Часть четвертая ИСТИННЫЙ ВЕТЕР

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Нос «Рогатой жабы» легко скользил над волнами. Чарли стоял на мостике двадцативосьмифутового спортивного катера для рыбной ловли производства фирмы «Альбемарл» и, положив руки на штурвал, выводил судно в сумеречное море. Оба мощных дизельных двигателя работали на максимальных оборотах. Тинк в рубке не без труда сохранял равновесие. Залетающий в иллюминаторы ветер лихо трепал его волосы и бороду. Еще ниже — на кормовой части палубы — дрожал от холода и на глазах трезвел Джо Атеист. По нему было видно, что протрезвление происходит гораздо быстрее, чем ему хотелось бы.

Когда Чарли наконец добрался до ресторана «Бурный прилив» и разыскал Джо, тот восседал на табурете у стойки и сбивчиво рассказывал какую-то длинную историю, ни к кому в отдельности не обращаясь. Судя по его состоянию, стоявший перед ним стакан с виски «Джим Бим» был как минимум четвертым по счету. Было половина шестого вечера, и в баре собралось много народу: и рабочие, расходившиеся по домам, и рыбаки, вернувшиеся с моря, старались успеть пропустить стаканчик до того, как закончится «счастливый час», объявленный заведением.

— Чарли! — послышался чей-то возглас.

— Иди сюда, Сент-Клауд, — позвал другой.

Кто-то даже схватил его за руку и потащил к столику, где ребята из спортивного клуба как раз приговаривали очередной графинчик. Даже энергично работая локтями, Чарли не без труда удалось освободиться и проложить себе дорогу к барной стойке. Он схватил Джо за плечо и резко развернул вместе с табуретом лицом к себе.

— Сделай доброе дело, — обратился он к Джо.

— Бармен! — проорал Джо. — Еще стаканчик — для моего друга…

Глаза у него уже налились кровью, речь стала совсем невнятной.

— Мне нужна «Рогатая жаба», — сказал Чарли.

Джо откинулся назад, на стойку бара, и заорал на все помещение, обращаясь к коллегам-могильщикам, сидевшим в дальнем углу:

— Эй, мужики! Боссу нужна моя…

Чарли схватил его за воротник и как следует встряхнул.

— У меня нет времени на болтовню. Говори, где твой катер. Утром получишь его обратно.

— Ни хрена себе! Сваливаешь куда-то на всю ночь, а меня даже не приглашаешь!

— Ключи давай. Больше ничего от тебя не требуется. Если что-то случится, я тебе заплачу, слово даю.

— Нет уж, ты сначала скажи, куда собрался. Я хочу знать.

— Пожалуйста, Джо.

— В таком случае мой ответ — «нет», — сказал тот, гордо скрестив на груди покрытые татуировками руки.

У Чарли в душе все оборвалось. У него не было ни времени, ни других возможностей. Кто еще так запросто мог дать ему на время быстроходный катер? На миг он потерял самообладание и, схватив Джо за воротник, притянул его к себе, почувствовав резкий запах перегара и табака. В зале стало тихо.

— Твою мать, я забираю у тебя катер!

— Мою мать? — злобно прошипел Джо. — Да ты хоть понимаешь, с кем говоришь? Совсем охренел! Запомни: меня на такие штучки не купишь!

В баре все замерли. Чарли и Джо стояли лицом к лицу буквально в нескольких дюймах друг от друга. Потом Джо неожиданно расхохотался:

— Ладно, Сент-Клауд, пошли отсюда. Уж не знаю, куда ты так торопишься, но в любом случае я с тобой.

Джо с размаху поставил стакан на стойку, сполз с табурета и не слишком уверенной походкой направился к дверям. По дороге к причалу Чарли вытащил из багажника своего «рамблера» непромокаемый плащ, а Джо, порывшись в своем «субару», извлек на свет божий здоровенную — на целую ораву — упаковку чипсов «Доритос» и пинту пива «Олд кроу».

У пристани они столкнулись с Тинком, который уныло укладывал снасти после целого дня безрезультатных поисков. Все, что ему удалось обнаружить в море — оплавленные полосы фибергласа и обугленные пластиковые сиденья, — откровенно говоря, не обнадеживало, а скорее, наоборот, свидетельствовало о том, что «Керенсия» выгорела вся — от киля до мачты.

— Похоже, ты был прав, — сказал Тинк. — Слишком поздно.

— Нет, я как раз ошибся, — ответил Чарли. — Она там. Она нас ждет.

— Ты что, охренел? Мне сейчас не до шуток! — Судя по выражению лица Тинка, он действительно разозлился всерьез. — Не вздумай меня «парить», Сент-Клауд. Я сейчас не в том настроении.

— Никаких шуток, Тинк. Думаю, я знаю, где она. Давай с нами. В конце концов, что ты теряешь?

— Разве что душевное здоровье, но о нем беспокоиться уже поздно…

Тинк поднял воротник, прихватил сумку-холодильник и прыгнул на палубу «Рогатой жабы».

Чарли вел катер прямиком к Глостерскому бакену. «Рогатая жаба» легко держала скорость в двадцать пять узлов, и Чарли прикинул, что если ветер и дальше будет попутным, то, обогнув Кейп-Энн, они наберут и все тридцать. На такой скорости Чарли рассчитывал добраться до места через час.

А потом что? Чарли знал, что луна убывает, а облака, судя по их форме, скоро затянут все небо, перекрыв свет, исходящий от тонкого полумесяца. Впрочем, сейчас это не казалось ему важным. Он рассчитывал на прожектор и сигнальные фальшфейеры. Он был уверен, что найдет Тесс.

Справа по борту от них с шумом прошел круизный теплоход, возвращавшийся под вечер в гавань. Компания на верхней палубе танцевала под ритмичную музыку и смеялась. Когда «Рогатая жаба» поравнялась с теплоходом, двое пассажиров перегнулись через борт и подняли бутылки с пивом в молчаливом тосте.

Вскоре катер покинул оживленную прибрежную зону, и Чарли двинул рычаг газа вперед до упора.

— К чему такая спешка? — поинтересовался Джо, не без труда вскарабкавшись по трапу на мостик. — Неужели ты и вправду думаешь найти эту девчонку Кэрролл? — Он икнул. — Если честно, готов поспорить, что на этой неделе мы будем копать ей могилу, — и это в лучшем случае.

Чарли, не сдержавшись, рявкнул:

— Заткнись, пьяная морда!

Он ни за что не взял бы с собой Джо, но, увы, его присутствие на борту было платой за аренду катера, едва ли не самого быстрого во всем порту.

— Слушай, а я ведь сразу и не въехал, — объявил Джо после некоторых размышлений. — У тебя же с этой девчонкой что-то было, правда?

— Отвяжись, Джо. Пожалуйста.

Чарли покосился на Тинка, сверился с компасом и направил катер по курсу сорок четыре градуса в сторону бакена у мыса Кейп-Энн. Джо рыгнул, примирительно махнул рукой и что-то пробурчал себе под нос. Чарли оглянулся и увидел вдали на берегу дымящие трубы Салемской теплоцентрали. Несколько чаек изо всех сил пытались угнаться за несущимся по волнам катером. Чарли со страхом посмотрел на часы.

Не может быть! Уже двадцать минут седьмого! Он обернулся к Тинку:

— Ты можешь ненадолго встать за штурвал?

— Если хочешь.

Тинк шагнул к штурвалу и взял на себя управление. Чарли спустился по трапу на палубу и пошел на корму. Он долго стоял неподвижно, глядя на запад. Вода, небо и суша постепенно сливались воедино в вечерних сумерках. Море, земля и воздух представляли собой почти однородную серую массу. Солнце уже опустилось за линию горизонта.

Чарли почувствовал, что по его лицу текут слезы.

В первый раз за тринадцать лет он не придет вечером к Сэму и не будет играть с ним в мяч. Он представил себе знакомую тайную поляну с бейсбольным сектором и понял, что сегодня на ней не будет ни души. Наверно, младший брат ненадолго появится там, подождет, качаясь на качелях, — и исчезнет. Господи, он надеялся только на то, что Сэм его поймет.

Открывавшаяся перед ним панорама постепенно меняла цветовую гамму — как слайды на экране. Пурпурные сполохи на горизонте смешивались с полосами синего и почти белого цветов. Чарли непроизвольно восхитился красотой этого зрелища. Много лет он видел закат солнца только с лесной поляны, окруженной деревьями. Силуэты тополей и осин вырисовывались на фоне вечернего неба как перекрестье оконных рам, как решетки на тюремном окне. Это были его границы, его рамки, единственно возможная для него перспектива, в которой можно было наблюдать переход дня в ночь.

Теперь перед ним был весь мир, и Чарли восторгался его красотой, несмотря на все свои переживания и боль. Он полной грудью вдыхал соленый морской воздух. Он слушал крики чаек, круживших над катером. Чуть поодаль над самой водой парил буревестник, по другую сторону от катера ныряли в воду крачки. Вот небо в последний раз полыхнуло темно-синими и серыми полосами и погрузилось во тьму.

Наступила ночь.

— Прощай, Сэм, — прошептал он.

Ветер был холодный, и темнота поглотила слова прощания. Чарли повернулся и стал подниматься обратно на мостик. На небе высыпали звезды, и одно он знал наверняка: Тесс там, она ждет его, и он не бросит ее, не даст утонуть.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Они ворвались в самую сердцевину архипелага Шолс, между островами Сматтиноуз и Стар. Чарли дотянулся до тумблера и включил прожектор. Мощный луч света взрезал темноту, и белое пятно заплясало на волнах. Чарли описал им широкий круг. Летучие рыбы вспыхивали над поверхностью воды.

Началась ночь отчаянных, изнурительных поисков.

Чарли с Тинком по очереди стояли у штурвала и буквально прочесывали океан, высвечивая воду вокруг катера прожектором. Они кричали и звали, пока не охрипли. Часа в три ночи проснулся Джо и, протерев глаза, встал за штурвал. Чарли с Тинком продолжали смотреть. С каждой вспышкой прожектора, с каждой проходящей секундой сердце Чарли колотилось все сильнее. Неужели он все-таки ошибся? Неужели неверно прочитал послание? Или вообще все это было лишь порождением его горя? «Дай мне знак, Тесс, — мысленно молил он. — Покажи мне путь».

Ответом была тишина.

Рассвет наступил в шесть часов сорок три минуты, небо на востоке посветлело, на нем появились желтые и оранжевые полосы. Но на этот раз наступление нового дня означало для Чарли самое худшее. Он поставил на карту все — и проиграл. Сэма он больше никогда не увидит. Остается лишь работа на кладбище: стрижка газонов да рытье могил. Он потерял все, что у него было, и не обрел взамен ничего, и только самого себя он мог в этом винить.

После ночи, проведенной на вахте, у него разболелась спина. Желудок сводило от голода. Голова просто раскалывалась после долгих часов отчаянных криков в темноте. Что теперь, что делать дальше? Он ждал знака если не от Тесс, то хотя бы от Сэма. Оставалось надеяться, что хотя бы у младшего брата все в порядке.

Затем он услышал, как Джо с недовольным ворчанием поднимается но трапу.

— Извини, — сказал он, — я вроде как отрубился. — Голос был хриплый со сна. — Ну, что-нибудь есть?

— Ничего.

— Что ж, ты сделал все, что мог, — сказал Джо, уверенно вставая к штурвалу и локтем отодвигая Чарли в сторону. — Я капитан этого катера, и я приказываю ложиться на обратный курс.

— Да ты что, ведь только что светать начало, — запротестовал Чарли. — Мы могли не заметить ее в темноте. — Он обернулся к Тинку. — Как ты считаешь? Где нам еще нужно искать?

Джо перебил его:

— Чарли, пора признать очевидную вещь. Я понимаю, что ты имел причину плыть сюда. Но она погибла.

— Нет! Она жива! — Чарли словно обезумел. В его памяти сразу всплыли нужные примеры, и он ринулся в бой. — Вспомни того рыбака, который девять суток был без сознания в Беринговом море. Помнишь? Его показывали в новостях. Его тогда японское китобойное судно подобрало, и он выжил.

— Было дело, — сказал Джо, разворачивая катер.

— Холодная вода замедляет обмен веществ! — Чарли перешел почти на крик и не узнавал собственного голоса. — Такое явление свойственно всем млекопитающим. Его называют рефлексом погружения. Тело само чувствует, как снизить энергообмен с окружающей средой и какие части тела практически вывести из метаболизма, чтобы сохранить тепло для жизненно важных органов. — Он постарался не ограничиваться одним примером. — А помнишь тех альпинистов на Эвересте несколько лет назад? Они застряли на высоте в двадцать семь тысяч футов, в мертвой зоне. Они заблудились, замерзли и впали в кому. И все-таки они выжили.

— Ты что, рехнулся? — спросил Джо. — Твоим альпинистам просто повезло, вот и все.

— Это было не просто везение. Это было чудо.

— Сколько раз тебе повторять? Чудес не бывает. Джо резко толкнул вперед рычаг газа, и катер словно с радостью рванулся в сторону родной гавани. Чарли знал, что все кончено. Он молча спустился по трапу на корму, сел на скамейку и обхватил голову руками. Его мысли тонули в реве моторов.

Когда он смотрел на пейзаж позади катера, солнце как раз поднималось над горизонтом, окрашивая небо в самые невообразимые нежные цвета. Становилось теплее, но у Чарли внутри все словно вымерзло. Пальцы у него тряслись, все тело била дрожь, и он сомневался, будет ли ему когда-нибудь снова тепло.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Сэм стал ветром.

Он несся через Атлантику, срывая барашки волн, и чувствовал себя великолепно. Он освободился, вырвался из промежутка, и размеры новой игровой площадки потрясли его невероятно — перед ним открылась вся Вселенная, с сорока миллиардами галактик и немыслимым количеством измерений, какие не способен объять даже самый могучий разум и не в силах представить даже самое богатое воображение. Смерть наконец принесла ему свободу. Он не был больше связан данной когда-то клятвой, он перешел на следующий уровень, где мог легко обрести любую форму.

Сэм стал свободным духом.

Впрочем, здесь, на Земле, он должен был сделать еще одно дело. Он закружил вокруг «Рогатой жабы» и стал изо всех сил обдувать корму катера, стараясь привлечь внимание брата, но тщетно. Еще один заход вокруг судна, еще один порыв свежего бриза, еще один хлопок американским флагом на корме — никакого результата. Растрепать Чарли волосы, забраться к нему под куртку — и опять все впустую. Сэм поиграл на струнах тросов, натянутых вдоль бортов катера: послышалась какая-то странная потусторонняя мелодия, но Чарли не уловил ни единой ноты.

Прошлой ночью, когда Чарли внезапно убежал с кладбища, Сэм чувствовал себя покинутым и преданным. На закате он носился вокруг Рощи Теней в нетерпеливом ожидании. Одиночество охватило его, когда последние пурпурные краски исчезли с небосклона, и тайная площадка для игры погрузилась во тьму. Потом в нем пробудился гнев, когда он понял, что большой брат нарушил клятву и бросил его ради девушки.

Вдруг Сэма осенило: он ведь сейчас находится на грани и готов сделать самый важный, самый решительный шаг. Раньше он никогда об этом не задумывался. Жизнь в промежуточном мире вполне устраивала его и, разумеется, Оскара. Знай себе подглядывай за жителями Марблхеда и играй в мяч на закате. И надо же — именно большой брат подтолкнул его к решительному шагу. «Верь мне», — часто говорил он. И теперь, если уж старший брат был готов рискнуть всем ради одного шага в большой мир, то и Сэму пора было сделать то же самое.

Вот так просто, без фанфар и аплодисментов, без восторженного ангельского хора Сэм взял и переступил черту, перешел на следующий уровень. Переход оказался гораздо легче, чем он предполагал. Никаких усилий от него не потребовалось.

Там, в новом мире, его встретил дедушка вместе с Барнаби Суитландом, бывшим смотрителем Уотерсайдского кладбища, и, конечно, Флорио Ферренте, который крепко обнял вновь прибывшего и стал извиняться за то, что не сумел тогда спасти его. «Но тех, кого любят боги, они забирают молодыми», — сказал он и повторил по-итальянски: «Muor giovane coluiche al cielo e caro».

С этого момента мир для Сэма стал совершенно другим. Изменился и он сам. Не было больше двенадцатилетнего мальчишки, озабоченного так и не обретенным опытом поцелуев с девчонками и играющего в видеоигры. Как рукой сняло боль, сомнения и страдания по поводу украденной юности. Вместо всего этого он обрел вековую мудрость и все знания и опыт, которых оказался лишен, когда его жизнь оборвалась так рано, так неожиданно и так некстати. Как только Сэм осознал в себе эту мудрость и понял лучше, чем когда-либо, свои новые перспективы, ему захотелось утешить брата и сделать так, чтобы все у него в жизни было хорошо.

Тогда он вновь сменил обличье, представ на сей раз в виде огромного светящегося облака, несущегося в небе прямо над катером. Если бы Чарли только поднял голову, он непременно бы узнал в рисунке изгибов и выпуклостей облака лицо младшего брата и его вечно непослушные кудри.

Сэм видел, что брат словно утонул в своем горе и ни на что не реагирует. Как же заставить его сменить курс? Как подсказать, чтобы он повернул штурвал и направил катер в нужную сторону? Джо и Тинк? Нет, это уж точно бесполезно: оба они слишком заняты собой и своими мыслями. Джо устроил в своих фантазиях настоящую оргию, представляя, как он когда-нибудь все-таки выиграет в лотерею. Тинк тем временем пытался подобрать слова, которые должен будет сказать матери Тесс, вернувшись в Марблхед. Какие все они жалкие душонки! — подумал Сэм.

Но все-таки нужно как-то дать Чарли знать о своем присутствии, обратить на себя его внимание. Сэм собрался с силами и вернулся в земной мир в новом, но уже привычном для себя облике.


Северо-восточный ветер налетел словно ниоткуда, он хлопнул флагом, пропел о чем-то в снастях и резко полоснул Чарли по глазам. Внезапно он резко сменил направление и подул с юго-запада, заставив пенные барашки волн бежать в другую сторону. Чайки заволновались и подняли страшный крик. Чарли, погруженный в свои мысли, не обращал ни на что внимания до тех пор, пока вновь сменивший направление ветер не швырнул ему прямо в лицо пригоршню соленой пены.

Протерев глаза, Чарли огляделся и увидел, что море не на шутку разволновалось под порывами все свежевшего ветра. Он вскочил на ноги и поспешно поднялся по трапу на мостик, где Джо не без усилий удерживал катер на выбранном курсе, а Тинк внимательно и обеспокоенно изучал погодные карты.

— Помощь нужна? — деловито осведомился Чарли.

— Еще бы! — ответил Джо. — Порули немного, пока я отолью.

— Вопросов нет.

Чарли крепко взялся за штурвал и сфокусировал взгляд на белых барашках волн и брызгах прямо по курсу. Ему приходилось все время чуть подруливать, чтобы не сбиться с проложенного курса и не дать постоянно меняющемуся ветру отнести катер слишком далеко в сторону. Вскоре он разглядел впереди какое-то странное серое пятно неправильной формы, неясный маленький силуэт, словно обернутый в пелену тумана, сквозь которую он постепенно проступал. Что это такое? Лодка? Остров?

Внезапно все прояснилось.

Над поверхностью воды возвышался крохотный островок, фактически просто кусок скалы. Чарли проверил по карте. В четырехстах ярдах к юго-востоку от острова Дак-Айленд была обозначена скала Минго. В бинокль он разглядел изъеденные эрозией каменные склоны, покрытые снизу водорослями, а сверху птичьим пометом. Волны сильно качали катер, и Чарли не без труда удавалось удерживать в фокусе видневшуюся впереди скалу. На мгновение, буквально на долю секунды, прежде чем катер нырнул в очередной провал между двумя гребнями волн, он заметил (или это ему показалось?) цветное пятно на поверхности камня. Чарли упрямо не отводил бинокль от выбранной точки.

Затем он увидел нечто действительно необыкновенное: оранжевый сполох на сером фоне — тот самый цвет, который на море безошибочно ассоциируется со спасательными средствами. Сердце его неистово заколотилось.

— Смотрите! — крикнул он, протягивая бинокль остальным.

— Не может быть, — произнес Тинк.

— Матерь Божья, Пресвятая Богородица! — воскликнул Джо, уже вернувшийся на мостик.

Чарли двинул рычаг газа вперед, и катер на полной скорости стал пожирать пространство, отделявшее его от скалы. С губ Чарли сорвались всего три слова:

— Только не опоздать…


Завывая мотором, вертолет «Джейхоук» завис над скалой Минго, подняв ветер и тучу брызг. Из вертолета спустился спасатель в альпинистской обвязке. Чарли сидел на мокром ледяном камне, положив голову Тесс себе на колени. Ее лицо он пытался прикрыть от вихря мелких брызг своей курткой. Тесс по-прежнему была в спасательном костюме, к которому нейлоновым тросом был пристегнут водонепроницаемый алюминиевый контейнер: судя по всему, она воспользовалась им как спасательным кругом и плыла на нем, сколько было сил, — до тех пор, пока не наткнулась на торчащую над поверхностью моря скалу. Каким чудом ей удалось вскарабкаться сюда по мокрому, скользкому, почти отвесному склону, оставалось только, догадываться.

Восторг Чарли по поводу обнаружения Тесс улетучился почти сразу же, как только он понял, в каком она состоянии. Ее кожа была почти синей. Зрачки не реагировали на свет. Здоровенная ссадина и огромная шишка на затылке свидетельствовали о тяжелой травме головы. Пульс у нее не прощупывался.

Значит, все-таки он опоздал.

Его сердце тревожно сжималось, когда он наблюдал, как спасатель распаковывает сумку с набором аппаратуры и инструментов для оказания неотложной помощи. Этот парень действовал сноровисто и умело, не теряя ни секунды на лишние вопросы и разговоры. На окружающем фоне серой ледяной воды и черного камня Чарли не мог не заметить его ярких голубых глаз и розовых щек. Он знал ребят этого типа. Когда-то он учился вместе с такими на парамедика. Таких называли «эрделями» — элитной породой. Чарли всегда мечтал стать одним из них — спасать людей, не обращая внимания на опасность.

— У нее гипотермия, — сказал Чарли. — Я уже двадцать минут делаю ей искусственное дыхание.

— Отлично, — кивнул спасатель. — Мы ее забираем.

Быстро, но мягко и осторожно он стал освобождать Тесс от страховочного троса. Чарли в очередной раз восхитился профессионализмом этого человека. Любое резкое движение, любой рывок руки или ноги у пациента с переохлаждением мог спровоцировать прилив холодной венозной крови от конечностей к сердцу и в результате его мгновенную остановку.

Затем спасатель сообщил по рации пилоту вертолета, что готов, и с вертолета, словно с неба, спустились на тросах носилки.

— Куда вы ее повезете? — спросил Чарли, молясь в душе, чтобы ему назвали больницу, а не морг.

— В Норт-Шорскую больницу скорой помощи. Там лучшее во всей округе отделение реанимации после переохлаждения.

Чарли смотрел, как спасатель фиксирует Тесс на носилках, сам пристегивается к общей страховке и подает сигнал оператору лебедки. Они стали подниматься со скалы. Чарли не отрываясь смотрел, как вращающийся ротор подтягивает носилки и как они в конце концов скрываются в чреве вертолета. «Джейхоук» чуть подался вперед, сделал вираж и стал набирать высоту, уходя на запад.

Волны все бились о скалу, и соленые брызги щипали Чарли глаза. Он смотрел, как оранжево-белый вертолет исчезает вдали, и слезы застилали ему взгляд. Он остался один на скале, вздымавшейся из вод Атлантики, но теперь у него была надежда. Чарли сжал замерзшие руки, закрыл глаза и стал молиться.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Чарли сразу же возненавидел приемный покой реанимационного отделения. Нет, раздражали его вовсе не больные, усталые, измученные ожиданием люди, сидевшие вокруг. Чарли чувствовал себя здесь неуютно не из-за того, что видел перед собой, а из-за того, что чувствовал. Его сверхъестественный дар прежде никогда не проявлял себя за воротами кладбища, но он знал, что здесь, в больнице, полно духов; они кружили около своих семей или же прогуливались по длинным коридорам. В стране живых отделение скорой помощи было пересадочной станцией, земным эквивалентом промежуточного мира.

Неужели дух Тесс уже здесь? — подумал Чарли, садясь на жесткий пластмассовый стул и прислушиваясь к бульканью в стоявшем напротив аквариуме. Может быть, он витает в освещенной холодным флюоресцентным светом комнате ожидания? Чарли закрыл глаза, чтобы не видеть ничего вокруг, но мысли его от этого спокойнее не стали. Два часа кряду он гнал катер на полной скорости к ближайшему от больницы причалу, отчаянно стремясь оказаться рядом с Тесс и выяснить, каково ее состояние. Но пока никаких новостей не было. Врачи еще не выходили из блока интенсивной терапии, и даже старые знакомые Чарли — медицинские сестры, работавшие в больнице, — ничего не знали. Тинк сидел в другом углу комнаты. Его большие пальцы терзали крохотный мобильник. Он звонил чуть ли не всем жителям Марблхеда, имеющим телефоны, чтобы сообщить, что Тесс жива и находится в больнице.

Чарли пытался успокоиться, но все было бесполезно: его мысли то и дело возвращались к так называемому «правилу трех», известному всем спасателям. Чарли узнал о нем, когда учился на парамедика. В критической ситуации человек может прожить три минуты без кислорода, три часа без тепла, три дня без воды, три недели без пищи. Теоретически у Тесс был шанс.

Чарли также прекрасно знал, что при переохлаждении люди зачастую выглядят как покойники. Он перебрал в памяти все основные симптомы: замедленное сердцебиение, отсутствие рефлекторной реакции на внешние раздражители, пульс не прощупывается, зрачки не реагируют на свет. Медики называли такое состояние гибернацией, физиологическим зависанием между жизнью и смертью. Вот почему врачи скорой помощи в подобных случаях не прекращали реанимацию больного до тех пор, пока им не удавалось согреть до нормальной температуры его тело, сердце и легкие. Пока ты холодный и мертвый, тебя еще можно оживить, но когда ты теплый и мертвый, дело гораздо хуже, любили говорить они.

Возможно, Тесс все еще находилась в этом промежуточном состоянии и могла быть возвращена к жизни, подобно тому как Флорио когда-то удалось оживить Чарли в машине «скорой помощи». Первым шагом была принудительная подача в легкие кислорода, нагретого до ста семи градусов по Фаренгейту. Это наверняка начали делать еще в спасательном вертолете Береговой охраны. Подогретый воздух мог стабилизировать температуру сердца, легких и мозга. Наверняка Тесс также обложили специальными термоодеялами — голову, шею, бока и промежность. Таким образом восстанавливалась нормальная температура наружных покровов тела. Затем следовало ввести в вену теплый физраствор, чтобы избежать последствий обезвоживания.

Уже здесь, в больнице, врачи должны были начать сложный и тонкий процесс восстановления нормальной температуры тела, учитывая опасность повреждения клеток различных органов. Они вводили солевой раствор ей в желудок, мочевой пузырь и даже в легкие или же использовали аппарат «искусственное сердце — легкие», который удалял кровь из тела, согревал ее и снова закачивал в сосуды.

Но почему никто из персонала так долго не выходит из палаты интенсивной терапии? Может, это не просто гипотермия? Может быть, она получила более тяжелые повреждения? На какое-то время мрачные размышления Чарли были прерваны появлением в дверях приемного покоя весьма впечатляющего персонажа: сюда даже не вошел, а ввалился грязный, дурно пахнущий бомж. Его рубашка была вся в крови. Чарли решил, что это огнестрельное или ножевое ранение.

Затем вращающаяся дверь повернулась еще раз, и Чарли увидел, как вошла мать Тесс. Он сразу же узнал ее — настолько похожи они были с дочерью овалом лица и формой носа. Чарли вскочил.

— Миссис Кэрролл, — сказал он, — простите меня, что я не смог найти Тесс быстрее.

Женщина покачала головой.

— Благослови тебя Бог, что ты вообще нашел ее, — сказала она, касаясь его руки. — Пожалуйста, зови меня Грейс.

— А я Чарли, — ответил он, — Чарли Сент-Клауд.

— Сент-Клауд. Как ангел с небес, — проговорила она.

Тинк подошел к ним и приобнял Грейс своей могучей ручищей.

— Врачи что-нибудь сказали вам о состоянии Тесс? — спросил Чарли.

— Нет, я приехала сюда через десять минут после того, как приземлился вертолет, а спасатели Береговой охраны ничего мне не сказали. — Она посмотрела прямо в глаза Чарли. — Как она выглядела, когда ты нашел ее? Она была ранена? Она что-нибудь говорила?

В этот момент Чарли понял, что Грейс еще не представляет себе всей тяжести ситуации. Мысленно он вдруг перенесся туда, на скалу Минго, где Тесс лежала у него на руках. Он вспомнил, как снова и снова звал ее по имени, как пытался привести ее в чувство. Он говорил ей, как все ждут ее в Марблхеде, как надеются, что она вернется домой. Но она его не слышала. Она была неживая. За все время у нее ни разу не затрепетали ресницы, не дрогнули губы, не шевельнулись пальцы.

— Наверно, Тесси и сейчас рассказывает о том, как на этой неделе отправится в кругосветное плавание, — сказала Грейс с вымученной улыбкой.

Прежде чем Чарли смог ответить, двери в отделение реанимации открылись, и оттуда вышла медсестра. Это была Соня Банерджи, его старая подруга: когда-то они вместе играли в школьном ансамбле. На Соне была светло-голубая сестринская униформа, черные волосы завязаны в длинный хвост.

— Миссис Кэрролл? — спросила она. — Пожалуйста, пойдемте со мной. Врачи хотят поговорить с вами.

— Да-да, конечно, — сказала Грейс.

У Чарли, однако, все внутри оборвалось. Желудок свело судорогой. За годы учебы на парамедика он научился языку тайных знаков, принятому в среде реаниматологов. Всегда, практически без исключений, доктора сами выходили к родственникам с хорошими новостями, но просили медсестер привести семью, если дела были плохи. Кроме того, членов семьи обычно приглашали повидать родственника прямо в палате, если все шло хорошо. За закрытыми дверями доктора встречали родных, только чтобы сообщить плохие новости.

— Как там Тесс? — спросила Грейс. — Прошу вас, скажите мне.

— Сюда, пожалуйста, — пригласила Соня. — Вся информация у врачей.

Грейс повернулась к Чарли и сказала:

— Пойдем со мной. И ты тоже, Тинк. Я туда одна ни ногой.

Так, втроем, они и вошли в отделение реанимации, и Соня провела их в комнату для консультаций.

Реаниматологами оказались две молодые женщины. Первая начала с банальных приветствий, представилась сама и представила коллегу. Чарли внимательно наблюдал за ней. Ее лицо выражало сочувствие, но мышцы шеи были напряжены. Глаза внимательно следили за окружающим, но при этом во взгляде читалась некоторая отстраненность. Чарли сразу понял смысл происходящего. Ему была хорошо знакома эта профессиональная бесстрастность медиков. Так было всегда. Врачи и вообще медицинский персонал не могли позволить себе роскошь полноценного эмоционального сопереживания.

Вторая докторша сразу перешла к фактам. У нее была отрывистая речь:

— У Тесс тяжелая травма головы и экстремальное переохлаждение. Она в критическом состоянии. Самостоятельно дышать не может. Сейчас мы подключили ее к аппарату искусственной вентиляции легких.

Грейс прижала руку к губам.

— Могу вас заверить, что она не чувствует никакой боли, — сказала врач. — Она в глубокой коме. На раздражители не реагирует. Мы измеряем уровень таких состояний по так называемой шкале Глазго. Нормальный показатель — пятнадцать. У Тесс он составляет пять. Это очень тяжелая ситуация.

Грейс пошатнулась, и Тинк поддержал ее.

— Что же происходит? — спросил он. — Она очнется?

— Никто не знает ответа на этот вопрос, — сказала врач. — Сейчас она в руках Господа. Единственное, что мы можем, — это ждать.

— Ждать чего? — спросила Грейс. — Почему вы не можете ничего сделать?

— Она очень сильная и здоровая женщина, — ответила врач, — и совершенно невероятно, что она выжила, находясь так долго в подобных условиях. Но травма черепа оказалась серьезной, а воздействие низких температур — слишком продолжительным. — Докторша сделала паузу и бросила взгляд на коллегу. — Теоретически есть шанс, что функции ее организма восстановятся самостоятельно. В медицинской литературе описаны случаи выхода из комы, не поддающиеся рациональному объяснению. Но мы считаем, что надо быть реалистами. — Она понизила голос. — Вероятность ее выздоровления крайне низка, — возможно, ее даже не стоит принимать в расчет.

Несколько секунд все молчали, осмысливая прозвучавшие слова. Чарли ощущал себя так, будто у него земля ушла из-под ног. Потом врач сказала:

— Если вы хотите немного побыть с ней, сейчас самое подходящее время.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

«Я увольняюсь».

Еще недавно Чарли и в голову не могло прийти, что он когда-нибудь произнесет эти слова, но сегодня они сорвались с его губ легко, словно сами собой. Он произнес их, стоя на разветвлении аллеи А — асфальтированной подъездной дороги, рассекавшей надвое Уотерсайдское кладбище. Илайхью Суэтт, управляющий кладбищем, не без труда развернул свой «Линкольн-Континенталь» на неширокой дороге и открыл окно. На просторном переднем сиденье огромной машины он казался еще меньше, чем обычно.

— Ты уверен, что я ничего не могу сделать, чтобы ты изменил свое решение? — спросил Илайхью.

— Уверен.

— Как насчет четырехпроцентной надбавки? Думаю, мне удастся уломать городской совет.

— Дело не в деньгах, — сказал Чарли.

— Как насчет дополнительной недели отпуска? Я уверен, что смогу уломать их и на это.

— Нет, спасибо. Настало время уйти.

Илайхью нахмурился.

— Остается надеяться, что ты все-таки передумаешь, — сказал он, осторожно снимая перчатку из латекса и протягивая Чарли руку через окно. — В любом случае, если захочешь вернуться, место для тебя всегда найдется.

После крепкого и «незащищенного» рукопожатия Чарли улыбнулся:

— Надеюсь, пройдет еще немало времени, прежде чем меня принесут сюда.

Потом он вскочил в свой мини-трактор и продолжил объезд территории, иногда останавливаясь, чтобы поправить сбившуюся насадку разбрызгивателя или подстричь куст, потерявший правильную пирамидальную форму. Цветы казались ему более яркими, надписи даже на самых старых памятниках легко читались, и в целом ощущение было такое, что кто-то включил свет в полутемной комнате.

Была пятница. В этот день недели на кладбище было заведено устанавливать и ремонтировать памятники. Бригада подчиненных Чарли работала по заранее согласованному плану. Всего в Уотерсайде было пятьдесят две тысячи четыреста тридцать четыре надгробных памятника самых разнообразных форм и размеров. Итальянский мрамор. Вермонтский гранит. Буквально миллионы и миллионы долларов, потраченных на камень и воспоминания. Чарли надеялся, что когда-нибудь его тоже вспомнят. За то, что он был хорошим братом. За то, что нашел Тесс. За то, что сумел чего-то добиться в жизни.

Он решил отработать последний день на кладбище как положено. Закончив объезд, он заглянул к могильщикам и попрощался с ними. Джо Атеист крепко обнял его и доверительным тоном сообщил, что собирается пересмотреть свое отношение к Богу. «Рогатая жаба», добавил он, всегда к услугам старых друзей, особенно если они собираются совершить романтическую прогулку. Около фонтана Чарли наткнулся на Беллу Хупер — Женщину, Которая Умеет Слушать.

— Все только и говорят о том, что ты сделал, — сообщила она. — Ну, понимаешь, о том, что ты отправился туда и все-таки нашел Тесс. Никогда не сдавайся. Это замечательно. Ты теперь главный герой в городе.

— Спасибо, Белла, но это было не так уж трудно.

— Ну, об этом мы как-нибудь еще поговорим, — ответила она многозначительно. — Я всегда в твоем распоряжении. И у меня специальный тариф для друзей и родственников.

Чарли еще раз окинул взглядом свои былые владения и порадовался тому, каким ухоженным и умиротворенным выглядит кладбище. Вернувшись в дом, он побросал свои немногочисленные ценные и просто нужные вещи в большую спортивную сумку, упаковал любимые книги и диски, аккуратно сложил на полках шкафа комплекты кладбищенской униформы, вымыл посуду, вытер ее насухо и выбросил мусор. Мебель и всю обстановку, доставшиеся ему от Барнаби Суитланда, Чарли решил оставить следующему смотрителю. Связку ключей он повесил на крюк у дверного косяка, сложил сумки на крыльце и прикрыл за собой дверь. Загрузив вещи в кузов мини-трактора, он двинулся на север.

Этот маршрут он мог проехать даже с закрытыми глазами: правый поворот, левый, полукруг по берегу пруда — и вот он уже возле маленького мавзолея на холме, скрытого в тени двух плакучих ив. На полированном мраморе играли искры, а правильно подобранный по пропорциям фронтон с двумя скрещенными бейсбольными битами зрительно увеличивал размеры сооружения. На поперечной балке над входом уже появился лишайник, частично скрывший старую надпись, вырезанную в камне:

СЕНТ-КЛАУД

Чарли заглушил мотор, вынул из перчаточного ящика большой старомодный ключ и отпер дверь. Там, в полумраке, он сел, прислонившись к маленькому саркофагу и вытянув ноги. Посидев немного, он вложил мяч в бейсбольную перчатку, которую принес с собой. Потом, улыбнувшись голубоглазому ангелу в маленьком витражном окошке, положил ее на гладкую плиту каррарского мрамора. Здесь ей и мячу было самое место.

Солнце садилось, и Чарли понял, что пора уходить. Он запер дверь и постоял немного на вершине холме, глядя вниз на гавань. Господи, как же он будет скучать по Сэму и его озорным проделкам. Вдруг подул свежий ветер, листва на деревьях зашелестела, а несколько багряных дубовых листьев подлетели к нему, покружились в воздухе прямо перед лицом и унеслись прочь.

Сэм был здесь. Чарли знал наверняка. Его брат был повсюду вокруг него — в воздухе, в небе, в закате и в листве. Ежевечерние встречи и мальчишеская игра в мяч остались в памяти навсегда. Но Чарли не мог не поддаться еще одному искушению. В этот последний день на Уотерсайдском кладбище ему нужно навестить еще одно место, не известное больше никому.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Игровая площадка на поляне в лесной чаще была погружена в тишину. Ни щебета птиц, ни вездесущих белок, ни парящих в воздухе призраков. На часах было восемнадцать пятьдесят одна.

Чарли прошел всю поляну и вернулся обратно. Ему хотелось запечатлеть в памяти каждый дюйм этого места — кедры на опушке, качели, скамейку. Интересно, где сейчас Сэм, подумал Чарли. Он отдал бы все что угодно за возможность встретиться с братом еще раз и попрощаться.

Чарли ходил взад-вперед по поляне, запоминая все — цвет листьев, угол, под которым падали лучи заходящего солнца. Он знал, что больше никогда не вернется сюда и что вскоре даже само это тайное царство исчезнет. Лес не остановится, и, если не следить за поляной, он вскоре поглотит ее без остатка. Никто никогда не узнает, что здесь было открытое ровное место, где даже играли в бейсбол.

От таких мыслей на глаза Чарли навернулись слезы. Долгие годы это место было для него самым важным, самым дорогим в мире. И все же он сделал свой выбор, и теперь его ждали другие места. Он глубоко вздохнул, вдыхая при этом прелые ароматы осени, и собрался уже уходить, как вдруг с изумлением увидел молодого человека, вышедшего из леса на другой стороне поляны. Сначала он удивился, кто еще мог открыть это тайное место. За тринадцать лет здесь никто еще не появлялся, не нарушал границ этого укромного святилища.

Незнакомец был высокий — ростом не менее шести футов и трех дюймов, с широкими квадратными плечами. Лицо было узкое, продолговатое, волосы курчавые, а сияющих глаз невозможно было не узнать.

Чарли замер в полном изумлении.

Это был Сэм.

— Здорово, большой брат, — сказал он с улыбкой.

Чарли не мог выговорить ни слова. Куда-то делась старая бейсболка Сэма с эмблемой «Сокс», его шорты и высокие ботинки. Теперь на нем были куртка-пилот, джинсы и сапоги.

— Вот это да! — восхищенно произнес Чарли. — Ты посмотри-ка на себя!

— А что?

— Вырос совсем. Уже не мальчик, а настоящий мужик.

— Да, — ответил Сэм. — Я наконец вырос и могу делать что хочу.

Теперь они стояли лицом к лицу, и Чарли заметил, что брат мерцает, как голограмма, не то отражая, не то излучая свет всей поверхностью своего тела. Сэм был одновременно отражением прошлого и настоящего, а также проекцией будущего — всем, чем он был, и всем, чем хотел стать.

Чарли вскинул руки, чтобы обнять брата, и увидел, что они проходят через тело Сэма насквозь. На самом деле Сэма здесь не было. Он не был больше в промежуточном мире. Теперь он стал частью мирового эфира, но Чарли по-прежнему ощущал исходившее от него тепло и крепость их связи.

— Ты перешел черту, — сказал он.

— Да.

— И как там?

— Знаешь, едва ли я смогу это описать. Дух захватывает. Сам потом увидишь.

— А как же ты вернулся сюда? Я думал, ты не сможешь вернуться.

— Ты еще очень многого не понимаешь, — сказал Сэм. — Но не беспокойся. Так оно все и задумано.

Братья вместе подошли к опушке леса, сели на поваленное дерево на берегу пруда, на дне которого сомики и окуньки старательно прятались от цапель, и рассказали друг друг о том, как провели последние дни.

— Ты сердишься, что я не сдержал обещания? — спросил Чарли.

— Нет, — ответил Сэм. — Просто время пришло. Мы стали тянуть друг друга назад.

В этот момент Чарли понял, что он действительно многое потерял за эти тринадцать лет. Они даже ни разу не разговаривали по-взрослому. Сэм не рос, и их отношения словно застыли.

Чарли пожалел, что не может обнять Сэма, потрепать его по плечу.

— Это же ты был там, над морем, в то утро, правда? — спросил он. — Ну, в ветре и брызгах?

— Долго же до тебя доходило!

— Что я могу сказать? Халатность первой степени. Виновен по всем статьям.

— Халатность… — задумчиво проговорил Сэм и заулыбался. — Это когда девушка, собираясь утром на работу, забывает переодеться и выходит на улицу в сексуальном шелковом халатике.

Он рассмеялся и хлопнул себя по колену, и Чарли тоже расхохотался. Он видел по прозрачным очертаниям, что Сэм вырос и повзрослел, но при этом оставался все тем же мальчишкой.

— Я на самом деле только об одном жалею, — сказал Чарли. — Прости, что удерживал тебя так долго. — Он вытер слезы.

— Перестань, — отмахнулся Сэм. — Я ведь так же крепко тебя держал.

Последовало долгое молчание, а потом Чарли спросил:

— Как ты думаешь, мы еще сыграем с тобой в мяч?

— Само собой, — ответил Сэм. — Не успеешь оглянуться — и мы опять будем вместе. И уже навсегда.

— Обещай, что не бросишь меня, — сказал Чарли.

— Обещаю.

— Клянешься? — спросил Чарли, не переставая удивляться тому, что их разговор повторяется буквально слово в слово тринадцать лет спустя. Вот только на этот раз не он успокаивал Сэма, а Сэм его.

— Клянусь, — ответил младший брат.

— Клянешься жизнью и смертью?

— Клянусь смертью, — сказал Сэм. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Братья встали. Сэм подошел к лиственнице, росшей у самой кромки воды. К ее толстой нижней ветке по-прежнему была привязана тарзанка.

— Подтолкнешь в последний раз? — спросил он.

С громким свистом Чарли раскачал тарзанку, и Сэм взлетел над водой.

— Пока, большой брат! — прокричал он, отпуская веревку и взлетая в небо.

Он сделал шикарное сальто вперед с поворотом. У него были мощные руки и ноги, и Чарли порадовался, что хотя бы однажды увидел брата взрослым, в расцвете сил.

Потом Сэм исчез, растворился в воздухе, и на лесной поляне стало абсолютно тихо. Было слышно даже, как рассекает воздух качающаяся веревка и шуршат на ветру по-осеннему багряные дубовые листья.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

В последний раз запереть ворота, в последний раз объехать территорию… да, еще не забыть забрать в Долине Спокойствия старого джентльмена в полосатом льняном костюме.

— Добрый вечер, — сказал Чарли.

Волосы Палмера Гидри были волнистые и седые, и, пока он заканчивал поливать цветы вокруг могилы из своей красной пластмассовой лейки, старый кассетный магнитофон продолжал играть Брамса.

— Привет, рад тебя видеть, Чарльз!

— Мы вообще-то закрываемся на ночь. Могу я вас подбросить до ворот?

— Конечно, я с удовольствием. Очень любезно с твоей стороны.

Мистер Гидри аккуратно сложил пыльный коврик, выключил магнитофон и в последний раз придирчиво проинспектировал багровый бутон на розовом кусте.

— Больше всего Бетти любила кустовые розы, — сообщил он.

— Да, вы однажды рассказывали.

— Ты знаешь, как-то раз Бетти засадила весь наш двор кустовыми розами. И кусты выросли в семь футов высотой!

— О, неужели?

Старик взобрался на мини-трактор и положил лейку себе под ноги.

— Доброй ночи, Бетти, — сказал он. — Сладких снов, любовь моя. Я скоро вернусь.

— Ты не хочешь прийти ко мне на ужин сегодня? — спросил мистер Гидри у Чарли, когда они подъехали к железным воротам. — Приготовлю что-нибудь из любимых блюд Бетти. Буженину, например, запеку, да так, что пальчики оближешь.

— А что, — отозвался Чарли, — я бы не отказался. Честное слово, с удовольствием к вам загляну.

Мистер Гидри на секунду замешкался. Даже страдая болезнью Альцгеймера, он чувствовал: что-то не так. Что-то изменилось. Причем изменилось в лучшую сторону. Он хитро прищурился и словно что-то вспомнил.

— А разве тебе не нужно обязательно быть где-то в другом месте? — спросил он. — Ведь так ты всегда говоришь?

Это было еще одно маленькое чудо, один из таинственных моментов прояснения в бестолковом и запутанном мире.

— Больше никуда не нужно, — сказал Чарли. — Я провожу вас домой. Не ведите слишком быстро.

— Если отстанешь, запомни: я живу на Коровьем перекрестке. Ну, на углу Гернси и Джерси, — сказал мистер Гидри. — Старый серый дом с зелеными ставнями.

— Заметано.

Закрывая тяжелые ворота, Чарли улыбнулся, услышав порядком надоевший ему скрип и скрежет. Что ж, пусть кто-нибудь другой смазывает эти огромные скрипучие петли. Он впервые за много лет остался вечером не внутри, а снаружи и теперь смотрел на кладбище через кованую решетку ворот. Ивы, как обычно, склонялись над озерцом, фонтан затих, и нигде не было ни единой живой — или неживой — души.

Чарли убрал руки с прутьев решетки, повернулся, поднял с земли свои сумки, запихнул их в багажник «рамблера». Мистер Гидри сел в свой «бьюик» и вырулил на Вест-Шор-драйв. Чарли поехал следом.

Улица шла вдоль кладбищенской ограды. Чарли поглядывал в окно и мысленно прощался с рядами памятников, акрами газонов и со своим маленьким миром внутри большого мира. И потом Чарли Сент-Клауд, бывший смотритель Уотерсайдского кладбища, больше ни разу не оглянулся.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Марблхед приятно оживился в преддверии Дня благодарения. Запах дыма, поднимавшегося над каминными трубами в прохладном воздухе, напоминал о домашнем уюте. Законсервированные на зиму катера и шхуны были поставлены в сухие доки и теперь мирно дремали, дожидаясь более теплой погоды. Кое-где уже появлялись первые рождественские украшения. В пожарной части номер два на Франклин-стрит жизнь тоже шла на редкость хорошо. Крупных пожаров в этом районе не случалось с тех пор, как сгорело здание на Скул-стрит.

Чарли носил униформу парамедика при пожарной части. Он работал полную смену и жил тоже на станции, которая стала ему домом, пока он не нашел нового жилья. В эту тихую и мирную пятницу, за которую совсем ничего не случилось, как только часы в общей комнате отдыха пробили шесть — время пересменки, — Чарли вынул из шкафчика в раздевалке куртку и направился к своему «рамблеру». Ему пришлось изрядно покрутить мотор стартером, чтобы вернуть старую машину к жизни. Говоря по правде, этот автомобиль уже пора было отправить на свалку, но Чарли не хотелось с ним расставаться: машина была на редкость мягкой и комфортной на ходу, и порой он был готов ехать целый день и, сверх того, часть ночи напролет, получая удовольствие просто от перемещения в пространстве, от вида бесконечно разматывающейся перед ним ленты дороги.

Нынче вечером у Чарли был запланирован всего один маршрут. Проехав по Плезент-стрит, он вырулил на шоссе МА-114, уходившее в сторону Салема, и через несколько минут уже припарковался у Норт-Шорского медицинского центра. Он прошел напрямик через вестибюль, кивнул сестрам, дежурившим в приемном покое, и направился в палату 172. Прежде чем открыть дверь, он негромко постучал.

Тесс была одна и по-прежнему находилась в коме. Повязки с нее уже сняли, искусственную вентиляцию легких отключили, она была все так же бледна, но теперь могла дышать самостоятельно. Руки ее были сложены на груди, и она казалась совершенно спокойной. Чарли старался запомнить каждую черту ее лица, контур ее бледных губ и длинные ресницы. Это было так странно. Тогда, в их единственную ночь в его доме, он, казалось, исцеловал каждый дюйм ее тела, но при этом совсем не успел узнать ее и привыкнуть к ней физически.

За восемь недель Чарли проштудировал все возможные книги и статьи, посвященные травмам головного мозга. Среди самых известных и хорошо задокументированных случаев, когда пациенты в конце концов пробуждались, самый продолжительный срок пребывания в коме составил два с половиной года. Однако Чарли раскопал материалы и по другим, еще более удивительным случаям. Так, одна женщина в Альбукерке, Нью-Мексико, очнулась после шестнадцатилетнего сна прямо под Рождество и тотчас же собралась за покупками в гипермаркет; был еще пример с пятидесятитрехлетним хозяином магазина из Торонто, который впал в кому и очнулся тридцать лет спустя с вопросом: «А что сегодня по телевизору?»

Конечно, это были исключительные случаи, можно сказать чудеса, но Чарли был уверен: нечто чудесное могло произойти и с Тесс, поскольку на самом деле одно чудо с ней уже случилось. Бог ответил на его молитвы. Она тогда ушла из его дома и покинула кладбище вовсе не потому, что собиралась перейти в другой мир. Наоборот, она исчезла, потому что пыталась вернуться к жизни.

Чарли так много времени проводил возле постели Тесс, в этой палате, ставшей, стараниями Грейс и ее подруг, почти уютной. Здесь появились комнатные растения из цветочного магазина Киппа, на стенах — открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления от учеников естественно-научного класса миссис Патернины. Над кроватью на стене висел большой постер Тома Брэди, квотербека «Патриотов» и героя Суперкубка, с автографом знаменитого футболиста и надписью: «Все скоро наладится». На прикроватном столике стояли две фотографии в рамочках: отец Тесс на ловле лобстеров и «Керенсия» в открытом море.

— Удачи ребятам в матче этого уик-энда, — сказал Чарли, присаживаясь около Тесс на краешек кровати. Из кармана куртки он вытащил сложенные спортивные страницы «Бостон глоуб» и стал читать вслух заголовки и главные новости. — Похоже, «Джетс» разрабатывают новую тактическую схему, которая позволит им нейтрализовать ваших линейных защитников. Они отрабатывали свои приемчики на последней открытой тренировке.

Таков был очередной ритуал, заведенный Чарли, но он внимательно следил за тем, чтобы форма не стала превалировать над сутью, и на всякий случай не позволял себе скатываться в рутину. Иногда он заглядывал к Тесс по утрам. Иногда заходил после работы. Он мог позволить себе в какую-то неделю пропустить пару дней, но потом появлялся ежедневно, причем в строго определенное время.

Ему хотелось быть здесь, с ней, но при этом ничуть не меньше ему хотелось жить своей жизнью. На Новый год он устроил себе настоящие каникулы: купил билет на Северо-западный тихоокеанский экспресс и съездил на другой конец страны, чтобы повидаться с матерью. Более того, он запланировал на следующий год съездить в Азию и в Африку.

Каждый раз, приходя к Тесс, он делился с ней последними новостями. Сегодня он «попотчевал» ее настоящим деликатесом. В городе разразился страшный скандал. Преподобного Полкингхорна застукали голым на причале Восточного яхт-клуба с двумя — да-да, с двумя прихожанками из его паствы: с Шерри Тренч и Джиной Карратерс.

Чарли был уверен, что Тесс слышит и понимает каждое его слово. Он старался не быть занудой и рассказывать коротко и забавно. Он хотел очаровывать ее даже спящую. Иногда ему казалось, что Тесс чуть-чуть откидывает голову назад, как бы заливаясь смехом. В другие дни он живо представлял ее себе недовольной и расстроенной, особенно когда его подолгу не бывало рядом.

Устав от разговоров, Чарли подошел к окну, чтобы поглядеть на заходящее солнце.

— Сегодня просто великолепный закат, — заметил он. — Тебе бы точно понравилось.

Время от времени в нем по инерции вспыхивал сигнал тревоги, и он вздрагивал, забыв, что ему не нужно больше спешить в лес. Вот и на этот раз, лишь увидев на небосводе восходящую луну, он подумал: Сэм где-то там, где луна и звезды.

Стемнело. Больница погрузилась в тишину. Пора было возвращаться домой.

— Спокойной ночи, Тесс. Я очень скучаю но тебе.

Чарли поцеловал ее в щеку и уже пошел было к двери палаты, как вдруг вспомнил, что забыл сообщить ей кое-что важное.

— Мы сегодня ужинаем с Тинком, — сказал он, возвращаясь к кровати Тесс. — Решили сходить в «Барнакль». Жаль, ты не можешь предупредить меня, много ли жрет этот бугай. У меня такое ощущение, что всех кальмаров в океане не хватит набить его брюхо. — Он наклонился и аккуратно поправил ей челку.

Вдруг он увидел, как ресницы у Тесс вздрогнули, веки разомкнулись и ее невероятные изумрудные глаза открылись. На долю секунды он даже усомнился: а не кажется ли ему все это?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Туман, окутавший землю, заглушал все звуки мира. Рядом никого не было. Она могла быть где угодно или нигде. Какая разница. Чарли исчез, а отец так и не появился, чтобы встретить ее в новом мире, и она была совершенно одинока.

Едва покинув кладбище, Тесс перенеслась сюда, в это самое место. Она оказалась посреди бездонного океана в безлунную ночь. Небо было покрыто черным одеялом, и на нем не было ни единой звезды, чтобы помочь ей сориентироваться в пространстве. Где-то вдали громоздились неясные расплывчатые тени — что-то вроде череды облаков грозового фронта. Иногда возле нее вдруг раздавались голоса, но затем исчезали.

Тесс попыталась позвать на помощь, но никто не ответил. Она хотела выбраться из этой мглы, но не смогла даже пошевелиться. Она ждала, стараясь не пропустить момент, когда сможет двигаться.

И вот этот миг настал.

Сначала, когда тьма постепенно уступила место свету, все вокруг еще было туманным. Ее собственный разум, комната и человек, глядящий на нее сверху вниз.

— Тесс, Тесс, — повторял он раз за разом. — Тесс, ты меня слышишь?

Конечно, она его слышала. Она хотела сложить слова в ответ, но не смогла издать ни звука. Как странно. Она попробовала снова, но ее рот и горло были словно запечатаны. Когда наконец она услышала собственный голос, он был сиплый, дрожащий и едва слышный.

— Тесс, — сказала она. — Тесс.

— Да, Тесс, — сказал мужчина. Он был очень взволнован.

— Да, Тесс, — повторила она.

— Ты очнулась! Господи, ты очнулась!

— Ты очнулась, — сказала она, понимая, что лишь повторяет его слова, но на большее она была пока не способна.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Что-нибудь болит?

На самом деле она ничего не чувствовала. Ее тело онемело, голова кружилась и слегка побаливала. Она обвела глазами комнату.

— Где… — с усилием начала она. — Где я?

Неплохо, подумала она. «Где я?» — это уже целое предложение. Тесс чуть улыбнулась и почувствовала, как натянулась кожа на щеках.

— Ты в больнице, — последовал ответ. — В Норт-Шорском медицинском центре в Салеме.

Эти слова не значили для нее ничего.

— Где? — снова спросила она.

— В больнице. С тобой произошел несчастный случай. Ты была ранена. Но теперь все хорошо.

Больница. Несчастный случай. Ранена.

— Какой случай? — спросила она.

— Ты плыла под парусом, — объяснил незнакомец. — На твоем судне начался пожар во время шторма. Ты помнишь?

Пожар. Шторм. Она ничего не помнила и не понимала.

— Судно, — повторила она. — Что случилось?

— Его больше нет, — ответил он. — Мне очень жаль, но «Керенсия» сгорела и затонула.

Керенсия. Ей нравилось, как звучит это слово. Сочетание смутно знакомых слогов вернуло ей какие-то фрагменты памяти.

— Керенсия. По-испански. Безопасное место.

— Да! — воскликнул мужчина. — Ты права. Это по-испански.

Тесс попыталась сосредоточиться. Постепенно мысли ее стали проясняться.

— Воды, — сказала она. — Хочу пить.

Мужчина вскочил, подбежал к раковине и налил ей стакан. Очень осторожно он поднес стакан к ее губам, и она отпила, чувствуя, как прохладная жидкость растекается у нее во рту. Тесс посмотрела в сторону окна, за которым раскачивались на ветру ветки какого-то дерева.

— Окно, — сказала она.

— Да, окно.

— Открой, пожалуйста.

Мужчина снова вскочил, открыл задвижку и поднял раму.

— Вот, открыто.

Свежий бриз ворвался в комнату, и Тесс закрыла глаза, наслаждаясь прикосновением ветерка к волосам и коже. Вода и ветер. Да, она была в восторге от того и другого.

Мужчина потянулся к телефону.

— Я позвоню твоей маме. Ладно?

— Ладно, — сказала она. — Маме.

Мужчина пробежался пальцем по кнопкам и быстро заговорил в трубку. Тесс не могла уследить за его речью. Когда он закончил говорить, она спросила:

— Вы кто? Доктор?

— Это я, Чарли. Помнишь?

Она не помнила. Ее память была чистым листом бумаги.

— Тесс, пожалуйста, постарайся вспомнить, — сказал он. — Это же я, Чарли.

Она покачала головой:

— Извини. Я не помню… — Потом она увидела слезы, текущие по его лицу. Почему он плачет? — В чем дело? — спросила она.

— Ничего, все в порядке. Я просто счастлив видеть тебя.

Тесс улыбнулась, и в этот раз кожа натянулась не так сильно.

— Твое имя? — спросила она. — Как твое имя?

— Чарли Сент-Клауд.

Чарли Сент-Клауд. Она наморщила нос. Теперь мысли быстрее закружились в ее голове.

Файлы памяти в ее мозгу стали открываться.

— Сент-Клауд, — повторила она. — Это не марблхедское имя.

— Ты права, — ответил Чарли. — Оно из Миннесоты. Долгая история.

— Я люблю истории, — сказала Тесс.

И тогда Чарли сел возле нее и объяснил, как его имя появилось в городке на реке Миссисипи, где родилась его мать. Первый Сент-Клауд был французским принцем в шестнадцатом веке, и ему пришлось уйти в монастырь и посвятить жизнь служению Богу после того, как его братья были убиты коварным дядюшкой.

Тесс нравился низкий тембр его голоса. Он ей кого-то напоминал, но она не могла вспомнить, кого именно. Когда он закончил рассказывать историю, Тесс потянулась и коснулась его руки. Рука была сильная и теплая.

— У «Патриотов» очень важный матч на этих выходных, — сказал он. — Ты любишь футбол, помнишь?

Тесс рассматривала его благородное лицо с ямочкой на одной щеке. В этом мужчине было что-то особенное.

— Расскажи мне еще историю, Чарли.

— Все, что пожелаешь, — ответил он и стал рассказывать о кругосветном плавании с заходами в порты экзотических островов — Маркизских, Туамоту, Тонга и Фиджи.

Его слова действовали на Тесс как лекарство. Она расслабленно лежала на подушках и купалась в теплом свечении, исходившем из светло-карих глаз Чарли. Постепенно острые углы внутри ее стали смягчаться, и она подумала, что уже знает: она может слушать этого человека как угодно долго.


Наступила ночь.

Врачи наконец закончили осматривать Тесс и, к своему огромному удивлению, обнаружили, что физические функции ее организма и когнитивные функции мозга не пострадали в результате комы, а память должна вернуться к ней в нормальном объеме.

Репортер и фотограф из местной газеты просто ворвались в палату, желая задать ей пару вопросов и сделать снимки для экстренного выпуска. Тинк и сотрудники парусной мастерской тоже явились, чтобы пожелать ей скорейшего выздоровления и сообщить новости о делах компании. Грейс, чья радость была столь велика, что ей едва хватало сил с ней справляться, в конце концов заснула на раскладушке в соседней палате.

Теперь все стихло.

Чарли, которому совершенно не спалось, сидел в комнате ожидания и глядел на аквариум, где рыбки-неоны сновали взад-вперед. Благодарный судьбе за то, что Тесс очнулась, он тем не менее все время задавал себе один и тот же вопрос: вспомнит ли она его?

Их первый поцелуй…

Их ночь в объятиях друг друга…

Когда друзья и родственники окружили ее в этот вечер, Чарли видел, что она постепенно вспоминает, как «Керенсия» боролась со штормом. Она даже снова заговорила об одиночном кругосветном плавании, рассчитывая, что за год успеет подготовить новый шлюп и восстановить собственную физическую форму.

Всякий раз, когда ее взгляд останавливался на Чарли, сидевшем в дальнем углу палаты, — а это случалось часто, — она улыбалась, но явно не была уверена, кто он такой и почему он здесь.

Обижаться или тем более винить ее в этом было совершенно бессмысленно.

Двери в комнату ожидания открылись, и дежурная медсестра сказала хриплым голосом:

— Она спрашивает вас, Чарли.

— Что?

— Она хочет вас видеть.

Расстояние, отделявшее его от постели Тесс, он преодолел за пять шагов. Как ни удивительно, она уже сидела, ее лицо было мягко освещено ночником.

— Я рада, что ты еще здесь, — сказала она.

— Я тоже рад, что ты еще здесь, — ответил Чарли.

Она изучающе, очень внимательно посмотрела на него и наконец сказала:

— Так это ты нашел меня.

— Похоже что так.

— А все остальные уже сдались?

— Ну, типа того.

— Мне нужно кое-что узнать, — сказала она. — Это важно.

— Да, признаюсь, я фанат «Ред Сокс», — сказал он с улыбкой.

Тесс снова откинула голову и засмеялась.

— Это я могу простить, — сказала она, — но есть одна вещь, которую мне никак не вспомнить.

— И что же это?

— Как мы познакомились.

— Ты не поверишь, если я скажу.

— А ты попробуй, — попросила Тесс. — Расскажи мне нашу историю.

— Хорошо, — согласился Чарли, — она начинается на Уотерсайдском кладбище. Одна храбрая и прекрасная мастерица по изготовлению парусов пожаловалась смотрителю на шум. — Чарли улыбнулся. — Этот очаровательный парень попытался объяснить ей важность реализуемой им программы по управлению канадскими дикими гусями, но на мореплавательницу это не произвело никакого впечатления, и она только рассмеялась.

Так Чарли неспешно описал их встречу и первое свидание, включая ужин при свечах с шоколадным тортом и полуночную прогулку к мраморному мавзолею под плакучими ивами. Глаза Тесс словно фиксировали каждую деталь, и сердце Чарли наполнялось надеждой. Он пожертвовал всей своей прежней жизнью ради чего-то нового — и чуть было не потерял все. Но теперь эта жизнь, кажется, действительно начиналась заново: они с Тесс снова были вместе.

Загрузка...