Двери в песке (сборник)

Пролог

Пламя свечи дрожало, как осенний листок. За окном висела полная луна. В доме не было слышно ни звука.

Она не отрываясь смотрела на пламя, и перед глазами ее проплывали целые вереницы образов. Прошлое, настоящее, будущее… Если как следует потренироваться, то вполне можно научиться отличать их друг от друга. Во всяком случае ей приходилось заниматься этим не раз и не два.

Она забыла про свой дом. Она уже не видела луну. Через некоторое время она перестала видеть даже само пламя. И только образы мелькали перед нею — прошлое, настоящее, будущее, опять прошлое — они шуршали, как карты…

Слабая улыбка коснулась ее губ. Вот прошлое. Настоящее прошлое, как якорь…

…Человек достает палочки и медные колесики. Вот он уже идет; при этом колесики позвякивают у него в руке, а его черный плащ и перо на шляпе остаются неподвижными, словно они недоступны никаким ветрам.

Путь человека пролегает сквозь толщу чего-то белого, похожего на огромный снежный сугроб. Но нет, это не сугроб — оно будто висит, подрагивая в воздухе. Скорее это дымка, туман… Медленно, как призрак, движется человек в этой молочной дымке. Наконец белое впереди него немного рассеивается, дымка редеет… Становятся видны какие-то неясные очертания. Но он все идет и идет, той же медленной поступью.

Внезапно туман перед ним расступается, и размытые образы обретают цвет и плоть. Человек стоит на траве, возле дороги, ведущей в какой-то большой город. Вдалеке на башенках играют лучи утреннего солнца. Человек видит впереди нечто огромное, металлическое, с неподвижными крыльями. Оно летит, и совершенно непонятно, за счет чего… Человек провожает его взглядом, и вдруг оно приземляется прямо рядом с ним — чуть слева от дороги…

— Sapristi![26] — восклицает человек.

И через некоторое время снова пускается в путь.

Она кивнула, образ растаял, и на смену ему пришел другой. Теперь — будущее…

…Какой-то худой темноволосый мужчина, одетый во все черное. Встает с земли, в левом ухе у него поблескивает серебряная сережка. Длинные черные волосы собраны на затылке. Он улыбается и поднимает руки перед собой; ей кажется, что в этих руках — смерть. И они тянутся прямо к ней…

«…А зовут его Ворон».

Последние слова сами собой промелькнули у нее в голове. Она вздрогнула. Надо прогнать его поскорее.

Слишком уж страшное пророчество — лучше бы оно не сбывалось. Уходи. А теперь…

Стены арройо[27], качаясь, проносятся мимо… В сумерках видны темные очертания кустов — это можжевельник и молодой сосняк. Она не слышит — чувствует мерное дыхание бегущего. Полная луна светит так ярко, что все вокруг отбрасывает тени. Это сумасшедший, исступленный бег. Голова мальчишки уже откинулась назад, он хватает ртом воздух. Но он все бежит, бежит, бежит…

Она вздохнула, потому что это означало, что очень скоро ей придется вновь проходить испытание громкой рок-музыкой. Как же иногда устаешь от братьев…

…Теперь она видит электростанцию с башенками в голубых ореолах света, между которыми зловеще змеятся какие-то толстые черные нити. Неподалеку разбросаны палатки и горят костры — видимо, расположилось лагерем войско. Чуть дальше — горная гряда, и там, на склонах — тоже виднеются палатки и костры.

Вдруг над одним из лагерей промелькнула какая-то яркая вспышка… Потом — опять все спокойно. Значит, можно подойти еще поближе и…

Внезапно картинка исчезла. Озадаченная, она попыталась вызвать ее опять. Картинка снова проявилась, немного повисела, потом так же быстро исчезла. Она попробовала еще раз. На этот раз картинка не появилась совсем.

Она покачала головой. Ей уже приходилось сталкиваться с подобными неувязками. Ну ладно, потом. Теперь еще раз настоящее…

…Какая-то фигура, одетая в белое кимоно, пролетает в воздухе над другой фигурой — тоже одетой в белое кимоно, подпоясанное черным поясом. При этом раздается выкрик — она скорее чувствует его, чем слышит. Фигура падает на маты и одновременно выбрасывает в ударе правую руку. Это Барри… Опять он…

Неожиданно картинку перекрыло новое видение…

…Тишина. Улицы мертвого города. Дома лежат в руинах. В воздухе вьется пыль. Кругом кучи мусора. Окна без стекол. Все замерло — осталась только пыль, гонимая ветром…

Видение начало таять — и она только заметила (или ей показалось?), как чья-то знакомая фигура завернула за угол дома.

Ну и ладно. Пусть себе растворяется. Само пришло — само пусть и уходит.

Внезапно она поняла, что это было скорее будущее, чем прошлое — и тихонько выругалась. Может быть, стоило попробовать вернуть картинку и сделать ее почетче?

Она снова сосредоточилась на пламени…

…По лесу бежит волк…

Она долго всматривалась в видение, но так и не нашла в нем ничего особенного. Так же скучно смотреть, как на Джима, который носится по своим оврагам и арройо.

Она прогнала волка. Попробовала опять вызвать те два войска, но вновь они скрылись, едва успев появиться.

И вдруг она увидела Тома. Он был в соседнем здании, в комнате, где стоит транскомп — возился с приборами.

Внезапно что-то напало на него. Она не поняла, откуда оно взялось; она даже не поняла, что это было. Только почувствовала ужасную опасность, которая нависла над ним — сейчас, в эту самую минуту… И громко закричала, зная, что он не сможет услышать ее крик.

Изображение стало сливаться, больше она не могла его удерживать. В конце концов образ совсем исчез, и свеча погасла. И только где-то внутри осталось острое ощущение опасности. Ей стало страшно. Однако, несмотря на свой страх, она вскочила и бросилась вон из комнаты — вниз по лестнице — по коридору — опять по лестнице…

На столе дымилась погасшая свеча…

Глава 1

«Мой папа в Эддистоуне имел игорный дом…» Знаете эту песенку? Не знаете — и не надо. Просто она всегда напоминает мне о доме.

Вообще-то я обычный четырнадцатилетний мальчишка, зовут меня Джеймс Вили, и живу я в большом двухэтажном здании в столице одного из юго-западных штатов Америки. Моя сестра Бекки — ведьма, старший брат Дейв сейчас проживает в замке, а наш прибывший по обмену студент Барри тренируется на убийцу. Еще у меня есть дядя по имени Джордж — этот из оборотней. Если честно, у меня у самого в полнолуние руки чешутся — видимо, сказываются гены. Но я-то стараюсь подходить к таким вещам по-научному, ведь рано или поздно я обязательно стану ученым.

И дернул же черт эту полную луну вылезти в тот вечер раньше обычного! Тогда-то все и началось, и конечно же меня в этот момент не было дома. Доктор Холмс прописал мне кортизоновую мазь от так называемого «ежемесячного ладонного дерматита» — помогает неплохо. Но дело в том, что, кроме зуда, в полнолуние у меня еще просыпается страсть к длительным прогулкам по оврагам. Вот и приходится трусить по ним туда и обратно… Только поймите меня правильно. Я не меняю облик и вообще ничего такого не делаю. Даже почти не вою.

В тот вечер я вернулся со своих лунных пробежек, как всегда, взмыленный и страшно голодный. Обычно в таких случаях я первым делом совершаю набег на холодильник. Потом иду в душ. Потом опять смазываю руки. Затем иду к себе в комнату, громко включаю музыку и начинаю расхаживать по комнате. Бекки при этом выходит из себя, потому что ее дверь находится через две от моей, а в полнолуние она любит посидеть с выключенным светом и попялиться на свечу. Сестренка может заниматься этим часами. Она же у нас колдунья.

Но сегодня все было по-другому. Когда я вошел через заднюю дверь, думая исключительно о гамбургере, который, я знал, лежит в отделении для мясных продуктов, Бекки уже ждала меня у самого входа. В левой руке она держала какой-то коричневый бумажный пакет, и вид у нее был расстроенный.

Бекки — такая крепенькая блондинка небольшого роста. Мы с ней почти одногодки, разве что она чуть постарше — кажется, ей пятнадцать. Так вот, я не припомню, когда она в последний раз из-за чего-либо расстраивалась. Поэтому когда она сказала мне «Пошли!» и взяла за руку, я без всяких вопросов последовал за ней.

Бекки провела меня через нашу половину дома и отпустила только возле тяжелой металлической двери, ведущей в здание главного управления. Затем залезла рукой в пакет, и через секунду я услышал характерный щелчок — в этот момент она подняла пакет и направила его на дверь.

— Бекки! — воскликнул я. — Что это у тебя там в пакете?

— Сам знаешь, — произнесла она ровным голосом. — А теперь слушай, Джим. Ты должен встать слева от меня, отпереть дверь, потом толчком распахнуть ее и быстро отойти в сторону.

— Ну дела, — сказал я. — Уж не собираешься ли ты открывать огонь?

— Только если оттуда выпрыгнет… что-нибудь такое, — ответила она.

— Гм-м, не знаю, что у тебя там за штука, но в любом случае будет лучше, если оружие возьму я.

— Нет уж, — возразила она. — Ты можешь и растеряться, а у меня точно рука не дрогнет.

Я посмотрел на ее прищуренные зеленые глаза, на ее далеко не хрупкие плечи и подумал, что не так-то уж хорошо я знаю свою сестренку. Многого в ней я даже не подозревал. У такой действительно рука не дрогнет — чего нельзя с уверенностью сказать обо мне.

— Ну ладно, — согласился я, после чего занял соответствующую позицию, открыл замок и слегка толкнул дверь.

Разумеется, я тут же отступил назад, но уже через секунду облегченно вздохнул. Никто и не думал на нас бросаться. Я еще немного постоял, затаив дыхание.

В коридоре горел свет, но в пределах видимости никого не было. Никаких подозрительных звуков я тоже не услышал. Только запах — запах чужого человека. И еще, кажется, крови.

— Теперь, может быть, объяснишь мне, что происходит? — спросил я.

— Эх, жалко, Барри нет дома…

Ну вот тебе раз! Прямо бальзам на душу пролила — ничего не скажешь. Видите ли, ей жалко, что нет Барри. Ну, нет его сейчас дома — ушел на свою дурацкую тренировку по до-джо. Сейчас он, наверное, вовсю лягается и машет кулаками. Чем еще можно заниматься на тренировке по до-джо? Сцепляться с противником, отшвыривать его, ставить блоки, проводить захваты… Наверное, Бекки предпочла бы, чтобы Барри занялся всем этим прямо здесь и прямо сейчас. Еще бы — кажется, он начал упражняться в своих приемчиках раньше, чем выучился ходить. И поэтому, значит, с ним нужно как со взрослым, а со мной — как с малым дитем. Очень хорошо! Только, пожалуйста, не надо забывать, что он всего лишь на год меня старше…

Бекки двинулась вправо по коридору, один за другим поворачивая выключатели, чтобы освещать впереди дорогу. Мы шли по направлению к приемной. По пути я заглянул в пару пустых кабинетов.

Возле конторки, за которой висела табличка с надписью: «ИНСТИТУТ ПЕРЕМЕЩЕНИЙ», я остановился.

— Ну что, раз Барри нет, — сказал я, — давай, выкладывай все мне. Можешь не беспокоиться, я уже учуял кровь.

Бекки вдруг резко обернулась через плечо. В этот момент она проходила под огромной картиной, изображающей Леонардо да Винчи возле стола, заваленного какими-то медными осями и шестеренками. Он слегка улыбался. Насколько я знаю, такого автопортрета не публиковали ни в одной из книг по искусству.

— Тш-ш! — Бекки поднесла палец к губам и шепотом добавила: — Потом!

Я кивнул, и мы двинулись дальше. Мы осмотрели еще два кабинета, небольшой конференц-зал и гардеробную. Везде, к счастью, было пусто. Впрочем, я и так это знал — мой нос не обманешь.

Мы подошли к подножию лестницы. Бекки вгляделась в темноту и вздрогнула. Кстати, оттуда тоже попахивало чужим.

— Не могу! — жалобно сказала сестричка. — Не могу туда идти.

Я положил руку ей на плечо:

— И не надо. Зачем, спрашивается?

Она продолжала неотрывно глядеть в темноту.

— Не знаю. Может, там и правда… ничего такого. По крайней мере сейчас.

— Хотел бы я все-таки понять — что происходит?

— Пошли, — сказала наконец Бекки. — Покажу тебе. — А потом добавила: — Просто кошмар.

— О чем ты?

— Ладно, пойдем, — снова увильнула от ответа она и повела меня куда-то в сторону кладовой.

Я с трудом сдержался, чтобы не заорать в голос, но все же послушно последовал за ней. В голове замелькали картины, достойные фильма ужасов, и я ничего не мог поделать. «Просто она услышала какой-то шум и перепугалась, — уговаривал я себя. — Девчонки вечно психуют».

В кладовой горел свет. Мы прошли мимо всяких швабр с ведрами, мимо полки с чистящими порошками и кучи складных стульев. Затем Бекки отыскала в стене потайную щеколду. Ей не пришлось долго возиться — уже через секунду часть стены подалась вперед, и перед нами открылась небольшая узкая лестница, ведущая вниз.

Здесь тоже работало верхнее освещение, и было видно, что коридор упирается в железную дверь. Казалось, что скрытая комната, которая была за этой дверью, находится внизу, но на самом деле она располагалась даже выше основного уровня — просто земля в этом месте давала сильный уклон. Окон здесь не было, так что у того, кто видел из окна конторы странно выпирающий угол, создавалось впечатление, будто это часть нашей половины дома — если, конечно, кому-то приходило в голову над этим задуматься. И наоборот, наши гости, выглядывая из окна гостиной, думали, что это угол здания конторы. Впрочем, с тех пор как в начале года умерла мама, гости к нам заглядывали не часто.

Я спустился следом за Бекки по лестнице, а затем подошел к двери.

— Ну что — действуем по старой схеме? — шепотом спросил я.

В ответ она лишь покачала головой и сама толкнула дверь.

Я вошел следом за ней и оказался в комнате, где находилась транскомп-установка. Здесь тоже горел свет, и повсюду царил страшный беспорядок. Бекки уселась на металлический складной стул, протянула мне пакет и заплакала.

Я огляделся и увидел пятно на полу, неподалеку от главного пульта. Мне ближе подходить не потребовалось — достаточно было потянуть носом воздух. Обоняние у меня необычайно острое — особенно в такие вечера. Я сразу определил, что недавно здесь побывал мой отец и что пятно на полу — кровь. Впрочем, это бы я определил даже в полной темноте. А еще здесь витал тот самый запах чужого, который чувствовался наверху.

Я пригляделся к транскомпу и моментально распознал, в каком месте поломка. Установка все еще работала и тихонько гудела, но при этом светился только один огонек индикатора. Видимо, когда по ней ударили, где-то коротнуло. Я подошел и выключил ее из сети.

Бортовой журнал валялся на полу. Я поднял его, расправил загнувшиеся страницы и прочел последнюю запись, которую папа сделал чуть больше часа назад. Ничего вразумительного он не написал — во всяком случае, даже намеком не сообщил, в какую зону отправился. Я поставил журнал на нужную полку и заглянул в ящик стола, где отец обычно держал револьвер. Ящик был слегка приоткрыт, и, конечно же, никакого револьвера там не было. Что ж, так я и думал.

После этого я заглянул в пакет, который сунула мне Бекки, и сразу же нашел то, что искал. Ну, что я говорил? Я осторожно извлек оружие, опустил взведенный курок и со щелчком открыл барабан. По запаху я уже давно понял, что из револьвера стреляли. Интересно, интересно, хотя… Ну да, так и есть. Один выстрел. Я снова захлопнул барабан и стал раздумывать, что же мне делать с револьвером — положить на место в ящик или оставить при себе до тех пор, пока все не прояснится.

— Где ты нашла револьвер? — спросил я у Бекки.

— На полу, — сказала она, — вон там, — и указала в дальний конец комнаты.

— А что это ты тут делала?

— Сначала я сидела, как обычно, в своей комнате и медитировала, как вдруг у меня возникло чувство, что здесь происходит нечто ужасное. И тут раздался выстрел. Я сразу бросилась вниз и сперва немного постояла под дверью. Но больше не было никаких звуков. Тогда я открыла дверь и пошла по коридору. Везде было пусто — так же как и сейчас, — только валялся этот револьвер. — Она снова указала в угол комнаты.

— И что ты тогда сделала?

— Подняла его с пола и засунула в бумажный пакет — чтобы не оставлять отпечатков. Я подумала: если встречу что-нибудь страшное, он может мне пригодиться. Потом я опять поднялась наверх, домой, и заперла общую дверь в контору. И пошла на кухню ждать тебя.

— Значит, ты знала, что стреляли здесь? — уточнил я. — Но как ты догадалась? Наверняка звук был приглушенный. Стрелять ведь могли и где-нибудь на улице.

Бекки покачала головой.

— Том тогда как раз пошел на другую половину, — пояснила она. — Перед уходом он говорил, что собирается туда. И через пять минут после этого я услышала выстрел. Ему как раз бы хватило времени, чтобы спуститься вниз, все подключить и сделать запись в журнале.

Я облизал пересохшие губы и кивнул. Том Вили — это мой отец. Бекки он не отец, и поэтому она называет его по имени, а не «папа» или как-нибудь еще. Так уж у них повелось.

— Он тебе не сказал, что собирается здесь делать?

— Нет.

— Может, ему кто-нибудь звонил или заходил — перед тем как он ушел?

— Я не слышала никаких телефонных звонков, — ответила Бекки, — да и в дверь тоже не звонили. А что?

— Просто пытаюсь вычислить, где на него напали — по эту сторону или по ту.

— Н-да. Я и не подумала об этом.

— На самом деле сразу возникает куча вопросов, — произнес я. — Во-первых, чья это кровь там, на полу. Отца? Или кого-то другого?

— Мне кажется, это кровь Тома, — сказала Бекки. — Если бы он ранил того, второго, то зачем ему было сбегать? Остался бы с раненым пленником или с трупом, в конце концов. Ага!.. Может, он убил его, прихватил тело и отправился куда-нибудь, чтобы избавиться от улик?

— Не думаю, — возразил я. — В таком случае папа уже давно вернулся бы обратно. С тех пор прошло больше часа.

— А может, они попали под действие поля прямо во время схватки, и их переместило? — спросила Бекки.

Я махнул в сторону пульта:

— А кто же тогда сломал машину, если они оба переместились?

— Точно. Что-то я туго соображаю, — призналась Бекки. — Так что же нам теперь делать?

Я бросил взгляд на лестницу:

— А вот это ты верно сообразила. Неплохо бы нам что-нибудь сделать. А все загадки обсудим после. Пошли.

— Куда?

— Поднимемся наверх. Пусть здесь все останется как есть. Надо разбудить Голема.

— А мое присутствие обязательно? — спросила Бекки. — Что-то мне не очень хочется.

— Понимаю, — вздохнул я. — Ладно, не бойся, он просто взглянет на тебя, когда я нажму на кнопку — увидит, что это ты, и оставит в покое.

— Но Том однажды сделал так и…

— Просто надо менять программу при каждом включении, вот и все. Ты же знаешь, он работает только на нас. Я хочу привести его сюда — пусть охраняет. Тебе больше не придется спускаться сюда самой.

— Понятно, только… Ну ладно, давай уж покончим с этим поскорее.

Мы выключили свет, закрыли дверь и начали подниматься по лестнице.

— У тебя лицо грязное, — сказала Бекки.

— Думаю, этого Голем не заметит, — бодро ответил я.

Глава 2

На обратном пути в окне, которое выходило на фасад, мы выставили табличку «ЗАКРЫТО». Я подумал, что завтра наверняка забуду это сделать — судя по всему, денек предстоял не из легких. Еще хорошо бы скорее добраться до телефона и позвонить миссис Делл, секретарше. Пусть свяжется со всем персоналом и скажет, чтобы пока не приходили.

Вслед за этим мне сразу же пришла в голову еще одна мудрая мысль — надо просмотреть ежедневник и выяснить, не записан ли кто на завтра. Если да, то им тоже следует позвонить и отложить посещение на другой день.

Вот черт! Сразу столько дел навалилось — и как пить дать что-нибудь еще упустил.

Мы вернулись в жилую часть дома и закрыли за собой дверь. Затем поднялись на второй этаж и зашли в папину спальню. Бекки осталась стоять у двери, а я прошел через комнату к туалету и решительно закатал ковровую дорожку.

В небольшом углублении я нащупал железное кольцо и потянул его на себя. Дверца в полу со скрипом открылась, и я услышал, как Бекки воскликнула:

— Ой, мамочки!

Я не стал ее стыдить. Если честно, я и сам до сих пор немного побаиваюсь нашего Голли, хотя мне пришлось достаточно с ним возиться и я отлично знаю, что, если делать все правильно, он вполне безопасен.

Это я придумал называть его Голли, чтобы не было ощущения, будто общаешься с персонажем фильма ужасов. Росту в нем всего-то чуть больше пяти футов, зато второго такого крепыша вы вряд ли сыщете — если, конечно, не имеете привычки прогуливаться в странных и опасных местах. У него бесцветная синтетическая кожа, нет ни волос, ни даже бровей. С шеей ему тоже, прямо скажем, не повезло, а вот руки и ноги вполне приличного размера. Отдаленно Голли напоминает мне одного злобного коротышку — мистера Клина. По-настоящему он, конечно, не живой — просто очень сильный, ловкий и ничего не боится. Все Центры по перемещению держат у себя хотя бы одного такого — на всякий случай.

Я опустился на колени и снял укрывавший его прозрачный полиэтилен. Разумеется, он при этом и не пошевелился. Он ведь даже не дышит. Затем я расстегнул молнию на черном комбинезоне, и на груди Голли открылась панель.

Когда я нажал кнопку с надписью «ПУСК», он открыл ярко-голубые глаза, принял сидячее положение, а затем встал. Если не трогать его, он так и будет стоять сколько угодно, пока не дашь ему какую-нибудь другую команду.

Я нажал кнопку с надписью «ПРОПУСК». Внутри панели что-то щелкнуло.

— Ну вот, Бекки, — сказал я. — Теперь ты на минутку подойди сюда.

Она ничего не ответила, а обернувшись, я увидел, что она стоит без движения и не спускает с Голли глаз.

— Я не смогу, — пробормотала сестренка. — Лучше подведи меня сам.

— Пожалуйста, — отозвался я, подошел и взял Бекки за руку.

Затем подвел ее к нужному месту, и все это время она цепко держала мою ладонь. Как только прозвучал знакомый щелчок и я отпустил кнопку, Бекки вырвала руку и стремительно вернулась на прежнюю позицию.

— Теперь мы в безопасности, — сказал я и нажал «ХОД». — Он знает, что это мы.

После этого я взял Голли за руку — на ощупь она все равно что прорезиненный плащ — и слегка ее сжал. В ответ на мое пожатие он выбрался из своей камеры и прошел следом за мной несколько шагов в направлении двери. Там я его и оставил, а сам вернулся, чтобы закрыть люк и поправить ковер. Когда я вышел вместе с Голли из комнаты, Бекки уже ждала нас в коридоре.

Он топал за мной, как ребенок за мамашей, бесшумно ступая своими босыми ногами. При этом на губах его блуждала странная улыбочка. Бекки старалась ни в коем случае не оказаться рядом с Голли.

Когда мы спустились в холл первого этажа, я услышал стук, явно доносящийся из-за металлической двери. Я вспомнил, что, когда возился наверху с Голли, тоже слышал этот шум, но не придал ему особого значения.

Почему-то мне даже не приходило в голову, что тот, из-за кого мы затеяли весь этот сыр-бор, может стучать. Украдкой пробираться куда-нибудь — это пожалуйста. Но чтобы стучать!

Поэтому я крикнул:

— Кто там?

— Билл Джитер, — ответили из-за двери, — из службы по уборке помещений. Я вошел с черного хода и не сразу заметил табличку у входа. Просто хотел узнать, нужно ли завтра приходить на работу.

— Не нужно, — отозвался я, лихорадочно соображая, чем бы это объяснить. — Кажется, намечается какая-то реконструкция. Знаете, вы и сегодня можете не убирать. Все равно завтра с утра намусорят.

Последовала короткая пауза.

— Но я надеюсь, мне все-таки заплатят за выход на работу, — произнес голос за дверью.

— Хорошо, — отозвался я. — Простите, что не известили вас.

— И вы меня тоже, — угрюмо ответил Билл и скрипнул ручкой ведра. — Только вы уж им скажите — пусть позвонят, когда снова выходить.

— Скажу, — пообещал я и еще раз извинился. Снова раздался скрип ведра, а затем звук удаляющихся шагов.

Я вздохнул:

— Да уж, всего не предусмотришь… Бекки бросила взгляд на Голли.

— Ну так что? — спросила она.

— Надо подождать, пока они все оттуда уберутся, — сказал я. — А потом уже запускать его туда.

Открыв дверь шкафа, я завел туда Голли и снова закрыл дверь.

— А ты думаешь, там еще кто-нибудь остался? — спросила Бекки.

— Может быть — там, куда мы не стали подниматься, — ответил я. — А может, нет. Но идти туда самому и проверять — не хочу. Лучше подождем, пока все точно разойдутся, тогда Голли поднимется туда и сам все проверит. Если там кто-нибудь есть, он его схватит — кто бы это ни был.

— Или что бы это ни было, — уточнила Бекки. — Ты, кстати, так и не объяснил мне, почему ты думаешь, что там еще кто-нибудь остался — ведь прошло довольно много времени.

— Транскомп был сломан, верно? Это можно было сделать, только находясь по эту сторону. Значит, кому-то пришлось остаться, чтобы сломать его. А это в свою очередь означает, что сам «кто-то» уже не смог им воспользоваться — так?

— Кто-то или что-то, — снова добавила Бекки. — Теперь понятно. Значит, либо оно до сих пор находится там, либо успело выбраться наружу.

— Именно, — сказал я и сам того не заметил, как отправился на кухню. Я же до сих пор не поел и был жутко голоден.

— А где же тогда Том? — спросила Бекки.

— Думаю, он был ранен, но смог уйти через машину, — ответил я. — А тот, другой, по каким-то причинам не сумел последовать за ним. Тогда он со злости поломал установку, чтобы уж никто не смог ею воспользоваться.

— И теперь он бродит где-то здесь? — Да.

— Но зачем?

— Не знаю, — ответил я, открывая холодильник. — Однако смею тебя уверить, помыслы его отнюдь не чисты.

Я открыл отделение для мясных продуктов и нащупал пакетик с гамбургером.

— А не могло быть наоборот? — спросила Бекки.

— То есть?

— То есть нападающий сбежал через установку, а раненый Том упал на пульт и повредил его. А потом он отполз и… и… — Она замялась.

Я покачал головой:

— Неправдоподобно. Тогда бы он давно приполз сюда или дополз до ближайшего телефона. Или же мы бы сами нашли его там. Какой ему смысл куда-то уползать и прятаться?

— Ну да, — Бекки задумчиво кивнула. — Пожалуй, ты прав. Если только этот «кто-то» тоже не сбежал через установку, захватив с собой и Тома.

— Так ты говоришь, пришла сюда сразу, как услышала выстрел? — спросил я.

— Сразу.

— Ты не слышала, чтобы кто-нибудь уходил?

— Нет.

Я озадаченно поднял брови и откусил гамбургер.

— Ты что, с ума сошел — он же сырой! — воскликнула Бекки.

— Мне так больше нравится.

— Ого! Да это у тебя никакая не грязь на лице… Это…

Тут мы услышали, как открылась и захлопнулась входная дверь. Почти одновременно, не сговариваясь, Бекки и я посмотрели на коричневый бумажный пакет, который лежал на столе.

Но уже через секунду я услышал громкий крик и понял, что все в порядке. Дело в том, что это был не просто крик. Это был воинственный клич, который издают бойцы, когда нападают — ки-я!

Я сразу выбежал из кухни и поспешил в холл.

— Не бойся, Барри! — закричал я на ходу и тут же услышал очередное «ки-я!» — Барри! Я сейчас!

Я прибежал как раз вовремя: Барри изо всех сил тузил Голли по животу. Разумеется, ничего страшного не произошло. Я же не вводил в действие систему ответного боя. Поэтому Голли просто стоял в шкафу и терпеливо сносил удары.

— Успокойся, Барри, все в порядке, — сказал я. — Разве у вас не держат Големов?

— Так это Голем? — спросил Барри, отступая назад, чтобы получше рассмотреть свою жертву. — Я только слышал про них, а сам никогда не видел.

— Да, это Голем, — подтвердил я. Барри поднял с пола свою белую куртку.

— Вот, собирался повесить… — пояснил он. — Просто он… гм… слегка удивил меня. А что он, собственно, тут делает — в шкафу?

Барри одного роста со мной, только намного шире меня в плечах. Волосы у него прямые, каштанового цвета — чуть светлее моих, — а глаза цвета ореха. Двигается он грациозно — как какой-нибудь танцор, но я своими глазами видел, как он разбивал ладонью кирпичи.

— Просто мы ждали, пока разойдутся уборщики. Хотим послать его в соседний отсек.

— Мусорной машины у входа нет, — доложил Барри.

— Прекрасно, — сказал я. — Значит, они уже уехали. В таком случае пора начинать.

Я взял Голли за руку и вывел его из шкафа, предварительно нажав на «ПРОПУСК» для Барри. После этого я повел Голема к металлической двери.

— А зачем тебе все это нужно? — спросил Барри.

— Сейчас закончу и все тебе расскажу.

Я открыл дверь и завел Голли внутрь. Затем поставил его на ступеньку лестницы и нажал на кнопку «ПАТРУЛЬ». Мой палец на секунду завис над кнопкой с командой «УБИТЬ», затем перешел к кнопке «ЗАХВАТ» и нажал ее. После этого я отступил в сторону и проследил, как Голли спускается по лестнице.

— Ого, тебе бы не мешало побриться, — сказал Барри.

— А? — вздрогнул я и потер подбородок. — Я же брился в прошлом месяце. — Однако лицо у меня действительно обросло. — Это все чертово полнолуние… — проворчал я.

— Так зачем ты послал туда этого… эту штуковину? — спросил Барри.

— Пойдем на кухню, — предложил я. — Я буду доедать и рассказывать. У нас еще столько дел…

На обратном пути мы прошли через приемную. Я снова бросил взгляд на портрет Леонардо, и меня вдруг потянуло к раздумьям…

Когда-то давно, в середине восемнадцатого века, французские поселенцы остановили экспансию английских колонизаторов на запад Америки. Если бы Англия не выиграла Семилетнюю войну, то вполне возможно, что карта Северной Америки была бы совсем другой — на востоке бы красовалась Новая Англия, в серединке — Новая Франция, а ближе к западу — Новая Испания.

А давайте предположим, что Англия проиграла бы Семилетнюю войну — что бы сейчас было на том месте, где стоит ваш дом? Как бы назывался ваш город?

Или предположим, что крошечному, но весьма удачливому войску Кортеса внезапно не повезло, и ему так и не удалось завоевать ацтеков…

Или что Россия передумала продавать Америке Аляску…

Или что Чарльз Мартель потерпел поражение в битве при Туре в восьмом веке, и войска мусульман ворвались в Европу. Случись так, и, возможно, мы бы сейчас изучали коран, а не Библию…

А могла бы вообще начаться атомная война, и никого бы не осталось в живых…

Или представим, что не было Крестового похода и самих крестоносцев…

А что было бы, если бы последний ледниковый период продлился чуть дольше или, наоборот — закончился раньше? Или если люди развили бы в себе совершенно иные возможности — не те, что у них есть сейчас? К примеру, выучились не считать, а колдовать…

А вот если предположить, что все эти возможности уже существуют — так же как и другие, о которых мы даже не подозреваем? Что, если где-то есть целый мир, в котором все устроено именно так? Даже много миров, которые существуют параллельно, вместе, бок о бок. И в каждом из этих миров поворотные моменты истории заканчивались по-разному.

А дальше представим, что существует некое устройство для перемещения в эти миры и можно запросто покрутить ручку настройки и поймать другую реальность, а потом и переместиться в нее — прямо в параллельный мир. Если их так много, этих миров, то наверняка хота бы в одном из них — а может, и не в одном — изобрели такое устройство.

Допустим, что это случилось здесь, у нас — скажем, в эпоху Возрождения. И уже тогда стало понятно, что открытый доступ в другие миры означал бы крах для всей цивилизации. Зато доступ ограниченный открывал чудесные возможности…

Просто представим себе это. Пусть в каждом таком мире будет лишь маленькая горстка посвященных в тайну перемещения. Скажем, по одной семье на отдельно взятую реальность. Им одним будут доверены средства для перемещения, и им придется поддерживать связь между мирами. Разумеется, из-за необходимости держать все в тайне им приходится выдавать себя за обычных людей, а свои базы маскировать под научные институты и банки идей…

Вам, конечно же, сразу придет в голову, что с годами все эти избранные семьи должны породниться между собой — ведь они будут часто видеться друг с другом. Так вот, скажу вам больше: принято даже нечто вроде программы по обмену студентами — для детей.

Заметьте, я сказал — предположим.

Барри явился к нам из ну о-очень крутого местечка. Моя сестренка Бекки — я уже говорил — ведьма. Братец Дейв сейчас проживает в замке. А еще у меня есть дядя по имени Джордж, который просто оборотень.

Что касается меня, та мне уже много где довелось побывать. Правда, пока я еще не принимал участие в студенческом обмене. Вот вернется Дейв — тогда придет и моя очередь.

Глава 3

Параллельные миры мы называем обычно «зонами» — так проще, когда настраиваешь транскомп на определенное поле перемещения. Кстати, название «транскомп» происходит от слова «транспорт», что означает перемещение, и слова «компьютер». В свое время компьютеры изрядно облегчили все связанные с перемещением процессы. Должен заметить, что у нас он появился еще задолго до начала в нашем мире всеобщего компьютерного бума, поэтому названием «транскомп» пользуются уже несколько поколений.

Вообще-то не только одни компьютеры в других зонах изобрели раньше, чем здесь. Голли тоже пришел к нам из другой зоны — той, что издавна славилась своими неповторимыми андроидами, то есть роботами, созданными по образу и подобию людей.

Со множеством миров нас связывают теплые и давние отношения. Такие у нас называются «белыми зонами». Но есть и другие — там мы ограничиваемся лишь тем, что имеем своих постоянных наблюдателей. Большинство из них открыто недавно, и мы еще недостаточно их изучили, чтобы понять, можем ли мы чем-нибудь помочь. Либо же они явно находятся на такой стадии развития, что сотрудничество принесет больше вреда, чем пользы. Такие мы называем «серыми зонами».

Кроме того, есть несколько миров, в которых дела обстоят совсем уж неважно — там попросту не осталось никого в живых. Эти у нас называются «мертвыми зонами». Впрочем, о таких зонах тоже полезно знать — чтобы впредь не делать ошибок. Особенно тем, кто живет в серых зонах. А вообще мы очень строго следим, чтобы миры не «заражались» друг от друга ничем дурным.

И последняя категория — «черные зоны». Таких всего три. А раньше вообще была только одна. Обитатели таких миров не гнушаются грубым вмешательством в ход развития других зон, эксплуатацией их жителей и ресурсов, кражей технологий. Очень может быть, что именно им обязаны своим появлением мертвые зоны. И это, как ни странно, замкнутый круг. Ведь первая черная зона появилась благодаря стараниям зон белых. Они так рьяно взялись помогать молодой неокрепшей цивилизации, что буквально забросали ее новыми технологиями — включая технологию перемещения. Последствия этого оказались ужасными — неразвитая культура просто не вынесла такого натиска. История с появлением черной зоны послужила уроком для всех остальных. С тех пор мы стараемся быть очень щепетильными в подобных делах.

Что касается меня, то мне приходилось бывать и в серых, и в мертвых, и почти что во всех белых зонах. Подобные посещения являются обязательными для нашего образования — я говорю конкретно о семьях вроде моей. Кроме того, мы изучаем историю каждого из миров — вот почему я так гладко рассказываю, когда дело касается каких-нибудь поворотных исторических моментов или развития параллельных миров. Нет, вы вдумайтесь: историю даже одной страны выучить — это вам не фунт изюма съесть, а тут приходится заучивать их пачками! Самое ужасное, что часто они до смешного похожи одна на другую. Вот когда выучиваешься жонглировать фактами из прошлого!

Врать не буду: в черных зонах мне не приходилось бывать ни разу. Но это вполне естественно — наш мир не поддерживает с ними никаких отношений. Впрочем, думаю, тайная агентура работает как у них, так и у нас.

Как раз об этом мы говорили на кухне после того, как Барри выслушал наш взволнованный рассказ о происшедшем. Первое, что пришло в голову: во всей этой истории замешана какая-нибудь черная зона. Возможно, им удалось подключиться к нашим приборам и дождаться их запуска. Барри предположил, что они могли захватить где-нибудь в белой зоне оператора по перемещениям и выпытать у него технические сведения о связи с нами. Барри также не исключал возможности, что отец стал невольным пленником «черных».

На мое возражение, что они не могли забрать его с собой, потому что установка вышла из строя, Барри ответил, что похититель мог иметь при себе и переносное устройство для перемещения. В этом случае ничто не мешало ему повредить наш транскомп и переместиться вместе с пленником, используя свой собственный прибор. Таким образом похититель получал «фору», временно лишив нас связи с белыми зонами.

А ведь об этом я и не подумал. Наши прошлые догадки попросту меркли перед этим страшным открытием.

Ясно было одно: все эти происки, если они существовали, были направлены не против конкретного человека, а против нашей зоны в целом. Ведь такие попытки предпринимались и раньше. Тем не менее у меня немного отлегло от сердца — все-таки легче сознавать, что твой папа не умер, а просто пропал. Всегда остается надежда его разыскать, хотя я и не представляю, как это сделать, если он попал в плен в какую-нибудь черную зону…

Все время, пока мы разговаривали, я не переставая ел. Понимаю, это звучит чудовищно, но ничего не могу с собой поделать. Иногда у меня становится прямо какой-то зверский обмен веществ — сейчас как раз такой случай.

— Значит, что мы имеем? Либо он воспользовался нашей установкой, либо нет.

Барри кивнул.

— Если нет, тогда нам нипочем не догадаться, где он, — продолжал я.

— А если он все же воспользовался ею, тогда на индикаторе должна остаться зона! — радостно воскликнул Барри.

— Если, конечно, ее не сдвинули при поломке, — вставила Бекки. — Не ты ли объяснял мне недавно, какая там чувствительная настройка?

Я кивнул:

— Но ведь зоны редко располагаются близко друг от друга. Если поблизости со стрелкой окажется какая-нибудь четко выраженная частота, этого будет достаточно.

— И все же некоторые зоны расположены подряд, — возразил Барри.

Я бросил в мусорное ведро пластиковый подносик. Наконец-то мне удалось хоть немного утолить голод.

— Больше разговоров, — проворчал я. — Не проще ли будет пойти и посмотреть?

— Ну так давайте пойдем и посмотрим, — живо отозвался Барри и потянулся к бумажному пакету на столе.

— Пусть сначала Голли закончит обход — сказал я.

— Да я и сам не побоюсь туда пойти.

— Не сомневаюсь, — уверил его я. Удивительно, как только ему до сих пор не надоело изображать из себя этакого мачо с волосатой грудью! Скоро будет уже пять месяцев, как он живет у нас, и все это время так и ищет, с кем бы подраться. — Послушай, в конце концов, это его работа, а кроме того, я все равно должен идти звонить миссис Делл. — Я снова потер подбородок. — Да и побриться бы не мешало… А ты пока можешь что-нибудь съесть. Тебе ведь потребуется много сил.

На мгновение Барри задумался, а потом с улыбкой кивнул.

— Пожалуй, ты прав, — сказал он. — Ладно, давай иди звони. А я поднаберусь калорий.

Так я и сделал. В ходе разговора с миссис Делл выяснилось, что у нее имеется даже список завтрашних клиентов, и она обещала всех их предупредить. Когда же она поинтересовалась, надолго ли мы закрываемся, я сразу и не сообразил, что ей ответить. Сказал, что сообщим ей об этом позже. Разумеется, миссис Делл сразу поняла, что дело здесь нечисто, и задала новый вопрос, который уж совсем поставил меня в тупик, так как в семейные тайны ее до сих пор не посвящали.

— Что случилось, Джим? — спросила она. — Что у вас там происходит?

— Это… гм-м… — И тут я вспомнил одно поистине волшебное слово. — Это военная тайна! — отрезал я.

— А-а… — протянул голос на другом конце провода. — Что ж, надеюсь, все у вас наладится.

— Возможно, в скором времени. Но точно ничего сказать не могу.

— Вам не требуется моя помощь?

— Нет, — твердо сказал я. — Спасибо. Мы очень ценим вашу преданность делу. Позвоним, как только все прояснится. До свидания.

Я повесил трубку и с облегчением вздохнул. Миссис Делл сама обо всем позаботится.

Затем я поднялся к себе в комнату и достал электрическую бритву, которую отец подарил мне на день рождения. Я пользовался ею всего несколько раз, но теперь, как только взглянул на себя в зеркало, сразу понял, что пришло время воспользоваться ею еще раз. Надо же, утром, когда я чистил зубы, всего этого безобразия не было… Впрочем, чего удивляться — полнолуние. В последнее время я стал замечать, что луна действует на меня все сильнее и сильнее. Во всяком случае я всегда был склонен связывать подобные явления именно с ней.

Я уже закончил бриться и взял в руки крем «после бритья», который мне тоже подарили и который я терпеть не могу из-за противного запаха, как вдруг услышал чей-то вопль. Звук шел явно из соседнего помещения. В три прыжка я преодолел коридор, после чего с проворством горного козла сбежал по лестнице. Голос был мужской, а поскольку Големы не умеют издавать никаких звуков вообще, это могло означать только одно: Голли «удивил» еще кого-то и теперь осуществляет команду «ЗАХВАТ». Уборщики разошлись, следовательно, это должен быть он — тот, кого мы ищем. Наверное, ходил там, вынюхивал, пытался влезть в секретные папки или в сейф в поисках полезной информации. Ну конечно! А что еще делать лазутчику из черной зоны, как не пытаться украсть секреты, чтобы узнать, каким образом мы собираемся учить их общество противостоять эксплуатации?

Поэтому-то я и несся. Разумеется, не из-за того, что мне так уж не терпелось полюбоваться на пришельца. Просто нужно было поспеть раньше, чем Барри. Может, я не слишком справедлив к нему, но, как мне кажется, в воинственном обществе, в котором он вырос, весьма и весьма суровые законы. Вдруг ему втемяшится в голову, что он должен стоять не на жизнь, а на смерть, защищая меня и Бекки? Ведь тогда у нас не останется никаких шансов увидеть нашего пленника живым. И потом, в отсутствие Дейва и папы я здесь главный. Я замещаю почетную должность хозяина дома, и сейчас самое время напомнить всем об этом.

Раздался новый вопль. Я услышал даже сопровождавшие его не совсем пристойные комментарии. Звук доносился откуда-то сверху и одновременно из задней части дома.

Когда я наконец вбежал в нижний коридор, Барри был уже у двери и открывал ее. В левой руке он держал знакомый бумажный пакет. Бекки рядом с ним не было. Я со всех ног бросился к нему.

— Барри! — крикнул я. — Подожди!

Но он уже успел юркнуть в дверь. Я ворвался следом за ним и повернул в коридор, который ведет в заднюю часть дома. Со второго этажа донесся очередной взрыв негодования, и на этот раз голос показался мне каким-то подозрительно знакомым.

Коридор снова повернул, и за углом я увидел Барри. Он красноречиво сжимал в правой руке бумажный пакет и как раз собирался взбежать по лестнице.

— Эй, Барри! — во всю глотку заорал я. — Я здесь за главного, пока нет отца! И я говорю — стой!

Он только слегка замедлил шаг и оглянулся.

— Стоять — я тебе сказал! — еще раз гаркнул я. Только тогда он со вздохом остановился и посмотрел мне в глаза:

— Как бы тебе это выразиться, Джим… Словом, я лучше разбираюсь в таких вещах.

— Очень возможно, если полагаться только на силу, — отозвался я, наконец-то настигнув его у лестницы. — Но этого делать лучше не стоит. Иначе ты просто выдашь нас — и все.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он, в то время как я начал подниматься по ступенькам.

— Я хочу сказать, что пташка все-таки упорхнула. Я не чувствую больше того запаха, и потом — я узнал голос. И ты бы узнал, если бы получше прислушался. Так что спрячь свою пушку и не совершай опрометчивых поступков — мне же потом за тебя отдуваться, все объяснять.

— Ну да, Джим, конечно, — сразу стушевался он. — Да я ничего такого не…

Я обогнал его, свернул налево и в несколько мгновений оказался на верху лестницы. Я шел по направлению к библиотеке, которая служила также главным конференц-залом. Именно оттуда исходил звук.

Входная дверь была распахнута, внутри горел свет. Возня уже стихла, и теперь тот самый голос, который я узнал, от ругательств и криков перешел к мольбам.

— Ну отпустите меня, пожалуйста. Мне больно. Ну почему вы ничего не отвечаете? Я же…

Вбежав в комнату, я сразу увидел Голли, который мертвой хваткой держал свою добычу. Он уложил несчастного лицом на стол, одной лапищей скрутил ему за спину правую руку, а другой одновременно прижимал к столу его плечо.

Такая поза прекрасно меня устраивала — чего нельзя было сказать о пленнике. Впрочем, меня она устраивала только по одной причине — я мог совершенно незаметно подойти к Голли, расстегнуть молнию, нажать кнопку «ПРОПУСК» и застегнуть молнию обратно. Все это я проделал просто с рекордной скоростью.

Голли в ту же секунду отпустил пленника, и я ласково похлопал его по плечу.

— Доктор Вейд! — вкрадчиво произнес я. — Это я, Джим Вили. Простите, что все так получилось, но…

— Что же такое делается-то, а? — вскричал доктор и, морщась от боли, разогнулся.

Тут он заметил Голли и начал тихо пятиться, придерживаясь за край стола. Затем вскинул вперед руку с указующим перстом.

— Вот этот человек напал на меня! — провозгласил он.

— Да, сэр. Наш охранник, — пояснил я. — Тут произошли кое-какие неприятности, вот мы и направили его проследить.

— Но я же сказал ему, что являюсь сотрудником института, что у меня в бумажнике лежит удостоверение. Он даже слушать ничего не хотел…

— Просто он не понимает по-английски, — со всей искренностью сказал я. — Лучшего мы за такой короткий срок, сами понимаете, не нашли.

— Но вы должны были как-нибудь побеспокоиться наперед, чтобы он не нападал на почтенных людей…

— Ну уж насчет этого мы побеспокоились, — заверил я, сразу не сообразив, что он может не так меня понять. — Вывесили у входа табличку «ЗАКРЫТО».

— Но не у заднего входа, — поднял палец доктор. — Как раз от той двери у меня имеется ключ. И если еще кому-то из сотрудников вздумается прийти в такой час, то они пойдут именно через тот вход.

— Простите, — еще раз извинился я. — Разумеется, вы правы. Я сейчас же спущусь и вывешу еще одну табличку. Признаю, это мое упущение. Как я об этом не подумал… Но мне просто в голову не могло прийти, что в такое время нас может навестить гость.

Доктор поправил очки и пригладил рукой темные с проседью волосы. Это был высокий долговязый мужчина — математик из лаборатории в Лос-Аламосе. Он также возглавлял один из проектов, которые финансировал институт, поэтому действительно имел полное право находиться здесь, когда ему заблагорассудится.

— А что же за неприятности тут у вас произошли? — спросил он, заметно смягчившись.

— Кто-то пытался проникнуть в здание, — без запинки ответил я. — И вероятно, его спугнули.

Доктор посмотрел куда-то через мое плечо. Я оглянулся и увидел Барри, который молча стоял в дверях.

— А вас-то, мальчишек, как сюда занесло? — насторожился он.

— Дело в том, что отца вызвали по делам — еще до того, как все это случилось, — объяснил я. — Но мне кажется, на нашем месте он именно так бы и поступил.

— Хм-м… Будем надеяться, он скоро вернется.

— Конечно, — отозвался я.

— А не связана ли его отлучка с делами охраны?

— Ну да. Скорее всего, — ответил я.

Доктор Вейд расправил воротничок на рубашке и принялся собирать в папку рассыпавшиеся по полу бумаги.

— Что ж, вы сделали все правильно — вызвали охранника и закрылись от посторонних, — сказал он. — Хотя, я думаю, это был всего лишь какой-нибудь городской бродяжка. Наверняка его уже и след простыл. Кстати, я приехал сюда с самой Горы — привез заметки с последнего собрания, а также собирался просмотреть все материалы. — Он постучал согнутым пальцем по своей увесистой папке. — Я намеревался занять одну из спален наверху и оставаться там до тех пор, пока не закончу с просмотром. Честно говоря, мне бы совсем не хотелось менять своих планов. Я сильно сомневаюсь, что тот, кто сюда рвался, вернется опять. Но даже если он вздумает… — Доктор с многозначительной улыбкой оглянулся на Голли. — Уверен, я буду в полной безопасности.

Ну что я мог ответить? Конечно, все это было мне не по душе, но я отступил перед его возрастом и чином.

— Разумеется, вам решать, — начал я, — только…

— Вот и прекрасно, — сказал он, сжав мне рукой плечо. — Обратный путь, прямо скажем, неблизкий, а ночевать в машине еще более опасно, чем сидеть здесь.

— Хотите, я сварю вам кофе?

— Нет, спасибо. У меня с собой термос.

Я проследил за его взглядом и увидел на стуле возле двери небольшой дорожный чемоданчик.

— Странные, право, вещи со мной творятся, — посетовал доктор, подхватывая со стула чемодан. — Получается, что я запомнил не все, о чем говорили на собрании. — Он помахал папкой. — Наверное, я задремал, когда раздавали эти формулы.

— Формулы? — переспросил я.

— Да, вот тут их целая страница, и ни одной из них я не помню. Прямо наваждение какое-то. Надо скорее их просмотреть. Ну ладно, Джим, до свидания. И ты, Барри.

С этими словами он вышел из библиотеки, а мы остались стоять вместе со своим Големом и с полным ощущением собственной беспомощности.

Глава 4

Прямо в библиотеке мы изготовили еще одну табличку и вывесили ее у черного хода. Голли мы снова отправили патрулировать, зная, что доктора Вейда он больше не побеспокоит. Затем удостоверились, что почтенный математик расположился в своей комнате наверху, и, решив, что он уже вряд ли захочет вылезать оттуда, со спокойной душой вернулись на нашу половину дома.

Бекки ждала на кухне.

Первое, что выпалил Барри, когда мы переступили порог, было:

— А ты уверен, что это действительно доктор Вейд?

— Да, — ответил я. — Вполне.

— Ведь среди «черных» полно оборотней.

— Знаю, но это точно не «черный». Уж запах-то они вряд ли научились подделывать. А запах доктора я хорошо знаю. К тому же тот, чужой дух уж почти что выветрился.

— Так, значит, ходить там уже не опасно? — спросила Бекки.

— Уверен на все сто.

— Что будем делать? — разом встрепенулся Барри.

— Сейчас все вместе пойдем в комнату, где стоит транскомп.

— Зачем?

— Мы забыли кое-что проверить.

— Что именно? — спросила Бекки.

Ни слова не говоря, я повернулся и вышел из кухни, а они устремились за мной.

— Мне все больше и больше кажется, что папа сбежал при помощи поля, — сказал я. — А тот, с кем он дрался, не успел. Я тогда сразу его учуял — по всем коридорам несло. Правда, сейчас он уже тоже смылся.

— Ты думаешь? — задумчиво произнес Барри. — И мы не знаем, куда они оба подались… К тому же у нас сломана машина.

Мы свернули по коридору направо.

— Все одно к одному… Теперь самое главное вычислить, куда отправился папа. Если он действительно переместился, то надо все-таки попробовать определить зону по настройке.

— Угу, — кивнул Барри. — Допустим… — пробормотал он себе под нос и вдруг вскинул на нас взгляд: — А что, если тот тип специально сбил настройку, чтобы запутать нас?

— Зачем бы ему это понадобилось? — возразил я. — Если уж он сломал машину, то наверняка рассчитывал, что мы не станем ею пользоваться. И потом, как мне показалось, он делал все впопыхах.

Мы зашли в кладовую, включили свет и подошли к откидной панели в стене, а через секунду уже спускались по ступенькам.

В комнате я не обнаружил никаких видимых изменений. Транскомп был в том же виде, в каком мы его оставили. Я подбежал к панели прибора и посмотрел, на какой зоне установлена стрелка. Сперва я даже не поверил своим глазам и полез в ящик стола за картой. Подошел Барри и тоже склонился над циферблатом.

— Это черная зона, — с ходу определил он. — Думаю, третья.

Я кивнул, потому что на сей раз он был прав.

— Так-то это так, — сказал я, — но ведь наша установка не рассчитана на такие зоны, значит, этому должно быть другое объяснение. И я подозреваю, в чем тут дело. — Я протянул руку к циферблату и несколько раз сильно стукнул по нему костяшками пальцев. Стрелка опустилась. — Видишь? — торжествующе сказал я. — Значит, она могла сдвинуться во время удара.

— Но теперь-то она встала на место? — спросил Барри. — А может, просто сломалась?

Я снова уткнулся в карту.

— Да нет, плотность нормальная. Вполне может быть та зона, что была до удара.

— И какая же?

— Мертвая.

— Угу…

Барри подошел к панели настройки и вернул стрелку в прежнее положение. Затем примерился и подбил корпус циферблата снизу. На этот раз индикатор подпрыгнул вверх.

— Попало? — спросил он.

— Да. Теперь белая зона.

— Угу…

— Понятно, понятно, к чему ты клонишь, — сказал я. — Стрелка могла перепрыгнуть на черную зону как сверху, так и снизу, верно?

— Вот-вот, — ответил он. — Никаких других зон рядом не видно?

— Нет.

— Надо же, — сказала Бекки, вырывая у меня карту, — а мне казалось, я хорошо знаю этот участок.

— Я лично бывал в обеих зонах, — сказал Барри. — Да и ты наверняка тоже.

— Нет, — отозвался я. — Я был только в мертвой.

— Хм… А я думал, ты облазил все белые зоны…

— Все, кроме одной, — уточнил я. — И это как раз та самая.

— Как же получилось, что ты не попал туда?

— Просто там живет мой дядя Джордж.

— И что?

— Он оборотень, и я, по-видимому, пошел в него. У них там весьма благоприятная среда для этих дел, и дядя запретил моим родственникам пускать меня туда, пока я не вырасту и не научусь сознательно управлять своим организмом. Они ужасно боятся, что я обращусь в волка и убегу в лес.

— Так вот почему на тебя так действует полная луна?

— Ну да.

Некоторое время Барри барабанил пальцами по столу, затем сказал:

— Получается, что это как раз та зона, в которую он мог переместиться — если там живет его брат.

— Не брат, а шурин, — поправил его я. — Это мой дядя по маминой линии. Но в принципе ты прав. Это вполне вероятно.

— А с другой стороны, — вмешалась в разговор Бекки, — мертвая зона — это отличное место для тех, кто хочет скрыться.

— Ну, допустим, — согласился я. — А зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем ему скрываться? Ему главное было сбежать отсюда. Эти типы тоже свое дело сделали — пробрались на секретную территорию. Вряд ли их интересовал кто-то конкретно. Отец просто попался им под руку. Им нет никакого резона за ним гоняться. Не за этим же они сюда перемещались.

— А если… — начала Бекки.

— Что — если?

— Если за всем этим стоит нечто большее? — закончила она.

— Почему ты так решила?

— Не знаю, просто мне так кажется, — упрямо повторила Бекки. — Кажется — и все!

Я пожал плечами. Мало ли что кому кажется.

— Что бы там тебе ни казалось, мы все равно не сможем отправиться следом за Томом, — сказал Барри. — А пусть бы и смогли, это бы все равно ничего не изменило. Потому что никакие «черные» ему уже не страшны — даже если они притащились специально за ним.

Бекки вдруг указала рукой на циферблат.

— «Черный» тоже видел, где стрелка, и мог сообразить все не хуже тебя, — произнесла она.

Барри прикусил нижнюю губу и задумался.

— Ну ладно, — сказал он наконец. — Принимается. Если мы все же отправимся следом за ним, будем иметь в виду, что у него на хвосте могут сидеть агенты «черных». Правда, на мой взгляд, это маловероятно, но лишняя осторожность никогда не помешает. Разумеется, пока это все теория, — добавил он. — Сначала еще надо переместиться. Тебе случайно не приходилось копаться в этой установке, Джим?

— Немного, — ответил я. — Так, по мелочам. Но папа всегда брал меня с собой, когда делал что-нибудь серьезное. И по ходу все объяснял.

— Мне дома тоже случалось этим заниматься, — промолвил Барри. — Предлагаю для начала отстроить ее.

Я подключил транскомп к сети и указал Барри на сиротливо горящий огонек индикатора.

— Думаю, на прием он так или иначе работает, — сказал я. — Повреждена только передача.

— Да, но нам-то от этого не легче.

Я снова вырубил сеть и стал отвинчивать сломанную панель. Когда я вытащил ее, Барри только по качал головой:

— Ого-го…

— Если не сказать больше, — поддакнул я.

— Придется основательно попотеть…

— И сколько это займет времени? — спросила Бекки.

— Будем сидеть хоть до утра, — сказал Барри. — Даже если придется заменять все до одной детали.

— А у вас они есть — запасные детали?

— Не уверен, что все, — ответил я.

— А если еще придется влезать внутрь, тогда получится и того дольше, — сказал Барри.

— Это уж точно, — кивнул я. — Надо будет все прозванивать.

— Кому-нибудь из вас уже приходилось этим заниматься? — поинтересовалась Бекки.

— Мне — нет, — честно ответил я. Барри тоже покачал головой.

— В таком случае это слишком долгий путь. И слишком ненадежный, — добавила она.

Барри хохотнул — без всякого намека на юмор.

— Если у тебя есть идея получше, можешь высказать ее нам, — ласково произнес он.

— Поищем другой способ для перемещения, — предложила Бекки.

— Скажешь еще тоже, — махнул рукой Барри. — Либо у нас есть исправный транскомп — либо нет. Другого не дано.

Бекки смерила его долгим тяжелым взглядом. В конце концов он не выдержал и отвернулся.

— А почему ты, собственно, так уверена, что у нас не получится? — спросил он.

Впервые за этот вечер Бекки улыбнулась:

— Сейчас вопрос вовсе не в том, получится у вас или не получится. Нам главное — выиграть время. А если бы нашелся другой путь перемещения? Вы бы знали где искать Тома?

— В белой зоне? — уточнил Барри. — Это просто. Спросили бы у местных — Кендаллов, — где он может быть. Он же обязательно проходил через их установку. Вот в мертвой зоне — другое дело, там спрашивать некого. Но там он может быть на секретной станции или где-нибудь поблизости от нее. Да ты сама знаешь. Разве ты не…

— Я не об этом, — перебила его Бекки. — Представь, что вы попали в какие-то другие места, может быть, очень далеко от транскомпов. Смогли бы вы сориентироваться на незнакомой местности? Я спрашиваю, потому что могла бы сама переместить вас — просто в другую зону, без всякой установки.

Барри посмотрел на нее, прищурив глаза.

— Ты это серьезно? — спросил он. Затем, увидев, как вытянулось при этом ее лицо, поспешно продолжил: — Ну… да. Наверное, смогли бы. Зря, что ли, мы мотались по этим мирам каждый год изучали все эти карты, зубрили историю? Надо будет — дорогу найдем. Ты, главное, перемести нас туда, если сумеешь, а мы уж разберемся, что к чему.

Бекки перевела взгляд на меня. Я кивнул ей.

— Не знаю, что ты там задумала, — сказал я. — Но хотелось бы знать — если ты отправишь нас отсюда, ты сможешь вернуть нас обратно?

— Нет. Только если бы я тоже оказалась там, — ответила она. — Как только вы перейдете в другое место, я сразу потеряю ваш след. Но вы же сами сказали, что на прием наш транскомп работает. Вы просто включите его перед тем, как я вас перемещу, и установите на прием. А потом попросите, чтобы с того транскомпа вас выслали обратно.

— Но мы должны быть точно уверены, что он работает в режиме приема, — сказал я. — Если горит индикатор и слышно гудение — это еще не значит, что все исправно.

Бекки пожала плечами:

— Ну, это уже по вашей части. Выясняйте.

— И то верно, — кивнул я. — Что ж, выясним. Ты лучше расскажи, каким образом собираешься нас перемещать.

Бекки отвернулась.

— Не знаю, получится ли у меня, — сказала она. — Но я хочу попробовать. Это Старый способ.

— То есть?

— Ну, подумай, как люди раньше перемещались, когда еще не было компьютеров?

— В принципе компьютер не так уж необходим, — согласился я. — С ним просто удобнее. А в старину приходилось писать кучу каких-то бумажек, вручную настраиваться на нужную зону и все такое…

— Ну, это не такая уж старина, — сказала Бекки. — Я говорю про настоящую Старину. Как люди обходились, когда еще не было электричества и нельзя было просто нажать нужную кнопку?

— Тогда они использовали другие источники энергии, — ответил я. — Ветряные и водяные мельницы. Всякое такое. И перенимали опыт более развитых зон.

— О-о-о! — простонала Бекки. — И как же они ухитрились с теми связаться, чтобы перенять этот опыт?

— Значит, все было наоборот. Те связались с нами первые.

— То есть настроились на нашу несуществующую установочку и нажали кнопочку, да?

— Точно не могу сказать, но они как-то вышли на Основателя и научили его…

— Скажи лучше, что не знаешь.

— Ну, не знаю.

— Существуют другие источники энергии — кроме ветряных и водяных мельниц, — отчеканила Бекки. — И мы попробуем переместиться так, как это делалось еще до Основателя. То есть Старым способом.

Барри смотрел на нее, вытаращив глаза, а правая его рука сама собой выписывала в воздухе какие-то таинственные знаки. Но Бекки даже не обратила на это внимания.

— Значит, вы тут проверяйте приемник, — решительно заявила сестренка, — а я пока пойду кое-что подготовлю.

С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.

— Да она точно ведьма! — еле слышно пробормотал Барри.

В ответ я только пожал плечами. Я прекрасно знал это и без него.

Глава 5

Пока мы проверяли машину, я размышлял о зонах и о том, что они друг для друга значат. Есть, например, зоны, которые находятся с нами примерно на одном технологическом уровне — ну, может, чуть впереди или чуть позади — неважно. Некоторые по развитию идут намного впереди нас. Другие, наоборот, отстают, и у них феодальный строй только-только начинает меняться на индустриальный. И вот мы — я имею в виду семьи, подобные нашей, — просто до опупения изучаем все эти варианты развития в надежде избежать уже сделанных кем-то ошибок, предвидеть всякие кризисы, без которых не обходится ни одна культура, и по возможности сгладить поворотные моменты.

Если говорить на языке коммерции, то нашим товаром являются идеи. Должен заметить, что институт не всегда находился на территории юго-запада Америки. С каждым новым поколением наша семья переезжала в другой центр — туда, где мы могли принести больше пользы. К примеру, был случай, когда наши предки после многочисленных семейных советов пригласили представителя из зоны высоких технологий, соответствующим образом подготовили его и заслали в Дублин — это было начало девятнадцатого века. Там он познакомился с неким горе-математиком по фамилии Гамильтон, они стали регулярно встречаться за рюмкой, и в одной из таких пьяных бесед представитель как бы невзначай коснулся вопроса символизации векторов в трехмерном пространстве. В результате спустя несколько лет появилась работа Гамильтона на эту тему, а ею в свою очередь воспользовался знаменитый физик Гейзенберг. Разумеется, попойки пагубно сказались на печени нашего коллеги, зато весьма искусно и вовремя подвели человечество к созданию атомной теории.

Сейчас мы базируемся под Лос-Аламосом, и работают у нас в основном ученые из местной лаборатории — вроде доктора Вейда. Наш институт является в прямом смысле копилкой для идей. То есть мы заключаем со своими сотрудниками контракты, по которым они могут получать дополнительные деньги за то, что поставляют нам свои идеи в письменном виде. А заодно мы незаметненько подбрасываем им пару-тройку своих идей — не совсем связанных с тем, над чем они работают, зато способных натолкнуть их на нужную мысль.

Разумеется, все это надо осуществлять с большой осторожностью, учитывая многочисленные подводные камни, которые может уготовить нам история. Важно правильно выбрать идею и не ошибиться со временем, когда ее следует внедрять. Такие ошибки слишком дорого обходятся. К примеру, наша зона — насколько я знаю из разговоров взрослых — переживает сейчас далеко не лучшие времена.

На первый взгляд все это может показаться чем-то вроде арифметики, где все понятно и легко предсказать каждое следующее действие. Но дело обстоит далеко не так. В иных белых зонах встречаются феномены, которые просто не поддаются логическому объяснению. А уж если обратиться к истории — она просто изобилует странными личностями и совершенно мистическими событиями. До сих пор исследователи ломают головы, чтобы понять их…

Взять хотя бы случай, который произошел с моими родителями семь лет назад. Прибывают они в одну зону. Там сплошной феодализм, аграрное хозяйство, низкие технологии… Одним словом — замки, поместья, дворяне, крепостные… И все в таком роде.

Как раз обсуждался вопрос о том, не настало ли время немного развить у них прядильное и ткацкое ремесло — это бы позволило заметно поднять экономику. (Впоследствии вопрос так и не решился.)

И тут в самый ответственный момент у хозяина начинается приступ мигрени. Он говорит, что хорошо бы съездить к одной бабуле здесь неподалеку. Мол, она всегда славилась своим умением исцелять. Вроде бы она просто повивальная бабка и торговка травами, но при этом у нее какие-то паранормальные способности. Поехали. Приезжают, а старушка-то померла, да еще при каких-то весьма темных обстоятельствах. Виновных, конечно, не нашли, зато нашли кое-что поинтереснее. Недалеко от дома в кустах была обнаружена девочка, которая плакала и говорила, что у нее умерла бабушка. Соседи сказали, что девочка действительно жила вместе со старушкой, но внучка она ей или нет, они не знают. Во всяком случае других родных девочки им видеть не приходилось. Звали эту девочку Бекки — вся в слезах, она повисла на моей маме и больше уже не хотела ее отпускать. Вот так у меня появилась сестренка.

При мне Бекки никогда не вспоминает о своем прошлом. Впрочем, в нашей семье вообще считается хорошим тоном ничего мне не рассказывать. Вот с мамой она, возможно, делилась воспоминаниями раннего детства — у них с самого начала сложились какие-то особые отношения. Мне же остается довольствоваться лишь случайными словечками, которые иной раз срываются у Бекки с языка. Вообще она часто ведет себя странно и загадочно — никогда не знаешь, что у нее на уме.

Взять хотя бы сегодня — ни с того ни с сего начала говорить о какой-то старине, о том, что умеет перемещаться без всякой установки… Ничего не хочу сказать. С учебой у Бекки все благополучно — если не считать того, что в школе у нее почти нет подруг. Но эти ее привычки — пялиться на свечу и все такое — вряд ли так уж полезны для здоровья. Это мое мнение. Теперь вы понимаете, почему я считаю ее ведьмой. И можете записать меня в полные кретины, но я не хочу даже вникать в то, что она собирается с нами делать. Ну ее с этими колдовскими штучками! Голос Барри вывел меня из раздумья.

— Кажется, с приемником все в порядке, — сказал он. — Но видишь ли, в чем штука — если мы переместимся, любой, кому известна наша частота, сможет переброситься к нам или что-нибудь заслать.

Я понимающе кивнул:

— Если это друзья, то почему бы и нет? Веда «черные» уже побывали здесь — и смылись восвояси. Можно на всякий случай оставить на дежурстве Голли.

— Что ж, неплохая идея, — отозвался он. — А ты не в курсе, что именно собирается делать Бекки?

— Нет.

Я еще раз проверил приемник. Как и сказал Барри, все работало нормально.

— К сожалению, я не знаю, ни как это будет происходить, ни сколько времени продлится. Поэтому пойду-ка я пока приведу Голли и посажу на дозор, как цепного пса. А ты сиди здесь и дожидайся Бекки — на случай если она вернется раньше меня. Годится?

— Ну конечно, — отозвался Барри и, перехватив мой взгляд, поспешно спрятал руки в карманы. Но я все-таки успел заметить, что они дрожат. И почти сразу же догадался почему.

Барри прибыл к нам из зоны, в которой время от времени происходили весьма странные вещи. Я знал, что он очень суеверен, но никогда не думал, что настолько. Кажется, Бекки вызывала у него просто панический ужас.

Уходя, я улыбнулся ему и дружески похлопал по плечу, надеясь хоть как-то ободрить.

— Держи оборону! — сказал я напоследок и зашагал по ступенькам.

Пока я бродил по многочисленным коридорам и лестницам в поисках Голли, меня неотвязно преследовала мысль о том, насколько беспочвенны страхи Барри. Конечно, Бекки ведет себя очень уверенно — как человек, который нисколько не сомневается в своих возможностях. Создается полное впечатление, будто она знает нечто такое, чего мы не знаем и знать не можем… или думает, что знает? Ведь если разобраться, где она могла этому научиться? Она была еще слишком мала, когда умерла ее бабка, чтобы перенять от нее такие сложные познания. Другое дело, что Бекки могла постигнуть все это путем самообучения. К примеру, во время своих медитаций со свечой она выходила с кем-нибудь — или с чем-нибудь — на связь, и оно научило ее всяким колдовским штукам… Да, здесь есть над чем призадуматься. Если замешана еще какая-то сила, помимо разума самой Бекки, то нет никаких гарантий, что эта сила добрая.

Меня вдруг разобрал беспричинный смех, и я несколько раз хихикнул. Видимо, просто не выдержали нервы — слишком уж тревожными были догадки, а кроме того, меня все время грызла мысль о пропавшем отце.

Бекки всегда была мне сестрой — по крайней мере, большую часть моей жизни; и ее тоже — если уж на то пошло. Случалось, конечно, что мы с ней вздорили, но я не припомню случая, чтобы она всерьез меня обидела. Она никогда не принадлежала к тому типу людей, в присутствии которых вдруг свертывается молоко или начинают выть собаки — про таких еще говорят, что у них дурной глаз. Нет, если наша Бекки и обладает какими-то особенными знаниями, то она способна применить их только для нашей пользы. Уж я-то ее хорошо знаю…

Тут я уловил слабый машинный запашок, который всегда исходит от Голли, и он привел меня в небольшую студию записи. Разумеется, Голли был там. Медленно, но верно он обследовал все щели и закутки. Я подошел к нему, он меня узнал, после этого я открыл щиток у него на груди и изменил программу. Затем взял его за руку и вывел из комнаты.

— Пойдем-ка, Голли, — сказал я. — Дам тебе другую работу.

Когда мы вернулись к транскомп-установке, Бекки еще не было, но она появилась вскоре после того, как я завел Голли охранную программу и поставил его у двери. Сестренка ворвалась с полной наволочкой какого-то барахла и так испугалась при виде Голли, что вскрикнула и едва не выронила свой тюк — но в последний момент все же успела подхватить.

— Скажи мне на милость, зачем ты притащил сюда это? — Она указала на Голли.

— Ну прости меня, не подумал, — пробормотал я. Бекки нахмурилась и отошла от Голема подальше.

— А если бы я все это расколотила? Об этом ты подумал? — продолжала возмущаться она.

— Я же сказал: извини.

— Ну ладно. Извинение принято, — проворчала Бекки. — Включили приемник?

— Да, — отозвался Барри, который стоял у стены и следил за каждым ее движением.

— Прекрасно.

Бекки взялась за дело. Сначала она расчистила себе место посреди комнаты, для чего сдвинула в угол один из стульев, корзинку для бумаг и пачку журналов. Затем на освободившемся пятачке положила свой тюк, а сама опустилась рядом на колени. Первым делом Бекки извлекла оттуда свечу и подсвечник — свечу она тут же приладила на место и поставила перед собой на пол. Потом достала спички, зажгла свечу и подняла голову.

— Кто-нибудь, пожалуйста, выключите свет, — попросила она.

Барри кивнул, дотянулся до стены и щелкнул выключателем.

— И закрой дверь, — добавила Бекки. — Чтобы не проникал свет из прохода.

Барри толкнул дверь, и та захлопнулась.

Бекки снова запустила руку в наволочку, достала еще несколько свечей и блестящих подставок и занялась их установкой. Ни на секунду не отвлекаясь от своего занятия, она спросила:

— Итак, вы хорошо представляете себе, что будете делать в случае, если мне удастся вывести вас к этим двум зонам?

— Ну, в мертвой зоне, — ответил я, — самое главное — разыскать транскомп. Насколько мне известно, он спрятан в фундаменте разрушенного здания. Очень может быть, что папа скрывается где-нибудь неподалеку. Или оставил там записку. Если же я не найду записки, то придется быстренько обежать окрестности на предмет его следов. В случае если что-нибудь обнаружится — пойду по следу. А если нет, то сразу вернусь обратно и будем считать, что эта зона вне подозрений.

— У меня все по той же схеме, — продолжил Барри. — Даже проще, потому что есть у кого спросить. Выйду на Кендаллов и узнаю у них, не проходил ли Том через их установку. Если проходил, то, возможно, там у них и остался…

Плотно сжав губы и не сводя глаз с пламени, Бекки поднимала с пола тоненькие свечки и зажигала их одну от другой.

— Ну нет, так не пойдет. — Ее руки продолжали двигаться. — Слишком уж у вас все просто. Я ведь говорила, что могу переместить вас лишь приблизительно, в направлении станций. И я совсем не уверена, что попаду точно «в яблочко». Поэтому придется рассчитывать только на собственные силы, если вас куда-нибудь занесет.

Бекки зажгла очередную свечу. В мерцающем свете ее лицо казалось старше и было почти неузнаваемо.

— И насколько же далеко нас может занести? — поинтересовался Барри. — Честно говоря, мне бы не хотелось оказаться где-нибудь на другом континенте или посреди океана.

— Да нет, такого точно не будет, — уверила его Бекки. — Я могу ошибиться максимум на двадцать-тридцать миль — никак не больше.

— Ну, это другое дело, — кивнул Барри. — Окрестности-то я хорошо знаю. Однажды мне пришлось провести там больше месяца.

Я представил себе мысленно карту разрушенного города с множеством топографических значков, на заучивание которых я в свое время убил столько времени. Вспомнил ориентиры, по которым можно найти дорогу.

— Я тоже справлюсь, — ответил я.

Бекки все продолжала зажигать свечи, выстраивая их в одну линию слева от себя. Теперь по стенам и по панелям приборов плясали тени. Голли выглядел в этом освещении настоящим монстром — или уж, как минимум, восковой фигурой последнего. Даже тихий и безобидный гул приемника, который до этого никто не замечал, казался теперь зловещим сопровождением к какому-нибудь фильму, где по сценарию вот-вот должна разразиться катастрофа.

— Ну, — удовлетворенно сказала Бекки, — теперь идите сюда.

Сначала она заставила нас сесть на пол лицом друг к другу — так, что из нас троих получился равносторонний треугольник. Затем достала из своей наволочки три дамских зеркальца и установила их по сторонам треугольника, между нами. При этом каждое зеркало было повернуто строго к одному из нас. Семь свечек она выстроила зигзагом посередине, и каждая из них размножилась в зеркалах. Почему-то в комнате сразу стало холоднее — даже несмотря на тепло от язычков пламени.

— Мгм… А нам не придется делать ничего такого? — спросил я.

— Просто смотрите на меня — и все, — убаюкивающе сказала Бекки. — А когда я попрошу вас что-нибудь сделать — попозже, — то делайте. Это совсем не трудно.

Она снова запустила руку в мешок, и оттуда раздалось мелодичное позвякиванье. Бекки высыпала перед собой на пол целую пригоршню каких-то медных стержней, а затем добавила к ним два небольших зубчатых колеса — кажется, тоже медных. С виду обычные шестеренки, только толстые в обхвате и с очень мелкими зубчиками.

Мурлыкая что-то себе под нос, Бекки принялась раскладывать медные стерженьки между свечами и при этом соблюдала какой-то особый порядок. Палочек было всего девять: длина их колебалась от четырех до десяти дюймов, толщина была одинаковая — в карандаш, а на кончике у каждой я заметил выгравированную змейку. Бекки раскладывала их ужасно долго и даже принялась напевать что-то вслух, но по-прежнему так тихо, что я ничего не мог разобрать.

Я наблюдал за ее руками, мелькающими среди свечей. Я наблюдал за игрой света на медных стерженьках. Я видел, как все это отражается в зеркале. Постепенно мой мозг погружался в ее заунывное пение.

Затем Бекки взяла в каждую руку по колесику, прижала их друг к другу так, чтобы совпали зубчики, и принялась медленно вращать их то в одну, то в другую сторону. Туда — обратно, туда — обратно. При этом они тихонько позвякивали в такт ее пению… И вдруг — все огоньки свечей разом слились в одно смазанное яркое пятно. Вспышка длилась всего одно мгновение, и при этом я услышал какой-то новый звук — пронзительный, похожий на чей-то плач. Затем все стихло. И вдруг — опять вспышка, и опять звук.

— Что это? — спросил Барри.

Бекки сверкнула на него глазами, и он замолчал.

Не берусь сказать, сколько времени все это продлилось, но с каждым разом промежутки между вспышками становились все короче и короче. Наконец Бекки положила колеса, все еще сцепленные, на пол и продолжила вращать их одной только правой рукой, а левой в это время выложила из стерженьков новый узор.

— Барри, — сказала она после этого. — Встань… — И я краешком глаза увидел, что он встает. — Повернись, — продолжала Бекки. — А сейчас иди…

Он пошел — я услышал, как он сделал несколько шагов. Потом — тишина.

Теперь я один пялился на вспышки, слушал звяканье меди и пронзительный вой. Временами мне казалось, что Бекки где-то далеко-далеко.

Но вот ее левая рука начала выкладывать из палочек новый узор. Она снова запела, и у меня перед глазами все поплыло. Казалось, я вижу один только яркий свет.

— Теперь встань, — велела Бекки, и ее голос прозвучал словно издалека. Я подчинился, и тогда она сказала: — Повернись.

Я выполнил поворот кругом, и в воздухе передо мной закружились тысячи золотых пылинок — таких же ярких, как вспышки, которые я видел до этого. Их были целые мириады, и они окружили меня, точно рой мошек…

— Иди, — сказала Бекки, и я пошел.

Глава 6

Я ступал медленно и осторожно, опасаясь, что вот-вот на что-нибудь наткнусь. Однако через некоторое время я понял, что сделал уже гораздо больше шагов, чем вмещала комната — в каком бы направлении я ни пытался ее пересечь. Так. Значит, я уже не в комнате.

Перед глазами была все та же неразбериха — даже еще хуже. Мелькающие огоньки стали ярче и больше числом, и теперь уже никак не подумаешь, что они мерещатся. Одновременно с этим я обратил внимание, что иду по каким-то неровностям. Это был явно не пол.

Впереди меня висело огромное световое поле, и именно к нему я шел. В руках и ногах я ощущал какое-то странное покалывание — странное и в то же время до боли знакомое.

До ушей еле-еле, но все еще доносилось пение Бекки, и я смутно сознавал, что должен идти и не останавливаться, пока не доберусь до сияющего впереди света или не перестану слышать ее голос. Кажется, восприятие у меня нарушилось — я был словно на грани между сном и явью. Во всяком случае я не смог бы даже приблизительно сказать, сколько времени я вот так шел.

И еще я понял, откуда мне знакомы все эти ощущения — легкое покалывание, головокружение, золотые мушки перед глазами… Такое обычно бывает, когда перемещаешься с помощью транскомпа. Но там это длится какие-то секунды, а сейчас я испытывал то же самое гораздо дольше.

Я все шел, шел, и свет впереди все увеличивался и приближался. Где-то далеко еще слышался затухающий, но такой необходимый мне сейчас голос Бекки. И вот свет приблизился настолько, что заполнил все пространство у меня перед глазами. Теперь он рос сам по себе, независимо от скорости моих шагов. Через секунду я почувствовал, как свет налетел на меня, и в этот же момент…

Последовала короткая, ужасающе яркая вспышка — я словно куда-то прорвался, — и все разом изменилось.

Ноги продолжали сами собой идти, однако теперь я, вне всякого сомнения, шагал по земле — по какой-то тропинке, затененной с обеих сторон деревьями. Световое поле рассыпалось, обернувшись звездами и еще каким-то сиянием, маячившим сквозь ветви справа от меня. Было слышно, как ветер шевелит листву. Временами раздавались вскрики ночных птиц и жужжание насекомых.

Мой чувствительный нос едва не лопался от запахов. Пахло здесь все — влажная земля, прелые листья, пробивающиеся тут и там ростки… Порывы ветра доносили слабые запахи животных — некоторые я узнал, некоторые — нет. Кроме того, остро ощущалась близость воды.

Все это было более чем странно. Я-то ожидал увидеть пейзажи ядерной зимы, разрушенные дома, заржавевшие остовы машин, пыль и битое стекло. Вместо этого я шел по мирной лесной тропинке, явно не тронутой никакими атомными ветрами. Находиться здесь было, конечно, куда приятней, но означать это могло только одно: Бекки ошиблась. Я попал совершенно не туда, куда рассчитывал. Я…

Нет, только не это!

Ряд деревьев справа от меня вдруг оборвался, и я увидел, что яркий свет, который пробивался сквозь листву все время, пока я шел — не что иное, как полная луна. В ту же секунду у меня бешено зачесались руки, а на лбу выступил холодный пот. Почему-то я начал задыхаться, хотя шел достаточно медленно, и при этом меня все больше охватывало неприятное беспокойство. Теперь я понял, что произошло.

Я тут же представил себе Барри — сейчас он, наверное, бродит по руинам опустевшего города. Потому что именно его Бекки перенесла в мертвую зону вместо меня. А вот меня Бекки забросила как раз туда, куда я меньше всего хотел попасть и куда меня не хотели пускать до тех пор, пока я не вырасту и не научусь управлять своим организмом (который, судя по всему, уже начинал проявлять себя). Мало того, что я попал не в ту зону — я угодил в нее как раз в самое неподходящее время!

Тяжело дыша, я остановился и поднес руки к лицу. Все участки, которые я недавно так тщательно выбрил, снова заросли щетиной. Внезапно обе мои ноги свело судорогой — боль охватила сначала икры, затем стремительно переметнулась в ляжки. Я скорее наклонился, чтобы растереть их, и тут почувствовал, как мне прострелило плечи.

В довершение всего я, кажется, еще и окосел, потому что теперь мой нос маячил прямо у меня перед глазами и при свете луны казался непомерно длинным и смуглым. Но и это было еще не все. У меня вдруг начали сами собой хрустеть суставы — даже когда я не двигался. Затем появилась острая боль внизу спины.

Я попытался вспомнить, что мне известно о таких явлениях. Ведь существуют инструкции для тех, кто имеет склонность к подобным состояниям. Сборники советов, как это легче перенести или вообще избежать этого путем самоконтроля. Увы, ничего конкретного я не помнил — только общие слова насчет того, что, прежде чем пробовать овладеть техникой контроля, надо сперва хотя бы раз испытать это состояние. Хорошенькое дело… Едва я чуть оклемался после древнего обряда перемещения, как меня уже ждут новые сюрпризы. Веселая выдалась ночка!..

Я решил, что мне следует расслабиться и смириться с происходящим. Так легче будет вникнуть в свои ощущения.

То ли помогло растирание, то ли боль в ногах прошла сама собой, но судороги прекратились. Однако, когда я захотел выпрямиться, меня поджидала неожиданность: я не мог этого сделать. Такое обычно бывает, если потянешь мышцу спины. Никакой боли, просто не разгибаешься — и все.

Прекрасно сознавая, что происходит, я принялся лихорадочно расстегивать ремень и обнаружил, что руки мои уменьшились и заросли шерстью, а от пальцев остались жалкие культяпки. Нет, если уж все равно не миновать превращения, то надо срочно освободиться от одежды. А то представьте — стоит этакий здоровенный псина в джинсах, футболке и теннисных тапочках!

Чтобы справиться с этой задачей, мне пришлось лечь на бок. Едва я закончил, тело пронизала такая судорога, что от боли я стал кататься по земле. Теннисные тапочки слетели с ног сами, потому что это, кажется, были уже не ноги, а лапы. А напоследок в районе копчика обнаружилось некое интересное образование, которым мне страстно захотелось повилять.

Я сразу же подумал — вот это будет номер, если мне вдруг точно так же внезапно приспичит перевоплотиться обратно. Во что тогда одеваться? А если еще поблизости окажутся дамы… Я бросился скорее собирать свою одежду с намерением связать ее в узел, который потом смог бы тащить в зубах. Увы, слишком поздно — мои руки перестали быть руками. Сколько я ни старался придать своей одежде вид аккуратного узелка, она лишь бесформенной массой свисала у меня из пасти. Нести ее в таком виде было совершенно бессмысленно — она бы только волочилась по земле и задевала за корни.

Думая обо всех этих мелких неудобствах, я все же старался не забывать о главном. Важно было прочувствовать и запомнить, что несет с собой каждый новый приступ боли, каждая судорога.

Изменения происходили стремительно. Меня бросало то в жар, то в холод, у меня трещали и вытягивались кости. Было несколько моментов, когда мне показалось, что я смог бы как-то управлять этим процессом, но я не решился. Так ведь можно ненароком и испортить все дело. А кому охота становиться оборотнем-уродцем? Поэтому я лежал и не рыпался, предоставив судьбе распоряжаться самой. Один раз, когда меня уж слишком сильно прихватило, я вскрикнул. Вернее, хотел вскрикнуть, но вместо этого у меня получился самый настоящий вой. Нет, это все-таки заложено в генах, решил я. Генетика — никуда от нее не денешься…

Однако чем дальше я превращался, тем больше мои рассуждения попахивали голой теорией. Я знал: метаморфозы наверняка должны коснуться и моего разума, хотя и не был уверен, что смогу их верно распознать.

Совершенно определенно, у меня нарушилось чувство времени — мне казалось, что все превращение заняло не более пяти минут, а между тем луна на небе успела порядком подняться. Конечно, это могло мне и померещиться, ведь теперь сам я был ниже (так как стоял на четвереньках), а значит, и видел хуже. А вот слух у меня, наоборот, на удивление обострился. Где листик прошуршит, где какая-нибудь букашка чихнет, зверь когтем проскребет или птица крылом помашет — все это, не спросясь, так и лезло ко мне в уши. Еще никогда в жизни мне не приходилось слышать такого богатого стереоэффекта. А уж мой нюх, и без того отменный, теперь достиг полного совершенства. Достаточно было легкого дуновения ветерка, чтобы я с точностью определил, где протекает ручей. Я мог бы безошибочно сказать вам, под каким кустом и когда пробегал кролик или куда спряталась бродившая неподалеку лиса…

Я сделал первый нерешительный шаг. Потом второй. Такое странное ощущение… Я снова шагнул, стал думать о том, какой лапой мне теперь двигать — и тут же споткнулся. Встал, поднялся, опять шагнул… И опять споткнулся. От досады я даже задрал морду кверху и завыл. При этом я сам немного испугался своего голоса — слишком уж неожиданно получилось. Само собой вырвалось. Зато я понял, что если я могу выть сам собой, то, значит, и идти должен не задумываясь — тогда все получится. Просто надо расслабиться и махнуть на все рукой… то есть правильнее сказать — лапой. Довериться своим инстинктам. Наверное, разум в таких случаях только мешает.

Я попробовал задушить в себе мыслительные процессы — и тут же, как миленький, побежал трусцой. Впрочем, радоваться было рано: неизвестно, какие еще страшные сюрпризы ждут меня впереди. Потому что скорее всего превращение еще не закончилось; вернее, закончилась только физическая его часть.

Подтверждение моей догадки не заставило себя ждать. Стоило мне перестать думать и отдать свой разум на откуп новому телу, как меня начали посещать весьма и весьма странные мысли. Не припомню, чтобы я думал о чем-то подобном раньше. Словом… я почувствовал острое желание поохотиться.

Голова моя невольно потянулась к земле, и я стал энергично крутить туда-сюда своим длинным носом, пытаясь напасть на какой-нибудь след. Когда след мне попадался, я тут же определял, кому он принадлежит и когда был оставлен. Я поднимал морду вверх и втягивал запахи, которые носит ветер. Рыская между деревьями, я явственно представлял, как за кем-нибудь гоняюсь. Где-то в глубине моей памяти еще теплилась мысль о том, что раньше у меня была другая цель. Но это происходило как раз в той части мозга, которую я выключил, чтобы перестать спотыкаться. Теперь она была почти полностью подавлена. Я хотел только одного — охотиться, а все остальное не имело никакого значения.

Казалось, одна моя половина словно бы заснула, тогда как другая — о существовании которой я даже не подозревал — проснулась и теперь вступала в свои права. Как будто я сплю и вижу сон. А может, все наоборот: моя прошлая жизнь была сном, а сейчас наступила явь?

Сон…

Я вприпрыжку бегу сквозь ночь, полную изумительных запахов и звуков… По склону холма, затем по берегу какого-то ручья. Останавливаюсь, пробую на вкус холодную черную воду. Кругом стоит такая темень, что ничего не разобрать. Зато от земли исходит отчетливый запах всякой мелкой живности. Я беру какой-то след, бегу по нему, потом теряю, принимаюсь за новый… Я бесшумен, словно призрак, даже в темноте нет мне преград. Разум больше не нужен — я живу ощущениями. Я стал частью окружающей меня ночи. Я весь превратился в голод, жажду погони и охотничий пыл.

Вот, впереди кто-то бежит… Почуял меня… Удирает… Ну и пусть, все равно это моя ночь. Я слышу даже песню, которую поет в небе луна… И нет ни времени, ни пространства — только я один лечу навстречу этому миру, а он летит навстречу мне… Сумрачная жажда охоты поглотила меня — это сладкое наваждение, когда разум спит, когда чувства выползают из самых темных закоулков, чтобы попировать на празднике смерти… Эй, вы! Слышите — я несу смерть на остриях своих клыков! Я сам — смерть в собачьем обличье! Ночь — это мое время!

Но время исчезло, а ночь подхватила меня и унесла далеко-далеко… Я стал хищником, все остальные — жертвами. Не помню, скольких мелких тварей мне удалось поймать. Когда я ел их, они пищали, а на зубах у меня скрипел мех. И мне казалось, что я делаю все правильно, что так и надо. Можете не верить, но мне действительно так казалось…

Один раз среди ночи охотничий восторг так переполнил меня, что из моей пасти сам собой вырвался громкий протяжный вой. И в ту же секунду я услышал, как вдалеке кто-то завыл мне в ответ. Это привело меня в такое смятение, что я даже толком не понял, что со мной происходит. И хотя ответный клич больше не повторился, я еще долго медлил, прежде чем снова взял след.

Воспоминания той ночи грешат темными пятнами и провалами, как всегда бывает, когда пытаешься восстановить сон или день, заполненный однообразной работой. Случалось, я уставал и останавливался, чтобы отдышаться. Несколько раз жадно пил из ручьев и мелких лесных водоемов. Но даже когда мое тело отдыхало, а ноги не вели меня по следу, я продолжал мысленно охотиться. Только ближе к восходу мой охотничий пыл начал понемногу стихать. В воздухе появились новые запахи — запахи, означавшие близость человеческого жилья. Впрочем, пока расстояние позволяло особо не беспокоиться.

Я остановился на какой-то прогалинке и замер, прислушиваясь. Посмотрели бы вы на меня в тот момент: бока ходят Ходуном, язык высунут, уши настороженно торчат… Тогда я был убежден — если можно сказать такое о волке, — что нет на свете существа, которое смогло бы приблизиться ко мне незаметно. Эх, до чего же глубоко мы порой заблуждаемся! Теперь-то я понимаю, что если хочешь стать образованным оборотнем, то одной ночью в лесу не обойдешься.

Он зашел с подветренной стороны, причем совершенно беззвучно. Просто удивительно, как такая махина смогла подкрасться, не задев моего сверхчувствительного слуха — пусть даже я не такой уж опытный. Когда я наконец учуял, что я не один, уже подступало утро — на траву выпала роса, а на небе затеплился первый луч рассвета.

Где-то позади меня раздались мягкие шаги. Я тут же вскочил и насторожился. Совсем рядом послышалось глухое рычание, странным образом напоминавшее человеческую речь, а именно — мое собственное имя. И вдруг я увидел прямо перед собой волка — огромного, серого, с горящими желтыми глазами. Бежать? Я решил, что это бесполезно, потому что он все равно нагонит меня и тогда нападет сзади, что еще хуже. Драться? Эта мысль тоже не вызывала у меня особого воодушевления. Впрочем, кажется, другого выхода у меня не было. Зачем бы он тогда подкрадывался ко мне, если не с целью напасть?

Ну что ж — драться так драться. Я как раз отдохнул, накопил силы — хуже было бы, если бы он перехватил меня на бегу…

Я воинственно зарычал и бросился на противника, причем метил зубами прямо в шею. Однако ему достаточно было повести одним плечом — и я уже валялся на земле. В ту же секунду я почувствовал у себя на горле его зубы — к счастью, они не сжимались. Мой дремавший разум на мгновение проснулся, и в памяти у меня промелькнул абзац из учебника о субординации среди волков. Там говорилось, что побежденный должен подставить победителю свою глотку — и тот больше не имеет права нападать. Я замер без движения. Хотя, с другой стороны, что еще я мог сделать? Оставалось надеяться, что этот волк учился по тому же учебнику, что и я.

Я продолжал лежать без движения, в то время как противник сдавливал клыками мою шею. Не знаю, сколько это продолжалось, но наконец сжатие прекратилось и я увидел прямо перед собой остроносую морду. Снова послышалось рычание, напоминавшее человеческую речь: «Джеймс…»

И вдруг этот волк стал вести себя как-то совершенно не по-волчьему. Сначала он несколько раз поднялся на задние лапы, а передние при этом старался поднять высоко вверх. Затем начал кататься по земле и выбрасывать лапы в разные стороны. И тут я догадался, в чем дело. Постепенно он становился все больше и больше похож на человека, более того — хорошо мне знакомого человека…

Тогда я тоже попробовал рычать и одновременно произносить слова. «Дядя Джордж!» — попытался прорычать я. Не уверен, что у меня получилось; тем не менее он улыбнулся и кивнул мне.

— Вижу, вижу — пришла пора преподать тебе несколько уроков, — сказал дядя. — Что ж, начнем с одного из быстрых способов перевоплощения обратно.

Я послушно кивнул головой… то есть мордой. Все-таки хорошо, когда в семье есть хоть один специалист этого дела.

Глава 7

Едва я закончил перевоплощаться обратно, как сразу же почувствовал, насколько сильно замерз и устал.

— Пошли, — сказал дядя Джордж и взял меня за руку. — У меня есть телега недалеко отсюда. Доедем до усадьбы.

Мы двинулись, петляя между деревьями.

— Может, у тебя найдется какое-нибудь одеяло? — с трудом проговорил я, чувствуя, что зубы у меня начинают стучать. — Что-то мне нездоровится.

— Понимаю, понимаю, мой мальчик. Конечно, я взял для тебя теплые вещи.

Я с трудом дышал, поэтому мог идти, только опираясь на дядю Джорджа. Ноги мои насквозь промокли от росы; Затем тяжелое дыхание сменилось неудержимой зевотой — я зевал и зевал, и не мог остановиться.

— Нехватка кислорода, — пояснил дядя. — Тебе нужен свежий воздух. Возможно, дело в том, что я слишком поторопился, когда мы меняли облик. Хотя и без спешки это процедура не из приятных.

— А сам-то ты не устал? — выдохнул я.

— Мне-то что, я ведь умею этим управлять.

— Придется тебе и меня поучить.

— Всему свое время, — ответил он.

Наконец мы добрались до телеги. При виде нас смирная коричневая лошадь скосила глаз и всхрапнула.

Теперь нам предстояло одеться. С трудом держась на ногах, я облачился в рубашку и брюки, которые захватил для меня дядя Джордж. Его огромный синий плащ болтался на мне, как на вешалке.

Когда оба мы были одеты, дядя Джордж подал мне руку, чтобы подсадить в телегу. Думаю, сам бы я сейчас с этим не справился.

— Ты знал, что я здесь… — промычал я, устраиваясь поудобнее в телеге и укрываясь плащом.

— Угу, — буркнул он и тихонько натянул поводья. Мы поехали, и больше у меня уже не было сил задавать вопросы. Мысли путались и ускользали — сколько ни старался, я не мог перевести их в слова. Оставалось только думать. Я думал, думал, пока не начал куда-то улетать… Потом я уснул.

И мне приснился сон — какие-то странные и непонятные обрывки. Кстати, у меня есть один приятель, который работает кассиром в банке. Так вот, он рассказывал мне, что, когда только начал работать там, его преследовали так называемые сны кассира — ему все время снилось, как он стоит за стойкой и отсчитывает деньги. Думаю, нечто похожее происходит со всеми, кто занимается каким-либо монотонным трудом. Но мой сон был куда более необычный, потому что выражение «видеть сон» подошло бы к нему не в полной мере. Во сне я снова стал волком, снова рыскал по лесам, но, сами понимаете, в темноте я мало что мог увидеть, поэтому я невольно ощущал во сне все запахи, слышал все звуки. Если у меня и мелькало что-нибудь перед глазами, то прямо под самым носом — трава, корни деревьев, камни или просто голая земля. И вдруг я почуял какой-то знакомый запах — я даже еще не знал точно, кто это, но я уже гнался за ним… Я несся так стремительно, что уже не различал мелькавших мимо меня деревьев. Запах становился все сильнее. Теперь я знал, кому он принадлежит. Я выбежал на какую-то полянку, и там, за деревом, я увидел ее. Это была моя мать…

И тут я понял, что лежу в телеге, услышал мерный топот лошадиных копыт. Я уже не спал, но и нельзя сказать, чтобы до конца проснулся. Не знаю, как долго я провел в таком полусне. Затем я почувствовал, что уже больше не мерзну. Когда я открыл глаза, уже вовсю светило солнце. По его расположению я понял, что проспал не меньше двух часов.

Теперь мы ехали не по ухабистой лесной тропинке, а по более ровной дороге. Деревья поредели и сменились кустарником. Судя по всему, мы забрались на какую-то возвышенность, потому что, оглянувшись назад, я увидел раскинувшийся внизу лесной массив. Он был похож на ярко-зеленое море, по которому, словно дрейфующие острова, лениво плыли темные тени облаков. Я снова повернулся вперед и увидел, что мы подъезжаем к большому белокаменному особняку с черепичной крышей. Как и положено, дом располагался на горе и был окружен высокой крепостной стеной. Дорога вела прямо к парадным воротам. Ворота эти были закрыты.

— Ну вот, мы почти дома, — сказал дядя Джордж, даже не оглянувшись на меня. — Пить хочешь?

Я тут же понял, что хочу, но не успел ответить, как дядя уже подал мне бутылку с водой. Отхлебнув несколько приличных глотков, я закрыл пробку и отдал бутыль.

— Спасибо, — выдохнул я и стал с любопытством оглядывать место прибытия. Когда мы подъехали чуть ближе, я услышал какой-то низкий бубнящий звук, похожий на гул множества голосов.

Я перевернулся в более удобное положение и немного обследовал свое тело. Удивительно — больше у меня нигде ничего не ныло и не тянуло. Пока я спал, все боли исчезли. Усталость тоже как рукой сняло — я даже не верил, что могу чувствовать себя настолько хорошо.

Когда мы наконец-то подъехали к воротам, дядя Джордж помахал двум вооруженным охранникам, и они впустили нас внутрь.

— Доброе утро, — сказал он. — Есть добрые новости?

— Нет, — ответил тот, что стоял слева. — Но и дурных вроде как тоже.

— Прекрасно.

Сразу за воротами я увидел военный лагерь. Судя по всему, когда-то на этом месте была мирная зеленая лужайка. Теперь же траву на ней немилосердно вытоптали. Кругом сновали люди, которые чистили оружие, натирали до блеска шлемы, приводили в порядок нагрудные щитки и налокотники. Тут и там дымили походные кухни, распространяя густые ароматы бульона и чая. Справа обедали, слева — обучались рукопашному бою.

— Что, ожидается какое-то нападение? — спросил я.

— И да и нет, — как всегда уклончиво ответил дядя. Еще во время редких приездов дяди Джорджа к нам я заметил, что он не отличается многословием. Если он и говорил что-то, то никогда нельзя было понять, что именно он хочет сказать. И все же я знал, что в случае необходимости дядя Джордж может выразить свои мысли предельно ясно. Значит, сейчас был просто не тот случай.

Мы свернули на какую-то узкую дорожку, которая привела нас на задворки усадьбы. Дядя остановил телегу у конюшни, слез, после чего передал ее на попечение конюха, который тут же вышел нам навстречу. Спрыгнув с телеги, я бодро зашагал следом за ним по украшенной флагами вязовой аллее, которая вела к задней стороне усадьбы.

— Есть хочешь? — спросил дядя, как только мы вошли в дом.

Я кивнул. На самом деле я не просто хотел есть — я прямо умирал с голоду.

— Я тоже, — сказал он. — Пойдем покажу тебе комнату, где ты сможешь умыться и привести себя в порядок, пока кухарка соберет нам поесть. Встретимся вон там, за большим столом, — добавил он, указывая через раскрытую дверь куда-то направо. — И поторопись.

Комната, в которую он меня привел, была ничуть не больше той, что я занимал у себя дома, зато выглядела гораздо опрятней. Я распахнул ставни, с удовольствием вдохнул свежий воздух и полюбовался видом из окна, который состоял из нескольких могучих деревьев и пары дворовых построек. Затем я наполнил водой таз, снял рубашку и начал мыться. Потом я решил, что помыться мне лучше всего полностью, и скинул с себя все остальное. Я извел на себя несколько тазиков воды и добрую пригоршню шампуня, после чего как следует растерся полотенцем. Затем открыл платяной шкаф, о котором говорил мне дядя, и стал подыскивать себе одежду.

Напоследок я тщательно причесал волосы, вычистил ногти и прополоскал рот. Только после этого я отправился в небольшую комнату, расположенную за кухней.

Еще издали я услышал знакомые голоса. Один из них принадлежал моей тете, Мерил, а другой…

— Барри! — воскликнул я сразу же, как зашел. Он поднялся из-за стола и слегка улыбнулся мне:

— Слышал, что с тобой приключилось. Я кивнул.

— Выглядишь вполне сносно, — добавил он.

— Ты тоже, — сказал я, на что Барри ответил кривой усмешкой.

Обняв для приличия тетю Мерил — высокую темноволосую даму с чуть заметным шрамом над левой бровью, — я уселся за стол и стал накладывать себе на тарелку еду. Затем по очереди оглядел присутствующих.

Барри положил вилку и сказал:

— Я прибыл сюда еще вчера. Когда я увидел, что попал в разрушенный город, то сразу понял, что Бекки ошиблась и перепутала сигналы. Было ужасно темно, поэтому я не сразу сориентировался. Но потом все-таки сообразил, что нахожусь абсолютно в другом конце города. Пришлось два часа топать пешком до места, где спрятан транскомп.

— Ну и?.. — не выдержал я. — Не было там… Барри покачал головой.

— Не было ни Тома, ни каких-либо следов его пребывания, — ответил он. — Я посветил себе спичками, когда спустился в бункер — там везде был свежий нетронутый слой пыли. На земле следов я тоже не обнаружил — кроме своих собственных. В общем, похоже, что в последнее время в этих местах никто не появлялся. Ну, тогда я настроил транскомп и перебросился сюда, чтобы сообщить, что тебя следует искать где-то здесь.

Дядя Джордж кивнул:

— Мне лично все стало ясно. Нетрудно было догадаться, что после перемещения ты окажешься примерно на том же расстоянии от нас, что Барри от транскомпа в том центре, куда забросила его Бекки.

— Понятно, — спокойно произнес я. — Значит, папа не был в мертвой зоне. Но тогда выходит, он должен быть здесь? Так он здесь — или нет?

Дядя Джордж отвернулся. На несколько секунд повисло молчание, а потом тетя Мерил отрицательно покачала головой.

— Боюсь, придется тебя огорчить, — промолвила она. — К нам он тоже не перемещался.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил я. — Мы же рассчитали единственно возможные варианты. Либо та зона — либо эта.

— Видишь ли… нет, — пробормотал Барри. — Первоначальное положение стрелки оказалось верным.

Я нахмурился:

— Не понимаю. Даже если это и так, мы же заблокированы от черных зон. Невозможно перейти туда через наши машины.

Он посмотрел на тетю Мерил.

— На самом деле это не совсем так, — мягко возразила она. — С помощью определенной настройки возможно. Дело в том, что существуют пиратские установки.

— Пиратские транскомпы? — переспросил я. — Впервые о таком слышу.

— У тебя еда стынет, — вставил дядя Джордж.

— Я не хочу есть.

— Хочешь, хочешь, — сказал он. — Ешь, а мы пока разъясним тебе немного, что к чему.

Я начал есть, и голод тут же захватил надо мной власть. Теперь меня было уже не остановить.

— Твой отец переместился в третью черную зону, — начала рассказ тетя Мерил. — Раньше это была белая зона, но несколько лет назад «черным» удалось подчинить ее себе.

Я кивнул, продолжая жевать. Разумеется, я знал об этом.

— Но они захватили ее не полностью, — продолжала тетя. — Возникло движение сопротивления, появились партизанские отряды. У них есть свои собственные транскомпы, и мы поддерживаем с ними связь. С первых дней завоевания белые зоны, как могут, помогают им.

— Папа тоже об этом знал? — спросил я.

— Да. Он долгое время поддерживал связь с одним из таких отрядов. Скорее всего «черным» в конце концов удалось перехватить его сигнал Они уже многие годы охотятся за частотами белых центров. Кстати, у них тоже есть свои пиратские станции — почти во всех белых зонах. Но этого им мало. Ведь доступ к самой станции — а значит, и к делам центра — открывает новые возможности для их подрывной деятельности.

— Вы просто убили меня этой новостью, — сказал я.

— «Черные» очень долго пытались вычислить ваш код, — продолжала тетя, — и это им все-таки удалось. Судя по всему, произошло вот что: кто-то переместился к вам на станцию, и Том вступил с ним в схватку, а потом сбежал на одну из пиратских установок…

— Так, значит, если вы знаете частоту этой установки, мы сможем переместиться туда и освободить его?

— Не все так просто, — ответила тетя. — Как только Том перебросился туда и рассказал, в чем дело, они неминуемо должны были засекретиться и изменить сигналы. Судя по всему, они так и сделали, потому что, сколько мы ни пытались пробиться к ним по старому коду, у нас ничего не получилось.

— Но это может означать и то, что все они погибли, а установка просто взорвана! — выкрикнул я. — Наверное, «черные» сначала вышли на партизанский код, а потом путем перехвата поймали сигнал отца. После этого они заслали в нашу зону лазутчика — чтобы разобрался с отцом, — а сами напали на партизан и уничтожили их…

— Да нет же, — успокоил меня дядя Джордж. — По частоте можно определить лишь общее направление, а не сам источник сигнала. «Черные» могут и не знать их точный код — они ведь только перехватывают, а не перемещаются. Все, что в их силах, — это перехватить спектр поступающих сигналов. В конце концов не только ваша станция подверглась…

— Постойте-постойте, — перебил я его, откладывая в сторону вилку. — Если я правильно понял, то это нечто вроде войны?

— Пожалуй, — кивнула тетя. — Подпольная борьба велась с первых дней завоевания, и все это время белые зоны поддерживали повстанцев. Но настоящий конфликт разгорелся только сейчас.

— А что, собственно, такое произошло?

— Просто повстанцы последнее время заметно окрепли, — пояснила она. — Им удалось захватить довольно большие территории, включая крупные промышленные города. Стало ясно, что, если так пойдет дальше, они обязательно добьются своего. Разумеется, «черные» в первой зоне всполошились и бросились спешно уничтожать все связи повстанцев с «белыми». Кроме того, нам теперь самим приходится думать, как бы они на нас не напали.

Некоторое время я молча вглядывался в лицо Барри.

— Ты знал это? — спросил я.

— Ну, знал, — ответил он.

— И почему же, интересно, ты не сказал об этом мне?

— Меня просили не говорить.

— Кто просил?

— Родители. И твой отец тоже.

— А почему они запрещали тебе об этом говорить?

— Не знаю.

Я снова посмотрел на тетю Мерил.

— Ну так почему же? — спросил я. — Почему вы вообще все от меня скрываете?

— Давай-ка доедай, — велел дядя Джордж.

— Нет, я хочу знать почему!

— Я сказал, доедай, — повторил он. — Потом поговорим.

Я еще раз обвел всех настороженным взглядом и понял, что по крайней мере сейчас мне от них ничего не добиться. И я снова взял в руки вилку…

Глава 8

Нет, похоже, мне суждено до конца дней своих жить среди тайн, которые так и останутся нераскрытыми. В принципе к такому положению вещей я привык с детства — как и другие дети в подобных семьях. Не спорю, это вполне логично. Мы же ходим в школу, заводим себе друзей в тех городах, где базируемся, то есть общаемся с людьми точно так же, как и все остальные. И если бы я в раннем возрасте узнал обо всех делах нашей семьи, я мог бы по глупости проболтаться — и поставил бы своих родственников в неудобное положение. Поэтому когда я был маленький, мне особо ничего не рассказывали — хотя я и догадывался, что вокруг меня происходит что-то необыкновенное. Дети всегда чувствуют это, даже если не понимают. Вот тогда у меня и началась эта «секретная» паранойя.

Всю жизнь мне доверяли что-либо только в случае крайней необходимости. Как я уже говорил, в детстве меня это нисколько не удивляло, хотя иногда я все же задавался вопросом — а так ли строго подходят к этому в других семьях? Помню, как родители часто обрывали разговор, если в комнате появлялся я, и украдкой шептали друг другу: «Потом» или: «Подожди — вот он уйдет». Согласитесь, это любого разозлит — если с ним обращаться, как с какой-то бесчувственной куклой.

И вот теперь опять!

Я все понимаю. Случилось что-то действительно из ряда вон выходящее, если даже лужайку перед домом Кендаллов отдали под военный лагерь. Но раз уж мне все равно рассказали про повстанцев в черной зоне, про то, что папа сейчас у них — почему бы не открыть карты до конца?

Завтрак закончился в полном молчании. Я ждал, что, может быть, кто-нибудь соизволит хотя бы объяснить мне причину такого поведения. Однако никто не произнес ни слова, пока все не закончили есть, и тогда дядя Джордж сказал:

— Далеко не забредай.

— Хорошо, — согласился я. — Но почему?

— Просто не надо — и все.

— Ладно, погуляю где-нибудь за домом. Он кивнул.

Я хлопнул задней дверью и вышел на аллею. Мне хотелось побыть одному — я так и заявил Барри, когда он порывался пойти вместе со мной. Через некоторое время я вышел к небольшому ручью, уселся на тенистом берегу и принялся швырять в воду камушки.

Это уже даже больше чем привычка — все от меня скрывать. Вот родители Барри, например, рассказали ему про войну в третьей зоне, а мой отец не только не посвятил меня, но еще и Барри велел молчать. О чем это говорит? Просто родители Барри доверяют ему, а мой отец мне — нет. Но ведь если ты хочешь узнать, можно ли доверять какому-то человеку, нужно же сначала доверить ему хоть что-нибудь и посмотреть!.. Я бросил следующий камушек с особенным жаром — так, что он ударился о какой-то выступ среди ручья и рикошетом отскочил на другой берег.

Вообще-то я терпеть не могу всякие мрачные раздумья по поводу собственной неполноценности. Охота была тратить время на такую чушь! Конечно, раньше меня иногда посещали подобные мысли, но я всегда старался их отогнать, так как понимал, что скрытность родителей полностью оправдана. Только все они словно сговорились относиться ко мне как к недоумку. Барри, значит, можно все знать — мне ничего. Бекки с мамой тоже вечно о чем-то шептались — и боялись, как бы я не услышал. Дейву тоже — уж в этом я не сомневаюсь — известно побольше моего…

Не знаю, сколько часов я просидел на берегу этого дурацкого ручья — и никто не пришел за мной, никто даже не окликнул. Иногда я вставал и переходил на другое место, потому что в том кончались камушки. Небо все больше зарастало тучами. Ну давай же, полей меня, мысленно подзадоривал я. Однако дождь так и не пошел. Зато вполне ощутимо понизилась температура воздуха и поднялся ветер.

Я посидел еще немного и вдруг, потянувшись за очередным камушком, заметил на другом берегу ручья какое-то странное белое пятно. Приглядевшись, я понял, что это всего лишь облачко тумана, которое, словно легкий занавес, повисло между двух стволов. Надо же, я и не заметил, как оно появилось. И почему-то только одно облачко — в других местах воздух был совершенно прозрачен. Странно… Может, там какой-нибудь болотистый участок? Но тогда почему эту дымку до сих пор не разогнало ветром?

На всякий случай я швырнул прямо в середину тумана камушек — никаких изменений.

В конце концов я устал бороться с собственным любопытством и отправился искать место, где можно перейти ручей. Ниже по течению я увидел несколько торчащих над водой валунов и по ним благополучно перешел на другую сторону. Затем вернулся по берегу немного назад и сразу же увидел ту самую дымку. Туман как туман. Ничего особенного. Наверное, уж совсем у меня дела плохи, если я начал бродить по кустам и разглядывать облачка тумана.

Тем не менее я подошел поближе.

Я бы не сказал, что это было болото. Никаких посторонних запахов я тоже не уловил. Сам туман был густой и белый. Я протянул в него руку и сразу ощутил холод. Впрочем, руку я видел. Я слегка подвигал пальцами — туман и не думал расходиться. Когда я уже собрался убрать руку обратно, мне вдруг показалось, что я слышу чье-то отдаленное пение. Я застыл на месте, пытаясь определить, откуда оно доносится — если оно действительно есть, а не плод моего воображения.

Пение стихло. Я сделал шаг назад и опустил руку, как вдруг снова услышал тот же голос.

Ну и дела. Теперь я не сомневался, что из тумана действительно доносятся какие-то звуки — откуда-то из самой его гущи и, видимо, издалека. Странно было другое — эти звуки казались мне удивительно знакомыми. Впрочем, чему тут удивляться? Просто я забыл, в какой зоне нахожусь. Здесь же может произойти все что угодно. Наверняка это какое-нибудь местное магическое явление. Главное теперь — определить, хорошее это явление, плохое или просто никакое. Вдруг это ловушка, которая, как только войдешь внутрь, сразу захлопнется? А может, наоборот — что-нибудь ужасно полезное и интересное?

И почему такой до боли знакомый голос? Это больше всего разъедало мое любопытство — и я решился снова протянуть в туман руку.

Пение сразу же зазвучало более отчетливо — и вдруг я узнал его…

— Бекки! — радостно вскричал я и рванулся на голос. — Бекки! Это ты? Где ты?

Я вошел в этот сумрак, который справа и слева казался молочно-белым, а впереди сгущался в какую-то грязно-серую тьму. Казалось, тьма тянется невероятно далеко, за пределы поместья. Я не различал в ней ни силуэтов деревьев, ни границы между землей и небом. Сделав еще один шаг, я снова позвал Бекки. Теперь и мой собственный голос звучал странно — словно бы я говорил в подушку.

— Эй, Джим! — раздался где-то недалеко голос Бекки. — Это ты, Джим?

— Да, — отозвался я. — Что ты там делаешь?

— А ты где?

— Просто я гулял, за домом дяди Джорджа и тети Мерил и зашел в туман, — объяснил я. — И вдруг услышал твой голос.

— Дальше не ходи, — сказала Бекки. — Только разговаривай.

— Про что разговаривать?

— Да про что угодно. Это совершенно неважно. Я тут заблудилась. Искали тебя — и заблудилась… Ну вот, кажется, удалось подойти чуть поближе.

— Так-так, по-моему, тоже, ты теперь ближе.

— Давай говори что-нибудь, а я попробую выйти на голос.

Я начал не задумываясь, выбалтывать все, что было у меня на уме — просто чтобы ей было слышно. Наверняка Бекки и не слушала, что я там несу, так как она снова принялась петь. Я даже сам себя толком не слушал — было бы странно, если бы я всего этого не знал.

Ее пение становилось все громче, и вскоре я уже не сомневался, что сестренка где-то рядом. Я стал изо всех сил вглядываться в сумрак и в конце концов слева от себя увидел какой-то смутный силуэт. Я вытянул обе руки и крикнул:

— Бекки! Сюда!

Она сделала еще один шаг — и через секунду я уже держал ее руки в своих.

— Ну вот, а теперь иди обратно тем же путем, что пришел сюда.

Мне хватило пары шагов, чтобы оказаться в том месте, где я стоял до этого — то есть перед стеной тумана. Бекки вышла следом за мной и тут же бросилась мне на шею. Я обнял ее, и туман немедленно стал рассеиваться.

— Прости, — прошептала она. — Прости меня.

— Ты насчет чего? — спросил я.

— Я же все перепутала и отправила вас с Барри не туда, куда надо. Я еще недостаточно хорошо научилась…

— Да уж ладно тебе, — успокоил я ее. — Главное, все получилось. Теперь мы оба здесь, у Кендаллов. Самое худшее позади.

— А ты… ты менял облик? — спросила Бекки.

— Ну да.

— Наверное, плохо было?

Впервые за все время я задумался над этим вопросом.

— Скорее это было… ну, что ли, несколько неожиданно, — ответил я. — Нет, я бы не сказал, что это было совсем уж плохо. Знаешь, мне бы все равно пришлось рано или поздно пройти через это. И потом, дядя Джордж говорит, что научит меня управлять превращением. Думаю, мне стоит пожить здесь в свой студенческий год и обучиться всем тонкостям.

— Я так боялась, что с тобой что-нибудь случится! Я покачал головой:

— Да нет же, со мной ничего такого не случилось. Только вот ни одному из нас не удалось найти папу.

— Я знаю. Он в черной зоне, — сказала Бекки. — Тот тип, с которым он дрался, хотел действительно проникнуть в нашу зону, но Тому удалось его подстрелить — слегка подстрелить, — после чего сам он сразу переместился. Затем «черный» сломал нашу установку и…

— Продолжай, продолжай! — не вытерпел я. — Только откуда ты все это знаешь?

— Уборщики, — ответила она. — Они появились вскоре после того, как вы отбыли.

— Но ведь они уже… — начал я и в ту же секунду понял, что она хочет сказать.

— Тот человек, видимо, и был «черным» агентом, — продолжала она. — Это его кровь ты тогда учуял. Вероятно, у него есть сообщники в городе, которые в курсе всех наших дел — они-то и научили его, что надо сказать, чтобы скрыться незамеченным. У них было продумано все до мелочей.

— Почему ты так решила? И почему ты так уверена, что те, другие — настоящие?

— А я их узнала. Я как раз смотрела в окно, и тут они подъехали на своей обычной машине. Вспомни — мы же не видели, какая была машина у первых уборщиков, да и голос того, что разговаривал с нами через дверь, я тоже никогда не слышала. Кстати, тем, вторым, я тоже поведала твою легенду о некоей реконструкции. А еще я вспомнила, что ты тогда говорил про кровь. Поэтому, когда они уехали, я включила везде свет и обошла помещение. Так вот, на заднем крыльце я обнаружила несколько засохших пятен крови — и на стоянке тоже.

— А почему ты думаешь, что он переместился к нам через транскомп — и напал на папу?

— Не знаю, — сказала Бекки. — Но могу поклясться, что это связано с войной в черной зоне. Обстановка там сейчас накалилась, и «черные» пытаются создать беспорядки в других зонах, чтобы «белые» не могли помогать партизанам…

Все время, пока мы говорили, я держал Бекки в объятиях, но тут я резко отстранил ее и посмотрел ей в глаза. Я ведь не говорил ей об этом — даже когда нес всякую околесицу, подавая голос из тумана. Я говорил о чем угодно — о том, что мне никто не доверяет, что все все от меня скрывают, — но ни словом не обмолвился о партизанах. Так, значит, она тоже знала! Знала и молчала!

Я стиснул зубы с такой силой, что они скрипнули.

— Джим, да что с тобой?

— Все, все до одного знали — кроме меня! — выкрикнул я. — Даже ты! Ты, которая младше меня! Что же это получается? Значит, тебе он рассказывает, а мне — нет?

— Ничего мне Том не рассказывал! — в тон мне проорала Бекки. — Я сама обо всем узнала! Сперва он даже не знал, что я знаю!

— Что значит — сперва? — спросил я.

Она осеклась и посмотрела на меня немного испуганно.

— Просто потом я призналась ему, что знаю. Вот то и значит.

— Ну и что же он? Что он тебе сказал? — спросил я.

— Сказал, чтобы никому не рассказывала.

— И все?

— Угу.

— Ладно, ладно, — проворчал я. — Не умеешь врать — не берись.

— Ну, может быть, он не совсем так выразился, — опустила глаза Бекки, — но по смыслу было то же самое.

— Бекки, — сурово произнес я. — Скажи мне точно, что именно он тебе сказал.

Она отстранилась от меня.

— Послушай, я не хочу больше говорить об этом, — пробормотала сестренка. — И вообще, я упомянула про эту войну только потому, что ты проболтался о ней, когда разговаривал сам с собой в тумане. А теперь хватит об этом. Ладно?

— Нет, не ладно, — не унимался я. — Я хочу знать. Мне надоело чувствовать себя изгоем в своей семье. Какое он имеет право мне не доверять?

— Ну хорошо, я дословно передам тебе, что сказал Том. Да, он действительно не говорил мне: «Держи язык за зубами». Он просто сказал: «Не рассказывай Джиму».

Бекки отвернулась.

— Правда он так сказал?

— Правда.

— Но почему?! Если он доверяет мне, почему не хочет, чтобы я тоже обо всем этом знал?

— Этого я тебе не могу сказать.

— Почему?

— Он взял с меня слово.

Я вздохнул, после чего изо всех сил шлепнул ладонью по стволу дерева. И вдруг все мои прежние домыслы как-то сами собой выстроились в стройную картину.

— Послушай, а это как-то связано с тем, что там происходит сейчас?

— Да, — ответила Бекки.

— В таком случае, — сказал я, — все клятвы отступают на второй план. Он в опасности — и ему нужна помощь. Когда он брал с тебя обещание, он же не рассчитывал, что дело так обернется. А теперь ситуация изменилась. Я должен знать все, иначе я не смогу ему помочь…

Бекки глубоко задумалась. Лицо ее поочередно отразило несколько стадий сомнения, и только после этого она заговорила снова.

— Знаешь, почему он не хотел тебе ничего говорить? — спросила она. — Потому что на самом деле Агата жива.

Агата… Так зовут мою мать.

Глава 9

Так… Спокойно, Джим, спокойно.

Теперь я разрешаю себе думать о матери — еще недавно не разрешал. Мы с ней были очень привязаны друг к другу, поэтому думать о ней в прошедшем времени… Словом, это для меня невыносимая мука. Они с дядей Джорджем — брат и сестра, хотя и совершенно не похожи. Дядя Джордж маленького роста, плотный и русоволосый, мама же была высокой стройной брюнеткой. Кроме того, дядя Джордж — оборотень, а мама — нет. Дядя Джордж — молчаливый и скрытный, а мама всегда была улыбчивой и открытой. У них в семье любили шутить, что мама забрала всю общительность, отпущенную на троих отпрысков — дядю Джорджа, Дэлу и ее саму. И при этом она вовсе не была какой-то пустышкой или неженкой. У себя в зоне мама занималась наукой и математикой, а также, как и все в их семье, очень любила природу и свежий воздух. Все отпуска она проводила в походах — лазая по скалам или плавая на каноэ. Еще она отлично стреляла из лука и была дважды чемпионкой среди женщин по стрельбе из пистолета… Должен признаться, что поначалу я страшно ревновал, когда она взяла к нам жить Бекки и между ними завязалась какая-то непонятная мне дружба.

Однажды, около года назад, мама отправилась в другую зону. Такие визиты для нас не редкость — мы всегда поддерживаем отношения между семьями. Но на этот раз ее отсутствие затянулось дольше обычного. Ее не было уже несколько месяцев. А отец все твердил: «Ничего страшного. Не волнуйтесь». Но я, конечно же, волновался — можно подумать, я не видел, как он сам переживает. И один раз, когда я снова спросил его про маму, он ответил:

— Произошел несчастный случай. Она больше не вернется.

Сколько я ни пытался выпытать у него подробности, он только отмахивался: «Я не хочу об этом говорить», или «Мне нечего больше сказать», или «Не будем об этом»… Да, если уж отец замкнется, то дяде Джорджу с его молчаливостью до него далеко!

Словом, что именно случилось с моей матерью, я так и не узнал — пришлось просто поверить в то, что ее больше нет. А кому, скажите, понадобилось бы меня обманывать?

Я посмотрел на Бекки — мою соперницу и одновременно соратницу, готовую делить со мной все радости и потери — и меня захлестнуло целое море противоречивых мыслей и чувств.

— Не понимаю, — произнес я наконец. — Неужели вам было мало просто ничего не говорить мне? Решили еще и нарочно ввести меня в заблуждение… Почему, почему ты знала, а я нет?!

Бекки направилась к поваленному дереву. Я пошел за ней.

— Сначала Том пытался кормить меня теми же сказками, что и тебя, — промолвила она, — но я очень быстро раскусила, что это неправда, и сказала ему об этом. И вот тогда он попросил меня не говорить тебе.

— А он объяснил почему?

— Да. Он боялся, что ты вычислишь код и будешь пытаться ей помочь сам — а это бы только сорвало операцию. Том решил, что это единственный выход, чтобы быть спокойным и держать ситуацию под контролем. Ну а если все получится — это был бы для тебя приятный сюрприз.

— А если нет — я бы уже и так знал худшее, да? Она что, с повстанцами?

— Да. Не думаю, что отцу все это очень нравится — так же как и всем остальным, — но боюсь, что у него не было особого выбора. Она приняла это решение во время своей последней поездки.

— Почему?

— Собралась целая группа добровольцев — со всех белых зон. Большинство из них — специалисты по…

— По стрельбе?

— Да, и это тоже. Но не только. Ведь Агата вместе со своей сестрой долгое время жила в этой зоне по студенческому обмену. Она хорошо знает язык, ей там нравится, а ее сестра вообще вышла там замуж и осталась насовсем. И теперь…

— Ничего не понимаю, — перебил ее я. — Про Дэлу я, разумеется, знал, но я никак не думал, что это та самая зона… Она что — сама говорила тебе об этом, да?

— Так, между делом упоминала.

Бекки подошла к поваленному дереву и села. Только теперь я заметил, какой у нее усталый вид. Я опустился рядом с ней и принялся отламывать от ствола сучки, а затем кромсать их на все более мелкие кусочки.

— Понимаешь, дело не только в ее мастерстве стрелка, — продолжала Бекки. — Это как раз не самое главное.

— А что же тогда главное?

— Ну… то же самое, что и у меня. Понимаешь?

Да, кажется, я понял, но… Я даже не сразу нашелся, как об этом сказать. Впрочем, когда не знаешь, что сказать, лучше всего говорить прямо.

Выходит, моя мать — ведьма? — спросил я. Бекки пожала плечами:

— Она всегда не любила это слово. Дело в том, что на языке древних религий оно имеет какое-то особое значение и предполагает особый статус. У нас его нет. Мы… мы просто умеем чувствовать и улавливать определенные сигналы — я уверена, именно поэтому она тогда вышла на меня. Ей нужен был кто-нибудь, чтобы передать свои знания.

— И как же тогда вас прикажешь называть?

— Да как хочешь, так и зови. В некоторых местах пользуются словом «чародейка»… Тому, конечно, все известно. Но вообще мы по обычаю сохраняем тайну. Особенно важно, чтобы «черные» не пронюхали, кто мы на самом деле. Тогда они быстро найдут способ от нас избавиться — как избавились от моей бабушки. Не любят они нас.

— Но почему?

— Потому что не понимают. И боятся. Ведь почти все мы на стороне «белых».

Мы помолчали немного, затем Бекки продолжила:

— В последнее время партизанам удалось освободить много городов. Люди там целиком перешли на их сторону. Сейчас у них две армии, и они снова готовятся к наступлению. Все надеются, что решающий перелом достигнут, и скоро судьба зоны будет окончательно решена…

— Мне уже приходилось слышать эти сведения, — перебил ее я. — Не далее как сегодня. Но, насколько я понял, никаким окончательным решением там даже и не пахнет. И именно поэтому здесь полная лужайка солдат. А честно тебе сказать — так мне кажется, дела у них обстоят неважно. Похоже, «белые» собираются отправить им на подмогу еще одну группу.

— Ты прав, — ответила Бекки, — и не просто группу, а группу с особой миссией.

— Как я понимаю, это будет очень скоро. Она кивнула:

— Да, уже скоро.

Я обломил последний сучок.

— И откуда только ты так много знаешь? — вырвалось у меня.

— Агата мне сообщает, — сказала Бекки, — когда мы с ней разговариваем. Кое-что я вижу, то есть чувствую, сама — в тот момент когда оно происходит, а иногда и до этого.

— Так, значит, ты общаешься с мамой?!

— Угу. Иногда удавалось даже встретиться.

— Это все с помощью твоих свечек?

— Вроде того.

— А когда ты последний раз выходила с ней на связь?

— Сегодня ночью. Сначала я попыталась пробиться к ней, но она меня не пустила. Закрыла проход. Тогда я решила, что лучше перемещусь сюда. Но я уже была такая вымотанная, что начала плутать.

— А она… у нее все в порядке?

— Думаю, да. Правда, дела у них действительно неважные. Пока еще я не выяснила до конца, в чем загвоздка, но буду пытаться. Кажется, они должны что-то сделать, но они окружены…

— Они в опасности?

— Наверное.

— Что же нам делать?

— Пока не знаю. Нужно хорошенько все обдумать.

— А тебе не кажется, что следует пойти и рассказать все дяде Джорджу и тете Мерил?

— Нет, — сказала Бекки. — Они и без нас сообразят, что делать, когда придет время. А сейчас им все равно ничего не добиться. Выхода нет, полная блокада… — Она вдруг запнулась. — Блокада… Блокада… Блокировка! Ну да, конечно!

Она радостно вскинула взгляд и улыбнулась.

— И что? — спросил я.

— Блокировка! — воскликнула Бекки. — Мне кажется, именно в этом все дело! Но надо еще проверить.

— Ничего не понимаю…

— Потом поймешь, — перебила меня она. — Вот что, Джим. Мне нужна твоя помощь.

— Что я должен сделать?

— Сходить и принести мне поесть. Я ужасно голодна. И еще притащи какую-нибудь миску — только чистую.

— А почему ты не можешь пойти со мной в дом и поесть нормально?

— Ни за что! — заявила Бекки. — Тогда у нас ничего не получится. Они обязательно помешают нам — ведь они знают, кто я такая.

— Помешают? Чему же они помешают?

— Пока еще точно не знаю. Потом все объясню. Но как бы там ни было, не говори никому, что я здесь.

Я посмотрел вверх на клочок пасмурного неба, неровно очерченный верхушками деревьев.

— Наверное, дождь пойдет, — заметил я.

— Ну, значит, я промокну, — вздохнула Бекки. — Так ты точно никому не скажешь?

— С какой это стати я стану кому-то говорить?

Дядя Джордж застал меня за поисками еды и миски. Когда он спросил меня, чем я занимаюсь, я вполне честно ему ответил:

— Вот, ищу что-нибудь поесть.

— Ладно, когда поешь, зайди в библиотеку — нам надо потолковать, — сказал он.

Свершилось! Наконец-то он сподобился объяснить мне, что происходит. Может, хоть теперь мне удастся сложить из всех этих обрывков цельную картину.

— Пойдем лучше сейчас, — предложил я. — Перекусить я могу и попозже.

Он согласно кивнул, и мы отправились в библиотеку.

Скажу сразу: рано я радовался. Разговор наш был весьма далек от проблемы войны в черной зоне и судьбы моих родителей. Почему-то именно сейчас дядя Джордж решил преподнести мне пространный урок оборотневедения.

Впрочем, надо отдать должное, урок был совершенно захватывающим. Я просто в рот ему смотрел все время, пока он объяснял и показывал. Я узнал, например, что настоящий оборотень умеет перевоплощаться тогда, когда ему это понадобится, и полная луна совершенно не нужна. Еще я узнал, что превратиться можно не только в волка, хотя это и самое простое. Хороший оборотень способен принять практически любой облик — разумеется, в рамках собственной массы и после определенной тренировки.

Слушать дядю Джорджа было так интересно, что я совершенно потерял счет времени и не заметил, как пролетела добрая пара часов. Наконец он закончил и добавил:

— Наверное, теперь уже и перекусывать ни к чему — и так обед скоро.

Какой же я кретин! Я сразу же вспомнил про Бекки, которая сидела там одна — голодная и холодная — и ждала, пока я принесу ей миску.

— Нет, я все-таки чуть-чуть перехвачу, — бросил я на ходу, пока шел к двери.

Дядя Джордж несколько странно взглянул на меня, а затем сказал:

— А я-то думал, ты захочешь задать мне еще какие-нибудь вопросы.

— А разве я получу на них ответ?

— Пока нет, — ответил он. Я пожал плечами:

— Ну вот, собственно, так я и думал.

— Потерпи еще немного, — вздохнул он, провожая меня глазами. — Пойми, есть причины, чтобы не говорить тебе.

Я кивнул:

— Не сомневаюсь. Ну что, я пошел?

Дядя Джордж открыл было рот, чтобы что-то сказать, но потом, очевидно, передумав, закрыл его и просто пожал плечами. Я повернулся и вышел из комнаты.

По дороге в кладовую я размышлял — а может, в последний момент он действительно чуть не сказал мне больше, чем собирался сначала? Наверное, жалеет меня… Да какая теперь разница? Самое главное я все равно уже знаю.

Однако надо торопиться. Я вбежал в кладовую, быстро отрезал для Бекки по куску хлеба и сыра, а потом еще захватил пару яблок. Завернув все это в льняную салфетку, взял с полки небольшую миску и уже собрался идти, как вдруг услышал доносящиеся со двора знакомые выкрики. Я спрятал еду и миску под рубашку и вышел из дома.

Барри я обнаружил за конюшней, где он облюбовал себе ровную площадку. Насколько я знаю, то, чем он занимался, называется «ката» — попросту говоря разминка, во время которой он изо всех сил махал руками и ногами, перемежая все это криками «ки-я!» Должен признаться, довольно красивое зрелище.

Впрочем, мои мысли занимало сейчас совсем другое: говорить или не говорить ему про Бекки? С одной стороны, я не знал, что она там задумала и к чему это все приведет. С другой стороны, Барри был нам не чужой и с самого начала принимал во всем участие — то есть был готов помочь. Смущало меня лишь одно: вдруг он вобьет себе в голову, что его долг — рассказать про Бекки Кендаллам?

Почему я принял тогда именно такое решение?.. Потом я думал об этом. Может, я просто доверял ему? Или все дело в том, что мне пришлось пройти мимо него по пути к Бекки, и он заинтересовался, куда я иду?

Глава 10

Пока мы с Барри шли к тому месту в лесу, я рассказал ему про Бекки и про то, что узнал.

— Мне было очень тебя жаль, — хотел извиниться Барри, — но Том попросил меня не говорить об этом. Понимаешь, он мой шеф…

— Понимаю, — сказал я.

— Он думал, что ты будешь крутить ручку до последнего, пока не выйдешь на их частоту. И тогда переместишься к ней и…

— Правильно он думал, — вставил я.

— …и наломаешь там дров.

— И это тоже запросто, — согласился я.

— Но я рад, что ты теперь все знаешь.

Я молча кивнул. Мне было не по себе, потому что мы уже подходили к тому месту, где я оставил Бекки. Я очень быстро нашел поваленное дерево, однако там никого не было. Тогда я огляделся вокруг — Бекки как сквозь землю провалилась. И только спустя несколько секунд я сообразил, что некий предмет, который я поначалу принял за валун или пень, и был ею. Бекки сидела на корточках и не двигалась.

— Послушай, — окликнул я ее. — Ты уж меня прости, но раньше я просто не мог вырваться…

— Знаю — я все вычислила, — подняв голову, сказала она. — Давай мне еду и постарайся не наступить на мой рисунок. Привет, Барри.

Подойдя поближе, мы увидели, что Бекки окружила себя со всех сторон сложным узором из переплетенных линий, которые она нацарапала прямо на земле. Возле ее правой руки лежала какая-то сырая на вид палочка, а с левой стороны возвышалась кучка таких же сухих. Барри остановился и стал с подозрением и опаской разглядывать все эти художества. Я аккуратно, стараясь не наступать, прошел между линиями и отдал Бекки все, что принес. Завтрак она взяла, а миску вернула со словами:

— Иди и вымой ее в ручье. Потом наполнишь на две трети водой и принесешь сюда.

Пока я ходил к ручью, где-то вдалеке несколько раз громыхнуло, но дождь все не начинался. Я вернулся к Бекки, которая еще продолжала есть, и осторожно, стараясь не расплескать на рисунок, поставил перед ней миску с водой. И тут мой желудок — видимо, почувствовав близость еды — властно дал о себе знать. Как же я забыл — сам-то я тоже не обедал. Эх, надо было брать больше!

Бекки протянула мне пустую салфетку и яблочные огрызки.

— Убери, пожалуйста, — попросила она.

— Хорошо, — сказал я. — А потом что?

— А потом жди, — ответила Бекки. — Вон там. — Она махнула рукой в сторону, где сидел в траве Барри.

Сначала я зашвырнул огрызки в кусты, а салфетку сложил и засунул в карман. Затем пристроился на корточках рядом с Барри, и мы стали ждать.

— Что она делает? — прошептал он.

— Похоже, просто пялится на миску с водой, — сказал я.

Это продолжалось довольно долго, но идиллию прервал раздавшийся со стороны дома звон колокольчика — звонили к обеду. Почти сразу же мы услышали, как позвали сначала меня, а потом Барри. Это был голос тети Мерил.

Барри тихонько выругался себе под нос и поднял на меня вопросительный взгляд.

— Нам нельзя идти, — сказал я.

— Знаю, — ответил он. — Но они ведь могут отправиться нас искать?

— Давай подождем и тогда увидим.

Через несколько минут тетя позвала снова. И опять мы не подали никаких признаков жизни. Но уже вскоре Бекки скомандовала:

— Идите сюда.

Мы встали и осторожно прокрались к ней по лабиринту рисунков. Продолжая сидеть и даже не повернув головы в нашу сторону, Бекки сказала:

— Теперь я поняла, что произошло. Положение совершенно безвыходное…

— Что ты имеешь в виду? — спросил Барри, когда пауза начала перерастать в неловкое молчание.

— Страсти разгорелись вокруг главной установки — это нечто вроде электростанции, — пояснила Бекки. — Повстанцы находятся как раз рядом с нею, и если им удастся ее захватить — победа обеспечена. Тогда в их власти будет целая область. Но для этого надо вырваться из кольца «черных» сил, которые зажали их там и не выпускают. Обе стороны отлично сознают, насколько важен исход этой схватки. И обе ждут подкрепления. К кому подкрепление подоспеет раньше — тот и победит.

Снова послышался звон колокольчика. И снова выкрикнули наши имена. На этот раз голос тети Мерил звучал весьма раздраженно.

— А где находится армия подкрепления «черных»? — спросил я.

— Они уже в пути и везут с собой артиллерию.

— А где наши?

— Наши ждут — рассыпаны по всем белым зонам, — ответила Бекки, и я сразу вспомнил о военном лагере перед домом. — Но они не могут переместиться туда, чтобы помочь повстанцам. — Послышался новый раскат грома, на кусты и деревья с шумом налетел ветер. — Дело в том, что «черные» глушат все сигналы с их транскомпа, — продолжала Бекки, отвечая на мой вопросительный взгляд. — Они узнали частоты, на которых работает пиратская установка, и теперь блокируют их своей собственной машиной.

— Так, значит, «черные» победят — как только к ним подоспеет помощь… — вымолвил Барри.

— Если только никто не выведет из строя их приемник, — процедила сквозь зубы Бекки.

— Но мы же не можем никого туда послать, когда зона блокирована, — сказал я, — Получается замкнутый круг — прямо по Хеллеру. Ловушка-22.

— Я в состоянии нас перебросить, — тихо сказала Бекки. — Так же как переместилась сюда.

— Но ведь, кажется, этот путь мама тоже заблокировала, — возразил я.

— Нет, она заблокировала только путь к ней самой. Не может же она закрыть от меня всю эту чертову зону.

— Значит, говоришь, мы можем туда переместиться… — прищурился на нее Барри. — Ну и что, ты полагаешь, сумеют сделать трое ребятишек против хорошо вооруженного войска? Не представляю, как бы мы смогли добраться до этого приемника.

— Там сейчас уже ночь, — пояснила Бекки. — Я могу спрятать нас в темноте так, что они не смогут нас обнаружить — по крайней мере какое-то время.

Снова послышался шум листвы, но на этот раз никакого ветра не было.

Странно — ни один из них не обратил на это внимания. Я решил тоже ничего не говорить. А вообще, если честно, предложение Бекки казалось мне несколько сомнительным — только я никак не мог понять почему.

— Бекки, — сказал я наконец, — ты что-то от нас скрываешь.

Впервые за все время она подняла голову и посмотрела мне в глаза. И тут я увидел, что в глазах у нее стоят слезы.

— Я рассказала вам все самое важное. Если нам удастся переместиться прямо к ним в лагерь и вывести из строя приемник, то партизанский транскомп снова заработает. Тогда повстанцы получат подкрепление и кучу всякой боевой техники. Если мы успеем проделать это все до того, как прибудет «черное» подкрепление, партизаны прорвут блокаду и выиграют сражение. Ведь если они получат помощь, то захватить станцию для них не составит никакого труда. Конечно, бои продолжаются и в других местах, но этот рубеж — самый важный. Если они освободят эту территорию — всей войне конец. Останется только восстановить разрушения и навести порядок…

— Это-то все мне понятно, — вставил я. — Но я говорю о другом. Ведь там мама и папа.

— Да. Наверное, Том успел переброситься туда прямо перед тем, как начали глушить.

— Но как же мама со своими чарами — а они у нее небось посильнее, чем у тебя? Разве она не может точно так же сделать кого-нибудь из повстанцев невидимыми, чтобы они разобрались с этим несчастным приемником?

— Они и ее глушат, — сказала Бекки.

— Как же это можно — глушить чародейство, а, Бекки?

— На одно чародейство всегда находится другое чародейство, — ответила сестренка. — Ей и без того приходится защищаться. Сделай она малейшую ошибку — они же просто испепелят ее. Нет, по этой части там полная блокада.

— Не знал, что среди «черных» тоже есть такие.

— Их не очень много. И все же нашлось несколько изменников, которые работают на «черных». Одного из них специально взяли на эту операцию, потому что знали, что у повстанцев есть человек, который владеет чарами.

— И сколько же времени может продлиться такая дуэль? — спросил я.

— Пока один из чародеев не ошибется, — ответила Бекки.

— Я имею в виду, сколько сумеет продержаться мама?

— Не знаю. — Она покачала головой. — Мне лично никогда не приходилось этим заниматься. Наверное, это зависит от того, насколько сильны у каждого из них чары.

— Если я правильно понял, — заметил я, — ты вроде способна с помощью каких-то заклинаний перенести нас в лагерь в черную зону. Но ведь у них есть своя чародейка, разве она не сумеет перехватить нас, когда мы появимся?

— Во-первых, не чародейка, а чародей, — поправила меня Бекки. — Кстати, по-моему, он откуда-то из этих мест. А во-вторых, я рассчитываю, что он настолько поглощен поединком с Агатой, что может и не почувствовать нашего приближения. Но даже если и почувствует, то ему придется отвлечься от Агаты, чтобы перехватить нас. Некоторое время я смогу защищать нас своим полем — за это время Агата как раз с ним разберется.

— Послушай, Бекки, — сказал Барри, — если уж ты берешься перебросить нас, то почему бы тебе не попробовать перевести туда всех этих солдат, которые на лужайке? Если бы они попали в тыл к врагу или зашли с фланга, партизанам точно бы удалось прорваться. И «черные» были бы окружены.

— Да нет, — ответила Бекки. — Я просто не обладаю такой силой. Одно дело — переместить небольшую группу, и совсем другое — оперировать огромными массами. В моих силах перебросить всего несколько человек…

— И вот еще что мне пришло в голову, — перебил ее я. — Допустим, мы перенесемся в лагерь противника и даже сломаем им машину. Но вот вопрос: как мы оттуда выберемся?

Бекки отвернулась.

— Главное будет продержаться до тех пор, пока партизаны не пойдут в наступление, — ответила она. — Мы можем спрятаться… или убежать… в зависимости от обстоятельств.

— Понятненько, — вздохнул я, вдруг почувствовав, как у меня пересохло во рту.

В общем-то она могла и не отвечать на этот вопрос — я заранее знал, что услышу в ответ.

Барри только улыбнулся и кивнул. Тоже мне — мистер Ледяное Спокойствие. У них это любят — мол, вернемся со щитом — или на щите… Даже песни про это сочиняют. Что до меня, так мне совершенно ясно: даже если мы и проникнем туда и все у нас получится, нам все равно не суждено остаться в живых. Другое дело, что если мы этого не сделаем, тогда погибнут мои родители.

Только не говорите мне, что я должен проявлять благородство и самоотверженность и думать о судьбе всей зоны. Да, я не благородный и не самоотверженный. Что для меня какая-то абстрактная «зона»? Единственные люди, о которых я беспокоюсь по-настоящему, — это мои родные. К святости я не стремлюсь, и вообще считаю, что весь этот героизм — сплошная глупость.

Поэтому я сказал:

— Что ж, ничего лучшего я придумать не могу.

— Тогда нам надо поскорее трогаться, — заявила Бекки. — А то вот-вот пойдет дождь и размоет все мои значки. — Она окинула взглядом свои художества.

— Хорошо бы как-нибудь сообщить о себе тете Мерил и дяде Джорджу, — заметил я.

— Если у нас все получится, то они очень скоро узнают обо всем сами, — сказал Барри и достал из кармана складной нож. — Пожалуй, пока мы здесь, срежу-ка я какое-нибудь деревце. Если обрезать сучки, получится отличная штука.

Бекки взглянула вверх на наползающие тучи. — Ладно, только давай побыстрей. Барри слегка углубился в лес, и я проводил его взглядом.

На руку мне упала первая капля, потом вторая упала на щеку. Рядом в кустах послышался какой-то шорох, но я подумал, что это ветер.

— Крутая же ты девчонка, Бекки, — сказал я, но она ничего мне не ответила.

Вместо этого она начала раскладывать сухие палочки возле одного из своих рисунков. И принялась тихонько, едва слышно напевать.

Некоторое время я смотрел на нее. Узор, который сестренка выкладывала из палочек, был немного похож на тот, что она выкладывала из медных стерженьков, когда перемещала меня в первый раз. Во всяком случае я заметил в нем некоторые общие фигуры. Когда она закончила, то встала и оценивающе оглядела проделанную работу — при этом она не прекращала тихо и заунывно напевать. Немного погодя ее пение стало сопровождаться каким-то странным клацающим звуком — сначала я даже не понял, как она его производит.

Чуть позже появился Барри, уже вооруженный, и встал рядом со мной. Лицо его было еще даже более бесстрастным, чем обычно, взгляд полон решимости.

— Ну все, — объявил он. — Я готов.

Бекки ничего не ответила — только пение ее стало громче, а клацанье теперь еще и перемежалось с каким-то скрежетом. Потом я понял, что это было: в левой руке у нее я заметил два небольших гладких камушка. Их-то она и терла друг об друга, а иногда и стукала ими в такт своей песне. И вдруг я почувствовал близость чего-то легкого, дрожащего…

Я рывком повернул голову налево, и у меня вырвался невольный вздох. Это был туман! Он вернулся на свое прежнее место между деревьями. Поначалу зыбкий и негустой, он на глазах набухал влагой и уплотнялся.

Только сейчас я заметил, что один из рисунков Бекки простирается как раз в сторону места, над которым висела теперь дымка — словно дорожка, ведущая в туман.

На меня снова упали дождевые капли, вокруг нас уже вовсю бушевал ветер, но этому туману было все нипочем.

Наконец Бекки поднялась с земли и пошла по кругу, осторожно ступая между узорами. Нам она жестом велела идти за ней след в след.

Я пристроился за Бекки, а Барри — за мной. Мы двигались против часовой стрелки, петляя, словно в каком-то лабиринте. Все это время Бекки не переставала скрежетать камушками и петь. Иногда ее пение тонуло в порывах ветра и шуме дождя, который теперь уже поливал вовсю. И вот мы сделали последний круг и оказались как раз напротив дорожки, ведущей в туман. Краем глаза я заметил справа от себя какое-то движение. Но уже через три шага напрочь забыл об этом.

Мы вошли в туман — сразу звуки грозы почти что стихли и перестал капать дождь. Ощущения были примерно те же, что и в прошлый раз. Мы шли и шли, и казалось, жалкое белое облачко, в которое мы забрели, не в состоянии вместить такие просторы. Земля под ногами стала мягкой, как трясина. Бекки продолжала петь, но каким-то другим, будто чужим голосом. Кроме ее песни, я ничего больше не слышал — даже собственного дыхания.

Вокруг нас плотной стеной стоял жемчужно-серый сумрак. Прямо перед собой я с трудом различал спину Бекки, а позади себя даже не слышал, а лишь смутно ощущал шаги Барри. И все-таки пробираться сквозь эту муть всем вместе было гораздо легче, чем шагать в ярком свете, но одному.

Наконец белая стена перед нами начала растворяться, а потом и вовсе исчезла. Теперь мы шли по лесу. Стояла глубокая ночь. Прошло еще какое-то время, прежде чем Бекки подняла руку и остановилась.

— Что там? — шепотом спросил я.

— Пришли, — сказала она.

Глава 11

Мы присели на землю, и Бекки тихонько развела руками листву, чтобы показать нам, куда именно мы пришли.

Прямо перед нами был военный лагерь. Тут и там стояли палатки, валялись на земле свернутые походные матрасы, горели костры и ходили дозором вооруженные охранники. Вдалеке, слева от нас, громоздилось еще какое-то строение — по всей видимости, партизанский объект. Должен сказать, что по виду он ничуть не напоминал электростанцию — во всяком случае я таких не видел. Это было гигантское сооружение, обнесенное забором из проволоки и состоящее из множества высоких, хрупких на вид башенок — каждую из них окружал ореол голубого света. Между ними располагались более приземистые постройки в форме кубов. Связывали же всю конструкцию воедино протянутые от одного здания к другому спиралевидные канаты. Кое-где были видны одинокие фигурки людей — видимо, охранников.

Я посмотрел направо — совсем вдалеке маячила горная гряда. На пологих склонах тоже наблюдались признаки жизни: горели костры, бродили патрульные. Скорее всего там обосновались повстанцы. Возможно, где-то среди них были и мои родители…

Бекки слегка пошевелилась и отвлекла нас с Барри от созерцания окружающего пейзажа. Я вопросительно взглянул на нее и обнаружил, что она внимательно смотрит налево, куда-то вдаль. Я, конечно, тоже стал смотреть туда и поначалу не заметил ничего особенного.

Но затем, когда я несколько раз обшарил взглядом пространство, лежащее за лагерем, я увидел какие-то движущиеся черные точки.

— Наверное, это их дополнительные войска… — послышался шепот Барри. — Похоже, они решили подтянуть туда артиллерию.

Бекки снова пошевелилась.

— Надо срочно к ним внедряться, — сказала она.

— Скорее всего «черные» постараются поберечь патроны для дневного времени, — заметил Барри. — Гораздо удобнее, когда видишь, во что ты стреляешь.

— Даже если так, нам все равно некогда ждать. Мои чары лучше всего действуют ночью — да и повстанцам надо получить подмогу как можно быстрее. И потом, нужно еще время, чтобы перебросить войска и объяснить им, что к чему…

— Пожалуй, ты права, — согласился Барри. — Так что же делать?

— Сейчас мне понадобится полная тишина — минут на десять, — произнесла Бекки. — Я должна выставить защитное поле. Я скажу, когда все будет готово — и тогда сразу же идем в лагерь.

— А ты знаешь, в какой из палаток находится их машина? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Придется поискать.

— Мне кажется, надо смотреть в тех, которые стоят на более возвышенном месте, — высказал предположение Барри. — Может быть, вот в этой, большой, ближе к краю.

— Ну что ж, тогда с нее и начнем, — решила Бекки.

Мы встали с колен и, отойдя немного назад от своего наблюдательного пункта, вышли на небольшую полянку. Там Бекки снова уселась на землю. По виду можно было подумать, что она просто глубоко задумалась. Я расположился слева от нее, Барри — справа.

Некоторое время мы просто сидели и ждали — как вдруг я начал что-то чувствовать.

Лес как будто ожил вокруг нас. Теперь тень от деревьев окутывала наши тела словно тончайшей паутиной. Нет, эта штука была даже тоньше, чем обычная паутина. Она скорее напоминала легкий ветерок — если бы он вдруг стал просто тканью. По-настоящему, конечно, никакого ветра не было.

Тут Бекки встала:

— Возьмите меня за руки.

Мы так и сделали, и она повела нас между стволами. Я не ощущал на теле ничего реального, и в то же время зрение у меня явно изменилось. Теперь источники света — например костры — я видел размыто, нечетко, а неосвещенные места, наоборот, словно искрились лунным светом. Разумеется, никакой луны на небе не было.

Шли мы молча, и я слышал каждый удар собственного сердца. Чем ближе мы подходили к лагерю, тем чаще и громче становилось мое дыхание — мне даже приходилось сдерживать его. Когда мы пересекали границу, я мысленно приготовился к тому, что нас окликнут часовые… Но нет, благополучно. Так. Значит, когда мы подойдем к первой палатке… Сейчас кто-нибудь выйдет и…

Опять ничего.

Мы продолжали идти. Несколько раз мы останавливались и пропускали каких-то людей — кажется, никто из них нас не заметил.

Удивительно — я и не думал, что Бекки такой специалист своего дела. Я решил, что больше никогда не буду над ней подшучивать. Однако, как я понял, заклинание на маскировку не давало стопроцентной гарантии, и поэтому Бекки старалась вести нас всякими окольными путями, избегая слишком больших скоплений людей. Один раз мы прошли мимо какого-то солдата, который, казалось, смотрел на нас во все глаза — но он только потряс головой и потер уши, провожая нас взглядом. Возможно, он обладал повышенной, по сравнению с другими, чувствительностью.

Мы постарались поскорее скрыться из поля его зрения.

Пока мы шли, я обдумывал наши дальнейшие действия. Если приемник окажется действительно в той палатке, которую мы выбрали, то, после того как мы разберемся с ним, нам лучше уходить в ту же сторону, в какую мы двигаемся сейчас — то есть в дальний конец лагеря. Тогда нам останется пересечь только небольшой открытый участок с левого фланга — и снова начнется лес.

Слева вдалеке прогремел взрыв. Следом за ним почти сразу грянул другой. Эхо последнего еще звенело в воздухе, а мы уже поняли, что это значит — хотя никто из нас не произнес ни слова. Обстреливали склон горы, причем стреляли с левой стороны, так что снаряды летели прямо над лагерем. Мы ускорили шаг. Надо как можно быстрее разыскать этот несчастный приемник!

Наконец мы дошли до заветной цели. Со стороны было очень похоже, что это именно та палатка, которую мы искали. На переднем острие крыши торчало нечто вроде антенны, а возле задней стенки стоял небольшой работающий генератор. Бекки остановила нас, чтобы немного осмотреться на месте.

Прозвучало еще несколько взрывов. Если те первые удары можно было считать пробными, то теперь огонь велся достаточно методично. Похоже, «черные» начали обстрел.

При таком шуме разговаривать шепотом никак не получалось, а кричать друг другу мы попросту боялись — таким образом мы могли привлечь к себе внимание даже невидимые.

Возле входа в палатку, опираясь на ружье, стоял часовой. Барри толкнул в плечо сначала меня, потом Бекки, а затем указал поочередно на часового и на свое самодельное оружие. Мы с Бекки переглянулись и одобрительно кивнули. Другого способа пройти через пост часового я, например, не видел. Если бы мы просто сбоку проделали в палатке дыру, это даже скорее привлекло бы всеобщее внимание. Бекки — так же жестами — показала, что мы должны обязательно двигаться вместе, не расцепляя рук, иначе ее заклинание перестанет действовать. Барри кивнул, и мы пошли.

Артиллерийский огонь ни на минуту не прекращался, тут и там со склонов гор поднимались облачка серого дыма. Насколько он был разрушительным, я в точности не знал. Единственное, что я смог определить — по частоте ударов и источникам вспышек, — это что бой ведется сразу по трем направлениям.

Пока мы осторожно подкрадывались к полусонному часовому, я уже мысленно представлял себе, что сейчас будет. Я нисколько не сомневался, что Барри с легкостью его уложит — причем достаточно мягко, чтобы не причинить сильного вреда. Не напрасно же он всю жизнь тренировался. Но что нам делать с этим бедолагой, когда он упадет? Не можем же мы бросить его лежать у входа в качестве живой рекламы своего налета на палатку? Значит, его следует немедленно затащить внутрь. Придется действовать быстро. И еще: надо будет обязательно оставить кого-нибудь сторожить вход, на случай если в палатку войдет враг. Пусть даже для этого придется расцепить руки и стать снова видимыми. Да, если это не та палатка, то вся наша операция будет, по-видимому, сорвана… И даже если это окажется нужная палатка, мы все равно не знаем, сколько там внутри сидит народу…

Бекки остановилась и слегка обняла нас с Барри за плечи, чтобы мы остановились тоже. Затем подтолкнула друг к другу наши головы, и в результате ее губы оказались прямо возле наших ушей. После этого она заговорила, стараясь перекрыть голосом грохот орудий:

— Послушайте, что-то мне здесь не нравится! Что-то такое есть в этой палатке… что-то нехорошее.

— Но что? — осторожно спросил Барри.

— Не знаю, — ответила Бекки. — Палатка именно та, что нужно. Но там… понимаете, там вроде какая-то ловушка. Я прямо чувствую, как оттуда исходит опасность…

Мы с Барри переглянулись. Опасность? Но мы ведь заведомо шли на опасность, так что ничего нового она нам не сообщила. И потом…

— А разве у нас есть другой выбор? — спросил Барри.

Бекки помолчала, затем кивнула.

— И все-таки, там что-то странное… — добавила она.

— Думаю, в любом случае мы уже исчерпали все меры предосторожности, — сказал я.

Она снова кивнула, и мы решили действовать по плану.

Пока мы подкрадывались к часовому, я думал, что вот сейчас было бы как раз неплохо, если бы их дурацкая артиллерия громыхала подольше и посильнее — тогда наша операция потонет в шуме.

Когда мы подошли ближе, часовой забеспокоился и начал озабоченно смотреть по сторонам. Несколько раз его взгляд скользил прямо по нам, но так и не мог ни за что зацепиться. Мы подобрались еще ближе. И вдруг Барри сделал выпад. Он так быстро взмахнул своей штуковиной, что я не успел ничего сообразить. Получив удар в область за правым ухом, часовой стал медленно оседать на землю, тогда как Барри уже успел нырнуть в палатку.

Времени на раздумья не было. Барри сейчас навряд ли потребуется моя помощь, поэтому я решил действовать по плану — то есть прежде всего избавиться от свидетелей. Поэтому я подхватил часового под мышки и стал затаскивать его внутрь. Бекки тем временем подобрала ружье и протиснулась следом. Я еще не успел разогнуть спину и повернуться, как услышал звуки потасовки.

Быстро опустив часового на пол, я обернулся и окинул взглядом помещение. В глубине стоял стол, на котором я увидел некий прибор, отдаленно напоминающий тот транскомп, что был у нас дома. Судя по мигающим лампочкам, он работал Перед ним на стуле сгорбился какой-то человек в коричневом костюме — видимо, оператор. Он был без сознания. Возле стола и шла потасовка — Барри дрался со вторым обитателем палатки, который защищался от него лопатой. Оба кружились словно в танце, уворачиваясь от ударов друг друга. Внезапно Барри бросился на пол и резко подхватил противника под колени — это был один из его излюбленных приемчиков. Когда тот упал, Барри нанес ему серию ударов по шее и по животу. После этого противник затих.

— Браво, — раздался вдруг голос откуда-то из дальнего угла палатки. — Такой молодой — кто б мог подумать…

Бекки только что положила на пол ружье и уже направилась к транскомпу, но этот уверенный насмешливый голос заставил нас обоих застыть на месте и обернуться. Вскоре мы увидели и его обладателя — он пружинисто поднялся с походной кровати, которой мы раньше не заметили.

Босой, в черных брюках и того же цвета рубашке с расстегнутым воротом. На открытой волосатой груди я заметил какой-то медальон. Я бы не сказал, что такой уж атлет — скорее незнакомец был даже хрупкого телосложения. Ростом, может, чуть повыше, чем Барри. Длинные черные волосы сзади собраны в хвостик, в левом ухе поблескивала серебряная сережка. У него были очень темные, почти черные глаза, а когда он поднял руки, я увидел, что пальцы у него унизаны перстнями.

Когда Барри сделал к нему шаг, при этом воинственно помахивая своей палкой, у Бекки вырвался сдавленный крик.

— Это он… — явственно прозвучал в тишине ее голос, и я вдруг осознал, что артиллерийский огонь почти смолк.

— Кто? — спросил я.

— Тот, кого я видела…

Вслед за этим раздался какой-то хруст и треск — и на наших глазах оружие распалось надвое прямо в руках у Барри. Мужчина двинулся на Барри, и тот с размаху швырнул в него два обломка, которые остались у него в руках. Однако незнакомец отмахнулся от них, как будто это были назойливые мухи, и продолжал спокойно надвигаться на Барри.

Только сейчас до меня дошло, о ком говорила Бекки. Это и был тот самый завербованный «черными» волшебник, которого, как утверждала сестренка, немедленно испепелят мамины чары, стоит только отвлечь его внимание от поединка с ней. Однако сейчас его внимание было явно сосредоточено на Барри, тем не менее он чувствовал себя при этом прекрасно. Неужели ему удалось победить маму, неужели он убил ее?

От этой мысли у меня сами собой сжались кулаки, и мне захотелось самому броситься на этого гада. Однако Барри опередил меня.

Он сделал стремительный выпад, который он, кажется, называл при мне «удар с разворотом». Но еще когда он был в воздухе, чародей спокойно отступил в сторону — словно прочитал его мысли. Более того, он успел поднять руку и слегка дотронуться до вытянутой ноги Барри — даже не ударить, а только коснуться. После этого Барри рухнул на спину и больше не шевелился.

Мужчина улыбнулся и поднял голову. Посмотрел на Бекки. Потом на меня.

— …А зовут его Ворон! — сказала Бекки. — Разбивай машину! — крикнула она мне.

Пока сестренка произносила все это, она успела поднять руки и теперь держала их перед собой. Мужчина снова перевел на нее взгляд.

— Какие мы быстрые, — сказал он и тоже поднял руки.

— Что с Агатой? — спросила Бекки. Некоторое время он молча сверлил ее взглядом, как будто взвешивал про себя, не будет ли слишком опрометчиво сказать ей правду. Затем ответил:

— Не знаю. Наш контакт оборвался, как только начали обстрел. Может, ее ранило. А может, и убило. Во всяком случае я ее больше не чувствую.

И тут я почти физически ощутил, как между ними повисло в воздухе страшное напряжение, как будто они сцепились в поединке по армреслингу. Только при этом они стояли на приличном расстоянии друг от друга и состязались обеими руками.

Я начал потихоньку продвигаться поближе к транскомпу. Мужчина — теперь я знал, что его зовут Ворон, — бросил на меня взгляд, в котором читалось явное намерение мне помешать. Однако почти сразу он сморщился и снова повернул голову к Бекки. Я сделал еще один шаг, смутно осознавая, что только что избежал чего-то поистине ужасного. Тем не менее каждое движение давалось мне с трудом.

— А ты сильная, детка, — заметил мужчина. — Бекки, да? Но ты уже подустала — заметно подустала…

— Так же как и вы! — заявила Бекки.

— Но я ведь все равно сильнее, да и знаю побольше твоего.

Он сделал шаг вперед. Бекки отступила. С обоих ручьями лил пот.

Я поискал глазами какой-нибудь предмет, подходящий для того, чтобы разбить транскомп. Вон там есть лопата — но она лежит слишком близко к Ворону… И тогда я решил, что единственно верным решением будет просто скинуть машину со стола. Я уперся в нее обеими руками и подтолкнул. Машина не сдвинулась с места. Она была жутко тяжелая…

Ну хорошо же. Бекки снова отступила — Ворон продолжал на нее надвигаться. В это время я ухватился за край стола и попытался приподнять его. Он приподнялся лишь чуть-чуть, самую малость. Барри пошевелился и застонал.

Тогда я повернулся к столу спиной и снова ухватился за край. Затем согнул колени, слегка присел и изо всех сил попытался разогнуть ноги.

Бекки опять отступила — на этот раз к самой стене. Прижавшись к ней, она подняла руки к лицу и стала тихо всхлипывать. Ворон засмеялся.

— Неплохо, детка, неплохо, — сказал он и вышел вперед, — но и недостаточно хорошо…

Мне казалось, что руки у меня выскочат из суставов — но ножки стола начали наконец отделяться от земли. Ворон, кажется, заметил это, потому что он тут же отвернулся от Бекки и вперил свой взгляд в меня. Я сразу почувствовал тогда, что он хочет меня убить, поэтому налег на стол еще сильнее. Где-то на полу снова зашевелился Барри — кажется, он пытался встать, но был еще слишком слаб, чтобы прийти мне на помощь.

И вдруг… Полог палатки откинулся, и внутрь одним прыжком влетел здоровенный серый волчище.

Я сделал последнее отчаянное усилие. Стол наконец поддался, и транскомп с грохотом рухнул на пол. В это время Ворон уже лежал лицом вниз, а возле его шеи клацали огромные клыки и раздавалось глухое рычание дяди Джорджа.

Глава 12

Насколько я понял, в ту ночь мы все погибли, а потом нас там же и похоронили. Но я отлично помню, как убегал через дыру, которую прогрыз дядя Джордж в дальнем конце палатки; на одной руке у меня висел Барри, на другой — Бекки. В это время как раз начался очередной артиллерийский обстрел. Сначала мы кое-как добрались до деревьев, где можно было немного укрыться, а потом перебежками рванули в сторону гор.

Почти до самого рассвета мы ползли вверх по склону. Затем свернули направо и двинулись к расположению партизан. А когда уже совсем утром мы все-таки дошли до них — началось наступление на лагерь «черных».

Мы стояли и смотрели, как длинными шеренгами по склонам спускаются тысячи и тысячи воинов, которые, видимо, собрались сюда со всех белых зон. Вскоре обстрел прекратился, зато теперь до нас с поразительной ясностью доносились все звуки боя.

Не знаю, сколько мы так простояли, но в конце концов лагерь «черных» был взят. После этого наши войска сразу же двинулись к энергетическому объекту. Вид у станции был совершенно не жилой — будто ее населяли гномы, которые прячутся от дневного света. Впрочем, и сдали объект почти без борьбы. Видимо, все это время защитники станции наблюдали за ходом сражения и решили, что положение их безвыходно.

Только сейчас, когда исход битвы был уже ясен, я почувствовал, насколько мне жарко — на небе уже вовсю светило солнце. По высоте его я понял, что мы проторчали на склоне несколько часов, хотя для нас они пролетели, как одно мгновение.

Мы немного не дошли до расположения партизан — вернее, до места, где еще вчера они располагались, поэтому теперь снова зашагали по склону горы. Чем ближе мы подходили к лагерю повстанцев, тем чаще нам попадались на пути воронки от снарядов и груды развороченных камней. Дядя Джордж уже принял свой обычный человеческий облик и оделся в какую-то одежду, которую нашел в разрушенной палатке.

Запах моих родителей мы с ним учуяли одновременно. Оба рванули вперед и обогнули каменный выступ… Там прямо на земле, прислонившись спиной к большому валуну, сидел мой папа — на голове его белели бинты. Рядом, завернутая в одеяло, спала мама.

Мы с Бекки скорее бросились к ним и почти свалились в их объятия. Барри чуть отстал, но на лице его была счастливая улыбка.

Дядя Джордж прищурился на маму, затем на отца.

— Хлопотная выдалась ночка… — сказал он.

Ни Барри, ни Бекки сильно не пострадали от поединка с Вороном. Даже моя мама с честью вынесла дуэль с чародеем, хотя и сильно устала. Впрочем, поводов для усталости у нее было предостаточно и без него.

Мне она шепнула очень тихо, что решилась на обман, потому что думала — так для меня будет лучше. На это я возразил ей — я достаточно большой, чтобы разобраться в любой ситуации.

В ответ она лишь согласно кивнула. Дядя Джордж уже успел рассказать ей про все, что мы сделали.

— Больше — никаких секретов, — заверила меня она. — Обещаю.

Ну что я мог ей сказать? Что я доволен? Для меня это был просто урок взросления — больше ничего.

— Главное, теперь ты в безопасности, — улыбнулся я.

Наконец-то мы могли поговорить с дядей Джорджем. Оказалось, что еще во время нашего урока оборотневедения он заподозрил неладное. А уж когда мы не явились на призывы к обеду, он и вовсе решил, что пора обследовать окрестности. Приняв самый что ни на есть незаметный облик, он нашел нас и стал вести наблюдение. Стоило ему увидеть среди нас Бекки, как он сразу понял, что мы собрались делать. Поэтому когда дело пошло к перемещению, он просто прокрался следом за нами — сначала по узорам на земле, потом по туману.

Папа попросил Бекки рассказать ему всю историю с самого начала. Я-то думал, он расстроится из-за того, что тому «черному» все-таки удалось уйти, но он почему-то больше всего забеспокоился, когда сестренка упомянула про доктора Вейда.

— Доктор действительно говорил, что у него в папке появился какой-то новый материал?

— Да, — ответил я. — Он прямо весь дрожал — так ему хотелось поскорее его просмотреть.

Папа поднял глаза к небу и что-то замычал себе под нос, как делал обычно, когда пытался прикинуть что-то в уме. Затем перевел взгляд на маму:

— Значит, примерно утром он должен отбыть домой… Очень может быть, что он еще там — тем более если поздно лег спать.

Она кивнула:

— Понятно. Я готова. Они оба встали.

— Пошли. Надо спешить.

Они бросились к транскомпу, и дядя Джордж согласился побыть немного в роли оператора, а заодно посмотреть, не прибывают ли еще наши. Проверив несколько частот, он сказал, что приток сил продолжается. Перед тем как я переместился, дядя стиснул мне плечо.

— На днях надо встретиться — хочу дать тебе еще несколько уроков, — произнес он.

— Ну конечно, — ответил я. — Спасибо тебе за все. И дядя Джордж улыбнулся — первый раз в жизни я увидел, как он улыбается.

Можно было и не торопиться. Когда мы вернулись домой, доктор Вейд еще спал. Таким образом, у нас как раз оставалось время, чтобы помыться (а некоторым и побриться) и приступить к приготовлению плотного завтрака.

Все получилось так, как мы рассчитывали. Доктор проснулся, когда все было уже почти готово. Меня послали к нему на другую половину, чтобы я пригласил его к завтраку. Доктор охотно согласился. Кажется, он пребывал в прекрасном расположении духа.

— Получилась необычайно плодотворная поездка, — сказал он.

— Да что вы говорите! Рад слышать. Встретимся внизу, — ответил я.

Во время завтрака доктор просто сиял от счастья. Торопливо и без интереса выслушав папины объяснения — включая рассказ о неприятном инциденте, происшедшем с его шевелюрой и приведшем к частичному ее упразднению, — доктор тут же принялся обсуждать с ним некие уравнения, которые он случайно откопал вчера у себя в папке и которые, по его словам, объясняли некий феномен под названием «мозаика частиц». Я, честно говоря, не понял, что он имел в виду: то ли он говорил чисто о теоретической концепции энергетических уровней в физике частиц, то ли о способе использования ее в производстве оружия или для добычи чистой энергии. Бекки, Барри и я быстренько управились с завтраком и смылись, оставив доктора пить кофе с родителями.

Потом, когда я случайно проходил мимо двери — ну хорошо, не случайно, меня просто заело любопытство, — я видел, как доктор Вейд сидел, откинувшись, на стуле, глаза его были закрыты, а мама что-то тихо и настойчиво шептала ему на ухо. А в это время папа выуживал из папки доктора новый материал.

До сих пор не могу забыть, как доктор бормотал, когда собирался уезжать:

— Никак не могу освободиться от ощущения, что я что-то забыл. Но вот что это… не помню.

— Ну, значит, ничего интересного, — утешал его папа.

Я правильно догадался — тот лазутчик прибыл из черной зоны, чтобы насадить нам одну очень важную физическую концепцию, до которой наша зона еще не дозрела и которая могла бы принести нам вред. Очередная попытка обмануть время. Может быть, все бы и обошлось, но в вопросах социального конструирования мы всегда придерживались того же правила, что и сами «черные» — своего рода «правила большого пальца», выведенного из опыта других зон.

Да, других зон… Таких же, как та, на которой мы погибли.

Дело в том, что параллельные миры возникают, когда развитие определенной зоны доходит до поворотной точки. Некоторые ученые даже уверены, что каждый такой момент порождает не два параллельных мира, а бесконечное множество. Другое дело, что не все из них мы можем уловить с помощью нашей аппаратуры. Иные отличаются друг от друга столь незначительно, что настроиться на их частоту почти невозможно. Так же невозможно определить, по какому принципу выбираются эти главные поворотные моменты истории. Совершенно темный лес.

Словом, мы попали как раз на такой перелом. Это был момент зарождения новой зоны.

Теперь появилась еще одна белая зона — в ней партизанам удалось захватить электростанцию и выиграть войну с «черными».

Но осталась и третья черная зона. Там, согласно сообщениям разведывательной службы, партизанский транскомп был разрушен прямым попаданием снаряда и никакой помощи не последовало. Родители мои погибли во время взрыва. Бекки, Барри и меня смерть настигла во вражеском лагере — и вместе с нами дядю Джорджа. Было ли это делом рук Ворона или ему кто-то помог — так и осталось тайной. Я лично думаю, что сам бы он не справился.

Интересное это ощущение — сознавать, что где-то есть мир, в котором ты умер. А если не умер? Тогда я бы точно отправился в спасательную экспедицию.

А если бы мне это удалось? Думаю, это было бы еще более странное ощущение — встретиться с самим собой. Интересно, что бы я себе сказал? И кому бы из нас принадлежали тогда мои стереозаписи?

А Бекки? Что бы мы стали делать с еще одной Бекки? Или Барри? Или если бы у нас было две мамы и два папы?

Насколько я знаю, в других известных зонах таких двойников нет. Все они разошлись в путях своего развития много-много лет назад. Ученые считают, что раньше, в самом начале, двойники существовали, но постепенно, спустя столетия, все совпадения сгладились.

Думаю, я не один такой в новой белой зоне — многие живут и знают, что в третьей черной зоне у них есть двойники. И если снова вспыхнет борьба за эту зону, я думаю, все они будут среди добровольцев. Сколько же неожиданных встреч и узнаваний произойдет, если это случится! Надеюсь, я и сам побываю там — когда там опять будет белая зона — и положу цветочки на свою могилу. Вернее, на наши могилы.

Можно долго философствовать о всемирном равновесии добра и зла и тому подобное. Только белых зон все равно больше, чем черных, а философские концепции — особенно те, которые содержат мораль… Чем дальше в них вникаешь, тем больше всяких неясностей. Я ведь уже говорил, я хочу стать ученым, а значит, работать в таких областях, где факты в конечном итоге побеждают догадки.

Кстати, пора бы и о конечном итоге…

Уже совсем стемнело — да и луна скоро выйдет.

Пойти, что ли, чуток повыть?