Двенадцать ворот Бухары

Глава 13

Неуютно жилось Махсуму и его ближайшим соратникам с тех пор, как назначен был к ним комиссаром Хайдаркул. Асаду Махсуму теперь пришлось ограничивать свои действия, изворачиваться, свои делишки — и в доме и в военном лагере — проводить секретно. Неугодных ему людей арестовывали и привозили сюда поздно ночью, когда Хайдаркула не было. Чтобы скрыть их, устроили несколько новых тюрем.

Держали в тайне и свои сборища, кутежи… Это затрудняло связь с Низамиддином и другими людьми. Им приходилось встречаться в других местах.

Асада Махсума это приводило в ярость. Он не раз говорил Низамиддину, что все разнесет в пух и прах, убьет Хайдаркула. Но Низамиддин сдерживал его, успокаивал, обещал, что все устроится иным путем, говорил, что из Турции и Германии пришлют оружие, людей… Называл даже конкретное имя — Энвер-паша. Тогда вместе и будут действовать.

Рассказывая об этом, он уговаривал Махсума терпеть, завоевать доверие Хайдаркула хорошим отношением, подружиться с ним… Дело в том, говорил Низамиддин, что центральное правительство очень окрепло. Абдухамида Муиддинова не узнать, он стал преданным Советской власти человеком, отказался от своего отца… Под руководством представителя Третьего Интернационала Центральный Комитет партии стал чрезвычайно бдительным, замечает малейшую оплошность. Так что действовать надо осторожно. Потихоньку, незаметно обучать войска, подбирать верных, надежных людей, неугодных истреблять, но так, чтобы это не вызвало подозрений… И настанет час, когда Махсум сможет с пользой для дела пустить в ход всю свою кипучую энергию.

С тех пор как Хайдаркул поселился в загородном Дилькушо, он ни разу не спросил об Ойше и ее матери. Словно бы они ему не родня. Асад Махсум из упрямства тоже не заговаривал о них. Отношения его с Хайдаркулом были сухо-официальными, холодными. Даже о делах они почти не говорили: к работе Хайдаркул привлекал только Исмат-джана и Окилова.

Днем Хайдаркул обычно по нескольку часов беседовал с командирами и красноармейцами, по ночам, если не было совещаний, уходил в свою комнату и читал. Единственным человеком, посещавшим его, да и то тайно, был Сайд Пахлаван. С ним он был совершенно откровенен, а тот рассказывал о секретных делах Асада. Узнав, что по прихоти подручных Асада или его самого арестованы ни в чем не повинные люди, Хайдаркул мягко, спокойно говорил ему, что получил от родственников арестованных письма, жалобы на несправедливый арест и нужно в этом деле разобраться. И действительно, в результате организованного Хайдаркулом расследования многих удалось освободить. Асад Махсум свирепел, ругал своих людей за неумение вести секретную работу.

Однажды, когда Хайдаркул уехал по делам в город, Асад позвал к себе в мехманхану ближайших помощников, чтобы в отсутствие ненавистного комиссара отвести душу. Сторожем у двери он поставил Наима Перца.

— Знайте же, — начал Асад, — что я не боюсь Хайдаркула… Его присутствие не так уж мешает мне! Но я возмущен, что все наши тайные дела тут же становятся ему известны. Господин Хайдаркул осведомлен о всех наших секретах.

— Не только Хайдаркул, — вставил Исмат-джан.

— Да, да, не только Хайдаркул, — подхватил Асад. — ЧК знает о многом и всегда препятствует. Что же у нас за Чрезвычайная комиссия?

Непонятно!

— Значит, кто-то изнутри выдает… — сказал Окилов, хранитель тайн, пес-ищейка Махсума.

Ироническая улыбка тронула губы Асада.

— Удивительное открытие! Просто чудеса! Увидел, не выходя из дому, наш мудрый наставник осыпанную снегом кошку и говорит: «Снег идет!»

— Я не кончил, — обиженно сказал Окилов, — только заговорил, как вы уже разгневались…

— Говорите, говорите… Какое вам дело до моего гнева!

— Что же сказать? Вы очень любите этого человека, а я в нем-то и сомневаюсь…

— Назовите! Сейчас не время стесняться!

— Я подозреваю Сайда Пахлавана! — брякнул Окилов.

— Странно! — удивился Исмат-джан.

— Что-о-о? — воскликнул Асад, вставая. — Сайд Пахлаван? Окилов, вы сошли с ума!

— Пусть так, я сошел с ума, — спокойно сказал Окилов. — И если мое подозрение окажется ложным, отправьте меня в дом умалишенных, в Ходжа-Убон.

Махсум разгневался не на шутку. Ведь он сам в последние месяцы несколько раз проверял Сайда Пахлавана и каждый раз убеждался в его преданности. Асаду нравилась его сдержанность, скромность, молчаливость. Высказывания Сайда Пахлавана также вызывали доверие.

— На чем основано твое подозрение? — сердито спросил Асад. Он даже сказал ему «ты», что служило признаком большого недовольства.

— Очень он скрытный… Тихоня.

— Что из этого?

— Посудите сами: кроме меня, Наима Перца, Сайда Пахлавана, никто наших тайных дел не знает. Значит, выдать может один из нас троих или вы сами… Я много думал об этом… Наим не был знаком с Хайдаркулом раньше, в ЧК не вхож, да и не интересуется этим… Л Сайд Пахлаван знает Хайдаркула, бывает иногда в городе, причем неизвестно, куда и зачем ходит…

— Ты приказал кому-нибудь следим, за ним? Что-нибудь узнали?

— Следили…

Да толку мало. Сам Наим за ним ходил, прицепиться не к чему. Очень осторожный человек… и чутье у него сильно развито.

— Ну, что можешь добавить?

— Он в хороших отношениях с Асо и Фирузой.

— Что с того?

— Асо работает в ЧК, Фируза вроде как приемная дочь Хайдаркула.

— Я тоже дружил с Ходжой Хасанбеком! — рассмеялся Асад. — Нет, это еще не доказательство, нужно получше проверить, продумать и, если окажется, что он предатель, разделаться с ним сразу же!

Разговор на этом был окончен. Окилов в глубине души решил во что бы то ни стало доказать свою правоту. В этом ему невольно помог Козим-заде из Зираабада. Как читателю уже известно, Аббаса оклеветали и посадили. На допросах храбрый юноша дерзил Окилову и самому Махсуму. Это решило его судьбу, его бросили в секретную тюрьму и добивались, чтобы он сознался в не совершенных им злодеяниях. Когда Хайдаркул заговорил о нем с Махсумом, тот сказал, что его давно освободили. Выяснив, что это неправда, Хайдаркул снова обратился к Махсуму, сказал, что рабочие каганского депо очень возмущены.

Махсум сделал вид, что его самого обманули, во всем обвинил Окилова и пообещал на следующий же день, разобравшись в деле, освободить Козим-заде. Внешне спокойный, он кипел от злости Наскоро собрал своих приспешников и задал им все тот же вопрос: кто осведомил Хайдаркула?

— Несомненно Сайд Пахлаван! — тотчас откликнулся Окилов. Асад Махсум вспыхнул и резко оборвал Окилова, между ними снова

началась перепалка, но тут, пытаясь их утихомирить, заговорил Наим Перец.

— Сайд Пахлаван мой земляк, я хорошо его знаю. Как-то не верится, чтобы он был предателем. Но с человеком все может случиться. Кто знает его цели? Необходимо проверить еще раз!

— Проверял я, сотню раз проверял, — огрызнулся Окилов, — не поймал! И все же — не кто, как он!

— Значит, иначе надо проверять! — Наим Перец хитро улыбнулся. — Я так думаю: вручить ему приговор о смертной казни кого-нибудь из арестованных и проследить, как он будет действовать.

— Ай да Наим! — воскликнул весело Асад. — Ты коварнее даже Окилова… Дело говоришь! Но что вы скажете Хайдаркулу?

— Надо обойтись без его вмешательства! — отрезал Окилов.

— Верно! Но чей же это будет смертный приговор? — спросил Исмат-заде.

— А Козим-заде на что? — подсказал Наим.

— Да, Козим-заде, — пробормотал задумчиво Окилов. — Ладно, сейчас не будем решать, я хорошо продумаю и уж найду как быть, удивлю не только Хайдаркула, но и всех вас!

— Вот как?! — обрадовался Махсум.

Хорошо, даю вам один день сроку!

Виновность Козим-заде не была доказана, тем не менее Асад Махсум со своими дружками решил казнить его.

— Никогда не забуду, — зло сказал он, — как этот Козим-заде дерзил мне прямо в лицо, говорил: «Ваша лавочка недолго продержится, по законам революции вы понесете кару!» Выйдя на волю, этот тип не успокоится, насолит нам… Я согласен с вашим предложением, товарищ Оки-лов!

Асад Махсум подписал смертный приговор Козим-заде. Ни Сайд Пах-лаван, ни Хайдаркул не были оповещены об этом. Они рассчитывали, что дело Козим-заде будет рассмотрено на открытом заседании, невиновность его будет доказана и он выйдет на волю.

И вот однажды, когда Хайдаркул был в городе, Сайда Пахлавана вызвали к Асаду Махсуму. В мехманхане собралась уже вся компания — Исмат-джан, Окилов и Наим Перец.

— Заходи, Пахлаван! — приветливо сказал Асад. — Побеседуем… Этой ночью мне привиделись дурные сны… Тяжело на сердце! Человек — игрушка в руках судьбы, не знает, будет ли завтра жив. Мы так давно работаем с вами… Братьями стали.

— Вы, Саид-ака, у нас один из лучших! — подал голос Окилов. — И правда, вы наш старший брат!

— Да, да, вы брат наш! — настойчиво повторил Асад. — Кто у меня есть, кроме вас?! Все надежды на вас возлагаю, доверяю вам, как себе!

Сайд Пахлаван совершенно растерялся… К чему они клонят? Чего от него потребуют после такого вступления?..

— Врагов Советской власти становится с каждым днем все больше, — продолжал Асад, — они всячески изощряются, чтобы навредить нам. Тем крепче мы должны держаться друг друга, тем тверже защищать нашу власть, ни на мгновение не теряя бдительности! Иначе они нас уничтожат!.. И вот, Саид-ака, в связи с таким положением комиссия решила поручить тебе одно важное секретное дело.

— Если мне по силам, я всегда готов!..

— Дело нетрудное, но, кроме тебя, никто не справится… К тому же оно сугубо секретное.

— Да, да, кроме Сайда Пахлавана; не справится, — поддержал Исмат-джан.

— Что же это за дело? — охваченный сильной тревогой, спросил Сайд.

Асад Махсум решил, что его жертва уже достаточно опутана то шелковыми нитями похвал, то грубыми веревками устрашений и можно приступать к делу.

— Как тебе известно, нами задержан Козим-заде из Кагана, опасный контрреволюционер…

— Он не контрреволюционер, — прервал Сайд Пахлаван, — ты ошибаешься, Махсум!

Нет, это ты не знаешь всего. Он очень опасен, у нас есть в руках доказательства, документы… Он через Иран был связан с англичанами…

Кроме того, ходил по кишлакам, агитировал народ против нашей комиссии, собирал подписи под заявлениями, направленными против нас, и отсылал в центр! Сам в этом признался… Мы сочли нужным уничтожить его. Но ты же знаешь Хайдаркула, он не верит обвинениям, говорит, что знаком с этим парнем. Он начнет его защищать, отменит приговор. Рабочие из депо Кагана тоже поднимут шум. Ты ведь знаешь русских! Мастера поднимать восстание, делать революцию. Открыто казнить его нам не удастся… Обдумав все это, мы решили действовать таким образом: сегодня вечером будет открытый суд, комиссия докажет его преступления, но обвинительный приговор предоставит вынести суду в Кагане, куда и передаст дело. Сам Хайдаркул одобрит такой приговор. Конвоиром до Кагана назначим тебя. В долине Шакалов, примерно на середине ее, ты застрелишь преступника и вернешься. Мы составим акт, что он убит при попытке к бегству, — и дело с концом!

Сайд Пахлаван был так поражен, что не мог произнести ни слова. Наконец он пробормотал:

— Хотел бы знать, почему именно мне поручается это дело?

Асад Махсум сгреб в кулак свою аккуратно подстриженную пышную бороду, что служило у него признаком гнева, и запальчиво сказал:

— Это ты, Сайд Пахлаван, задаешь мне такой вопрос?! Ты, мой доверенный! Я всегда считал тебя очень разумным человеком!

В разговор вмешался Окилов:

— Все знают, что Сайд Пахлаван правдивый, честный человек: если он застрелил, значит, нужно было! И не бойся, в это дело могут быть посвящены только здесь присутствующие, ясно?

— И не думайте, что мы отлыниваем от этого, — заявил Наим Перец, — я, например, сам хотел, но комиссия отказала, — никто-де не поверит, что застрелил при попытке к бегству… Все знают, что мы с Аббасом враги.

Сайд Пахлаван понял, что они твердо решили покончить с ни в чем не повинным Аббасом. Значит, придется ему для виду согласиться на их предложение и спасти юношу. К сожалению, сейчас невозможно посоветоваться с Хайдаркул ом… Словом, нужно принять поручение и хорошенько продумать, как избавить Аббаса от гибели…

Время еще есть.

— Хорошо, согласен, — сказал наконец после долгого раздумья Сайд Пахлаван. — Хоть я никогда еще не убивал, но раз это нужно для нашего дела, выполню… Поедем мы на конях или пойдем пешком?

— Конечно, пешком, — усмехнулся Окилов. — Ведь ему нельзя доверить коня… А если вы будете на коне, а он, привязанный к вам веревкой, засеменит рядом, то о бегстве и помышлять «е сможет. Вся штука в том, чтобы его попытка к бегству была правдоподобна.

— Так… Ну а после того, как он будет убит, что мне делать? Бросить его там и вернуться сюда?

— Да, вы вернетесь, сообщите, что все сделано, а за его телом мы пошлем арбу…

— Хорошо!

На этом разговор был окончен. Сайд Пахлаван удалился.

Хайдаркул и к вечеру не вернулся из города, и срочное заседание Чрезвычайной окружной комиссии окрестностей Бухары провели без него. Все шло как по писаному: было объявлено, что Козим-заде ведет контрреволюционную агитацию, обвинили еще в разных вещах и вынесли решение передать дело в Окружной каганский суд, поскольку он является рабочим каганского депо, а его преступление не связано — во всяком случае, открыто — с басмачами…

— Сайд Пахлаван! — окликнул его Асад после того, как решение было оглашено.

— Что? — отозвался Сайд Пахлаван, скромно сидевший у двери.

— Комиссия поручает вам немедленно отвести обвиняемого в Каган и передать в распоряжение их суда.

— Хорошо!

…У юноши был вид человека, потерявшего всякую надежду на спасение. Он печально смотрел на своего конвоира, а тот нарочито резко приказал ему идти вперед и направил на него грозное дуло ружья. Ни на кого не оглядываясь, вел Сайд Пахлаван по двору Аббаса. Долго смотрели им вслед дежурившие у ворот Орзукул и Сангин. Они собирались уже закрыть большие ворота, как подошел Наим, юркнул в них и, пригибаясь к земле, последовал за Саидом и Аббасом. Когда они скрылись за поворотом, он выпрямился и с независимым видом сказал на ходу Орзукулу:

— Сегодня повеселимся, Орзукул-ака! Вот только снова в город надо идти… Какого вина принести — белого или красного?

— Красное себе несите, а нам водички из священного источника Зам-зам.

— Непременно принесу!

Наим ускорил шаг. Орзукул запер ворота и сказал, многозначительно взглянув на Сангина:

— Да спасет аллах от беды и несчастья! Сангин вздохнул и промолчал.

Долина Шакалов, вся заросшая тростником, была недалеко от Диль-кушо, как и обширные солончаки, под которыми скапливались грунтовые воды; ее населяли волки и шакалы. Большая дорога Бухара — Каган проходила через нее. Но Сайд Пахлаван, чтобы сократить путь, предпочел свернуть с большой дороги и пройти по тропинке, спрятавшейся среди камышей.

Густая тьма окутала землю, темные дождевые тучи покрыли небо, из-за них раньше времени наступил вечер. Безмолвно и тихо было в камышовых зарослях, лишь иногда из-под ног выпрыгивала лягушка и шлепалась в лужу. В безветренной тишине, чуть-чуть качаясь и шурша, стоял во весь рост прошлогодний камыш… Он колдовскими чарами заплетал эту тьму меж едва шелестящих стеблей. Он словно хотел укрыть в своих зарослях пробирающихся по тропинке людей. Становилось все темнее и темнее. Темно было и на сердце у Сайда Пахлавана. Он и сам не понимал почему. Ведь он твердо решил отпустить юношу и сам решил тоже скрыться, никогда не возвращаться в забрызганный кровью невинных Дилькушо… Он был уверен, что своей показной ретивостью и грубым обращением с Аббасом убедил Асада и его подручных в своей верности им… Да, теперь они только ждут его возвращения с докладом о выполнении приказа… О нот, не ждите!.. Юноша будет спасен, и он сам тоже уйдет от них навсегда. Почему же так тяжело на душе?! Почему эти радужные мысли не разгоняют тьму? Да потому, что Сайду Пахлавану известны коварство и жестокость этих людей. И он все время опасливо оглядывается, подозревая, что с ним сыграли злую шутку, и чем это все кончится, неизвестно. Может, для того ему и поручили вести в Каган этого юношу, чтобы разоблачить: может, сейчас идет кто-нибудь следом за ним?

Но кругом стояла тишина. Сайд Пахлаван был уверен, что в такой тишине он услышал бы даже легкое дыхание… И зачем его преследовать, ведь, если они сомневаются в нем, могли сразу арестовать, пыткой вытягивать из него признание… А ему, наоборот, оказали доверие… Значит, у него просто разыгралось воображение… Ну хорошо, будь что будет… Если ему и придется погибнуть, то, во всяком случае, Аббаса он спасет!

Между тем Аббас спокойным и твердым шагом шел вперед и вперед. А в душе его бушевала буря. Он, когда-то беспредельно доверявший людям, веривший в чистоту их помыслов и поступков, теперь не поверит никому и никогда! Он столкнулся с таким двуличием и лицемерием, которые навсегда убили в нем веру. Вслух говорят «да здравствует трудовой народ», «да исчезнут гнет и вражда», а на деле такое творят, что не снилось даже злейшим ханам.

Свобода, равенство слова-побрякушки!.. Неужели так устроен мир и таким останется навсегда? Если это повелось от Адама, почему люди не превратились в шайтанов и в злых духов?! А может, они и есть шайтаны, а он, Аббас, по неопытности но догадался. А если они люди, почему не действуют по-людски? Почему лгут друг другу, радуются смерти ближнего? Почему свое счастье строя г на несчастьях других? И Асад Махсум, и Наим Перец, и другие там все они порождение злого духа! Да еще такого, о коварстве, жестокости и вероломстве которого ни в одной сказке не прочитаешь. А чем отличается от шайтана этот бессердечный старик Сайд Пахлаван, которому он так верил!

— Погоди, остановись! — мягко сказал вдруг Сайд Пахлаван. Аббас остановился, не оглядываясь назад, еле сдерживая волнение:

вот сейчас, сейчас выстрел прервет его жизнь! Но выстрела не последовало. Вместо него снова раздался ласковый голос Сайда Пахлавана:

— Мне приказано застрелить тебя, как ты и сам, верно, догадываешься… Но вместо этого я тебя освобождаю… Да, да! Иди прямо-прямо и беги как можно скорее! Не оглядывайся, будь осторожен, пусть и на затылке у тебя глаза откроются… Когда выйдешь на большую дорогу, постарайся поймать извозчика или арбу… пусть доставят тебя в Каган. А там укройся у кого-нибудь из русских товарищей. В своем кишлаке не появляйся, понял?

Аббас не верил своим ушам. Он повернулся и оказался лицом к лицу с Саидом Пахлаваном. Старик смотрел на него с отцовской нежностью. Юноша зарыдал, обнял своего спасителя. Сайд тоже был растроган до слез.

— Ну хорошо, — сказал он, — поторопись, время дорого! Вот тебе немного денег, понадобятся… Беги без оглядки!..

Аббаса не пришлось уговаривать, он помчался в направлении, указанном стариком, и сразу исчез за густой пеленой темноты.

Сайд Пахлаван вздохнул с облегчением и хотел уже повернуть на дорогу, ведущую в город, как ему преградил путь Наим Перец.

— Изменник! — зарычал он. — Как ты посмел отпустить Аббаса?

Стой! — крикнул он в темноту, намереваясь выстрелить вслед. Но Сайд Пахлаван выбил ружье у него из рук, ударил своим.

Наим в бешенстве бросился на Сайда и так сильно стукнул его своей бычьей головой в грудь, что тот упал.

— Изменник! — неистовствовал Наим.

Напасть на лежачего, избить до полусмерти, потом связать казалось ему пустяковым делом. Но Сайд Пахлаван изловчился и неожиданно нанес Наиму такой удар в коленку, что он тоже свалился. Тогда Сайд вскочил, уселся на него верхом и стал бить по голове и лицу, все сильнее сжимая коленями его грудь. Наим закричал.

На крик прибежали его люди во главе с самим Окиловым. Они избили Сайда и, связав, доставили в Дилькушо.

Там в мехманхане пребывал в ожидании Асад Махсум. Как льва в силке, бросили они к его ногам избитого, израненного Сайда Пахлавана. Голова и лицо — в крови, в крови и разорванная грязная одежда.

— О, знаменитый богатырь! — насмешливо приветствовал его Асад. — Что с вами? Почему вы лежите на полу? Где ваши защитники, Хайдаркул, чекисты? Отвечайте!

— Ай-яй-яй, что вы так непочтительно с ним разговариваете? Остерегитесь, он глаза и уши ЧК, — веселился Окилов, — думайте, что при нем говорить, он все донесет…

— Хорошо! Если он во всем признается, поняв, что мы не такие уж глупцы и все о нем знали, если назовет своих соратников и скажет, какую цель они преследуют, мы оставим его на работе и, во всяком случае, отпустим…

— Но если не сознается, тогда уж все сорок четыре вида пыток при эмире ничто в сравнении с нашими! — пригрозил Окилов, положив руку на рукоятку револьвера.

— Вопросы у нас простые, — сказал Асад. — Кто вас послал сюда? Кто о нас сведения доставляет? Каковы цели наших врагов? Что они задумали? Все!

Казалось, что слова эти не дошли до Сайда, он словно ничего не видел и не слышал, только тяжело дышал и иногда скрипел зубами. Голова раскалывалась от боли.

Он задыхался от запаха крови, собственной крови… Воздуха, хоть капли свежего воздуха жаждал он.

Увидев, в каком он сейчас состоянии, Асад многозначительно посмотрел на Окилова. Тот понял этот взгляд и сказал:

— Не сомневаюсь, что Сайд Пахлаван сообразит, чего мы от него хотим. Он не младенец и знает, что от нас не отвертеться. Сейчас его наши джигиты немного помучили, и он не мог поразмыслить как следует… Если позволите, оставим его в покое… Пусть он хорошо продумает свое положение и, если хочет остаться в живых, пусть признается во всем… И мы его простим…

Правильно, — согласился Махсум, — пусть докажет чистосердечным признанием свою верность… Можно извлечь из него пользу, и немалую… Уведите его и оставьте — пусть думает! Сайда Пахлавана волоком потащили в подвал.

Воздаете ли вы должное моему чутью? — спросил Окилов Асада, когда они остались одни. — Не зря моего отца называли — умный, мудрый…

— Я восхищен вами!

Но на сердце у меня черно. Так ошибиться! Это проклятый Наим виноват, поручился за него!.. А теперь сам наказан. Как он там?

— Обезумел! Все лицо распухло, лежит, ничего не соображает, кулачищи Пахлавана нанесли жестокие удары.

— Надо отправить в больницу.

— Отправили… Но раньше надо решить важный вопрос.

— Что еще? — встревожился Асад. Сейчас у него был вид человека, загнанного в угол грозящей опасностью.

— Этой же ночью нужно решить, что нам делать с Хайдаркулом. Как только он узнает об аресте Сайда, он начнет действовать… Новая беда свалится нам на голову.

Асад призадумался.

— И тут ты прав! Но сделать это очень трудно. Хайдаркул человек заметный. За время пребывания у нас он завоевал авторитет у наших джигитов. Да и в центре спохватятся. Если мы арестуем Хайдаркула, придется действовать в открытую, а это значит вступить в борьбу с ЧК, с партией.

— Но и на свободе оставить его нельзя. В таком случае мы должны сдаться.

— Подумаем, подумаем… Позовите Исмаг джана, — хмурясь, приказал Асад.

В тот же вечер, после долго длившегося собрания членов женского клуба Фируза зашла в свой кабинет, чтобы собрать вещи и отправиться домой. Но тут, постучавшись в дверь, вошел Насим-джан.

— К вам теперь проникнуть трудно, — сказал он, улыбаясь, — сколько я ни убеждал милиционера, не впускал… К счастью, появилась Отунчахон, она поручилась за меня, и он разрешил… А я уж было уйти собрался…

— Да, государственное учреждение не шутка, — рассмеялась Фируза, — сам Центральный Исполнительный Комитет Бухарской Народной Советской Республики о нашем клубе печется. Это Абдухамид Муиддинов приказал поставить здесь караул. А сегодня нам подарили чудесный сад.

— О, поздравляю! Что за сад, чей он?

— Сад Каракулибая, что за воротами Имама. Прекрасный сад, много фруктов, воды сколько хочешь…

Летом наши девушки там отдыхать будут…

— Прекрасно, прекрасно! — все так же улыбаясь, сказал Насим-джан, но Фируза заметила, что он чем-то взволнован, порывается заговорить о другом.

— Ну, скажите, с каким вы ко мне делом? Чем могу служить? — спросила она.

— Нет, зачем же служить? Просто мне совет ваш нужен… Тут такое дело… Оим Шо совсем обезумела, покоя мне не дает, не знаю, как и быть…

Окил» по-таджикски значит «умный, мудрый».

— Ну и хорошо! Теперь женщины равноправны с мужчинами! — задорно сказала Фируза.

— Дело не в этом, я на ее права не посягаю, пусть делает что хочет, но и мои права пусть не нарушает, не лишает меня свободы!..

— Как это? Что же она делает?

— Дико ревнует! Ко всем! К моей работе… Не пускает на улицу выйти… Ужас что такое!

— Да, недаром говорят, что теперь все наоборот, — продолжала в шутливом тоне Фируза. — Раньше мужчины ревновали своих жен, а теперь жены — мужей. Но нет дыма без огня, есть, видно, у нее повод так сильно ревновать. Не станет же она зря…

— Совершенно зря! — твердо сказал Насим-джан. — Это омрачает нашу жизнь. Вот сейчас, например, мне позвонили из ЧК — неотложное дело. Я собираюсь уходить, и пожалуйста — она заявляет, что тоже пойдет, и упрямо стоит на своем. Насилу вырвался и пришел сюда… А, вот и сама пожаловала!

Оим Шо вошла, притворно улыбаясь, села на диван.

— Пришли жаловаться, — обратилась она к мужу. — Как не стыдно!

— У меня нет секретов от Фирузы-джан. Она и мне и вам как сестра.

— Но есть же поговорка, что над ссорой мужа с женой порог смеялся. Нельзя выносить из дома семейные дрязги!

— А что мне делать? Я должен идти по государственному делу, очень важному делу, а вы не пускаете, сомневаетесь.

— Идите, идите, — с виду спокойно сказала Оим Шо. — Разве я сказала, чтобы вы не шли?

— Конечно!

— Неправда! Я только сказала, что доведу вас до ЧК и вернусь домой.

— А кто сказал, что спросит у коменданта, там ли я?

— Ну и что с того?

Я не хочу быть посмешищем!

— Насим-джан совершенно прав, — вмешалась в разговор Фируза. — Это очень нехорошо, сестра…

— Я знаю, вы тоже на его стороне, — в голосе Оим Шо звенели слезы. — Тетушка Анбар тоже… Я одна…

— Вы это все придумали… Нельзя так! Ведь вы с Насим-джаном соединили свои жизни по любви, отдали друг другу сердца… Должны быть примером для других, чтобы люди радовались, видя, как вы счастливы!

— Значит, правда, когда говорят: «Выйдешь замуж за любимого — из глаз слезы ручьем потекут», — вздохнув, сказала Оим Шо.

— Словами ее не убедишь, — с горечью сказал Насим-джан, — упряма… На каждое ваше слово у нее найдется ответ. Ну хорошо, пойду, давно пора. А вы, — обратился он к жене, — если уж очень сомневаетесь, позвоните по телефону коменданту, самому председателю… да кому хотите, справьтесь!..

— Асо сейчас тоже там, — сказала Фируза.

— Вот, значит, и свидетели есть, — сказал обрадованно Насим-джан и ушел.

Только за ним закрылась дверь, как Оим Шо разрыдалась. Фируза уж и не знала, как ее утешить Сидя рядом с ней, гладила ее по голове, успокаивала.

— Такая у меня уж злосчастная судьба, — сказала Оим Шо, немного успокоившись. — В юности я стала жертвой подлецов, а теперь, когда мне улыбнулось счастье, соединилась с любимым человеком, не нахожу покоя, гложет сердце ревность. Ревность убьет меня! Я так стараюсь побороть ее и не могу. Мне иногда кажется, что я начну его ревновать к стенам, дверям…

— Ужасно!

— Знаю, это ужасно, но что делать? Как только он уходит из дому, мне кажется, что приятели на работе уговорят его пойти с ними куда-нибудь развлечься. Он красивый, веселый, молодой… Господи, думаю я, как бы его не отняли у меня! Ревную к девушкам из вашего клуба… ведь каждая из них хотела бы им завладеть!

Тут Фируза громко, от души расхохоталась.

— Вот как, вы еще смеетесь надо мной, — обиделась Оим Шо.

— Да потому, что вы говорите смешные вещи. — Фируза старалась сдержать свой смех. — Что это за любовь, если у вас нет доверия к любимому! Своей подозрительностью вы его только расхолодите, она так ему надоест, что он действительно уйдет от вас. Не показывайте ему, как безумно вы его любите, не проявляйте своей ревности… Пусть он вас ревнует, пусть будет благодарен за один нежный взгляд, за улыбку. Он должен ухаживать за вами, а не вы за ним. Добиться этого зависит от вас!

— Пока еще Насим-джан ведет себя, как вы говорите. Он даже «ты» мне не скажет, пиалу не даст переставить, все сам делает. За это я его люблю, но и ревную все больше… Его легко увлечь, вот чего я боюсь!

— В этих делах лучше нас с вами разбирается Оймулло. Пойдемте к ней.

Все равно мужья наши на работе… Потворим с ней, вам легче станет. А потом Асо проводит вас домой.

Оим Шо согласилась, и обе молодые женщины, надев паранджи, вышли на улицу. Пройдя несколько шагов, они увидели, что им навстречу идет какой-то подросток. Фируза узнала Мирака. И он узнал ее, хотя она была в парандже. Подбежав к ней, он горько заплакал, силясь что-то сказать.

— Что с тобой, Мирак, почему ты плачешь?

— Отец, — с трудом выговорил подросток, его душили слезы.

— Что с отцом? — испуганно спросила Фируза. — Заболел?

— Нет! Но… Махсум… Махсум хочет его арестовать…

Фируза заметила, что на них с любопытством смотрят прохожие, милиционер, стоящий у клуба, и сочла более удобным поговорить с Мираком не на улице, а в клубе, куда Мирак и направлялся. Оим Шо тоже пошла с ними.

В своем кабинете Фируза прежде всего вытерла Мираку слезы, приободрила его и попросила рассказать все по порядку. Вот что она узнала. Мирак сегодня под вечер собрался навестить отца. Когда он пришел в Дилькушо, Орзукул, дежуривший у ворот, сообщил, что отец отправился в Каган, а Махсум послал вслед ему человека, которому поручено его арестовать… «Вернись поскорей в город и расскажи об этом дядюшке Хайдаркулу», — посоветовал Орзукул. Так Мирак и сделал, но, не застав Хайдаркула дома, побежал в клуб к Фирузе.

— И правильно поступил, — сказала она. — Сейчас найдем дядюшку Хайдаркула.

Она позвонила в ЧК, но там никто не ответил.

Уже два часа в кабинете Аминова шло очень важное секретное заседание. Помимо заведующих отделами и других ответственных работников ЧК, на заседании присутствовали Хайдаркул, Наси-джан и другие товарищи. Обсуждался вопрос, как обезоружить Асада Махсума и его приспешников, а отряды его джигитов присоединить к Красной Армии. Таково было решение, принятое еще днем Центральным Комитетом Коммунистической партии и Советом назиров Бухары. Провести это решение в жизнь было поручено ЧК.

Хайдаркул докладывал о положении дел в загородном Дилькушо. Там творится что-то неладное, говорил он, многое еще неясно ему самому… В эту минуту в кабинет стремительно вошел Асо и взволнованно сказал, перебив оратора чуть ли не на полуслове:

— Разрешите, очень важное сообщение!.. Председатель дал ему слово.

— Только что я узнал, что Козим-заде на свободе, ему помог Сайд Пахлаван. Юноша явился в Каган и пошел прямо в ЧК. Отряд чекистов и гарнизон Кагана ждут ваших приказаний.

— Хорошо, сейчас подумаем, — сказал председатель и обратился к Хайдаркулу: — Пожалуйста, продолжайте!

— Благоприятное известие принес товарищ Асо… Я все время опасался, что Асад Махсум, желая удружить Наиму, да и по другим причинам, убьет Козим-заде. Молодец Сайд Пахлаван! Самоотверженно, рискуя жизнью, пошел на такой шаг…

А как он сам?

— Об этом ничего не известно, — ответил Асо.

— Я думаю, что нельзя терять времени, — сказал председатель. — Нужно как можно скорее выступить… Кто знает, что там с Саидом Пахлаваном! Может быть, его надо спасать… Товарищ Хайдаркул, возвращайтесь к себе как ни в чем не бывало, потихоньку известите Сайда Пахлава-на и других людей, которым вы доверяете, что к двум часам ночи сад будет нами окружен. К тому же времени прибудут чекисты и войска из Кагана. В их руках успех операции. Затем постарайтесь спокойно, не вызывая подозрений, сказать Асаду Махсуму и его приближенным, что их приглашают на экстренное совещание в ЧК, и сами привезите их в город. Когда они будут арестованы, мы нанесем удар их войскам, не подготовленным к внезапному нападению, и обезоружим их.

— Многие командиры верят мне, а пятеро из них только с виду подчиняются Асаду… Их я непременно предупрежу!..

Председатель продолжал распределять обязанности.

— Насим-джан и Асо, вы будете возглавлять отряд милиции. Главным начальником операции назначается товарищ Федоров, его заместитель — Карим. Прошу продумать и обсудить подробности.

— Да, конечно, сейчас все сделаем!

— А вы, товарищ Хайдаркул, можете идти и поскорее привезите «гостей»!.. Мы еще тут посовещаемся.

Хайдаркул ушел. В конюшне обслуживающий его Тухтача уже седлал коней.

— Кончили наконец заседать? — спросил он. — Уже давно мой желудок играет на барабане…

— Ох, ты до сих пор не ел? Прости, пожалуйста! За делом я и не вспомнил о твоем желудке.

— Ничего, приедем домой, там пловом насладимся!

— Если будет плов!

— Будет! Орзукулу жизнь не в жизнь, если хоть день плова не отведает.

— Ну, тогда едем поскорее, — сказал Хайдаркул, садясь на коня. — Уже ночь на дворе! Еще дождь пойдет… Хоть бы до дождя домой добраться…

— Не думаю, чтобы дождь пошел… Глядите, внизу небо совсем чистое.

Погнав коней, они выехали из города до закрытия ворот. В лицо им подул приятный весенний ветерок. Вдруг огненная стрела молнии пронзила и разорвала наплывшую на небо черную гучу. На одно мгновение все кругом осветилось дрожащим, призрачным светом… Не прошло и секунды, как оглушительно загрохотал гром. А вскоре упали и первые капли дождя, окропив лица всадников,

— Дождь!.. Это хорошо! — сказал Хайдаркул. — Солнце уж совсем иссушило землю за последние дни.

— Хорошо, но только ливня бы не было, — отозвался Тухтача. — Если, не дай бог, пойдет ливень, не видать нам в этом году ни яблок, ни винограда.

— Пока год у нас неплохой. Дай бог, чтобы он до конца таким остался!

Этой ночью нам предстоит большая работа… Как приедем в Дилькушо, сразу пришли ко мне Орзукула и Сангина! Пора кончать с этим притоном!

— Правда? О, как здорово!

— Не боишься схватки?

— Рядом с вами ничего не боюсь! — признался Тухтача. — Даже черта…

— Молодец! Всем нашим верным людям скажи — быть настороже, держать оружие наготове. Как только кликну, должны явиться по назначению, со двора никого не выпускать!

— Слушаюсь!

— То же самое прикажи Орзукулу и Сангину. Но берегись, будь начеку, чтобы раньше времени враги наши ничего не узнали!..

— Ну конечно!

Дождь все шел и шел… Когда они приехали в Дилькушо, он еще больше припустил.

Спешившись у ворот, Хайдаркул спросил стражника, не отлучался ли Махсум. Узнав, что он дома, Хайдаркул вошел во двор и был весьма удивлен, увидев, что Исмат-джан зажигает дворовый фонарь.

— Что это вы сами взялись за такое дело? А где Сайд Пахлаван?

— Не знаю, куда-то уехал — может, в город. А всюду темно. Позволю себе спросить, где вы так задержались, господин комиссар?

— Дела! — неопределенно ответил Хайдаркул. — Какие здесь происшествия были?

Никаких, все спокойно. Махсум немного прихворнул, ушел к себе Окилов, кажется, тоже у себя. А они вам нужны? Поесть не хотите ли

У меня небольшое дело к Махсуму… Вы и Окилов тоже.

— Хорошо. Я им сейчас доложу! А вы пока отдыхайте!

В комнате Хайдаркула было темно; в небольшие окна едва пробивался свет от дворового фонаря и ложился тусклыми желтыми пятнами на стену. Только Хайдаркул туда вошел и начал ощупью искать спички, лежавшие в нише, как его внезапно схватили с двух сторон, повалили на пол, крепко-накрепко связали руки, рот заткнули тряпкой и подвязали подбородок платком. Все это проделали молниеносно, он и опомниться не успел. Так. Значит, враги сумели предупредить события.

— Зажечь лампу? — спросил один из нападавших.

— Незачем! — последовал ответ.

Они подняли Хайдаркула и поставили на ноги. В густой тьме он не мог разглядеть лиц, да и голоса были ему совсем незнакомы.

— А теперь пожалуйте в мехманхану, — подтолкнул его кто-то из них. — Махсум хочет получше угостить вас.

— Вот именно — угостить… Хи-хи-хи! — захихикал другой.

В первые минуты гнев и боль затуманили сознание Хайдаркула и он не мог понять, что происходит. Ныли туго связанные руки, болела грудь.

От слабости он шатался. Его с трудом вытащили во двор.

У двери с наганом в руке стоял Исмат-джан. Увидев Хайдаркула, он злобно усмехнулся. Сыроватый после дождя воздух подействовал освежающе, Хайдаркул пришел немного в себя и, осознав положение, ужаснулся. Кто-то, очевидно, сообщил Махсуму, что его собираются разоружить этой ночью… Где Сайд Пахлаван, Орзукул, Сангин, Тухтача? Неужели их всех схватили?.. Его участь, конечно, решена. Махсум не станет тратить на него время… Враги встретятся лицом к лицу. Все маски сорваны! Пусть с ним делают что хотят, лишь бы свершилось этой ночью то, что задумано. Неужели никто из преданных людей не увидит его, не сообщит в город? А в ЧК сидят и ждут, что явится Асад с дружками… Хоть бы оповестить товарищей!.. Но никого нет, все приспешники Асада, басмачи.

Но и сейчас сильный духом, многое в жизни испытавший Хайдаркул не склонил голову перед Махсумом.

Две тридцатилинейные лампы заливали светом мехманхану. Нервно дергаясь, с налитыми кровью глазами сидел за своим рабочим столом Асад Махсум. Когда втащили Хайдаркула, он приказал открыть ему рот, Исмат-джан быстро выполнил приказание, и Хайдаркул с отвращением выплюнул накопившуюся во рту слюну. Гордо, независимо смотрел он прямо в глаза Асаду, ироническая улыбка пробегала по его губам.

— Вот и встретились мы с вами лицом к лицу, — сказал бледный Асад. — Но в качестве кого вы стоите сейчас передо мной? Вы не председатель проверочной комиссии, и не военный комиссар, и не дядя моей жены. Вы просто пойманный контрреволюционер, и мне предстоит вас допросить! Что вы скажете? Что сильнее — наша классовая бдительность ими ваша глупость?

Какой разительный контраст являли эти двое! Несмотря на крепко связанные руки, Хайдаркул казался скорее победителем, чем побежденным, так спокойно и уверенно держался он. А Махсум от волнения весь дрожал; чтобы скрыть это, он то ходил по комнате, то снова присаживался к столу.

— Ну вот, — продолжал он, — когда вы рыли мне яму, точили нож, чтобы отрезать голову, вы не представляли, что может произойти обратное и вы попадете в мои руки! Что вы обо мне знали?! Думали — он мне родственник, все простит? Да? Отвечайте!

Хайдаркул еще выше вскинул голову и резко заговорил:

— Ты мне наконец скажи, кто ты? Чего ты добиваешься, к чему стремишься?

Пора снять маску с твоего подлого лица!

Вздрогнув от ярости, Асад Махсум подскочил к Хайдаркулу и дважды ударил его по лицу. Хайдаркул пошатнулся, едва не упал, но огромным усилием воли заставил себя стоять.

— Я твоя смерть! — шипел Асад, задыхаясь от ненависти. — Понял наконец?

— Ну и что? — так же спокойно и гордо спросил Хайдаркул. — Что даст тебе моя смерть?

— Ах ты, ты!.. — Асад уже не находил слов. И вдруг как-то обмяк, умолк и зашагал по комнате.

— При эмире меня вот так же преследовал миршаб Абдурахманбек… Ничего не добился, — снова спокойно заговорил Хайдаркул. — Полиция и судьи белого царя схватили и, не разобравшись даже, виновен я или нет, сослали в Сибирь… Погибнет, надеялись они, в ледяных просторах. Ну, их судьбу ты знаешь… Скажи, чего ты хочешь? Какую цель преследуешь? Ведь может статься, что я, смертник, дам тебе совет, полезный и для тебя и для претерпевшего столько бедствий народа Бухары.

Асад Махсум бросил гневный взгляд на Хайдаркул а, но промолчал. А Хайдаркул говорил:

— Вот ты грозишь: «Я твоя смерть». Ты пугай тех, кто боится тебя, боится смерти. Кричи на тех, кто не знает, что такое громкий голос. Брось бахвальство, скажи, чего ты добиваешься. Ты получил от народной Советской власти свободу, силу… Чего же тебе не хватает!

— Хорошо, скажу, — сказал Асад почти спокойно. — Мне нравятся такие смелые люди, как ты… Слушай, я сам хочу быть Советской властью, понимаешь? Советской властью! Мне не нужны ни ЧК, ни партия… Зачем мне Файзулла Ходжаев, Муиддинов, ты и подобные… Сам справлюсь!.. Сам!

— То есть хочешь быть эмиром? — усмехнулся Хайдаркул.

— Пусть эмиром! — с наглой улыбкой воскликнул Асад. — Да, это так! Что ты со мной сделаешь? За ноги повесишь, что ли? Хочу быть эмиром, ха-ха-ха…

— Алимхан тоже хотел… да не пришлось! Народ не захотел.

— Глупец! — прямо в лицо Хайдаркулу заорал Асад. — Что значит народ? Стадо баранов! Куда пастух гонит, туда и прут. А пастух должен быть сильным, ловким, энергичным. А эти ваши джадиды разве смогут вести, куда надо? Мелки, трусливы. Коммунисты хотят всех уравнять с нищими водоносами! Я не хочу этого! Я создам такое государство, что народ возликует! Жаль, что ты не увидишь этого…

— Но зато я вижу паденье твоего господства! — зло усмехнулся Хайда ркул.

— Прекрати! — Асад уже снова в бешенстве кричал. — Завтра поговорим с тобой!

О, не думай, что я сразу отниму у тебя жизнь! Ты так легко не избавишься от меня, ответишь за каждое слово. Если будешь молчать, подвешу за ребра, а если и это не поможет, вырву твое черное сердце, пусть оно говорит… Уведите его, голова разболелась!

В одно мгновение из передней вбежали два джигита и увели Хайдар-кула. Асад в изнеможении упал в мягкое кресло и прикрыл глаза. Но покой его был очень скоро нарушен — вошел Окилов и, трясясь от страха, доложил:

— Только что сообщили из центра, что этой ночью готовится нападение на нас. Войска ЧК, милиция, гарнизон Бухары.

— Кто дал эти сведения?

— Низамиддин… Надо быть готовыми к бою, говорит…

— Чепуха! Я не сумасшедший, чтобы попасть в эту мышеловку!..

— Что же делать?

— Немедленно отдайте приказ — готовиться к переселению. Даю вам и Исмат-джану два часа сроку, чтобы погрузить на арбы и лошадей все наше имущество. Все оружие, до последнего патрона, должно быть в сохранности. Джигитам скажите, что отправляемся на военные учения, далеко. Пойду подготовлю семью…

— Как быть с арестованными?

— Сайда, Хайдаркула и еще самых вредных расстрелять! Поручаю это вам и Наиму. Остальных просто бросим здесь…

— Слушаюсь!

Окилов исчез, а Махсум стал собирать свои бумаги.

Тесный, темный, сырой подвал… Восемь шагов в длину, три шага в ширину… Вот куда слуги Асада привели Хайдаркула. Они развязали ему руки и ушли, заперев тяжелую толстую дверь на замок. В первое мгновение Хайдаркул стоял недвижимо, боясь оступиться в густой тьме, окутавшей (мо. Но постепенно глаза его привыкли к темноте, и он увидел в углу под потолком нечто вроде квадратного окошечка, шириной в пол-аршина, в которое проникал тусклый свет от фонаря, горевшего во дворе. Вздохнув, Хайдаркул огляделся вокруг, и ему показалось, что в углу перед ним лежит человек в черной одежде… Ему стало страшно. Вполне возможно, что они приволокли сюда такого же пленника, как он, расстреляли, бросили и ушли.

Теперь его черед. А завтра унесут сразу два трупа… А может быть, человек просто лежит в беспамятстве после пыток? Или это мешок, набитый соломой?

Хайдаркул все стоял и думал, как вдруг из угла раздался приглушенный голос:

— Вот здесь, поближе, навалена солома… Сядьте, дух переведите…

Человек говорил почти шепотом, но Хайдаркул сразу узнал голос Саида Пахлавана. Он и обрадовался и еще больше огорчился, «Понятно, беднягу схватили, замучили пытками и швырнули сюда… Конечно, чтобы арестовать меня, им нужно иметь основание… Неужели они думали, что Сайд… Нет, нет, Сайд не из тех, кто станет говорить то, что им захочется, он храбрый, честный человек».

Хайдаркул сделал шаг вперед и тихо позвал:

— Сайд Пахлаван, это ты?

— Хайдаркул! — вскочил тот. — Ака Хайдаркул! Это вы! О, это вы… Он обнял Хайдаркула и зарыдал, как дитя. Несколько минут в подвале

были слышны только всхлипывания. Даже смерть отца он оплакивал не так горько, как заточение Хайдаркула в этом темном и мрачном подвале. Все надежды теперь рушились. Хайдаркул был опорой и силой его души, и вот он в таком же бедственном положении, как и сам Сайд Пахлаван! Этот подвал — преддверие смерти!

Силач, богатырь Сайд все плакал и плакал, хороня свои мечты и надежды, пока наконец Хайдаркул не пристыдил его, стиснул плечи, а потом отстранился, говоря:

— Довольно! Хватит! Взрослый бородатый человек плачет, как ребенок. В жизни и не то бывает…

— Да… Нет… И вас тоже! И вас! Что творится?! Да что это?

— Ничего, успокойся… Как говорится, и это пройдет! Как ты сюда попал?.. Почему тебя арестовали? Когда?

— Сегодня вечером… Часа три назад… Я так надеялся, что хоть вы остались…

— Я и остался, не исчез, — нашел в себе силы пошутить Хайдаркул. — Вот пришел к тебе. Хорошо, что повидались, и на том спасибо! Ну, давай посидим потолкуем…

Они сели рядом на солому, покрывавшую сырой кирпичный пол. Волнуясь, еле сдерживая слезы, они не знали, с чего начать разговор. Столько всего накопилось… А поговорить надо было о многом. Хотелось на прощание раскрыть друг перед другом сердца. Ведь они и плену у Асада и вряд ли уйдут от него живыми. Конец, ждущий их, темен, холоден и страшен, как глухая зимняя ночь…

Что их ждет, кто знает?! Может быть, через час выведут и расстреляют где-нибудь на задворках. А может, прямо тут прикончат!

Мучительно тяжелое ожидание! Полная безнадежность! К кому взывать о помощи? Каждый камень этой стены, каждая перекладина на потолке, каждая капля на сыром полу таят беду и несчастье! Сердце больно сжимается от каждого звука в этой опасной тишине. Сам воздух здесь пропитан смертью, каждая минута пребывания в подвале напоена ядом!.. Человек превращен в ничто!

— Ну, говори, — прервал наконец настороженное молчание Хайдаркул. — К чему придрались? Почему тебя арестовали?

Сайд Пахлаван рассказал всю историю с Козим-заде и закончил такими словами:

— С Асадом я работал долго и, казалось, знал его неплохо… И все же не подозревал, что он может быть так хитер и коварен! Отправил мне вслед Наима, тут же послал ему в помощь Окилова с подручными. Был бы только Наим, я бы с ним справился… и двинул в город…

— Мне теперь ясно, они все это подстроили, чтобы тебя проверить и, если что не так, поймать с поличным! Чем ты мог вызвать их недоверие?

— Не знаю. Этот Махсум настоящая змея!..

— Да-да! — протянул, задумавшись, Хайдаркул. — Узбеки верно говорят: «Если себя ты считаешь мужем, то врага своего считай львом!» Мудрые слова. Никогда не думай, что враг слабее и глупее тебя. Враг силен и коварен. Чуть зазевался, пеняй на себя, попадешь в ловушку, как и я…

Тут Хайдаркул рассказал свою историю и добавил:

— Верны слова поэта, сказавшего: «На всех я мог подумать, только не на себя». Я, видно, был самоуверен. Увлекшись мыслью о будущем, всякими планами и проектами, а особенно сегодняшней ночной операцией, был легкомыслен и беспечен… И вот я здесь.

— Да, Хайдаркул-ака, я должен сказать нечто очень для меня важное: не подумайте, ради бога, что по моей вине вы попали в ловушку! Что я выболтал что-то лишнее… Палачи от меня ни единого слова не услышали… И не услышат! — воскликнул Сайд.

— Будь спокоен, я не сомневаюсь в тебе. Да и к чему бы ты меня в ловушку завлек? Причина нашего ареста в том, что Асад Махсум видит свой близкий конец. Он мечется, как бешеный, в отчаянии бросается из стороны в сторону… Цепляется за жизнь. Напрасно! Наша гибель не принесет ему спасения, он ответит за свое предательство, не избежать ему кары! Сверкает меч народного возмездия над его головой!

— Да!

Уже и его люди отрываются от него. Дня не проходит, чтобы кто-нибудь из отряда не сбежал.

— Близок, близок его конец! Может, считанные часы остались. И какая жалость, что мы с тобой не увидим этого! Умереть на пороге весны… бессмысленно…

Сайд Пахлаван молчал. То ли он не хотел перебивать Хайдаркула, то ли был поглощен мыслями о близком конце. А умирать никому не хочется… Хайдаркул тем временем продолжал:

— Тяжелее всего для меня сознавать, что я в ответе за твою кровь…

— Почему вы? Такова моя судьба, брат, судьба! Человек родится, растет, становится взрослым, и наступает день, когда он умирает. Это может быть и дома, и в поле, и в… тюрьме… Смерть горька, никогда сладкой не бывает…

Хайдаркул перевел разговор на другое. Ему хотелось хоть немного утешить преданного друга.

— И все же знай и помни: мы не зря жили на этом свете. Бескорыстно служили обществу, людям… Жизнь за них отдать готовы были. Мы никого не обижали, а, наоборот, охраняли от обид как могли. Я всю жизнь свою посвятил революции. А когда она свершилась, я остался на посту, на страже ее завоеваний, интересов народных… Много новых забот и задач появилось… Опять пришлось бороться с теми, кто о себе только думает, жажде личной власти. Но дни их сочтены. Мы можем отойти в сторону, спокойно встретить свой конец. У людей появляются новые желания и надежды…

Сайду Пахлавану тоже захотелось утешить товарища.

— Может, вам суждено дожить до свершения и этих надежд и желаний. Неужели люди, возглавляющие у нас Советскую власть, допустят, чтобы вы погибли от руки какого-то негодяя Махсума? Уверен, что они примут меры.

— Если узнают, то, конечно, постараются спасти нас… Но когда придет помощь… бог знает…

Опять замолчали.

— Скажите, — спросил вдруг Сайд, — неужели руководящие товарищи не знали, что за птица Асад Махсум?

— Э, Друг, не так-то легко распознать человека! Я вот прожил пятьдесят пять лет на свете, скольких людей перевидал, всяких, разных!..

И снова ошибаюсь. Правильно народ говорит: «Иметь сто друзей — мало, а одного врага — много». Одна паршивая овца все стадо портит. Один Асад Махсум может причинить такой вред, что потом сотне людей придется исправлять. А раскусить его с самого начала не удалось. Замаскировался! Под маской и проник в наши ряды. Захватив какой-нибудь высокий пост, такие люди начинают воду мутить. И действуют до тех пор, пока их не разоблачат и не осудят. Но до того такое натворят, что долго не расхлебаешь. Ни перед чем не останавливаются, сметают все на своем пути, чтобы захватить власть. Отца и мать, жену и детей принесут в жертву, всю страну разорят ради своих низменных целей!

Нервы Хайдаркула были напряжены до предела. Ему хотелось говорить, говорить, говорить… Поведать все, что он знает о жизни, о людях, о мире. В его разгоряченном мозгу ярко вспыхивали воспоминания.

На мгновение он умолк, потом продолжал говорить, но уже немного спокойнее:

— Что такое Асад Махсум? Заржавленное оружие в чьих-то руках. Им распоряжаются тайные опытные, умные враги… Действуют они осторожно и сами остаются в тени. Они проникли и в Центральный Исполнительный Комитет, и в Совет назиров, и в назираты… Бесчестные люди! Они подрывают авторитет члена партии. Партийный билет для них просто средство для обеспечения легкой жизни, высокого поста… В действительности им нет дела до интересов партии, народа, Советской власти.

— Подумать только, кто совершил революцию и кто пользуется ее плодами! — воскликнул Сайд Пахлаван.

— Да, совершил революцию народ, а потом примазались паразиты… Конечно, не все члены бухарского правительства плохи, большинство из них преданно служат Советской власти. Но есть и другие… Я надеюсь, я даже уверен, что они будут скоро разоблачены. Народ Бухары заживет счастливо, в достатке… Никто не сможет повернуть колесо истории вспять! Пусть Асад убьет меня, тебя и еще сотни людей, он все равно не достигнет своей гнусной цели! Он приговорен самой историей, он будет уничтожен! Народ Бухары рука об руку с другими братскими народами пойдет вперед, к счастью!..

— Да, да, — горячо воскликнул Сайд Пахлаван, прерывая Хайдаркула. — Все одиннадцать ворот Бухары… нет, даже все двенадцать будут открыты для счастья… Ветер свободы ворвется в них…

— О да, все двенадцать ворот Бухары!.. Но сейчас еще многое не отстоялось… Дерутся за должности, чины, вместо того чтобы объединиться и бороться с настоящими врагами — басмачами, приверженцами эмира, старыми чиновниками. Им нет дела до нужд народа, до блага народа… они думают только о себе и растаскивают народное добро. Но трудовой народ — истинный хозяин государства, он не потерпит такого надругательства, выбросит всю эту нечисть и позаботится о благе народа. Не горюй, Саид-джан, темная ночь сменится ясным днем!

Сайд Пахлаван невольно взглянул на окошечко над дверью.

За ним стояла тьма. Но по звукам голосов и топоту ног во дворе можно было понять, что там большая суматоха. Громыхало оружие — очевидно, вооруженные воины бегали в мехманхану и обратно. Внимательно прислушавшись, узники услышали и конский топот, и скрип арбы. Люди во дворе громко перекликались, ругались, о чем-то спорили. Порой все голоса перекрывал мощный, устрашающий бас Махсума, отдававшего распоряжения.

— Странно! — сказал Хайдаркул. — Они как будто уходят… Неужели они узнали, что должно произойти этой ночью!

— Ничего странного! Вы ведь сами сказали, что у Асада всюду свои люди. По-моему, Низамиддин один из них…

— Возможно, — сказал, подумав, Хайдаркул, — иногда и у меня возникало подозрение. Но о том, что намечалось в эту ночь, он не знал.

— А может быть, и знал.

Во дворе раздался грохот, как от падения на землю тяжелого металлического предмета. И тут же узники услышали голос Окилова:

— Подлец, держал ты когда-нибудь в руках оружие?! Подними!

— Видно, пулемет тащат, — сказал Сайд Пахлаван. — Был один в запасе, стоял, смазанный, на складе. Против басмачей Асад ни разу его в ход не пускал.

— Значит, они готовятся к бою… Как бы наши не понесли большие потери… Ведь мы рассчитывали на внезапность нападения, а теперь они успеют подготовиться.

— Да, ведь и они хотят выжить.

— Коварство Асада Махсума известно. Если бы я был…

Его прервали глухие удары в заднюю стену подвала. Кто-то топором или мотыгой ломал ее. Неужели пришла помощь и они сейчас выйдут на свободу из этой страшной тюрьмы?! Смирившиеся было со своей тяжелой участью, они сразу воспрянули духом. Удары, рушившие стену, звучали для них ласкающей уши музыкой. Прислушивались они и к тому, что происходит за дверью.

«О если бы, — как заклятье, повторял про себя Хайдаркул, — если бы наши избавители поспели раньше, чем люди Асада!..»

Каждый удар в стену, каждый падающий комок глины приближал свободу — словно спадали одно за другим звенья цепей… И вдруг раздался повелительный голос Асада:

— У нас осталось полчаса… Необходимо за это время все закончить и расправиться с изменниками! Я ухожу на женскую половину.

Готовьте к выезду фаэтон!

— Не беспокойтесь, все будет сделано вовремя, — ответил голос Оки-лова.

Хайдаркул схватил Сайда Пахлавана за руку; она была холодна, как лед, его била мелкая дрожь… В эту же секунду внутрь подвала упал первый кирпич, и в открытый проем ворвалась струя свежего воздуха…

У Ойши в этот вечер все время дергалась левая бровь. «Не к беде ли какой?» — сказала она матери.

— У женщин все приметы действуют наоборот: если дергается левая бровь, значит, суждено тебе радоваться.

— Нет, — возразила Ойша, — у меня тяжело на сердце, беспокоюсь за дядю… Я Махсуму совсем перестала верить. Он сам не дает нам свидеться, а говорит, что дядя проклял меня… Это ложь!

— Повариха мне сказала, что дядя обучает воинов, что-то им рассказывает… Мог бы, кажется, хоть раз навестить, проведать, как мы живем… Совести у него нет!

— А я думаю, что Махсум его не пускает.

— Он Махсума не боится!

— Господи… — Только Ойша собралась вознести просьбу к богу о ниспослании беды Махсуму, как сверкнула молния и загрохотал гром.

Обе женщины в страхе пробормотали слова молитвы и поплевали, как полагается в таких случаях, на свои воротники.

— Наверное, сейчас ливень пойдет, — сказала Ойша.

— Вот и хорошо! Весной нужен ливень.

Вскоре дождь забарабанил по крыше, застучал в дверь. При свете тридцатилинейной лампы Раджаб-биби что-то шила, Ойша вышивала. Обе женщины грустно молчали, думая о своем.

В последнее время Ойша совсем охладела к Махсуму, минутами он даже внушал ей отвращение; она не могла простить ему лжи о Кариме, и чем дальше шло время, тем больше тосковала она по бывшему своему жениху. Мысленно она каялась перед ним, просила прощения, говорила, что у нее не было выхода. Она слабая, беззащитная женщина, что ей было делать?

Таясь от матери, Ойша потихоньку плакала. Видела она, что и мать страдает. Раджаб-биби уже не верила лживым обещаниям Асада Махсума помириться с Хайдаркулом. Иногда она порывалась попросить кого-нибудь, чтобы привели к ней брата… Или думала пойти к нему, упасть в ноги и просить прощения. Но не решалась ни на то, ни на другое, боялась Махсума, боялась за дочь; если бы он узнал о ее намерениях, несдобровать им обеим.

Дождь прошел. Раджаб-биби клонило ко сну.

— Пойду лягу, — сказала она. — Видно, и сегодня Махсум поздно придет. Иди и ты спать.

— Да, мамочка, — позевывая, сказала Ойша.

Она встала и проводила мать до ее комнаты. Потом, открыв дверь во двор, глотнула свежего после дождя воздуха и, раздевшись, легла в постель. Но сна не было. Мрачные мысли одолевали ее. Она думала о своей злосчастной судьбе: о потерянном для нее Кариме, о лжи и коварстве Мах-сума… Кто она для него? Живая кукла, ребенок, с которым приятно поиграть. Проведет с ней часок, а в остальное время и не вспомнит… Каждое его слово о тоске по ней, о любви — ложь! Разве настоящая любовь может так быстро остыть? А ведь Ойша хороша по-прежнему, она все еще выглядит молодой девушкой… Да, его любовь — короткое увлечение и самообман!.. Ох, хоть бы Махсума скорее бог прибрал… и она и мать вздохнули бы свободно, вернулись в Гиждуван, в свой дом. Какая бы это была радостная весна! Конечно, Карим не вернет ей свою попранную любовь, он оскорблен и обижен. Но лишь бы он был здоров и счастлив! А она никогда не перестанет любить его, даже разлученная с ним навек!

Ее мысли прервал торопливо вошедший в комнату Махсум.

— Вставай, — сказал он еще у дверей. — Разбуди мать, сложишь все самое необходимое из вещей… Мы уезжаем… Поторопись, через полчаса должны выехать!

— Куда? — растерянно спросила Ойша, поднимаясь с постели.

— В Гиждуван, — назвал Махсум первое пришедшее в голову место. — Бери самое необходимое, не перегружайся… Золотые украшения, пару платьев… Все самое ценное.

Ойша догадалась, что Гиждуван придуман с ходу, что Махсум, как всегда, обманывает ее. А по его торопливости и растерянности она поняла, что ему плохо пришлось и он вынужден бежать, что их ждут скитания.

— Мы никуда не поедем, — твердо и спокойно сказала Ойша. — Мы останемся здесь, а вы возвращайтесь сюда!

Махсум посмотрел на нее как безумный, не поверил своим ушам: неужели это сказала его покорная жена!

— Что, что ты болтаешь? — грозно зарычал он. — Что ты без меня делать будешь?

— Ничего особенного… За нас не беспокойтесь.

— Ты что, серьезно говоришь или шутишь?

— Почему шучу, кто я, чтобы шутить так, и с кем?! — сказала Ойша, присев на край кровати. — Я ведь только ничего не стоящая игрушка.

— Сейчас не время кокетничать и ломаться, — прорычал Махсум, — на нас прут басмачи, нужно поскорее смыться.

— Что тут делать басмачам?..

Никуда я не поеду.

— Ойша! — свирепо крикнул Махсум. — Не выводи меня из терпения!.. А, чтоб тебя!.. — выругался он.

Крик и ругань Махсума услыхала спавшая в соседней комнате Раджаб-биби. Сон как рукой сняло, она быстро встала с постели, испуганно ожидая, что дальше будет.

Ойша между тем все так же спокойно сказала:

— Зачем кричать — охрипнете!

Махсум был вне себя от ярости. Ойша, покорная ему во всем Ойша, — и вдруг такое упрямство! Да еще в столь трудную, ужасную минуту! Это непостижимо, она безумна! Нет, это хуже, чем безумие, это измена. Да, измена мужу! Это заговор против него! В бешенстве он скрежетал зубами. Глаза налились кровью.

— Хорошо же! Так не хочешь

Он снял с гвоздя нагайку с ручкой черного дерева и шагнул к Ойше.

— Встань, дрянь!

— Нет, нет, нет! — крикнула Ойша, но свист нагайки заглушил ее голос.

Махсум хлестал изо всех сил, приговаривая: «Вставай, вставай, вставай!» Удары падали на спину, плечи, руки плачущей Ойши. Раджаб-биби не выдержала, вбежала в комнату и, бросившись к дочери, приняла на себя удары. Теперь рыдали в голос обе женщины Махсум перестал хлестать.

— Будешь ты собираться или нет? — снова крикнул он. За Ойшу ответила мать.

— Будет, дорогой Махсум, вот сейчас она.

— Проклятые, неблагодарные! — Махсум задыхался от ярости. — Знай, что, если ты сейчас же не соберешь свои вещи, я увезу тебя в чем есть, полураздетую, босую… Только твои труп вырвать из моих рук, живой ты от меня не уйдешь!

Вдруг из сада донеслись звуки выстрелов Махсум бросил нагайку и схватил маузер.

— А! Эти негодяи уже тут!

Он стремительно выбежал во двор. Ему навстречу шел вконец растерянный Исмат-джан.

— Заключенные — бормотал он. — Заключенные проломали стену и удрали…

— Хайдаркул? Сайд? А где ваши были, ишаки! Что теперь?

— Окилов с людьми бросились за ними в погоню. Я же пошел доложить вам…

— Займитесь пока этими бабами да соберут свои пожитки, впихните их в фаэтон. На подмогу возьмите джигитов и прямиком, безостановочно гоните по направлению к Гиждувану!

Встретимся в Бустане!

— Хорошо!

Махсум вышел на внешний двор.

Пролом в стене все увеличивался и увеличивался. С замиранием сердца, нетерпеливо вглядывались в него Хайдаркул и Сайд Пахлаван. Когда пролом стал настолько большим, что в него мог пролезть человек, показалась голова Тухтачи.

— Товарищ комиссар, товарищ комиссар, вы здесь?

— Тухтача, ты? — приглушенно сказал Хайдаркул и первым выбрался из подвала. За ним последовал Сайд Пахлаван. Помимо Тухтачи, их встретили Орзукул и Сангин.

— Они намеревались вас убить, а потом бежать, — сказал Орзукул, — но, пока грузили арбы, собирали людей, мы не теряли времени. Теперь надо скорее уйти, торопитесь!

Вручив Хайдаркулу и Сайду Пахлавану по ружью, Орзукул повлек их к стене, окружавшей сад.

— Здесь тоже есть пролом, — сказал он, — но у стены всегда стоит караульный.

— Погодите, я выйду и посмотрю, где он сейчас, — предложил Тухтача и пошел побыстрее.

Медленно шагая в темноте, остальные вскоре очутились у стены как раз в том месте, где был пролом. Разросшиеся деревья и кусты укрывали их со стороны сада. Но снаружи, за стеной, слышались мерные шаги караульного. Все стояли затаив дыхание.

Тем временем маленький, ловкий Тухтача пролез в пролом и чуть не столкнулся с караульным.

По ту сторону стены шла узкая дорожка, а за ней — глубокий арык с песчаными берегами. Караульный, видимо, учуял что-то недоброе, но, не разобравшись, откуда послышался шорох, внимательно всматривался в заросли по ту сторону арыка. Ружье он держал наизготове, чтобы выстрелить, как только кого-то увидит. Тухтача одним прыжком очутился за спиной караульного и с такой силой толкнул его в спину, что тот упал головой в арык.

Тут вышла из сада вся группа, по переброшенному через арык бревну перешла на ту сторону и притаилась в зарослях кустарника.

В это время из арыка раздался выстрел. Из сада последовал ответный. Сбежались караульные и вытащили из арыка своего товарища. Пришел Окилов в сопровождении нескольких человек; все — с оружием в руках. Вытащенный из арыка караульный, держась за пострадавшую при падении поясницу, рассказал, что видел, как несколько человек переправились через арык и исчезли. Только Окилов собрался отдать приказ о погоне, как появился сам Асад Махсум. Он разделил людей на три группы, послав их в разные стороны, и сам бесстрашно ринулся вперед.

Хайдаркул и его друзья бежали в сторону Бухары прямым путем, по засеянной земле. Но с тыла обрушилась на них частая ружейная стрельба, и им пришлось, отстреливаясь, пробираться ползком. Только прекрасный стрелок Сайд Пахлаван, скрывшись за кустом, остался стоять, укладывая по одному приближавшихся преследователей. Приходилось напряженно вглядываться в темноту, так как лишь по смутной тени можно было угадать, что это человек.

Но вскоре шальная пуля ранила его в плечо. Он упал. К счастью, Орзукул не успел далеко отползти, он подбежал к товарищу, поднял его на руки и догнал своих. Двигаться дальше с раненым было невозможно. Хайдаркул подсел к лежащему без сил Сайду; остальные сели в засаду и дружным огнем остановили нападавших.

— Хайдаркул, — из последних сил, задыхаясь, заговорил Сайд Пахлаван, — я умираю… прощайте! Будьте счастливы… и не оставляйте Мирака… Позаботьтесь о нем!

— Не говори так, брат, от такой раны не умирают. Я сейчас перевяжу ее. У меня есть опыт. В Сибири научился, у одного хорошего врача… Вот я сейчас…

Он хотел поудобнее положить Сайда, чтобы сделать перевязку, но, видимо, к противнику подошло подкрепление, стрельба усилилась, и сидевшие в засаде вынуждены были бежать.

— Назад! — приказал Орзукул. — Надо добраться до стены!

Хайдаркул с Орзукулом понесли Сайда Пахлавана, остальные, отстреливаясь, ползли за ними. Но враг был очень близко, и беглецы пали духом.

Вдруг с запада, со стороны большой дороги, ведущей в Каган, раздались частые выстрелы. Асаду Махсуму и его джигитам пришлось повернуть назад. Даже Сайд Пахлаван приободрился.

— Из Кагана, вот здорово!.. Из Кагана помощь пришла… Молодец Козим-заде! Молодец!

Тем временем Мирак горько плакал в кабинете Фирузы. Оим Шо всем сердцем сочувствовала мальчику, она даже забыла о своих горестях. А Фируза тщетно пыталась дозвониться в ЧК.

— Пойдемте-ка сами туда, — предложила она.

— Я пойду с вами, — решительно сказала Оим IIIо. — У Насим-джана много милицейских, общими силами, даст бог, они вырвут отца этого бедняжки из рук злодеев.

— Пожалуйста, идемте!

Когда они вышли из клуба, были уже сумерки. Улицы почти обезлюдели: Не успели они дойти до бани Кафголяк, как с ними поравнялся пароконный фаэтон. В фаэтоне важно восседал Ходжа Хасанбек. Оим Шо испугалась, словно он мог узнать ее под паранджой. А Хасанбек так задумался, что даже и не заметил женщин

— Пропади ты пропадом, образина! — выругалась Оим Шо вслед проехавшему фаэтону. — Вы заметили, сестра, что он стал похож на изголодавшегося беркута? Где он сейчас работает^

— В учреждении, ведающем социальным обеспечением. Нашел подходящее местечко! Обеспечивает людей и себя при этом не забывает.

— Да умоет обмывальщик трупов его богомерзкую рожу прежде, чем он себя обеспечит!

Фируза рассмеялась:

— Что вы его проклинаете, ведь теперь он никакого отношения к вам не имеет!

— Как не имеет? — вскипела Оим Шо. — Не присвоил ли себе этот жадюга все мое добро?! А у меня его немало было.

— Было бы здоровье, а добро — дело наживное…

Они дошли уже до купола Тельпак. К этому времени наступила тьма, под куполом и в сходящихся к нему рядах зажгли фонари.

Когда Фируза, Оим Шо и Мирак проходили под куполом, за ними увязались два франтоватых подвыпивших искателя приключений. Время позднее, женщины молодые, что видно по их походке, а сопровождающий их мальчишка лет двенадцати вряд ли может быть помехой…

— Да падут на мою голову ваши беды, — начал один из них. — Куда вы так торопитесь? Я пленен вами!..

— Мы для вас звезды с неба достанем, — сказал второй. — Только не убегайте!

Женщины быстро повернули в другую сторону. Молодые люди пошли следом за ними. Мирака зло взяло, он обернулся и хотел было огрызнуться, но Фируза резко схватила его за руку, пробормотав: «Молчи!»

— Мы на все для вас готовы — помереть на этом месте! — не отставали наглецы. — Богаче нас не сыщете! Не убегайте.

Тут Оим Шо не выдержала:

— Подавитесь вы своим богатством! Если тотчас же не отстанете, отведем в ЧК и арестуем! Знаете, кто мы?

Тут молодые люди, видимо байские сынки, остановились, недоуменно переглядываясь, пожали плечами, повернули в другую сторону, и вскоре их и след простыл…

— Ох, подруга, и злюка же вы, — засмеялась Фируза, — не дали добропорядочным юношам поразвлечься…

— За кого они нас приняли? — раздраженно сказала Оим Шо. — Неужели находятся женщины, которых им удается приманить?

— Находятся, к сожалению…

У входа в ЧК толпилось много военных, конные и пешие милиционеры… Женщины осторожно пробрались между лошадьми и вошли в комендантскую. Там они сказали, что нужны по срочному делу Асо и Насим-джан. Комендант кому-то позвонил по телефону, но прошло не менее часа, пока появился Асо. Он был крайне удивлен приходом Фирузы, да еще с какой-то женщиной и Мираком.

— Что случилось, — взволнованно спросил он, — что вы, не глядя на ночное время, пришли сюда?

— Я пыталась дозвониться, никто не отвечал… Мирак прибежал сказать, что отец его арестован…

Асо переменился в лице.

— О, как плохо! Ака Хайдаркул уехал? — спросил он коменданта.

— Да, с полчаса назад…

— Идите-ка вы домой, — обратился Асо к Фирузе, — и Мирака с собой возьмите. Сегодня ночью у нас здесь много будет дела…

Тут подала голос Оим Шо:

— Ака Асо, видели вы Насим-джана?

— А, это вы? Не узнал. Насим-джан здесь, могу позвать. Оим Шо заколебалась. Видно было, как она борется с собой.

— Нет… Да… Ну, если он так занят… мы пойдем… Вот жалко Мирака… Хоть бы спасли его отца!

— Спасем, спасем! — Асо нетерпеливо посмотрел на стенные часы и заторопился. — Ну, я спешу, надо сообщить новость…

Асо ушел, а женщины остались в комендантской. Их остановили сверкнувшая за окном молния и мощный удар грома, за которым хлынул дождь.

В помещении стало людно и шумно, то и дело входили и выходили военные, вооруженные с головы до ног, звякая саблями… Толпа на улице умножилась и бурлила…

Из дверей, ведущих внутрь, вскоре появились Асо, Карим, Насим-джан и еще несколько ответственных работников ЧК. Увидев, что женщины еще здесь, Асо заволновался и что-то шепнул коменданту. Оим Шо чуть было не кинулась к мужу, но сдержалась.

Когда вся эта группа вышла, комендант обратился к женщинам:

— Сейчас подадут фаэтон, и вас отвезут домой.

— Спасибо, но нам фаэтон не нужен, — сказала Фируза. — Мы и так дойдем.

Они вышли на улицу. Проезжали последние отряды конных армейцев; за ними четко, в ногу вышагивали пехотинцы. Постепенно улица пустела.

Женщины стояли еще в дверях, когда их нагнал комендант.

— Нет, нельзя вам идти одним в такой поздний час! Вас проводит вот этот парень.

Фируза и Оим Шо ушли вперед, а за ними следовали Мираки незнакомый молодой человек, вооруженный револьвером Еще не доходя до квартала Говкушон, куда лежал их путь, они услышали выстрелы со стороны загородного Дилькушо.

— Ох, сестрица, — тяжело вздохнула Оим Шо, — война началась. Фируза промолчала.