Двойник

Глава 5

Комиссар Бутройд был, конечно, ставленником партии Человечества, как и весь подчиненный ему аппарат, за исключением чисто технических работников Гражданской службы. Однако Дак уверял меня, что готов поставить шестьдесят против сорока, что Комиссар никакого отношения к заговору не имеет. Дак считал его человеком честным, хоть и глуповатым. И Дак, и Клифтон полагали непричастным к заговору и Верховного Министра Кирогу. Всю вину они возлагали на подпольную террористическую группировку, сложившуюся внутри партии Человечества и называвшую себя «Активисты». Среди последних было немало в высшей степени респектабельных и богатых людей, надеявшихся на получение колоссальных барышей.

Что касается меня, то я не смог бы отличить активиста от аукциониста.

В самый момент приземления, однако, случилось нечто, заставившее меня усомниться в том, действительно ли наш приятель Бутройд так честен и глуп, как полагал Дак. Это была мелочь, но из тех мелочей, из-за которых рушатся самые хитроумные планы заговорщиков.

Поскольку я был Очень Важным Лицом, Комиссар меня встречал.

Поскольку у меня не было никакого официального статуса, кроме звания члена Великой Ассамблеи, и путешествовал я частным образом, то протокольного приема мне не полагалось. Поэтому Комиссар был один, если не считать его адьютанта и девочки лет пятнадцати.

Комиссар был мне знаком по фотографиям, да и знал я о нем вполне достаточно. Родж и Пенни проинструктировали меня очень тщательно. Мы пожали друг другу руки, я спросил, как дела с его синуситом[9], поблагодарил за приятно проведенное время в прошлый приезд на Марс, перекинулся несколькими шутливыми словами с его адъютантом, на что Бонфорт, как известно, великий мастер. Затем повернулся к девочке. Я знал, что у Комиссара есть дети, знал, что одна из них девочка и примерно того же возраста. Но чего я не знал (возможно, этого не знали и Пенни с Роджем), так это того, встречался ли Бонфорт с ней раньше.

Бутройд спас меня:

— Мне кажется, вы не знакомы с моей дочерью Дейрдре? Она заставила взять ее с собой.

Ничто виденное мной на кинолентах, которые я изучал, не давало мне даже намека на то, как Бонфорт обращается с юными девицами, поэтому я принялся действовать так, как, по моему ощущению, должен был бы вести себя вдовец, переступивший за пятьдесят, бездетный, не имевший даже племянницы и, вероятно, никогда в глаза не видавший ни одной девчонки-тинэйджера, но зато обладающий огромным опытом общения с людьми самого разного сорта.

Я принялся обхаживать ее, будто она была вдвое старше. Даже ручку чмокнул. Она зарделась и казалась вполне довольной.

Бутройд сказал снисходительно:

— Ну что ж, детка, проси что хотела. Другого случая может и не быть.

Девочка покраснела еще больше и прошептала:

— Сэр, не могу ли я попросить у вас автограф? У нас все девочки в классе их собирают… У меня уже есть автограф мистера Кироги… И очень хотелось бы ваш… — И она протянула мне маленький блокнотик, который прятала за спиной.

Я почувствовал себя, как водитель коптера, у которого потребовали права на вождение машины, а он забыл их дома в других штанах. Как старательно ни обучался я подражать Бонфорту, мне и в голову не пришло научиться подделывать его почерк. Да будь оно все проклято — нельзя же усвоить все за каких-то жалких два с половиной дня!

Однако не мог же Бонфорт отказать девчурке в такой ерунде, а я был Бонфортом! Я весело улыбнулся и спросил:

— Значит, подпись Кироги у вас, говорите, уже есть?

— Да, сэр.

— Одна только подпись?

— Да, сэр. Он еще добавил «с лучшими пожеланиями».

Я подмигнул Бутройду.

— Всего только «с лучшими пожеланиями», это надо же! Таким юным леди я не пишу ничего другого, как «с любовью». Знаете, что я сделаю… — Я взял ее блокнот и перелистал его.

— Шеф! — нетерпеливо напомнил Дак. — Мы уже опаздываем!

— Успокойтесь, — сказал я, не поднимая глаз, — все марсиане, если нужно, обязаны уступать очередь молодым леди. Я передал блокнот Пенни. — Запишите, пожалуйста, размеры блокнота, а потом напомните мне, что нужно подобрать фото нужного формата, подписать его по всем правилам и отправить сюда.

— Будет сделано, мистер Бонфорт.

— Вы удовлетворены, мисс Дейрдре?

— Ух ты! Еще бы!

— Отлично. Рад приятному знакомству. Комиссар, это наша машина?

— Да, мистер Бонфорт. — С шутливой досадой он покачал головой. — Боюсь, вы склонили одного из членов моей семьи в свою экспансионистскую ересь. Разве это спортивно? Все равно, что на уток охотиться с подсадной.

— Что ж, это научит вас не водить девочек в дурные компании. Верно, мисс Дейрдре? — Я снова пожал ему руку. — Благодарю вас, что встретили, Комиссар. Видимо, нам пора поторапливаться.

— Да, конечно. Очень рад был повидаться.

— Большое спасибо, мистер Бонфорт.

— Это вам спасибо, милочка.

Я медленно повернулся, стараясь не выглядеть на стерео нервным или торопливым. Кругом было полно фотографов, репортеров, стереовизорщиков и тому подобных. Билл старался не допустить к нам репортеров, и когда мы двинулись, он махнул рукой, крикнув:

— Присоединюсь к вам попозже, Шеф! — и начал разговаривать с одним из них.

Родж, Дак и Пенни пошли к машине вместе со мной. Народу в космопорту было много, меньше, чем в земных, но все же много…

Мне до них дела не было — уж если Бутройд принял мою игру (хотя уверен, что среди присутствующих были несколько человек, отлично знавших, что я вовсе не Бонфорт). Но эти люди меня мало беспокоили. Никаких неприятностей доставить они не могли, не выдав себя при этом с головой.

Машина была «Роллс Аутландер» с регулируемым давлением внутри салона, но кислородную маску я снимать не стал, видя, что так поступили остальные. Я сел с правой стороны, рядом сел Родж, за ним Пенни, а Дак со своими длинными ногами притулился на откидном сиденье. Шофер посмотрел на нас через стеклянную перегородку и завел мотор.

Родж сказал тихонько:

— Была минута, когда я испугался.

— И напрасно, не надо нервничать. А сейчас помолчите, я должен повторить свою речь.

Вообще-то мне просто захотелось поглазеть на марсианский пейзаж — речь свою я и так знал отлично.

Шофер вез нас вдоль северной окраины взлетного поля космопорта мимо множества складов. Я читал вывески «Вервие Трейд Компания», «Диана Аутлайнс Лимитед», «Три Планеты», «И. Г. Фарбениндустри».

Марсиан тут было не меньше, чем людей. Нам, землянам, кажется, будто марсиане движутся медленно. Ну, как улитки, и это в самом деле так, но только для нашей планеты с ее большой силой тяжести. В их собственном мире они скользят на своих пьедесталах так же быстро, как умело брошенная плоская галька скользит по воде.

Направо — к югу от нас — за ровным полем космопорта уходил к странно близкому горизонту Великий Канал; его противоположный берег не просматривался. Прямо перед нами лежало Гнездо Кккаха — сказочный город. Я вглядывался в него, и сердце мое дрожало от этой хрупкой прелести, но тут Дак неожиданно рванулся вперед.

Мы только что миновали скопление транспорта у складов, и теперь впереди виднелась только одна машина, шедшая нам навстречу.

Я видел ее краем глаза, но особого внимания не обратил. А вот Дак — он, видимо, был готов к любой переделке — когда машина была уже совсем близко от нас, он рывком опустил перегородку, отделявшую — a от шофера, перегнулся через его плечо и схватился за баранку.

Машину швырнуло вправо, так что она едва не задела встречную, потом опять влево, причем она чудом не соскочила с шоссе. Нам здорово повезло — космопорт мы уже миновали, и шоссе шло прямо вдоль самой бровки Канала.

Пару дней назад — в отеле «Эйзенхауэр» — я был для Дака плохим помощником, но ведь тогда у меня не было оружия, и все произошло так неожиданно. Оружия у меня не было и сегодня — даже отравленных зубов — но к передрягам я был подготовлен куда лучше.

Даку и без того пришлось безумно тяжело, когда, перегнувшись через спинку переднего сиденья, он пытался вести машину. Шофер, сначала сбитый с толку, теперь изо всех сил рвал баранку из рук Дака.

Я метнулся вперед, обхватил левой рукой шею водителя и ткнул большой палец правой руки ему между ребрами.

— Только шевельнись — и тебе конец! — Голос принадлежал герою-злодею из пьесы «Джентльмен из второго рассказа», да и реплику я спер оттуда же.

Мой пленник замер.

Дак быстро спросил:

— Родж, что они там делают?

Клифтон поглядел назад и ответил:

— Разворачиваются.

Дак отозвался:

— О'кей. Шеф, держите этого типа на мушке, пока я перелезу. — Говоря это, он уже перелезал, что было делом нелегким, учитывая длину его ног и битком набитый салон автомобиля. Он уселся на место водителя и с удовлетворением произнес: — Сомневаюсь, чтобы что-то, имеющее колеса, могло обогнать «Роллс» на прямой. — Дак нажал педаль газа, и огромная машина рванулась вперед. — Как там наши дела, Родж?

— Они только-только развернулись.

— Прекрасно. А что мы сделаем с этим подонком? Выкинем его из машины?

Моя жертва дернулась и заверещала:

— Я же ничего такого не сделал!

Я еще сильнее ткнул ему под ребра пальцем, и он тут же успокоился.

— Конечно, ничего, — согласился с ним Дак, не отрывая глаз от дороги. — Все что ты сделал, это попытался организовать маленькую аварию, чтобы мистер Бонфорт опоздал на свое свидание. Если бы я не заметил, как ты замедляешь ход, чтобы столкновение не повредило тебе, дело наверняка выгорело бы. — Он взял поворот так, что покрышки взвизгнули, а гидрокомпас еле удержал нас от падения. — Как там дела, Родж?

— Они отстали.

— Еще бы! — Дак не стал снижать скорость, и мы делали никак не меньше трехсот в час. — Интересно, удержатся ли они от желания обстрелять нас, зная, что с нами — один из их компании? Что ты думаешь на этот счет, парень? Не спишут они тебя как дешевку?

— Не понимаю, о чем вы! Вам еще придется за все это ответить!

— Ты так полагаешь? А как же быть с показаниями четырех добропорядочных граждан против слова подонка с тюремным прошлым? Оно же у тебя есть, верно? И в любом случае мистер Бонфорт предпочитает, чтобы его машину вел я, так что, естественно, ты с радостью оказал ему эту ничтожную услугу — уступил мне место.

В это мгновение нас так подкинуло на каком-то камешке, случайно оказавшемся на гладкой поверхности шоссе, что мы с шофером чуть не прошибли крышу головами.

— Мистер Бонфорт! — в устах пленника это имя прозвучало как площадное ругательство.

Дак помолчал. Потом наконец сказал:

— Не думаю я, что нам следует выкидывать его из машины, Шеф. Правильнее будет, если, после того как вы выйдете, мы отвезем его в какое-нибудь укромное местечко. Думаю, он разговорится, если на него чуть-чуть поднажать.

Шофер опять сделал попытку вырваться, но я еще сильнее сжал ему глотку и снова ткнул пальцем под ребро. Может, палец по ощущению и не так уж похож на ствол пистолета, но какой дурак захочет проверять, так ли это. Шофер расслабился и мрачно сказал:

— Ну, уж наркотики вы мне колоть не посмеете!

— Господи, конечно же, нет! — Даже сама мысль об этом, похоже, шокировала Дака. — Ведь это было бы противозаконно! Пенни, девочка, не найдется ли у тебя булавки?

— Надо думать, найдется, Дак, — голос ее звучал удивленно.

Удивился и я. Любопытно, что она ничуть не испугалась, а я, признаться, сдрейфил.

— Вот и чудненько. Слушай, парень, а тебе, случайно, никогда булавку под ногти не загоняли? Говорят, от этого раскалываются даже те, кому под гипнозом приказано молчать. Вроде бы булавка им на подсознание действует. Единственный недостаток у этого метода состоит в том, что клиенты уж слишком противно кричат. Поэтому мы отвезем тебя в дюны, где ты никого, кроме песчаных скорпионов, потревожить не сможешь. А когда ты разговоришься — а теперь, парень, слушай внимательно, ибо начинается самое интересное — так вот, после того как ты разговоришься, мы отпустим тебя и ничего плохого больше не сделаем, просто отпустим на все четыре, и гуляй в город пешком. Но — ты слушай, парень, слушай — если ты будешь с нами мил и откровенен, то получишь за это приз! Мы тогда, парень, позволим тебе взять в эту прогулку кислородную маску!

Дак снова замолчал. На мгновение наступила тишина, нарушаемая лишь свистом разреженного марсианского воздуха, обтекающего корпус машины. Человек может, если, конечно, у него крепкое здоровье, пройти без кислородной маски не более двухсот ярдов. И то, если повезет. Я, помнится, читал где-то об одном случае, когда человек до того как умер, отшагал целых полмили!

Поэтому я бросил взгляд на спидометр и увидел, что от Годдард-Сити нас отделяют двадцать три мили.

Пленник с трудом выдавил из себя:

— Честное слово, я ничего не знаю! Мне заплатили только за аварию.

— Что ж, придется освежить твою память. — Пандус к воротам марсианского города был прямо перед нами. Дак начал сбрасывать скорость: — Тут вам выходить, Шеф. Родж, возьми-ка ты свой пистолет и освободи Шефа от заботы о нашем госте.

— Сию минуту, Дак! — Родж протиснулся мимо меня и ткнул шофера под ребро — опять же пальцем.

Я подвинулся, чтобы не мешать. Дак остановил машину у пандуса.

— На четыре с половиной минуты раньше срока, — сказал он, видно, очень довольный собой. — Отличная машина. Мне бы такую. Родж, ну-ка отклонись в сторонку, ты мне мешаешь.

Клифтон послушался, и Дак очень профессионально врезал водителю ребром ладони по шее. Тот обмяк.

— Это успокоит его на время, пока вы тут. Нежелательно, чтобы марсиане стали свидетелями подобных незапланированных событий. Сверим часы.

Так мы и поступили. У меня осталось еще три с половиной минуты.

— Вам надо войти точно в назначенное время. Минута в минуту — ни раньше ни позже.

— Понятно, — ответили хором мы с Клифтоном.

— На то, чтобы добраться до ворот, требуется секунд тридцать. Как вы хотите распорядиться своими тремя минутами?

Я вздохнул.

— Попробую привести нервишки в порядок.

— Твои нервы и так в порядке. Ты пока не допустил ни единой ошибки. Бодрись, дружище! Еще два часа — и ты окажешься на пути домой, с карманами, полными денег. Это последнее испытание.

— Хорошо бы. А были и тяжелые минуты. Послушайте, Дак…

— Что?

— Выйдем на минуточку. — Я вышел из машины и жестом попросил его отойти в сторону. — А вдруг я допущу ошибку? Там — внутри?

— Чего-чего? — Дак очень удивился, потом захохотал, как мне показалось, не очень естественно. — Никакой ошибки не будет. Пенни говорит, что ты выучил роль назубок.

— Это-то так, но вдруг…

— Никаких «вдруг» не будет. Твое состояние мне хорошо знакомо. Я чувствовал себя точно так же, когда впервые самостоятельно вел корабль на посадку. А как приступил к маневру, так тотчас забыл все тревоги — слишком уж много было дел, так что для ошибок просто не оставалось времени.

Клифтон окликнул нас, в разряженном воздухе голос его звучал глухо:

— Дак! За временем следишь?

— Времени еще навалом. Больше минуты.

— Мистер Бонфорт! — это был голос Пенни, Я повернулся и пошел к машине. Пенни вышла и протянула руку: — Удачи вам, мистер Бонфорт.

— Спасибо, Пенни.

Родж пожал мне руку, а Дак хлопнул по плечу:

— Осталось сорок пять секунд. Пора двигаться!

Я кивнул и стал подниматься по пандусу. Оставались еще секунда-другая, когда я достиг верха, ибо могучие створки ворот откатились, как только я к ним приблизился. Я глубоко набрал в грудь воздуха… и проклял эту кислородную маску.

А потом я шагнул на сцену.

Сколько бы раз в жизни вы ни выходили на сцену — неважно, все равно в минуту, когда делаешь первый шаг, когда занавес поднимается и начинается премьера, у вас захватывает дух и замирает сердце.

Да, конечно, ты знаешь свой текст. Конечно, ты просил помощника режиссера рассчитать все до точки с запятой. Конечно, ты уже сотни раз выходил на сцену.

Неважно. Когда ты делаешь этот первый шаг и знаешь, что все глаза направлены на тебя, что все ждут твоего первого слова, первого жеста, может быть, даже ждут, чтобы ты ошибся, произнося свой монолог, тогда, дружище, ты ощущаешь все это всем своим естеством.

Вот почему в театре необходимы суфлеры.

Я поднял глаза, увидел свою публику — и мне захотелось бежать со всех ног. Впервые за тридцать лет я почувствовал острый страх перед сценой.

Члены Гнезда заполнили все видимое мне пространство. Передо мной лежала узкая свободная дорожка, а по обеим сторонам — тысячи марсиан, стоявших плотно, как спаржа на грядке. Я помнил, что первым делом обязан пройти по самой середине дорожки до ее дальнего конца, туда, где начинается пандус, ведущий во Внутреннее Гнездо.

Я не мог сделать ни шагу. Тогда я сказал себе: «Слушай, парень, ты же не кто иной, как сам Джон Джозеф Бонфорт! Ты бывал тут десятки раз. Этот смешной народец — твои друзья. Ты находишься тут потому, что захотел этого сам, и потому, что они захотели того же. А раз так — шагай-ка ты по этой дорожке. Ать-два! Ать-два! Ну — вперед и до упора!»

Я снова стал Бонфортом. Я был дядюшка Джо Бонфорт, весь нацеленный на то, чтобы проделать все, что должно быть проделано ради чести и благосостояния моего народа и моей планеты и ради моих друзей-марсиан.

Я снова набрал в легкие побольше воздуха и сделал свой первый шаг.

Глубокий вдох спас меня — он донес до моего носа божественное благоухание марсиан. Тысячи тысяч марсиан, плотно прижатых друг к другу, пахли так, будто кто-то вдребезги разбил поблизости целый ящик духов «Страсть в джунглях»! Уверенность в том, что я чувствую именно этот аромат, была так сильна, что я непроизвольно обернулся, надеясь увидеть рядом с собой Пенни. Мне даже почудилось, что она ободряюще сжала мою ладонь.

Я захромал по дорожке, стараясь выдерживать скорость, равную той, с которой передвигаются марсиане на своей родной планете.

Толпа за моей спиной сомкнулась. Время от времени какой-нибудь юный марсианчик отбегал от родителей и скользил передо мной. Под «марсианчиками» я понимаю тех, кто только недавно отпочковался — масса у них наполовину меньше, чем у взрослых, а рост и того меньше. Они никогда не покидают Гнездо, а потому мы склонны забывать о существовании марсианчиков. Для достижения величины взрослого, полного развития мозга и восстановления родовой памяти марсианину требуется после отпочкования около пяти лет. В этот переходный период марсианина можно назвать идиотом, который учится на полоумного. Перестройка генов и регенерация, ведущая к появлению способности к Слиянию и почкованию, выводят марсиан из строя на долгое время.

Одна из бонфортовских кассет содержала целую лекцию на эту тему, сопровождаемую любительской стереосъемкой.

Детишки, будучи жизнерадостными идиотиками, не подпадают под правила Приличий и всего, что с последним связано. Но зато все их просто обожают.

Двое таких ребятишек, самые маленькие и для меня абсолютно одинаковые, вдруг перестали скользить и остановились передо мной как вкопанные; они были как две капли воды похожи на глупых щенков, попавших на полосу быстрого движения. Надо было или остановиться, или наступить на них.

Конечно, я остановился. Они придвинулись еще ближе, полностью заблокировав мне дорогу и, чирикая что-то друг другу начали отращивать свои псевдочлены. Я, разумеется, их чириканья не понимал. Они тут же принялись ощупывать мою одежду, а их крохотные щупальца полезли в мои нарукавные карманы.

Толпа была столь плотна, что я не мог даже обойти марсианчиков. Я просто разрывался между двумя противоположными желаниями. Во-первых, они были так очаровательны, что мне захотелось порыться в карманах и поискать возможно завалявшиеся там леденцы.

Но еще «первее» было знание того, что церемония Усыновления расписана заранее куда более строго, нежели балетное представление. Если я не пройду в назначенное время эту тропу до самого конца, значит, я совершу классический грех против Приличий, что, как известно, прославило в свое время Кккахграля-младшего.

Однако ребятишки вовсе не торопились убраться с моего пути. Один из них как раз обнаружил мои часы.

Я вздохнул и чуть не потерял сознание от запаха духов. Тогда я заключил сам с собой пари. Я поспорил, что ласковое отношение к детям — явление универсальногалактическое и должно перевешивать даже соображение необходимости соблюдения строгих марсианских приличий. Я опустился на колено, чтобы стать такого же роста, как марсианчики, и стал их ласкать, похлопывая и поглаживая их чешуйчатые тельца.

Затем встал и старательно выговаривая слова, произнес:

— Вот и все пока. Мне пора идти, — чем практически истощил свой запас марсианского «бейсика».

Малыши снова прильнули ко мне, но я осторожно и нежно отставил их в сторонку и пошел между двумя рядами марсиан, несколько ускоряя шаг, чтобы наверстать упущенное время. Ни один боевой жезл не поднялся, чтобы прожечь у меня дыру в спине. Я рискнул в надежде, что мое нарушение правил Приличий не выйдет за рамки, влекущие за собой суровое наказание. Наконец я достиг пандуса, ведущего вниз к Внутреннему Гнезду, и стал туда спускаться.

Церемония Усыновления состоит из целого набора таинств.

Почему таинств? Да потому, что они известны лишь членам Гнезда Кккаха. Это сугубо семейное дело.

Ну посудите сами: мормон может иметь очень близких и дорогих друзей немормонов, но разве эта дружба позволит «язычнику» запросто бывать в Храме мормонов в Солт-Лейк-Сити? Такого никогда не было и быть не может. Марсиане свободно обмениваются визитами между Гнездами, но во Внутреннее Гнездо может войти только член данного клана. Даже его собрачники лишены этой привилегии. Я же имею не больше права рассказывать посторонним о церемонии Усыновления, чем член масонской Ложи о ее специфических ритуалах.

Нет, общие-то принципы, конечно, не секрет — они одинаковы во всех Гнездах, равно как одинакова и роль всех усыновляемых. Мой «крестный» — старинный друг Бонфорта Кккахрреаш — встретил меня у входа, угрожая боевым жезлом. Я потребовал, чтобы он убил меня на месте, если я повинен в каких-нибудь проступках. Сказать по правде, я этого друга не узнал, хотя и изучал его портрет досконально.

Но надо думать, это он и был, раз того требовал ритуал.

Итак, поклявшись, что я стою на страже Материнства, Семейного Очага, Гражданского Достоинства и никогда не пропускаю занятий в Воскресной школе, я получил разрешение войти. Рреаш повел меня по всем инстанциям, и всюду мне задавали вопросы, и всюду я на них отвечал. Каждое слово, каждый жест были стилизованы будто в классической китайской пьесе, все держалось на зубрежке, иначе мне бы никогда не одолеть этой церемонии. Большую часть вопросов я вообще не понимал, равно как и половину собственных ответов.

Просто я зазубрил на память реплики и ответы на них. Дело отнюдь не облегчалось полутьмой, которую так любят марсиане и в которой я тыркался как слепой крот.

Мне как-то довелось играть с Хоуком Мантеллом — совсем незадолго до его смерти, но уже после того, как он окончательно оглох. Вот это был артист! Он даже не мог пользоваться слуховым аппаратом — слуховой нерв полностью атрофировался. Большую часть реплик он читал по губам, но это не всегда возможно.

Режиссером постановки был он сам, и все действие у него было рассчитано по долям секунд. Я видел, как он, произнеся свою реплику, уходил в глубь сцены, а затем внезапно поворачивался и как будто выстреливал в партнера другой репликой ответом на ту, которой он не слышал, но время произнесения которой он великолепно высчитал.

Тут была сходная ситуация. Я тоже отлично знал роль и играл соответственно. Если бы вся сцена провалилась, то виноват в этом был бы никак не я.

А вот что меня отнюдь не воодушевляло, так это постоянно направленные на меня полдюжины боевых жезлов. Я все время должен был уверять себя, что они все же не сожгут меня из-за одной единственной оговорки. В конце-то концов я же просто-напросто тупое человеческое существо, и учитывая это, они обязаны выставить мне проходной балл хотя бы за старание. Правда, сомнения в верности этих рассуждений у меня сохранились до самого конца.

Мне казалось, что прошло уже много дней (что было вовсе не так — вся церемония заняла точно одну девятую суточного оборота Марса, но время тянулось бесконечно), когда мы приступили к пиршеству. Не знаю, что я ел, да, может, это и к лучшему.

Важно лишь одно — я не отравился.

После того как старейшины произнесли свои речи, я тоже сказал слово, благодаря за честь, которую мне оказали, а затем мне дали новое имя и мой личный жезл. Теперь я стал марсианином.

Как пользоваться жезлом, я не знал, а мое новое имя походило на звук, издаваемый испорченным водопроводным краном, но с этого мгновения оно было моим юридическим именем на Марсе, и опять же юридически я стал кровным братом самого аристократического семейства этой планеты. И все это произошло спустя лишь пятьдесят два часа после того, как некий жук-землеед, оставшийся без гроша в кармане, истратил последний полуимпериал на угощение незнакомца в баре отеля «Каса-Маньяна»!

Полагаю, что это отнюдь не лишнее доказательство опасности, которой подвергаешься, приваживая к столику посторонних.

Я ушел сразу же, как только стало возможно. Дак сочинил мне небольшую речь, в которой объяснялась необходимость срочного ухода, и они отпустили меня.

Я нервничал, как человек, попавший в женскую уборную на митинге Ассоциации Американских Женщин, ибо не имел ни малейшего представления о ритуалах, определяющих мое дальнейшее поведение. Я хочу сказать, что любой, самый обыкновенный мой поступок был как бы окружен плотным частоколом весьма опасных для меня обычаев, о коих я не имел ни малейшего представления. Поэтому я прочирикал свои извинения и отбыл. Рреаш и еще один старейшина сопровождали меня. По пути мне посчастливилось поиграть еще с одной парой детишек — впрочем, может быть, это были те же самые. Когда мы подошли к воротам, старейшины пожелали мне на своем квакающем английском счастливого пути и отпустили меня с миром.

Ворота за моей спиной закрылись, и тогда наконец я смог перевести дух.

«Роллс» стоял на том же самом месте, где я его оставил несколько часов назад. Я подбежал к нему, дверца открылась, и я удивился, увидев там одну Пенни. Не могу сказать, однако, что это меня так уж разочаровало. Я крикнул:

— Эй, Кудрявенькая! Я со щитом!

— Я знала, что так и будет.

Я отдал ей шутливый салют моим жезлом и сказал:

— Зовите меня теперь Кккахджджджеррр! — И при этом произнес второй слог этого слова так, что заплевал бы первые ряды публики, если бы таковая тут, разумеется, была.

— Будьте поосторожнее с этой штукой, — сказала Пенни испуганно.

Я скользнул на переднее сиденье рядом с ней и спросил:

— А вы знаете, как с ним обращаться? — Наступила реакция, я чувствовал себя безмерно усталым и одновременно взвинченным.

Сейчас мне не повредили бы рюмки три хорошего виски и толстый-претолстый бифштекс, а уж потом, может быть, проснулся бы интерес и к отзывам критики.

— Не знаю, но будьте с ним осторожны.

— Мне кажется, надо просто нажать где-то тут. — И нажал, отчего в ветровом стекле сейчас же появилась аккуратная дырка дюйма два диаметром, а машина сразу потеряла свою герметичность.

Пенни так и ахнула, а я сказал:

— Черт побери, мне очень жаль. Отложу-ка я эту штуку подальше, пока Дак не объяснит мне, что к чему.

Пенни перевела дух.

— Ладно. Ничего страшного. Только не направляйте ее куда попало. — Она тронула машину, и я понял, что Дак вовсе не единственный, кто может лихо водить автомобиль.

Ветер врывался сквозь проделанную мной дыру.

— Почему такая спешка? Мне все равно нужно время, чтобы выучить свои ответы корреспондентам. Вы привезли их? А где все остальные? — Насчет захваченного в плен водителя машины я начисто забыл — не вспоминал о нем с той самой минуты, как передо мной открылись ворота Гнезда.

— Не привезла. А остальные не смогли приехать.

— Пенни, что с вами? Что случилось?! — Я засомневался, смогу ли я провести пресс-конференцию без поддержки. А может, лучше рассказать им об Усыновлении? Тут мне ничего не придется выдумывать…

— Это из-за мистера Бонфорта… Мы нашли его!