Двое на одном велосипеде

Глава 17. Знакомство

Вася никому не рассказал об этом, даже Эдьку не пристыдил, когда увидел утром у своей калитки с пистолетом в руке. И не вышел на его голос. Эдька придумал какую-то военную игру и обещал назначить Васю своим первым помощником.

— Соглашайся, а не то пожалеешь! — крикнул Эдька.

Вася не согласился, и Эдька стал бегать по посёлку, пытаясь собрать солдат в свой особый диверсионный отряд. Охотников не оказалось, и Эдька, чтоб раззадорить мальчишек, вопил как маленький, во всю глотку, палил из пистонов и устрашающе размахивал пистолетом.

Ничего не помогало.

Через полчаса Вася пошёл с бидонами к колодцу — крики Эдьки не умолкали. Он как ошалелый носился из конца в конец посёлка и шумел: играл сам с собой… Хватило же терпения! Возле участка Бориса Вася вдруг услышал знакомый резкий голос:

— Ну чего орёшь? Делать больше нечего? А ведь большой уже и умный, и родители достойные люди…

В первый раз Вася порадовался этому голосу и посмотрел через забор. Посмотрел — и сердце его ёкнуло. Из-за сарая выглядывал дед… Да, да, судя по длинной сутулой фигуре и соломенной шляпе, это, без сомнения, был дед Кхе, но он совершенно не походил на себя. Лицо перекосилось и распухло: нос торчал немного вбок, и вместо глаз темнели узенькие щёлочки. И Вася вдруг вспомнил: пчела! Ему стало и смешно и стыдно за свою радость: человек в беде, а он смеётся… Но ничего поделать с собой не мог: сдерживал себя, а губы плясали и прыгали в дурацкой улыбке.

Заметив, что Вася смотрит на него, дед Кхе поспешно исчез за углом сарая.

Вася подошёл к колодцу и стал наполнять бидоны.

Внезапно он услышал мамин голос, вскинул голову, и туго бьющая, холодная струя перехлестнула через край и полилась на ноги.

По улочке посёлка шла мама с какой-то полной женщиной в шерстяной серой кофте, а впереди шёл… — нет, Вася даже не поверил своим глазам! — впереди легко шёл Андрюшка.

Забыв нажать чёрную кнопку «стоп», Вася с криком бросился навстречу Андрюшке, кинул ему руку, тот крепко пожал её, дёрнул к себе, обхватил Васю, и они закружились как бешеные.

— Наконец-то! Надолго? Что нового? Как дела? — закидывал его вопросами Вася и, не успевая получить ответ на один вопрос, бросал второй, третий, четвёртый…

В своей радости он даже не заметил, как мама остановилась и смотрела на него вместе с незнакомой женщиной в серой кофте — в её руке была большая авоська с тортом и какими-то свёртками.

Вася пришёл в себя, лишь когда мама сказала ему:

— Это тётя Ася, Андрюшина мама. Познакомься!

Вася застеснялся и осторожно пожал протянутую ему руку, потом бросился к колодцу, перепрыгнул через набежавшую из трубы лужу и нажал наконец кнопку. Остановив хлещущую ледяную струю, подхватил бидоны. Один бидон у него отнял Андрюшка, и они, обгоняя взрослых, быстро пошли к дому.

По дороге Андрюшка выкладывал новости, рассказал и про отца: он рвался приехать сюда, но не смог, опять с сердцем неважно.

На участке Андрюшина мама знакомилась с бабушкой Надеждой, и та со смущённой улыбкой сказала, что скоро вернётся из лесу её сестра: пошла за лосиным навозом для удобрения.

— Здесь водятся лоси?! — не поверил Андрюшка, и Вася объяснил ему, что они в здешних лесах водятся, но очень скрытные и никто никогда не видит их, по ночам бродят, что ли? Следы они оставляют, и бабка Федосья знает полянки и просеки, где любят пастись лоси.

Бабушка Надежда не уточняла, но Вася-то знал, что бабка Федосья держит в строгой тайне эти места, потому что не одной ей в посёлке нужны удобрения. Дед Демьян, например, очень завидовал горкам лосиного навоза на их участке, и бабка прямо рдела от удовольствия: она всегда мечтала хоть в чём-то перещеголять его.

Бабка Федосья явилась через несколько минут, довольная, с полными вёдрами.

Пока бабушка Надежда показывала Андрюшкиной маме участок, Вася привёл Андрюшку к своему кораблю, заставил вжаться в рубку и отдать по переговорной трубе несколько отрывистых команд. Потом показал свой рабочий инструмент и свою грядку с сахарным горохом, репками и четырьмя подсолнухами, уже переросшими его. Горох ещё не налился, но Вася нарвал Андрюшке горсть широких плоских стручков, и тот жевал их, жмурясь от удовольствия и преувеличенно громко похваливая.

Бабушки тем временем сновали по участку, суетились, готовя ужин. Бабка Федосья рвала лук и укроп и склонялась над огуречной грядой, выбирая огурцы покрупней. Сами они почти не ели их, ждали, когда подрастут, но раз такое дело, бабушка Надежда велела старшей сестре не жадничать.

До ужина Вася успел угостить Андрюшку вырванной из земли морковкой и показать «Пирата». Андрюшка долго вертел его в руках, сильно обгоревшего, закоптившегося, с одним лишь уцелевшим парусом на бизань-мачте, и приговаривал: «Ну и здорово сделан!»

— Саньки Горохова работа, — сказал Вася, — он и не то умеет делать… А как он плавает, как ныряет! А какой он храбрый! Его все любят! Помнишь, я тебе говорил о нём на юге? Завтра познакомлю…

Утром они завтракали на терраске, пили чай с собственным клубничным вареньем и тортом. В самом разгаре чаепития Андрюшка вдруг сказал:

— А когда же мы сходим к Саньке Горохову?

Вася покраснел. Бабушки переглянулись. Бабушка Надежда, как более сознательная и выдержанная, промолчала, а бабка Федосья не смогла удержаться:

— А зачем он вам сдался, этот шут гороховый?

Вася уставился в чашку с чаем, и мама тут же пришла ему на помощь:

— Не надо так говорить о Сане, не зная его хорошенько.

— Ну да! — не сдавалась бабка Федосья. — Кто и знает-то его лучше нас? Сорванец, ни с кем не ладит, кроме нашего добрячка. Ему это ещё когда-нибудь отольётся слезами…

— Не надо сейчас об этом, — попросила бабушка Надежда, и все сразу же перешли на другие темы; но Васе казалось, что ещё долго висела в воздухе какая-то неловкость от этого разговора.

Утро было чистое, солнечное, звонкое, со стуком топора Алексея Григорьевича, с деловитым чириканьем воробьёв, скрипящими криками скворцов и сверкающими облачками над лесом, который с трёх сторон обступил их посёлок.

Была суббота, на участки понаехала уйма народа — вокруг звенели вёдра, плескалась вода, работали транзисторные приёмники, слышался смех и говор. Вася с Андрюшкой бегали по участку в одних трусах, и лишь Крылышкин, появившийся у них с утра, был в пёстренькой тенниске и соломенном картузике: его мама боялась, что он обгорит или получит солнечный удар.

Вася позвал ребят на Мутный пруд искупаться: там сейчас, по его предположениям, должен быть Санька, а если он и не там, можно будет зайти к нему на участок. Андрюшка вдруг заупрямился: надо подождать, пока нагреется в пруду вода, а до тех пор можно что-нибудь поделать на участке.

Этим он разрушил все Васины планы. И чего ему захотелось ковыряться в земле? Не потому ли, что бабка Федосья сразу же после завтрака принялась упорно и без отдыха взрыхлять землю под яблоньками, полоть гряды и обирать с кустов смородины вредителей? Её худая сутулая фигурка в длинной сборчатой юбке, склонившаяся над грядами, была как немой укор, как призыв всем неработающим немедленно приняться за дела.

Часа два Вася с Андрюшкой и Крылышкиным резали на полянке дёрн и возили на скрипучей, связанной проволокой тележке, чтобы выложить им дорожку к сараю — на ней после дождя всегда задерживалась вода и было грязно.

Усталые, разогревшиеся, с лоснящимися от пота телами, побежали ребята на Мутный пруд. Андрюшка был худее, легче и ловчее Васи, он первый подлетел к пруду и с ходу вскочил на Санькин мосток. Вася не успел сказать ему, что лучше бы влезать на мосток Сомовых, потому что даже сам Санька старался не забираться на дедов мосток.

На пруду ритмично постукивали моторы, гоня воду на гряды и под яблоньки — кстати, мотор Санькиного деда уже отремонтировали (кто только не жил в их посёлке: и учителя, и артисты, и бухгалтеры, и механики, и краснодеревщики, и врачи, и очень часто они помогали друг другу, ведь недаром их кооператив зовётся садоводческим товариществом). Участки Васи, Крылышкина и Эдьки были далеко от Мутного пруда, и поэтому у них не было своих мостков.

На пруду плавал резиновый корабль и бултыхалось несколько ребят. Среди них Вася заметил Саньку и взмахом руки подозвал к берегу.

Санька подплыл не сразу. Он ещё минут десять резвился в воде: нырял, вскидывал вверх ноги, делая стойку и упираясь руками в дно, загорал на камере. Скоро на сомовском мостке появились сестрёнки в коротеньких платьях и с бантами в волосах. Санька тотчас соскользнул с камеры, исчез, точно и не было его на пруду. Как ни шарил Вася глазами по мутной поверхности, нигде не мог его обнаружить.

Сёстры завизжали и бросились с мостка, из-под которого высунулась Санькина голова и, как из водомёта, стремительно полетели брызги.

— Видал? — Вася восторженно посмотрел на Андрюшку. — Сейчас я тебя познакомлю с ним! — и опять помахал Саньке рукой.

На этот раз тот шумно, как бегемот, фыркая и шлёпая ладонями по воде, подплыл к ним.

— Сань, это Андрюша, познакомься.

Санька протянул Андрюшке руку:

— Саня Горохов… — И, крепко пожав своей взрослой пятернёй узкую Андрюшкину ладонь, спросил: — Плавать умеешь?

Андрюшка засмеялся: что, мол, за нелепый вопрос! И тогда Санька, ещё не выпустивший из своей мощной пятерни его руку, медленно потащил Андрюшку в воду. Вася на миг испугался: как бы его гость не обиделся за это на Саньку.

Однако Андрюшка не сопротивлялся, не упирался пятками в берег. Он буквально ринулся на Саньку, точно хотел протаранить его. Тот едва увернулся и поспешно нырнул.

Андрюшка нырнул следом и, кажется, схватил Саньку за пятку, потому что он странно загоготал и закрутился в воде.

Андрюшка вынырнул, прошёлся по пруду отменным кролем, переключился на сажёнки, попробовал даже баттерфляем, загребая воду обеими руками и по пояс выскакивая из пруда. Вася смотрел на него и завидовал, как и на море.

Вдоволь накупавшись, Андрюшка подплыл к мостку, влез на него и стал болтать ногами. А Санька с Васей стояли в воде и разговаривали.

— Отдал сердца по назначению? — спросил Санька.

— Не взяли… Верну тебе сегодня.

— Переплавим на что-нибудь другое, — буркнул Санька. — Ты, Андрюха, что-нибудь отливал из свинца?

— Да нет: только хотел. Где взять свинец?

— Несчастный, жалкий человек! — засмеялся вдруг Вася и стал перечислять всё то, что они отливали и делали с Санькой. И спросил, умеет ли это делать Андрюшка. Многого он не умел. Вася продолжал хвастаться своими и его, Санькиными, делами, и Санька слушал его, посверкивая глазами и зажав широкими ладонями уши: неловко было слушать такие похвалы в свой адрес. И неловко, и приятно.

— Дадим тебе килограммчика два свинца, если утащишь, — пообещал он Андрюшке, — у нас тут неподалёку прокладывали кабель, и мы с ребятами поживились отходами.

А потом как будто грянул гром. Как будто обвалилось на них это ясное, безоблачное, беззаботное небо.

— Убирайся с мостка! — рявкнул с берега дед Демьян. — Шатаете, ломаете! Вы только и умеете это! Вон!..

Лицо Андрюшки побледнело. Он испуганно посмотрел на ребят и как-то жалко, как-то униженно и суетливо сполз на животе с мостка в воду и, ничего не понимая, ещё раз беспомощно посмотрел на ребят. И губы его при этом мелко-мелко задрожали.

— А-а что? М-мы н-ничего не ломали! — запинаясь, сказал он, стоя в воде в метре от мостка.

— «А что, а что»! — передразнил его дед, маленький, юркий, в аккуратном брезентовом фартуке. — А то, что не ты строил этот мосток и не ты будешь его подправлять, а я, старый и злой дед, на которого можно вешать всех собак… Я!

Санька весь передёрнулся, судорожно нагнулся, взял со дна горсть ила и стал остервенело растирать его в руках. Потом из него толчком вырвались гулкие, захлёбывающиеся слова:

— Уходи, дед! Уходи! Прошу, уходи!

— А тебе-то что? — не отставал дед Демьян. — Привёл свою банду и ещё гонишь меня? Меня, старого человека? Да я…

— Уходи! — хрипло крикнул Санька, и Вася увидел, как его лицо исказилось от боли и стыда.