Дыхание бури

Глава 8. Последствия (продолжение).

Колючий ветер бросает мне в лицо горсть пепла. Хруст под ногой: я опускаю взгляд, но покрывавший все вокруг почти метровым слоем пепел уже заполняет мой след. Словно досадуя, ветер свистит вокруг меня, взбивает стелящуюся у поверхности светло-сизую дымку.

Меня окружает мертвый мир. И умертвил его не слепой случай, не безликая катастрофа – то, что нанесло удар по нему, имело разум и волю, позволившую осуществить это.

Пепел, укрывший саванном равнину. Белое небо, словно опаливший землю огонь добрался и до него. Изломанные пики невысоких гор.

– Смотри! – шепот из-за спины. Спокойный, бесстрастный – словно обладателю нет дела до случившегося здесь.

Я оборачиваюсь. Фигура в плаще струящейся, точно тягучая жидкость, дымки, делает шаг вперед. Странно – чем ближе она подходит, тем труднее рассмотреть ее: очертания смазываются, плывут, дымка темнеет, ломая и дробя их. Лишь лицо по-прежнему четко видно.

Его… мое… наше…

Лицо, которое я видел бесчисленное множество раз. В воде, в зеркалах-экранах, в отражающих поверхностях…

Которого у меня больше нет. Которое я потерял, взамен получив воплощение самого страшного кошмара, который только способен вообразить.

– Видишь? – двойник смотрит на меня. Поводит рукой, словно указывая сразу на все сразу.

– Что это? – мой голос кажется скрежетом катящихся камней.

Двойник печально улыбается.

– Будущее, которым хочет стать настоящее. Вероятность, которая хочет стать неизбежностью. Конец и начало.

Мое дыхание белесым облачком расплывается перед глазами – и тут я понимаю, что из нас двоих, дышу только я.

– Кто ты? – я стараюсь скрыть сквозящий в каждом слове испуг.

– Эхо. Отзвук.

Холодает – на шерсти, одежде оседает инеем мое дыхание. Я оглядываюсь по сторонам. Дрожу – и далеко не только от стужи.

– Это… это будет?

– Слишком многое пришло в движение. Слишком сильно возмущение. Слишком много вопросов.

– Это не ответ.

– Здесь нет ответов. Все неясно. Туманно. Зыбко. Оглянись!

Я подчиняюсь. Все мгновенно тонет в клубах грязно-серой пыли. Разворачиваюсь на месте: ничего кроме пылевого тумана нет – исчез мой двойник, исчез испепеленный неведомый мир.

Передо мною вспыхивает кольцо золотистого пламени. Внутри кольца тонкая алая нить чертит уже знакомый узор: широкая спираль, наискось пересеченная тремя линиями. Нить вспыхивает, гаснет – и я понимаю, что спираль на самом деле выгравирована в камне, окруженном широкой полосой ослепительно сверкающего золота. Картина застывает, вздрагивает – протянувшиеся снизу щупальца трещин облизывают камень с узором, рассекают золотое кольцо…

Ледяные когти сдавливают мне горло, тысячи холодные струек вонзаются под череп, бегут по позвоночнику. Что-то случилось. Что-то непоправимое, что-то страшное. Что-то, что я мог предотвратить – но не предотвратил…

Пылевые облака охватывают падающий узор вместе с камнем, затуманивают, искажают его.

Шепот:

– Выбор…

Хмурое небо изредка приглушенно порыкивало, ветер свистел над барашками кипящих волн, срывал с них пену, подстегивал перехлестывающие через камни свинцовые валы разбушевавшейся стихии. Тучи мчались от горизонта к горизонту, изредка позволяя лучам Первой сквозь появляющиеся разрывы обласкать песок, посеревшие валуны, вспоровшие океан клыки скал.

Гроза так и не пришла, но все напоминало о том, это лишь отсрочка. Не сейчас – так позже. Не сегодня – так завтра, но гроза придет и изольет сдерживаемую ярость на песок, камни и штурмующий осколки суши океан.

Крупная птица плавно вынырнула из бегущих туч, с изящным – и странным оперением, словно вобравшая в себя серость так и не выплеснувших собранную влагу на землю и океан туч. И летела она странно – не взмахивала косыми, чуть отведенными назад треугольными крыльями, не шевелила узким, раздвоенным хвостом. Это можно было бы назвать парением – грациозным, прекрасным – если бы не опровергающая все законы и правила траектория ее полета, все явственнее закручивающаяся в спираль надо мною.

Птица снижалась над островом, становясь все больше и больше: с оценкой «крупная», я, пожалуй, малость поспешил. «Огромная» – так, наверное, было бы лучше: словно по неведомой игре природы вымахавшая в сотни раз большей, чем обычно бывают самые крупные птицы.

Ветер над берегом, до сего мига ничем особо не отличавшийся от обычного ненастного бриза, заметался, поднимая мелкие смерчи, тут же пустившиеся гулять по самой кромке воды, а то и по океану. Мягкое шипение сопровождало ее полет, соперничающее с размеренным гудением поля… Я удивленно моргнул, сообразив, что – либо, вдобавок ко всем события, свалившимся на меня, птицы обзавелись генераторами защитных полей – либо это не совсем птица. А точнее, это совсем не птица.

На этой глубокой мысли, на которую сподобился мой, еще не до конца пробудившийся, рассудок, корабль с гудением вынырнул из-за верхушек возвышавшихся над моей головой глыб, отметая последние сомнения в его природе. Он скользнул к океану, плавно развернулся километрах в трех от берега и полетел обратно, продолжая снижаться. С некоторыми усилиями заставив себя отбросить полудрему, в которой пребывал с рассвета, и вскочить на ноги, я с восхищением следил за его полетом.

Корабль был красив: стремительные, четкие формы, несколько непривычные, впрочем, именно строгостью линий и углов. Он действительно был похож на исполинскую птицу, широко раскинувшую крылья и вытянувшую вперед узкую и длинную голову. То, что изначально показалось мне невыразительным серым оттенком, было на самом деле сложной комбинацией красок, постоянно перемешивающихся, растекающихся по обшивке полосами, пятнами, широкими кругами: о'у'туш особой пользы в бою не приносил, но в некоторых случаях мог выручить. А после окончательной доводки технологии до ума в плане регенерации его и вовсе считали обязательным атрибутом любого корабля.

Он промчался надо мною так близко, что казалось можно дотянуться до обшивки рукой, стремительно перечеркнул собственной тенью полоску пляжа, и скрылся за верхушками деревьев и скал. Еще минуту или около того гудение доносилось до меня, затем стихло – и приглушенный всплеск подтвердил, что корабль приводнился по ту сторону островка. Я вздохнул – не требовалось большого ума, чтобы понять, ради кого он сел именно здесь.

Как ни странно, но я чувствовал себя, пожалуй, лучше всего за последние дни. Побаливала грудь и лицо, куда пришелся удар самеи, но в остальном – просто замечательно. И даже привычной горькой ярости, с которой раньше я встречал каждый рассвет, не было: словно свежий, сильный ветер выдул из сознания все то, что сжигало меня раньше. А самое главное – впервые с момента пробуждения у лазарета я смог нормально выспаться, не вскакивая от собственного крика. А сон… да, сон оказался малоприятным, загадочным – еще одна строчка в списке того, что я не мог понять.

Плащ Поющей, которым она укрыла меня, прежде чем раствориться в ночи, лежал рядом со стопкой чистой одежды: ту, в которой я приплыл на островок, Стражи Небес забрали с собой. Обычный военный мундир – разве что без герба Клана или знаков отличия: совсем, как любил носить Та'ах-сартар. Я пожал плечами, и принялся одеваться: какая собственно мне разница?

«Куда идти?» – вопрос не возникал: корабль не зря снижался над островом таким образом, чтобы я заметил его. Но прежде, чем направиться к месту посадки, я подошел к кромке берега, собирая в кулак всю свою волю.

Подходящее место нашлось почти сразу же: на вершине небольшой каменной скалы, полого уходящей в океан, оказалась неглубокая выемка, в которую я в два приема натаскал достаточно воды. Подождав, пока вода успокоиться, я склонился над ней и, чуть помедлив, взглянул в черные глаза своего отражения.

Что-то безвозвратно сломалось в душе. Сейчас, именно в этот миг: Стражи Небес помогли мне найти силы, чтобы выдержать поднимающийся из глубины сознания ужас, но они ничего не могли сделать с его причиной. То, что проклинали мои предки, то против чего много лет тому поднялась вся Империя, то, что заставило ее преступить считавшиеся нерушимыми законы. То, что породило огненный каток, прошедшийся по планетам Смотрящих в Ночь, без пощады выжигая каждую.

Я словно перенесся на много Оборотов назад, к сухим записям архивом, бесстрастно повествующих истреблении целого Клана. Я вновь слышал рассказ наставников о неожиданном сообщении от разведчиков Круга Хранителей, о внезапной атаке Смотрящих в Ночь: сперва на базу Круга, а потом и на соседние планеты – и учиненной там бессмысленной, жестокой бойне. Ответный удар Имперского Клана при поддержке Ищущих Свет. Переговоры, под прикрытием которых вели отчаянный бой остатки Круга, пытаясь вырваться из западни. Эвакуация соседних с территорией Клана Смотрящих в Ночь планет. Неожиданная – и лишь чудом отраженная – атака на Шенарот. Перехват Смотрящими в Ночь эвакуационного корабля и безжалостное его уничтожение на глазах подоспевших на сигнал тревоги крейсеров. Страшный последний сигнал с гибнущего корабля, сообщившей всей Империи, что на корабле было более двух тысяч детей, которых Круг пытался спасти.

И созванный Совет Кланов, на котором тогдашний Артх'хдеа Мезуту'а Холл призвал к полному истреблению Смотрящих в Ночь. Требование, поддержанное прежде, чем смолкло эхо слов Главы Стражей Небес. И в тот же день одна из планет Смотрящих в Ночь испытала на себе гнев Империи.

Их не брали в плен. Не пытались договариваться. Не задавали вопросов. Их просто уничтожали. На двадцать восьмой день, полностью зачистив территорию Клана, объединенные силы Империи нанесли удар по последней, главной планете. Смотрящие в Ночь пытались защитить ее, хоть не имели ни единого шанса. Они сражались мужественно, отчаянно – и в другой ситуации заслужили бы этим уважение. Но те, кто сражался с ними, хотели только одного: убить их, стереть до последнего с лица Вселенной, и меньше всего думали об уважении. Всего три часа прошло после появления в системе первых дивизий Империи – и на планету обрушился ливень антиматерии.

Остатки флота Смотрящих в Ночь настигли на самой границе действия ольфиратов: шесть крейсеров и флагман Клана. Ему удалось запустить гипердвигатель, но в самый последний миг сразу три преследователя ударили из главных орудий, пробив защитное поле. Подбитый флагман ушел таки в гиперпространство – и больше его никто не видел: свыше ста Оборотов его искали, просеивая пространство сантиметр за сантиметром. В конце концов, было решено, что он так и не вышел из гиперпространства, превратившись в ничто в момент прыжка.

Никто так и не узнал, что же на самом деле случилось со Смотрящими в Ночь. Круг Хранителей был полностью уничтожен, и что бы там они не разузнали – пропало с ним. Хранители выполнили свой долг до конца, предупредили Империю, закрыли в решающий момент собою Шенарот – и пали, чтобы навеки остаться в легендах и молитвах. Единственное, что вынесли потрясенные потомки: изображения нескольких Смотрящих в Ночь, переданных вместе с предостережением о готовящейся атаке. И у всех них без исключения была одна отличительная черта: лишенные зрачков глаза, как будто некто вырвал их и в опустевшие глазницы залил черной краской.

Точь-в-точь такие же, как те, что смотрели на меня с зеркальной глади воды.

С немалым усилием оторвав взгляд от самой страшной части отражения, я принялся внимательно рассматривать свое лицо. Чуть сдвинувшиеся скулы, чуть удлинившееся надбровные дуги, чуть сплюснувшийся нос, чуть более пушистая, точно соревнующаяся в насыщенности цвета с глазами, шерсть – каждое изменение по отдельности было едва заметно, но вместе они образовывали совершенно иную, непривычную картину. Из воды на меня смотрел незнакомец, и требовались все мои силы, все вновь обретенное спокойствие, чтобы понять и принять простую истину: этот незнакомец отныне – я сам. И каждый раз, когда я взгляну в зеркало, на свое отражение – я увижу вот это лицо.

За моей спиной негромко кашлянули. Я резко развернулся, едва не свалившись со скалы вниз: опять, в который раз им удалось застать меня врасплох!

– Я говорил им, что ты займешься этим в первую очередь! – Месстр кивнул в сторону воды, потом посмотрел на меня. Спокойно посмотрел, надо признать. – Тебя ждут.

Я спрыгнул на песок.

– Мне интересно, если бы я не направился к Храму…

– Тогда бы мы пришли к тебе. Не сегодня. И не завтра. Но пришли бы.

– И тебя не волнует…

– Ты уже задавал этот вопрос ночью! – оборвал меня Месстр. – Ты думаешь, у меня будет другой ответ?

– Тебя не было ночью здесь.

– А что еще ты мог спрашивать? Идем!

Я проглотил просящуюся на язык колкость: сейчас я готов был допустить, что меня пытаются намеренно вывести из себя. То ли в рамках обычной практики прислужников Дома Спокойствия, то ли по какой-нибудь иной причине. Так что, с обменом язвительными репликами я решил повременить.

И, кроме того, язвить в спину невозмутимо идущего Месстра отчего-то показалось не самой лучшей идеей.

Шли мы недолго. Островок действительно был совсем крохотным: чтобы выйти к противоположному берегу нам потребовалось не больше пятнадцати минут. Месстр больше ничего не сказал, даже ни разу не обернулся, а я не очень стремился разговорить его. Что-то подсказывало мне, что главный разговор у меня впереди.

Как я и предполагал, корабль опустился именно здесь: он покачивался на волнах в двадцати метрах от берега, на котором весело гудел костер. Раза в три-четыре больше Сункх'ха, он в то же время не производил впечатления обманчивой неуклюжести, как крейсер. Казалось, корабль наполнен ожиданием полета, стремительного прыжка в небо, к бесконечности, свободе космоса. Я восхищенно прищелкнул языком: кто бы ни проектировал корабль, он вложил в свое творение частицу души.

Спустившись со склона к костру, я без особого удивления увидел там Каш'шшода с Поющей; сам Месстр что-то негромко сказал и сел рядом с ними. Я посмотрел на брата с сестрой – и уже в полной уверенности в правильности своей догадки перевел взгляд на Артх'хдеа Мезуту'а Холл. На их отца.

– Месстр и Файрра рассказали мне о вчерашнем, – без предисловий сказал Каш'шшод. – Мы думали, ты придешь позже.

Значит, вот как ее зовут: Файрра!

– Я знал, что у вас есть дети, но не думал, что встречусь… вот так.

Каш'шшод обозначил краем губ намек на улыбку и глухо раскашлялся.

– Жизнь наша… полна неожиданностей.

– Вы плохо выглядите, Артх'хдеа Мезуту'а Холл. Я слышал, вы заболели…

Каш'шшод отдышался, и вновь улыбнулся – только губами.

– Заболел я давно. А сейчас я умираю.

Мне показалось, что я ослышался – окаменевшие лица Файрры и Месстр и всплески боли в их ментальных полях подсказали обратное.

– Когда я дожил до пятисотого Оборота, то понял, что меня ждет. Первая стадия всегда малозаметна, но распознать болезнь можно. Отчетливо симптомы проявляются уже перед самым концом.

Я смотрел на Каш'шшода – и понимал, что он не шутит. Что один из величайших за всю историю Империи Артх'хдеа Мезуту'а Холл действительно умирает, и что от его болезни нет ни лекарства, ни спасения.

– Б'ясседа! – я услышал свой собственный голос. Каш'шшод кивнул:

– Последняя стадия. Распад нервных тканей с каждым днем идет все быстрее. Целители считают, я проживу максимум пол-Оборота. Я надеюсь, они преувеличивают раза в два!

– Б'ясседа творит странные вещи с разумом, – продолжил он в тишине, прерываемой лишь треском костра. – Сперва прекращают работать болевые центры – и ты возносишь хвалу Ушедшим, потому что твое тело больше не сгорает в беспощадном, терзающем тебя ежесекундно огне. Но потом ты понимаешь, что умерло еще что-то: что дает тебе ощущать сострадание, жалость, гнев. Нет боли, но нет и страсти, нет чувств – остается только голый, холодный рассудок. Я знаю, что должен чувствовать ветер, прохладу земли, вязкость песка – но для меня теперь это всего лишь слова. Я смотрю на своих детей и знаю, что должен чувствовать радость, любовь к ним, но не чувствую ничего.

Файрра и Месстр молчали.

– А вы не думали…

– Думал, – угадал мою мысль Артх'хдеа Мезуту'а Холл. – И Месстр предлагал мне то же самое. К тому моменту, когда ты прибыл, это решение казалось мне вполне подходящим. Возможно, когда мы разберемся с тобой, я так и поступлю: в один прекрасный день, на вот таком берегу встречу свой последний рассвет. Надеюсь, Ушедшие поймут мой выбор, – Каш'шшод негромко хмыкнул, вытирая губы белоснежным платком. – Думаю, с этим разобрались. Еще вопросы будут?

Я молчал – не знал, что говорить. Каш'шшод меньше всего походил на килрача, нуждающегося в сочувствии.

– Хорошо. Тогда первое: сегодня ты покинешь и Шенарот, и территорию Империи. Здесь тебе больше нельзя оставаться.

Чего-то подобного я подсознательно ждал еще с того момента, когда увидел спускающийся к острову корабль, но все равно вздрогнул.

– Это не обсуждается?

– Маршрут – не обсуждается; про причины поговорим позже! – подтвердил Каш'шшод. – Дальше: Файрра сказала тебе, что твою память сканировали. Все здесь с результатами сканирования знакомы – потому сэкономить время. Месстр?

Сын Каш'шшода сощурился, коснулся своего коммуникатора. Перед нами появилась голограмма р'руга, замерцала и лишилась обшивки. Рядом побежали столбики данных.

– Мы провели ряд экспериментов. Теоретически, р'руг может быть выведен из строя таким образом. Для этого не нужно много времени – достаточно заменить один из кристаллов в рабочем контуре стабилизатора. Если определенным образом отрегулировать новый кристалл, то крушение произойдет в точно определенный момент.

Я скрипнул зубами, уставившись Месстра. К его чести, взгляд он не отвел.

– У р'руга нет внешнего доступа к двигателю! – процедил я.

– Добраться можно с помощью массера. Если уметь обращаться с ним – без анализа на молекулярном уровне никто ничего не заметит. Другого способа нет. Разве что внести изменения в конструкцию непосредственно в Пещере синтеза.

– А заказ на синтез именно этого р'руга был?

– Нет.

Чем дальше, тем хуже: неужели то, во что я боялся поверить, таки окажется правдой?! Неужели… неужели Сенаш…

– Не делай преждевременных выводов, – впервые подала голос Файрра, чутко отреагировав на мои чувства: эмпатическая нити, связавшие нас ночью, еще не распались окончательно, позволяя ей чутче и быстрее других воспринимать мои эмоции – равно, как мне – ее. – Мы пока ничего не знаем наверняка.

– Не совсем так, – поправил ее Месстр. – Мы знаем, что р'руг был намеренно выведен из строя с таким расчетом, чтобы рухнуть в Леса горроп. Мы знаем, что в переданном дочерью Ургахейма футляре оказалась приманка для горроп. Мы знаем, что по какой-то причине, системы наблюдения «Сеннек-Айг» выдавали ложную информацию о полете р'руга.

– Ты уверен насчет р'руга? – посмотрел на сына Каш'шшод.

– Вероятность самопроизвольного резонанса стабилизаторов – ноль! – отчеканил Месстр. – При определенно подобранных условиях – чего-то подобного добиться можно. Но все равно – должна быть внешняя причина. У двух факторов есть общее звено – младшая дочь тушд-руала Ургахейма.

– Но с «Сеннек-Айг» она никак не связана, ведь так? – спросила Файрра. Я удивился: они что, только сейчас собрались обсудить все? Или… или это все для меня?

– Мы разделили обязанности, – пояснил Каш'шшод, заметив мое удивление. – Месстр занимался технической стороной, Файрра разбиралась с тобой. И, как ты понимаешь, свободного времени не имели для бесед. Продолжай, Месстр.

– По предварительным данным на «Сеннек-Айг» произошел конфликт в логической матрице ядра. Запись после последнего сеанса связи – это моделирование полета до точки назначения. Почему ядро запустило моделирование – неизвестно.

– Связи не было, – глухо произнес я, вспоминая мгновения шока, когда понял, что падаю в Леса горропы без связи и возможности позвать на помощь. – Сразу после отправки запроса о состоянии атмосферы над хребтом, все вышло из строя.

– Это знаешь ты, это знаем мы, – равнодушно заметил Каш'шшод. – Остальные такого удовольствия лишены.

Я почувствовал, что начинаю закипать:

– И вы не намерены ничего делать, чтобы разубедить их?

Мой гнев Каш'шшод проигнорировал:

– Что ты предлагаешь? Открыть тебе доступ в общеимперскую сеть – и что ты скажешь? Правду? А ты знаешь ее, правду?

– Я знаю… – рявкнул было я…

…полупрозрачная фигура передо мною, отшатывается, теряет равновесие… Впаянный бесчисленными тренировками и учебными боями разворот на месте, удар вслепую назад… Жесткий, тупой толчок, передавшийся через оружие в кисть, сдавленный стон из-за спины…

– Держи его! – резкий окрик Каш'шшода. Толчок в грудь. Удар спиною о песок. Слаженные ментальные потоки брата с сестрой, помогающие прийти в себя, сбросить дурман видения.

Как и ночью, во время танца с Файррой, я словно был в двух мирах: сидел у костра, собираясь высказать Каш'шшоду все, что я думал – и сражался, где-то, где все было красным и черным. Но ночью меня всецело захватил поединок, и магия танца оказалась сильнее прорвавшегося сквозь пелену забвения воспоминания. Сейчас же я чуть не свалился в огонь – пламя костра успело лизнуть лицо.

– Лежи спокойно! – прикрикнула Файрра, надевая мне на руку браслет-инъектор; ее брат жестко фиксировал меня, не давая шевельнуться. «Лежи спокойно!» – я бы с радостью, но кашель от дыма костра и не думал проходить.

Запястье кольнуло – и почти сразу же по руке вверх поползла приятная теплая волна. Файрра тем временем подсунула мне под нос какую-то мерзость: на минуту-другую ее запах вышиб из головы все мысли, но кашель почти сразу же прошел.

– Файрра? – все это время Каш'шшод неподвижно сидел на своем месте, наблюдая за нами.

– Воспоминания прорывают блокаду. После сегодняшней ночи процесс резко ускорился.

Я жадно глотал воздух, не делая особых попыток подняться.

– Что ж, этого стоило ожидать, – Каш'шшод помедлил, потом вздохнул. – Ты знаешь, что делать.

Файрра кивнула сперва отцу, потом Месстру; тот отпустил меня и вернулся на свое место. Она открыла небольшой контейнер, который я заметил только сейчас, и достала сверкающую зеркальными гранями пирамидку. Верх пирамиды раскрылся в руках девушки. Она осторожно поставила ее передо мною на песок.

– Ас-т'еда разрушит восстановленный нами барьер, – пояснила она, помогая мне сесть: после препарата стало намного лучше, но все еще кружилась голова. Смахнув с шерсти на моем затылке песчинки, она аккуратно вытянула из пирамидки бурый студенистый комок и быстро положила его мне на голову. – Постарайся не делать резких движений.

Пробудившаяся ас-т'еда растеклась по затылку. Я естественно этого не видел, но хорошо представлял, как превратившаяся в полупрозрачную лепешку ас-т'еда выпускает тонкие щупальца, осторожно раздвигающие шерсть; одно из щупалец поползло вниз, к позвоночнику. Затем всю заднюю часть головы и шею словно окатило ледяной струей: десятки почти невидимых нитей, без усилий пронзив кожу, дотянулись до черепа.

– Это займет какое-то время, – Файрра провела портативным сканером у меня над головой.

– Я все вспомню? – прислушиваясь к ощущениям, поинтересовался я.

– Не все и не сразу. Ас-т'еда снимет установленную нами психоматрицу, но ничего не сможет сделать с теми блоками, которые выставило твое подсознание. Ты будешь вспоминать постепенно, но уже без борьбы с самим собой. А второй блок… – она беспомощно пожала плечами. – Я уже говорила: это нечто непонятное. Возможно, ты никогда не вспомнишь, что с тобой случилось.

– А это очень сильно все меняет, – не дал мне ничего сказать Каш'шшод. – Я не буду играть с тобой и скажу прямо: сейчас нет ни одной возможности убедить Империю, что ты действительно Х'хиар.

Я пристально посмотрел на Главу Стражей Небес:

– Ни одного? А генетическая карта?

Каш'шшод хмыкнул. Файрра, вернувшаяся на свое место, молча коснулась своего коммуникатора. Голограмма р'руга исчезла: вместо нее появились три нити, закрученные в тугую спираль.

– Это данные из архивов: клеткооснова Х'хиара, – чуть ниже появилась вторая спираль, но в отличие от первой по ней были разбросаны зеленые отметины. – Это твоя клеткооснова.

Каш'шшод тяжело посмотрел мне в глаза и закончил:

– Они не идентичны.

Я ошеломленно перевел взгляд с него на голограммы. Хотя, удивляться было нечему: стоило немного подумать – и я сам бы сообразил, что генетический анализ покажет различие с архивами. Но что-то во мне, несмотря на все случившееся, несмотря на все слова, упрямо не желало верить, не желало мириться.

Но, как и с собственным отражением, мне ничего не оставалось иного, кроме как принять неизбежное.

– Есть так же изменения на клеточном уровне, – спокойно, не обращая внимания на мою реакцию, продолжил Каш'шшод. – Изменены хромосомы, гормональный баланс и есть отличия в нервной ткани. Большая часть этих изменений нам понятна – внешность, реакция, твои ментальные способности, – но есть кое-что, что ставит в тупик всех.

– И что же?

– Взгляни, – Файрра показала на сплошной зеленый участок ближе к середине голограммы. – В нормальной клеткооснове нервных тканей здесь расположены спящие гены – их предназначение до сих пор неизвестно. Остальные искажения твоей клеткоосновы носят частичный характер: они лишь корректируют те или иные параметры организма; эта же часть заменена полностью, – она помедлила, прежде чем закончить. – Стражи Небес видели такое однажды.

– Когда проводили вскрытие попавших нам в руки Смотрящих в Ночь, – добавил Месстр. – Примерно на 87% этот участок совпадает с архивными данными.

Мне вдруг стало трудно дышать, словно воздух сгустился прямо в горле. Этого не могло быть… это невозможно…

– Теперь ты понимаешь, что будет, если мы поступим так, как ты хочешь? Империя не забыла ничего и, я уверен, нескоро забудет. Девяносто шансов из ста, что скорее поверят в новое появление Смотрящих в Ночь, чем в твою историю.

– Но вы ведь видели результаты сканирования!.. – в отчаянии выкрикнул я, до боли стискивая кулаки. – Вы же знаете…

– Мы ничего не знаем! – резко оборвал меня Месстр. – То, что мы видели, ничем тебе не поможет. И не отвечает ни на один вопрос. А если мы попытаемся поддержать тебя, то сейчас, когда вся Империя скорбит о Х'хиаре и дочери Ургахейма… – он не договорил.

– Месстр считал, что риск от твоего дальнейшего существования превышает разумные пределы, – заметил Каш'шшод, искоса поглядывая на сына. – И в чем-то он прав, должен признать.

«Были сомнения. У многих…», – вспомнил я слова Файрры.

– Я и сейчас считаю, что Клан слишком многим рискует, – подчеркнуто бесстрастно произнес Месстр. – Один раз мы уже ошиблись. Страшно ошиблись. Нельзя чтобы это повторилось вновь.

Файрра, как ее отец только что, косо взглянула на брата, но ничего не сказала. Каш'шшод, задумчиво рассматривающий песок перед собой, вздохнул:

– Иногда я думаю, что было бы легче, если бы Ушедшие помогали нам или, хотя бы, обещали, что могут помочь. Ты никогда не думал, что Их величайший дар нам есть и величайшее проклятие? Мы свободны в своих поступках, но в тоже время скованы ответственностью за них. И нет никого, кто бы подсказал правильное решение, снял хоть часть груза – свою ношу мы несем от рождения и до смерти, лишь на «Морях Боли» осознавая, что утратили по пути, а что приобрели взамен.

Меня пробрала мелкая дрожь: несмотря на все слова, несмотря на все, что было раньше, моя судьба решалась по-настоящему именно сейчас. Сидящие передо мною килрачи отвечали за весь Клан, – и я знал, что на сочувствие или снисхождение рассчитывать не стоит.

– Уничтожить тебя… – Каш'шшод зачерпнул полную горсть песка и полюбовался, как он течет между пальцев, – …самое простое решение. Обычно, простые решения – самые верные, но сейчас слишком много непонятного происходит.

Последние песчинки просочились между шерсти Главы Стражей Небес, и он посмотрел на меня. Я вздрогнул: никогда и никто еще не смотрел на меня… так. Я даже не подозревал, что Каш'шшод способен на такой пронзительный, твердый как сталь взгляд.

– Слушай внимательно и запоминай – я не буду повторять. Примерно за пол-Оборота до атаки на Шенарот мы получили первое изображение Смотрящих в Ночь после… метаморфозы. Это встревожило очень многих, – но было решено молчать. Это и была наша ошибка. Ошибка, за которую расплатился Круг Хранителей.

– Почему? – хрипло спросил я: напряжение мало-помалу спадало – явно Артх'хдеа Мезуту'а Холл решил, что живым я ему пригожусь больше, – но не до конца. Кроме того, я никогда, ни в одном архиве не встречал даже намека на что-либо похожее, – а благодаря обеим гражданским специальностям я в архивах провел очень много времени.

– Пророчество Райеё, – бросил Месстр. По его лицу невозможно было понять, как он относиться к решению своего отца: и он, и Файрра полностью закрыли свой эмпатический фон. – То, что дошло до нас, то, что мы смогли отыскать за прошедшие Обороты.

– То, что удалось сохранить… – тихо добавила Файрра. – То, что не должно было быть забыто…

– То, что ты видел в своем сне – одна из причин, почему ты до сих пор жив. Ты не мог знать, не мог нигде слышать или читать про это. Только в архивах Клана и Круга Хранителей были записи о последних мгновениях анго-ра Райёё. И они слово в слово повторяют твое видение.

– Эти записи принадлежат анго Нуо'ору. После смерти учителя он долгое время удерживал общину от распада и был наставником Иррину-Вестнику. Но эту историю ты должен знать.

Еще бы. Попробовал бы кто-нибудь найти в Империи килрача, незнакомого с ней. Спустя двадцать Оборотов, после того как Нуо'ор возглавил общину, глас Ушедших коснулся его единственного ученика. Десять Оборотов ушло у него, прежде чем он закончил Мезуту'а ута Холл ар Тафла'ас-Асума и понес слово Ушедших остальным. Он проповедовал, убеждал, показывал путь истины – и заплатил за это своей жизнью, и жизнью своей спутницы. И в тот же день, когда их души пересекли Последнюю Черту, Ушедшие в первый и последний раз явили миру свою мощь, сурово покарав всех, кто был виновен в смерти их Вестника.

– О пророчествах Райёё известно только то, что написал в своих дневниках анго Нуо'ор, – продолжил за дочерью Каш'шшод. – Он достаточно подробно описал четыре пророчества – они все исполнились. О пятом пророчестве, том, которое он написал перед смертью, мы не знаем почти ничего. Нуо'ор оставил только один фрагмент – из части пророчества, в которой, как следует из его пояснений, говорится о «клинках», которым суждено стать последним бастионом на пути «Морей боли».

Наступила тишина. Возможно, мне показалось, но после этих слов поежилась и Файрра с Месстром. Пророчества Райёё действительно все исполнились, и предположить, что еще одно, предрекающее День Огня…

"…Взор, опутанный ночью, коснется небес,

И в паденье сольется перестук сердец,

Преградой последней их воздвигнет судьба

Против черного шторма на море без дна

По ту сторону времени, по ту сторону сна,

Место битвы последней им укажет судьба,

И в годину ненастья, в миг крушенья основ,

Суждено сим клинкам пасть на чашу весов…"

– нараспев, чуть глуховато проговорил Каш'шшод. Пожевал губами, хмыкнул:

– Вообще-то, даже анго Нуо'ор считал, что Райёё совершенно не удавались стихи.

– А окончание? – тихо спросил я.

Каш'шшод передернул плечами.

– Окончания нет. Больше о пятом пророчестве Нуо'ор не написал ни строки.

– Несомненно, он знал пророчество полностью, – добавила Файрра. – Спустя тринадцать Оборотов после смерти Ирина-Вестника он создал то, что впоследствии стало Кругом Хранителей: вероятно, оригинал пророчества был передан им. А Круг Хранителей, боюсь, забрал и эту тайну с собой.

Каш'шшод прищурился:

– Теперь ты понимаешь, почему мы молчали, впервые узнав о происходящем?

Я нервно облизнул губы:

– Вы решили, что они и есть те, о ком говорило пророчество…

– Мы даже раньше Хранителей заметили, что с ними что-то не то, первыми заметили их приготовления, – отрывисто сказал Месстр; мне показалось, он даже сейчас испытывает гнев и стыд, рассказывая о тех скорбных событиях. – Мы, естественно, не знали, что и почему происходит, – но если бы не молчали, если бы потребовали объяснений…

– Мы хотели чуда, так сильно, так страстно… – с горечью произнесла Файрра. – И так сильно боялись прихода Дня Огня…

– Понимаешь, почему мы не можем рисковать? – взгляд Каш'шшода пылал, сверля меня. Всех моих сил, моей воли едва хватало, чтобы удержаться и не отвести глаз в сторону. – Однажды Стражи Небес смолчали, когда должны были говорить.

– Больше мы такого не допустим! – отчеканил Месстр. И мне не составило труда догадаться, что сейчас он говорил, практически как Глава Клана, как будущий Артх'хдеа Мезуту'а Холл. – Теперь ясно?!

Мне действительно было все ясно – дальше некуда. Они могли мне верить, сочувствовать, но рисковать они не собирались.

Теперь я хорошо понимал Месстра. Я был угрозой, непонятной и, вдобавок, оказавшейся в ненужном месте в ненужное время. И, как мне казалось, он скорее готов был забыть о пророчестве Райёё, чем допустить вновь чего-нибудь подобного Смотрящим в Ночь. А я ничего и никому не мог доказать, да и никто не будет меня слушать. Я вспомнил брезгливость, звучащую в незнакомом голосе, который я услышал, впервые придя в себя – и это было бы самым меньшим, попади я на глаза любому килрачу. В лучшем случае, убьют на месте.

Я встал и, пошатываясь, сделал пару шагов к кромке воды; Файрра с негодующим возгласом дернулась было усадить меня обратно, но короткий приказ Каш'шшода – и осталась на месте. Я, не обращая на них внимания, нагнулся, зачерпнул полные ладони воды, и плеснул себе в лицо. Раз, другой, третий – немного полегчало.

Немного – но не более.

Я провел пальцами по лицу, протер глаза. Случайно коснулся устроившегося на виске мерно подрагивающего щупальца.

– Что со мною делает ас-т'еда? – не оборачиваясь, спросил я. Файрра тихонько вздохнула:

– Она уже все сделала, судя по ее цвету. Усики подсоединились к области долговременной памяти и нервным центрам. Теперь она ждет последнего распоряжения.

– И?

– Ты потеряешь сознание, а когда проснешься – психоматрицы уже не будет. Но вспомнишь ты не все сразу – пройдет несколько дней, прежде чем твое подсознание окончательно справиться с последствиями уже собственного блока.

– Я очнусь здесь? – задал я, в общем-то, совершенно бесполезный вопрос. Ответ Каш'шшода меня не удивил:

– Нет. Я не зря просил Месстра прилететь сюда на этом корабле. Когда ас-т'еда закончит, тебя положат в кресло пилота и логико-аналитическое ядро самостоятельно выведет корабль к старым прыжковым воротам в глубине системы. Точка выхода – во Внешних Территориях.

– А если я откажусь?

– Тебя не должно быть в Империи, – ледяным голосом произнес Месстр. – И до заката Первой или тебя не будет здесь… или не будет вообще! И ты не сможешь просто так вернуться. Если ядро получит маршрутную карту с точкой выхода где угодно в Империи – реактор будет немедленно взорван.

Я обернулся, до боли стиснув зубы. Вдохнул. Выдохнул. Так, спокойствие, только спокойствие…

– Значит, мне предстоит либо сдохнуть в корабле, когда закончатся запасы, либо до конца своих дней жить на какой-то планете во Внешних Территориях? Это все, что вы мне можете предложить? Это и есть мой выбор?

Три пары глаз в упор смотрели на меня.

– Выбор есть всегда, – откашлялся и сказал Каш'шшод. – И не думай, что мы отсылаем тебя на смерть или вечную ссылку. Возможно, это единственный шанс для тебя помочь себе.

Я вернулся на свое место.

– Объясните!

– Во-первых, этот корабль, – Каш'шшод качнул головой в сторону берега. – Проект довольно старый: пытались промежуточное звено между крейсером и космолетом. Оказалось, для решения задач космолета его потенциал избыточен, а в сравнении с крейсером – слишком мал. Единственное, где его можно применять – разведка дальних областей Внешних Территорий. Там его запас автономности и боевые качества весьма кстати, но, опять-таки, серьезных исследований он вести не может. Проект свернули, сделав несколько экспериментальных моделей. Это одна из них. Проектировали корабль из расчета на семь членов экипажа, но можно справиться и в одиночку. Мы дополнительно модифицировали некоторые системы, чтобы облегчить тебе управление.

– Теперь, взгляни, – передо мною повисло изображение грязно-серого шара, рядом для масштаба – фигура килрача. – Знаешь, что это?

Естественно, я знал.

– Спасательная капсула, старая модель. Перестали использовать уже больше пятисот Оборотов.

Каш'шшод странно улыбнулся, точь-в-точь повторив улыбку, что на пляже, около лазарета в первый день.

– Вот как? – изображения помутнело и вновь обрело четкость. Теперь это был какой-то ангар, в котором с десяток килрачей в полном боевом облачении держала под прицелом этот шар – или его точную копию, – а двое с легким оружием и массерами вскрывали капсулу. Вот зеленоватый луч погас, аккуратно вырезанная часть серой обшивки поднялась вверх. Изображение стремительно рванулось вперед, демонстрируя то, что было внутри.

Может, стоило бы удивиться или еще что… Ну, да, я удивился – что с самого начала почти не задумывался, как попал с Зорас'стриа на Шенарот. Это действительно было странно, но вот по поводу того, что показывал мне Каш'шшод я не испытывал ни удивления, ни смятения, ни трепета – ровным счетом ничего. Я смотрел на отшатывающихся килрачей, хватающихся за импульсники и что-то торопливо кричащих в коммуникаторы, на вбегающее в ангар подкрепление, – но видел только себя. Черное пятно тьмы, без одежды или оружия скорчившееся с закрытыми глазами в тесном коконе капсулы.

Голограмма мигнула и исчезла.

– Спустя пять дней по времени Зорас'стриа после трагедии в катакомбах Сейт-Сорра, дежурившие корабли в системе зафиксировали слабый сигнал. Отправленные на разведку сообщили, что нашли спасательную капсулу. Ее подняли на борт, вскрыли – и немедленно прыгнули к Первой. Там они висели три дня, пока мы не убедились, что непосредственной опасности нет. За тобой все это время наблюдали и лечили, а мы тем временем анализировались записи станций наблюдения. Капсула гиперприводом не оборудована, – следовательно, кто-то запустил ее через прыжковые ворота. Всплески в гиперпространстве, которые следящая аппаратура сочла естественными возмущениями, нашлись быстро, как и ожидалось, и анализ маршрута не заставил себя ждать.

Каш'шшод перевел дыхание, потер шею и продолжил:

– Капсула стартовала с Зорас'стриа. И время ее предполагаемого старта с точностью до секунды совпало с окончанием последнего, самого мощного всплеска.

Ну да, конечно…

– Вы хотите сказать, что под катакомбами кто-то когда-то построил прыжковые ворота, затащил туда капсулу и дожидался меня, чтобы отправить к вам?

– Именно это я и хочу сказать, – игнорируя звучавший в моих словах сарказм, кивнул Каш'шшод. – Ты хочешь возразить?

– Нет, что вы, – я желчно засмеялся. – Такую мелочь, как невозможность прыжка из гравитационного колодца хоть через ворота, хоть без них с точки зрения всех теорий мы упоминать, наверное, не будем?

– Не будем. Как и то, что все эти теории утверждают, что через гиперпространство вообще путешествовать невозможно, – заметил Каш'шшод.

Я промолчал: возразить на это было нечего. Наши физики вообще недолюбливали возиться с гиперпространством – точнее, не любили выглядеть дураками. Все исследования, все модели и теории однозначно утверждали: материальное тело, вошедшее в гиперпространство, никогда и никуда из него не выйдет. Однако реальность на практике доказывала обратное. Объяснения этому так и не нашлось. Даже Рилл-саррат в свое время сдался.

– Хорошо, допустим, – я решил попытаться с другой стороны. – Согласно тем записям, что вы передали мне, последний всплеск случился буквально через несколько минут, после… после…

– Понятно, – оборвал мои попытки закончить фразу Каш'шшод. – Отвечу: не знаем. Месстр?

– То же самое: не знаю. Думаю, все упирается в этот непонятный всплеск под катакомбами и в гиперпространстве. Пока мы не выясним его природу – мы ничего не поймем.

– И каковы успехи на сегодня? – я понимал, что Месстр ни в чем не виноват, но ничего поделать с собой не мог. Месстр последовал примеру своего отца, и мое раздражение напрочь проигнорировал:

– Никаких. Мы знаем: всплески нарушали работу всех кокон-полей, выводили из строя плазменное оружие. Каким-то образом они связаны с возмущением в гиперпространстве. В нашей истории аналогов им не имеется. Это все.

– Почти все, – Каш'шшод неторопливо достал из складок мантии тонкий свиток. – По соглашению с остальными Кланами мы патрулируем Внешние Территории, изучаем по возможности… Примерно семь Оборотов тому… – между нами опять вспыхнул воздух, превратившись в лаконичную звездную схему. Я присмотрелся – да, это были Внешние Территории ближней к Шенарот части Империи. – Так вот, примерно семь Оборотов тому, мы начали регистрировать в этом районе, – зеленая сфера охватила десяток-другой звезд, почти на самом краю схемы, – резко возросшую активность Конфедерации. Мы выслали разведчиков: они подтвердили, что кораблей людей там многовато. И почти сразу же была отмечена вторая странность: обычно во Внешних Территориях люди стараются не ввязываться в стычки. Что разумно, с их стороны, – я почувствовал насмешливый импульс от Файрры; Месстр скривил губы, блеснув кончиками клыков. – Но тут они намеренно искали наши корабли, сближались для боя. Я отдал приказ уклоняться, но вечно бегать нельзя. Мы потеряли несколько разведчиков и легкий крейсер; людей тоже потрепали. Были отправлены к месту боя две дивизии. Людей они не нашли. И с тех пор крейсера Конфедерации там практически не появляются.

– Отвлекающий маневр?

– Да. Они намеренно заставили нас сосредоточиться на этом районе Внешних Территорий, под шумок решая свои задачи в другом месте. Семь Оборотов мы искали их, но так и не нашли – пока дежурный крейсер вот здесь, – на схеме появилась красная точка, гораздо ближе к зоне конфликта, со стороны Оариис-с, – не зафиксировал почти одновременно две вещи. Во-первых, был незашифрованный сигнал в человеческом формате откуда-то из этой области, – рядом с точкой меньшая по размерам сфера заключила в себя семь систем. – А во-вторых, странное возмущение в гиперпространстве, как две капли воды похожее на зарегистрированное в Империи. И, что самое главное, эти возмущения совпали по времени. Последний всплеск на Зорас'стриа – последний раз детекторы крейсера фиксируют возмущение – предположительно стартует капсула с тобой – и передатчики ловят сигнал. После чего – тишина. Я бы сказал, слишком много совпадений.

Кто бы спорил: я-то, во всяком случае, и не собирался. И так уже кругом шла голова.

Каш'шшод повертел в пальцах свиток.

– Это запись сигнала, перехваченного нашим крейсером. Он отправил донесение на Шенарот и полетел на разведку. Больше он на связь не выходил.

Я осторожно взял протянутый мне свиток.

– Его сбили?

– Неизвестно. Может, и сбили. Может, что-нибудь еще. В любом случае, он не успел ничего сообщить. Пять дней назад туда я отправил туда два крейсера. Два дня спустя они отправили последнее сообщение.

– И все? – тупо спросил я.

– И все.

А вот это уже было серьезно, подумал я, борясь с упрямо старающимся свернуться обратно свитком. Два крейсера – Каш'шшод не назвал их класс, но вряд ли легкие. «И если они бесследно…» – я опустил взгляд на бумагу в руках, где было всего две строчки. Прочел. И только мгновенная реакция Месстра не позволила выскользнувшему из ослабевших пальцев свитку упасть в огонь.

Две строчки. Длинный ряд непонятных цифр. И три раза повторенные слова: «Фантом один».

Обжигающая плеть воспоминаний хлестнула меня. Кошмар, калейдоскоп видений. Пылающая багровым пламенем бездна. Костер, пожирающий два тела. Анго Нуо'ор и смерть Райёё. Человеческая станция, катастрофа на ней, ученый, пытающийся послать сигнал…

Ему удалось. Он послал сигнал… или нет? И потом случилось что-то. Что?

– А вот это тебе и придется выяснить, – сказал Каш'шшод, и до меня дошло, что последнюю мысль я произнес вслух. – Одному. Без поддержки. Без помощи. Без возможности вернуться, не найдя ответов. Каким-то образом эта человеческая станция – или что там такое – имеет отношение к тому, что произошло на Зорас'стриа. И явно имеет отношение к тебе.

– И мы не пошлем туда больше кораблей, – добавил Месстр. – Глубокое сканирование ничего не нашло, станции наблюдения не сообщали о переброске со стороны Конфедерации крупных отрядов. А чтобы перехватить и уничтожить два тяжелых крейсера, и не дать им ничего сообщить, отряд должен быть очень большим. Следовательно, это что-то другое.

– Сигнал предназначался людям. И тот человек, в твоем сне, вспоминал о каком-то корабле. Может, они и получили его, но я не думаю, что смогут прислать сюда хотя бы соединение. Скоро в Оариис-с начнется операция Рилл-саррата: перегруппировка войск практически завершена. Если бы не траур – она бы шла уже полным ходом.

Я посмотрел на звездную карту. На семь систем в зловещей зеленой сфере. На свиток в руке Месстра. На корабль у берега. На Файрру, с тревогой глядевшую на меня. На шпиль Храма, режущий горизонт. И вновь на Файрру.

– Пытаться лететь, если падаешь, – прошептал я. – Ведь так?

– Не бойся выбирать, – в ответ шепнула она, словно кроме нас никого не было. – Ищи ответы, ищи правду, ищи веру. Не страшись последствий. Бойся потеряться, забыть, кто ты.

Я закрыл глаза. Погрузился неторопливый поток чувств. Умиротворенность, ласковая доброта, мягкое сочувствие. Решимость, несгибаемая воля, стремительность мыслей. И словно набежавшее на светило облако, чуть заметный порыв ветра, взъерошивший шерсть и тут же сгинувший бесследно.

Мне не требовалась помощь, чтобы понять, кто из них кто.

– Вы так ни разу не назвали меня по имени, Артх'хдеа Мезуту'а Холл, – не открывая глаз, сказал я.

– Не назвал, – согласился Каш'шшод. – Когда мы встретимся За Последней Чертой, надеюсь, ты сам скажешь мне его.

Я улыбнулся про себя.

– Спасибо.

– За что?

– За «когда».

Он промолчал, да я и не ждал ответа. Бывает, слова совсем не нужны – как в этот миг.

– Если я узнаю что-нибудь…

– Ахта'ан'Шок'стриа – они уже предупреждены. Этот мир под защитой Клана – запроси логико-аналитическое ядро корабля: все данные там. Но не рассчитывай на многое…

– Не буду, – я глубоко вздохнул. – Мы все сказали друг другу?

– Да, – эмпатические волны отхлынули от меня, растаяли, оставив в одиночестве.

– Тогда делайте, что должны!

Я услышал, как рядом зашелестела одежда, почувствовал знакомый аромат. Затылок, виски, шею – там, где к коже присосались щупальца ас-т'еды, – защипало. Лицо овеяло теплое дыхание, впиталось в шерсть, кожу, горячей волной прокатилось по шее.

– Лети! – шепнула мне Файрра. Я хотел ответить ей, сказать что-то Каш'шшоду, даже Месстру…

Не успел.

Все было красным, однотонно ярко-алым. Несомненно, он скрывал тысячи оттенков, но чтобы разглядеть их, требовалось куда более изощренное и тонкое зрение. Для меня же вся разница – даже в пару градусов – сводилась к одному цвету.

Зрение уже давно перестроилось, но почему-то алое марево перед глазами не спешило рассеиваться. Дальше десяти-пятнадцати шагов я практически ничего не видел, кроме размытых очертаний стен и пола. Возможно, принятая в лесу комбинация препаратов так сказалась на зрении, возможно, вымотал бой с горропой. Остается надеяться, что ниже, возле уровня Разломов, будет достаточно света. Обычно, пещеры освещали прорубленные еще в до-имперский период световоды, но свет от них попадал не в каждый уголок Разломов.

Я продолжал спускаться вниз – трудно сказать наверняка, но мне казалось, я уже был ниже уровня земли. Может, разумнее было бы остаться наверху, в пещере, но теперь поздно было сожалеть. К тому времени, когда я смог собраться и вырваться из цепкой хватки навалившегося на меня полусна-полуяви, позади уже было не менее двух третей пути, а поднимать обратно у меня не было ни сил, ни желания.

Да и не было уверенности, что я смогу вернуться к мертвой горропе – я смутно помнил перекрестки, залы, из которых выходили десятки коридоров – что-то подсказывало, что заплутать я успел солидно. Лучше уж идти вниз, к Разломам, и там пытаться сориентироваться – и надеяться, что детекторы движения засекут меня

Я перебрался через рассекшую пол узкую трещину – и тут вновь туннель наполнил звенящий, далекий гул. Я уже слышал его дважды – и каждый раз он впивался мне в череп тысячами крохотных буравчиков, вызывая мимолетный приступ тошноты. И чем ниже я спускался, тем сильнее становился этот звук – звук огромной, толстой нити, дрожащей на ветру. Но на этот раз он стал немного другим – и вдобавок, мне показалось, будто все вокруг сдвинулось – и тут же вернулось на место.

Я сердито мотнул головой, отгоняя тошноту. Рука скользнула по стене, сорвалась – я пошатнулся, но тут же выпрямился. Удушливое облачко посыпавшегося на меня крошева растянулось широкой лентой, завиваясь спиралью у самой головы; из трещины за спиной в свод ударил высушенный веками сероватый фонтан пыли. Отплевываясь, я отбежал немного вперед, отчаянно моргая слезящимися глазами. Страстно хотелось ругаться, чуть ли не выть от бессильной ярости, – но запас ругательств у меня закончился на горропе, а орать с пересохшим горлом – то еще удовольствие.

Да мучить побаливавшую голову собственными воплями желания не возникало. А в катакомбах акустика была не то чтобы плохой – нет, она была великолепной. Но в пределах полутора-двух метров от источника великолепие заканчивалось, и все звуки глохли. Примерно такого же эффекта добились проектировщики Ядра в Имперском дворце, но там он не вызывал ни малейшего удивления: подобранные правильно материалы, настройка шумоподавителей, продуманная до мелочей планировка – вот и весь секрет. Почему тоже самое происходило на любой глубине в катакомбах Сейт-Сорра, опровергая все расчеты и теории, – до сих пор ответа никто не смог дать.

Возраст катакомб трудно было оценить. Раскопки, анализы находок убедительно свидетельствовали об одном: одиночки и небольшие группы килрачей забредали сюда еще в до-имперские времена, за тысячу Оборотов до Граастах'ха, еще когда спазмы тверди Зорас'стриа не подняли перешеек, открыв на горе зарождающейся цивилизации путь горропам с южного архипелага. Экспедиции проникли до нижних ярусов Разломов, совершили громадную работу по картографированию сети туннелей и коридоров над Разломами и поверхностью земли, но глубже проникнуть не смогли. Архивы хранили упоминание о семидесяти одной экспедиции вглубь катакомб – и не одной записи об их дальнейшей судьбе; сколько было неизвестных хронистам попыток – знали, наверное, лишь Ушедшие. Менялись Кланы, снаряжавшие экспедиции, менялось техническое оснащение, менялись подходы – не менялся лишь итог. Спускавшиеся ниже последних ярусов Разломов сперва теряли всякую связь с поверхностью, а затем исчезали с экранов и так практически бесполезных в глубинах сканеров, детекторов. Семьдесят одна пропавшая экспедиция обогатила Империю лишь мрачной, циничной поговоркой: «Идти под Разломы» – стало синонимов верной смерти.

Аккуратно балансируя на покатой, почти неразличимой в алом тумане поверхности, я сухо рассмеялся: готов сточить когти, если этот туннель не вел к нижним ярусам Разломов. Что было крайне неприятно – даже если не соваться глубже, в бесконечном лабиринте нижних ярусов можно бродить до смерти. Окажись я здесь Оборотов на пятьсот раньше, мне оставалось бы уповать только на милость Ушедших – или рисковать, ища выход наверху: самому, без карт и оборудования выбраться из нижних ярусов, без меток и созданной позже сети ориентиров было бы невероятной удачей.

Впрочем, сегодня у меня неприятного хватало – и ничего, жив, даже не очень сильно потрепан… Вот только браслет – я с неприязнью глянул на инъектор с опустевшими капсулами на запястье. Я совершенно не помнил, когда нацепил его, заправил тремя самыми сильными стимуляторами и умудрился вдобавок потерять где-то аптечку. Не было же в этом никакой необходимости, не мог я себя настолько плохо чувствовать! А ведь еще не закончилось действие предыдущих препаратов и подстегивать еще сильнее организм… Я вздохнул, перепрыгивая очередную трещину: что уж теперь поделаешь! Вот выберусь, задам всем, кого увижу пару очень неприятных вопросов – и придется на день-другой отдаться во власть целителей. Я не очень обольщался: препараты позволяли выкладываться полностью, но для нервной системы такое издевательство бесследно пройти не могло.

Туннель неожиданно раздался в стороны, превращаясь в небольшую, вытянутую пещеру с парочкой сталактитов по центру. Я на всякий случай подозрительно огляделся по сторонам, но ничего особенного не заметил: пещера как пещера. И только по прошествию пары минут заметил, что окружающее меня алое свечение гаснет, уступая место густой, почти осязаемой тьме. Глаза кольнуло, точно в них воткнули по острой игле.

Я остановился, зажмуриваясь. Зрение перестраивалось на восприятие видимой части спектра – следовало немного подождать, пока адаптируется мозг.

Я облегченно вздохнул – немного рановато, но сейчас годилась любая хорошая новость. Здесь свет мог быть только благодаря световодам с поверхности, с вершин хребта надо мною. А это в свою очередь означало одну-единственную вещь: спуск закончился.

Впереди был нижний ярус Разломов…

Сознание вернулось мгновенно, оборвав неторопливую нить воспоминаний, пробивших рассыпающуюся стену блокады. Несколько мгновений я неподвижно лежал, надеясь, что память вернется до конца, я увижу все, может, даже и то, что не смогли найти всеведущие целители Стражей Небес. Мечты так и остались мечтами, а вот затекшая от неподвижности шея и ломота в ногах и спине бесцеремонно напомнили, что долгое ничегонеделание в одной и той же позе чревато нехорошими последствиями.

Я открыл глаза и не сразу понял, что за точки окружают меня. Блестящие, крохотные, густо усеявшие все вокруг, весело подмигивающие мне… «Звезды!» – сообразил я, со стоном переходя в сидячее положение. Тысячи, миллионы звезд, складывающиеся в незнакомые узоры созвездий, равнодушно наблюдающие за мной. Звезды и созвездия Внешних Территорий.

Я поднял руку, словно хотел дотронуться до ближайшей звезды – и услышал негромкий стук. Звездное небо вокруг посветлело, начало таять, гаснуть – очевидно, логико-аналитическое ядро было настроено отключить тактический режим, как только я очнусь. Звезды отступили, оставшись только на центральном экране прямо передо мною.

Сбросившая с себя покров тактического режима кабина странным образом тревожила память. Она была похожа на кабины истребителей и перехватчиков и – одновременно – разительно отличалась. Чем – я не мог сказать: может, размерами, свободным местом, тремя дополнительными местами по бокам от меня и чуть сзади. Все это я отметил автоматически, наклоняясь, чтобы посмотреть, что я такое уронил.

Сверток. Прямоугольный предмет, завернутый в темно-синюю мягкую ткань. Я осторожно поднял его, откинулся в кресле, успевшем изменить форму, и аккуратно развернул сверток.

Книга. Толстая книга без единой надписи чуть шероховатой черной обложке. Только выгравированное золотом кольцо и рельефное изображение черного шеста, идущее от кольца вниз, почти до самого конца. Герб Стражей Небес. Хазад но-эсса и ведущая к нему тропа через «Моря боли». Знак Ушедших.

Только одна книга могла иметь такой знак. Только одна книга могла обходиться без названия. И только одну книгу мне могли дать с собой.

Я бережно открыл ее, и на первой же странице, где была копия Хазад но-эсса с обложки, увидел аккуратно умостившуюся в уголке одну-единственную фразу. Написанную знакомым с детства подчерком, подчерком килрача, который когда-то переписал для меня, как велел обычай, «Мезуту'а ута Холл ар Тафла'ас-Асума». И не было сомнений, что на каждой странице я увижу безупречно правильные, стройные строки, выведенные той же рукой.

Одна фраза. Всего одна.

«Завтра будет чудесный рассвет!»

– Прощайте, Каш'шшод! – прошептал я. Тяжелая капля скатилась от уголков глаз по шерсти к губам. Я почувствовал соленый привкус на языке. Что-то в глубине меня свирепо обрадовалось им: чем бы ни были мои глаза, слезы текли из них самые настоящие. – Пусть путь ваш За Последней Чертой будет вечно чист и спокоен.

Книга упала мне на колени, закрываясь. Очередная слезинка добежала до подбородка, повисла на взлохмаченном клочке шерсти, словно в раздумьях, – сорвалась вниз, растекшись прозрачной, почти незаметной кляксой по черной обложке.

Я поднял голову. Звезды внимательно смотрели на меня.

– Прощайте! – еще раз повторил я.