Двое на одном велосипеде

Глава 11. Череп и две кости

Приоткрыв дверцу клетки, Санька толкал горсти клевера, и кролик, смешно, по-птичьи пискнув, принюхался, задвигал носом и усиками и тут же принялся за еду. Санька погладил его шелковистую шкуру и заулыбался:

— Ешь, ешь, у меня ты голодным не будешь… — И повернулся к Васе: — Если будут дома отходы от капусты и ненужные кочерыжки, тащи сюда.

Вася кивнул и спросил:

— А чего это твой дед вдруг купил Зурку? Любит крольчатину и хочет, чтобы был пожирней?

— Ну да! Пусть только коснётся его — дом подожгу! Скажешь тоже… Ты с этим поосторожней!

К ним подошла Марина, босая, в коротком розовом халатике на пуговицах, и засмеялась:

— Не перестарайся! Эти кролики не знают меры — едят сколько влезет, до отказа набивают пузо, а потом и лапки кверху…

— Зурка не такая, — обиделся Санька и опять осторожно погладил худенькое — косточки прощупываются под пальцами — тело Зурки.

Мимо них с лейкой прошёл дед Демьян:

— Не мучай животное! Лучше воды наноси и полей огурцы и помидоры… Слышишь?

Санька терпеть не мог приказаний деда и по привычке огрызнулся:

— Слышу!

— Охота тебе всё время задирать его, — сказала Марина, — пропускай мимо ушей, и всё… Да, ещё вот что. Моя мама сегодня спросила, есть ли у тебя какой-нибудь спортивный разряд.

— Ну есть. А зачем ей это?

— Сам спроси у неё. Интересуется.

Марина придирчивым взглядом оглядела Саньку, велела повернуться левым боком, потом задом.

— Опять разодрал джинсы! Через колючую проволоку пролезал? На крюке подъёмного крана висел?

Санька блеснул глазами и неразборчиво буркнул:

— Да вроде нет. Было, да другое…

— Снимай, ещё заплатки поставлю: старую сумочку в ход пущу или драные дедовы хромовые сапоги… Что бы я, Санёк, делала без тебя?

— А что? — недоверчиво посмотрел на неё Санька.

— А то, Санёк, что если бы ты был аккуратненький и бережливенький, никогда бы я шить не научилась. А теперь даже по коже могу… Ты мой учебный полигон!

Санька захохотал, крепкими руками подхватил Марину за талию и под коленки, оторвал от земли и закружил. Она радостно взвизгивала и визжала бы и кружилась, наверно, ещё целый час, если бы дед Демьян не закричал на них.

Поставив раскрасневшуюся Марину на землю, Санька сказал что отдаст ей джинсы, когда окончится его рабочий день, и посмотрел на Васю.

— Тебе, наверно, скучно с нами?

— Что ты! Наоборот. А почему ты спросил это?

— Ведь мы с Маринкой переростки и дурака валяем, а ты серьёзный мальчишка и не любишь терять даром времени.

— А я с вами не теряю его…

— А знаешь что, — вдруг сказал Санька, — пошли на пруд! Корабли давно не пускали… Ты же ещё не видел моего «Пирата». Я кое-что придумал… Ты оценишь!

— А дед? — спросил Вася. — Он ведь велел тебе воды наносить и полить огурцы на ночь… Может, после на пруд?..

— Никаких «после»! Пусть знает, что у меня тоже есть свои интересы и что я человек… Он со мной не считается, а я должен считаться с ним?.. Пойдём на пруд!

— Пойдём!

Санька любил его за это: Вася поддерживал все его игры, и случалось, так входил в азарт и накалялся, что потом приходилось урезонивать его. И мама с папой у Васьки понятливые, открытые, не надутые. Не то что бабка Федосья, упрятанная в себя, как улитка в раковину, — никогда не знаешь, что она думает и как поступит. Один был недостаток у Васи — маловат, почти малыш. Не обо всём с ним поговоришь. Не дорос до многого. Даже неловко было водиться с ним. И Санька звал его играть лишь тогда, когда оставался в одиночестве или ссорился с приятелями.

— А мне можно с вами? — спросила Марина. — Я тоже хочу посмотреть.

— Тебе всё можно, только чтобы в случае чего своей мамочке — ни-ни… Она у тебя строгая: не подступись!

— А что значит «в случае чего»? — спросила Марина. — Ты меня чем-то пугаешь? Что-то задумал? Говори уж прямо.

— Да мало ли что может быть на испытаниях…

Санька бросился за дом, туда, где был другой построенный им, крытый толем домик: в нём стояли ржавая койка, столик, табурет, а у двери — верстачок с тисками. К задней стенке домика был прислонён резиновый корабль.

Санька нырнул в домик и вернулся с трёхмачтовым бригом в руке. Он был большой, с полметра, и почти как настоящий.

Вася прямо ахнул, увидев его. «Пират» — было написано чёрным по борту. Санька на ходу поправлял на мачтах белые паруса, сшитые Мариной. Вася бежал за Санькой по дорожке меж высоких синих и жёлтых ирисов.

— А Крылышкина можно позвать? — спросил он.

Санька поморщился, но раз Васе хотелось, махнул рукой:

— Зови.

— Сань, только не пускай без нас. — Вася преданно коснулся его локтя и посмотрел в глаза. — Надо, чтобы все видели! Подождёшь?

Санька кивнул:

— Только спущу на воду… Шпарь!

Вася как угорелый помчался в другой конец посёлка, а Санька с Мариной нырнули в калитку, ведущую к Мутному пруду, взобрались на сомовский мосток, прочно стоящий на толстых кольях. Санька опустил в воду указательный палец, поднял, определил направление ветра и стал разворачивать и закреплять тонкими нитками паруса. Из бортовых окошечек брига грозно выглядывали пиратские пушки.

Санька опустил бриг. Он встал ровно, без крена, четко отражаясь в вечерней воде пруда.

— Красавец! — вздохнула Марина. — Откуда у тебя, Санечка, такие руки?

Он стеснялся, когда его хвалили, и промолчал. Ничего особенного не было в этом разбойничьем бриге. Если бы дед не отрывал всё время, не то бы сделал.

— Неужели поплывёт? — спросила Марина.

— А то нет? Как миленький! Вот как сработают пушки…

— А как они должны сработать? — спросила Марина, откинув длинные белокурые волосы.

— Потерпи, увидишь!

Вася явился минут через десять, с ним был не один Крылышкин, а ещё три малыша и Эдька. Зачем Вадька притащил и его? Впрочем, тот, наверно, каким-то образом пронюхал и явился без всякого разрешения.

Санька громко сказал: «Пускаю!», снял с борта брига катушку-лебёдку; вторая, с нитками, находилась на корме и могла свободно вращаться, сматывая нитку.

Санька отпустил бриг. С наполненными вечерним ветром парусами он помчался наискосок по Мутному пруду, и на нём незаметно разматывалась тонкая нитка.

Бриг летел вперёд, разрезая поверхность пруда, и от него шарахались в сторону водомерки и какие-то водоплавающие жучки.

— Урра! — закричал Вася.

Крылышкин поддержал его, а Эдька зажал ладонями уши и демонстративно скривился.

— А зачем эта нитка? Какую она играет роль?

Санька не захотел отвечать.

«Пират» пересек Мутный пруд, с разгона уткнулся острым носом в глинистый берег. И когда Санька принялся за ручку вращать лебёдку, виток за витком нитка стала наматываться на барабан, и бриг медленно, кормой вперёд, двинулся к Саньке.

— Ты гений, Санька! — крикнул Вася. — Какая механизация!

— На уровне шестнадцатого века! — съязвил Эдька. — Когда ни пара, ни электричества не было… Я бы придумал что-нибудь посовременней…

— Васька, — перебил его Санька, — вот тебе спичечный коробок, насобирай кузнечиков, божьих коровок и другую живность…

— Я тоже буду… Можно? — подал голос Крылышкин.

— Валяй.

— А крыса вам не нужна? — спросил Эдька. — Могу принести.

— Нужна, нужна! — сказал Санька. — Поймай её, пожалуйста, и посади себе в рот…

Вася с Крылышкиным и Марина засмеялись, а Эдька не нашёлся что ответить и брякнул:

— Дурак ты, Санька! Губошлёп!

— От дурака слышу… — без всякого энтузиазма — он не любил браниться — ответил Санька, вращая ручку лебёдки.

«Пират» медленно приближался. Вдруг Санька заметил на другом конце пруда мачеху. Минут пять стояла она неподвижно и молча смотрела на «Пирата». У Саньки засосало под ложечкой.

— Марин, смотри, — шепнул Санька, — как бы…

— Вижу. Не бойся. Дай мне покрутить ворот.

Марина со смехом стала вращать ручку.

Её мать скоро исчезла.

Вася с Крылышкиным бегали по лужку и ловили кузнечиков. Один раз Вася спросил, ловить ли бабочку, и Санька ответил, что бабочек трогать не нужно.

Смеркалось; едва заметный прозрачный парок начал куриться над прудом и полями. Отчётливей стал доноситься рёв машин на автостраде и бетонке и отдалённый лай собак.

— Ну скоро вы там?! — крикнул Санька, когда бриг причалил к мостику.

Мальчишки прибежали, и Санька приоткрыл коробок и впустил на палубу «Пирата» разношёрстную команду — трёх красных в чёрных точечках божьих коровок, с десяток кузнечиков и большого жука с блестящей чёрной спинкой.

Затем Санька оттолкнул бриг.

Ветер снова упёрся в белые паруса, и корабль понёсся наискосок через пруд. Было видно, как кузнечики неуклюже расхаживали по его палубе и косились на воду, а божьи коровки, как испытанные морские волки, сразу полезли по мачтам вверх.

Санька был уверен, что, достигнув кончиков мачт, они благополучно улетят, как улетают с поднятого вверх пальца, особенно если ещё пропеть заклинание: «Божья коровка, улети на небо, принеси оттуда мне кусочек хлеба…»

— Совсем не умно, — процедил Эдька. — Я бы не то придумал…

Санька почувствовал, как начинает подниматься раздражение.

Эдька всегда завидовал ему, старался оговорить его, уколоть, опорочить все его дела в посёлке. Чем лучше были дела и настроение у Саньки, тем охотней наскакивал на него Эдька, совал палки в колёса. А когда Саньке было плохо — что-то не ладилось или на него нападали взрослые, — Эдька, пряча в губах улыбочку, на какое-то время примолкал. Санька старался не замечать его, и это ещё больше злило Эдьку.

На этот раз его наскоки задели Саньку. Возможно, потому, что сам он не был до конца доволен бригом. Чего-то ему не хватало. Наверно, должен быть более зловещим и лихим.

А может…

Вдруг Санька всё понял. Понял, чего не хватает бригу, и сказал:

— Марин, будь другом, принеси из дому чёрный фломастер.

— Зачем?

— Сейчас увидишь… Ну, Марин!

Через несколько минут она вернулась.

Она вернулась как раз в то время, когда «Пират» снова был притянут ниткой с противоположного берега, — на этот раз ручку лебёдки крутил Вася.

Санька поднял бриг, выпустил на берег экипаж — кузнечиков, жука и не решившуюся улететь божью коровку. Затем вытащил из гнезда переднюю фок-мачту с самым большим парусом и на полотне паруса чётко и устрашающе, как на трансформаторных будках и столбах с электропередачей, нарисовал фломастером череп с оскаленными зубами и ямами глазниц, а внизу — две перекрещённые берцовые кости.

На «Пирате» и парус должен быть пиратским! Правда, паруса на таких кораблях обычно бывали чёрными, а череп с костями — белыми. Ничего, и так сойдёт…

Санька воткнул фок-мачту на место, и Вася с Крылышкиным и другие малыши заахали от восторга.

А Эдька отрезал:

— Белиберда, не страшно!

А вообще-то, честно говоря, было страшновато. Даже Саньке было немножко не по себе от этого черепа с костями, от чёрной смерти, глядевшей с паруса его брига. Не верилось, что сам нарисовал, и так легко, так быстро…

Но главное было впереди.

Поставив бриг на Воду, он достал спичечный коробок, приоткрыл по бортам два длинных люка, поджёг в них промасленные шнуры и оттолкнул бриг подальше от мостка.

Ветер подхватил и понёс его, закачав на мелкой волне.

И вот когда бриг был метрах в шести от берега, в воздухе лопнул выстрел, и над стволом крайней пушки левого борта заструился белый дымок. Затем лопнул второй, третий, четвёртый, пятый выстрел…

Малыши продолжали кричать от радости. Да и Марина по-мальчишески хлопнула Саньку по спине:

— Ого! А ядра в нас не попадут?

— Холостыми бьёт, — сказал Санька и, признаться, был доволен работой корабельных пушек.

Он осторожно потянул за нитку, «Пират» повернулся к берегу другим, правым бортом.

Тотчас грянул залп, и на воду стал оседать дым и чёрные хлопья сгоревшей бумаги.

Ребята подбегали к Саньке, впопыхах обнимали, жали руку, спрашивали, как он догадался построить такую многопушечную штуку. Лишь Васька не лез к нему. Курносый, с растрёпанными золотисто-белыми волосами, он вдруг подскочил к Эдьке и толкнул в грудь:

— Ну как — белиберда? Что ты скажешь теперь? Что?

— Потрясающе! Эпохально! Гениально! — завопил Эдька, и сердце у Саньки сжалось от обиды. — Такой бриг надо в музей, под стекло! Не дышать! Трястись над ним!

Санька до боли закусил губу.

— Петух, включи механизм возвращения, — сказал он Крылышкину и подал маленькую лебёдку.

Крылышкин стал стремительно крутить ручку.

Бриг быстро приближался к берегу, и в сгущавшейся темноте смутно светлели над водой его паруса.

Санька не дождался его возвращения.

Крикнув: «Мальчики, погодите! Ещё не всё!» — он рывком вскочил с мостка, помчался на участок к своему полуигрушечному, полунастоящему домику, достал из-под матраца тяжёленький, с торчащим шнурком спичечный коробок — если бы в нём были спички, он был бы куда легче!

Прибежав к пруду, Санька открыл другой люк на полубаке «Пирата», сунул коробок внутрь. Поджёг шнурок и почувствовал, как к горлу подступили слёзы. Наверно, это было безрассудно, странно, глупо… Но пусть будет так.

Сильным толчком Санька оттолкнул бриг от берега…

И закричал:

— Спасайсь, кто может!

Мальчишки, ничего не понимая, остались на мостке, и тогда Санька стал сгонять их, сталкивать на берег. И Марину потянул за руку.

Санька знал — никакая опасность ребятам не угрожает, и всё же хотел отогнать их подальше: мало ли что бывает. Ветер относил бриг к середине пруда, и было хорошо видно, как горит огонёк на шнуре.

Но никто ничего не понимал… Никто!

Даже Саньке не очень верилось, что вот сейчас это случится.

— Смотрите! — крикнул он. — Все смотрите на бриг!

Новые голоса послышались возле пруда. Борис с десятиклассником Серёгой, рослым, как студент третьего курса, с пробивающимися усиками и басовитым голосом, подошли к мостку.

Серёга был с карманным фонариком. Он осветил по очереди лица ребят, мосток и уже совершенно тёмный пруд.

Борис, заметив Крылышкина, глухо сказал:

— Ага, и ты здесь!

В это время раздался взрыв.

Столб ярчайшего огня взлетел в воздух, отразившись на мгновение в воде, вырвал из густой темноты кусты у берега и ребят возле мостка. Облачко чёрного дыма стремительно взмыло вверх, и стало очень тихо. И пронзительно, до рези, до слёз в глазах стало видно, как горят паруса брига, как тлеют его мачты и реи. И огонь зловеще отражался в воде.

— Сань, зачем ты это сделал? — плачущим голосом закричал Вася.

Другие тоже закричали, даже Марина и та стала ругать и корить его.

— Это не я сделал, а предатели! — ответил Санька. — Один среди нас! Он подал сигнал другому предателю на бриге, и тот взорвал корабль… Предателей ругайте, а не меня!

— А кто среди нас предатель? — спросил Вася.

— Если бы я знал! Но он есть, есть… Он затаился и ждёт случая, чтобы навредить нам…

— Трепач ты, вот кто, — сплюнул Эдька.

— А предатель на бриге? Он бросил факел в пороховой погреб? — подал тонкий голосок Крылышкин. — А он не погиб?

— А ну проваливай отсюда, пока сам не пошёл ко дну! — недобро сказал Борис. — И чем быстрей, тем лучше! Ну? — Он молча взял Крылышкина за ворот рубахи и так потряс, что у того беспомощно заболталась на тонкой шее голова. — Тебя кто звал сюда?

Санька почувствовал лёгкое удушье. Борис был старше его, наверно сильней, но Санька терпеть не мог такого. Он шагнул к Борису.

— Я звал. Оставь его… Он ведь маленький, а ты… Откуда в тебе столько злобы? — Санька цепко схватил руку Бориса, всё ещё державшую Крылышкина за ворот рубахи. — Кому ты мстишь?

— Тебя он выдал пастухам, а ты и рад? А я — другой человек, у меня крепкая память, я не забываю подлости, и я не хочу, чтобы он здесь торчал! Я видеть не могу этого болтуна и слюнтяя! — Борис другой рукой стал срывать Санькину руку и резко оттолкнул его, так что Санька чуть не упал и больно стукнул в грудь Марину и в плечо Васю, стоящих рядом. — Нечего здесь делать соплякам!

— Отойди, — попросил Санька напряжённым голосом, едва сдерживая себя. — Он не виноват… Отойди, ну? И отпусти руку… Кому говорят?

— Сброшу в пруд! — предупредил Борис. — Марина, уведи своего психопата, любителя свеженьких огурчиков, или я…

Санька сделал стремительный выпад правой, и все ахнули.

В воздухе мелькнула белая рубаха Бориса, и он тяжко плюхнулся в пруд, обдав всех холодными брызгами.

— Я тебе дам! Я тебе покажу, гад! Воришка! — закричал Борис, встал на ноги — вода ему была по грудь — и, весь мокрый, с прилипшими ко лбу волосами, в зелёных водорослях и тине, ринулся на берег.

Но берег был скользкий, Борис несколько раз съезжал в воду, и кто-то из малышей прыснул.

Тогда вперёд вышел Серёга, подал Борису руку и одновременно загородил своими широкими, уже вполне студенческими плечами Саньку. Вытащил Бориса из пруда и сказал:

— Всё. Представление окончено. Малышня, по домам! И чтобы молчок. А взрослые остаются здесь… Всё выясним!

Крылышкин с Васей и другие малыши шмыгнули к калитке, и кто-то из них — кажется, Вася — восхищённо шепнул: «Ну и ударчик!»

Однако Санька не был доволен случившимся: он не любил драться, и если бы Борис не прицепился к Крылышкину и не вспомнил про эти чёртовы огурцы, он никогда бы не пустил в ход кулаки.

Одно мучило Саньку: дед Кхе был не вредный, скорей безобидный и нудный — Борис куда хуже его! — и стоило ли из-за этого рвать его огурцы? И для проверки собственной меткости и храбрости разбивать из рогатки общественную лампочку на столбе возле колодца? Об этом никто, кроме него, не знает. Но он-то, он-то знает!

Стоило ли это делать? Ну нарвал полный карман огурцов, ну брызнула осколками лампочка… Ну и что?

Много он этим доказал себе?