Двойное золотое дно

— Обожаю, — выпалила я, ни на секунду не задумавшись. Шило в мешке не утаишь.

— Замечательно. Тогда я заеду за вами в шесть.

— Ой нет, нет, Борис!

— Почему? — Щербинин явно был удивлен.

— Вам покажется смешным... Но... я понимаю, что это глупо... — Я блеяла, как овца, которую ведут на заклание. Надо взять себя в руки. — Борис, простите, но у меня крайне любопытные и бестактные соседи. Мне не хочется попасть под перекрестный огонь их взглядов. Давайте встретимся у аптеки.

Несла я полнейшую ахинею и понимала это. Но что правда, то правда. Мои соседушки были любопытнее налоговой инспекции и гораздо ее бесцеремоннее.

Дом наш старый, единственная хрущоба во дворе. Заселялся еще в конце шестидесятых, и контингент с тех пор изменился не сильно, но сильно постарел. Глядя на своих одиноких старушек-соседок, я вполне разделяла значение выражения, что в нашей стране слабым полом нужно официально признать мужчин. Ярчайший пример — наш подъезд. Из двадцати квартир только пять занимают люди молодого и среднего возраста. В остальных же обосновались бабушки-старушки. Именно бабушки, дедушек у нас не наблюдается ни одного, повымерли все, аки мамонты. Так кто из нас сильнее, приспособленнее и жаднее до жизни? Именно! Самый сильный пол — мы, женщины (как ни обидно это звучит)!

Основное же развлечение старых перечниц — жажда знаний в результате подсматривания и подслушивания. Просто напасть какая-то!

Я с ужасом представила, что всю последующую неделю (а то и две!) наш подъездный КГБ будет всеми правдами и неправдами выпытывать у меня сведения о столь блестящем кавалере. Не-е-ет, только не это!

Мама воспитывала меня в духе почтения к старшим, и просто послать соседок подальше язык не поворачивался. Ну а если бы даже и повернулся, то сомневаюсь, что от этого был бы какой-то толк. Так и выходит, что проще пройти несколько сот метров, чем потом, вежливо улыбаясь, отделываться от вредных бабулек.

— Ксюшенька, вы прелесть и вы правы, — хохотнул в трубку Щербинин. — Личная жизнь она и есть личная, а не общественная.

Слава богу, Борис Георгиевич отнесся к моим закидонам с пониманием. Мы попрощались до вечера и закончили разговор.

— Ты никуда не пойдешь! — прервал мои радужные мысли визгливый Котин голос. Раньше за ним подобного не наблюдалось, поэтому я вытаращила глаза от удивления.

— Это что, Костя? Сцена ревности?! — Шутка, как правило, сглаживает напряженность,-но не в этот раз. Смеяться мой друг не собирался.

— Называй как хочешь! Но ты никуда не пойдешь! — Котин голос звенел, готовый сорваться на крик. — Это страшный человек, я тебя никуда не пущу! Ты хоть знаешь, с кем связалась?!

— Он что, криминальный отец города? — заинтересовалась я.

— Да нет, — замялся Антименко и отвел уже не сверкавшие гневом глаза.

— Хорошо. А почему ты сказал, что он страшный человек?! Котенька, ты сдвинулся?! И вообще, какого черта ты себе позволяешь? Ты мне отец, муж, любовник?! Какое ты имеешь право мне что-то запрещать? Я взрослая женщина, которой время от времени просто необходим мужчина! Ты это можешь понять?! Твоя глупая ревность... — Я замолкла на полуслове, задыхаясь от возмущения и обиды. Костин пунктик по поводу моего замужества начал принимать угрожающие размеры.

И вдруг я увидела, что Антименко сломался. Он жалко гримасничал, пытаясь улыбнуться. Кажется, я переборщика со своим праведным гневом.

— Костенька, милый, хороший, ну прости, — залопотала я, обнимая готового разрыдаться друга. — Я понимаю, ты меня любишь, боишься за меня, волнуешься. — Антименко кивнул, борясь со своими чувствами. — Котик, пойми, мой хороший, он мне очень нравится, но это же не значит, что я хочу за него замуж. Мы идем в театр, в общественное место, там будет полно народу. Ничего со мной не случится.

Я старательно взывала к логике и уму Константина Михайловича, только получалось плохо.

— Ксень, не ходи, ну не ходи... — заныл Антименко, и я просто поразилась. Все пятнадцать лет знакомства я не сталкивалась с таким ослиным упрямством с его стороны.

— Ну, это уже смешно! — решила я сменить тактику. — Ты знаешь о нем что-то плохое?

На лице Антименко отразилась целая гамма разных эмоций. Но он молчал, как партизан на допросе, для верности крепко сжав губы.

Господи, да что ж это с ним творится, в самом деле?! Неужели Костя до сих пор меня любит и хочет? Если так, то это более чем неприятная новость.

Нет-нет-нет! Какая глупость! Я даже потрясла головой

Не далее чем вчера мы спали в одной постели, и я бы точно заметила...

И тут до меня дошло! Котя просто панически боится, что я увлекусь Щербининым настолько, что он, Костя, будет просто вытеснен из моей жизни. Антименко прекрасно изучил меня. Он видит, как я реагирую на Бориса, и опасается, что все будет, как в тот злосчастный год моего замужества. Наши с ним встречи урывками, конспирация и так далее. Мало того, что мой муженек бешено ревновал меня к Косте (оснований, между прочим, не было никаких!), так еще его закостенелая во взглядах многочисленная родня отравляла мне жизнь. Вот тем-то стопроцентно ничего не объяснишь. В их ханжеской среде понятия дружбы между мужчиной и женщиной совершенно не существует.

Теперь Костя боялся повторения. Вот откуда надрыв в его голосе и предистерическое состояние.

Константин Михайлович, несмотря на мужественную внешность, душой обладал ранимой и трепетной.

— Вы правда в театр идете? — спросил полностью капитулировавший Костик.

— Конечно! Ты же знаешь мои принципы, не могу же я спать с мужиком, которого совершенно не знаю!

— Всякое бывает. — Голос моего друга был вялым и тоскливым.

— Когда я тебя обманывала! — сказала я. И подумала: «Я просто тебе всего не говорила!» При этом я сделала максимально честные глаза, на которые только была способна.

— Ты мне обещаешь? — ухватился за мои слова Костик.

— Конечно, — твердо и совершенно правдиво заявила я. Хотя в этот момент могла бы и приврать, пообещав что угодно, лишь бы он так не волновался.

— Ксенька, я тебя очень люблю. И никому не позволю причинить тебе боль, — с надрывом в голосе и со святой убежденностью заявил Антименко, прижав меня к себе.

«Уф-ф! Кажется, обошлось!»

Итак, в назначенный час я подошла к аптеке и увидела...

Сияющее в лучах заходящего солнца белоснежное нечто, отдаленно напоминающее автомобиль марки «Мерседес». К передней дверце этого чуда небрежно прислонился его владелец. Господин Щербинин был одет в то же длинное темное пальто, но на сей раз из-под шарфа в мелкую клеточку выглядывал белоснежный воротничок сорочки, готовой составить конкуренцию цвету автомобиля.

Я сознавала, что стремительно тупею и мои губы расплываются в дебильной улыбке. Но справиться со своими мыслительными процессами и непроизвольными мышечными реакциями не могла.

— Ксюшенька, вы очаровательны, — сладкоголосо пропел Борис, целуя мне ручку и усаживая в машину.

Пока он обходил «Мерседес» и комфортно устраивался на водительском месте, я на мгновение вроде очнулась.

Тачка «с иголочки», салон — натуральная кожа, вид великолепный и ужасно дорогой...

Мама моя! Куда я попала?! Нувориши не берут в подружки уборщиц! Да и мой прикид, до последнего стежка скопированный с последнего номера «Бурды», не соответствует хай-классу господина Щербинина. Социальное неравенство прямо бросалось в глаза.

Здравомыслия мне хватило ровно на то время, пока Борис Георгиевич занимался мотором. Господи! Только бы не встретить знакомых! На моем лбу сияющими неоновыми буквами было написано, что мозги отключились в пользу половых желез! Ну дура дурой!

Мотор и в этой навороченной тачке оказался совершенно бесшумным. Умеют же эти заграничные гады машины делать! Зависть берет, причем не белая, а самая что ни на есть черненькая.

Вон у Антименко старенькая шестерка, которую он Парнише отдал на рынок ездить! Там же в салоне шумновато, разговаривать невозможно. У Коти, разумеется, есть тачка и получше, но тоже весьма подержанная. И все равно, Сравнить ни с ельчаниновской «Мицубиси», ни со щербининским «мерсом» ее нельзя!

Мы подъехали к какому-то заведению, о котором я раньше ничего не слышала. Мои мысли как по мановению волшебной палочки выветрились из головы. Щербинин что-то заказал, мы ели, беседовали... Что ели, что пили, о чем говорили, в упор не помню! Это ж надо, совсем с катушек слетела!

А потом мы оказались в театре. В обществе Бориса Григорьевича наш городской храм Мельпомены показался мне сверкающим дворцом! Думаю, в таком состоянии мне и убогая лачуга покажется средневековым замком.

Господин Щербинин вел меня по залитому светом фойе второго этажа, поминутно раскланиваясь и здороваясь со знакомыми.

Дамы ослепляли обнаженными (в самых немыслимых местах) телами, упакованными в шикарные каскады тканей. Глаза в автономном режиме отмечали драгоценности на шеях, руках, пальцах... Господи! Зачем же он меня-то сюда притащил?!! Неужели же ему наплевать, что о нем подумает городской бомонд?!

Впрочем, честно говоря, эти мысли посетили меня хотя этим же вечером, но значительно позже. Когда мы с Борисом Георгиевичем уже попрощались. В данный же момент я млела и таяла, фланируя по театральным коврам под руку с господином Щербининым. Еще хорошо, что он меня ни с кем не знакомил. Я бы и двух слов связать не смогла! Лица, шикарные галстуки, дамские туалеты, белые рубашки слились для меня в один разноцветный поток...

Лицедейство я люблю, оно меня увлекает и уносит от повседневности в далекие дали. При условии, что артисты действительно хорошо играют. К счастью, спектакль давала не наша местная труппа, на которую я принципиально не хожу, а московская антреприза.

От великолепной игры и увлекательной пьесы я немного пришла в себя и стала контролировать как мысли, так и мышцы. Тот факт, что я нахожусь в сиятельном обществе великолепного Щербинина, уже не так действовал на мои переутомившиеся мозги. Что ж, все имеет свои плюсы и минусы.

В антракте мы посетили буфет.

Барственным жестом Борис Георгиевич подозвал работника общепита и заказал кофе, пирожные и шампанское. Остальные зрители, почти поголовно представители высшего общества нашего городка, покорно выстроились в длинную очередь у барной стойки. Обслужили только нас!

— Борис, простите мое нахальство, — поспешила я удовлетворить свое любопытство. —С чего это вам оказывают такую честь? Если я не ошибаюсь, там, — я мотнула головой в сторону очереди, — стоит даже Герасимов, мы его недавно выбирали в городскую Думу.

— Саша-то? Да он, простите, еще до тех чинов не дорос, чтобы его обслуживали, — вальяжно хмыкнул Щербинин. — Тем более что я в этом заведении самый почетный и желанный гость. Моя организация шефствует над театром.

А-а-а, ну тогда понятно, — задумчиво протянула я. — Спонсорскую помощь оказываете?

— Не люблю я этого слова, — поморщился Борис Георгиевич, отпивая глоток шампанского. Потом он рассуждал о загнанной русской культуре, о нищенстве актеров и режиссеров... Вставить слово в его высокопарные разглагольствования о спасении культурных национальных традиций не было никакой возможности. А хотелось задать простенький вопросик: «А что у вас за организация?» Однако приходилось слушать и тупо кивать головой. Шарм господина Щербинина полностью парализовал мое уставшее сопротивляться сознание.

Но тут откуда-то сверху мелодично пропел звонок, и зрители стали покидать буфет, перемещаясь в зал. Мы последовали за ними.

Господа комедианты, почтившие своим присутствием наш небольшой городок, в этот вечер остались довольны. Местная публика завалила их цветами в неимоверных количествах. И я решила, что все цветочные магазины лишились сегодня всего товара:

По окончании спектакля Борис Георгиевич проводил меня домой. Мы доехали до аптеки, а остальной путь прошли пешком.

- Ксюша, — чуть напряженно позвал меня Щербинин в момент, когда мы проходили заросли высокого кустарника. Повела туда я его, чтобы обойти огромную дужу, регулярно разливающуюся у нашего дома. Тропинка для двоих оказалась узковатой, и я пошла вперед, показывая дорогу.

Как только я обернулась, Борис жадно обнял меня, ощутимо припечатав своей лапищей по моей попке. (Я не возражаю. Я этого хотела. Я этого ждала.) Чуть отстранившись, двумя пальцами и очень властно он поднял мой подбородок. Мои глаза заволокла легкая пелена, губы приоткрылись сами собой...

И он меня поцеловал! Умело и изощренно.

Я задыхалась... Я не чувствовала своего тела... Я сходила с ума...

— Пойдем к тебе, — хрипло прорычал мне в ухо Борис.

- Нет!

Вот кто нас, баб, поймет, если мы сами себя не понимаем!

— Не сейчас, пожалуйста, не сейчас!

Ну, не могла я представить этого шикарного самца в своей убогой однокомнатной конуре, на заслуженном-перезаслуженном диване. Не могла представить на крошечной кухоньке с разнокалиберной посудой. В моей обшарпанной ванной с отколовшимися плитками...

Он вообще не для меня! Он для какой-то потрясающей воображение женщины...

Вот поэтому и сказала «нет».

Я самым банальным образом струсила. Страх, помноженный на комплекс неполноценности, —совершенно неудобоваримый коктейльчик!

Но меня так тянет к нему... Я дурею от одного его взгляда... Совсем не могу контролировать себя... Да и, в конце концов, может, я не такая уж убогая...

Поэтому я сказала «не сейчас». То есть подсознательно решила взять «тайм-аут». Мне нужно подумать, разобраться в себе, решиться...

— Почему? — снова рыкнул Борис. Пока я соображала, что ответить, он распахнул пальто, обеими руками схватил меня за ягодицы и прижал к набухшему под брюками холмику. Я сдавленно пискнула и попыталась отстраниться, немного прогнувшись назад. — Ты хочешь. Я же вижу — ты хочешь!

— П-прости... все так... быстро... — бессвязно лопотала я, ощущая сквозь тонкую ткань платья его желание.

Если бы он настаивал, я бы не выдержала и сдалась. Прямо здесь, на улице, в мокрых кустах, в паре шагов от моего подъезда. Я бы согласилась на все...

Но Щербинин выпустил из своих лапищ мою попку, резко провел ладонью по лицу и виновато улыбнулся.

— Боже, Ксюшенька, что я творю! Прости меня, девочка, пожалуйста, прости! — Его голос звучал так удрученно, что я мгновенно почувствовала себя кругом виноватой.

— Пошли! — решительно произнесла я.

— Нет, моя девочка, — мягко улыбнулся Борис. — Ты совершенно права. Так нельзя. Все, действительно, слишком быстро. Но ты сама отчасти в этом виновата, ты даже не представляешь, как действуешь на меня...

— Борис, —проблеяла я, совершенно не представляя, что, собственно, хочу сказать.

Щербинин поднял руку и приложил палец к моим губам.

— Не надо, девочка. Молчи. У нас еще будет время, много времени. Я просто немного потерял голову, испугался, что, пока я буду отсутствовать, у тебя может появиться другой мужчина. Завтра утром я должен уехать по делам. Вернусь к концу недели.

Я попыталась ответить, но он не дал.

— Я позвоню. Я обязательно позвоню, — пообещал Щербинин и, быстро поцеловав меня в щеку, резко развернулся и ушел.

Ну почему я такая дура?! Почему?!

До конца недели я просто сдохну от ожидания, если раньше не сойду с ума от сомнений и переживаний.

А вдруг он вообще не позвонит?!

Едва я закрыла дверь за собой, тишину квартиры разорвала телефонная трель.

— У тебя все в порядке? — беспокойно вопрошал Антименко.

— Котя, ну это уже паранойя! Тебе лечиться надо!

— Не злись, Ксенька, я же волнуюсь, — скороговоркой выпалил мой беспокойный друг.

— А ты, часом, за мной не следишь? Или детектива нанял? — съехидничала я. — Я на порог, и тут же твой звонок...

— Н-нет, — после паузы протянул Константин Михайлович, видимо, такая мысль показалась ему небезынтересной. — Я весь вечер звоню.

— Коть, я устала, я спать хочу, — заныла я, зная, на какую струнку души Антименко нажать.

— Спокойной ночи, Ксень, — пожелала мне трубка и разразилась короткими гудками отбоя.

Раздевшись и поместив свой парадно-выходной наряд в шкаф, я влезла под душ и возрадовалась, что не привела сюда Бориса. Мои апартаменты давненько нуждались в ремонте, но, как всегда, с деньгами была напряженка. Вон в углу на потолке треснула штукатурка. На кухне начали отслаиваться обои. Комната и прихожая еще держатся, но... Да и мебель требовала замены, палас старенький, потертый.

Мне всегда нравилось мое жилище. Это мой дом, моя крепость. Но сегодня я взглянула на квартиру совсем другими глазами. Глазами господина Щербинина.

Приговор получился жестокий и неотвратимый. Убожество.

Я тяжело вздохнула и вдруг разозлилась. Да что же это я, в самом деле!

Коли этот шикарный мужик заинтересовался мной, то кем я работаю, как живу, волновать его не должно! А если волнует... Что ж. Мое влечение к Борису всего-навсего животный инстинкт. Не более. И теперь, не находясь под действием его обаяния, я прекрасно это осознавала.

Да, он богат. Но деньги — это еще не все в жизни. На них нельзя купить очень многого...

Успокоив себя такими рассуждениями и восстановив душевное равновесие, я поняла, что теперь у меня есть время трезво все обдумать и все решить. Наметить линию поведения, а главное, понять, чего же я хочу.

В воскресенье с утра пораньше «у меня зазвонил телефон...»

Люди, с которыми я общаюсь, до такой степени привыкли всегда заставать меня дома, что перерыв в несколько дней восприняли почти как ЧП.

Первой позвонила мама. Она пеняла на то, что нерадивая дочь ее совсем забыла. Сообщила, что Всеволод Николаевич ждет новой партии макулатуры («Да на этого котяру должна работать целая типография!» — чуть не ляпнула я, но поостереглась навлечь новое недовольство родительницы.) Родительница пожаловалась, что на работе грядет очередное сокращение, и ее, как работающую пенсионерку, выставят в первую очередь. («Ох, вряд ли! Какой дурак пойдет на мизерную зарплату технического библиотекаря!») Сказала, что приболела тетя Муся («Кто такая?»), что у соседки из 61-й квартиры умер муж («Земля ему пухом!»). А еще мама говорила, что надвигаются новые выборы то ли в областную Думу, то ли еще куда...

Этого я уже не вынесла. Быстренько изобразив, что ко мне «пришли гости», я попрощалась с мамой.

Стоило положить трубку, телефон снова затренькал. Народ как с цепи сорвался. Алине срочно понадобилось новое платье («С удовольствием сделаю!»); Ленка надеялась перехватить пару сотен до зарплаты («Фигу! Ты еще прошлые долги не вернула»); Машка, нервно хихикая, сообщила, что сделала очередной аборт («Маха, ну сколько можно?!»); Галка укоряла, что мы давно не собирались...

Через два часа я, наконец, додумалась отключить аппарат. Впрочем, отключить — это сильно сказано. Телефон у меня допотопный, напрямую без всякой розетки соединен с линией, поэтому я просто положила трубку рядом с аппаратом.

Друзья-приятели — это, конечно, замечательно, но все нужно дозировать.

Когда наступила долгожданная тишина, я принялась за уборку. А самое мое любимое занятие во время мытья полов — думать. Работа приучила.

Поразмышлять у меня было над чем. На первом месте, конечно, господин Щербинин, а на втором — моя гипотетическая статья.

По поводу Бориса я почти не беспокоилась. Чего голову себе морочить, как пойдет, так и пойдет. Однако было непонятно, почему Котик обозвал его «страшным человеком». С чего он взял?

Легче всего припереть Антименко к теплой стенке и устроить ему допрос с пристрастием или удариться в слезы. Ход, может, и избитый, однако безотказный.

Но, с другой стороны, нервную систему близких нужно беречь. А он мой самый близкий и друг, и подруга, и надежное плечо...

По первому пункту мои размышления зашли в полный тупик, и, повздыхав для порядка, я переключилась на статью.

Если немного изменить рассказ Ельчанинова^ чтобы его не могли узнать знакомые, вытанцуется очень неплохой материальчик. Вот только одну глупость я все же впорола. Нужно было попросить Илью Владимировича рассказать мне, чем завершилась его история. Или не надо... Почему бы мне не придумать концовку самой?

Вспомнив о Ельчанинове, я застыла посреди кухни на четвереньках и с мокрой тряпкой в руках. Как воочию я видела чайные смешливые глаза, мягкую улыбку, коричневую родинку на шее...

Тряхнув головой, я отогнала наваждение. Со мной что-то неладно. Вот что значит не иметь постоянного партнера!

Волевым усилием я постаралась вернуть свои мысли к статье. Так. Статья. Илья Ельчанинов... «Сдвинутый афганец»... Измена любимой жены,.. Загулы... Институт...

Ни-ичего у меня не получалось! План произведения не складывался.

И тут в дверь постучали. Приперся понурый Костик, всем своим видом показывая, как он недоволен моим вчерашним поведением.

Доложив другу, что так интересующий его господин Щербинин отбыл на несколько дней из города, я поинтересовалась, не узнал ли Костик о Борисе чего-нибудь интересного.

— Кроме того, что знает каждый житель нашего города, — ничего, — покачал головой Антименко.

— А что знает каждый житель города такого, чего не знаю я?

— Все ты знаешь, не прикидывайся, — попытался отмахнуться Костя, но я насела на него с расспросами. — Ну, он же генеральный директор и фактический владелец Сталинки.

-Чего?!!

А вот от этой новости у меня буквально отвисла челюсть!

Генеральный директор и фактический владелец завода имени Сталина!!! Ничего себе!!!

Завод Сталина — это очень серьезно. Название у предприятия, разумеется, давным-давно другое, но построен он по именному указу генералиссимуса, сразу после войны. С тех пор в народе его только Сталинкой и зовут.

Еще Сталинка и по сей день знаменита железной дисциплиной, совсем как при жизни Иосифа Виссарионыча. В годы перестройки и развала всего завод был единственным четко работавшим предприятием. Он исправно выпускал свою продукцию и практически без задержек выплачивал заработную плату работникам. Попасть туда простым станочником — уже было счастье для многочисленных безработных. Там даже не выгоняли в административные отпуска!

Ох, Ксюшенька, куда же тебя занесло?!!

— Так... ты... он... я... с ним? — очумело выдохнула я, дрожащей рукой пронося чашку чая мимо рта.

— Отдай, перевернешь, — флегматично произнес Котя, отбирая у меня чашку и заваривая новую порцию.

— С-слушай, а это точно он? —с едва теплящейся надеждой спросила я у моего информированного друга.

— Он, он, не волнуйся, он.

Такую информацию нужно было переварить. В один момент я стала совершенно никудышным собеседником, и Антименко, наслушавшись моих ахов и охов, оставил меня в покое и вскорости удалился.

Весь остаток дня я ходила, как чумная. И мучил меня только один вопрос. Что случилось с всесильным владельцем Сталинки, если он знакомится по объявлению в газете?

А в понедельник наступила весна.

Календарная смена времен года обычно довольно резко отличается от фактической. Так вот, в понедельник наступила весна фактическая. Столбик термометра упорно лез за отметку плюс 10, лужи, казалось, подсыхали просто на глазах. Даже на оживленных транспортных магистралях птицы на радостях устроили такой веселый переполох, что людям оставалось только наслаждаться теплом и солнцем.

Я шла с работы и тоже радовалась.

Черные и коричневые наряды горожан в одно мгновение сменились на яркие веселые куртки и плащи. Не одна природа зимой пребывает в оцепенении, но и люди. И в этом нет ничего удивительного — мы ведь часть этой самой природы. Поэтому, с наступлением весны тоже распускаем «листочки» и чистим перышки.

На доме, мимо которого я проходила, появилась новая вывеска. Секонд-хенд «Радуга». Не очень я жалую такие заведения, но и не чураюсь их. Сшить-то я могу практически что угодно, а вот джинсы... это да! За это и браться не стоит.

В небольшом светлом подвальчике пахло довольно скверно. Я уже было совсем собралась дать задний ход, как мое внимание привлекло нечто яркое и блестящее. (Чем отличается женщина от сороки? А ничем!) Это нечто висело в пакете на железной стойке. Под лаконичной надписью «Новое».

— Что это значит? — поинтересовалась я у мадам продавщицы с крашеными, но отросшими у корней волосами.

Она приветливо улыбнулась мне и охотно пустилась в объяснения.

— Дак все вещи на этой стойке — совершенно новые. Ни разу не надеванные.

А поподробнее, — заинтересовалась я не на шутку. — В вывеске ошибка, что ли? Если новое, «ни разу не надеванное», какие же это «вторые руки»?

— Дак там, — продавщица ткнула пальцем в стенку («Где, в соседнем подвале?»), — законы другие. Если вещь за 6 месяцев не продалась, дак они сильно уценяют. Опять не продалась — сдают в секонд-хенд.

«Ага, — догадалась я. — Там — это за бугром. Понятненько»,—А покажите мне это...

Я вытряхнула яркое и блестящее из пакета и увидела замечательную куртку. И на меня. Одна беда — до талии. Мне такое носить нельзя. Я свято блюду интернациональный закон толстушек: никаких поперечных полосок, больших ярких цветов-горохов, длины до талии. Словом, воздерживаюсь от всего, что зрительно укорачивает и расширяет фигуру.

Придирчиво рассмотрев все швы, прощупав материал и изучив лейбл, я поняла, что надпись не врет и куртка действительно сделана в Испании.

Я чуть не взвыла от досады!

— Дак есть еще, — успокоила мадам, видя мою разочарованную мину, и тут же вывалила на прилавок гору разноцветных пакетов.

Вот оно — счастье!

Подобрала я себе чудесную желтую курточку со скромной надписью черными буквами. Надпись, видимо, рекламировала какой-то спортивный клуб, но мне это было совершенно безразлично. Вещь выглядела отлично (дорого и просто одновременно), сидела изумительно. Класс!

Но хватит ли у меня денег на эту красоту?

— Двести пятьдесят рублей, — услужливо подсказала продавщица. — Дак это мы и не взвешиваем — штучно продаем.

Ее пояснение меня окрылило. Из этой же партии я подобрала себе вожделенные черные джинсы неизвестной фирмы, но высокого качества. Не удержавшись, прихватила еще блузку и джемпер-водолазку.»Джемпер — маме, а блузку, если понравится, тоже ей, а если не понравится — себе. Хотела еще мамуле брючки отхватить, а себе маленькую замшевую жилетку...

Но деньги кончились!

Ну почему все хорошее так быстро и совершенно не вовремя заканчивается?!

Но я не позволила испортиться своему настроению.. Счастливая и довольная покупками, я рванула домой, клятвенно пообещав себе наведаться в чудесный магазинчик после зарплаты.

Нести обновки было страшно неудобно, но жутко приятно! Мне всегда некогда кинуть в сумку пару пластиковых пакетов. Ну чего проще? Легкие, места занимают мало, так нет же — лень!

На лестнице, ведущей на мой этаж, традиционно ожидал меня господин Антименко. У Котика есть ключи, но он из деликатности никогда ими не пользуется. Всегда дожидается меня. Сияющая, нагруженная пакетами, я бросилась к Коте. Нужно же поделиться с кем-то радостью от удачных покупок!

И оступилась. До грязной лестницы, я, конечно, не долетела, спасибо Костиной реакции, но ногу подвернула качественно.

— Очень больно? — сочувствуя, спросил Антименко.

— Нет! Приятно! — съязвила я, шкандыбая к двери.

К таким эксцессам я привыкла. Правда, привычка от боли не избавляет.

Даже ребенком я никогда не была худой. И чтобы приятная детская пухлость не переросла в то, во что все же переросла, мама отдала меня «на танцы».

Сачковать возможности у меня не было. Водила меня на танцы бабушка.

Великой балерины или танцовщицы из меня не вышло. Но двигаться я научилась, ходить с прямой спиной тоже и приобрела «привычку» подворачивать ноги. Слабые связки, еще как следует не окрепнув, не выдержали нагрузки, наградив хозяйку предрасположенностью к подворачиванию лодыжек.

После очередного вывиха мне всегда нужно было отлежаться дня два, лучше три. Вот и все.

Константин Михайлович взял заботу о моей ноге в свои сильные руки. Первым делом он стащил с меня ботинок. Знал, ногу вскоре разнесет и простая операция по разуванию превратится в пытку «испанским сапожком». Потом шел в ход лед, а когда отек спадет, тугая повязка из эластичного бинта.

Антименко поставил возле дивана, где с комфортом расположилась моя драгоценная особа, телефон и ушел на кухню заниматься приготовлением кормежки для болящей.

В течение получаса я решила вопрос о больничном (позвонила Алине, она врач) и сообщила начальству о временном отсутствии на работе ценного кадра в моем лице. Начальство благосклонно хмыкнуло, решив, что за недельку в грязи они не погрязнут. Потом я отменила обязательный визит к маме, сославшись на подвернувшуюся халтурку. Сообщать мамочке диагноз «халтурки» я не собиралась. Приедет, окружит заботой, будет настаивать на переезде больного ребенка в отчий дом... Плавали — знаем.

Раз выдался нежданный-негаданный отдых (травмированную ногу я катастрофой не считаю), лучше уж провести его с чувством, с толком, с расстановкой. Тихо и спокойно. Напишу статью, сошью Алинке платье, отосплюсь в конце концов, а то ночные бдения не способствуют улучшению цвета лица.

Неизвестно чем довольный Костя покормил меня, прогулялся по магазинам, заполнил мой холодильник и принес рубликов на двести детективов в мягкой обложке.

Красота!

Мой Костик вообще-то не альтруист. Ну, совсем чуть-чуть и только по отношению к самым близким людям (ко мне и к Парнише). Все его траты на меня я воспринимаю как должное, потому что раз в два-три месяца мы ездим в Москву за новыми партиями тканей и фурнитуры. И хотя Константин Михайлович уже не одну собаку съел на этом поприще, он все равно считает, что с личным консультантом (со мной) делать это гораздо сподручнее.

От оплаты данной миссии я категорически отказалась и не прогадала. Теперь Котя считает своим священным долгом периодически заполнять мой холодильник всякими вкусностями. Книжки же, зная мою слабость к детективам, покупает по собственной инициативе.

Днем в обеденный перерыв заскочила Алина, принесла больничный и отрез на платье.

— Как нога? Посмотреть нужно? — деловито поинтересовалась подруга.

— А-а, — небрежно отмахнулась я. Алина — терапевт, а не хирург или травматолог. Я не ставлю под сомнение ее профессиональный уровень, но это моя нога. Живу я с ней уже 33 года, а подворачиваю ровно половину этого срока и лучше всяких эскулапов знаю, что делать.

— Ксень, а тебе не будет тяжело? — деликатно спросила одноклассница, покосившись на мою забинтованную конечность.

— Аль, я же не стоя собираюсь шить, а сидя. Просто другой ногой буду педаль нажимать, — успокоила я ее. — Ты лучше скажи, чего хочешь.

— Что-то наподобие того бордового платья из 7-го номера «Бурды», только короче — чуть выше колена.

За что я Алинку нежно люблю — она всегда знает, чего хочет. Не то что некоторые.

— Все понятно. Кстати, ты не похудела, не потолстела? Мерки менять нужно? — поинтересовалась я для проформы. У Алины прекрасная фигура; Она никогда не толстеет и не худеет, хотя ест, что хочет... И этому я, честно говоря, завидую.

— Нет, — коротко ответила моя подружка и отправилась в клинику исполнять свой долг.

Оставшуюся половину дня я активно ползала по полу на коленях, раскраивала Алинкино платье. Большой стол, даже складной, ставить в моей квартирке совершенно некуда. Поэтому я приспособилась работать на полу.

Часам к семи примчался Костик кормить меня ужином. Заодно он подготовил мне рабочее место, переставив швейную машинку на подоконник. Подоконники у меня широкие. Раскраивать на них, конечно, нельзя, но шить очень даже можно.

— Давай я вещи постираю. Ты же терпеть не можешь этот мерзкий запах, — предложил мой внимательный друг.

Кто ж от такого отказывается?! У Костика есть машинка-автомат, все сама делает, а у меня маленькая. Полоскать потом нужно вручную, а сейчас мне с этим не справиться.

— Котик, ты прелесть! Возьми куртку и джинсы, — пропела я.

Как здорово болеть! Если бы еще лодыжка не ныла... «Эй, хватит! — мысленно остановила я себя. — Лодыжка свое дело сделала, заработала неделю отдыха. Так что молчи уж!»

— Костя, Костенька! — игриво проворковала я, подбираясь поближе к Антименко. — Я так тебя люблю, что бы делала без тебя.

Константин Михайлович с подозрением покосился в мою сторону.

— Не дави на психику. Чего надо? — насторожился мой приятель.

— Почему ты говорил, что Щербинин страшный человек?

— Сказал и сказал, — недовольно буркнул он, ставя тарелку в шкаф.

— Да ладно тебе! Расскажи, — елейным голосом пропела я.

Антименко тяжело вздохнул, открыл рот и снова его захлопнул. Зная, что теперь торопить его не следует, я терпеливо ждала.

— Мне вообще не нравится твоя затея. К тому же эта Поливанова всегда какой-то бред выдумывает, — не слишком логично ответил Котя.

При чем здесь Ирка, если это все я придумала?

Думаю, он просто не мог подавить возникшую много лет назад антипатию к моей однокласснице. Как-то, очень качественно отметив мой очередной день рождения; Иришка устроила настоящую травлю моего голубого друга. Происшествие закончилось благополучно, но неприятный осадок в Котиной душе оставило. С тех пор Ирину он недолюбливает.

— Ксенька, ну за каким лешим он тебе сдался? Неужели на деньги позарилась? Это на тебя так не похоже.

Я не обиделась, но довольно резко заявила:

— Ты бредишь! Когда я разговаривала с ним по телефону, назначала встречу, я только поняла, что у него есть сотовый. Ну и что? Это же не показатель. У тебя есть сотовый. У него есть сотовый. У меня мог бы быть сотовый, если бы я смогла придумать, на кой он мне сдался. А то, что он человек состоятельный, я сегодня от тебя впервые услышала.

«Но, разумеется, догадывалась!» Вслух я этого говорить не стала.

— Ага! И никогда в жизни не слышала, даже по телевизору, имени владельца Сталинки? — ехидненько спросил Антименко.

— Ну, слышала. Внимания не обращала. Зачем? Зачем мне забивать голову всякой ерундой, если она меня не касается? Я на Сталинке не работаю и никаким боком к ней не отношусь. А на злобные выпады вредных дяденек вроде тебя и вовсе не отвечаю!

— Теперь-то ты все знаешь...

— И не надейся, что я гордо вздерну носик и пошлю его куда подальше, — заявила я. — Котик, а ты что, не можешь предположить, что он жутко обаятельный мужчина? С ним приятно и хорошо. Может, я влюбилась!

— A-а, ты влюбилась? — вдруг не на шутку испугался Костя.

-- Ну, скажем так, — дипломатично ответила я, не желая еще больше расстраивать его. — Я пока размышляю над этим.

— Ты замуж хочешь, — убежденно констатировал Антименко. — Или сама хочешь, или мама с подружками достали.

— Хватит чушь-то нести. Но кое-что в твоих словах есть. Подумай сам, у всех есть мужья, любовники, поклонники. Вон даже маман решила на старости лет приятеля завести. У тебя у самого есть Парниша, — я мысленно скривилась. — Замуж не замуж, но иногда хоть на стенку лезь...

Я имела в виду одно, а вот понял Антименко совсем другое. Ну что делать, если у кого что болит, тот про то и говорит.

— Ксенька, давно предлагаю, давай распишемся, купим квартиру побольше...

— Ага, и будем жить все вместе долго и счастливо, — не удержавшись, съехидничала я. — Ты же от Парниши не откажешься.

— Ох, ради бога, Ксеня! Не обижайся, но женщины и даже ты меня совершенно не интересуют. Но зато ты сможешь водить в дом своих любовников, делать, что тебе заблагорассудится. Ничего не имею против!

— Это будет не дом, а бордель! Тем более что водить своих предполагаемых любовников я могу и сюда без всякого замужества.

Подобные разговоры мы с Антименко вели неоднократно. Сначала они, правда, имели несколько другую направленность. Котя всерьез хотел жениться на мне и мечтал о детях. Когда же проявились его гомосексуальные наклонности и он уверовал, что женщины его больше не волнуют, разговоры перешли в стадию «тебе — хорошо, мама не пристает. Мне хорошо — люди за спиной не шушукаются». И я, было, стала подумывать о таком варианте. Но появился Парниша. С тех пор я и в шутку не могла думать о браке с Константином Михайловичем.

— А еще с кем познакомилась? — Костя подсознательно понял, что нужно срочно менять тему.

— С хорошим парнем, Ильей Ельчаниновым.

— Фамилия знакомая.

— Да знаешь ты его, знаешь. Он владеет строительной фирмой. Ну, фирма «Строитель», помнишь? Они нам ремонт и отделку в салоне...

— Ни фига себе, — возмущенно перебил меня Антименко. — Так это ж ты договаривалась и контракт подписывала, а я только бабки давал да пожелания высказывал! Ты так говоришь, будто тогда с ним не зналась.

— Ну, во-первых, 8 лет прошло, а во-вторых, — Котя, ты же сам сказал, что я контракт подписывала, а ты в стороне был. Так и он, верно, заму какому-нибудь поручил с нами возиться. Эти вопросы на высшем уровне не решаются, наш заказ был рядовым, зачем же с владельцем знакомиться.

— Тоже небось не нищий, — тоскливо, но уже не так безысходно, как в случае Со Щербининым, протянул Константин Михайлович. — Давай я тебе все же пай выделю, чтобы ты, прелесть моя, дурью не маялась. Захочешь — будешь работать, захочешь — просто стриги купоны.

— Ну-у, завелся.

Подобный вариант Антименко предлагал мне не раз.

Аргументировал это тем, что салон фактически мое детище. И идея, и реализация идеи. Его в деле — только деньги, которых без меня и не было бы.

Но я отбрыкивалась от этого «презента», как могла. Если соглашусь, то придется вкалывать. Дурная моя черта — не могу дело пустить на самотек, проще и не начинать. Когда мы организовывали салон, я поставила перед собой конкретную задачу: сделать магазин, где можно будет приобрести абсолютно все для пошива одежды. Я с этим справилась. Но и достаточно, большего не желаю.

— Да пошел ты, Костя... домой! Парниша уж все глаза небось проглядел.

Костя уже было открыл рот, чтобы сказать мне что-то оскорбительное, но, глянув на перебинтованную ногу, устыдился. Однако не промолчал:

— Хорошо, что он уехал, а ты ногу подвернула. Не будешь теперь шляться с кем ни попадя.

В Константина Михайловича Антименко полетели мои тапочки. Не попали.

— Босиком шлепай, — хихикнул, неизвестно чему обрадовавшись, Костя и захлопнул за собой дверь моей квартиры.

А во вторник появился Илья.

То есть сначала он позвонил.

— Ксения? — услышала я в трубке несколько озадаченный мужской голос. Интересно, а кого он рассчитывал найти в моей квартире?

— Представьтесь, пожалуйста, — самым сухим, на какой только способна, тоном приказала я.

— Ельчанинов. Помните такого?

— Здравствуйте, Илья Владимирович. — Ни радоваться, ни огорчаться я не собиралась.

— Отлично, — обрадовался Илья. — Мне в справочной дали этот номер телефона, но я не был уверен, что Панова Оксана Сергеевна — это вы и есть.

— Терпеть не могу это имя! — хмыкнула я, представляя себе его удивленную физиономию.

— Я, собственно, зачем звоню, — мужчина слегка замялся. — Можно пригласить вас на ужин?

«Да, что же это, братцы, делается! Еще немного и мое самомнение взлетит к вершине Эвереста! Какой бешеный успех у противоположного пола, не иначе на них март влияет». Мысль, конечно, приятная, но зарываться не стоит. Этот господин, скорее всего, звонит не из интереса ко мне, его волнует, что я написала. Раскаивается небось, что вывернул душу перед первой попавшейся дамочкой. Уговаривать будет не писать... Ну-ну, пусть поуговаривает. Какое-никакое, а развлечение.

— Не получится, — притворно вздохнула я, решив позлить собеседника.

— А завтра? — В его голосе послышалась некая смесь надежды и отчаяния...

— И завтра, и послезавтра — не получится, — заносчиво продолжала я.

— Я снова сделал или сказал что-то не так? Неужели я произвел на вас такое плохое впечатление, что вы и видеть меня не хотите?! — Теперь в его голосе сквозила горечь. Видимо, этот человек не так уж часто делает ошибки и теперь хочет знать, где лопухнулся. Надо иметь совесть и не мучить парня.

— Расслабьтесь, Илья Владимирович. Я не говорила, что не хочу вас видеть. Я сказала, что пока не получится. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. — Я подвернула ногу, ни в какую обувь не влезаю.

— Очень хорошо!.. То есть, конечно, плохо... Я не это имел в виду, — окончательно запутался Ельчанинов.

— Я так и поняла.

«Интересно, почему это мой вывих вызывает нездоровый восторг уже у второго мужчины?»

— А будет большой наглостью напроситься к вам в гости, на кофе? — наконец нашелся Илья. — Шампанское и фрукты — с меня.

— Будет наглостью отказаться от приглашения на ужин, — не слишком понимая, что говорю, отрезала я. — Сегодня моя очередь.

Ломаться, словно красна девица, господин Ельчанинов не стал. Однако забеспокоился:

— Но ваша нога... — В голосе Ильи Владимировича я уловила некую напряженность, о природе которой догадаться мне не было суждено. — Давайте закажем ужин из ресторана.

— Не собираюсь я у плиты рок-н-ролл отплясывать, — съязвила я, не задумываясь. — Приготовление ужина этого не требует.

— Во сколько? — Ельчанинов решил не вступать в дискуссию.

— В семь.

Ксения, а можно в восемь? У меня встреча может затянуться...

— Вот и приглашай в гости бизнесменов. Хорошо, — смилостивилась я. Вот нахал, напросился на ужин и еще ставит условия! А с другой стороны — ведь сама пригласила...

Когда у меня есть настроение — повариха из меня отличная.

Проинспектировав припасы, я определилась с меню. На горячее — картошка с мясом под названием «Вулкан». Салат из огурцов, перца, зеленого лука и зеленого салата. Еще, наверное, салат из помидоров, кукурузы и ветчины. По опыту моей семейной жизни знаю: мужики едят в два раза больше, чем самая прожорливая дама.

Готовила я поэтапно.

Сначала перемыла и оставила просохнуть овощи. Отварила яйца и картофель. Обжарила фарш. Теперь, чтобы сформировать «Вулкан» и нарезать овощи, мне хватит и получаса.

Итак, две трети ужина сделаны. Теперь можно заняться чем-нибудь другим.

Хорошо, что сегодня Костик не появится. Уехал в губернский город по делам. Мне еще не хватает разборок по поводу Ельчанинова.

К семи часам вечера я успела набросать черновик статьи, подготовила платье для примерки и даже прочитала несколько глав из нового детектива Поляковой. С книжкой расставаться не хотелось, но выглядеть перед гостем неряхой...

Переодеться мне не удалось. Любимые, заслуженные лосины на ногу не лезли. О юбке и думать было нечего. Хороша же я буду с такой подушкой из бинтов и в юбке с сексуальным высоким разрезом (других у меня просто не водилось). Ну и ладно. Останусь в спортивках, я же не на свидание собралась! Подкраситься, причесаться, и порядок!

Подкрасив глаза и тронув губы бежевой помадой, я пошкандыбала на кухню.

Удобно расположившись за столом (чтоб лишний раз не вставать), я вывалила обжаренный с луком фарш в, форму для торта и сделала горку. Сверху сооружение я обмазала толстым слоем картофельного пюре. Склоны такого своеобразного вулкана покрыла майонезом и в нескольких местах полила верхушку кетчупом. Получилось красиво — будто лава извергается. «Вулкан» отправился запекаться в духовку. При подаче на стол полагается облить его спиртом и поджечь. Но где можно добыть нормальный спирт? В ларьках продается сущая гадость, которая гореть упорно не желает.

Картофельно-мясная запеканка томилась в духовке, а я тем временем мелко нарезала салат, лук, огурцы, помидоры, яйца, ветчину и смешала два салата. Один заправлю подсолнечным маслом, второй — обезжиренным несладким йогуртом с капелькой яблочного уксуса. Мой гость на язвенника не похож, впрочем, как и на трезвенника.

Без трех минут восемь я подалась к входной двери. Лучше немного подождать, чем потом перетруждать ногу.

Господин Ельчанинов был точен, как кремлевские куранты. И видеть его нагруженным пакетами уже стало доброй традицией.

— Вы на машине? — запоздало спохватилась я. Ох, не миновать мне допроса с пристрастием. Бдительные бабульки своего не упустят.

— На такси, — удивился Илья.

Объяснять я ему ничего не стала, но вздох облегчения сдержать не смогла. Авось, еще и обойдётся...

Сервировал маленький журнальный столик сам гость. Ну и что, что это не по правилам? Для болящего можно сделать исключение. Не перетрудится.

Моя готовка стала поводом для бурных восторгов. Чего это он так распинается? Я не спорю, получилось вкусно, но чтоб так хвалить?..

Когда, по завершении ужина, Илья принес с кухни кофе, мороженое и симпатичный фруктовый тортик, неумело порезанный мужской рукой, я протянула ему несколько исписанных листочков.

— Возьмите, вы же за этим пришли.

Илья Владимирович как-то странно на меня посмотрел, и в его глазах опять появилась насмешка. Взяв черновик, он удалился на кухню. Читать и курить.

Примерно через двадцать минут до моего слуха донесся звук льющейся воды.

«Руки моют в ванной!» — про себя возмутилась я (есть у меня такой пунктик, что поделаешь) и похромала в кухню устраивать мини-скандал.

...Он мыл посуду! От удивления я чуть не грохнулась в обморок...

— Подумал, что вам трудно стоять, — повернулся Илья, и я увидела его улыбающееся и почему-то мокрое лицо.

Остатки «Вулкана» из формы для торта перекочевали в мисочку. Салатов видно не было. Наверное, выбросил, паразит! Где ж ему додуматься, что оставшийся салат можно употребить завтра! Хотя мужчине, который добровольно моет посуду, можно простить многое.

Я открыла холодильник, чтобы пристроить запеканку (завтра разогрею и с удовольствием доем), и снова чуть не рухнула. Две маленькие креманки, аккуратно накрытые блюдцами, оказались заполненными салатами. Кроме того, содержимое моего холодильника пополнилось копченой форелькой, банкой оливок, приличным куском сыра с огромными дырами и чем-то еще, что требует дальнейшего рассмотрения и идентификации, на что у меня сейчас нет сил!

Тяжело плюхнувшись на табуретку, я глубоко задумалась.

Ни один мужчина, периодически появляющийся в моей жизни (Котя не в счет) никогда не мыл посуду (то есть если не просить)!

Чтобы восстановить душевное равновесие, пришлось хромать обратно в комнату.

Ну, дает! Ну... Слов нет!

Бориса Щербинина за таким занятием я и представить себе не могла. Впрочем, мой экс-муженек не только за мойкой замечен не был, но, думаю, даже не подозревал о назначении этого эмалированного предмета в углу кухни. Наверное, он считал, что чистая посуда растет на деревьях или сама собой в шкафу появляется.

Одним словом, потряс меня господин Ельчанинов!

Не замечая моей растерянности, Илья принес свежего кофе и как ни в чем не бывало уселся напротив меня в кресло.

— Ну, — не совсем еще оправившись, буркнула я.

— Что? Оценки ждете? — Со смешинкой уже не только в глазах, но и в голосе спросил Илья.

— Гхм, — пробормотала я нечто нечленораздельное, побоявшись высказаться конкретнее.

— Есть предложение. В четверг мы с армейскими друзьями устраиваем небольшой междусобойчик. Приглашаю вас. Послушаете, узнаете наши байки и сокровенные мысли, окунетесь в атмосферу...

— Зачем? — не поняла я.

— Статью сочините. Тема достаточно интересная, можно мостик к «чеченцам» перекинуть.

— К каким чеченцам, во что вы меня хотите впутать?

В гексогеновый скандал?!

— А при чем тут гексоген?! — ошалело вытаращил свои чайные глаза Илья Владимирович.

— Недавно же по местному TV показывали, — не ожидая такой реакции, залопотала я. — Двое придурков вынесли с завода десять килограммов гексогена, якобы колорадского жука травить, а сами пытались чеченцам сплавить. Попались, конечно.

На лице моего гостя отразилось тяжелое раздумье. Похоже, Ельчанинов так и не понял, к чему я клоню, потер костяшками пальцев подбородок, что, судя по всему, способствовало его мыслительным процессам. И вдруг разулыбался.

— Ксюша, вы не так меня поняли. Я говорил про наших ребят, воевавших в Чечне!

Все встало на свои места, я тоже с облегчением заулыбалась. Ну, надо же быть такой дурой!

— Съездим в военную часть в Лунино, я там многих знаю. Получите информацию из первых рук, — продолжал, все больше увлекаясь идеей, Илья Владимирович.

— Стоп-стоп-стоп. Не поняла, — замахала я рукой, прерывая его словесный поток. — Пока я бы хотела знать, вы статью одобряете? Или деликатно даете мне понять, что лучше выбрать другую тему для моих опусов?

Ельчанинов переключился и посерьезнел.

— Читать легко, интересно, особенно трогательно вы описали мой неудавшийся брак и несостоявшуюся свадьбу. Утрировали немного, но это ничего. Пипл хавает.

-Чего?!

— Ох, простите. На нормальный язык это можно перевести как «народу понравится». Особое спасибо, что так изящно обошли любые намеки на мою персону. Вы были предельно тактичны и корректны, — заключил Илья и посмотрел на меня. — Только в вашей статье не хватает конца, финала, так сказать.

— Знаю, — понурилась я. — Вот были бы пай-мальчиком, подсказали бы.

— Хорошо, — засмеялся Ельчанинов. Но смех почему-то вышел какой-то натужный, неестественный, и говорить он стал медленнее и, как мне показалось, осторожнее.

Вполне возможно, что это мои домыслы, откуда я знаю, как обычно разговаривает этот человек?

— Когда я совершенно разуверился в таком способе знакомства, когда понял, что это — не для меня, и найти, простите за банальность, родственную душу таким способом не удастся... мне позвонила еще одна женщина. Не знаю, почему, но я пошел на встречу. Возможно, решил, что это последний шанс... кто знает?

«Ох, как интересно», — подумала я и мысленно сочинила концовку истории. Что-то вроде: «Но она оказалась журналисткой, и я ее интересовал лишь как объект исследования».

Но Илья Владимирович сказал совсем не это, чем страшно меня разочаровал. То есть поставил под сомнение мою интуицию.

— Женщина мне понравилась, — сообщил он. — Не красавица... но в ней было нечто такое, что не описать словами, то, отчего мужчина сходит с ума... Умна... Приятна в общении... В общем, мне очень понравилась...

И очень хочу надеяться... взаимно. Что из этого всего получится — не знаю, но хотелось бы... чтобы у нас все... было.

— Илья — вы гений! Великолепный финал! Просто здорово, — взвизгнула я от радости за финал статьи. Но за себя... В моей душе, как говорится, заскребли кошки.

Ельчанинов достойно завершил мои литературные потуги, оптимистично и с грифом «продолжение следует».

Меня беспокоила только одна мысль. А что, если он рассказал чистейшую правду? С момента нашего знакомства прошло три дня. Он вполне мог провести один из вечеров с этой прекрасной незнакомкой. Я же сама ему говорила, что наша встреча в зачета не идет, потому что я преследовала совершенно иные цели.

И тем не менее, Илья заслужил мою признательность и благодарность. Если бы не он, ничего бы я не накарябала. Обсуждать подобные вопросы с Борисом Щербининым язык бы у меня не повернулся.

— Спасибо вам огромное. Фактически авторство материала принадлежит не мне, а вам, — честно призналась я, наступая кованым сапогом на горло своей самоуверенности. В конце концов, без его рассказа и его финала действительно ничего бы не получилось. Ну, не виноват же он, что умнее меня. — Даже если Поливановой не понравится мой стиль изложения — переделает! Главное — сюжет найти!

— А почему Поливанова? — вдруг заинтересовался Илья.— Вы говорили, что ваша подруга — редактор «Городских новостей».

—Ну, да.

— Мы с ними подписывали контракт на рекламу. Действительно, помню — была женщина. Однако ее фамилия то ли Починок, то ли...

— Войченок, — подсказала я и не смогла удержаться от нервного смешка. — Ирка — моя одноклассница. Мы знакомы с семи лет, дольше, чем она собственного мужа знает. Поэтому я ее девичьей фамилией и называю. В действительности она — Войченок. Ирина Андреевна Войченок.

Смеялась я потому, что Ирина терпеть не может фамилию мужа. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик», — цитировала она, возмущаясь, что фамилия мужа не склоняется. Значит, совершенно непонятно, о ком идет речь — о мужчине или о женщине. Подруга и менять свою девичью не хотела, но обычно уступчивый Витек на сей раз уперся рогом. И Ирише пришлось подчиниться. Она, конечно, отыгралась потом по полной программе, но это уже их внутреннее дело.

— Все понятно, — удовлетворил свое любопытство Ельчанинов. — Ну так как? — напомнил он.

— Что как?

— Принимаете мое приглашение? — Глазки гостя заискрились хитринкой.

«О, господи! О чем это он?» — лихорадочно соображала я, прокручивая наш разговор. Полной идиоткой и склеротичкой выглядеть не хотелось. Особенно по сравнению с той, воображаемой (или реальной) дамой сердца господина Ельчанинова. «Он же о встрече с друзьями!» — наконец дошло до меня.

— С удовольствием. А когда?

— В четверг. У нас общий сбор в четверг.

Я искренне огорчилась. Даже сильнее, чем могла предположить. В четверг ничего не получится.

— К этому времени моя лодыжка, конечно, уже придет в норму. Однако взгромоздиться на шпильки я еще не сумею, нечего и пытаться. А туфли на низком каблуке к вечернему наряду не идут.

— Ксюша, вы истинная женщина! — восхищенно улыбнулся Илья. («Да?! Говорите, говорите, мой дорогой!») — Но таких жертв не потребуется. Одевайтесь, обувайтесь, как вам удобно. Наш «светский раут» будет проходить на свежем воздухе и не предусматривает ни фраков (к счастью), ни платьев с декольте (к сожалению).

Чтобы не показаться невежливым (в прошлый раз засиделись допоздна), мой гость стал собираться. Мы договорились, что он заедет за мной в четверг в десять утра, а потом привезет обратно.

— До свидания. До четверга. Спокойной ночи, — попрощался Илья Владимирович.

На сей раз бегством он не спасался, но уходить тоже не очень-то и хотел. Чайные глаза что-то пристально изучали на моем лице. Возникло неловкое молчание.

За многие годы практики подворачивания ног я досконально изучила манеру цапли стоять на одной ноге (чтобы не нагружать подвернутую). Однако, желая прервать наступившую паузу, пришлось притвориться крайне неловкой...

Намек Ельчанинов понял и ушел. Но мне опять показалось, что дай ему волю...

Никакой воли давать ему я не собиралась. У нас чисто деловые отношения, и если он мне помог, по моей просьбе, то это еще ничего не значит. И статья об «афганцах-чеченцах» целиком и полностью его инициатива.

Может, ему делать больше нечего? Или он так развлекается?

На следующий день я наслаждалась покоем.

Ни звонков, ни визитеров не было. Кроме Коти, который во время моей болезни позволил себе воспользоваться ключами от квартиры, чтобы мне не пришлось лишний раз вставать.

Константин Михайлович долго удивлялся, что в моем холодильнике полно еды, которую он не приносил. Мне с честными глазами пришлось соврать, что вчера заходили девочки и это они натащили. Я не боялась разоблачения. С моими подругами Костя дружбы не водил, поэтому маловероятно, что бросился бы проверять мои слова. Хотя подозреваю, что он мне не очень поверил. Но главное, промолчал.

О завтрашней поездке на лоно природы я также благоразумно промолчала. Ну скажите, зачем мне лишние неприятности? К тому же страстное желание Антименко оберегать старую подругу уже находилось на маниакальной грани. И что будет, если эту грань переступить, мне, по многим причинам, узнавать не хотелось.

Оставлю завтра Коте записку.

Без пяти десять в четверг, облачившись в джинсы и старенькую, но вполне приличную куртку (новую решила поберечь), я бодренько ковыляла в сторону аптеки. Забыла предупредить Илью Владимировича, что подъезжать к дому не стоит. На ногах у меня красовались заслуженные-перезаслуженные, растоптанные до состояния домашних тапочек кроссовки. В такой обуви нога практически не болела.

В последнее время в моей спокойной жизни все время что-то происходило. Да и со мной, видимо, тоже...

Пригласила в дом практически незнакомого человека. Потом, страдая от боли (ну, преувеличиваю, преувеличиваю), стряпала ему ужин. Теперь собралась неизвестно куда, встречаться неизвестно с кем. Пожалуй, жизнь вольного журналиста не для меня.

Но отступать было уже неудобно. Мне навстречу катила темно-синяя «Мицубиси» господина Ельчанинова.

Сегодня Илья выглядел совсем по-новому. Клетчатая фланелевая рубаха, классические, немного потертые джинсы, стильная замшевая куртка. Он выглядел как...

Подобрать определение я не смогла. Еще один минус мне, как журналисту.

— Куда вы меня везете? — спросила я, решив не морочить себе голову глупыми мыслями.

— У меня дом в Желудеве, моя любимая берлога. Там прекрасный сад, — охотно объяснил Илья. — Конечно, еще холодно и ничего не цветет... Но обещаю, что скучно вам не будет.

«Очень мило! Берлога в Желудеве!» — подумала я, прекрасно понимая, что иметь дом в Желудеве может лишь очень состоятельный человек. Экологически чистый район, на всех участках артезианские скважины. По моим сведениям, везде газ и водопровод, пять минут до реки. А до города всего-то минут двадцать на машине. На автобусе немного дольше. Сплошная цивилизация!

Хорошо устроился в жизни господин Ельчанинов. Везет мне на богатеньких буратин.

По Желудеву мы ехали минут пять. И только потому, что Илья снизил скорость, опасаясь сбить кого-нибудь из представителей животного мира. По дорогам в изобилии дефилировали коровы, козы, гуси и куры. Я даже заметила яркого, красивого и чрезвычайно важного индюка в паре с невзрачной подругой жизни. Пернатые супруги сосредоточенно (ну все как у людей!) выискивали у калитки вкусного червячка.

Берлогу господина Ельчанинова (правда, в данный момент господином он не смотрелся, скорее напоминал зажиточного ковбоя) я определила сразу. Обилие припаркованных рядом разномастных средств передвижения сомнений не оставляло. По самым скромным подсчётам, гостей наберется не меньше десятка (только тех, кто один приехал).

То, что у богатых свои причуды, совершеннейшая правда. Назвать берлогой двухэтажный каменный дом лично у меня язык бы не повернулся. Совершенно не удивлюсь, если с тыльной стороны особнячка сиротливо приютился скромненький бассейн, где может спрятаться средних размеров бегемот.

К моему разочарованию, бассейна не оказалось, ни большого, ни маленького. Сад был, огромный сад. Правда, выглядел он достаточно уныло — ветви деревьев были еще голые, земля покрыта островками подтаявшего ноздреватого и почерневшего снега. А вот бассейна — увы!

Но дом меня не разочаровал, по крайней мере, та его часть, которую я видела.

Радушный хозяин показал мне ванную и туалет, небольшую комнату с тахтой и телевизором, где я могла бы в случае необходимости, уединившись, отдохнуть. Причем предложил мне, без стеснения, совершить самостоятельную экскурсию по дому, ежели я этого желаю.

Я постеснялась.

Гостиная, располагавшаяся в центральной части дома, меня просто очаровала. В ней даже камин был! Не у стены, как принято, а как в фильмах, посередине комнаты. Вытяжка под чугунное литье над камином смотрелась замечательно и навевала мысли о рыцарских замках. Одно обидно, камин не горел. Попросить у Ильи разжечь его я не решилась, а двинулась к дверям.

Большие стеклянные двери (и как они воров не боятся) выходили на широкую веранду, в сад. К торцу веранды прилепился каменный пристрой, несколько портивший внешний вид дома, но игравший немаловажную роль. Несколько веселых (видимо, уже слегка принявших на грудь) чумазых парней возились там, раскочегаривая мангал. Мрачноватый тучный мужчина сидел за длинным некрашеным столом, занимавшим почти половину веранды, и сосредоточенно нанизывал маринованное мясо , лук и половинки помидоров на шампуры.

Наше появление вызвало гортанный приветственный вопль собравшихся. Откуда-то из-за дома и из глубины сада подтянулись еще несколько мужчин. Мы стали знакомиться. С самого начала занятие это было малоперспективным (запомнить сразу так много новых имен не смог бы и Спиноза), всем было весело.

Сегодня я чувствовала себя королевой. Помощи от меня не ждали и не хотели, а вот угодить желали все. Я и опомниться не успела, как очутилась в великолепном кресле-качалке, укутанная пушистым пледом и с чашечкой чего-то горячего, вкусного и явно алкоголесодержащего в руках. Предупредительный хозяин строго приказал больную ногу беречь и добавил:

— Пока на стол собираем, вас Жень Геннадич посмотрит.

Кто такой Жень Геннадич, объяснить мне не потрудились, и почему, собственно, он будет меня смотреть, тоже. Но мне было все равно. Разнежившись на несмелом мартовском солнышке, я наблюдала за деловой суетой, царившей на веранде.

Длинный стол, под возмущенное ворчание тучного мужчины, нанизывавшего шашлыки, был застелен скатертью. Из дома носили пустую и полную посуду, соленья, консервы, салаты, бутылки...

Кто такой Жень Геннадич, я узнала сразу после того, как тучный мужчина закончил колдовать над шашлыками. Он аккуратно сложил укомплектованные мясом шампуры на специальный поднос, отнес его к мангалу и подошел ко мне.

— Ну что, голубушка, будем лечиться? — строго-ласково пробасил толстяк.

— От чего? — не поняла я. Мне было тепло, хорошо, приятно, и совершенно ничего не болело.

У собеседника моя реплика вызвала бурю восторга (и никакой он не мрачный, просто сосредоточенный!):

— Ты у меня, голубушка, через полчаса скакать будешь, как юная серна!

И, не ожидая моего согласия, толстяк выудил меня из кресла и, приобняв, поволок в дом, приговаривая под нос: «Ножку посмотрим, полечим, будешь, как серна, скакать». Под слоем жира таился физически сильный мужчина.

Я бы, конечно, прекрасненько дошла и сама, но держал он меня крепко, да еще и авторитетом давил, приказывая держаться крепче.

В дверях мы столкнулись с хозяином. Дорогу нам Илья уступил, но я случайно заметила, что его глаза из чайных стали темно-коричневыми. Интересно, на что Ельчанинов злится? Уж не ревнует ли?

Моя догадка была настолько нелепа, что я тут же постаралась изгнать ее из мыслей, но сам эпизод запомнила. С этим еще нужно будет разобраться...

С моей (о-очень заинтересованной) точки зрения, пытал меня Жень Геннадич вовсе не полчаса, а гораздо дольше.

Сеанс скорой помощи при вывихах проходил в довольно живописной комнате (в той, которую мне предлагал Илья для отдыха). На голом дощатом полу в художественном беспорядке были разбросаны шкуры неизвестных мне зверей. Я узнала только одну. И то потому, что уже видела примерно такую же у своей крестной. Остальные мини-коврики остались для меня неведомой экзотикой.

Кроме софы, на которой меня пытали, у окна располагались кресла, несущие караульную службу у деревянного резного столика. На вделанной в стену (опять-таки резной) подставке стоял телевизор. Все. Ничего больше. И тем не менее комната казалась очень уютной.

Угомонился эскулап, лишь когда некая нетрезвая личность в прожженном зеленом свитере, деликатно постучавшись, засунула голову в дверь. Она заявила, что если через 10 минут мы не появимся на веранде, шашлыка нам не видать как своих ушей.

— Ну конечно, — погрозил костоправ нетрезвой личности здоровенным кулаком. — Я готовил, старался, а мне же еще не достанется!

Я быстро привела в порядок свой костюм... Странно; но замученная изуверскими методами лечения Жень Геннадича нога напрочь забыла о своем вывихе.

— Ну, это пока, — опередил мои восторги доктор. — Хорошо было бы, Ксюшенька, тебе еще раз пять ко мне наведаться. Вот тогда и думать о своей болячке забудешь. Руки у меня золотые!

— От скромности вы не умрете, мой драгоценный Авиценна!

—А чего от нее умирать?! — хохотнул Жень Геннадич.

Моя переставшая прихрамывать личность произвела в дружной мужской компании форменный фурор. Через секунду я оказалась за столом, и в моей руке неведомым образом материализовались сразу четыре истекавших соком шашлыка. Мужички наперебой принялись ухаживать за единственной в компании дамой.

А вот хозяин на меня и не глядел. Отводил глаза, когда случайно наши взгляды скрещивались. Ну и пусть его! Сам привез, сам виноват. Теперь пусть дуется, аки мышь на крупу.

Застолье тем не менее шло своим чередом. Первый тост пили молча, стоя, не чокаясь.

Первый — поминальный. Я это знала.

Но если бы и не знала, все равно усидеть на месте не смогла бы. От меня этого не ждали, но не встать было просто нельзя. Лица всех мужчин в один миг посуровели, стали задумчивыми. Это были лица людей, которые видели смерть... Наверное, у всех солдат, вернувшихся с войны, бывают именно такие лица.

Вспомнив своих друзей, ребята выпили. Но серьезность момента довольно быстро улетучилась, и все накинулись на еду.

Я их не осуждала. Да и какое я имела право?! Они вернулись, они живы...

После третьей рюмки за столом вдруг почувствовалась какая-то натянутость. И по неуместным паузам, извиняющимся взглядам в мою сторону я поняла, что это из-за меня. Парни старательно проявляли вежливость и следили за речью, чтобы не оскорбить слух дамы.

— Господа! — потребовала я внимания. — Мне очень приятно ваше отношение к моей скромной персоне, но я вас смущаю. Посему позвольте откланяться.

— Нет, — вдруг рявкнул хозяин дома, перекрывая возмущенные возгласы гостей. Некоторые из ребят даже рты открыли от удивления, переводя взгляды с меня на Илью.

Несколько секунд мы сверлили друг друга взглядами. Чего же это он, сердешный, так взбеленился?!

— Извините, Ксения, но я прошу вас остаться.

— Хорошо, — покорно кивнула я, уходить мне совершенно не хотелось. — Но только и я попрошу. Всех. Не обращайте на меня внимания. Ведите себя как всегда.

— Это невозможно, — хохотнул мой сосед справа. Кажется, его звали Сережа, а может быть, Саша. — Вы — чудо!

Непонятное поведение господина Ельчанинова было вскоре забыто. Настроение компании повысилось на несколько градусов, и пауз между словами у гостей больше не возникало.

К вольным выражениям я отношусь философски. Возьмем, к примеру, наш городок.

Основана моя малая Родина на месте поселения ссыльных каторжников, и далеко не все из них были графьями-дворянами. Основную массу составляли уголовники что ни на есть рабоче-крестьянского происхождения.

С тех пор наш городок разросся за счет заводов и стал совершенно люмпеновским. Тут уж бороться за чистоту родного языка стало вовсем трудно. И пошло, и поехало, и поперло... Поэтому ничего нового для себя я от этих ребят уже не услышу...

— Ксюша, а давайте выпьем на брудершафт?! — беззастенчиво предложил высокий брюнет, имевший вид типичного нового русского. Он подошел с другой стороны стола. Я нисколько бы не удивилась, увидев на конце массивной золотой цепи, поблескивавшей в вырезе рубашки, килограммовый брильянтовый крест-оберег. Тайны из своих намерений брюнет не делал и долго и громко объяснял, что они все (гости откликнулись одобрительным гулом) меня зауважали за то, что соблюла традицию. И еще за то, что я красивая женщина («Неприкрытая лесть!») и вообще хороший парень («Господа, где логика?!»).

Перецеловалась я со всеми. Впрочем, очень целомудренно. Не в меру ретивых господ остальной «бомонд» твердо осаживал. Кажется, с некоторыми я целовалась по несколько раз. Не по своей инициативе.

А вот Илья куда-то исчез. Сцену всеобщего пьяного целования он не наблюдал.

К моему огромному удивлению, застолье так и не переросло в обычную русскую, пьянку со скандалами и мордобитием. По моим наблюдениям, некоторые ребята и вовсе не пили. На мой беспардонный вопрос спокойно ответили, что «завязали» и «надо же этих придурков кому-то по домам развозить».

Ельчанинов «летучим Голландцем» мелькал то здесь, то там. Что-то со стола исчезало, что-то появлялось. Наконец, он вынес из дома гитару, и вся компания оживилась.

Сначала Илья пел один. Что-то о пыльных дорогах, о чужих горах, о последнем патроне, об оставшихся там друзьях, о солдатском котелке, о крови, которая на земле не алая, а черная...

Пел он хорошо. Проникновенно и душевно. Я чуть не разревелась!

В памяти всплыло трагическое воспоминание: первый запаянный цинковый гроб, который привезли к нам во двор... даже не гроб, а просто блестящий ящик... Совершенно спокойную женщину с пустыми глазами, мать того мальчика... она никак не хотела понимать, что происходит... Обводя собравшуюся толпу глазами, словно спрашивала, зачем они сюда пришли... И люди отводили взгляды... там не может быть ее сына... это простой ящик, обитый металлом... двухметровый двадцатилетний красавец, ее сын, туда просто не поместится...

... выражение нечеловеческой муки на лице соседки тети Нади, когда она узнала, что сына Вовку отправляют в Афган... звериный вопль «Не пущу!!!», потрясший нашу хрущевскую пятиэтажку...

...я была маленькой и боялась траурных маршей... Я запиралась в ванной и включала воду, чтобы спрятаться за ее шумом...

...помню тоненькую девушку, красоте которой я ужасно завидовала, ее всегда окружала стайка кавалеров... она перерезала себе вены... а он вернулся... в похоронке перепутали фамилии... Он полгода пил, потом исчез... уехал на Север, говорят...

Гитара пошла по кругу. Парни подпевали...

Я неслышно выбралась из-за стола и вошла в дом. В углу гостиной располагалось удобное кресло, похожее на шезлонг. Вот там-то я и пристроилась. И закрыла глаза.

Голоса с веранды были слышны и здесь. Но ребята пели, а не горлопанили, и я различала лишь отдельные слова.

Они вспоминали...

Нет. Им нечего вспоминать. Они все помнят. Они никогда не забывали!

Две слезинки не удержались на кончиках мокрых ресниц и все же сбежали по моим щекам.

— Не плачь. Это жизнь. Это наша жизнь.

Голос Ильи звучал тихо и глухо. Я чувствовала, что он смотрит мне прямо в лицо, но была не в силах открыть глаза, потому что в них стояли слезы.

Мягко прикасаясь кончиками пальцев к моим щекам, Илья стер слезинки.

Мне так захотелось прижаться щекой к его ладони...

Он продолжал медленно водить пальцами по моему лицу, нежно поглаживая каждый изгиб, каждую едва намечающуюся морщинку...

К сексу все это отношения не имело, но в моей душе что-то происходило. Что-то новое, хорошее, не поддающееся словам... и я поняла, где у человека находится душа. Она не в голове или у сердца — она повсюду, в каждой клеточке.

Рука Ильи все так же бережно поглаживала мое лицо. Теперь я не могла открыть глаза уже не из-за слез... Просто не могла. Не открывались они. Мозг не хотел возвращать меня в реальность.

Я чувствовала, что улыбаюсь, голова моя кружилась, и я улетала в легкую даль...

Он приласкал меня всю, хотя не дотронулся даже до шеи. Он обласкал мою душу.

Мне стало спокойно. Хорошо, как в детстве, в уютной, любимой кроватке под желтым легким, одеялом, с белой подушкой в кружевных рюшечках...

— А-а-а! Вот ты где, скотина! — донесся пьяный голос от двери на веранду. — Илюха! Водяра кончилась!

От неожиданности я распахнула глаза и повернула голову к вошедшему. Краем глаза одновременно заметила, как Ельчанинов судорожно отдернул руку от моего лица.

— Колян, а тебе не хватит? — недовольно поинтересовался Илья.

И тут из-за спины Коляна протянулась мощная рука с закатанными рукавами свитера и взяла его за горло локтевым захватом. Действие сопровождал снисходительный басок Жень Геннадича:

— Голуба моя, надрался, как скотина, так иди проспись. Ох, положу я тебя на кодирование, допрыгаешься...

От смущения я не знала, куда глаза девать. Ничем предосудительным мы не занимались, но между нами возникла какая-то связь, близкая... интимная.

— Ксюша, помоги мне салаты заправить, — нашел выход из неловкого положения Илья Владимирович. — А то, действительно, наквасятся парни, куролесить начнут. Надо бы закуски добавить. Вообще-то мы люди неплохие...

— Но лучше вас не трогать и обильно кормить, — попыталась я пошутить.

— Вот это правильный подход к делу, — поднял указательный палец хозяин.

Весь этот день был удивительно теплым и приятным. И даже не а смысле погоды, хотя и она не подкачала, а в смысле атмосферы и приятн9й компании.

Ребята шутили и смеялись, точнее, ржали, оглашая окрестности богатырскими голосами, чем чрезвычайно нервировали соседских собак.

К вечеру теплая тусовка начала постепенно таять. Гости подолгу прощались и не уходили, потом снова прощались и снова оставались. Но тем не менее к сумеркам нас осталось всего пятеро, считая меня и хозяина дома.

— Вы, наверное, устали, Ксюша? — заботливо поинтересовался Ельчанинов. Мы снова сидели за столом, но на сей раз пили кофе с конфетами, тортом и мороженым.

Как странно, эти закаленные, мужественные парни, как дети, обожают сладкое!

— Я вас отвезу.

— Вы выпили, Илья, вам нельзя. Лучше вызовите мне такси.

«Не разорится», — подумала я и с грустью констатировала, что мы снова перешли на «вы». Праздник закончился. Впереди — будни. А то, что происходило там, в гостиной...

Он просто видел мое состояние и попытался успокоить истеричную женщину. Остальное я напридумывала. В конце концов, это мое соображение, мои чувствами ничего страшного, если я иногда даю им волю.

— Ксюша, это совершенно безопасно, заявляю как доктор, — пробасил Жень Геннадич. — Мой друг машину даже в коме вести сможет. Проверено! Не так страшен советский танк, как его пьяный экипаж!

— Звучит очень оптимистически!

— Шучу, я шучу! — оправдывался толстяк, сообразив, что сморозил глупость.

— Ну, хорошо, — решила я, глянув в абсолютно трезвые глаза Ельчанинова. — После того волшебства, что вы сделали с моей ногой, всему могу поверить. Даже если скажете, что прилетели пришельцы.

— А между прочим, вы совершенно правы, — начал было Жень Геннадич, но его перебил господин Ельчанинов.

— Хорош заливать. Ты свои бредни среди здравомыслящих людей не распространяй. — Илья вошел в дом, взял ключи от машины и пригласил меня с собой.

Синяя «Мицубиси», к ночи ставшая черной, просто пожирала километры. До города было довольно близко, и мы доехали в рекордно короткие сроки. Причем не до города, а прямо до моего дома.

Ну, не совсем до дома... Я попросила высадить меня у аптеки. В девять вечера все мои старушки, как стойкие оловянные солдатики, еще на посту.

Всю дорогу мы молчали. Я обдумывала подробности этого дня, тщательно откладывая их в памяти. Однако по прибытии на место уже нужно было что-то говорить.

— Спасибо, Илья, — нашла я универсальную формулу.

— Набрались впечатлений для следующей статьи? — сдержанно поинтересовался Ельчанинов.

— Нет, Илья. Я не смогу. Не смогу написать эту статью, — отрицательно покачала я головой.

— Почему? — бесцветно спросил он.

— По техническим причинам. — Моя улыбка, верно, выглядела кривовато. — Залью слезами первую же строчку. И потом... Про вас должен писать мастер с большой буквы.

— Зато вы искренни и умеете сопереживать, — все так же бесцветно возразил Илья.

— Да... но — нет. Не смогу.

— Очень жаль. Значит, в Лунино мы не поедем.

— Ох, не знаю, не знаю я.— Мне не хотелось уходить, не хотелось расставаться с Ельчаниновым, но...

— Возьмите, — Илья Владимирович протянул мне визитку. — Мой сотовый у вас есть. Если вдруг надумаете... или просто...

Что «просто», он не договорил.

— Счастливо, Илья.

Выбравшись из машины, я тихо прикрыла дверцу и впервые после манипуляций Жень Геннадича ощутила какое-то неудобство в ноге.

Пока я обходила лужу, «Мицубиси», взвыв мотором (выходит, зря я иномарки хвалила), скрылся за домами.

Выходить на работу до окончания действия больничного листа — полное безумие. То, что моя нога больше не болит, еще ничего не значит. Мне приказано ее не перетруждать, вот я и следую рекомендации врача. Гореть трудовым энтузиазмом на работе — это не про меня. Вот полениться от души — пожалуйста.

После экологически чистого Желудева спала я как убитая. Столь насыщенная событиями неделька диктовала необходимость полноценного отдыха.

Навязчивая трель звонка выдернула меня из объятий Морфея лишь в половине двенадцатого. Внутренне посопротивлявшись, я протянула руку и, не открывая глаз, приложила трубку к уху.

— Ксюшенька, здравствуй, моя девочка!

Как ужаленная целым роем пчел, я мгновению переместилась из лежачего положения в сидячее и из полусонного в совершенно бодрствующее. Расслабленный голос Бориса Щербинина я узнала сразу.

— Какие планы на выходные, золотко? — Говорил он как-то походя, словно не сомневался, что даже если у меня уже есть планы, я их мгновенно изменю. — Махнем на дачу?

«Шашлычков поедим», — хмыкнула я:

— ...шашлычков поедим, в баньке попаримся, — не меняя тона, продолжал Щербинин, чем чуть не довел меня до истерического припадка. Как все мужчины предсказуемы и запрограммированы!

— Хорошо бы, — мечтательно произнесла я. Мечтания скорее касались бани, шашлыками я была еще вчерашними сыта.

— Вот и отлично. Значит, жду в шестнадцать ноль-ноль. Тебе будет удобно у бассейна?

— В шестнадцать ровно. Очень хорошо. Мне нужно заскочить в больницу, а там до бассейна — рукой подать.

— Ты заболела, золотко? — в голосе Бориса послышалась неподдельная тревога.

- Нет-нет, не волнуйтесь... не волнуйся. Нужно подруге платье отнести, она там врачом работает, я прямо оттуда и пойду.

— Хорошо, золотко. Я рад, что ты здорова.

Положив трубку, я призадумалась.

Звонку Щербинина я обрадовалась, спору нет. Тогда почему остался от разговора странный осадок?

Один из моих самых больших недостатков — самокопание. Кручу ситуацию и так, и эдак, пытаюсь добраться до истины или до того, что таковой считаю.

Да ну его все на фиг! Не хочу, не буду!

Поеду на эту дурацкую дачу, пересплю с Борисом, вот все бури в душе и улягутся. Это же вообще чудо, что он позвонил. Это как подарок судьбы. Такими вещами не пренебрегают.

Вот так с шутками и прибаутками я выбралась из постели и принялась собираться.

Готовое Алинино платье пришлось складывать с особой тщательностью. Товар хотелось представить в лучшем виде и услышать вполне заслуженные охи-ахи.

Мысленно я прикидывала, что может понадобиться в гостях. Меня приглашают на выходные. Берем нижнее бельё (не буду же я там стирать свои трусики-лифчики). Отбирала я бельишко придирчиво и потратила на это довольно много времени.

Дальше. Зубная щетка, косметика... Поеду в новых джинсах, вот и куртка пригодилась. Свитер, майка, юбка, блузка, жакет, вечернее платье, туфли, тапочки, колготки, зонтик...

Стоп,дорогуша! Я бессильно уставилась на гору одежды, переместившуюся из шкафа на диван. Всего этого вполне бы хватило на месяц проживания не на самом притязательном курорте, да еще при любой погоде, кроме снежных заносов...

Ну, нет. Так дело не пойдет!

В итоге на диване остались сиротливо лежать: пакетик с бельем и запасными колготками, косметичка, теплый свитер и длинная майка, которую можно использовать еще и в качестве ночной рубашки.

Около трех часов я выключила газ, перекрыла воду, заперла квартиру на оба замка и выскочила из дома.

Что я за человек? Мне всегда не хватает какой-нибудь минутки. Ума не приложу, как другие люди бывают такими точными и собранными. Я всегда куда-то опаздываю. У нас с Котей есть даже договоренность: он ждет меня ровно пятнадцать минут. Такое мое опоздание он выдерживает стоически. Ну а если хочет, чтобы я пришла к определенному сроку, назначает встречу со мной на пятнадцать минут раньше.

Эту уловку я давно просекла, но каждый раз попадаюсь по новой. Лечу, спешу, волнуюсь...

В данном случае я не надеялась на быстроту своих ног и предпочла трястись в переполненном трамвае три остановки до городской больницы. За это время я успела составить поминутный план действий. От Алинки я должна уйти ровно без десяти четыре. От больницы до бассейна ходьбы спокойным шагом всего-то минут пять. Однако при моей способности опаздывать лучше иметь в запасе еще пять минут.

И все же даже хорошо продуманным планам частенько мешают непредвиденные случайности.

В моем случае непредвиденным фактором оказался агрессивно настроенный и юридически подкованный старичок больной.

Алинку я нашла в ординаторской. И за те десять минут, что мы с ней общались, в дверь раз пять всовывал лысую, как облетевший одуванчик, голову старикашка-больной. Получается в среднем раз в две минуты.

Этот больной был колоритной личностью. На мятой и застиранной больничной пижамке тощего дедульки висел ряд разноцветных орденских планок.

— Он что — ветеран? — спросила я у подруги.

— По-моему, ветеран войны тысяча восемьсот двенадцатого, — неопределенно пожала плечами Алина. — Эти побрякушки он сам клепает, а потом ходит, байки травит.

«То-то я смотрю, есть там у него зелененькая в красный горошек нашивка», — подумала я.

— Дай нам бог не дожить до такого состояния.

— Э, нет, Ксень. Он совершенно в своем уме, прекрасно соображает и знает все законы. Весь персонал уже достал! А планки — это хобби. Не более, — совершенно спокойно объяснила Ахметова. — Никакой он, конечно, не ветеран. Мы выясняли, хотели его спровадить в госпиталь. Не вышло.

Алина встала, заперла дверь на ключ и уже намеревалась примерить обновку... И тут началось!

Дедуля истошно вопил под дверью, изрыгая ругательства и угрозы в адрес докторов, властей и правительства. Медперсонал он называл не иначе, как «врачи-вредители».

Я занервничала. Алина крепилась.

Думаю, что при ее профессии нужны даже не железные, а железобетонные нервы. Но и железобетон со временем крошится...

Платье Алине понравилось. Но тут старикашка, выдав длинную тираду ругательств, бухнул чем-то тяжелым в дверь (надеюсь, что головой!). Не сняв новый наряд, Алина открыла дверь и пригласила разбушевавшегося старикашку войти.

Мне не хотелось присутствовать при их беседе, и я трусливо выскочила из ординаторской.

Время шло и уже начинало поджимать. Я стала волноваться.

Уйти, не попрощавшись с Ахметовой, я могла. Но уйти без сумки и куртки — никак. По закону подлости пакет с курткой и сумка преспокойненько стояли в ординаторской возле кушетки, где я их (растяпа!) оставила.

Стрелки часов неумолимо приближались к намеченному сроку. Я нерешительно топталась возле закрытой двери и тихо проклинала самозванца-ветерана, Алину Игоревну, всю эту чертову больницу и главное — саму себя.

Наконец, улыбающийся и умиротворенный дедуля гордо прошествовал мимо меня в сторону палаты. («Галоперидолом, что ли, Алинка его накачала?!»)

— Ты чего такая раздерганная? — поинтересовалась подруга, когда я злобной фурией ворвалась в ординаторскую.

— Опаздываю! — Схватив сумку, я со скоростью курьерского поезда устремилась к выходу..

— Подождет! Если — нет, то ты ему не нужна! — прокричала мне вслед подруга.

Господи! Ну что она за человек! Неужели мысли читает? Или на моем лице аршинными буквами написано, что я собралась на свидание!?

Жень Геннадич, конечно, сделал невозможное. Но он же не рассчитывал, что я устрою марафонский забег с препятствиями. Пробежав половину дистанции, я заметно захромала. Пришлось перейти на шаг.

Наш бассейн, некогда гордость всего города (пообветшавшая гордость, надо заметить), вписывался в окружающий пейзаж довольно нелепо. То ли архитекторы чего-то недодумали, то ли другого подходящего места в центре не нашлось. Как бы то ни было, он соседствовал с одной стороны с жилыми домами, а с другой — к нему примыкали какие-то склады, зачуханные конторки, «шиномонтаж» и база с загадочной надписью «№3». Гулять вечером в этом районе я бы не порекомендовала. Гарлем не Гарлем... Жизнь дороже!

Но сейчас светило солнце, и мрачный пейзаж не казался таким уж угрожающим.

«Интересно, сколько в нашем городе синих «Мицубиси»?» — промелькнула у меня мысль, неведомо откуда взявшись. С некоторых пор темно-синий цвет машин ассоциировался у меня с Ильей Владимировичем Ельчаниновым. Боковым зрением я отметила транспортное средство именно такого цвета, на приличной скорости промчавшееся мимо. Размышлять на эту тему у меня уже не было времени. Потому что за поворотом мелькнул ослепительно белый краешек щербининского «Мерседеса».

Было бы обидно, если бы в этот момент водитель белоснежного чуда, устав ждать припозднившуюся даму, завел мотор и уехал. Пришлось мне прибавить скорости.

Борис сидел за рулем и отрешенно смотрел вдаль. И тут мне захотелось созорничать. Нагнувшись, я обошла машину, подкралась к открытому окошку с его стороны...

— Гав!

Борис не шевельнулся. Не вздрогнул, не дернулся, не сделал ни единого движения.

— Эй! Рота, подъем! — тихонько проговорила я, ничего не понимания. Он что же, спит с открытыми глазами?!

Я протянула руку и помахала ладонью перед лицом Бориса.

Никакого эффекта!

Совершенно озадаченная, я громко позвала его по имени и принялась трясти за плечо.

Голова господина Щербинина безвольно мотнулась и упала на грудь. С подбородка капнула кровь и расплылась по голубой рубашке...

Расширившимися от ужаса глазами (реальность до мозга еще не дошла, но подсознание уже сработало) я разглядывала бурое пятно на некогда безупречной рубашке.

«...кровь на земле не алая, кровь на земле — черная...»

— И-и-и-и-и...

Крик ужаса рвался из моих голосовых связок, а мозг требовал — заткнуться.

До боли прикусив палец, я усилием воли заставила себя замолчать.

Всесильный хозяин Сталинки, меценат, спонсор, самый влиятельный и богатый человек в городе прекратил свое земное существование.

«...Боря... кровь! Он теплый... меня заподозрят... «Скорую помощь»... куртка чистая?.! отпечатки пальцев... нас

видели вместе, полгорода... мой телефон... мясо на шашлыки протухнет... хорошо, что платье не взяла... О, боже!!!»

Первая четкая мысль, пришедшая мне, диктовала: «Бежать нельзя. Нужно идти медленно, спокойно».

Наверное, я так и сделала. Потому что, когда за первой мыслью последовала вторая, оказалось, что я сижу на рассохшейся лавочке в совершенно незнакомом дворе. Меня колотило. Закрывая глаза, я видела голову Щербинина с устремленным вдаль взглядом. В следующий момент эта голова медленно заваливается на грудь...

От волнения во рту у меня пересохло. Я сглотнула какую-то отвратительно кислую слюну и с большим трудом поднялась на ноги. Сделавшись в одночасье какими-то ватными, они медленно понесли меня в сторону дома. Но попасть домой мне пришлось не скоро.

-В следующий раз я пришла в себя в парке, ощутив, что сижу на чем-то холодном и ребристом. Оказывается, я взгромоздилась на полуразрушенную кирпичную стену неизвестного строения, словно большая чокнутая желтая ворона.

«Почему желтая?» — вяло подумала я. И тут мозг, наконец, словно проснулся. И чувство самосохранения включилось на полную мощность.

«А желтая ты ворона потому, что в желтой куртке!» — совсем уже здраво подумала я. И чуть не заорала от радости.

Это же здорово, это же замечательно! Желтая куртка! Ура ярко-желтому цвету!

Но я не сошла с ума. И радовалась совершенно осмысленно.

«Поливанова! Стерва, дрянь! Это из-за тебя я цопала в эту идиотскую историю! Но ты сейчас мне и помогаешь! Помнишь, как ты учила меня привлекать внимание мужчин, точнее, отвлекать их внимание от недостатков.

Нужно обязательно надеть что-то яркое, тогда никто не заметит твоих недостатков! Подняв палец к потолку, менторским тоном ты заявила: «Психология!» Значит, моя ярко-желтая куртка наверняка отвлекла взгляды от моего лица. Значит, нужно побыстрее избавиться от куртки! Иначе мне не доказать, что я его не убивала... или что не видела убийцу... Меня затаскают... Или посадят в камеру... Зачем им утруждаться, искать настоящего убийцу... Проще сфабриковать дело, повесить преступление на меня... Если доберутся до больницы, Алина, возможно, ничего не скажет. Ну, а старик-не-ветеран?! Пошли, господи, этому достойному старцу крепкую память! Ведь ни он, ни Алинка меня в желтой куртке не видели. Я сняла ее еще внизу, за гардеробом и сунула в пакет. Точно! В одной руке у меня был пакет с Алинкиным платьем, а в другой — пакет с курткой и сумкой сверху. Сунула я сумку в пакет, чтобы все было в одном месте... и не мешало! Значит, из-под сумки куртки видно не было. Это уже хорошо!»

Я стала резво стаскивать с себя куртку. Пальцы слушались отвратительно, но я справилась. Оглядевшись, я сунула скомканную куртку в щель между камнями. Наружу выглядывал только кусочек рукава. Неважно. Проследить мой путь трудно. Я сама понятия не имею, как в парк попала! И надеялась, что какая-нибудь бомжиха наткнется на курточку... Но я тут же поняла, что замерзаю ведь на улице далеко не месяц май, и достала из сумки толстый свитер. Маленький белый берет соскользнул с моей головы, когда я протискивалась в узкое горло свитера. Но это уже было не важно.

Закинув сумку за спину, я целеустремленной рысцой двинулась к дому.

Никто на меня не косился и пальцами в мою сторону не тыкал. Занялась баба бегом, ну что ж, теперь многие бегают!

Свитер на мне был коричневым, сумка того же цвета, поэтому инородным предметом на моей фигуре не выделялась. Мне даже возле дома несказанно повезло. Быстро темнело, и бабульки, весь день просиживавшие на лавочках, расползлись по теплым кухням к своим любимым сериалам.

Захлопнув за собой дверь родной квартиры, я в изнеможении сползла по ней на пол. Натруженная нога побаливала. Сейчас бы к Жень Геннадичу...

«Нога... Жень Геннадич... Желудево... синяя машина... убитый Щербинин... Илья...»

Второй раз за день я впала в истерику.

— И-и-и-и! — кажется, это становится нездоровой традицией. — Ой, господи! Ой, мамочки! — причитала я минут пятнадцать, сидя в прихожей на полу и раскачиваясь, как китайский болванчик.

Из комнаты донеслись настойчивые звонки телефона.

— Это не из милиции. Это не из милиции, — как заклинание твердила я, на четвереньках двигаясь к телефонному аппарату. — Они бы не успели, не вычислили меня так быстро... Не буду снимать трубку... Я сплю, меня нет дома...

Кто бы это ни звонил, я сейчас... отвратительный собеседник.

До комнаты я не доползла, осознав всю нелепость такого способа передвижения. Цепляясь за стену, я выпрямилась и, как хомо сапиенс, на двух конечностях вошла в кухню.

В медицинских целях и для расчета с сантехниками я всегда держу пару бутылок водки. Сейчас эта целебная жидкость срочно понадобилась и мне. Догадка, пришедшая в мою голову, была до такой степени... неприятной...

Или водка оказалась самопальной, или моя нервная система требовала более серьезного успокоительного, но стакан прозрачного пойла не произвел на мой организм ни малейшего впечатления.

Я никак не могла уснуть и ближе к двум часам ночи принялась всесторонне рассматривать возникшую проблему.

Как там по-латыни... не помню. Короче — «кому выгодно»?

Это первый вопрос, которым задается следователь.

Итак...

Щербинин — директор... вернее, был директором, и единовластным хозяином Сталинки. Предприятие это рентабельное, прибыльное. Значит, у него как у его хозяина просто обязаны быть многочленные недоброжелатели, завистники и конкуренты.

Это ясно. Теперь дальше.

Он ездил по делам. В городе его не было почти неделю. Возможно, его нынешняя... нынешнее положение имеет корни именно оттуда.

Дальше...

Сам по себе Щербинин — господин небедный. В смысле личного капитала. А в наше время убивают и за гораздо меньшее. Не может быть, чтобы Борис не был женат, хоть раз в жизни, возможно, еще и дети есть. Кто знает, может, им захотелось добраться до папочкиного наследства...

После трех (довольно перспективных) вычисленных мною направлений в голову полезли и вовсе тривиальные мысли. Месть, ревность и так далее.

Я вновь и вновь припоминала мельчайшие детали, касающиеся Бориса, которыми я располагаю. И вскоре с ужасом поняла, что о Борисе Георгиевиче Щербинине я практически ничего не знаю! Даже наименования товара, выпускаемого его заводом!

Точно знаю, что на этом предприятии или излавливают, или расфасовывают что-то из бытовой химии. Но это мелочи, это несерьезно. Так миллионные-миллиардные прибыли не сделаешь. Мне помнится, что в советские годы завод специализировался на чем-то для ВПК. В городе знал это каждый. Однако назвать конкретную продукцию могли лишь единицы. А они совсем не стремились донести эти сведения до народных масс.

Периодически мои мысли перескакивали на Илью Ельчанинова. Я не могла отделаться от впечатления, что у бассейна видела именно его машину...

Что же может быть между ними общего?

Почему Илья оказался вблизи места убийства Бориса?

В том, что Ельчанинов мог хладнокровно убить Щербинина, я не сомневалась. Все, кто прошел войну, убивали. Или ты, или тебя. Такие навыки не забываются.

Впрочем, он мог нанять киллера, чтобы не светиться самому...

Направление моих мыслей мне активно не нравилось. Ох, и не хотелось, чтобы мои нелепые догадки стали «лепыми»?

Неужели я могла так ошибаться в Ельчанинове?!

Вместо того чтобы париться в бане, есть жаренное на углях мясо и проводить выходные со всей возможной приятностью, я всю субботу безвылазно просидела дома, не отвечая на телефонные звонки и игнорируя требовательные звонки в дверь. Я совершенно не желала ни с кем общаться ни по телефону, ни лично.

Исключение составил лишь мой преданный друг Костя. Он приволок продукты, на которые мне и смотреть-то не хотелось (глядишь, так пойдет, могу и похудеть от волнения).

Костя уже был в курсе вчерашних событий. И немудрено. Утром я легкомысленно щелкнула кнопкой,телевизора и мгновенно наткнулась на портрет господина Щербинина в траурной рамке. Слезами я не разразилась, но телевизор моментально выключила.

— Ксень, ну не переживай ты так, — заунывно тянул .Антименко. — Ты пойми...

— Костя, не сейчас, — перебила я друга. Сегодня я была расположена к разговорам еще меньше, чем вчера. — Возможно, потом... Как-нибудь...

Антименко потоптался-потоптался и ушел не солоно хлебавши, попросив в случае чего позвонить.

«Котик! Это «чего» уже произошло. Ты был прав,

пусть и не с того боку», — горько подумала я, принимаясь сортировать продукты и рассовывать их по полкам холодильника. В тот момент, когда я совала в морозилку бананы, а в овощной отсек яростно заталкивала мороженую курицу, я в тысячный раз задавалась вопросом — видел ли меня кто-нибудь на месте убийства. Фокус с курткой перестал казаться мне таким уж удачным. Меня вполне могли заметить вездесущие старушенции-соседки и еще масса народу.

А уж связать меня с Щербининым — совсем уж нетрудно.

Во-первых, мой телефон наверняка есть или в бумагах Бориса, или в электронной записной книжке.

Далее. В его машине можно найти множество, отпечатков моих пальцев. Хотя пока у меня их не сняли, идентифицировать мою личность ментам не удастся. Это, конечно, дело времени, но все же обнадеживает.

Наконец, вместе нас видели очень многие, целая куча народу. В театре, в кабаке...

Словом, дела мои выглядели крайне плачевно. Если кто-то задастся целью навесить на меня убийство, он это сделает без особого труда. А еще если этот «кто-то» обладает деньгами и связями...

Притянуть за уши можно любой благовидный предлог... Нетрудно скрыть громкое заказное убийство, представив его банальной бытовухой. Ревность, допустим, просто замечательный мотивчик...

Как ни верти, а Ксения Панова, по всем показателям, получается классическим козлом отпущения.

— Хорошо, что смертную казнь отменили, — вслух выразила свои мысли я, пытаясь себя подбодрить. Но ничего не вышло.

По большому счету, смерть Бориса Георгиевича меня не очень-то взволновала. И не нужно считать меня бесчувственным моральным уродом. Да, я млела в его присутствии, но больше ничего нас не связывало. Ни душу, ни сердце мы друг другу не открыли. Возможно,

не успели, а возможно, не захотели. Кроме банального полового! влечения, ничего я не испытывала к Щербинину-человеку. Я мечтала о Щербинине-мужчине, самце...

Для кого-то это одно и то же, но не для меня.

Кроме потенциально хорошего сексуального партнера, я ничего не лишилась.

Но все же переживала.

Пусть человеческий труп — это уже не «кто», а «что», но если это труп близкого или знакомого... ощущения отнюдь не благостные. Упавшая на грудь голова Щербинина еще не раз привидится мне в ночных кошмарах.

Прибавим еще ужас от того, что на меня могут навесить это убийство и тюрьма станет моим родным домом...

Если все закончится хорошо, никогда больше не буду смотреть ментовские сериалы и читать детективы! («Ты тем более не будешь их смотреть, если все закончится плохо! В тюрьме телевизоров нет!»)

Видел ли мир более противоречивого человека, чем я?!¹ А все оттого, что мне несказанно подфартило родиться в июне, под созвездием Близнецов.

И кто теперь скажет, что гороскопы — ерунда? Моя натура — прямое доказательство правдивости звездных характеристик. Именно звезды продиктовали все «прелести» моего поганого характера. То мне холодно, то жарко; то лень и тоска зеленая, то энергии на средних размеров Везувий.

Проснувшись ранним воскресным утром, я поняла, что вчерашняя депрессия сменилась приступом дурной активности. Свою натуру мне не удавалось победить все тридцать три года, не удалось сделать это и сегодня. Ситуация только обострилась. Активность, отягощенная манией величия в начальной стадии, — вот почти точное определение моего состояния. Я вспомнила любимые детективы Дарьи Донцовой, где не самая умная на свете домохозяйка одно за другим расследует серьезные преступления. Чем, собственно, я хуже этого литературного персонажа?! Тем паче (это признание далось мне колоссальными усилиями!), что мне не только нужно отвести подозрения от себя, но еще необходимо выяснить, не укокошил ли господина Щербинина господин Ельчанинов,

Задачка, конечно, не из легких, но, думаю, вполне выполнимая. В небольшом городке, где прожил всю жизнь,у каждого из нас есть масса друзей, приятелей, знакомых; приятелей знакомых, знакомых приятелей знакомых; одноклассников, однокашников, одногруппников, однокружковцев (с кем в детстве в один кружок ходили), а если посчитать еще соседей и продавцов магазинов, которые посещал годами, то получается, что ежели каждый горожанин тебе не брат, то уж сват-то точно.

Подобные мысли вселили в меня определенный оптимизм и заставили разработать план действий.

Для начала я уселась перед телевизором. Наиглавнейший орган массовой информации меня не порадовал. Местные телевизионщики пели бесконечные дифирамбы «безвременно ушедшему столпу общества». И умницами крепкий хозяйственник, и вообще белый и пушистый. Прямо не человек, а ангел во плоти. От потоков патоки, лившихся с экрана, просто рот сводило.

Не верю я, нет на свете человека, который был бы хорош во всех отношениях. И покойный наверняка был очень и очень далек от идеального образа. Постулат православия «о мертвом или хорошо, или ничего» господа телевизионщики скрупулезно выполняли.

Полезных сведений или просто правдивой информации из этой лавины славословия почерпнуть нечего было и думать.

Вырубив телевизор, я задумалась.

Во-первых, мне нужна машина. С этим проблем быть не должно, конфискую «шестерку» у Антименко. Водитель я недостаточно опытный, своей тачки никогда не имела. Да и по жизни мне эта груда железа совершенно ни к чему. Общественным транспортом спокойнее.

Однако отныне я должна стать членом нашего высшего общества. А его персонажи как раз и понятия не имеют о наличии троллейбусов-автобусов в нашем городе. Перемещаются все больше на персональных автомобилях иностранного производства. Поэтому получается, что на трамвайчике мне за ними не угнаться...

Далее. При любом раскладе неплохо было бы из всего этого извлечь материальную выгоду. В смысле гонораров за статью (или серию статей) для Иркиной газетки.

Значит, нужно срочненько обмозговать эту историю с Поливановой.

Схватив трубку, торопясь и не сразу попадая в знакомые цифры, я набрала телефон дражайшей одноклассницы. И если ее не будет дома... Иришке не позавидуешь!

На свое счастье Поливанова-Войченок оказалась дома.

— Ирка! Немедленно ко мне! — в приказном порядке распорядилась я.

— Панова, ты что, совсем шизанулась? — Мысленно я видела недовольную физиономию госпожи редакторши.

К такому обращению со своей персоной Ирина Андреевна не привыкла. Дел по горло, а ты...

— Воскресенье, дорогуша, выходной. Какие дела могут быть в воскресенье?

— Сынулю песочу, — уже нормальным голосом объяснила Ира.

— Чего отрок набедокурил? — нетерпеливо поинтересовалась я, хотя мне это совсем не было интересно.

— Стекло вчера в кабинете физики мячом расколотил, — укоризненно произнесла редко вспоминавшая о воспитании Витъки-младшего мать. Сынуля,по всей видимости, разговор слышал, и мамочка этим воспользовалась в педагогических целях.

— Ир, да заплати ты за это стекло, лиши оболтуса компьютера на недельку, и всех делов-то.

«Мне легко рассуждать, ребенок-то не мой», — отчитала я себя, уже после того, как все это произнесла.

— А как же он будет уроки делать? — возмутилась Ирина.

— Что там, в шестом классе, делать?! Матушка, это ты шизанулась! Не помнишь, как мы учились? Ни компьютеров, ни калькуляторов!

— Ну, калькуляторы, допустим, уже были, — погрузилась в воспоминания Поливанова, чем окончательно вывела меня из хрупкого равновесия.

— Редакторша! — заорала я дурным голосом.— Ты газетенку из дерьма вытаскивать собираешься или биржу труда своим присутствием решила почтить?!

Биржа труда Ирине Андреевне, конечно, не грозила. При таком муже можно всю жизнь в косметических салонах просидеть, не ударив палец о палец. Но Ирка испугалась: Наступила я ей на больную мозоль.

— Т-ты чего?

— Того! — крайне невежливо рявкнула я. — Есть классная идея, и не одна!

— Через двадцать минут буду! — ответствовала мне трубка и с грохотом (я слышала) ударилась о рычаги.

Вот такой подход к делу мне уже нравится!

Ирина Андреевна прибыла не через двадцать, а через семнадцать минут. Вид у мадам редакторши был жутко колоритный.

На бледном лице пламенели алые губы и чернели непроницаемые солнцезащитные очки. Голова в ярком платке напоминала полотно «Колхозница на току» из времен далекого социалистического детства.

— Не глазей, — недовольно буркнула Поливанова в ответ на мой недоуменный взгляд. — Ты ж мне времени накраситься-причесаться не дала.

— Да ладно тебе! Выпутывай башку и снимай очки. Сама с собой разговаривать пока не умею, — отмахнулась я, давая понять, что мне нужны ее глаза, а не тени и тушь, которые их подчеркивают.

Иришка разоблачилась.

Ой, мамочки! Я давно забыла, как она выглядела в школе!

Сознание я, конечно, не потеряла, но вид белесых Поливановских ресниц и бровей могли выдержать только любящий муж или подруга.

Дело в том, что у нашей Ирки была редкая форма аллергии: ее кожа не выносила долговечной краски. И Поливановой каждое утро приходилось тщательно красить брови-ресницы, исключительно гипоаллергенной орифлеймовской косметикой. (Я, например, не видела Иру в, так сказать, натуральном виде примерно с восьмого класса.)

Убедившись, что все внимание Ирины Андреевны безраздельно принадлежит мне, я в деталях описала ей пришедшую в голову идею.

— Это все прекрасно, — кисло кивнула Поливанова; — Только совсем не время. Не обижайся, тема вкусная, вечная...

— Разумеется. Но все перекрывает убийство Щербинина, — проявила я чудеса «догадливости».

— Вот-вот, — окончательно поскучнела Иришка. — Весь город ждет мельчайших подробностей перехода в мир иной всемогущего директора Сталинки.

- Ирка, считай, что тебе крупно повезло, — расплылась я в самодовольной улыбке.

— И с чего это мне безмерное счастье подвалило?! — не упустив своего, съехидничала моя одноклассница.

— Поливалка, — специально назвала я ее детским прозвищем. — Мы с ним были знакомы, и он за мной ухаживал! И даже звонил в тот день утром!

Секунды три-четыре госпожа редактор таращила на меня свои обесцвеченные глазки, а потом разразилась громовым хохотом. Прошло несколько минут, она не прекратила ржать, и я обиделась.

— Хватит уже! Уймись, ненормальная, а то мои старухи «Скорую» вызовут, подумают, что мы тут свихнулись!

— Ой, не могу, ой, щас лопну! — надрывалась подруга. — Да он... таких баб... имел... миллионерш... красоток... и чтоб я поверила... запал на уборщицу!!!

— Знаете что, Ирина Андреевна! Берите-ка вашу сумку, натягивайте очки и валите-ка восвояси! Вот бог, а вот порог... — изобразила я предпоследнюю стадию смертельной обиды, надвигаясь на бездушную одноклассницу.

— Ксенька, да ты что? Да я же пошутила! — мгновенно перестроилась и дала задний ход Поливанова, осознав, что с чувством юмора слегка зарвалась.

— Ну, ты же не веришь, что великолепный господин , Щербинин, крутой буржуин, мог ухаживать за твоей подругой, работающей в настоящее время уборщицей, — съязвила я, укоряя приятельницу. Недаром говорят, что месть сладка!

— Ксюш, ну прости дуру! Ну, не ожидала, не думала...

«Ага, я уже Ксюша, а не Ксенька!» — злорадно отметила я и похвалила себя за правильно выбранную тактику.

— Где ты его подхватила?

— Уважаемая моя Ирина Андреевна, подхватывают дурную болезнь, а с Щербининым я познакомилась по объявлению в бесплатной газете.

— Врешь! — удивленно выдохнула моя потенциальная работодательница. — Такой самец... и по объявлению.

— Сама удивляюсь! — совершенно искренне захлопала я ресницами. — Впрочем, можно без труда найти кучу вполне логичных объяснений. Как тебе такое? Борис Георгиевич решил максимально сблизиться с народными массами, в смысле их поиметь.

— Ксенька, ты пошлячка, — укоризненно произнесла Ирка; доставая из сумочки сигареты.

— У тебя учусь, дорогая! А дымить на моей кухне завязывай! Ты у нас дама обеспеченная, могла бы мне вытяжку хорошую подарить. И тебе хорошо (травись на здоровье), и мне замечательно — не воняет.

— Подумаю, — отмахнулась Поливанова и закурила. — Я понимаю так. Ты хочешь, зацепившись за факт своего знакомства с Щербининым, организовать репортерское расследование. И, как я понимаю, менты о тебе пока не разнюхали. Я бы знала.

Этот вопрос меня тоже о-о-чень волновал, поэтому я осторожненько поинтересовалась:

— А почему ты бы знала?

— Мы официальный городской печатный орган. Поэтому нам и ментовка, и прокуратура должны поставлять сведения. Только это так, отмазки и отписки официальные. Но личные контакты...

— Ага. У тебя появился новый любовник. Из ментовки или из прокуратуры? Кстати, Поливанова, ты у нас подкованная. Объясни, чем две эти организации отличаются друг от друга и кого следует бояться больше?

Ничего Поливанова объяснять не собиралась, а только махнула ручкой и сказала:

— Отличаются, отличаются. А любовник — не новый, а старый. Не угадала ты, голубушка.

— Новый, старый... Ирка, наплевать мне на твоих любовников, давай ближе к делу! Полчаса уже лясы точим, а все ни в тын, ни в ворота.

Госпожа главный редактор совершенно некультурно выкинула окурок в форточку и жалостливо посмотрела на меня.

— И говорить не о чем. Ничего у нас с тобой, голубушка, не выйдет.

— Это почему это?! — удивилась я.

— По многим причинам. — Ирина говорила и загибала пальцы. — В ментовку сдаваться ты не пойдешь.:.

—Я не убийца, чтобы сдаваться, — оскорбилась я.

— Успокойся. Конечно, ты не убийца. Ты ж пистолет только в кино-то и видела. Кроме того, врагов у твоего Бориса... — Поливанова ехидно хмыкнула («Вот стерва!»). Врагов — пруд пруди! Или друзей закадычных... Тех, что его за кадык готовы схватить и вырвать его с мясом... Не придирайся к словам!.. Ксень, ну подумай. Убийцу директора Сталинки уже столько народу ищет. Менты, прокуратура, ФСБ. Все на ушах стоят. Говорят, из Москвы какие-то указания прислали. Ни что за указания, ни от кого — пока не выяснила. Но я так понимаю, что от персоны VIP-класса. Поняла, голуба моя?!

— He-а, не поняла! Ты что, стращать меня примчалась? Тебе уже забойные материальчики не нужны? А кто недавно на моей кухне крокодиловы слезы лил?!

Нужны! Но не такой ценой! — взвилась Поливанова. — Ксень, ты дура, идиотка! Я за тебя боюсь. Понимаешь, куда ты собираешься влезть?!

Минут пятнадцать мы дружно орали друг на друга, как две мартовские кошки. Потом устали и успокоились.

— Ты все равно туда влезешь, — обреченно кивнула Ирина Андреевна. — Ведь ты авантюристка.

— Ага, — согласилась я с подругой и подумала: «Я уже туда влезла, по самую шейку. И совсем не по своей воле!» — Ты мне хоть спину прикрой. Удостоверение или мандат какой выдай, ну что я на газету пашу.

— Да чего там, мелочи. Завтра зайди. Фотография твоя у меня есть... Отступись, Ксень!

— Йе-а. Поздно. Ты только никому... А то мне — капец!

Ирка кивнула.

Как ни странно, но хранить секреты она умела. Если, конечно, предварительно популярно растолковать ей, что это секрет.

Пытала я Поливанову долго и качественно, по несколько раз повторяя вопросы в разной форме и уточняя детали. Подозрение, что оба Виктора Войченка (отец и сын) скоро прибудут брать мою квартиру штурмом, освобождая из «заложников» свою жену и мать, крепчало с каждой минутой.

Ирина Андреевна знала очень немного. Я бы сказала, что недопустимо мало для газетчика, под носом которого разворачиваются оперативно-следственные действия. На половину вопросов она отвечала «не знаю», на часть — «понятия не имею» и лишь на некоторые вопросы давала расплывчатые и не очень уверенные ответы. Оживлялась госпожа Поливанова, лишь когда речь заходила о слухах и домыслах.

— Откуда в тебе такая хватка? — периодически восхищалась моя одноклассница. — Папашка Мюллер отдыхает!

— Мюллеру не приходилось иметь дело с малоинформированными главными редакторами, — язвила я в ответ и задавала следующий вопрос.

Мы обе выдохлись. Наказав Поливановой звонить, если вдруг что-то вспомнит или узнает, я спровадила подругу к домашнему очагу.

Знала моя одноклассница до обидного мало.