Двуликий адмирал

Сотрудники абвера нередко называли Канариса мистификатором.

Притворство было его второй натурой. И особенно явственно проявились основные свойства характера адмирала — двуличность, ханжество, страсть к притворству и мистификациям — в то время, когда он писал свой дневник.

Канарис начал вести его в годы своего могущества, когда казалось, что все его замыслы осуществились, а положение незыблемо. И вот на вершине славы двуликий шеф абвера решил создать документ, который показал бы, что он не просто верный помощник фюрера во всех его планах и начинаниях, а совсем особая фигура, не имеющая ничего общего с другими главарями фашистской империи. «Дневник Канариса, — говорит его биограф Абсхаген, — был предназначен для потомства и имел целью дать отчет о его планах и думах перед грядущими поколениями».

В действительности это был дневник человека с двойным дном, человека, который всегда хотел иметь запасной выход.

День за днем вносил Канарис в свой дневник все, что могло бы оправдать его дела и действия на случай падения фашистского режима. Он писал его в одном экземпляре, но не хранил в тайне, а давал читать и даже переписывать «избранные места» своим подчиненным.

Начиная с марта 1943 года генерал Остер — один из деятелей верхушечной оппозиции против Гитлера — переписывал дневниковые записи своего шефа. Он хранил эти записи в несгораемом шкафу кабинета в Цоссене, куда была перенесена штаб-квартира абвера в начале 1943 года. Вследствие этого часть записей Канариса после ареста Остера попала в руки гестапо, т. е. как раз тех людей, которым они не предназначались.

По наиболее распространенной версии, большинство дневников было вывезено доверенным лицом адмирала, офицером, фамилия которого осталась неизвестна, в надежное место, далеко от фашистской столицы (офицер закопал его в саду как самый ценный клад). Однако 20 июля 1944 года его самого арестовали. Жена офицера в страхе выкопала и уничтожила дневник[7].

Таким образом, акция Канариса с дневником окончилась крахом. Дневник не только не сослужил ему службу, но помог его врагам разделаться с опасным для них соперником.

Эсэсовец Хуппенкотен на процессе в 1951 году заявил, что, когда Гитлеру представили те страницы дневника, которые были найдены в Цоссене (речь идет о тексте дневника за период с марта 1943 года по июнь 1944 года), с ним случился нервный припадок. Гиммлер велел переправить дневник вместе с некоторыми другими сверхсекретными бумагами СД в замок Миттервиль (Австрия), где был устроен тайник гестапо. Дневник Канариса, как и другие документы, спрятанные в гестаповском тайнике, охранялись целым батальоном войск СС. Перед крушением фашистского рейха по приказу Гиммлера все эти бумаги были сожжены.

Никто из очевидцев сцены чтения Гитлером дневника не сообщил, чем был так потрясен фюрер. А гестаповские следователи, разбиравшие «дело 20 июля», не читали дневника: Гитлер распорядился, чтобы он был изъят из материалов следствия, и запретил знакомить с ним даже высших служащих гестапо. Это дало повод к тому, чтобы вокруг дневника возникли самые фантастические слухи. За гаданиями о том, что бы мог написать начальник абвера, западные публицисты совершенно «забыли» о делах адмирала…

По-видимому, шеф абвера рассчитывал, что его записи «для потомства» откроют ему кое-какие перспективы в случае крушения фашистской империи. Это был, насколько известно, с одной стороны, отчет о самых секретных сторонах деятельности гитлеровского государства, отчет, представлявший громадную ценность для возможного нового хозяина Канариса, с другой стороны, дневник представлял собой документ, который рисовал в наилучшем свете самого шефа абвера.

Естественно, что попытка двуликого адмирала умыть руки взбесила Гитлера и других нацистских бонз.

Вот одна из причин, почему палачи Кальтенбруннера и Гиммлера разделались с Канарисом.

Канарис против Канариса

Но оставим дневник Канариса… Обратимся к другому, более важному, — его делам, планам, приказам, высказываниям на протяжении многих лет.

Петляя, заметая следы, Канарис совершал много противоречивых акций — одни в поддержку Гитлера, другие маскировочные, направленные якобы против него. Очень часто Канарис выступает против… самого Канариса.

Но не будем голословны. Попробуем пойти по следу хитроумного адмирала и распутать тот клубок, который он оставил «потомкам»…

…1 апреля 1940 года состоялось совещание, на котором присутствовали Канарис, его помощник Остер и Лидиг, уполномоченный абвера в «особом штабе», созданном для подготовки нападения на Норвегию. Адмирал высказался против предстоящего предприятия фюрера и выразил надежду на то, что англичане будут своевременно извещены о нападении и примут свои контрмеры. 3 апреля Остер попытался предостеречь норвежское правительство. Он встретился со своим другом, военным атташе Голландии в Берлине Сасом, и сообщил ему дату нападения на Норвегию, а тот передал эти сведения сотруднику норвежского посольства. Норвежский дипломат не придал им значения, и дальше эта информация не пошла[8].

Итак, абвер, казалось бы, предупредил норвежское правительство о готовящемся нападении. Но одновременно абвер и лично Канарис предприняли громадные усилия, чтобы обеспечить успех гитлеровской операции в Норвегии. Мы уже знаем, что за несколько дней до совещания с Остером и Лидигом Канарис побывал в Норвегии, встретился там с Квислингом и проинструктировал агентуру абвера в связи с подготовлявшимся вторжением. В день передачи сообщения Сасу, в Норвегию был направлен близкий сотрудник Канариса Пикенброк для руководства агентурой абвера. Наконец, в день нападения, 9 апреля 1940 года, агенты Канариса, как могли, помогали операции, в частности они сообщали по радиостанции, установленной на немецком торговом судне «Видар», которое находилось в этот день в Осло-фиорде, обо всех передвижениях норвежских войск, а в дальнейшем — о ходе немецкого наступления. За один только день с парохода «Видар» прямо в ставку Гитлера было передано 240 важных сообщений. Эта информация сыграла исключительно важную роль в молниеносном захвате Норвегии фашистскими войсками. А на следующий же день после оккупации вступили в действие многочисленные ударные отряды абвера, заблаговременно созданные с помощью Квислинга. Эти отряды обеспечили сохранность основных объектов, представлявших интерес для оккупационных властей, а позже вели ожесточенную борьбу против освободительного движения норвежских патриотов.

…В середине мая 1940 года, вскоре после начала гитлеровского наступления в Бельгии, Голландии и Франции, начальник имперского ведомства безопасности Гейдрих вызвал к себе своих сподручных Мюллера и Шелленберга и сказал им: «Фюрер и рейхсфюрер СС (Гиммлер. — Авт.) поручили мне разобраться в одном из самых вопиющих случаев предательства в истории Германии. Некоторое время тому назад были перехвачены два радиосообщения, переданные бельгийским посланником в Ватикане своему правительству; в них содержалась точная дата нашего наступления на Западе. Это произошло за 36 часов до того, как фюрер официально ее объявил. Фюрер потрясен. Он требует, не считаясь со средствами, найти предателя».

В это же время службе безопасности стал известен и другой факт передачи сведений о дате нападения на Голландию и Бельгию.

Вечером 9 мая агенты Гейдриха подслушали телефонный разговор голландского военного атташе в Берлине Саса с Гаагой. В ходе разговора Сас передал: «Хирург решил сделать операцию утром, в 4 часа». Встревоженные гаагские чиновники решили перепроверить сообщение и позвонили Сасу ночью в Берлин. Подтвердив ранее переданные им сведения, Сас сослался на «абсолютно достоверный источник».

Служба СД потребовала тщательного расследования. Но, по существовавшему соглашению о разделении функций между СД и абвером, расследованием занялся отдел III абвера (контрразведка).

Канарис знал, от кого исходят оба сообщения. Источником первого был уполномоченный абвера в Риме Иозеф Мюллер; он информировал бельгийского посла в Ватикане о дате нападения на Голландию и Бельгию. Информация же, переданная Сасом своему правительству, исходила от начальника центрального отдела абвера Остера. Остер передал ее Сасу во время встречи с ним 9 мая.

С большим трудом удалось Канарису замести следы, которые вели к абверу. Что касается телефонного разговора, то тут он просто распорядился «прекратить дело», ведь абвер был единственной инстанцией, которому было поручено его расследование. Сложнее оказалось обмануть службу СД в случае с Иозефом Мюллером. Но и здесь адмирал нашел выход. Он поручил расследование дела… самому Мюллеру, а тот составил отчет, из которого явствовало, будто сведения, полученные в Ватикане, исходят из кругов, близких к королевскому двору в Риме. Королевский же двор якобы получил их от приближенных Риббентропа, гитлеровского министра иностранных дел.

Таким образом, адмирал весьма ловко выгородил своих подчиненных, а в графе «лояльность к западным державам» абвера мог записать весьма важный факт — выдачу срока нападения на Голландию и Бельгию.

В то же время ведомство Канариса действовало куда более эффективно по другой графе — «помощь вермахту в проведении агрессии». Для захвата мостов и железнодорожных узлов, например, абвер сформировал специальные отряды численностью не менее чем в тысячу человек. 9 мая, т. е. в тот самый день, когда Иозеф Мюллер и Остер выдавали тайны иностранным державам, эти отряды под покровом темноты перебрались через границу и расчистили путь немецкому наступлению, организовав ряд диверсий и бандитских нападений с тыла на голландских пограничников и солдат, охранявших важные военные объекты. Около Дордрехта абвер провел диверсию: на парашютах были сброшены манекены, которые отвлекли внимание обороняющихся и внесли смятение в их ряды. А в это время в другом населенном пункте появились группы диверсантов, которые захватили мосты в районе Дордрехта.

После начала нападения на Бельгию агенты абвера в бельгийской военной форме или в гражданском платье под видом отступающих солдат и беженцев просочились в тыловые районы, напали на военные объекты и удерживали их до подхода регулярных войск фашистов. Так им удалось захватить мосты через реку Шельду и туннель под этой рекой близ Антверпена.

Абвер оказал неоценимую помощь вермахту. После окончания похода на Бельгию, Голландию и Францию большое число офицеров абвера было награждено высшими фашистскими орденами. И первым среди награжденных был шеф разведки адмирал Канарис.

…В мемуарах Шелленберга сообщается, что службе безопасности удалось составить целое досье на Канариса, уличавшее шефа абвера в том, что тот скрыл от Гитлера важную военную информацию, касавшуюся предстоящей высадки союзных войск в Северной Африке. Ссылаясь на этот источник и на некоторые другие документы, авторы работ о Канарисе утверждают, что он оказывал ценные услуги союзникам в период африканской кампании.

Известно, однако, что одновременно абвер мобилизовал всю свою агентуру в Северной Африке для помощи фашистским войскам и значительно активизировал деятельность своего филиала в Тетуане (Испанское Марокко), чтобы создать опорные пункты в тылу союзных войск. Эти действия Канариса столь существенно помогли фашистским агрессорам, что Гитлер отверг обвинения службы СД в адрес адмирала. Канарис представил фюреру подробную сводку донесений абвера, из которой явствовало, что военная разведка не только сигнализировала о возможной крупной операции по высадке союзных войск в Северной Африке, но также указала довольно точно пункты высадки. Волей-неволей Гиммлеру пришлось отступить. Документы Канариса были куда убедительнее, чем досье гестапо о предательских действиях абвера во время боев в Африке.

…Канарис вел очень сложную и запутанную игру в период подготовки переворота Бадольо в Италии и последующих переговоров нового правительства с союзными державами о перемирии и присоединении к антигитлеровской коалиции. Он скрыл от нацистских фюреров все сообщения об этом, полученные абвером от шефа итальянской разведки Амэ, в частности информацию о готовившемся разрыве Италии с фашистской Германией. Этот факт стал известен гестапо. Шофер Амэ по поручению гестапо записывал все высказывания своего начальника; из них явствовало, что Амэ информировал адмирала о предстоящих событиях. Вернувшись в Берлин из Италии, ничего не подозревавший Канарис заверил гитлеровцев, что правительство Бадольо останется верным «оси». Гестаповец Хуппенкотен, который вел дело Канариса после его ареста, в показаниях на Нюрнбергском процессе специально остановился на этом факте. Он вспомнил, что во время ужина в штаб-квартире Канариса в Цоссене (в связи с бомбардировками Берлина абвер создал в этом городе свой запасной штаб), на котором присутствовал Кальтенбруннер, адмирал заверил руководителя имперского ведомства безопасности в том, что, согласно донесениям Амэ, Италия, мол, не собирается порывать с Германией.

Однако четыре недели спустя, повествует Хуппенкотен, Канарис в присутствии Шелленберга, которому было поручено разобраться в этом деле, форменным образом огорошил его. Он предъявил Шелленбергу копии донесений абвера Кейтелю, в которых прямо указывалось, что руководство итальянской армии подготавливает заключение сепаратного мира с Англией и США и устранение Муссолини, а Кейтель не придал этим сообщениям должного значения и не доложил о них Гитлеру. На сей раз хитрый адмирал своевременно принял меры, дабы обезопасить себя «на все случаи жизни». Гестапо снова не сумело собрать достаточно убедительных улик против Канариса.

О чем говорят все эти, казалось бы, странные и необъяснимые факты?

Прежде всего о том, что шеф абвера придерживался очень сложной и хитрой тактики. Он тщательно готовил для себя пути отступления, ведя с этой целью двойную игру.

Друг Канариса заместитель Риббентропа в министерстве иностранных дел фон Вейцзеккер называл Канариса «хитроумным Одиссеем». По словам Вейцзеккера, его ходы всегда были таинственны, неожиданны, противоречивы и часто непонятны для окружающих.

Но в этой противоречивости и неожиданности была своя система. Смена мер и контрмер, действий то в одном, то в другом направлении сбивала с толку противников Канариса в фашистской империи и создавала ему алиби на будущее.

Канарис раньше, чем многие другие руководящие деятели гитлеровского рейха, понял, что фашистская Германия обречена на поражение, и поэтому раньше, чем они, вступил на путь, по которому в конце концов попытался пойти и сам Гиммлер, — на путь сговора с западными странами под флагом сколачивания единого антисоветского фронта империалистических держав. По мере того как гитлеровские армии на Востоке терпели поражение за поражением, двуликий адмирал все больше активизировал свои усилия в этом направлении. Его все чаще охватывал страх за будущее империалистической Германии, за свою собственную шкуру. Слова Пикенброка о том, что после войны всем им придется висеть на одном суку, характеризовали умонастроение не только начальника отдела-I, но и самого шефа абвера.

По свидетельству Шелленберга, Канарис в последние годы войны производил впечатление человека, впавшего в состояние тяжелой депрессии. В разговоре трудно было уследить за ходом его мысли — он перескакивал с одной темы на другую, зачастую речь его становилась бессвязной. Так, например, в середине беседы о состоянии американской бомбардировочной авиации адмирал без всякого перехода вдруг произнес длинную тираду о положении на Балканах. Шелленберг уставился на него с недоумением, но Канарис продолжал говорить. У Шелленберга сложилось впечатление, что адмирал близок к помешательству.

Конечно, в таком поведении тоже мог быть свой расчет. Возможно, Канарис хотел избежать нежелательных расспросов со стороны службы СД. Но нервозность адмирала, страх и подозрительность, повышенная возбудимость и болезненная рассеянность засвидетельствованы не только Шелленбергом, но и другими лицами, близко знавшими шефа абвера. «Хитроумный Одиссей», по-видимому, чувствовал, что он запутался в собственных интригах и что над ним сгущаются тучи.

В этих условиях Канарис возлагал особые надежды на давние связи с разведывательными службами Англии и США и на готовившийся верхушечный переворот в самой Германии. Таковы были две последние ставки адмирала, от них он ждал спасения. Канарис привык менять хозяев. Он все яснее сознавал, что после войны германские антикоммунисты и реакционеры понадобятся английским и американским империалистам. Для них он писал свой дневник, с ними налаживал контакты, им пытался оказывать различные услуги.

Такова подоплека двойной игры Канариса, объяснение его противоречивых поступков, мотивы его связей с разведками США и Англии.

Контакты Канариса с определенными кругами англосаксонских стран налаживались, по-видимому, еще до войны. Но особенно интенсивный характер они носили в военные годы и осуществлялись по многим каналам.

Обратимся к двум из этих каналов — Ватикану и Швейцарии. Связи абвера с представителями Англии и США поддерживались сотрудниками Канариса Иозефом Мюллером и Берндом Гизевиусом.

Иозеф Мюллер, адвокат из Мюнхена, близко стоял к католическим кругам Баварии. В начале войны он стал сотрудником абвера и был послан с разведывательными заданиями в Рим. Как друг Остера, Мюллер пользовался полным доверием руководства абвера и его шефа. На него была возложена задача установить связь с английской разведкой через Ватикан и позондировать почву относительно возможности заключения мира с Англией.

В октябре 1939 года Мюллер прибыл в Рим с рекомендациями к папе Пию XII (бывшему кардиналу Пачелли, занимавшему пост папского нунция в Германии до своего избрания папой) от мюнхенского кардинала Фаульхабера.

Через папу Пия XII Мюллер установил контакт с окружением английского посла в Ватикане Осборна, снабжал английских доверенных лиц информацией, касающейся Германии, и регулярно сообщал абверу сведения, полученные от своих английских связных. Он также сообщил папе, что Муссолини передал абверу ключ к коду Ватикана, в результате чего все зашифрованные радиосообщения Ватикана известны гитлеровскому правительству[9].

Кроме того, Мюллер, как мы уже знаем, предупредил бельгийского посла в Ватикане о предстоящем нападении Германии на Бельгию.

Канарис сделал все, чтобы сохранить Мюллера на его посту в Риме. И вплоть до февраля 1943 года продолжались контакты с английскими представителями в Ватикане. Однако в феврале гестапо напало на след Мюллера, и в марте он был арестован. 29 ноября 1944 года (уже после ареста Канариса) Кальтенбруннер сообщал Гитлеру о результатах допроса Мюллера: «Из его показаний, а также в связи с показаниями Остера, Канариса и Донаньи (сотрудника абвера. — Авт.) и, наконец, из найденного документального материала весьма вероятно, а скорее даже абсолютно ясно, что Мюллер, как и Гизевиус, был двойным агентом», т. е. не только агентом абвера, но и сотрудником иностранных разведок.

Но это был не единственный канал для связи с английской разведкой. Канарис имел еще личного связного, через которого он в любое время мог вступить в контакт с английскими разведывательными кругами. Этим связным был загадочный барон Ино, о котором уже кратко упоминалось.

Канарис никогда и никому не раскрывал настоящей фамилии этого человека — авантюриста международного масштаба. Барон специализировался на торговле оружием. В частности, он посредничал при продаже немецкого вооружения некоторым ближневосточным государствам. В Берлине Ино возглавлял фирму «Трансмаре», которая использовалась абвером для посылки своих сотрудников за границу под видом служащих фирмы.

Барон Ино до 1939 года постоянно жил в Берлине. Богач и бонвиван, он чувствовал себя как дома во многих странах и имел влиятельнейших друзей в столицах разных государств. Как подданный Турции, т. е. нейтральной страны, он мог свободно разъезжать по белу свету в разгар войны. К тому же барон Ино в совершенстве владел десятью языками.

Канарис и Ино были на «ты», и барон часто гостил на вилле Шлахтензее. Ни с одним человеком адмирал не был так откровенен, как с Ино. Между прочим, барона и адмирала связывала также общая любовь к экзотике и к чревоугодию. Канарис любил вкусно поесть. Вместе с Ино он бродил по австрийским, венгерским и турецким кабачкам, ибо барон был знатоком восточной кухни. А когда Ино приезжал на виллу Канариса, шеф абвера надевал фартук и показывал свои кулинарные таланты.

Барон имел обширные связи с разведывательными службами многих стран. Особенно тесные отношения он установил с английскими резидентами на Ближнем Востоке. Районом его деятельности считались Саудовская Аравия и Ирак — английская сфера влияния. По делам своего бизнеса — торговли оружием — он часто посещал также и Лондон.

После отъезда из Германии (кстати, по совету Канариса) Ино сконцентрировал основное внимание на выполнении посреднических поручений английских фирм на Ближнем Востоке. А в действительности он был крупным агентом английской разведки. Вместе с тем его связи с Канарисом не были прерваны. Они осуществлялись через людей абвера в Анкаре и Мадриде. Поручения, которые Канарис давал барону, шеф абвера держал в секрете даже от самых близких сотрудников. Вообще дела с разведками западных стран Канарис окружил густым покровом тайны. Возможно, в дневнике он несколько раскрыл эту сугубо секретную сторону своей деятельности. Но дневник потерян безвозвратно, а Интеллидженс сервис и Си-Ай-Си хранят молчание. Пройдет, видимо, немало времени, прежде чем полностью будут раскрыты связи шефа абвера с разведками Англии и США.

Наиболее ясно можно проследить двойную игру Канариса при знакомстве с деятельностью одного из главных его агентов — Бернда Гизевиуса, который занимал пост вице-консула Германии в Цюрихе и считался резидентом абвера в Швейцарии. А для этого исследователь располагает множеством источников.

Во-первых, Гизевиус выступал свидетелем американского обвинения на Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников и там подробно рассказал о своих встречах с уполномоченным американской разведки Алленом Даллесом, штаб-квартира которого с 1942 по 1944 год находилась в Берне.

Во-вторых, Гизевиус выпустил в 1947 году в Швейцарии свои мемуары, озаглавленные «До горького конца».

В-третьих, о Гизевиусе много пишет Аллен Даллес в книге «Подпольщики в Германии», представляющей своеобразный отчет о его деятельности в качестве уполномоченного Си-Ай-Си в Швейцарии.

В-четвертых, в отчетах Кальтенбруннера Гитлеру о допросах заговорщиков, замешанных в покушении на Гитлера 20 июля 1944 года, имя Гизевиуса как агента Аллена Даллеса упоминается неоднократно.

Итак, у нас более чем достаточно данных, позволяющих сделать вывод о том, что Гизевиус осуществлял связь между абвером и Си-Ай-Си.

Правда, в предисловии ко второму тому своих мемуаров сам Гизевиус всячески пытается отвергнуть обвинения в том, что он одновременно служил в фашистской и в американской разведках. Но достаточно внимательно вчитаться в текст его мемуаров, как становится совершенно очевидным, что связи Даллеса с Гизевиусом могли иметь лишь одну подоплеку: уполномоченный Си-Ай-Си получал от своего «немецкого друга» важную информацию. Для оправдания своих контактов с Даллесом Гизевиус подводит под них «идеологическую» платформу. Он пишет, что поддерживал связи с Даллесом, так как резиденция Даллеса в Берне была… «центром европейского Сопротивления». Но эта наивная попытка Гизевиуса выдать шпионский центр за штаб антифашистского движения и тем самым замести следы никого не может убедить.

Встречи Гизевиуса с уполномоченными Даллеса носили регулярный характер. Гизевиусу помогал и другой агент абвера в Швейцарии, Вэтьен, установивший дружеские связи с помощником Даллеса по германским делам Шульце-Геверницом. Эта тройка — Гизевиус, Вэтьен и Шульце-Геверниц — служила главным каналом, через который абвер поддерживал контакты с Си-Ай-Си. Благодаря людям Канариса Даллес был информирован о событиях в Германии, о военных и политических планах Гитлера и о проекте организаторов покушения на Гитлера заключить сепаратный мир с Англией и США. Ярый антисоветчик, Даллес активно поддерживал эти планы и пытался воздействовать на Рузвельта, дабы тот санкционировал их.

Канарис в своих показаниях гестапо недвусмысленно охарактеризовал суть этих проектов. «В разное время, — показал он, — обсуждались возможности заключения мира. Прежде всего, речь шла о возможностях заключить мир с западными державами и совместно с ними продолжать борьбу против большевизма» (подчеркнуто в оригинале. — Авт.).

Но сие, как говорится, уже не зависело от воли даллесов, канарисов и иже с ними. Советская Армия наносила фашистским войскам удар за ударом. В оккупированной Европе ширилось и росло движение Сопротивления. Поражение гитлеровской империи неуклонно приближалось, и никакие силы в мире уже не могли спасти немецкий империализм от катастрофы: слишком велика была ненависть народов к фашизму. Ставка Канариса на сепаратный мир оказалась битой. Вместе с ней провалились и его надежды на создание общего фронта империалистических разведок.

Канарис и фашистские фюреры

Мы подошли к теме, которая является предметом пристального внимания всех зарубежных исследователей жизни фашистского адмирала: Канарис и гитлеровская верхушка.

Но прежде, чем разобрать ее, надо сказать хотя бы несколько слов о том, что представляли собой фюреры Канариса, те, кто выступали на авансцене германской истории на протяжении 12 лет.

Картина нравов фашистской империи еще не написана. Не всякий современный читатель может представить себе, какие ничтожные чудовища и чудовищные ничтожества стояли во главе Германии. Возведенные на «трон» финансовыми и промышленными магнатами, они получили неограниченную власть над жизнью миллионов немцев, а потом и миллионов людей в порабощенных Гитлером странах. Фашистские фюреры паясничали и кривлялись, на глазах у всех разыгрывали шутовские спектакли…

…В начале войны, когда геббельсовская пропаганда наперебой вопила о «неполноценности» всех славянских народов, в частности чехов, сам Геббельс завел роман с… чешской киноактрисой коллаборационисткой Лидой Баровой. Он повсюду появлялся с ней, осыпал ее подарками, вздыхал и млел на виду у всего Берлина, гаулейтером которого он был. …Магда Геббельс, распутная и фанатичная жена Геббельса, любовные похождения которой были широко известны, публично разыгрывала из себя несчастную покинутую жертву. Все это продолжалось довольно долго. «Треугольник» — Иозеф Геббельс, «расово неполноценная» Лида Барова и «несчастная» Магда Геббельс — был источником всевозможных сплетен и пересудов. А сплетни и пересуды Геббельс называл особым термином — «флюстер-пропаганда», что означает «пропаганда шепотом». История с Лидой Баровой была для Геббельса своего рода рекламой. Гитлеровский рейхсминистр пропаганды рекламировал себя совершенно теми же методами, какими богатые и влиятельные продюсеры рекламируют своих «звезд».

…Геббельс бросил Лиду Барову и вернулся к Магде… После долгого перерыва супруги появились вместе на приеме у Гитлера. Снова шепот и пересуды… Флюстер-пропаганда!

…Роскошный лимузин Геббельса скользит по улицам имперской столицы. Рейхсминистр по пять-шесть раз в день приезжает из министерства пропаганды домой. Он переодевается. Все в Берлине знают, что в гардеробной Геббельса — сотни костюмов. Подобно кокотке времен Людовика XIV, министр пропаганды без конца менял туалеты…

Впрочем, что там Геббельс!.. В 1944 году фашистского аса Руделя принял Геринг. Рудель только-только выписался из лазарета. И вот он в резиденции Германа Геринга. Роскошный парк. Мраморные Дионисы и Венеры — Геринг свез их в свое поместье со всей Европы. А вот и сам многопудовый министр авиации, облаченный в пурпурную тогу древнеримского сенатора. На груди у него сверкает и переливается бесценная бриллиантовая брошь. Жирные пальцы Геринга, унизанные бриллиантовыми перстнями, сжимают лук. Оказывается, в это время дня Геринг обычно упражняется в стрельбе из лука.

Перед началом войны Геринг сказал, что ни одна бомба не упадет на немецкие города. А в тот год, когда Рудель явился в резиденцию Геринга, половина немецких городов лежала в развалинах. Гитлеровцы давно потеряли свое хваленое «превосходство в воздухе». Советские летчики сбивали немецкие самолеты пачками. А Геринг в это время расхаживал в пурпурной тоге и стрелял из лука…

Что же подумал Рудель, увидев второго, после Гитлера, человека в государстве в столь неподходящем одеянии? Гитлеровский ас оказался под стать министру авиации. Много лет спустя он с восхищением описал эту сцену. Геринг показался ему «импозантным», «впечатляющим», «героичным»…

В юности Геринг был морфинистом. Потом вместе с Ремом коротал время в «злачных» местах. Дрожал при виде шупо (полицейского) — боялся попасть в каталажку. Рем был гомосексуалистом. Геринг следовал его примеру…

Ну, а сам фюрер? Фюрер разыгрывал фарс почище Геринга. Он регулярно устраивал истерики министрам и фельдмаршалам, капризничал. На обедах у Гитлера все безмолвствовали, ибо фюрер говорил без умолку. На публичных сборищах, выступая с трибуны, Гитлер впадал в транс. Это было всем известно. Подобные же припадки повторялись и на важных совещаниях — Гитлер произносил странные отрывистые фразы, выкрикивал бессвязные слова. После совещаний фашистские политики собирались группками, пытаясь расшифровать сказанное фюрером.

Всю жизнь Гитлер играл роли: сперва — «древнего германца», потом — великого полководца, под конец — непонятого героя, которого мир оценит этак лет через сто. Годами он изображал из себя аскета. Пил только молоко. Не ел мяса. Встречался с Евой Браун, своей многолетней любовницей тайком. Накануне самоубийства в бункере имперской канцелярии он сыграл свою последнюю роль — роль добропорядочного немецкого бюргера: «прикрыл грех Евы Браун» — облачился в парадный мундир и повел любовницу к алтарю…

И все они: Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер и иже с ними — были патологическими преступниками, маниакальными убийцами, готовыми утопить человечество в море крови.

Таковы были хозяева Канариса.

Но палачи в фашистской Германии были разные. Такие, как Гитлер, Гиммлер, Геринг, которые делали все напоказ, бравировали своими преступлениями, открыто демонстрировали перед всем миром и свое безудержное стремление к мировому господству и свою патологическую жестокость. И другие, скрывавшие свои истинные намерения, творившие свои злодеяния в тиши, втайне, по возможности чужими руками. Канарис принадлежал к этому, второму, типу гитлеровских преступников. «Стиль» Гитлера и Геббельса, Гиммлера и Геринга его не устраивал. Он презирал и их хвастовство и их циничную откровенность. Фашистскую программу завоевания мирового господства, уничтожения целых народов и борьбы с демократией он пытался осуществить, что называется, «без шума», без громких демонстраций, другими методами. Адмирал всегда стремился остаться в тени, чего никак не скажешь о тех, чьи непосредственные приказы он выполнял.

В силу гитлеровской верхушки он не мог уверовать надолго. Шеф абвера раньше других чиновников фашистского рейха увидел, что «тысячелетнюю империю» провозгласили временщики. И он, как мы уже видели раньше, начал принимать свои меры, чтобы заблаговременно покинуть тонущий корабль гитлеровских шутов.

Но был ли Канарис действительно противником фашизма? Участвовал ли он в заговоре 20 июля 1944 года? До сих пор это является предметом дискуссий и ожесточенных споров на Западе.

Одни апологеты Канариса — влиятельные сотрудники абвера Лахузен, Райле, Леверкюн — утверждают, что их шеф был до конца верен фашистскому режиму и до самого ареста оказывал гигантские услуги гитлеровской империи.

Другие — Гизевиус, Абсхаген, Герлиц — рисуют адмирала чуть ли не как принципиального и последовательного противника Гитлера. В доказательство они приводят смерть Канариса от рук гестаповцев и его связи со многими участниками заговора 20 июля 1944 года.

Кто же прав?

На наш взгляд неправы ни те, ни другие. И это вполне можно доказать, если оставаться на почве реальных фактов.

Даже сторонники версии о том, что адмирал боролся против гитлеровского режима, признают: Канарис ни в каких акциях против Гитлера не участвовал. Он не был причастен к документам, составленным заговорщиками, не давал им советов, не помогал в осуществлении покушения на фюрера.

Но Канарис знал о планах и действиях заговорщиков. Более того, он закрывал глаза на то, что по крайней мере пять лет — с 1938 по 1943 год — в его «лисьей норе», за стеной его собственного кабинета, находился один из центров «военного сектора» заговора, т. е. заговора в армии. Руководил этим центром близкий помощник Канариса Остер. Вокруг него сплотилась группа представителей высшего офицерства гитлеровского вермахта. В лагере заговорщиков она стояла на крайне правом фланге и главной, ее целью был сговор с английской и американской реакцией, направленный против Советского Союза и всех демократических сил.

Таким образом, Канарис не только знал о заговоре, но молчаливо поддерживал определенную группу заговорщиков.

Знал, но не участвовал… Поддерживал, но не действовал. Симпатизировал, но отмежевывался… Знакомая тактика! Адмирал, как всегда, хитрил, лавировал, оставлял себе лазейку на случай неудачи.

Даже в день покушения, когда всем в окружении Канариса казалось, что Гитлер погиб, адмирал остался верен этой тактике. 20 июля 1944 года ему позвонил Штауффенберг. Он только что вернулся из ставки Гитлера, где ему удалось положить бомбу под стол в непосредственной близости от фюрера, и он слышал, как раздался взрыв. Разумеется, Штауффенберг был уверен, что Гитлер погиб, и с ликованием сообщил об этом адмиралу. И что же он услышал в ответ? С хорошо разыгранным возмущением адмирал произнес: «Да что вы говорите, Штауффенберг? В своем ли вы уме? Это все козни большевиков!»

Когда в гестапо уже после ареста адмиралу прокрутили пленку с записью этого разговора (Канарис, конечно, знал, что его разговоры записываются), на его лице промелькнуло нечто вроде улыбки. «Вот видите, — заметил он, — я ведь правильно тогда сказал. А вы хотите обвинить меня в участии в заговоре!»

Да, даже самым опытным гестаповцам, которым было поручено заняться делом Канариса, не удалось наскрести факты, уличающие адмирала в причастности к заговору. Один из заговорщиков, Фабиан фон Шлабрендорф, в своих мемуарах «Офицеры против Гитлера» впоследствии писал: «Даже из последних донесений Кальтенбруннера Гитлеру осенью 1944 года явствует, насколько гестапо сомневалось, на чьей стороне в действительности стоял Канарис».

Донесения, на которые ссылается Шлабрендорф, перед нами. Это толстый том «Секретные документы из бывшего ведомства безопасности». В нем собраны отчеты Кальтенбруннера начальнику канцелярии фюрера Мартину Борману о ходе допросов лиц, привлеченных по делу 20 июля 1944 года.

В этих отчетах имя Канариса встречается 72 раза. Об участии Канариса в заговоре были допрошены десятки подсудимых и свидетелей. Его самого допрашивали много раз. И тем не менее Кальтенбруннер, Борман и Гитлер не смогли получить доказательства виновности адмирала.

Канарис не только упорно отрицал вину перед фашистским режимом, он с поразительной ловкостью старался обернуть каждое обвинение в свою пользу, «переиграть» гестаповцев. Так, например, из показаний обвиняемых стало ясно, что в последние месяцы перед снятием его с поста начальника абвера Канарис стремился сосредоточить дивизию «Бранденбург» в пределах рейха. Это навело гестаповцев на мысль, что шеф разведки намеревался использовать своих головорезов против фашистской верхушки. Это обвинение Канарис ловко парировал, выдвинув контрверсию. Он, мол, хотел использовать дивизию «Бранденбург» против «внутренних беспорядков». На допросах Канарис неоднократно подчеркивал грозящую Германии опасность «внутренних волнений» в связи с концентрацией большого количества иностранных рабочих, ростом подпольного движения и активизацией деятельности немецкой компартии. Эти высказывания матерого антикоммуниста звучали довольно правдиво. Поди пойми, как в действительности намеревался Канарис использовать дивизию «Бранденбург»! Он, видимо, не погрешил против истины, утверждая, что хотел бросить ее в первую очередь против немецкого народа, «в защиту абвера».

Кальтенбруннер так ни разу и не решился назвать Канариса в своих донесениях агентом иностранных держав или заговорщиком. Самое большее, на что он имел основания, — это характеризовать адмирала как «Mitwisser’а» («тот, кто знал»). Даже фашистский трибунал и его пресловутый председатель кровавый палач Фрейслер затруднились бы вынести смертный приговор Канарису на основании столь шатких улик, зная тем более заслуги шефа абвера перед Гитлером.

…И все же Канарис поддерживал заговор, точнее, наиболее реакционную группу его участников. Их идеи были близки сердцу адмирала, его тактике «ставить сразу на двух лошадей». Заключение сепаратного мира с Англией и Соединенными Штатами Америки и последующее создание единого империалистического фронта против СССР были и его целью.

Участники группы Остера с молчаливого согласия Канариса взяли на себя функции связных между заговорщиками в Берлине и представителями западных держав. На протяжении многих лет они довольно свободно курсировали между Берлином и Лондоном, Берлином и Стокгольмом, Берлином и Берном. Проследим за, некоторыми из этих путешествий…

Летом 1938 года руководители верхушечной оппозиции в гитлеровской Германии отправили для переговоров с английским правительством своего уполномоченного Эвальда фон Клейста. Эта поездка стала возможной только благодаря тому, что абвер в целях маскировки дал ему поручение в Лондон. Фон Клейст прибыл в английскую столицу 18 августа и имел встречу с Черчиллем. Он сообщил ему, что Гитлер твердо решил оккупировать Чехословакию и назначил срок вторжения. Далее Клейст заявил от имени оппозиции, что если Англия даст отпор Гитлеру, то оппозиция попытается произвести государственный переворот в Германии.

Через год, в октябре 1939 года, с аналогичным поручением абвера был направлен в Вашингтон молодой немецкий дипломат Тротт цу Зольц. Он был принят руководящими работниками госдепартамента и изложил им планы заключения мира между Германией и Англией, которые вынашивала оппозиция.

В то же время, т. е. в октябре 1939 года, по поручению абвера прямые переговоры о мирном договоре между Германией и Англией вел, как нам уже известно, в Ватикане Иозеф Мюллер при посредничестве палы Римского.

Мюллер сумел сразу же после прибытия в Рим установить дружеские отношения с личным секретарем папы патером Лейбером. Через него он получил доступ к папе, который согласился посредничать в переговорах между посланцем Германии и английскими представителями.

Результаты этих переговоров изложены в так называемом «меморандуме X», который был представлен Остеру и Канарису. Англичане отнюдь не отвергали мысль о мире, но требовали, во-первых, смещения Гитлера и, во-вторых, гарантии против возобновления агрессии в западном направлении. Интересно отметить, что английские условия содержали пункт об «урегулировании восточной проблемы в пользу Германии». Английские «мюнхенцы» были не прочь вернуться к своей прежней политике натравливания Германии на Советский Союз. Канарис знал, что с меморандумом были ознакомлены высшие чины фашистского вермахта — главнокомандующий сухопутной армией Браухич и начальник генерального штаба Гальдер.

В мае 1942 года уполномоченный абвера Бонхефер прибыл в Стокгольм для переговоров с английским представителем епископом Чичестерским. Бонхефер предложил заключить сепаратный мир между Германией и западными державами за спиной Советского Союза. Впрочем, после краха «молниеносной войны» в Советском Союзе и первых поражений фашистской армии на советско-германском фронте идея сепаратного мира овладела не только заговорщиками, но и определенной частью нацистских руководителей. Можно установить даже некоторый параллелизм действий заговорщиков и фашистских фюреров. Разница заключалась лишь в том, что руководители заговора хорошо понимали: западные державы не пойдут на мир с гитлеровским правительством. Поэтому они предлагали начать мирные переговоры лишь после свержения Гитлера.

В апреле 1944 года была предпринята еще одна попытка абвера посредничать между заговорщиками и правительствами Англии и США в переговорах о сепаратном мире. В это время Канарис был отстранен от поста шефа абвера, но на местах сохранились еще его старые сотрудники. По поручению руководителей заговора один из них, известный нам Гизевиус, передал предложения о заключении сепаратного мира с Англией и США уполномоченному американцев в Швейцарии Аллену Даллесу. В этих предложениях заговорщики обещали сразу же после переворота прекратить сопротивление на западе, и они были готовы встретить десантные войска американской и английской армий в ключевых пунктах страны — Мюнхене, Гамбурге, Дюссельдорфе и Берлине. По сути дела, Гизевиус предложил план оккупации Германии английскими и американскими войсками с помощью заговорщиков! Этот план обосновывался интересами «совместной борьбы против большевизма».

Во время допросов в гестапо Канарис признал, что у него имелись сведения о настроениях в пользу заключения сепаратного мира. Его сторонники, указывал адмирал, исходили из того, что противники Германии навряд ли заключат мир с нынешним правительством. Поэтому нынешнее правительство следовало бы хоть на время «выключить из игры»… «Тем временем войну следует продолжать до тех пор, пока будет заключен мир с западными державами и начнется общая акция всех западных держав против Востока». В этих словах была выражена программа реакционного крыла заговорщиков, к которому принадлежали офицеры абвера.

Канарис сообщил гестаповцам, что о таких разговорах ему время от времени рассказывал Остер. Но он тут же добавил: «Я таким сообщениям не придавал никакого значения. Для меня было ясно, что подобные планы неосуществимы и что все это пустые разговоры. Я не сомневался также в том, что любая смена режима во время войны была бы воспринята как удар в спину и привела бы к потрясению внутреннего фронта…»

Даже некоторые буржуазные исследователи указывают на реакционную роль Канариса в заговоре. Можно хотя бы сослаться на английских исследователей Уилера-Беннета, Френкеля и Мэнвиля, а также на ведущего западногерманского историка Ганса Ротфельса.

Англичанин Уилер-Беннет, автор фундаментального труда о германском генералитете, говорит о «темных интригах» начальника абвера и называет его «чрезвычайно сомнительной фигурой». Английские историки и публицисты Генрих Френкель и Роджер Мэнвиль отмечают, что Канарис петлял до конца своей жизни и что участие его в заговоре вообще нельзя считать установленным. Наконец, западногерманский историк Ганс Ротфельс, человек, потративший немало труда, чтобы возвеличить наиболее правых представителей верхушечного заговора против Гитлера, заявляет, что роль Канариса в заговоре вызывает большие сомнения и что Канарис никогда не предпринимал прямых акций, направленных против гитлеровского режима.

Эти свидетельства видных буржуазных ученых для нас важны потому, что звучат диссонансом в хоре славословий, расточаемых по адресу Канариса-«заговорщика».

Для шефа абвера молчаливая (и вместе с тем сверхосторожная) поддержка заговора была лишь одной из ставок в его сложной и темной игре.

Пример переворота Бадольо в Италии, все детали которого Канарис хорошо знал от своего друга Амэ, говорил о том, что фашистские диктаторы не вечны (а ведь власть Муссолини была установлена на 10 лет раньше диктатуры Гитлера!) и что умный разведчик не должен связывать свою судьбу с ними. Но в отличие от Италии обстановка в Германии сложилась неблагоприятно для заговорщиков. Заговор потерпел провал.

Абвер и гестапо

Рискованная игра Канариса велась на фоне все более обостряющегося соперничества между фашистскими аппаратами разведки и террора, между абвером и имперским ведомством безопасности. Начальником имперского ведомства безопасности был сначала Гейдрих, а потом Кальтенбруннер.

Имперское ведомство безопасности представляло собой чрезвычайно громоздкий механизм. Его наиболее важными управлениями были шестое, иностранное, — под руководством Шелленберга и четвертое, гестапо, — под руководством Мюллера.

Шелленберг и Мюллер постоянно сталкивались с Канарисом при выполнении разведывательных функций: служба Шелленберга — собирая информацию об общем политическом положении в иностранных государствах (в соответствии с «десятью заповедями», в ведении Шелленберга остались вопросы внутреннего положения и внутренней политики зарубежных стран), а гестапо — при арестах, допросах и расправах с теми, кого выслеживал абвер.

Шелленберг не мог примириться с тем, что Канарис захватил в свои руки всю иностранную разведку, а Мюллер был недоволен, что его ведомству доставалась только грязная работа — доведение до конца дел, начатых абвером.

Итак, Гейдрих до 1942 года, а затем Кальтенбруннер, Шелленберг, Мюллер — вот основные противники Канариса в борьбе за влияние в фашистском рейхе.

Чрезвычайно запутанными были взаимоотношения Канариса с Гейдрихом. Дело в том, что могущественный шеф имперского ведомства безопасности когда-то был морским офицером и проходил службу на крейсере «Берлин» под началом Канариса. Он оказался замешанным в уголовном деле и предстал перед «судом чести», который предложил ему покинуть флот. Гейдриха, видимо, никак не устраивало, что Канарис, хорошо знавший его прошлое, оказался на высоком посту в системе разведки. Но именно это обстоятельство побудило Гейдриха действовать в отношении своего бывшего начальника осторожно — адмирал мог воспользоваться компрометирующими его, Гейдриха, материалами. И кто знает, как поступят фашистские фюреры, если заполучат в свои руки материалы Канариса! Поэтому внешне Гейдрих сохранял с адмиралом наилучшие отношения. Они оказались соседями — жили на одной улице еще до назначения Канариса шефом абвера, а когда впоследствии адмирал начал строить дом в Шлахтензее, Гейдрих купил участок рядом с ним и выстроил там себе роскошную виллу. Их поместья тоже находились по соседству. Гейдрих был частым гостем в доме Канариса, и на всех приемах, устраиваемых Гейдрихом, непременно присутствовали Канарис с супругой.

Но «добрые отношения» между шефом СД и шефом абвера строились на зыбкой почве. Шелленберг рассказывает, что Гейдрих ненавидел Канариса и тщательно готовился нанести ему удар. Начальник шестого отдела СД считал, что если бы Гейдриха не убили в 1942 году, то участь Канариса была бы решена гораздо раньше. В свою очередь, Канарис копил материалы против Гейдриха и неоднократно намекал Шелленбергу, что имеет в своем распоряжении целое досье на его шефа.

Гитлер подобрал Гейдриха на самом дне и всегда поручал ему наиболее грязную работу в грязной фашистской империи. Цинизм и жестокость Гейдриха поражали даже самых прожженных гестаповцев.

Преемником Гейдриха был Кальтенбруннер — фанатичный чиновник, прошедший путь от низового служащего СД до шефа имперского ведомства безопасности. Это был верзила с «ручищами мясника», как о нем однажды сказал Канарис. Кальтенбруннер исполнял в фашистском государстве роль «калькулятора смерти»: он составлял подробные бухгалтерские отчеты о «достижениях» службы СД, о числе людей, замученных, сожженных, истребленных в гестаповских тюрьмах и лагерях. Кальтенбруннер ввел сложнейшую систему отчетности в имперском ведомстве безопасности, скрупулезно следил за выполнением всех предписаний и приказов Гиммлера.

С Канарисом он встретился впервые лишь через восемь месяцев после своего назначения — для него Канарис был «интеллигент», сомнительная личность, за которой надо зорко следить и с которой у «истого солдата СС» не может быть ничего общего. Кальтенбруннер обладал одним качеством, которое представляло особую опасность для шефа абвера, — мертвой хваткой фанатика. Вцепившись в свою жертву, шеф СД уже не отпускал ее.

Наиболее близким Кальтенбруннеру человеком в имперском ведомстве безопасности был Генрих Мюллер — шеф гестапо. Эти два палача отлично понимали друг друга. Приземистый, тучный, с лицом пьяницы, Мюллер любое поручение выполнял точно и «до конца». У него не было ни привязанностей, ни страстей, за исключением одной… Он упивался убийствами, пытками, газовыми камерами; искал и находил любые поводы для чудовищных расправ в «своей» гестаповской тюрьме на Принц-Альбрехтштрассе и в концентрационных лагерях.

И наконец, Шелленберг — единственный интеллигент в руководстве ведомства безопасности. Выходец из респектабельной буржуазной семьи, юрист по образованию, он в глазах других руководителей ведомства, в известной степени, был белой вороной.

Главная черта характера Шелленберга — честолюбие. Он единственный из высших чинов службы СД, который написал мемуары. В них он выступает беззастенчивым карьеристом, упоенным властью. Шелленберг хвастает успехами службы разведки, организацией своего управления, количеством агентов, влиянием и связями. Его заветной целью всегда было заполучить в свое ведение абвер, и он неутомимо интриговал против Канариса. Столкновения между Шелленбергом и Канарисом были немаловажной причиной окончательного падения шефа абвера. Шелленберг осторожно внушал рейхсфюреру СС, что Канарис представляет опасность для его, Гиммлера, личных планов и устремлений.

Таково было соотношение борющихся сил. С течением времени чаша весов в этой борьбе все более стала склоняться в пользу СД, в пользу Кальтенбруннера, Мюллера и Шелленберга.

Дело против абвера служба СД завела еще в 1939 году, при жизни Гейдриха. Тогда сильные подозрения СД вызвали действия Иозефа Мюллера. Все материалы, собранные в этой связи, были объединены в досье под названием «Черная капелла» (по цвету одежды католических священников — в деле был замешан Ватикан). Но гестапо не хватило улик, чтобы открыто выступить против Канариса. Да и положение его в то время было слишком прочным.

Подозрения службы СД в отношении абвера усилились в связи с так называемой «операцией Венло». Шелленберг организовал ловкую провокацию против Интеллидженс сервис. Пользуясь знанием кода, с помощью которого Интеллидженс сервис связывалась со своими агентами в Европе, Шелленберг направил через радиостанцию СД сообщение в Лондон, будто «некоторые генералы» в рейхе хотят передать английской разведке важные сведения и готовы встретиться с представителями англичан.

Провокация удалась. Было условлено, что Интеллидженс сервис направит двух своих представителей в район голландского городка Венло для встречи с генералами. 8 ноября 1939 года английские агенты спустились на парашютах в условленном месте и… прямо попали в объятия сотрудников Шелленберга. Два английских разведчика, Бест и Стивенс, были заключены в гестаповскую тюрьму и подверглись допросам. Шелленберга интересовало, во-первых, почему агенты с такой готовностью пошли на встречу с вымышленными представителями генералитета. Может быть, они что-то знали об оппозиции генералов к Гитлеру? Во-вторых, Шелленберг добивался от арестованных сведений по делу «Черная капелла» — СД продолжала заниматься интригами Иозефа Мюллера в Ватикане.

Канарис имел неосторожность обнаружить свою заинтересованность в деле Беста и Стивенса, прямо спросив Шелленберга, не дали ли они показаний, компрометирующих абвер. Это насторожило Шелленберга и побудило его еще усиленнее заняться сбором сведений о «предательской деятельности» абвера. Он строжайше запретил знакомить сотрудников Канариса с показаниями английских агентов.

Все эти косвенные свидетельства «нечистой совести» Канариса, хотя они и не давали возможности уличить адмирала в каких-либо противозаконных деяниях, были использованы Гиммлером для того, чтобы настроить фашистского диктатора против Канариса. И в конце концов раздражение фюрера прорвалось наружу.

В феврале 1942 года произошел первый крупный скандал, сильно подорвавший позиции Канариса в глазах Гитлера.

27 февраля 1942 года английская десантная часть произвела налет на гитлеровскую экспериментальную базу в районе Гавра, на которой испытывались новые средства противовоздушной обороны. База была начисто уничтожена. Абвер не только не сумел своевременно предупредить командование о налете, но своими сообщениями успокаивал руководителей вермахта, давая совершенно неправильную оценку возможностям английской разведки.

Гитлер пришел в ярость. Он назначил ревизию абвера. Канарису было приказано представить полную сводку сообщений о положении дел в английской разведке, которые абвер на протяжении года направлял руководству вермахта. Сводка оказалась настолько тощей, что адмирал предпочел игнорировать приказ Гитлера. Он так и не представил требуемую информацию. «Такое поведение, — пишет Шелленберг, — окончательно поссорило его с Гитлером, и с этого момента судьба Канариса была решена».

Служба СД получила возможность начать концентрированное наступление на абвер.

В декабре 1942 года гестапо арестовало двух сотрудников абвера в Мюнхене за спекуляцию валютой. Арестованные, желая задобрить гестаповцев, дали показания по делу Иозефа Мюллера. Они заявили, что всеми действиями Мюллера по организации переговоров в Ватикане руководил сотрудник абвера Донаньи (автор упоминавшегося нами «меморандума X»).

Начальник гестапо Мюллер, осторожности ради, решил действовать не сам, а через сотрудников имперского военного трибунала, которому он передал показания арестованных. Следователь трибунала Редер 5 апреля 1943 года неожиданно произвел обыск в кабинете Донаньи. Ему удалось обнаружить материалы, компрометировавшие Донаньи, Иозефа Мюллера, Остера и Бонхефера (уполномоченного абвера, который вел в мае 1942 года переговоры с епископом Чичестерским в Стокгольме). Донаньи, Бонхефера и Мюллера арестовали. Остера Канарису пришлось в декабре 1943 года уволить из разведки. С тех пор участие абвера в антигитлеровском заговоре прекратилось. Канарис больше не хотел рисковать.

На первых порах допросы арестованных сотрудников абвера не дали результатов — они ни в чем не хотели признаваться. Но в январе 1944 года в руки гестапо попал еще один сотрудник абвера — Кип. Он был арестован вместе с членами антигитлеровского кружка Зольфа. И наконец, в феврале 1944 года произошел случай, окончательно озлобивший фюрера: несколько агентов абвера в Анкаре, почувствовав, что у них горит земля под ногами, перешли к англичанам. Сначала исчезли супруги Вермерен, которые были срочно вывезены англичанами в Каир, а за ними последовали супруги Клечковские, работавшее на отдел абвера-III (контрразведка) в Анкаре.

Гнев Гитлера не знал границ. Он чуял предательство. Фюрер приказал немедленно подготовить приказ о включении абвера в имперское ведомство безопасности. Поединок между СД и абвером закончился в пользу Кальтенбруннера. По его приказу абвер был включен в шестое управление имперского ведомства безопасности, руководимое Шелленбергом.

Канариса отстранили от руководства абвером, но, чтобы не дать повода к слухам о развале фашистской разведки, его назначили на незначительную должность — начальника управления экономической войны. Это, по существу, означало почетную отставку.

Ведомство Канариса закончило свое существование. Сам адмирал мог надеяться теперь лишь на одно — пересидеть на новом месте крушение рейха. Но главари гестапо не собирались дать ему такую возможность. На третий день после покушения на Гитлера, когда волна массовых арестов прокатилась по всей Германии, Канариса арестовали.

Последние дни

Итак мы подошли к концу…

Мы видели Канариса на заре его карьеры, когда он, не брезгуя ничем, пробивался к власти, к ее тайным пружинам, скрытым от глаз столь презираемых им простых смертных. Затем мы видели его на «вершине славы», в те страшные военные годы, когда он плел интриги в масштабе многих стран, когда щупальца абвера легли на карту мира, когда хитроумный адмирал с помощью созданного им аппарата вертел политиками и правителями порабощенной Европы и, сидя в своем кабинете в Берлине, разыгрывал бесчисленные шахматные партии, пешками в которых были каудильо, премьеры, маршалы…

Теперь нам осталось описать последний акт.

Канариса убили нацисты, те самые нацисты, с которыми он связал свою жизнь и слугой которых был.

По иронии судьбы, эпилог его жизни разыгрался в концлагере, созданном, как и все другие нацистские концлагеря, для истребления «неполноценных личностей», людей с «нечистой кровью», антифашистов и коммунистов, с которыми весь свой век боролся Канарис.

Итак, концлагерь Флоссенбюрг… Ряды деревянных бараков и одноэтажное каменное здание. Сорок камер, длинный коридор. В первые годы войны в камеры сажали узников, которые «нарушали лагерный режим», а потом, в 1944—1945 годах, — особо важных преступников; камеры служили карцерами, и путь из них был только один: через коридор во двор, в «контору» концлагеря, а оттуда вновь на лагерный двор — место казни. Звеня кандалами, проходили узники по длинному коридору. В конторе приговоренных к смерти раздевали догола. Последнее унижение, последняя попытка втоптать в грязь все то, что Канарис всегда сбрасывал со счетов, — человеческую душу, человеческое достоинство. И последняя дань тому, перед чем он так преклонялся, — силе, безотказно действующему аппарату, расчетливости… Одежда узников переходила в склады фашистского государства целехонькая и в меру чистая, не загрязненная ни кровью, ни предсмертным потом приговоренных… Эсэсовцы выводили раздетого догола узника во двор. И здесь его либо ставили на колени лицом к свинцовой квадратной пластине, укрепленной в глухой каменной стене, и убивали выстрелом в затылок, либо вешали на одном из шести железных крюков, вбитых в ту же стену.

О последних днях Канариса мы имеем более или менее подробные сведения.

Адмирала посадили в камеру 22, а в камере под номером 21 сидел бывший начальник датской военной разведки обер-лейтенант Ганс Матизен Лундинг, которому удалось спастись благодаря спешной эвакуации лагеря через несколько дней после казни Канариса. Правда, Лундинг не был знаком с Канарисом лично, но он сразу узнал его, так как видел начальника абвера в Копенгагене.

В те дни во Флоссенбюрге находились также бывший начальник фашистского генштаба Гальдер и Шлабрендорф — активный участник заговора 20 июля. Показания этих трех людей, особенно Лундинга, который перестукивался с Канарисом, позволяют воссоздать картину гибели адмирала.

Гальдер выступал свидетелем на процессе эсэсовца Хуппенкотена в Мюнхене в 1951 году, того самого «мясника» Хуппенкотена, подручного Кальтенбруннера, который вел последние, самые жестокие допросы Канариса, а потом отправил его на смерть.

В день казни Канариса Гальдера перевели в Дахау, но он подробно рассказал о том, как вообще проходила процедура казни во Флоссенбюрге, а из показаний Лундинга известно, что таким же образом казнили и Канариса. «В толстых дубовых дверях камер, — рассказывал Гальдер, — были щели, и через них можно было иногда по утрам видеть, как бесшумно скользят голые фигуры людей к углу двора, где совершались казни. После этого был слышен стук подбитых гвоздями сапог эсэсовцев и сквозь щели было видно, как эсэсовцы проносили носилки с трупами».

Шлабрендорф, также выступавший на процессе Хуппенкотена в качестве свидетеля, рассказал, что в день смерти Канариса, гуляя по двору (особо важным узникам во Флоссенбюрге полагалась получасовая прогулка), он заговорил со своим стражником, и тот сказал: «Маленького адмирала сегодня утром повесили; его несколько раз вздергивали и потом снова опускали. Он был такой живучий». Шлабрендорф понял, что речь могла идти только о Вильгельме Канарисе.

Гораздо подробнее показания Лундинга, который общался с Канарисом со дня прибытия адмирала во Флоссенбюрг в феврале 1945 года до его казни 9 апреля 1945 года. Канарис поразил Лундинга своей цепкостью и волей к жизни. По словам датского обер-лейтенанта, он не был ни безучастным, ни сломленным физически.

Почему же Канарис, казавшийся апатичным, почти полубезумным задолго до своего ареста, сравнительно легко переносил заключение во Флоссенбюрге, которому предшествовали долгие месяцы допросов на Принц-Альбрехтштрассе?

Лундинг дает нам на это ответ: Канарис был почти уверен, что ему удастся пережить крушение рейха, которое приближалось с каждым днем (Канариса казнили ровно за месяц до безоговорочной капитуляции Германии). Еще в гестапо, несмотря на строжайшую изоляцию, узники общались между собой: заключенных водили в общее бомбоубежище; к ним поэтому просачивалась кое-какая информация. Да и в концлагере Флоссенбюрг в последние месяцы перед концом войны узники не были полностью оторваны от внешнего мира. Изрядно напуганные конвоиры смотрели на многое сквозь пальцы. Немудрено, что Канарис имел достаточно сведений, чтобы понять: час фашистской Германии фактически уже пробил.

Даже во Флоссенбюрге адмирал не изменил своей тактике: был предельно осторожен и скрытен… Лундингу удалось передать Канарису записку. В ответной записке бывший начальник абвера уверял, что его арест — «результат ошибок и недоразумений», ибо те «преступления, в которых его обвиняют, он никогда не совершал». Перестукиваясь с Лундингом, Канарис беспрестанно уверял, что в руках у гестапо нет «никаких убедительных улик против него».

Во второй половине марта в лагерь Флоссенбюрг прибыл сам Кальтенбруннер. В этот день состоялся последний разговор двух старых врагов и соперников. Тот же Лундинг рассказал, что через щель двери он видел, как громадный, массивный Кальтенбруннер и маленький, щуплый Канарис ходили взад и вперед по лагерному двору. Время от времени Кальтенбруннер угрожающе размахивал своими ручищами убийцы, а Канарис отвечал на это вкрадчивыми осторожными жестами. О чем разговаривал Кальтенбруннер с Канарисом, так и осталось неизвестным… Хотел ли Кальтенбруннер все же добиться под конец каких-то признаний от бывшего шефа разведки? Или он на свой страх и риск пытался договориться с Канарисом, рассчитывая на его влияние и связи?

Этого мы не знаем. Но как бы то ни было, после отъезда Кальтенбруннера из концлагеря положение Канариса заметно ухудшилось, а 6 или 7 апреля, когда из Берлина во Флоссенбюрг прибыл Хуппенкотен в сопровождении одного из своих оруженосцев, Штарвицки, Канарис понял, что его часы сочтены. Хуппенкотен начал избивать Канариса на допросах. В ночь с 8 на 9 апреля, перестукиваясь с Лундингом, адмирал сообщил: «Думаю, что это конец».

Из всех процитированных выше свидетельских показаний явствует, что главари гестапо расправились с Канарисом не как с «особо важным преступником» из своей шайки, т. е. без соблюдения внешних формальностей (суд, пусть инсценированный, следствие и т. д.), а так, как они расправлялись со своими врагами, не имевшими чинов и званий. Вздернули на крюк — и концы в воду…

Это можно было бы объяснить давним соперничеством между Кальтенбруннером и Канарисом, Гиммлером и Канарисом, эсэсовцами и абвером, давней ненавистью, заскорузлой завистью.

Однако дело обстояло куда сложней. Гестаповцы ни в коем случае не могли допустить, чтобы Канарис пережил фашистский строй, конец которого приближался с неумолимой быстротой. Они боялись разоблачений адмирала, его международных связей.

В сборнике документов «Донесения Кальтенбруннера Борману и Гитлеру» подробно цитируются показания барона Каульбарса, личного друга Канариса. Ссылаясь на свой разговор с неким доверенным лицом шведского атташе, который имел место в связи с ожидавшейся отставкой Канариса с поста начальника абвера, Каульбарс передает «точку зрения заграничных кругов» на этот факт. По словам Каульбарса, ему было сообщено следующее:

«Известие об отставке адмирала явилось бы сигналам для заграницы прервать какие бы то ни было отношения с Германией. Канарис — один из тех немногих лиц, с которыми иностранные державы еще согласились бы вести переговоры и сотрудничать».

И далее:

«С отставкой адмирала отпадают все возможности какого бы то ни было соглашения в том случае, если Германия сочла бы нужным пойти на переговоры с вражескими державами о заключении приемлемого для обеих сторон мира».

По всей видимости, сообщая эти сведения, Каульбарс хотел помочь Канарису, спасти его из гестаповской ловушки. Ему, так же как самому Канарису, казалось, что связи с реакцией на Западе могут спасти адмирала.

Каульбарс и сам Канарис рассматривали факт «приемлемости» бывшего начальника абвера для реакционных кругов Англии и США, его многообразные международные связи как важный шанс для сговора с гитлеровской верхушкой. В обмен на жизнь Канарис мог обещать Гиммлеру и Кальтенбруннеру «походатайствовать» за них перед своими друзьями за границей.

Однако Кальтенбруннер прокомментировал показания Каульбарса нижеследующим образом: «Благодаря высказываниям Каульбарса становится ясным, как Канарис оценивался в рамках всего заговора».

Из этих комментариев видно, что даже Кальтенбруннер разгадал замыслы Канариса и его приятелей. Игра Канариса была ему, очевидно, ясна. Но, как показывают дальнейшие события и сама казнь Канариса, тот козырь, на который так рассчитывал начальник абвера, обернулся против него. Более того, он прямой дорогой привел его к роковой стене во Флоссенбюрге. Именно потому, что Канарис был приемлемой фигурой для некоторых деятелей США и Англии, он стал совершенно неприемлем для главарей фашистской империи накануне ее падения.

Известно, что «без пяти минут двенадцать», как любили выражаться гитлеровцы, даже Гиммлер пытался договориться с англо-американскими реакционными кругами. Известно, что эсэсовцы и гестаповцы накануне разгрома бежали поближе к западным границам рейха, надеясь, что их «подберут» там английские и американские милитаристы. И Гиммлер и все его сотрудники спали и видели, как бы сговориться с реакционными кругами Англии и США о совместной борьбе против Советского Союза, «мирового коммунизма» и всех сил прогресса. Разумеется, они понимали, что Канарис имел возможности опередить их и спеться с англо-американской реакцией за их спиной, а главное, за их счет. Ведь он уже давно готовил для себя пути отступления, давно заигрывал с Западом. К тому же там у него были могущественные друзья — каудильо был с ним тесно связан, Бадольо он негласно помогал, с Даллесом всегда мог сговориться… Да и аппарат абвера… Что стоит адмиралу после падения нацистского режима переловить с помощью этого аппарата фашистских карателей, от Гиммлера и Кальтенбруннера до более мелких их приспешников типа Хуппенкотена (которому, кстати сказать, удалось избежать суда до 1951 года), и явиться пред «светлые очи» западных покровителей в роли этакого антинациста? Что стоит ему сделать карьеру на костях своих более грубых, более откровенных и менее дальновидных соучастников по преступлениям?

Фашистский адмирал перехитрил самого себя, запутался в собственных интригах и комбинациях. Однако возникновение легенды о Канарисе — факт вполне закономерный.

Бесславная жизнь и деятельность двуликого адмирала приукрашивается сейчас всеми средствами и способами именно потому, что среди нескольких десятков людей, разделявших фактически власть с Гитлером, Канарис был одной из самых приемлемых фигур для реакционных милитаристских кругов Запада, наиболее гибким и ловким немецким фашистом, который ставил сразу на несколько лошадок, всегда имел запасные выходы и в случае надобности мог с легкостью переменить хозяина, принять новую присягу, подписаться под иной программой, оставаясь верным делу своей жизни — антикоммунизму.