Двойной агент. Записки русского контрразведчика

Чего мы ждем

В свое время после процесса Дружеловского три крупнейших политических факта можно было считать установленными. Процесс Дружеловского показал:

1) что налицо имела место целая организация прекрасно осведомленных друг о друге международных шпионов и фальсификаторов, преследующая задачу использования нынешнего, чреватого всяческими столкновениями международного положения и находящаяся в связи со шпионскими и разведывательными отделениями военных штабов и дипломатических представительств буржуазных государств;

2) что официальные представители буржуазных государств, занимающие руководящие посты в этих представительствах и творящие иностранную политику, не только не гнушались тем, чтобы иметь сношения с господами а-ля Дружеловский, но и руководили их деятельностью, давая им сплошь и рядом определенные задания по фальсификации документов, которыми затем сами или их правительства пользовались для достижения своих политических и классовых целей, и

3) что основным кадром лиц, из которых вербуются эти международные фальсификаторы и авантюристы, являлись слои окончательно деклассированной русской контрреволюционной эмиграции и что главным объектом, против которого направлялась эта фальсификаторская деятельность со стороны почти всех работников и деятелей буржуазных представительств и военных штабов, являлся наш Советский Союз.

Эти три факта были в свое время резко подчеркнуты в нашей печати и обоснованы целым рядом имен и данных, выявившихся на судебном следствии по делу Дружеловского. Второй отдел польского генерального штаба и его работники в Эстонии, Риге, Варшаве и Берлине (Моравский и Пацирковский); деятели берлинского министерства иностранных дел и берлинской полиции, в частности Зиверт, который, по словам Дружеловского, работал во французской разведке, в латвийской разведке, состоя в то же самое время представителем немецкого Полицей-Президиума, деятели французского генерального штаба — майор Лоран и капитан Вайо, деятели американского посольства, с которыми Дружеловский связался при помощи русского эмигранта Гамма; деятели сербского посольства, из которых Дружеловский называет некоего доктора Першке; деятели болгарского посольства в лице болгарского посланника Попова, именовавшего себя при встречах с Дружеловским Ангеловым; наконец, деятели английского генерального штаба в лице уже известных русской общественности агентов мировой контрреволюции — Эльвенгрена и Рейли, получавших прямые задания от английского министра иностранных дел Черчилля, — вот какой ряд имен непрерывной цепью связанных между собой единой целью борьбы против Советского Союза малых и больших руководителей иностранной политики и дипломатии вскрыл процесс Дружиловского.

Сейчас не место и не время повторять отдельные детали и факты, установленные этим процессом. Нам важно здесь повторить лишь эти три основных политических вывода, которые были сделаны нами в свое время в итоге процесса Дружеловского и которые были нами подчеркнуты как то, что уже нельзя опровергнуть, что уже документально доказано и подтверждено.

Казалось бы, что после процесса Дружеловского элементарное приличие, элементарные интересы самосохранения должны были заставить всю эту фалангу больших и малых фальсификаторов международных авантюристов и шпионов и деятелей большой и малой политики быть по меньшей мере осторожнее в своих дальнейших «художествах». Этого можно было ожидать уже потому, что во время процесса Дружеловского приоткрылась, — правда, немного, но все же достаточно, — завеса над тем, что еще казалось тогда недостаточно выясненным, недостаточно раскрытым, — нити к фабрикации известного письма Зиновьева, с одной стороны, и нити, ведшие к террористическим актам русских белогвардейцев, с другой стороны. Эти нити, связывавшие террористов и фальсификаторов с крупнейшими деятелями иностранных правительств, уже в этом процессе представлялись более или менее ясно очерченными. В частности, уже в то время был назван ряд имен, которые не сосредоточили тогда на себе всеобщего внимания, но которые не остались не отмеченными советской общественностью, заинтересованной прежде всего в установлении элементарных гарантий политической безопасности нашего Союза. Уже тогда было названо имя русского эмигранта Орлова, к которому обращался в свое время Дружеловский, как к своему наставнику и руководителю и в фальсификаторской деятельности и к такому же наставнику и руководителю по установлению связи с контрреволюционными террористами. Это последнее обстоятельство должно было заставить, повторяем, быть многих и многих, связанных с Дружеловским и Орловым, элементарно более осторожными.

Наши предсказания и ожидания, однако, не сбылись. Новые данные, раскрытые сейчас в связи с арестом этого самого Орлова и Сумарокова в Берлине, показали, что наши противники и после процесса Дружеловского ничего не забыли и ничему не научились. Опять мелькают перед нами те же имена — Орлова и Сумарокова, а рядом с ними того же Зиверта, проходят тот же самый Гуманский и тот же самый Стенли. И не только те же самые лица выступают опять, — выступают и те же самые методы и уже, конечно, те же самые задачи и цели, которые преследуют белогвардейские фальсификаторы и их берлинские покровители, если не соучастники.

Что конкретно сейчас установлено следствием по делу Орлова? Установлено прежде всего, что Орлов имел в своем распоряжении целую мастерскую фальшивых документов, работавшую при помощи целого ряда технических средств и фабриковавшую целый ряд документов, которые потом продавались фальсификаторами за ту или другую значительную сумму денег, в зависимости от потребителя, представителям буржуазной печати и стоявшим за спиной этой печати дипломатическим и иным правительственным деятелям и агентам. Если сейчас оказалось случайно, благодаря некоторой прозорливости корреспондента американской газеты, что подлог, который ему хотели всучить фальсификаторы, был сделан настолько грубо, что потребитель фальшивки успел вовремя заподозрить его подлинность, то это, конечно, ничего не говорит о том, во всех ли случаях имело место такое положение вещей и в каких случаях фабрика Орова работала не на вольный рынок в ожидании того или другого простодушного или простоватого потребителя, а работала по специальным заказам лиц, для которых нужны были именно фальшивые документы, для которых заведомо было известно, что документы, которыми они потом будут пользоваться, являются фальсифицированными.

Процесс Дружеловского вскрыл именно эту картину деятельности фальсификаторов.

И недаром разбор документов по делу Орлова немецкой политической полицией был поручен не кому иному, как тому же самому Зиверту, роль которого в берлинской полиции нам давно известна и далеко не двусмысленна Зиверт, сотрудник Дружеловского, лицо непосредственно связанное с тем же самым Орловым, был призван разбирать документы, найденные у Орлова. Разбирать или скрывать? Вытащить на свет божий или уничтожить? Вот какие вопросы сами собой немедленно встают при сопоставлении этих имен. Отсюда становится ясным и не только то, почему так была начата работа политической берлинской полицией, — отсюда становится уже ясно и то, почему газеты сообщили нам о решении берлинской полиции выслать Орлова за пределы Германии, а не отдать его под суд, который смог бы положить предел работе Орлова хотя бы на время путем заключения его под замок и лишения его возможности свободно сноситься со своими большими и малыми покровителями и соратниками. Мы, конечно, ни в малой степени не хотим этим сказать, что в тюрьме, под стражей немецких тюремщиков он также не мог бы продолжать эту работу, вплоть до организации в тюрьме такой же мастерской, но, во всяком случае, эта работа была бы более затруднена, чем теперь, когда ставится вопрос о том, чтобы его только выслать, и даже не из пределов Германии, а только из пределов Пруссии. По имеющимся сведениям, предположено выслать его только из пределов Пруссии, с тем, чтобы он затем обосновался хотя бы в Баварии.

Связь Орлова с политической полицией и хранителями и столпами нынешнего германского порядка обнаружена уже и по другой линии. По газетным сведениям, Орлов, рассказывая свою «биографию» своему защитнику, упомянул о своих близких отношениях с руководителем берлинской полиции для иностранцев — Бартельсом. Этот Бартельс был смещен по обвинению его во взяточничестве, и он вызывал тогда Орлова в числе свидетелей, которые должны были показывать о «честности» Бартельса. После его смещения Орлов и Зиверт вошли в близкие сношения с Эйвером и Мюльэйзеном в комиссариате общественного порядка. Эти новые имена и новые лица, входящие в одну и ту же шеренгу должностных лиц (они же защитники русских террористов и фальсификаторов, международных авантюристов и жуликов), показывают еще раз, как мы уже сказали, что ничего не изменилось со времени процесса Дружеловского ни в методах работы, ни в целях деятельности банды, которая была поставлена к позорному столбу на процессе Дружеловского.

Сведения по делу, однако, показывают, что корни здесь идут еще глубже, чем могло бы показаться на первый взгляд. По телеграфу из Берлина от 6 марта было сообщено, что ночью был совершен налет неизвестными жуликами на редакцию «Вельт ам Абенд» и что взломщики проникли и в квартиру того же самого американского журналиста Книккербокера, по заявлению которого раскрыта фабрика фальшивых документов.

Интерес представляют и дальнейшие эпизоды в развертывании «эпопеи» Орлова и Сумарокова Террорист и белогвардеец, человек, непосредственно связанный с работой Рейли, Савинкова и Эльвенгрена, принимавший активное участие в 1922 г. в подготовке террористического акта на Чичерина, Красина и Раковского, пойманный, наконец, сейчас с поличным в организации крупнейшей политической аферы, в отношении которого органы печати публично заявляют о том, что он работал с ведома, если не с поощрения, официальных сотрудников и германских должностных лиц, — Орлов высылается из Германии, причем в качестве мотивов такой высылки приводятся, видимо уваженные берлинской политической полицией, следующие мотивы его защитника Яффе. Орлов не совершил мошенничества, так как подлог не был использован корреспондентом американской газеты, ибо был немедленно распознан. Таков первый мотив защитника Орлова Яффе. Итак, мошенничества нет налицо, не потому, что мошенник не хотел смошенничать, а потому, что лицо, которое он хотел обмошенничать, не дал себя ввести в обман. И второй аргумент: уголовного преступления нет, потому что деяния Орлова и Сумарокова не были направлены против германского государства, а «подлог иностранных документов сам по себе, при отсутствии международного особого соглашения по этому поводу, не наказуем».

Так аргументирует немецкий юрист свободу для господ Орловых и Сумароковых вредить нашему Союзу, подрывать наши отношения с иностранными державами, подготовлять войну против нас капиталистических держав на территории Германии, с благословения германской полиции, Орлов и Сумароков, мол, не приносили вреда германскому государству своей деятельностью.

Именно по этому пункту мы коренным образом должны разойтись с его защитником Яффе и со всеми его покровителями.

Советская общественность имеет право утверждать, что вред Орлов и Сумароков наносили не только СССР. Они хотели нанести вред СССР, но они в первую голову наносили его именно Германии, именно Германскому государству и угрожали его нанести и германскому народу, германским трудящимся. Ибо прежде всего и Советский Союз, и германские трудящиеся заинтересованы в поддержании самых дружественных, самых мирных между собой отношений. Об этом много раз заявляло и само германское правительство. Цена такого рода заявлениям сейчас и проверяется его отношением к делу Орлова и Сумарокова. Если германское правительство и германские власти признают, что по германским законам деятельность Орлова, совершаемая на территории Германии, не вредит Германии, это для нас означает, что покровительство террористам, белогвардейцам, международным жуликам, авантюристам и фальсификаторам, когда эта деятельность прямо направляется во вред, как это утверждают сами Орлов и Сумароков, Советскому Союзу, — признается не портящей отношений между СССР и Германией даже тогда, когда деятельность этих международных аферистов протекает на территории Германии с ведома и покровительства германских официальных лиц.

Так ставит вопрос советская общественность. И иначе она его не может ставить после процесса Дружеловского и после того, как со времени этого процесса протек ряд лет и в течение этого ряда лет те же лица, разоблаченные процессом, продолжали ту же свою деятельность, в той же самой обстановке и под тем же самым покровительством.

Мы требуем не только гласного суда над ними по немецким законам, — мы требуем и прекращения того покровительства и укрывательства, которым пользовались международные фальсификаторы со стороны немецкого Полицей-Президиума.

Н. Крыленко.

Известия, 20.03.29 г.