Красавчик. Две столицы

Событие двенадцатое

Уезжая весной из Студенцов на Кавказ, Петр Христианович управляющего своего нового, немца Иоганна Бауэра, ну, который племянник Карла Генриховича Бауэра, что рулил хозяйством соседа секунд-майора Курдюмова, настропалил, чтобы тот в купленном им в Москве сельхозмагазине «Шмидт и сын» порядок навел. Магазин находился в самом конце Пречистенского бульвара. Почти на набережной. Брехт точно это помнил. И, как магазин выглядел, помнил. Здание двухэтажное с цокольным каменным этажом и деревянным верхним под деревянной крышей. Сейчас проехал весь Пречистенский бульвар и не нашел своего дома.

Брехт доехал до самой набережной и остановил коня. Хрень. Что-то пошло не так. Этот Шмидт вместе с семьей в Баварию и дом перетащил? Нет, немцы, конечно, народ рачительный и даже скупердяйский, но проданный дом утараканить в Фатерлянд не могли. Ну, и не волшебник же герр Шмидт. Потому Петр Христианович развернул аргамака, выданного ему Махмудом Мударом в аренду, и порысил в обратном направлении, вглядываясь внимательно в дома. Нашел пропажу. Что можно сказать? А сказать можно, что Иоганн Бауэр перевыполнил его поручение. Целый особняк у него получился. Дом побелили. Нет, не так. Второй этаж обшили поверх черных бревен доской, присобачили поверх мезонин и все это побелили. Густо так, что досок и не видно почти. Чуть ли не трехэтажный дом стоит. Рядом, за забором из штакетника, притулилась новая, сверкающая еще желтыми свежими бревнами, баня с трубой, а, значит, топится не по-черному, и в дыму задыхаться не надо. Еще чуть дальше, во дворе, просматривался собранный из досок сарай с большими воротами, каретник, должно быть.

В доме кто-то обитал. Топилась печь, из новой наращённой кирпичной трубы, под кованным красивым колпаком, вился сизый дымок.

Ворота во двор Брехту, при первом проезде мимо дома, взгляд и отвели. Раньше забора и ворот не было. Ворота были высокие, окованные железом со всякими завитушками. Красиво. Так еще и покрашены были красной краской. Это и не позволило признать свою недвижимость. Петр Христианович слез с аргамака со смешным именем Жьыбгъэ, которого Махмуд называл просто Жы. Переводится как «ветер». Прошелся вдоль забора, разглядывая дом через промежутки в штакетинах. Чистенько.

– Эй, хозяева, открывайте, – постучал он в калитку.

Не сразу, пару минут тарабанил, но дверь в доме открылась и на пороге показался высокий худой мужик с седой бородой и одним глазом; поверх второго, как у Кутузова, была кожаная черная повязка.

– Чего изволи… Иди, басурманин, отсюда, пока жив. Еще стукнешь – пальну. – И точно пистоль в руке. Однако!

– Сам ты басурманин, инвалид. Я граф фон Витгенштейн.

– Что я, барина не знаю? Он немец, а не басурманин, – но пистоль опустил.

– Тебя Иоганн Бауэр нанял? Открывай, старинушка, я правда граф Витгенштейн.

– А как звать тебя, если ты граф? – вот ведь нашел какого хорошего сторожа управляющий.

– Зовут меня Петр Христианович…

– Не, барина по-другому зовут. – Да что же это такое?!

– Людвиг Адольф Петер цу Зайн-Витгенштейн-Берлебург-Людвигсбург.

– Верно. А как жену его зовут?

Брехт заржал. Как можно на этого Кутузова сердиться? Блюдет его добро.

– Какого его? Мою жену зовут Антуанетта. А, ну да, тебе же опять, лингвист ты хренов, полное имя нужно. Мою жену зовут Антония-Сесилия Снарская.

– Понятно. А как…

– Брат, ты бросай мне тут загадки рассказывать, а то я добрый так-то, но выпороть – выпорю.

– Понятно. А как сынка старшего зовут? – Не свернешь с пути истинного.

– Охо-хо. Лев зовут. Открывай. Голоден я, и баню топи срочно. Завтра коронация, мне рядом с государем быть, а от меня потом конским и своим за версту шибает. Морщились сегодня княжны великие и специально от меня отсели.

– Понял, вашество. Мне немец Баер вас как гусара голубого расписывал, а вы вон в басурманина вырядились. Баньку-то мигом спроворим. Лучший печник Москвы печь делал. Наш, со Студенцов, – принялся отодвигать засовы «Кутузов».

– Со Студенцов? Что-то я тебя не помню. Как тебя звать-то, вратарь?

– Кириллом записан. Так вы и не могете меня знать. Меня прежний барин в рекруты забрил, вот, отмаял двадцать пять годочков и домой вернулся, а дома-то и нет, и вся родня померла от холеры. Ну, Баер меня сюда и определил, сначала за стройкой присматривать, а потом и вас, вашество, дожидаться. Баньку мигом спроворим. Я там чаевничаю… Может, чайку с дороги? Коня-то давайте, сведу на конюшню. Ой, знатный жеребец. Аргамак, видел таких у грузинцев, когда воевал на Кавказе. Проходьте, вашество.

Н-да, соскучился ветеран по человеческому общению. Фиг этот фонтан заткнешь.

Кирилл отвел Петра Христиановича в дом. Внутри тоже все было перестроено. Вместо магазина со складом сейчас было большое помещение людской и рядом кухня, из коридорчика вела витая лестница на второй этаж. Не хоромы, конечно, дом от силы десять метров на десять, ну, на двенадцать. На столе в кухне, куда и отвел Брехта сторож, стояли кружки глиняные и лежали в большой миске вареные яйца, которые и поглощал ветеран. Весь стол был в скорлупе, словно проводили соревнование, кто, почистив яйцо, больше мусора сотворит.

Дедок хмыкнул и сгреб со стола белые скорлупки. Брехт отметил в голове, что это готовый мел, но мысль не задержалась. Затрещало что-то на печи, и котелок, стоящий на чугунной плите, запрыгал – вскипел.

– О, сей момент и запарю чаек. Матрена знатный выдала. Духмяный, – Кирилл снял с полки берестяной туесок и, взяв оттуда жменю зеленых листиков и веточек, сыпанул не скаредничая в котелок. – Вы, вашество, сидайте, я мигом. Пока запаривается, так я и затоплю баньку, там печь шустрая, и часа не пройдет, как готово все сдеется. Сидайте, – и словоохотливый сторож, смахнув второй рукой, не занятой яичной скорлупой, с лавки невидимые пылинки, унесся из помещения.

Котелок Кирилл с печи не снял, и вода в нем продолжала бурлить, время от времени крышку приподнимая. Ароматный пар начал наполнять помещение. Явные нотки смородины присутствовали.

Стоять. Бояться. А ведь на дворе осень 1801 года. Через год Гей-Люссак опубликует свои опыты и выведет закон, что при постоянном давлении объем постоянной массы газа пропорционален абсолютной температуре. А еще через десяток лет появится закон Авогадро. Хрен им, этим лягушатникам и макаронникам. Он десятки лет эти законы школьникам вбивал, и понимает их лучше и гея этого, и авагадры итальянской. Или это сейчас Австрийская империя? Да без разницы. Нужно срочно описать свои мнимые опыты, сформулировать законы и вывести константу. Гей-Люссак, кстати, не очень точно ее определил. Написать и срочно отправить человека во Францию, чтобы он это опубликовал. Параллельно отправить письма, с этими же выкладками, во Французскую академию наук (Académie des sciences). Да и в Великую Британию стоит послать. В Лондонское королевское общество. (Royal Society of London for Improving Natural Knowledge – Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе). Чтобы точно эти два открытия за Россией застолбить. Вся химия вышла из закона Авогадро. Пусть вся химия выйдет из закона Витгенштейна. Двинем вперед российскую науку, тут никакого ущерба России нанести нельзя – это не пулемет, и не цельнометаллический патрон, и даже не бессемеровский метод получения стали. Промышленность эти два закона вперед не двинут.

А еще нужно и про йод вспомнить. Тоже ведь Гей-Люссак откроет, кажется. Хрен ему, нужно отправить человека в Архангельск за водорослями. Стоп. А еще вроде формулу воды тоже Гей этот открыл. Эх, раззудись, плечо! Размахнись, рука! Ты пахни в лицо, ветер с полудня!

– Все, вашество, запалил, – в кухню, пропахший дымком ароматным, вломился сторож. – О, и тут чаек запарился. Сейчас почаевничаем и мыться айда, уж обработаю вас веничком. Насушил за лето. Знатно обработаю.

– Кирилл, а тут рядом есть магазин, где бумагу, чернила и перья купить можно?

– Так рядом совсем. Там и Баер покупает, бывал с ним, – разливая в кружки глиняные коричневый отвар ароматный, покивал ветеран.

– Держи золотую пятирублевку. Мельче нет, и дуй туда, купи лучшей бумаги и чернил тоже лучших, перьев прихвати и пресс-папье, и назад бегом. После бани письма нужно мне написать. Важные.

– А чаек?

«После споем с тобой, Лизавета», – про себя.

Событие тринадцатое

Эх, хорошо… Брехт, напаренный, разомлевший и даже отдохнувший, уселся напротив печи в деревянное кресло, покрытое медвежьей шкурой, и, вытянув ноги, прикрыл глаза. Надо было идти спать, но понимал, что только уснет – и сразу разбудят. Должны были приехать на коронацию: жена Антуанетта, Ванька и Стеша Котковская – ключница у убиенных безвинно Чарторыйских, ну и два конюха еще. Завтра чуть свет выезжать в Слободской дворец ему, и в Кремль: Ваньке, Стеше и Антуанетте, а их до сих пор нет. А ведь еще, сто процентов, наряды после перевозки пару часов развешивать и поправлять будут.

С Ванькой уже не успеть. В смысле ему теперь тоже положен мундир гвардии Преображенского полка. Александр, под умильные взгляды сестер, произвел его своим указом в сержанты этого полка и, за проявленное мужество, наградил орденом Анны четвертой степени, той самой «клюквой», что на шпагу крепится. За вечер мундир не построить и по нему шпагу не просто найти. Одиннадцать лет только в походе этом исполнилось.

Все же вырубило, потому как очнулся от того, что Кирилл тряс его за плечо.

– Вашество, гости прибыли. Это… Хозяева. Тьфу. Хозяйка прибыла. Графинюшка.

Брехт поспешил во двор. Мать же твою же ж. Ну понятно, почему уже по темноте прибыли. В огромный английский дормез бывшего посланника английского его же четыре шайра и были запряжены. Да, кони здоровущие, но рысью не побегут. Эти тридцать километров тащились со скоростью чуть больше, чем у пешехода. Антуанетта ему на шею кинулась, Ванька тоже обниматься полез, даже Стеша повисла на плече. Воссоединение, блин, семейства в прямом смысле этого слова. Обнял их всех Брехт огромными генеральскими ручищами и покружил немного во дворе.

Поставил назад и критически осмотрел жену. Ну чего уж. Красавица, конечно, только тяжко ей придется при дворе. Она обычная деревенская простушка, а там интриги, сплетни, борьба за место возле кормушки. Нет. Пусть сидит в деревне. Свежий воздух. Дети. Продукты натуральные. Он же, один черт, все время будет воевать. Защитить от интриг не сможет. В деревню, к ведьмам, в глушь, в Студенцы. Или в Крым перевезти? Там солнце, море. Хорошая мысль. Виноградникам опять же пригляд нужен хозяйский. Сейчас уже где-то подъезжают к Судаку те армяне, с которыми он при посредничестве священников договорился. Должны привезти, посадить и месяц ухаживать за пятьюстами саженцами винограда. Сорта разные. В том числе и те самые знаменитые «дамские пальчики» с длиной виноградины в вершок. Очевидно, сорт вскоре исчезнет, так как ни о чем подобном в будущем Брехт даже и не слышал. Армянин Акоп (вроде переводится – держащийся за пятку) сказал название на нескольких языках, только ни одним граф Витгенштейн не владел. Перевод потребовал.

– Черный сапфир.

Ну, если Брехт правильно понял значение слова «йакунд». Яхонт. Так же на Руси сапфиры называли.

По договоренности, на следующую осень армяне привезут еще столько же укорененных молодых лоз. Деньги за все это удовольствие Брехт главе их диаспоры в Санкт-Петербурге отдаст и, вообще, возьмет над ними шефство. Еще двое армян сейчас среди тех, кого должны были устроить в числе приехавших с графом Витгенштейном инородцев.

Эти должны через своих родичей договориться о поставке из Европы оборудования для фабрики по выделыванию бумаги из тростника и сманить из той же Европы несколько специалистов, понимающих в этом деле и способных наладить производство.

– Пойдемте в дом, прохладно на улице, – Брехт подхватил жену на руки и перешагнул через огромную кучу, что уже шайр один успел наделать.

Может, это и экологически чистый транспорт, но грязи от него хватает. Чего там в Америке потом наладят – биодизель из навоза? Нужно будет подумать. В Москве этого добра полно. Или биогаз? Эх, химиков нужно парочку хороших выписать из Франции. Блин! А ведь Гей этот Люссак откроет кучу металлов, в том числе натрий с калием. Нужно поговорить с кем-то из академии нашей и пригласить этого подвижника в… А еще ведь даже нет Петербургского университета. Нужно в ближайшее время уговорить Александра быстрее начинать ту реформу образования, которую он собрался проводить. Сейчас в Петербурге только какая-то Учительская семинария, даже не Педагогический институт. А еще нужно срочно из малюсенького горного училища в Петербурге сделать Горный университет.

– Петер, ты, может, поставишь меня на пол? – по-французски чирикнула ему в ухо Антуанетта.

– Ох, радость моя, всю жизнь бы тебя на руках носил. – Вот блин, вырубило с очередными прожектами.

Где на них на всех деньги брать? Тем более что скоро начнется вся эта свистопляска с блокадой Великобритании, и экономика России, полностью ориентированная на вывоз сырья в Англию и получение оттуда предметов обихода и роскоши, просто рухнет. В эти несколько лет в основном и начнется гиперинфляция. Правительство Александра, нуждающегося в деньгах для содержания огромной армии, не найдет другого способа кроме печатания бумажных денег. Франция в этом смысле – не заменитель. Ее экономика почти самодостаточная, ничего из России ей не надо, ни зерна, ни леса, ни пеньки.

Блин, опять отвлекся.

Пока дамы на втором этаже обживали комнаты, Петр Христианович критически и Ваньку осмотрел. Н-да, не смотрится он на бравого преображенца. Да еще сержанта. А это ведь гвардия, в егерский какой полк перевести и офицером станет. Но одежду новую уже не сшить. Сейчас Ванька щеголял в чем-то отдаленно напоминающем форму-афганку. И такую же вылинявшую. Бледно-желто-зеленую. Хотя, может, и плюс. Показать на днях императору и получить разрешение на экипировку небольшого разведывательного подразделения в рамках Мариупольского гусарского полка.

А вообще, если его пошлют на Кавказ, да еще в нагрузку войско дадут, то гусары там не нужны. Это не равнинная Европа. Там нужны именно егеря. А что если попросить сформировать отдельный егерский полк из ветеранов кавказских и суворовских войн, и чтобы у каждого был штуцер? Визг, конечно, командиры полков поднимут, но Александр, если примет решение, то его уже тяжело переубедить – как он ответил про мир с Наполеоном: до Камчатки будет отступать, но мира не подпишет. И додавит ведь гадину в Париже, хотя все советчики будут уговаривать вышвырнуть Буонопартия из России и в Европу не лезть. Надо только время подобрать подходящее, когда будет в правильном настроении.

Дамы спустились ужинать. Твою же! А чем их кормить? Что-то зевнул Брехт. Само не сдеялось. Пришлось импровизировать, заставил конюхов и Кирилла срочно чистить картошку и морковку. Поджарит сейчас на сальце, что есть у сторожа, с дороги и голодухи срубают за милую душу, чай не графья. Ах, да теперь даже князья.

– Стеша, слушай меня внимательно, – пока Антуанетта ушла мыться с дороги, остановил девушку Петр Христианович, – ты теперь будешь графиней Сайн-Витгенштейн-Берлебург, дочерью моего двоюродного дяди графа Кристиана Генриха. Он умер лет восемь назад. Жену его и твою мать звали Шарлотта Фредерика Франциска. Она тоже уже умерла. Да, и она была дочерью графа Кристиана Йохан цу Ляйнинген-Вестервург. Он тоже уже умер. Ты только что приехала ко мне из Гессена, где обучалась при монастыре.

– Монашка?! – фыркнула полька.

– Нет, это учеба просто. Ну, учат, как домашнее хозяйство вести, как варенье варить, ну и слово Божие с кучей разных языков. Ты какие языки знаешь?

– Польский, русский, немецкий, французский, латынь.

– Всё, хватит, – Брехт на нее руками замахал. Вот что за век: все вокруг знают кучу языков? Один он недоучка. – Я тебе вот на немецком написал все эти имена. Выучи их, чтобы от зубов отскакивало. Потом я тебе что смогу про Герма… Про наше княжество расскажу. – Блин, нет ведь еще никакой Германии.

Брехт про этого дядю вспомнил, когда на корабле на коврике валялся. Сначала вспомнил про Стешу Котковскую и про то, что хотел ее выдать за дворянина. Копался в памяти Витгенштейна, но ничего хорошего не находилось там. Как были заблокированы участки памяти из детства, так и остались. А вот когда совсем плохо стало, вспомнил один из немногих разговоров с отцом графа Витгенштейна. Как раз про этого дядю разговор зашел, что он бездетный умер и можно бы съездить в родные развалины и побороться за наследство, хотя бы за часть. Так и не решились тогда, весна была, и отец на Украине будущей чего-то там в их имении перестроить решил. Лучше синица в руках.

– А звать-то меня как? – прочитав бумажку, уставилась на него голубыми глазами сестренка троюродная.

– Засада! Пусть будет Стефания Августа София.

– Как матушку Екатерину?

– Как матушку.