Кружащиеся красные пятна стали розовыми, потом побелели. Откуда-то сочился свет, серый, сумрачный. По бурлящему алому небу плыли багровые облака.
Бобби открыл глаза.
Боль, пульсирующая боль в висках снова сомкнула его веки.
С закрытыми глазами Бобби попытался встать. Но что-то удерживало его. Он хотел поднять руку — и не мог.
Я парализован, подумал он, как только к нему стало возвращаться сознание.
Она парализовала меня.
Он через силу открыл глаза — у него вырвался чуть слышный стон.
Серый туман рассеивался. Предметы в комнате понемногу обретали четкие очертания.
Я сижу, догадался он. И снова попытался встать. И снова не мог двинуться с места.
Я сижу на стуле. Я связан. Я привязан к стулу.
Он попытался шевельнуть ногами. Ноги были связаны.
Руки и ноги. Связаны. Привязаны к деревянному стулу.
— Эй! — хрипло выкрикнул он.
Неужели это мой голос? Такой тихий, слабый? Бобби опустил голову. Пульсирующая боль немного утихла.
— Господи! — Он увидел свои голые колени. Джинсов на нем не было. Не было ни носков, ни кроссовок.
Он сидел, привязанный к стулу, в одних полосатых трусах и майке.
В камине потрескивал огонь. Мои джинсы? Да. В камине горели его джинсы.
Возле камина, скрестив руки на груди, стояла Саманта. В зеленых глазах плясали отблески пламени.
— Саманта… почему? — выдавил Бобби.
— Я не Саманта, — тихо сказала девушка. Она шагнула к нему. — Я Дженнилин.
Бобби помотал головой. И невольно вскрикнул от боли, пронзившей все его тело.
— Нет! Не может быть. Никакой Дженнилин нет! — крикнул он. — Не обманывай меня, Саманта!
— Это они так сказали? — спросила она, гневно сверкнув глазами. — Они сказали, что меня нет? — она презрительно хмыкнула. — Значит, моим дорогим сестричкам нравится думать, что меня нет, — с расстановкой проговорила она, будто выплевывая каждое слово.
— Хватит, прошу тебя, — взмолился Бобби.
— Я плохая! — в сердцах продолжала она, словно не слыша его. — Я опасна. Давайте отправим меня подальше и притворимся, что я не существую. Но я существую, Бобби. Я существую.
— Хорошо. Ты существуешь, — согласился Бобби, не отрывая глаз от ее искаженного злобой лица. — Извини. Я не знал. Я…
— Это у меня татуировка! — крикнула девушка, обнажая плечо с синей бабочкой. — Это я была с тобой в лаборатории, а не Бри и не Саманта! Ты думаешь, у этих жалких тварей хватило бы духу поставить татуировку? Да никогда! Только Дженнилин, только плохая сестренка посмела сделать это!
— Хорошо. Я все понял, — мягко проговорил Бобби. Боль в голове начала утихать. К нему вернулись острота зрения, ясность мысли. Взгляд его, скользнув по комнате, остановился на пылающих в камине джинсах.
— А теперь развяжи меня, — попросил он, глядя в ее прищуренные, холодные словно лед глаза. — Отпусти меня, Дженнилин. Я же тебе ничего не сделал!
Губы ее искривились в язвительной усмешке. Она подошла к камину.
— Ах, мои хорошие сестрички — как они тебя лю-ю-ю-бят, — протянула она, закатывая глаза, и пошевелила дымящиеся лохмотья джинсов железной кочергой. — Почему они должны быть счастливы?
— Послушай… — начал было Бобби.
— Почему? — воскликнула она. — Я не хочу, чтобы они были счастливы. Так что… — Она подняла тяжелую кочергу и ткнула ею в его сторону. — Так что пусть они с тобой попрощаются.
На лице ее расплылась злорадная улыбка.
— Прощай, — сказала она. — Прощай, Бобби.
— Дженнилин, подожди! — взмолился он, — Что ты хочешь сделать?
Ни слова не говоря, она положила кочергу и зашла ему за спину.
Он попытался повернуться в ее сторону — посмотреть, что она делает.
Но он был привязан к стулу слишком крепко.
И тут он почувствовал на волосах что-то мокрое. Мокрое и вязкое. Что-то текло по его голове, струилось по щекам. Капало на плечи.
— Дженнилин, что ты делаешь? Что это? — вскричал Бобби.
Она встала напротив него, и он увидел у нее в руках большую железную банку.
— Это мед, всего лишь мед, — прошептала она с беспечной улыбкой.
Она наклонила банку, и тягучая желтая струйка меда потекла ему на колени.
В ноздри Бобби ударил сладкий, приторный запах. Липкие капли катились по его лбу — он моргнул, чтобы мед не попал в глаза.
— Не надо, пожалуйста!
Он извивался на стуле, отчаянно пытаясь высвободить руки. Но тугие узлы не поддавались. Он был привязан намертво.
Что-то мурлыча себе под нос, девушка лила мед ему на ноги.
— Ну вот. Теперь ты весь в меде, — вкрадчиво проговорила она, выпрямилась и одарила его умильной улыбкой. — Ну что, сладкий мой?
Бобби объял панический ужас.
— Что… что ты хочешь сделать? — крикнул он сдавленным голосом.
И тут на полу у двери он заметил стеклянную банку с красными муравьями.