2

В последний час на закате лик города преображался. Шумный прибой человеческих толп сходил на нет. Клацали болты ставней и засовы на дверях в респектабельных кварталах, оголялись замусоренные тротуары, и в зловеще притихшие парки осмеливался забрести разве что усиленный полицейский патруль. Отхлынув от центра, жизнь города все же отнюдь не замирала — просто перемещалась в дурной славы районы, изобиловавшие злачными местами. Полуподвальные курильни, в лоск измызганные дома свиданий, низкопробные кабаки, где рекой лилось пойло кустарного происхождения, дрянные казино, где играли по маленькой, зато дрались вовсю, — весь этот мирок тоскливого разгула, платных ласк и зверских поножовщин раскрывался и расцветал ночью, орошаемый своей долей золотого потока.

Итак, на исходе заката, в преддверии недоброй для всех честных граждан поры, по смеркающимся улицам несся шикарный локомобиль. Волоча драконий шлейф дыма и пара, меча снопы искр, извергая адский лязг и грохот, пересек он один из самых оживленных по ночам районов и устремился в глубь привилегированной части мегаполиса. Она с легкостью могла сойти за необитаемую, если бы изредка в темнеющем воздухе над ней не разносились заунывные покрикивания наемных сторожей и урчание их деревянных трещоток.

На полном ходу экипаж свернул за угол и вдруг увяз по ступицы колес в песке. Двигатель заглох; энергичные восклицания засвидетельствовали, что, как минимум, один из седоков по инерции врезался лбом в стойку полотняного тента. Водитель выскочил из локомобиля, держа в каждой руке по пистолету, но тотчас убедился, что происшествие не имело причиной чьего-либо злого умысла. Просто в глубине песчаного уличного покрытия лопнула увлажняющая труба. Вместо плотной сырой мостовой образовалось просевшее болото, а дальше, насколько позволяли видеть сумерки, расстилался рыхлый пересохший песок. И то, и другое мало подходило для езды.

Водитель сунул пистолеты за пояс и почтительным жестом пригласил пассажиров выйти. Один из них, рослый пожилой мужчина с внешностью раздобревшего на покое циркового борца, первым долгом трубно высморкался, затем, узнав о причине аварии, употребил по адресу отцов города забористое словцо.

Его спутник, тощенький вертлявый брюнет с прилизанными усиками и пробором, словно отбитым по намеленному шнуру, озабоченно взглянул на клепсидру, извлеченную им из специального кармана шаровар.

— Последняя четверть вечера, — сообщил он. — Боюсь, мы опоздаем.

— Проклятье, — проворчал пожилой, выбравшись из песчаной жижи и озирая ущерб, причиненный его штанинам.

Забравшись на сиденье, водитель снова запустил двигатель и попробовал стронуть локомобиль. Об-лако дыма и пара обволокло сотрясающуюся от натуги машину, и двое седоков отступили подальше. Яростный рев паровика опять оборвался.

— Крепко засела, — резюмировал водитель и затейливо выругался.

— Что ж ты, не видел, куда едешь, требухи кусок?! — грозно вопросил брюнет.

— То-то и оно...

— Оставь его, — мягко велел пожилой. — Толку нет собачиться. Дойдем и так, немного осталось.

— Но мы же опоздаем! И все из-за этого недоноска!

— Он не виноват. А опоздаем — невелика беда. Подождут.

Человек с усиками смерил водителя испепеляющим взглядом.

— Сиди тут, дожидайся буксира, — процедил он. — Ежели с машиной что случится, я из тебя мозги вышибу.

— Да ладно вам, господин Патке. Ну засели. С кем не бывает.

— Пойдем, — подытожил старший спутник. — А ты хорошенько стереги машину, сынок.

— Будьте спокойны.

Водитель зажег ацетиленовые фары, проверил, не подмокла ли затравка на полках пистолетов.

Двое зашагали по сухой, пылящей улице. Вскоре навстречу им попался мальчуган лет десяти, с его плеча свисал на лямке грубый дощатый ящик. Застигнутый безлюдными сумерками, ребенок шел поспешно и озираясь, а завидев двоих взрослых, съежился, свернул на самую обочину в надежде прошмыгнуть мимо без последствий.

— Эге, чистила! — воскликнул пожилой. — Ну-ка иди сюда. Иди-иди, не бойсь.

Спутники остановились под тусклым уличным светильником. Чистила приблизился, настороженно озирая то одного, то другого и готовый в любой миг задать стрекача.

— Что это вам взбрело в голову? — удивился тот, которого водитель назвал господином Патке. — Нас ждут!

— Плевать. Приведи-ка меня в порядок, малыш.

Деловито оттопырив губы, мальчишка исследовал облепленные грязью ноги клиента и объявил:

— Четыре грошика, почтенный.

— Ого! — весело удивился тот. — Помнится, в мое время брали полтора.

Чистила тряхнул вихрами.

— Не. Работы много, время позднее. Дешевле никто не возьмется.

— Ишь, пострел. Ну ладно. Четыре так четыре.

Кряхтя, пожилой господин водрузил ногу на услужливо подставленный ящик.

— Только осторожнее, — предупредил он. — Я щекотки не выношу.

Посвистывая, мальчик оросил его ступню водой из бутылки, отер мягкой тряпкой и выскреб налипший между пальцев песок. Двумя мочальными кистями он лихо прошелся по заляпанной штанине. Потом так же сноровисто обработал другую ногу.

— Готово, — объявил он.

— Неплохо, малыш, — признал клиент. — Совсем даже неплохо. А ты, Вьюн, так и потопаешь в гости грязным?

— Надо спешить, — буркнул тот.

— Дело твое. На, сынок, держи. — И в ладошку чистилы упала тонкая, как лепесток, золотая монета.

Мальчик посмотрел на пожилого господина с благоговейным изумлением.

— У меня столько сдачи не наберется, — пролепетал он.

— И не надо. Это тебе за хорошую работу.

Глаза юного чистилы вытаращились до пределов, не предусмотренных, казалось бы, природой. Затем, стряхнув оцепенение, он подхватил свой ящик и кинулся бежать со всех ног. Чуть погодя лишь песчаный бурунчик виднелся в конце полутемной улицы, да и тот быстро скрылся из виду.

Старший из двоих провожал его благостным туманным взором.

— Когда-то и я был в точности таким вот мальцом, — начал он, снова двинувшись в путь. — Тоже чистил штаны всяким сукиным котам на Рэмастраат. А теперь вот, как вспомню, диву даюсь. Я ли это? Или, может, вот сейчас проснусь, между сестренкой и братцем, от маменькиного пыхтения? Сдается мне, Вьюн, что в душе человек не меняется. Что-то там снаружи происходит, а он сидит внутри себя, пялится на белый свет и только диву дается, когда ему брадобрей подносит зеркало.

— Боюсь, что сходке до этого дела нет, — заметил его спутник. — Они и без того злы, как черти, а мы еще опаздываем. Ублюдок Бонем что-то такое разнюхал и непременно выложит при всех, чует мое сердце. Неспроста все это. Бонем давно метит сам прибрать казну к рукам.

— Надо полагаться на провидение, — смиренно ответствовал пожилой. — Моя маменька, пусть ей песок будет перинкой, всегда говорила, что человеческий промысел — ничто перед могуществом судьбы. Она была благочестивой женщиной. Больше четверти золотого ни с кого не требовала. Потому-то мне и пришлось подрабатывать, едва научился ходить. Сперва клянчил подаяние, потом подался в чистилы. А уж после, когда маменька с братцами и сестренками сгорели, добрые люди меня подобрали и к настоящему делу определили. Тебе, Вьюн, этого не понять, ты и в детстве на золоте едал.

— Да что вы мне в нос тычете свою родословную, — огрызнулся Вьюн. — Мы давно одним миром мазаны.

— Ты хоть отца своего знаешь. Пусть он денежки свои промотал и его в конце концов прихлопнули бутылкой, все ж таки был отец. Мне и таковского не досталось. Чего надо, парень? — Последняя реплика относилась к прохожему в изрядно поношенной лакейской ливрее, который появился из переулка и ни с того ни с сего преградил путь.

— Добрый вечер, — приветливо промолвил тот. — Я имею честь беседовать с господином Рольтом, не правда ли?

— Ну, допустим.

— Он же Папаша, — продолжал незнакомец. — А вы — его личный секретарь Патке, известный под прозвищем Вьюн?

Вместо ответа Вьюн отступил на шаг и сунул руку за пазуху.

— А вы кто такой? — спросил он угрожающе, но оружие пока не выхватил.

— Не советую вам идти на сходку, — сказал человек в ливрее, игнорируя Патке с его вопросом и пистолетом.

Рольт в недоумении поднял брови.

— Оба вы не уйдете с нее живыми. Господин Торг Бонем, он же Хрящ, настроен весьма серьезно. И неплохо осведомлен о том, сколько миллиардов прилипло к вашим рукам, уважаемый господин Рольт. Кстати, не без вашего деятельного участия, Патке.

— Что-что-что-о?!

— Не ломайте комедию. Речь идет о крупных финансах, вверенных вашему попечению. И о той сумме, которую вы ухитрились прикарманить. Бонем исчисляет ее в девять с половиной миллиардов, но я со своей стороны полагаю, что их не меньше одиннадцати. Не в том суть. Важно в настоящий момент, что с вас потребуют отчета, представят неопровержимые доказательства, и расправа последует без промедления. Вы оба не доживете до утра.

Даже при плохоньком уличном освещении было видно, что рыхлое апоплексическое лицо Папаши побелело, как у зарезанного.

— Да кто же вы?! — рявкнул Вьюн, выхватывая пистолет.

— Погоди, сынок, — пробормотал Рольт. — Пальнуть всегда успеешь. Человек ведь дело говорит.

— Как понимаете, вы обречены, — заявил незнакомец. — Вряд ли вам удастся скрыться от мести.

Пистолет в руке Патке дрогнул и медленно опустился.

— Я имею к вам предложение, — продолжил загадочный прохожий. — Мои люди доставят вас в абсолютно безопасное место. Гарантирую вам неприкосновенность и, впоследствии, беспрепятственное возвращение.

— Вы что — из легавки? — спросил ошарашенный Рольт.

— О нет. И вообще не имею отношения к местным властям.

— Что вы за это хотите? — поинтересовался Патке, ощупывая взглядом старую ливрею незнакомца.

— Ничего.

— Так-таки ничего?

— Да. И не понимаю, почему вы колеблетесь. Это единственный шанс сохранить ваши жизни.

— Одного не возьму в толк, — выговорил Рольт, к которому по частям возвращался прежний, багрово-сизый цвет лица. — Ежели вы не из полиции и не от Хряща, то кто же?

— Оставим объяснения на потом. Время дорого, — ответил незнакомец, делая кому-то в переулке знак рукой. — Соглашайтесь же.

Взревел паровик, из переулка выкатился локомобиль-фургон с эмблемой скотопромышленной фирмы «Братья Хорндьюли».

— Прошу в экипаж.

Поколебавшись, Рольт шагнул к фургону.

— Ловушка!! — взвизгнул вдруг Патке и, вскинув пистолет, выстрелил в упор.

Не успела погаснуть пороховая вспышка, незнакомец, со сверхъестественной быстротой увернувшись от пули, вытряхнул из обшлага в ладонь удлиненный блестящий предмет с гнутой рукоятью. Раздалось два глухих хлопка. Патке выронил пистолет, шагнул, упал ничком. Обернувшийся на выстрел Рольт вздрогнул, как будто его толкнули, потом, нелепо загребая воздух растопыренными руками, осел на песок и повалился на бок.

Выскочившие из фургона двое дюжих парней мигом втащили бесчувственные тела в кузов. Локомобиль развернулся и умчался.

Когда над опустевшей улицей рассеялся дым и пар, ничто вокруг не напоминало о случившемся.