Дыхание дракона

Глава 1
МАГИЯ ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ

Соловый жеребец тряхнул светлой расчесанной гривой и оглянулся на всадницу, словно спрашивая: «Что, уже все, нагулялись?» Сидевшая на нем невысокая девушка с серебристыми волосами закончила озирать окрестности и ободряюще похлопала коня по шее.

— Ну да, — сказала она, — что-то нет настроения кататься. Поехали домой.

Соловый пошевелил ушами и послушно повернул в сторону видневшегося вдали небольшого, словно игрушечного замка.

— Давай-ка пробежимся напоследок, — вновь обратилась девушка к коню.

И они понеслись галопом через заросший лютиками суходол, до полусмерти напугав таившихся в траве перепелок.

Звали девушку Ивоной, и всякий, кто хоть раз в жизни видел эльфа, обратил бы внимание на ее цвет волос, столь характерный для этой расы, а также на ее заостренные ушки. Впрочем, всякий, кто видел в жизни больше одного эльфа, отметил бы, что Ивоне для настоящей эльфийки не хватает роста и солидности, да и карие глаза выдают в ней полукровку. Замок же, к которому галопом мчался соловый жеребец, сбивая копытами золотистые цветки, принадлежал родному дяде Ивоны — ушедшему на покой, хотя и не старому еще рыцарю Олбрану Визентскому.

Вблизи замок казался еще неказистее. Построенный три с лишним столетия назад для защиты от врагов, которые уже канули в Лету, растворившись без остатка в населении ширящегося королевства или же уйдя куда-то в поисках лучшей доли, замок как оборонительное сооружение слабо выдерживал критику. Цитадель его состояла фактически из одной башни, сложенной из дикого камня; в низкой стене каменная кладка перемежалась с бревенчатой. Чтобы приспособить эту инженерную конструкцию для жилья, около сотни лет назад часть построек была снесена или перестроена, и обороноспособность замка еще больше снизилась в пользу иных, мирных целей.

«Мирные цели», похрюкивая, с одухотворенным видом рылись в грязи на дне давным-давно не чищеного рва. Две хрюшки, заслышав стук копыт, оторвались от столь важной деятельности и, подняв розовые рыльца и шевеля ушами, проводили всадницу любопытным взглядом. Девушка завела солового в конюшню и умело расседлала. Чмокнула зверя в бархатистый храп и, закрыв дверь денника, крадучись пробралась к дому.

Слава богам во главе с Богиней-Матерью, что никто из домочадцев ей не попался, и она беспрепятственно добралась до лестницы, ведущей на чердак.

Чердак замка — самое удобное и надежное место, чтобы укрыться от всех видов нежелательного внимания. Ивона давно обосновала здесь свое тайное убежище, хотя в ее распоряжении была вполне приличная комната. Но комната — для жизни, а чердак — для души, когда эта последняя жаждет одиночества. Конечно, и здесь ее найдут, если она действительно понадобится, но, по крайней мере, не пристанут с каким-нибудь случайным поручением по дому. Домашнюю работу Ивона терпеть не могла, хотя иногда и принимала ее как неизбежное зло. Опять же кузенам сюда вход хоть и не запрещен, но категорически не рекомендован. Впрочем, это сейчас неактуально: кузен и кузина, оба значительно моложе самой Ивоны, гостят у своей бабки по материнской линии.

Девушка устроилась на брошенном прямо на пол тюфяке, заложив руки за голову, а одну ногу закинув на другую, и задумчиво жевала соломинку.

Да, чердак хорош. Добротно сработанная крыша не пропускала воду даже в самые сильные дожди, и помещение было сухим и чистым. Впрочем, последнее обстоятельство больше относилось к заслугам самой Ивоны, которая, при всей своей нелюбви к любым бытовым делам, всегда поддерживала здесь относительный порядок. Лежа на тюфяке, она видела из окна покатые холмы, поросшие луговым разнотравьем, и кусочек неба, а внутренний дворик и постройки самого замка не попадали в поле ее зрения. Так что возникала полная гармония с природой и миром в целом, позволяющая ощутить себя могучим чародеем и любомудром, познающим тайны бытия в одинокой древней башне. Это ощущение усиливали коренные обитатели чердака, которые легко могли бы привести в замешательство более чувствительную натуру: полторы сотни летучих мышей, которые днем квартировали где-то за стропилами, а ночью с тонким писком отчаливали в сторону реки. Ивона, в отличие от большинства девушек ее возраста, не возражала против их соседства и пару раз даже возвращала выпавшего из-под потолка маленького розового детеныша в лоно его обширной семьи.

Ивона вынула из кармана штанов (которые предпочитала юбкам и платьям, к вящему неудовольствию госпожи Визентской) недавний анонимный подарок и, как проделывала уже не раз, принялась рассматривать его. Ни она сама, ни ее дядя и опекун не представляли, кто бы его мог преподнести. Более того, ни конюх, ни прочая прислуга не видели, кто, как и когда этот подарок принес. Три дня назад, в то самое утро, когда ей исполнилось восемнадцать, подарок просто появился на подоконнике обеденной залы — небольшой, с ладонь, сверток с приложенной к нему запиской. Надпись на записке была сделана почерком столь ровным и четким, что невозможно было представить, как ее вообще могла вывести человеческая рука. Она была краткой: «Ивоне». В свертке из пергамента оказался белоснежный, гладкий, словно тщательно отполированный, драконий зуб. Ни инкрустаций, ни каких-либо еще надписей или значков, просто зуб — и все.

По крайней мере, дар был оригинальным — драконьи зубы ценились фармацевтами, целителями, да и магами буквально на вес золота, поэтому любая подобная часть огнедышащего ящера, попав в человеческие руки, практически через день оказывалась измельченной в порошок и расфасованной в аккуратно закупоренные флаконы. Ивона, разглядывая сейчас подарок, недоумевала, чем именно зубы дракона, а не виверн или тех же линдвормов, заслужили такую честь. Впрочем, деревенские знахарки не брезговали добавлять в декокты и эти аналоги.

Ивона еще повертела драконий зуб, держа его двумя пальцами и разглядывая на просвет, — он был абсолютно непрозрачным. Вздохнув, девушка собралась сунуть таинственный подарок обратно в карман, но едва сжала его в ладони, как почувствовала, что зуб нагревается. И одновременно ощутила покалывание в кончиках пальцев. Знакомое свойство магического предмета. Девушка вновь поднесла подарок к глазам. Нет, ничего доселе скрытого на нем не проявилось, но, приглядевшись, девушка различила едва заметное мерцание, окружавшее зуб подобно короне.

— Так вот, значит, что! — Ивона потерла зуб дракона пальцем, но ничего не изменилось. — Это, стало быть, амулет. Интересно, на что именно он зачарован? А может, это просто накопитель силы такой странной формы?

Летучие мыши, единственные существа, которые могли бы слышать девушку, остались равнодушны к ее мыслям вслух. Ивона все-таки убрала амулет в карман, мысленно перебирая книги, в которых могла бы содержаться подсказка к разгадыванию магической сущности подарка. Так и не вспомнив ничего подходящего, она вернулась к чтению фолианта, от которого оторвалась накануне вечером.

«Крокодил — зверь водный, хребет его аки гребень, хобот змиев, голова василискова. А егда имать человека ясти, то плачет и рыдает, а ясти не перестает, а егда главу от тела оторвав, зря на нее — плачет…»[1].

«Замечательно, — подумала Ивона, разглядывая гравюру «зверя водного». — Особенно умиляет, что «ясти не перестает».

Она перевернула страницу, но чтение про крокодила прервалось невнятным шумом снизу, за которым последовал стук сапог. Над полом чердака материализовалась голова Олбрана, Ивониного дяди.

— Ивонка, ты здесь? — спросил рыцарь, оглядывая чердачное пространство.

— Здесь. — Девушка подавила желание затаиться, продлив общение с фолиантом, и села. — Что случилось, дядя?

— Да ничего особенного. — Олбран наконец поднялся на чердак полностью. На его лице застыла странная смесь беспокойства и плохо сдерживаемого смеха. — Я-то думал, что ты кататься уехала, а ты, оказывается, здесь. Знал бы — давно бы уже пришел.

— Да чего случилось-то? — Ивона поднялась на ноги и прислушалась. Олбран, видимо, не закрыл дверь на лестницу, и теперь снизу слышалась какая-то возня и визги: то ли там кололи свинью, то ли в пылу генеральной уборки наступили на кошку. — Там вон Неда в подвале застряла, может, подсобишь вызволить? А то, боюсь, обеда нам не видать.

— Обеда? — удивилась Ивона. — Сколько ж я здесь просидела? — Да уж, выходит, часа три, — отозвался дядя. — Идем, вдруг твоя магия чем поможет?

Как и в каждой уважающей себя крепости, в замке Олбрана Визентского был подвал. Дверь в это важное хозяйственное помещение располагалась сразу за входной — напротив парадной лестницы наверх. Поскольку все самое ценное — еда и выпивка — хранилось именно в подвале, его дубовые двери и косяки вряд ли уступали по прочности наружным воротам. Сейчас из-за этой двери доносились выражения, которые истинной аристократке едва ли пристало не только произносить, но и знать. А фоном к ним раздавалось сдвоенное мяуканье, причем коты явно подбадривали друг друга, попеременно извлекая из своих глоток совсем уж горестные завывания.

— Наш кузнец, помнишь, — ответил Олбран на немой вопрос Ивоны, прислушивавшейся к словоизлияниям тетки, — по просьбе госпожи Визентской изготовил новый запор для подвала. По гномьему, говорит, чертежу, — такой, что его надо врезать в дверную створку, а не вешать снаружи. Да еще и с пружинным «язычком», который выскакивает, стоит только хлопнуть дверью: чтобы, значит, не замыкать каждый раз ключом. Приходил сегодня кузнец, привел с собой столяра, и они этот замок установили. Тут жена и зашла в подвал, и котеичи за ней нырнули: дескать, захлопывай! Ну, столяр и захлопнул, а кузнец к тому времени уже ушел. Замок-то получился надежный, крепкий, а ключи-то, вся связка, у жены остались, в подвале. А открывается он только отсюда. Вот и сидят они уже битый час там: жена, сама слышишь, не в духе, да и коты ей помогают по мере сил…

— И в этом нет ничего забавного, Ивона, — донеслось сквозь кошачий мяв из-за двери, как только девушка прекратила хохотать.

— Сейчас, сейчас, попробую. — Ивона, еще посмеиваясь, поглядела в замочную скважину, пытаясь представить себе устройство замка. — Надо было сразу меня позвать…

«Так, сосредоточиться… Представить себе ключ, большой, кованый, с аккуратным колечком, за которое так удобно браться». Ивона представила себе кольцо побольше, удобно зажимаемое в руке. «Вот так ключ вставляется, бородки входят на свои места, и механизм замка медленно поворачивается…» Девушка, шепча заклинание, сделала рукой движение, как будто действительно с усилием проворачивала ключ. Ничего не произошло.

— Ладно, попробуем иначе, — вслух сказала девушка, оглядываясь на Олбрана, стоявшего рядом. «Ведь если язычок замка сам защелкивается, то его удерживает всего лишь пружина, а не механизм. Как же я сразу не сообразила — не иначе как эти кошки своими воплями отвлекли!» Под мысленным нажимом язычок двинулся назад, против давления пружины, и со щелчком вышел из паза. Из распахнувшейся двери, задев Ивону и прошмыгнув под ногами Олбрана, пулей вылетели два кота, черный и пестрый, и если второй, по инерции уже несясь по двору замка, продолжал блажить, то первый, воспользовавшись моментом, унесся вдаль с гирляндой из четырех сосисок. За котами появилась хозяйка дома и, поспешно проговорив: «Извините, я сейчас вернусь», исчезла в направлении небольшой дощатой постройки работы неизвестного архитектора.

— Племяша, — заметил старый рыцарь, глядя вслед жене, — я так разумею: из магов должны выходить хорошие расхитители всяких сокровищниц!

— И ты прав, — улыбнулась девушка. — Что делать, это оправданный производственный риск!

Каменистая дорога все тянулась и тянулась, пыльной серой лентой ложась под широкие копыта тяжелых соловых лошадей, хмуро тащивших вереницу возов. Хмурыми были и лица десятка людей, сопровождавших обоз, частью верховых, частью ехавших на возах и управлявших мохнатыми битюгами. Они переговаривались негромко и как бы с неохотой, чаще прислушиваясь к окружающим звукам. Звуков же было немного: еле слышно трепетали под ветерком ветви деревьев, среди которых нет-нет да и попискивала какая-нибудь пташка, да скрипели тележные оси. Но, вероятно, выслушивали обозные что-то иное, поскольку от этих привычных и правильных звуков лица их не прояснялись.

Край вокруг раскинулся безлюдный: холмистая местность, порой переходящая в почти настоящие горы, где сквозь покрывало травы и условно плодородной почвы прорывались скальные выходы, покрытые пятнами лишайников. Вековые дубравы и прочие лиственные леса, окружающие Кверк, здесь отступали, лишь по низинам виднелись иной раз темные купы одиноких ильмов да серебрились долговязые тополя. На склоны же лезли совсем иные леса, большей частью темные и сырые, скрашенные березовыми перелесками, над которыми, как недремлющие стражи, возносились пятнадцатисаженные башни пихт. Дорога, неспособная пробиваться через холмы по прямой, извивалась: то карабкалась на возвышенности, то спускалась в пади, местами больше похожие на ущелья.

В этом краю, на стыке человеческих, эльфийских и тролльих владений, поселки попадались редко: и люди, и прочие расы селились здесь неохотно, скудность каменистой почвы не способствовала развитию земледелия. А уж если поселок и стоял, то был окружен почти крепостной стеной, только что деревянной, и жители его, хоть и были рады заезжим купцам, при первой встрече радость выказывать не спешили: осторожно выглядывали из-за заостренных лиственничных бревен, придерживая мечи и самострелы. Что примечательно: хотя большинство селений были смешанными, атмосфера приграничья действовала всем на нервы одинаково, и жители мини-крепостей равно опасались и троллей, и эльфов, и людей. Однако и махнуть рукой на эту местность, предоставив ее жителей самим себе, не было возможности, да и жители не собирались покидать пусть и тревожные, но привычные места. Тракт, прихотливо петлявший по всхолмью, был наиболее простым и удобным путем из северных земель в собственно Арктонию, да и в Кверк, а значит, «артерией», по которой текли смолы, рыба, голубоватые шкуры северных лис и другие ценные товары.

Дорога, перевалив через выбитую ветрами голую хребтину холма, вновь пошла вниз, мимо увешанных бородами лишаев древес. Два всадника попридержали коней, пропуская возы на спуске. Один, повыше ростом, в кольчуге и шеломе-шишаке, исподлобья оглядел лежащую впереди низину.

— Эх, — сказал он, — надо было колдунишку хоть какого брать! Они, грят, хорошо со всякими нелюдями управляться умеют!

— Дык ведь, — отозвался его собеседник, чуть привставая на стременах и подергивая себя за рыжеватую бородку, — мы ж его сами-то и подпоили-за успех предприятия. Кто ж знал, что это его так подкосит и он головой с перепою ушибется? Да теперь и ладно, мы уж, почитай, в ельфийских землях.

— Что эльфы, что тролли — одно все нелюди, кто их разберет, окаянных! — Первый всадник тронул коня пятками, и тот послушно пошел вслед за последней подводой. — Оно, может, и хуже, что на людей похожи. А живут по полтыщи лет — поди угадай, что в их вековую башку втемяшится!

Рыжебородый лишь пожал плечами, подгоняя своего конька, чтоб не отставал. Достигнув дна лощины, рослый вновь натянул поводья.

— Не нравится мне здесь что-то! — сказал он.

— Дак ить вроде спокойно все? — Рыжебородый огляделся. Лес обступал лощину со всех сторон, из-под вековых деревьев на склоны кучевыми облаками выползали кусты.

— Самое место, ежели засаду делать! — Рослый положил руку на оголовье меча.- Нагоним-ка своих, а то еще, не ровен час, случится чего.

Он подстегнул коня поводьями, и в этот миг где-то в кустах тихонечко тенькнуло. Рослый с хрипом повалился на шею коня, который бестолково затоптался на месте. Рыжебородый с удивлением увидел тонкое оперенное древко, торчавшее у соратника из спины. «А ить стрела-то ельфийская», — отметил он про себя и дал своей животине шенкелей. Но ускакать не успел, как и поднять тревогу, — несколько десятков стрел вырвались из кустов и нависших над краем склона еловых лап. Чубарый конек рыжебородого рухнул наземь и забился в агонии, подминая всадника. Одна из стрел впилась в круп соловому битюгу, и тот, взвизгнув, понес. Подвода, налетев на склон лощины, перевернулась, из лопнувшего тюка рассыпались серебристые шкурки, словно еще хранящие в себе запах чистого, искрящегося на солнце снега. Кони первых двух подвод, подстегнутые вожжами и окриками, припустили вперед, но до конца лощины добрались уже без возниц и, испуганные свистом стрел, продолжали скакать во весь опор.

Хорошо посидеть тихим теплым вечером на берегу реки, особенно когда ты знаешь, что никакие срочные дела тебя не ждут, и можешь от души и с наслаждением предаваться безделью.

Солнце медленно тускнеет, убавляя свое свечение, переставая слепить и обретая четкие края насыщенно-оранжевого диска. Диск этот неуклонно скатывается к западу, задевая краем деревья, и земля и все, что на ней, теряет цвета, погружаясь в мир теней, небо же, выжженное в полдень до белизны, напротив, цвета обретает. Оно полыхает оттенками алого, красного, оранжевого и желтого — настолько чистыми и при этом столь прихотливо смешанными, что лучший из живописцев в бессилии бросит палитру и кисти и будет просто смотреть… Ближе к зениту теплые цвета тускнеют, перетекая из пурпура раковин южных морей в густую синеву дорогого шелкового плата, рассеченную черными стрелками облачных полос, медленно темнеющую к востоку и на самом краю пронзенную уже голубыми точками ранних звезд.

Вслед за небом расцвечивается и река, раскатываясь вдаль от твоих ног алой ковровой дорожкой, словно ты — почетный гость, которого безмолвно приглашают войти в распахнутые врата ночи. По сторонам от дорогого ковра темными силуэтами встают деревья, высясь над черными провалами берегов, и лишь прошлогодние камыши еще различаются на их фоне светлыми росчерками. А над водой, не дождавшись вступления ночи в свои права, уже скользят камушками по льду летучие мыши, неуловимо для человеческого глаза трепеща тонкими крыльями.

По-настоящему еще не стемнело, и цвета природы были еще различимы. Ивона, набросив на плечи куртку (с заходом солнца похолодало), следила за полетом ночных созданий.

Выдра вынырнула из омута у самых ее ног и, пошевеливая густыми встопорщенными усами, пару мгновений рассматривала девушку. Сколько Ивона помнила, выдры всегда жили возле этого омута, на заросшем тальником островке, и каждый раз вот так выныривали посмотреть, кто это сидит на берегу их водоема. Да и ближайшее селение называлось Порешни[2], также намекая на привычное обитание водных хищников в здешних местах. Это было одной из точек постоянства в меняющемся мире: река, закат, выдры с ивового островка, — то, что не дает разрушиться личному, построенному для себя миру.

Романтика закончилась с появлением босоногого деревенского парнишки, стремительно выбежавшего на берег и в нерешительности остановившегося шагах в пяти от Ивоны.

— Госпожа Ивона, — начал он после минутного перетаптывания с ноги на ногу, — а вы ворожить умеете? Мне батя Прасол сказывал, что вы ворожить горазды…

— Колдовать я немного умею, — согласилась Ивона, не вдаваясь в подробности. — А что стряслось-то?

— Так у нас на задах дома какой-то бес завелся, вы б его прогнали…

— Что за бес? — В Ивоне взыграло любопытство, и она поднялась на ноги, как следует надевая куртку.

— Дак мы его не рассматривали. Большой, воет, голова как горшок… Вы как, госпожа, идете?

— Идем, — согласилась девушка.

Шли быстрым шагом. Тропинка менее чем через полверсты переросла в главную и единственную деревенскую улицу. В домах уже зажглись лучины и свечи; жители, как водится, собирались с темнотой отойти ко сну, но не все еще успокоились, обсуждая, вероятно, дела минувшего дня, а то и просто дыша у окошка свежим воздухом на сон грядущий. О бесе, по-видимому, уже прослышали, так как на улице никто не околачивался, а за спиной Ивона довольно четко расслышала шепоток: «Глядь, Игнат-то ельфийку привел; они, ельфы, колдовать горазды!» И было не совсем понятно, ставится ли это умение эльфам в заслугу или нет.

— И давно этот «бес» появился? — поинтересовалась Ивона.

— Так уж несколько ночей шкодит. Свинью намедни зарезал… хорошая свинья была. — Игнат руками показал что-то необъятное, видимо, в качестве иллюстрации к достоинствам покойной.

— А что ж за местным колдуном сразу не послали? — удивилась девушка.

— За тем, что в трех верстах-то, в Заячьей Россыпи живет? Так он сейчас с обозом ушел. На Вяти и близ Кверка сейчас беспокойно, вот купцы и стараются колдуном заручиться на всякий случай… Во, пришли!..

Вблизи плотницкого дома соседи из окон уже не выглядывали, а окрестные собаки как-то жалостливо подвывали (похоже, забившись под телеги или еще куда).

Открыл сам плотник, крепкий кудрявый детина, и, поздоровавшись с «госпожой», повел Ивону задом.

— Там он, бес-то, по огороду скачет. — Не дойдя пары саженей, плотник остановился. — Свинью загрыз давеча, а теперь не иначе решил извести и грядки.

— А вы б его топором или доской, — сказала Ивона вполголоса (скорее себе самой, чем сомнительному тыловому прикрытию). Отправленный суровой отцовской рукой в дом, Игнат, судя по шуршанию, обустраивал себе смотровую площадку на чердаке.

Нежить появилась неожиданно, беспорядочно скача по огороду и странно завывая. Похожая на горшок голова моталась из стороны в сторону. От неожиданности Ивона метнула в тварь огнем, но промахнулась; земля на середине гряды взлетела комьями вместе с какой-то зеленью, мгновенно спекшейся до бурых комочков. Нежить гулко завопила и припустилась еще быстрее, на бегу звонко стукаясь головой о твердые предметы. И тут Ивона расхохоталась. Сплетя простенький магический аркан, она метнула его вперед, и существо остановилось как вкопанное, подвывая еще жалостней.

— В чем дело? — поинтересовался плотник откуда-то сзади.

— У вас вместе с появлением беса пес дворовый не пропадал? — поинтересовалась Ивона. Мужик выглянул из-за ее плеча и всмотрелся.

— О, так это ж Серко! — изумился он. — Это ж я горшок старый с объедками выставил, думал потом ему выдать, а он, вишь ты, сам нашел, да и застрял!

Теперь смеялись уже трое — сверху, с чердака, хохотал затаившийся там Игнатка. Виновник торжества стоял, подвывая и отнюдь не помогая проводимым горшечносъемным работам. Неожиданно он дернулся, вздыбив шерсть на загривке, и выдал такую скорбную руладу, что Прасол, вздрогнув, выпустил горшок, и Серко рванулся прочь через огород.

«Глупость какая-то, — размышляла Ивона, отсмеявшись и начиная плести новый аркан. — Не Серко же свинью собственных хозяев зарезал! Свиней в закрытых закутах обычно режет нежить, покупаясь, видимо, на схожие с человеческими свойства крови и сердечный ритм. И… собаки как-то странно воют…»

Стрига сидела, прилепившись к забору, напоминая гигантского паука длинными конечностями с острыми изломами суставов и плотным мохнатым туловищем. На белесой башке, отдаленно похожей на человеческий череп (или, если угодно, на тот же горшок), тускло горели два зеленоватых глаза. Убедившись, что ее заметили, и соблюдя, таким образом, приличия, тварь зашипела, поудобнее переставив ноги-руки, и распахнула два черных крыла.

Оказывается, стоять посреди ночного двора перед готовой к прыжку стригой — это совсем не то же самое, что читать про эту нежить, полеживая на чердаке в компании с толстым гримуаром и чашкой травяного чая, да рассматривать гравюры под шелест дождя, представляя себя боевым магом, вышедшим на охоту на полночный тракт. Как говорится, так вот ты какой, северный олень!

Додумать, как именно нужно убивать нежить, чтобы не повредить шкуру (пригодится: можно будет в Мусеон ее отдать — вот заодно и повод съездить в столицу), стрига не дала, перехватив инициативу. Взмахнув крыльями, она резко оттолкнулась от забора, в прыжке обнажая черный провал пасти и выставляя вперед костлявые когтистые лапы. Сзади, судя по звуку, Прасол тихо и по-деловому упал в обморок, и Ивоне едва ли не впервые в жизни захотелось последовать туда же. Единственное, что она успела сделать, это огреть приближавшуюся тварь свежесплетенным арканом. Стрига от неожиданности взвизгнула и рванула вверх, и Ивона, не успевшая понять, на какой части бестии захлестнулась магическая петля, стартовала за ней, едва не вывихнув руку. Магический аркан тем хорош, что образует с рукой, его бросившей, как бы единое целое, и выпустить его, в принципе, нельзя; главное перед броском — убедиться, что противник не намного сильнее или больше тебя…

Аркан, оказывается, захлестнул обе передние лапы нежити, стянув их вместе. Стрига, отчаянно хлопая крыльями, сделала круг почета над двором и огородом (Ивона была вынуждена, перебирая ногами, пробежаться по штакетнику и свести близкое знакомство с большим кустом крыжовника), а затем, не выдержав нагрузки, рухнула на землю, пропахав борозду поперек двух грядок. Девушка с размаху впечаталась в ее мохнатый зад, попутно вспомнив нужные слова, и обе наконец избавились от аркана. Первой от шока оправилась нежить, с каким-то мстительным видом размяв освободившиеся лапы и пронзительно зашипев сквозь заостренные зубы. Ивона поняла, кто кем намеревается сейчас пополнить коллекцию, но добровольно упасть в обморок опять не вышло. Неожиданно она почувствовала, как что-то буквально жжет ее ногу. Рефлекторно сунула руку в карман, и находившийся там предмет сразу похолодел, зато по ладони словно теплая волна прокатилась.

Стрига поднялась на задние лапы, протянув передние к добыче, и тут же вздрогнула, с визгом обернувшись — носившийся в полном одурении по огороду Серко со всего маху врезался горшком в ногу твари. Горшок разлетелся вдребезги, а кобель, увидев, куда он попал, заголосил не хуже стриги и понесся прочь.

Этого короткого замешательства Ивоне хватило, чтобы, не особенно задумываясь, метнуть в отвлекшуюся бестию первым пришедшим на ум заклинанием. На мгновение в воздухе вспыхнула синяя дуга, доска штакетника позади стриги рассыпалась дождем горящих щепок, а сама стрига, с некоторым удивлением изогнув шею, посмотрела на собственную грудь и рухнула наземь. Ее крылья и задние ноги еще некоторое время дрожали в конвульсиях, а затем тварь вытянулась и окончательно затихла.

Ивона присела прямо на грядку, думая, что ей сейчас не повредил бы стаканчик наливки, а до целой бутылки лучше бы и вовсе не добираться, потому как на нервной почве она, несомненно, выпьет ее досуха. И тут раздались аплодисменты. Подняв глаза, девушка разглядела поверх забора силуэты голов по меньшей мере десятка соседей, собравшихся посмотреть на редкое зрелище — поединок колдуна и нежити. Судя по более или менее дружным хлопкам, на стригу ставило меньшинство. Большинство же, перевалив через забор, тожественно выволокло мертвую тварь на улицу, уже освещенную луной, не слушая сетований плотницкой жены, пытавшейся привести мужа в сознание при помощи воды и подвернувшегося под руку старого сапога. Труп стриги привязали к палке (похоже, оторванной от многострадального плотницкого забора) и волокли полверсты до ворот замка, по пути всячески нахваливая «храбрую госпожу». А «храбрая госпожа» с большим трудом подавила в себе желание сразу же отметить первое собственноручное усекновение нежити возвращением обеда (проще говоря — тошноту). Ивона еле доплелась до замка и, кое-как отблагодарив селян за добрые слова, поспешно отправилась в притулившийся в темном углу двора маленький деревянный домик. О карьере профессионального ведьмака ей думалось почему-то в последнюю очередь.