хотела, чтобы та знала, как это важно для нее.

Фредди кивнула.

— И как ваши успехи?

В общем-то, Керри-Энн не была суеверной, но все-таки она заколебалась, прежде чем ответить, — боялась сглазить.

— Если мне повезет, она вернется домой еще до свадьбы моей сестры.

Бракосочетание Рэндалла и Линдсей было назначено на третье воскресенье июня, а окончательное слушание по поводу опеки должно было состояться в первую неделю мая. Еще нескоро, но адвокат Керри-Энн заверил ее, что так даже лучше, что за это время пыль успеет осесть, а она сумеет доказать, что открыла новую страницу своей жизни.

Керри-Энн внутренне сжалась, готовясь к тому, что ее обдадут презрением, — а как еще может отреагировать мать шестерых детей, которая явно даже не в состоянии понять, каково пришлось ей? — и очень удивилась, когда та ответила:

— Что ж, в таком случае я буду держать пальцы скрещенными. — Но потом, словно размышляя вслух, добавила: — Правда, я не знаю, готов ли Олли стать приемным отцом.

Керри-Энн была настолько поражена, что едва не выронила из рук кастрюлю, которую вытирала.

— Э-э, я… я не знаю, произойдет ли это. Я хочу сказать, что он мне очень нравится, но… — Она сбилась и растерянно умолкла.

— Вы любите его? — прямо спросила Фредди.

Загнанная в угол, Керри-Энн вынуждена была ответить столь же откровенно:

— Думаю, да. Но до этого у меня всего один раз были серьезные отношения, и они закончились крахом, так что мне трудно судить об этом.

И вдруг мать Олли дала ей совершенно неожиданный совет:

— Знаете, на вашем месте я бы не стала тянуть с решением. Точно так же я едва не упустила возможность выйти замуж за его отца.

— В самом деле?

— В то время я была о себе очень высоко мнения, — со смешком сказала Фредди, вновь погружая руки в мыльную воду в раковине. — Считала, что вполне могу найти себе кого-нибудь и получше. Ну, вы знаете, как это бывает: когда вас привлекает новая сверкающая машина, вам уже не по душе старая и надежная, на которой вы ездили до сих пор.

— Даже если бы мне и захотелось иметь новую машину, я не могу себе это позволить, — отозвалась Керри-Энн, посмеиваясь.

Пожилая женщина закончила отчищать последнюю кастрюлю и протянула ее Керри-Энн, чтобы та вытерла ее. Выжав тряпку для мытья посуды, она аккуратно положила ее на край чугунной эмалированной раковины со всякими старинными приспособлениями, на которую Олли специально обратил внимание Керри-Энн, когда показывал ей дом. Именно здесь, в кухонной раковине, купали его самого и его братьев и сестер, когда они были маленькими, рассказал он ей и добавил, что здесь же он усвоил первое правило повара: если хочешь пользоваться кухней, убирай за собой. И теперь, в этом самом месте, ценный совет относительно их возможного совместного будущего получила Керри-Энн, подружка Олли.

Наконец Фредди повернулась к ней, вытирая руки о фартук.

— Я хочу сказать, что очень легко вскружить голову мужчине, когда он всегда рядом и смотрит только на вас. Но так не может продолжаться бесконечно. Я усвоила это из собственного горького опыта: когда я в очередной раз ответила отказом на предложение Аля, он взял да и завербовался на сейнер на Аляске. Я не имела от него вестей целое лето, так что к тому времени, когда он вернулся, я уже была сама не своя. Я даже не стала ждать, пока он снова предложит мне руку и сердце, и заявила, что выйду за него замуж, прежде чем он успел открыть рот. — И Фредди улыбнулась открытой и искренней улыбкой, отчего лицо ее осветилось, а морщинки в уголках глаз стали глубже. — И вот теперь, сорок два года спустя, я могу сказать, что сделала правильный выбор. Долгий и прочный союз может представляться не столь ошеломляющим и привлекательным, как съехать на санках с горы, но зато в результате вы получаете то, что для вас важнее всего.

Керри-Энн улыбнулась в ответ и кивнула. Больше они на эту тему не заговаривали, но она стала чувствовать себя с Фредди легко и просто.

И вот теперь, несколько месяцев спустя, Керри-Энн направлялась в Сент-Луис-Обиспо, чтобы попытаться не ударить в грязь лицом перед судьей, председательствующим при рассмотрении ее дела. Стоял славный майский денек, солнечный, но ветреный, и она ехала с Олли по уже знакомому маршруту, а сестра, Рэндалл и мисс Хони замыкали процессию в «ауди» Рэндалла. Решающее заседание должно было состояться только на следующий день, но Рэндалл любезно предложил им поселиться в отеле «Шератон» недалеко от здания суда, чтобы наутро Керри-Энн была свежей и отдохнувшей.

Той ночью, лежа в постели с Олли, Керри-Энн подумала: «Что ж, по крайней мере, мне не придется сражаться в одиночку». Она вспомнила слова матери Олли и вдруг осознала, что он всегда оказывался рядом с ней в трудную минуту.

— Скажи мне это еще раз, — попросила она.

— Все будет в порядке, — повторил он слова, которые произносил так часто, что они уже превратились в мантру.

— А что, если судья не поймет, что я изменилась?

— Поймет.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что ты — единственная, кто не замечает этого.

— Неужели это так заметно?

— Угу. — Он придвинулся ближе и куснул ее за мочку уха. — Но не забывай, что я первым полюбил тебя.

Керри-Энн повернула голову, чтобы взглянуть на него. В комнате было темно, и его лицо было почти неразличимо. Она видела лишь блеск его глаз.

— Что ты во мне нашел? — поинтересовалась она.

— Я увидел женщину, которой пришлось нелегко, но которая не опустила руки. Вот за это я и полюбил тебя — за твое упрямство. Ты никогда не сдаешься. И сейчас тоже. Что бы ни случилось завтра. И я знаю, что ты победишь.

— Надеюсь, ты прав. — Тихонько вздохнув, она прильнула к нему.

Они занимались любовью, нежной и страстной одновременно. Олли целовал ее тело, и его легкие поцелуи невесомыми крыльями бабочки порхали над ее кожей. Она научила его сдерживать в постели свою природную пылкость, и сейчас он демонстрировал ей, что хорошо усвоил преподанный ему урок. Она негромко застонала, раскрываясь навстречу ему, черпая удовольствие в ласковой настойчивости его пальцев и прикосновении губ. В ответ она отдавала ему всю себя, гладя и целуя его, принимая его в себя, когда никто из них уже больше не мог сдерживаться. Когда они задвигались в сладком ритме, Керри-Энн вдруг поняла, что ближе него у нее нет никого в целом мире, за исключением Беллы. И, кончив, она испытала невероятную, острую радость, чего у нее никогда не бывало ни с одним из бесчисленных любовников. Она знала, что может быть собой, не притворяться и не стараться удовлетворить ожидания мужчины, издавая соответствующие звуки и мечась под ним на кровати, словно охваченная небывалым экстазом. С Олли она чувствовала себя легко и спокойно, твердо зная, что, когда он рядом, никто не сможет причинить ей зла.

— Как хорошо! — пробормотала она, когда они лежали в объятиях друг друга.

— Хорошо? Ты хочешь сказать, что я не потряс твой мир до основания?

— И это тоже.

— Вот так правильнее, упрямая ты девчонка, потому что у парня тоже есть гордость.

— Особенно у такого жеребца, как ты.

Олли приподнял голову, чтобы взглянуть на нее, и губы его искривились в изумленной улыбке.

— Теперь ты смеешься надо мной?

— Нет, Олли, я никогда не смеялась над тобой. — Она говорила совершенно серьезно, запустив пальцы в его густые волосы, а потом притянула его к себе и поцеловала. — Ты слишком хороший.

— Не знал, что можно быть слишком хорошим.

— Не для всех, а только для некоторых.

— Для кого, например?

— Для меня. Может быть. Не знаю.

— Почему бы тебе не предоставить мне судить об этом? — Он привлек ее к себе и крепко обнял, будто защищая от всего мира.

Но, уже проваливаясь в сон, она думала лишь об одном судье — о том, перед которым ей придется держать ответ завтра в зале заседаний. Отнесется ли он к ней благосклонно? Когда она предстанет перед ним и придет пора оценить ее поступки — и проступки тоже, — то перевесят ли ее добрые дела причиненное ею зло? Ей оставалось только надеяться на это. Иначе какой во всем этом смысл? Какое будет иметь значение то, что она упорно работала над собой и что много часов провела, сидя на жестких раскладных стульях на собраниях, если ей не отдадут ее дочь?

Утром Керри-Энн проснулась с ощущением ледяного комка в животе. Присоединившись к остальным за завтраком, она заказала себе один только кофе. Керри-Энн лишь отрицательно помотала головой, когда мисс Хони положила ей на тарелку гренок, настаивая:

— Тебе надо обязательно поесть, сладкая моя. Иначе откуда ты возьмешь силы?

— У меня кусок в горло не лезет, — вяло отбивалась она.

— Знакомое ощущение, — сочувственно заметила Линдсей. — Перед судебным заседанием я так сильно нервничала, что боялась, как бы меня не стошнило.

— Вот было бы здорово, если бы тебя вывернуло прямо на модные полосатые костюмчики этих сукиных сынов старика Хейвуда, — задиристо произнесла мисс Хони. Но, бросив покаянный взгляд на Рэндалла, она поспешно добавила: — Я понимаю, что он — твой родственник и все такое, но, учитывая, через что он заставил нас пройти…

— Не стоит извиняться, — добродушно отмахнулся Рэндалл, подкладывая себе на тарелку оладий. — Теперь мы с отцом даже не разговариваем. Собственно говоря, я думаю, что он не почтит нашу свадьбу своим присутствием.

— Но, по крайней мере, приедет твоя приемная мать, — заметила Линдсей.

— Жена моего отца, ты хочешь сказать, — поправил он ее. — А еще точнее, его бывшая жена.

— Кем бы она ни была, мне хочется поскорее познакомиться с ней, — сказала Линдсей, отщипывая кусочек рогалика со сливочным сыром. — В конце концов, именно ее я должна благодарить за то, что меня не выгнали из собственного дома.

— А я что же, не заслуживаю похвалы? — Рэндалл сделал вид, что обиделся.

— На девяносто девять целых и девять десятых, — поддразнила она его. — Но если я признаю твои заслуги целиком и полностью, боюсь, ты возгордишься и задерешь нос.

— Приятель, тебе мало, что ты богат, знаменит и красив, как бог? — Олли шутливо ткнул Рэндалла локтем под ребра.

— Не говоря уже о том, что я охмурил самую красивую владелицу книжного магазина во всей Лагуне Голубой Луны. — Рэндалл перегнулся через стол и взял Линдсей за руку, а потом порывисто чмокнул ее в щеку.

Линдсей рассмеялась.

— Владелицу единственного книжного магазина во всей Лагуне Голубой Луны, правильнее было бы сказать.

Прислушиваясь к их шутливой перебранке, Керри-Энн не уставала удивляться переменам, произошедшим с сестрой за последний год. Откровенно говоря, она бы никогда не поверила, что Линдсей может быть такой мягкой и легкомысленной, если бы не видела этого собственными глазами. Да, сама она стала другой, но что касается Линдсей, та просто преобразилась. «Не исключено, что в этих переменах и я сыграла свою роль», — подумала Керри-Энн. Точно так же, как и сама она стала другой отчасти благодаря Линдсей. Но теперь ей предстояло убрать с дороги последнее препятствие…

— Все это бесполезно, ребята, — заявила она, прерывая беззлобные подтрунивания за столом. — Я понимаю, что вы всего лишь стараетесь отвлечь меня, развеять мои опасения, но я не смогу думать ни о чем другом, пока вся эта история не закончится.

Линдсей метнула на нее обеспокоенный взгляд.

— Думаю, было бы хуже, если бы мы стали обсуждать предстоящее событие за завтраком.

— Можете мне поверить, хуже уже некуда. — Керри-Энн почувствовала, как сводит желудок, и с досадой отодвинула от себя чашку с кофе. Она и так сидела как на иголках, в крови бурлил адреналин, вызывая нервное возбуждение, так что она вполне могла обойтись без помощи кофеина. — Я всего лишь надеюсь, что судья не решит, будто, отдав мне Беллу, он подвергнет девочку дьявольскому риску.

— Не думаю, — возразила Линдсей. — Только не после того, чего ты добилась.

— Все может быть, — убитым голосом произнесла Керри-Энн.

— Но он с таким же успехом может счесть тебя вполне приемлемым вариантом, — с оптимизмом заявила мисс Хони. Она впилась зубами в пончик — старушка давно отказалась от идеи сбросить лишний вес, — а потом небрежно стряхнула сахарную пудру с лацканов своего блейзера.

На этот раз она выглядела не столь вызывающе, как обычно: на ней были изумрудно-зеленые слаксы, розовый пиджак, короткое простое золотое колье и сережки в комплект к нему. Только-только из салона красоты, с высоко уложенной прической, она походила на участницу конкурса «Мисс Америка» в старшей возрастной группе.

Они позавтракали, и Рэндалл оплатил счет, пока остальные снесли вниз свой багаж. После этого все направились к своим машинам, чтобы ехать к зданию суда. Всю дорогу Керри-Энн хранила молчание, и Олли впервые не пытался вовлечь ее в разговор; похоже, он чувствовал, что это не только бесполезно, но и может спровоцировать резкую ответную реакцию. Все, что Керри-Энн хотела сказать, она приберегала для судьи.

Ее адвокат уже поджидал их.

— Готовы? — В костюме в мелкую белую полоску с отложными манжетами и галстуке, расшитом маленькими морскими свинками, Абель выглядел беззаботным щеголем.

Керри-Энн с трудом выдавила слабую улыбку:

— Готова настолько, насколько это вообще возможно.

— Хорошо. — Он окинул ее строгим взглядом. — Запомните: что бы они ни говорили, не принимайте это близко к сердцу и ни в коем случае не выходите из себя — это всего лишь слова.

Вспомнив свою выходку во время предыдущего заседания, она покорно кивнула и сказала:

— Постараюсь не забыть об этом.

Он улыбнулся, продемонстрировав ряд ослепительно белых зубов на фоне черной как ночь кожи.

— Отлично. Тогда пойдемте внутрь и покажем им, из какого теста вы сделаны. — А потом со смешком добавил: — Только не показывайте слишком многого.

По мере того как шло слушание, Керри-Энн все труднее было сохранять самообладание. Она потерянно слушала, как поверенная Бартольдов, Дженис Чен, пятифутовая бомба в красном костюме и лакированных туфлях на высоченном каблуке под цвет ее коротко стриженных черных волос, распинается о том, как много могут дать Белле Бартольды и как она расцветает под их чуткой опекой.

— Ваша честь, полагаю, результаты говорят сами за себя. Смогла бы ее мать, — низенькая женщина небрежным жестом указала на Керри-Энн, — предложить аналогичные условия? Женщина, употреблявшая наркотики, неоднократно демонстрировавшая неумение разобраться, что хорошо, а что плохо для ее ребенка? Думаю, ответ очевиден. Мы считаем, что суд окажет малышке медвежью услугу, если не передаст опеку над ней моим клиентам.

Следующим на место свидетеля поднялся Джордж Бартольд. Он выглядел собранным и был преисполнен собственного достоинства. Но лицо его просветлело, когда он заговорил о Белле.

— Она — изумительный ребенок. Умная, отзывчивая и чрезвычайно любознательная. На днях пастор в нашей церкви пошутил, что ему придется поступить на курсы повышения квалификации, иначе он не сможет отвечать на ее вопросы. — Он негромко рассмеялся. — Глядя, как она расцветает на наших глазах, мы с супругой испытали невероятное счастье. — Он бросил взгляд на Кэрол, которая, выпрямив спину, словно аршин проглотила, сидела в первом ряду. — Мы будем уничтожены, если ее заберут у нас, но сейчас речь не о нас и не о том, чего хотим мы. Главное — то, что будет лучше для Беллы. Если нам доверят воспитывать ее, то могу обещать, что более любящих родителей для нее не найти.

Когда пришла очередь выступать Кэрол Бартольд, она оказалась единственной, у кого достало смелости затронуть скользкую тему.

— Ребенок должен остаться с нами. Сумеет ли ее белая мать дать ей то, что можем дать мы? Я училась в Академии Филипс-Эксетер[86], где получала стипендию. В классе я была единственной афроамериканкой — пресловутая муха в кастрюле с молоком. — За маской высокомерия Кэрол Керри-Энн вдруг разглядела девочку-изгоя, стремившуюся попасть в круг избранных. — Меня спасло осознание себя как личности и чувство собственного достоинства, которое сумели привить мне родители. Я хочу, чтобы оно было и у Беллы, чтобы она гордилась своими чернокожими предками.

Керри-Энн охватила нервная дрожь, вызванная страхом и сдерживаемой яростью. Неужели, помимо всего прочего, ее распнут еще и за то, что она — белая? Она мысленно благословила Абеля, когда настал его черед выступать, и он обратился к судье, отвечая на обвинения Кэрол.

— Ваша честь, я даже не намерен касаться вопроса расовой принадлежности — сейчас речь не об этом. Давайте говорить о том, что действительно имеет значение. Да, моя клиентка, мисс МакАллистер, совершила в прошлом некоторые ошибки. Но она признала их и изо всех сил старается исправить. Она по-прежнему регулярно посещает собрания участников программы «Двенадцать шагов», а анализы показывают, что вот уже больше года она не употребляет наркотики, не говоря уже о том, что работает в двух местах. Могут ли Бартольды предложить больше в материальном плане? Без сомнения. Но разве любовь матери к своей дочери и дочери к своей матери не значит больше, чем уроки танцев и членство в «Лиге плюща»?

В душе у Керри-Энн затеплилась и разгорелась ярким пламенем искорка надежды. Она рискнула украдкой взглянуть на судью. Тот отнюдь не выглядел невозмутимым. Добрый ли это знак? Может быть, но ей еще придется постараться убедить его. Особенно если вспомнить, что случилось в прошлый раз, когда она выступила в свою защиту.

Лоб Керри-Энн покрылся холодным потом, когда она приблизилась к скамье свидетелей. Это был самый подходящий момент, когда высшие силы могли бы прийти ей на помощь. Опустившись на свое место, она поймала взгляд Линдсей. Сестра выглядела напряженной, как если бы вспоминала свои круги ада. И только Олли, глядевший на Керри-Энн с такой любовью, что она осветила его лицо, подобно прожектору, придал ей сил, в чем она так нуждалась.

— Ваша честь, я не умею красиво говорить. Я плохо училась в школе. Не так, как моя дочь, — сбивчиво начала она. — Но одно я знаю твердо. Я люблю свою маленькую девочку всем сердцем. Даже в самые трудные для меня дни я никогда не забывала о ней. Я знаю, что своими руками изуродовала и свою, и ее жизнь, и даже если я до конца дней своих буду стараться компенсировать причиненное мною зло, этого будет недостаточно. Но я делаю все, что в моих силах. Говорят, что на шкуре леопарда пятна не меняются, и я думала так же, но теперь я знаю, что это не всегда так. Я изменилась. Не только снаружи, но и внутри. Обещаю, если вы дадите мне еще один шанс, все будет по-другому.

— Последний раз, когда вам предоставили такой шанс, — напомнил ей судья, — вы оставили своего ребенка на попечении ее отца, хронического наркомана, и он подверг ее серьезной опасности. К счастью, девочка не пострадала, иначе вы находились бы здесь по совершенно иному поводу, мисс МакАллистер.

Керри-Энн повесила голову.

— Я знаю, ваша честь.

— Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Я сделала ошибку, — жалким голосом, так не похожим на голос прежней Керри-Энн, которая никогда не лезла за словом в карман и у которой находилось оправдание на все случаи жизни, пролепетала она. — Я поверила ему, хотя не должна была этого делать ни в коем случае. Он сказал мне, что чист, и я поверила ему. Я ошиблась. Теперь я это понимаю, и это больше никогда не повторится.

— Как мы можем быть в этом уверены? — с холодным презрением в голосе поинтересовалась мисс Чен. — Это яркий пример того, о чем я только что говорила, ваша честь. Я нисколько не сомневаюсь в том, что мисс МакАллистер действительно имеет самые добрые намерения, но как можно ожидать от человека, демонстрирующего такую недальновидность, что он сумеет удержаться от повторения подобных ошибок?

Уголком глаза Керри-Энн заметила движение в зале и, обернувшись, увидела, что Линдсей поднялась со своего места. Перегнувшись через балюстраду, она что-то прошептала на ухо Абелю. Тот кивнул, после чего, развернувшись к судейской скамье, попросил:

— Ваша честь, сестра мисс МакАллистер хотела бы сказать несколько слов, если позволите.

Судья согласно кивнул, Линдсей взошла на кафедру для свидетелей и заговорила звонким и чистым голосом:

— Меня зовут Линдсей Бишоп. Я — сестра мисс МакАллистер. Хотела бы заявить для протокола, что каждое сказанное ею слово — правда. Она на самом деле изменилась. И я говорю так не только потому, что она — моя сестра. — Линдсей на мгновение умолкла. Ей явно было не по себе оттого, что она находится в центре внимания. — Видите ли, мы не росли вместе — нас отправили в разные приемные семьи, когда Керри-Энн исполнилось всего три годика, — так что мы только недавно узнали друг друга. Не стану отрицать, поначалу у меня были сомнения. Но со временем я поняла, какой она верный и доброжелательный человек. И очень трудолюбивый, к тому же. Не знаю, как бы я справлялась без нее. Она — лучший друг и сестра, и сотрудник, какого только можно пожелать. — Линдсей улыбнулась Керри-Энн. — И еще она хорошая мать. Я наблюдала, как она ведет себя с Беллой. И я вижу, снова и снова, как она постоянно отказывает себе во многом, чтобы отложить деньги на то время, когда ее дочь вернется домой. Этот ребенок значит для нее все.

Глаза Керри-Энн наполнились слезами. За те десять с чем-то лет, в течение которых она меняла одну приемную семью на другую, а потом и за долгие годы бродяжничества еще никто так яро не вставал на ее защиту. Это сделала ее сестра — сестра, о существовании которой до недавнего времени она даже не подозревала, — и произнесла вслух то, что Керри-Энн жаждала услышать всю жизнь. Сестра выступила на ее стороне.

— А что касается истории с отцом Беллы, — продолжала Линдсей, — это могло случиться с каждым. Собственно, отчасти в этом виновата и я. В тот вечер сестра чувствовала себя настолько плохо, что не могла оторвать голову от подушки. Естественно, она плохо соображала, что делает. Но я-то была там! И должна была запретить ему брать Беллу с собой. Я не сделала этого только потому, что, как и моя сестра, считала его неплохим человеком. Поэтому я прошу вас не судить ее слишком строго. Она допустила ошибку, но в этом виноваты обстоятельства.

Судья нахмурился, но лицо его было скорее задумчивым, чем выражало неодобрение. Когда же он заговорил, голос его прозвучал мягко и ровно.

— Благодарю вас, мисс Бишоп. Я обязательно учту ваши соображения.

Затем наступил черед свидетельствовать назначенному судом адвокату Беллы, костлявой и лупоглазой мисс Трэверс, которая лишь подтвердила то, о чем говорилось в отчете психолога: что Белла выглядит счастливой и уравновешенной и что неприятная история с ее отцом не нанесла девочке стойкой психической травмы.

В роли темной лошадки неожиданно выступила миссис Сильвестр. Когда подошла ее очередь, она заговорила в своей обычной, сухой и деловой, манере:

— Поначалу у меня тоже были сомнения относительно мисс МакАллистер. Но женщина, которая сейчас сидит передо мной, совсем не та, которую я впервые встретила больше года назад. Ваша честь, я занималась сотнями похожих случаев, и чаще всего я считала, что ребенку, вопрос об опеке над которым решался в суде, будет лучше с кем-нибудь еще, чем с его биологическими родителями. Но сейчас я готова утверждать обратное. Я полагаю, что Белле будет лучше с матерью.

Керри-Энн была настолько поражена, что у нее едва не отвисла челюсть от изумления. Она улыбнулась миссис Сильвестр, когда та спускалась с кафедры для свидетелей. Миссис Сильвестр не улыбнулась в ответ.

К тому времени, когда оба адвоката выступили с заключительными речами, Керри-Энн уже ничего не соображала. Куда-то подевалось и ее праведное негодование. Здесь собрались не плохие люди, а самые обычные, просто попавшие в неприятную ситуацию. Кроме того, она оказалась не единственной, кому было не по себе. Она видела страх в глазах Бартольдов, когда в качестве свидетеля выступала миссис Сильвестр. Несмотря на все те материальные блага, которые они готовы были предложить Белле, они не могли не понимать, что их позиция весьма уязвима.

Судья, еще раз перелистав дело, наконец принял решение.

— Опеку над ребенком я предоставляю матери. Временно, с испытательным сроком. — Он вперил в Керри-Энн строгий взгляд. — Мисс МакАллистер, я хочу вновь видеть вас здесь через шесть месяцев, и только тогда вынесу окончательный вердикт. — От стола, за которым сидели Бартольды, донесся громкий вздох, за ним последовал сдавленный всхлип Кэрол Бартольд, и судья, повернувшись к супружеской паре, заговорил уже мягче: — Я не сомневаюсь в том, что из вас получились бы замечательные родители. Но у этого ребенка есть мать. И пусть я не могу забыть о некоторых проступках мисс МакАллистер, я признаю, что за последнее время она добилась больших успехов. — Судья вновь повернулся к Керри-Энн. — Мисс МакАллистер, вы сознаете, что я не предоставляю вам carte blanche[87]?

— Да, ваша честь. — Она вдруг улыбнулась. — Я даже знаю, что это означает — что я не получаю ничего на халяву, — заявила Керри-Энн, гордясь тем, что не поленилась посмотреть эти слова в словаре, когда встретила их в одной из своих книг.

— Совершенно верно, — откликнулся судья, изо всех сил стараясь сдержать улыбку.

А потом они гурьбой двинулись к выходу из зала заседаний. И внезапно Керри-Энн обнаружила, что снова может дышать. Линдсей, Рэндалл, мисс Хони и Абель — все они по очереди поздравили ее раньше Олли, который, не желая отставать, подхватил ее на руки и запечатлел у нее на губах пылкий поцелуй, достойный главного героя любого романтического фильма. В это мгновение он показался ей красивее самого Брэда Питта.

Керри-Энн, смеясь и плача одновременно, повернулась к Абелю.

— А где Белла? Я могу забрать ее с собой прямо сейчас?

Он согласно кивнул и сказал:

— Да, но сначала, думаю, мне надо поговорить с Бартольдами.

— Нет. Я сама с ними поговорю, — возразила она, чем удивила саму себя. Еще несколько минут тому назад она была уверена, что никогда не захочет их больше видеть, не говоря уже о том, чтобы разговаривать.

Абель с сомнением взглянул на нее.

— Хорошо. Но имейте в виду, что сейчас они пребывают не в лучшем расположении духа.

— Я знаю, — сказала она. — Я тоже была здесь, помните?

Керри-Энн направилась к залу заседаний и встретила выходящих оттуда Бартольдов. Они выглядели совершенно разбитыми. Она так долго злилась на них, что ей понадобилось некоторое время, чтобы распознать неожиданное чувство, шевельнувшееся у нее в груди: это было сострадание. Она совершенно точно знала, через что им пришлось пройти.

— Мне хотелось, чтобы вы знали: я не держу на вас зла, — обратилась к ним Керри-Энн.

Джордж Бартольд чопорно кивнул в ответ.

— Благодарю вас, — ответил он невыразительным голосом человека, так и не оправившегося от потрясения.

А вот Кэрол Бартольд оказалась не столь сдержанной. Она метнула на Керри-Энн гневный взгляд.

— Вы оказываете ей дурную услугу и знаете об этом, не так ли? Она должна быть с нами.

Джордж Бартольд взял супругу за руку.

— Мне очень жаль, — извинился он перед Керри-Энн. — Мы оба расстроены, как вы легко можете себе представить.

— Я знаю. — Странно, но ей больше не хотелось мстить им и причинять боль. — Я… я просто хочу поблагодарить вас за то, что вы так хорошо заботились о ней. И еще я хочу уверить вас, что буду хорошо заботиться о ней, так что вам незачем беспокоиться.

— Мы сможем видеться с ней? Хотя бы иногда… — Голос у Джорджа сорвался. — Чтобы она не забыла нас. — Куда-то подевался его всегдашний властный тон. Сейчас он умолял ее.

Керри-Энн задумалась. Она не желала иметь ничего общего с Бартольдами и не сомневалась, что и они испытывают к ней не самые добрые чувства. Но, нравилось это ей или нет, они стали частью жизни ее ребенка, причем на довольно долгое время. Она не сомневалась, что и Белла по-своему полюбила их и что со временем, если бы весы правосудия качнулись в другую сторону, она считала бы их своими мамой и папой. Она также подумала о том, как бы поступила сейчас прежняя Керри-Энн. Та наверняка бы воспользовалась ситуацией, чтобы поглубже вонзить нож в их раны и повернуть его там.

— Мы что-нибудь придумаем, — пообещала она.

Джордж Бартольд взял ее за руку и крепко пожал, а потом с чувством произнес:

— Спасибо.

А еще через несколько минут она уже держала Беллу на коленях, впитывая ее родной запах и касаясь подбородком заплетенных на макушке девочки мелких косичек.

— Все устроилось, родная моя. Мы с тобой едем домой, как я и обещала. — Белла теснее прижалась к ней, словно была еще не готова поверить матери на слово. — Пока мы будем жить у тети Линдсей, но это ненадолго — скоро у нас появится свой дом.

Белла запрокинула головку и поинтересовалась:

— Мне понравилось у тети Линдсей. Почему мы не можем жить у нее все время?

— Ты можешь жить у меня столько, сколько захочешь, — заверила ее Линдсей и погладила Беллу по щеке. — А потом вы с мамочкой будете приходить ко мне в гости.

Заметив печальный взгляд, который бросила на нее Белла, Керри-Энн поспешила уточнить:

— Когда твоя тетя Линдсей выйдет замуж, под одной крышей нам всем будет тесновато. Мы же не хотим, чтобы бедный старенький дядя Рэндалл спал в собачьей конуре, верно?

— Нет уж, благодарю покорно! — Рэндалл рассмеялся, искоса взглянув на Линдсей. — Я уже побывал там, и мне почему-то больше не хочется туда возвращаться.

Рэндалл с пониманием отнесся к тому, что у него будут необычные жилищные условия. Он ничуть не возражал против присутствия в их доме мисс Хони — они со старушкой просто обожали друг друга. Но если бы в доме осталась Керри-Энн, а теперь еще и ее дочка, они буквально ходили бы друг у друга по головам. «Пришло время решать», — вновь подумала Керри-Энн.

Вопрос заключался в следующем: будут ли они жить вместе с Олли или вдвоем с дочкой?

Словно прочитав ее мысли, Белла спросила:

— Но где же мы будем жить, мамочка?

Керри-Энн подняла голову и поймала взгляд Олли. Он, не отрываясь, смотрел на нее, и в его взгляде читалось легкое беспокойство, как если бы он боялся ее ответа. Она заколебалась, не зная, что сказать дочери.

А потом она поняла, что ничего у нее не получилось бы без Олли. Он спас не только Беллу — он спас и ее саму. В благодатном тепле его любви она расцвела и стала сама собой. Она знала, что ей никогда не придется тревожиться о том, что Олли может бросить ее или изменить ей. И он будет хорошим отцом Белле, которая обожала его. С той самой ночи, когда он ворвался в жизнь ее девочки, подобно принцу Каспиану из «Хроник Нарнии», и унес в безопасное место, Белла смотрела на него так, как смотрела бы на любимого дядюшку или старшего брата. А когда она приезжала в гости или Керри-Энн вместе с Олли навещали ее, девочка, как хвостик, ходила за ним по пятам.

Впрочем, эти разумные доводы не значили ничего, пока она не ответит на один главный вопрос. Любит ли она его достаточно, чтобы у них все получилось?

И ответ, когда он пришел ей в голову, был столь очевидным, что она даже удивилась, как не сообразила этого раньше. Крепко прижимая дочку к себе, она улыбнулась Олли и сказала:

— Хочешь жить в таком месте, где всегда много вкусных пирожных, которые можно съесть?