Дверь в стене

Уолкот

В имении Уолкота был канун Рождества. Протяженная гостиная по большей части тонула в глубокой тени, и лишь благодаря мелькавшим здесь и там тусклым огонькам отраженного света можно было понять, где находятся столы, вазы, стулья и кресла. Перед широким камином стоял невысокий защитный экран. Временами за ним вспыхивало красноватое мерцание, сопровождаемое шипением и треском поленьев, и наполняло зримой жизнью призрачную комнату, высоких белых кариатид по бокам просторного входа и бронзовую фигуру Сатаны возле рояля. Когда неверные тени двигались, казалось, будто эта фигура шевелится и делает знаки воздетой вверх рукой, а сластолюбивые кариатиды улыбаются. Часы, невидимо тикавшие в густом сумраке над каминной полкой, пробили одиннадцать вечера – гулко и настойчиво. К тому моменту, когда их бой прекратился, трепещущие огоньки за экраном погасли, ночная мгла проворно поглотила смутно видимую красную комнату, и шевелящийся Сатана вкупе с ухмыляющимися вратами утонули во тьме.

В дальнем углу гостиной началось движение, раздался шорох, а затем резкий щелчок и тихое позвякивание, как будто стронули с места цепь. Потом все стихло, кроме шипения и ворчания плавящейся смолы поленьев в очаге. Одно из них издало тонкий, внезапно оборвавшийся свист – точно мальчишка, напуганный жутковатой тишиной ночи.

– Ш-ш-ш, – внезапно прозвучало в углу – точно эхо шипения в камине. – Ш-ш-ш. О Эдвин!

Алые языки пламени вновь нервно взметнулись вверх. Расплывчатое пятно в углу оказалось птицей на жердочке, тускло блеснула золоченая цепь. Бронзовая фигура кивнула, ее искаженная исполинская тень на стене присела и подпрыгнула, кариатиды у входа зловеще ухмыльнулись и моргнули. Часы с сокрушительной неумолимостью четко отсчитывали секунды. Затем откуда-то извне донеслись неуверенные шаги.

Под массивной дверью появилась тончайшая золотистая линия; дверь распахнулась, и порог гостиной переступили двое лакеев с серебряными канделябрами в руках, а за ними показались и другие фигуры.

Когда свет, проникший внутрь, обнажил изящество шелка и бархата, белизны и позолоты в убранстве комнаты, распутницы, перестав ухмыляться, затаили дыхание и замерли, а воздетая рука Сатаны зависла в нерешительном ожидании. И часы тоже умолкли, словно насторожившись. Поверх циферблата выступила из темноты фигурка седого Времени, размахивающего своей косой, – безжалостное, расчетливо-неторопливое и наводящее ужас олицетворение неизбежности. Все вокруг сделалось реальным, ярким и отчетливым. В углу на причудливой жердочке сидел, щурясь на свет, серый попугай.

Лакеи церемонно прошли в гостиную, водрузили канделябры на круглый столик, отодвинули каминный экран и переставили полированный стол поближе к очагу. Меж тем в комнату вошли трое богато одетых джентльменов.

– Эта комната намного лучше, Эдвин, – сказал один из них, двигаясь неторопливо и держа руки в карманах. Это был светлокожий румяный юноша, облаченный в роскошный атласный костюм вишневого цвета с благородной кружевной отделкой. Тот, к кому он обращался, был старше, выше ростом и темнее лицом, но одет не менее пышно. – Не понимаю, кузен, почему ты был против того, чтобы прийти сюда, – продолжал он. – Думаю…

– Теперь это уже не важно, Клод, – перебил тот, кого юноша назвал кузеном; его голос явственно свидетельствовал о давешней досаде, перешедшей в беспокойство. – Я был под впечатлением от одной мимолетной фантазии. Теперь все в порядке… теперь, когда мы здесь, все в порядке. Вицелли, где ты сядешь?

– Вицелли, – подхватил юноша, – ты уже видел нашего попугая? Прелюбопытная птичка… онемела от горя с тех пор, как… как кузен Гарри преставился.

Вицелли помедлил, раздумывая, кому первым делом отвечать, потом произнес, обращаясь сразу к обоим:

– Там. Нет.

Этот человек с маленькими глазками и тонкими чертами лица был много старше и степеннее своих спутников.

– Да, онемела от горя, – повторил Клод. – Полли! Милый Полли! – воскликнул он, приближаясь к птице. – Видишь, Вицелли, он не отзывается.

Попугай поднял одну лапку, распрямил толстые пальцы, щелкнул клювом и склонил голову к когтю.

– Полл, царапка Полл… Полагаю, Вицелли, вы уже слышали полторы сотни вариаций нашей загадочной семейной истории. Чего только не плетут об этом!

– Карты готовы, Клод, – известил Эдвин, меж тем как лакеи, завершив все приготовления, незаметно удалились. – Прошу садиться.

Вицелли перевел взгляд с Эдвина на Клода, взял первую колоду карт и провел пальцами по торцам.

– Та же игра, само собой, – сказал он Эдвину.

Клод сел за стол, слегка отодвинув стул, чтобы продемонстрировать вышивку на своем жилете.

– Передай вон тот графин, Вицелли, – попросил он. – Где мои карты? О Фортуна, Фортуна!.. Вицелли слишком учтив, чтобы говорить про сэра Гарри, – продолжил он чуть погодя, наливая себе из графина, – я имею в виду, в нашем присутствии.

– Сними ты, Клод, – предложил его кузен.

Вицелли принялся сдавать карты. Потом, спокойно глянув на Эдвина, произнес:

– Я мало что слышал об этой истории. Сэр Гарри счел нужным исчезнуть потому… потому что проигрался в карты?

Эдвин утвердительно кивнул.

– Это единственно возможное объяснение, какое приходит в голову… Мы ждем, Клод, – нервно заметил он, словно желая сменить тему разговора.

– Вздор, – бросил Клод, делая ход. – Мы оба знаем, что это не так. Сэр Гарри никогда не играл в карты.

Услышав это категоричное опровержение, Эдвин побледнел и бросил злобный взгляд на кузена. Похоже, он был до крайности раздражен его заявлением.

– Ты мало что знаешь об этом, Клод, – возразил он.

– Я знаю, что сэр Гарри никогда не играл в карты.

– Насколько мне известно, играл. Вот черт! – Эдвин сделал ход не той картой. – Так, так! Я бы хотел, Клод, чтобы ты воздержался от попыток затеять спор во время игры.

– А кому загорелось спорить? Уж точно не мне! Сэр Гарри никогда не играл.

Последовало неловкое молчание. Игра продолжалась в полной тишине. Затем Клод выпил, облизнул губы и повернулся к Вицелли.

– Нет, Вицелли, исчезновение сэра Гарри не было бегством от карточных долгов. В конце концов, мы почтенная семья. Мне кажется… – на лице юноши появилось весьма глубокомысленное и доверительное выражение, а в глазах Эдвина мелькнула тревога, – в этом деле замешана женщина.

У Эдвина побагровело чело, но в остальном выглядел он спокойным.

– Незнакомая колода, Вицелли. Вот почему мне не везет, в этом все дело. У меня в голове все так запуталось и смешалось, словно…

– Словно в гниющем трупе, – ввернул Клод, беря реванш за недавнюю пикировку.

Повисла еще одна напряженная пауза. Эдвин явно ощущал себя не в своей тарелке.

– Я и правда никогда не слышал подробностей этого дела, – сказал Вицелли, забирая выигранные ставки; его узкие глазки с видимым удовлетворением наблюдали за возрастающей рассеянностью одного кузена и опьянением другого. – В нем было нечто странное?

– Нет, все было восхитительно просто, – ответил Клод. – Передай мне графин. Спасибо. Вот два бесспорных факта. Первый: сэр Гарри был. Второй: его нет. И кстати, в день, когда он исчез, этот попугай лишился дара речи. Это все. Между прочим, ты последним видел своего брата, Эдвин. Расскажи нам об этом.

Эдвин побелел и стал совершать ходы не думая.

– Карты нынче заколдованы, не иначе, – процедил он сквозь зубы, проигнорировав замечание Клода.

– Боже мой, Эдвин! – выпалил неугомонный Клод. – Да ведь сегодня ровно год! Вицелли, нынче же двадцать четвертое декабря, канун Рождества? Ну конечно. Ровно год с того дня, когда сэра Гарри видели последний раз. Вицелли, а призраки не…

– Давай сменим тему, Клод. Эти разговоры не дают сосредоточиться на игре, – почему-то заметно нервничая, перебил Эдвин.

– Дорогой мой! Это в высшей степени ценная мысль… для тебя… насчет годовщины. По прошествии года ты сможешь… как это называется?.. вступить в права на управление наследством.

Эдвин с силой забарабанил бледной рукой по столу и притворился, будто изучает кружева на манжете.

– Ты мешаешь игре, Клод.

– Перед нами, – продолжал Клод, с нарочито заговорщицким видом обращаясь к Вицелли, – хитрый лис, Виц. В самом деле, ты хитрый лис, Эдвин, раз прибегаешь к подобным приемам. Это так, к слову. Так вот, этот самый Эдвин всегда прикидывается раздосадованным и уязвленным, когда речь заходит об исчезновении сэра Гарри. А на деле ему от этого – сплошная выгода. Тебе следует знать, что сэр Гарри собирался жениться; счастливая девушка, счастливый день, все решено. Если бы он женился и родил наследника, бедный старина Эдди остался бы не у дел. А теперь он почти баронет – вскоре станет баронетом, я полагаю.

– Ты в самом деле был последним, кто его видел? – спросил Вицелли, испытующе глядя на Эдвина.

Тот облизнул пересохшие губы и посмотрел в глаза Вицелли. Он заговорил, и казалось, что он крайне осмотрительно подбирает слова:

– В канун прошлого Рождества я оставил своего брата здесь, в этой комнате, сидящим перед вот этим камином, примерно в одиннадцать вечера. Примерно… да, примерно в одиннадцать… должно быть, так… – Эдвин невольно перевел взгляд на часы. – Лакей, спавший внизу в буфетной, услышал над головой звук удара и болтовню попугая. Я… я был уже в постели и вообще ничего не слышал. На следующее утро сэр Гарри исчез. Все вокруг было как обычно – то есть я имею в виду, ни здесь, ни где-то еще не виднелось ни намека на какой-либо беспорядок. С тех пор…

– Виц, дружище, передай бутылку. Вероятно, здесь не обошлось без вмешательства дьявола, – произнес Клод. – Говорю же – преставился.

– Для меня случившееся – не повод шутить, – недовольно произнес Эдвин и облегченно выдохнул, когда Вицелли снова обратил взгляд на карты. – Он исчез…

– Без четырех полночь, – перебил Клод. – И сегодня суббота. Вицелли, если мы продолжим играть до воскресенья, мы ведь узреем дьявола, не так ли? Интересно, он похож на здешнего бронзового Сатану? Возможно, он вернет сэра Гарри обратно.

– Замолчи, ради бога! – воскликнул Эдвин в крайнем возбуждении. – Ты знаешь, как тяготит меня его исчезновение; я бы душу прозакладывал, чтобы найти сэра Гарри – или его тело…

– О Эдвин!

Эдвин стал мертвенно-бледным.

– Что это было? Это ты сказал, Вицелли? Ты слышал что-нибудь?

Вицелли выглядел слегка удивленным.

– Я ничего не говорил, но, думаю, что-то слышал.

– Я нет, – заявил Клод. – Вицелли, без двух минут двенадцать. Что произойдет в полночь, если мы продолжим игру?

– Карты красной масти превратятся в карты черной масти, и наоборот, – сухо отозвался Вицелли, – а фигуры на картах обратят лица к тебе. Только и всего. Ничего запредельно ужасного. Что с тобой, Уолкот, почему ты не делаешь ход?

– Что ты так пристально рассматриваешь в пламени свечи? – недоуменно спросил Клод. – Можно подумать, что ты увидел там дурное предзнаменование. Не тревожься. До полуночи еще одна минута.

Эдвин, со странной дрожью и одышкой, ответил:

– Я… ничего, ничего. Просто фантазия. Я всегда фантазирую… Вы ничего не видите? Брр, как оно дергается и борется за жизнь! Еще не умерло. Затихнет оно когда-нибудь? Я имею в виду пламя.

Он был бледен как привидение, на лбу блестел лихорадочный пот. Он дернулся в сторону свечи, словно пытаясь схватить ее, потом испуганно и пытливо посмотрел на Вицелли, дотронулся до лба, а затем принялся перебирать карты.

– Свеча мигает потому, что на ней скопился нагар. Только шея… то есть фитиль… пылает багряным, и…

Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Медленно и торжественно басовитые куранты пробили полночь.

Едва замер гул последнего удара, Эдвин с громким криком отвращения отшвырнул карты.

– Лицо, – воскликнул он, – лицо – с черным языком, вывалившимся наружу! Карты, валеты и короли, белые лица и побагровевшие шеи. Каким безумцем я был, что пришел сюда – в эту комнату – сегодня вечером! Вы глупцы! Это шутка! Болваны, на что вы уставились?

Никто не произнес ни слова в ответ. Вицелли внезапно скрестил на груди руки и наклонился над столом в сторону Эдвина. Клод торопливо схватил свои карты, испуганно глянул на них и, несколько успокоившись, повернулся к кузену.

Воцарилась тишина, а затем ее прорезал, наполнив собой пространство гостиной, низкий, нездешний, проникновенный голос – страдающий и задыхающийся:

– О Эдвин! О матушка! Пощади меня, пощади меня! Ох!

Его жалобный вскрик завершился протяжным рыдающим стоном.

У Клода волосы встали дыбом. Вицелли не шелохнулся и не сказал ни единого слова. Эдвин сидел, сминая в кулаке карты, опустив голову, моргая, с перекошенным ртом, – словно ожидал приговора.

Посреди устрашающего безмолвия торжественно тикали часы. Бронзовый Сатана выжидательно замер за спинами собравшихся, кариатиды с затаенной тревогой смотрели вглубь комнаты. Тень от воздетой руки Сатаны угрожающе нависла над поникшей тенью Эдвина. Попугай переместился на своей жердочке, звякнула цепь. Со стуком упала на пол карта. Потом они услышали бесплотный голос, заставивший Вицелли и Клода невольно бросить взгляд на мертвенно-бледное лицо Эдвина:

– А!.. Тайное убежище священников в башне…

То был голос Эдвина, но это произнес не Эдвин.

Еще одна жуткая пауза, продлившаяся минуту – или час. Затем глаза Эдвина осмысленно блеснули. Он в ярости вскочил, уронив стул, и стремительно сделал три шага к попугаю. Птица издала зловещий крик и забила широкими серыми крыльями. Вицелли схватил Эдвина за руку, и они встали друг против друга.

– Это судьба, – произнес Вицелли. – Ты должен покориться. Мы знаем… достаточно.

Пауза, за ней – взволнованный шепот.

– Да, я убил его – здесь – год назад, в канун Рождества. Глупо было приходить сюда, особенно в этот вечер! Мы напились и поссорились. Он преграждал мне путь к богатству, а его богатство отбирало у меня мою Энни. Он издевался надо мной. Как я ненавидел его в ту минуту! Я с размаху ударил его кочергой, повалил на пол, напрыгнул на него и задушил. В заброшенной башне есть потайная комната, где когда-то скрывались от преследований католические священники. Только он и я знали о ней. Он там, изъеденный крысами, превратившийся в мумию… Вицелли, отпусти хоть на миг мою руку.

Он повернулся и теперь видел лица обоих.

Внезапно свет упал на его рапиру. Она взметнулась, попугай перекувырнулся и, обезглавленный, повис на цепи; еще один взмах – и Эдвин пошатнулся, упал ничком, перекатился по полу и, испустив вздох, остался недвижим – равнодушный к любви, ненависти и греху. У его ног лежала голова попугая, в его клюве еще слабо подрагивал мясистый язык.

Пламя свечей трепыхалось, словно от дуновения ветра, на стене причудливо дергался призрачный Сатана. Над мраморной каминной полкой размахивало косой седое Время, безжалостно и неустанно свершая свой необратимый труд.

1888–1889