Дыхание богов

3. ДЕВЯТЬ ХРАМОВ

Кентавры. Это патруль. Стадо из двадцати чудищ, коней с человеческим торсом, появляется справа. Скорее всего они ищут нас. Рысью спускаются по склону. Одни скачут, скрестив руки на груди, другие шарят длинными палками в траве, ища богов-учеников.

Кентавры углубляются в цветущее поле, их ноги утопают в алых цветах. Притаившись в маках, мы издали следим за ними. Кентавры похожи на уток, плывущих по кровавому озеру.

Они ускоряют шаг, направляются в нашу сторону, словно почуяв что-то. Мы едва успеваем распластаться по земле. К счастью, маки растут стеной, образуя красный занавес.

Кентавры едва не задевают нас копытами, но вдруг небо разверзается и начинается страшный ливень. Кентавры нервничают. Некоторые поднимаются на дыбы, словно их конское естество не может выносить электричества, которым заряжен воздух. Они совещаются, вода струится по их бородам, и решают прекратить поиски.

Мы долго лежим неподвижно. Черные тучи мало-помалу расходятся, пробивается солнце, капли сверкают на листьях, как крошечные звезды. Мы поднимаемся, кентавры исчезли.

– Едва не попались, – вздыхает Мата Хари.

Чтобы поднять боевой дух, Мэрилин Монро шепчет наш девиз:

– Любовь – как шпага, юмор – как щит. Фредди Мейер обнимает ее.

И тут среди поля пламенеющих маков появляется светловолосая девушка, стройная и смеющаяся. За ней следуют восемь других, необыкновенно похожих на нее. Они стоят перед нами, разглядывают нас, дразнят, хохочут. И вдруг бросаются бежать и пропадают вдали.

Мы переглядываемся и в едином порыве, словно одержимые желанием немедленно забыть о том, что произошло, бросаемся вдогонку.

Мы мчимся среди маков, высокие упругие стебли хлещут нас по ногам. Видение гигантского глаза стирается из памяти, словно информацию такого рода невозможно ни осмыслить, ни вообще удержать в голове. Не было никакого глаза. Коллективная галлюцинация, и точка.

Далеко впереди едва виднеются головы бегущих девушек, их светлые волосы развеваются над морем алых цветов.

Мы выбегаем на широкую поляну. Перед нами девять небольших ярко-красных храмов. Девушки исчезли.

– Еще одно чудо Эдема, – настороженно говорит Фредди Мейер.

Мраморные храмы похожи на миниатюрные дворцы с куполами. Фасады украшены скульптурами и фресками, двери распахнуты настежь.

Мы колеблемся. Мата Хари решается первой. Следом за ней я вхожу в ближайший храм. Внутри никого, зал загроможден предметами, так или иначе имеющими отношение к живописи. Мольберты, незаконченные холсты свалены в беспорядке. Яркие картины все как одна изображают маковое поле и два солнца на фоне горы.

Мы задумываемся, зачем, собственно, мы здесь, как вдруг из другого храма раздается тихая, чарующая музыка. Мы входим туда и видим, что здесь собраны музыкальные инструменты всех времен и народов – ситар, тамтам, орган, скрипка… Какие-то партитуры сольфеджио.

– Помнится, танатонавтами мы пролетали сначала черную зону страха, а потом – красную зону наслаждения, – замечает Фредди.

Мы решаем зайти в следующий храм. Под его сводами мы обнаруживаем телескоп, компасы, карты, инструменты, с помощью которых можно измерить все, что угодно, на небе и на земле. Отовсюду доносится смех девушек.

– Кажется, я знаю, у кого мы в гостях, – говорит Жорж Мельес.

4. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: МУЗЫ

По-гречески «муза» означает «водоворот». Девять девушек, дочери Зевса и нимфы Мнемосины (богини памяти), стали нимфами источников, ручьев и рек. Говорят, их воды побуждали поэтов слагать песни. Со временем функции муз изменились. Сначала они утешали страдающих, потом стали вдохновлять людей, занимавшихся творчеством, независимо от того, какой области искусства те отдавали предпочтение. Музы жили на горе Геликон в Беотии. Музыканты и стихотворцы в поисках прохлады приходили к источникам, бившим около святилища. Позже музы разделились, каждая стала покровительствовать одному из видов искусства или науке:

Каллиопа – эпической поэзии,

Эрато – любовной поэзии,

Эвтерпа – музыке Мельпомена – трагедии,

Полигимния – искусству религиозных песнопений,

Терпсихора – танцам,

Талия – комедии,

Урания – астрономии и геометрии.

Когда девять дочерей Пиэра, пиериды, вызвали их на состязание, музы победили и превратили дерзких соперниц в ворон.

5. ДЕВЯТЬ ДВОРЦОВ

Порывистый ветер взбивает красную пену маков. Самая молодая из девушек подходит ко мне. Ей, должно быть, едва исполнилось восемнадцать. Она в венке из плюща и закрывает лицо маской, изображающей удивление. Девушка медленно отводит маску в сторону, и я вижу лукавое личико с большими голубыми глазами. Она вызывающе смотрит на меня и улыбается.

Я не успеваю ничего сказать, а она подходит и целует меня в лоб. Вспышка, и я оказываюсь в театре, в первом ряду. Мне «рассказывают» пьесу: мужчина и женщина заперты в клетке, в плену у инопланетян. Постепенно они догадываются, где находятся, узнают, что их родная планета Земля исчезла и что, кроме них продолжить человеческий род некому. Они судят человечество, чтобы понять, заслуживает ли оно возрождения. В то же время герои пьесы, помимо воли ставшие подопытными кроликами, узнают, что инопланетяне похитили их, чтобы разводить, как домашних животных, на потеху своим детям. Они стоят перед вопросом – стоит ли возрождать человечество?

Я открываю глаза. Это был всего лишь сон. Девушка довольно улыбается. Наверное, это покровительница театра, но кто именно – Мельпомена, муза трагедии, или Талия, муза комедии? Ее маска ничего мне не говорит. Поразмыслив, я прихожу к выводу, что это, должно быть, Талия, так как пьеса о человечестве скорее забавна, чем грустна. Да и заканчивается она хорошо.

Я достаю из сумки «Энциклопедию относительного и абсолютного знания», наследство моего дорогого учителя Эдмонда Уэллса, и записываю сюжет пьесы на чистых страницах. Муза снова целует меня в лоб.

В моей голове раздаются три фразы. Советы писателю:

Я принимаю совет.

Мои спутники тоже заняты. Каллиопа, муза эпической поэзии, тянет за руку Жоржа Мельеса. Полигимния, муза религиозных песнопений, уводит Фредди Мейера. Муза танца Терпсихора увлекает за собой Мэрилин Монро. Покровительница любовной поэзии Эрато нежно беседует с Матой Хари. Рауля выбрала Мельпомена, муза трагедии.

Талия ведет меня в свое жилище из красного мрамора. Я вхожу вслед за ней в комнату, в которой все напоминает о театре. В центре стоит огромная кровать, будто перенесенная сюда из комедии dell’arte, с балдахином и позолоченными колоннами, которые увенчаны итальянскими масками.

На подиуме, обрамленном пурпурным бархатным занавесом, для меня, единственного зрителя, Талия разыгрывает пантомиму. Изображает счастье, горе и трагедию, которая завершается ликованием.

Сначала ее глаза подернуты поволокой, веки полуопущены, но вот во взоре ее вспыхивает радость. Я аплодирую.

Она низко кланяется в знак благодарности, спускается с подмостков, запирает дверь на ключ, прячет его под кровать и бросается мне на шею.

В предыдущей жизни, когда я был смертным, я не особенно интересовался театром. Меня отпугивала дороговизна билетов и необходимость заранее бронировать места. Я чаще ходил в кино.

Талия снова целует меня в лоб, и в моем сознании опять проигрывается пьеса. Теперь я вижу ее более отчетливо. Я сажусь к столу и принимаюсь лихорадочно записывать.

Я пишу. Какое наслаждение писать диалоги. Сюжет выстраивается. Дело движется вперед.

Талия гладит мою руку, волна свежести накрывает меня. Все идет словно само собой. Персонажи начинают жить своей жизнью, слова, которые они произносят, принадлежат им самим. Я не сочиняю, а лишь описываю то, что вижу. Никогда еще я не творил с такой легкостью. Наконец я стал божеством в маленьком мире, где все мне подвластно. Я устанавливаю правила. Новая мысль посещает меня. Писателю можно дать еще один совет: «Если вы не хотите просто принять то, что готовит вам будущее, создайте его сами». В то же время я сознаю, что раньше, до того как я принялся писать эту пьесу, мне еще ни разу не удавалось выстроить отношения между живыми людьми.

Я целую музу в обе щеки, благодарю за помощь. Талия читает, склонившись над моим плечом, одобряет и показывает мне крошечный театр, который стоит на комоде. Муза передвигает несколько фигурок, изображая движения актеров. Она подсказывает, что я должен заняться и режиссурой. Здесь – объятия, там – сражение, тут – погоня, а в этом углу герои, как хомяки, будут крутиться в колесе, построенном по их росту.

Талия встряхивает белокурыми кудрями, ее аромат окутывает меня. Чтобы поддержать мои силы, муза наливает мне стакан меда, красного, как маки, на которых он настоян.

Я испытываю только одно желание, которое меня самого удивляет, – навеки поселиться здесь с музой и посвятить себя театру. Быть рядом с Талией, слышать ее смех, смех полного зала – вот чего я хочу здесь и сейчас. Неужели я заменил один наркотик другим? Отказался от власти над миром ради власти над актерами? Променял Афродиту на Талию? У музы театра есть преимущество перед богиней любви – от нашего союза рождается то, что превыше нас. Здесь действует известное уравнение 1 +1 = 3, которое было так дорого сердцу моего учителя Эдмонда Уэллса. Я пишу, и мне кажется, что до моего слуха доносится смех сотен зрителей. Талия целует меня.

Однако наши объятия прерывает не гром аплодисментов, а грохот двери, которую высадил плечом Фредди. Он хватает меня, выталкивает, вышвыривает вон из дворца.

– Эй, отстань! Ты что, с ума сошел?

Бывший раввин встряхивает меня за плечи:

– Ты еще не понял? Это ловушка!

Я тупо смотрю на него.

– Вспомни, как мы пересекали красные земли континента мертвых. Испытание, ожидавшее нас, было в то же время и искушением. Если ты останешься здесь, твой народ погибнет. И с восхождением на Олимп тоже будет покончено. Ты проиграешь и превратишься в химеру. Мишель, очнись!

– О какой опасности ты говоришь?

– Чем опасна липучка для мотылька? Ты навсегда здесь увязнешь!

Эти слова доносятся до меня словно издалека, на пороге дворца появляется Талия, нежная и привлекательная.

– Вспомни Афродиту, – говорит Рауль. Один яд уничтожает действие другого.

Талия более не настаивает и машет, прощаясь. Я говорю ей:

– Спасибо. Однажды я напишу пьесу, которую ты показала мне. И еще много других.

Теонавты собираются вместе перед дворцами. Музы больше не пытаются соблазнить нас.

Мы смотрим друг на друга. Очень странная компания. Бывшая шпионка Мата Хари, которая спасла мне жизнь. Мэрилин Монро, звезда американского кинематографа. Слепой раввин Фредди Мейер, здесь он вновь обрел зрение. Жорж Мельес, волшебник-авангардист, изобретатель спецэффектов для кино. Густав Эйфель, архитектор, подчинивший себе железо, и Рауль Разорбак, неукротимый покоритель континента мертвых.

– Ну ладно, с этим все, – говорит Мата Хари, ставя точку в конце нашего приключения в гостях у муз.

Мы уходим все дальше от строений из красного мрамора, оставляя позади свои творческие планы.

Никогда прежде я не задумывался над силой искусства. Я увидел таившийся во мне талант драматурга, и это открыло передо мной новые горизонты.

Итак, я способен оживить маленький искусственный мир, создав его из того, что подвернется под руку.

6. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: САМАДХИ

В буддизме существует понятие самадхи. Как правило, наши мысли текут в беспорядке. Мы забываем о деле, которым заняты, задумавшись о том, что случилось накануне, или пытаясь спланировать завтрашний день. В состоянии самадхи, полностью сосредоточившись на том, чем вы заняты в эту самую минуту, вы обретаете власть над собственной душой. На санскрите «самадхи» означает «единонаправленная концентрация сознания».

В состоянии самадхи чувственный опыт не имеет никакого значения. Человек теряет связь с материальным миром, со всем, к чему привык. Остается только одно стремление – к пробуждению (нирване).

К этому ведут три ступени.

Первая ступень – «Самадхи без образа». Нужно представить, что твой разум – ясное небо. Любые облака – черные, серые, золотые – это наши мысли, которые затмевают небосвод. Облака появляются вновь и вновь, но их следует отгонять, пока небо не станет ясным.

Вторая ступень – «Самадхи без направления». Это состояние, когда не хочется следовать тем или иным путем, нет больше никаких желаний. Нужно представить себе шар, лежащий на плоской поверхности, который остается неподвижным, несмотря на то что кругл и может катиться.

И третья ступень – «Самадхи пустоты». В этом состоянии все равно. Нет ни зла, ни добра, ни приятного, ни неприятного, ни прошлого, ни будущего. Нет близкого, нет и далекого. Все подобно одно другому. И так как различия стерты, то и нет никаких причин испытывать к чему бы то ни было особые чувства.

7. СМЕРТНЫЕ. 14 ЛЕТ

Олимпия, столица острова Эдем, сияет в ночи, напоенной свежестью. Слышна нескончаемая летняя песнь сверчков. Светлячки кружатся вокруг трех лун. Сильно пахнет мхом, все растения нетерпеливо ждут утренней росы.

Я возвращаюсь на виллу, не до конца избавившись от колдовского обаяния Талии. Творить, когда рядом находится женщина, внушающая тебе вдохновение, – какой новый, волнующий опыт!

Я принимаю ванну, чтобы восстановить силы, омываю тело и разум от приставшей к ним грязи. На этом острове происходит множество событий, потрясающих меня до глубины души. Необходимо постоянно избавляться от впечатлений, чтобы не дать им завладеть собой. Я боялся кентавров, сирен, Левиафана, грифонов, гигантского глаза, возникшего ниоткуда, а теперь оказывается, что куда опаснее обаяние юной музы.

Я вытираюсь, надеваю свежую тогу и, вытянувшись на диване, приступаю к одному из любимых занятий. Я собираюсь узнать, как дела у моих бывших подопечных. Включаю телевизор.

На первом канале – Юн Би, маленькая кореянка, живущая в Японии. Ей 14 лет. Она ходит в школу, где обучают искусству японских гротескных комиксов – манга. Существуют строгие правила изображения лиц, движений, поз. Нужно рисовать огромные круглые глаза, чудовищных монстров, немного легкой эротики (но без откровенной наготы). Преподаватели высоко ценят Юн Би за необыкновенное чувство цвета и изящную прорисовку фона. Она постоянно грустит, но, когда рисует, чувствует себя свободной и даже иногда совсем забывает о своих печалях.

По второму каналу показывают Куасси-Куасси. Житель Берега Слоновой Кости учится играть на тамтаме. Отец объясняет, что удары ладоней должны совпадать с ударами сердца, тогда можно играть так долго, как захочется. Во время одного из уроков Куасси-Куасси обнаруживает, что его тамтам не просто барабан, но и средство общения без помощи слов. Он бьет в тамтам, стучит ладонями и чувствует, что попал в ритм своего отца. В ритм своего племени предков.

На третьем канале – остров Крит. Теотим теперь спортсмен. Приезжие девчонки, туристки, восхищены его грудными мышцами. У Теотима способности к парусному спорту и волейболу. Недавно он начал боксировать.

Короче говоря, у моих смертных ничего особенного не происходит. Я уже так привык видеть по телевизору кошмары, что даже забыл: жизнь, как правило, складывается из самых заурядных событий. Невозможно постоянно находиться в кризисе. Сейчас мои юные клиенты позволяют своим судьбам вершиться самим по себе, а времени идти своим чередом.

В дверь стучат. Я оборачиваю бедра полотенцем и открываю. На пороге кто-то высокий и длинноволосый. Первое, что я узнаю, – это запах. Неужели она почувствовала, что я стал меньше думать о ней? Она пришла. Лунный свет падает ей на плечи.

– Я не помешала? – спрашивает она.

А-фро-ди-та. Богиня любви. Великолепие и соблазн, воплотившиеся в одном существе. Я вновь чувствую себя ребенком. Опускаю глаза, потому что сила ее красоты ослепляет меня. Я забыл, какая она необыкновенная.

Надеваю тунику и приглашаю гостью войти. Она садится на диван. Мой взгляд все чаще останавливается на ней, приручает ее, я словно привыкаю смотреть на солнце без темных очков. В ее присутствии я захлебываюсь от чувств. Гормоны бурлят. Я вижу ее сандалии, золотые ленты, охватывающие икры. Ногти цвета розовых лепестков. Бедра, когда она меняет позу и край красной тоги заворачивается. Я вижу янтарную кожу, золотые волосы, ниспадающие на красную ткань. Афродита взмахивает ресницами, ее развлекает мое волнение.

– Мишель, все в порядке?

Мои глаза наполнены тем, что я вижу перед собой, – воплощением чистой красоты. Боттичелли пытался изобразить ее. Если бы он только знал, какова она на самом деле…

– У меня для тебя подарок.

Афродита достает картонную коробку, в которой просверлены дырочки. Кто-то дышит там внутри. Я ожидаю, что она достанет котенка или хомяка. Но она достает нечто удивительное.

Трепещущее сердце, ростом не больше двадцати сантиметров, на ножках. На маленьких человеческих ножках. Сначала мне кажется, что это статуэтка, но сердце дрожит, если потрогать его. Оно теплое.

– Заводная игрушка? – спрашиваю я. Она гладит сердце на ножках.

– Я дарю их только тем, кого действительно люблю. Я отшатываюсь.

– Живое сердце!.. Какой ужас!

– Это олицетворенная любовь. Мишель, тебе не нравится? – удивляется она.

Кажется, живое сердце почувствовало, что мы говорим о нем, и сжалось.

Афродита гладит его, словно успокаивает котенка.

– Сердцам нравится, когда их дарят. У этих химер нет глаз, ушей и мозгов, но они все-таки обладают каким-то крошечным рассудком. Разумом сердца! Они хотят, чтобы кто-нибудь взял их себе.

Продолжая говорить, она медленно подходит ко мне. Я не шевелюсь.

– Каждое живое существо хочет, чтобы его любили. Все остальное не имеет никакого значения.

Богиня любви подходит вплотную, крепко прижимается ко мне. Я чувствую, как мягка ее кожа. Мне так хочется поцеловать ее, но она прижимает указательный палец к губам.

– Ты знаешь, что для меня ты самый главный человек, – говорит она.

Афродита проводит рукой по моему лбу. В этом жесте слишком много материнской ласки.

– Я люблю тебя, но… я не влюблена. По крайней мере, пока не влюблена. Чтобы это случилось, ты должен разгадать загадку.

Она берет мои руки, гладит их.

– Прежде чем стать богиней, я была смертной. У меня были необыкновенные родители. Это они научили меня любить так сильно. Я хочу, чтобы между нами было нечто истинное, великое. Настоящую любовь нужно заслужить. Если ты хочешь, чтобы я воспылала к тебе страстью, тебе придется совершать чудеса. Найди отгадку. Я напомню тебе вопрос: «Лучше, чем Бог, страшнее, чем дьявол. Есть у бедняков, нет у богатых. Если это съесть, можно умереть».

Она целует мои пальцы, прижимает мою руку к своей груди. Потом подхватывает сердце, которое ждет, когда на него обратят внимание.

– Мне очень жаль, сердечко! Похоже, ты не понравилось моему другу.

Афродита подмигивает мне.

– …либо его интересуешь вовсе не ты!

Сердце дрожит от волнения.

Я вновь пытаюсь обнять ее, но она ускользает от меня.

– Мы, конечно, можем заняться любовью, если ты так этого хочешь, но ты получишь только мое тело, не душу. И мне кажется, ты будешь скорее разочарован, чем счастлив.

– Я готов на все.

В ее взгляде усмешка и удивление.

– Многие умерли от печали или покончили с собой из-за любви ко мне, но тебе я не желаю зла. Даже наоборот.

Афродита глубоко вздыхает.

– Теперь мы связаны навеки. И если ты поведешь себя правильно, быть может, нам суждено пережить великое блаженство.

Она встает, оборачивается, обнимает меня, забирает живое сердце и уходит.

Я стою совершенно ошеломленный. Вдруг мне приходит в голову странная мысль: а что, если это было сердце одного из ее отвергнутых поклонников?

Одного из тех, кого она «любила, но в кого не была влюблена»? Мои щеки пылают. Никогда еще я не был в таком смятении. Конечно же, это она сама страшнее дьявола, лучше, чем Бог… и если я ее получу, то умру.

Я вздрагиваю – в дверь снова стучат, на этот раз громче. На пороге Фредди, всклокоченный, с перекошенным лицом. Ему с трудом удается выговорить:

– Скорее, Мэрилин пропала!

Я срываюсь с места. Мы поднимаем на поиски соседей, друзей. Проверяем все улицы и переулки Олимпии, знакомые и незнакомые кварталы. Сатиры, херувимы, кентавры вместе с нами обыскивают кусты, разросшиеся вокруг статуй и памятников.

– Мэрилин! Мэрилин!

Меня душит то же самое чувство, какое я испытывал в прошлой жизни, когда видел объявления о пропавших детях. На фотографиях, обработанных компьютером, мальчики и девочки всегда выглядели старше своих лет. Под снимком – телефон родителей. По радио и телевидению похитителей умоляли выйти на связь. Но никто и никогда больше не видел этих детей. Плакаты на стенах выцветали, проходило время, и о детях забывали.

– Мэрилин! Мэрилин!

Мы прочесываем город. Я останавливаюсь у большой яблони на главной площади, когда передо мной появляется едва заметное существо. Это маленькая химера, которую я называю сморкмухой. Девушка-бабочка двадцати сантиметров ростом нервно взмахивает длинными синими крыльями. Снова и снова пытается что-то объяснить жестами. Она хочет, чтобы я шел за ней, тянет меня в сторону северных садов. В огромных, украшенных скульптурами фонтанах журчат медно-красные воды.

– Ты знаешь, где Мэрилин?

Сморкмуха летит зигзагами. Я иду за ней. Странное маленькое существо, одно из первых, кого я встретил на Эдеме. Надо будет все-таки разобраться, что же связывает меня с этой принцессой-бабочкой.

Мы идем садами все дальше и дальше. И вдруг я замечаю сандалию в зарослях гладиолусов. Дальше – женская нога, тело, сжатая в кулак рука, поднятая к небу. Стоны Мэрилин больше похожи на рев раненого животного, чем на человеческий крик.

Я падаю на колени, раздвигаю цветы и отшатываюсь при виде чудовищной дымящейся раны, разворотившей ей живот. Сколько же раз будет погибать эта душа?

Вокруг пустынно. Никого, кроме сморкмухи и меня. Я хватаю сухую ветку и поджигаю ее вспышкой из анкха. Мне нужен факел. Освещенное лицо самой знаменитой актрисы мира потрясает меня. Лишь бы только не было слишком поздно! Я зову на помощь.

– Она здесь! Сюда! Все сюда!

Я размахиваю пылающей веткой. Актриса открывает глаза, она еще жива. Мэрилин видит меня и шепчет:

– Мишель…

– Мы спасем тебя. Не волнуйся, – говорю я. Мне не хватает смелости смотреть на ее ужасную рану. Она что-то бормочет, улыбаясь через силу.

– Любовь – как шпага, юмор – как щит.

– Кто это сделал?

Она хватает мою руку, сжимает ее.

– Это… это богоубийца.

– Конечно, богоубийца. Но кто он?

– Это… это…

Она останавливается, смотрит на меня широко открытыми глазами. И на последнем вздохе шепчет:

– Это Ль…

Ее взгляд меркнет, рука разжимается и падает, речь обрывается.

Вокруг уже собралась толпа. Фредди тоже здесь. Он сжимает в объятиях труп любимой.

– Н-Е-Е-Е-Е-Е-Т!!!

В его руках Мэрилин поникла, словно тряпичная кукла.

– Она успела назвать убийцу? – спрашивает Рауль.

– Она сказала только «это… это…», и еще мне кажется, но я не уверен, что она сказала «ль» или «эль».

– Как Бернар Палисси. Он тоже сказал только «Это ль…», – замечает Мата Хари.

Рауль вздыхает.

– «Это» может означать все, что угодно. «Это» дьявол, «это» бог войны, это может быть даже женщина.

– «Эль» – одно из имен Бога на иврите, – говорит Жорж Мельес.

– Может быть, она хотела сказать «это летает»? – высказывает предположение Сара Бернар.

Странно, но гибель Мэрилин уже не волнует меня. Может быть, потеряв своего наставника Эдмонда Уэллса, я смирился с мыслью, что все мы, один за другим, будем убиты? «Ничто не вечно здесь…»

– Обратный отсчет: 84 – 1 = 83. Осталось только 83 ученика. Кто следующий?

Это говорит Жозеф Прудон. Мы не обращаем на него внимания.

– Нужно понять, что было общего между жертвами, – предлагает Мата Хари.

– Очень просто, – заявляет Рауль. – Убивают только лучших учеников. Беатрис и Мэрилин входили в тройку лучших, когда на них напали.

– Кому выгодно убивать лучших?

– Худшим, – тут же отвечает Сара Бернар, указывая на французского анархиста, который удаляется с совершенно безразличным видом.

Мне вспомнился один класс в лицее, когда я еще был смертным и жил в своей последней телесной оболочке на «Земле-1». Самым слабым ученикам доставляло удовольствие травить тех, кто учился лучше. Они изолировали их от остального класса и нападали. Учителя не осмеливались вмешиваться, боясь, что хулиганы в отместку проткнут шины их машин или нападут на них самих. Они даже ставили хорошие оценки членам банды. Это была «власть разрушения». Все предпочитали уступить, лишь бы их не трогали.

– Это также может быть выгодно сильному ученику, который хочет во что бы то ни стало вырваться вперед и обойти других, – снова подает голос Мата Хари. – Он убивает тех, кто мешает ему совершить финальный рывок.

– У кого сейчас лучшие оценки?

Мата Хари вспоминает, кого наградили на последнем занятии.

– Лидирует Клеман Адер, за ним я ex-aequo[7] и…

– Прудон, – подсказывает Рауль.

Имя анархиста не выходит у нас из головы. Он был так невозмутим, так холодно бросил: «Обратный отсчет…»

– Нет, считать виновным Прудона слишком просто, – возражает Жорж Мельес. – Он может устранить соперников в игре, зачем ему рисковать, убивая вне ее?

Шум крыльев заставляет нас посмотреть вверх. Афина, прилетевшая на крылатом коне, приземляется, спрыгивает на землю, и вот уже ее сова кружит над нами. Мы молчим. Богиня справедливости говорит громко и решительно.

– Богоубийца снова бросил нам вызов, и гнев богов велик, – вещает она.

Она подходит к трупу. Уже появились кентавры. Они отталкивают Фредди, который сжимает в объятиях тело возлюбленной, забирают Мэрилин Монро, кладут ее на носилки и набрасывают сверху покрывало.

– Мы считаем, что держать мир на плечах вместо Атланта – слишком легкое наказание для убийцы, который находится среди вас. Ведь Атлант в конце концов привык к этому. Есть более суровая кара. Я долго думала и нашла. Виновный понесет то же наказание, что и Сизиф. Он будет вечно катить камень на вершину горы.

В толпе раздался ропот.

Помнится, нацисты, вооружившись подобной идеей, изобрели пытку бесполезным трудом. В концентрационных лагерях они заставляли людей бесцельно катать по кругу огромные бетонные блоки или перетаскивать с места на место груды камней. Любой, даже самый тяжелый труд, можно вынести, если он осмыслен. Но если он подавляет разум…

– У вас будет возможность яснее представить себе, что это за наказание. Вы сами все увидите. Основной курс закончен, остались факультативы. Один из них ведет как раз Сизиф.

Богиня вскакивает на Пегаса и возвращается на вершину Олимпа. Рядом со мной стоит Фредди, только что потерявший свою звезду-возлюбленную. Он раздавлен горем, с трудом стоит на ногах. Мы поддерживаем его под руки.

– Будь уверен, – шепчет Рауль, – мы найдем ее. Раввин не отвечает. Мой друг объясняет, что в эту минуту актриса уже наверняка превратилась в химеру. Но, даже став лирохвостом, единорогом или сиреной, она все равно осталась на острове. В соответствии с принципом, который открыл Антуан Лавуазье, «ничто не исчезает бесследно, ничто не возникает ниоткуда, все лишь переходит в иное состояние».

8. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Если на всю историю человечества отвести одну неделю, то день будет равен 660 миллионам лет.

Представим же себе, что наша история начинается в понедельник. В 0 часов возникает огромный шар, Земля. В понедельник, вторник и утром следующего дня ничего не происходит. Лишь в полдень среды появляются первые формы жизни – бактерии.

Четверг, пятница и утро субботы – бактерии стремительно множатся и медленно развиваются.

В субботу, во второй половине дня, около 16 часов, появляются первые динозавры, а пять часов спустя уже исчезают. Более мелкие и слабые животные беспорядочно распространяются по Земле, рождаются и умирают. Остается лишь несколько видов, случайно выживших после череды природных катаклизмов.

В субботу же, без трех минут полночь, появляется человек. За четверть секунды до наступления полуночи возникают города. За сороковую долю секунды до полуночи человек сбрасывает первую атомную бомбу и взлетает с Земли, чтобы впервые ступить на Луну.

Нам кажется, что наша история длится невероятно долго. На самом деле мы, «новейшие мыслящие животные», появились лишь за сороковую долю секунды до окончания недели, в течение которой существует наша планета.

9. СОН О ДЕРЕВЕ

Пробуждение было нелегким. Этой ночью мне снилось, что я шел по переливающейся огнями улице Нью-Йорка, меня толкали люди, куда-то шагавшие и бежавшие. Я спрашивал прохожих: «Кто-нибудь знает меня? У кого-нибудь есть хоть какая-то информация обо мне? Кому известно, кто я и почему здесь?» Взобравшись на крышу машины, я кричал: «Кто знает, кто я такой и почему существую вместо того, чтобы обратиться в ничто?» Кто-то останавливался и кричал мне в ответ: «Я тебя не знаю, но, может быть, ты знаешь что-то обо мне?» Тогда все начали спрашивать друг друга: «Ты не знаешь, кто я? А ты? Не знаешь ли ты, почему я живу? Кто владеет информацией?» Тогда появился Эдмонд Уэллс и сказал: «Разгадка в дереве». Он указал мне на огромную яблоню, которая росла посреди Олимпии. Я подошел к ней, погладил кору и оказался внутри – дерево будто вдохнуло меня. Я превратился в белый растительный сок. Я бежал к корням и пировал, насыщаясь микроэлементами. Потом стремился вверх, поднимался по стволу к ветвям, достигал листьев, заполнял тонкие зеленые прожилки, впитывал свет и вновь спускался, чтобы распространиться по всему дереву. Я был жидким. Я наполнял собой дерево от корней до самых верхних, тонких веточек.

Целый ряд образов прошел передо мной. Растительный сок сгущался в комки, клетки, в людей. Я видел, что корни дерева были прошлым человечества, а тонкие ветки – будущим. Я перетекал в ветвях кроны, перемещаясь из одного возможного будущего в другое. Я поднимался вверх и вновь тек вниз. Менял грядущее, выбрав иную развилку ветвей. И я видел последствия каждого выбора. Плоды превращались в сферы, в каждой из них был заключен новый мир. Это было похоже на то, что я видел дома у Атланта.

Я просыпаюсь, тру глаза. Странный сон. Я утомлен и совершенно не в состоянии идти сегодня на занятия. Разве в моем возрасте ходят на лекции? Мне вспоминается вчерашний разговор с Афродитой. Кажется, я понимаю, как столь сложное существо смогло околдовать, подчинить себе такое множество людей. Нужно подумать о чем-то другом. Я решаю попытаться снова заснуть.

Лишь только я закрываю глаза, как снова оказываюсь внутри дерева. Я вновь стал растительным соком, меня ожидают новые внутридревесные приключения. Вдруг пронзительные звуки заставляют меня вынырнуть на поверхность. Звонят утренние колокола. Какой сегодня день? Суббота. Завтра воскресенье, можно будет проспать до обеда.

Покорно встаю, тащусь к зеркалу. Вот этот тип с серым лицом, заросшим щетиной, – я. Умываюсь холодной водой, чтобы проснуться, и совершаю другие привычные действия – принимаю душ, бреюсь, одеваю тогу. Иду завтракать в Мегарон. Кофе, чай, молоко, джем, рогалики, булочки, тосты. Фредди молчит, похоже, он чего-то ждет.

– Что станет с женщинами-осами без Мэрилин Монро? – спрашивает Мата Хари.

– Что станет со всеми нами? – подхватывает Сара Бернар. – Мэрилин больше нет, кто теперь остановит Прудона? Его армия огромна и мощна. Он может по очереди захватить всех нас.

Густав Эйфель и Сара Бернар вновь начинают обсуждать возможность союза, чтобы защитить нас от войск анархиста. Рауль выглядит озабоченным.

– Если мои люди-орлы отважатся подняться в горы, я скорее всего отобьюсь. Будем сбрасывать камни либо заблокируем перевалы. Сам я не буду спускаться в долину, чтобы сразиться с ордой Прудона, особенно теперь, когда он применяет новую тактику – выпускает вперед рабов, чтобы прикрыть себя, и дожидается, когда противник истощит запас стрел.

– Откуда Прудон узнал об этом приеме?

– Кажется, средневековые китайские полководцы уже пользовались живым щитом, – ответил я, вспомнив, что читал об этом в «Энциклопедии». – Еды рабам давали ровно столько, чтобы они дожили до ближайшего сражения. Затем их выталкивали вперед и использовали как прикрытие.

– До чего же китайцы, должно быть, презирали себе подобных, – вздыхает Сара Бернар.

Мы разрабатываем стратегию. Люди-лошади Сары Бернар и люди-тигры Жоржа Мельеса пока находятся слишком далеко от тех мест, где свирепствуют люди-крысы Прудона. Бессмысленно заставлять их выступить в поход, чтобы слиться в единую великую армию.

– Впрочем, Прудона больше всего занимают женщины-осы. Пока он с ними будет разбираться, мы что-нибудь придумаем.

– А если он захватит всю планету? – спрашивает Густав Эйфель.

Сара Бернар сухо отвечает:

– Тогда женщины навсегда попадут в рабство. Вы видели, как люди-крысы обращаются со своими женами, сестрами и дочерями?

– И что они делают с чужаками, – добавил Жорж Мельес.

– Какой противоречивый характер, – замечает Мата Хари. – Прудон проповедует мир «без бога и господина» и в то же время готовится к установлению тирании в масштабах планеты. Тирании, основанной на насилии и кастовости.

– Злом противостоять злу – известный принцип, – напоминает Жорж Мельес.

Сара Бернар добавляет:

– Он борется против фашизма фашистскими методами – насилием, ложью, пропагандой.

– В политической игре крайние правые не всегда противники крайних левых. Как правило, радикалы всегда объединяются в борьбе против центра, – говорит Жорж Мельес. – Любые «экстремисты» всегда обращаются к одной и той же аудитории – к завистливым, озлобленным людям, к националистам, реакционерам. Во имя «высших идеалов» они действуют как вооруженные бандиты, прибегают к неограниченному насилию, демагогии и пропаганде, основанной на лжи.

Никто не решается возразить, но я чувствую, что не все на стороне Мельеса. В частности, Рауль. Мне прекрасно известно, что он всегда считал, что центр слишком безволен, а правому и левому крылу давно пора как следует встряхнуть его.

– У экстремистских партий даже идеалы сходны, – поддерживает Мельеса Сара Бернар. – Обычно все начинается с того, что женщин отстраняют от политики. Это первый симптом. Затем наступает черед интеллигентов и всех, кто представляет угрозу для власти.

Мы смотрим на Прудона, который сидит за столом в одиночестве. Он обдумывает свой следующий ход.

10. МИФОЛОГИЯ: СИЗИФ

Его имя означает «премудрый». Сизиф – сын Эола, супруг плеяды Меропы, которая была дочерью Атланта. Считается основателем Коринфа. Войско Сизифа держало под контролем Коринфский перешеек, нападало на путешественников и грабило их. Таким образом пополнялась военная казна и было положено начало процветанию Коринфа. Позднее Сизиф оставил разбой и занялся мореплаванием и торговлей.

Однажды Зевс похитил Эгину, дочь речного бога Асопа, и спрятал ее в Коринфе. Сизиф открыл несчастному отцу имя похитителя, и Асоп в благодарность подарил городу неиссякаемый источник. Однако Зевс не простил предательства и приказал Танатосу, богу смерти, наказать Сизифа – обречь его на вечные муки.

Танатос явился, чтобы заковать Сизифа в цепи, но хитрец убедил его самого испытать, прочны ли оковы. В результате бог смерти оказался в цепях. Пока Танатос томился в заточении, царство мертвых обезлюдело.

Разгневанный Зевс отправил бога войны Аре-са освободить Танатоса и схватить чересчур хитроумного правителя Коринфа.

Но Сизиф не собирался сдаваться. Он притворился, что подчиняется Аресу, но, отправляясь в царство мертвых, приказал жене не хоронить его. В Аиде Сизиф получил разрешение вернуться на три дня в мир живых, чтобы наказать жену, оставившую его тело без погребения.

Оказавшись в Коринфе, Сизиф отказался возвращаться в царство мертвых. На этот раз Зевс обратился к Гермесу, чтобы тот силой вернул Сизифа в Аид. Судьи подземного царства решили, что такое своеволие должно быть примерно наказано. Они придумали для Сизифа особую кару: он должен вечно поднимать на гору огромный камень, который, достигнув вершины, тут же срывается и катится вниз по другому склону, так что все приходится начинать сначала. Когда Сизиф пытается отдохнуть, Эриния, дочь богини ночи Нюкты и Кро-носа, призывает его к порядку ударами бича.

11. ЗНАЧЕНИЕ ГОРОДОВ

На улочках Олимпии становится оживленно. В небе парят грифоны, похожие на упитанных городских голубей. Только эти голуби не воркуют.

Восемьдесят три оставшихся в живых ученика в белых тогах встречаются, приветствуют друг друга, подбадривают.

Длинной вереницей мы подходим к Елисейским Полям, чтобы отправиться на очередную лекцию, но ворота заперты. Появляется ора. Она ведет нас на юг Олимпии, в квартал, где живут Младшие боги.

Я плохо знаю эту часть города. Дома здесь весьма разнообразны по виду. Они не так поражают воображение, как дворцы богов, но и не так одинаковы, как дома, где живут ученики. Попадаются здания, выстроенные с соблюдением классических пропорций, похожие на учреждения. Наверное, нужно немало служащих, чтобы управлять таким большим городом.

Ора ведет нас к зданию в коринфском стиле, напоминающему величественную античную виллу. По обе стороны от входа мраморные колонны и позолоченные скульптуры. На стенах барельефы с изображениями древних и современных городов.

Мы переступаем порог и оказываемся в учебном зале со стенами кирпичного цвета. На стеллажах множество небольших макетов – это города разных времен и народов.

Справа установлен большой макет с холмами и реками, похожий на декорации для игрушечной железной дороги. По левую сторону невысокие подставки с макетами под стеклянными колпаками. На стенах, как плакаты, развешаны планы разных городов.

Мы слышим скрежет, выходим на улицу и видим, как к нам приближается человек, который с трудом толкает перед собой огромный каменный шар. Маленькая крылатая женщина с черными волосами и костлявым лицом вьется над ним и бьет его бичом.

Бывший правитель павшего Коринфа оставляет свою ношу у входа в зал. Эриния позволяет ему отдохнуть от наказания. Сизиф благодарит ее, входит, волоча ноги, и поднимается на возвышение. Садится в изнеможении и краем изодранной тоги утирает пот, струящийся со лба. Все его тело покрыто синяками.

– Прошу прощения, – говорит он, стараясь отдышаться.

Повисает пауза. Сизиф, морщась от боли, разглядывает нас. Наконец на его измученном лице появляется бледная улыбка.

– Рад видеть вас. Благодаря вам я могу немного отдохнуть.

Одна ученица хочет подать ему стакан воды из кулера, но Эриния отталкивает ее. Сизиф просит нас воздержаться от подобных порывов.

– Итак, меня зовут Сизиф, я ваш новый преподаватель на Эдеме.

Он, как это принято, пишет на доске свое имя.

– Я Младший, а не Старший преподаватель. И я познакомлю вас с одним из важнейших для демиурга понятий. Вы узнаете, что такое город.

Сизиф свистит в два пальца. Снаружи снова раздается шум. В зал, отдуваясь, входит Атлант. Он тащит на плечах огромный шар диаметром в три метра. Это наше учебное пособие, «Земля-18».

В стеклянной сфере находится «Земля-18», планета, населенная нашими народами. Пусть это всего лишь трехмерная копия настоящей планеты, затерянной в космосе, но мы взволнованно смотрим на «нашу Землю», покрытую океанами, континентами, лесами и горами, озерами и городами, на маленьких человечков, которые кишат на ее поверхности. Нам не терпится рассмотреть ее в увеличительные стекла, которыми снабжены наши анкхи.

Опустив ношу на подставку, титан утирает лоб. Сизиф подходит к нему. Герои обнимаются, во взгляде обоих сквозит грусть. Они, вероятно, считают себя жертвами несправедливости, но смирились со своей участью.

– Держись, мой мальчик, – говорит титан. Шепот проносится по классу. Мы счастливы, что вновь видим планету, на которой теснятся наши маленькие смертные народы. Нам интересно узнать, как они прожили без нас эту ночь.

Сизиф смотрит вслед титану, который уходит, потирая поясницу. Затем Младший бог выдвигает ящик письменного стола и достает анкх. Он включает прожектор над планетой и внимательно изучает наше «творение». Поднимается на скамеечку, чтобы оказаться на уровне экватора.

– Дело движется, да, – объявляет он. – Однако чувствуется неопытность демиургов – войны наспех, религии из чего попало.

Мы ожидали услышать более лестный отзыв.

– Очень немногие потрудились разработать долгосрочную стратегию. Цивилизации, которые я вижу, развиваются исключительно под воздействием страха.

Ученики перешептываются.

– Как избавиться от власти страха?

Сизиф ждет. Наконец он решает сам ответить на свой вопрос.

– Объединяясь, защищаясь, собирая силы. Некоторые из вас уже сделали это, но их сообщества находятся на самой начальной стадии развития. Итак, в первую очередь я расскажу вам о ключевом понятии, необходимом для продолжения игры.

Он пишет на доске слово «Город».

– Краткое изложение предыдущих событий. Сначала вы имели дело с ордами кочевников, затем с ордами, которые прятались в пещерах, с неорганизованными толпами, селившимися в стоящих рядом хижинах, затем в поселениях, деревнях, окруженных изгородью, и в селах, обнесенных стеной. Теперь пора строить красивые большие города.

На доске появляется новое слово: «Цивилизация».

– «Цивилизация» происходит от латинского слова civis, город. Принято считать, что человек стал цивилизованным, когда начал строить города. Монголы, например, городов не строили, поэтому монгольской цивилизации как таковой не существует. Мы еще поговорим об этом.

Сизиф снова садится за стол и хмурится.

– Для начала посмотрим, какие города уже существуют у всех ваших народов, и попробуем понять, какие из них находятся на пике развития, какие в застое, а какие пришли в упадок.

Склонившись над «Землей-18», приникнув к увеличительным стеклам анкхов, мы ищем города на нашей планете. Самым значительным, бесспорно, является столица людей-скарабеев Клемана Адера. За ним следует столица людей-китов Фредди Мейера. Два прекрасных города с множеством великолепных зданий и садов. Там есть огромные зернохранилища, поэтому люди могут не бояться голода.

– Известно, что сначала быстрее развивались города, построенные на холмах, – комментирует преподаватель. – Почему?

– Потому что там воздух чище, – выдвигает предположение Симона Синьоре.

– Потому что высота – лучшая защита в случае осады, – говорит Рауль, который основал свой город высоко в горах.

Сизиф качает головой.

– Разумеется, но со временем, как вы видите, строительство укрепленных городов на возвышенных местах заводит в тупик. Почему?

Руку поднимает Анри Матисс, бог людей-слонов:

– Там холодно.

– Город, обнесенный стеной, не может расти. Строить можно только вверх, как в овраге, – говорит Осман.

Сизиф кивает и направляет анкх на город людей-волков Маты Хари, которым из-за роста населения пришлось строить жилища за стенами города и возводить вокруг них вторую стену для защиты от внешних врагов. Город окружен отвесными склонами, которые препятствуют его дальнейшему расширению.

– Что еще можно сказать?

– В случае нашествия захватчиков крестьяне, живущие в долине, спешат укрыться в городских стенах. Враг тут же разоряет брошенные поля, – отвечает Сара Бернар.

– Еще! Продолжайте искать, думайте! – подбадривает нас бывший правитель Коринфа.

– Пищу и воду в город людям приходится тащить на себе или везти на ослах. Горожане становятся зависимыми от жителей равнины, – высказывается Рауль. Добраться до города его людей-орлов особенно трудно.

– И?..

– Перевозчики и носильщики требуют высокой платы за свои услуги. То, что в долине стоит 10 монет, при подъеме на высоту дорожает впятеро.

Мария Кюри говорит, что уже столкнулась с подобными проблемами и собирается перенести город своих людей-игуан из ущелья в долину.

– Итак, мы видим, как ограничены возможности роста городов, расположенных на возвышенностях. Так каким же городам, по вашему мнению, уготовано светлое будущее?

– Тем, которые расположены в лесу, – вступает Жан-Жак Руссо, бог людей-индюков.

Сизиф качает головой.

– Время собирательства и охоты прошло, – напоминает он. – В лес трудно доставлять товары и припасы. Из города, окруженного лесом, трудно увидеть приближающегося противника.

– Зато дерево для строительства домов очень дешево, – не сдается Руссо, которого волнует эта тема.

– После первого же большого пожара вам придется отказаться от деревянных домов. Намного выгоднее строить вблизи каменных карьеров.

Мы продолжаем искать другие варианты.

– Города посреди равнины? – выдвигает предположение Вольтер, не желая отставать от остальных.

– Кочевники без труда захватят такой город. Вы видели, что большинство городов, построенных на равнинах, были легко обнаружены и подверглись нападению.

– Города на берегу моря? – спрашивает Эдит Пиаф.

– Разумеется, город, построенный на побережье, трудно взять в кольцо, но он может пострадать от нападения пиратов. Жителям придется постоянно следить за тем, что происходит на море.

Я не вмешиваюсь, хотя прекрасно помню об одном нападении с равнины, когда море оказалось единственным путем к спасению.

Бруно, бог людей-коршунов, категорически настаивает на том, что чувствовать себя в безопасности можно только посреди пустыни.

– В пустыне приближение врага видно издалека. Кроме того, во время осады противнику неоткуда пополнить запасы и негде напиться.

– Но осажденные также будут голодать, – возражает Сизиф. – Так как же построить защищенный город, в котором можно спокойно жить и который при этом не будет загнан на гору, в пустыню или прижат к морю?

Я поднимаю руку.

– Нужно строить на острове, – говорю я.

– Остров отрезан от всего, это тормозит развитие торговли и увеличивает количество браков между родственниками. Остров – слишком замкнутый мир. Однако вы на верном пути. Речь идет не об острове посреди моря, а…

– Об острове посреди реки, – догадывается Мата Хари.

Бывший царь Коринфа кивает.

– Совершенно верно! Остров посреди реки. Вот пример с «Земли-1».

Он разворачивает карту Франции на «Земле-1» и указывает на Париж, город, выросший на острове посреди реки, на Лион, Бордо, Тулузу.

– Это французские города, ведь на вашем курсе только французы, но можно было бы привести в пример Лондон, Амстердам, Нью-Йорк, Биджинг[8], Варшаву, Санкт-Петербург, Монреаль. Почти все современные крупные города «Земли-1» были основаны на речных островках.

Я рисую на столе очертания острова, расположенного посреди реки, и вдруг замечаю надпись, которая потрясает меня до глубины души. Наверное, кто-то из предыдущего выпуска нацарапал ее анкхом: «Спасем “Землю-1”, это единственная планета, где есть шоколад».

Я пытаюсь сосредоточиться. Почему выгодно строить город на острове посреди реки?

– Вода образует естественную преграду. Лошади не могут преодолеть ее. Пешая атака также невозможна, – говорит прагматичный Рауль.

Поднимаются еще руки.

– Трудно осадить город, со всех сторон окруженный водой.

– Жителей нельзя оставить без воды.

– Вода проточная, ее невозможно отравить.

– В случае опасности по реке легче бежать, – подсказывает Сара Бернар.

Еще один ученик добавляет:

– Осаждающим придется контролировать реку вверх и вниз по течению, иначе корабли смогут подвозить в город припасы и подкрепление, а если он будет взят, предводителям осажденных удастся бежать.

Сизиф напоминает:

– На войне свет клином не сошелся.

– В реке можно стирать, – говорит Эдит Пиаф.

– Река способствует обороту товаров, развитию торговли, – заявляет Рабле. – Город на реке может обложить налогами торговые корабли, взимать пошлину за проезд.

Наш преподаватель одобрительно кивает.

– По реке можно отправлять экспедиции на поиски новых месторождений, областей, которые можно завоевать, и народов, с которыми можно начать торговлю, – добавляет Руссо.

– Благодаря речной торговле и пошлинам, город будет процветать и сможет при необходимости вербовать наемников или заключать союзы. Возможно, именно поэтому на гербе Парижа изображен корабль синдиката речных судовладельцев, – напоминает Осман, хорошо знающий историю города, в реконструкции которого принимал участие.

– По мере того как город, не ограниченный стенами, будет расти, он сможет перекинуться на берега реки, – подчеркивает Эйфель, ясно представляющий себе развитие столицы Франции, выплеснувшейся с острова на берега и занявшей всю низину Парижского бассейна.

Сизиф просит тишины. Из соседнего зала он приносит макеты городов на больших досках, расставляет их у себя на столе и подзывает нас. Каждый макет подписан. Это миниатюрные копии главных метрополий древней «Земли-1»: Афин, Коринфа, Спарты, Александрии, Персеполя, Антиохии, Иерусалима, Фив, Вавилона, Рима. Останавливаясь у каждого макета, Сизиф просит нас назвать преимущества и недостатки изображенного города, определить, достаточно ли широки улицы, разумно ли спроектированы площади.

– Рынок – это сердце города, значит, к нему должны вести широкие, удобные проспекты, – дает он первую подсказку.

И продолжает, указывая, на другую часть города:

– Широкая улица часто соединяет рынок с зернохранилищами и складами, где хранятся товары и продукты питания. Склады должны находиться у городских ворот, чтобы большие повозки не тянулись через весь город и не мешали движению.

Сизиф указывает на самые уязвимые точки города.

– Город можно представить себе как огромный живой организм, который поглощает пищу, переваривает ее и избавляется от экскрементов.

Очень яркий образ. Сизиф продолжает:

– Ворота – это рот города, рыночная площадь – желудок, городская свалка – анус. Избавление от отходов или их переработка – дело, требующее постоянного внимания. Если этим не заниматься, улицы не только наполнятся зловонием, но и станут рассадниками болезней, которые переносят крысы, тараканы и мухи.

Сизиф показывает нам стойбище монгольских кочевников.

– Когда ваши народы были неорганизованными стадами, они жили под открытым небом, и вчерашние отбросы оставались на вчерашней стоянке. Но, когда люди начинают жить взаперти, отходы скапливаются повсюду. Если о них забыть, они тут же напомнят о себе вонью.

Мы записываем.

– Вы должны также подумать о цистернах для сбора дождевой воды, которые станут частью системы водоснабжения, о сточных канавах или канализации. Это фильтрационный механизм, почки города.

Преподаватель вновь склоняется над макетами древних городов.

– Город – это не только пищеварительная, но и нервная система. Царский дворец или мэрия – это мозг.

Он показывает нам множество макетов дворцов и замков, в которых жили главы государств.

– Сбор налогов – это легкие, доставляющие кислород мозгу, который решает, как их распределить.

Правитель Коринфа знакомит нас с налоговыми органами, которые были в разные времена у разных народов.

– Этот кислород – деньги – поступает и к мускулам – каменщикам и строителям, и к страже, глазам, которыми город смотрит вокруг; к ремесленникам и рабочим, благодаря которым функционируют заводы и прочие органы; к земледельцам, которые собирают урожай в окрестных полях.

Измученный Сизиф с трудом ходит между рядами макетов.

– Необходима также система защиты, нечто вроде иммунитета, который оберегает город от внешней и внутренней агрессии. Это полиция, которая избавляет от вредных элементов, представляющих угрозу для всего организма. Они должны быть обезврежены, чтобы не заразить других. Их изолируют от общества – сажают в тюрьмы. Не забудьте их построить.

Младший преподаватель идет дальше, продолжая объяснения.

– Еще одна система безопасности – пожарные. Они тушат пожары. Наконец, военные, которые защищают город от внешних вторжений так же, как организм борется с проникающими извне микробами.

Преподаватель подходит к стеллажам и снимает с полок несколько миниатюрных строений.

– Храм может стать сердцем города. Он обеспечивает единство настроений общества.

Сизиф показывает нам храмы, построенные разными народами на протяжении человеческой истории, – от типи индейцев навахо до готических соборов.

– Школы и возникшие позже университеты соответствуют половой системе, создающей новых граждан. Они передают память поколений, ценности, культуру.

Царь Коринфа расставляет на макете маленькие домики.

– В городах люди больше общаются, но их жизненное пространство сужается. Раньше, если вам не нравились соседи, можно было просто откочевать в другое место. Теперь приходится терпеть друг друга. Возникает особое понятие: сосед.

Всем нам вспоминаются наши соседи на «Земле-1». У меня перед глазами встает совет совладельцев моего дома, на котором я особенно четко осознавал пугающий уровень плотности населения.

– Сосед такой же человек, как вы, почти как вы. Вот только он шумит после 23 часов, бросает окурки в местах общего пользования, спускает воду в туалете посреди ночи, по ошибке забирает вашу почту. Сосед устраивает вечеринку с барбекю, и повсюду воняет дымом. Сосед смешно и громко занимается любовью. Он звонит в дверь, чтобы одолжить штопор, когда вы работаете. Он заражает вас гриппом, рассказывает о своих проблемах с детьми, или же эти самые дети разрисовывают фломастерами вашу дверь. Не стоит слишком сближаться с другими людьми, иначе они становятся поистине невыносимыми.

Бывший правитель Коринфа замолкает на минуту и потирает бок.

– Некоторые люди терпеть не могли города. Чингисхан считал, что город – это тюрьма, где люди томятся взаперти. Отсюда все проблемы – болезни, коррупция, жадность, ревность, лицемерие. Не так уж он и ошибался. На опыте с крысами, запертыми в клетке, вы убедились, что жестокость возрастает по мере того, как места становится меньше. Однако я не берусь утверждать, что жизнь на свежем воздухе всех делает милыми и приветливыми.

Он разглядывает городок на макете.

– Да и Чингисхан не отличался кротким нравом. Но, по крайне мере, его народ путешествовал и не жил в грязи.

– Вы хотите внушить нам отвращение к городам? – спрашивает Сара Бернар.

– Я хочу научить вас создавать гармоничные и жизнеспособные города. Это тема моей лекции. Как любая форма прогресса, город несет в себе вреда не меньше, чем пользы. Рассмотрим подробней эти макеты. Большинство древних городов имело в плане квадрат, в центре которого под прямым углом пересекались две главные артерии, – как и здесь, в Олимпии. Ворота, устроенные с каждой стороны, соответствовали четырем сторонам света. Иерусалим, Гелиополис, Рим, Биджинг и Ангкор на «Земле-1» были построены именно так. Эта схема очень проста, но функциональна, а значит, вы можете использовать ее.

Сизиф разворачивает планы других городов. Потом останавливается, чтобы написать на доске: «Массовые войны».

– Ваши города приведут к новым формам войны. Осадным войнам, долгим, с разными техническими хитростями. Раньше важнее всего было обладание территорией, теперь появилась новая цель – обладание укрепленными городами. Для того чтобы осадить город, требуется много народу. Сейчас та стадия игры, когда важно следовать принципу: чтобы побеждать, нужно с каждым новым поколением удваивать число воинов. Бывало, чтобы произвести впечатление на врага, армии вытягивались длинной цепью вдоль линии фронта. Он садится.

– Вы, конечно, знаете, что в учебниках по истории подробно описано множество сражений, но там нет ни одного упоминания о тех, которые не состоялись, потому что одна армия напугала другую своей численностью и этим добилась капитуляции противника. Помните, что, испугав врага, можно сохранить немало жизней.

Я смотрю на других учеников, все конспектируют слова Сизифа. «Массовые войны». Думал ли я, что когда-нибудь буду изучать это в школе! Люди собираются вместе, чтобы убивать друг друга. Мне всегда казалось это дикой нелепостью. Грустная традиция человечества, праздник смерти. Люди убивают друг друга под звуки барабанов и труб, распевая песни. Чаще всего весной, в чудесные погожие дни. И вот теперь я сам могу развязывать войны, вести мой народ на бойню. Я, конечно, хорошо играю в шахматы, но не думаю, что мне понравится воевать.

Правитель Коринфа продолжает:

– Войны имеют особое значение для общества. Они позволяют избавиться от «излишков» населения. Гражданские войны убирают лишних людей, так же как эпидемии и голод. Люди не контролируют рост населения, и это приводит к большим проблемам. Возникают шайки малолетних преступников, которые начинают угрожать безопасности общества. Следовательно, необходима саморегуляция населения, компенсирующая «излишек детей».

Сизиф так равнодушно сказал это – «компенсировать излишек детей». Как будто речь шла о заводе, где необходимо уничтожить часть продукции, чтобы избежать перепроизводства.

– Итак, обратившись к истории человечества на «Земле-1», – продолжает он, – мы видим, что, как только сильно увеличивается рождаемость, сразу же начинаются войны. Как в скороварке: сбрасывается давление, чтобы не было взрыва.

– Неужели нам постоянно придется затевать войны, чтобы избавиться от лишнего населения? – спрашивает Симона Синьоре.

– Другим решением может быть только самоконтроль. Однако несколько попыток, предпринятых в этом направлении, закончились неудачей. Людям, похоже, так нравится видеть, как увеличивается население, что они не в состоянии сдерживать его рост. Даже самые суровые диктаторы не смогли внедрить контроль рождаемости.

Он разочарованно вздыхает.

– Некоторые страны стремятся к увеличению своего населения, чтобы хватало солдат для будущих войн, – говорит Бруно. – Понятно, что, если вы будете сдерживать рост населения своей страны, в то время как соседи этого не делают, возрастет риск, что их дети захватят ваших.

– Вот именно. Еще одна проблема соседства. Сизиф встает, роется в бумагах и достает планы ульев, термитников, муравейников.

– Если понаблюдать за животными, в частности за развитыми общественными насекомыми, такими как термиты, пчелы или муравьи, становится ясно, что они прекрасно умеют регулировать свою численность. Количество отложенных яиц у них зависит от насущных потребностей и запасов еды. Но контроль рождаемости требует такого уровня сознания, до которого вашим народам на «Земле-18» еще далеко. Так что пока они будут решать эту проблему при помощи войн.

Я поднимаю руку.

– А если все боги объединятся, если все мы сядем за стол и договоримся прекратить войны? Если отведем для каждого народа более или менее равные участки территории и будем контролировать рождаемость, чтобы она не превышала уровня, при котором на наших землях будут царить стабильность и гармония? Тогда наша энергия будет направлена не на то, чтобы расширять свои границы и защищаться от набегов, а на более эффективное управление повседневной жизнью наших народов.

Мое предложение встречено молчанием. Сизиф подбадривает меня:

– Это не так уж глупо, продолжайте! Итак, все сядут за стол и…

– И мы договоримся, что с этой минуты больше не будет соперничества. Это будет не победа одних над другими, это будет общая победа.

– А что же с ростом населения? – спрашивает Сизиф.

– Мы создадим систему контроля рождаемости. Я уже добился этого на острове Спокойствия. Мы будем увеличивать или уменьшать уровень рождаемости в зависимости от потребностей, сохраняя внутреннее и внешнее равновесие.

Бывший правитель Коринфа потирает подбородок.

– Вы забываете, что по самой своей природе человек – животное, стремящееся плодиться. Требование воздержаться от производства на свет потомства будет означать, что он должен отказаться от свойственного ему постоянного стремления к экспансии.

– Но вы сами только что сказали, что общественным насекомым это удалось.

Сизиф качает головой.

– Да, но сколько на это ушло времени? Сотни миллионов лет. Человек – животное юное. А ваши народы вообще можно сравнить с новорожденными младенцами. Человечество пока живет в страхе и получает удовольствие от убийства. Люди не способны понять, что их личное счастье зависит от гармонии с окружающим миром. Они постоянно стремятся доказать свое превосходство над другими. Им необходимо соревнование. А в соревновании всегда есть победители и проигравшие.

– Я не верю дарвиновской теории, утверждающей, что выживает сильнейший, – убежденно говорю я. – Я верю, что мы можем прекратить терзать друг друга и найти способ победить, оставаясь равными.

– Для этого нужно, чтобы человечество представляло собой однородный материал. Однако все люди разные. Они различаются и физическими, и умственными качествами, у них разные ценности, разные способности. Природа не признает равенства. Животные отличаются друг от друга, благодаря этому мир богат и разнообразен. Люди высоко ценят непохожесть. Вспомните коммунизм, попытку добиться полного равенства граждан. Каков результат? Тирания, еще более жестокая, чем при царе. Что же касается предложения собраться всем за одним столом, то в прошлом уже делались такие попытки. После грандиозной бойни 1914–1918 годов была создана Лига Наций. Все правительства мира твердили: «Больше никогда!» Даже поговаривали о «всемирном разоружении». Они действительно верили, что можно сложить в кучу все оружие на земле, сжечь его или закопать. А через двадцать лет началась Вторая мировая война – с применением еще более разрушительного оружия, с большей жестокостью и большим числом погибших.

В зале слышится ропот.

– Эта идея провалилась на «Земле-1», но на «Земле-18» у нас могло бы получиться. Разве не за этим мы здесь? Чтобы добиться большего, чем наши предшественники?

Сизиф подходит ко мне.

– Разумеется, но нужно быть реалистом. Видели вы когда-нибудь Олимпийские игры, где все участники поднимаются на первую ступень пьедестала? Какой интерес участвовать в таком соревновании? Где радость от победы, если нет проигравших?

Я не хочу сдаваться.

– Вы говорите об Олимпийских играх, тогда я приведу другой пример. Вспомним гладиаторов. Представим, что во время представления на римской арене гладиаторы решат не сражаться друг с другом.

Сизиф не дает сбить себя с толку:

– …и что же им тогда останется?

– Солидарность и взаимовыручка.

– И они нападут на великих римлян?

– Вот именно.

– И будут тут же убиты армией императора. Знаете, есть известный пример – Спартак. Ему удалось призвать гладиаторов к солидарности. Должен вам напомнить, они очень плохо кончили.

Я пристально смотрю на нашего Младшего преподавателя.

– Хорошо. Тогда я обращусь ко всем присутствующим.

Я поворачиваюсь к ученикам:

– Слушайте все! Большая Игра «Y» едва началась, наши народы входят в период, соответствующий античности на «Земле-1». Я предлагаю, чтобы мы вместе… Давайте примем решение больше не воевать. Разделим земли по существующим ныне границам. Далее, чтобы избежать проблем с перенаселенностью, о которых только что шла речь, обязуемся следить за тем, чтобы число родившихся не превышало числа умерших. Пусть те, кто согласен, поднимут руку.

Раввин Фредди Мейер голосует «за». И Сара Бернар, Жан де Лафонтен, Симона Синьоре. И Рабле. Я в упор смотрю на Рауля, он отводит глаза. Он во что бы то ни стало хочет победить. Поднимаются еще руки – Эдит Пиаф, Жорж Мельес, Густав Эйфель. Некоторые колеблются, то поднимут руку, то опустят. Голосование окончено. Примерно треть учеников готова встать на мою сторону.

– Подумайте! В конце игры останется только один. Неужели каждый из вас думает, что это будет он?

Сизиф качает головой.

– Это лотерея. Люди предпочитают игру, где при одном шансе на пять миллионов есть возможность выиграть огромное состояние, а не блэк джек, где шансов больше, но ставки ниже. Тут нет никакой логики, только эмоции. Надежда мешает думать.

Словно опровергая его слова, поднимаются новые руки – Мария Кюри, Жан-Жак Руссо, Осман, Виктор Гюго, Камилла Клодель, Эрик Сати.

Я влезаю на стол и поворачиваюсь к моим соученикам.

– Мы сейчас в силах положить этому конец.

– Он прав, – говорит Сизиф. – Я думаю, что, если вы согласитесь справедливо поделить мир, все олимпийские боги будут вынуждены считаться с вашим решением. Но не скрою, это произойдет впервые. – И тихо добавляет: – Не скрою также, что предыдущие выпуски тоже думали об этом и не смогли прийти к согласию.

– У нас может получиться, – говорю я. – У нас уже почти получилось.

Руки поднимаются снова и снова.

– Другие потерпели поражение, а мы добьемся успеха!

Но класс молчит. Мне кажется, что я принял эстафету у Люсьена, ученика-утописта, который хотел спасти «Землю-17». Он предпочел отказаться от участия в игре, потому что перед этим должна была погибнуть цивилизация этой планеты.

– Ну же, давайте все вместе!

Те, кто еще не поднял руку, нерешительно смотрят на меня.

– Решение должно быть единогласным, – напоминает правитель Коринфа. – Если хоть один бог-ученик откажется выйти из игры, предложение не будет принято.

Еще несколько поднятых рук, но не набирается и половины класса. Еще рука. Это Мата Хари. Рауль сидит, сложив руки на коленях.

– Понимаете ли вы, что именно зависит от исхода этого голосования? – спрашиваю я.

Больше никто не поддается. Я устал.

– Хорошая попытка, – одобряет Сизиф. – Во всяком случае, вы хотя бы попробовали что-то сделать. Это похвально.

Мои сторонники опускают руки. Я думаю, с самого начала никто не питал иллюзий.

– Не принимайте это слишком близко к сердцу, – советует мне преподаватель. – Вы упускаете из виду, что некоторые играют ради самой игры.

Видимо, он прав.

– Я приведу еще один пример. Представьте себе партию в покер, где все договорятся объединить ставки и разделить их поровну. Какой тогда интерес играть?

Сизиф обращается к классу:

– Научитесь наконец ценить возможность участвовать в самой захватывающей игре во Вселенной. Это лучше, чем заводной паровозик, интереснее, чем карты, монополия, любые компьютерные игры. Вы играете в богов, играете настоящими мирами. Пользуйтесь же этим.

Мне он говорит:

– Сыграй, Мишель. У тебя все равно нет выбора, но ты можешь победить. Вы слышите меня? Вы все можете победить.

Часы на башне Кроноса начинают звонить. Сизиф объявляет:

– Ладно. Лекция окончена.

Он просматривает свои записи и добавляет:

– Ах да, я кое-что забыл. Письменность. На этом этапе повсеместно будут появляться тексты, летописи, писцы. Это многое изменит.

12. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ПИСЬМЕННОСТЬ

После 3000 г. до Р. Х. во всех великих цивилизациях Ближнего Востока возникает письменность. Шумеры изобретают клинопись. Буквально этот термин означает «письмо клиновидными черточками». Новое изобретение шумеров было очень важным – они перешли от идеограмм, рисунков, довольно точно изображавших предметы и живые существа, к знакам, обладавшим значительно большей степенью условности, выражавшим понятия, а позже – звуки. Так, например, изображение стрелы сначала передавало звук «ти», но вскоре стало использоваться для обозначения абстрактного понятия «жизнь». Эту систему письма позже позаимствовали ханаанеи, вавилоняне, хурриты.

Около 2600 г. до Р. Х. шумеры использовали 600 знаков, 150 из которых выражали отвлеченные, недескриптивные понятия. Писцы наносили эти знаки на мокрые глиняные таблички, которые затем высушивали на солнце или обжигали в печи, чтобы они затвердели. Этот язык использовался в торговле и дипломатии, затем при создании религиозных и поэтических текстов.

Эпос о царе Гильгамеше считается первым романом в истории человечества.

В Библе обнаружены древнейшие буквы, положившие начало современным алфавитам; они очень похожи на буквы современного иврита. На саркофаге Ахирама, царя Библа, изображены знаки, обозначающие двадцать две согласные. Торговля и открытие новых земель способствовали распространению этого алфавита по всему Средиземноморью. Отметим, что для обозначения «алеф», первой буквы еврейского алфавита, сначала использовали изображение коровьей головы. Со временем эта буква перевернулась и превратилась в знакомую нам «А», с повернутыми вниз рогами.

Почему коровья голова? Несомненно, потому, что в то время корова считалась главным источником энергии. Она давала мясо, молоко, тянула за собой повозку путешественника и плуг земледельца.

13. ВРЕМЯ ГОРОДОВ КРЫСЫ

Армия людей-крыс продвигалась вперед. Шедшие впереди юноши размахивали черными флагами, на которых были изображены красные крысиные морды. Всадники теперь ехали на специально обученных для войны лошадях, немедленно повиновавшихся любой команде. Пехота была вооружена луками, копьями, пращами.

Эта карательная экспедиция готовилась уже давно. Люди-крысы культивировали жестокость и, самое главное, ненавидели женщин-ос, которые уже давно бросали им вызов.

Новый предводитель людей-крыс обвинил своих соперников в том, что они были шпионами женщин-ос, и казнил их. Вскоре все племя было уверено, что амазонки выиграли битву только потому, что у них были тайные союзники среди людей-крыс. Крысиное сообщество держалось на ненависти к женщинам-осам и постоянном недоверии друг к другу.

Со времени последней битвы город женщин-ос разросся и укрепился. Окружавшие его трехметровые стены выросли еще на два метра. Деревянные ворота стали толще в несколько раз. Амазонки были теперь вооружены более легкими мечами, с которыми они обращались с удивительным проворством. Лишь только часовые дали знак, что на горизонте появились люди-крысы, затрубили рога, призывая воительниц на защиту города.

И вот две армии друг против друга. Минутное колебание. Ругательства и оскорбления, слышимые с обеих сторон.

Амазонки ожидали лобовой атаки, но, к их изумлению, по знаку царя воины-крысы расступились и выпустили вперед толпу совершенно голых людей. Эти мужчины и женщины не были вооружены. У них не было ни мечей, ни щитов, они шли вперед с пустыми руками, безразличными лицами, истощенные, истекающие кровью и шатающиеся от голода. Словно армия призраков.

У женщин-ос не было выбора. Их стрелы косили несчастных. Перебив всех, амазонки почувствовали первую усталость, да и стрел было потрачено немало. Вдобавок они были напуганы тем пренебрежением, с каким люди-крысы относятся к человеческой жизни. Нетрудно было догадаться, какая участь ожидала женщин-ос в случае поражения.

Тем временем из рядов людей-крыс выступило несколько воинов, которые, прикрываясь щитами, тащили бревно с вырезанной на конце крысиной головой. Мощный удар потряс городские ворота.

Стрелы были теперь бесполезны. Амазонки принялись забрасывать нападавших камнями, но они отскакивали от вражеских щитов.

Вдруг одной из защитниц города пришла мысль послать за огромным котлом, в котором кипятили воду для вечернего супа. Обваренные кипятком люди-крысы бросили таран и разбежались, воя от боли, но на их место, прикрыв головы щитами, тут же встали другие. Пока вода в котле вновь закипела, в воротах была проделана брешь.

Амазонки приготовились встретить атаку кавалерии, но у людей-крыс был для них еще один сюрприз. Вслед за толпой рабов, на которых женщинам-осам пришлось потратить столько стрел, крысы выпустили детей – целую армию маленьких солдат от шести до двенадцати лет, визжащих, швыряющих камни и размахивающих факелами.

Это была идея царя крыс. Он заметил, как женщины становятся мягче при виде малышей, и подумал, что амазонки не решатся их убивать. Что же касается детей-крысят, то они, вскормленные жестокостью и ненавистью к врагам, стремились доказать своим родителям, что не пожалеют жизни ради победы своего племени.

Расчет царя крыс оказался верен. Стреляя в детей, амазонки то и дело промахивались. А детская армия, не встречая почти никакого сопротивления, вошла в город и принялась жечь все вокруг. Женщины-осы недооценили силу пропаганды, основательно прополоскавшей юные мозги.

Смятение достигло высшей точки. Едкий дым поднимался над пылающими крышами домов, когда крысиная кавалерия ворвалась в город. Женщины-осы метали дротики, но стрел у них почти не осталось. Началась рукопашная. Люди-крысы были вооружены мечами из железа – нового металла, секрет которого они выпытали у одного из побежденных народов. Бронзовые мечи женщин-ос были тяжелее и не так прочны. И хотя нередко амазонки оказывались более ловкими в бою, тяжелые мечи мешали им твердо стоять на ногах.

Вторая кавалерийская когорта пришла на помощь воинам-крысам, в то время как дети-крысята добивали амазонок, упавших на землю.

Раздается сигнал к контратаке. Королева женщин-ос возглавила верховой отряд, заставший врасплох людей-крыс. Амазонки уже без колебаний убивают злобных крысят, которые были причиной стольких потерь.

Сражение шло уже два часа, а исход все еще не был ясен. Там, где между врагами сохранялось какое-то расстояние, перевес был на стороне женщин-ос: их стрелы точнее поражали цель, чем копья людей-крыс; но там, где крысам удавалось завязать рукопашную, верх одерживали они.

Царя крыс вдруг озарило: «Действовать надо как с пчелами – нужно захватить королеву». Он собрал самых доблестных воинов и отдал приказ.

Королева подбадривала свои войска, обнаружить ее было нетрудно. Крысы бросились к ней, быстро перебили телохранителей, и королева, отрезанная от своих, осталась одна в окружении врагов. Стена из ощетинившихся копий мешала амазонкам прийти ей на помощь.

«Она нужна мне живой!» – взревел предводитель крыс.

Королева, поднимая на дыбы лошадь, удерживала нападавших на расстоянии и, размахивая мечом, отбивалась от копий. Ее длинные волосы развевались на ветру, она сеяла смерть среди людей-крыс, осмелившихся подойти к ней слишком близко. Увидев это, царь людей-крыс, использовав свое копье как шест, подпрыгнул и выбил королеву из седла. Царь крыс и королева ос покатились по земле.

Амазонка впилась ногтями в лицо противника и до крови расцарапала его. Царь крыс резким движением отбросил королеву назад, заломил ей руки и связал за спиной бычьим сухожилием, висевшим у него на поясе. Затем бросил амазонку на землю и придавил ей грудь коленями. Она из всех сил укусила его за руку. Хлынула кровь, но царь крыс не обратил на это внимания. Он заставил королеву ос встать, ему подали длинный нож, и он приставил его к горлу пленницы.

– Сдавайтесь, или я убью ее!

Амазонки колебались. Но они любили свою королеву. Одна за другой воительницы опускали оружие. Победный клич разнесся по рядам людей-крыс.

Детей-крысят, которые хотели продолжить бойню, остановили. Пленных амазонок заковали и длинной колонной повели в поселение людей-крыс. Женщины-крысы громкими криками приветствовали воинов-победителей. Выстроившись вдоль дороги, они оплакивали погибших и плевали в лицо пленницам. Незнакомки с длинными чистыми волосами, в одеждах из тонких тканей были удивительно красивы. Некоторые женщины-крысы даже осмеливались потрогать волосы амазонок, пытаясь понять, почему они такие длинные и блестят, ведь их собственные космы слипались от жира. Они обнюхивали кожу врагов, удивляясь тому, что она пахнет цветами, но это не мешало им смотреть на пленниц с отвращением и плевать им в лицо.

Самой красивой из пленниц была, бесспорно, та, что шла со связанными руками за лошадью царя. Ее черные волосы были покрыты пылью, но женщина высоко держала голову, спина ее была прямой, и вся фигура выражала превосходство, чего никогда не позволяли себе женщины-крысы, беспрекословно подчинявшиеся своим мужчинам.

В стороне солдаты собирали в табуны захваченных лошадей, сваливали добычу, награбленную в городе амазонок. Слышались громкие крики женщин-крыс, требовавших предать смерти королеву ос.

Царь крыс с ножом в руке подошел к пленнице. Раздался дружный вопль. Но, вместо того чтобы заколоть королеву, царь лизнул ее, как кусок мяса, который он собирался сожрать. Солдаты захохотали, жертву едва не стошнило. Все ждали, чем же это закончится.

Царь крыс спокойно развязал руки пленнице.

Все молчали.

Королева тут же попыталась ударить его, но он легко справился с ней. Затем, хотя она изо всех сил старалась отвернуться, он поцеловал ее.

Женщины-крысы снова закричали.

Царь крыс выхватил меч и замахнулся на них, показывая, что он один диктует правила и не женщинам указывать ему, как поступать с пленницами – королевами или простолюдинками. Он велел лучшим воинам выбрать себе амазонок. На этот раз женщины-крысы не осмелились выразить свое недовольство тем, что у них неожиданно появились соперницы.

Тогда предводитель крыс заговорил. Он сказал, что теперь в распоряжении его народа есть большой город, обнесенный толстой стеной, и велел людям-крысам поселиться там. До сих пор люди-крысы были скорее кочевым народом, они переселялись, захватывая новые земли. Для краткого отдыха им хватало временных лагерей. Царь сказал, что видел во сне, что этот город станет столицей людей-крыс.

Предводитель крыс женился на королеве амазонок, соблюдая ритуалы своего народа. Затем он велел установить в городе собственную конную статую, а рядом коленопреклоненную амазонку, умоляющую о пощаде. Это был первый памятник людей-крыс. Что же касается женщин-ос, то, устав сопротивляться, они в конце концов смешались с поработившим их народом. Они научили захватчиков ткацкому мастерству и основам гигиены.

Они попытались записать историю своего побежденного народа на самодельных листах картона.

Однажды правитель крыс обнаружил эти записи и, объятый подозрениями, уничтожил их. Лучше было уничтожить память прежде враждебного ему народа и утверждать, что у истоков любого изобретения стояли люди-крысы.

Царь велел писцам-осам записать историю, продиктованную им самим. Он желал, чтобы все великие сражения, победу в которых одержали люди-крысы, были запечатлены навеки.

Судьба позволила себе только одну насмешку – от брака правителя крыс с королевой амазонок рождались только девочки. В результате царя крыс убил его собственный генерал, который взошел на трон и велел переделать памятник. Теперь посреди города стояла статуя генерала.

Царю крыс можно было простить все, кроме того, что от него рождались одни девочки.

14. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ЦАРИЦА СЕМИРАМИДА

Начиная с 3500 г. до Р. Х. индоевропейцы начали завоевывать шумеров. Хетты, лувийцы, скифы, киммерийцы, мидийцы, фригийцы, лидийцы бились друг с другом насмерть, создавая недолговечные царства, которые, в свой черед, исчезали с лица земли.

Около 700 г. до Р. Х. ассирийцам, одному из индоевропейских народов, удалось, прибегнув к террору, основать прочное государство. Там появилась на свет девушка, которой была уготована необыкновенная судьба. Она родилась на берегу Средиземного моря, вблизи современного Ашкелона (Израиль) и была брошена в пустыне, где согласно легенде, которую она сама и сочинила, ее выкормили голуби. Ее подобрали пастухи, а позже она соблазнила Онна, наместника Сирии, стала его женой и последовала за ним ко двору государя. Там она очаровала царя Нина и под именем Семирамида стала царицей Ассирии. Она приказала отравить своего мужа и выстроила в его честь огромный мавзолей.

Царица Семирамида мирно правила одной из самых великих империй того времени. Она основала Вавилон на берегах Евфрата, затем начала строительство великолепных памятников. Ее «висячие сады» признаны одним из семи чудес древнего мира. Но ее жажда славы утолена не была, и потому Семирамида предприняла ряд завоевательных походов, завладев Египтом, Мидией, Ливией, Персией, Аравией и Арменией. В конце концов ее армия была разгромлена на берегах Инда.

Семирамида безраздельно правила сорок два года, основала одну из первых великих империй, славившуюся военными победами, высокой культурой и произведениями искусства, и, наконец, уступила трон своему сыну Нинию.

Цари, правившие после Семирамиды, презирали женщин и последовательно уничтожали воспоминания о периоде ее правления, чтобы никто не мог сказать, что им так и не удалось превзойти царицу.

15. ДЕЛЬФИНЫ

Люди-дельфины постепенно смешивались с народом скарабеев. Однако не обходилось без проблем. Люди-скарабеи поговаривали, что у чужаков есть тайные знания, которые они скрывают, перешептывались о сокровищах, которыми те не хотят делиться. Люди-дельфины были загадкой, вызывающей недоверие.

Люди-дельфины неукоснительно соблюдали обычаи принявшего их народа. Изо всех сил старались развивать науки, служившие общему благу.

Они насаждали письменность, изготавливали необходимые для письма принадлежности – перья и чернильницы, делали бумагу из высушенных цветов, а позже из волокон папируса. Они основали школы, а затем и университеты, в каждом из которых особое внимание уделялось одной из наук. В университетах формировался класс интеллектуалов – ученых, инженеров, врачей.

Развивалась религия, которую народ дельфинов создал для людей-скарабеев. Возник институт жрецов, поклонявшихся единому богу – Солнцу и постигших пришедшие из древности тайные знания людей-дельфинов.

Тут же в противовес им возникло сообщество жрецов, которые во имя «сохранения традиции, существовавшей до распространения чужеземного колдовства», поклонялись Великому Скарабею и целому пантеону богов со звериными головами. Таким образом, на севере распространялся монотеизм, а на юге процветало многобожие.

Север был на пике экономического и научного расцвета, там строились новые города, порты для рыболовных промыслов. Юг оставался верен более примитивному образу жизни, основанному преимущественно на сельском хозяйстве. На севере рос уровень жизни, нравы становились все более утонченными. На юге люди изнывали в полях от непосильного труда. Из-за высокой детской смертности не хватало работников, сеятелей и сборщиков урожая, и южане обзаводились все более многочисленным потомством.

У северян благодаря более развитой медицине умирало мало детей. Следуя закону дельфинов «заводить столько детей, сколько сможешь любить», они предпочли ограничить рождаемость, чтобы не плодить потомства, до которого никому не будет дела.

Время шло, и это было на руку южанам. С каждым новым поколением под влиянием жрецов-пантеистов население на юге увеличивалось, рос и воинственный настрой жрецов. Они обличали правителей Севера, поддавшихся влиянию инородцев, ополчились против прогресса, которым северяне были обязаны людям-дельфинам, утверждали, что дары, полученные от чужеземцев, таят в себе зло. Они требовали, чтобы царь вернулся к истокам и обратился к единственно правильной религии – многобожию.

В конце концов жрецы организовали заговор, в котором погиб старший сын царя, а затем втянули в свои интриги военачальников, обещая в награду богатства людей-дельфинов. Военачальники колебались, но в конце концов поддались на посулы.

Молниеносный военный переворот закончился пленением царя и его «самоубийством» в темнице. Царица отреклась от него, пытаясь спасти жизнь себе и второму ребенку, но тщетно – их также казнили.

Жрецы-скарабеи возвели на трон молодого принца-южанина, отпрыска дальней царской ветви, который приказал закрыть школы и университеты и преобразовать их в религиозные школы культа Скарабея. Студенты вышли с протестом на улицы, но их восстание было немедленно утоплено в крови.

Молодой царь, воспользовавшись беспорядками, арестовал учеников и преподавателей-дельфинов и обвинил их в подстрекательстве к мятежу. Всех их тут же заточили в первые политические тюрьмы. Затем царь произнес официальную речь, в которой говорилось, что ответственность за резню лежит на людях-дельфинах. «Вся вина на них» – вот к чему сводилось его выступление, но этого было не достаточно, чтобы окончательно изменить мнение населения о людях-дельфинах. Многие еще помнили то хорошее, что чужеземцы дали народу скарабеев.

Тогда, опять же под влиянием жрецов, царь созвал на совет преданных ему образованных людей и потребовал найти законное основание для истребления людей-дельфинов. После долгих раздумий ученые сочинили текст, который якобы написали люди-дельфины, замыслившие разрушить общество скарабеев.

Это произведение имело огромный успех, далеко превзошедший ожидания подстрекателей. Казалось, население только дожидалось предлога, чтобы отринуть последние колебания и стереть из памяти хорошие воспоминания о культуре дельфинов. Для всех стали очевидными враждебные намерения, никто не сомневался в существовании заговора дельфинов. Участились случаи проявления расизма, на которые полиция смотрела сквозь пальцы, а то и открыто поддерживала нападавших на дельфинов.

В это же время, когда упало влияние дельфинов и светских учебных заведений, во имя духовного оздоровления нации были упразднены свобода мысли и право на образование. Место науки занял пантеизм. Книги людей-дельфинов были изъяты из библиотек и сожжены на площадях. Вслед за этим царь объявил, что слишком заметное присутствие людей-дельфинов вызывает общественные беспорядки. Чтобы решить эту проблему, он велел переселить людей-дельфинов в отведенные для этого городские кварталы и ввел комендантский час. Это еще больше развязало руки скарабеям-фанатикам.

Условия жизни людей-дельфинов становились все хуже. Им последовательно запретили заниматься всеми существовавшими ремеслами, а когда они начали умирать с голоду, «для их же блага» были созданы лагеря, где за труд платили гроши. Их держали на самых тяжелых работах. Вскоре новому царю пришла идея использовать эту бесплатную рабочую силу на строительстве огромного памятника себе. Туда же были отправлены все недовольные порядком и политически неблагонадежные ученые. В надсмотрщики для трудовых лагерей набирали самых жестоких людей-скарабеев, нередко из бывших преступников.

Жизнь на стройке была ужасной, рабочих едва кормили, они были лишены почти всего.

Народ дельфинов слабел на глазах, но однажды молния ударила в стену, которой был обнесен лагерь, и пробила в ней брешь. Напуганные пленники не осмеливались бежать, боясь нарушить правила. Действовать решился жрец Солнца, не принадлежавший к народу людей-дельфинов, но воспитанный в их культуре. Воспользовавшись суматохой, вызванной грозой, он уговорил нескольких смельчаков бежать.

«Нам уже нечего терять», – сказал он им.

Они укрылись в заброшенных лачугах своего квартала, где им были известны все улочки и закоулки, и под руководством жреца начали разрабатывать план побега для всех политических заключенных. Когда темнело, они рыли подкопы под стену, окружавшую лагеря и стройку. Они действовали снаружи и изнутри лагерей. В назначенный срок, теплой летней ночью, люди-дельфины бежали через подземные ходы. Следуя указаниям восставшего жреца Солнца, они рассыпались маленькими группами, договорившись встретиться на краю великой пустыни, которую до сих пор не удалось пересечь ни одному человеку.

Жрец Солнца собрал их и произнес речь. По ту сторону пустыни, утверждал он, они обретут страну, из которой вышли все люди-дельфины, там они создадут свое независимое Государство, им больше никогда не придется полагаться на милость других народов.

Толпа не очень верила ему, но все точно знали – выбора у них нет. Люди-дельфины отправились в путь. Сначала им казалось, что их сотни, потом тысячи, но, по мере того, как к ним присоединялись все новые пленники, которым удалось бежать, их становилось десятки, сотни тысяч, и они шли среди раскаленных песков и камней. Шли не только люди-дельфины, но и люди-скарабеи, бывшие студенты и профессора университетов, даже бывшие ученые, которые избежали ареста, но не могли больше жить при новом режиме.

Жрец солнечного культа вел за собой целое человеческое стадо, и его стали называть Пастырем.

Люди-скарабеи решили было догнать и перебить их, но страх заблудиться на огромной неизведанной и бесплодной территории заставил их отказаться от задуманного.

Царь велел прекратить погоню. Он думал, что голод, жажда и шакалы погубят дельфинов также неминуемо, как его копья и стрелы. По общему мнению, это было коллективное самоубийство.

Итак, люди-дельфины под предводительством своего Пастыря углубились в пустыню. Днем их жгло солнце, ночью они дрожали от холода. У них не было никаких ориентиров, они не понимали, почему их вожак выбирает ту, а не другую дорогу. Некоторым казалось, что они ходят по кругу, настолько однообразным был окружающий их пейзаж. Пастырь прекрасно знал звездное небо и вел людей прямо на север.

Ночью, говорил он, ему снятся вещие сны, в которых говорится, куда идти дальше.

Люди-дельфины были совершенно истощены и измотаны. В дороге по любому поводу вспыхивали ссоры. Жажда и возникавшие время от времени споры не раз могли погубить путников. Но всегда, когда ситуация становилась критической, начиналась гроза и благодатный дождь спасал людей от обезвоживания и собственной ярости.

Некоторые, особенно измучившиеся люди-дельфины принялись проклинать жреца, втянувшего их в поход, казавшийся им теперь хуже мучений в лагере.

«Если кто-то хочет вернуться и пасть в ноги царю скарабеев, чтобы вымолить у него пощаду, пусть идет», – объявил Пастырь.

Один из недовольных болтунов поймал его на слове и увлек за собой не меньше тысячи человек. Половина из них заблудилась в зыбучих песках. Остальные в полном изнеможении добрались до страны скарабеев, где были публично казнены.

Тем временем огромная толпа людей-дельфинов и присоединившихся к ним все шла и шла через пустыню.

Переход не был спокойным, не раз совершались покушения на Пастыря. Однако люди продолжали упорно идти вперед, словно лососи, с трудом поднимающиеся вверх по реке в поисках места, откуда они когда-то отправились в свое первое плавание. И каждый раз, когда они едва не погибали от жажды, они находили оазис. Или начинался дождь. Все уже привыкли к чудесам, они стали обычным делом.

Постоянные лишения действовали как наркоз, люди жили только словами Пастыря и его снами. Они приспособились к условиям пустыни, мало говорили и никогда не плакали, чтобы не терять влагу. Пустыня научила их краткости в речах и быстроте действий. Они придумали способ разбивать лагерь за несколько часов, выкапывая убежище в песках. Их религия, зародившаяся на море, приспособилась к пустыне. Пастырь проповедовал пост, медитацию, отказ от мирской суеты. Некоторым пришелся по вкусу такой аскетизм.

Пастырь говорил: «Вы можете получить что-либо, только перестав желать этого». Это правило Отречения.

Пастырь говорил: «Чтобы понять другого, нужно встать на его место». Это правило Сопереживания. И добавлял, что правило это применимо и к растениям, и животным: ведь если животное попадалось охотнику, значит, оно было понято им, и, чувствуя, что понято, соглашалось быть убитым, чтобы стать пищей охотника.

Пастырь говорил: «Когда вы совершаете что-либо, думайте, как это отзовется во времени и пространстве. Не бывает действия без последствий. Когда вы плохо говорите о ком-то, вы меняете его в худшую сторону. Когда вы боитесь или лжете, вы создаете страх и превращаете ложь в реальность». Это правило Причинности.

Пастырь говорил: «Каждый из вас должен выполнить свое дело на земле, и у вас есть талант, необходимый для того, чтобы сделать это как можно лучше. Найдите свое дело, откройте в себе талант, и ваша жизнь обретет смысл. Не бывает людей, лишенных таланта. Жизнь, в которой талант не был востребован, потрачена напрасно».

Пастырь говорил: «Не у каждого получится, но каждый должен попытаться. Не нужно сердиться на себя за неудачу, нужно досадовать на себя лишь за то, что не попытался».

Пастырь говорил: «Нужно праздновать риск, а не победу. Потому что рискнуть или нет – зависит от нас, а победа – от множества обстоятельств, которые невозможно предугадать».

Пастырь говорил: «За миром видимых вещей есть невидимый мир, где открыт доступ ко всем знаниям и откровениям. Туда можно проникнуть, стоит только остановить мелкие ничтожные мысли, которые создают постоянный шум у нас в голове».

Однажды утром, когда все смирились с тем, что переход через пустыню никогда не кончится, разведчик сообщил, что по ту сторону холма лежит окруженная реками плодородная равнина, полная дичи. Новость была настолько невероятной, что никто не поверил.

Но, поднявшись на вершину холма, люди были вынуждены признать очевидное. То, что они увидели, походило на мираж – через долину текли потоки воды. Перед людьми-дельфинами вновь была родная земля. Все чувствовали это, словно клетки, из которых состояли их тела, узнавали воздух, запахи цветов и травы, которые некогда ощущали их далекие предки. У них получилось.

«Древние» люди-дельфины, которым правдой и неправдой удалось остаться на родной земле, шли им навстречу.

– Люди-дельфины всегда оставались на этой земле, и они никогда не покинут ее! – воскликнул один из них, ведя пришельцев к бедной, полуразрушенной деревеньке.

Люди-дельфины, жившие в этом краю, рассказали, что ведут род от первого поколения людей-дельфинов. Они потомки тех, кому удалось выжить после великого нашествия людей-крыс. Они спрятались во время нападения. Корабли отплывали в страшной суматохе, их забыли, и они остались здесь. Они прятались и выживали как могли. Когда же люди-крысы отправились на завоевания новых земель, людидельфины вернулись на свои руины и попытались жить дальше, вспоминая древние традиции.

Чтобы отпраздновать встречу, устроили большое торжество. Было решено, что люди-дельфины, всегда жившие на этой земле, и люди-дельфины, вернувшиеся из изгнания, вместе возродят народ дельфинов. Они начали строить большой столичный город. Под защитой его высоких стен они поклонялись теперь не Солнцу, а Свету.

Пастырь стал первым главой этого народа. Он заявил, что с него хватит царей и централизованной власти, и предложил создать правительство двенадцати мудрейших – по числу двенадцати великих колен людей-дельфинов.

Пастырь поведал, что ему был сон о том, как необходимо установить законы, чтобы его народ никогда не повторял былых ошибок.

Он установил четырнадцать запретов.

Три первых касались пищи:

• Каннибализм запрещен.

• Запрещено есть мясо животного, страдавшего перед смертью. Ни при каких условиях не есть живьем никого из ходящих по земле животных.

«Употребляя в пищу животное, которое страдало перед смертью, вместе с его мясом поглощаешь и его страдание», – говорил Пастырь.

• Никаких контактов пищи с экскрементами. Это был один из первых законов пищевой гигиены. Случалось, крестьяне злоупотребляли удобрениями из навоза или человеческих экскрементов, и это вызывало эпидемии.

Затем шли пять запретов, касающихся секса:

• Запрещено кровосмешение.

• Запрещено насилие.

• Запрещена педофилия.

• Запрещена зоофилия.

• Запрещена некрофилия.

Все это было ясно и так, но Пастырь считал нелишним напомнить о вполне очевидных вещах.

Еще четыре запрета ограничивали применение силы:

• Запрещено убивать.

• Запрещено нападать на другого человека и наносить ему ранения.

• Запрещено красть.

• Запрещено портить предметы, принадлежащие другому.

И запреты, регулирующие общественные отношения. Люди-дельфины побывали рабами, и первыми законами, которые они установили, были следующие:

• Никто не должен работать бесплатно.

• Никакой работы без отдыха.

Закончив составлять законы, Пастырь неожиданно умер, подавившись рыбьей костью. Его агония длилась два часа. Два часа он задыхался, пытаясь пальцем достать кость и катаясь по земле. Ему хотели дать воды, заставили проглотить хлебный мякиш – ничего не помогло. Он задыхался, и кто-то предложил вскрыть кадык. Немедленно устроили голосование – три голоса «против», два «за» и один воздержавшийся. Никто не решился взять ответственность на себя, и Пастырь скончался.

Смерть от удушья из-за рыбьей кости казалась настолько жалкой по сравнению с великими свершениями Пастыря, что его биографы тут же придумали иную, более «почтенную» версию: Пастырь отошел в мир иной в молитвенном экстазе, свидетели его кончины видели голубя, прилетевшего, чтобы проводить отшедшую душу к Солнцу.

Пастыря похоронили так, как он просил, – под муравейником. Без гроба, чтобы, в соответствии с его пожеланиями, «плоть смогла вернуться в землю, из которой вышла и которая ее питала».

Применять запреты на практике оказалось непросто. Чтобы сократить страдания животных, предназначенных в пищу, жрецы людей-дельфинов обратились к врачам, которые должны были найти способ убивать, не причиняя боли. Врачи указали, где следует перерезать сонную артерию, чтобы это вызывало постепенное забытье и смерть.

В соответствии с запретом работать без отдыха Совет двенадцати мудрецов из числа людей-дельфинов, устанавливавший правила нового дельфиньего государства, объявил, что четвертая часть полей каждый год должна оставаться незасеянной, чтобы в почве успели восстановиться микроэлементы, а урожай следует собирать с остальных трех четвертей. Мужчины и женщины должны работать шесть дней, а в седьмой отдыхать.

Они возвели храм в форме куба, оставив пирамиду своим гонителям-скарабеям. В воспоминание о времени, проведенном в рабстве, они записали свою историю в большую книгу, а на тот случай, если книги снова начнут жечь, установили праздник, в который родители должны рассказывать детям обо всем, что пришлось пережить их народу. Таким образом, традиция устного предания будет развиваться параллельно с летописями.

Снова появились библиотеки. Люди-дельфины собирали книги и карты, считая их самым ценным достоянием.

Они основали столицу, построили дороги. Деревни стали поселками, а поселки городами.

Шло время, бывшие рабы из страны скарабеев старились. Их дети создали могущественное государство. Обратившись к истокам своей культуры, они снова занялись торговлей и построили гавани, откуда отплывали корабли, державшие курс вдоль берегов континента. Мореплаватели обменивали ремесленные изделия на различное сырье и сведения о новых способах его обработки. Это судоходство содействовало поддержанию мира с соседями, коренными жителями окрестных земель, помогало заключать торговые союзы и составлять подробные карты.

Люди-дельфины и не думали обращать чужеземцев в свою веру. Они считали, что у каждого народа есть свое собственное божество. И если они распространяли начальные знания о своем языке и культуре, то о своей религии заговаривали редко.

Удивительное дело, но вскоре соседям, особенно северянам и жителям восточных земель, стало казаться подозрительным, что люди-дельфины не занимаются прозелитизмом, хотя поначалу им нравилось такое поведение чужаков. Не допуская и мысли, что люди-дельфины хранят верность своей исконной религии, они заподозрили дельфинов в том, что они хранят какие-то тайные знания. Сценарий страны скарабеев повторился почти без изменений.

Погромщики нападали на лавки людей-дельфинов, атаковали их торговые суда. Сначала никто не обратил на это особого внимания. Но вскоре целые армии внезапно начали нападать на поселения дельфинов, расположенные вдоль границ.

Вновь возникла необходимость собирать войско. Пастырь предусмотрел это, и Совет двенадцати проголосовал за армию, состоявшую из солдат-граждан – в мирной жизни каждый занимался своим ремеслом, а в военное время все брались за оружие. Все население должно было участвовать в защите государства дельфинов. Крестьяне, рыбаки, ремесленники и писцы оказались неуклюжими солдатами, но они упорно тренировались и вскоре стали признанными воинами. Армии соседних государств состояли исключительно из тупых, примитивных солдат, их тактику было легко разгадать. Люди-дельфины особенно славились искусством ночных атак на лагерь противника; они поджигали палатки, обращали в бегство лошадей, и этого, как правило, хватало, чтобы остудить пыл захватчиков. Однако нападения на границы не прекращались.

И хотя люди-дельфины почти всегда отражали неприятеля, с каждым разом они несли все большие потери. Казалось, что враг приспосабливается к их тактике, находит способы обойти ее. Из тех, кто участвовал в ночных вылазках, многие были схвачены и казнены.

Постоянная угроза спокойствию наносила вред благополучию страны. При каждом нападении вся мирная деятельность прекращалась, жители спешили стать в строй. Необходимость принимать решения через Совет чрезвычайно затрудняла военные действия, эта система оказалась недостаточно эффективной в периоды потрясений. Тогда члены Совета согласились отказаться от своих привилегий и высказались за избрание единого царя, который будет облечен всей полнотой исполнительной власти, подобно тому, как это принято у людей-скарабеев. А двенадцать членов Совета будут заниматься только законотворчеством. Так в правители был избран военачальник, одержавший наибольшее количество побед. Он тут же повысил налоги, что позволило создать профессиональную армию. С тактикой ночных нападений было покончено.

После создания новой армии народ людей-дельфинов зажил относительно спокойно. Некоторые граждане выступали против централизованной власти, кое-где вспыхивали восстания против чрезмерных поборов на армию. Дошло до того, что люди-дельфины начали сражаться друг с другом. Это была первая гражданская война на их территории.

Бунтарский дух, в котором была их сила, теперь превратился в угрозу их существованию. Царь обратился к народу с речью, в которой взывал: «Нам больше никто не угрожает, но мы сами становимся врагами себе. Когда же у нас будет достаточно мудрости, чтобы жить без раздоров?»

Именно тогда с севера пришла огромная армия людей-крыс, уничтожавших все на своем пути. В соседних портах много говорили об этих солдатах, о детях, идущих в атаку под прикрытием армии призраков. В книгах, хранившихся в библиотеках людей-дельфинов, говорилось о предыдущем великом нашествии людей-крыс.

Люди-дельфины изо всех сил противостояли людям-крысам, но их армия была слишком малочисленна, монархия слишком молода, чтобы дать отпор огромным отрядам опытных бойцов и невиданному насилию. Люди-дельфины отбили две атаки, но были опрокинуты третьей. Люди-крысы вновь обрушились на государство людей-дельфинов. Храм был разрушен, библиотеки сожжены.

Но теперь люди-крысы знали, что, перебив всех, ничего не выиграть. Намного лучше заставить покоренные народы работать на себя. Они назначили наместником преданного им человека-дельфина и обложили население чудовищными налогами. За право оставаться в живых побежденные расплачивались деньгами, пищей и последними научными достижениями. Самых красивых женщин и талантливых ученых угнали в рабство в столицу людей-крыс. Царь людей-дельфинов погиб, но небольшой группе людей-дельфинов, в том числе двенадцати старейшинам, удалось бежать морем.

Они отправились на юг и вернулись в страну людей-скарабеев.

Там они тайно проникли в царский дворец. Они напомнили царю скарабеев, как некогда способствовали расцвету его государства. Они прекрасно сознавали, что не смогут действовать открыто, поэтому предложили тайную помощь. В доказательство своих благих намерений они открыли царю то, что было выше религии дельфинов, – тайные знания, восходившие к культу людей-муравьев. Они объяснили, что пирамиды были выстроены по подобию муравейников, и в нижней их трети находилась ложа медиума, принимавшего колебания космических волн.

Царю скарабеев было хорошо известно о многовековой ненависти его народа к людям-дельфинам, однако речь чужеземцев произвела на него впечатление, и он решил тайно предоставить им убежище.

16. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ЭХНАТОН

Его звали Аменхотеп IV, но он велел называть себя Эхнатоном, что означает «угодный Атону», богу солнца. Он был первым фараоном-монотеистом и правил с 1372 по 1354 г. до Р. Х.

Немногочисленные, дошедшие до нас статуи изображают его человеком высокого роста, с вытянутым лицом, миндалевидными глазами, ясным взглядом и пухлыми губами. Подбородок его скрыт бородой цилиндрической формы.

Нередко рядом с ним изображают его супругу Нефертити, на голове которой корона. Это свидетельство того, что Аменхотеп даровал ей статус, равный собственному. Говорят, что именно она предложила провести реформы.

Эхнатон хотел модернизировать египетское общество и создать новую империю. Он сверг главное египетское божество Амона-Ра, бога с бараньей головой, и возвел на его трон Атона, бога солнца, объявив его единственным богом. Религиозная революция сопровождалась революцией политической.

Фараон лишил город Уасет (греки позже называли его Фивами), которому покровительствовал Амон, статуса главного города страны и перенес столицу в Ахетатон, посвященный богу Атону (ныне Тель-эль-Амарна).

Слово «атон» означает свет и тепло, а также справедливость и энергию жизни, которая пронизывает Вселенную. Эхнатон ввел в свое правительство нубийцев и евреев. «Атон», несомненно, происходит от слова «адон» или «Адонаи», которое было одним из имен Бога на древнееврейском языке. В искусстве наступило время реализма, появились первые изображения людей в кругу семьи, мелочей повседневной жизни, вытеснившие батальные сцены и религиозные сюжеты, которые прежде вдохновляли художников.

Знать быстро приняла «единого и великого бога», заменившего целый пантеон богов. При Эхнатоне влияние египетской империи простиралось от современной Эфиопии до юга Турции. Фараон велел построить для себя гробницу таким образом, чтобы лучи солнца освещали все сооружение.

Однако на пороге уже стояла война. Из Библа (на территории современного Ливана) князь Риб Адди прислал зов о помощи: его владения были атакованы кочевниками, пришедшими из пустыни. Эхнатон, занятый строительством столицы и государственными делами, ничего не ответил. Он также никак не отреагировал, когда индоевропейцы-хетты, пришедшие вслед за племенами хабиру, захватили его северные города. Когда Дамаск, Каднеш и Катна пали от рук захватчиков, Эхнатон наконец собрался послать навстречу врагу армию, но было слишком поздно.

Воспользовавшись военными неудачами фараона-монотеиста, жрецы Амона осмелились обвинить его в ереси. В 1340 г. до Р. Х. военачальник Ахореб возглавил государственный переворот. Эхнатон был убит, а Нефертити вынудили вновь поклоняться богу с бараньей головой. Новую столицу стерли с лица земли, все изображения «фараона-отступника», за редким исключением, уничтожили. Все иероглифы, связанные с именем Эхнатона, стерли.

17. ЛЬВЫ

Оседлая жизнь людей-львов началась посреди равнин. Они уже построили немало процветающих городов, и каждый охраняла отлично организованная армия. Их цивилизация отличалась не оригинальностью, а жизнеспособностью. Они позаимствовали некоторые приемы у людей-крыс например, в начале битвы бросать в атаку сильные отряды, вооруженные усовершенствованными трехметровыми копьями. Эти отряды могли остановить нападение вражеской конницы. Люди-львы, как и крысы, преклонялись перед воинами. Но они отдавали предпочтение не жестоким героям, а хитрецам.

Люди-львы стремились к завоеваниям. Их флот нападал на торговые корабли людей-дельфинов и людей-китов, и даже на суда людей-быков. Львы захватывали добычу, сокровища, оказавшиеся на борту, и заставляли пленников обучать их всему, что те знали. Вскоре все торговые суда были вынуждены брать на борт вооруженную охрану.

Благодаря умелому ведению сельского хозяйства, население стремительно росло, и, хотя ни один из городов людей-львов не был так развит, как великолепная столица людей-китов, государство людей-львов было могущественной державой.

Царь львов начал с нападения на остров людей-быков. Цивилизация быков была праздничной и радостной. Женщины-быки носили блузы с глубоким вырезом, чтобы подчеркнуть красоту груди. Мужчины-быки выращивали виноград и делали из него напиток, который высоко ценился. Кроме того, несколько людей-дельфинов, живших среди быков, научили их плавать и общаться с дельфинами. Однако торговый флот людей-быков значительно уступал мощным военным кораблям людей-львов. Однажды ночью в город проник вооруженный отряд. Поплутав по узким улочкам, люди-львы схватили в конце концов какую-то молодую женщину и, угрожая ей смертью, заставили показывать дорогу. Девушка подчинилась. Люди-львы пришли за ней ко дворцу, подожгли конюшни и, воспользовавшись поднявшимся переполохом, проникли внутрь.

Они застали царя людей-быков спящим. Он молил о пощаде, но они зарезали его. Уязвимость любой монархии в том, что вся власть сконцентрирована в одних руках. Гибель одного человека влекла за собой гибель всей системы. Несколько оставшихся в живых военачальников, потрясенные такой жестокостью, недолго колебались и перешли на сторону захватчиков.

Остров был присоединен к владениям людей-львов, а сокровища людей-быков без дальнейших проволочек поступили в государственную казну.

Писцы людей-львов сложили легенду, согласно которой доблестный герой, которому помогла влюбленная в него женщина, прошел сквозь огромный лабиринт и проник во дворец тирана. Там он встретил правителя – чудовище с человеческим телом и головой быка. Он пожирал юных девственниц, которых народ приносил ему в жертву. Сражаясь, человек-лев пускается на хитрость, чтобы заставить чудовище оступиться, и добивает его. Затем он берет в жены ту, что помогла ему выбраться из лабиринта. История была так красива, что никто и не думал сомневаться в ее подлинности.

Вдохновленные первыми успехами, люди-львы напали на людей-селедок, морской народ, который построил хорошо укрепленный город на реке. Используя его положение, люди-селедки взимали налог со всех проплывавших кораблей.

Среди них также жило несколько людей-дельфинов, которые обучили их грамоте и привили вкус к собирательству книг. Крепость людей-селедок была защищена лучше, чем город людей-быков, и воины их были более опытными. Война между двумя народами длилась долго. Наконец противники согласились выставить двух воинов на поединок, который должен был состояться у стен города людей-селедок.

И снова благодаря предательству людям-львам удалось ночью проникнуть в город и перебить спящих жителей. Осада сильно расшатала нервы людей-львов, и они никого не оставили в живых. За ночь от рук убийц погиб целый народ.

В рассказе о жестоком истреблении людей-селедок, передаваемом путешественниками из уст в уста, людям-львам приписывалось такое могущество, что некоторые народы предпочли сдаться без боя и попасть в рабство, чем повторить ужасную историю людей-селедок.

С тех пор люди-львы уже не знали удержу. Они решили покорить весь мир. Слава бежала впереди них.

Победы доставались им без труда до того самого дня, когда они пришли во владения людей-крыс.

В то время государством людей-львов правил горячий юноша, который поклялся утвердить владычество своего народа на всей планете. Ему едва исполнилось 25 лет, он изучал стратегию с лучшими военачальниками-львами и, страстно увлекаясь военным искусством, придумал новую тактику кавалерийских атак с флангов. У людей-крыс была репутация храбрых воинов, но в глазах молодого царя они были лишь первым препятствием на его пути.

Встреча двух сильнейших армий произошла на равнине. 45 000 воинов-львов вступили в бой с 153 000 воинов-крыс. Никогда еще на поле боя не сходились такие армии. Над сражавшимися сверкала молния и грохотал гром.

Чтобы показать противнику свое численное превосходство, люди-крысы выстроились в одну линию, закрывшую горизонт. Они демонстрировали противнику тяжелую пехоту, кавалерию, воинов, вооруженных копьями, пращами и луками.

Люди-крысы привыкли, что стоило им только выстроиться в боевой порядок, как противник уже был готов сдаться. Но на людей-львов это не произвело никакого впечатления.

По приказу молодого царя они построились узким прямоугольником, чтобы противник не мог сосчитать их.

Люди-крысы протрубили атаку.

В ту же минуту из-за строя людей-львов вылетела кавалерия и на всем скаку атаковала фланги противника. К удивлению стрелков-крыс, пытавшихся поразить нападавших стрелами, они не остановились, а помчались дальше и оказались в тылу армии неприятеля.

Кавалерия крыс пошла в атаку, но на поле происходило что-то странное. Большой прямоугольник людей-львов распался на множество небольших квадратов, на фаланги, ощетинившиеся копьями и так надежно окруженные стеной щитов, что всадники-крысы не могли дотянуться до противника. Они пытались атаковать, увлекшись, метались среди фаланг и вдруг оказались лицом к лицу с лучниками львов, стрелы которых косили их, как траву. Рассеявшаяся по всему полю пехота крыс бежала вслед за всадниками и налетала на компактные фаланги львов.

Две фаланги сдвигались как по команде, зажимая противника в тиски.

Крысиная пехота напоминала теперь хлеб, с обоих концов обглоданный ежами.

Только тут воины-крысы заметили, что львиная кавалерия обошла их сзади и атакует. Теперь это уже были не ежи, а хлеборезка.

Крысы храбро сражались. Но они не могли нанести противнику серьезного ущерба. Мечи и копья противника нисколько не беспокоили людей-львов в отлично защищенных квадратных фалангах, окруженных щитами.

В стане крыс началось то самое колебание, когда становится ясно, что битва завершится отнюдь не победой. Вскоре все уже были уверены, что сражение проиграно. Но кавалерия львов блокировала тыл и перекрыла фланги, не оставив даже возможности бежать. Бойня продолжалась еще несколько часов.

Наконец зазвучал сигнал к отступлению. Небо стало проясняться, и вдруг, словно из ворот ада, отовсюду на пир стали слетаться полчища каркающих ворон и жужжащих мух.

С превосходством крыс было покончено. Из 153 000 спаслось не более 400 воинов, и то только потому, что противник устал.

Дальнейшие события развивались стремительно. Народы, покоренные крысами, встречали как освободителей армию львов, осененную славой победы в той самой легендарной битве. Накануне вторжения львов в городах крыс повсюду вспыхивали мятежи.

Вскоре от некогда могущественного народа крыс остались лишь вереницы беженцев, спешивших укрыться высоко в горах.

Там им удалось построить укрепленный город, куда стянулись выжившие люди-крысы. Они пытались понять, как же вышло, что они так быстро потеряли все, чем владели. На этот раз они не собирались брать пример с победителей или казнить каждого десятого. Теперь важнее всего было выжить. И избегать любых контактов с захватчиками.

Неукротимого молодого царя львов прозвали Отважным. Следуя за ним, люди-львы, полные энтузиазма, отправились покорять людей-крокодилов и загнали их в болота. Люди-жабы также не выдержали натиска, но люди-термиты оказали такое яростное сопротивление, что львы остановили свое продвижение на восток и повернули на юг. Они пересекли бывшие земли людей-дельфинов и двинулись дальше, в страну скарабеев.

Там Отважный действовал еще более блистательно. Смелые маневры фаланг и кавалерии уступили место дипломатии. Царю львов пришла мысль подчинять себе царей, оставляя их на тронах – как вассалов. Мягкое обхождение с противником приносило немалую пользу: побежденные правители прекрасно знали свою страну и способы управления ею. У покоренных народов оставалось меньше поводов бунтовать. Кроме того, этот ход создавал Отважному репутацию «победителя, но не мучителя», и побежденным было легче смириться с новым владыкой.

Люди-львы воспользовались этой дерзкой идеей, чтобы присваивать себе открытия и достижения побежденных народов. Обнаруживая в разных городах кварталы людей-дельфинов, они поняли, что их следует использовать как своего рода интеллектуальный резерв.

Художников и ученых из народа дельфинов по приказу Отважного снова стали селить в особых кварталах. Молодой царь даже выстроил целый укрепленный город, где люди-дельфины могли спокойно трудиться, пользуясь всевозможными удобствами. Они сторицей воздали ему за щедрость.

Со времени основания этого города язык людей-дельфинов во всем государстве людей-львов стал считаться языком науки.

Ученый-дельфин, наблюдая в день летнего солнцестояния за отражением солнца в колодце, изобрел способ измерения углов, который позволил узнать, как велика вся планета. Другой ученый, сомневаясь в истинности своих чувств, написал философский трактат. Третий установил правила, действующие в театральном мире, – единство места, времени и действия. Театр утратил религиозный характер и стал развлечением.

В городе, находившемся под защитой людей-львов и населенном людьми-дельфинами, науки и искусства питали друг друга.

18. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: МИЛЕТ

Милет – город, расположенный в области Иония в Малой Азии. Здесь зародилось научное движение, представителями которого были Фалес, Анаксимандр и Анаксимен. Их объединяло то, что все они выступали против древней космогонии Гесиода, утверждавшего, что мир создан богами, имеющими человеческий облик. Их понимание священного подсказывало, что следует отвергнуть антропоморфизм и искать божественный принцип в природе. По мнению Фалеса, бог был водой, Анаксимен считал, что он – воздух, Анаксимандр полагал, что бог безграничен. Четвертый философ, Демокрит, родившийся в середине V в. до Р. Х., утверждал, что Вселенная наполнена атомами, которые произвольно перемещаются в пространстве. При их сближении возникают различные миры, таким же образом возник и человек.

Позже воспитанные в традициях милетской школы Сократ и его ученик Платон, жившие в Афинах, к западу от Милета, положили начало греческой философии. Чтобы лучше понять мир, в котором живет и развивается человек, Сократ сравнил его с пещерой. Он считал, что обычный человек напоминает сидящего в пещере спиной к выходу пленника, который не может разорвать оковы своего ничтожного существования. Пленник видит на стенах тени освещенных предметов, движущихся за его спиной, и считает, что эти тени и есть реальность. Однако это лишь иллюзии. Если пленника освободить и заставить обернуться, увидеть предметы, которые отбрасывают колеблющиеся тени на стены пещеры, а также огонь, которым они освещены, он придет в ужас. Если затем подтащить его к выходу из пещеры, то, узрев настоящий свет, он почувствует боль и может ослепнуть. Но если он продолжит свой путь, то научится смотреть прямо на солнце, истинный источник света.

Сократ считал, что пленник этот – философ. Если он повернется к выходу из пещеры и расскажет о том, что видит, никто из сидящих рядом не поверит ему, и те, кого он стремился освободить от лжи и иллюзий, предадут его смерти.

В 399 г. до Р. Х. Сократа обвинили в безбожии и развращении молодежи. Его заставили выпить цикуту, сильный яд.

19. СИЗИФ ПОДВОДИТ ИТОГИ

В зале вспыхивает свет. История смертных на «Земле-18» продолжается теперь без нашего участия. Боги-ученики моргают и щурятся, они устали разглядывать свои народы в увеличительные стекла анкхов.

Я вдруг замечаю, что вспотел, меня бьет дрожь. Словно я только что выписал на самолете «восьмерку» и в моей крови бурлит адреналин. Теперь я понимаю, зачем нам, богам, тела. Эта оболочка позволяет нам испытывать сильные чувства.

Наблюдение за людьми словно наркотик. Ты отдаешься этому, и все остальное не имеет значения.

Я слезаю со скамейки. Во рту пересохло, и такое чувство, будто я посмотрел спектакль или фильм с плохим концом.

Людям-львам Этьена Монгольфьера хватило одного сражения, чтобы разгромить могущественный народ, господствующую цивилизацию прудоновских людей-крыс. От всего, что создали люди-крысы, остался только укрепленный город высоко в горах, куда они, словно их животное-тотем, забились в страхе.

Это заставляет задуматься. Любая цивилизация может погибнуть. Мало того, разрушить ее может самый обычный человек, обладающий достаточной решимостью. Как говорил Эдмонд Уэллс, одной капли достаточно, чтобы переполнить океан.

Подумать только, ведь в предыдущей игре людей-крыс от победы отделял всего один шаг, а люди-львы Монгольфьера плелись в хвосте. Теперь же они завладели сотней крупных городов, тысячами гектаров земли, не говоря уже о знаниях и технологиях, которых им не хватало, о сокровищах, запасах пищи и полезных ископаемых. Победа львов вернула надежду отстающим ученикам. Явился молодой решительный царь, которому пришло в голову несколько идей, их даже не назовешь особо оригинальными, просто несколько хитростей – ввести построение фалангами, удлинить копья, повысить мобильность кавалерии, – и банк сорван.

Я помню, как мой друг-велосипедист, принимавший участие в гонке «Тур де Франс», объяснял мне: «На самом деле все решает середина. Тот, кто вырывается вперед, рискует, лишен защиты и вынужден выкладываться на полную катушку. В хвосте паникуют, безуспешно рвутся вперед и тоже выматываются. А вот те, кто посередине, поддерживают друг друга. В этой группе даже возникает особый динамический эффект, позволяющий беречь силы. Именно там идет основная игра.

Внутри этой группы велосипедисты переговариваются, заключают сделки, меняются местами. Они устанавливают очередность и дают друг другу выиграть на разных этапах, чтобы каждый пережил свои минуты славы». Потом мой друг добавил: «С самого начала известно, кто победит. Достаточно одного подъема в гору, чтобы стало ясно, кто это будет. Тем не менее нужно отыграть все представление. В этом заинтересованы все, в первую очередь спонсоры. Вот мы и устраиваем шоу».

Меня поразила тогда изнанка «Тур де Франс». Но, глядя на то, как идет наше соревнование, я думаю, что мы ведем себя примерно так же. Не следует особенно высовываться, нельзя плестись в хвосте, нужно влиться в среднюю группу и в конце каждого раунда договариваться между собой.

Сара Бернар произносит вслух то, что думают многие:

– Полагаю, мы все можем поздравить Этьена с таким прекрасным рывком вперед.

Все взгляды прикованы к претенденту на победу.

Сара Бернар аплодирует, к ней присоединяются остальные. Все встают, Этьен Монгольфьер раскланивается.

Меня немного успокаивает то, что мои люди находятся под его защитой. У меня могущественный покровитель. Наконец-то мои ученые могут работать в лабораториях, а художники – в мастерских, не боясь преследований и расизма. Благодаря Монгольфьеру у моего народа наступила передышка.

Прудон, бог-ученик, покровительствующий людям-крысам, сидит молча. Его подавленность только увеличивает общее ликование: ничто так не радует, как вид вредителя, лишенного возможности вредить.

Некоторые, однако, хлопают довольно сдержанно. Они не забыли, что стало с людьми-быками и с людьми-селедками. «Возможно, один хищник просто сменил другого», – думают они.

Младший преподаватель Сизиф снова включает освещение над планетой и приглашает всех взглянуть на результаты работы, прежде чем подводить итоги.

Мы собираемся вокруг, некоторые придвигают скамейки, раскладывают небольшие стремянки, чтобы подняться на высоту экватора «Земли-18».

Я разыскиваю общины моего народа, рассеянные по всему миру. Ведь мои люди-дельфины живут не только в городах, находящихся под защитой львов.

Чтобы лучше видеть, я приникаю к лупе, встроенной в мой анкх. Люди-дельфины путешествуют заключают союзы с другими народами, занимаются торговлей. Своими знаниями они покупают миролюбивое отношение соседей, им удается выжить. Окажись я на их месте, я бы не знал, что делать. Пройдя столько испытаний, они, кажется, научились покорно принимать свою участь.

У меня складывается впечатление, что я взял судьбу людей-дельфинов из истории «Земли-1». Но где же еще искать логически выстроенный сценарий, как не в первоистории?

Мы, боги-ученики, поступаем как дети, которые, повзрослев, копируют семью своих родителей как единственный известный им пример. Если «Земля-18» во многом похожа на «Землю-1», то происходит это, конечно же, потому, что богам-ученикам просто не хватает воображения, они не решаются придумать что-то действительно новое. Что помимо войны, строительства городов, дорог и оросительных систем, помимо сельского хозяйства, начатков искусств и наук подсказываем мы нашим смертным?

В искусстве быть богом я должен создать собственный стиль, непохожий на другие. Мне не хватает оригинальности. Чтобы придумать для моего народа доселе небывалую, неповторимую историю, я должен забыть все, что еще помню из учебников «Земли-1». В конце концов, разве во время событий на острове Спокойствия мои люди-дельфины не показали, на что способны?

Пусть у них больше нет собственной земли, но у них есть книги. Научные труды станут их новым нематериальным государством.

Значит, я должен делать ставку на развитие наук. Было бы хорошо, если бы они быстро научились строить машины и самолеты.

Химии как таковой пока не существует. Может быть, соединить химию с мистикой, пойти коротким путем, создать нечто вроде алхимии или каббалы? Ведь Ньютон, хотя об этом редко вспоминают, был алхимиком и страстно искал разгадку тайны философского камня.

Сизиф начинает проверять нашу работу. Он ничего не записывает, а просто запоминает то, что привлекло его внимание. У него цепкий взгляд. Дойдя до меня, он спрашивает:

– Вы действовали через пророка?

– Через медиума, который оказался там. Я подумал, что он мог бы направлять их порывы в нужное русло. В любом случае они бы выпутались сами, с ним или без него. – Я стараюсь преуменьшить степень своего вмешательства.

О нет, только не то, что устроила мне тогда Афродита! Потребовала, чтобы я утопил мой остров.

– Знаю, лучше обходиться без чудес и пророков, но…

– Я не люблю пророков, – говорит Сизиф. – Я всегда считал это жульничеством. Поставленную задачу нужно решать изящнее.

– Мои люди были в рабстве. Необходимо было оказать им поддержку.

Сизиф скребет бороду.

– Вы уверены?

– Кроме того, им ведь нужно было пересечь пустыню, не зная, что впереди. Они никогда не решились бы на это, если бы у них не было вождя, который мог бы увлечь толпу. Они бы умерли от жажды, они могли заблудиться.

Сизиф достает небольшую записную книжку, листает ее:

– Мне кажется, ваши люди-дельфины вместе с людьми-муравьями уже отправлялись навстречу неведомому, рискуя при этом жизнью. В тот раз путешествие закончилось тем, что они, живые и невредимые, высадились на остров. Тогда обошлось без пророков.

Им известно все.

– Верно. Настоящего пророка не было, но с ними плыла женщина-медиум.

Сизиф понимающе кивает.

– Ну, за исключением этой мелкой детали. Похоже, у вас прямо-таки талант устраивать своим смертным неприятности.

– Я бы выразился иначе. Я не делаю ничего особенного. Неприятности происходят сами собой.

– И чем вы это объясняете, господин Мишель Пэнсон? Невезением?

– Я бы думал именно так, не будь я богом-учеником. Но, зная то, что мне теперь известно, я скажу, что у нас, людей-дельфинов, есть традиция жить свободными и бороться с тиранами. И вполне закономерно, что мы вызываем недовольство врагов свободы.

– Значит, у ваших коллег нет такой традиции?

Я чую подвох.

– Вовсе нет. Они стремятся к той же цели, но знают, что сначала народ нужно крепко держать в руках, воспитать, а лишь затем дать ему свободу, иначе люди ее просто не оценят. Вероятно, я слишком рано позволил своему народу почувствовать ее вкус.

Сизиф одобрительно смотрит на меня. Я продолжаю:

– Именно поэтому у меня столько проблем, в том числе и внутренних. Я прекрасно вижу, что люди-дельфины до такой степени злоупотребляют свободомыслием, что не могут достигнуть согласия между собой. Все очень просто, они одержимы таким духом противоречия, что там, где собираются двое людей-дельфинов, возникает три мнения.

Бог-преподаватель настраивает свой анкх, чтобы лучше видеть, что происходит на планете. Он переходит к Прудону.

– Я покончил с амазонками. Все остальное – обычные неурядицы. У любого живого организма периоды бурного развития сменяются спадом активности. Скажем так, мой народ залег в спячку, чтобы восстановить силы, – оправдывается анархист.

Сизиф продолжает рассматривать «Землю-18», потом снова поднимается на возвышение, чтобы объявить победителей и проигравших. Разумеется, все ждут, что наградят Этьена Монгольфьера, но преподаватель называет другое имя.

– Победили люди-тигры Жоржа Мельеса.

Все изумлены. Цивилизация Жоржа Мельеса развивалась в стороне от зоны основных конфликтов, и мало кто из нас наблюдал за людьми-тиграми. Теперь я вижу, что на своей огромной территории, отделенной от соседей высокими горами, Мельес спокойно смог реализовать все, что я еще только собирался сделать: у его народа есть большие города со своей особой архитектурой, научные и художественные учебные заведения. Жизнь людей-тигров строго регламентирована. Они не подвергались нашествиям и достигли огромного прогресса в медицине, гигиене, мореплавании и картографии. В металлургии они превзошли всех. Лемехи плугов были усовершенствованы, и люди-тигры теперь собирают более высокие урожаи, чем соседи. Мельес подсказал медиуму использовать пшеничную муку для приготовления «лапши». Этот новый продукт удобно хранить. В отличие от хлеба, который плесневеет и засыхает, лапша долго остается пригодной для употребления в пищу. Достаточно опустить ее в кипящую воду, и она становится мягкой. Люди-тигры пользуются тачками, оснащенными парусом и колесом, расположенным посередине, это облегчает перевозку тяжестей.

Сизиф обращает наше внимание на то, что Жорж Мельес сильно обогнал нас, потому что в его городах появились заводы.

– Это уже не царство, а современная индустриальная империя, – говорит он.

Младший преподаватель предлагает нам оценить работу нашего товарища. Мы видим огромную территорию с процветающими городами, в некоторых насчитывается до нескольких десятков тысяч жителей. Города связаны между собой целой сетью дорог, окружены засеянными орошаемыми полями, которые расположены на склонах гор ступенями, чтобы потоки дождевой воды могли стекать вниз.

В сельском хозяйстве внедрена система выработки удобрений из человеческих экскрементов. Люди-тигры умело пользуются этими удобрениями, так что могут не бояться эпидемий. Целые города специализируются на вывозе удобрений, изготовленных из отходов человеческой жизнедеятельности.

Столица людей-тигров процветает. Портные шьют одежду из тканей, сделанных из нитей гусениц.

Влияние образованных слоев общества сказывается в том, что все подчинено строгим законам – музыка, живопись, поэзия, скульптура. Гастрономия также считается искусством: огромное разнообразие продуктов позволяет сочетать их самым невероятным образом. Смертные, которым покровительствует Жорж Мельес, особенно любят готовить из мелко нарезанных овощей, фруктов и мяса блюда, где перемешиваются разнообразные вкусы.

Успех людей-тигров бесспорен. Они решили все проблемы, связанные с удовлетворением первоочередных потребностей, безопасностью и обеспечением себя пищей, и могут спокойно заниматься решением задач другого уровня, связанных с культурой, комфортом, накоплением знаний.

Игра остановилась в тот момент, когда искусства и науки в империи тигров были посвящены Луне. Над «Землей-18» висит такая же Луна, как над «Землей-1». Правда, она немного меньше, чем та, которую я видел, когда был смертным. Художники-тигры созерцают ее, мечтают о космических путешествиях, изображают Луну на картинах, воспевают в стихах, пишут о ней музыку.

Мельес действительно лучше всех воспользовался советами Сизифа. Религия у него основана на противопоставлении и взаимодополняемости мужского и женского начал. Я-то воображал, что предложил нечто новое, когда выдумал бога Света. Как же мне еще далеко до этой изящной концепции! Нужно было выдумать двуликого бога, который был бы и тенью, и светом, вот тогда моя идея была бы более завершенной.

В своих лабораториях люди-тигры создали порох, который пока используют только для фейерверков. Открыв свойства магнита, они изобрели компас, чтобы корабли не сбивались с пути в тумане.

Империя людей-тигров утонченная, но от этого не менее могущественная. Армия, обеспечивающая единство территории, образовавшейся путем поглощения множества мелких соседних государств, необыкновенно сильна. Один философ изобрел игру, основанную на законах военной стратегии, – в ней нужно передвигать фигуры на доске. Теперь и война стала искусством.

– Успех Жоржа Мельеса, – объясняет Сизиф, – основан на силе «N». До сих пор многие из вас, например Мишель Пэнсон, были уверены в превосходстве силы «А», силы «ассоциации», связей. Или силы «D», силы «доминирования», как Прудон. Очень немногие попытались найти нечто среднее. Однако мудрое решение находится именно посредине и заключается в том, чтобы избегать крайностей. Пример империи тигров доказывает, что нейтральная система может оказаться очень эффективной.

Он пишет на доске: «Отсутствие намерений».

Боги-ученики перешептываются. Я всегда считал нейтральную силу силой бездействующей. Я представлял себе спящего толстяка, безвольного человека, лишенного всяких убеждений. Господин Нейтрон – он смотрит, как плохие бьют хороших, и ждет, кто победит. Теперь мое представление об ADN изменилось. Нейтральные могут побеждать, и побеждать красиво.

Сизиф продолжает называть победителей:

– На втором месте Фредди Мейер и его люди-киты.

Надо же, на его народ я тоже не обратил внимания. Конечно, мои корабли не раз мирно проплывали мимо его судов, но я совершенно не интересовался развитием его цивилизации. Он, как и многие другие, предоставил убежище представителям моего народа и воспользовался их знаниями.

Я вижу, что мои люди-дельфины помогли его людям-китам построить замечательный город. В этом вытянутом вдоль берега порту корабли причаливают к суперсовременным сооружениям; доки высотой в несколько этажей, и корабли перемещаются вверх и вниз при помощи системы гидравлических подъемников.

Люди-киты бороздят океаны, открывают торговлю с другими странами, – чувствуется влияние моих людей-дельфинов. На их флагах изображена огромная рыба, и моряки-киты повсюду распространяют язык и письменность моего народа.

Они также хранят воспоминания о райском острове Спокойствия, откуда они будто бы родом. Мой остров!.. Они присвоили даже мои легенды!

– Я должен поблагодарить Мишеля, – заявляет Фредди Мейер. – Его народ послужил закваской для моего. Без него мне не удалось бы добиться такого успеха.

Официально выраженная благодарность глубоко трогает меня. Но я не могу удержаться от мысли, что великолепный город людей-китов, где говорят на моем языке и рассказывают мою историю, должен был построить я.

Я встаю.

– В свою очередь я должен вспомнить Эдмонда Уэллса, чей народ муравьев некогда вдохновлял моих людей-дельфинов. Мы все здесь для того, чтобы обмениваться наследием, передавать друг другу общие ценности. И неважно, кто это делает – я или ты, Фредди. Главное, чтобы они сохранились.

Сизиф прерывает наш обмен любезностями.

– Фредди Мейер, – объявляет он, – представляет силу «A», силу союза[9]. Перейдем теперь к силе «D».

Младший преподаватель смотрит на нас, на мгновение задерживает взгляд на Прудоне, и продолжает:

– На третьем месте – Монгольфьер и его люди-львы. Народ, который начал почти на пустом месте и многого добился. Он завладел не только землями соседей, но и знаниями, и смог, усвоив их, создать нечто глубоко индивидуальное. Это действенная стратегия.

– Позволю себе заметить, что мои люди-львы не только копировали других, но и сами кое-что изобрели. Взять хотя бы… кабачки в виноградных листьях. Такого на «Земле-18» больше нигде нет.

В ответ на это замечание раздаются смешки.

Я незаметно выцарапываю на деревянной крышке стола: «Спасите “Землю-18”, это единственная планета, где есть кабачки в виноградных листьях».

– Я изобрел алфавит, в котором не используются идеограммы, – добавляет он.

– Это идея Мишеля и его людей-дельфинов, – напоминает Сизиф.

Этьен смотрит на меня и пожимает плечами.

– А мой театр? А философия?

– Это достижения художников и ученых, которым вам хватило ума предоставить убежище, но это не ваше.

– Ну и что? – спрашивает Этьен. – Будем ставить копирайт на изобретения богов?

Эта мысль кажется Сизифу забавной.

– Почему бы и нет, нужно будет подкинуть идею Старшим богам.

Этьен Монгольфьер не понимает, издевается над ним преподаватель или нет. Чувствуя себя неуверенно, он мрачнеет и начинает бормотать какие-то разъяснения о своей цивилизации.

Список богов-учеников, остающихся в игре, продолжает пополняться.

В этом списке я на шестьдесят третьем месте. Сизиф штрафует меня за пророка. И за то, что мой народ рассеян. Действительно, мои люди так разбросаны по земле, что я не успеваю за ними следить. Я и не знал об успехах людей-дельфинов, живущих с китами. Сизиф добавляет, что если бы я был внимательнее, то обнаружил бы еще один небольшой дельфиний городок, процветающий в стране людей-термитов Эйфеля, а другой – в землях людей-тигров.

– Я считаю, Мишель, твоя главная ошибка – низкий уровень рождаемости. Хорошо, конечно, когда качество превосходит количество, но на этом этапе игры недостаточное количество детей означает, что твоему народу не хватит защитников. Даже самая лучшая стратегия не поможет, если мало пехоты. Пока нет солдат, ты всегда будешь зависеть от других. И они не станут защищать тебя даром.

Рауль и его люди-орлы почти на одной ступени со мной. Он переселил свой народ на полуостров, к западу от земель людей-львов. Рауль еще не установил окончательно границы своих владений. И тоже ничего не изобрел.

– Спешить некуда, – шепчет он мне. – Пока не исключили, можно действовать и развиваться. Монгольфьер прекрасно доказал – надо ждать своего часа.

Сизиф подходит к своему столу и, морщась, выпрямляется.

– В заключение хочу напомнить вам закон Ильича. Военная или экономическая стратегия, срабатывавшая много раз, рано или поздно перестает действовать. А если продолжать ее применять и дальше, она даст обратный эффект. Поэтому постоянно проверяйте себя, избегайте банальных решений, будьте изобретательны, не почивайте на лаврах, не позволяйте неудачам выбивать вас из колеи. Пусть вам доставляет удовольствие превосходить самих себя. Действуйте по-новому.

«Действовать по-новому», – подчеркивает он мелом на доске.

– Курс истории смертных представляется мне иногда живой спиралью. Постоянное возвращение к одному и тому же, но всякий раз на более высоком уровне. О поражении можно было бы говорить только в том случае, если бы вы просто ходили по кругу, не поднимаясь вверх.

– Кто на этот раз проиграл? – раздается нетерпеливый вопрос.

– В этом раунде мы потеряли два народа, – отвечает Младший преподаватель. – Людей-быков и людей-селедок, которые погибли вместе со своим городом. Из игры выбывают два бога-ученика, покровительствовавшие этим народам, а также ученик, оказавшийся позади всех.

Пауза.

– Клеман Адер. Итого получается 83 – 3 = 80. 80 учеников остаются в игре.

Пионер авиации выглядит удивленным:

– Мне послышалось? – спрашивает он.

– Вы создали великолепную цивилизацию. Она достигла зенита славы и рухнула. Посмотрите, до чего вы докатились: в самом сердце вашей цивилизации людей-скарабеев братья и сестры царя устраивают заговоры. Их племянники и племянницы соревнуются, кто кого быстрее отравит. Даже ваши жрецы убивают друг друга.

– Зато мы ни с кем не воюем.

– У вас полный упадок. Никаких изобретений, открытий, ничего мало-мальски нового. Даже ваше искусство основано на перепевах прошлого. Вы живете только воспоминаниями о былой славе.

Клеман Адер шумно дышит.

– Это… это из-за Мишеля! Приняв его людей, я способствовал упадку моего народа.

– Легко винить других, – возражает Сизиф. – На самом деле вы должны благодарить вашего товарища. Без него ваше падение произошло бы еще раньше. «Его люди», как вы выражаетесь, оказали вам значительную помощь. Они играли вашу партию, а не вы. Вы убили курицу, которая несла золотые яйца.

Клеман Адер сдерживается, и Сизиф продолжает.

– Вместо того чтобы отнестись к ним с уважением, вы превратили их в рабов и преследовали так жестоко, что им оставалось только бежать. Если вы видите, что меньшинство способствует вашему процветанию, лучше не восстанавливать против него остальную часть населения. Ревность к меньшинству, добившемуся успеха, самый легкий путь для демагога.

Клеман Адер очень странно смотрит на меня. Ледяным холодом веет от его взгляда.

– Если бы ваши народы поддерживали отношения равноправного сотрудничества, то ученые и художники Мишеля все еще трудились бы на благо вашей цивилизации. Люди-львы прекрасно поняли это: курицу, несущую золотые яйца, не убивают, – повторяет Сизиф.

Я предпочитаю промолчать.

Клеман Адер резко бросает в мою сторону:

– Я лучше проиграю без тебя, чем выиграю с тобой. Я жалею только об одном – о том, что принял твои корабли и дал убежище твоему выжившему народу. Но меня утешает, что твоя жалкая цивилизация, которая уже рассеяна по всей земле, вскоре тоже погибнет и отправится вслед за мной на кладбище.

Потом, обращаясь ко всем присутствующим, продолжает:

– Давайте же, добейте его!

Я не отвечаю.

Но мое молчание не успокаивает Адера, а лишь больше выводит из себя. Он бросается на меня, начинает душить. Рауль оттаскивает его.

Сизиф тут же вмешивается. Щелчок пальцами, и кентавр хватает Клемана Адера.

– Терпеть не могу плохих игроков, – вздыхает Сизиф.

Теперь весь класс с любопытством смотрит на меня. Что я им всем сделал? Я единственный, кто никогда никого не завоевывал. Никого не обращал в свою веру. На моей совести ни одной резни.

– Не знаю, во что я превращусь, – выкрикивает Клеман Адер, которого уволакивает кентавр, – но поверь, Мишель, я постараюсь сохранить глаза и руки, чтобы аплодировать, когда тебе придет конец.

Огюст Роден, бог людей-быков, и Шарль, бог, покровительствовавший людям-селедкам, уходят сами, печально попрощавшись с нами.

Воцаряется тишина.

– Я хочу сказать еще одну вещь, прежде чем мы расстанемся, – говорит Сизиф, озабоченно нахмурившись. – Похоже, что среди вас есть богоубийца, который убивает других учеников. Если я правильно понял, его ожидает такое же наказание, как и меня. Я не знаю, кто это и почему он так поступает, но у меня есть для него совет – оставь это дело.

Мы выходим молча, с чувством глубокого уважения к этому странному поверженному царю. Эриния уже явилась за ним и заковывает его в цепи. Сизиф покорно возвращается к своему камню.

20. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ШУМЕР И ОДИННАДЦАТАЯ ПЛАНЕТА

На шумерских табличках встречается упоминание об одиннадцатой планете Солнечной системы. По мнению исследователей Ноа Крамера, Джорджа Смита (Британский музей), а позднее и русского археолога Захарии Ситчина, шумеры называли ее «Нибиру». Период ее обращения по очень широкой эллиптической орбите – 3600 лет. Планета, расположенная на наклонной оси, двигалась по своей орбите в сторону, противоположную движению других планет. Нибиру пересекла всю Солнечную систему и некогда вплотную приблизилась к Земле. Шумеры считали, что на Нибиру существует внеземная цивилизация, там живет народ аннунаки, что в переводе с шумерского означает «сошедшие с небес». На табличках есть записи о том, что они очень высокого роста, от трех до четырех метров, и продолжительность их жизни составляет несколько столетий. Но 400 000 лет назад аннунаки почувствовали приближение погодного катаклизма, грозящего страшным похолоданием. Ученые предложили распылить золотую пыль в верхних слоях их атмосферы, чтобы создать защитное облако. Когда Нибиру достаточно приблизилась к Земле, аннунаки сели в свои космические корабли, выглядевшие как длинные, сужавшиеся впереди капсулы, извергавшие пламя из задней части, и под командованием капитана Энки приземлились в районе Шумера. Там они создали астропорт, названный Эриду. Но не найдя там золота, они начали исследования по всей планете и наконец обнаружили то, что искали в одной долине на юго-востоке Африки, в центре области, расположенной напротив острова Мадагаскар. Сначала рабочие-аннунаки под руководством Энлиля, младшего брата Энки, строили и разрабатывали рудники. Но вскоре они взбунтовались, и ученые-инопланетяне во главе с Энки решили методом генной инженерии создать слуг, используя гибриды на основе приматов Земли. Так 300 000 лет назад появился человек, единственным предназначением которого было служить инопланетянам. В шумерских текстах говорится, что аннунаки быстро заставили людей уважать себя, ибо у них был «глаз, расположенный очень высоко, который видит насквозь всю Землю», и «огненный луч, пробивающий насквозь любое вещество». Добыв золото и закончив работу, Энлиль получил приказ уничтожить человеческий род, чтобы генетический эксперимент не нарушил естественного хода событий на планете. Но Энки спас несколько человек (Ноев ковчег?) и сказал, что человек заслужил право жить дальше. Энлиль рассердился на своего брата (возможно, эта история пересказана в египетском мифе – роль Энки досталась Осирису, а Энлиль стал Сетом) и потребовал созвать совет мудрейших, который решил позволить человечеству остаться жить на Земле. И 100 000 лет назад аннунаки впервые стали брать в жены человеческих дочерей. Они начали по капле передавать людям свои знания. Чтобы поддерживать связь между двумя мирами, они создали на Земле царство, правитель которого был посланником с Нибиру. В его обязанности входило передавать сообщения, полученные от аннунаков. Чтобы пробудить в себе внеземную составляющую, цари должны были употреблять священный продукт, который, кажется, представлял собой менструальные выделения цариц аннунаков, содержащие инопланетные гормоны.

Во многих ритуалах других религий встречается символика этого странного обряда.

21. БОЛЬШОЙ ПРИСТУП МЕЛАНХОЛИИ

В наших бокалах красное сладкое вино.

Нам подают его потому, что обитатели «Земли-18» открыли для себя виноград и разнообразные способы его переработки. Мы ужинаем в Мегароне, столовой богов-учеников.

К вечеру я мрачнею – это следствие напряженного дня. Я сажусь в стороне от друзей, мне ни с кем не хочется разговаривать. Я чувствую, что мои люди-дельфины обречены. Они стараются изо всех сил, постоянно что-то изобретают, заключают союзы, но их с трудом терпят в мире варваров, где правда всегда на стороне сильного.

Мой взгляд невольно обращается к вершине горы.

На память вдруг приходит «Танец на вулкане», старая песня группы «Genesis». В припеве примерно такие слова:

На полпути… Неужели я еще только на полпути?

Поодаль Мата Хари, Фредди, Густав, Жорж Мельес и Рауль сидят вместе и пьют более крепкий напиток из подогретого сладкого вина. Они предлагают его и мне, но я отказываюсь. Положив голову на руки, словно вареное яйцо на подставку, я думаю.

В конце концов, я бы должен радоваться, что мой народ пережил столько опасностей и сбросил иго людей-скарабеев. Но нет, мне кажется, что все мои усилия напрасны. Я влюбляюсь в Афродиту, и она меня предает. Я привязываюсь к своему учителю Эдмонду Уэллсу, и Атлант уничтожает его. Даже Мэрилин, самая красивая и нежная из нас, гибнет от руки убийцы, и вот я остался один и чувствую себя потерянным в этом раю.

Даже богоубийца не слишком меня пугает. Пусть он убьет меня, и со всем этим будет покончено. Не такой уж я хороший бог-ученик. Изо всех сил стараюсь вести мой народ правильным путем, а для чего, зачем?

Я снова смотрю на гору. Кто там, на вершине?

ЕГО ли глаз мы видели над равниной?

Почему мы вызываем ЕГО интерес?

Предположения возникают одно за другим. Может быть, он восхищается нами? А может быть, там, наверху, усталый циничный бог развлекается, глядя, как выбиваются из сил и гибнут те, кто пытается подражать ему или догнать его? Тогда его глаз похож на глаз человека, наклонившегося над клеткой с хомяками. Им он тоже должен казаться огромным.

Мне приходит в голову еще одна мысль.

А если мы в аду? Если цель игры – поджаривать нас на медленном огне, заставив поверить, что мы можем влиять на ход событий, в то время как на самом деле мы совершенно бессильны? Вдруг быть богом – это наказание для самоуверенных душ?

В таком случае если пребывание здесь считать наказанием, то меньше страдает тот, кто раньше других выбыл из игры. Бегемоты во время засухи прячутся в лужах грязи. Воды становится все меньше, и среди животных вспыхивают жестокие драки. В конце концов остается один победитель. Он медленно умирает под лучами палящего солнца, окруженный трупами поверженных противников.

«Вероятно, мы находимся внутри романа», – думал Эдмонд Уэллс.

«Мы в реалити-шоу», – предполагал Рауль.

«Мы на бойне, – говорил Люсьен Дюпре. – И вы становитесь сообщниками убийц развитых цивилизаций».

Дюпре. Первый, кто добровольно покинул игру. Он с отвращением отказался играть, как только услышал правила. А что, если он был прав?

Мне бы хотелось быть таким же добродушным, как мой друг Фредди Мейер, который, даже потеряв возлюбленную, держится очень достойно. «Грех не взрастить радость в своей душе», – утверждает старый раввин.

Зима разносит еду. Кабачки в виноградных листьях, лапша, рисовые колобки, начиненные овощами и маленькими кусочками мяса. Нам снова подают блюда, которые придумали наши смертные, участвующие в игре. Оформлению блюд также уделено внимание – на наших тарелках украшения, вырезанные из моркови, леса из салатных листьев.

Они продумали все. Даже за едой мы остаемся в игре. Со времени первых трапез, когда мы ели только сырые яйца, меню существенно расширилось, и нам это нравится.

Ора приносит новые амфоры с вином. Я отпиваю большой глоток красной густой жидкости. Как вкусно! Вино растекается по небу, согревает меня. Все продукты, мясные ли, растительные, как правило, мертвы. Вино же кажется мне живым напитком. Я пью эту свежую кровь растений. Пью еще и еще. В моей голове что-то начинает шевелиться, будто оба полушария трутся друг о друга.

– Мишель, с тобой все в порядке?

Полушария остановились. События в моей голове вдруг выстроились как по линейке. Я еле ворочаю языком, слова сами срываются с моих губ.

– Люди-скарабеи, такая чудесная цивилизация рухнула как карточный домик. Они этого не заслужили, – с трудом говорю я.

– Они же преследовали твоих людей. Ты должен радоваться их провалу.

– Они заслужили право жить. Это была настоящая, самобытная цивилизация. Нельзя выбрасывать на свалку тысячелетнюю культуру. Это… НЕПРИСТОЙНО.

На лице Рауля появляется хорошо знакомое мне сочувствующее выражение:

– Где идиллическое сообщество Люсьена Дюпре на «Земле-17», где люди-черепахи Беатрис? Женщины-амазонки Мэрилин Монро? – вопрошаю я.

Рауль отодвигает от меня амфору. Я продолжаю:

– А если взять «Землю-1»? Шумеры, вавилоняне, древние египтяне, пришедшие за ними критяне парфянцы, скифы, мидяне, аккадцы, фригийцы, лидийцы. Все эти народы тоже имели право на существование, но исчезли. ИСЧЕЗЛИ! Ф-р-р-р! И больше ничего!

– Ты знаешь, я верю, что дарвиновская теория справедлива и в отношении цивилизаций. Самые слабые и наименее приспособленные гибнут, – отвечает он.

– Я не люблю Дарвина. Он оправдывает «исторический цинизм».

Я снова завладеваю амфорой и наливаю себе еще вина. Во рту тепло, зубы пощипывает, и мозг снова закипает. Я верчу стакан в руках и пристально разглядываю его.

– Я помню документальные фильмы о животных, которые видел на «Земле-1». Крупные хищники, преследуя газелей, ловили отстающих.

Я собираюсь налить Раулю, но он жестом отказывается.

– И где здесь связь с гибелью цивилизаций?

– Мне всегда было интересно, как им удается снимать эти кадры замедленной съемкой. Известно же, что при этом мотор камеры должен крутиться очень быстро, и пленки тратится довольно много. Как поймать хороший кадр, если газели чаще всего удается удрать? Как, я тебя спрашиваю?

– Не знаю.

– На самом деле все заранее подстроено. В заповедниках есть зоны, специально оборудованные для того, чтобы снимать подобные сцены в замедленном темпе. Газель получает укол снотворного. Льва отлавливают накануне и не дают ему есть, чтобы он был голоден и погнался за добычей. Затем их помещают на замкнутый треугольный участок, в котором газель может бежать только в одну сторону. Льва выпускают так, чтобы он набросился на жертву в подходящем месте при хорошем освещении. Те, кто снимают документальный фильм, хорошо платят за то, чтобы сцена была идеально подготовлена. Чтобы было легко снимать даже в замедленном темпе и не против света.

– К чему ты клонишь?

– Вопрос вот в чем: зачем это снимают? Почему людям так нравится смотреть, как львы медленно пожирают газелей?

Рауль, кажется, заинтересовался.

– Потому что это жизнь природы.

– Потому что подобное зрелище прекрасно иллюстрирует теорию о том, что сильнейший всегда одерживает победу над слабым. Лев ест газель. Мы соревнуемся. Жестокий убивает доброго. Так называемые фильмы о животных растолковывают нам дарвиновскую мысль.

Я смотрю прямо в глаза моему другу.

– На самом деле соревнование – это не путь эволюции. Я в этом убежден. Можно было бы показывать не льва и газель, а много других вещей. Муравьев, которые объединяются с тлями, чтобы получать молоко. Пингвинов, прижимающихся друг к другу, чтобы вместе защищаться от холода и делиться теплом.

Внезапно наступила полная ясность мыслей, алкоголь выветривается, но я хочу еще выпить.

– Опять утопии, Мишель. У тебя слишком упрощенное представление о мире. К счастью, ты больше не принимаешь участия в выборах на Земле. Просто страшно представить себе твои политические пристрастия.

Я начинаю раздражаться.

– Я голосовал «против всех». Чтобы показать, что я за саму идею голосования, но против баллотирующихся партий. И я голосовал против тех кандидатов, которые вызывали у меня особую неприязнь.

– Ну да, я так и думал. Ты политически незрел. Не можешь даже решить, за левых ты или за правых.

– Политика – это просто пыль в глаза. У политиков нет видения общей картины, нет планов. Все, что они могут, – лишь жонглировать словами, используя ораторские приемы. И они приходят к власти и тут же принимаются рулить огромным административным кораблем, которому в принципе нет никакого дела до левых и правых. А я тебе говорю о видении истории в перспективе.

Я беру амфору и снова наливаю себе.

– Я говорю о надежде на лучший мир. На самом деле в природе сотрудничество намного важнее соперничества. Посмотри, в наших собственных телах есть пример союза множества различных типов клеток. Объединившись, они создают более сильный организм. Цветам нужны пчелы, которые переносят пыльцу, поэтому они окрашены в такие яркие цвета. Семенам некоторых деревьев необходимо упасть в землю подальше, чтобы тень старого дерева не падала на новый росток, и природа делает все, чтобы привлечь внимание белок.

– Которые съедят семена.

– А семена попадут на новое место вместе с экскрементами белок в качестве удобрения. Сотрудничество есть повсюду. Все так или иначе приводит к союзу. Ведь существует любовь. Дарвин ошибается – побеждает союз, а не соперничество.

Рауль как-то странно смотрит на меня. Словно, пропустив пару стаканов вина, я стал вызывать у него еще большее беспокойство.

– Мишель, ты, конечно, можешь мечтать и дальше, провозглашая свои теории. Только вспомни о том, что сейчас происходит на Земле. Ведь войны-то не идут по заранее расписанным сценариям.

– Ты так думаешь? – говорю я, делая глоток вина.

Я излагаю свои соображения:

– Думая о войне, всегда думаешь о страхе. СТРАХ. Страх делает людей послушными, и дальше с ними можно делать что хочешь. Это одна из главных мотиваций наших поступков.

Снова наливая себе вина, я улыбаюсь, а потом разражаюсь фальшивым смехом.

– Они держат нас страхом. СТРАХОМ!!!!!

Я выкрикнул это слишком громко. Друг делает мне знаки, чтобы я говорил тише. На нас уже смотрят.

– Теперь оставь меня, Рауль.

Мой друг медлит, потом поворачивается спиной и продолжает ужинать, словно меня тут нет.

Я снова один и знаю, что за мной наблюдают. Я прошу еще одну амфору у проходящего мимо Времени года и пью. Как это неприятно – ты начинаешь что-то понимать, в то время как остальные ни о чем еще не догадываются. Как неприятно сознавать что-либо.

Мне хочется все забыть.

Забыть людей-дельфинов.

Забыть Афродиту.

Забыть Мэрилин и Эдмонда, Рауля и Фредди.

Забыться.

Я встаю и высоко поднимаю бокал. Снова все взгляды обращены ко мне, как на лекции, когда я пытался добиться единства всего курса. Я говорю, обращаясь сразу ко всем:

– Я ХОЧУ ПРОИЗНЕСТИ ТОСТ. Я ПОДНИМАЮ ЭТОТ БОКАЛ ЗА ТРИ… ЗА ТРИ ЗАКОНА ОЛИМПА: ЛОЖЬ, ПРЕДАТЕЛЬСТВО И ЛИЦЕМЕРИЕ.

Я пошатываюсь. Земля уходит у меня из-под ног. Я уже готов рухнуть, когда чья-то рука хватает меня за локоть.

– Пошли, – говорит Жорж Мельес, – я отведу тебя домой.

Я отталкиваю его и снова поднимаю бокал.

– Здесь смертельно скучно. Эй, хариты, сыграйте нам рок-н-ролл, я хочу танцевать. Или техно. Только не говорите, что на Эдеме не слыхали про техно или хип-хоп. Времена года, что вы копаетесь?! Моя амфора пуста. За кого нас тут принимают? Боги мы или нет? Несите полную!

Ора спешит подать мне большую амфору красного вина, отдающего вкусом дубовой бочки.

– Вот в чем все дело. Слишком медленный сервис и маленький выбор вин. Сожалею, но ваш Эдем не тянет и на три звезды. Видал я курорты и получше. Со шведским столом, сырами и десертом. На завтрак я предпочитаю кукурузные хлопья, бекон и яичницу.

Раздается несколько одобрительных выкриков.

– Да, друзья мои. Я вижу, все со мной согласны. Кстати, здесь не хватает бассейна. Посреди Олимпии. Тут слишком жарко. Кроме того, было бы неплохо, если бы нам подавали прохладительные напитки и мороженое, пока мы управляем нашими народами. Как в кино. Да, мы боги, но в то же время и люди!

– Мишель, хватит! Пойдем, – говорит Рауль и берет меня за другую руку.

Я невозмутимо продолжаю.

– Посмотри, мы все в белой униформе, а белое тут же пачкается. Не успел я надеть тогу, как она уже грязная. К тому же все эти тоги и туники скверно сшиты и висят мешком. Пожалуйста, выдайте мне джинсы!

– Мишель, успокойся.

– Успокойся? Я уже достаточно долго был спокойным. Мы тут не в доме престарелых. Должен сказать, тут очень мало развлечений. Сигарет нет, никто не курит. Не занимается сексом. Единственное занятие – убивать друг друга. Тем, кто в детстве играл в войну, наверно, весело. Только я предпочитал кукол.

Я пытаюсь схватить Время года за руку, но она вырывается. Все безмолвствуют. Ну что ж, выскажусь до конца.

– А еще тут совершенно нечего читать. Нечего. Возьмешь книгу в библиотеке, а там чистые страницы. Только чистые страницы! Включаешь телевизор – никаких фильмов или программ. Показывают только бывших клиентов, которые достали нас, еще когда мы были ангелами. Чудесное зрелище – они играют на тамтаме или рыдают в пустой постели! Покажите лучше американский сериал! «Магазин на диване» и то лучше…

Вино помогает обрести смелость, которой мне так не хватает. Я пью еще. Снова и снова. В какой-то момент вино уже вызывает отвращение, но если не останавливаться, то вскоре откроется второе дыхание, и это вдохновляет.

– Мадемуазель! МОЯ АМФОРА ПУСТА! БЫСТРЕЕ, ВЫПИТЬ! ВЫПИТЬ!

Ора поспешно приносит мне новый сосуд. (Однако! Чем более хамски я себя веду, тем с большим уважением ко мне относятся.)

– Прекрати! – шепчет мне Рауль, оттаскивая от амфоры.

– А ЧТО? Я ВО ЧТО-ТО ВМЕШИВАЮСЬ? Пожалуй, только в наши гены. Вот он, естественный отбор твоего расчудесного Дарвина. Наши воздержанные предки, которые пили только воду, вымерли, что вполне логично: в воде полно бактерий. Остались только те, кто употреблял алкоголь – пиво, вино, водку, брагу! Вот эти выжили. Остальные… Фр-р-р!

Рауль ждет, когда я успокоюсь.

– Если ты не остановишься, то скоро не сможешь и шагу ступить.

– Ну и что? ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ и катись к себе на гору, к своим СТЕРВЯТНИКАМ.

Я снова хватаю амфору.

– Что тебя беспокоит? – мягко спрашивает Рауль. Я хохочу в ответ.

– Что меня беспокоит? Я просто ИЗ-МО-ТАН! Я не вижу больше впереди «ВЕЛИКОГО СЧАСТЛИВОГО БУДУЩЕГО»! Что меня беспокоит?

Я в упор смотрю на своего друга.

– Послушай, Рауль! Ты что, не понимаешь, НЕ ВИДИШЬ? Все пропало, мы все передохнем. Тут вообще не будет победителя, только ПРОИГРАВШИЕ.

Рауль подходит ко мне и хватает за руку.

– НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!

У меня за спиной раздается голос Диониса.

– Отведите его домой, пусть протрезвеет.

Два кентавра хватают меня за руки и за ноги и быстро уносят. Мы мчимся по городу, я чувствую, как свежий воздух обдувает мне лицо.

Кентавры швыряют меня в кресло. Я неподвижен, тело, как тряпка, голова мотается из стороны в сторону.

Я долго сижу в полной прострации. Словно сплю с открытыми глазами, но кровь моя кипит. Мне хочется плакать и смеяться.

Я пытаюсь встать, но тут же падаю обратно. На смену приятным ощущениям пришла мигрень, которую, как мне кажется, удастся вылечить только алкоголем. Я должен выпить! Нужно унять головную боль. Только алкоголь спасет меня от боли, вызванной алкоголем.

– ХОЧУ ПИТЬ. ХОЧУ ВИНА!

Но я один в комнате и даже не могу стоять. Ноги стали как ватные и не в состоянии удержать меня в вертикальном положении. И тут открывается дверь. Я вижу три луны и обнаженные женские ноги, едва прикрытые тогой. На пороге стоит фигура, лицо ее скрыто капюшоном.

– Афродита?

Женщина входит и закрывает за собой дверь. Она опускается рядом со мной на колени и кладет прохладную руку мне на лоб. У нее нежные пальцы. Она восхитительно пахнет.

– Мне кажется, тебе нужна помощь, – говорит Мата Хари.

Я отшатываюсь, разочарованный.

– Уходи, мне никто не нужен.

Мата Хари убирает липкую прядь с моего лба и грустно смотрит на меня.

– Мишель, не надо все портить!

– Я подаю в отставку. Прудон прав: «Ни бога, ни господина». Во всяком случае, один бог сегодня играть перестает.

Я усмехаюсь.

– Уходи, Мата. Я неподходящее знакомство. Весь мой народ – неподходящее знакомство. Я проклятый бог.

Она медлит, потом поворачивается, чтобы уйти. Остановившись на пороге, она бросает:

– Знай, я не брошу тебя, даже если мне придется помогать тебе наперекор твоей воле, Мишель. Ставки слишком высоки. Ты не должен опускать руки.

Я ползу на четвереньках. У меня хватает сил подняться и закрыть дверь на задвижку. Хватаясь за мебель, я дохожу до ванной и умываюсь ледяной водой.

Тошнота поднимается из недр моего организма, и я извергаю розовую жидкость, смешанную с желчью. Она обжигает пищевод и горло. Новый спазм сжимает опустевший желудок, я держусь за раковину, чтобы не упасть.

Я смотрю на себя в зеркало и думаю, не хочется ли и Верховному Богу, который, вероятно, находится где-то там, над нами, иногда напиться, чтобы все забыть. А что, если Верховный Бог алкоголик?

Я плетусь в гостиную. Чувствую отвращение к самому себе, а заодно и ко всему роду человеческому, независимо от того, с какой они Земли, 1-й, 17-й, 18-й или 100 000-й. Наши смертные иногда могут вывести из себя кого угодно. Победа людей-крыс над женщинами-осами окончательно убедила меня в их жестокости и глупости.

Спазмы еще скручивают меня, и я падаю на диван. Я жду, когда смогу заснуть. Но сон все не приходит, словно от трения полушарий в моем мозгу вспыхнуло пламя. Кипящая лава стучит в висках.

Сон не придет.

Нужно думать о чем-то другом. О чем угодно.

Юн Би.

Я нащупываю анкх, чтобы включить телевизор.

22. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ПРОРОЧЕСТВО ДАНИИЛА

В 587 г. до Р. Х. вавилоняне во главе с царем Навуходоносором завоевали древних евреев. Первый Храм был разрушен, а иудейский царь Иоаким и десять тысяч представителей знатных семей были угнаны в Вавилон в рабство.

Ночью Навуходоносору приснился странный сон, который он никак не мог вспомнить, и никто из его толкователей не мог ему помочь. Услыхав о молодом еврее из царского рода, хорошо толкующем сновидения, Навуходоносор послал за ним.

Юношу звали Даниил, и он рассказал царю, что тот видел во сне истукана с золотой головой, руками и грудью из серебра, животом и бедрами из бронзы, ногами из железа и ступнями из глины. Глиняные ступни трескались и крошились, и истукан вот-вот должен был упасть.

Навуходоносор вспомнил свой сон, пришел в восторг и потребовал истолковать его. Даниил объяснил, что золотая голова означала владычество вавилонской империи. Серебряная грудь означала приход следующего царства (можно предположить, что это было пророчество об объединенном царстве Мидии и Персии, 539–331 гг. до Р. Х.) Живот и бедра из бронзы означали второе царство (судя по всему, царство греков, захвативших весь средиземноморский бассейн, 331–168 гг. до Р. Х.). Железные ноги означали третье царство (римляне управляли этой областью с 168 г. до Р. Х. по 476 г. после Р. Х.) Глиняные ноги – это царство, построенное простым человеком, мессией. (Этот сон позже был проанализирован христианами, которые пришли к выводу, что это пророчество о Христе. Две ноги символизируют раскол между христианским Римом и христианским Востоком, а десять пальцев на ногах в средние века считали прообразом десяти христианских царств.)

Даниил объяснил, что глина хрупкая, но из-за нее рухнут все царства из металла.

Пророчество Даниила, который предсказывал наступление глиняного царства после того, как страну евреев захватит железная империя (римляне), вызвало появление сотен самозваных мессий. Большинство из них казнили римляне, которые тоже знали о пророчестве Даниила и не хотели, чтобы их железная империя рухнула.

23. СМЕРТНЫЕ. 16 ЛЕТ

Голова дает мне небольшую передышку. Я смотрю на экран и стараюсь сосредоточиться на этом занятии.

Первый канал. Токио. Юн Би смотрит по телевизору передачу о дельфинах. На одном из японских островов, к которому ежегодно сплываются стаи дельфинов для продолжения рода, беспорядки. Рыбаки перекрывают проток между островами и убивают дельфинов железными брусьями. Рыбак объясняет журналисту, что они не едят дельфинов, а убивают их потому, что они мешают ловить тунца. На экране видно море, покрасневшее от крови, и сотни дельфинов, плавающих брюхом кверху.

Юн Би потрясена, она решает нарисовать свободных дельфинов, восставших против людей и отомстивших им.

Она как раз рисует дельфинов в лицее, когда к ней подходит девочка и спрашивает, почему она выбрала такой сюжет.

– Я не могу отомстить за себя в реальной жизни, поэтому изображаю месть на бумаге, – объясняет Юн Би.

– Все кореянки чокнутые! – восклицает девочка.

– А все японки дуры!

Они дерутся, пока не вмешивается преподавательница, которая наказывает Юн Би за нарушение порядка в учебном заведении. Она рассматривает рисунки, ставшие причиной ссоры, объявляет их непристойными и рвет в клочья.

– Юн Би, как иностранка, должна держаться более скромно, – добавляет она.

– Я не иностранка, – протестует Юн Би. – Я родилась в Японии.

В классе раздается смех. Все знают, что в Японии имеет значение не то, где ты родился, а то, чья кровь течет в тебе. Юн Би тоже это знает.

Вечером в своей комнате Юн Би рисует дельфинов, уничтожающих школы. Но листочков с рисунками не достаточно. Нужно написать книгу о дельфинах, целую сагу о том, что дельфины на самом деле инопланетяне, которые приняли облик дельфинов, чтобы высадиться на Землю, и с начала времен безуспешно пытаются наладить контакт с человеком. Всю ночь девочка лихорадочно пишет, не замечая времени, не обращая внимания на ссоры родителей. Когда она пишет, она чувствует абсолютное одиночество, словно она отрезана от всего мира. Это пугает и в то же время влечет ее. Она пишет, она больше не живет.

Второй канал. На Крите Теотим записался в боксерский клуб. Другие ученики отказываются участвовать в соревнованиях, но только не он. Он встречается в товарищеском матче с противником, который ниже его ростом, но старше, и болеть за него пришла вся семья. Тренер спрашивает Теотима, нужен ли ему назубник, но тот никогда им не пользовался и поэтому отказывается.

– Ты его тут же сделаешь, у него короткие руки, он тебя не сможет достать, – говорит тренер.

На ринге судья напоминает, что это товарищеский матч и удары ниже пояса запрещены. Другой тренер шепотом дает советы противнику Теотима. Спортсмены стоят друг напротив друга. Как только раздается удар гонга, противник Теотима делает нечто неожиданное. Он бросается на него, выставив вперед кулаки. Удар в подбородок, во рту Теотима крошатся зубы, он чувствует вкус крови. Ужасно больно. Он ничего не понимает. Ведь судья ясно сказал – это дружеская встреча. Он как раз останавливает матч и сурово отчитывает противника. Но дело уже сделано.

Конец первого раунда, у Теотима страшно болят зубы. Его тренер возмущен.

– Он попытался сразу же отправить тебя в нокаут. Ты должен отомстить. У тебя для этого достаточно длинная рука.

Снова удар гонга. Возвращение на ринг. В этом раунде противнику не удается добраться до Теотима, он выдохся и бьет по воздуху. Он повисает на канатах, не в силах даже прикрыть грудь, а болельщики Теотима кричат: «Убей его! Убей его!»

Родственники противника кричат что-то вроде «Папаша, давай!»

Теотим размахивается и останавливается. Во взгляде противника он читает покорность и ожидание справедливого возмездия. Он даже не пытается защищаться. Но Теотим не бьет его. Удар гонга означает конец боя. Судьи объявляют победителем противника Теотима, и тот, удивленный, поднимает руки под радостные крики его близких.

– Ты мог достать это парня! Почему ты не отомстил? – спрашивает судья.

Теотим ничего не отвечает.

Вечером мать, чтобы отвлечь его от переживаний, дарит ему пару хомяков, за которыми он с интересом наблюдает. Хомяки, обнюхав друг друга, тут же принимаются спариваться.

Третий канал. Куасси-Куасси получает первый урок любви от молодой женщины, которую выбрал ему отец. Ритуал очень древний. Женщина надевает длинную и широкую юбку и долго сидит над тлеющими углями смолистых деревьев, смешанными с душистыми травами, чтобы ее тело пропиталось ароматным дымом. Дым раздувает юбку, кожа впитывает запахи. Затем она являет подростку свою ослепительную, благоухающую наготу. Подросток становится серьезным, словно понимая, что перед ним разыгрывается целый спектакль. Это конец его детства. Женщина чувствует робость Куасси-Куасси и приглашает его танцевать. Он продолжает сидеть, она смеется. Бросает его на постель и жестами показывает, что должно привести их к вершине наслаждения. Тела сливаются, отец Куасси-Куасси играет на тамтаме.

Церемония завершена, Куасси-Куасси возвращается к отцу. Он кажется удивленным. Зная, что он не может сейчас говорить, отец протягивает ему джембе, музыкальный инструмент. Джембе вторят барабаны отца, и вся деревня слышит, как их сердца стучат, и знает о том, что они чувствуют.

Я думаю о том, что поступил правильно, вложив в них страсть к искусству. Музы преподали мне хороший урок. У Юн Би способности к рисованию. Их вытесняет литературный талант, но это не удивительно, ведь она новое воплощение писателя Жака Немро. Он прославился сагами о животных, в частности о крысах, так почему бы его душе, переселившейся в тело корейской девочки, не увлечься теперь дельфинами?

У Теотима большие способности к боксу. Это тоже вполне закономерно, потому что в прошлой жизни он был исключительно жестоким русским солдатом.

Куасси-Куасси унаследовал любовь Венеры Шеридан к ритму, музыке и неге.

«Лучше укреплять свои сильные стороны, чем пытаться исправить слабые», – утверждал Эдмонд Уэллс. Надеюсь, мои бывшие подопечные пойдут по этой дороге.

Мне кажется, я слышу шаги, которые вторят тамтаму Куасси-Куасси.

Я выключаю телевизор и, пошатываясь, выхожу на улицу.

Я вдыхаю свежий воздух, чтобы унять гул в голове, и вдруг замечаю следы на земле под самым окном. Совсем свежие. Я внимательно рассматриваю их: это следы от мужских сандалий.

Никаких сомнений, за мной кто-то наблюдал.

24. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ОТВЕТ ГЕИ

Долго без ответа оставался вопрос, откуда появляются огромные, как тучи, стаи саранчи. Миграции этих стай не относятся к обычным природным явлениям. Это следствие слишком бурной сельскохозяйственной деятельности человека. Возделывание одной и той же культуры на огромных площадях приводит к тому, что насекомые, паразитирующие на этой культуре, скапливаются в одном месте в огромных количествах и, естественно, принимаются быстро и неудержимо размножаться. До вмешательства человека саранча была безвредным насекомым, которое не собиралось роями. Но на попытки человека изменить природу она ответила по-своему.

Если человек взрывает атомные бомбы, калечащие земную кору, Гея отвечает землетрясениями. Если человек перерабатывает черное золото земли – нефть в токсичные испарения, которые скапливаются в удушливые облака, Земля отвечает повышением температуры. Это вызывает таяние ледников, наводнения.

Человек еще не понял, что его родная планета отвечает на каждый его вызов, и удивляется, когда происходит то, что он называет «природными катастрофами», которые на самом деле «катастрофы искусственные», происходящие потому, что он не умеет вести диалог со своей планетой.

25. ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ И МИГРЕНЬ

Поет петух, и у меня чуть не лопаются барабанные перепонки. Уже светло. Значит, я все-таки заснул на диване. Я сжимаю голову руками, но уже слышен утренний звон колоколов. Ох, голова моя, голова! К вискам невозможно прикоснуться, веки тяжелые, словно бетонные крышки люков. Во рту пересохло, я чувствую вкус пыли. Я не помню ничего, кроме того, что накануне вечером выпил больше, чем следовало.

Раздается стук в дверь. Рауль входит, толкает меня и говорит, чтобы я скорее одевался. Я смотрю на друга, все плывет у меня перед глазами, и мне кажется, что он шатается.

– Вчера все нормально закончилось? – спрашиваю я, морщась от боли. Энергично растираю себе виски. Рауль отвечает не сразу. Я чувствую, что случилось что-то ужасное.

– Мы потеряли Фредди, – нервно говорит он.

Я потрясен.

– Богоубийца?

– Хуже.

– Дьявол?

– Еще хуже.

– Я не понимаю.

– Любовь.

Рауль Разорбак объясняет, что по просьбе раввина они вернулись на территорию муз и нашли Мэрилин, которая, как и предполагал раввин, превратилась не просто в химеру, а в десятую музу – музу кино.

Рауль рассказывает, что у нее теперь тоже красный дворец, внутри оборудован кинозал. Есть все необходимое для съемок и небольшая коллекция кинофильмов. Итак, теория о гибели богов-учеников подтверждается. После смерти они превращаются в немых обитателей Эдема – кентавров, херувимов или муз. Их души в конце ждет превращение. Они становятся фантастическими существами, которые видят, понимают, действуют, но больше не могут говорить.

– Значит, она стала одной из тех редких химер, которые не утратили прежнего облика, – заметил я. – А что же Фредди?

Рауль признает, что это была его идея. Не в силах видеть, как друг чахнет после потери возлюбленной, он предложил ему попытаться воссоединиться с ней.

– Сейчас Фредди Мейер, должно быть, уже превратился в химеру. И если превращение зависит от места, где оно происходит, то он стал музой.

– Одиннадцатой музой, – добавляю я.

– Не знаю, какое еще искусство осталось после кино, – говорит Рауль.

Кто бы мог предположить такой союз – слепой эльзасский раввин и звезда Голливуда! Эта невероятная пара продолжала любить друг друга и в империи ангелов, и в царстве богов.

Теперь они навсегда вместе в красном мире желания, и даже если их голоса навеки умолкли, души по-прежнему неразлучны и общение не прервется.

– Прежде чем мы оставили Фредди в красной стране, он попросил меня передать тебе кое-что. Он поручает тебе своих людей-китов, государство, столицу и всех жителей. Ведь они уже говорят и пишут на одном языке с твоими людьми-дельфинами.

Целый народ в наследство? Мне хватило секунды, чтобы представить себе все последствия такого «подарка».

Рауль Разорбак меряет шагами гостиную, пока я надеваю тунику и тогу.

– Мне кажется не совсем справедливым, что ты получаешь целый народ, которым раньше не управлял. Кроме того, я не уверен, что твое покровительство – такой уж подарок для людей-китов, учитывая, что до сих пор ты проявлял робость и малодушие. На примере людей-муравьев прекрасно видно, что из этого вышло.

– Я, может быть, и робкий, как ты утверждаешь, но в списке учеников я стою впереди тебя.

Я беру «Энциклопедию относительного и абсолютного знания» и прячу в складках тоги, как оружие. Надеваю на шею анкх. Похоже, батарея зарядилась как следует.

– Не только ты получил подарок от Фредди. Мне тоже досталось кое-что из его наследства.

Рауль показывает мне книгу, похожую на те, которые есть у каждого из нас.

– Фредди составлял сборник шуток. Он попросил меня продолжить его труд, как Эдмонд Уэллс просил тебя.

Я листаю книгу и читаю первую попавшуюся историю:

– «Как рассмешить Бога? Расскажите Ему о своих планах». Неплохо.

А где ты будешь брать шутки? У Фредди была необыкновенная память на все смешное. Рауль задумывается.

– Не знаю. Мне кажется, все, что здесь происходит, и так одна сплошная комедия.

Колокол напоминает нам о распорядке дня. Мы идем завтракать в Мегарон.

Все теонавты собрались на одном конце стола. Я сажусь рядом с Раулем. Он наливает мне молока.

– Скажи, я был ужасен вчера?

– Я бы сказал, что ты был настоящим. Когда мы раньше напивались, ты всегда оставался трезвым. Мне казалось, ты боишься власти вина над собой. Вчера вечером ты показал свою темную сторону, и думаю, что теперь я лучше знаю тебя. Я всегда буду твоим другом, Мишель, и как друг могу сделать тебе один подарок: обещаю никогда не судить тебя, как бы ни сложились обстоятельства.

Он смотрит на меня своими черными глазами, и я вспоминаю, как еще мальчишками мы бродили по дорожкам кладбища Пер-Лашез.

– Жаль только, что ты так напился, что пропустил встречу Фредди и Мэрилин. Это было что-то невероятное, совершенно невероятное.

Осень заплетает свои рыжие волосы и приносит нам хлеб с изюмом и масло. Варенья, видимо, еще придется подождать.

– Вы ушли дальше, за страну муз? – спрашиваю я. Рауль рассказывает, что, оставив Фредди Мейера у Мэрилин, они продолжили поход.

– Мы видели не так уж много, но узнали, что за зоной красного – вулканы, окруженные озерами лавы.

– Оранжевая зона.

– Земля там слишком горяча. В следующий раз нужно будет взять тряпок, чтобы обмотать сандалии, прежде чем идти вперед.

Жорж Мельес, Густав Эйфель, Мата Хари садятся рядом с нами.

– Итак, этим утром нас 80 – 1 = 79, – подводит итог Жорж Мельес. В его голосе слышится грусть.

Я интересуюсь:

– Чья сегодня лекция?

26. МИФОЛОГИЯ: ГЕРАКЛ

По-гречески Геракл (Геркулес по-латыни) означает «слава Геры». Он был зачат Алкменой от Зевса, который явился к ней в образе ее супруга.

Уставшая от неверности своего мужа Гера послала двух змей, чтобы они задушили ребенка, но новорожденный младенец был уже достаточно силен и убил их.

Гера ненавидела Геракла и, когда он вырос, наслала на него безумие. В помрачении рассудка Геракл убил восемь собственных детей. Когда к нему вернулся разум, он пожелал очиститься от совершенных преступлений и обратился к Дельфийскому оракулу. Пифия объявила Гераклу, что он должен двенадцать лет служить своему двоюродному брату тирану Еврисфею, выполняя все его приказания.

1. Геракл победил немейского льва, шкура которого была толще любого щита. Он не смог убить чудовище ни палицей, ни стрелами, ни мечом и задушил его голыми руками.

2. Убил лернейскую гидру – чудовище с телом собаки и девятью змеиными головами.

3. Укротил керинейскую лань с медными копытами и золотыми рогами, ускользнувшую от богини Артемиды, когда та была еще ребенком.

4. Победил эриманфского вепря.

5. Вычистил авгиевы конюшни.

6. Истребил стимфалийских птиц.

7. Поймал критского быка.

8. Убил лошадей фракийского царя Диомеда, который бросал им на съедение чужеземцев.

9. Добыл пояс царицы амазонок Ипполиты.

10. Украл стадо у Гериона, считавшегося самым сильным человеком на земле.

11. Принес золотые яблоки из сада Гесперид. Эти плоды росли на яблоне, которая принадлежала Гере. Это был свадебный подарок Геи.

12. Поймал чудовищного пса Цербера. Этот двенадцатый подвиг был самым трудным. Геракл должен был привести Цербера из подземного царства Аида. Чтобы Геракл смог проникнуть в подземное царство мертвых, Мусей, сын Орфея, приобщил его к Элевсинским мистериям.

27. ГЕРАКЛ. ВОСКРЕСЕНЬЕ. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ГЕРОЕВ

Дворец Геракла в квартале Младших богов намного больше и внушительнее, чем у Сизифа. Фронтон над воротами поддерживают гигантские статуи.

При входе расстелен огромный красный ковер, в холле развешаны трофеи – головы львов, драконов, медведей, острозубых лошадей и хищных птиц.

И вот появляется наш сегодняшний преподаватель.

Геракл скорее широкоплеч, чем высок. Он одет в львиную шкуру, скроенную так, что она похожа на модную тунику. Вместо шлема – львиная голова, украшенная орнаментом. При нем палица из оливкового дерева. Но Геракл далеко не так мускулист, как я представлял себе. Сочинители мифов всегда преувеличивают.

Я вспоминаю текст Франсиса Разорбака, который Эдмонд Уэллс приводит в своей «Энциклопедии», и прихожу к выводу, что вообще-то наш сегодняшний преподаватель не так уж симпатичен, как принято считать. Чтобы выполнить свои двенадцать подвигов, он без конца убивал, хитрил и обманывал. Он убил своих детей, уничтожил амазонок, украл сокровища.

Я сажусь за парту и замечаю еще одну шутку, вырезанную на деревянной столешнице: «У Бога всех богов нет своей религии». Я все время забываю, что наш курс богов-учеников один из многих, и, конечно, немало их еще будет протирать свои тоги на той же скамье, где сейчас сижу я.

Геракл смотрит на нас, оценивая новый класс. Он молча ударяет палицей по столу, и входит Атлант. Сегодня он неразговорчив. Мы уже привыкли к его постоянному ворчанию, но сегодня он молчит. Атлант опускает на подставку сферу, внутри которой наша планета, рядом – сосуды с «Раем» и «Империей ангелов», поворачивается и бредет к выходу.

Геракл окликает его:

– Эй, Атлант, пора бы уже забыть печальную историю про сад Гесперид. Будем друзьями!

Атлант останавливается и говорит, едва повернув голову:

– Наш договор был взаимным: я помогаю тебе собрать яблоки, ты помогаешь мне держать мир.

– Не совсем так.

Титан разворачивается лицом к Гераклу и говорит своим обычным тоном:

– Если ты отказываешься держать мир вместо меня, так найди кого-нибудь, кто меня заменит.

– Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Носить мир на плечах – твоя судьба. Никто не может заниматься этим вместо тебя.

Титан раздраженно передергивает плечами. Потом останавливается, распрямляет спину и, пристально глядя на нас, предупреждает:

– Учтите, я поймаю хитреца, который сегодня ночью проник в мой дом. Поймаю, как и в прошлый раз.

Значит, кто-то еще из учеников забирался в подвал, где стоят модели миров. Он думает, что это снова был я.

Титан уходит, ворча себе под нос.

Геракл берет анкх, рассматривает нашу планету и обращается к нам:

– Здравствуйте, я Геракл, ваш новый Младший преподаватель. Сегодня я расскажу вам о том, как важны герои. Но прежде чем я начну, кто скажет, что такое герой?

Замешательство в наших рядах.

– Человек, обладающий необыкновенными способностями, – предполагает Вольтер.

Геракл насмешливо смотрит на него.

– Это все выдумки биографов, которые появляются уже после того, как «герой» преодолеет все препятствия и совершит подвиги. Или же достаточно заплатит профессиональным льстецам. Не путайте людей с легендами о них. Думайте!

– Тогда герой – это необыкновенно умный человек? – спрашивает Жан-Жак Руссо.

– Есть необыкновенно умные люди, которые сидят дома в кресле и разгадывают необыкновенно трудные кроссворды. Так вот, они не герои.

Геракл расхаживает между рядами, внимательно глядя на нас.

Наконец, смирившись с тем, что не добьется от нас ответа, он начинает:

– Герои – это люди, которые… Он делает паузу.

– …считают себя героями. И наслаждается эффектом.

– Я поясню. Герой полагает, что скроен из особого материала, что его ждет особая судьба, не похожая на судьбы других людей. Короче говоря, герой – тот, кто заранее верит в легенды о себе.

Расхаживая взад и вперед, Геракл развивает тему:

– Обратимся к истории вашей планеты, «Земли-18». Там наверняка уже появились герои – полководцы, отважные исследователи, иными словами, первопроходцы, обладающие большей прозорливостью, чем другие. Объединяет их то, что все они способствуют превосходству своего народа над остальным миром. Правитель людей-крыс захватил земли амазонок, а затем, вопреки воле народа, взял в жены их царицу. Для своего народа он – герой: храбрый военачальник и дальновидный реформатор. Люди-крысы из поколения в поколение будут передавать легенду о нем. Но можно сделать лучше.

Из большой дубовой шкатулки, окованной железом, Младший преподаватель достает нечто, что мы принимаем за оловянных солдатиков.

– Хочу представить вам некоторых героев из миров, созданных предыдущими выпусками. Запомните хорошенько имена, громко прозвучавшие в истории человечества предыдущих планет. Бельзек, царь, любимый своим народом, объединитель «Земли-7»; умер от любви к одной царице. Гурон, исследователь, поднявшийся к истокам самой большой реки на «Земле-14»; болезнь оборвала его экспедицию к островам, населенным дикарями. Золган, невероятная личность; он предсказывал будущее своей планеты и ни разу не ошибся. Астронавт Лилеис, организовавший космическую экспедицию по спасению человечества – бегство в космос на солнечных парусниках было последним шансом выжить. И, наконец, тот, кого я считаю самым необыкновенным. Музыкант Аннимачедек, который сделал пение высшей ценностью. Весь мир пел и доверял пению. Некоторые умели лечить пением, другие пением убивали. Они вели войны, в которых оружием были голосовые связки. Они занимались любовью, сливаясь в песне.

Геракл, увлекшись воспоминаниями об этом странном герое, начинает напевать, но тут же спохватывается.

– Аннимачедек умер от инфекции. Как он кашлял, бедняга! Как же он кашлял! Конец его мучениям положили, исполнив низкую ноту, которая остановила его сердце. Что ж… Смерть – участь, которая ожидает всех смертных, а героев в первую очередь. Он погружается в задумчивость:

– Быть может, именно в этом Боги больше всего завидуют людям. Возможность умереть, дождаться конца фильма. Ведь если ты бессмертен, кино длится вечно. Именно поэтому среди богов нет героев. Героизм рождается заключительной сценой.

Я задумываюсь. Если Верховный Бог существует, то он бессмертен и всемогущ, но восхищается тем, что конечно. Он живет в страхе совершить ошибку. Да, мы достойны награды за успехи, потому что можем и ошибаться, в то время как он… Он всегда выигрывает, поэтому и играть незачем. В такой игре нет ничего захватывающего. Геракл с довольным видом вертит в руках оловянные фигурки.

– Итак, Аннимачедек, Лилеис, Золган. Конечно, эти имена ничего не говорят вам, но мы, преподаватели, не забыли этих выдающихся смертных. Их создали боги-ученики с хорошим воображением.

Младший преподаватель выдвигает ящик письменного стола и расставляет на столешнице еще несколько фигурок, на каждой из которых выгравировано имя. В руках у них оружие, неизвестные инструменты, некоторые одеты в военную форму.

– Лучшие представители человечества, подлинные произведения искусства, сокровища, которые достойны храниться в музеях всего мира. Сейчас все это свалено тут у меня, но я настоял, чтобы для следующих курсов был создан музей героев человечества со всех планет. Проект сейчас в стадии обсуждения.

«Как создать героя?» – пишет Геракл на доске.

– Да-да, универсальный рецепт… Конечно, всем бы хотелось его получить. Точной формулы нет, но кое-что знать все-таки надо. Чтобы получился качественный герой, выбирайте, во-первых, человека, у которого есть стимул превозмогать себя и который, следовательно, обладает сопротивлением на удар. Геракл выводит на доске: «Сопротивление на удар».

– Что это такое? Минус, который будет погашен плюсом.

Аудитория с интересом слушает. Многие из 79 присутствующих добились успеха, залечивая раны, полученные в юности.

– «Из тебя никогда ничего не выйдет», – достаточно сказать это мальчишке, и он, из духа противоречия, приложит все силы, чтобы доказать, что он лучше всех. В каждом герое нередко прячется ребенок, который часто злился и плакал в своем углу.

Геракл показывает рисунок, который я, кажется, видел в прошлой жизни. Две рыбки плещутся в воде. Маленькая спрашивает большую: «Мама, говорят, некоторые рыбы вылезли на сушу и теперь ходят по земле. Кто они?» – «О, большей частью те, кто всем недоволен».

В зале слышится смех.

– Тревога, недовольство, душевные раны – вот из чего вылеплен герой. Зачем стремиться изменить мир, если тебя в нем все устраивает?

Геракл берет фигурку, которая, видимо, особенно нравится ему.

– Счастливые люди ничего не выиграют от перемены своей судьбы. Только чувство несправедливой обиды или недооценка заставляет прыгать выше собственной головы, чтобы изменить обстоятельства. Итак, герой страдает от полученной раны. Ваше дело сыграть на этом.

Эдит Пиаф поднимает руку.

– Но если рана смертельна? – спрашивает она.

– Известны случаи, когда дети, которых били, сами были жестоки со своими детьми, – добавляет Симона Синьоре.

Геракл невозмутимо отвечает:

– Вот поэтому нужно точно отмерить дозу яда для прививки. Если превысить дозу, можно добиться обратного эффекта. Мы получим совершенно забитое существо. Кроме того, бывают и отрицательные герои. Например, им сказали, что они ничего собой не представляют, но, вместо того, чтобы броситься доказывать, что они лучше всех, эти люди будут стремиться уничтожить тех, кто нанес им обиду. Нередко разница между героем и великим преступником ничтожно мала. Именно вам предстоит определять необходимое количество детских обид, поддерживать в вашем герое надежду и ориентировать его на положительные ценности.

Мне кажется, что скорее всего в результате получится чудовище, а не святой.

– На практике опирайтесь на собственные обиды, создавайте героев по собственному подобию. Вы боги-ученики, но в глубине души вы таите обиды, неврозы, запутанные чувства, которые испытывали, когда были смертными на «Земле-1». Вы здесь потому, что сумели достойно ответить на полученные удары. Используйте пройденный вами путь, чтобы проложить дорогу вашим подданным. Наделите их вашей яростью и устремлениями, и они реализуют их в своем мире. Если вы будете действовать таким образом, вам нетрудно будет создавать героев. Пусть на «Земле-18» они будут представителями ваших слабых и сильных сторон. Есть индийское слово, означающее воплощение бога на земле, – «аватара». Пусть герои станут вашими аватарами. Достаточно одного решительного человека, чтобы изменить лицо мира. Одной капли достаточно, чтобы переполнить океан.

Мел крошится, когда Геракл мощной рукой выводит на доске: «Овцы Панурга».

– Кто знает эту басню?

Многие, в том числе и я, поднимают руку.

– Это история из книги присутствующего здесь Франсуа Рабле. Прекрасная иллюстрация к продолжению нашего урока.

Рабле поднимает руку, чтобы обозначить свое присутствие.

– Напомним же эту историю тем, кто забыл ее. Во время плавания некто, обидевшись на пастуха, решил отомстить ему. Он купил у него барана, выбрав вожака стада. Расплатившись за покупку, он бросил барана в море, и все овцы тут же последовали за своим вожаком и утонули. Пастух был разорен.

Истории о блохах, обезьянах и крысах мы уже слышали. Настала очередь овец.

– Такова власть лидера. Итак, если вы не против, мы займемся созданием героев. Будьте оригинальны, постарайтесь обойтись без шаблонов и штампов, которые встречаются на любой планете любой галактики в любой вселенной. Выкиньте из головы Зорро и Робина Гуда. Легенды о них прекрасны, не спорю, но это обыкновенные убийцы. Старайтесь оставить свой след в истории ваших смертных. Давайте же, удивите меня!

Преподаватель убирает фигурки.

– У вас уже есть царства. Когда у вас будут герои, вы создадите легенды.

28. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ОТБОР

Вербуя будущих агентов, ЦРУ пользовалось и такой, совсем простой методикой. В газетах появлялось объявление о наборе персонала. Никакого конкурса, анкет, рекомендаций, резюме. Всякого, кто заинтересовался объявлением, приглашали явиться в офис к семи часам утра. В зале ожидания собиралась сотня претендентов на место. Они ждали целый час, но за ними никто не приходил. Время шло. Проходил еще час. Наименее настойчивые уставали и, недоумевая, зачем их напрасно побеспокоили, уходили, выражая недовольство. К 13 часам дверью хлопало не меньше половины кандидатов. К 17:00 оставалась четверть пришедших утром. К полуночи оставались один-два человека. И их автоматически принимали на работу.

29. ВРЕМЯ ИМПЕРИЙ ИМПЕРИЯ ДЕЛЬФИНОВ

Ветер дул над дюнами. Серый туман становился все плотнее, принося с собой мелкий, моросящий дождь. Люди смотрели в небо, и многие из них думали о том, что же на самом деле там, над облаками. Но были и те, кто не задавал себе никаких вопросов, кого ничто не тревожило. Для них завтра просто превращалось во вчера.

Люди старились и умирали, одни с улыбкой, другие со стоном. Некоторые, прежде чем умереть, произносили последние слова: «Смерть – это всего лишь переход» или «Прах я, и к праху возвращаюсь». Трупы предавали земле, переработанные червями тела становились удобрением. Три поколения спустя почти никого из них уже не помнили.

Люди-дельфины чувствовали, что зашли в тупик. В их книгах по истории были описаны несчастья, которые им пришлось пережить, и надежды. Они не знали, как толковать свою судьбу. Эзотерические движения, развившиеся внутри их религии, пытались найти объяснения, но эти поиски только разжигали воображение людей-дельфинов, а ясности не вносили.

Исконные земли дельфинов были заняты людьми-львами. Население рассеяно крошечными общинами, к которым другие народы относятся более или менее терпимо.

Спасаясь от ига северных завоевателей, люди-дельфины решили плыть вдоль берегов, надеясь найти место, где можно будет основать город. Где они наконец заживут в мире. Чаще всего с берегов в них летели стрелы и камни, и люди-дельфины плыли дальше. Они уже были готовы вернуться туда, откуда началось их плавание, понурив головы и смирившись с тем, что им нигде не будут рады, когда, к своему великому удивлению, встретили теплый прием в одном южном порту, большом и поразительно красивом.

Там даже была небольшая община людей-дельфинов, которые поселились здесь уже давно и жили в мире и благополучии.

Люди-дельфины старались понять причину оказанного им радушного приема. Всегда быть настороже уже давно вошло у них в привычку. Представитель местного населения объяснил людям-дельфинам на их родном языке, чем также вызвал их изумление, что они прибыли к людям-китам, которым жрецы объявили, что бог недавно исчез, предсказав перед этим скорое пришествие людей-дельфинов. Он повелел принять их со всем возможным радушием, так как гости принесут с собой знания, и для людей-китов начнется эпоха процветания.

Людям-дельфинам такое поведение людей-китов показалось сначала подозрительным. Когда-то они дорого заплатили за свою доверчивость и теперь знали: в странах, окружавших их исконные земли, нет ни одного уголка, где можно чувствовать себя в безопасности. Люди-дельфины смирились с мыслью что по необъяснимым причинам регулярно случаются вспышки антидельфиньего расизма. Даже если ненависть к ним на время стихала, через некоторое время она всегда возвращалась. Но у них не было выбора. И они стали привыкать к мирной жизни, хотя кое-кто говорил, что все складывается подозрительно хорошо.

Люди-киты приняли дельфинью религию света, солнца, единого бога, жизненной силы, пронизывающей вселенную, и отказались от культа своего бога-кита. Они переняли обычай людей-дельфинов мыть руки перед едой, стали отдыхать один день в неделю, отказались от человеческих жертвоприношений, а затем и от принесения в жертву животных. Они даже отменили у себя рабство.

Люди-киты усвоили язык и письменность людей-дельфинов и теперь переходили на их календарь и изучали их способ составления карт.

Архитекторы-дельфины укрепили городские стены новым цементом, который изобрели химики-дельфины. Постоянно заботясь о гигиене, они разместили на крышах жилищ емкости для сбора дождевой воды, чтобы можно было чаще мыться. Проложили канализацию, чтобы очистить городские улицы. Развели сады, так как прогулки полезны для здоровья и просто приятны. Построили обсерваторию, большую библиотеку и огромный храм в виде куба. Акведуки и оросительные каналы, сооруженные вокруг города, позволили в десять раз увеличить урожаи.

Под влиянием людей-дельфинов люди-киты создали политический строй, при котором во главе государства стояла королева, обладавшая символической властью, и совет мудрейших, обладавших властью законодательной. Совет назначал правительство, в которое входили специалисты в различных областях знания.

Первой королевой была женщина из народа людей-китов, а ее супругом стал ученый из народа дельфинов.

В городе начали чеканить деньги. Правосудие вершилось через суды, в которых заседали профессиональные законоведы, а также через суды присяжных. Следуя древней традиции людей-дельфинов, королева начала развивать в себе способности медиума и одновременно принялась толстеть, так что вскоре стала невероятно тучной. Жрецы сопровождали ее, когда она входила в храм и садилась посреди него, чтобы принимать послания от «высшего разума».

По велению своей толстой королевы люди-киты и люди-дельфины начали строить порт, превосходивший размерами все, когда-либо существовавшие. Он мог одновременно принимать сотни кораблей, которые размещались на разных уровнях благодаря системе шлюзов. Корабли также стали строить по-другому. Теперь на них установили рули, которыми можно было управлять с носа корабля, палубы стали более узкими, а материалы для корпуса – более легкими, что позволило увеличить скорость и вместительность судов.

Инженеры-дельфины быстро поняли, что прочность корабля зависит от его киля. До сих пор киль собирали из трех частей, и он разваливался при малейшем ударе. Серьезно изучив технологию строительства корабельных корпусов, инженеры заинтересовались самыми прочными деревьями – кедрами. Они сгибали стволы, смачивая их концы и нагревая снизу. Кому-то пришла в голову идея, которая стала главным секретом кораблестроения людей-дельфинов и китов. Ствол начинали сгибать, еще когда дерево было молодым. А когда оно вырастало, то из уже согнутого ствола можно было легко построить округлый корпус судна с цельным килем. Рощи согнутых деревьев доставляли большое удовольствие детям и изумляли случайно забредшего туда путешественника.

Люди-дельфины по-прежнему не желали воевать и вербовали наемников, профессиональных солдат, способных защитить караваны судов и охранять город. Теперь, когда суда были под охраной, они спокойно входили в любые порты. Люди-дельфины свободно общались с местным населением, предлагая обмен сырьем, готовыми изделиями и морскими картами.

Они начали заниматься обменом денег, потом убедили другие народы пользоваться единой валютой.

Чтобы расширить торговые связи, китодельфины снаряжали экспедиции в самые отдаленные районы и открывали там торговлю.

Эти экспедиции также способствовали объединению народов, несмотря на то, что сначала китодельфинов встречали сдержанно. Соседние государства, увидев, как далеко вперед ушли китодельфины, отправляли свою молодежь в их университеты. Домой оттуда возвращались юноши, полные шокирующих либеральных идей. Выпускники китодельфиньих университетов выступали за отмену рабства, запрещение человеческих и животных жертвоприношений и против других, столь же пагубных обычаев.

Благодаря стараниям судостроителей, флот китодельфинов постоянно совершенствовался. Перед ними стояла цель – снаряжать экспедиции все дальше и дальше, отодвигая границы «terra incognita». Карты становились все подробнее, они сообщали о морских течениях, которые мореплаватели встречали на своем пути. Теперь корабли могли преодолевать огромные расстояния, просто выбрав нужное течение. Возникали новые морские пути, известные только китодельфинам.

Воодушевленные успехами, королева и совет мудрейших однажды решили отправить экспедицию на поиски лежащего на востоке мифического острова Спокойствия, на котором их предки пытались создать идеальное государство. Моряки долго путешествовали, но вернулись ни с чем. Если остров и существовал когда-то, теперь его поглотили волны.

Народ китодельфинов снарядил экспедицию, которая должна была совершить путешествие вокруг всего континента. Плавание длилось семь лет. Моряки привезли новые товары, неизвестные фрукты и овощи, специи, которые придавали блюдам удивительный аромат. Привезли они и необыкновенные музыкальные инструменты, лекарственные растения, излечивающие от лихорадки, и очень твердые, ослепительно сиявшие камни.

Некоторые из вернувшихся моряков заразились неизвестными болезнями, которые никто не умел лечить. Разразилась ужасная эпидемия, и совет мудрейших, заботясь о благе всего народа, постановил, что всех прибывших издалека следует на время изолировать. Теперь моряки, вернувшиеся из дальних стран, должны были провести 40 дней в изоляции от городского населения. Во время экспедиций путешественники иногда встречали людей-дельфинов, давно осевших в других странах. Одни из них сохранили знания, утерянные китодельфинами, другие все забыли и просили напомнить им древние обычаи. Обойдя материк по морю, люди-китодельфины захотели узнать, что же находится на суше. Караваны отправились исследовать края, лежавшие по ту сторону восточных гор. Они вернулись с подробными сведениями о существующих там цивилизациях.

Один отважный исследователь организовал экспедицию на северо-восток материка. Путешественникам пришлось отбиваться от многочисленных разбойничьих шаек, карабкаться на крутые северные скалы, ползти по обрывистым горным карнизам, брести через каменистую пустыню. Когда они преодолели преградивший путь бурный поток, на них опять напали разбойники. Путешественники двинулись дальше и увидели следующую горную цепь, а за ней область, которую они приняли за границу мира.

Так молодой исследователь и его соратники случайно обнаружили великую цивилизацию людей-термитов.

30. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ИСТОРИЯ О СВИНЬЯХ

Стараясь улучшить вкус мяса, некое объединение торговцев свининой обратилось за помощью к химику профессору Дантцеру из Бордо. Мясники обратили внимание на то, что свинина приобретает все более выраженный привкус мочи и становится непригодной для употребления. Профессор Дантцер провел исследования на бойнях и нашел причину. Свиньи, чье мясо сильнее пахло мочой, яснее других понимали, что их ждет, и испытывали перед смертью сильный страх.

Профессор Дантцер предложил два выхода из ситуации – давать животным успокоительное или не отделять «приговоренных» свиней от их сородичей.

Дантцер заметил, что если свинью оставляли вместе с поросятами, то животное смирялось с происходящим и не паниковало.

Торговцы свининой выбрали успокоительное. Таким образом, потребителю свинины достается доза валиума, которую получила свинья. Надо сказать, что валиум обладает одним неприятным свойством. Он быстро вызывает зависимость. И человек начинает сам постоянно нуждаться в валиуме, чтобы не испытывать стресс.

31. ИМПЕРИЯ ТЕРМИТОВ

Солнце поднимается над равниной, покрытой пышной растительностью.

Обезьяны будят воплями невозмутимых слонов. Вдалеке над городами из красного камня вьется дымок. Государство людей-термитов не подвергалось нашествиям завоевателей, потому что находится далеко и вдоль северной границы окружено высокими горами. Его жители все свои силы отдают искусству.

Яркие краски имеют большое значение в живописи, скульптуре, одежде и даже кулинарии. Здесь поклоняются пестрой толпе богов, обладающей множеством разнообразных свойств.

Люди-термиты записали на листах папируса историю своих богов, войн и других конфликтов. Их мифология занимает около двадцати томов. Немногие из людей-термитов прочитали все священные тексты целиком, но ссылаются на них все.

Люди-термиты делают странные упражнения – неподвижно застывают в разных позах. Они утверждают, что этому их когда-то научила большая рыба. На самом деле это был человек-дельфин, который пришел к ним в незапамятные времена и умер, не оставив наследников. Чужеземец обучил их не только гимнастике, но и письму, астрономии и мореплаванию.

Народ людей-термитов немало воевал с народами, произошедшими от людей-крыс. Их агрессивным потомкам удавалось как-то перебираться через горы. Нередко победа оставалась на стороне людей-крыс, но всякий раз искусство и философия термитов очаровывала предводителей людей-крыс, и они забывали о страсти к оружию ради того, чтобы приобщиться к цивилизации термитов. Люди-термиты нашли еще один способ выжить – усыпить захватчиков развлечениями и беспечностью.

Люди-термиты также стремились к различным усовершенствованиям. В кулинарии они виртуозно использовали специи, особенно при жарке на открытом огне, – мясо пропитывалось ароматами душистых трав.

В их университетах преподавали медицину пополам с религией, религию пополам с астрономией, астрономию пополам с новой арифметикой, основанной на символах.

Относясь ко всему с большим вниманием, люди-термиты могли распознать любую болезнь, по частоте пульса определяли состояние внутренних органов и очищали организм соленой водой.

Они изобрели цифры, в частности ноль, струнные музыкальные инструменты, которые могли издавать обертоны. Но самое главное, они додумались соединить религию и секс, и секс стал настоящим искусством. Появились различные техники любовной игры, позволявшие поднимать партнера на вершины блаженства. Они считали оргазм простейшим способом подняться в страну богов и даже увидеть их.

Чтобы еще больше увеличить удовольствие от секса, ученые-термиты изучили каждый участок человеческого тела, каждое нервное окончание и записали на папирусах результаты своих наблюдений.

Когда первый караван китодельфинов, пройдя тысячи километров, достиг их границ и преодолел высокие северные горы, люди-термиты благожелательно встретили чужеземцев. Им тоже была известна древняя легенда о том, что люди-дельфины однажды вернутся.

Китодельфины и люди-термиты поделились друг с другом своими знаниями и были восхищены их широтой и разнообразием. Чтобы укрепить связь между двумя народами, китодельфины основали в стране термитов торговое отделение.

В это же самое время в государстве людей-термитов появился молодой человек, который пытался проповедовать новую философию, основанную на религии термитов и отказе от насилия. Его звали Спокойный Человек. Его харизма и непосредственность производили такое сильное впечатление, что китодельфины обратились к нему с просьбой посвятить и их в его учение. Спокойный Человек регламентировал и очистил знания, полученные людьми-термитами от предков, оставив только главное. Он говорил об отказе от желаний и переселении душ. Он рассказал китодельфинам об особом видении мира, в котором живые существа бесконечно умирают и возрождаются вновь – в другом теле. Но душа, участвующая в цикле перерождений, все та же. Юноша утверждал, что нет ни ада, ни рая, но в определенный момент душа сама судит себя за все совершенное в прошлых жизнях. По его мнению, единственный враг человека – это сам человек и его жестокое отношение к себе самому.

Молодой мудрец просил каждого с добротой и состраданием относиться к тому, чем он был.

В этой философии – Спокойный Человек возражал, когда его учение называли религией, – подкупало то, что она избавляла от страха смерти, ведь все существование было просто переходом от одной жизни к другой. Проповедник говорил очень мягко, взгляд его был прям и ясен. Он говорил улыбаясь, иногда почти смеясь. Но его смех не был насмешливым. Скорее, это был смех человека, радующегося тому, что открывает другим очевидные вещи.

Очарованные люди-термиты начали записывать его слова. Некоторые люди-китодельфины также стали вести записи. Они считали, что эта философия может принести пользу их народу.

32. ЭНЦКЛОПЕДИЯ: ЧЕТЫРЕ СОГЛАШЕНИЯ ТОЛЬТЕКОВ

Дон Мигель Руис родился в Мексике. Его мать была курандерой (целительницей), а дед нагвалем (шаманом). Он получил медицинское образование, стал хирургом, но, попав в автокатастрофу, пережил клиническую смерть. После этого он решил овладеть мудростью шаманов и стал нагвалем толка Рыцарей Орла, в котором из поколения в поколение передается учение древних тольтеков. В книге «Четыре соглашения тольтеков» дон Мигель Руис излагает правила жизни, резюме своего учения в виде четырех правил, которые позволяют освободиться от условностей, навязанных обществом, и страха перед будущим.

«Первое Соглашение. Ваше слово должно быть безупречным. Высказывайтесь прямо и честно. Говорите только то, что действительно думаете. Избегайте говорить то, что может быть использовано против вас, или сплетничать. Слово – инструмент, который может причинять вред. Осознайте его силу и подчините себе. Никогда не лгите и не клевещите.

Второе Соглашение. Ничего не принимайте на свой счет. Все, что люди говорят или делают, – это проекция их собственной реальности, их личных страхов, гнева, фантазий. Пример: если кто-то оскорбляет вас, это его проблема, а не ваша. Не оскорбляйтесь и не подвергайте из-за этого свои действия сомнениям.

Третье Соглашение. Не стройте предположений. Не представляйте себе заранее негативное развитие событий, иначе вы сами поверите в то, что вообразили. Пример: если тот, кого вы ждете, опаздывает, вы начинаете думать, что с ним что-то случилось. Если вы не знаете, где этот человек, наведите справки. Не позволяйте вашим страхам и выдумкам превратиться в уверенность.

Четвертое Соглашение. Старайтесь все делать наилучшим образом. Никто не обязан преуспеть, но каждый обязан стараться делать все как можно лучше.

Если вы потерпели неудачу, не осуждайте и не обвиняйте себя, не сожалейте о том, чего не сделали. Пытайтесь снова, предпринимайте новые попытки, старайтесь оптимально использовать ваши возможности. Будьте снисходительны к себе. Смиритесь с тем, что вы не совершенны и не всегда побеждаете».

33. ИМПЕРИЯ ОРЛОВ

Люди-орлы давно ждали, когда настанет их час.

С вершины своей горы они наблюдали за жизнью народов, населявших равнины. Наконец они решили, что их время пришло и пора расширить зону влияния.

Люди-орлы создали военную цивилизацию, во многом сходную с цивилизацией людей-львов, но с более четкой иерархией.

От путешественников люди-орлы узнали, что китодельфины принимают решения на Совете. Эта система показалась им самым современным способом управления, но они допускали к голосованию только богатых и знатных членов общества.

Исследователи трудились над изобретением все более действенного и разрушительного оружия. Они создали катапульту, онагр, баллисту, метавшие камни и копья на большие расстояния.

Для пехоты они придумали легкие доспехи, которые изготавливались теперь не из кожи, а из подвижно сочлененных металлических пластин.

Люди-орлы позаимствовали у людей-львов алфавит, внеся в него незначительные изменения. Они создали суды, установили меру ответственности за любой проступок и стали применять публичные телесные наказания, которые производили сильное впечатление на зрителей. В том, что касалось религии, они не стали усложнять себе жизнь и переняли политеизм людей-львов. Они дали чужим богам новые имена и оставили без изменений их характеры, сферы влияния и списки деяний.

Люди-орлы ринулись вниз с горных вершин. Они без труда захватили несколько равнинных деревень и городов, принадлежавших народам, у которых не было богов-покровителей.

Затем в низине, которую пересекала большая река, они построили огромный укрепленный город и перенесли сюда столицу.

Люди-львы строили города, которые впоследствии становились независимыми и начинали соперничать друг с другом. Люди-орлы выбрали другой путь – созидание столицы, единственного и процветающего города. В их планы входило создание централизованного государства, а не федерации городов.

В столице были школы, университет с юридическим и философским факультетами, суды, вершившие правосудие в соответствии с действовавшим законодательством. Там возникла очень четко структурированная администрация, организованная по тому же принципу, что и армия, выковавшая государство людей-орлов.

Когда люди-орлы сочли, что их столица достаточно укреплена, они собрали армию и напали на северо-западе на своих самых могущественных соседей – людей-львов, государство которых, пережив эпоху расцвета, начало приходить в упадок. Их города были изнурены междоусобными войнами, а любовь к празднествам заглушила жажду завоеваний. Лучшие правители поддались коррупции, и теперь их интересовало только личное обогащение.

Под натиском людей-орлов города людей-львов сдавались один за другим. Мелкие города, осознав невозможность в одиночку противостоять врагу, предприняли множество неудачных попыток объединиться.

Люди-орлы оказались жестокими победителями. У них было принято истреблять побежденных или обращать их в рабство, грабить, разрушать памятники культуры.

Однако, когда закончился первый этап нашествия, они прекратили тотальное истребление противника. Побежденные правители отныне оставались на троне. Их больше не заставляли принимать религию победителей, а исправная выплата налогов гарантировала отсутствие репрессий.

Люди-орлы требовали налоги деньгами, сырьем, женщинами и рабами. Через несколько лет чужеземцы могли подать прошение и становились полноправными гражданами государства людей-орлов.

В это самое время морская экспедиция людей-китодельфинов пристала к берегам людей-орлов. Путешественников встретили радушно. Люди-орлы охотно приняли предложение начать торговлю с китодельфинами, чтобы способствовать укреплению торговых связей между народами.

Все шло хорошо, пока отряд людей-орлов не получил приказ захватить судно китодельфинов, чтобы раскрыть их судостроительные секреты. Ничего не подозревавших матросов, спавших крепким сном, перебили, а корабль разобрали на части. Люди-орлы не смогли разгадать только одной загадки – как чужеземцам удалось изготовить огромные кили из единого изогнутого куска дерева.

От завоеваний на суше люди-орлы решили перейти к победам на море. Они хотели обзавестись военным флотом. На кораблях китодельфинов наемники прятались вдоль бортов и не вступали в бой до тех пор, пока судно не возьмут на абордаж. Люди-орлы действовали иначе: на носах своих кораблей они укрепили металлические тараны, которые пробивали брешь в корме вражеского судна. Чтобы увеличить маневренность и скорость кораблей, люди-орлы, помимо парусов, использовали также весельный ход. Безжалостные надсмотрщики хлестали бичами голые спины закованных в цепи гребцов, рядами сидевших на скамьях.

Теперь корабли людей-орлов не зависели от прихоти ветра и морского течения. Они легко выполняли маневры, при необходимости поворачивались вокруг оси, чтобы нанести удар носовым тараном.

Военный флот людей-орлов вышел на те же морские пути, по которым плавали торговые суда китодельфинов.

Столкновение двух цивилизаций становилось неизбежным. Столицы обоих государств достигли такого расцвета, что не могли не видеть соперников друг в друге.

Флот людей-орлов взял инициативу на себя и первым напал на караван судов китодельфинов, следовавший с грузом продовольствия в одну из факторий. Это нападение застало китодельфинов врасплох.

Едва начало смеркаться, когда с кораблей людей-орлов раздался залп. Заряды из горящей пакли, пропитанной смолой, были выпущены из катапульт и подожгли такелаж на судах китодельфинов, которые не смогли противостоять нападавшим. На судах китодельфинов началась паника, корабли стали сталкиваться друг с другом. Капитаны людей-орлов выбирали удобный момент и пробивали корпуса носовыми таранами. Матросы прыгали в воду, чтобы спастись от кораблекрушения, и попадали под град горящих стрел. В ночи повсюду пылали корабли, гудели охваченные пламенем паруса.

Поднялся ветер, несколько кораблей китодельфинов сумели отбиться и пойти на абордаж. У команды был богатый опыт рукопашных схваток, матросам даже удалось захватить катапульты, при помощи которых они потопили несколько кораблей людей-орлов. Суда орлов утянули с собой на дно тысячи прикованных к скамьям рабов. Акулы сплывались на запах крови целыми стаями, поднимая волнение на море на много миль вокруг.

Бой продолжался всю ночь. Опытные капитаны-китодельфины пытались управлять судами, охваченными огнем, при помощи остатков обгоревших парусов. Наутро лишь одно судно китодельфинов вернулось в родной порт с известием о катастрофе.

На совете большинство проголосовало за переговоры. Предлагали даже поднести людям-орлам дары, чтобы восстановить мир.

Так и было сделано. Но дары эти были приняты как признание противником своей слабости. Агрессия, вместо того чтобы прекратиться, только усилилась. Множество факторий китодельфинов было захвачено людьми-орлами.

Тогда и появился молодой генерал-дельфин. Ему было 22 года. Его отец тоже был генералом, он погиб, попав в засаду, которую устроили люди-орлы.

На вид молодой генерал была невзрачен – рыжеволос, невысокого роста, узкоплеч. Толстый нос нависал над мясистыми губами. Он казался подростком, но во взгляде его горела решимость. Генерал обратился с речью к толпе, собравшейся на городской площади. Он с жаром говорил о свободе и праве народов самим управлять своей жизнью. Он напомнил, что китодельфины всегда с уважением относились к самостоятельности, обычаям и законам иноземных городов, тогда как цивилизация орлов порабощала и эксплуатировала их. В стране, которая отказалась от принесения в жертву как людей, так и животных, в стране, где отменено рабство и установлен общий для всех день отдыха, и речи быть не может о том, чтобы подчиниться грубой силе и жестокости людей-орлов. По мнению генерала, городам, которым угрожали орлы, следовало усилить взаимную поддержку и, если возможно, объединиться под одним знаменем – под знаменем свободы. Люди невольно замолкали и прислушивались к его низкому глубокому голосу.

Генерал начал собирать вокруг себя людей. Через некоторое время группа добровольцев, привлеченных его яркой личностью, а не платой или надеждами на богатую добычу, превратилась в небольшую армию.

Тонкий стратег и знаток истории, молодой генерал весьма ценил вклад людей-львов в военную науку. Если ему случалось встретить солдат, знавших Отважного, он заставлял их в мельчайших подробностях рассказывать о его военных приемах. Он понял: для того чтобы как можно лучше защитить осажденные со всех сторон земли китодельфинов, необходимо поразить противника посреди его собственной империи. Лучшая защита – это нападение. Положение китодельфинов было безнадежным, а генерал разрабатывал план нападения на столицу людей-орлов.

Поначалу орлы не обратили никакого внимания на небольшое войско, высадившееся на соседнем побережье у людей-коз. Однако с каждым днем это войско пополнялось добровольцами, представителями народов, не желавших мириться с игом людей-орлов. Генерал продолжал обращаться к людям с пламенными речами на городских площадях, на рынках, на улицах сел и деревень.

Вскоре тридцать тысяч пеших воинов, шесть тысяч всадников и сто сорок слонов перешли первую горную цепь, окружавшую государство орлов. Генерал и армия его союзников вступили в страну людей-петухов. Их войско было столь внушительным, что люди-петухи осмелились наконец восстать против правителей-орлов. Это принесло им пользу – их города были освобождены один за другим.

В столице китодельфинов сенаторы были обеспокоены рискованной затеей генерала. Они заранее боялись репрессий людей-орлов. К горячему генералу отправили посланника, который должен был внушить ему, что следует прекратить демонстрацию силы и как можно быстрее вернуться на родину. Молодой генерал и не подумал прислушаться к этим словам. Он заявил, что видел сон, в котором получил прямое указанием продолжать начатое дело. И его армия двинулась дальше, к землям людей-орлов.

Половина слонов погибла в дороге от холода и усталости, но через следующую горную гряду перевалило уже шестьдесят тысяч пеших воинов и двенадцать тысяч всадников. Люди-орлы думали, что покоренные ими народы остановят нашествие чужеземцев, но те, наоборот, с восторгом встречали многонациональную армию, отряды которой безо всякой опаски становились лагерем на их территории. Они слушали замечательного генерала, который говорил только о свободе и избавлении народов от гнета. Бесспорное доказательство получила еще одна истина – толпы можно держать в подчинении насилием и страхом, но легче их покорить обещанием свободы.

Новые отряды и целые деревни, охваченные жаждой свободы, вставали на сторону стремившегося к своей цели предводителя китодельфинов. Его стали называть Освободителем.

Первая битва произошла на равнине у подножия холма. Войска, собравшиеся под знаменем китодельфинов, появились на гребне холма, и в ту же минуту кавалерия и пехота людей-орлов бросилась в атаку, карабкаясь по склону. Они преодолели уже половину расстояния, и, запыхавшись, продолжали подъем, когда ряды китодельфинов расступились, пропуская слонов, на спинах которых сидели лучники. Их появление ошеломило закаленных в боях воинов-орлов. Они замедлили наступление, и Освободитель воспользовался моментом, чтобы двинуть свои войска вперед.

Слоны мощно и величественно шли, вытянувшись в линию и повергая противников в изумление. Живые крепости шли на врага, выставив вперед бивни. Земля дрожала под весом огромных животных. Многие из солдат-орлов обратились в бегство. Те, кто соображал недостаточно быстро, пали от стрел лучников, сидевших в башнях на спинах слонов. Испуганные лошади отказывались повиноваться всадникам и сбрасывали их на землю. Офицеры-орлы выкрикивали приказы, но слоны трубили, заглушая их голоса. Бивни вонзались в ряды противника и поднимались к небу с нанизанными на них солдатами.

Когда пехота китодельфинов выступила вперед, ей оставалось лишь довершить начатое и затоптать последние очаги сопротивления.

Молодой генерал приказал отпустить несколько выживших солдат-орлов. Он хотел, чтобы они рассказали своему народу и правителям о разгроме их армии. Он постиг суть психологической войны.

Эффект превзошел все ожидания.

Правитель людей-орлов не знал, как поднять боевой дух в своих войсках, и решил возродить древний обычай людей-крыс – бороться со страхом, сея ужас. Каждый десятый из солдат, бежавших с поля боя и таким образом нарушивших клятву биться до смерти, был публично обезглавлен. «Победа или смерть» – таков был отныне девиз людей-орлов. Было объявлено, что, если впредь солдаты побегут от слонов, они погибнут от стрел лучников, которым будет дан приказ убивать трусов.

Ко времени второй битвы люди-орлы усвоили полученный урок. Они рассеялись по полю, пропуская слонов, затем окружали их и подрезали им подколенные сухожилия. Обезумев от боли, животные крутились на месте и падали, подминая сидевших на них лучников.

Освободитель быстро нашел выход. Он удлинил линию атаки, бросил кавалерию на помощь слонам и одержал очередную победу.

В войсках и среди простого народа авторитет генерала продолжал расти. Не обращая внимания на требования и выговоры, непрерывно поступавшие от сенаторов, все сильнее обеспокоенных его неожиданным успехом, генерал продолжал путь к столице людей-орлов.

Он больше не мог рассчитывать на помощь своего государства, но неожиданно получил помощь от городов на вражеской территории, измученных тиранией своих правителей. Он был теперь знаменит не только благодаря своим обещаниям подарить народам свободу и избавить их от гнета. Его победы приукрашивали, его провозглашали непобедимым, говорили, что боги покровительствуют ему. Кто мог противиться Освободителю?

Армия китодельфинов продвигалась к столице людей-орлов, не встречая серьезного сопротивления. На всем пути ее восторженно приветствовали.

Последние силы орлов были собраны для защиты столицы. Предвидя долгую осаду, в городе сделали большие запасы продовольствия.

Когда армия союзников наконец окружила город, осажденные пришли в полное отчаяние. Среди горожан ходили ужасные слухи, говорили о чудовищах, которые топчут людей и хоботом подбрасывают в воздух, прежде чем проткнуть огромными клыками.

Среди простых людей-орлов были популярны прогрессивные идеи Освободителя. Они начали подстрекать к государственному перевороту, и, еще до того, как китодельфины пошли на приступ, в столице началась гражданская война.

«Бунт оборванцев» утонул в крови. Но это лишь подогрело враждебность народа орлов к правительству.

Освободитель, однако, не решился поддержать восставших. Он встал лагерем под городскими стенами, перерезав все пути сообщения, и стал ждать.

Никто не сомневался в разгроме орлов. В самой столице измученные голодом горожане уже смирились с поражением.

Прошло несколько недель, когда, ко всеобщему изумлению, Освободитель решил снять осаду. Он считал, что люди-орлы поняли урок. Нет нужды уничтожать их, они и так будут смирными. Теперь им известно, что если они заденут китодельфинов, то получат жесткий отпор.

Сенат людей-орлов немедленно подписал мирный договор, по которому китодельфины получали обратно захваченные орлами фактории и земли.

Союзникам, которые были не прочь разграбить город и недоумевали, почему генерал пощадил его население, Освободитель объяснил, что настало время покончить с резней и грабежом и теперь любой народ больше выиграет от заключения союза, чем от разрушительных набегов. Он пошел еще дальше, не исключив возможности экономического сотрудничества между китодельфинами и людьми-орлами.

Когда он вернулся домой, во главе армии, народ высыпал на улицы и встречал своего спасителя как героя. Сенаторы, завидуя его славе и опасаясь, как бы слишком молодой и порывистый Освободитель не покусился на трон, попытались распустить слух, что на поле боя он вел себя трусливо и малодушно. Но этим россказням никто не поверил. Тогда сенаторы сделали другой ход: они попытались поднять бунт среди солдат. Армия молодого генерала по-прежнему на четверть состояла из наемников, и достаточно было задержать им плату, чтобы они подняли бунт.

Добровольцы, пришедшие под знамена Освободителя из других стран, вернулись к себе на родину. Патриоты-китодельфины, когда опасность миновала, вновь занялись повседневными делами. В окрестностях метрополии вооруженными остались только наемники, которым сенаторы отказались платить, утверждая, что в казне нет денег. Наемники, как и предполагали сенаторы, двинулись на столицу. Освободителю пришлось спешно собирать армию из горожан. Их, конечно, было намного меньше, и были они далеко не такими опытными, как наемники, зато они знали, за что сражаются. Битва между бывшими товарищами по оружию была суровой, но Освободитель, благодаря врожденному таланту стратега, смог разделить армию противника на две части. Таким образом, его маленькое войско сначала встретилось в бою с половиной наемников, победило их, а затем атаковало вторую и снова одержало победу. Однако это сражение сильно ослабило армию китодельфинов.

В это время пришло известие, что армия людей-орлов переформирована и ею командует полководец, который моложе Освободителя. Столица людей-орлов не была разграблена, ее сокровища остались неприкосновенными, поэтому люди-орлы смогли пополнить армию многочисленными наемники. Эта армия только что высадилась на берег китодельфинов. Захватчики убивают всех, кто попадается им на пути, – мужчин, женщин, детей, ремесленников и крестьян.

Нашествие новой армии людей-орлов вызывало такой ужас, что города и села сдавались без боя.

Раздался удар гонга, Геракл включил свет.

34. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: АРХИМЕД

Архимед, сын астронома, родился в 287 г. до Р. Х. на Сицилии, в Сиракузах. Город был греческим, что не мешало ему в то же время находиться под влиянием Карфагена.

Принимая ванну, Архимед обратил внимание на то, что, когда он погружался в воду, ее уровень повышался. Так он вывел свой знаменитый закон: «На тело, погруженное в жидкость, действует выталкивающая сила, направленная снизу вверх, численно равная весу жидкости, вытесненной этим телом». Говорят, что тогда он издал легендарный возглас «Эврика!», что по-гречески означает «Нашел!» (часть его рукописи, описывающей действие закона, была обнаружена в 1907 году на пергаменте, который был использован повторно – на нем была написана страница из Библии).

Архимед изучал точки равновесия сил и обосновал принципы действия рычага. Он также открыл правило: «Соизмеримые величины уравновешиваются на расстояниях, обратно пропорциональных их весам». Ему приписывают и другую известную фразу: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». Таким образом, Архимед определил понятие центра тяжести тела.

Занимаясь механикой, он изобрел зубчатое колесо, ставшее предком шестеренки, и Архимедов винт, предшествовавший изобретению болта и гайки; этот механизм позволял поднимать зерно в зернохранилище.

Царь Сиракуз заключил союз с карфагенянами, и римляне, желая наказать его, три года осаждали город. За это время Архимед построил множество необыкновенных военных машин. Он придумал катапульту, в десть раз превосходившую мощностью римскую. Создал подъемный кран, который изнутри прислоняли к городской стене. Когда корабль неприятеля подходил слишком близко, вниз на цепи спускали железную лапу, которая захватывала корму корабля. Срабатывал противовес, и поднятый в воздух неприятельский корабль переворачивался, как игрушка, вместе со всеми, кто был на борту. Помимо прочих революционных изобретений, Архимед создал систему вогнутых зеркал, которые усиливали и направляли солнечные лучи. При помощи этих зеркал осажденные поджигали паруса на римских кораблях.

Плутарх так описывает его смерть: «В тот час Архимед внимательно разглядывал какой-то чертеж и, душою и взором погруженный в созерцание, не заметил ни вторжения римлян, ни захвата города. Когда вдруг перед ним вырос какой-то воин, Архимед отказался следовать за ним. Архимед молил немного подождать, пока не найдет решения задачи, которое приведет к важному научному открытию. Солдат принял эту просьбу за проявление непочтительности и, чтобы наказать Архимеда, вонзил ему меч в живот».

35. ГЕРАКЛ ПОДВОДИТ ИТОГИ

Мы постепенно приходим в себя после жестокой партии, разыгранной нами только что. Кажется, будто мы прошли через барокамеру, чтобы вернуться с «Земли-18».

Чтобы видеть всю территорию людей-китов, я поднялся на скамейку, теперь я спускаюсь с нее и отхожу назад. Отсюда «Земля-18» похожа на большой мяч. Планета-черновик. Мы стараемся так же, как первый бог на «Земле-1», который хотел устроить все как можно лучше. «Земля-18» кажется мне неблагодарной любовницей.

Я вытираю лоб и замечаю, что снова обливаюсь потом. Я липкий с головы до пят. Наверное, за одну партию в Большой Игре теряю по килограмму. Станешь богом – поневоле похудеешь.

Геракл садится за письменный стол и дает нам время обсудить игру.

Мое сердце колотится, я разрываюсь между восторгом от побед Освободителя и тревогой, вызванной неожиданным поворотом событий. Столько трудов, а в результате обстоятельства сложились так неблагоприятно.

Я спрашиваю Рауля:

– Ты ведь не сделаешь этого?

Мой друг подпирает подбородок руками. Он совершенно спокоен.

– А что я получу, если я пощажу тебя?

– Но мы ведь друзья? – настаиваю я.

– Да, в жизни мы дружим, но в игре все по-другому. Когда приятели играют в покер, они, насколько я знаю, во время игры не делают друг другу поблажек.

– Но я же спас тебя в подобной ситуации. Освободитель осадил твою столицу, но пощадил твой народ.

Рауль пристально смотрит на меня.

– Я благодарен ему.

Он все так же невозмутим.

– Победа считается победой, только если доведена до конца. Твой генерал сначала блефовал, а потом сошел с дистанции.

– Он пощадил твой народ!

– Зачем?

Этот вопрос изумляет меня.

– Потому, что ты мой друг.

– И все?

– И потому, что важно как можно скорее положить конец непрекращающемуся насилию, мести, сделать дипломатию новым языком общения народов. Мы подписали мирный договор.

Теперь Рауль возмущается:

– Ты унизил меня, ты угрожал и не нанес последнего удара. Нужно было довести дело до конца.

Если я правильно понял, он упрекает меня в том, что я сохранил ему жизнь.

– А мирный договор?! – повторяю я, едва сдерживаясь.

– Я не буду его соблюдать.

– Это нечестно!

– Я считаю это обычной хитростью. Частью игры. Как бог, я имею право на любую стратегию, чтобы спасти свой народ от грозящей ему гибели. Как только опасность миновала, я начинаю думать о своих интересах в будущем.

– Это был мирный договор, благодаря которому мы оба могли вылезти из осиного гнезда, куда нас помимо нашей воли загнал твой воинственный настрой.

– Мирный договор? – повторяет Рауль. – «Мир» – понятие, которым пользуются смертные. Так же, как и понятиями «счастье» или «любовь». Это всего лишь слова, которые позволяют мечтать. Ничего конкретного. На самом деле есть лишь война, которая идет быстрее или медленнее. Мир – это антракт между войнами.

– Мир – это идеал.

– Для смертных, но не для богов. Отсюда прекрасно видно, что заключение мира, мирные договоры – уловка слабых богов или бездельников, которым недостает терпения организовать завоевательный поход. На этом этапе игры необходимы определенные военные действия. Когда эта работа будет завершена, когда начнут формироваться границы, мир установится сам собой.

Я смотрю на своего друга, словно вижу его впервые.

– Мишель, не будь наивным. Я подписал договор, потому что оказался в затруднительном положении, мне нужно было время, чтобы собрать силы. Мирные договоры для того и нужны, чтобы выиграть время и потом нанести удар наверняка. Не строй иллюзий, на «Земле-18» все еще джунгли.

– Ты играешь нечестно.

– Несоблюдение мирного договора нельзя считать нарушением правил, это стратегия. На прекрасных чувствах не построить великой цивилизации. Не будешь же ты утверждать, что веришь в то же, во что верят смертные!

– Мирные договоры – это способ сократить насилие.

– Насилие – это ЗАКОН природы. Животные дерутся друг с другом. Сколько тебе повторять? Разве львы заключают мирный договор с газелями? Даже среди травоядных есть соперничество. Даже в твоем теле действует тот же закон. Разве твои лимфоциты вступают в переговоры с микробами? Нет, они уничтожают их, потому что от этого зависит жизнь всей системы. Все убивают, чтобы выжить.

Рауль продолжает, глядя на меня в упор:

– Я вижу, ты не можешь вынести собственной победы. Это значит, что ты не понимаешь сути Природы. Ты считаешь себя более развитым, а на самом деле ты слабее всех. Ты динозавр.

Он продолжает сурово обличать меня, а я начинаю раздражаться. Рауль очень изменился, он полностью проникся силой «D». «Д» – как Дарвин.

– Я считаю, что доброжелательность – признак ума и развития. Последнее слово за «доброжелательными».

Нам обоим кажется, что мы ведем друг с другом бессмысленную битву. Рауль не сможет изменить меня, а я не переделаю его.

– Помнишь, на «Земле-1» были медведи-вегетарианцы? – спрашивает Рауль.

– Панды?

– Да, вспомни-ка. Возможно, им надоели их когти, надоело кусаться и убивать. Они принялись жевать бамбук и оказались на грани исчезновения.

– Ты бы на моем месте…

– Я бы захватил столицу. Без малейшего колебания. Это игра. Как только ты начал колебаться, я тут же понял, что ты слабее своего генерала. Я ведь догадался, что это ты послал ему сон, который заставил его выйти из игры. Смертные не настолько глупы! Он подумал и решил оставить начатое дело. Слабые размышляют и сидят сложа руки, а сильные не задают вопросов и действуют. Позже, если дело не выгорит, они принесут извинения, скажут, что все вышло случайно, или найдут офицера, на которого свалят всю вину.

Может быть, Рауль прав. Я стою не больше, чем Теотим, который медлил на ринге, вместо того чтобы мстить за себя. Страх победить, неспособность держать оборону до конца, боязнь что-либо разрушить, оказаться перед необходимостью проявить такую же жестокость, что и противник, поступать так же, как он.

Мой Освободитель отказался нанести последний удар. Я знаю, он не мог себе представить, как будет разорять, насиловать, грабить город, у которого больше не было сил защищаться. Ему казалось, что этим он унизит себя. Он вернулся домой с гордо поднятой головой. И вот к чему это привело.

Рауль стоит на своем.

– Delenda est Carthago, – мрачно говорит он.

Слова римского генерала Сципиона, собиравшегося разрушить вражескую столицу. «Карфаген должен быть разрушен».

За моей спиной раздается голос:

– Совершенно справедливо. Если вы ведете себя как карфагеняне, вы переживете и их мучения, – говорит Геракл.

– В чем вы можете упрекнуть меня? – спрашиваю я.

– В том, господин Пэнсон, что вы полностью копируете некоторые эпизоды из истории «Земли-1».

– Это преступление?

– Копирование? Да. Это слишком легко. Это плохо, хотя довольно популярно. Не удивляйтесь же, что сходные причины вызывают сходные последствия. Не знаю, откуда вы берете информацию, но вы, вне всякого сомнения, повторяете историю «Земли-1».

Младший преподаватель хмурит брови.

– Вы думаете, я не узнал Ганнибала Карфагенского и его слонов? Ваш Освободитель – его бледная копия. И если бы копировали только вы, Пэнсон! А Эйфель со своим мудрецом, который как две капли похож на Сиддхартху! А этот псевдо-Александр Великий, которого я только что видел у львов! Да, я говорю об Отважном. Просто поразительно, до чего же у вас скудное воображение.

Я прячу в складках тоги «Энциклопедию относительного и абсолютного знания», чтобы Геракл не узнал, откуда я добываю сведения о событиях, происходивших на «Земле-1». Действительно, я знал, что мой учитель Эдмонд Уэллс питал слабость к Ганнибалу Карфагенскому. Я действительно запоем читал о подвигах этого молодого генерала, который, пойдя наперекор воле правительства, организовал военный поход, чтобы разгромить завоевателя своей родины. Узнав, что он к тому же выступал за отмену рабства и освободил от него Испанию и юг Галлии, я был совершенно покорен. Мне даже случалось думать, что если однажды я вернусь на землю простым смертным, то назову сына именем этого героя. Ганнибал один против римлян. Ганнибал, помиловавший поверженного врага. Ганнибал, преданный своими. Герой.

«Проявлять оригинальность», – пишет Геракл на доске. Он несколько раз подчеркивает эти слова.

– Не хватало еще, чтобы я обнаружил себя среди ваших потрепанных героев. В этом раунде я не буду награждать лучших. Я просто назову тех, кто выступил не так плохо, как другие.

Геракл снова садится, сверяется с блокнотом и объявляет:

– Итак, первый, несмотря на банальность героя, – Густав Эйфель с людьми-термитами. Его буддийская философия пользуется спросом. Он изобрел некую мягкую силу, в которой увязают те, кто пытается покорить его. Странно, но это работает. Я считаю, что Густав Эйфель лучше всех олицетворяет силу «A», силу присоединения.

Мы не решаемся аплодировать после столь кислой похвалы.

– На втором месте Жорж Мельес и его люди-тигры, которые находятся на пике развития. Мельес осуществил промышленную революцию, создал администрацию, опирающуюся на секретные службы, которые прекрасно контролируют всю территорию страны. Он олицетворяет силу «N», нейтральную силу. Он избегает как нападения, так и защиты. Люди-тигры правят страной, не испытывая ни жажды власти, ни страха. Вот поистине стабильная цивилизация. Раздается несколько хлопков.

– Третье место: Рауль Разорбак и люди-орлы – за то, что он быстро оправился от поражения, нанесенного китодельфинами, и вновь отправился завоевывать мир. Удивительно, но, кажется, он вышел из этого испытания более сильным, чем был. Видимо, сознание, что он едва не погиб, дало ему новые силы. Великолепные оборонительные способности. Разорбак – олицетворение силы «D», силы нападения и нашествия, военной силы во всем ее могуществе.

Снова слабые аплодисменты, к которым я не присоединяюсь.

Затем Геракл перечисляет имена остальных. Я не попал ни в десятку, ни в двадцатку первых. Моего имени нет даже среди первых пятидесяти учеников.

Я постепенно смиряюсь с мыслью, что буду последним. Еще один жест доброй воли, и я вместе со своим народом обречен.

– Семьдесят восьмой и предпоследний – Мишель Пэнсон. Армия разгромлена, столица в руинах, народ рассеян. Ваши люди-дельфины повсюду в меньшинстве, рассеяны по всей земле, подвергаются гонениям. Гордиться, собственно, нечем.

Я бормочу:

– Мои ученые и художники приносят много пользы.

– Они служат другим народам, которые более или менее охотно терпят их. Ваша столица разрушена, и люди-дельфины станут рабами воинственных соседей. Это весьма серьезное поражение для народа, который всегда восставал против рабства и боролся за свободу личности. Я не сдаюсь.

– Мои исследователи, караваны, корабли путешествуют по всему миру. В большинстве факторий говорят на языке дельфинов. Во многих странах это также и язык науки.

– Однако стоит вашим купцам встретить пиратов, как от них ничего не останется. Любой ваш ученый может погибнуть в обычной резне. Никто даже не заметит его гибели.

– Я выбрал знания, творчество и… мир.

После спора с Раулем я сомневаюсь, произносить ли вслух это слово, которое кажется мне сейчас несколько неуместным. Геракл останавливается передо мной.

– Плохой выбор. Вы должны были делать ставку на силу. Сначала нужно быть сильным, и только потом можно позволить себе роскошь выступать в поддержку благородных идеалов. Как говорил ваш коллега, присутствующий здесь Жан де Лафонтен, «у сильного всегда бессильный виноват».

Жан де Лафонтен смущен тем, что его цитируют в таких обстоятельствах. Он делает вид, что погружен в свои мысли. Нужно сказать, что его люди-чайки до сих пор не сделали ничего значительного. Они живут на краю другого континента и только-только начинают снаряжать корабли, чтобы начать торговлю с соседями.

Я ищу взглядом поддержки, но не нахожу. Играя в богов, управляя собственным народом, все поняли, что добродетели, которые внушали нам родители или школьные учителя, не имеют здесь никакой цены. Эдем выше добра и зла.

Я смотрю на Геракла, который, похоже, искренне желает, чтобы и я это понял. Он так же свободен от иллюзий, как Рауль.

– Вы не на последнем месте только потому, что ваши ученые, люди искусства и исследователи, хранят дух вашего народа, даже если им приходится жить под гнетом иноземцев. Им удается передать этот дух следующим поколениям. Они лишены родины, но живы благодаря тому, что жива их культура.

Последний раз взглянув на мой народ через увеличительное стекло анкха, Геракл говорит:

– Ваши книги, Мишель, единственная территория, где вы можете чувствовать себя в безопасности. Книги, праздники, предания, мифология, ваши ценности… У вас виртуальная родина.

– Моя культура достаточно сильна, чтобы возродиться где угодно, когда угодно, – утверждаю я, хотя сам слабо в это верю. – Генерал Освободитель смог так быстро собрать армию именно благодаря тем самым ценностям, которые имеют значение для всех думающих людей.

Геракл оценивающе смотрит на меня:

– Пусть так. Проблема в том, что вы исходите из того, что интеллектуалов, одержимых идеей свободы, большинство.

Зал разражается смехом. Я молчу.

– Постарайтесь увидеть мир таким, каков он есть, а не таким, как вам бы хотелось.

Мне нечего ответить на это.

– Исключается ученик, занявший последнее место: Этьен Монгольфьер и его люди-львы. Обратный отсчет 79 – 1 = 78.

Монгольфьер вскакивает:

– Вы ошиблись! Это невозможно!

– Вовсе нет, – отвечает Геракл. – Вы думаете только о праздниках, наслаждениях и оргиях. Даже ваша поэзия пришла в упадок.

Монгольфьер бормочет:

– Дайте мне немного времени, я исправлюсь.

– Ваши города вырождаются. Они сутяжничают из-за каких-то мутных историй об охотничьих угодьях или изменении русла ручья. Люди-орлы обложили их данью. Флот устарел. У вас слишком много людей, население выплескивается за границы ваших земель, при этом нет средств, чтобы начать захватническую войну и расширить территорию. Кто не идет вперед, оказывается в хвосте, господин Монгольфьер.

Монгольфьер стоит совершенно красный.

– Это не моя вина! Это из-за Мишеля!

Почему все они рано или поздно начинают меня ненавидеть? Возможно, потому, что не боятся меня. Если бы они оскорбили Рауля, его люди-орлы тут же напали бы на обидчика.

– Приняв людей-дельфинов Пэнсона, я позволил червю проникнуть в плод!

Он забыл все, что я сделал для него, так же как Клеман Адер и его люди-скарабеи. Все они рано или поздно убеждают себя, что всегда владели тем, что я им дал. С каждым новым поколением они преуменьшают мой вклад, чтобы избежать необходимости благодарить меня.

– Пэнсон создал класс интеллектуалов и философов, из-за которого мой народ утратил воинственность.

Оказывается, Монгольфьер все-таки помнит, что я сделал.

– Пэнсон внушил моим людям желание праздновать, заниматься танцами, музыкой, театром…

Он указывает на меня, обвиняя:

– Он научил моих женщин покачивать бедрами в сладострастных танцах, из-за него мои мужчины предпочли праздники войне. Когда пришли люди-орлы, мой народ уже совершенно ослабел.

Монгольфьер встает и угрожающе надвигается на меня.

– Я должен был уничтожить твой народ, как только он ступил на мою землю!

Другие ученики удерживают его. Он поворачивается к ним и выкрикивает:

– Я советую всем ученикам гнать людей-дельфинов!

– Мои люди поделились с твоим народом всеми своими знаниями, – возражаю я.

– Я в этом не нуждался. Посмотри, к чему это привело. Я бы обошелся без этих знаний.

– Я дал тебе знания моего народа, потому что ты сам просил.

– Это было ошибкой. Лучше погибнуть без тебя, чем вместе с тобой добиться победы!

Он вырывается, но тут вмешивается Геракл:

– Довольно. Я не люблю тех, кто не умеет проигрывать. Есть некоторые фразы, которые слишком много значат для истории, чтоб их можно было оставить без ответа. Вы проиграли, Монгольфьер. Убирайтесь из истории «Земли-18». Примите поражение, как бог.

Геракл хлопает в ладоши, и вот кентавры уже здесь. Они хватают проигравшего.

– Не трогайте меня! Химеры, лапы прочь от моей тоги! Мой народ образцовый, образцовый, слышите? Люди-львы изобрели все! Орлы все украли у нас! Даже твой генерал, Мишель, твой Освободитель, восхищался моим народом. Он перенял мою стратегию, я прекрасно видел, что делала твоя кавалерия на флангах! Это я придумал! Мы были маяком для всех народов, маяком! Без меня эта планета не была бы такой, какая она сейчас.

Монгольфьер продолжает сыпать проклятиями, которые доносятся даже снаружи:

– Убивайте дельфинов, убивайте дельфинов! Убейте Мишеля! Если среди вас есть богоубийца, вот его следующая жертва. Убейте Мишеля!

Аудитория не реагирует на эти крики. Я стою как в столбняке, пораженный такой враждебностью. Ведь он такой же, как я, он тоже бог.

Рауль подходит ко мне.

– Не бери в голову. Твои люди могут прийти ко мне, когда захотят. Я разрешу им строить школы, лаборатории, театры, как они делали это у львов и у других.

Я сомневаюсь, стоит ли принимать это предложение. Рауль продолжает:

– Безусловно, люди-дельфины получат у меня только статус «меньшинства, ограниченного в правах». Им будет запрещено владеть землей или оружием. Но я буду защищать тебя ото всех, Мишель.

Я не знаю, что ответить тому, кто готовится стереть с лица земли мою столицу.

– У меня нет предубеждения против интеллектуалов, – добавляет Рауль, стараясь внушить мне доверие.

36. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ДЭВИД БОМ

Долгие годы работая в области теоретической физики и квантовой механики, Дэвид Бом заинтересовался возможностью использовать свои теории в философии. Этот специалист по голограммам, трехмерным изображениям, полученным с помощью лазерных лучей, был вынужден покинуть Соединенные Штаты в 1950-е годы, во время антикоммунистической «охоты на ведьм». Позже сочувствующие нацистам изгнали его из Бразилии. Дэвид Бом переехал в Англию и начал преподавать в Лондонском университете. Он увлекся тибетским буддизмом и стал другом далай-ламы.

Он развивает теорию, согласно которой Вселенная всего лишь большая иллюзия, подобная объемному голографическому изображению, и открыто заявляет об этом. Вселенная устроена так же, как голограмма, – объемное изображение, каждая часть которого содержит информацию о картине в целом. Следует напомнить, что если разрушить голографическое изображение, то в каждом его фрагменте будет содержаться информация обо всем изображении.

Дэвид Бом представляет Космос как бесконечную волновую конструкцию, где все находится во взаимосвязи, где бытие и небытие, дух и материя – лишь различные проявления единого источника света, благодаря которому изображение становится объемным. Он называет этот источник света Жизнью.

Эйнштейн, сначала критически относившийся к новаторским суждениям коллеги, впоследствии живо заинтересовался открытиями Бома.

Отдалившись от научных кругов, слишком консервативных, чтобы выйти за границы очерченного круга, Дэвид Бом, не колеблясь, ссылается на индуизм или китайский даосизм, пытаясь объяснить свои представления о физике. Он не разграничивает тело и разум и считает, что существует общее сознание человечества. Чтобы увидеть его, необходимо осветить определенный слой c определенного расстояния (ибо все существующее – лишь информация, которая становится доступной при свете, подобно тому, как голограмма создает иллюзию объема лишь тогда, когда лазерный луч падает на нее под правильным углом). Бом полагал, что методами квантовой физики и медитации можно обнаружить скрытые слои реальности.

Согласно его метафизическим представлениям, смерти нет, существует лишь переход с одного энергетического уровня существования на другой. Дэвид Бом «перешел на новый энергетический уровень» в 1992 году, так и не постигнув Вселенную до конца, однако он открыл новую область исследований – на стыке науки и философии.

37. КАРТОЧНЫЙ ФОКУС

Три луны образуют идеальный равнобедренный треугольник над вершиной горы. Вместо тамтамов, звучавших в первые дни, в городе богов играет тихая музыка, скрипка и виолончель перекликаются, словно человеческие голоса.

Сегодня мы ужинаем не в Мегароне, а в Амфитеатре. Ужин накрыт на скамьях, расположенных полукругом. Нам подают лазанью, чтобы мы осознали существование различных слоев истории. Чтобы было уютнее, Времена года расставляют свечи.

Мы пробуем новые вина и пряности. Все устали от напряженной игры, говорить о ней больше не хочется. Теонавты собираются за одним столом. Жан де Лафонтен садится рядом с нами. Довольно долго мы едим в молчании.

– Покажи нам еще какой-нибудь фокус, – просит Мата Хари Жоржа Мельеса, чтобы развлечься.

– Хорошо, но мне нужны карты. Танцовщица знает, где их взять. Она выходит и возвращается с колодой, которую режиссер принимается внимательно рассматривать. Затем он раскладывает карты в четыре ряда: король, дама, валет, туз пик, под ними – король, дама, валет, туз червей, потом трефы и бубны.

Жорж Мельес объясняет:

– Это круг, и в нем – история. История четырех царств – пик, червей, треф и бубен. Они живут отдельно друг от друга.

Он показывает на четыре параллельных ряда карт.

Я представляю себе карточные царства, где червовые короли, пиковые королевы, бубновые валеты правят своими народами-тузами.

– Но со временем, с развитием дорог, когда люди начали больше путешествовать и вступать в смешанные браки, народы перемешались между собой. И вместо четырех отдельных царств возникла федерация государств, на смену которой позже пришла одна нация, образованная четырьмя народами.

Жорж Мельес собирает четыре ряда карт в одну колоду – шестнадцать карт рубашками вверх.

– Государства объединились, и для федерации наступило время небывалого расцвета. Однако слияние народов произошло слишком быстро. Новое правительство, возглавившее федерацию, поддалось коррупции. Олигархия злоупотребляла властью, возник новый слой нищих. Люди, которым не хватало жилья, начали селиться в пригородах, стали возникать ужасные трущобы, язвы на теле городов. Появилась организованная преступность. Развитие промышленности вызвало загрязнение окружающей среды, пробки на дорогах, всеобщий стресс. Росла безработица, и одновременно падал уровень безопасности. Люди больше не решались выходить из дома по вечерам. Тюрьмы были переполнены.

– Это мы уже видали, – усмехнулся Густав Эйфель.

Жорж Мельес не обращает внимания на его слова и невозмутимо продолжает:

– Политики бессильны, они не могут вывести страну из кризиса. Вернуться назад невозможно, идти вперед страшно. И тогда правительство решает обратиться к… Мишелю Пэнсону.

Фокусник протягивает мне карты.

– Только ты можешь теперь все спасти, Мишель.

Я беру карты, но не знаю, что с ними делать.

– Мишеля назначают чрезвычайным премьер-министром. Он решает немедленно принять драконовские меры, – объявляет Мельес. – Он приказывает произвести перестановку в правительстве. Давай, Мишель, разбей колоду.

– Все равно как?

Я делю колоду на две части и перекладываю нижнюю наверх.

Фокусник комментирует:

– Министр Пэнсон только что провел первую реформу, но население по-прежнему колеблется и не доверяет ему, поэтому он приступает к осуществлению следующей меры. Мишель, пожалуйста, сделай это еще раз.

Я снова разбиваю колоду пополам и перекладываю нижнюю часть наверх.

– Министр Мишель может повторить этот шаг столько раз, сколько сочтет нужным. Он – глава правительства и знает, что делать.

Семь раз я повторяю то же действие. Мельес говорит:

– Народ все время сомневается, ему постоянно нужны новые доказательства. Люди говорят: «Ну хорошо, он занимается перестановками, но чем это поможет нам?»

Я сам думаю об этом.

– Тут Мишель решает применить новую тактику. Мишель, бери всю колоду.

Я подчиняюсь.

– Клади первую карту рубашкой вверх в левый верхний угол. Вторую – справа от нее. Дальше третью и четвертую.

Я выкладываю первые четыре карты.

– Следующий ряд ниже, слева направо. Пятую карту под первой, шестую под второй и так далее. У тебя должно получиться четыре ряда карт, лежащих картинками вниз.

– И что? – ехидно спрашивает Рауль. – Что такого чудесного сделал чрезвычайный министр Мишель?

– Он предлагает нам новый порядок, – спокойно отвечает Мельес и просит Рауля открыть первый ряд карт. Четыре короля. Во втором ряду – четыре королевы, в третьем – валеты, в четвертом – тузы.

Все аплодируют. Я пытаюсь понять, в чем секрет. Ведь я сам решал, сколько раз и как именно перемешать карты. Мельес ни разу не прикоснулся к картам и сидел в стороне, показывая, что он тут вообще ни при чем. Как же вышло, что карты легли строго по значению?

Сара Бернар внимательно рассматривает карты, пытаясь найти обман. Она тоже в полном недоумении.

– Каждый толкует этот фокус как хочет. Можно, например, сделать вывод, что необходимо положить конец централизованной власти.

– Как ты это делаешь? – удивленно спрашиваю я.

– Фокусник никогда не раскрывает своих секретов, – отвечает Мельес.

Фокус произвел на меня странное впечатление. Произошли какие-то события, то ли хорошие, то ли плохие, и я был совершенно не властен над ними. Мне казалось, что мной манипулируют, как в фокусе про киви и Данию[10]. Я думаю, что сам делаю выбор, но это не так. Я считаю, что правлю народом дельфинов, самостоятельно принимаю решения, а на самом деле повторяю историю «Земли-1».

Поблагодарив Жоржа, я встаю и иду между скамьями. Ученики ужинают, музыканты играют, оры и Времена года разносят блюда. Чувствуют ли они то же бессилие, что и я, чувствуют ли, что нами манипулируют? Нет, они полагают, что игра движется благодаря их таланту.

Выходя из Амфитеатра, я замечаю, что за мной кто-то идет. Оборачиваюсь и вижу… маленькое сердце на ножках. Я наклоняюсь к нему, и оно робко останавливается. У него нет ни глаз, ни ушей. Еще одно чудо Эдема.

– Чего ты хочешь от меня?

Сердце подпрыгивает и дотрагивается до моих губ, оно хочет, чтобы его целовали. Трется о мои ноги, как кошка, которая просит ласки. Чего только не увидишь здесь!

Маленькая химера нетерпеливо подпрыгивает на месте. В эту минуту откуда-то сзади появляется сачок для ловли бабочек и накрывает сердце.

Тот, кто сделал это, молча появляется из темноты.

Я с трудом различаю очертания высокой фигуры. Это кто-то длинноволосый.

– Вы из тех, кто влюбляется в мою мать, – раздается гнусавый голос.

Видны только тонкие руки, освещенные лунным светом, который пробивается сквозь ветви. Они ловко извлекают сердце из сачка, кладут в банку и закрывают ее. Затем достают клок ваты, пропитывают его какой-то жидкостью и бросают в банку. Сердце начинает в панике метаться, бьется от стенки, крутится на месте, подпрыгивает и падает без движения.

– Вы убили его?

– Разумеется. И вы должны сказать мне спасибо. Влюбленное сердце, следующее за вами по пятам, может превратить вашу жизнь в ад.

– Значит, химеру можно убить?

– Это не совсем химера, – говорит фигура. – Скорее, живая игрушка. У нее нет настоящей души. Сильно любить – вот все, что она умеет. Как правило, это очень нравится детям.

Я не могу понять, кто со мной говорит – женщина или мужчина. Я смотрю на неподвижное сердце в банке. Оно лежит на спине, задрав маленькие ножки.

– Кто вы?

Незнакомец подходит ближе. Теперь я ясно вижу его. Мужчина или женщина с большой грудью, густыми усами, длинными волосами и могучими руками.

– Гермафродит. Приятно познакомиться, – говорит он насморочным голосом. – Вы Мишель Пэнсон, бог людей-дельфинов?

Это Гермафродит, сын Афродиты и Гермеса.

– Вы, конечно, захотите поговорить со мной, – говорит он.

– Ну…

– Все «они» хотят поговорить со мной. Гермафродит берет меня за руку, ведет обратно в Амфитеатр. Мы садимся за стол, банка с мертвым сердцем стоит рядом. Оры и Времена года подают еду.

– Все хотят одного и того же по одним и тем же причинам, – усмехается он с набитым ртом.

Я не понимаю, о чем он говорит.

– Ты хочешь знать, любит ли тебя моя мать и какая она на самом деле? – Гермафродит с аппетитом ест лазанью.

– Ну…

– Она сказала тебе, что «ты самый важный для нее человек», верно?

Прямой вопрос застает меня врасплох.

– То есть…

Он наливает мне стакан амброзии.

– Я тоже Младший преподаватель. Я помогаю ученикам получить степень «Почетный бог». Будем считать, что эта маленькая услуга входит в мои обязанности. Если хочешь, я удовлетворю твое любопытство. Давай же, спроси меня о чем-нибудь.

Ничего не приходит в голову.

– Тогда я сам отвечу на вопрос, который ты не задал. У меня две новости – хорошая и плохая. Хорошая – влюбившись в мою мать, ты переживаешь самые сильные чувства, какие только доступны душе.

– А плохая?

– Моя мать – королева шлюх.

Он улыбается, и в глазах его вспыхивает огонек.

– И еще одна хорошая новость. Я могу помочь тебе, но при одном условии.

Я смотрю на юношу-девушку и понимаю, что связался с дурной компанией. В то же время я чувствую, что у него действительно есть ключи от дверей, которые мне необходимо открыть. Он поглаживает усы, стряхивает крошки, наклоняется вперед и говорит, понизив голос:

– Ты должен пообещать, что если отгадаешь загадку, то не скажешь ответ моей матери.

Ничего себе.

– А что я получу взамен?

Он потряхивает сердце в банке, словно проверяя, не выберется ли оно оттуда.

– Правду о моей матери. А значит, ключ, чтобы действительно понять ее.

Любопытство пересиливает, и я принимаю предложение.

Гермафродит недоверчиво смотрит на меня, потом, сдерживая смех, пожимает мне руку.

– Значит, договорились. Итак, все, что моя мать сказала тебе, неправда. Она не богиня любви, даже если ее так называют. Она богиня соблазна. Она никогда никого не любила и никого не полюбит.

Он следит за моей реакцией. Я совершенно невозмутим.

– Она пробуждает любовь в других. Возможно, это ее главное свойство. Но сама она не способна испытывать к кому-либо хоть какую-то привязанность. Ни к мужчинам, ни к женщинам, ни к животным, ни к богам. В ее сердце засуха. Поэтому она и заводит бесчисленных любовников, детей, существ, которые ползают у ее ног и дерутся за место рядом с ней. Она никого не любит, но хочет, чтобы ее любили все. Она соблазнительница. Даже если ты переспишь с ней, ты не завоюешь ее сердца. Ты получишь только секс, а для нее это не более чем один из способов соблазна. Он усмехается.

– Я скажу тебе больше. Думаю, за всю свою долгую жизнь она ни разу не испытала оргазма. Богиня Любви не способна получить наслаждение!

Он уже открыто хохочет. Меня поражают оскорбления в адрес женщины, которую я страстно люблю. Тем более из уст ее собственного сына.

– Со мной она станет другой, – говорю я.

– Все мечтали изменить ее. Вот на это она и ловит вас.

Он встряхивает банку и показывает мне неподвижное сердечко.

– Она получает жизненную энергию, гася чужие жизни. Разве ты не заметил, что с тех пор, как влюбился в нее, у тебя возникло много проблем, ты стал слабее, не так счастлив, больше тревожишься?

Я предпочитаю не отвечать.

– Это наркотик. Признайся, не проходит и часа, чтобы ты не думал о ней.

Он прав.

– Кстати, существует наркотик, название которого говорит о многом. Героин. Афродита – твоя героиня. Она вызывает эйфорию, отравляет, но ты не можешь без нее обойтись. Ты постоянно нуждаешься в ней.

– Это любовь.

– В таком случае любовь – тяжелый наркотик. Кстати, у моей матери, как у любого наркодилера, большая клиентура. Она кружит голову тебе, но, можешь быть уверен, теми же самыми словами она обольщает других мужчин. Cпит с ними, заставляет их страдать так же, как тебя. Как паучиха, она плетет паутину и развешивает на ней живые трофеи. Ее обессилевшие жертвы кричат: «Я люблю тебя, Афродита!» Я сказал «обессилевшие»… Забавно, но, познав мою мать, многие больше не могут заниматься сексом.

Гермафродит снова покатывается со смеху. Потом умолкает и серьезно смотрит на меня. Молча ест и задумчиво вертит банку.

– Ты действительно хочешь знать, кто моя мать? Она родилась не так, как об этом рассказывают мифы. Прежде она была смертной. У нее были отец и мать, и она вовсе не вышла из морской пены.

Он делает большой глоток амброзии и со стуком опускает кубок на стол.

– Все олимпийские боги – в прошлом смертные с «Земли-1», такие же, как ты. Позже другие смертные придумали легенды, чтобы возвеличить их. Никто не спорит, Афродита родилась красавицей, но не в семье богов. Все было куда прозаичней: она появилась на свет в семье простых греческих крестьян, которые занимались сбором фиг. Ее родители были очень красивы и трудолюбивы. Мои дед и бабка по материнской линии были отличные ребята. Единственная проблема была в том, что ее отец, мой дед, был большим бабником. Однажды он сказал ее матери и моей бабке, что ему надоело жить с ней. Он выгнал ее ради более молодой и красивой темноволосой девушки, которая зарабатывала на жизнь стиркой белья. Мать ушла, а Афродита осталась с отцом и его новой женой, которая была еще моложе, чем она. Мачеха поселилась в их доме и, как часто это случается, была недовольна присутствием падчерицы. Она пилила отца, пока он не выгнал Афродиту.

Мне трудно поверить в эту историю, тем более что Афродита говорила мне, что обожала родителей.

– Отец выгоняет мать и бросает дочь ради ревнивой девчонки – можешь представить себе, что думает Афродита о семье и мужчинах.

Он жует.

– В конце концов отец потребовал, чтобы Афродита ушла от них, потому что она мешала мачехе. Моя мать осталась одна и задумала мстить. Все мужчины будут страдать так же, как ее заставил страдать отец.

Гермафродит замолчал и взглянул на меня, чтобы удостовериться, что я его хорошо понял.

– Афродита становилась все прекрасней. Она быстро поняла, что физическая красота, которой она обладала, дает ей власть над мужчинами. О, власть гормонов! Я считаю, что нет ничего сильнее. Сколько королей и президентов поддались очарованию простой секретарши или парикмахерши? Сколько погибло из-за них?

Он снова встряхивает банку, словно пытается разбудить мертвое сердце.

– Сначала она старалась соблазнить как можно больше мужчин, брала количеством. Потом стала соблазнять более умело, повышая качество. Казалось, что каждый новый любовник отдавал ей часть своей жизненной энергии. Ее охотничье мастерство росло, и она стала использовать свое обаяние, чтобы зарабатывать на жизнь.

Я встал.

– Не желаю больше слушать. Гермафродит схватил меня за руку.

– Афродита – проститутка. Моя мать была шикарной девочкой по вызову, но все-таки проституткой. Именно так она в совершенстве постигла все тайны секса. В Китае и Индии это называют красной магией. Белая магия исцеляет, черная околдовывает, а красная заставляет влюбиться. Моя мать стала великим знатоком человеческого тела. Она великолепно делает массаж, знает точки, воздействовав на которые можно заставить человека воспарить на вершины наслаждения.

С меня довольно. Я хватаю Гермафродита за шиворот.

– Я запрещаю вам оскорблять ее.

– Вот видите, вы не готовы услышать правду. Я беру себя в руки.

– Прошу прощения. Я слушаю вас.

– У моей матери разверстая рана вместо сердца. Ее предали и бросили родители, и она боится, что мужчина тоже предаст и бросит ее. Ей доставляет удовольствие наносить такие же раны мужчинам. Когда она говорит, что ты много для нее значишь или что ты «родственная душа», то дает тебе понять, что узнает себя в твоих будущих страданиях. Это ее способ любить.

– Это неправда. Не верю ни единому слову.

– Это правда. А правду часто трудно принять. Но я должен сказать еще кое-что. Не суди ее, она никогда не смогла бы полюбить тебя. Пожалей ее, она никогда никого не сможет полюбить. Подобно тому, как многие врачи становятся специалистами по лечению тех болезней, от которых страдают сами, так и она выбрала своей специальностью любовь. Насмешка судьбы заключается в том, что она никогда не сможет испытать этого чувства.

Гермафродит снова горько усмехается.

– Так часто бывает. Хромые учат других ходить. Потерпевшие неудачу рассказывают, как добиться успеха.

– НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! – восклицаю я. – Она богиня!

– Видишь, – отвечает Гермафродит, – я говорил тебе, что ты не сможешь выслушать меня. Ты не можешь этого понять.

– Но ведь можно же как-то помочь ей!

– Ты был врачом, Мишель Пэнсон. Ты должен был изучать основы психиатрии. Ее заболевание называется «истерия». Афродита – воплощение женской истерики.

Мне становится не по себе.

– Она пережила анорексию, булимию, депрессию, попытки самоубийства, нимфоманию. Теперь она богиня любви. Вполне закономерный путь для…

– Женщины?

– Нет, для истерички. Не все женщины подвержены истерии. Мне кое-что об этом известно. Я ведь сам немного женщина, понимаешь?

Он снова смеется едким, гнусавым смехом, который мне очень не нравится. Я чувствую, как во мне поднимается глухой гнев.

– Это ложь. Афродита прекрасна. Более того, она… Я ищу слова, чтобы описать, что же меня привлекает в ней. Нет, это не красота. Что-то другое. Ага, вот! Я говорю:

– Она – сама нежность, мягкость, понимание. Впервые в жизни мне начинает казаться, что женщина действительно понимает меня.

– Бедный Мишель. Любая форма безумия чем-то уравновешивается. Параноики более бдительны. Шизофреники более изобретательны. Нимфоманки более чувственны. Истерички сильнее чувствуют чужую боль. Она увидела ТВОИ тайные шрамы. У нее необыкновенно развиты способности к постижению мужской психологии. В самой глубине твоей души она разглядела все твои раны, а ты почувствовал, что тебя понимают. Это просто манипуляция.

Он смотрит на меня с сочувствием.

– Ты решил, что тебя понимают, и «пал жертвой любви». Пал – очень точное слово. Это твоя потеря, а не приобретение. Но на самом деле ты пал жертвой всего лишь ее способности анализировать. Вот и все. Вот что легенда называет ее «волшебным поясом», который заставляет мужчин влюбляться в нее. Способность быстро проникать в тайники твоей души и находить там скрытую боль и детские страхи. А ты решил, что тебя любят.

Я опускаю голову и наливаю себе еще амброзии.

– У каждого бога есть своя грязная история, скрытая под мифами и легендами. Нервная болезнь, одержимость, насилие, преступление, потрясение, пережитое в детстве. И сопротивление на удар, благодаря которому возникает некий «дар». Дальше время приукрашивает историю, превращает ее в легенду. Мы все герои. Кажется, Геракл говорил вам об этом. Я жертва известного физиологического синдрома – третьей хромосомы. У меня две женские хромосомы и одна мужская. Поэтому я так выгляжу. Говорят, это лечится, если колоть гормоны. Но я не хочу лечиться. Я принимаю двойственность своего пола.

Гермафродит поглаживает грудь, теребит усы.

– То, что я сказал, должно успокоить тебя. Это означает, что все главные боги Олимпа были когда-то смертными. А значит, однажды и ты сможешь стать тринадцатым богом-преподавателем. Если ты одержим моей матерью, то тебе нужно добиться хотя бы этого. Тогда ты целую вечность сможешь пускать перед ней слюни, вместе с остальными, обреченными на пожизненное сексуальное рабство.

Он звонко хохочет. Я оглушен, как Теотим на ринге. Двойной хук в подбородок. Афродита – истеричка? Ее волшебство – следствие психической болезни? Эдмонд Уэллс говорил, что хорошего боксера узнаешь по тому, как он встает после нокаута. Я должен подняться. Пять, четыре, три, два… Я трясу головой, чтобы очнуться.

Не могу поверить. И в то же время мой интерес к Афродите не пропал. Какова бы ни была ее история, она сама первая жертва. Отец бросил ее мать? Это не было ее решением. И не она выбрала себе мачеху. Гермафродит открыл мне правду. И я зол. Я бы предпочел не знать ее.

Гермафродит пожимает мне руку, как хороший игрок, который ценит достойного противника.

– Любовь – это победа воображения над разумом. Не забывай этого. Запиши в свою «Энциклопедию» чтобы и другие могли воспользоваться этим знанием. Знай, однако, что я завидую тебе, Мишель. Твое воображение позволяет тебе пережить необыкновенно сильные чувства. Пусть даже и иллюзорные.

В моей голове идет работа. Я перевариваю услышанное. Сын Гермеса и Афродиты уходит, унося мертвое сердце в банке.

Я чувствую страшное одиночество. Ора приносит десерт – блинчики с творогом и изюмом. Восхитительно вкусно. Еда – вот простое, реальное удовольствие. Я меланхолично наслаждаюсь десертом.

Мой взгляд падает на сцену, где, кажется, что-то готовится. К оркестру присоединяются сатиры с флейтами Пана и кентавры, которые играют на больших волынках с кожаными мешками и глиняными трубками.

Дионис поднимается на сцену. Он объявляет, что сегодня вечером ужин подан в Амфитеатре, потому что группа активистов поставила для нас пьесу под названием «Персефона в аду».

Тут же со всех сторон к скамьям сбегаются химеры. Раздаются три удара в гонг. Свечи гаснут, сцена освещается.

Хор в трагических масках оплакивает похищение Персефоны. Появляются актеры, их лица скрыты масками, но мы узнаем наших учителей. Деметра играет Персефону, Гермес – Зевса, а Дионис успел переодеться в Гадеса.

Афродиты среди них нет. Ее имя отдается звоном в моей голове всякий раз, как я думаю о ней. А-фро-ди-та. На сцене декламируют актеры в масках. Я вспоминаю заметку по этимологии, которая попалась мне в «Энциклопедии». Словом «персона» раньше называлась маска, в которой выступал актер древнего театра. «Per sonare» – чтобы голос звучал из углубления в деревянной маске. Персона – это маска.

Пьеса идет в сопровождении пения и музыки.

Мне совершенно необходимо расслабиться.

При свете луны я листаю «Энциклопедию» и нахожу отрывок, имеющий отношение к античному театру. Я читаю, что в то время актеры были рабами и принадлежали хозяину труппы. «По окончании представления актеров выставляли на продажу, как проституток. Чем серьезней была роль, которую они исполняли, тем дороже они стоили. Нередко роль персонажа, обреченного на гибель, исполнял приговоренный к смерти. В мифе о Пенфее актриса, исполнявшая главную роль, действительно раздирала на куски своего сына. В средние века актеров, которые играли злодеев, нередко гнали с постоялых дворов; вошедшие в раж зрители часто устраивали над ними самосуд».

Рядом со мной садится Мата Хари.

– Можно? – шепотом спрашивает она. Она замечает «Энциклопедию».

– Ведь это книга знаний Эдмонда Уэллса?

– Он завещал ее мне, – отвечаю я, поглаживая переплет бесценного гримуара.

– Я хотела сказать тебе, Мишель… Я видела, как ты играешь, и считаю, что твои китодельфины очень интересны.

– Спасибо. Твои люди-волки тоже.

Вдруг мне приходит в голову мысль: маска, «персона» – per sonare, которую носят боги-ученики, – ведь это их народы. Мы таковы, какими нас представляют себе тысячи босяков, нищих, которыми, казалось бы, мы должны управлять. Мы таковы, какими должны быть по мнению тех, кто верит в нас. Более того, они выдумывают нас.

– Да, мои люди-волки путешествуют, исследуют новые земли, но им не удается ни построить большой город, ни создать научные лаборатории. Кроме того, они слишком мало думают, полагаясь скорее на инстинкты.

– Все мы таковы.

Мата Хари поворачивается спиной к сцене, чтобы лучше видеть меня в полумраке.

– Иногда мне жаль моих смертных. Мы боги, у нас есть хоть какая-то возможность для маневра. Они же там совсем увязли, они по шею в игре и ни о чем не подозревают.

Я смотрю на нее. В ней есть какое-то особое очарование, но я думаю только об Афродите, и эта всего лишь «очаровательная» девушка не может по-настоящему затронуть мое сердце. Она улыбается мне, и я вижу, что она понимает, что не привлекает меня. И еще я вижу, что она старается скрыть, что понимает это. Я кладу себе еще блинчиков с творогом. Они политы карамелью, и если как следует распробовать, то можно почувствовать вкус рома, в котором вымочен изюм.

– Чего ты хочешь? Союза волков и дельфинов?

– Не знаю. Может быть, – говорит она задумчиво. Этот диалог заставляет меня вспомнить старого друга, который каждый вечер выводил своего пса на прогулку, надеясь встретить девушку, которая бы делала то же самое. Если собаки спаривались, то он заводил с девушкой разговор. И женился четыре раза. Сейчас совокупляться должны не животные, а наши народы, и все-таки ситуация в чем-то очень напоминает ту, о которой я вспомнил. Я уклончиво отвечаю:

– Почему бы и нет?

Мне хочется одному погулять в садах. Я встаю, на сцене Дионис что-то декламирует, но я не слушаю его.

– Встречаемся после спектакля и снова в экспедицию? – спрашивает Мата Хари.

Я иду по пустынной Олимпии. Сворачиваю на большой проспект, потом налево, на маленькую улочку. Сейчас все в Амфитеатре.

Вдруг я чувствую, что за мной кто-то идет.

Я сжимаю анкх, поворачиваю колесико до упора в положение «D». Теперь он готов к стрельбе. Я прячу оружие в складках тоги и замираю.

На этот раз богоубийца не застанет жертву врасплох.

38. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ГАННИБАЛ БАРКА

Карфаген был основан в 814 г. до Р. Х. царицей Элиссой, или Дидоной, как называли ее римляне, – сестрой царя Пигмалиона, которая привела за собой из Тира финикийцев. Карфаген быстро стал одним из самых развитых и богатых городов своего времени, а также одной из первых республик. Совет из трехсот сенаторов ежегодно назначал двух суффетов – высших должностных лиц города. Вплоть до III в. до Р. Х. Карфаген правил всем Средиземноморьем. Ежегодно более двухсот кораблей отправлялись из Карфагена во все концы. Благодаря могущественному флоту карфагеняне открыли торговлю на Сицилии и Сардинии, на берегах Северной Африки, в Испании (в Гадесе, позже переименованном в Кадикс). На севере они доходили до самой Шотландии, с которой торговали оловом, а на юге – до Гвинейского залива, где торговали золотом. Это не могло не вызвать зависти Рима, новой могущественной державы, зарождавшейся в то время. Римляне создали еще более мощный военный флот, воспользовавшись секретами карфагенских корабелов. Они установили на своих судах водорезы и стали использовать силу гребцов, что позволило увеличить скорость. В 264 г. до Р. Х. военный флот римлян победил карфагенян в битве у Эгатских островов. Так начались Пунические войны.

Карфагенский генерал Гамилькар Барка заключил мир на невыгодных для своего народа условиях. Вскоре ему пришлось сражаться с наемниками, поднявшими восстание на Сицилии. Он подавил мятеж, хотя в его распоряжении было войско, значительно уступавшее численностью силам мятежников. Его сын Ганнибал родился в 247 г. до Р. Х. Воспитатель-грек привил ему восхищение Александром Великим. Ганнибал сопровождал отца в испанском походе. Генерал Гамилькар пал жертвой предательства, попал в засаду и был убит. Ганнибал занял его место.

Ганнибалу едва исполнилось 26 лет, когда, благодаря своим организаторским талантам и способности вести людей за собой, он, вопреки желанию карфагенских сенаторов, собирает иберо-карфагенскую армию. Он вновь начинает войну против Рима и во главе нескольких десятков тысяч воинов и сотни боевых слонов переходит Пиренеи, пересекает юг Галлии, а затем Альпы. В июне 218 г. до Р. Х. он приходит в Северную Италию. Римская армия, явившись в Испанию, чтобы помешать Ганнибалу, с изумлением обнаружила, что он уже в долине реки По. Римляне бросились навстречу его армии. В декабре разразилась битва при Пьяченце, на Треббии. Римляне бежали при виде африканских слонов, с трудом преодолевших заснеженные горные перевалы. Ганнибал великолепно управляет войском, кавалерия, подчиняясь его приказам, совершает неожиданные маневры. Ганнибал использует слонов как боевые машины. Высылает вперед небольшие отряды, которые молниеносно наносят удар по самым важным точкам противника.

Во время второго сражения, в Кампании, Ганнибалу недостает военных сил, и он использует хитрость: гонит на противника стадо быков, к рогам которых привязаны горящие факелы. Карфагеняне вновь одерживают победу. Рим спешно собирает оставшиеся войска. Происходит сражение при Каннах в Апулии. Ганнибал снова прибегает к отвлекающему маневру, окружает и разбивает римское войско, вдвое превосходившее численностью его армию. Италия, Македония и Сицилия встают на сторону Карфагена.

Но вместо того, чтобы захватить Рим, уже готовившийся покориться, Ганнибал заключает мирный договор с римским правителем, которого избрали для защиты города. Как только опасность миновала, римский правитель уступает власть молодому генералу Сципиону Африканскому.

Сципион понимал, что римская армия не может противостоять Ганнибалу, и решил постепенно захватывать небольшие территории, избегая открытого столкновения. Карфагенянам не хватало войска, чтобы охранять все границы, и Сципион начинает один за другим отбирать завоеванные Ганнибалом города. Вскоре он захватывает Италию, Галлию, Испанию и со вновь сформированной армией высаживается в Африке. Ганнибал пытался вступить в переговоры со Сципионом, но тот ни при каких условиях не желал заключать мир. Произошла битва при Заме. Оставшись без нумидийской конницы, в последний момент перешедшей на сторону римлян, Ганнибал потерпел поражение. Римляне обложили Карфаген огромной контрибуцией на пятьдесят лет.

Сенаторы избирают Ганнибала суффетом. Он пытается управлять разгромленным городом: отменяет привилегии знатных семей, требует, чтобы лица, занимающиеся финансами, предоставляли ему отчет о своей деятельности. Чиновники с недовольством воспринимают этот демократический порыв и обращаются к Риму с просьбой сместить царя, «чересчур увлекшегося реформами». Римляне преследуют Ганнибала, он бежит из Карфагена в Сирию и служит сирийскому царю Антиоху, который собирается начать войну с римлянами. Однако Антиох не прислушивается к советам Ганнибала и терпит поражение.

При подписании мирного договора римляне требуют высылки карфагенянина. Ганнибал находит убежище у Прусия, царя Вифинии, которому он служит как талантливый управляющий. В 183 г. до Р. Х. римляне требуют, чтобы Прусий выдал им Ганнибала. Не имея возможности бежать, Ганнибал выпивает яд из своего перстня.

В 149 г. до Р. Х. началась Третья пуническая война, которая привела к окончательному разрушению и уничтожению Карфагена.

Римский историк Тит Ливий так писал о ней: «Ганнибал был лучшим. Он первым вступал в бой, последним покидал сражение. Никто не встречал опасность с такой храбростью, как он. Он мало спал, мало ел, все время учился. Он почитал Александра Великого, брал с него пример, но планы его превосходили планы Александра».

И после смерти Ганнибал остался символом освобождения народов от римского ига и власти олигархий.

39. ВСТРЕЧА ПОД ЛУНАМИ

Шаги приближаются. Легкие шаги. Они стихают. Я представляю себе, где может находиться мой противник, и поворачиваюсь к нему, держа наготове анкх и не спуская пальца с кнопки, управляющей стрельбой.

Это женщина. Я узнаю запах и силуэт даже раньше, чем вижу лицо, скрытое полумраком. Я подбираю светлячка и пытаюсь осветить ее. Ее тога разорвана, и она не хочет, чтобы я заметил это.

У меня пересыхает во рту. Когда она рядом, я всегда чувствую одно и то же. Это наркотик. Мой героин. Моя героиня.

Она смотрит на меня, я вижу, как блестят ее зрачки. Ее лицо сияет так, что это невозможно вынести. Словно сверкающий ручей струится с ее лба к подбородку. Она всхлипывает. Я подношу свет ближе. По изодранной тоге я догадываюсь, что она избита. Избита бичом.

Она хватает меня за руку, стряхивает светлячка, чтобы я больше не мог ее видеть, и убегает. Я бросаюсь за ней.

– Афродита! Подожди!

Она бежит быстрее, я – за ней следом. Она спотыкается, падает, поднимается на ноги и снова бежит.

– Афродита! Подожди!

Мы проносимся через сады, по аллеям, обсаженным фигами и оливами. Задыхаясь, я мчусь по узким, извилистым улицам. Я никогда не был здесь. Это настоящий лабиринт, я теряю Афродиту из виду, но вскоре вновь замечаю ее вдали. Бросаюсь вслед за ней.

– Подожди меня!

Она снова увлекает меня в переплетение улочек. Олимпия намного больше, чем я думал. Место, где я оказался, напоминает центр Венеции, «улицы, где только и ждешь, что тебя зарежут», как я думал когда-то.

Там, где я оказался, есть только один выход. Улица Надежды. Это тупик, в конце которого свалены пустые деревянные ящики. Я больше не вижу богиню любви. Вдруг раздается шум. Я оборачиваюсь. Это Афродита. Может быть, она дразнит меня, играет со мной? Внезапно она скрывается за одной из дверей.

– Подожди меня, – твержу я.

Вслед за ней я вбегаю в огромную галерею, похожую на залы Лувра. На фронтоне написано: «МУЗЕЙ КОНЦА СВЕТА». Зал погружен во тьму, но голубоватый свет лун проникает через окна.

На стенах развешаны фотографии. Под снимками подписи: «Земля-17», «Земля-16», «Земля-11» и т. д. Ну конечно, это снимки, оставшиеся от Больших Игр «Y» предыдущих выпусков. На них запечатлены картины разрушений. Шайки мародеров на городских развалинах, отряды военных на улицах, полчища крыс, стаи гиен или собак. Растения, снег, раскаленные пески или море, захватившие места, где раньше жил человек.

Поглощенное природой, замерзшее, иссушенное, вернувшееся в дикое состояние человечество, запечатленное на этих снимках, являет собой картину полного поражения. И судя по всему, везде, как и на «Земле-17», виноваты в этом люди. Как все это печально. Парад цивилизаций, которые богам не удалось спасти.

Я ищу глазами Афродиту, но в то же время не могу отвлечься от мыслей, которые приходят мне в голову. Самый страшный враг человечества – оно само. Коллективное самоубийство – его обычный путь. Вероятно, богиня любви привела меня сюда, чтобы я как следует подумал об этом. Коллективное самоубийство. Человечество всегда выбирает эту дорогу. Боги, подобно Сизифу, изо всех сил пытаются удержать камень, чтобы он не рухнул с горы, но все их усилия тщетны.

В глубине зала появляется Афродита. Она стоит неподвижно.

Я иду к ней, вытянув руку, словно подзываю сбежавшую кошку. Она не двигается, я вижу в сумраке лишь блеск ее глаз.

Между нами остается несколько метров. Я боюсь, что она снова сбежит.

– Мишель… – говорит она.

И немного отступает, скрываясь в темноте.

– Нет, не приближайся. Я замираю на месте.

– Ты разгадал загадку? Ты должен это сделать. Это очень важно для меня.

Мне кажется, она долго плакала, и в ее охрипшем голосе еще звучат рыдания.

Она повторяет, подчеркивая каждое слово.

– «Лучше, чем Бог, страшнее, чем дьявол. Есть у бедняков, нет у богатых. Если это съесть, можно умереть».

– Я не могу оставить вас в таком состоянии. Пойдемте ко мне, я перевяжу ваши раны.

Она крепко обнимает меня.

– Бывало и хуже. Мы – боги, и рискуем немногим.

– Кто это сделал?

– Иногда он довольно груб.

– Ваш муж? Ведь это Гефест, да?

Она качает головой.

– Это не Гефест. Поверь, у того, кто сделал это, были на то причины. Я сама виновата. Я приношу несчастье тем, кто меня любит.

Краем тоги я вытираю слезы, которые блестят на ее щеках. Она силится улыбнуться.

– Мишель, ты удивительный. Я утопила твой народ, а ты единственный, кто поддержал меня. Ты должен избегать меня. Знаешь, я как паучиха, приношу гибель тем, кто любит меня. Это сильнее меня.

– Вы прекрасны.

– Нет. Не будь слепцом. Я несу зло, даже не желая этого.

Мои глаза привыкают к темноте, и я вижу теперь, что вся ее спина исполосована. Нежная кожа глубоко рассечена. Тот, кто бил ее, не пожалел сил.

– Кто это сделал? – снова спрашиваю я.

– Я получила по заслугам, – вздыхает она. – Я знаю, ты думаешь, что никто не имеет права поднимать руку на женщину, но в этот раз я получила по заслугам.

Она гладит меня по щеке.

– Ты так наивен, Мишель, и потому так трогателен. Наверное, на Земле ты был потрясающим мужем. Я просто уверена в этом.

Я вдруг вспоминаю о той, которая была со мной в прошлой жизни. О Розе. Я последовал за ней на континент мертвых.

– Ты должен знать, что я отношусь к тем женщинам, которых тебе для твоего же блага следует избегать. Я несу мужчинам только страдания. Найди здесь другую Розу. Ты заслуживаешь этого.

– Мне нужны только вы.

Я хочу вновь обнять ее, но она уклоняется.

– Если ты действительно хочешь мне помочь, разгадай загадку. Будь «тем, кого ждут», «тем, кого я жду».

Ответ вспыхивает в моем мозгу.

– Любовь, – говорю я.

– Что – любовь?

– Любовь лучше, чем Бог. И в то же время из-за нее люди становятся страшнее дьявола. Посмотрите, как ваши любовники с вами обращаются.

Афродита растроганно смотрит на меня. Она идет вдоль стен, на которых висят фотографии погибших миров.

– «Если это съесть, можно умереть»? Нет. Не стоит недооценивать эту загадку. Она намного сложнее, чем кажется. Ладно, я дам тебе подсказку. В городе сейчас думают, что «решение ничего не значит».

Странно, чем больше между нами преград, тем больше меня тянет к Афродите. Из-за этой женщины у меня одни неприятности. Однако я не могу заставить себя рассердиться на нее. Я люблю ее.

А Мата Хари, которая спасла мне жизнь и постоянно помогает мне, раздражает меня.

Мое поведение напоминает мне отрывок из «Энциклопедии», в котором говорится о пьесе Эжена Лабиша.

40. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: КОМПЛЕКС ГОСПОДИНА ПЕРРИШОНА

В пьесе «Путешествие господина Перришона» Эжен Лабиш, французский автор XIX века, описывает на первый взгляд необъяснимое и в то же время удивительно распространенное поведение человека по отношению к другим. Это – неблагодарность.

Господин Перришон со своим слугой отправляется на Монблан, чтобы предаться радостям альпинизма. Его дочь ждет его в маленьком шале. Возвратившись, господин Перришон представляет ей молодых людей, которых он повстречал в горах. Один из них – замечательный юноша. Он, Перришон, спас ему жизнь, когда тот едва не сорвался в пропасть. Молодой человек с жаром подтверждает, что его не было бы в живых, если бы не господин Перришон.

Слуга напоминает хозяину, что нужно представить и второго гостя, который спас самого Перришона, когда тот сорвался в расщелину. Господин Перришон пожимает плечами и заявляет, что опасность, ему угрожавшая, была не так уж велика, и выставляет своего спасителя наглецом и выскочкой. Он преуменьшает достоинства второго молодого человека и побуждает свою дочь оказать внимание первому – очаровательному юноше. Чем дальше, тем Перришону все больше кажется, что помощь второго юноши была ему совершенно не нужна. В конце концов он даже начинает сомневаться, а срывался ли он в пропасть на самом деле?

Эжен Лабиш наглядно показывает, как странно ведет себя человек, который мало того, что не чувствует благодарности и признательности, но и презирает тех, кто пришел ему на помощь. Возможно, это происходит из-за нежелания быть кому-то обязанным. И, наоборот, мы любим тех, кому сами помогли, гордимся своими хорошими поступками и убеждены, что те, кого мы облагодетельствовали, обязаны испытывать вечную благодарность.

41. СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ

Я словно утонул в глубоких глазах Афродиты.

– Мишель, тебе грозит опасность, – изрекает она. – Ты из тех, кто всегда расплачивается за других. Твой народ дорого платит за смягчение тоталитарного режима, а ты расплачиваешься за то, что защищаешь свободу. «Они» не упустят случая посчитаться с тобой.

– Кто? Другие ученики?

– Не только.

Афродита оглядывается, смотрит по сторонам, словно боится, что кто-нибудь ее услышит, и шепчет мне на ухо.

– Ты даже представить себе не можешь, что такое мир богов на самом деле. О, как я иногда жалею, что знаю слишком много! Иногда я так хочу быть смертной!

Страдание искажает ее лицо. Афродита выглядит совершенно затравленной. И чем-то похожа на Жюля Верна, который в первый день умолял меня не подниматься на гору или не пытаться узнать, что находится на ее вершине.

– Никто даже представить себе не может, какова истина, – повторяет она.

– Но ведь мы управляем смертными, разве не так?

– Смертные не принимают по-настоящему важных решений. И… они не знают, в каком мире живут. А мы знаем… и нам нет прощения.

– Я не понимаю.

Афродита прижимается ко мне. Ее нежная грудь касается моей кожи. Она берет мою руку и кладет в вырез своей тоги. Моя рука превращается в сверхчувствительный приемник. Мне кажется, что я чувствую поры на ее коже, мельчайшие сосуды под ней и крупный, слегка влажный сосок.

– Счастливы те, кто не понимают этого. Как бы я хотела не понимать.

Мне хочется поцеловать Афродиту в губы, но, как только я склоняюсь к ней, она отталкивает меня, сначала слегка, потом решительно.

Она грустно улыбается.

– Никогда не отказывайся от мечты, Мишель. Не сдавайся и обязательно найди то, что может быть лучше Бога и страшнее дьявола. Ради бога, найди ответ, и ты получишь меня целиком.

Она снова прижимается ко мне.

Я пленен ее красотой, очарованием, я погружен в ее ауру любви. Вокруг нас фотографии погибших миров. Эрос и Танатос. Энергия жизни, неотделимая от энергии смерти.

Я бы хотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Я бы хотел забраться в постель и больше из нее не вылезать, жить среди простыней, не есть и не спать. Первые сто лет мы – бессмертные – только ласкали бы друг друга, чтобы разжечь огонь желания. На протяжении следующих веков мы бы переписали Камасутру, изобретая все новые позы. Чувственность богов, сексуальность богов, апофеоз божественных ощущений. Только я и Афродита. Я и существо, которое владеет мной.

И вот она уже убегает.

– Не думай обо мне, спасай свой народ, спасайся сам, – бросает она на бегу.

Я остаюсь один на улице Олимпии. Улыбаюсь своим мыслям.

Какая женщина. Какая женщина. Какая женщина…

– Эй, Мишель!

Вдалеке показался Антуан де Сент-Экзюпери, он машет мне рукой:

– Нам надо поговорить, это важно.

Я не отвечаю. Его слова не сразу достигают моего слуха.

– Идем же. Мне нужно задать тебе важный вопрос. Но сначала я тебе кое-что покажу.

Я иду за ним. Он быстро говорит на ходу:

– Я должен тебе сказать… Левиафан… Я понял, наконец. Тебе известно, что на «Земле-1» не было никакого Левиафана?

Мало-помалу я начинаю прислушиваться к его словам.

– Они воссоздают здесь все порождения нашего сознания, сознания смертных. Они воплощают наши сны. Мы верим, что Олимп существует – и вот он. Мы верим в Эдем – мы попадаем в Эдем. Это касается и сирен, грифонов, херувимов.

Я уже полностью пришел в себя.

– Ты хочешь сказать, что Эдем существует только в нашем воображении?

– Нет. Я сказал, что они воплощают наши фантазии. Они превращают в реальность то, что находится в наших головах. Ты веришь в Верховного Бога? Отлично, они тебе организуют Верховного Бога!

«Я верю в любовь, и они создали Афродиту», – думаю я.

Сент-Экзюпери указывает на затянутую облаками вершину Олимпа. Она покрыта мраком, но облака отражают свет трех лун.

– Ты верил в существование Ганнибала – и заставил его существовать. Мэрилин Монро верила в амазонок – и они стали реальностью.

– Но Ганнибал действительно существовал! – возмущаюсь я.

– Здесь совершенно неважно, было это на самом деле или нет. Важно только, чтобы это существовало в голове обитателей Эдема. Левиафана выдумали финикийцы и карфагеняне, чтобы другие народы, боясь его, не решались строить корабли и соперничать с ними на море. Это как с Атлантидой…

– С Атлантидой?

Летчик-романтик кладет мне руку на плечо.

– Да. Не стоит отрицать очевидное. Не я один догадался, что было прообразом твоего огромного острова Спокойствия. То, что есть в наших головах, становится реальностью.

– Почему? Я не понимаю.

– Потому что кто-то где-то решил сделать нам подарок. Но по-прежнему нет ответа на вопрос: мы придумываем этот мир или он придумывает нас? Жорж Мельес при помощи карточных фокусов показал нам нечто вполне определенное. Мы думаем, что выбираем, а на самом деле нет. Мы подстраиваемся под сценарий, который уже написан. Как говорится, все уже когда-то было написано.

Я взволнован. Я думаю.

– То, что происходит с нами, таится не в снах или воображении. Это приходит из нашей памяти.

Сент-Экзюпери продолжает:

– В таком случае остается узнать, почему они тыкают нас носом в наше прошлое.

В Амфитеатре продолжается представление, мы слышим хор харит. Сент-Экзюпери предлагает зайти в мастерскую Надара. Мы выходим из города тайной тропой и, ускоряя шаги, спешим к лесу.

– Возможно, в человеческой истории «Земли-1» таится какой-то секрет. Что-то, что мы упустили из виду. И, значит, вместо того, чтобы подсовывать нам книги по истории, которые только восхваляют победителей или предвзято защищают какие-нибудь политические теории, они заставляют нас пережить реальный ход событий. Принимая решения, мы понимаем, как все было на самом деле.

Мне кажется, что он подбирается к чему-то действительно важному.

– Я обожаю этимологию, – говорит Сент-Экзюпери, раздвигая огромные папоротники, – науку о происхождении слов. Часто говорят об апокалипсисе, а ты знаешь, что означает это слово?

– Конец света?

– Нет, это общепринятое значение. Насколько я помню из курса греческого, подлинное значение этого слова другое. «Апокалипсис» буквально означает «поднятие завесы». Это означает, что, когда наступит апокалипсис, людям будет открыто то, что пока отделено завесой. Откроется правда, таящаяся под покровом лжи.

– Поразительно, – говорю я. – Я помню бурную дискуссию, которая разразилась на «Земле-1» по поводу этой самой завесы.

– Это еще один знак. Поднятая завеса – последнее откровение для тех, кто жил во власти иллюзий. Поэтому апокалипсис и воспринимается как Последний День. Люди думают, что правда убивает.

Его слова напоминают мне фразу Филиппа К. Дика, которую Эдмонд Уэллс записал в «Энциклопедию»: «Реальность – это то, что продолжает существовать и после того, как в это больше не верят». Реальный мир превосходит человеческое представление о нем. Его невозможно скрыть никакой завесой.

Внезапно мне кажется логичным то, что говорит Сент-Экзюпери. «Они» тыкают нас носом в наши представления о мире, чтобы показать нам: это лишь то, во что мы верим. Лишь потом они смогут открыть нам правду, которую мы отказываемся принимать.

Остается разобраться со светом на вершине горы.

– Но ведь когда мы играем, то сами решаем, что и как делать.

– Ты уверен? Вспомни фокусы Мельеса. Как бы ты ни снимал карты, результат известен заранее.

Действительно, этот фокус сбивает с толку.

– Вы с друзьями сегодня устраиваете вылазку? – спрашивает автор «Маленького принца».

– Может быть, пока не знаю. Ряды теонавтов сильно поредели.

Остались только Мельес, Мата Хари, Рауль.

Сент-Экзюпери понимающе кивает. Я знаю, что у аэронавтов тоже потери – Клеман Адер, Монгольфьер. Сент-Экзюпери все равно собирается продолжать поиски. Он просит прибавить шагу.

Мы замечаем далеко впереди Лафайета, Сюркуфа и Марию Кюри, которые несут какие-то довольно тяжелые на вид мешки. Акванавты, похоже, строят корабль. Мы, покорители воздуха и воды, приветствуем друг друга как сообщники. У каждого свой путь.

Мы все дальше уходим от Олимпии.

Сент-Экзюпери ведет меня в подпольную мастерскую, где я когда-то помогал им шить парус для воздушного шара. На огромном столе я вижу новые инструменты и какой-то предмет внушительных размеров, покрытый тентом.

– Монгольфьер построил воздушное судно в соответствии с теми представлениями о воздухоплавании, которые были в его время, – объясняет Сент-Экзюпери. – В то время достаточно было немного подняться над землей, чтобы вызвать восхищение публики. Но, как ты заметил, здесь этого недостаточно. Кроме того, таким аппаратом невозможно управлять.

Надар, что-то мастеривший при свете свечи, встает из-за верстака и подходит поздороваться. Видимо, он пришел сюда, как только в Амфитеатре началось представление.

– Я рад, что ты снова с нами, – говорит бывший фотограф и друг Жюля Верна.

Мы обмениваемся рукопожатием.

– Ты рассказал ему? – спрашивает Надар у Сент-Экзюпери.

– Я сказал ему, что слово «апокалипсис» раньше означало поднятие завесы. А тебе я предоставляю почетную обязанность снять покров с нашей новой правды.

Надар медленно убирает тент с предмета, стоящего на столе. Мне кажется, что передо мной огромный деревянный велосипед, оснащенный множеством ремней, которые передают пропеллеру движение от педалей. Внизу мои нынешние единомышленники укрепили корзину с горелкой.

– Что это?

– Нечто вроде управляемого воздушного шара, – объясняет летчик. – Как видишь, у велосипеда два седла, это тандем. Нужно, как минимум, два человека, чтобы привести механизм в движение. Мы будем работать над ним всю ночь. Завтра или послезавтра воздушный корабль будет готов.

– Согласен быть вторым летчиком на моем дирижабле-тандеме с пропеллером? – спрашивает Надар.

– Почему я?

– У моего напарника возникли проблемы, – отвечает Сент-Экзюпери.

Густав Надар задирает тогу и показывает покалеченное колено.

– Это богоубийца?

– Он напал на меня, и я едва его не схватил. Но для полета на дирижабле нужны абсолютно здоровые ноги.

– Значит, ты видел богоубийцу? Как он выглядит?

– Было темно. Я видел только очертания фигуры. Я даже не могу точно сказать, какого он роста.

Сент-Экзюпери подбадривает меня:

– Это важно, Мишель. Ты нужен нам. Хочешь вместе нами отправиться навстречу новым приключениям в воздухе?

Я хорошо помню падение в океан. Сент-Экзюпери понимает, что я колеблюсь.

– Я, как и все, слежу за тем, что происходи с твоими людьми-дельфинами, – говорит он. – Я не всегда понимаю, почему ты принял то или иное решение, но каждый новый поворот – поистине захватывающее зрелище. Если бы ты не был так занят своей игрой, то давно заметил бы, что другие игроки всегда интересуются тем, что творится у твоих дельфинов. Правда, Надар?

– Это как роман с продолжением, – соглашается фотограф. – Чем больше испытаний выпадает твоему народу, чем больше несправедливостей приходится ему пережить, тем интересней.

Что им ответить? Я создал народ, чьи страдания стали захватывающим представлением. Мне кажется, что я иду ко дну.

– И, несмотря на все исторические «пертурбации», ты все еще жив, а люди-скарабеи и львы, которые были когда-то на гребне волны…

– …и преследовали тебя, – вставляет Сент-Экзюпери.

– …выбыли из игры. Даже Прудон, когда-то возглавлявший тройку победителей. Прудон, чьи орды заставляли содрогаться всю планету, теперь в незавидном положении. А ты по-прежнему жив. Ты вызываешь раздражение, ты потерял силы, но жив.

– Надолго ли? В последней партии я занял предпоследнее место, – напоминаю я.

Сент-Экзюпери внимательно смотрит на меня и добавляет:

– Мы разрушители, Мишель, не забывай. Мы за пределами нормы. И это раздражает тех, кто находится внутри системы. Большинство всегда будет против нас.

Я не знаю, почему он заговорил об игре. Хочет польстить мне? Я стараюсь заинтересоваться тандемом.

– Как работает ваш летательный аппарат?

– Сначала, как на воздушном шаре, нужно зажечь верхнюю горелку, чтобы оболочка наполнилась горячим воздухом, – говорит Надар.

– Потом мы забираемся внутрь, и крутим педали, чтобы запустить задний пропеллер. Рычаг на переднем руле соединен с веревкой, которая управляет рулем. Чтобы все работало, нужно чтобы не было сильного ветра, иначе…

Я немного разочарован и сажусь прямо на землю.

– Мне необходим отдых. Эпопея с Освободителем совершенно вымотала меня.

– Сегодня вечером ты снова отправляешься в экспедицию с теонавтами?

Глаза Надара и Сент-Экзюпери блестят в отсветах огня, который горит в маленьком горне.

– Не знаю. Мне хорошо тут с вами. Когда вы думаете испытать тандем?

– Уж точно не сегодня. Ступай с ними. Мы еще поработаем над нашим аппаратом, постараемся закончить к завтрашнему дню.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– В мастерской ты ни к чему, но если узнаешь, что находится выше по склону горы, то сможешь указывать дорогу, когда дирижабль будет готов.

Чтобы подбодрить меня, Сент-Экзюпери дружески кладет мне руку на плечо.

– В Амфитеатре вот-вот закончится «Персефона в аду». Возвращайся туда. Теперь ты знаешь, что у нас есть общее дело. Мы вернемся к нему позже.

Я смотрю на Надара и Сент-Экзюпери. Теперь я могу выбрать новых друзей, если старые бросят меня. На прощание Сент-Экзюпери говорит:

– Все, что случается с тобой, идет тебе на пользу. Плыви по течению и не тревожься. Как это ни странно, все, что с тобой происходит, даже самые тяжкие испытания, идет тебе на пользу. Если где-то и существует готовый сценарий, я уверен, сценарист хочет, чтобы мы победили.

Как бы я хотел верить в это. Как бы хотел знать, что «Сценарист» готовит мне. Но в моей голове запечатлевается фраза: «Как это ни странно, все, что с тобой происходит, даже самые тяжкие испытания, идет тебе на пользу».

42. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ЗОДИАК

На самом деле круг Зодиака не соответствует ни одному из известных науке астрономических явлений. Кроме того, он был составлен в те времена, когда в большинстве культур Земля считалась центром мироздания. Глядя на светящуюся точку в небе, наблюдатель не знал, что именно он видит – звезду, планету или галактику. Люди не могли измерить расстояние ни до маленькой звездочки, которая казалась такой близкой, ни до огромной далекой звезды.

Но расположенные по кругу двенадцать символов встречаются в Вавилоне («Дом Луны»), в Египте, Израиле, Персии, у греков («Колесо жизни»), в Индии («Колесо Павлина»), на Тибете, в Китае («Круг Животных»), у финикийцев («Пояс Иштар»), в Северной и Южной Америке, в скандинавских странах и даже в раннем христианстве (вместо двенадцати знаков Зодиака появились двенадцать апостолов).

Такие ученые, как Иоганн Кеплер, основатель современной астрономии, и Ньютон ссылались на зодиакальный круг, строя гороскопы и изучая положение звезд в момент рождения человека. Зодиак имеет не только магическое значение, он символизирует эволюцию, представляет собой алхимическую картину развития мира.

Первый знак – Овен. Это первопричина, созидание. Энергия большого взрыва, которая сгущается и увлекает за собой другие силы.

За ним следуют:

2. Телец – символ мощи, которая возникла в результате импульса, полученного от Овна.

3. Близнецы – разделение силы на два потока, возникновение полярности, духа и материи.

4. Рак – появление жидкой стихии, воды, в которую Мать помещает яйца.

5. Лев – возникновение жизни из яйца, появление силы, энергии, движения, тепла.

6. Дева – очищение и превращение грубой первичной материи в тонкую материю.

7. Весы – равновесие, гармония между противоборствующими силами.

8. Скорпион – брожение и распад, разрушение, за которым следует возрождение.

9. Стрелец – декантация, сцеживание.

10. Козерог – подъем.

11. Водолей – осознание.

12. Рыбы – переход от «Верхних Вод» духовности, к «Нижним Водам», предшествующим приходу Рака.

Согласно подсчетам астрологов, в 2000 году после Р. Х. мы покинули эру Рыб и взошли в Эру Водолея.

43. ЕЩЕ ОДНА ВЕЧЕРНЯЯ ВЫЛАЗКА

Представление продолжается.

Пока меня не было в городе, закончился второй антракт. Персефона все еще томится в аду. Ее освобождение, выход наверх, к свету, опять представлено в виде аллегории – 12 ступеней отделяют ее от превращения из темного первобытного чудовища в сияющее совершенное существо. Сколько раз еще они будут показывать нам путь посвящения в тайну? До тех пор, пока мы не превратимся в живые философские камни? Сколько еще будут напоминать нам о свойстве материи, из которой мы состоим, прежде чем превратят ее в золото?

На сцене хор харит исполняет финальную радостную арию об освобождении Персефоны из ада и о возвращении земле плодородия. Освобождение и процветание. Пьеса закончена. Актеры раскланиваются под вежливые аплодисменты. Времена года разносят зрителям фрукты.

Я поджидаю друзей снаружи. Вскоре появляется Рауль. Я смотрю на него исподлобья.

– Ты так и будешь дуться весь вечер из-за войны между нашими народами? Ты похож на игрока, который обижается, что у него съели шашку.

Я не отвечаю. Рауль продолжает:

– Мишель, мне ужасно не нравится, что наши отношения испортились. Мы столько пережили вместе. То есть наши души столько пережили, пока мы были смертными, ангелами, богами. Не будем же мы теперь ссориться из-за того, что происходит с горсткой смертных.

«Их намного больше, чем горстка», – думаю я.

– Это просто фигуры на доске. Когда ты наконец поймешь это?

Подходят Мата Хари, Густав Эйфель и Жорж Мельес.

Я в упор смотрю на Рауля. Просто игра? Нет, он ошибается, это не просто игра. Или тогда и вся вселенная не больше чем игра.

Наша маленькая группа идет к окраине Олимпии, туда, где мы прорыли лаз под городской стеной.

В этой ночной экспедиции Рауль и Мата Хари идут впереди, а Густав Эйфель и Жорж Мельес замыкают группу. К нам присоединились двое новичков, сильнейшие ученики – Камилла Клодель и Жан де Лафонтен. Я всегда был поклонником Лафонтена. Рассказывая о животных, он умел донести до читателя глубокие мысли, открывал необыкновенные просторы для обсуждения философских и политических идей.

Я несколько смущен и не осмеливаюсь подойти к нему. Он все равно идет впереди с Камиллой Клодель.

Мы идем через голубой лес к реке. Мы быстро продвигаемся вперед, находя все более короткие и удобные пути. Мы переходим реку через тайный ход, скрытый под водопадом.

Вдали мы замечаем Большую Химеру. Она все также завороженно смотрит на собственное отражение в зеркале, которое ей подсунул Жорж Мельес. Прежде свирепое чудовище не обращает на нас никакого внимания, и мы как можно тише обходим его. Такова власть зеркал.

Дорога, которая раньше была почти непроходимой, теперь кажется легкой: все препятствия, однажды преодоленные, нам уже не страшны.

Вскоре мы оказываемся на маковом поле.

В красной зоне теперь не девять, а одиннадцать строений. Появились два новых дворца – киноискусства и юмора. Мы с радостью встречаем старых друзей, ставших музами. Мэрилин выглядит как и раньше, а Фредди… Просто поразительно, как преобразился эльзасский раввин, который никогда не лез в карман за шуткой. Он превратился в изящную юную девушку, в лице которой, однако, сохранились некоторые черты Фредди.

Мэрилин и Фредди утратили дар речи, но оба пытаются знаками предупредить нас об опасности, подстерегающей нас дальше. Они настаивают, чтобы мы взяли с собой сандалии на веревочной подошве, жестами объясняют, что они понадобятся нам. Мы благодарим их.

Спускается ночь. Ожидая восхода второго солнца, мы садимся в кружок, освещенные лежащей в центре связкой светлячков. Они заменят нам свет костра.

Мата Хари садится рядом со мной.

– Что ты спросишь у Верховного Бога, когда увидишь его там, наверху?

– Я как-то не думал об этом. Сейчас соображу… А ты? Спросишь, почему он допустил Гитлера, терроризм, фанатизм? Почему жестокость остается безнаказанной? Откуда столько зла? Почему страдание «исторически» неизбежно?

– Мне кажется, я знаю начало ответа, – говорит Жан де Лафонтен, вмешиваясь в наш разговор. – Возможно, зло нужно, для того чтобы узнать добро. Лишь противоречие позволяет узнать истинную сущность вещей.

Встретив всеобщее непонимание, писатель на ходу выдумывает басню.

– Маленький светлячок приходит к отцу и спрашивает: «Папа, я свечусь?»

В качестве иллюстрации к своему рассказу Жан де Лафонтен берет в горсть несколько светлячков.

– Отец отвечает: «Здесь я не могу сказать тебе точно, если ты хочешь, чтобы я увидел твой свет, лети туда, где темно». Тогда маленький светлячок улетает во тьму и начинает там светиться один.

Жан де Лафонтен берет одного светлячка, отделяет от других и сажает на кончик указательного пальца.

– Теперь всем видно, что он действительно светится.

– Красивая история, – мечтательно говорит Мата Хари.

– Она еще не закончена. Маленький светлячок, посверкав в темноте, замечает, что окружен мраком. Он пугается и начинает взывать: «Отец, Отец, почему ты меня оставил?»

– Это все?

– Нет. Отец отвечает ему: «Я не покидал тебя, ты сам захотел показать мне, как ты сверкаешь».

– А в чем смысл?

– Свет виден только во тьме, – шепчет Мата Хари.

– Только столкнувшись с несправедливостью, подлостью, глупостью и варварством можно по-настоящему узнать себя. Чего искать мудрецу в мире, где все в порядке?

Я вспоминаю удивительный случай из моей жизни на «Земле-1». Мы, танатонавты, узнали тайну суда над душами: их реинкарнация зависит от того, сколько зла или добра они сделали при жизни. Это открытие вызвало панику, и все на Земле вдруг стали «милыми», желая воплотиться после смерти во что-нибудь хорошее. Попрошайки получали столько милостыни, что вскоре обзавелись кредитными карточками. Люди уже не знали, что еще сделать хорошего, но все это они делали из эгоизма, корысти, из страха превратиться в жабу. Моя подруга Стефания, видя столько сахарных улыбок и приторных лиц, решила, что пора возрождать тяжелый рок и вандализм, чтобы хорошее поведение требовало от людей хоть каких-то усилий[11].

Жан де Лафонтен возвращает светлячка на место.

– Представьте себе совершенный мир. Стабильный, счастливый мир, где не происходит никаких катастроф, резни, где нет мерзавцев. Был бы он вам интересен?

Мы не решаемся ответить. В свое время я выдумал остров Спокойствия и полагал, что жизнь там может развиваться без кризисов. Я думал, что достаточно одного желания идти вперед, и стимулом для развития не обязательно должен быть страх.

– Так, по-твоему, Бог, Верховный Бог посылает нам испытания, чтобы мы лучше узнали себя? – спрашивает Камилла Клодель.

Жан де Лафонтен кивает головой.

– Даже если я ошибаюсь, эта идея вполне годится как начало объяснения, которое все расставит по местам, – заключает он.

Ветер усиливается, мы начинаем дрожать.

– Если бы я встретила Бога, – говорит Камилла Клодель, – я спросила бы, почему он придал человеку такую форму. Например, почему у нас пять пальцев на руке. Не четыре, не три, не шесть?

Она поднимает свою мускулистую руку и шевелит пальцами, словно приводит в действие какой-то сложный механизм.

– У лягушек четыре пальца, – замечает Рауль.

– Хороший вопрос, – говорит Густав Эйфель. – Мне кажется, что средний палец – это опора. Два других, слева и справа от него, – необходимы для его поддержки. Вероятно, такая конструкция появилась тогда, когда наши предки при ходьбе опирались на руки.

Густав Эйфель изображает гориллу.

– А что, если это вышло случайно? – говорит Мата Хари. – Что, если у нас пять пальцев просто так, без какой-то конкретной причины?

– Насколько мне известно, нет ни одного животного с шестью или семью пальцами, – говорю я.

– Рука с пятью пальцами может и хватать, и зачерпывать. Это удобно. Всего пять пальцев, и в вашем распоряжении многофункциональный инструмент, – говорит Жорж Мельес, вытягивая карту из рукава и снова пряча ее.

– Неужели наш человеческий облик действительно лучше всего подходит для развития разума? Почему голова расположена на самом верху?

Каждый высказывает свое мнение:

– Чтобы быть ближе к солнцу.

– Чтобы принимать волны из космоса.

– Чтобы дальше видеть.

– Чтобы голова была как можно дальше от земли. Там полно опасностей – змеи или, например, камни.

Камилла Клодель не соглашается с этими предположениями.

– Почему мозг расположен не в центре организма? Тогда нервная система расходилась бы от него лучами по всему телу. Если мозг расположен наверху, нервы длинные и, следовательно, хрупкие.

– Если там, на горе, я увижу Верховного Бога, – говорит Рауль, – я спрошу его, какова конечная цель развития Вселенной.

– Разнообразие, – задумчиво говорит Мата Хари.

– А почему не красота, как считал Ван Гог?

– Или сознание?

– Или развлечение? Может быть, этот мир для него как тамагочи – живой спектакль, который идет сам по себе. Иногда он наблюдает за ним, для собственного удовольствия.

Эта мысль всем кажется забавной.

– А ты, Мишель? Решил, что спросишь у Верховного Бога, когда встретишь его? – спрашивает Мата Хари.

Я думаю и наконец отвечаю:

– Я бы спросил у него: «Как дела?» Все смеются. Я продолжаю:

– Ведь, в сущности, мы просто дети, которые обращаются к своему отцу. Мы просим игрушки, боимся, что он нас отшлепает, мы хотим нравиться ему, подражать ему. Но даже отца можно спросить: «Как дела?»

Они уже не смеются.

– Если бог жив, у него должна быть своя жизнь – вопросы, которые интересуют его, сомнения, тревоги, стремления и разочарования. Так же, как прежде, у наших смертных отцов. Мы уважали их, боялись, но нам не приходило в голову представить себя на их месте. И вот, вместо того, чтобы спрашивать Бога, чем он может нам помочь, я бы спросил его, чем я могу ему помочь.

Рауль хмыкает:

– Выслуживаешься, да?

Остальные в недоумении смотрят на меня. Я продолжаю:

– Если бы я был Богом, мне бы не хотелось, чтобы меня почитали или поклонялись мне, как идолу. Я бы хотел, чтобы меня считали… клевым. Классным папашей.

Все хохочут.

– Я бы хотел, чтобы мои подданные больше думали о том, как мне помочь, а не как меня любить.

– А хотел бы ты, чтобы тебе помогали твои люди-дельфины? – спрашивает Жан де Лафонтен.

– Да. И меня очень раздражает безусловная любовь, с которой ко мне относятся некоторые мои подданные. Они не знают меня. Не знают, почему поклоняются мне.

– На самом деле, – говорит Рауль, – тебе бы хотелось, чтобы они молились Мишелю Пэнсону и представляли тебя таким, каков ты на самом деле.

– Совершенно верно. Я бы хотел, чтобы они интересовались моим прошлым, моими сегодняшними проблемами на Олимпе, чтобы они болели за меня в очередной партии Большой игры.

Жорж Мельес кивает, улыбаясь.

– Мне тоже не по себе, – говорит Жан де Лафотен, – когда они воздвигают идолов, изображая меня с головой чайки.

Каждому из нас возносили горячие молитвы, пели псалмы, к каждому обращались с прошениями, приносили в жертву животных и людей. Мы помним наших жрецов, пророков, без тени сомнения толкующих наши мысли, как удобнее им. Мы помним так называемых еретиков, которых казнили ради нас.

Мата Хари проводит рукой по своим длинным шелковистым волосам.

– Знаете, как мой народ поступает с еретиками? Их бросают в дремучем лесу на растерзание диким животным.

– Мои сбрасывают еретиков с высокой скалы, – говорит Рауль, бог людей-орлов. – Они верят, что если бог захочет их спасти, то дарует им пару крыльев.

– Мои морские ежи, – отзывается Камилла Клодель, – бросают в воду с камнем на шее любого, кто сомневается в моем существовании. Они верят, что если бог захочет их спасти, то поднимет их на поверхность.

– Термиты закапывают еретиков живьем, – добавляет Густав Эйфель.

– Мой народ придерживается классического варианта – они сжигают отступников на костре, – говорит Жорж Мельес.

– У меня рубят головы, – говорит Жан де Лафонтен.

– И чего бы ты хотел? Чтобы они не поклонялись тебе, а были бы… твоими друзьями? – спрашивает Мата Хари.

Мои спутники снова смеются.

– Друзьями? Да. Именно так. Я за дружбу с Богом.

– Видел огромный глаз? – спрашивает Мата Хари. – Разве с этим можно дружить?

Я думаю об «Энциклопедии» и об Эдмонде Уэллсе. Если не ошибаюсь, он говорил: «Для меня Бог – это высшее измерение. Как молекула, которая выше атома». Может ли атом дружить с молекулой, частью которой является?

– Да, я говорю именно о дружбе с Богом, – настаиваю я. – Ведь ребенок может дружить со своим отцом.

Мое замечание кажется столь нелепым, что многие просто пожимают плечами. «Дружба с Богом». Мы никогда не думали об этом. Религия вызывает такое кипение страстей, что упоминание о дружбе кажется смешным. Но я внезапно понимаю, что для меня дружба значит больше, чем любовь. В дружбе нет и намека на обладание другим. Это просто способ взаимоотношений, взаимное уважение. Возможность стоять плечом к плечу. Может быть, именно поэтому нам никогда не приходило в голову связать эти понятия – «бог» и «дружба». Но в моем представлении идеальный бог – это бог-друг. Я никогда не считал моих людей-дельфинов послушными куклами или подданными. Напротив, чем сильнее они страдали, тем ближе становились мне. Мы вместе делили нашу общую судьбу. Это мои смертные друзья.

Вдалеке на небе показалось второе солнце. В Олимпии на башне Кроноса пробило час ночи.

Мы снова отправляемся в путь.

Тропа, петляя, ведет к горе.

Рауль подходит ко мне.

– Черт побери, Мишель, ты всегда заставляешь меня смеяться. Иногда я думаю, не гений ли ты… такой, знаешь ли, своеобразный гений. Ты очень изменился с тех пор, как мы познакомились.

– Ты тоже очень изменился, Рауль.

Тропа становится крутой и обрывистой. Мы добрались до отвесного склона и вынуждены подниматься, изо всех сил цепляясь руками, чтобы не свалиться. Молча, запыхавшись, мы карабкаемся наверх, как скалолазы.

Наверху вулканическое плато, множество небольших оранжевых кратеров, из которых поднимается дым.

Мы попали в оранжевый мир.