Двойное золотое дно

Нет, я, конечно, подозревала и раньше, что журналисты все или почти все подробности берут с потолка. Но чтобы до такой степени?!

Ладно. Систематизируем те крохи, которые удалось добыть.

Итак. Бориса Георгиевича застрелили. Марка оружия или держится в секрете, или Ирина просто забыла название. В оружии она разбирается еще меньше, чем я. В новостях об этом тоже ничего не говорили.

Дальше. Стреляли почти в упор. На теле найдены следы пороховых газов или как там это называется. Эксперты сказали, что расстояние от дула пистолета до виска составило всего несколько сантиметров. По всей видимости, убийца находился рядом, на переднем сиденье.

Интересно, почему я не видела выходного отверстия от пули? Со стороны, с которой я подошла, голова Щербинина выглядела обычно... Я, конечно, в этом совершеннейший профан, но известно, что пуля вылетает из дула с огромной скоростью и теряет свою убойную силу по мере преодоления расстояния. А в данной ситуации ей почти ничего преодолевать не пришлось. Десять-двадцать сантиметров — не более. Нет. С этим вопросом без специалиста не разобраться. Да мне и не нужно. Это дело милиции.

Что там еще Иришка говорила?

Ага. Время смерти приблизительно в промежутке между 15.30 и 16.30. Что-что, а это я знаю куда лучше экспертов. Утверждать, конечно, не берусь, но когда я подошла, кровь еще капала с подбородка, значит, умер он буквально за несколько минут до этого.

И опять с точностью сказать ничего нельзя, моих медицинских познаний для этого не хватает. Знаю только одно — время свертываемости крови может быть разное и зависит от многих факторов. Я опоздала на семь—десять минут. Таким образом, принимаем за основу, что жизни Борис Георгиевич лишился ровно в четыре часа. Точнее, в шестнадцать ноль-ноль.

Очень любопытно!

Именно на это время была назначена наша встреча. Место Борис предложил сам. Возможно, в этом районе у него были какие-то дела...

Во сколько и где мы встречаемся со Щербининым, я никому не сообщала. Значит, утечка информации идет не от меня. Получается, что от него. Кто-то мог присутствовать при разговоре или он сам кому-то сказал.

Черт бы побрал эти мобильные телефоны! Крайне трудно выяснить, где человек находился в минуту разговора...

Поливанова сказала, что убийство с целью ограбления органами как версия даже не рассматривается.

Это правильно. Белый день, почти центр города. Из машины, по всей видимости, ничего не пропало. По Иркиным сведениям, и бумажник на месте, и часы (что-то очень дорогое, в фирме я не разобралась). К тому же сомнительно, что Борис Георгиевич мог впустить в машину кого-то неизвестного.

Получается, что убил его человек знакомый: близко и хорошо знакомый.

Я пересмотрела свои немногочисленные записи. Домашний адрес, местонахождение дачи, на которую меня зазывал Борис Георгиевич, ФИО первого зама и доверенного лица господина Щербинина. И еще несколько имен людей, которые работали на Щербинина или были его... гхм... товарищами.

Радовало только одно. Существуют еще и слухи-сплетни. Весьма любопытные и весьма многочисленные.

Молва приписывала всемогущему директору Сталинки многочисленные романы, любовные похождения, трех бывших жен и огромное количество как законных, так и не очень детей.

Мои мысли неожиданно для меня самой перескочили на другую тему.

Ничего у меня с машиной не получится. Права-то у меня есть, а вот медицинская справка давно просрочена. Нужно заново медкомиссию проходить, а времени на это нет. Алинка мне справку, конечно, сделает, но опять же это время, а времени... Сейчас мне нужно быть вдвойне осторожной, не следует мозолить глаза представителям органов. По крайней мере, пока.

Чтобы сменить «пластинку», я предприняла активные действия по добыванию сведений о Ельчанинове. И желательно, не двигаясь с места.

Мне нужно было стать секретарем-референтом.

Впрочем, я не слишком себе представляю, что такое референт, но звучит красиво. Не просто машинистка и «автоответчик» на телефоне, а референт.

Только я слишком ленива.

Это же надо научиться работать с компьютером, факсом и всякой другой ерундой, которая называется оргтехникой. Нет уж, спасибо!

Единственное, чем я владела, если не в совершенстве, то уж точно неплохо, это телефоном.

Итак, нужно прояснить личность Ельчанинова.

С задачей я не справилась... Или справилась? Ну, это как посмотреть.

Я обзвонила всех знакомых и приятелей, которых могла вспомнить, задавая им один и тот же вопрос: «Что знаешь об Илье Владимировиче Ельчанинове?» Результаты социологического опроса не дали ровным счетом ничего.

Многие вообще не знали, кто это такой. Некоторые что-то слышали, но ничего интересного или предосудительного вспомнить не могли. И только Галка вспомнила, что ее знакомая работала у Ельчанинова психологом. Мне тут же стало любопытно, зачем в строительной фирме психолог? Выяснять психические отклонения у кирпичей?

Впрочем, нет, я не права. Там, где работают люди (а в фирме Ильи их было предостаточно), наверное, действительно необходим психолог. И эта психологически подкованная женщина может изобразить мне подлинный портрет бывшего начальника.

Я было возликовала, но, оказалось, напрасно. Мадам изволила выйти замуж и укатила с мужем на постоянное местожительство в город-герой Минск. Пообещав Галке оплатить телефонный счет, я умолила подругу позвонить в столицу Белоруссии.

Прождав около часа, я коршуном бросилась к зазвонившему телефону. Галка вкратце пересказала мне разговор с приятельницей. Она пела своему бывшему работодателю такие дифирамбы, что я даже засомневалась, уж не влюблена ли в него баба?

Словно угадав направление моих мыслей, Галка сказала:

— Ты не думай, она женщина проницательная. Умница. Все недостатки человеческие видит.

— Ага. И с ее точки зрения, у Ельчанинова недостатков не наблюдается, — съехидничала я.

— Она этого не говорила, — рассудительно заявила Галка. — Просто констатировала, что человек он хороший.

— Ага.

— А зачем он тебе? — подозрительно поинтересовалась Галя.

«Нужно срочно что-то придумать!»

— Да у Поливалки на него виды появились... — туманно объяснила я. Услышав об Ирке, Галюня не удивится. Однако может резонно спросить, а при чем тут я.

Но, к моему огромному облегчению, Галка попрощалась и положила трубку.

Пусто-пусто, как в домино. Ну, что ж,..

Немного расстроившись, я приготовила ужин, потом. почитала и завалилась спать. Больничный кончился, завтра заступаю на трудовую вахту.

В понедельник, вернувшись с работы, я «села на телефон». Предстояло найти Лешку Егорова, соседа по двору и товарища по детским шалостям. Наше общение давно уже носило эпизодический характер, но меня это не смущало. Алексей сменил множество работ. Однако меня интересовала его недавняя служба на местном телевидении.

Вчера Ирка поведала мне, не сведущей в амурных делах местного бомонда, что полгода назад Борис Щербинин развелся с очередной женой. А ею была Стефания Остапчук, диктор этого самого местного телевидения. Вот на нее-то я и захотела выйти с помощью друга детства.

Нашла я Леху довольно быстро. Выяснилось, что мой бывший; сосед пребывает сейчас в состоянии творческого полета, то есть сидит без работы.

— Лешенька, ты Стефанию знаешь? — бросила я пробный шар.

— Файку-то? А то! — как-то странно хихикнул Егоров.

— Нет. Ты не понял. Меня интересует Стефания Остапчук, телевизионный диктор.

В ответ на мои слова последовал раскат дурного хохота.

— Она такая же Стефания, как ты Ксения! Насмотрелась, дура, бразильских сериалов и переименовала себя по их образу и подобию!

— Кто? — ничего не поняла я.

— Да Остапчучка же! — нетерпеливо объяснил Леха.

— Теперь понятно, — кивнула я, словно собеседник мог меня видеть. — Солнышко, мне очень нужно с ней познакомиться и поговорить. Дело есть. Вы в каких отношениях?

— В прямых, точнее, в горизонтальных! — хихикнул Егоров.

Подобная манера изъясняться доводила меня до белого каления. Я ничего не поняла и осторожно уточнила:

— А это как?

— Ну, Ксенька, ты даешь! Трахаю я ее, имею, сплю с ней — выбирай, что нравится.

Я перевела дух и заныла.

Лешенька, солнышко, составь мне протекцию. Очень нужно!

— Можно, конечно... — задумчиво протянул Леха.— Только... захочет ли она с тобой говорить?

— Лешенька, ты нас только познакомь, представь как подругу детства. Она на мои килограммы посмотрит и сразу успокоится, поймет, что я вашему счастью не угроза.

— С-частью... — еще громче захохотал Егоров. — Сама все увидишь. Подъезжай к военкомату.

— Когда?

— А прямо сейчас!

Все складывалось неплохо. Я в хорошем темпе рванула к военкомату.

На остановке я сразу углядела внушительную фигуру Егорова. В юношестве мой сосед, увлекшись «строительством тела», неумеренно качался и глотал детское питание тоннами. Когда понял, что до «Мистера Олимпия» ему не дотянуть, бросил это дело и стал постепенно заплывать жирком. Но кое-что от былого великолепия осталось. Форму он поддерживал, хотя и не так неистово.

— Ты только особо ничему не удивляйся, — нехотя предупредил меня Лешка. Чувствовалось, что он уже не рад, что согласился свести меня со Стефанией.

— Ладно, — пожала я плечами и замолчала. Вдруг передумает знакомить меня со Стефанией?

Мы дворами пересекли квартал и вышли к большому кирпичному дому, который в народе кличут «дом с аркой». Арка там действительно примечательная, только уж слишком загаженная продуктами жизнедеятельности рода людского и собачье-кошачьего.

Мы поднялись на второй этаж, и Егоров своим ключом открыл массивную железную дверь.

— Файка, стерва, ты дома? — проорал над моим ухом Леха. Я на несколько секунд оглохла.

Ему ответила гробовая тишина. Вполне вероятно, что хозяйка была дома и просто нас не слышала. Стены в этом домике, словно в старинном каземате — толщиной в три кирпича. Звукоизоляция полнейшая.

Леха по-хозяйски сначала заглянул на кухню. Среди сверкающих кастрюль на плите инородным телом смотрелся закопченный до черноты ковшик. В помещении чем-то отвратительно воняло.

Ни слова не говоря, Егоров кинулся в комнаты. Я, разумеется, понеслась за ним. В гостиной хозяйки не оказалось. Леха широко распахнул дверь спальни, и я оторопело остановилась. На широченной кровати возлежала совершенно голая Стефания Остапчук и пьяно улыбалась.

— Иди ко мне, Лешенька. Я так хочу. — Чего она так хочет, услышать мне не пришлось. Но я и так догадалась. Егоров со всего маху захлопнул дверь, едва не расквасив мне нос.

Двери в этой квартире были под стать стенам. Мне показалось, что дубовые или сделаны из чего-то похожего, очень толстые и плотно пригнанные.

Мне оставалось только усесться в кресло и терпеливо ждать. Уходить я не собиралась.

«Сексуально озабоченная наркоманка», — заключила я и покачала головой, понимая, что добиться чего бы то ни было от Стефании мне вряд ли удастся.

Дверь со стуком распахнулась, и появившийся в проеме Лexa зло рявкнул:

— Помоги! Воду в ванную налей! Холодную!

С моей точки зрения, накачавшейся наркотиками личности холодная ванная не поможет. Но спорить я не стала и быстренько выкрутила краны до предела. Егоров втащил в ванную хозяйку и с головой окунул ее в воду.

— Выйди, — коротко распорядился Леха.

Не зная, как долго продлится это «купание», я бесцеремонно пошарила на кухне и заварила большую турку кофе. Думаю, что хозяйке он тоже понадобится. Разливая кофе по чашкам, я услышала тяжелые Лехины шаги. Он принес Стефанию и посадил на узкий кухонный диванчик. Мокрая женщина выглядела неважнецки. Синяки под глазами, припухлости. Она зябко ежилась, кутаясь в махровый цветастый халат, и старательно отводила глаза от Егорова.

— Где ты деньги взяла? — видимо, уже в который раз спрашивал ее Лешка.

Она упорно молчала.

— Ты же знаешь, нельзя тебе пить, — укорял ее Леша.

«Странно, а мне показалось, что нужно про дозу спрашивать», — пожала я плечами.

Но он уже не злился, а разговаривал с ней мягко, как с больным или ребенком. Любовь не любовь, но озабоченность судьбой Фаины в его голосе присутствовала.

— Праздновала я, — бесцветно отозвалась Стефания. — У меня повод есть!

— Плевал я на все твои поводы! Пойми, ты за ним в могилу скоро сойдешь! Только эту гниду шлепнули, а ты сама добровольно там окажешься!

«О-па! А вот это уже интересно», — отметила я про себя, но промолчала, надеясь услышать продолжение.

Обманулась.

Хозяйка недовольно глянула в мою сторону и спросила:

— Это кто?

— Ксеня, моя соседка по дому. Хороший человек. Ей с тобой поговорить надо.

— Не буду, — поджала пухлые губки Стефания.

— Почему? — спокойно спросила я. Мой опыт общения с хроническими алкоголиками был невелик (а уж с наркоманами тем более), но я знала, что настроение у них меняется очень быстро. Нужно только подождать.

Стефания не нашлась, что ответить, и просто внимательно посмотрела на меня.

— Фай, давай я вас с Лешкой покормлю. — Я полезла в холодильник и с удивлением обнаружила, что он полон припасов. В пять минут я соорудила пышный омлет с грибами и зеленым лучком, красиво нарезала ветчину и колбасу и настрогала салат из огурцов.

Стефания исподлобья смотрела на меня, но едва я поставила перед ней тарелку, накинулась на ее содержимое.

Женщина была красивая. На вид лет двадцати пяти. Большие карие глаза делали ее похожей на лань. Образ дополняли тонкий нос, пухлые, розовые от природы губы. Фигуру я оценила раньше и пришла к выводу, что она безупречна.

С чего же такая красивая, молодая, успешная девчонка в пьянку и наркотики ударилась?!

— Тебя как зовут?

— Ксеня, — нисколько не удивилась я ее вопросу. Ведь она была еще не в себе и вполне могла забыть имя совершенно постороннего человека. Простительно.

— А меня...

— А тебя — Стефания Остапчук, я знаю.

— Зови Файкой, рожей я для Стефании не вышла, — отмахнулась хозяйка и глупо хихикнула.

— Зря ты так. Ты очень красивая. У красивой женщины должно быть красивое имя. Но, по-моему, Фаина тоже красиво.

Леха молча уплетал омлет с колбасой и участия в нашем разговоре не принимал. Потом и вовсе встал и сказал:

— Ксень, я отлучусь часика на полтора. Вы пока потрепитесь. Закрой за мной.

Мы вышли в прихожую, и Егоров шепотом объяснил:

— Ксень, она алкоголичка. Не давай ей пить. Я давно из дома все пойло вынес, но, поди ж ты, нашла. Я за доктором. Сиди и жди меня.

— Как скажешь, — пожала я плечами. В сказочку об алкоголизме мне не очень верилось. Но это с одной стороны. А с другой — кто его знает?

Вернувшись в кухню, я увидела, что Фая уже расправилась с едой и теперь лениво курила, глядя в окно.

— Фай, а ты чего праздновала? — нерешительно спросила я, не зная, как она на это отреагирует.

— Борьку застрелили, вот и праздновала!

— Какого Борьку? — не веря своим ушам, пролопотала я. Фаина не только шла на общение, еще и говорила «по теме».

— Муженька моего бывшего, Борьку Щербинина! — криво ухмыльнулась женщина. — Гнида, тварь поганая! Спасибо доброму человеку, что избавил меня от него!

— Да что же ты такое говоришь?! Фаечка, побойся бога!

— Нет, Ксень! — с трудом вспомнила она мое имя. — Забыл он про меня, ваш бог! Сильно я, видать, нагрешила, что он меня с этой тварью свел! Всю душу он мне испоганил, а о теле и говорить нечего. С вокзальной шлюхой лучше обращаются, чем он со мной!

Плотину прорвало. Фаина плакала злыми слезами и говорила, говорила не переставая.

Через пять минут я на собственной голове почувствовала, что означает выражение «волосы шевелятся». И за глаза, грозившие, как говорится, полезть на лоб, стала опасаться.

Фаине я поверила безоговорочно. Резона врать совершенно незнакомому человеку у нее не было. Но даже если она и преувеличивала, то уже половины сказанного ею хватило бы...

Борис Георгиевич Щербинин оказался поистине... странным джентльменом. Впрочем, из монолога Фаи я поняла, что джентльменом он оставался ровно месяц после дня свадьбы. Природное магнетическое обаяние, которое мне пришлось испытать на собственной шкуре, донельзя избаловало Бориса Георгиевича. Роман с любой женщиной у него продолжался не более месяца. Не выдерживал Щербинин дольше, неинтересно ему становилось...

Вполне возможно, что с Фаиной Щербинин расстался бы гораздо раньше и дело бы так до свадьбы и не дошло. Но девушка заупрямилась или решила, что поймала за хвост жар-птицу, и до официального бракосочетания к своему телу жениха не допускала. Девственницей Фая не была, но свою интимную жизнь свято оберегала от постороннего глаза. Поэтому никаких слухов и сплетен о ней по городу не гуляло. Щербинину она объяснила свое поведение просто. Мексиканские сериалы помогли.

Версия была такова. В восемнадцать лет девушка влюбилась. Чувство было взаимным, и заявление лежало в загсе. Но накануне свадьбы влюбленная пара возвращалась от друзей, на них напали хулиганы и ее парня убили. Фаину не тронули, испугались содеянного и убежали.

Вот поэтому якобы она суеверно боится добрачных связей.

С моей точки зрения, в подобную чушь мог поверить лишь пятилетний ребенок. Но Борис Георгиевич проникся моментом и повел девушку под венец.

— Да если бы я знала... Покувыркалась бы с ним месяц, а потом жила бы спокойно!.. Знаешь, как он себе баб последнее время подбирал? — хрюкнула Фаина, не то подавившись смехом, не то задохнувшись от злобы. Фаина перескакивала с темы на тему, и понять, о чем она в данный момент говорит, было довольно сложно. Но я постаралась.

«По объявлениям!» — чуть не выпалила я, но вовремя прикусила язык и помотала головой.

— Он себя в газетках нахваливал! Анонимно, конечно. Бабы косяками перли! Он же, кроме своей персоны, еще и поддержку обещал. Женщины и покупались, думали — материальную! А он себя предлагал, — зло расхохоталась Фаина.

«Что-то про поддержку я не помню. Возможно, забыла», — промелькнуло у меня в голове. Объявлений я перелопатила такое количество, что в глазах рябило. Где уж тут все детали-то упомнить.

Фаина тем временем продолжала свой рассказ.

Первый месяц был действительно медовым. Борис баловал молодую жену до невозможности. Но вскоре заметно к ней охладел. Девушка пыталась выяснить причину такой перемены, но не смогла. В один из вечеров здорово подвыпивший муж ударил ее из-за какого-то пустяка. Дальше больше. Нормальный секс его уже не интересовал.

«Садомазохизм» был, пожалуй, единственным знакомым мне термином, прозвучавшим в Фаинином монологе. Другие его требования были такой же гадостью, о чем я догадалась по выражению лица бывшей жены Щербинина и ее брезгливому тону.

— Как ты могла все это выдерживать? — искренне посочувствовала я Фае. — Почему не ушла от него?

— Не отпускал. Куда я могла пойти в городе, где на него молились? Да и моя физия известна многим. Уехать из города... Без денег? Он ведь даже зарплату у меня забирал, а потом и вовсе запретил работать. Раньше я телепрограмму вела... А теперь только новости читаю... Никуда бы я от него не делась, — тяжело вздохнула Фаина и рассказала, как муж подкладывал ее своим деловым партнерам. Сопротивляться этому было невозможно.

— А что же произошло, почему вы развелись?

Фаина, запрокинув голову, дико захохотала.

— Я его шантажировала! Представляешь!!! Я его шантажировала!!! Мне ничего не было нужно. Ни денег его поганых, ни брюликов, которыми он меня засыпал в первый месяц, ничего! Только одного — развода!

Эти фразы она произнесла с таким сарказмом, что я пришла к выводу, что здесь что-то не так...

— Фай, дело, конечно, прошлое, главное — тебе удалось от него отделаться... Но ты, по-моему, загнула. Шантажировать такого человека, как Щербинин, невозможно! — Своим заявлением я спровоцировала ее на дальнейшие откровения.

— Если бы эта гнида была жива, ничего бы я никому не сказала. Себе дороже! Я и ментам ничего не сказала...

Я просто прикусила язык, стараясь удержаться от вопроса: «К тебе менты приходили?» Сейчас ничего спрашивать было просто нельзя. Алкоголиков очень просто сбить с мысли, они часто забывают, о чем говорили, могут моментально изменить к тебе отношение. Нет, сейчас мой удел — молчать и слушать.

— Только тебе скажу, только тебе. Ты мне нравишься. Опять же —соседка Лехи. — При чем тут наше с Лехой соседство, я не поняла. Однако уточнять не стала. — У него два паспорта!

— У кого? — не выдержала я.

— У Борюсика! — издевательски заржала бывшая жена. — Случайно нашла в бумагах. Какой-то ремонтник приходил, кажется, счетчик снимал или еще какую лабуду смотрел, не помню. Вот среди книжек на оплату паспорт и лежал.

— Подумаешь. Бывает. Думал, потерял, сделал новый, а потом старый нашел.

— Удачно эта сволочь его потеряла! — снова расхохоталась Фая. — Вместе со штампом о браке потерял.

Изъяснялась она довольно путано, поэтому я осторожно спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что штампа о разводе там не было! Он двоеженец, наш драгоценный господин директор!

Признаться, такой оборот дела в моей голове не укладывался. У него что, не было денег откупиться, если первая жена не давала развода? Думаю, такую проблему Щербинин решил бы в два счета. Потратился бы немножко, и развели бы без всякого желания супруги... И вдруг мне в голову пришло банальнейшее объяснение.

—Может, он вдовец! — воскликнула я.

— Черта с два! — рявкнула Фаина. — Я запомнила адрес и все узнала!

Она замолчала, глубоко затянувшись сигаретой. Тяжело беседовать с медленно трезвеющими людьми.

— Смелая ты баба, конечно, — восхитилась я. — И что же Щербинин, так паспорта и не хватился? Ты прибрала его к рукам?

— А то! — хихикнула Фаина. — Хорошему человеку отдала на сохранение. Борюсик меня тогда чуть не убил. Ребро сломал. Ничего, срослось! А теперь вот и его черт прибрал!

Наверное, она имела в виду бывшего мужа, а не ребро. Я снова поостереглась уточнять. Мне ужасно хотелось узнать, что же Фаине стало известно о первой жене Щербинина.

— Любила она этого кобеля, любила. Как и я поначалу. А он с ней... как со мной, наверное. Я говорила с соседкой. Она слышала скандалы, вопли. А потом эту его жену отец увез в Москву. Он сам там работал, а она здесь с Борюсиком... Старик мне сам сказал, что она до сих пор его любит... он к ней ездил... раз в месяц, на неделю... она так хотела... он не хотел, но ехал... дела с отцом...

Фаину развозило буквально на глазах. Из злобной истерички женщина превращалась в апатичную размазню. Сейчас, излив душу незнакомому человеку, она превратилась в тряпичную куклу. Потеряла кураж и стала медленно сползать, валиться набок с намерением прикорнуть на кухонном диванчике...

Я выхватила из ее руки сигарету и затушила. Потом поволокла не сопротивлявшуюся, но и не помогавшую мне женщину в спальню. Безвольным кулем Фаина рухнула на кровать. В последний момент, перед тем как отключиться, она мутным взглядом посмотрела на меня и пролопотала:

— У меня еще на него... есть.

И тут из прихожей послышался шум. Пришел Егоров с каким-то пожилым мужчиной.

— Ты ей выпить не позволила? — первым делом спросил Леха.

— Нет. Пойду я, — очнувшись от раздумий, ответила я. Ее последние слова я не поняла. Но расспросить Фаину не было никакой возможности. К тому же мне совершенно не хотелось присутствовать при дальнейших процедурах...

Уж не знаю, что они намерены делать с Фаиной... Но однажды мне пришлось сопровождать приятельницу в наркологический диспансер, кодироваться. Она признавала, что совершенно необходимо сделать этот шаг, но упорно откладывала свой визит. Наконец, мне это надоело, и я буквально на аркане притащила ее к врачу. Не скажу, что сама процедура уж очень ужасна (просто укол), но лица подруги после посещения нарколога я, наверное, не забуду никогда...

Леха проводил меня до дверей, помог надеть куртку.

— Ксень, а ты чего от нее хотела?

— Поговорить хотела, узнать кое-что. — Я не могла придумать убедительную причину своего визита и поэтому отвечала расплывчато. Но Егоров меня уже не слушал. Он поглядывал через плечо и торопился вернуться к Фаине.

— Ты уж извини, что ничего не вышло. Вот я подлечу ее, тогда и поговорите.

— Хорошо, Лешенька, спасибо.

Сообщать Егорову, зачем приходила и чего добилась, я не собиралась. Без крайней необходимости я вообще никому об этом не скажу. Помимо прочего, это было бы непорядочно по отношению к бедной женщине с искалеченной душой.

Попав, наконец, на свежий воздух, я глубоко вздохнула и, может, впервые в жизни поняла курильщиков. Получить столько страшной информации, самое время было бы затянуться сигареткой или выпить сто грамм...

Это у меня, постороннего человека возникло такое желание. А у нее?! Ничего удивительного, что девушка стала алкоголичкой и наркоманкой. Выдержать такие испытания и не свихнуться, по-моему, совершенно невозможно.

Ноги почему-то не слушались меня, поэтому, с трудом дотопав до ближайшей лавочки, я просто рухнула на нее. Признаюсь, рассказ бывшей жены (впрочем, какая же она жена?! Щербинин ее обманул, организовав липовую свадьбу) Бориса Щербинина меня ошеломил.

Но ругать себя последними словами за доверчивость тоже не стоило. Ситуация вполне рядовая. Щербинин, лощеный самец, пользовался бешеным успехом у женщин. А когда что-то легко достается, легко и надоедает. Фаина, конечно, девушка необыкновенная, умница, красавица. И в том, что он на ней женился, нет ничего удивительного. Объяснить же его дальнейшее поведение можно тем, что и Фаина ему быстро приелась. Объяснить, конечно, все можно, но оправдать?!. Нет, редкостной скотиной был этот человек!

Мое самолюбие было уязвлено. Ведь и я оказалась в длинном списке побед господина Щербинина. С этим фактом пришлось смириться, но было очень обидно.

Я поняла, что если и дальше буду развивать эту тему, то скоро сама о себя стану ноги вытирать. А комплексов у меня и так хватает.

Поэтому усилием воли я приглушила свои обиды и утихомирила самолюбие.

«Ничего страшного не произошло. С этим можно жить, а со временем даже не вспоминать. Все нормально!» — уговаривала я себя, направляясь к остановке. И, кажется, мне удалось себя убедить.

Мужчины ненавидят магазины.

Они и не в состоянии представить себе, как может радовать покупка какого-нибудь пестрого шарфика или бантика. Тем более им не понять, зачем глазеть на выставленный в витрине товар, если не собираешься его покупать.

В детстве я тоже терпеть не могла походов в магазин. Особенно в продовольственный.

Тогда трудно было что-либо купить. Весть о том, что «Масло привезли!» (мясо, сахар, сгущенку, тушенку, рыбу...) вызывала ажиотаж среди жителей. В очередь выстраивались и древние старики, и младенцы в колясках. Как я ненавидела эти очереди!..

Сейчас наши магазины просто завалены товарами. Можно купить все, ну если не все, то очень многое. И нет понятия «дефицит». Сейчас в дефиците — деньги.

Однако я давно поняла, что всех денег не заработаешь, а всех товаров не купишь. Мне просто это не нужно.

И я полюбила магазины. Полюбила ходить между прилавками и глазеть. Почему-то мне так лучше думается. Я переключаюсь.

В огромном «Доме мебели», где, собственно, от мебели остался всего один, хорошо замаскированный другими прилавками отдел, я провела около часа. Гуляла между прилавками с колбасой, книгами, игрушками, обувью, ювелирными изделиями.

Думать о Щербинине мне не хотелось. Но меня буквально преследовали мысли об Илье.

С некоторых пор к убийце Бориса Георгиевича я относилась уже не так отрицательно. Кем бы он ни был. Но мне все же не хотелось, чтобы им оказался Ельчанинов.

Старательно, минута за минутой, я вспоминала весь роковой эпизод. Я хотела знать точно, почему в тот момент подумала об Илье.

«Я увидела машину. Но не уверена, что это была его машина. Я видела автомобиль такого же цвета, как ельчаниновская «Мицубиси»... Ой, хватит! Кому ты врешь? Самой себе?! Ты видела именно темно-синюю «Мицубиси», иначе бы просто не обратила на машину внимания!.. Интересно, сколько таких автомобилей в городе? Возможно, это просто стандартный цвет для этой марки. Ведь стандартная комплектация стоит дешевле. Вообще, о цветах, автомобилей я знаю только старый анекдот: «Какого цвета может быть «Форд»? Любого, при условии, что он будет чёрный!»

Приставать с дурацким вопросом к Косте мне не хотелось. Чем меньше знает мой дорогой друг, тем крепче спит, а руки у меня тем свободнее. Начнет квохтать, как моя мамочка (в этом они удивительно похожи), еще следить надумает, аргументируя тем, что беспокоится...

Поэтому я решила обратиться за консультацией к Гоше, у него был «Запорожец».

Я вернулась домой. Когда заканчивается рабочий день у Гоши, я не имела понятия. Поэтому около полутора часов просидела в ожидании, как на иголках. Наконец, со двора послышались ни с чём не сравнимые трели мотора иномарки по имени «Запорожец», я кубарем скатилась по лестнице, чтобы перехватить Гошу у подъезда и вытрясти из него интересующие сведения.

— Привет, Ксюха, — улыбнулся краснощекий, но удивительно худой и длинный сосед. Как он помещается в свою крошечную машинку? Загадка природы!

— Гош, сколько стоит «Мицубиси»? — с места в карьер выпалила я.

Сосед парнем был обстоятельным. Почесав в затылке, он закатил глаза и только после этого отозвался:

— Смотря какой модели, комплектации. Опять же, если тюнинговая...

— Гоша, не тяни жилы! — прикрикнула я на парня. — И незнакомыми словами в моем присутствии попрошу не выражаться.

— А что здесь незнакомого? Тюнинг? Так это предпродажная подготовка, включающая в себя...

— Гоша! Плевать мне на этот твой тюнинг! Я задала тебе конкретный вопрос!

— Ну, хоть модель назови, — поскучнел Гоша. Автомобили были его большой слабостью, и говорить о них он мог бесконечно.

Какая разница, — чуть не взвыла я. — Не знаю я модели, ты примерно скажи, ориентировочно!

— А зачем тебе, в лотерею, что ли, выиграла?

— Да ну тебя! Меня сегодня этот проклятый темносиний «Мицубиси» чуть не сбил. Да еще и пальто угваздал грязью так, что в химчистку надо, — вдохновенно врала я.

— Хочешь денег стрясти? Ничего у тебя не выйдет. Знаю я эту машину, одна она у нас в городе. Хозяин какой-то крутой, раз почти тридцатку за нее отвалил.

Услышав, что темно-синий «Мицубиси» здесь в единственном экземпляре, я помрачнела и поглупела одновременно.

— Чего тридцатку?

— Ну ты, соседка, даешь! — весело хмыкнул Гоша. — Не рублей же!

— Н-да.

— Вот тебе и н-да! — подхватил сосед. — Лучше не суйся. Сытый голодного не разумеет. Сама постирай.

— Чего? —задумавшись, не поняла я.

— Пальто! — радуясь неизвестно чему, расхохотался Гоша.

Поблагодарив Гошу, я вернулась домой. Возможно, у Ельчанинова и были весомые аргументы для убийства Щербинина, но мне этого очень не хочется... И дело даже не в том, что произошло между нами в Желудеве. (А что, собственно, произошло? Ничего!) Просто, пока я все не узнаю, буду сомневаться. Не в нем. В себе. В своих мыслях и чувствах, своих оценках и самооценках...

Занятие неприятное!

Настроение у меня было самое поганое. С расстройства я даже не заметила, как проглотила целую пачку крабовых палочек. Ни смотреть телевизор, ни читать я не могла — мысли мешали.

На следующий день прямо с работы я рванула в редакцию.

Иришка с кислым видом выдала мне удостоверение и покачала головой:

— А я уж, наивная, обрадовалась, когда ты вчера не заявилась. Подумала даже, что ты за ум взялась и затею с писаниной бросила.

— Да нет, не бросила, — неохотно призналась я. Если Ирка спросит, накопала ли я уже чего, придется соврать или уйти от ответа. Не хотелось мне раскрывать Фаинину тайну. Не быть мне журналисткой. Не смогу на чужой беде зарабатывать деньги. Неэтично это, неправильно и некрасиво.

Но, слава богу, Ира не спросила. Тогда поинтересовалась я:

— Андреевна, не знаешь, кого лет десять назад у нас в Москву на повышение взяли?

— С дуба упала?! Когда это было? — возмутилась Поливанова. — Ты хотя бы уточнила, откуда?

Да, есть у меня такая черта. Периодически выдаю фразы, и люди не понимают, о чем это я. Единственный, кто понимает меня почти всегда, это Костик. У меня даже складывается впечатление, что просто одинаково мыслим.

— Из города, из руководства области, откуда-нибудь с заводов, — пожала я плечами. Найти вдову Щербинина я вряд ли смогу, пока Фаина не скажет мне ее имени. Или имени ее отца. Но Остапчук сейчас недосягаема, и совсем не факт, что, когда придет в себя, вспомнит о своем хорошем ко мне отношении и согласится что-либо еще сообщить.

— Тогда такие были перестановки и перетасовки! — Поливанова только руками развела.

— Неужели же в вашей газетке нет никакого досье, картотеки или чего-то подобного. Архива, одним словом.

— Нет ничего такого. Есть чулан, где хранятся старые подшивки, если еще их мыши не сожрали. А кого ты ищешь?

— Если бы я знала. Возможно, кто-то заявит права на наследство. Я должна об этом узнать в первую очередь, — потребовала я у Ирины.

— А мед ложкой ты не хочешь? — разозлилась Поливанова.

— Нет, я его терпеть не могу. — Тон подруги меня нисколько не заботил, поэтому я задала следующий вопрос. — Ирка, что ты знаешь о Ельчанинове?

— Владелец фирмы «Строитель», — отчеканила Поливанова, и я уловила в ее глазах странный огонек. — А ты подала мне хорошую мысль!

— Какую? — опешила я.

— Илья Владимирович Ельчанинов пока не входит в число моих любовников. Нужно срочно заняться этим вопросом, — плотоядно улыбнулась Ируля.

Я представила свою подругу в объятиях мужчины, о котором столько думала в последнее время и... мне стало дурно! Руки затряслись, на спине выступил противный липкий пот. Что со мной?!

— Поливалка, я тебя о деле спрашиваю, а не о твоих сексуальных фантазиях, — нарочито нахмурилась я, чтобы скрыть от бдительного ока приятельницы свою реакцию. — Что ты о нем знаешь, кто такой, что за человек.

— Ксюха, вечно ты кайф обломаешь, — вздохнула Поливанова. — Ну, что я могу про него сказать... Владелец фирмы «Строитель». Не женат и, по-моему, никогда женат Не был. Какая-то шишка в комитете ветеранов Афганистана. Что еще... Мужик состоятельный, дела у фирмы идут прекрасно. Дом в Желудеве, говорят, неплохой. Квартира в городе, в доме у музыкальной школы... В друзьях у него наш великий эскулап...

— Кто-кто? — не поняла я.

— Ты что, не знаешь? У нас в городе есть костоправ. Врач от бога. К нему даже из-за границы ездят, говорят, второй Дикуль. Евгений Геннадьевич Григорьев.

— Что-то такое слышала, — пробормотала я смущенно. Ничего себе, оказывается, меня на даче сам Григорьев пользовал. Конечно, я о нем слышала, он в нашем городе популярнее президента. Вот только при личной встрече не узнала.

— Что еще, — усердно морщила лобик Ирина Андреевна. — Не был, не состоял, не участвовал, не привлекался... Нет, ничего я больше о нем не знаю.

— А кто знает?

— Почему ты вообще им заинтересовалась? — наконец додумалась задать вопрос моя приятельница.

— Ир, а можно я тебе пока ничего не буду рассказывать? — льстиво заглянула я в глаза Поливановой. — Я сама еще ничего не знаю. Только одно выяснила, у его фирмы были какие-то заказы от Щербинина.

— Ха! Ты копаешь в неправильном направлении! Это самая престижная строительная фирма области. Почему бы директору Сталинки не иметь с ней дел? Обычная история. Захотел что-то построить, обратился к профессионалам. A y Ельчанинова, говорят, профи высшего класса.

— Ты ничего не выяснила про того дядьку из Москвы? Который прислал указания?

— Ксень, имей совесть! — взмолилась Ирка. — У меня больше дел нет, чем в ментуре справки наводить. При удобном случае узнаю.

Мы распрощались с госпожой редактором, и я подалась домой, обыскивать куртку, в которой была на даче у Ильи. Жень Геннадич дал мне свою визитку. Вот и воспользуемся случаем. Предприятие, конечно, авантюрное (сомнительно, чтобы он стал распространяться о делах своего друга), но кто знает? С Фаиной-то мне повезло.

Бдительная секретарша или медсестра, словом, которая ответила на мой звонок, долго и с пристрастием допрашивала меня. Но я была тверда, как скала.

— Просто передайте ему, что звонит Ксения, знакомая Ильи.

— Девушка, поймите, — настаивала моя собеседница, — он очень занят. Он не сможет вас принять ни по какой рекомендации. У него расписана каждая минута. Если хотите, могу записать вас на 20 мая.

— Передайте ему, кто звонит. А вот если он мне не ответит, тогда и записывайте хоть на 31 июня, — рассвирепела я.

— В июне 30 дней, — решила огорчить меня эта зануда.

— А то я не знаю! — рявкнула я и положила трубку. Ничего. У меня есть еще номер сотового и домашнего телефона Григорьева.

С мобильником мне повезло гораздо больше:

— Только быстро, — попросила трубка голосом Жень Геннадича.

— Привет, это Ксения, которую вы терроризировали на даче Ильи, — выпалила я заранее заготовленную фразу.

— Вывих лодыжки, — хохотнул в трубку толстяк. —

Как нога?

— Ничего, но вы посоветовали принять у вас повторный курс. Правда, ваша церберша сказала, что может записать меня только на 20 мая.

— Молодец. Юлька держит оборону, — снова хохотнул Жень Геннадич. — Ты можешь приехать через час, у меня окно?

— Нет проблем! Спасибо!

Нечего и говорить, что у Григорьева я была в точно назначенное время. Пухленькая, очаровательная секретарша, услышав мое имя, поджала красивые губки и предложила мне войти в массивную дверь. В том, что она поняла, что разговаривала со мной час назад, сомнений не было.

Кабинет «великого костоправа» совсем не был похож на кабинет врача. Просто обставленная удобной функциональной мебелью гостиная. Вместо традиционной кушетки у дальней стены находилась примерно такая же софа, на которой Жень Геннадич пытал меня на ельчаниновской даче.

— Проходи, проходи, — пророкотал Жень Геннадич, едва я оказалась в его кабинете, и указал на софу. — Раздевайся! Ты себе не представляешь, как приятно произносить это слово. Ты приказываешь, а дама подчиняется. И заметь, без уговоров, ухаживаний, цветов и конфет. Сама. Совершенно добровольно. Портит все только одно. Вы приходите ко мне лечиться, а не любить меня.

— Жень Геннадич, хватит прибедняться! С твоим обаянием небось от желающих тебя любить дамочек отбоя нет! — подыграла я Григорьеву.

— Ну-у, скромничать не буду, но... Я примерный семьянин! А вот с тобой... Жаль, что ты Илюхина девушка, а то я, глядишь, и согрешил бы, — балагурил толстяк, осматривая мою ногу. У меня появилось подозрение, что нечто похожее он говорит каждой пациентке. — Ты что, нормы ГТО недавно сдавала?

— Нет, — обалдело откликнулась я.

— Не будешь меня слушаться, — не обращая никакого внимания на мои слова, нахмурился эскулап, — будешь не серной, а хромой коровой!

— Ну, спасибо! Удружил!

— А ты носом не дергай! Будешь лечиться?! — Жень Геннадич нахмурился и, уперев руки в бока, грозно на меня посмотрел.

— Куда я денусь! Только мне сейчас очень некогда. Не до того. Можно я в следующем месяце приду?

— Что, за любовью и о здоровье подумать некогда?! — хохотнул толстяк. — Это славно, я прям вам завидую.

Тут я не на шутку разозлилась.

— Жень, ну что ты нас сватаешь?! Мы знакомы без году неделя, а ты уж готов нас поженить! Понимаешь, мы вообще не должны были познакомиться. Меня подруга попросила написать несколько статей для ее газеты. Вот я и решила такую тему осветить!

— Какую такую! — пророкотал Жень Геннадич. — А ну рассказывай! Одевайся и рассказывай, что там у тебя за тема.

Мне показалось, что он обиделся, но выяснить я это не успела. Толстяк выглянул за дверь и распорядился:

— Юлька, стой насмерть, но полчаса меня нет ни для кого. Никого не пускай, ни с кем не соединяй и кофе нам тащи!

Потом, устроившись поудобнее в кресле, он в ожидании уставился на меня.

И я ему все рассказала.

— Так, Илюха в курсе? Ну, слава богу, а то я уж хотел... Ничего ты, Ксенька, не понимаешь. Он хороший мужик. С бабами ему не везло, это правда. Только поверь мне, ты ему очень нравишься. И не злился он там на даче.., не злился — ревновал.

— Жень, ну что ты мелешь?! Он меня третий раз в жизни видел... — возмутилась я.

— А ты не ерепенься! Да хоть первый! Какая разница. Я своей Марье чуть не в первый же день в любви признался. Она тоже не поверила. Сначала. А через месяц замуж за меня пошла. Скоро уж четверть века живем. Двух дочек вырастили, внуков дожидаемся.

— Слушай, а что он за человек, Илья? Я про него знаю только то, что сам сказал, — попыталась я добыть у Жень Геннадича нужную информацию.

— Да не мастер я друзей расхваливать. Сказал уже — хороший мужик, настоящий. Ты в нем не сомневайся, надежный парень.

Короче, как я и предполагала, ничего нового Григорьев мне не сообщил. Я, конечно, рада, что у Ельчанинова такие друзья, но мне это мало что дает. Что делать дальше, ума не могла приложить.

Чтобы немного развеяться, я решила посетить Костин магазин и подобрать себе материал для костюма.

В этом заведении, на организацию которого я угрохала столько времени и сил, меня знают все. Многие считают меня любовницей шефа, и мы с Котей никого не переубеждаем. Салону скоро исполнится восемь лет, следовательно, наша с Антименко «связь» продолжается как минимум столько же. Поэтому период сплетен и жаркого обсуждения закончился и наши отношения в общественном мнении давно переросли в нечто вполне респектабельное, а посему внимания не заслуживающего.

Давно замечено, что любовная интрижка лишь в первый момент вызывает всеобщее любопытство. Через некоторое время к ней пропадает всякий интерес.

В нашем же случае (ни я, ни он не связаны брачными узами) у народа осталось только недоумение — почему мы до сих пор не посетили загс?

Но, как говорится, их недоумение — это их проблемы.

Ну, а бойфренда Константина Михайловича его подчиненные знают как родственника своего хозяина.

Я часто посещаю салон. Для того, чтобы поболтать с Костей, уточнить ассортимент перед очередной поездкой или приобрести для себя какую-нибудь ткань. По распоряжению Антименко, меня здесь отоваривают по отпускным ценам. Согласитесь, этим грех не воспользоваться.

— Константин Михайлович на месте? — спросила я у улыбчивой Верочки, продавца-консультанта.

— Он вышел, Ксения Сергеевна. Сказал, что ненадолго.

— Спасибо, Верочка, я подожду.

По долгу своей не совсем обычной службы у Антименко я имела ключи от его рабочего кабинета. Впрочем, Костя дал мне ключи от своего кабинета, скорее, в знак дружбы, а не в силу действительной необходимости.

В кабинете Антименко всегда царил образцовый порядок. Немного безалаберный по жизни, Костя благоговел перед документацией и достиг в этом чудес педантизма. Руководителем он был хорошим, но когда дело доходило до бумаг... Все сотрудники, начиная от главбуха и заканчивая экспедитором, начинали его тихо ненавидеть. Костя проверял каждую буковку, каждую запятую и лично пересчитывал все цифры. И не дай бог, если полученные им результаты не совпадали с предоставленными. Буря могла разразиться даже, если разницу составляла одна копейка. Однако с тех пор, как он принял на работу пожилую пенсионерку Антонину Валентиновну, всю жизнь отработавшую в Сбербанке, стычки из-за бумаг прекратились. Госпожа главный бухгалтер была дотошнейшей бабой... Они нашли друг друга.

На, так сказать, совершенно стерильном столе Антименко лежала лишь тонкая полупрозрачная папочка. Оставлять, уходя из кабинета, что-либо на столе, для Костика было совершенно нетипично. Поэтому, увидев папку, я очень удивилась и, не выдержав, сунула в нее свой нос.

— Мама дорогая! — взвизгнула я, узрев свою фамилию на официальном бланке.

Естественно, я пробежала глазами документ. Костя осуществил свою давнюю угрозу. Он составил бумагу, зафиксировавшую передачу мне 50% акций салона.

За моей спиной скрипнула дверь.

— Петли смажь, бизнесмен хренов! — рявкнула я, не выбирая выражений.

— Ага. Вижу, ты уже в курсе! — бодрым тоном заявил вошедший Антименко.

— Костя, береги природу, черт тебя возьми! Это что такое?! — потрясала я бумагами перед носом Константина Михайловича. — Какого дьявола? Сколько раз тебе говорить...

Антименко поплотнее прикрыл дверь и невозмутимо уселся в кресло. Если бы он закричал...

Но он лишь провел ладонью по лицу и спокойно сказал:

Подруга, ты меня уже достала. Успокойся. Я так хочу. И я устал тебя уговаривать.

Котя действительно выглядел не лучшим образом и тон взял совсем необычный, спокойный и чуть властный.

— Разве можно без... без моего согласия... участия... — заблеяла я, совершенно растерявшись. — Это не имеет юридической силы.

— Ксения, можно подумать, ты на другой планете живешь. За деньги можно все, — нагловато хмыкнул мой друг.

— Котик, я не хочу, я не могу, — заныла я, уже практически сдавшись.

— А тебя никто и не заставляет, — пожимая плечами, отозвался Антименко. — На твое имя открыт банковский счет, и твоя доля будет капать на него.

— Котя, зачем ты это делаешь? — Я продолжала еще трепыхаться.

— Все очень просто. Во-первых, нам нужно расширяться, и твоя помощь мне скоро понадобится. Но это не главное... Родственников у меня нет. Детей, по всей видимости, тоже никогда не будет. Да я и не хочу, чтобы они жили в этом сволочном мире. Так уж получается, что ты самый близкий и родной мне человек. Почему я не могу сделать тебе такой подарок? Я, как ответственный отец или хороший муж, хочу обеспечить тебя.

— А Парниша? — вяло пробормотала я.

— Это другое... Я уж не могу с ним, но не могу и без него. Иногда я его просто ненавижу... ох, Ксень, все так запутано...

Произнеси он еще хоть слово, я бы просто разрыдалась. Котина мать-алкоголичка умерла много лет назад. Спилась бедолага. Он пытался ее лечить, но ни кодирование, ни торпеды, ни заморские препараты ей не помогали. Когда организм так исковеркан алкоголем, исход один — летальный.

Про отца Антименко вообще никогда ничего не знал.

А Парниша... я давно замечала, что у них не все в порядке.

Вот так и получалось, что я и вправду самый близкий Коте человек.

Я глубоко задумалась и молча сидела, пока Антименко не поставил мне под нос чашечку кофе.

— Ксень, ты как? Пришла в себя?

— Ты о чем? — недовольно буркнула я.

— О нем я, о нем, — кивнул головой Костя.

— Ох, Костенька, я вчера про него такое узнала... — протянула я, но в подробности посвящать не стала. Не то, что я не доверяла Котику...

— Я тебе говорил.

— Говорил-говорил, — отмахнулась я. — Только ничего конкретного ты не говорил, так, рассуждал теоретически.

— А я сам ничего толком не знал, — сказал Костя, отводя глаза. Но, занятая своими мыслями, я не обратила на это внимания. Мало ли.

Из салона я уходила в таком состоянии, что даже забыла, зачем приходила.

Весь оставшийся день меня одолевали философские мысли.

Например, о том, что из-за одного мерзавца не нужно думать плохо обо всех людях. И, если по большому счету, не такой уж он и мерзавец. Просто у пресытившегося богача не оказалось в жизни ничего интересного. Ну, не порадует же вас посещение казино, если вы бываете там ежедневно? Не порадует и внимание женщин, если они виснут на вас гроздьями? Все когда-то приедается, любимое занятие превращается в рутину и надоедает до оскомины.

Даже молоденькая прелестная жена нисколько не изменила его отношения к жизни. Как ни парадоксально, но возле могущественного владельца огромного завода не оказалось близкого человека, который просто взял бы его за руку и привел на прием к психотерапевту. Если судить по тому, как он обращался с Фаей, то по нему просто психушка плакала.

Развивать эту тему я не стала, а вспомнила о Костеньке. Почти до слез довел меня, мерзавец!

Мой драгоценный, мой любимый друг! Он хочет меня обеспечить... Господи, как это трогательно, как это... Не то что мой дражайший папаша, который только на старости лет вспомнил, что у него есть дочь. Причем вспоминает, только когда выпьет, а если учесть, что пьет он редко... И думаю, не столько обо мне он беспокоится, а о том пресловутом стакане воды, который ему в старости некому будет подать. Никакое мое будущее папашку не беспокоит, я в этом уверена. А вот Костя...

Да, что бы мой дорогой Антименко ни сделал, я буду стоять за него горой, буду рвать за него глотку!..

Но вернемся к Ельчанинову...

На меня нахлынули воспоминания, и мне стало грустно. Врать себе, как и каждый человек, я умела. Но смысла в этом не видела. Мало того, что я завидовала женщине (если она, конечно, существует), с которой, он надеялся, у них все будет хорошо. Так еще и Иришечка подлила в огонь даже не маслица — бензина!

Илья мне нравился. Скажем так, он мне очень нравился. Не поторопилась ли я с выводами?

В конце концов, человек мог попасть туда случайно...

А если — нет?..

Да кто я такая, чтобы его судить?! Как знать, может, у него есть очень веские основания для убийства. Человеколюбие — это, конечно, хорошо. Но по большому счету, бывают в жизни проступки, за которые не наказывать, а карать нужно. И не годами лишения свободы, а физическим уничтожением!

Ситуации бывают разные, иногда самые дикие. Ты твердо уверен, да что там, знаешь! Видел собственными глазами, поймал за руку! Вот только доказать ничего не можешь...

Недавно весь город взбудоражил совершенно кошмарный случай. На операционном столе умерла молоденькая девчонка. Операция была пустяковая — аппендицит без осложнений. Плановая операция. Хирург с трясущимися после вчерашнего руками случайно что-то не то перерезал ей. Девчонка умерла.

Но как измерить вину этого убийцы? Чем? Годами не прожитой девушкой жизни? Жизнями ее нерожденных детей, внуков и правнуков?

Этому мерзавцу объявили выговор... Не уволили, не лишили диплома, не посадили... И все потому, что он дружил с главврачом. Сердобольный начальник состряпал заключение о смерти, к которому не подкопаешься. По всему выходило, что девушке и без операции-то оставалось жить считанные часы.

Я убеждена и трижды под этим подпишусь, что хирурга-коновала необходимо наказать. И я верю, что он свое еще получит.

Возможно, что-то подобное в отношении Щербинина испытывал и Илья. Возможно, вина Бориса была столь же велика и недоказуема...

Я ковырнула ключом в замке, но войти в дверь не успела.

— Панова Оксана Сергеевна?

— Да-а, — я автоматически повернула голову в сторону говорившего.

Невысокий мужичонка в штатском (весьма потрепанном штатском) стоял на лестнице за моей спиной. Мне хватило одного взгляда, чтобы каким-то двадцать пятым чувством определить, что это мент. А клубы ядовитого сигаретного дыма свидетельствовали о том, что ждет он меня довольно давно.

— Майор милиции, Лещев Владимир Степанович, — представился мужчина.

Ничего себе денек начинается!

Я возвращалась с работы, обдумывая по дороге планы действий. А тут тебе — милиция!

Что оставалось делать? Я молча .открыла дверь и жестом пригласила майора войти.

— Что ж вы, Оксана Сергеевна, такая доверчивая? Где ваша бдительность? — игриво хмыкнул Лещев, а я поморщилась. От плотного, посверкивавшего стеклами очков в дешевой оправе мужчины противно пахло дешевым одеколоном. — Даже документики у меня не спросили, а уж в дом приглашаете...

— Красть у меня нечего, сами видите, — недовольно буркнула я, направляясь на кухню и пошире открывая форточку. Как можно пользоваться такой гадостью?! Это же негуманно!

Впрочем, нет, нормально. Если рассматривать этот «аромат» как меру воздействия на подозреваемого. Запри меня на часок в камере с этим типом, я признаюсь не только в том, что собственноручно застрелила Щербинина. А еще возьму на себя и убийство Кеннеди, Старовойтовой, Листьева и даже сознаюсь в том, что потопила «Титаник» с террористической целью... А этот гад еще и «Приму» достает!!!

— Нет уж. Извините. Я не курю, к тому же неважно себя чувствую, — твердо сказала я и села под открытой форточкой, подальше от майора. Правда, слово «подальше» звучит странно применительно к моей малогабаритной кухне.

Лещев тяжело вздохнул, но сигареты спрятал.

Балагурство мне не очень-то помогло. Руки-ноги тряслись, и, чтобы скрыть сей прискорбный факт, я крепко сцепила руки на коленях.

— Так-таки и не хотите посмотреть мои документы? — поинтересовался майор, открывая удостоверение.

«Нет! — хотелось мне заорать. — Сейчас даже банковский чек на миллион баксов на мое имя не отличу от туалетной бумаги!»

— Я вас ждала, — вместо истерического вопля почти спокойно ответила я.

— Вот как? — наморщил лоб Лещев.

— Не надо, Владимир Степанович. Я не маленькая девочка и прекрасно понимаю, зачем вы ко мне пришли. Об убийстве Бориса Георгиевича трубит вся местная пресса и телевидение. Нужно быть слепым и глухим, чтобы этого не знать.

— Вы правы, Оксана Сергеевна. Сильно переживаете? На вас лица нет, — доброжелательно заметил майор. Однако его маленькие глазки за стеклами очков внимательно следили за моей реакцией.

— Месячные у меня, первый день. Всегда так мучаюсь, а тут еще это. — спокойно ответила я, гордясь своей выдержкой. «Что, съел, господин майор?!»

Выбить Лещева из равновесия мне удалось всего на несколько секунд. Нервы у него крепкие или привычка сказывается. Но лиха беда начало. Лучшая защита — это нападение.

— Тогда давайте приступим к делу, — невозмутимо предложил он. — Как давно вы знакомы с Борисом Георгиевичем Щербининым?

— С позапрошлого четверга, — честно ответила я.

Всегда лучше говорить правду, особенно если ее можно проверить. А вот детали...

— Какие у вас отношения?

И снова совершенно честно я рассказала, как познакомилась с Борисом (не упомянув почему), о «Шагане»,о походе в театр.

Майор кивал, а потом сказал загадочную (но не для меня) фразу:

— Все по стандарту, как с остальными.

Спасибо Фаечке. Смысл его слов я сразу поняла и сообразила, что на этом можно неплохо сыграть. Прикинуться дурочкой...

— Что вы имеете в виду? — взвилась я. — Что значит «как с остальными»?

— Вы действительно ничего не знаете? — прищурившись, спросил Лещев.

Я скорчила физиономию, что должно было означать: «ничего».

— У господина Щербинина была маленькая страстишка. Что-то вроде развлечения. Он периодически знакомился с женщинами именно по объявлениям в газете. Иногда сам давал объявление. Чаще тыкал пальцем в помещенное какой-либо женщиной. Как говорится, наудачу... Так что вы, Оксана Сергеевна, не единственная. Но ваш телефон в его записной книжке — последний.

— О, господи! — дала я волю своему притворному страху. Пусть опер думает, что я переживаю из-за коварства Щербинина, а совсем не из-за визита стража порядка. Но тут важно вовремя остановиться. — Дайте мне воды, — взволнованным голосом попросила я.

Когда Лещев поднес мне стакан, пальцы у меня заметно подрагивали. Очень натурально. Пусть думает, что его сообщение меня ошеломило.

— Чувствовала же я, что такие респектабельные и богатые мужчины не могут быть одинокими. Не станут искать себе подругу жизни по газетному объявлению, — патетически взвыла я. — Развлечение!!!

Майор поерзал на табуретке и задал мне очередной вопрос:

— Как далеко зашли ваши отношения?

— Что?! — я сделала вид потрясенной женщины, которая плохо соображает.

— Я имею в виду в сексуальном плане.

— На следующий день... после театра, в воскресенье... он уехал, сказал, что по делам... обещал вернуться в конце недели и позвонить... — не очень по теме ответила я.

— Звонил?

Я кивнула.

— Когда, во сколько?

— В пятницу, около двенадцати, — снова честно доложила я.

— Вы договорились о встрече?

— Нет. Он сказал, что вернулся и перезвонит позже, вечером, но так и не звонил... — трагически всхлипнула я, намекая, что Щербинин не перезвонил по всем известной причине.

— Зачем и куда Щербинин уезжал? — как-то безнадежно поинтересовался Лещев, предвидя мой ответ.

— Слушайте, мы познакомились совсем недавно, виделись два раза... Откуда мне знать, куда он ездил?! Я не спрашивала, он не говорил.

Истерические нотки в моем голосе не произвели на майора никакого впечатления, он упрямо гнул свою линию.

— А что делал потерпевший у бассейна?

— Понятия не имею, — уверенно соврала я (не дергаясь и не краснея). Не напрасно же я столько дней представляла себя на допросе в милиции.

— Свидетели показывают, что он договаривался о . встрече. И у нас есть основания думать, что с вами.

Вот это новость! С моей стороны свидетелей не было. А с его стороны, оказывается, были.

Какие у вас могут быть основания делать подобные заключения? — поинтересовалась я. — С кем договаривался о встрече Борис Георгиевич, я не знаю, а у него уже не спросишь...

— Вы так думаете?

Я немного задергалась. Тон Лещева мне совершенно не нравился. Но отступать было поздно. «Думай, Ксеня, думай!»

— Наверняка он разговаривал по мобильнику, — задумчиво произнесла я, старательно сдерживая свои эмоции и нервы.

— Откуда вы знаете?

— Потому, что он мне давал номер мобильного. И вполне возможно... если вы говорите, что Борис Георгиевич знакомился со многими женщинами... Почему же решили, что он договаривался о встрече именно, со мной?

Мой аргумент майора привел в замешательство. Он как-то скис и поскучнел. Скорее всего, никакого свидетеля у него не было и брали меня на понт. А может, свидетель есть, но он не знает, с кем разговаривал Щербинин. Просто Лещев решил «примерить» это дело на меня.

Кто мог слышать наш разговор? Да кто угодно! Секретарша, заместитель, случайный посетитель, какой-нибудь клерк.,. Масса народу.

— Вы знакомы с кем-нибудь из его окружения? — собравшись с мыслями, продолжил допрос Владимир Степанович.

Я отрицательно замотала головой.

— Он дарил вам подарки?

— Нет.

— Оставлял вам на хранение что-либо?

— О чем вы? Мы были знакомы всего ничего. Я же говорила. Неужели вы не понимаете? Чтобы что-то оставить на хранение, нужно доверять человеку. Знать его близко!

— Не обязательно. Иногда лучше использовать малознакомого человека, — задумчиво произнес Лещев.

— Нет. Ничего он мне не давал и ничего не оставлял на хранение.

— А у вас дома Щербинин бывал?

— Нет! — Я готова была орать, но пока сдерживалась. — Хотите убедиться?! Ищите! Без ордера, наверное, нельзя. Но я вам разрешаю!

— У вас есть желтая куртка?

— Я не миллионерша! Кожанку вы уже видели, еще есть пальто. Показать?' — пошла я в атаку. Такой вариант поведения я тоже отрепетировала, так что трудностей у меня не возникло. — При чем тут вообще какая-то идиотская куртка? Вы знаете, сколько стоит верхняя одежда?

— Знаю, — вздохнул майор и покосился на обтрепанный рукав своей куртки. — А желтая куртка принадлежит свидетелю.

— Свидетелю чего? — не сразу сообразила я.

— Свидетелю убийства, — вяло отозвался Лещев. — У вас есть близкий друг?

Мне очень не нравилась его манера менять темы! Все время приходилось быть начеку!

— Да, — не понимая, к чему он клонит, почти автоматически ответила я.

— Он знает о вашем знакомстве с потерпевшим?

— Знает. — «Но не одобряет», — подумала я, но, разумеется, промолчала. И тут в моем мозгу что-то щелкнуло. О, господи, да он о любовнике спрашивает! — Вы неправильно задали вопрос, — с вызовом сказала я. — Близкий друг и мужчина, с которым спишь, для меня совсем не одно и то же. Тот, кого вы имеете в виду, — мой друг, а не любовник. Нас не секс связывает, а дружба. Разницу улавливаете?

— Но возможно...

Невозможно! — отрезала я. — Насколько я поняла, господин Щербинин специализировался исключительно на женщинах, а мой друг — совсем наоборот.

— Что наоборот...

— Ох, ну какой вы непонятливый! Он гомосексуалист. Женщинами и мной, как женщиной, он не интересуется. И, как я уже сказала, он мой друг, а не любовник. И никогда им не был. Я... мне... для меня он скорее подружка, с которой можно посплетничать и поплакаться друг другу в жилетку.

По лицу майора я поняла, что он мне верит, но голубых... не любит.

— Возможно, нам придется его допросить.

— Ну, нет! — взвилась я. — Чтобы потом все газеты смаковали его ориентацию?! Нет уж, увольте!

То ли майора смутил мой натиск, то ли он и сам считал версию о ревности друга-гомосексуалиста абсурдной... Лещев махнул рукой.

— Не хотите говорить — не надо. Наверное, вы правы. Но нервничать не нужно, — добавил майор. — Это моя работа. Необходимо проверить все версии, а начальство давит и подгоняет.

Что правда, то правда. Убийство Щербинина имело огромный резонанс в области. СМИ подняли вселенский шум, нараставший с каждым днем. Так что жителям области уже становилось тошно при одном упоминании имени Щербинина. Правоохранительные органы тоже не остались в стороне. План «перехват», жесткие меры... Представитель Президента и губернатора области создали комиссию и взяли дело под свой контроль.

Как показывает практика, заказные убийства (а я склонялась именно к такому выводу) плохо раскрываются. Иногда находят козла отпущения, еще реже исполнителей, но заказчиков — почти никогда...

— Оксана Сергеевна, а где вы были в момент убийства? — задал неожиданный вопрос товарищ майор.

Я немного помолчала, тщательно изображая раздумья.

— По телевизору сказали «во второй половине дня». Какой промежуток времени вас интересует?

— К примеру, отрезок с 15 до 17 часов, — больше для проформы уточнил майор свой вопрос.

— Тогда все просто. — Я собралась с мыслями и принялась старательно отвечать. — Около трех я встречалась со своей подругой Алиной Ахметовой. Принесла ей платье... — Последующие минут пять я пудрила майору мозги, рассказывая, что обшиваю своих подружек. Сообщила даже, какой фасон выбрала Алина, из какого материала я шила ей наряд, упомянула о впечатлении, которое произвела моя работа на подругу. И своего я добилась. 'Моя трескотня Лещеву быстро надоела, и он перебил меня следующим вопросом.

— Она может это подтвердить?

— Конечно.

— Что делали потом?

— Решила бегом заняться. Знаете, нужно и за здоровьем следить!

— И как успехи? — совершенно равнодушно поинтересовался Лещев.

— Плохо! Устала, как собака, еле до дому доплелась. Спорт не для меня, — загрустила я в унисон майору. — Вы алиби мое пытаетесь установить?

Майор издал звук, напоминавший кашель, и смущенно отвел в сторону глаза:

— Я обязан отработать все версии. — Лещеву давно все осточертело. Скоро ему на пенсию. Все преступники, свидетели и подозреваемые ему смертельно надоели. — Версию о финансовых злоупотреблениях и заказном убийстве, — продолжал он, — разрабатывают другие отделы. А нам поручили всех его... женщин.

Хотел сказать «баб», но в последний момент остановился. Нескрываемая досада, с которой он это говорил, свидетельствовала о том, что самого майора Лещева

«дамская версия» не устраивает. Досада на глупо потраченные время и силы сквозила в каждом его взгляде.

Когда майор, наконец, покинул мою кухню и мою квартиру, я даже растерялась.

Он не спросил, где я работаю, не поинтересовался ни моими контактами, ни биографией. Ничем! Мой образ жизни его не занимал, мои отпечатки пальцев тем более...

Лещев даже не произнес классическую фразу о том, что, если я понадоблюсь, меня вызовут!

Ничего не понимаю!

Выходит, меня никто ни в чем не подозревает?!

Мой трюк с курткой прошел?!

Я могу спать спокойно?!

Окружающий меня мир обрел новые краски, Я глубоко вдохнула свежий воздух, струившийся из форточки. И отвратительный одеколон Лещева, которым провоняла вся моя кухня, постепенно стал улетучиваться.

Сейчас я почувствовала некоторое облегчение, все сомнения и подозрения отложила на потом.

Первым делом я позвонила Поливановой.

— Ксенька, у меня буквально три минуты, — важно запищала в трубку госпожа редакторша.

— У меня был милиционер, — чуть не заорала я от радости оттого, что об этом событии могу говорить в прошедшем времени.

— Странно было бы, если бы его не было, — спокойно откликнулась Ирина.

— Ничего себ... — я мгновенно осеклась. Надо же быть такой идиоткой! Ирка же ничего не знает о моей эпопее с Щербининым. Сама же решила ничего ей не рассказывать, а теперь возмущаюсь...

— Ксень, у меня сейчас планерка, — напомнила о себе приятельница. — Надеюсь, ты не противодействовала следствию и все рассказала.

-Да.

— А чего голос испуганный? Неужели сама не понимаешь, сейчас они все его связи и знакомства отрабатывают?

— Ир, все-таки мент, — гнусаво протянула я.

— Такой же человек, как и все. Две руки, две ноги, голова и куча недостатков внутри, — категорично отрезала подруга.

— Конечно, ты права, — затараторила я, уже не зная, как прекратить этот бессмысленный разговор. — Иди совещайся. Пока.

Положив трубку, я поняла, что мне и порадоваться-то не с кем. Вот она, оборотная сторона секретов. Что знают двое, то знает и свинья. Так-то оно так... Только даже поделиться радостью не с кем.

Но все равно. Жизнь прекрасна! Меня не подозревают.

Чтобы отпраздновать сие знаменательное событие, я отправилась в кафетерий универмага (в гордом одиночестве!) и взяла вкуснейшее пирожное и кофе. Пока я наслаждалась кондитерским изделием, мой мозг работал и доработался до интересной мысли. Нужно немедленно позвонить Фаине и выяснить у нее хотя бы адрес, по которому проживал Щербинин со своей женой. А там уж посмотрим, что делать. Найду соседей, порасспрашиваю, чего-нибудь да узнаю.

Я торопливо проглотила остатки пирожного и помчалась к ближайшему телефону-автомату. Номера Фаины я не знала, так что пришлось сначала позвонить Лешке Егорову.

— Лешенька, привет! — пропела я в трубку. — Как дела, как Фаина? Оклемалась?

— Да пошла ты! — рявкнули в трубке, и сразу же послышались короткие гудки.

Ничего себе! Что это с ним? Я снова набрала номер. На сей раз не отвечали мне довольно долго. Однако мое терпение было вознаграждено.

— Чего надо?

— Лexa! Ты что? Что случилось? — скороговоркой выпалила я.

— Ксень! Ксень, приезжай, а? Пожалуйста, приезжай, — неожиданно заныл Егоров. — Мне так хреново! Файку...

Что «Файку», понять мне не удалось. Вместо членораздельной речи послышались сдавленные всхлипы.

Что же это делается, что творится!!! Я Леху с детства знаю. Никогда он не плакал. Даже когда спрыгнул с крыши сарая и сломал ногу, шипел от боли, но не плакал. Что могло случиться, что довело его до слез?!

Рысью рванув на остановку, я в последний момент успела вскочить в нужную маршрутку и через десять минут неслась по двору своего детства. Только бы с мамулей не столкнуться. Начнутся расспросы, сетования и жалобы, что у Всеволода Николаевича макулатура закончилась.

Я пулей влетела в родной подъезд и в рекордно короткие сроки одолела три лестничных пролета. Мамина квартира располагалась на втором этаже, а мне нужен был третий.

Уф, кажется, пронесло!

Перед знакомой дверью я притормозила, чтобы отдышаться, и надавила пальцем на кнопку звонка.

Лешка, видимо, сидел под дверью. Я еще руку не успела убрать, как дверь отворилась.

— Ксенька, — выдохнул он свеженьким перегаром и скривился, сдерживая слезы.

— Егоров, что случилось?!

— Файку убили, — бесцветно отозвался он. — Вчера, в квартире...

— О, господи!

Ноги мои подкосились, и я рухнула на тумбочку для обуви. В пятницу убит Щербинин. Вчера его бывшая жена. Ну, пусть не жена, но все считают, что они

состояли в браке... Бедная Файка... Таких совпадений не бывает. Тут все взаимосвязано.

— Какая же тварь...

— Я знаю, какая, — глядя в сторону, проронил Леха.—Они что-то искали... не нашли.

— Кто они? Что искали? Почему ты решил, что не нашли? — выпалила я, понимая, что более глупых вопросов придумать уже не удастся.

Егоров сел рядом со мной на край тумбочки, отчего старушка жалобно скрипнула.

— Я не знаю, кто они. Но зачем тогда мне звонить и требовать вернуть, если они нашли?

— Еще раз, не поняла, — совершенно опешила я.

— Вчера ночью мне позвонили, — попытался объяснить Леха. — Сказали, что если я хочу жить, то должен узнать, где Фаина держала документы.

— Какие документы?

— Да я-то откуда знаю?! — взвыл Егоров. — Что вы все от меня хотите?!

— Леша! Возьми себя в руки, — потребовала я. — Ничего я от тебя не хочу. Помочь только... Если смогу, конечно.

— Не можешь, — нехотя буркнул Егоров. — Скажи, что мне делать?

Думала я недолго.

— Сваливать. — Твердо заявила я. — И, как говорит Вольфыч, однозначно. И лучше всего в Москву. Там много народа, авось затеряешься.

— Да я уж думал. Только менты сказали, чтобы в городе был, — тяжело вздохнул Егоров.

— Какие менты? Леша, не молчи! Говори, рассказывай! — потребовала я, утаскивая Егорова в комнату, Двери в его квартире были тоненькие, такие же, как и у мамы, и мне совершенно не хотелось оповещать весь подъезд (если не весь дом) о делах, которые никого не касались.

В квартире Егоровых все оставалось по-старому. Исключением был лишь новый телевизор, но это не в счет. На мгновение показалось, что мне снова десять лет и мы с Лехой замысливаем очередную гадость-пакость.

Я усадила Леху на диван и принялась за дело.

Минут через пять он, наконец, заговорил. Парню было очень страшно.

Он рассказал, что с Фаинкой они были вместе уже около трех месяцев. Встретились случайно на улице, и завертелось. Пока работали в одной конторе, ничего такого у них не было, да и Фаина была замужем за Щербининым и передвигалась по городу под присмотром какого-то бугая-телохранителя. А после развода они с Лехой знакомство и возобновили.

— Она — классная девчонка! Что в постели вытворяет... — проговорил Лешка, забывшись на минутку. Опомнившись, помрачнел. — ...Только пила. Как сапожник пила, ее приучила эта сволочь. Конечно, что делать молодой абсолютно обеспеченной девке... Только винище жрать со скуки.

«Ба-а! Да он же ничего не знает!» — пронеслось в моей голове.

А Егоров продолжал. Он рассказывал, как пытался ее лечить, запрещал, не давал деньги. Фаины хватало на несколько дней, затем снова следовал рецидив. Она сама понимала, что губит себя, и хотела лечиться. Они даже собирались в Москву в какую-то клинику. Но не было больших денег. Москва — город дорогой.

Недавно Фаина повеселела. Она сообщила, что нашла выход из положения и скоро у них появятся деньги. Откуда — Лешка не знал, женщина своими замыслами не поделилась. Лешка вообще посчитал ее слова пьяным бредом, химерой и фантазией. Только однажды Фая проговорилась, что хочет что-то продать бывшему мужу. Что-то очень ему дорогое... Но снова ничего толком не объяснила!

«Так-так-так! Фаечка, кажется, хотела немножко пошантажировать Щербинина! Крайне глупо с ее стороны. Ей бы подальше от него держаться...»

— А что произошло вчера? — спросила я, желая услышать еще какие-нибудь подробности.

— Я ушел от нее около шести. У меня стрелка была забита на полседьмого. Насчет работы. Хороший вариант подвернулся, — мрачно объяснял Лешка.

Работодатель долго беседовал с Егоровым, выяснял его квалификацию. Потом Лешка поехал домой что-то забрать. Ночевать он собирался у Фаины. Но дома его уже ждали.

Господа в форме посадили его в «воронок» и предъявили обвинение в предумышленном убийстве гражданки Остапчук. К счастью, недоразумение вскоре разрешилось. Следователь или какой-то другой милицейский чин оказался знакомым работодателя и созвонился с ним. Алиби Егорова он подтвердил, но был очень недоволен тем фактом, что хотел взять на работу человека с сомнительными, как он выразился, знакомствами.

Перед Лехой извинились. Рассказали, что гражданка Остапчук доползла до входной двери, открыла ее и позвала на помощь. Когда приехали «Скорая» и милиция, Фаина была уже мертва, а соседи показали, что в последние месяцы она общалась только с Егоровым. Поэтому подозрение пало в первую очередь на него.

Лешку отпустили уже под утро. Спрашивали об образе жизни Фаины, задавали кучу, как ему казалось, ненужных вопросов.

Как только Егоров оказался дома, ему позвонили. Неизвестная личность приказала искать документы, которые хранились у Фаины. Ничего ни о каких документах Леха не знал. Где или у кого она их могла хранить, если они вообще были, — тоже.

— А ты подумай, — попросила я. — Понимаешь, менты никогда не найдут ее убийцу. Они сейчас просто роют землю из-за Щербинина. А кто такая Фая, чтобы они напрягались? Всего-навсего бывшая жена...

— Ксень, ну ты дура! Да неужели, если бы я знал, не отдал бы им?! Я жить хочу, я еще молодой!

Говорил Егоров с надрывом, руки у него тряслись. Лешка был очень напуган. Да-а, друг детства, выдержки у тебя ни на грош...

— Ты ее любил? — спросила я.

Егоров на мгновение задумался.

— Не знаю... Жалел, наверное, — пожал он плечами и скорчил такую мину, словно сейчас разрыдается.

«Любовь прошла, завяли помидоры, — подумала я неодобрительно. — Но Файке уже ничем не поможешь...»

— Ну, хорошо. Может, ты знаешь каких-то ее друзей, знакомых, родственников.

— Ага. У бабы Веры, которой лет девяносто, она документы хранила! — зло хмыкнул Леха.

— Какой бабы Веры? — не поняла я.

— У соседки с первого этажа! Ксень, ты совсем сдвинулась. У этой бабы Веры уже лет двадцать, как старческий маразм. Она Файке конфетки-карамельки все совала...

— Ну почему обязательно баба Вера! — возмутилась я. — У Фаины что, родственников нет?

— Есть. Мать с отцом в деревне, но у них отношения... Подружки — алкоголички, я их отвадил. Может, не всех. Но Файка — не дура, она бы им отчего не доверила. Они бы проболтались... Больше я ничего не знаю.

Лешка опустил голову и закрыл лицо руками.

— Леха, у тебя есть знакомые, у которых ты мог бы пожить? — Он отрицательно помотал головой.

— То есть в городе, конечно, есть...

— Понятно, — в свою очередь кивнула я. — Но из города тебе необходимо линять. Как ты думаешь, за тобой следят?

— Ксень, ну ты иногда умная, а так — дура дурой! — удрученно взглянул на меня друг детства. — Если бы не следили, откуда бы знали, когда я домой явился?

— Ну , конечно, легче оскорблять человека, чем до чего-нибудь самому додуматься! — вспылила я. — А ну-ка, встань!

Леха покорно поднялся во весь свой немалый рост. Да, замаскировать такого громилу — дело нелегкое.

За домом следят, тут Егоров прав. И все же необходимо, чтобы он незаметно покинул квартиру. Что мы знаем из детективной литературы? Использовать подвал? Отпадает. Наш подвал не соединен с соседними. Может, чердак?

А вот чердака-то у нас и нет. Кроме того, на крышу можно попасть только из первого и шестого подъезда, а мы живем во втором. Вот такие архитектурные прелести.

Что еще? Соседский балкон. Имею в виду балкон в квартиру соседей, живущих в третьем подъезде.

Тоже отпадает. Причем сразу по трем причинам. Балконы у нас расположены далеко друг от друга. Даже если Егорову удастся добраться до этого балкона, соседи, скорее всего, позвонят в милицию. А если вообще за домом наблюдают, большую Лехину фигуру, проделывающую акробатические номера на фасаде дома, заметят даже ночью.

— Точно, — удрученно кивнул Егоров, переминаясь с ноги на ногу.

— Ага. Я уже размышляю вслух. Плохо. Пора лечиться, — тяжко вздохнула я. — Но хорошо, что ты все слышал. Еще какие предложения есть?

— Не-а, — отозвался Егоров и, преданно глядя мне в глаза, заканючил, как в детстве: — Ну придумай. Ты же умная...

— Кто тебе сказал? — удивленно вытаращилась я на парня.

— А ты всегда так правдоподобно врала, что нам ничего не было!

Что правда, то правда. Покрывая наши совместные детские шалости, я действительно придумывала очень убедительные истории, которые частенько помогали нам избежать заслуженного наказания.

— Леха, а где тетя Лена? Ты почему один? — ни с того ни с сего поинтересовалась я.

— Маманя к сестре во Владимир отправилась. Тетку в больницу положили, операцию сделали. Она уж месяц там, недавно звонила, сказала, что еще месяца два пробудет. Тетка одинокая, ни мужа, ни детей. Мать ее хочет к нам перевезти, но пока нельзя. — Егоров снова опустился на диван, который под ним заметно прогнулся.

— Так, так, так, — замахала я на него руками. Подробности личной жизни Лехиных родственников меня не интересовали. — А почему бы тебе, голубчик, не сменить матушку у постели больной?

— Она все-таки женщина... — вяло протянул «любящий племянничек».

— Твоя мать тоже женщина. Причем больная женщина. Насколько я помню, у тети Лены нелады с сердцем, а уход за лежачим больным — большая нагрузка.

— Угу, — мрачно кивнул Егоров.

Я встала с дивана и бесцеремонно открыла дверцы допотопного платяного шкафа.

— Ты чего? — удивился Леха.

— А ну-ка надевай, — выудила я из пропахших нафталином недр плащ тети Лены.

Ростом сынуля лишь сантиметров на пять был повыше матери и примерно настолько же пониже своего покойного отца.

Ничего не понимая, Леха обрядился в женский плащ.

— Отлично. Я сейчас спущусь к моей маман, а ты пока найди платок пострашнее, какие-нибудь гамаши, и обязательно туфли.

— Зачем?

— Затем! — рыкнула я на парня и скрылась за дверью.

Сверившись с часами (мама должна быть на работе), я позвонила в ее дверь и быстренько спряталась. Дверь не открывалась. Ее нет дома!

Не обращая внимания на дурные вопли кота Всеволода Николаевича, я вихрем ворвалась в квартиру, стащила с антресоли чемодан и добыла из него старый мамин парик — мечту своего детства. Теперь-то я понимаю, что это искусственная дешевка, но тогда... Впрочем, воспоминания могут подождать, а Леха — нет.

Водрузив чемодан на место, я пулей вылетела из квартиры, заперла замки и через минуту уже лицезрела озадаченного Леху.

Дальнейшее для страдальца Егорова превратилось в кошмар.

Напялив ему на голову мамин парик и облачив в женские одежды, я намазала ему губы жуткой помадой морковного цвета, которой пользовалась тетя Лена. Затем с гордостью обошла вокруг преобразившегося соседа.

— Класс! — оценила я свое произведение.

— Ворон на огороде пугать! — резюмировал неблагодарный друг детства.

— Леха, это ты дурак, а не я! В таком виде ты можешь спокойно выходить на улицу. Даже соседи примут тебя за твою мать. А эти (кто «эти», я не уточняла) точно не узнают.

— Я в таком виде на улицу не выйду! — громко запротестовал Егоров.

— Хорошо, — быстренько согласилась я. — В таком случае я сейчас же ухожу, и выпутывайся, как знаешь!

На озабоченном Лехином лице я без труда прочитала его мысли. Парень вспомнил, что бывало в детстве, когда он пренебрегал моими инструкциями. Разумеется, ничего хорошего из этого не выходило, и все заканчивалось поркой. Его поркой.

— И куда я пойду? — тяжело вздохнув, согласился на все сосед.

— Нет, ты точно дурак! — злобно рявкнула я. — Только что говорили, что тебе нужно из города уезжать! Собери в сумку необходимую одежду, я заберу ее с собой. Поеду на вокзал. Выясню, когда ближайший поезд до

Владимира, позвоню тебе. Ты, налегке, подрулишь к вокзалу и отправишься к больной тетке. Сунем проводнику пару сотен, возмет тебя, никуда не денется. У тебя деньги есть?

— Немного.

— Ничего, добраться хватит. Я тебе во Владимире дам адрес. Там живут мои хорошие знакомые, они тебя на какую-нибудь работу пристроят...

— Не хочу я на какую-нибудь...

— Не хочешь?! — взбесилась я. — А на тот свет хочешь?!

Подобная перспектива, очевидно, Егорова не устраивала еще больше, чем работа грузчиком в магазине.

— Ксень, ну чего ты?!

Мы заново обсудили все детали. Затем Егоров локидал в сумку свои вещи, и, изрядно нагруженная, я отбыла на вокзал.

Дальнейшая операция прошла «без шума и пыли».

Красный и смущенный Леха, по моему сигналу, прибыл на место встречи. Мы отошли на запасные пути и нашли полуразвалившийся товарный вагон, где Леха переоделся. Отправлять его во Владимир в маскарадном костюме было невозможно. Проводники — народ ушлый, они все замечают. А нелепо замаскированного под женщину парня обязательно запомнят. Тети Ленины наряды свое дело сделали. Лёшка благополучно выбрался из дому.

Переговоры с худым, как щепка, проводником плацкартного вагона проходящего поезда «Киев — Воркута» я провела на высшем уровне и вскорости имела возможность помахать рукой удрученному расставанием «мужу» (как я напела проводнику).

Дело было сделано! Это не могло не радовать.

Однако дало повод для раздумий.

Все ищут какие-то документы. Девчонку из-за этого угробили...

После вчерашних нешуточных волнений за судьбу друга детства сегодняшний день я решила провести спокойно, без приключений.

Приведя в божеский вид вверенную мне территорию, я вернулась домой и с удовольствием залегла на любимый диван с любимым детективом в руках.

Настроение у меня было прекрасное. Менты меня ни в чем не подозревают, просто отрабатывают фантастическую версию. С эвакуацией потенциальной жертвы (Егорова) я справилась прекрасно. К тому же неожиданные мозги неожиданно выдали на-гора очень интересную мысль с криминальным уклоном.

Я вспомнила, что при употреблении огнестрельного оружия на коже рук остаются пороховые частички. И никаким мылом их не смоешь. Наличие таких следов проверяют с помощью парафина или воска. Неважно. Главное, на моих руках ничего такого быть не может! И вдруг мое хорошее настроение в одночасье испарилось.

Жизнь бьет ключом... и преимущественно гаечным, да по голове.

Поняла я это ровно в 21.00, когда подняла трубку настойчиво звонившего телефона. Из трубки не доносилось ни звука.

— Алло! Куда вы звоните? Вы ошиблись номером.

— Нет, сука! Это ты ошиблась! — Голос звучал глухо, словно проходил сквозь какие-то препятствия. Принадлежность к одному из известных полов определить было невозможно.

— Какого черта? Кто вы? Что вам нужно? я начинала свирепеть, но чувствовала, что этот человек номером не ошибся и нужна ему именно я.

— Мне деньги нужны! Поняла? Денежки! — просипела трубка. — И ты, щваль, мне их дашь.

— А ты оптимист, как я погляжу, — рявкнула я в трубку. Церемониться с этим типом я не собиралась.

В трубке послышались звуки, отдаленно напоминавшие хихиканье.

— Дашь сколько скажу, еще в ногах валяться будешь! Иначе...

— Ну что иначе, что?! — сорвалась я на крик. Да, нервы ни к черту.

— Твоего дружбана, что Борьку грохнул, на нары посажу! А статейка-то.. Вышка!

— Ты о чем?-Какого дружбана? Что ты несешь?! — пылала я праведным гневом.

Собеседник разразился мерзким смехом.

— Ментам свою лапшу вешай! Все ты знаешь, сука! И я знаю!

— Ничего я н-не знаю!! — запустила я петуха на последнем слове. Мозг мне подсказывал, что все это очень серьезно, что со мной не шутят и меня не разыгрывают, а действительно шантажируют. Голосовые связки мне не повиновались, язык, казалось, распух и не ворочался. От ужаса затряслись коленки и руки. Страх, отступивший было после визита майора, охватил меня с новой силой, многократно усиливаясь.

— Ты все видела, — прохрипела трубка. — И все знаешь! Убийцу знаешь!.. Желтая куртка...

— Какая куртка? — окончательно отупела я от ужаса.

— Твоя, твоя!! Нет ее в парке. У меня она, — весело захихикала трубка.

— Агхв... — издал мой находящийся в параличе голосовой аппарат.

— Что, обделалась?!

Я послушно кивнула, словно можно было меня видеть.

— Запомни, мне нужно 50 штук зеленых. Даю неделю!Почему-то эти слова меня отрезвили. Сумма казалась такой запредельной, что и представить было сложно. Я разозлилась. А злость — мощный стимулятор, он прогоняет страх. Вот только голос пока не выправился, и кипевшая во мне ярость никого не пугала.

— Я тебе еще позвоню, — хмыкнул голос, и трубку повесили.

Что такое шантаж, до сего дня я представляла себе лишь теоретически. По книгам и фильмам. Сейчас узнала на собственной шкуре, точнее, на собственных нервах. И больше всего в данный момент мне хотелось проснуться. Пусть с трясущимися конечностями, пусть в майке, прилипшей к спине от холодного пота! Главное— проснуться!

Сильный щипок за руку ничего,не изменил, только слезы выступили на глазах. Этого еще не хватало! Разреветься, как кисейная барышня?! Ну уж нет. Эта гадина такого от меня не дождется! Я и так потешила его амбиции своим блеяньем. Да как он смеет!..

Надо было сказать, что я заявлю в милицию. Я ни в чем не виновата и его не боюсь! Никуда бы я, конечно, не пошла, но спесь с этой гадины бы сбила!

Нет! Только подумать — 50 тысяч!! Я что — внучка Рокфеллера?! Где мне взять такие бабки! А главное, за что? За что я должна платить?! За то, что испугалась и убежала?! Бред, идиотизм, абсурд!!!

Впрочем, быть умными задним числом — это мы все умеем. Но я просто позеленела от злости. Понимая весь ужас своего положения, я как заведенная бегала по комнате и осыпала проклятиями этого гнусного шантажиста.

И тут снова раздался звонок.

— Скотина! Мразь! Дерьмо собачье! Сейчас я тебе покажу!— накручивала я себя, бросаясь к телефону.

— Что тебе еще, тварь?!

— Оксана, что с вами? — Голос в трубке не был похож на голос шантажиста. Но я уже ничего не соображала. Как у Ильфа и Петрова, меня «понесло».

— Не смей называть меня этим именем! — истерически вопила я.

— Сейчас поднимусь! — отозвались в трубке.

Ха! Он сейчас поднимется! Подумать только! Нет, ну вы слышали?!

Безмозглой курицей, улепетывавшей из-под колес автомобиля, невесть откуда взявшегося на тихой деревенской улочке, я метнулась на кухню и выхватила из ящика большой мясной нож. Под руку попалась тяжеленная чугунная сковородка. Вооруженная до зубов, я рванула к входной двери, в которую уже колотили.

Очень трудно повернуть замок, если у вас заняты обе руки. Практически невозможно. Чтобы этот неоспоримый факт дошел до моего сознания, понадобилось секунд двадцать.

От чего же избавляться?!

Нож полетел на тумбочку под зеркалом. Я все равно не умею им пользоваться. Это в фильмах-боевиках все очень просто, в реальности же требуются длительные тренировки. Да и кровь плохо отмывается!

Я поудобнее перехватила сковородку и повернула рукоятку замка.

Неведомый посетитель толкнул ее снаружи... Я размахнулась...

Когда в дверном проеме показалось обеспокоенное лицо Ельчанинова, было уже поздно. Оказывается, чугунная сковорода имеет такую силу инерции!.. Мозг успел отдать приказ, но до рук он дойти не успел...

В следующий миг раздался страшный грохот, и по косяку двери в разные стороны разбежались кривые трещины. Чудом увернувшийся от сковородки Илья что-то выронил из рук и перехватил мою руку со сковородкой, которая уже готовилась к следующему удару.

— Ну-у-у-у, кто же так гостей встречает? — театрально произнес Илья, скручивая меня в «бараний рог». Пользуясь явным физическим превосходством, Илья Владимирович плотно прижал меня к себе, так что мой нос уткнулся в мягкую замшу его куртки.

— Незваный гость хуже татарина! — рявкнула я в ответ, безуспешно пытаясь лягнуть Ельчанинова ногой. Сковородка выскользнула у меня из руки и с лязгом рухнула на пол. Ох и достанется мне завтра от тети Паши, соседки снизу. Я стиснула зубы и снова попыталась стукнуть Ельчанинова. Еще после двух-трех конвульсивных движений я поняла, что ни ударить, ни освободиться из железных объятий мне не удастся.

— Ксюша, что случилось? — спокойно спросил Илья, слегка отстранившись, чтобы видеть мое лицо. Но руки так и не разжал.

Его лицо было таким обеспокоенным, глаза такими честными, а слова такими искренними и участливыми...

Фонтан отрицательных эмоций иссяк, вспышка гнева закончилась плачевно. Я позорно разрыдалась, усевшись в прихожей прямо на пол. В последнее время это место в моем доме стало традиционным для сидения и рыданий.

Растерянный господин Ельчанинов (интересно, почему все мужчины именно так реагируют на женские слезы?) немного постоял надо мной, потом подобрал принесенные пакеты и удалился в кухню. К моменту его возвращения (с двумя чашками чая) я все еще безутешно рыдала, скорчившись на полу.

Илья, недолго думая, устроился рядом со мной, вытянув длинные ноги. Мою чашку он примостил на тумбочке и подобрал брошенный мною нож. Сквозь слезы я видела, как он с видом знатока рассматривал тесак.

— Балансировка — фиговая, да и подточить нужно. Чем же я тебе, Ксюшенька, так не угодил, что и череп раскроить хотела и ножичек приготовила? — иронично произнес Ельчанинов.

Я лишь еще громче зарыдала. Знаю, что нельзя мне плакать. Я становлюсь безвольной и слабой, а огрызаюсь, скорее, по инерции. Заметив за собой эту отвратительную черту, я чаще злюсь, чем плачу. Сейчас же, окончательно, сдаваясь, я уткнулась лбом в плечо Ильи. На бежевой куртке соленые капли мгновенно образовали мокрые пятна, и я захлюпала еще интенсивнее, вспомнив кровь, капнувшую с подбородка мертвого Щербинина.

— Ну, не такой уж я гадкий и противный, — проговорил Илья с легким смешком. — Облегчи душеньку...

Я отрицательно помотала головой.

— Квартирка у тебя, конечно, маленькая, но, может, лучше в комнате на диване доплачешь? — Не ожидая согласия, Илья встал и, взяв меня за руки, резко дернул вверх, на мгновение вновь прижав к своей груди.

Зависть к той женщине опять заговорила во мне. Ну почему же не я?

— Ты зачем пришел? — Я не нашла ничего лучшего,чем нахамить.

— Знал бы, что ты меня жизни лишить хочешь, не пришел бы. — Смешинки прыгали в его глазах, — Теоретически я парень неплохой, тебя вроде не обижал... что ж на меня со сковородкой-то?!

— Не на тебя, — хмуро буркнула я, сознавая весь идиотизм ситуации.

— А на кого?

— Самой бы очень хотелось знать! — огрызнулась я. — Что ты ко мне привязался! Что тебе нужно? Каешься, что статью разрешил написать?! Хочешь, порву?.. Прямо на твоих глазах... клянусь — второго экземпляра в природе не существует.

— Ксюш, да что же ты так завелась? — огорчился Ельчанинов.

— Да катись ты!.. — ругнулась я совершенно беззлобно и рухнула в угол дивана.

Подогнув под себя одну ногу, Илья уселся рядом, совершенно никуда не собираясь катиться.

— Ну, зачем же так? Я морально пострадавший. Шел в гости к приятной женщине, надеялся на чашечку чая, шампанское с собой приволок, зефир в шоколаде...

— Откуда знаешь, — шмыгнула я носом, — что я люблю зефир в шоколаде?

Заулыбавшись, Илья пожал плечами и признался:

— Я и не знал, просто сам люблю.

— Дай зефиринку, — жалобно попросила я.

Коробка с вкуснятиной представляла собой жалкое зрелище.

— А нечего сковородками размахивать, — хихикнул Илья. — На нее шампанское упало.

— Ну ничего, — в свою очередь хихикнула я, выуживая из малоаппетитной массы парочку почти целых зефирин. Одну себе, другую Илье.

— Шампанское открыть?

— He-а, я его не очень-то... — прошамкала я набитым ртом. Зефир был свежий и умопомрачительно вкусный (или я голодная). Пришлось принести с кухни две ложки.

Вместе с Ельчаниновым мы, по принципу «кто быстрее», оприходовали оставшееся содержимое коробки. Не слишком интеллигентно, зато необыкновенно вкусно.

Пока мы ели, я настолько успокоилась, что смогла мыслить достаточно рационально.

Платить шантажисту, даже если бы у меня были деньги, я не собиралась. Какой смысл выгораживать убийцу?

Неизвестный шантажист, конечно, от меня не отстанет. И мне совершенно ясно, что тварь эту нужно вычислить и прищучить.

Конечно, в данный момент я совершенно не представляла, в каком направлении следует действовать. Твердо понимала только одно: одной мне не справиться.

И я решила все рассказать Ельчанинову... Почти все... Ну, немножко...

Захочет мне помочь — хорошо. Почему-то он притащился же сегодня ко мне. А вдруг той женщины не существует и в помине?

Мне много не нужно. Только информацию, а там уж я сама что-нибудь вымудрю.

Ну а если Илья все же причастен к тем событиям? Если шантажист действительно видел его....

Ничего. О своей роли я расскажу Илье чистую правду (с некоторыми дополнениями и изменениями), а вот что касается телефонного звонка и угроз в мой адрес... Конечно, я рискую, а вот шантажист может оказаться покойником. Свидетели в таком деле — люди лишние, а лишних свидетелей...

Меня убивать, по крайней мере сейчас, неразумно. А Илья — парень умный. Значит, сначала попытается выяснить, кому я о нем рассказывала, что видела, о чем догадываюсь и т. д. и т. п.

— Чего загрустила, — приобнял меня за плечи Илья, но тут же отпустил, наткнувшись на мой суровый взгляд. — Только не сковородкой! Старею я, реакция уже не та, второй раз могу не увернуться...

«Эй, милая, ты поосторожнее, он тебе нужен», — сделала я себе внушение и осторожно привалилась виском к его плечу.

В нос забрались приятные ароматы мужского тела... стоп-стоп-стоп. Нам сейчас не до того! Извечный человеческий инстинкт проснулся в моей... душе, это, конечно, замечательно. Но не сейчас!

— Кто вас, счастье вы наше, поймет? — притворно вздохнул Илья, обнимая меня за плечи. — Только что взглядом чуть дырку во мне не просверлила, и тут же...

Договорить я ему не дала. О бабских причудах, заскоках и фокусах мужчины могут говорить бесконечно...

— Прости, — отодвинулась я. Конечно, мне отстраняться не слишком хотелось. Однако для дела такая поза была не очень удобна. В таком положении трудно разглядеть выражение лица собеседника. Если же все же попытаешься — шею свернешь. Это только в песне «что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?»хоро-шо звучит. Попытка же последовать такой рекомендации на практике наверняка закончится в травмпункте.

— Я уже совсем голову от страха потеряла. Тут такое творится... — не очень ловко, но удачно забросила я наживку.

— Вот и выкладывай, что случилось.

— Ой, Илюшенька... — захлопала я ресницами, подпустив в дрожащий голос слезу (зря в театральное не пошла).

— Илюшенька — это приятно, — хитро улыбнулся Ельчанинов. — А суть в чем?

— Да влипла я в такую история с этой проклятущей статьей, — тяжело вздохнув, махнула я рукой. (Какой талант пропадает!)

— Пока не объяснишь, почему со сковородкой и ножом гостей встречаешь, я ничем не могу тебе помочь.

Конечно, обещание помочь еще не есть помощь, но уже половина успеха.

Вполне натурально захлебываясь словами, я начала свой рассказ.

— Понимаешь, меня шантажируют. Какая-то скотина требует 50 тысяч баксов.

— Ничего не понял. Помедленнее, пожалуйста, — попросил Илья. При слове «шантажируют» его лицо из добродушно-участливого стало суровым и сосредоточенным.

Я помолчала.

— Что тут непонятного... Ты Щербинина знал? — Мне показалось, что Илья удивился. Ни слова не говоря, он кивнул. — Так получилось, что и я его знаю.

Рассказывала я, максимально придерживаясь правды, но умалчивая о некоторых деталях. Такой метод я неоднократно применяла к Константину Михайловичу, а опыт, что ни говори, — великое дело.

— Точно так же, как и тебе, я позвонила Щербинину. Мы встретились, но разговора на интересующую меня тему как-то не получилось...

Чайные глаза Ельчанинова потемнели, в них появилось некое выражение... Мне даже показалось, что Илья ревнует!

«Нет-нет-нет!», — отогнала я столь приятную мысль. В этом человеке мне так быстро не разобраться.

— Мы сходили в театр, — продолжала я свой почти правдивый рассказ, — потом он уехал по делам, а когда вернулся, позвонил мне... Хуже всего, что Щербинин именно меня ждал у бассейна. А я с Алинкой заболталась и опоздала.

-И...

— Я его нашла уже мертвым, — кивнула я головой. Слезы безудержным потоком хлынули из глаз. — Я опоздала-а-а-а-а!!!

— И очень хорошо, что опоздала, — зло отозвался Илья.

— П-п-почему?

— Потому! — передразнил он меня. — Вместо одного трупа было бы два!

— Ой, мамочки! — в ужасе заголосила я. Такой вариант ведь уже приходил в мою голову.

Илья привлек меня к себе и погладил по голове. (Ненавижу этот покровительственный жест, но стерпела.)

— Тихо-тихо, успокойся. Давай продолжим.

— Что-о-о продо-о-лжим...

— Кто тебя шантажирует, почему, чего хочет. Главное — чем шантажирует? — тихим голосом Илья перечислял вопросы, на которые мне предстояло ответить.

Ну что за денек! Сегодня подобным образом я сама выспрашивала Лешку Егорова.

Очень осторожно подбирая слова, я рассказала Илье все... ну, почти все...

О том, что я млела от одного присутствия Щербинина, я благоразумно умолчала. Однако Ельчанинов, судя по его суровому взгляду, сам догадался. Некоторые детали своего рассказа я немного переделала. Например, заявила, что подошла к бассейну не со стороны улицы Лермонтова, а со стороны детского сада. По протяженности оба маршрута совершенно одинаковы. Но если я шла от садика, то ни за что не могла видеть ту дорогу, по которой промчался темно-синий автомобиль. Для верности мне пришлось накинуть еще пяток минут и сказать, что к бассейну я подошла не в семь минут пятого, а в пятнадцать.

— Почему в милицию не пошла? — выслушав меня, спросил Илья.

«Ничего себе! Выходит, он не боится... Или проверяет. Так-так-так... Нет уж. Лучше выглядеть полной идиоткой, но идиоткой живой!»

— Как ты не понимаешь! Сначала у меня от страха крыша поехала. Был человек живой, здоровый, а тут на тебе — покойник! Знаешь, как страшно?!

Вопрос был явно дурацкий, но вполне вписывался в изображаемый образ идиотки с одной извилиной в голове.

— Спросят... почему сразу не сообщила? Что я скажу? Перетрусила?! Получается, что я главный свидетель. А какой я свидетель, если ничегошеньки не видела, кроме трупа?!

— Ксюша, ты дура, — посетовал Ельчанинов. — Нужно было в ментуру звонить, а потом сразу мне.

— А тебе-то зачем? — вытаращила я глаза.

— Помог бы тебе, бедолаге, — убежденно заявил гость.

— Матушки-батюшки! — всплеснула я руками, выходя из образа шизофренички. — Да с чего бы это?! С чего тебе помогать совершенно незнакомому человеку, которого ты видел всего два раза в жизни? Альтруизм — вещь похвальная, но неправдоподобная. Что ты вообще здесь делаешь? Чего приперся?!

Меня окончательно, занесло. Я орала, как торговка, вскочив перед Ильей и уперев руки в бока.

Тут уж и он не выдержал и тоже вскочил:

— А предположить своими куриными мозгами, что ты мне нравишься, что я пытаюсь за тобой ухаживать, — ты не можешь? Какого черта я с шампанским являюсь?!

— Да кто ж тебя знает, — меня настолько поразили его слова, что пары злобы мгновенно улетучились. Я растерялась.

Он резко повернулся и вылетел из комнаты на кухню. Курить. А я осталась переваривать ситуацию и думать, что делать в свете его заявления.

А как же та женщина?..

Нет. Определенно Ельчанинов прав, я — тупица. Нет никакой той женщины. Он говорил про меня...

В памяти всплыли эпизоды нашего знакомства.

... В первый раз он приходит ко мне и замирает на пороге... спасается бегством... вскакивает и говорит «нет» там, на веранде... а взгляд, брошенный на Жень Геннадича, который вел меня на массаж...

Значит, мне не показалось? Ничего мне не показалось. Все так и есть.

Мне захотелось немедленно броситься на кухню. К нему. И я уже было сделала первый шаг...

А ну-ка стоп! Я и так уже достаточно наворотила. Теперь нужно хорошо подумать. Почему я ему верю?

Потому что хочу верить. А если Ельчанинов таким способом хочет выведать, все ли я ему рассказала?

Не-ет, душечка! Надо быть особенно аккуратной и бдительно и тщательно следить за словами. Любовь приходит и уходит. Жизнь — штука сложная. Не все в ней так просто.

Впрочем, может, Илья и не врет. И ни в чем не виноват. И искренне хочет помочь...

Я ведь не уверена, что видела именно его машину...

Раздираемая противоречиями, я все же поплелась на кухню. Ельчанинов сидел на подоконнике и курил.

— Кофе будешь? — как можно мягче спросила я.

— Буду, — буркнул он в ответ.

Поставив чайник на плиту, я подошла к Ельчанинову и положила подбородок ему на плечо. Я решила быть поласковее.

— Прости меня, пожалуйста. Мне так страшно... от любого звука шарахаюсь.

Тяжело вздохнув, Илья притянул меня к себе и обнял, забыв о недокуренной сигарете.

В этот момент мне стало так хорошо и спокойно, что все события предыдущих дней показались мне такими далекими и малозначащими...

Утром, стоя в душе под струями теплой воды, я с тоской вспоминала, что Илья меня так и не поцеловал. Нет, надо отдать ему должное, он пытался. Это я не была готова.

Я действительно не была готова. Все было так неожиданно...

Разобраться в себе мне так и не удалось. С одной стороны, этот мужчина был мне очень приятен. Он очень привлекательный... С другой стороны, я подозреваю его в убийстве... И воспринимаю как противника на ринге.

Но вернемся к событиям вчерашнего вечера.

Когда чайник закипел, мы чинно попили кофейку. Потом у Ильи противно запиликал мобильник (нет, индивидуальные средства связи это не удобство, а чума какая-то!) и, пообещав зайти завтра (уже сегодня), Ельчанинов удалился.

Глотнув на ночь изрядную дозу валерьянки и сдобрив еe столовой ложкой пустырника, я легла спать. Кому-то, возможно, нравится переполненная событиями жизнь и бешеный накал страстей. Но меня такая жизнь что-то не слишком воодушевляет. При моей лени лучше спокойное болотце (роднее), чем штормовой океан.

Впрочем, лень моя — понятие весьма относительное. Если мне интересно, если меня затронуло — я разовью столь бурную деятельность, что окружающим тошно становится.

К моей вчерашней тоске по крепким мужским объятиям прибавились неприятные опасения и легкая паника.

«Боже мой, что я наделала! Своими руками на шею удавку надела!» — страдала я по дороге на работу, на работе и по дороге домой.

Сегодня свою розыскную деятельность я решила отложить и осталась дома. Но пустое перемещение из угла в угол мне очень быстро надоело. К тому же выяснилось, что в доме нет хлеба. Пришлось отправиться в булочную.

Не успела я преодолеть три ступеньки крыльца магазина, как из-за спины раздался хриплый голос:

— Панова?

Черт побери этого Павлова с его условными рефлексами. Я, словно подопытная собачонка, резко повернулась и, ничего толком не разобрав, поняла, что меня куда-то тащат и заталкивают.

Уже через несколько мгновений я скрючилась на грязном полу автомобиля. Дружно хлопнули дверцы, машина рванула с места.

Обладатель хриплого голоса и его напарник, не церемонясь, крепко прижимали меня ногами к заплеванным резиновым коврикам.

—Вякнешь, пристрелю! — рыкнул один из моих похитителей, и место грязной кроссовки у моего носа занял чистенький черный пистолет. От него пахло металлом и чем-то еще, наверное, смазкой. Оружие приходилось мне видеть нечасто, и я понятия не имела, настоящий этот пистолет или газовый. Впрочем, какая разница? Хрен редьки не слаще.

Я послушно кивнула и неожиданно даже для себя громко икнула. В ответ получила зычный гогот похитителей и смачный пинок в «корму». Синяк на мягком месте мне был обеспечен, но беспокоиться по этому поводу я не стала. Шкуру бы спасти!

И тут в мою гудящую голову неожиданно пришла вполне здравая мысль. Я откровенно повеселела.

Раз сразу не пристукнули, значит, от меня им что-то нужно. Какое-то время убивать не будут. Хоть маленькое, но утешение. Поживем еще. И может, даже выкрутимся!

Попытавшись устроиться поудобнее, я вновь получила пинок и угомонилась.

Ехали мы довольно долго. С моего «места» видно ничего не было, но все же стало понятно, что мы за городом. Теперь машина не останавливалась на светофорах, водитель прибавил скорость.

Наконец машина мягко притормозила. Снаружи донеслись звуки, похожие на скрип открываемых металлических ворот. Мои обидчики с места не сдвинулись, а автомобиль накренился вперед. У меня создалось впечатление, что мы съезжаем вниз.

Грязные кроссовки отпустили меня, только когда мы окончательно остановились. Перед моим носом oткрылась дверца, и я снова получила увесистый пинок. От лежания в неудобной позе моя спина затекла и разгибаться никак не желала. Пришлось выползать из машины «на карачках» под издевательский гогот не менее по крайней мере трех мужских глоток.

— Туда, — ткнули меня в спину чем-то твердым, когда я, наконец, выпрямилась. Возможно, пальцем, а не пистолетом, но выяснять это мне совершенно не хотелось.

— А можно повежливей? — попробовала возмутиться я.

— Что, сильно смелая? Вали! — рыкнул Хриплый.

Я заткнулась и, стараясь не особенно вертеть головой, попыталась осмотреться.

Выложенные кирпичом стены, бетонный пол, скорее всего, подземный гараж. Помещение большое, с единственной слабой лампочкой где-то у въезда. Темноту лампочка не рассеивала, а сгущала...

«Почетный караул» куда-то меня впихнул и удалился. Железная дверь с лязгом захлопнулась за моей спиной.

Ну, поколотила я в дверь, конечно, поколотила. Ногами. Что-то проорала несколько раз, но так, больше для проформы. Смысла трепыхаться я не видела. Не для того меня сюда притащили, чтобы освободить по первому требованию, да еще с извинениями домой отвезти!

Присев на корточки, я прислонилась спиной к двери. Под куртку проникал холод — подвал место нетеплое.

Кто знает, сколько мне здесь сидеть, нужно шевелиться, иначе закоченеешь. Первым делом я стала ощупывать стену и почти сразу наткнулась на гладкую продолговатую коробочку, сильно смахивавшую на выключатель. Долго не размышляя, я просто нажала на клавишу.

Вспыхнувшая под потолком лампочка, после кромешной тьмы, показалась мне ярче полуденного солнца. Когда глаза пообвыкли, я оглядела клетушку, в которой меня заперли. Каморка оказалась чуланом неизвестного предназначения. У одной его стены валялись несколько поломанных деревянных ящиков. В углу обнаружилась старая ржавая совковая лопата без черенка, чуть тронь — рассыплется. Использовать для самообороны тут было нечего. Да я и не Джеки Чан, чтобы справиться с бугаями, притащившими меня сюда. Оставалось только терпеливо ждать решения своей участи.

Разобрать ящики и найти среди них пригодный для сидения было нетрудно. Но неожиданно за ящиками обнаружился весьма интересный... предмет. Низкая деревянная дверца, не более метра в высоту. О ее предназначении можно было только гадать, я подцепила ее ногтями и подергала. Судя по звуку, с противоположной стороны дверь закрывала железка, просунутая в пустые петли навесного замка.

Меня охватил азарт и, поудобнее ухватившись за створку, я принялась ее трясти. Если в петлях не скоба, а штырь, есть шанс его расшатать.

Мой расчет оказался верным, звякнув об пол, «замок» упал и освободил дверь. Согнувшись в три погибели, я пролезла в открывшуюся дверцу и попала в котельную. Она не действовала. Под потолком я заметила небольшое окошко, забранное решеткой. К окошку вел наклонный желоб.

Я была бы не я, если бы не использовала этот шанс. Вспомнив, как карабкалась на детскую горку, я уперла ноги в изгиб желоба и полезла наверх. Пару раз, сорвавшись, я скатилась вниз, но из упрямства отступать не собиралась. В третий раз я добралась до окошка, но... Увы и ах! Решетка сидела прочно и, если разбить стекло, на нолю можно просунуть лишь руку. В отчаянии я скатилась по желобу вниз.

Сегодня точно не мой день! Не везет катастрофически.

Из котельной наверх вела винтовая железная лестница. Стараясь не шуметь, я на цыпочках стала подниматься по ней, уповая на чудо. В этом доме к моей женской особе ни почтения, ни уважения не испытывали, поэтому очень хотелось поскорее выбраться вон.

Дверь наверху не была заперта, и я оказалась в большой светлой кухне. На высоком столе валялись пустые банки от пива и стояло несколько тарелок с объедками. Людей не наблюдалось.

Чувствуя себя по меньшей мере героиней сериала про шпионов, я осторожно выглянула из кухни. В доме было тихо. Так же на цыпочках я прошла уже около половины длинного коридора, когда услышала голоса.

— ...да телку Борькину, последнюю, — отвечал на чей-то вопрос Хриплый.

— Опробовали? — противно хихикнул незнакомый голос.

— Да там смотреть не на что! Мочалка!

«Спасибо за комплимент», — подумала я, перестав дышать, и лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках убежища. В паре метров от меня находилась очередная дверь. Что ждало меня за ней, я не представляла, но главным в данный момент было не попасться на глаза бугаю.

Мое сердце бешено стучало. Если сейчас скрипнет дверь, они меня моментально вычислят, и что будет потом, лучше не думать.

Я почти скрылась за дверью, когда мои похитители вновь заговорили.

Собеседники употребляли почти не переводимый, в литературном смысле, сленг. Напрягая уши и мозги, я разобрала, что неизвестный поинтересовался у Хриплого моей дальнейшей судьбой. В смысле «куда труп денем?»

По спине у меня поползла ледяная струйка пота. Я с ужасом ждала, что ответит Хриплый.

— Не напрягайся. Палыч сказал, побазарит и отпустит. Борька — не тот мужик, чтобы каждой подстилке трепаться. Но проверить нужно.

— Не каждой, — противно хихикнул собеседник Хриплого. — А та телка что-то знала...

От сердца у меня отлегло, но я не ушла, а навострила уши. Что это за «та телка»?

— Алкашка конченная? Не полезла бы на перо, жива бы была. Из-за этой суки пришлось классные джинсы выбросить...

Почему пришлось выбросить джинсы, я не услышала. Голоса стали удаляться, и вскоре где-то громко хлопнула дверь. Однако не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: Файку убил Хриплый. А джинсы выбросил потому, что они были в крови...

Оглядевшись по сторонам, я обнаружила, что попала то ли в кабинет, то ли в библиотеку. Мои коленочки от физических и эмоциональных перегрузок заметно подрагивали. И я просто упала в кресло у окна. .

Бугаи точно говорили о Фаине...

Теперь мне нужно решить, что делать дальше. Я осторожно выглянула в окно и резко отпрянула. Под окнами прохаживались крепкие парни в черных куртках, и то, что они сжимали в руках, очень напоминало автоматы.