Две стороны. Часть 3. Чечня

Гребенская

9 ноября колонна 2 МСБ выдвинулась в направлении станицы Шелковская. С грунтовой дороги техника поворачивала на разбитое шоссе и держала путь на восток. Танки с пересевшими на их броню мотострелками вновь тащили "мёртвые" БТРы. За ними тянулись "шишарики", Уралы, КрАЗы-заправщики и гусеничные САУшки артбатареи. С пасмурного неба порой срывался мелкий дождь, по-осеннему холодный и противный. Проехав по асфальту около двадцати километров, колонна зашла в станицу Шелковскую – административный центр Шелковского района Чечни. Головная часть остановилась около небольшого малолюдного рынка, закрывавшего свои прилавки и киоски и вскоре совсем опустевшего. По правой стороне давно не ремонтированной дороги стояли одноэтажные дома, многие из них казались заброшенными, слева тускло поблескивало рябью на ветру темное озеро.

4-й МСР и приданному ей 3 ТВ поступил приказ пока оставаться на месте, а вся остальная колонна повернула направо и углубилась в станицу, добивая гусеницами и колёсами остатки асфальта пустых улиц. Температура снижалась, ветер усиливался, унося в сторону озера опавшие листья и придорожный мусор. Укрываясь в башне от мелкой измороси и ожидая дальнейших указаний, танкисты доели остатки сухпая.

К трем часам дня, когда небо стало совсем серым, показался ГАЗ-66, на нём приехал майор Шугалов. Он о чем-то недолго поговорил с капитаном Кушнировичем, тыча в карту пальцем и показывая рукой дальше на восток, а затем умчался в обратном направлении.

– Саня, следуешь со своими тремя танками за мной, а там на месте будем смотреть, где кто стоять будет, – сказал Дмитрий.

– А мы что, не со всеми стоять будем? – Щербаков бросил взгляд в сторону скрывшегося в конце улицы "шишарика".

– Нет, пока не со всеми.

Остаток колонны, состоявший из 4 МСР и 3 ТВ, миновал опустевший рынок, проследовал мимо домов с закрытыми ставнями и вскоре оказался на другой окраине станицы. За танками на тросах волочились два БТРа с заглохшими двигателями. Впереди показался изрешеченный пулями жестяной щит с выгоревшей на солнце надписью "Добро пожаловать в станицу Гребенская. Основана в 1740 г." и окраины той самой станицы. Но техника, миновав пустой блокпост, свернула влево на грунтовую дорогу. Еще километра полтора вглубь, и рота начала занимать круговую оборону в чистом поле, заросшем мелкой сырой травой.

Под руководством Кушнировича технику танкового взвода раскидали на удалении друг от друга, придав мотострелковым взводам. В приближающихся сумерках танки принялись окапываться, мотострелки – рыть окопы и ставить большую ротную палатку. Танку Щербакова окоп отрыл 172-й, укатив затем к себе на позицию. Очень хотелось есть, но сухпай закончился, оставалось только курить сигареты, чтобы заглушить голод. Полетел первый снег, подгоняемый усиливающимся ветром. Температура упала ниже ноля. Танкисты не глушили танк, вылезли наружу и грелись на трансмиссии в потоках горячего воздуха. Костёр развести не из чего – вокруг ни деревца. Пехота, согреваясь, жгла пустые ящики от боеприпасов и что-то оставшееся от разобранных на Тереке землянок.

В сгущающейся темноте приехала полевая кухня. Обухову с Кравченко удалось принести в котелках порции овсяной каши с еле заметным запахом тушенки и по полкружки чая без сахара. Пока несли, ужин остыл в морозном воздухе, но всё холодным съели и выпили в рекордно короткие сроки.

Наступила ночь. Снег летел и летел, покрывая всё вокруг белым покрывалом. Вдали мерцали редкие огни Шелковской, впереди еле видимы тусклые окошки окраины станицы Гребенская. Нужно экономить горючее, поэтому танк периодически глушили, сидели с закрытыми люками, пытаясь согреться. Когда от холода изо рта уже шел пар, вновь заводили двигатель, и его тепло постепенно проникало из моторного отсека в башню. Среди обрывков сна Щербаков включал прибор ночного видения, вращая командирской башенкой, пытался рассмотреть что-нибудь среди зеленых мельтешащих снежинок, но только еле заметные огоньки Гребенской мерцали сквозь несущийся снег.

Утром Щербаков откинул командирский люк. Морозный воздух ударил в успевшую остыть башню. Вокруг простиралось снежно-белое поле. Даже черные колеи, намешенные вчера гусеницами и колесами, спрятаны под утихшим к утру снегом. В паре сотен метров зеленела ротная палатка, находившаяся в центре круга занимаемой ротой обороны. Повсюду виднелась занесенная снегом техника в отрытых наспех окопах. На построении мотострелковой роты приказали окапываться дальше – пехоте продолжать рыть окопы, перекрытые щели и землянки, танкистам помочь отрыть укрытия для остальной техники и тоже делать землянки для экипажей.

– Ну чего эту землянку рыть, товарищ лейтенант, – Кравченко сделал недовольное лицо. – Завтра опять куда-нибудь сдернут, а тут землю мерзлую долбить. А вообще, пехота говорит, что нас через восемь дней менять будут. Типа уже даже эшелон в Кизляре под нас стоит.

– Ладно, – неуверенно сказал Щербаков. – Сегодня не копайте, а там поглядим. Пока окоп для танка сделайте нормально.

День закончился, солнце село за Шелковскую. Вокруг ночь, лишь ветер гудит в танковой антенне. Невдалеке от 157-го окопалось мотострелковое отделение с БТРом. "Мёртвому" бронетранспортеру окоп вырыл один из танков. Щербаковский экипаж прятался от холода в своём Т-72, как можно реже заводя двигатель – экономили горючее, которого оставалось всё меньше. Надеялись, что пехота выставит посты, но те тоже пытались согреться в наспех вырытой землянке и на пост практически не выходили. Ночь прошла без выстрелов и происшествий.

Утро выдалось морозным и солнечным, ветер стих. Объявили срочное построение роты и танкистов – в расположение прибыли командир 20 мотострелковой дивизии генерал-майор Акимов, командующий воздушно-десантными войсками генерал-майор Шпак и их сопровождение. Приехали они на нескольких БМД и проверенных в тяжелых условиях ГАЗ-66. Комдив говорил что-то о боевом взаимодействии войск, о необходимости перенести все тягости и невзгоды воинской службы. Однако из речи генерал-майора, произносимой перед выстроенной ротой, стало понятно одно – контртеррористическая операция продолжается и 2 МСБ в Чечне еще минимум на три месяца. Роте необходимо закрепиться на данном рубеже и держать круговую оборону с готовностью выдвинуться по первому приказу командования.

– Копайте землянки, – с плохо скрываемой обреченностью в голосе сказал Щербаков танкистам, построив третий взвод после того, как Шпак с Акимовым уехали и рота разошлась по своим боевым позициям. – Стоять долго будем, слышали.

– А чем их крыть, товарищ лейтенант? – вызывающе сказал командир 172-го сержант Гирин. – Вокруг голое поле, ни дерева, ни досок.

– Да и вообще мы уже дембеля, нас еще в конце октября должны были домой отправить, а уже 10 ноября! – в тон ему добавил наводчик Стеценко.

– Ну, про дембель я вам ничего сказать не могу. Замена ваша приедет, и сразу отправят, – сказал лейтенант. – А насчёт того, чем землянки крыть, поговорю с капитаном Кушнировичем. Пока просто копайте, чтобы три человека смогли поместиться.

К обеду температура поползла вверх. Снег, еще недавно лежавший белым покрывалом, стал стремительно таять, обнажая черные колеи и грязь с пробивавшейся сквозь неё жесткой пожухлой травой. Щербаков сидел на башне танка, грелся на выглянувшем солнышке и задумчиво курил, глядя как Кравченко с Обуховым копают землянку. Уже вырисовывалась яма метра два на три. Механик по пояс скрылся в будущей землянке, кидая наверх комья рыжей глины, наводчик нагребал вокруг ямы бруствер. Земля еще не успела промерзнуть, поэтому копалось легко.

– Чем крыть будем, товарищ лейтенант? – Кравченко прихлопывал лопатой сырую землю бруствера.

– Сегодня с пехотой едем на "мародёрку", там чего-нибудь наберем. Иди к нашим танкистам, скажи, что с каждого экипажа по человеку.

К полудню погода начала портиться, солнце всё чаще скрывалось за низко летящими облаками. В термосах привезли обед из расположения штаба 2 МСБ. Ели под открытым небом, прячась от осеннего ветра в окопах и за бортами техники.

После обеда у ротной палатки стояли три "шишарика" – Кушнирович выделил машины на доставку стройматериалов, нужных для перекрытия крыш землянок. По имеющейся информации, на другой окраине Гребенской есть недостроенная ферма. Ферма стоит на отшибе, поэтому местные рядом появиться не должны, претензий никто не предъявит, пока бойцы будут "мародёрить" – добывать доски, бревна, шифер – всё, чем нужно и можно накрыть землянку.

Небо затянуло тучами, дождя нет, но воздух сырой и холодный. Колонна выехала на асфальт и двинулась в сторону станицы. В крытых брезентом кузовах сидели солдаты четвертой роты с командовавшим ими старлеем Тодоровым и трое танкистов с лейтенантом Щербаковым. В ногах позвякивали пилы, топоры и гвоздодеры. По пустынной улице колонна промчала вдоль одноэтажных домов, прятавшихся за зелеными заборами, и вскоре оказалась на другой окраине села. Вновь свернув на проселок, машины направились к белевшем вдали постройкам фермы.

Ферма представляла собой несколько коровников, недостроенных, а может, просто наполовину растащенных, и пустое двухэтажное здание из красного кирпича с голыми стенами и темными проемами окон. За местностью приказали следить водителям шишариков, остальные кинулись на поиск стройматериалов. Всё, что можно приспособить для строительства землянок, отпиливалось, отламывалось, вырывалось и отдиралось от полуразрушенной фермы. Бревна, бруски, ДВП, ДСП, полиэтиленовую пленку, фанеру стаскивали в кучи – каждое подразделение или экипаж в свою. Смеркалось, когда всё, что успели добыть, стали грузить в машины. Забив кузова до отказа, бойцы погрузились на своё добро сверху, и машины тронулись в обратный путь.

Ехавший последним в колонне "шишарик" с сидевшим на пассажирском сиденье Щербаковым чуть съехал на обочину и остановился.

– В чем дело? – спросил Александр у солдата-водителя.

– По-моему, колесо пробило, – солдат спрыгнул на землю.

– Этого еще не хватало. Темнеет уже, – глядя вслед удаляющимся фонарям колонны, сказал лейтенант, – И что делать?

Переднее левое колесо действительно сдулось. Боец вновь запрыгнул в кабину.

– Тут кран подкачки заржавел, открыть не могу, донесся голос водителя, – Надо «тормозухой» на него полить.

Тем временем стремительно темнело. Оказаться ночью в незнакомой местности без боеприпасов мало приятного. У каждого из пяти оставшихся на "шишарике" бойцов автомат с одним магазином на 30 патронов, и всё. Подсумки с запасными магазинами с собой не брали – надеялись вернуться засветло, а днем вроде всё тихо. Вдали на окраине зажегся первый фонарь. Щербаков с тревогой оглядывался по сторонам – со всех сторон чистое поле, сзади чернеет разоренная ферма. Когда, наконец?

Раздалось шипение – отмоченный тормозной жидкостью кран был наконец открыт, и шина стала наполняться воздухом.

«Поехали давай, на ходу докачаешь!» – запрыгивая в кабину, крикнул Александр.

Нагруженный доверху "шишарик", медленно набирая скорость, направился к окраине станицы.

Стройматериалы разгружали при свете фар, ругались где чьё, доходило даже до драки, в итоге всё растащили по своим подразделениям, выставив на ночь часовых больше не от врагов, а от своих, чтобы ночью не украли привезенное друг у друга. Кравченко с Обуховым по очереди дежурили на танковой трансмиссии, завернувшись в спальник и сквозь сон поглядывая на лежащую рядом с недорытой землянкой "намародеренную" кучу.

На следующее утро после завтрака и общего построения 4 МСР и 3 ТВ рытьё землянки продолжилось. Углубившись метра на полтора, Обухов выкопал ведущие наверх ступеньки. В противоположном конце землянки оставили земляной выступ-лежанку, с полметра высотой, на нём могли спать двое человек. Вниз спустили печку-буржуйку, поставив её недалеко от будущего входа, установили на неё жестяную трубу. Сразу над ступеньками установили ящик без дна от танковых снарядов – дверь в землянку. Дверь больше походила на танковый люк, так же откидывалась вверх. Сбоку в бруствер, на котором будет лежать крыша, почти горизонтально вкопали прямоугольный осколок стекла – окошко. После обеда самое главное – поперек ямы танкисты накидали досок, застелили кусками полиэтилена, обрезками фанеры и сверху начали накидывать землю, оставив торчать лишь огрызок печной трубы. Чем больше Кравченко с Обуховым кидали земли, тем сильнее прогибалась крыша землянки.

– Кравченко, а не рухнет всё это? – с сомнением глядя на прогнувшуюся крышу, спросил Щербаков.

– Да не должно, товарищ лейтенант, – Кравченко кинул еще пару лопат.

– Ну вы как хотите, а я что-то боюсь в такой землянке спать. Пойду в ротной палатке переночую.

Устав мерзнуть по ночам в танке, Щербаков пошел в палатку четвертой мотострелковой роты, попросился у Кушнировича переночевать. В палатке гораздо теплее – топилась пара "буржуек", да и куча солдат, что называется, "надышала", но были и минусы – всю ночь раздавался храп десятков бойцов, кто-то постоянно ходил, задевая за ноги, в воздухе стоял запах пота и давно немытых солдатских тел. Кроме того, "бэтэры" также не давали спать.

Утром Щербаков подошел к холмику своей землянки, с дымящей из него трубой. На танке он никого не обнаружил – оба бойца сидели в землянке.

– Вы чё, офигели? Танк стоит без охраны! Вам самим-то не страшно? – повысил голос Щербаков.

– Да мы только утром зашли погреться, – вылезая из землянки и протирая сонное лицо, сказал Кравченко, – по очереди всю ночь на танке дежурили.

За Олегом Кравченко вылез заспанный и как всегда чумазый Толик Обухов.

– Я смотрю, крыша держится еще, – Щербаков кивнул на не успевшую слежаться землю.

– Да чего ей будет, – Кравченко взял лежащую рядом лопату, – можно еще земли подкинуть, чтобы теплее было.

Наводчик кинул всего пару лопат в самую середину земляного холма, тонкие доски затрещали под тяжестью грунта и вся крыша рухнула в яму землянки, засыпав печку-буржуйку, спальники и автоматы.

Пришлось всё заново откапывать, класть посередине более толстые доски и напиленные в дальней посадке кривые стволы деревьев. Снова и более основательно сделали перекрытие и засыпали землей.

Теперь землянка стала надежной. Внутрь землянки от танковых аккумуляторов тянулась проволока-полёвка, на конце её тускло светила 24 ваттная лампочка. В углу стоял ящик от танковых зарядов с установленными в нем автоматами. Щербаков с Кравченко по ночам спали на узком земляном топчане, накрыв его спальными мешками, а Обухов, свернувшись калачом, – на лежанке из двух снарядных ящиков возле буржуйки. Однако в темное время суток всё равно кто-либо из танкистов дежурил в танке, периодически включая ночной прибор видения и оглядывая пустынную местность вокруг. Вскоре в теплой землянке завелись мыши, шуршащие по ночам и порой пробегающие по спящим телам танкистов.

Потекли однообразные дни. Утром общее построение, доведение боевой обстановки и развод по местам несения службы. Дела до обеда, обед, дела после обеда, общее вечернее построение, пароль на ночь, и так по кругу.

4 МСР развернула свою полевую кухню, и теперь можно поесть горячее. Утром чай и подгоревшая каша. Удача, если в перловке или овсянке окажется маленький кусочек тушенки. В обед жидкий суп и опять каша с рыбными консервами или тушенкой, вечером вновь каша и чай. Хлеб тоже привозили, но мало, в основном сухари или галеты.

Порой в 4 МСР приезжал командир танковой роты Абдулов на своей "Танюше", проверял боеготовность 3 ТВ, как всегда указывал на недостатки, давал кучу заданий по обслуживанию танков и вооружения. Изредка за указаниями в танковую роту ездил Щербаков, когда туда шла машина из 4 МСР. Первый танковый взвод, один танк второго танкового взвода и танк ротного занимали круговую оборону совместно с 2 МСБ на юго-западных окраинах Шелковской. Станицу от батальона отделяли два километра давно заброшенных полей. За редкими деревьями, растущими по берегам арыков, чернели крыши станицы Шелкозаводской и села Харьковское. Два танка 2 ТВ совместно с 6 МСР охраняли переправу через Терек в семи километрах от Шелковской. Танкисты 3ТВ по очереди съездили в батальон, помылись и отстирались в бане-палатке.

Однажды со стороны КПП раздались предупредительные автоматные выстрелы в воздух. К роте подъезжал серый ментовский УАЗик, из него вверх взлетела зеленая ракета – свои. Машина с питерскими номерами и дырками от пуль на лобовом стекле остановилась возле ротной палатки. Милиционеры, приехавшие на УАЗе, оказались омоновцами из Санкт-Петербурга. Попросили Кушнировича посодействовать – дотащить танком жилой вагончик до блокпоста, видневшегося в километре отсюда. Помочь вызвался Щербаков, хотя знал, что Абдулов бы такое не одобрил – тот за свои танки кого угодно удавить готов и лишний раз не давал ими пользоваться как тягловой силой, но приходилось. Поехали на 157-м. На окраине Шелковской зацепили тросами брошенный ржавый вагон на железных полозьях, в таких обычно живут строители, и дотащили его до блокпоста на выезде из станицы. В благодарность омоновцы угостили экипаж папиросами "Беломорканал", Александру подарили черный омоновский берет. Потом пили в наскоро оборудованном вагончике спирт, разбавленный водой, заедая свежеприготовленным шашлыком. На стене висел похожий на знамя генерала Бакланова самодельный черный флаг с белым черепом, костями посередине и надписью по кругу "Санкт-Петербург ОМОН".

Слухи о том, что 2 МСБ будут менять, возродились с новой силой. Все только и говорили о выводе. Щербаков разлиновал на кусочке клетчатого листка календарь на три месяца. Ноябрь, декабрь и январь, надеясь, что январь здесь лишний. По последней непроверенной информации – батальон должны выводить из Чечни 27 ноября. А сегодня уже 16-е, совсем скоро. Квадратик с цифрой 27 Александр закрасил желтым карандашом. Календарь он приклеил по углам зубной пастой к фанерке. На ней, прилепленные аналогичным способом, висели ещё три листочка – "Список л/с, проживающего в блиндаже", "Ведомость закрепления оружия за л/с" и "График несения службы". Вдобавок командование батальона приказало нарисовать и прикрепить "Боевой листок". Его, как и всю другую документацию, нарисовал Щербаков – наводчик с механиком сослались на неумение рисовать и корявый почерк. На других танках с горем пополам документацию сделали члены экипажей. Больше всех, как всегда, возмущались дембеля 172-го танка: «Нам уже давно в дембельском поезде нужно ехать и водку бухать», – говорили они, но в конце концов заставили всё необходимое изобразить механика Марченко.

Задания, необходимые для выполнения на технике, экипажи исполняли неохотно, особенно экипаж 172-го танка. Дембеля, отслужившие уже два с лишним года, не хотели ничего делать и Щербакова практически не слушали, мотивируя это тем, что приказ об их демобилизации давно вышел и они тут находиться не должны. Но и экипаж 158-го, стоявший далеко от командирского 157-го, особо рвения не проявлял. На 158-м служили "деды", отслужившие полтора года и чувствующие, что как только дембеля уедут домой, то рулить остальными солдатами во взводе будут они. На 157-м служили "черпаки" – отслужившие по году Кравченко с Обуховым и находившиеся под постоянным наблюдением лейтенанта. Дембеля хотели домой, "черпаки" и "деды" ждали "слонов" – бывших "духов", прослуживших полгода. Без постоянного присмотра Щербакова 172-й и 158-й наладили контакт с местным населением из Гребенской и потихоньку стали менять им солярку на сигареты, вино и брагу.

Но заданий назначалось мало, да и Щербаков лишний раз не напрягал экипажи, не до этого. Было очень одиноко и тяжело на душе – настоящих друзей рядом нет, никакой моральной поддержки. Пехота сама по себе, в танковой роте из командиров взводов остался он один, Абдулов только и делал, что ко всему придирался и держал Александра на расстоянии, солдаты выполняли приказы молодого лейтенанта "из-под палки", зная, что лейтенант служит всего неполных пять месяцев и к тому же не кадровый офицер, а "пинджак". Крепко подружился Александр только с омоновцами, но к ним на блокпост попадал очень редко. Питерские милиционеры для Щербакова – открытые, добродушные люди, готовые помочь и поддержать в трудную минуту, от них никогда не хотелось уезжать, но приходилось. Узнав, что денег в батальоне не платят, они скинулись и уговорили Щербакова взять сто рублей – купить себе что-нибудь на рынке или позвонить домой. Да и вообще, что будет дальше? Кругом идет война, то и дело вдали слышны глухие раскаты взрывов, а по ночам на горизонте полыхает зарево пожаров. Что будет с батальоном, будут его менять или кинут куда-нибудь в горы, а может, на Грозный?

Каждый вечер, сидя в темной землянке, Щербаков зачеркивал крест-накрест клетку прошедшего дня, порой шепча старую солдатскую пословицу: «День прошёл, и хрен с ним», и в который раз считая, сколько дней осталось до желтой клетки – "вывода" батальона. Но желтая клетка вновь переносилась вперед – новые слухи, новые даты, сначала на середину, потом на конец декабря. Скоро Новый 2000 год. Где он его будет отмечать и будет ли? Тоска и безысходность.

Тем временем дембелей-мотострелков начали менять. Среди дня без предупреждения пришли два ГАЗ-66 с "молодняком", недавно закончившим "учебку" и привезенным очередным эшелоном в Чечню. Вместе с "молодыми" в батальон прибыла пара десятков контрактников, решивших "подзаработать" – деньги обещали хорошие. Машины приехали неожиданно, чтобы у дембелей не осталось времени что-либо из вооружения захватить с собой на "гражданку" или продать-обменять местным, ведь концов потом не найдешь. Дембелей пересчитали, собрали закрепленное за ними оружие, быстро погрузили в эти же машины и отправили сначала в расположение штаба батальона, затем с ближайшей станции Червленая-Узловая эшелоном домой. Железнодорожная ветка проходила недалеко от занявшей оборону 4 МСР, и через несколько дней эшелон с дембелями проходил как раз по ней. Случилось это среди дня, и бывшие военнослужащие, узнав знакомые места, высунулись из окон, махая руками и что-то крича сквозь стук колес. В ответ оставшиеся дослуживать свои месяцы бойцы 4 МСР принялись палить в воздух из автоматов трассерами, пускать в небо ракетницы, устроив прощальный салют дембелям. Дембельский экипаж 172-го тоже пострелял в воздух, но больше от злости – замены танкистам до сих пор не пришло.

Еще в Дагестане, перед началом боевых действий, всем военнослужащим батальона выдали медпакеты, в них, помимо бинта и резинового жгута, лежал маленький шприц-тюбик промедола. Промедол обладал сильным обезболивающим эффектом и облегчал боль при ранении – его нужно вколоть (можно прямо через одежду) в место рядом с раной. Периодически шприц-тюбики пересчитывали, так как помимо обезболивающего, промедол являлся еще и наркотическим средством и служил заменителем героина или других наркотиков. Факты пропажи шприцев участились с приездом контрактников, многие из которых оказались алкоголиками и наркоманами. Хитростью, угрозами такие контрабасы-наркоши забирали промедол у солдат-срочников и использовали его не по назначению – кололи себе, чтобы "поймать кайф". В использованный шприц затем набиралась обычная вода и возвращалась назад срочнику. Теперь шприц становился не только бесполезен, но и нес угрозу заражения, зато его можно посчитать при ревизии.

Узнав о таких делах, Щербаков забрал промедол у своего экипажа и, сложив все три шприца в футляр вместе со своими очками, положил во внутренний карман камуфлированной куртки.

«Если что, шприцы в футляре, – сказал он Кравченко и Обухову, – пусть лучше у меня лежат – целее будут».

У других экипажей своего взвода шприцы он не стал забирать, понадеялся на здравый ум танкистов, да и танки всё время стояли порознь, а обезболивающее должно находиться всегда при себе, или хотя бы у одного из членов экипажа.

25 ноября. 11 лет Питерскому ОМОНу, но Щербаков, приглашенный на празднование, так и не попал на блокпост – какие-то текущие дела, экономия горючего, а пешком одному далеко и небезопасно. К тому же жилище без присмотра нельзя оставлять – кто-то во время отсутствия экипажа пробрался в землянку и украл подаренный омоновцами берет, ранее висевший на стене в изголовье топчана. Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей, лейтенант решил воплотить в жизнь свою давнюю задумку – сделать знамя казачьего генерала Бакланова, под которым он воевал с чеченами в далеком девятнадцатом веке. Из сумки, лежащей в командирском ЗИПе, Александр достал черные "семейные" трусы, выданные ему на вещевом складе еще летом сердитым прапорщиком Зарифуллиным. Трусы оказались огромные, явно не Сашкиного размера. Раскроив их и сделав максимально большой прямоугольник, обшил его черными нитками по периметру. Затем самое интересное и ответственное – белой масляной краской, оставшейся от надписи "Танюша", нарисовал в центре череп со скрещенными костями и надпись на старославянском по кругу "Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь." Когда краска высохнет, Щербаков думал прикрепить его на высокую танковую антенну, а пока повесил в землянке сушиться.

Суббота 27 ноября, приехал заправщик КрАЗ с дизтопливом для танков. В этот день Щербаков должен гулять свидетелем на свадьбе у товарища в своём далеком родном городке. Об этом договорились еще по весне, когда Сашка и не подозревал, что "загремит" в армию. Сегодня, вместо того чтобы веселиться, он, весь в грязи, пропахший солярой, вместе со своими бойцами лазил по танкам, сначала замеряя количество оставшегося горючего, потом отслеживая, сколько его залили. Такая вот "свадьба". Вечером привезли уголь для буржуек, и лейтенант вместе с экипажем таскал его к своей землянке, насыпав в кусок брезента.

На следующий день поехали с Димой Кушнировичем в штаб 2 МСБ, Кушнирович по своим делам, Щербаков получать задания от своего командира роты. Рынок в Шелковской жил своей жизнью, словно нет никакой войны, по улицам шли дети со школьными ранцами, работали киоски. На обратном пути заехали на телеграф, наконец-то Щербаков дозвонился домой. Минут десять разговаривал с родителями, на счастье, оказавшимися дома. В телефонной трубке гуляло эхо, так как связь шла через спутник, однако всё равно все были рады слышать друг друга. Но что расскажешь за десять минут?