Дюна

~ ~ ~

Барон Владимир Харконнен вне себя от ярости выскочил из своей опочивальни и понесся по коридору, мелькая в полосах закатного света, льющегося из высоких окон. От резких движений его болтало и раскачивало на поплавковых подвесках.

Он вихрем пролетел мимо своей личной кухни, мимо библиотеки, мимо небольшой приемной и ворвался в лакейскую, где прислуга уже собралась для вечернего отдыха.

Начальник охраны Иакин Нефуд лежал, развалясь на стоящей посреди комнаты кушетке, его плоское лицо выражало крайнюю степень семутного одурения. В воздухе тихонько ныла семутная мелодия. Его подчиненные сидели поблизости, готовые мгновенно выполнить любые приказания капитана.

— Нефуд! — взревел барон.

Люди суматошно повскакивали.

Нефуд встал, его отупевшее от наркотика лицо побелело, выдавая панический страх. Семутная музыка смолкла.

— Милорд барон, — выдавил он из себя. Только наркотик удерживал его голос от дрожи.

Барон обвел взглядом окружавшие его лица и в каждом увидел скрытый за безмятежным выражением ужас. Он снова повернулся к Нефуду и заговорил бархатным голосом:

— Давно ли ты стал моим начальником охраны, Нефуд?

Тот проглотил слюну.

— С Аракиса, милорд. Почти два года назад.

— И всегда ли ты думал о грозящих мне опасностях?

— Я только об этом и думаю, милорд.

— Ну-с, и где же тогда Фейд-Рота?

Нефуд смутился,

— Милорд?

— Ты считаешь, Фейд-Рота не представляет для меня опасности?

Нефуд облизнул губы. Его взгляд уже несколько прояснился.

— Фейд-Рота в кварталах рабов, милорд.

— Снова с женщинами, а? — голос барона задрожал от сдавленного гнева.

— Господин, он, возможно…

— Молчать!

Барон сделал еще один шаг в глубь лакейской, заметив при этом, как все отступили назад, освобождая пространство вокруг Нефуда, как бы отделяя себя от провинившегося.

— Разве я тебе не приказывал знать в любую минуту, где находится на-барон? — барон сделал еще шаг. — Разве я тебе не говорил, что ты обязан в любую минуту точно знать, о чем и с кем разговаривает на-барон?

Еще один шаг.

— Разве я тебе не говорил, что ты обязан докладывать мне всякий раз, когда он уходит к женщинам в кварталы рабов?

Нефуд снова сглотнул. На лбу у него выступил пот.

Барон продолжал бесцветным голосом, стараясь говорить почти без выражения:

— Говорил я тебе все это?

Нефуд кивнул.

— А разве я не говорил, что ты обязан проверять всех мальчиков-рабов, которых посылают ко мне, что ты должен делать это сам… лично?

Нефуд снова кивнул.

— А может ты, случайно, не заметил пятнышка на бедре у мальчика, которого мне прислали сегодня вечером? Может быть, ты…

— Дядя.

Барон круто развернулся и уставился на стоящего в дверном проеме Фейд-Роту. То, что его племянник оказался здесь, сейчас, и та поспешность, которую молодой человек не сумел толком скрыть, говорили о многом. У Фейд-Роты была сеть собственных агентов, шпионивших за бароном.

— В моей спальне тело. Я хочу, чтобы его убрали, — сказал барон и положил руку на спрятанный под накидкой метательный дрот, благодаря небеса за то, что его щит включен на полную мощность.

Фейд-Рота бросил быстрый взгляд на двух охранников, прислонившихся к правой стене, и кивнул. Они отделились от стены, поспешно вышли и направились через залу к покоям барона.

Ах, значит, эти двое? подумал барон. Ну, змееныш, тебе еще долго надо учиться конспирации!

— Я полагаю, ты успел мирно закончить свои дела в квартале рабов, Фейд?

— Я играл со старшим надсмотрщиком В чеопсы, — ответил Фейд-Рота и подумал: Что же не сработало? Ясно, что мальчишка, которого мы подсунули дядюшке, убит. Но он идеально подходил для нашего дела. Даже Хайват не смог бы подыскать никого лучше. Мальчишка был просто идеальным!

— Играл, стало быть, в пирамидальные шахматы. Как мило! Ну, и кто выиграл?

— Я… да, я, дядя, — Фейд-Рота изо всех сил старался скрыть беспокойство.

Барон щелкнул пальцами.

— Нефуд, ты хочешь вернуть себе мое расположение?

— Господин, что я такого сделал? — проблеял Нефуд.

— Сейчас это неважно, — ответил барон. — Фейд побил старшего надсмотрщика в чеопсы. Ты это слышал?

— Да… господин.

— Возьми трех человек и отправляйся к надсмотрщику, Уничтожить. Тело принесете ко мне, чтобы я сам мог убедиться, что все выполнено как положено. Мы не можем позволить себе держать в услужении таких бездарных игроков… в чеопсы.

Фейд-Рота побледнел и сделал шаг вперед.

— Но, дядюшка, я…

— Позже, Фейд, — оборвал его барон и махнул рукой. — Позже.

Мимо дверей лакейской двое охранников пронесли из покоев барона тело мальчика-раба. Оно свисало мешком, руки волочились по полу. Барон наблюдал за ними, пока они не скрылись из виду.

Нефуд шагнул к барону.

— Вы желаете, чтобы я убил старшего надсмотрщика прямо сейчас, милорд?

— Прямо сейчас. А когда закончишь, прибавь в свой список и тех двоих, которые прошли сейчас мимо. Мне не понравилось, как они тащили тело. У них это получилось очень неопрятно. Их трупы я тоже хочу видеть.

— Милорд, может, я что-нибудь не так…

— Делай, что тебе приказано, — оборвал Нефуда Фейд-Рота и про себя подумал: Все, что мне остается, — это спасать свою шкуру.

Хорошо, подумал барон. По крайней мере, он умеет сжигать за собой мосты. Он усмехнулся про себя. Сорванец знает, как доставить мне удовольствие и старается изо всех сил, чтобы отвести от себя мой гнев. Он понимает, что мне нужно его сохранить. Кому еще я смогу передать вожжи, когда однажды мне придется выйти из игры? У меня нет никого другого с такими способностями. Но он еще должен учиться! А я должен поберечь себя, пока он учится.

Нефуд подал знак своим людям сопровождать его и вышел.

— Не проводишь ли ты меня в мою опочивальню, Фейд? — спросил барон.

— Я к вашим услугам, — поклонился Фейд-Рота и подумал: Попался!

— После тебя, — и барон жестом указал на дверь.

Фейд-Рота выдал свой страх только едва уловимым замешательством. Неужели окончательно пропал? Теперь он воткнет отравленное лезвие мне в спину… медленно… через щит. Неужели он нашел другого преемника?

Пусть помучается немного от страха, думал барон, идя позади племянника. Он станет моим наследником, но я сам выберу час, когда это произойдет. Я не желаю, чтобы он начал разбрасываться тем, что я так долго собирал.

Фейд-Рота старался не идти слишком быстро. Он чувствовал, как по спине бегают мурашки, словно тело гадало, куда придется удар. Мышцы то напрягались, то расслаблялись.

— Ты слышал последние новости с Аракиса? — спросил барон.

— Нет, дядя.

Фейд-Рота заставил себя не оглядываться. Он свернул в зал, расположенный на выходе из служебного крыла.

— У них там появился новый пророк, что-то вроде религиозного вождя вольнаибов. Они называют его Муад-Диб. Правда, забавно? В переводе это значит «мышь». Я приказал Раббану оставить их религию в покое. Она их отвлечет.

— Это очень интересно, дядя, — Фейд-Рота свернул в коридор, ведущий в личные покои барона, недоумевая про себя: Почему он заговорил о религии? Может, это какой-то тонкий намек?

— Правда? — переспросил барон.

Они прошли через приемную барона в его спальню. Там они заметили едва уловимые признаки борьбы: поплавковая лампа не на месте, маленькая подушечка на полу, крышка магнитофона с убаюкивающей музыкой не закрыта.

— Умный был план, — сказал барон. Он оставил свой щит включенным на полную мощность и встал лицом к лицу с племянником.

— Но все же недостаточно умный. Скажи мне, Фейд, почему ты не нанес мне удар собственной рукой? У тебя же было предостаточно всяких возможностей.

Фейд-Рота нашел глазами поплавковое кресло и, совершив над собой усилие, уселся в него, не спросив позволения.

Я должен держаться смело, сказал он себе.

— Вы учили меня, что мои руки должны всегда оставаться чистыми, — ответил он.

— Ну да, — кивнул барон. — Когда ты предстанешь перед Императором, то сможешь честно сказать, что ты этого не делал. Ведьма, которая будет стоять возле Императора, на слух определит, правду ты говоришь или врешь. Да. Я предупреждал тебя об этом.

— Почему вы так никогда и не купили себе бен-джессеритку, дядя? — спросил Фейд-Рота. — Будь рядом с вами свой Судья Истины…

— Ты знаешь мои вкусы! — отрезал барон.

Фейд-Рота изучающе смотрел на дядю.

— Тем не менее она могла бы пригодиться для…

— Я им не доверяю, — перестав сдерживаться, рявкнул барон. — И хватит уходить от темы.

— Как вам будет угодно, дядя, — мягко ответил Фейд-Рота.

— Я припоминаю один случай на арене несколько лет назад. Тогда всем показалось, будто раб подослан убить тебя. Так это было или нет?

Фейд-Рота покосился на дядю и подумал: Он все знает, иначе бы не спрашивал!

— Это была небольшая подтасовка, дядя. Я специально все так подстроил, чтобы убрать твоего надсмотрщика.

— Умно придумано. И к тому же смело. Он ведь чуть не одолел тебя, этот раб?

— Да.

— Если у тебя достало тонкости и мастерства, чтобы выказать такую отвагу, то ты действительно можешь быть опасен, — барон покачал головой. И, как уже много раз после того ужасного дня на Аракисе, он почувствовал, что ему не достает Питтера, его прежнего ментата. Воистину, утонченность замыслов у него была непревзойденной, просто дьявольской. И барон опять покачал головой. Но судьба порой поступает непредсказуемо.

Фейд-Рота мельком оглядел спальню, изучая следы борьбы и удивляясь, как дяде удалось одолеть так хорошо подготовленного раба.

— Как я его одолел? — спросил барон. — Ну, дорогой Фейд, позволь мне иметь в моем возрасте свои маленькие секреты. Давай-ка проведем время с большей пользой — заключим сделку.

Фейд-Рота уставился на него. Сделку! Ну, значит, он собирается оставить меня своим наследником. Иначе почему сделка? Сделку заключают на равных или почти на равных!

— Какую сделку, дядя?

Фейд-Рота с гордостью отметил, что его голос остался спокойным и рассудительным, никак не выдав переполнявших его эмоций.

Барон тоже заметил это. Он кивнул.

— Ты хороший материал, Фейд. Я никогда не разбазариваю хороший материал. Однако ты отказываешься признать ту ценность, которую для тебя представляю я. Ты упрям. Ты не понимаешь, почему именно о моей безопасности тебе следует заботиться, как о ничьей другой. Это… — он указал на беспорядок в спальне, — это была глупость. А я не заслуживаю глупого обращения с собой.

Ближе к делу, старый дурак! подумал Фейд-Рота.

— Ты думаешь, что я старый дурак, — сказал барон. — Придется мне тебя в этом разубедить.

— Вы говорили про сделку.

— Ах, нетерпение молодости! Ну, тогда к делу. Ты прекращаешь свои глупые покушения на мою жизнь. А я, когда ты будешь для этого готов, уступлю тебе свое место. Я уйду в отставку и займу место советника, предоставив тебе полную власть.

— Вы в отставку?

— Ты все еще считаешь меня дураком. А теперь, пожалуй, и еще больше в этом убедился? Думаешь, что я тебя упрашиваю. Осторожнее, Фейд! Этот старый дурак разглядел прикрытую щитом иголочку, которую ты встроил в бедро мальчишке-рабу. Прямо там, куда я бы положил руку, а? Чуть нажать и — щелк! — отравленное острие в руке старого дурака! Ах, Фейд, Фейд…

Барон покачал головой, рассуждая про себя: Так бы и случилось, если бы Хайват меня не предупредил. Ничего, пусть думает, будто я сам раскусил заговор. А, собственно, так оно и было. Это ведь я спас Хайвата с Аракиса. Мальчишка должен чувствовать побольше уважения к моей власти.

Фейд-Рота молчал. В его душе шла борьба: Правду он говорит или нет? Неужели он в самом деле собирается в отставку? А почему бы и нет? Все равно я буду наследовать ему рано или поздно, нужно только действовать аккуратнее. Не будет же он жить вечно. Может, и в самом деле глупо торопить события?

— Вы говорили о сделке, — повторил Фейд-Рота. — Какими обязательствами мы ее скрепим?

— То есть, как мы сможем доверять друг другу, да? — спросил барон. — Что ж, Фейд-Рота, что касается тебя: я поставлю Хайвата присматривать за тобой. В этом деле я доверяю ему как ментату. Понятно? А что до меня, тебе придется поверить мне на слово. Но я ведь не могу жить вечно, верно, Фейд-Рота? Возможно, теперь ты догадываешься, что есть кое-что, о чем тебе было бы интересно узнать?

— Я дам вам свои обязательства, а что дадите мне вы?

— Я позволю тебе жить.

Фейд-Рота снова всмотрелся в дядюшкино лицо. Он поставит надо мной Хайвата! Что бы он сказал, если я открыл бы ту, что как раз Хайват и придумал штуку с тем гладиатором, из-за которого он лишился своего старшего надсмотрщика? Наверное, сказал бы, что я вру, чтобы очернить Хайвата. Нет, наш славный Суфир, как истинный ментат, все это предвидел.

— Ну, что ты на это скажешь? — спросил барон.

— Что я могу сказать? Конечно, я принимаю.

И Фейд-Рота подумал: Хайват! Он, похоже, ведет двойную игру… в пользу кого-то третьего? Может, он переметнулся в лагерь моего дядюшки из-за того, что я не рассказал ему о своей затее с мальчишкой-рабом?

— Ты еще ничего не сказал о моем решении поставить Хайвата присматривать за тобой.

Раздувшиеся ноздри Фейд-Роты выдали его ярость. В течение стольких лет одно имя Хайвата было для Харконненов сигналом опасности… а теперь оно приобретало еще одно значение, столь же опасное.

— Хайват — опасная игрушка, — сказал наконец Фейд-Рота.

— Игрушка! Не будь глупцом! Я знаю, что таит в себе Хайват и как этим управлять. Он очень подвержен эмоциям, Фейд. Бояться следует того, у кого нет эмоций. А эмоции… их всегда можно направить себе на пользу.

— Я не понимаю вас, дядя.

— По-моему, здесь все ясно.

Только взмах ресниц выдал нетерпение Фейд-Роты.

— Ты просто не понимаешь Хайвата.

И ты тоже! подумал Фейд-Рота.

— Кого обвиняет Хайват в своем нынешнем положении? Меня? Конечно. Но ведь он был орудием Атрейдсов и всегда одерживал верх надо мной в течение стольких лет, пока не вмешалась Империя. Вот как он это видит. Его ненависть ко мне — вещь вполне осознанная. Он считает, что может взять верх надо мной в любую минуту. И считая так, он-то и оказывается побежденным. Потому что я направляю его внимание туда, куда мне надо — против Империи.

Новые смыслы замаячили вдруг перед Фейд-Ротой, лоб его напряженно сморщился, а рот вытянулся в тонкую линию.

— Против Императора?

Пусть мой милый племянничек распробует, каково это на вкус. Пусть он мысленно произнесет: «Император Фейд-Рота Харконнен!» Пусть спросит себя, чего это стоит. Это, несомненно, стоит жизни старика дяди, который может обратить эту мечту в реальность!

Фейд-Рота медленно облизнул губы кончиком языка. Возможно ли то, о чем заикнулся сейчас этот старый хрыч? В этой истории таится что-то большее, чем кажется на первый взгляд.

— А какую роль должен сыграть во всем этом Хайват? — спросил Фейд-Рота.

— Он думает, что использует нас как орудие своей мести Императору.

— А как он будет вести себя потом?

— Он не задумывается о том, что выходит за пределы мести. Хайват — человек, который должен служить другим, хотя он об этом и не догадывается.

— Я многому научился у Хайвата, — согласился Фейд-Рота и почувствовал, что сказал правду. — Но чем больше я учусь, тем больше чувствую, что нам придется его убрать… и достаточно скоро.

— Тебе не нравится, что он будет наблюдать за тобой?

— Хайват наблюдает за всеми.

— И он может посадить тебя на трон. Хайват — натура тонкая. Он опасен, дьявольски опасен, И все же пока я не буду убирать противоядие из его пищи. Меч — опасная штука, Фейд. Но для этого меча у нас есть ножны — яд, который внутри Хайвата. Когда мы уберем противоядие, смерть надежно упрячет наш меч.

— Вроде как на арене, — задумчиво сказал Фейд-Рота. — Обманный финт, чтобы скрыть финт, чтобы скрыть финт. И все время приходится следить, как гладиатор наклоняется, как смотрит, как держит меч.

Он кивнул своим словам, отметив, что его речь понравилась дяде, и подумал: Да! Как на арене! А каким мечом я ударю — это я попридержу про себя!

— Ну, теперь ты видишь, насколько я тебе нужен, — хмыкнул барон. — Я еще могу приносить пользу, Фейд.

Меч пускают в ход, пока он не затупится окончательно, подумал Фейд-Рота.

— Да, дядя, — сказал он вслух.

— А теперь, — продолжал барон, — мы пойдем в кварталы рабов вместе. Я хочу посмотреть, как ты своими собственными руками перережешь всех женщин в доме развлечений.

— Дядя!

— Найдутся другие женщины, Фейд. Но я уже говорил, ты должен исправить свою ошибку.

Лицо молодого человека потемнело:

— Но, дядя…

— Ты примешь это наказание и извлечешь из него урок.

Фейд-Рота увидел, что глаза барона горят, как угли. Мне придется запомнить эту ночь, подумал он. А запомнив ее, я буду помнить и другие ночи.

— Ты не откажешь мне, — сказал барон.

А что ты сделаешь, если я откажусь, старый хрыч? спросил про себя Фейд-Рота. Но он знал, что тогда последует другое наказание, возможно, еще более утонченное, более жестокое средство сломить его.

— Я знаю тебя, Фейд. Ты мне не откажешь.

Ладно, подумал Фейд-Рота. Пока ты мне еще нужен. Я это понимаю. По рукам. Но ты не всегда будешь мне нужен. И… однажды…

~ ~ ~

Я не раз сидел лицом к лицу с главами Великих Домов, но никогда не видывал такого огромного и опасного борова, говорил себе Суфир Хайват.

— Ты можешь говорить со мной открыто, Хайват, — прорычал барон. Он откинулся в поплавковом кресле, сверля Хайвата заплывшими от жира глазками.

Старый ментат посмотрел через стол на барона Владимира Харконнена и отметил про себя, из каких благородных пород сделана столешница. Даже это следовало учитывать при разговоре с бароном, так же как и то, что стены его личного кабинета были красного цвета, что в воздухе висел сладковатый аромат трав, маскирующий тяжелый мускусный запах.

— Ты не позволил мне отправить последние распоряжения Раббану с обычной почтой, — начал барон.

Морщинистое лицо Хайвата оставалось бесстрастным, ничем не выдавая отвращения, которое он испытывал.

— Я всегда что-нибудь подозреваю, милорд.

— Да. Хорошо, сейчас я хотел бы знать, какое отношение имеет Аракис к твоим подозрениям относительно Сальюзы Секунды. Мне недостаточно твоих слов о том, что есть какая-то связь между Императором с его таинственной планетой-тюрьмой и Аракисом. Я спешно посылаю свои распоряжения Раббану, так чтобы мой курьер успел попасть на этот суперлайнер. Ведь ты сказал, что не должно быть никакой задержки. Прекрасно. Но теперь я требую объяснений.

Он слишком много болтает, подумал Хайват. Не то, что Лето, умевший сказать все, что надо, одним движением бровей или взмахом руки. Или старый герцог, который в одно слово вкладывал смысл целой фразы. Просто говорящий ком грязи! Его смерть будет благом для всего человечества.

— Ты не уйдешь отсюда, пока я не получу полное и подробное объяснение.

— Вы слишком пренебрежительно относитесь к Сальюзе Секунде, — сказал Хайват.

— Это исправительная колония. Последнее отребье со всей галактики ссылают на Сальюзу Секунду. Что еще нужно о ней знать?

— Условия жизни на планете-тюрьме более жестокие, чем в любом другом месте. Вы слышали, что уровень смертности среди вновь прибывших превышает шестьдесят процентов. Вы знаете, что Император использует там все известные формы угнетения. Вы знаете все это и не задаете себе никаких вопросов?

— Император не позволяет Великим Домам инспектировать свою тюрьму, — буркнул барон. — Но в мои тюрьмы он тоже ведь не суется.

— А любопытство к Сальюзе Секунде… гм… — Хайват прижал костлявый палец к губам, — …не поощряется.

— Значит, ему нечего особо гордиться тем, что там происходит!

По лицу Хайвата пробежала едва заметная улыбка. Когда он поднял взгляд на барона, его глаза блеснули в свете поплавковых ламп.

— И вы никогда не задумывались над тем, откуда Император берет своих сардукаров?

Барон оттопырил толстые губы. Это придало его лицу выражение обиженного ребенка. Он сказал с оттенком досады:

— Почему же… Он их вербует… есть специальные вербовщики, и они набирают…

— Ха! — прервал его Хайват. — А рассказы, которые вы слышали о том, каковы они в деле, это ведь не выдумки тех немногих, кому удалось выжить, сражаясь с сардукарами?

— Сардукары в самом деле превосходные бойцы, в этом никто не сомневается. Но я думаю, что и мои легионы…

— Простые хилятики по сравнению с ними, — фыркнул Хайват. — Думаете, я не знаю, почему Император обрушился на Дом Атрейдсов?

— Это та область, куда тебе со своими рассуждениями лучше не соваться!

А может, он до сих пор не знает, чем руководствовался Император в этой истории? подумал Хайват.

— Моим рассуждениям открыта любая область, если она касается той работы, ради которой вы меня наняли. Я — ментат. Вам не следует перекрывать каналы информации для ментата.

Барон долго смотрел на него и наконец произнес:

— Говори то, что ты должен сказать, ментат.

— Падишах-Император ополчился на Дом Атрейдсов за то, что военачальники герцога, Джерни Халлек и Дункан Айдахо, подготовили группу бойцов — небольшую группу бойцов, которые, может, лишь на волосок уступали сардукарам. А некоторые были и получше. К тому же положение герцога позволяло ему увеличить эту группу и сделать ее такой же сильной, как у Императора.

Барон некоторое время обдумывал заявление Хайвата и наконец спросил:

— А какое отношение ко всему этому имеет Аракис?

— Аракис обеспечил бы море рекрутов, уже приученных к жизни в самых жестоких условиях.

Барон покачал головой.

— Неужели ты имеешь в виду вольнаибов?

— Я имею в виду вольнаибов.

— Ха! Зачем же мы тогда посылали такие распоряжения Раббану? После его правления и сардукарских погромов от них почти ничего не осталось.

Хайват продолжал молча смотреть на него.

— Какая-нибудь жалкая горстка! Только в прошлом году Раббан поубивал не меньше шести тысяч!

Хайват не отводил взгляда.

— И за год до того тысяч девять. И сардукары, перед тем как уйти, погромили тысяч двадцать.

— А каковы потери в войсках Раббана за последние два года?

Барон потер подбородок.

— Ну, в последнее время он проводил основательный дополнительный набор. Его вербовщики, обещали золотые горы и…

— Скажем, тридцать тысяч для ровного счета, — перебил Хайват.

— Ну, это, пожалуй, многовато…

— Наоборот. Я, как и вы, умею читать между строк донесений Раббана. К тому же вы должны быть знакомы с донесениями наших агентов.

— Аракис — лютая планета. Одни песчаные бури…

— Мы оба знаем, какие потери обусловлены бурями.

— Ну и что? Если он и потерял тридцать тысяч? — грубо спросил барон, и его лицо побагровело.

— По вашим собственным расчетам, он уничтожил пятнадцать тысяч человек, а потерял вдвое больше. Вы говорите, что сардукары добавили еще двадцать тысяч, возможно немного больше. Я видел накладные на их доставку с Аракиса. Если они убили двадцать тысяч человек, то заплатили за это пять к одному. Почему вы игнорируете эти цифры, барон, и не хотите понять, что они значат?

Барон, холодно чеканя каждое слово, ответил:

— Это твоя работа, ментат. Так что они значат?

— Я предоставлял вам данные Дункана Айдахо о сиче, который он посещал. Это все объясняет. Если у них есть хотя бы двести пятьдесят таких сичей, их население уже около пяти миллионов. Но по моим данным, у них таких общин вдвое больше. Такое население может легко рассеяться на планете вроде Аракиса.

— Десять миллионов?

От удивления челюсти барона заходили ходуном.

— По крайней мере.

Барон снова растопырил губы. Бусинки-глаза не мигая смотрели на Хайвата. Неужели это настоящий ментатный расчет? Возможно ли, чтобы никто до сих пор не подозревал об этом?

— Мы даже не повлияли серьезно на их естественный прирост населения. Мы только слегка их проредили, выполов наименее удачливых индивидов, предоставив сильным становиться еще сильнее — совсем как на Сальюзе Секунде.

— На Сальюзе Секунде! — взорвался барон. — При чем здесь императорская планета-тюрьма?

— Тот, кто сумеет выжить на Сальюзе Секунде, становится выносливее многих других. Если вы добавите к этому хорошую военную подготовку…

— Чушь! Если следовать твоим рассуждениям, так я мог бы вербовать себе солдат среди вольнаибов, после того как мой племянник подержал их в черном теле.

Хайват мягко ответил:

— А свои войска вы разве не держите в черном теле?

— Ну… я… но это…

— Давление— вещь относительная. Ваши гвардейцы гораздо лучше, чем у многих других, не правда ли? Они хорошо понимают, насколько неприятно было бы стать простыми солдатами барона, а?

Барон замолчал, его взгляд утратил сосредоточенность. Перед ним замаячили новые возможности — неужели Раббан невольно выковал для Дома Харконненов могучее оружие?

Наконец он сказал:

— Но разве можно быть уверенным в преданности таких новобранцев?

— Я бы разбил их на маленькие отряды, не больше взвода. Я бы освободил их от всякого угнетения и поместил на учебные базы. Я бы позаботился, чтобы те, кто ими командует, хорошо представляли их прошлое, а еще лучше — сами когда-то прежде находились в угнетенном положении. Затем я вселил бы в них убеждение, что на самом деле их планета представляет собой специальную секретную базу для подготовки таких суперменов, как они. И все время показывал бы им, чего достойны такие выдающиеся воины: роскошную жизнь, прекрасных женщин, богатые дома… все, что они пожелают.

Барон закивал головой:

— Все, чем располагают сардукары у себя дома.

— Да. Их новобранцы очень быстро понимают, что Сальюза Секунда просто нарочно создана, чтобы выращивать их — избранных. Самый низший чин у сардукаров может позволить себе то, что доступно только людям из Великих Домов.

— Потрясающий план! — прошептал барон.

— Вы начинаете разделять мои подозрения, — ответил ему Хайват.

— Интересно, откуда все это пошло?

— То есть откуда произошел Дом Коррино? Жил ли кто-нибудь на Сальюзе Секунде, когда Император отправил туда первую партию своих узников? Даже герцог Лето, кузен по материнской линии, ничего не мог точно сказать. Расспросы на эту тему не поощрялись.

Глаза барона загорелись.

— Да, тайна охранялась очень тщательно. Они окружили…

— Да и чего здесь особенно скрывать? Что у Падишаха-Императора есть своя планета-тюрьма? Об этом каждый знает. Что у него есть…

— Граф Фенринг! — выпалил барон.

Хайват запнулся и озадаченно посмотрел на барона.

— Что граф Фенринг?

— На дне рождения моего племянника, несколько лет назад. Этот императорский петух, Фенринг, прибыл к нам в качестве официального наблюдателя и… заодно, чтобы уладить некоторые дела между Императором и мной.

— И что?

— Я… в общем, в одной из наших бесед, я обмолвился о том, что хотел бы сделать из Аракиса планету-тюрьму. Фенринг…

— Что он сказал дословно?

— Дословно? Прошло порядком времени…

— Милорд барон, если вы хотите использовать мои возможности оптимальным образом, нужно давать мне соответствующую информацию. Разговор не был записан?

Лицо барона потемнело от гнева.

— Ты ничуть не лучше Питтера! Мне не нравятся такие…

— Питтера больше нет с вами, милорд. К слову, что на самом деле случилось с Питтером?

— Он стал слишком развязен, стал слишком многого от меня требовать.

— Вы уверяли меня, что не разбрасываетесь полезными людьми. Что же вы разбрасываетесь моим временем, тратя его на пустые угрозы и крики? Мы обсуждали, что вы сказали графу Фенрингу.

Лицо барона постепенно приняло обычное выражение. Ничего, подумал он. Придет время, и я припомню тебе, как ты со мной разговаривал. Да, да. Припомню.

— Минуточку, — сказал он вслух, возвращаясь мысленно к той встрече в огромном зале. Он представил немую зону в нише, где они тогда стояли, и это ему помогло. — Я говорил примерно так: «Император знает, что всегда приходится идти на определенные человеческие жертвы». Я имел в виду потери наших войск. Потом я что-то сказал о возможном решении проблемы Аракиса, и что императорская планета-тюрьма навела меня на мысль попробовать сделать нечто подобное…

— Проклятие! — воскликнул Хайват. — Ну, и что он ответил?

— Как раз тогда он и начал спрашивать меня о тебе. Хайват откинулся на спинку стула и задумчиво прикрыл глаза.

— Так вот почему они начали приглядывать за Аракисом. Ладно, что сделано, то сделано, — он снова открыл глаза. — На сегодняшний день они наверняка уже наводнили Аракис своими шпионами. Два года!

— Неужели мое невинное предположение, что…

— Для Императора нет невинных предположений! Какие инструкции вы дали Раббану?

— Я просто сказал, что он должен приучить Аракис бояться нас.

Хайват покачал головой.

— Сейчас у вас есть два выхода, барон. Либо перебить всех местных жителей, всех до единого, либо…

— Разбрасываться такой рабочей силой?!

— Вы что, предпочитаете, чтобы Император со сворой преданных ему Великих Домов явились сюда и провели чистку здесь, выскребли бы Гиду Приму, как пустую тыкву?

Барон долго и пытливо смотрел на ментата и наконец ответил:

— Он не посмеет!

— Кто, он?

У барона задрожали губы.

— А второй выход?

— Бросить вашего дорогого племянника, Раббана, на произвол судьбы.

— Бросить… — барон запнулся и посмотрел на Хайвата.

— Не посылайте ему больше ни войск, ни какой-либо другой помощи. На все его запросы отвечайте только одно: вы слышали, как скверно он ведет дела на Аракисе и собираетесь как можно скорее принять меры для исправления ситуации. Я позабочусь, чтобы часть ваших депеш была перехвачена императорскими шпионами.

— А как же пряности, валовый доход, при…

— Контролируйте только вашу баронскую прибыль, но не спускайте с него глаз. Требуйте от Раббана фиксированных сумм. Мы можем…

Барон развел руками.

— Он такой скользкий тип, мой племянник, Я никогда не смогу быть уверен…

— У нас все-таки есть и собственные шпионы на Аракисе. Скажите Раббану, что либо он выдает установленную норму пряностей, либо вы его смещаете.

— Я знаю своего племянника. Это только заставит его еще больше угнетать население.

— Конечно заставит! Нам и не надо, чтобы положение менялось сейчас! Сейчас вам нужно только одно — чтобы ваши руки оставались чистыми. Пусть Раббан подготовит для вас новую Сальюзу Секунду. Нам не потребуется посылать ему никаких узников. У него есть целое население. Если Раббан станет еще больше измываться над людьми, чтобы выбить из них необходимую норму, Император ничего не заподозрит. Это достаточно веская причина, чтобы взять всю планету в ежовые рукавицы. А вы, барон, ни словом, ни делом не будете показывать, что преследуете свои собственные цели.

Барон не смог сдержать восхищения.

— Ах Хайват, ты просто сущий дьявол! Ну, а как мы дальше раскрутим Аракис и извлечем пользу из всего, что нам приготовит Раббан?

— Ну это проще простого, барон. Если каждый последующий год вы будете устанавливать норму чуть выше, чем в предыдущем, то скоро она достигнет потолка. Производительность труда начнет падать. Тогда вы удалите Раббана и сами заступите на его место… чтобы выровнять положение.

— Отлично! А вдруг я почувствую себя усталым для таких дел и поручу Аракис кому-нибудь другому.

Хайват долго всматривался в круглое, жирное лицо напротив. Наконец старый воин закивал головой.

— Фейд-Роте. Значит, вот в чем причина нынешнего угнетения Аракиса. Вы сами сущий дьявол, барон. Возможно, нам удастся совместить оба плана. Да. Ваш Фейд-Рота может отправиться на Аракис и стать его спасителем. Он может завоевать там популярность. Да.

Барон улыбнулся. И, улыбаясь, подумал: Так, а как же все это стыкуется с личными планами Хайвата?

Хайват, поняв, что его отпускают, встал и вышел из комнаты с красными стенами. И, пока шел, никак не мог отделаться от тревожных ощущений, охватывавших его всякий раз, как он начинал просчитывать связанные с Аракисом варианты. Его беспокоил новый религиозный вождь, про которого его предупреждал скрывающийся у контрабандистов Джерни Халлек, этот Муад-Диб.

Возможно, мне не следовало советовать барону позволить новой религии расцветать всюду, где ей вздумается, даже среди народов долин, говорил он себе. Ведь всем известно, что с ростом угнетения религия расцветает. Он вспомнил донесения Халлека о военной тактике вольнаибов. Она чем-то неуловимо напоминала тактику самого Халлека… и Айдахо… и даже Хайвата.

Может быть, Айдахо удалось уцелеть? спрашивал он себя.

Но это был глупый вопрос. Он даже не допускал мысли, чтобы Айдахо или Поль могли остаться в живых. Он знал — барон убежден, что все Атрейдсы мертвы. Его орудием была бен-джессеритка, этого барон не скрывал. А это могло значить только одно — что всем им конец, даже ее собственному сыну.

Какую же лютую ненависть должна была она питать к Атрейдсам, думал он. Что-то вроде той, какую я питаю к барону. Будет ли мой удар таким же окончательным и решающим, как ее?

~ ~ ~

Поль-Муад-Диб помнил, что ужин был обильно насыщен пряностями. Это воспоминание прочно застряло в мозгу, ибо оно было опорной точкой, исходя из которой он мог заключить, что все, переживаемое им сейчас, всего лишь видение.

Я — театр, где разыгрываются самые разные сюжеты, говорил он себе. Я принесен в жертву собственным провидческим способностям, мировому человеческому разуму и своему ужасному предназначению.

Его не покидал страх, что однажды он не сумеет совладать с этим и потеряет свое место во времени, и тогда настоящее, прошлое и будущее перемешаются без всякого различия между ними. Им овладела провидческая усталость. Он знал, что устал от необходимости всегда держать в памяти будущее, тогда как память по самой своей сути каждое мгновение неразрывно связана с прошлым.

Еду приготовила мне Чейни, сказал он себе.

Но Чейни была далеко на юге — в холодных краях с жарким солнцем — надежно укрыта в одном из новых сичей, там она в безопасности вместе с их сыном Лето Вторым.

Или это еще только должно произойти?

Нет, убежденно думал он, потому что его сестра Странная Аля отправилась вместе с его матерью и Чейни в дальний, длиной двадцать бил, путь на юг в паланкине Преподобной Матери, установленном на спине дикого творила.

Он отогнал беспокойную мысль об опасности путешествия на гигантском черве и спросил себя: Или Аля еще не появилась на свет?

Я был в раззье, вспомнил Поль. Мы пошли в поход мести на Аракин за водами наших друзей. И я нашел останки моего отца на погребальном кострище. Я замуровал его череп в вольнаибских скалах, в гряде, которая выходит на Харг Пасх.

Или все это еще только будет?

Мои раны настоящие. Мои шрамы настоящие. Череп моего отца в самом деле замурован в скале.

Все еще в полусне Поль вспомнил, что Хара, жена Джамиса, однажды ворвалась к нему, крича, что в коридоре сича идет бой. Это было в промежуточном сиче, еще до того, как женщин и детей отправили на юг. Хара стояла в дверном проеме его внутренних покоев, черные крылья ее волос были перехвачены сзади шнурком с водными бирками. Она отодвинула занавеску в сторону и сказала, что Чейни только что кого-то убила.

Это уже случилось, сказал себе Поль. Это действительность, а не рожденное из времени наваждение, которое может возникнуть и исчезнуть.

Он вспомнил, как выскочил наружу и увидел Чейни, стоящую в коридоре в желтом свете поплавковых ламп, закутанную в блестящую синию ткань, с откинутым назад капюшоном и горящим от возбуждения личиком. Она как раз убирала в ножны свой ай-клинок. Сбившиеся в кучу люди поспешно уносили что-то на плечах в глубь коридора.

И Поль вспомнил, как сказал себе: Всегда можно догадаться, когда они несут труп.

Водные бирки Чейни, которые в сиче она открыто носила на веревочке вокруг шеи, звякнули, когда она повернулась к нему.

— Чейни, в чем дело? — спросил он.

— Я убрала типа, который явился бросить тебе вызов на поединок, Узул.

— Ты убила его?

— Да. Но, возможно, мне следовало оставить его Харе.

(И Поль вспомнил выражение лиц окружавших их вольнаибов, которые оценили ее слова. Даже Хара засмеялась).

— Но он пришел бросить вызов мне!

— Ты научил меня своему тайному искусству, Узул.

— Верно! Но ты не должна…

— Я родилась в пустыне, Узул. И умею владеть ай-клинком.

Он подавил гнев и постарался говорить спокойно.

— Возможно, все это так, Чейни, но…

— Я больше не ребенок, который ловит в сиче скорпионов при свете поплавкового фонарика. Я не играю в игрушки.

Поль сердито посмотрел на нее и не мог не заметить необычно жесткого выражения на ее лице.

— Он того не стоил, Узул. Я не желаю, чтобы подобные существа нарушали твои размышления, — она придвинулась поближе, скосила на него взгляд и понизила голос, чтобы, кроме него, никто ничего не услышал.

— К тому же, возлюбленный мой, когда люди узнают, что бросающий тебе вызов может встретиться со мной и принять смерть от руки женщины Муад-Диба, желающих будет гораздо меньше.

Да, подумал Поль, это точно уже случилось. Это настоящее прошлое. И после этого число тех, кто хотел бы встретиться с новым клинком Муад-Диба, сразу резко упало.

Где-то, в мире не-видений, появился признак жизни — закричала ночная птица.

Я грежу, пытался убедить себя Поль. Это все пряная пища.

Однако в глубине сознания возникло чувство, что его отпускает. Он подумал, возможно ли в принципе, чтобы его душа-рух ускользнула каким-то образом в тот мир, который вольнаибы считают ее истинным бытием, — алям аль-митталь, мир подобий, царство надреального, где сняты все физические ограничения. Он знал, что боится этого мира, потому что снятие всех ограничений означает потерю всех опорных точек. Он не смог бы ориентироваться в царстве мифа и никогда не смог бы сказать наверняка: «Я — это я, потому что я здесь».

Мать сказала ему однажды: «По крайней мере часть людей можно разделить по тому, как они относятся к тебе».

Наверное, я очнулся от видений, сказал себе Поль. Потому что это уже было — слова его матери, леди Джессики, которая стала теперь Преподобной Матерью вольнаибов; эти слова уже звучали в реальной действительности.

Джессика опасалась религиозных отношений, возникших между ним и вольнаибами, Поль знал это. Ей не нравилось, что и жители сичей, и народы долин называли Муад-Диба «Он». Она постоянно расспрашивала представителей разных племен, рассылала повсюду своих шпионок-саяддин, собирала от них информацию и колдовала над ней.

Она процитировала ему бен-джессеритскую притчу: «Когда религия и политика запряжены в одну упряжку, седокам кажется, что им не страшны никакие препятствия. Они пускаются во всю прыть и мчатся все быстрее и быстрее. Они отгоняют прочь любые мысли о возможных препятствиях и забывают, что увлеченные слепой гонкой могут не заметить впереди обрыва, пока не будет слишком поздно».

Поль вспомнил, что он сидел тогда в маленькой спальне матери, занавешенной темными портьерами, на которых были вытканы сюжеты из вольнаибских преданий. Он сидел и слушал, отмечая про себя, что она непрерывно наблюдает за ним — даже когда опускает глаза. В ее овальном лице появилось что-то новое: морщинки в уголках рта, хотя волосы по-прежнему блестели, как полированная бронза. Но широко посаженные зеленые глаза уже начали приобретать вызванную пряной диетой синеву.

— Религия вольнаибов проста и практична, — сказал он.

— Ничего не может быть простым, когда дело касается религии, — предостерегла она.

Но Поль, видевший подернутое дымкой будущее, маячившее перед ними, поймал себя на том, что разгорается гневом Он смог сказать ей только одно:

— Религия объединяет наши силы. Это наша мистическая основа.

— Ты сознательно поощряешь их настроения, их отчаянную решимость. Ты непрерывно заводишь и заводишь народ.

— Я поступаю так, как ты меня учила.

Но ее прямо-таки переполняли всяческие мысли и рассуждения. Это был как раз тот день, когда над маленьким Лето совершали обряд обрезания. Поль понимал, почему она не могла найти себе места. Леди Джессика никогда не принимала его внебрачного сына от Чейни — «увлечения молодости». Но Чейни родила потомка Атрейдсов, и Джессика чувствовала, что не может отвергнуть ребенка так же легко, как его мать-вольнаибку.

Она поежилась под взглядом Поля и сказала:

— Ты считаешь мое поведение неестественным для матери.

— Разумеется, нет.

— Я же вижу, как ты наблюдаешь за мной, когда я занимаюсь с твоей сестрой. Тебе не понять всего, что связано с ней.

— Я знаю, почему Аля отличается от других. Она еще не родилась, еще была частью тебя, когда ты изменила Воду Жизни. Она…

— Ты ничего не знаешь об этом!

И Поль, не в силах выразить знание, полученное им из времени, смог только сказать:

— Я не считаю, что ты ведешь себя неестественно.

Джессика увидела, что он подавлен, и добавила:

— Есть еще кое-что, малыш.

— Да?

— Я на самом деле люблю твою Чейни. Я принимаю ее.

Это было в действительности, сказал себе Поль. Это не было отрывочным видением, одним из постоянно меняющихся порождений времени, которое непрерывно извивалось и перекручивалось.

Обретенная убежденность дала ему новую зацепку в реальном мире. Сквозь дрему в его сознание начали проникать кусочки реальности и слепляться в единое целое. Он вдруг осознал, что находится в хиреге — пустынном лагере. Чейни установила их влаготент на мучнистом песке — чтобы было помягче. Это могло означать только одно — что Чейни где-то поблизости. Чейни — его душа, его сихья, нежная, как пустынная весна. Она вернулась к нему с далекого юга.

Теперь он вспомнил, что, пока он спал, она пела ему одну из песен пустыни.

Она пропела ему песню, которую влюбленные поют, гуляя по дюнам. Ритмическое движение мелодии напоминало волнистую поверхность песка:

Он услышал, как кто-то бренчит на бализете в соседнем тенте. И сразу же подумал про Джерни Халлека. Знакомые звуки вызвали в нем мысли о Джерни, которого он увидел в группе контрабандистов. Но Джерни не видел его, ему нельзя было ни видеть Поля, ни слышать что-либо о нем, чтобы ненароком не навести Харконненов на след сына убитого ими герцога.

Но манера игры, особенности звучания струн вызвали в памяти Поля образ ночного музыканта. Это был Чет Прыгун, командир федьакынов, начальник группы штурмовиков, охранявших Муад-Диба.

Мы в пустыне, вспомнил Поль. Мы находимся в среднем эрге, вне пределов досягаемости харконненских патрулей. Я здесь для того, чтобы пройти по песку, подманить творило и без посторонней помощи взобраться на него и проехать верхом. После этого я буду считаться настоящим вольнаибом.

Теперь он ощутил на поясе маульный дротомет, ай-клинок и почувствовал тишину, окружающую его со всех сторон.

Это была та особая предутренняя тишина, когда ночные птицы уже скрылись, а дневные обитатели пустыни еще не бросили вызов своему врагу — солнцу.

«Ты выйдешь при свете дня, чтобы Шай-Хулуд увидел тебя и понял, что ты его не боишься, — говорил ему Стилгар. — Не будем же торопить время и предадимся этой ночью сну».

Поль тихо сел, ощущая свободно висящий влагоджари и привыкая к темноте внутри палатки. Но как ни старался он двигаться бесшумно, Чейни услышала его.

Она заговорила из темноты — смутная тень в глубине влаготента:

— Еще не совсем рассвело, возлюбленный мой.

— Сихья, — радостно улыбнулся он ей в ответ.

— Ты называешь меня своей пустынной весной, но сегодня я буду для тебя шестом погонщика. Я — саяддина, присланная следить за соблюдением всех правил.

Он начал застегивать на себе влагоджари.

— Однажды ты процитировала мне слова из Китаб аль-Айбара. Ты сказала: «Женщина — это твое поле; так ступай же на свое поле и возделывай его».

— Я — мать твоего первенца, — согласилась Чейни.

Сквозь сумрак Поль видел, как она повторяет его движения, застегивая свой влагоджари для выхода в открытую пустыню.

— И все остальное тоже полагается тебе, — добавила она.

В ее голосе звучала любовь, и он мягко упрекнул ее:

— Саяддина-наблюдательница не должна ни о чем предупреждать испытуемого.

Она скользнула к нему и коснулась ладонью его щеки.

— Сегодня я и наблюдатель, и женщина,

— Тебе не следует пренебрегать одним долгом ради другого.

— Ждать — ужасно, но все же это не самое страшное, — сказала она. — Скоро я снова буду с тобой.

Он поцеловал ее ладонь, перед тем как накинуть на лицо клапан защитного костюма, потом повернулся и вскрыл входной герметик. Ворвавшийся внутрь воздух принес с собой свежесть; он еще не был совершенно сух, в нем чувствовалась предрассветная роса. Вместе с ним проник аромат предпряной массы, залежи которой они обнаружили на северо-востоке и по которой определили, что неподалеку должен быть творило.

Поль выбрался через узкое входное отверстие, встал на песок и потянулся, чтобы размять мышцы. Восточный край неба был чуть тронут едва уловимым жемчужно-зеленым светом. В полумраке вокруг него маячили тенты охраны — маленькие ложные дюны. Он увидел слева какое-то движение и понял, что они уже заметили его.

Они знали, с какой опасностью ему предстояло сегодня столкнуться. Каждый вольнаиб рано или поздно проходил через это испытание. Они предоставляли ему возможность побыть последние несколько мгновений в одиночестве, чтобы собраться с мыслями.

Сегодня это будет сделано, сказал он себе,

Он подумал о могуществе, которое приобрел во времена погромов: старики посылали к нему своих сыновей, чтобы он научил их тайному искусству битвы, старики почтительно слушали его на совете и следовали его указаниям, а потом приходили к нему, чтобы воздать высшую хвалу вольнаибов: «Все было, как ты сказал, Муад-Диб».

Тем не менее самый слабый, самый последний из воинов-вольнаибов мог сделать то, что ему еще никогда не доводилось. И Поль знал, как страдает его авторитет от того, что все постоянно помнят об этом.

Он еще никогда не ездил верхом на твориле.

Да, вместе с другими он участвовал в учебных поездках, но никогда не делал этого самостоятельно. И пока он этого не сделает, он будет зависеть от других. Никакой настоящий вольнаиб не смирился бы с этим. И пока он не сделает этого сам, огромные южные просторы, даже те, что расположены на двадцать бил отсюда, останутся недоступными для него, если, конечно, он не прикажет, чтобы его доставили туда в паланкине, как путешествует Преподобная Мать или больные и раненые.

Он вспомнил о своей ночной борьбе с провидческим сознанием и усмотрел здесь сходство: если он одолеет творило, то укрепит свою власть, а если одолеет свое внутреннее зрение — укрепит способность повелевать. Но над тем и другим висела дымная пелена — Великая Смута, которая кипела во всей Вселенной.

Он мучался от того, что всякий раз воспринимал Вселенную по-разному, за точностью следовала неточность. Он видел это в каждый конкретный момент. Всякий раз, когда новое «сейчас» рождалось на свет и оказывалось под давлением действительности, оно начинало жить собственной жизнью, обрастая неуловимо тонкими различиями. Но ужасное предназначение оставалось. Оставалось и общечеловеческое сознание. А за всем этим маячил призрак джихада, кровавый и страшный.

Чейни выбралась наружу и встала рядом. Она скрестила руки на груди и искоса поглядывала на него, как всегда делала, когда хотела определить его настроение.

— Расскажи мне еще про воды того мира, где ты родился, Узул, — попросила она.

Он понял, что она старается отвлечь его, снять с него напряжение перед смертельно опасным испытанием. Светало, и он заметил, что некоторые из его федьакынов начали сворачивать влаготенты.

— Лучше ты расскажи мне о сиче и о нашем сыне, — ответил он. — Ходит ли наш Лето за ручку с моей матерью?

— Ходит, и с Алей тоже. Он быстро растет. Он будет большим человеком.

— На что похож юг?

— Когда ты оседлаешь творило, то сможешь увидеть сам.

— Я хотел бы сначала увидеть его твоими глазами.

— Там очень одиноко.

Он прикоснулся к повязке-низони на ее лбу, там, где она выступала из-под капюшона.

— Почему ты не хочешь рассказать мне о сиче?

— Я уже рассказывала. Сич — очень унылое место, там нет наших мужчин. Там только работают. Мы трудимся на заводах и в гончарных мастерских. Кто-то ведь должен производить оружие, колышки, чтобы предсказывать погоду, пряности, чтобы давать взятки. Нужно укреплять дюны, засаживать их растениями, чтобы они оставались на месте. Нужно ткать ковры и ткани, заряжать аккумуляторы. Нужно учить детей, чтобы мощь нашего рода не иссякала.

— И во всем сиче нет ничего приятного?

— Приятно возиться с детьми. Мы соблюдаем обряды. У нас вполне достаточно пищи. Иногда одна из нас отправляется на север побыть со своим мужчиной. Жизнь не должна останавливаться.

— А моя сестра Аля — люди ее так и не приняли?

Чейни повернулась к нему в свете разгорающегося утра и буквально просверлила его взглядом.

— А об этом мы поговорим в другой раз, возлюбленный мой.

— Нет, сейчас.

— Тебе следует поберечь силы для испытания.

Он видел, что задел за живое, и услышал уклончивые нотки к ее голосе.

— Неизвестность рождает тревогу.

Наконец она кивнула:

— Непонимание… все еще есть. Из-за Алиной странности. Женщины боятся, что ребенок говорит немного больше, чем в младенческом возрасте можно бы… то есть о вещах, о которых полагается знать только взрослым. Они не понимают… какое изменение произошло с ней в материнской утробе… и сделало ее особенной.

— И возникают осложнения? — спросил Поль и подумал: В некоторых моих видениях с Алей возникали серьезные осложнения.

Чейни посмотрела на расширяющуюся полосу рассвета.

— Группа женщин отправилась к Преподобной Матери. Они требовали, чтобы она изгнала демона из своей дочери. Они напомнили ей то, о чем говорится в старинных книгах: «Не потерпите ведьмы в народе вашем».

— И что им ответила моя мать?

— Она процитировала им закон и отослала прочь. Она сказала: «Если Аля навлекает на нас беду, то в этом виновата власть, которая чего-то не предусмотрела и не предотвратила». И постаралась объяснить, какие изменения произошли с Алей, когда та была у нее во чреве. Но женщины рассердились, потому что ничего не поняли. Уходя, они недовольно бормотали.

Из-за Али еще будут сложности, подумал Поль.

Острые песчинки царапнули его по. лицу, там где оно было не прикрыто тканью. Пахнуло предпряной массой.

— Эль-сайяль, песчаный дождь, несет нам утро, — сказал он вслух.

Сквозь серый сумрак он смотрел на лежащую перед ним пустыню, мертвую и безжалостную, на равнодушные, бесконечные пески. В темном углу, на юге, ударила сухая полоса молнии — знак того, что буря всадила туда весь свой статический заряд. Спустя долгое время раздался глухой раскат грома.

— Вот голос, который украшает нашу землю, — промолвила Чейни.

Большинство его людей занимались сворачиванием тентов. От ближних дюн подходила охрана. Все вокруг пришло в плавное движение, предписанное древними книгами и не требующее никаких приказаний.

«Старайся отдавать как можно меньше приказов, — говорил ему отец… когда-то… очень давно. — Однажды приказав что-либо сделать, потом всегда придется приказывать это».

Вольнаибы знали это правило инстинктивно.

Водный надзиратель отряда начал произносить утреннее заклинание, добавляя к нему ритуальные слова о посвящении в дюнные всадники.

— Мир — это недостроенная хижина, — завывал он, и его причитания разносились далеко по дюнам. — Кто остановит Ангела Смерти? Что предначертал Шай-Хулуд, то сбудется.

Поль слушал, узнавая слова — так же начиналась песнь над телом павшего федьакына, с этими же словами бросались в бой его штурмовики.

Не насыпят ли и здесь кучу камней в память о том дне, когда отлетела еще одна душа? спросил себя Поль. И каждый проходящий мимо вольнаиб будет добавлять еще один камень и думать о Муад-Дибе, который умер на этом месте.

Он знал, что среди вариантов сегодняшнего дня был и этот, лежащий на одной из линий будущего, которые лучами расходились из точки его нынешнего положения во времени-пространстве. Обрывочные видения преследовали его. Чем больше он сопротивлялся своему ужасному предназначению, чем отчаяннее боролся против угрозы джихада, тем больший хаос вторгался в его предвидения. Будущее словно превратилось в стремительную реку, которая несется к огромному водопаду — яростному кипению вод, над которым не видно ничего, кроме завесы тумана и облаков.

— Сюда идет Стилгар, — сказала Чейни. — Теперь я должна отойти в сторону, возлюбленный мой. Теперь я буду только саяддиной, следящей за соблюдением ритуала, чтобы все точно отобразилось в наших летописях.

Она мгновение смотрела на него, и, казалось самообладание ее покинуло, но потом она снова взяла себя в руки.

— Когда это отойдет в прошлое, я сама приготовлю тебе завтрак, — добавила она и отвернулась.

Стилгар приближался к ним по мучнистому песку, поднимая ногами облачка мягкой пыли. Темные провалы его глаз, горящих неукротимым огнем, неотрывно смотрели на Поля. Черная борода блестела поверх защитного костюма влагоджари, его словно высеченные из камня щеки были изъедены ветром — как и его родные скалы.

Он нес знамя Поля — черно-зеленое полотнище с укрепленной на древке трубкой влагосборника, знамя, ставшее уже легендой среди вольнаибов. Поль не без гордости подумал: Я не могу сделать ни единого шага, чтобы это тут же не стало легендой. Теперь они подметят, как я расстался с Чейни, как поприветствовал Стилгара — все, что я сделаю сегодня. Останусь я в живых или умру — это станет легендой. Но мне нельзя умирать. Ибо тогда останется только легенда, и ничто не остановит джихад.

Стилгар воткнул древко в песок рядом с Полем и опустил руки по швам. Взгляд синих на синем глаз оставался напряженным, но ровным. Поль подумал, что и его глаза уже начали принимать этот скрывающий все оттенок — следствие воздействия пряностей.

— Они лишили нас хаджа, — сказал Стилгар с подобающей ситуации торжественностью.

Поль, как учила его Чейни, ответил:

— Кто может лишить вольнаиба права ходить или ездить там, где ему вздумается?

— Я — наиб, — отозвался Стилгар, — меня не взять живым. Я — одна из ног треножника смерти, который сокрушит наших врагов.

Воцарилось молчание.

Поль бросил взгляд на других вольнаибов, столпившихся позади Стилгара. Они стояли неподвижно, каждый творил про себя молитву. И он подумал о том, что вольнаибы — народ, вся жизнь которого — непрерывное убийство, народ, все дни которого исполнены гнева и скорби, который никогда не помышлял ни о чем ином, кроме мечты, подаренной им Литом-Каинзом перед смертью.

— Где Господь, что ведет нас через пустыни и пропасти? — спросил Стилгар.

— Он всегда с нами, — торжественным хором отозвались вольнаибы.

Стилгар расправил плечи, подошел к Полю и понизил голос:

— Ну, помни, что я тебе говорил. Делай все просто и точно, ничего не выдумывай. У нас в народе ездят верхом на творилах с двенадцати лет. Ты более чем на шесть лет старше, и ты не рожден для нашей жизни. Так что не вздумай никого поразить своей смелостью. Мы и так знаем, что ты смелый. Все, что тебе нужно сделать, — это вызвать творило и проехать на нем верхом.

— Я запомню твои слова, — ответил Поль.

— Следи за своими действиями. Не осрами меня.

Стилгар вытащил из-под бурнуса пластиковый стержень в метр длиной. На одном конце он был заострен, а к другому концу была прикреплена пружинная хлопушка.

— Я сам сделал это било. Оно получилось хорошим. Возьми его.

Принимая било, Поль почувствовал тепло гладкого пластика.

— Твои крючья у Шишакли. Он отдаст их тебе, когда ты дойдешь вон до той дюны, — он указал направо. — Желаю тебе вызвать большое творило, Узул. Покажи нам, на что ты способен.

Поль отметил особые нотки в голосе Стилгара — наполовину положенные по обряду, наполовину выдающие дружескую озабоченность.

В это мгновение солнце словно выпрыгнуло из-за горизонта. На небе появился тот серебристо-голубоватый оттенок, который предупреждал, что день будет очень сухим и жарким даже для Аракиса.

— Наступило время горячего дня, — сказал Стилгар, и на этот раз в его голосе звучало только то, что полагалось по обряду. — Иди, Узул, оседлай творило и сверши путь по пескам как вождь людей.

Поль отдал честь своему знамени, заметив, что черно-зеленое полотнище безжизненно повисло — предрассветный ветер стих. Он повернулся к дюне, на которую указал ему Стилгар — грязно-коричневый склон с S-образным гребнем. Большая часть отряда уже двинулась в противоположном направлении, карабкаясь на дюну, за которой скрывался их лагерь.

Лишь одна закутанная в бурнус фигура все еще стояла на пути Поля: взводный командир федьакынов Шишакли. Сквозь щель между капюшоном и повязкой виднелась только узкая полоска его глаз.

Когда Поль подошел, Шишакли протянул ему два тонких хлыстоподобных стержня. Стержни были длиной около полутора метров, один конец был шершавым, чтобы удобнее держать, другой заканчивался металло-пластиковыми крючьями.

Поль взял их левой рукой, как полагалось по обряду,

— Это мои крючья, — хрипловатым голосом сказал Шишакли. — Они никогда не подводили.

Поль кивнул, блюдя требуемое молчание, и пошел дальше по склону дюны. Поднявшись на гребень, он оглянулся назад и увидел своих людей, которые сбились вместе и в развевающихся бурнусах напоминали рой насекомых. Теперь он одиноко стоял на песчаном гребне, и перед ним расстилался горизонт — ничего, кроме плоского и неподвижного горизонта. Стилгар выбрал хорошую дюну — она была выше соседних и давала хороший обзор.

Поль наклонился и воткнул било глубоко в песок с наветренной стороны, там, где он был плотнее и обеспечивал большую гулкость. Потом он немного помешкал, прокручивая в голове все, чему его учили, просматривая те пути жизни и смерти, на распутье которых сейчас оказался.

Как только он откинет защелку, било заведет свой призывный гул. Его услышит и поспешит сюда через пески гигантский песчаный червь — творило. Поль знал, что с помощью хлыстообразных крючков он сможет вскарабкаться на высокую изогнутую спину червя. И пока передний край кольцеобразного сегмента будет оставаться открытым, колючий песок будет проникать внутрь его чувствительного тела и чудовище не сможет нырнуть в песчаные глубины. Оно будет влачить свое гигантское тело так, чтобы держать открытый сегмент как можно дальше от песка.

Я — дюнный всадник, сказал себе Поль.

Он мельком взглянул на крючья в левой руке и подумал, что стоит ему только потянуть ими вдоль огромной спины, и чудовище повернет туда, куда ему нужно. Он уже видел, как это делалось. Ему помогли взобраться на спину червя во время короткой учебной поездки. Пойманный червь будет нестись, пока не выбьется из сил и не останется лежать на песке. Тогда придется призывать нового червя.

Поль знал, что когда он пройдет испытание, его сочтут способным совершить путешествие длиной в двадцать бил к югу, чтобы отдохнуть и восстановить силы, — туда, где женщины с детьми скрываются от погромов среди новых пальмовых насаждений в сичах-убежищах.

Он поднял голову и посмотрел в сторону юга, подумав, что вызванный из дикого эрга червь есть величина неизвестная, и поэтому для того, кто его вызывает, исход испытания тоже всегда будет неизвестной величиной.

«Ты должен очень внимательно подготовиться к встрече, — учил его Стилгар. — Ты должен стоять достаточно близко, чтобы вскарабкаться на него, но и не слишком близко, чтобы он не смог тебя проглотить».

С внезапной решимостью Поль отпустил защелку. Лопасть начала качаться и издавать свое призывное «бум… бум… бум».

Он выпрямился и оглядел горизонт, вспоминая слова Стилгара: «Тщательно следи за линией приближения. И все время прислушивайся. Ты можешь услышать его до того, как увидишь».

В мозгу всплыли предостережения Чейни, которые она нашептывала этой ночью, терзаемая страхом за него: «Если ты встал на пути творила, нужно оставаться совершенно неподвижным. Вообрази себя горсткой песка. Спрячься под плащом и всем своим существом ощути себя маленькой дюной».

Поль медленно скользил взглядом по горизонту, вслушивался, искал знаки, о которых ему рассказывали.

Оно пришло с юго-востока — далекое шипение, шепот песка. Наконец он заметил вдали контур следа чудовища на фоне рассвета и подумал, что никогда прежде не видел такого огромного творила, даже не слышал ни о чем подобном. Казалось, он был более полутора верст в длину, и песчаная волна, гребнем вздымающаяся перед его головой, походила на гору.

Такого я не видел ни в видениях, ни в жизни, предостерег себя Поль. Он поспешил встать на пути чудовища, чтобы успеть изготовиться, и полностью сосредоточился на задаче, которая стояла перед ним в эту минуту.

~ ~ ~

Испытание Поля на дюнного всадника может начаться в любую минуту. Они стараются скрыть это от меня, но ведь это очевидно! вдруг подумала Джессика. И Чейни отбыла с каким-то таинственным поручением.

Она сидела в комнате отдыха, пользуясь мгновениями передышки между ночными занятиями в учебных классах. Комната была очень уютной, хотя не такой просторной, как та, что так нравилась ей в сиче Табр, откуда им пришлось уйти, скрываясь от погромов. И все же здесь были толстые ковры на полу, мягкие подушки, низкий кофейный столик, стоящий тут же, под рукой, многоцветные портьеры на стенах и мягкий свет желтых поплавковых ламп над головой. В комнате стоял отчетливый кислый запах вольнаибского жилища, который теперь был для нее прочно связан с ощущением безопасности.

Но она знала, что ей никогда не преодолеть сознание чуждости этого мира. Ковры и портьеры — всего лишь попытка спрятаться от этого чувства.

В комнату отдыха проникли слабые звуки: позвякивания, гудение, хлопки. Джессика знала, что это празднование рождения нового человека, вероятно у Субайи. Та как раз должна рожать. И она знала, что довольно скоро увидит младенца — синеглазого ангелочка принесут Преподобной Матери для благословения. Еще она знала, что ее дочь Аля будет на церемонии и доложит ей обо всем.

Время ночной молитвы еще не наступило. Они не начнут праздновать рождение до того часа, когда полагается оплакивать погибших на Доритрине, Бела Тигойзе, Россаке и Хармонтепе.

Джессика вздохнула. Она понимала, что старается отвлечься от мыслей о сыне и тех опасностях, которые его подстерегают: ямы-ловушки с ядовитыми колючками, харконненские налетчики (хотя их стало значительно меньше после того, как вольнаибы, обученные Полем, начали вовсю собирать с них дань махолетами и вездеходами) и то, что всегда угрожает человеку в пустыне — творила, жажда и песчаные бури.

Она подумала, что хорошо бы приказать принести чашечку кофе и одновременно ей пришла мысль о том, насколько парадоксальную жизнь ведут вольнаибы: в своих пещерах-сичах они живут гораздо комфортабельнее пеонов из долин, тогда как совершая хаджр по открытой пустыне, они выносят такие тяготы, которые харконненским батракам и не снились. Чья-то смуглая рука раздвинула портьеры рядом с ней, поставила на низенький столик чашку и исчезла. От чашки поднимался аромат пряного кофе.

Подношение с праздника рождения, подумала Джессика.

Она взяла чашку и отхлебнула кофе, улыбнувшись про себя. В каком другом обществе нашей Вселенной человек моего положения мог бы принять напиток неизвестно из чьих рук и при этом ничего не бояться? Правда, я могла бы изменить формулу любого яда еще до того, как он успел повредить мне, но ведь подносивший кофе не знал об этом.

Она осушила чашку и почувствовала, как ее содержимое, вкусное и горячее, прибавило ей сил.

И она снова подивилась — в каком другом обществе с ней бы обращались столь тактично и бережно: человек появился только затем, чтобы поднести свой дар, и не стал докучать ей излишними церемониями. В подношении чувствовались уважение и любовь и лишь крохотная примесь страха.

И еще одно показалось ей любопытным: стоило ей только подумать о кофе, и он сразу же появился. Она знала, что тут не было никакой телепатии. Это было тау — общее «я» всех живущих в одном сиче, как бы компенсация за состояние легкого отравления пряной пищей, которую они разделяли. Огромное население сича, конечно же, никогда не могло надеяться на то просветление, которое давали пряности ей, оно просто не было ни выучено, ни подготовлено для этого. Мозг простых людей отвергал все, что не мог представить или понять. Тем не менее они обладали способностью чувствовать и реагировать как единый организм.

Мысль о случайном совпадении никогда не могла прийти им в голову.

Прошел ли Поль испытание в песках или нет? спросила она себя. Он способный мальчик, но даже с самым способным может случиться что-нибудь непредвиденное.

Ожидание.

Это ужасно. Ждать можно долго, но наступает момент, когда ты уже не в силах справляться с ужасом ожидания.

С каким только ожиданием ни приходилось им сталкиваться!

Мы здесь уже больше двух лет, думала она, и пройдет еще по крайней мере вдвое больше, прежде чем мы осмелимся помыслить об избавлении Аракиса от харконненского ставленника — Мудира Нахья, Зверя-Раббана.

— Преподобная Мать?

Голос из-за портьер, закрывавших дверь в ее комнату, принадлежал Харе — женщине из окружения Поля.

— Да, Хара.

Занавески раздвинулись, и Хара проскользнула внутрь. На ней были сандалии, какие носили внутри сича; желтая ткань, обмотанная вокруг тела, оставляла руки обнаженными почти до плеч. Черные волосы, разделенные на прямой пробор, маслянисто поблескивали и походили на два крыла большого жука. Резкие, почти хищные черты выдавали озабоченность.

Вслед за Харой вошла Аля, девочка примерно двух лет.

Взглянув на дочь, Джессика, как всегда, подумала о ее сходстве с Полем в этом возрасте — те же широко раскрытые глаза, серьезно отвечающие на ее вопрошающий взгляд, те же темные волосы и жесткая линия рта. Но, несомненно, были и тонкие отличия, и именно они придавали девочке так беспокоившую взрослых странность. Ребенок, почти младенец, вел себя со спокойствием и собранностью, не свойственными ее возрасту. Взрослых потрясало, когда она вдруг начинала смеяться при их разговорах, услышав тонкие намеки на отношения между мужчиной и женщиной. Их потрясало, когда, прислушавшись к ее забавно шепелявым словам, произносимым маленьким ротиком, они находили в них глубокий смысл, который мог исходить только из жизненного опыта, никак невозможного у двухлетней крошки.

Хара, раздраженно вздохнув, опустилась на подушку и хмуро посмотрела на девочку.

— Аля, — поманила к себе дочь Джессика.

Та подошла, уселась на подушку возле матери и крепко взяла ее за руку. От соприкосновения их тел тут же включилось общее сознание, которое возникло у них еще до рождения Али. Речь шла не об общих мыслях, хотя, если они соприкасались в ту минуту, когда Джессика изменяла пряный яд для какой-нибудь церемонии, случалось и такое. Это было нечто большее — непосредственное восприятие другой живой искры, острое и пронзительное, восприятие на уровне симпатической нервной системы, делавшее их в эмоциональном смысле одним целым.

Джессика заговорила с Харой, следуя правилам обращения к человеку из окружения ее сына:

— Субак уль кухар, Хара. В добром ли здравии встречает тебя эта ночь?

Соблюдая те же предписываемые традицией правила, та ответила:

— Субак ун нар. Я в добром здравии.

Слова прозвучали почти без всякого выражения. И Хара снова вздохнула.

Джессика почувствовала, что Алю это забавляет.

— Ганима моего брата дуется на меня, — прошепелявила девочка.

Джессика отметила слово, которое она употребила для Хары — ганима. На выразительном языке вольнаибов оно обозначало «нечто, добытое в бою», а произнесенное с определенной интонацией еще и «непригодное больше для использования по своему первоначальному назначению». Например, наконечник копья, который подвесили как украшение.

Хара окрысилась:

— Нечего меня оскорблять, дитя. Я знаю свое место.

— Что ты натворила на сей раз, Аля? — спросила Джессика.

За нее ответила Хара:

— Она не только отказалась сегодня играть с другими детьми, она вторглась туда…

— Я спряталась за занавесками и смотрела, как Субайя рожает ребеночка, — вмешалась Аля. — Мальчика. Он так плакал, так плакал. Очень здоровые легкие. Когда он достаточно выплакался…

— Она вылезла и прикоснулась к нему, — продолжила Хара. — И он сразу перестал плакать. Всем известно, что вольнаиб, если он родился в сиче, должен выкричаться при рождении, потому что больше ему уже никогда не разрешат кричать, чтобы не выдать нас во время хаджа.

— Он достаточно выплакался. Я только хотела почувствовать его искру, его жизнь. Вот и все. А когда он почувствовал меня, он не захотел больше плакать.

— Просто среди людей опять пойдут разговоры, — сказала Хара.

— Мальчик Субайи здоров? — спросила Джессика. Она видела, что что-то глубоко беспокоит Хару, и гадала, что бы это могло быть.

— Здоров так, как только может пожелать любая мать. Они знают, что Аля не причинила ему вреда. Они даже почти не возражали против того, что она к нему прикоснулась. Он угомонился и был совершенно счастлив. Но дело в том… — Хара пожала плечами.

— Дело в странности моей дочери, да? В том, что она говорит о вещах, которые ей не по возрасту и о которых дети в ее годы знать не могут — о далеком прошлом.

— Откуда она может знать, каким был ребенок на Беле Тигойзе? — резко спросила Хара.

— Но он правда такой! Сын Субайи как две капли воды похож на мальчика, которого Мита родила перед Расставанием.

— Аля! — воскликнула Джессика. — Я ведь тебя предупреждала.

— Но, мама, я сама видела, и это правда…

Джессика покачала головой, видя смятение на лице Хары. Кого я произвела на свет? спросила она себя. Дочь, которая от рождения знает все, что знаю я… и даже больше: ей открыты все знания из коридоров прежней Преподобной Матери, живущей теперь во мне.

Дело не только в том, что она говорит, — продолжала Хара, — но и в том, чем она занимается: как она сидит, как смотрит на скалы, как шевелит какой-нибудь одной мышцей на щеке или на тыльной стороне мизинца…

— Это бен-джессеритская выучка, ты ведь сама знаешь, Хара. Разве у моей дочери не может быть наследственных качеств?

— Преподобная Мать, тебе известно, что меня ее странности не занимают. Но люди и их разговоры! Я чувствую здесь опасность. Они говорят, будто твоя дочь — демон, что другие дети отказываются с ней играть, что она…

— У нее очень мало общего с другими детьми, но она не демон. Она просто…

— Конечно нет!

Джессика изумилась пылкому восклицанию Хары и взглянула на Алю. Ребенок казался полностью погруженным в свои мысли, от него исходило ощущение… ожидания. Она перевела глаза на Хару.

— Я отношусь к тебе с почтением, как к человеку из дома моего сына, — начала Джессика и почувствовала, как рука Али шевельнулась в ее руке. — Можешь открыто говорить со мной обо всем, что тебя беспокоит.

— Я недолго еще буду оставаться в доме твоего сына. До сих пор я ждала ради моих сыновей, ради особой выучки, которую они получают как дети Узула. Сама я могла бы им дать слишком мало с того времени, как стало известно, что я не делю ложе с твоим сыном.

И снова Аля пошевелилась, тепло и сонно.

— Ну и что с того, ты могла бы стать для моего сына хорошей спутницей, — сказала Джессика и добавила про себя, потому что подобные мысли неотвязно преследовали и ее саму: Спутницей… но не женой. И затем ее мысли скользнули к главному, самому больному месту: к разговорам, которые велись в сиче про ее сына и про то, что его связь с Чейни сделалась постоянной — иначе говоря, браком.

Я люблю Чейни, думала она, но при этом напоминала себе, что, когда речь идет об особах королевской крови, любовь должна отступить в сторону. Ибо в вопросах брака особы королевской крови руководствуются совсем другими соображениями.

— Ты думаешь, я не знаю, какие планы ты строишь для своего сына? — спросила Хара.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты хочешь объединить все племена под Ним.

— Это плохо?

— Я вижу грозящие ему опасности… и одна из них — Аля.

Аля примостилась поближе к матери, открыла глаза и изучающе оглядела Хару.

— Я наблюдала за вами, когда вы бываете вместе, за тем, как вы прикасаетесь друг к другу. Аля — почти моя плоть, потому что она сестра того, кто мне почти брат. Я наблюдала за ней и охраняла ее с той поры, когда она была совсем крошкой, со времен той раззьи, когда мы бежали сюда. Я на многое насмотрелась.

Джессика кивнула, чувствуя, как в сидящей рядом дочери начинает нарастать беспокойство.

— Ты знаешь, что я имею в виду. То, что она знает обо всем еще до того, как с ней заговорят. Какой еще ребенок в ее возрасте так понимает водную дисциплину? У какого другого ребенка первыми словами к няньке были: «Я люблю тебя, Хара»?

Хара в упор уставилась на Алю.

— Почему, ты думаешь, я сношу все ее оскорбления? Я знаю, что они не со зла.

Аля подняла глаза на мать.

— Да, у меня есть способности к рассуждению, Преподобная Мать. Я могла бы стать саяддиной. То, что я видела, я видела.

— Хара… — Джессика пожала плечами. — Не знаю, что тебе и сказать.

И она удивилась самой себе, хотя и сказала чистую правду.

Аля потянулась и расправила плечики. Джессика почувствовала, что ожидание кончилось, что новое чувство основано на решимости и грусти.

— Мы ошиблись, — сказала Аля. — И теперь мы нуждаемся в Харе.

— Все произошло во время обряда приношения семени, — продолжала Хара, — когда ты, Преподобная Мать, изменяла Воду Жизни, когда Аля жила внутри тебя еще нерожденная.

Нуждаемся в Харе? недоумевала Джессика.

— Кто еще сможет говорить с людьми и научить их понимать меня? — спросила Аля.

— Ты хочешь, чтобы она что-то сделала?

— Она сама знает, что делать.

— Я расскажу им правду, — сказала Хара. Ее лицо внезапно стало постаревшим и печальным, по оливкового цвета коже пролегли морщины, черты лица заострились, делая ее похожей на ведьму. — Я расскажу им, что Аля только притворяется, будто она маленькая девочка, что на самом деле она никогда не была маленькой девочкой.

Аля затрясла головой. По ее щекам побежали слезы, и Джессика так явственно почувствовала волну горя, исходящую от дочери, словно это было ее собственное чувство.

— Я знаю, что я выродок, — прошептала Аля. Это по-взрослому сделанное обобщение прозвучало из уст ребенка как подтверждение горькой истины.

— Ты не выродок! — крикнула Хара. — Кто посмел сказать, что ты выродок?

И Джессика снова изумилась неистовству, с которым Хара защищала девочку. Она видела, что Аля сделала правильный вывод — они действительно нуждались в Харе. Люди поймут ее — и ее слова, и ее чувства, ибо теперь стало очевидно, что она любит Алю как собственное дитя.

— Кто это говорил? — повторила Хара.

— Никто.

Аля вытерла слезы уголком просторной абы матери. Потом расправила ткань там, где она замялась и намокла.

— Тогда не говори так, — приказала Хара.

— Да, Хара.

— А теперь, — сказала вольнаибка, — расскажи мне, на что это было похоже, чтобы я пересказала остальным. Расскажи мне, что случилось тогда с тобой.

Аля проглотила комок в горле и подняла глаза на мать.

Джессика кивнула.

— Однажды я проснулась, — начала девочка. — Это было очень похоже на пробуждение ото сна, только я не могла вспомнить, чтобы я засыпала. Я находилась в теплом и темном месте. И я испугалась.

Вслушиваясь в шепелявящий голосок дочери, Джессика вспоминала тот день в огромной пещере.

— Я испугалась и попробовала убежать, но бежать было некуда. Потом я увидела искру… но не просто увидела. Искра находилась там, рядом со мной, и я различала все ее чувства. Она утешала меня, баюкала, говорила, что все будет хорошо. Это была моя мать.

Хара потерла глаза и поощрительно улыбнулась. Но глаза вольнаибки горели такой напряженной и дикой страстью, словно они тоже вслушивались в рассказ девочки.

И Джессика подумала: Как же мало мы в действительности знаем о том, что думает это существо; о том, какой у нее опыт, знания, кто ее предки,

— И когда я перестала бояться и успокоилась, — продолжала Аля, — к нам присоединилась еще одна искра… и тут-то все и произошло. Той, другой искрой была старая Преподобная Мать. Она… обменивалась жизнью с моей матерью… обменивалась всем… и я была с ними, видела… видела все, А когда все закончилось, я уже стала ими, и всеми другими, и самой собой… я потом долго-долго отыскивала самое себя. Там было столько других!

— Это было жестоко, — сказала Джессика. — Человеческое сознание не должно пробуждаться таким образом. Чудо, что ты еще сумела выдержать все, что случилось с тобой.

— Мне ничего больше не оставалось. Я не знала, как мне отказаться и куда спрятать мое сознание… как скрыться… от всего, что происходит… от всего…

— Мы не знали, — прошептала Хара. — Когда мы подносили твоей матери Воду Жизни, мы не знали, что ты уже существуешь внутри нее.

— Не горюй, Хара. Я об этом ничуть не жалею. В конце концов, здесь даже есть чему радоваться: я — Преподобная Мать. У племени две Пре…

Аля вдруг умолкла и наклонила голову, прислушиваясь.

Сидевшая на пятках Хара откинулась назад, на подушку, и пристально посмотрела сначала на девочку, а потом на мать.

— Ты что-то слышишь? — спросила Джессика.

— Ш-ш-ш-ш, — ответила Аля.

Из-за портьер, отделявших их от коридоров сича, послышался отдаленный ритмичный напев. Он становился громче, и теперь можно было различить отдельные звуки; «Йа! Йа! Йаум! Йа! Йа! Йаум! Му зайн валлах! Йа! Йа! Йаум! Му зайн валлах!»

Поющие миновали наружные двери, и их голоса гулко зазвучали во внутренних помещениях. Звуки медленно стихли.

Когда они достаточно отдалились, Джессика начала произносить положенные ритуальные слова. В ее голосе зазвучала грусть:

— На Бела Тигойзе был Рамадан и Апрель.

— Моя семья сидела вокруг фонтана у себя во дворике, — подхватила Хара. — От струек воды воздух был напоен влагой. Там росло апельсиновое дерево, полное плодов, круглых и сочных — только протяни руку. Там стояли корзины с миш-мишем, там были баклавы и кувшины с кислым молоком — все это вкусно и хорошо для еды. В наших садах, в наших стадах — всюду был мир, мир по всей земле.

— Жизнь была преисполнена счастьем, пока не пришли захватчики, — продолжила Аля.

— Кровь леденела в жилах от воплей наших братьев, — сказала Джессика. И она почувствовала, как на нее нахлынули воспоминания всех тех, чье прошлое она теперь разделяла.

— «Ла-ла-ла», — плакали женщины, — произнесла Хара.

— Захватчики пронеслись через муштамаль и накинулись на нас, а с их ножей, отнявших жизнь у наших мужчин, капала кровь.

Молчание воцарилось среди них, так же как оно воцарилось и во всех остальных помещениях сича, молчание, во время которого они вспоминали свое горе, чтобы память о нем была всегда свежей.

Наконец Хара произнесла завершающую фразу, вложив в свои слова такую ярость, какой Джессика никогда в них прежде не слышала.

— Мы никогда не простим и никогда не забудем!

В многозначительной тишине, последовавшей за ее словами, они услышали перешептывание людей, шуршание множества бурнусов. Джессика почувствовала, что за портьерами, отгораживающими комнату, кто-то стоит.

— Преподобная Мать?

Голос был женский, и Джессика узнала его: он принадлежал Тартаре, одной из жен Стилгара.

— В чем дело, Тартара?

— Неприятности, Преподобная Мать.

От внезапного страха за Поля у Джессики сжалось сердце.

— Поль… — прошептала она.

Тартара раздвинула портьеры и шагнула внутрь. Джессика успела мельком заметить группу людей, столпившихся во внешней комнате, за портьерами. Она посмотрела на Тартару — маленькую, смуглую женщину в красно-черном бурнусе, с совершенно синими глазами, которые она с привычной почтительностью не отводила от лица Джессики, крохотным носиком, который она морщила, чтобы скрыть шрамы от носовых фильтров.

— В чем дело? — резко повторила Джессика.

— Из песков пришла весть. Узул встречается с творилом… испытание назначено на сегодня. Наши юноши говорят, что он, конечно, выдержит его, значит, к наступлению ночи он уже станет дюнным всадником. Все юноши решили отправиться на раззью. Они сделают на севере набег и встретят там Узула. Они затевают большой скандал. Они сказали, что заставят его бросить вызов Стилгару и стать вождем.

Собирание воды, укрепление дюн, медленное, но верное изменение мира — этого им уже недостаточно, подумала Джессика. Небольшие набеги, набеги наверняка — этого больше недостаточно, после того как мы с Нолем обучили их. Они почувствовали свою силу. Они хотят сражаться.

Тартара переступила с ноги на ногу и кашлянула.

Мы понимаем важность осмотрительности и терпения, но в этом и главная причина нашей нерешительности. Мы знаем, какой вред может нанести слишком долгое ожидание. Если оно чересчур затянется, мы потеряем ощущение стоящей перед нами цели.

— Юноши говорят, что, если Узул не вызовет Стилгара, значит, он трус.

Тартара опустила глаза.

— Вот, значит, как, — пробормотала Джессика и подумала: Я предвидела, что это произойдет. И Стилгар тоже.

Тартара снова откашлялась,

— Даже мой брат Шоаб так говорит. Они хотят не оставить Узулу никакого выбора.

Вот и произошло. И теперь Поль должен справиться сам. Преподобная Мать не осмелится вмешиваться в борьбу за власть.

Аля высвободила свою ручку из руки матери и сказала:

— Я пойду с Тартарой и послушаю, что говорят эти юноши. Возможно, это что-нибудь даст.

Джессика встретилась глазами со взглядом Тартары, но обратилась к Але:

— Хорошо, ступай. И доложишь мне обо всем как можно скорее.

— Мы не хотим, чтобы это случилось, Преподобная Мать, — сказала Тартара.

— Не хотим, — согласилась Джессика. — Роду нужны все его силы, — она посмотрела на Хару: — Ты пойдешь с ними?

Хара ответила на непрозвучавшую часть вопроса:

— Тартара не допустит, чтобы Але причинили вред. Она знает, что скоро мы обе, и я и она, будем женами одного мужчины. Мы уже все с ней обговорили. — Хара подняла глаза на Тартару, потом на Джессику. — Мы понимаем друг друга.

Тартара протянула Але руку:

— Нам нужно спешить. Юноши скоро отправляются в путь.

Они раздвинули портьеры; рука ребенка лежала в маленькой женской руке, но, казалось, что ребенок здесь старший.

— Если Поль-Муад-Диб убьет Стилгара, это не пойдет на пользу племени, — сказала Хара. — В прежние времена мы не знали другого способа смены вождей, но сейчас времена изменились.

— Они изменились и для тебя тоже, — заметила Джессика.

— Не думай, что я сомневаюсь в исходе их поединка. Узул не может не победить.

— Это я и имела в виду.

— Ты думаешь, что тут задеты мои личные чувства, — Хара покачала головой, и водные бирки звякнули на ее шее. — Как ты ошибаешься! Может, ты думаешь, что я сожалею, что Узул не выбрал меня, что я ревную к Чейни?

— Ты сама можешь сделать свой выбор, как захочешь.

— Мне жаль Чейни, — продолжала Хара.

Джессика насторожилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, что ты думаешь про Чейни. Ты думаешь, что она не может быть женой для твоего сына.

Джессика откинулась назад, расслабилась на подушках и пожала плечами.

— Возможно.

— Может быть, ты и права. Но даже если так, у тебя есть союзник, о котором ты не догадываешься: сама Чейни. Она хочет только, чтобы Ему было лучше.

Джессика проглотила внезапно застрявший в горле ком.

— Чейни мне очень дорога. Она могла бы…

— У тебя очень грязные ковры, — оборвала ее Хара. Она скользнула взглядом по полу, отводя глаза от Джессики. — Столько народу здесь все время топчется. Тебе надо бы приказать, чтобы их чистили почаще.

~ ~ ~

Поль поджидал на песке, находясь вне линии приближения гигантского червя. Я не должен ждать, словно контрабандист — нетерпеливо подпрыгивая на Месте, напоминал он себе. Я должен стать частью пустыни.

До появления чудовища оставалось всего несколько минут; утро заполнилось скрежещущим шипением. Огромные зубы в круглой, как пещера, пасти выдвинулись, точно лепестки небывалого цветка. Воздух насытился пряным запахом.

Защитный влагоджари ладно сидел на Поле, и он только чуть-чуть чувствовал носовые фильтры и респираторную повязку. Уроки Стилгара, многочасовые, до боли, стояния на песке, сейчас вытеснили все остальное.

«На каком расстоянии от творила ты должен стоять на крупном песке?» — спрашивал Стилгар.

И Поль давал правильный ответ:

«Полметра на каждый метр диаметра творила».

«Почему?»

«Чтобы меня не засосал осыпающийся песок и чтобы успеть добежать и прыгнуть на него».

«До сих пор ты ездил только на маленьких особях, которых мы выводим для семени и для Воды Жизни. Но во время испытания ты призываешь дикое творило, старожила пустыни. Ты должен будешь оказать ему надлежащее уважение».

Вот уже гудение била стало почти неслышным за грохотом приближающегося червя. Поль глубоко вздохнул, даже через фильтры чувствуя горьковатый запах песка. Дикий творило, старожил пустыни, почти навис над ним. Торчащие над поверхностью сегменты поднимали песчаную волну высотой примерно ему до колен.

Ну, зверюга, давай, думал он. Давай. Ты услышал мой зов. Давай, давай.

Песчаная волна подняла его. В лицо ударила пыль. Он потверже уперся ногами в песок, весь мир сузился до пыльной клубящейся песчаной стены и разбитой на сегменты отвесной скалы перед ним, на которой резко выделялись линии колец.

Поль поднял крючья, оглядел их и наклонился. Почувствовал, как они подрагивают в руках. Потом прыгнул вверх, упер ноги в отвесную стену и откинулся на коротко звякнувших крючьях. Этот момент и был подлинным испытанием: если он правильно всадил крючья в переднюю кромку кольцевого сегмента и сегмент открылся, то червь не станет перекатываться, пытаясь сокрушить его.

Червь замедлил ход. Он проскользил мимо била, и оно стихло. Он начал медленно перекатываться — вверх, стараясь поднять эти раздражающие его колючки как можно выше, чтобы песок не попал на мягкие ткани под открытым сегментом.

Поль очутился высоко над песком верхом на черве. Его охватило восторженное чувство — чувство императора, озирающего подвластный ему мир. Он подавил в себе внезапное желание выкинуть какой-нибудь фортель, закрутить червя в разные стороны, показать всем свою удаль.

Внезапно он понял, почему Стилгар предостерегал его и рассказывал про отчаянных юнцов, которые начинали танцевать на спине у творила, сходить с ума, стоять на голове, вытаскивать свои крючья и вновь всаживать их, пока червь не перевернулся обратно.

Оставив один крюк на месте, Поль вытащил второй и всадил его чуть пониже. Убедившись, что крюк сидит надежно, он вытащил первый и принялся таким образом спускаться по круглому боку. Червь начал перекатываться и, перекатываясь, поворачивал в сторону мучнистого песка, где поджидали Поля остальные.

Поль смотрел, как они карабкаются наверх с помощью крючьев, стараясь не задеть за чувствительные края кольца. Вот они оказались на самом верху и выстроились в три ряда позади него, опираясь на крючья.

Стилгар протиснулся через их ряды, проверил положение стержней и взглянул в улыбающееся лицо Поля.

— Ну что, справился? — громко заговорил он, стараясь перекричать шум от движения червя. — Так ты себе это представлял? Справился? — он выпрямился. — А теперь я тебе скажу, что работу ты сделал не первый сорт. У нас двенадцатилетние пацаны управляются ловчее тебя. Слева от того места, где ты ждал, был барабанный песок. Если бы червь слегка свернул, то ты бы попался.

Улыбка сбежала с лица Поля.

— Я видел барабанный песок.

— Тогда почему ты не дал кому-нибудь знак встать на страховочную позицию? Такие вещи полагается делать даже во время испытания.

Поль проглотил комок в горле и повернулся лицом к ветру, поднявшемуся от их движения.

— Ты думаешь, я плохо поступаю, что говорю тебе об этом сейчас? Но это мой долг. Ты для меня один из моих бойцов. Если бы ты вылетел на барабанный песок, червь повернул бы прямо на тебя.

Поль злился, но понимал, что Стилгар говорит правду. Потребовалась долгая пауза и вся полученная им у матери выучка, чтобы успокоиться.

— Прошу прощения, — произнес он. — Этого больше не повторится.

— В сложной ситуации всегда имей за спиной дублера, кого-нибудь, кто мог бы отвлечь на себя червя. Помни, что мы работаем вместе. Только так мы можем чувствовать себя уверенно. Мы работаем вместе, а?

Он похлопал Поля по плечу.

— Вместе, — согласился Поль.

— А теперь, — сказал Стилгар, и его голос зазвучал жестко, — покажи мне, как ты умеешь управлять червем. На какой стороне мы сейчас?

Поль бросил взгляд на чешуйчатую поверхность кольца, на котором они стояли, отметил характер и размеры чешуек, то, что справа они становятся крупнее, а слева — мельче. Он знал, что каждому червю свойственно двигаться на одном боку чаще, чем на другом. Когда червь становится старше, он начинает ползать на этом боку почти постоянно. Нижние чешуйки становятся больше, массивнее, глаже. Про взрослого червя можно сказать, какие чешуйки у него верхние.

Перемещая крючья, Поль стал передвигаться влево. Он немного спустился вдоль открытого сегмента, чтобы заставить червя, перекручиваясь, оставаться на прежнем курсе. Потом он выделил из заднего ряда двух рулевых и жестом приказал им занять места впереди себя.

— Ах, хай-й-й-йо! — издал он традиционный крик. Левый рулевой приоткрыл свой сегмент.

Описывая величественный круг, червь начал поворачивать, чтобы защитить открытый участок своего тела. Когда круг был очерчен и червь устремился в противоположную сторону, на юг, Поль закричал:

— Джейрат!

Рулевой отпустил крюк. Творило несся теперь прямо.

— Отлично, Поль-Муад-Диб, — сказал Стилгар. — Когда ты хорошенько набьешь руку, то, может, станешь неплохим всадником.

Поль нахмурился, думая про себя: Разве не я первым забрался сюда?

Позади неожиданно послышался смех. Вольнаибы хором запели, и имя Поля взлетело высоко в небо.

— Муад-Диб! Муад-Диб! Муад-Диб! Муад-Диб!

Издалека, с самого хвоста червя, Поль услышал звонкие удары — погонщики нахлестывали дальние сегменты. Червь стал набирать скорость. Бурнусы вольнаибов захлопали на ветру. Скрежет песка усилился.

Поль оглянулся и отыскал среди стоявших сзади людей лицо Чейни. Он говорил со Стилгаром, но смотрел на нее:

— Теперь я дюнный всадник, а, Стилгар?

— Халь йаум! Сегодня ты дюнный всадник!

— Значит, я могу выбирать курс?

— Значит, так.

— И я вольнаиб, который сегодня родился здесь, в эрге Хаббанья! До сегодняшнего дня я еще не жил. До сегодняшнего дня я оставался ребенком.

— Не совсем ребенком, — ответил Стилгар и плотнее затянул капюшон, раздуваемый ветром.

— Но мой мир был закупорен пробкой, а сегодня эта пробка вылетела.

— Пробки больше нет.

— Я хотел бы отправиться на юг, Стилгар. На двадцать бил. Я хотел бы посмотреть землю, которую мы создали, землю, которую я до сих пор видел только глазами других.

Я бы увидел моего сына и мою семью, думал он. Мне нужно время, чтобы разобраться в будущем, которое превратилось в прошлое в моем мозгу. Надвигается вихрь, и если я окажусь не в том месте, откуда я смогу ему противостоять, все может принять страшный оборот.

Стилгар смотрел на него спокойным, оценивающим взглядом. Поль не сводил глаз с Чейни, видя в ее лице нарастающий интерес и заодно подмечая воодушевление, которое возбудили его слова в остальных вольнаибах.

— Люди горят желанием совершить вместе с тобой набег на харконненские долины, — сказал Стилгар. — До них всего одно било пути.

— Федьакыны уже ходили в набеги со мной, — ответил Поль. И они будут ходить в набеги до тех пор, пока последний Харконнен не перестанет дышать воздухом Аракиса.

Они неслись вперед, и Стилгар не сводил с него изучающего взгляда. Поль понял, что в эту минуту он вспоминает, как стал вождем в сиче Табр, как занял место старшего в совете вождей после смерти Лита-Каинза.

Он слышал о недовольстве среди молодежи, подумал Поль.

— Ты что, желаешь собрания вождей? — спросил Стилгар.

У находившихся в отряде молодых вольнаибов загорелись глаза. Они придвинулись ближе и стали наблюдать. Поль заметил, как вспыхнуло беспокойство в глазах Чейни, заметил, какой взгляд она бросила на Стилгара — ее дядю и на Муад-Диба — своего мужчину.

— Тебе не догадаться, чего я желаю.

И Поль подумал: Отступать нельзя! Я должен удержать власть над этими людьми.

— Весь сегодняшний день ты — мюдир дюнной скачки, — объявил Стилгар и холодным, официальным тоном спросил — Как ты воспользуешься своей властью?

Нужно время, чтобы успокоиться, остыть и все обдумать, решил про себя Поль.

— Мы пойдем на юг, — сказал он.

— Даже если я прикажу повернуть обратно на север, когда день кончится?

— Мы пойдем на юг, — повторил Поль. Сохраняя непоколебимое достоинство, Стилгар плотнее запахнулся в бурнус.

— Если так — будет собрание вождей. Я разошлю гонцов.

Он думает, что я брошу ему вызов. И знает, что меня ему не одолеть.

Поль повернулся лицом к югу, подставил незащищенные тканью щеки встречному ветру и задумался о том, что вынудило его принять такое решение.

Они даже не представляют, что тут поставлено на карту, думал он. Если бы существовал какой-нибудь другой способ предотвратить джихад…

— Мы разобьем лагерь дом ужина и вечерней молитвы у Птичьей Пещеры, возле гряды Хаббанья, — сказал Стилгар.

Он оперся на крюк — на спине творила основательно покачивало — и показал рукой на низкую скальную гряду, возвышавшуюся впереди.

Поль всмотрелся в скалы и утесы, словно волны вздымавшиеся над грядой. Ничто живое — ни зверь, ни былинка не смягчали этого сурового вида. Оттуда начинался путь в южные районы пустыни, путь по крайней мере в десять дней и ночей, даже если они будут нещадно погонять своих червей.

Двадцать бил.

Этот путь лежал далеко за пределами зоны, контролируемой харконненскими патрулями. Он представлял себе, что там. Сны рассказали ему об этом. Они будут нестись и нестись вперед и однажды увидят, как неуловимо изменится цвет далекого горизонта — так неуловимо, что будет непонятно — не обманывают ли его собственные глаза? Это и будет новый сич.

— Мое решение удовлетворяет Муад-Диба? — спросил Стилгар. В его голосе прозвучала только легчайшая доля сарказма, но вокруг были чуткие уши вольнаибов — настолько чуткие, что улавливали малейшие оттенки в крике птицы или писке принесшей сообщение чилаги. Они уловили сарказм и теперь наблюдали за Полем — как он поступит.

— Стилгар слышал, как я клялся на верность ему, когда мы проводили посвящение в федьакыны, — заговорил Поль. — Мои штурмовики знают, что я отвечаю за свои слова честью. Неужели Стилгар сомневается в этом?

Неподдельная боль звучала в голосе Поля. Стилгар почувствовал ее и опустил глаза.

— Я никогда бы не усомнился в Узуле, моем соратнике по сичу. Но ты — Поль-Муад-Диб, герцог Атрейдс и еще ты — Лизан аль-Гаиб, Голос из Внешнего Мира. А этих людей я не знаю.

Поль отвернулся и увидел, как впереди вырастает гряда Хаббанья. Творило под ними был все еще силен и стремителен. Он мог бы доставить их на расстояние вдвое большее, чем когда-либо проходили вольнаибы на одном черве. Поль знал это. Им никогда не встречалось ничего, подобного этому пустынному великану — разве что в детских сказках. Поль ясно понимал, что сейчас рождается еще одна легенда.

Чья-то рука крепко взяла его за плечо.

Поль посмотрел на нее, потом перевел взгляд на лицо стоящего рядом человека и встретился с темными глазами Стилгара, горящими из-под капюшона влагоджари.

— Тот, за кем до меня шел сич Табр, был моим другом. Мы вместе делили опасности. Много раз я спасал ему жизнь… а он — мне.

— Я — твой друг, Стилгар, — сказал Поль.

— Никто в этом не сомневается, — Стилгар убрал руку и пожал плечами. — Такова жизнь.

Поль понимал, что Стилгар прежде всего вольнаиб, и потому не способен увидеть какой-нибудь иной выход. Вольнаибский вождь получает бразды правления из рук умирающего предшественника либо убивает сильнейшего в роде, если вождь погибает где-то далеко в пустыне. Стилгар поднялся до наиба именно таким способом.

— Мы оставим это творило в глубоких песках, — сказал Поль.

— Да, — согласился Стилгар. — Отсюда мы сможем добраться до пещеры пешком.

— Мы уже изрядно загнали его, он сейчас закопается и будет день-другой отходить.

— Ты — мюдир дюнной скачки. Тебе решать, где нам… — Стилгар запнулся на полуслове и напряженно всмотрелся в небо на востоке.

Поль круто развернулся. От пряной синевы в глазах небо казалось ему темно-голубым глубоким сводом, на котором мерно поблескивала далекая искорка.

Махолет!

— Небольшой махолетик, — определил Стилгар.

— Похоже, разведчик, — согласился Поль. — Ты думаешь, они нас видят?

— С такого расстояния мы — всего-навсего песчаный червяк на поверхности пустыни, — Стилгар махнул левой рукой. — Всем вниз. Рассеяться по песку.

Люди посыпались с боков червя, прикрываясь плащами и тут же сливаясь с песком. Поль заметил место, куда упала Чейни. Наконец остались только они со Стилгаром.

— Кто первым наверх, тот последним вниз, — сказал Поль.

Стилгар кивнул, соскользнул вниз по тому боку, где были его крючья и спрыгнул на песок. Поль подождал, пока творило отойдет достаточно далеко от места, где рассеялся отряд, и отпустил свои крюки. Сейчас червь был еще достаточно силен и это было довольно опасным трюком.

Червь, которого больше не беспокоили ни крюки, ни шесты погонщиков, начал зарываться в песок. Поль побежал назад по его широкой спине, тщательно выбрал момент и прыгнул. Приземлившись, он еще немного пробежал, распластался, как его учили, на пологой поверхности дюны и притаился под кучей песка, тут же выросшей на плаще.

Теперь оставалось только ждать…

Поль слегка повернулся, чтобы в щель между складками бурнуса было видно небо. Он представил себе, как сейчас делают то же самое остальные, оставшиеся позади.

Шум крыльев махолета он услышал еще до того, как увидел его. Завыли сопла реактивных двигателей, и машина прошла над пустыней, уходя по широкой кривой в сторону скал.

Без опознавательных знаков, отметил Поль.

Махолет скрылся из вида за грядой Хаббанья.

Над пустыней раздался птичий крик. Потом еще.

Поль стряхнул с себя песок и выбрался на поверхность дюны. Со всех сторон поднимались другие фигуры, образуя на песке извилистую линию. Среди них он узнал Чейни и Стилгара.

Стилгар указал рукой на склон.

Они снова собрались вместе и пошли дюнным шагом, скользя по поверхности в рваном ритме, чтобы не потревожить творил. На зализанной ветром вершине одной из дюн Стилгар пристроился рядом с Полем.

— Махолет контрабандистов.

— Похоже, — согласился Поль. — Но для контрабандистов слишком уж далеко в глубь пустыни.

— У них тоже бывают неприятности с патрулями.

— Если они забрались сюда, то могут забраться и глубже.

— Верно.

— Лучше бы им не видеть того, что делается на юге. Информацией контрабандисты тоже приторговывают.

— Как ты думаешь, они охотились за пряностями? — спросил Стилгар.

— Поблизости непременно должны быть фабрика и маховоз, чтобы подобрать эту каракатицу, — ответил Поль. — Пряности у нас есть. Давай-ка прочешем песок и отыщем эту компанию. Надо научить их, что это земля — наша, к тому же наши люди потренируются в обращении с новым оружием.

— Наконец-то я слышу слова Узула. Узул думает по-вольнаибски.

Но Узул вынужден принимать решения, следуя своему ужасному предназначению, подумал Поль.

Приближалась буря.

~ ~ ~

Пряная фабрика контрабандистов со своим маховозом, выплывшая из-за дюн в окружении махолетов сопровождения, напоминала матку, возглавляющую пчелиный рой. Рой направлялся к невысокой гряде скал, одной из тех, что поднимались над пустыней, словно уменьшенные копии Большого Щита. Плоские скальные плато были начисто выметены недавней бурей.

В прозрачном колпаке кабины гигантской фабрики стоял Джерни Халлек. Он слегка наклонился вперед, подрегулировал масляные линзы бинокля и принялся осматривать окрестности. За грядой темнело пятно, которое могло оказаться россыпями пряностей, и он дал знак зависшему над фабрикой махолету произвести разведку.

Махолет качнул крыльями, показывая, что сигнал понят. Он оторвался от роя, снизился над темным песком и сделал круг, стараясь держать детекторы пряностей как можно ближе к поверхности.

Почти сразу он вскинул сложенные чашечками крылья и развернулся, что означало — пряности обнаружены.

Джерни убрал бинокль в футляр, он знал, что остальные тоже видели сигнал. Ему нравилось это местечко. Скальная гряда служила укрытием и защитой. Достаточно глубоко в пустыне, засада маловероятна… хотя… Джерни подал экипажу знак зависнуть над грядой, чтобы как следует ее осмотреть, направил машины прикрытия для обследования области — не слишком высоко, не то их смогут засечь харконненские обнаружители.

Хотя он сомневался, чтобы патрули забирались так далеко на юг. Пока еще это была земля вольнаибов.

Джерни проверил оружие, проклиная судьбу за то, что щиты здесь бесполезны. Всего, что могло привлечь червя, следовало избегать любой ценой. Он потер извилистый шрам на челюсти, изучая ландшафт и прикидывая, не будет ли безопаснее всего приземлиться и отправить пешую группу на разведку через скалы. Нет ничего вернее, чем ощутить почву собственными ногами. Когда Харконнены с вольнаибами грызут друг другу глотки, лишняя осторожность не помешает.

Сейчас его беспокоили именно вольнаибы. Они ничего не имели против, чтобы ты торговал пряностями сколько влезет, но стоило ступить туда, куда они запретили ходить, они становились сущими дьяволами. А в последнее время у них обнаружилась воистину дьявольская хитрость.

Хитрость этих туземцев и их находчивость в бою раздражали Джерни. В ведении военных действий они выказывали такое глубокомыслие, какого ему не доводилось встречать прежде, хотя его учителями были лучшие бойцы Вселенной, выходившие из таких передряг, из которых менее искусным воинам было бы живыми не выйти.

Джерни еще раз осмотрел окрестности, удивляясь, почему он чувствует какое-то беспокойство. Может, из-за червя, которого они видели… но он был по ту сторону гряды.

В кабину Джерни просунулась еще одна голова — командир фабрики, старый одноглазый пират с косматой бородой, синими глазами и молочно-белыми от пряной пищи зубами.

— Похоже на богатые россыпи. Я займусь ими?

— Заходи по краю этих скал, — приказал Джерни. — Не заслоняй моим людям видимость. Ты подойдешь к пряностям на гусеницах. А мы вон с той вершины посмотрим, что к чему.

— Понял.

— Заметишь опасность — спасай фабрику. Мы уйдем на своих махолетах.

Командир фабрики отдал честь: «Понял» — и нырнул обратно в люк.

Джерни снова оглядел горизонт. Нужно было считаться с тем, что тут могут быть вольнаибы, а он, как никак, нарушитель границ. Его беспокоили вольнаибы — больно они сделались ловкими и непредсказуемыми. Его многое еще беспокоило, но очень уж славный куш можно было тут сорвать. Беспокоило, например, то, что нельзя поднять повыше махолеты наблюдения и нельзя пользоваться радиосвязью — все одно к одному.

Транспортный маховоз с фабрикой повернул и начал снижаться. Он мягко скользнул к ровной площадке у подножия скал. Гусеницы коснулись песка.

Джерни откинул крышу кабины и отстегнул ремни. Как только фабрика остановилась, он выбрался наружу, захлопнул за собой прозрачный колпак, прошел по гусенице, перелез через заградительную решетку и спрыгнул на песок. К нему присоединились пять человек из его личной охраны, которые выбрались через носовой люк. Остальные отцепляли фабрику от транспорта. Когда с этим было закончено, маховоз тяжело поднялся вверх и начал описывать над ними круги.

Сразу же заурчали двигатели фабрики, и она поползла по песку к темному пятну пряностей.

Мимо Джерни проскочил махолет и резко затормозил. За ним еще и еще. Из махолетов посыпались ребята из халлековского отряда, и машины тут же поднялись в воздух.

Джерни поиграл мышцами под защитным влагоджари и потянулся. Потом сбросил с лица респиратор, пренебрегая потерями влаги ради более важного — возможности, если понадобится, крикнуть во весь голос. Он начал карабкаться по скалам, осматривая грунт под ногами — галька и крупный песок. В воздухе сильно пахло пряностями.

Хорошая площадка, можно сделать здесь аварийную базу, думал он. Или устроить склад боеприпасов.

Он оглянулся на своих людей — растянувшись в цепочку, они следовали за ним. Отличные ребята, даже те новенькие, которых он еще не успел проверить. Отличные. Не приходится каждый раз говорить им, что надо делать. Ни над одним из них не искрится щит. В этом взводе нет трусов, которые тащат в пустыню щиты, прекрасно зная, что червь может учуять их и отнять все найденные пряности.

После небольшого подъема Джерни разглядел пряные россыпи примерно в полукилометре от них и вездеход фабрики, как раз подобравшийся к их ближнему краю. Он глянул вверх, на махолеты прикрытия, прикидывая высоту — не слишком ли высоко. Кивнул сам себе и повернулся, чтобы продолжить восхождение к гребню.

В это мгновение гребень исчез.

Двенадцать полос ревущего пламени прочертили небо по направлению к махолетам и транспорту. Со стороны фабрики донесся скрежет металла, а на скалах вокруг Джерни возникли вооруженные люди в капюшонах.

Джерни успел подумать: Клянусь рогами Великой Матери! Ракеты! Они не побоялись использовать ракеты!

Затем он оказался лицом к лицу с человеком, закутанным в песчаного цвета бурнус с капюшоном. Человек стоял в очень низкой стойке с ай-клинком наготове. Еще двое притаились на камнях слева и справа. Из-под капюшона Джерни видел только глаза своего противника, но его стойка и то, как он держал нож, выдавали опытного бойца. Глаза были синие на синем, глаза живущего в глубокой пустыне вольнаиба. Сзади донеслось пыхтение — там уже дрались.

Джерни потянулся к своему ножу, не сводя глаз с направленного на него лезвия. Если они рискнули использовать ракеты, почему бы не быть у них пистолетам? Наступил самый опасный момент. Он по звуку понял, что все его прикрытие с воздуха уничтожено полностью.

Противник Халлека проследил движение его руки к ножу и снова вперил пылающий взгляд в глаза Джерни.

— Спрячь свой нож в ножны, Джерни Халлек, — сказал он.

Джерни замешкался. Даже сквозь фильтр влагоджари голос звучал удивительно знакомо.

— Ты знаешь, как меня зовут?

— Тебе незачем обнажать оружие против меня, — вольнаиб выпрямился и спрятал ай-клинок в ножны под плащом. — Прикажи своим людям прекратить бесполезное сопротивление.

Он отбросил назад капюшон и сдвинул респиратор в сторону.

Потрясенный увиденным, Халлек остолбенел. Сначала он подумал, что перед ним призрак герцога Лето Атрейдса. И только потом наконец понял:

— Поль, — прошептал он. Затем добавил уже громче: — Ты правда Поль?

— Ты что, не доверяешь собственным глазам?

— Но мне сказали, что ты погиб, — прохрипел Джерни и сделал полшага вперед.

— Прикажи своим людям сдаться, — велел Поль. Он махнул рукой вниз, в сторону дюн.

Джерни повернулся, не в силах оторвать взгляд от Поля. Краем глаза он увидел несколько групп сражающихся. Скрытые под капюшонами люди пустыни, казалось, были повсюду. Фабрика-вездеход замерла неподвижно, на капитанском мостике стоял вольнаиб. В воздухе не было ни одного махолета.

— Прекратите сражаться! — заорал во все горло Джерни. Он сделал глубокий вдох и, сложив ладони рупором, поднес ко рту: — Это Джерни Халлек! Прекратите сражаться!

Медленно, неохотно клубки человеческих тел распутались, и со всех сторон на него устремились вопросительные взгляды.

— Это друзья, — крикнул Джерни.

— Хороши друзья! — проорал кто-то в ответ. — Половину наших перерезали!

— Произошла ошибка. Не надо ее усугублять.

Он опять повернулся к Полю и уставился в синие на синем вольнаибские глаза юноши.

Губы Поля тронула улыбка, но в его лице было какое-то жесткое выражение, напоминавшее Халлеку старого герцога, дедушку Поля. Но потом он разглядел и другие черты, не свойственные прежде Атрейдсам: сухую, словно пергаментную кожу, прищур глаз, которые постоянно обсчитывали и взвешивали все, что видели.

— Они сказали, что ты погиб, — повторил он.

— Наверное, самая надежная защита — позволить им думать так.

Джерни вдруг понял, что единственным оправданием тому, что он начал поступать по собственному усмотрению, была уверенность в том, что молодой герцог… его друг, погиб. Потом у него мелькнула мысль — а осталось ли в Поле хоть что-нибудь от того мальчика, которого он когда-то учил, стараясь воспитать настоящим бойцом…

Поль сделал шаг навстречу Халлеку и поймал его полный смятения взгляд.

— Джерни…

Казалось, что дальнейшее произошло само собой — они обнимались, хлопали друг друга по спине, словно желая убедиться, что перед ними не призрак, а настоящий человек из плоти и крови.

— Ах ты, волчонок! Ах, волчонок, — бормотал Джерни.

И Поль вторил:

— Джерни, друг! Джерни!

Наконец они разошлись и снова посмотрели друг на друга. Халлек глубоко вздохнул.

— Вот, значит, почему вольнаибы так выросли в военном деле! Я мог бы и догадаться. Они начали вытворять как раз те вещи, которые я сам задумывал. Если б я только знал… — он покачал головой. — Если бы ты шепнул мне хоть словечко, малыш. Меня бы ничего не смогло задержать. Я бы бросился со всех ног и…

Выражение глаз Поля остановило его — жесткое, взвешивающее каждое сказанное им слово.

Джерни вздохнул.

— Конечно, обязательно нашлись бы такие, которые заинтересовались — а куда это рванул Джерни Халлек, и такие, которые бы не только спрашивали, но и делали. Они устроили бы облаву, чтобы узнать ответ.

Поль кивнул и посмотрел на замерших в ожидании вольнаибов — лица федьакынов выражали оживление и любопытство. Потом перевел взгляд со своих штурмовиков на Джерни. Он вновь обрел своего учителя-воина, и его душа ликовала. Он видел в этом доброе предзнаменование, знак того, что взял курс на правильный вариант будущего.

Если Джерни будет рядом со мной…

Поль посмотрел вниз, изучая лица контрабандистов, собиравшихся около Халлека.

— Твои ребята в порядке, Джерни? — спросил он.

— Контрабандисты всегда в порядке. Где пахнет прибылью, там и они.

— Ну, эта прогулка не принесла им много прибыли, — сказал Поль, обратив внимание на едва уловимое движение указательного пальца на правой руке Джерни — их старый семейный код. Среди контрабандистов были опасные люди, которым не следовало доверять.

Поль прикоснулся к нижней губе в знак того, что он понял, и поднял глаза на группу людей, стоявших на скалах над ними. Среди них он увидел Стилгара. Воспоминание об еще не решенном между ними вопросе охладило его воодушевление.

— Стилгар, — заговорил он, — это Джерни Халлек, о котором я тебе рассказывал. Старший военный инструктор моего отца, один из лучших фехтовальщиков на мечах, мой наставник и старый друг. Ему можно доверять в любом деле.

— Я понял, — ответил Стилгар. — Ты его герцог.

Поль бросил удивленный взгляд на смуглый профиль вождя, удивляясь, что заставило Стилгара сказать это. Его герцог. В голосе вольнаиба прозвучали странные интонации, как будто он хотел сказать что-то другое. Это было не похоже на Стилгара, вождя вольнаибов, человека, всегда говорившего начистоту.

Мой герцог! отозвалось в мозгу Халлека. Он увидел Поля другими глазами. Да, после смерти Лето титул герцога перешел к Полю.

Война, которую вели вольнаибы на Аракисе, выглядела теперь совсем по-другому. Мой герцог! Часть его души, которая, казалось, уже омертвела, теперь начала оживать. Лишь краешком сознания он воспринял, что Поль приказал контрабандистам разоружиться, перед тем как их будут допрашивать.

Но когда кое-кто начал протестовать, до него полностью дошло содержание приказа. Он встряхнул головой и круто развернулся.

— Вы что, оглохли, — рявкнул он. — Перед вами законный герцог Аракиса. Делайте, что он приказал.

Контрабандисты, ворча, подчинились.

Поль стал рядом с Джерни и тихо обратился к нему:

— Честно говоря, я не ожидал, что ты попадешься в такую ловушку, Джерни.

— Я действовал второпях. Слишком завелся из-за вон тех пряных россыпей, почуял большую выгоду.

— Что ж, выгода налицо, — Поль посмотрел на разоружаемых контрабандистов. — В твоей команде есть кто-нибудь из людей моего отца?

— Никого. Нас всех раскидало в разные стороны. Кое-кто начал сам приторговывать. Большинство поднакопили деньжат и смотались отсюда.

— Но ты остался.

— Я остался.

— Потому что здесь Раббан.

— Мне думалось, что, кроме мести, мне ничего не осталось, — ответил Халлек.

С вершины скалы раздался странный отрывистый крик. Джерни поднял глаза и увидел вольнаиба, размахивавшего шейным платком.

— Творило идет, — сказал Поль.

Он, а вслед за ним и Джерни, поднялись на скалу и посмотрели на юго-запад. Не слишком далеко от них виднелся гребень песчаного червя, пыльный след, который двигался через дюны прямо к их скалам.

— Довольно большой, — заметил Поль.

От фабрики снизу донесся рокочущий звук. Она развернулась на широких гусеницах и, как гигантское насекомое, поползла к гряде.

— Жаль, что мы не оставили транспорт.

Джерни взглянул на Поля и на поднимавшиеся над пустыней столбики дыма, туда, куда рухнули сбитые вольнаибскими ракетами махолеты. Внезапно его пронзила острая боль за оставшихся там людей — его людей, и он сказал:

— Твой отец беспокоился о людях больше, чем об оборудовании.

Поль бросил на него мрачный взгляд. Потом опустил глаза, помолчал и ответил:

— Они были твоими друзьями, Джерни. Я все понимаю. Но для нас вы — нарушители границ, которые могли увидеть то, что им не положено. Ты должен понять меня.

— Здесь все ясно. Ладно, а теперь мне не терпится увидеть то, что мне не положено.

Поль взглянул на него. На лице Халлека играла знакомая волчья улыбка, от которой изогнулся чернильный шрам на его челюсти.

Джерни кивнул на пустыню под ними. Вольнаибы разбрелись повсюду и занимались своими делами. Его поразило, что никого из них не тревожило приближение червя.

Со стороны открытых дюн возле пряных россыпей раздался гулкий звук, похожий на барабанный бой, который, казалось, отдавался у них в ногах. Джерни заметил, что вольнаибы растянулись в цепочку на пути червя.

Червь надвигался точно огромная песчаная рыба — гребень на поверхности, кольца переливаются и извиваются. В то же мгновение Джерни увидел со своего наблюдательного пункта, как укрощают чудовище: дерзкий прыжок первого крючника, потом поворот и вот уже целый отряд карабкается вверх по извивающемуся чешуйчатому боку.

— Вот одна из вещей, которую тебе не положено видеть, — сказал Поль.

— Я слышал всякие рассказы и слухи, — ответил Джерни. — Но в такое не просто поверить, пока не увидишь своими глазами.

Он покачал головой.

— С тварью, которой боится весь Аракис, вы обращаетесь словно с верховой лошадью.

— Ты слышал, что мой отец говорил про мощь пустыни. Это она и есть. Планета принадлежит нам. Нас не остановят ни бури, ни чудовища, ни суровый климат.

Нас, подумал Джерни. Он имеет в виду вольнаибов. Он говорит о себе, как об одном из них. И он снова посмотрел на пряную синеву в глазах Поля. Он знал, что его собственные глаза тоже имеют синеватый оттенок. Но у контрабандистов была возможность получать пищу из внешнего мира, и цвет глаз определял для них кастовые различия. Существовало выражение «умылся пряной водичкой» — про человека, который слишком похож на туземца. К тому же они всегда относились к пряностям с недоверием.

— Было время, когда мы не рисковали оседлать червя днем в этих широтах, — пояснил Поль. — Но в последнее время у Раббана столько хлопот в воздушном пространстве, что ему недосуг разглядывать каких-то козявок на песке.

Он глянул на Джерни.

— Появление здесь ваших махолетов было для нас настоящим ударом.

Для нас… Для нас…

Джерни потряс головой, чтобы отогнать навязчивую мысль.

— Вы были для нас еще большим ударом, — отшутился он.

— Что говорят о Раббане в деревнях и долинах? — спросил Поль.

— Говорят, что поселения так хорошо укреплены, что захватить их невозможно. Харконнены смогут отсидеться внутри, пока вольнаибы не растратят силы в бесполезных атаках.

— Короче говоря, они парализованы.

— А вы можете расхаживать, где вам вздумается.

— Как ты меня и учил, — улыбнулся Поль. — Они потеряли инициативу, значит, они потеряли победу.

Джерни кивнул ему с понимающей улыбкой.

— Наш враг находится как раз там, где мне нужно. — Поль посмотрел на Халлека. — Ну как, Джерни, ты присоединяешься ко мне до окончания кампании?

— Присоединяюсь? — Халлек выпучил на него глаза — Милорд, я никогда не оставлял своей службы. Это вы оставили меня… сказавшись погибшим. А я, брошенный на произвол судьбы, просто поплыл туда, куда меня понесло течением, ожидая момента, когда смогу променять свою жизнь на единственное, чего она стоит, — на жизнь Раббана.

Воцарилось смущенное молчание.

Снизу по скалам к ним вскарабкалась женщина. Ее глаза были скрыты под капюшоном; прикрытое повязкой лицо несколько раз повернулось то к Полю, то к его собеседнику. Она остановилась перед Полем. Джерни обратил внимание на то, как близко она подошла к юноше, на ее собственнические повадки.

— Чейни, — произнес Поль, — это Джерни Халлек. Ты знаешь, я рассказывал о нем.

Женщина посмотрела на Халлека, потом снова на Поля.

— Да, знаю.

— Куда направилась группа на твориле?

— Они просто отвели его в сторону, чтобы дать нам время спасти оборудование.

— Хорошо, тогда… — Поль внезапно замолчал и принюхался.

— Поднимается ветер, — сказала Чейни.

С вершины скалы, под которой они стояли, раздался голос:

— Эй, там, ветер идет!

Джерни поразился, с какой быстротой начали действовать вольнаибы — в каждом их движении чувствовалась торопливость и спешка. Появление червя не шло ни в какое сравнение с их страхом перед ветром. Фабрика проползла по ровному песку и въехала в отверстие, открывшееся перед ней в скале… скала закрылась за ней так плотно, что он уже не мог догадаться, где был вход.

— И много у вас таких тайников?

— Много, очень много, — ответил Поль. Он посмотрел на Чейни: — Найди Корбу. Скажи ему, что Джерни предупредил меня о том, что среди его людей есть такие, которым не следует доверять.

Она посмотрела сначала на Халлека, потом на Поля и бросилась вниз, прыгая по скалам с легкостью газели.

— Это ваша женщина, милорд?

— Мать моего первенца, — ответил Поль. — В роду Атрейдсов появился новый Лето.

Глаза Джерни слегка расширились.

Поль критически наблюдал за кипевшей вокруг деятельностью. Южная сторона неба приобрела красноватый оттенок, над их головами засвистели порывы ветра.

— Закупоривай костюм, — сказал Поль, поправил респиратор и накинул на лицо капюшон.

Джерни повиновался.

Поль снова заговорил, из-за повязки на рту голос его звучал глухо:

— Кому из своей команды ты не доверяешь, Джерни?

— Есть у меня несколько новобранцев. Чужаки… — он запнулся, удивившись легкости, с какой пришло ему на язык слово чужаки — так называли тех, кто прибыл на Аракис с других планет.

— Ну? — спросил Поль.

— Они не похожи на обычных искателей приключений, которые к нам попадают. Они покруче.

— Харконненские шпионы?

— Думается мне, милорд, что они доносят не Харконненам. Я подозреваю, что эти люди на императорской службе. Есть в них что-то от Сальюзы Секунды.

Поль бросил на него быстрый взгляд:

— Сардукары?

Джерни пожал плечами.

— Возможно. Но хорошо замаскированные.

Поль кивнул, думая как быстро Халлек вернулся к своей роли солдата Атрейдсов… правда, в нем что-то изменилось, почти неуловимо. Аракис меняет людей.

Из-под скалы снизу вынырнули два скрытых под капюшонами вольнаиба и начали карабкаться вверх. Один из них нес на плече большой черный сверток.

— Где сейчас мои люди? — спросил Халлек.

— Они в надежном месте — в скалах под нами. У нас там пещера, называется Птичья. После бури мы решим, что с ними делать.

Сверху раздался голос:

— Муад-Диб!

Поль обернулся на зов и увидел наблюдателя, который махал им, показывая в сторону пещеры. Поль подал знак, что понял.

И снова Халлек увидел его новыми глазами,

— Так Муад-Диб — это вы? Вы — Воля Песков?

— Это мое вольнаибское имя, — ответил Поль.

Джерни отвернулся, почувствовав, как на него навалилась усталость. Половина его людей лежали мертвыми на песке, остальные были в плену. Его не заботили подозрительные новобранцы, но среди прочих были славные ребята, его друзья, люди, за которых он нес ответственность. «После бури мы решим, что с ними делать», — так сказал Поль, сказал Муад-Диб. Джерни вспомнил рассказы, которые ходили про Муад-Диба — Лизан аль-Гаиба: как он содрал кожу с харконненского офицера, чтобы натянуть ее на свой барабан, как он бросается в бой, окруженный своими безжалостными убийцами федьакынами, которые дерутся, распевая песни о смерти.

Песни о Нем.

Вскарабкавшиеся по скалам вольнаибы легко спрыгнули на каменный выступ прямо перед Полем. Один из них, со смуглым лицом, сказал:

— Все в порядке, Муад-Диб. Сейчас нам лучше всего спуститься вниз.

— Хорошо.

Джерни отметил тон говорившего — наполовину просьба, наполовину приказ. Вот он, значит, какой — Стилгар, еще один персонаж вольнаибских легенд.

Поль посмотрел на узел на плече у второго вольнаиба и спросил:

— Корба, что у тебя там?

За него ответил Стилгар:

— Это было в вездеходе. Ящик с инициалами твоего друга, а внутри — бализет. Я не раз слышал твои рассказы о том, как искусно Халлек играет на бализете.

Джерни оценивающе поглядел на него, отметил торчавшую из-под защитной повязки черную бороду, орлиный взор и острый крючковатый нос.

— Ваши друзья умеют думать, милорд! Спасибо, Стилгар.

Стилгар подал знак своему спутнику, чтобы тот передал узел Джерни, и ответил:

— Благодари своего герцога. Он соизволил разрешить тебе находиться тут.

Джерни взял сверток, удивляясь суровому тону. В нем слышался явный вызов, и Халлек подумал, что вольнаибам присуще чувство ревности. Надо же, появился невесть откуда какой-то Джерни Халлек, знавший Поля еще до Аракиса и связанный с ним такой крепкой дружбой, что Стилгару вход туда был заказан!

— Вы — те двое, кого я хотел бы видеть своими друзьями, — сказал Поль.

— Вольнаиб Стилгар — это славное имя, — обратился к Стилгару Халлек. — Я почту за честь считать своим другом любого, чей нож в крови Харконненов.

— Пожми руку моему другу Джерни Халлеку, Стилгар.

Стилгар медленно протянул руку и пожал мозолистую от меча ладонь Джерни.

— Мало найдется таких, кто не слыхал имени Джерни Халлека, — сказал он и разжал руку.

Потом напомнил Полю:

— Буря вот-вот разразится.

— Идем, — ответил тот.

Стилгар развернулся и повел их по узкой, петляющей тропинке вниз через скалы к скрытому в тени утесу, под которым оказался низкий вход в пещеру. Вольнаибы поспешно наглухо закупорили за ними дверь. Поплавковые лампы высветили просторное помещение с высоким сводом. У стены находилась приподнятая площадка, а оттуда ответвлялся ведущий вглубь ход.

Поль и шедший по правую руку от него Халлек вспрыгнули на площадку и вошли в каменный коридор. Остальные направились к другому ходу, напротив двери. Поль миновал небольшую прихожую и прошел в комнату, завешенную темно-зелеными портьерами.

— Здесь мы сможем спокойно поговорить, — сказал он. — Из уважения ко мне сюда никто…

В прихожей загудел сигнальный гонг, и вслед за ним послышались крики и звон оружия. Поль резко развернулся и бегом бросился вон из комнаты, через коридор наружу, Джерни бежал рядом с оружием наизготовку.

Выскочив на возвышение у стены, они увидели кишение тел на полу пещеры. Мгновение Поль стоял, всматриваясь в картину боя, стараясь различить, где бурнусы вольнаибов, а где защитные костюмы их противников. Его натренированное материнской выучкой восприятие сразу выхватило основное: вольнаибы сражались против людей, одетых как контрабандисты, но эти контрабандисты сражались по трое, стоя спиной к спине.

Такой способ ближнего боя сразу выдавал императорских сардукаров.

Один из федьакынов увидел Поля, и под сводом пещеры эхом отдался пронзительный клич: «Муад-Диб! Муад-Диб!»

Еще чей-то взгляд устремился на Поля из толпы. И сразу в него полетел черный нож. Поль пригнулся и услышал, как металл звякнул о камень. Краем глаза он увидел, что Джерни нагнулся и поднял оружие.

Сражающихся по трое людей начали теснить.

Халлек поднял нож так, чтобы Поль увидел желтую, не толще волоска спиральку — цвет Императора, золотую львиную гриву и глаза, вырезанные на огранке вставленного в рукоять камня.

Без сомнения, сардукары.

Поль шагнул к краю возвышения. В живых остались только трое сардукаров. На полу пещеры лежали залитые кровью тела.

— Прекратить! — заорал вдруг Поль. — Герцог Поль Атрейдс приказывает вам прекратить!

Сражающиеся замешкались.

— Эй, вы, сардукары! — крикнул Поль оставшейся тройке. — По чьему приказу вы угрожаете облеченному законной властью герцогу?

И тут же прикрикнул на своих людей, начавших теснить сардукаров в угол:

— Стоять, кому говорят!

Один из троих выпрямился:

— Кто сказал, что мы сардукары? — резко спросил он.

Поль взял у Халлека ножи поднял его над головой.

— Вот кто сказал.

— А кто сказал, что ты законно правящий герцог?

Поль показал на своих федьакынов.

— Вот эти люди. Ваш Император поставил Дом Атрейдсов управлять Аракисом. Дом Атрейдсов — это я.

Сардукар замолчал, напряженно соображая.

Поль тем временем рассматривал его — высокий, с невыразительным лицом, от подбородка до середины левой щеки шрам. Его черты выдавали смятение и гнев, но первое, что бросалось в глаза, — заносчивое выражение, которое сводило на нет всякую маскировку и по которому можно было безошибочно узнать сардукара, будь он даже совсем без одежды.

Поль бросил взгляд на одного из своих штурмовиков:

— Корба, как они могли пронести сюда оружие?

— Они спрятали ножи в потайных карманах влагоджари, — ответил вольнаиб.

Поль окинул взглядом лежащих на полу мертвых и раненых и снова посмотрел на федьакына. Слова были ни к чему. Тот опустил глаза.

— Где Чейни? — спросил Поль и затаил дыхание в ожидании.

— Стилгар ее сразу спрятал, — вольнаиб кивнул на второй коридор и тоже посмотрел на тела убитых и раненых. — Я готов отвечать за свою ошибку, Муад-Диб.

— Сколько было сардукаров, Джерни?

— Десять.

Поль легко спрыгнул на каменный пол и подошел к сардукарам. Теперь он был в пределах их досягаемости.

Федьакыны насторожились. Такое пренебрежение опасностью им не понравилось. Их обязанностью было не допускать подобных случаев — вольнаибы оберегали мудрость Муад-Диба.

Не оборачиваясь, Поль снова обратился к старшему своего отряда:

— Какие у нас потери?

— Четверо раненых, двое погибших, Муад-Диб.

Поль заметил, что среди сардукаров произошло движение. Из второго хода появились Стилгар и Чейни. Он в упор посмотрел в чужеземные, без голубого оттенка глаза сардукара:

— Ну ты, как тебя зовут?

Тот словно окаменел, только глаза его скосились сначала вправо, потом влево.

— Не вздумай! — резко сказал Поль. — Для меня совершенно очевидно, что вам было приказано найти и уничтожить Муад-Диба. Нечего делать вид, будто вы забрались в такую даль за пряностями.

Халлек за его спиной хмыкнул, и по губам Поля тоже пробежала улыбка.

Кровь бросилась в лицо сардукару.

— То, что вы видите перед собой, больше, чем Муад-Диб. Семеро ваших погибли против наших двоих. Трое за одного. Не слабо против сардукаров, а?

Стоявший против Поля человек приподнялся было на цыпочки, но федьакыны тут же заставили его опуститься.

— Я спросил, как тебя зовут, — и Поль слегка включил интонации Голоса. — Как зовут, живо!

— Капитан Арамшам, императорский сардукар! — рявкнул человек.

Его нижняя челюсть задрожала. Он в замешательстве посмотрел на Поля. Его представления о том, что он попался в ловушку к обычным варварам, начали рушиться.

— Вот и хорошо, капитан Арамшам. Харконнены не пожалели бы денег, чтобы узнать то, что ты сейчас узнаешь. А Император — чего бы он только не отдал за столь ценную информацию: несмотря на его предательство, один из Атрейдсов все еще жив!

Сардукар бросил взгляд налево и направо на своих соратников. Поль почти видел, как мысли роятся у него в голове: сардукары не подчиняются никому, но Император должен узнать о новой угрозе!

Продолжая использовать Голос, Поль произнес:

— Подчиняйтесь, капитан.

Стоявший справа сардукар вдруг прыгнул на Поля, но налетел грудью на нож капитана. Нападавший бесформенной кучей растянулся на полу с ножом в груди.

Капитан повернулся к своему последнему спутнику:

— Здесь я решаю, какие действия пойдут на пользу Его Величеству. Ясно?

Второй сардукар сгорбился.

— Брось оружие.

Тот подчинился.

Капитан снова повернулся к Полю:

— Из-за вас я убил друга. Прошу вас, не забудьте об этом.

— Вы — мои пленники. Вы— в моем распоряжении. Живые или мертвые — решаю я.

Он дал знак охране взять обоих сардукаров и подозвал старшего группы, который начал обыскивать пленников.

Штурмовики охраны вошли в пещеру и увели сардукаров.

Поль наклонился к федьакыну.

— Муад-Диб, — сказал тот. — Я так виноват…

— Это моя вина, Корба, — оборвал его Поль. — Я должен был предупредить вас, что искать. В будущем, когда придется обыскивать сардукаров, помни об этом. Еще помни, что у каждого из них на большом пальце ноги фальшивый ноготь, который в сочетании еще с кое-чем образует мощный радиопередатчик. У них один или несколько фальшивых зубов. В волосах у них могут быть шайга-спирали — такие тонкие, что их почти невозможно заметить; но достаточно острые, чтобы начисто отрезать противнику голову. Когда имеешь дело с сардукарами, их нужно обыскивать, осматривать, проверять в рентгеновских лучах, состригать все волоски на теле — и даже тогда нельзя быть уверенным, что ты их полностью обезвредил.

Он взглянул на Джерни, который подошел ближе и прислушивался к его словам.

— Тогда нам лучше убить их, — сказал вольнаиб. Поль покачал головой, продолжая смотреть на Халлека.

— Нет. Я хочу дать им возможность бежать.

Джерни изумленно уставился на него.

— Мой господин… — выдохнул он.

— Да?

— Ваш человек совершенно прав. Убейте пленных на месте. Уничтожьте все следы их пребывания здесь. Вы посрамили императорских сардукаров! Когда Император узнает об этом, он не успокоится, пока не поджарит вас на медленном огне!

— Я сомневаюсь, чтобы Император имел такую власть надо мной, — ответил Поль.

Он говорил холодно и спокойно. Что-то произошло у него в душе, когда он стоял лицом к лицу с сардукаром. Сумма неопределенных мыслей наконец вылилась в конкретное решение.

— Джерни, — сказал он, — сколько человек из Гильдии внедрено в окружение Раббана?

Джерни вытянулся, его глаза сузились.

— На ваш вопрос невозможно…

— Но они есть? — грубо перебил Поль.

— Аракис кишит агентами Гильдии. Они скупают пряности в таких количествах, словно ничего ценнее во Вселенной не существует. Как вы думаете, почему бы еще мы рискнули отправиться в такие далекие…

— Пряности и есть самая ценная вещь во Вселенной, — снова перебил Поль. — Для них.

Он поглядел на Стилгара и Чейни, которые сейчас приближались к нему.

— И эти пряности, Джерни, принадлежат нам.

— Они принадлежат Харконненам! — запротестовал Халлек.

— Вещью владеет тот, кто может ее уничтожить.

Он махнул рукой, давая понять, что разговор закончен, и кивнул Стилгару, который вместе с Чейни остановился перед ним.

Поль взял в левую руку сардукарский нож и протянул его Стилгару.

— Ты живешь для блага народа, — сказал он. — Смог бы ты окунуть этот нож в кровь моей жизни?

— Для блага народа, — криво усмехнулся Стилгар.

— Тогда за дело!

— Ты бросаешь мне вызов? — громко спросил Стилгар.

— Если бы я сделал это, то я бы встал перед тобой без оружия и позволил тебе убить меня.

Стилгар быстро и коротко вздохнул.

— Узул! — воскликнула Чейни и посмотрела на Джерни, а потом на Поля.

Стилгар все еще взвешивал сказанные Полем слова, а тот продолжал говорить:

— Стилгар, ты — боец. Когда сардукары бросились в бой, тебя не было на переднем крае сражения. Ты думал о том, как защитить Чейни.

— Она моя племянница! Если бы существовало хоть малейшее сомнение в том, что федьакыны не справятся с этим отребьем…

— Почему твоя первая мысль была о Чейни?

— Вовсе не о ней!

— Ой ли?

— А о тебе…

— И ты думаешь, что смог бы поднять на меня руку? — продолжал давить Поль.

Стилгар задрожал.

— Таков обычай, — пробормотал он.

— Обычай говорит, что надо убивать чужеземцев, когда сталкиваешься с ними в пустыне, и отдавать их воду Шай-Хулуду, Тем не менее однажды ночью ты оставил двух чужеземцев в живых — мою мать и меня.

Стилгар молча смотрел на Поля, его трясло.

Поль продолжал:

— Обычаи изменились, дружище. Ты сам изменил их.

Стилгар опустил глаза на желтую эмблему на рукоятке ножа, который он держал в руке.

— Когда я стану герцогом Аракиса, и Чейни будет подле меня, ты думаешь, у меня хватит времени вникать во все подробности жизни сича Табр? Разве не ты знаешь все о жизни каждой семьи в сиче?

Стилгар не сводил глаз с ножа.

— Неужели ты думаешь, что я захотел бы, чтобы у меня отрезали мою правую руку?

Стилгар медленно поднял глаза на Поля.

— Ну, ты! Неужели ты думаешь, что я готов лишить себя и весь народ твоей силы и мудрости?!

Стилгар заговорил тихим голосом:

— Мальчишку из моего племени, имя которого известно всем нам, я бы убил в поединке чести во имя Шай-Хулуда. Но я не могу причинить вреда Лизан аль-Гаибу. Ты знал это, когда предлагал мне нож.

— Я знал это, — подтвердил Поль.

Стилгар раскрыл ладонь. Нож звякнул о каменный пол.

— Обычаи изменились, — произнес, он.

— Чейни, — сказал Поль, — ступай к моей матери и пришли ее сюда, чтобы совет мог полноправно…

— Но ведь ты говорил, что мы должны идти на юг! — запротестовала Чейни.

— Я был не прав. На юге нет Харконненов. На юге нет войны.

Она глубоко вздохнула, смиряясь с его словами, как женщины пустыни смиряются с тем, что в течение жизни всегда вплетена смерть.

— Ты отнесешь ей известие, предназначенное только для ее ушей. Скажи ей, что Стилгар признал меня герцогом Аракиса, но что нужно изыскать способ заставить молодежь смириться с этим, чтобы обошлось без кровопролития.

Чейни покосилась на Стилгара.

— Делай, как он велел, — прорычал тот. — Мы оба знаем, что он все равно взял бы надо мной верх… и что я не смог бы поднять на него руку… для блага народа.

— Я вернусь с твоей матерью, — ответила Чейни.

— Пришли ее одну. У Стилгара верное чутье. Я чувствую себя сильнее, когда ты в безопасности. Так что оставайся в сиче.

Чейни хотела было возразить, но потом смирилась.

— Сихья, — нежно сказал ей Поль. Он круто повернулся направо и встретился с горящими глазами Халлека.

С того мгновенья, как Поль упомянул о своей матери, весь остальной разговор происходил для Джерни словно в тумане.

— С его матерью, — тупо повторил он.

— Айдахо спас нас в ночь налета, — пояснил Поль, взволнованный расставанием с Чейни. — А сейчас мы…

— А что с Дунканом Айдахо, милорд?

— Погиб. Пожертвовал жизнью ради нескольких минут, чтобы мы успели бежать.

Так, значит, ведьма жива! Та, на которую я поклялся обрушить всю свою месть, жива! А герцог Поль, похоже, даже не догадывается, что за чудовище породило его на свет! У, злодейка! Она и собственного отца продала бы Харконненам.

Поль протиснулся мимо него и вспрыгнул на возвышение. Там он обернулся, убедился, что мертвые и раненые убраны, и с горечью подумал, что в легенду о Муад-Дибе вписана еще одна глава. Я даже не обнажал нож, а они будут говорить, будто я собственными руками убил двадцать сардукаров.

Халлек шел за Стилгаром, не чувствуя под ногами камня, по которому ступал, не видя освещенной желтым светом пещеры. Мысли о мщении вытеснили из его головы всякое представление о том, где он находится. Ведьма жива, а кости преданных ею людей лежат в безымянных могилах. Я должен устроить так, чтобы Поль узнал всю правду о ней до того, как я убью ее.

~ ~ ~

Толпа, собравшаяся в зале собраний, излучала такое же настроение, как в тот день, когда Поль убил Джамиса. В гудении голосов слышалась нервозность. Фон толпы был шероховатым — объединенные одинаковыми чувствами группки воспринимались как узелки на шерстяной ткани.

Выйдя из личных покоев Поля на каменное возвышение, Джессика сунула маленький почтовый цилиндр в складки плаща. Она чувствовала себя отдохнувшей после долгого путешествия с юга, но все еще досадовала на Поля за то, что он так и не разрешил им воспользоваться трофейными махолетами.

«Мы еще не можем полностью контролировать воздушное пространство, — говорил он. — К тому же мы не должны попадать в зависимость от чужеземного топлива. Поэтому и топливо, и технику надо поберечь до того дня, когда мы начнем решительные действия».

Поль стоял возле возвышения с группой молодых вольнаибов. Бледный свет поплавковых ламп придавал всей сцене оттенок чего-то нереального. Все это походило бы на фотографию, если бы не запахи, шепотки, шарканье ног.

Она всматривалась в лицо сына, удивляясь, почему он до сих пор не преподносит своего сюрприза — Джерни Халлека. Мысль о Джерни вызывала в ней волнующие воспоминания о днях их спокойного прошлого, полных красоты и любви, — днях, когда был жив отец Поля.

Стилгар с небольшой свитой поджидал у дальнего края каменного выступа. В том, как он молча стоял, не обращая ни на кого внимания, чувствовалось достоинство и величие.

Нам нельзя терять этого человека, подумала Джессика. План Поля должен сработать. Любой другой исход будет просто трагичен.

Она прошла вдоль всего возвышения, даже не взглянув на Стилгара, и спустилась вниз, в толпу. Она направилась к Полю, и толпа расступалась перед ней. Вокруг нее воцарялось молчание.

Она понимала значение этого молчания, в нем были и невысказанные вопросы, и священный трепет перед лицом Преподобной Матери.

Когда она приблизилась к нему, молодежь отпрянула от Поля, и Джессика на мгновение почувствовала себя сбитой с толку новым для нее чувством почтения, которое они испытывала к ее сыну.

«Все люди, чье положение ниже твоего, завидуют тебе» — гласила бен-джессеритская аксиома. Но в лицах вокруг нее она не видела зависти. Главенствующее положение Поля основывалось на религиозных чувствах, и это держало их на расстоянии. Она вспомнила еще одну бен-джессеритскую пословицу: «Судьба пророков — умирать насильственной смертью».

Поль взглянул на нее.

— Пора, — сказала она и передала ему почтовый цилиндр.

Один из спутников Поля, посмелее остальных, через весь зал кинул взгляд на Стилгара и спросил:

— Муад-Диб, ты собираешься бросить Стилгару вызов? Пришло время решений. Люди назовут тебя трусом, если ты…

— Кто осмелится назвать меня трусом? — оборвал его Поль. Его рука метнулась к рукояти ай-клинка.

В группке молодежи воцарилось напряженное молчание, постепенно распространившееся на всю толпу.

— У нас есть дело, которое мы должны делать, — сказал Поль, и его собеседник отодвинулся от него. Поль развернулся и, раздвигая плечами толпу, прошел к возвышению, легко вспрыгнул на него и стал лицом к людям.

— Так и давайте делать дело! — пронзительно закричал кто-то.

И сразу же снова начались разговоры и перешептывания.

Поль выжидал, пока наступит молчание. Оно медленно воцарялось, то и дело прерываемое сопением и покашливанием. Когда в зале все стихло, Поль высоко поднял подбородок и заговорил голосом, слышным в самом дальнем углу.

— Вам надоело ждать, — произнес он.

И снова замолчал, ожидая, пока замрут ответные возгласы.

Они в самом деле устали ждать, подумал Поль. Он сжал в руке почтовый цилиндр, думая о его содержимом. Его дала ему мать, рассказав, при каких обстоятельствах он был перехвачен у харконненского курьера.

Суть сообщения была очевидна: Раббана бросили на Аракисе на произвол судьбы! Он лишался права затребовать помощь или военные подкрепления.

Поль снова возвысил голос:

— Вы думаете, что для меня настало время бросить вызов Стилгару и сменить командующего нашими войсками? — и прежде чем кто-либо успел ответить, он гневно обрушился на слушателей: — Вы что, считаете, что Лизан аль-Гаиб настолько глуп?

Воцарилось напряженное молчание. Он решил надеть религиозную мантию, подумала Джессика. Ох, не надо ему этого делать!

— Таков обычай! — проорал кто-то в ответ.

Поль сухо ответил, прощупывая эмоциональный фон толпы:

— Обычаи изменились.

Из угла донесся сердитый голос:

— Мы сами скажем, когда они изменятся!

С разных сторон послышались одобрительные восклицания.

— Как вам угодно, — сказал Поль.

По тонким оттенкам его интонаций Джессика поняла, что он понемногу начинает включать Голос, пользуясь преподанными ею уроками.

— Вы скажете, — согласился он. — Но сначала выслушайте, что скажу я.

К краю возвышения подошел Стилгар. Его бородатое лицо оставалось безучастным.

— Есть и такой обычай, — сказал он, — на совете должен быть услышан голос любого вольнаиба. А Поль-Муад-Диб — вольнаиб.

— Благо народа, это ведь самое важное, верно? — спросил Поль.

Продолжая сохранять достоинство, Стилгар ответил ровным голосом:

— Таков избранный нами путь.

— Прекрасно. Скажите тогда, кто управляет воинами нашего рода и кто управляет всеми воинами и всеми родами через инструкторов, натренированных в тайном искусстве?

Поль выждал паузу, глядя поверх голов. Ответа не было.

Он продолжил:

— Может, Стилгар управляет всем этим? Но он сам говорит, что это не так. Может, я? Даже Стилгару случается выполнять мои приказания, даже старейшины, мудрейшие из мудрых, слушают меня и оказывают мне почести на собраниях совета.

Молчание в толпе становилось все тяжелее.

— Хорошо. А может, управляет моя мать? — Поль указал на Джессику, облаченную в черное одеяние Преподобной Матери. — Стилгар и остальные военачальники приходят к ней за советом, когда нужно принять важное решение. Вы знаете это. Но пойдет ли Преподобная Мать через пески, возглавит ли она раззью против Харконненов?

Лбы вольнаибов начали сосредоточенно хмуриться, но по-прежнему то тут, то там раздавалось сердитое бормотание.

Опасным путем он пошел, подумала Джессика, но она помнила о почтовом цилиндре и о том, что в нем содержалось. Она ясно видела намерение Поля: подвести их к краю неопределенности, ткнуть в нее носом, а остальное произойдет само собой.

— Никто не признает право вождя, если оно взято без боя, так?

— Таков обычай! — раздались выкрики.

— В чем наша цель? — спросил Поль. — Сместить Раббана, Зверя-Харконнена, и превратить наш мир в место, где мы сможем спокойно растить наших детей и наслаждаться изобилием воды. Это наша цель?

— Когда цель трудна, то и средства бывают жестокими! — прокричал кто-то.

— Ломаете ли вы свои ножи перед битвой? — резко спросил Поль. — То, что я сейчас скажу, — правда, а не болтовня или хвастовство. Среди вас нет ни единого человека, включая Стилгара, способного противостоять мне один на один. Так считает сам Стилгар. Он знает это, и вы все тоже знаете.

В пещере снова поднялся сердитый ропот.

— Я тренировал многих из вас, и вы понимаете, что это не просто слова. Я говорю так, потому что все знают об этом, и с моей стороны было бы просто глупо не видеть этого. Я начал упражняться в тайном искусстве раньше вас, и моими учителями были бойцы такого класса, о каком вы и не слыхали. Как вы думаете, разве иначе я смог бы одолеть Джамиса в том возрасте, когда вольнаибские мальчишки еще только играют в войну?

Он хорошо пользуется Голосом, подумала Джессика, но с вольнаибами одного этого мало. Они хорошо разбираются в голосовом управлении. Он должен поймать их в логическую ловушку.

— А теперь, — сказал Поль, — мы подошли вот к этому.

Он поднял над головой почтовый цилиндр и вытащил из него узкую полоску бумаги.

— Сообщение, перехваченное у харконненского посла. Его подлинность не вызывает сомнений. Оно адресовано Раббану. Здесь говорится, что его запрос о новом подкреплении отвергнут, что уровень добычи пряностей много ниже нормы и что он должен выжать недостающие пряности теми силами, которыми располагает сейчас.

Стилгар подошел к Полю.

— Интересно, сколько человек из вас понимает, что это значит? Стилгар понял сразу.

— Они отрезаны! — раздался чей-то крик.

Поль сунул бумажку и цилиндр за пояс. Потом снял с шеи обвитый шайга-спиралью шнурок, снял с него перстень и поднял высоко над головой.

— Это герцогский перстень моего отца. Я поклялся не одевать его до тех пор, пока не буду готов возглавить войска на всем Аракисе и объявить его своим законным владением.

Он надел кольцо на палец и сжал кулак.

В пещере смолкло все, даже малейшие звуки.

— Кто управляет здесь? — Поль поднял кулак. — Я здесь управляю! Я управляю каждым квадратным дюймом Аракиса. Это мое герцогское владение, неважно, что скажет Император — да или нет! Он отдал планету моему отцу, и после отца она переходит ко мне.

Поль приподнялся на цыпочки, потом качнулся обратно на пятки. Он всматривался в толпу, старался почувствовать ее настроение.

Почти, решил он.

— Здесь находятся люди, которые займут важное положение на Аракисе, когда я возвращу себе законные права. Стилгар — один из них. И не потому, что я хочу его подкупить. И не из благодарности, хотя я, как и многие из здесь присутствующих, обязан ему жизнью. Нет! Но потому, что он мудр и силен. Потому, что он управляет своими людьми, руководствуясь здравым смыслом, а не только обычаями. Неужели вы думаете, что я настолько глуп? Неужели вы думаете, что я способен отсечь свою правую руку и оставить ее кровоточить на полу этой пещеры только потому, что вам хочется посмотреть цирковое представление?

Поль свирепо оглядел пещеру.

— Кто здесь посмеет утверждать, что я незаконный правитель Аракиса? Или для того, чтобы подтвердить это, я должен оставить без вождей все роды вольнаибов в этом эрге?

Стоявший рядом с Полем Стилгар пошевелился и вопросительно посмотрел на него.

— Должен ли я уменьшать наши силы тогда, когда мы в них больше всего нуждаемся? — продолжал Поль. — Я ваш правитель, и я говорю вам, что пора прекратить убивать наших лучших людей и начать убивать наших настоящих врагов — Харконненов.

В порыве чувств Стилгар достал свой ай-клинок и указал им вперед, поверх голов:

— Да здравствует герцог Поль-Муад-Диб! — прокричал он.

Вся пещера наполнилась оглушительным ревом, который еще многократно усиливался эхом. Люди начали скандировать:

— Ия хья чаухада! Муад-Диб! Муад-Диб! Муад-Диб! Йя хья чаухада!

Джессика перевела про себя: «Да здравствуют воины Муад-Диба!» Спектакль, который задумали она, Поль и Стилгар, состоялся.

Мало-помалу страсти начали утихать.

Когда установилась тишина, Поль повернулся к Стилгару и произнес:

— На колени, Стилгар. Стилгар опустился на колени.

— Дай мне свой ай-клинок. Стилгар подчинился.

Это уже не по плану, подумала Джессика.

— Повторяй за мной, Стилгар, — и Поль начал говорить слова посвящения так, как говорил их его отец.

— Я, Стилгар, принимаю этот клинок из рук моего герцога.

— Я, Стилгар, принимаю этот клинок из рук моего герцога, — произнес Стилгар и взял молочно-белое лезвие из рук Поля.

— Я направлю этот клинок туда, куда мне укажет мой герцог.

Стилгар повторил, медленно и торжественно.

Вспоминая знакомый обряд, Джессика зажмурила глаза, чтобы сдержать слезы, и покачала головой. Я понимаю, для чего он это делает, шептала она про себя, я не должна позволить себе раскисать.

— Я посвящаю этот клинок моему герцогу на погибель его врагов, пока не иссякнет кровь в наших жилах, — продолжал Поль.

Стилгар повторил.

— Поцелуй лезвие.

Стилгар повиновался и, по вольнаибскому обычаю, поцеловал правую руку Поля. Потом, по кивку юноши, убрал клинок в ножны и поднялся на ноги.

Над толпой пронесся благоговейный шепот, и Джессика разобрала слова:

— Сбывается пророчество: бен-джессеритка укажет нам путь, а Преподобная Мать отыщет его, — и издалека еще шепот: — Она указала нам путь через своего сына!

— Этот род возглавляет Стилгар, — объявил Поль. — И пусть никто не заблуждается на этот счет. Я управляю его голосом. Любой его приказ — все равно что мой.

Мудро, подумала Джессика. Глава рода не должен терять лицо перед теми, кто ему подчиняется.

Поль понизил голос:

— Стилгар, я хочу чтобы нынче же ночью были посланы дюноходы и чилаги — созывать Собрание совета. Когда разошлешь гонцов, приведи ко мне Корбу, Чатта, Отейма и еще пару командиров по твоему выбору. Пусть пройдут в мои покои, займемся составлением плана военных действий. Мы должны одержать какую-нибудь победу к тому времени, как вожди прибудут на совет.

Поль кивнул матери, чтобы она сопровождала его, спустился с возвышения и направился сквозь толпу к центральному ходу, ведущему в жилые покои. Он протискивался между людей, и отовсюду тянулись руки — прикоснуться к нему. То и дело раздавались голоса:

— Я направлю свой нож, Муад-Диб, куда мне укажет Стилгар! Веди нас скорее в бой, Поль-Муад-Диб! Оросим нашу землю кровью Харконненов!

Чувствуя общее настроение, Джессика понимала, что люди готовы немедленно ринуться в битву. Страсти достигли наивысшего напряжения. Это мы подняли их на этот уровень, подумала она.

Когда они добрались до его опочивальни, Поль указал матери, где сесть, и сказал:

— Подожди тут.

Потом, нырнув за портьеры, скрылся в боковом коридоре.

После ухода Поля в комнате стало тихо, даже легкое сопение вентиляторов, нагнетающих в помещения воздух, не было слышно из-за тяжелых портьер.

Он собирается привести Джерни, догадалась Джессика. И удивилась, почему ее переполняют такие странные чувства. Джерни и его музыка неразрывно связывались в ее сознании с милыми временами на Каладане, еще до переезда на Аракис. Ей казалось, что все, происходившее на Каладане, происходило не с ней, а с каким-то другим человеком. С тех пор прошло почти три года. Она и вправду стала другим человеком. Предстоящая встреча с Джерни только подчеркивала эту перемену.

На низком столике справа от нее стоял кофейный сервиз Поля — сплав серебра и жасминиума, унаследованный им от Джамиса. Она разглядывала сервиз и думала о том, сколько рук прикасалось к нему. Весь последний месяц Полю подавала его Чейни.

Что еще может сделать для герцога женщина из пустыни, кроме как подавать ему кофе? Она не может принести ему ни связей, ни имени, Поль должен использовать свой единственный, свой главный шанс — породниться с могущественным Великим Домом, а возможно, даже с императорской фамилией. В конце концов, сейчас там много принцесс на выданье, и все они прошли бен-джессеритскую подготовку.

Джессика представила себе, как она оставляет полную опасностей жизнь Аракиса ради надежного положения и власти, на которые она могла бы рассчитывать как мать императорского наследника. Она бросила взгляд на плотные портьеры, маскировавшие каменные стены вырубленной в скале кельи, и вспомнила, как добиралась сюда: посреди целой армии песчаных червей, паланкинов и грузовых платформ, до верха нагруженных всем необходимым для путешествия.

Пока Чейни жива, Поль не осознает своего долга. Она подарила ему сына, и этого достаточно.

Ее вдруг пронзило внезапное желание увидеть своего внука, ребенка, чьи черты так напоминали деда — герцога Лето. Джессика прижала ладони к щекам и принялась выполнять ритуальные дыхательные упражнения, успокаивающие эмоции и проясняющие сознание, а потом сидя сделала еще несколько наклонов. Привычный комплекс, основанный на принципе «в здоровом теле здоровый дух».

Она понимала, что Поль, бесспорно, принял правильное решение, выбрав для командного пункта Птичью Пещеру. Место было идеальным. Немного севернее пролегала Дорога Ветров, выходившая на окруженное скалами укрепленное поселение. Это поселение, где жили инженеры и техники, было опорной базой всего харконненского оборонительного рубежа.

За портьерами напротив раздалось покашливание. Джессика выпрямилась, сделала глубокий вдох и сказала:

— Войдите.

Тяжелые занавеси разлетелись в стороны и в комнату впрыгнул Джерни Халлек. Она успела только мельком глянуть на его перекошенное странной гримасой лицо, как он оказался за ее спиной и одним рывком поднял ее на ноги, стиснув горло своей загорелой рукой.

— Джерни, глупец, что ты делаешь? — прохрипела Джессика.

В то же мгновение она почувствовала, как к спине прикоснулось острие ножа. Ощущение холода, исходившее от острия, распространилось по всему телу. Она поняла, что Джерни намеревается убить ее. Почему? Она не могла отыскать никакой причины. Джерни был не из тех, кто может вдруг сделаться предателем.

Но она вполне определенно ощущала его намерения. В ее мозгу все перевернулось. Он был не из тех, с кем легко справиться. За ее спиной стоял опытный убийца, поднаторевший во всех тонкостях использования Голоса и во всех тонкостях военной тактики, знающий все, что касается убийства и смерти. За ее спиной стоял механизм, который она помогала запрограммировать своими собственными знаниями.

— Думаешь, как бы сбежать, а, ведьма? — прорычал Джерни.

Не успела она обдумать его вопрос или попытаться ответить, как занавеси раздвинулись и в комнату вошел Поль.

— Вот и он, ма… — он оборвал фразу на полуслове, мгновенно оценив ситуацию.

— Стойте, где стоите, милорд! — воскликнул Джерни.

— Что… — Поль покачал головой.

Джессика попыталась заговорить и почувствовала, как рука еще сильнее сжала ее горло.

— Ты будешь говорить только тогда, когда я тебе разрешу, ведьма. Я хочу, чтобы ты сказала только одну вещь и чтобы ее услышал твой сын. Я всажу этот нож тебе в сердце при первом же признаке противодействия. Говорить будешь монотонно. Мышцы, сама знаешь какие, не напрягать и не расслаблять. Если хочешь продлить себе жизнь на несколько секунд, тебе придется действовать очень осмотрительно. Смею тебя уверить, что это все, на что ты можешь рассчитывать.

Поль сделал шаг вперед.

— Джерни, дружище, что…

— Стойте, где стоите, — рявкнул Халлек. — Еще один шаг — и она умрет.

Рука Поля скользнула к рукояти ножа. С жутким спокойствием он произнес:

— Тебе лучше объясниться, Джерни.

— Я дал клятву убить того, кто предал вашего отца. Неужели вы думаете, что я способен забыть человека, который спас меня из харконненской ямы для рабов, который возвратил мне свободу, жизнь, честь… который предложил мне свою дружбу — то, что было для меня превыше всего? Теперь его предатель у меня под ножом, и никто не остановит меня от…

— Ты не мог бы заблуждаться более, Джерни, — оборвал его Поль.

А Джессика подумала: Вот в чем дело! Какая насмешка судьбы!

— Я, заблуждаться? Пусть она сама скажет. Только пусть помнит, что я давал взятки, нанимал шпионов, собирал слухи, чтобы убедиться в этом. Я даже подсунул семуту начальнику харконненской охраны, чтобы узнать правду.

Джессика почувствовала, что хватка сжимающей ее горло руки слегка ослабла, но прежде чем она успела что-то сказать, заговорил Поль:

— Предателем был Юх. Я потом расскажу тебе все, Джерни. Есть неопровержимые доказательства, подделка исключена. Доктор Юх. Меня не волнует, откуда ты взял свои бредовые сведения, потому что иначе их не назовешь, но если ты причинишь вред моей матери… — Поль извлек ай-клинок из ножен и показал его Халлеку, — я пролью твою кровь.

— Юх был проверенный врач, подготовленный специально для Императорского Дома, — ухмыльнулся Халлек. — Он не мог оказаться предателем.

— Я знаю способ, как обойти все проверки.

— Доказательства! — настаивал Джерни.

— Доказательства не здесь. Они в сиче Табр, далеко на юге, но если…

— Увертка! — фыркнул Джерни, и его рука снова сжала горло Джессики.

— Никаких уверток, Джерни.

В голосе Поля прозвучала нота такой жгучей грусти, что сердце Джессики едва не разорвалось.

— Я видел записку, которую перехватили у харконненского связного. Она ясно указывала на…

— Я тоже видел. Отец показал ее мне и объяснил, в чем заключается хитрость Харконненов — заставить его подозревать женщину, которую он любит.

— Ох! — воскликнул Халлек. — А вы не…

— Спокойно, — оборвал его Поль, и в его тихом, размеренном голосе слышался приказ более жесткий, чем в самой суровой команде.

Какое у него самообладание! восхитилась Джессика. Она почувствовала, как дрогнула рука Джерни. В острие ножа, прижатом к ее спине, больше не было уверенности.

— Ты многого не знаешь, — продолжал Поль. — Не знаешь, как моя мать плакала по ночам о своем погибшем герцоге. Ты не видел огня, который загорается в ее глазах, когда она призывает убивать Харконненов.

Значит, он слышал, подумала Джессика. Слезы застилали ей глаза.

— Ты забыл те уроки, которые получил в харконненской яме. Ты говоришь, что гордишься дружбой моего отца! Неужели ты не видишь разницы между Харконненами и Атрейдсами, неужели не можешь разглядеть обман, от которого за версту воняет харконненщиной? Неужели ты не понял, что Атрейдсы за верность платят любовью, тогда как Харконнены расплачиваются ненавистью? Неужели ты до сих пор не постиг внутренней сути этого предательства?

— Но Юх? — пробормотал Халлек.

— То доказательство, которое у нас есть, — это записка доктора Юха, где он признается нам в своем предательстве. Я клянусь тебе в этом той любовью, которую я испытываю к тебе, любовью, которую я буду испытывать, даже когда твой труп будет лежать здесь на полу.

Слушая сына, Джессика изумлялась точности его доводов — мысли Поля представали как высвеченные прожектором.

— У моего отца было безошибочное чутье на друзей. Он дарил свою любовь избирательно и при этом никогда не ошибался. Его слабость заключалась в не совсем правильном понимании сути ненависти. Ему казалось, что любой, ненавидящий Харконненов, не может предать его, — Поль бросил взгляд на мать. — Она знает это. Я передал ей слова моего отца о том, что он всегда доверял ей,

Джессика почувствовала, что не в силах больше владеть собой и прикусила губу Она видела, с какой сухостью и бесстрастием излагает все Поль, и понимала, чего это ему стоит. Ей захотелось броситься к нему и прижать его голову к груди — то, чего она никогда не делала. Но рука на ее горле уже перестала дрожать, и нож упирался в спину с прежней решимостью.

— Одно из самых тяжелых переживаний моего детства, — сказал Поль, — это когда я обнаружил, что отец и мать — люди, которые любят друг друга такой любовью, какой мне не вкусить никогда. Это было пробуждением, я словно проснулся и очутился в мире, который тут и там, а я — посередине и совершенно один. Но нельзя отрицать, что в этом переживании был свой смысл. Я услышал, как мой отец разговаривал с матерью. Она не предатель, Джерни.

Джессика услышала, как зазвучал ее голос:

— Отпусти меня, Джерни.

В голосе не было никакого специального приказа, никаких ухищрений, но рука Халлека сразу же опустилась. Джессика подошла к сыну вплотную, но не прикасаясь к нему.

— Такие пробуждения, как у тебя, все время происходят в нашей Вселенной, Поль. Я тоже пробудилась и увидела, что я использовала тебя, что вертела тобой, манипулировала, заставляя идти по тому пути, который я для тебя выбрала… который я должна была выбрать из-за… — если только это может быть оправданием! — из-за своей бен-джессеритской выучки.

Она проглотила застрявший в горле комок и подняла на него глаза.

— Поль… я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня: избери путь, ведущий к счастью. Возьми свою женщину из пустыни, женись на ней, если хочешь. Не считайся ни с кем и ни с чем, что тебе мешает. Но избери свой собственный путь. Я…

Она вдруг умолкла, услышав тихий шорох за своей спиной.

Джерни!

Она увидела, что взгляд Поля направлен куда-то за нее, и оглянулась.

Джерни стоял на том же месте, нож он убрал в ножны, плащ расстегнул на груди так, что было видно сероватое поблескивание защитного костюма — из тех, которые контрабандисты стараются выторговать в сичах.

— Вонзите свой нож в мою грудь, милорд, — бормотал Джерни. — Я прошу, убейте меня, и покончим с этим. Я опозорил свое имя. Я предал своего герцога! Единственным…

— Успокойся! — наконец произнес Поль.

Джерни уставился на него.

— Застегни плащ и перестань изображать из себя идиота. Хватит нам на сегодня идиотизма.

— Убейте меня, я говорю! — взревел Халлек.

— Я думал, ты лучше меня знаешь. Ты что же, считаешь, что я совсем ненормальный? Может, ты мне посоветуешь убивать каждого, в ком я нуждаюсь?

Джерни посмотрел на Джессику и взмолился растерянным, столь несвойственным ему голосом:

— Тогда вы, миледи… прошу вас… убейте меня. Джессика подошла к Халлеку и положила руки ему на плечи.

— Джерни, почему ты настаиваешь на том, чтобы Атрейдсы убивали тех, кого они любят?

Она мягко сняла его руки с ворота плаща, поправила ткань и застегнула плащ на его груди.

Джерни потерянно прошептал:

— Но… я…

— Ты думал, что делаешь это ради Лето. И за это я уважаю тебя.

— Миледи!

Джерни уронил голову на грудь и крепко зажмурил веки, чтобы не выдать слез.

— Давай считать это случайным недоразумением между старыми друзьями, — сказала Джессика, и Поль уловил успокаивающие, баюкающие нотки в ее голосе. — Все кончено, и мы можем благодарить небо, что между нами никогда больше не будет таких недоразумений.

Джерни открыл влажные глаза и посмотрел на нее.

— Тот Джерни Халлек, которого я знала, мастерски владел и мечом, и бализетом. Причем вторым его талантом я восхищалась даже больше. Неужели этот Джерни Халлек не помнит, как я наслаждалась его музыкой в те часы, когда он играл для меня? Ты не потерял свой бализет, Джерни?

— У меня есть новый, — ответил Джерни. — Привезенный с Чусука, отличный инструмент. Звучит как сработанный Варотой, хотя на нем нет никакой подписи… — он вдруг умолк. — Что я несу, миледи! Мы здесь болтаем с вами о пустяках, когда…

— Не о пустяках, Джерни, — вмешался Поль. Он подошел к матери и посмотрел прямо в глаза Халлеку.

— Не о пустяках, а о том, что доставляет радость друзьям. Я был бы очень благодарен, если бы ты сейчас немного поиграл для нее. Военные планы могут и подождать. Все равно бой начнется не раньше завтрашнего утра.

— Я… я сейчас принесу бализет. Он в коридоре, — и Джерни обошел их и шагнул за портьеры.

Поль положил ладонь на руку матери и почувствовал, что она дрожит.

— Все позади, мама, — сказал он.

Не поворачивая головы, она уголками глаз посмотрела на него.

— Позади?

— Конечно. Джерни теперь…

— Джерни? Ах…да.

Она опустила взгляд.

Зашуршали занавеси — вернулся Халлек с бализетом. Он начал настраивать инструмент, избегая смотреть им в глаза. Плотная материя приглушала звук, и бализет звучал тихо и чарующе.

Поль подвел мать к подушке и усадил так, чтобы она могла опереться спиной на обтянутую тканью стену. Его вдруг поразило, как состарили ее морщины на обожженной пустыней сухой коже, протянувшиеся от уголков подернутых синевой глаз.

Она устала, подумал он. Мы должны изыскать способ облегчить ее ношу.

Джерни взял аккорд.

Поль взглянул на него и произнес:

— Тут у меня… есть дела, которые требуют моего присутствия. Подожди меня здесь.

Джерни кивнул. Казалось, он унесся в мыслях далеко отсюда. Сейчас он словно находился под открытым небом Каладана, чуть подернутым предвещающими дождь облачками.

Поль заставил себя отвернуться и, раздвинув плечом портьеры, вышел в коридор. Он слышал, как Джерни начал наигрывать какую-то мелодию, и на мгновение задержался, прислушиваясь к приглушенной музыке.

Федьакын в бурнусе отделился от стены коридора навстречу Полю. Его капюшон был откинут назад, а застежки влагоджари свободно свисали у шеи, показывая, что он только что из открытой пустыни.

Поль знаком приказал ему остановиться, отпустил прикрывающие вход портьеры и пошел по коридору навстречу гонцу.

Вольнаиб поклонился, сложив руки так, словно приветствовал Преподобную Мать или саяддину при исполнении ритуала.

— Муад-Диб, вожди начинают прибывать для совета.

— Так быстро?

— Это те, за которыми Стилгар послал раньше, еще когда думали… — он замялся.

— Понятно.

Поль оглянулся на звук бализета — любимая песня его матери так странно сочетала в себе веселую мелодию с полными печали словами.

— Скоро сюда придут Стилгар и остальные. Покажешь им, где их ожидает Преподобная Мать.

— Я буду ждать тут, — ответил гонец.

— Да… да… жди.

Поль прошел мимо вольнаиба, направляясь к месту, которое было в каждой такой пещере, к месту, расположенному неподалеку от водохранилища. Там находился маленький шай-хулуд, не более девяти метров в длину. Его держали в оглушенном состоянии, и со всех сторон он был окружен канавками с водой. Творило, после того как он появлялся на свет из творильного вектора, избегал воды как самого страшного яда. Потопление творила было величайшей тайной вольнаибов, потому что вследствие этого вырабатывалась объединяющая их субстанция — Вода Жизни, яд, который могла изменить только Преподобная Мать.

Решение пришло к Полю недавно, после того как он увидел угрожающую матери опасность. Ни в одной линии будущего, которое он просмотрел до сих пор, не было угрозы, исходящей от Джерни Халлека. Будущее, туманное будущее с вечно присущим ему ощущением, что Вселенная вскипает, как бурлящий водоворот, окружало его призрачным маревом.

Я должен увидеть его, подумал Поль.

Его тело постепенно привыкло к уровню пряностей, вызывавшему провидческие видения, и они становились все реже и реже… все туманнее и туманнее. Необходимость действовать стала для него очевидной.

Я потоплю творило. И мы увидим, на самом ли деле я — Квизац Хадерак и смогу остаться в живых после испытания, которое до сих пор проходили только Преподобные Матери.

~ ~ ~

Чейни вышла из низины Хаббанья в предрассветном сумраке. Она услышала тихое урчание махолета, который принес ее сюда с далекого юга и теперь исчезал в темной пустоте. Приданный ей почетный караул держался на расстоянии, прижимался к скалам и следил, нет ли опасности, выполняя просьбу спутницы Муад-Диба и матери его первенца: дать ей несколько мгновений побыть одной.

Зачем они призвали меня? недоумевала она. Он ведь всегда говорил мне, что я должна оставаться на юге с маленьким Лето и Алей.

Она подобрала бурнус, легко перепрыгнула через высокий плоский камень и начала подниматься по тропке, которую мог различить в темноте только натренированный глаз жителя пустыни. Из-под ног запрыгали мелкие камешки, и она легко, словно танцуя, двинулась вперед, даже не думая о необходимости сохранять равновесие.

Подъем возбуждал, и немного поулеглись страхи, вызванные гробовым молчанием караула и тем, что за ней был послан драгоценный махолет. Она чувствовала, как душа ее ликует при мысли о скорой встрече с Полем-Муад-Дибом, с ее Узулом. Его имя было известно повсюду, с ним бросались в бой: «Муад-Диб! Муад-Диб! Муад-Диб!» Но она знала и совсем иного человека — отца ее сына, нежного возлюбленного.

Впереди в скалах замаячила высокая тень, закивала, призывая поторопиться. Уже начали покрикивать и подниматься в небо утренние птицы. На востоке разрасталась светлая полоса.

Человек наверху не принадлежал к ее караулу. Отейм? предположила Чейни, подмечая характерные движения. Она подошла ближе и узнала в сереющем свете широкое плоское лицо одного из федьакынских командиров, его откинутый назад капюшон и болтающуюся сбоку повязку-фильтр — как у человека, только на минуту выскочившего в открытую пустыню.

— Скорее, — зашипел он и через тайную расщелину повел ее вниз, в скрытую в скалах пещеру.

— Скоро рассветет, — он придержал для нее герметичную дверь. — В последнее время Харконнены с отчаяния стали засылать патрули даже в эти районы. Сейчас нам нельзя рисковать, чтобы нас не засекли.

Они углубились в узкий коридор, ведущий в Птичью Пещеру. Зажглись поплавковые лампы. Отейм обогнал ее и бросил на ходу:

— Следуй за мной. Пожалуйста, побыстрее.

Они ускорили шаг, прошли через еще одну герметичную дверь, еще один коридор и, раздвинув занавеси, оказались там, где в былые дни, когда пещера была просто местом для временного отдыха, находились покои для саяддины. Портьеры с вытканными на них красными ястребами занавешивали стены. Низкий походный столик был застелен бумагой, от которой шел сильный запах пряностей — основы для ее изготовления.

Прямо напротив входа в одиночестве сидела Преподобная Мать. Она подняла на них свой проникающий в душу взгляд, от которого непосвященных бросало в дрожь.

Отейм сложил ладони вместе и сказал:

— Я привел Чейни.

Потом поклонился и отступил за портьеру. Джессика подумала: Как я расскажу ей?

— Здоров ли мой внук? — спросила она.

Значит надо соблюдать все положенные по ритуалу формальности, сообразила Чейни, и к ней вернулись все ее страхи. Где Муад-Диб? Почему его нет здесь?

— Здоров и весел, матушка, — ответила она. — Я оставила его с Алей на попечение Хары.

Матушка? удивилась Джессика. Хотя да, она имеет право называть меня так при официальном приветствии. Она же родила мне внука.

— Я слыхала, из сича Коуна прислали в подарок ткань?

— Очень милую ткань, — подтвердила Чейни.

— Есть ли мне весточка от Али?

— Весточки нет. Но в сиче стало спокойнее с тех пор, как люди начали понимать ее особое положение.

Чего же она тянет? Ведь дело очень срочное, иначе они не прислали бы за мной махолет. А мы тянем время, соблюдая формальности!

— Часть этой ткани мы пустим на одежду для маленького Лето.

— Как пожелаете, матушка, — Чейни опустила взгляд. — Есть ли новости с поля битвы?

Она изо всех сил старалась придать лицу бесстрастное выражение, боясь, что оно выдаст ее — на нем был написан вопрос о ее Поле-Муад-Дибе.

— Новые победы. Раббан послал парламентариев для переговоров о перемирии. Обратно они вернулись без своей воды. Раббан даже смягчился в отношении некоторых деревень в долинах. Но он уже опоздал. Все понимают, что он сделал это из страха перед нами.

— Все идет так, как говорил Муад-Диб, — сказала Чейни.

Она в упор посмотрела на Джессику, стараясь скрыть страх. Я произнесла его имя, но она не отреагировала. Никаких чувств нельзя увидеть на этом сияющем мраморе, который она называет своим лицом… но она словно оцепенела. Почему она так спокойна? Что-нибудь случилось с моим Узулом?

— Я так хотела бы, чтобы мы остались на юге. Оазисы были так прекрасны, когда я оставила их. Ты ведь тоже тоскуешь о том дне, когда вся земля расцветет, словно сад?

— Наша земля прекрасна, — согласилась Чейни. — Но на ней еще столько горя!

— Горе — цена побед.

Может, она подготавливает меня к моему горю? спросила себя Чейни и сказала:

— Очень много женщин живет без мужчин. Мне завидовали, когда узнали, что меня вызывают на север.

— Это я вызвала тебя.

Чейни почувствовала, как заколотилось ее сердце. Захотелось прижать ладони к ушам, ей стало страшно того, что они могут услышать. Но она постаралась говорить спокойно:

— Послание было подписано Муад-Дибом.

— Я подписала послание в присутствии его адъютантов. Мы пошли на это из необходимости.

И Джессика подумала: Подруга моего Поля храбрая женщина. Держит себя в руках даже сейчас, когда страх переполняет ее. Да. Может быть, она и есть та, в ком мы сейчас нуждаемся.

Едва уловимая нотка отчаяния вкралась в голос Чейни, когда она проговорила:

— Теперь вы можете сказать то, что должно быть сказано.

— Ты нужна мне здесь для того, чтобы помочь оживить Поля.

Наконец-то! Я сформулировала это предельно точно. Именно оживить. Так она узнает, что Поль жив, и поймет, что он в опасности, все сказано одним словом.

Чейни потребовалось только мгновение, чтобы успокоиться:

— Что я могу сделать?

На самом деле ей хотелось наброситься на Джессику, потрясти ее за плечи и закричать: «Ведите меня к нему!» Но она молча дожидалась ответа.

— Я подозреваю, — начала Джессика, — что Харконненам удалось подослать шпиона и отравить Поля. Это единственное предположение, которое что-то объясняет. Но яд необычный. Я проверила его кровь самыми утонченными методами, но не смогла ничего обнаружить.

Чейни упала перед ней на колени.

— Яд? Он страдает? Может, я…

— Он без сознания. Жизненные процессы в нем настолько замедлились, что их можно обнаружить только совершеннейшими способами. Я никогда не догадалась бы, в чем дело, если бы сама не обследовала его. Непосвященному взгляду он кажется мертвым.

— У вас были и другие причины, кроме соблюдения обряда, чтобы вызвать меня сюда. Я знаю вас, Преподобная Мать. Что, по-вашему, могу сделать я — из того, чего не можете вы?

Она смелая, привлекательная и, гм-м-м, очень проницательная. Из нее могла бы получиться прекрасная бен-джессеритка.

— Чейни, может, тебе будет трудно в это поверить, но я не знаю точно, почему я послала за тобой. Это предчувствие… интуиция. Просто ниоткуда пришла мысль: «Послать за Чейни».

Впервые за все время Чейни увидела печаль в лице Джессики и нескрываемую боль в ее проницательном взгляде.

— Я использовала все, что знала. Это все настолько превосходит твои представления о том, что значит все, что ты даже не сможешь этого понять. Тем не менее… ничего не получилось.

— Его старый друг, Халлек, — спросила Чейни, — он не предатель?

— Джерни не предатель.

Эти три слова заключали в себе целый рассказ, Чейни услышала в этом коротком ответе и предположения, и проверки, и анализ старых отношений.

Качнувшись назад, она встала на ноги и одернула свой измятый после путешествия через пустыню бурнус.

— Проведите меня к нему.

Джессика поднялась и раздвинула занавеси на левой стене.

Чейни последовала за ней и оказалась в кладовке, каменные стены которой были затянуты плотной тканью. Поль лежал на походных носилках у дальней стены. Одинокая поплавковая лампа висела над ними освещала лицо. Тело до груди прикрывал черный плащ, руки вытянуты вдоль туловища. Казалось, что под плащом на нем не было никакой одежды. Кожа приобрела восковый оттенок. И полная неподвижность.

Чейни подавила в себе желание броситься вперед и прижаться к нему. Она вдруг обнаружила, что ее мысли обратились к их сыну — Лето. И она поняла, что переживала в подобной ситуации Джессика — в тот момент, когда мужу угрожала смерть, ей нужно было найти силы, чтобы думать о другом — о том, как спасти сына. Осознав это, она ощутила такую сильную связь со стареющей женщиной, что ее рука потянулась к руке Джессики и изо всех сил сжала ее. Ответное пожатие только усилило ее муку.

— Он жив, — сказала Джессика. — Я тебя уверяю, он жив. Но ниточка, на которой висит его жизнь, настолько тонка, что ее можно не заметить. Некоторые вожди уже высказывают недовольство — им кажется, что материнские чувства победили во мне Преподобную Мать и я просто не хочу отдавать его воду,

— Давно он так? — Чейни выпустила руку Джессики и прошла в глубь комнаты.

— Три недели. Я потратила почти неделю, стараясь его оживить. Сколько было совещаний, споров, исследований… Потом я послала за тобой. Федьакыны пока подчиняются моим приказаниям, иначе я не смогла бы протянуть так долго… — она облизнула пересохшие губы, глядя, как Чейни подходит к ее сыну.

Чейни остановилась подле Поля, посмотрела на него, на мягкую юношескую бородку, обрамлявшую лицо, скользнула взглядом по высокому лбу, прямому носу, прикрытым глазам — какими спокойными казались его черты, несмотря на жесткую неподвижность тела.

— Как ему вводят пищу?

— Потребности его плоти настолько ничтожны, что он не нуждается в еде.

— Сколько людей знает о том, что произошло?

— Только его ближайшие советники, кое-кто из вождей, федьакыны и, конечно, тот, кто дал ему яд.

— А нас никто не может вывести на отравителя?

— Нет, так же как никто особенно не стремится заниматься расследованием.

— А что говорят федьакыны?

— Они верят, что Поль погрузился в священный сон, собирает свои божественные силы перед решающей битвой. Идея, которую я им внушала.

Чейни опустилась на колени рядом с носилками и склонилась к лицу Поля. Она сразу почувствовала другой состав воздуха вокруг лица… это были пряности, всепроникающий аромат которых неотъемлемо сопутствовал всей вольнаибской жизни. Хотя…

— Вы не рождены для пряностей, как мы, — произнесла она. — Вы прорабатывали возможность, что его тело взбунтовалось против чересчур пряной пищи?

— Все аллергические реакции дают отрицательный результат.

Джессика закрыла глаза, отчасти потому, что не могла больше выносить этого зрелища, отчасти от внезапно нахлынувшей усталости. Давно ли я уже не сплю? спросила она себя. Слишком давно,

— Когда вы изменяли Воду Жизни, вы пробудили в себе внутреннее зрение. Не пробовали ли вы применять его для исследования крови?

— Обычная вольнаибская кровь, — ответила Джессика. — Полностью приспособленная к питанию и условиям жизни.

Чейни села на пятки, усилием воли подавила в себе страхи и начала всматриваться в лицо Поля. Она научилась этому, наблюдая за Преподобными Матерями. Можно заставить время служить разуму. Она сконцентрировалась на одной мысли.

Наконец она спросила:

— Здесь есть творила?

— Есть несколько, — в голосе Джессики прозвучали нотки усталости. — Последнее время они всегда здесь. Каждая победа требует благословления. Каждый обряд перед набегом…

— Но Поль-Муад-Диб раньше неодобрительно относился к этим обрядам.

Джессика кивнула, зная двойственное отношение сына к пряному наркотику и провидческим способностям, которые он пробуждает.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Говорят.

— Слишком много чего говорят, — горько заметила Джессика.

— Подайте сюда сырую Воду творила.

Джессика сначала окаменела от командного тона Чейни, но потом заметила, что та находится в состоянии сверхконцентрации, и ответила:

— Сию минуту.

Чейни продолжала не отрываясь смотреть на Поля. Если он попробовал сделать это… думала она. А он мог решиться на подобное.

Джессика опустилась на колени рядом с Чейни и протянула ей плоскую безыскусную чашу. Резкий запах яда ударил в ноздри. Чейни окунула в жидкость палец и поднесла его к самому носу Поля.

Кожа на переносице слегка сморщилась. Ноздри медленно расширились.

Джессика прерывисто вздохнула.

Чейни провела влажным пальцем по верхней губе Поля.

Он глубоко, с хлюпаньем втянул воздух.

— В чем дело? — резко спросила Джессика.

— Тихо! — огрызнулась Чейни. — Измените немного священной воды. Быстро!

Джессика услышала интонацию глубокой сосредоточенности в голосе девушки и, ни о чем больше не спрашивая, поднесла чашу к губам и сделала маленький глоток.

Веки Поля поползли вверх. Он внимательно посмотрел на Чейни.

— Ей незачем изменять Воду, — сказал он. Его голос был слабым, но твердым.

Джессика, держа жидкость во рту, обнаружила, что ее тело само преобразовало яд. Ее охватило легкое воодушевление, всегда присущее церемонии освящения, и она почувствовала исходящий от Поля огонь жизни — излучение, которое она воспринимала всеми органами чувств.

В то же мгновение ей все стало ясно.

— Ты выпил священной воды! — тихо вскрикнула она.

— Одну каплю, — прошептал Поль. — Такую маленькую… всего одну.

— Как мог ты решиться на подобную глупость?

— Он ваш сын, — сказала Чейни.

Джессика метнула на нее свирепый взгляд.

И вдруг улыбка, теплая, понимающая, появилась на губах Поля.

— Послушай, что говорит моя возлюбленная. Послушай ее, мама. Она знает.

— То, что может сделать кто-то другой, он тоже должен уметь делать, — пояснила Чейни.

— Когда я взял эту каплю в рот, когда я почувствовал ее, ощутил ее запах, когда я узнал, что она делает со мной, тогда я понял, что я тоже могу делать то, что ты делаешь. Ваши бен-джессеритские мудрецы говорят о Квизац Хадераке, но они даже представить себе не могут, во скольких местах я побывал. За несколько минут я… — Он смолк и озадаченно посмотрел на Чейни. — Чейни? Как ты сюда попала? Ты ведь должна быть… Почему ты тут?

Он хотел приподняться на локтях, но Чейни мягко заставила его лечь.

— Я прошу тебя, Узул.

— Я чувствую себя таким слабым, — Поль взглядом скользнул по комнате. — Давно я здесь?

— Ты провел три недели в таком глубоком забытьи, что, казалось, последняя искра жизни угасла в тебе, — ответила ему Джессика.

— Но ведь… я сделал это мгновение назад и…

— Для тебя — мгновение, для меня — три недели мучительного страха.

— Это была лишь одна капля, но я преобразовал ее. Я изменил Воду Жизни.

И прежде чем Джессика или Чейни успели остановить его, он погрузил ладонь в чашу, которую они поставили на полу рядом с ним, набрал полную ладонь жидкости, поднес ко рту и проглотил.

— Поль! — пронзительно закричала Джессика.

Он сильно сжал ее руку, усмехнулся ей в лицо ухмылкой смерти и послал свое сознание внутрь матери.

В контакте не было той мягкости, того сочувствия, того ощущения общности, как с Алей и старой Преподобной Матерью… но контакт был: проникновение живого существа внутрь нее. Это потрясло Джессику, отняло последние силы, и она поникла в душе, испугавшись сына.

Вслух Поль произнес:

— Ты говорила о месте, в которое ты не можешь войти. Месте, куда не могут проникнуть Преподобные Матери, — покажи мне его.

Она покачала головой, ужаснувшись одному предположению.

— Покажи! — приказал он.

— Нет!

Но она не могла укрыться от него. Подавленная его чудовищной силой, она закрыла глаза и направила сознание внутрь… в темноту.

Вслед за ней в темноту потекло сознание Поля. Она бросила туда быстрый взгляд — до того, как ее рассудок в страхе закрылся. Она не знала почему, но все ее существо трепетало от ужаса перед этим пространством, где дул ветер и сверкали искры, где кольца света то расширялись, то сжимались, где распухающие белые пятна проплывали между огней, гонимые прочь темнотой и дующим ниоткуда ветром.

Наконец она открыла глаза и увидела Поля, который и упор смотрел на нее. Он все еще держал ее за руку, но страшный контакт кончился. Она поборола дрожь. Поль выпустил ее руку. Ей показалось, словно он убрал костыль, на который она опиралась. Она пошатнулась и упала бы, если бы Чейни не вскочила и не подхватила ее,

— Преподобная Мать! Вам плохо?

— Устала, — прошептала Джессика. — Так… устала.

— Сюда, — усадила ее Чейни. — Садитесь сюда. Она пододвинула подушку, чтобы Джессика могла опереться на стену.

Ее сильные молодые руки показались Джессике такими добрыми. Она уцепилась за Чейни.

— Он в самом деле видел Воду Жизни? — спросила та, высвобождаясь из ее цепких пальцев.

— Видел, — прошептала Джессика. Ее разум после их контакта все еще продолжало крутить и раскачивать. Словно после недель, проведенных в бушующем море, она ступила на твердую землю. Она почувствовала внутри себя старую Преподобную Мать… потом проснулись и другие и начали спрашивать: Что это было? Что случилось? Где оказалось то страшное место?

И все это пронизывала мысль, что ее сын — Квизац Хадерак, тот, кто может быть во многих местах сразу. Существо из бен-джессеритской мечты. Существо, навсегда лишившее ее покоя.

— Что случилось? — настойчиво спросила Чейни.

Джессика покачала головой.

— В каждом из нас есть некая древняя сила, которая дает, и другая столь же древняя сила, которая забирает, — сказал Поль. — Мужчина способен стоять лицом к лицу с силой, которая берет, но ему почти невозможно находиться там, где пребывает дающая сила, не превращаясь при этом в некое иное существо, в нечеловека. У женщин все наоборот.

Джессика посмотрела вверх и увидела, что Чейни, хотя и слушает Поля, во все глаза смотрит на нее.

— Ты понимаешь меня, мама? — спросил Поль.

Она смогла лишь кивнуть.

— Это столь древние силы, что каждая из них занимает свое особое место в нашем теле. Наши тела сформированы этими силами. Мы можем говорить себе: «Да, я понимаю то-то и то-то». Но когда мы заглядываем внутрь себя и сталкиваемся с тем, что образует основу нашей жизни, мы оказываемся незащищенными. Мы видим грозящую нам опасность. Мы понимаем, что она может уничтожить нас. Величайшая опасность для Дающего — это сила, которая забирает. А величайшая опасность для Берущего — сила, которая дает. Как легко мы можем быть уничтожены тем, что отдаем и берем!

— А ты, сын мой? — спросила Джессика. — Ты — тот, кто дает, или тот, кто берет?

— Я — точка равновесия. Я не могу давать, чтобы не брать, и не могу брать… — Поль вдруг замолчал и поглядел на стену справа.

Чейни щекой почувствовала сквознячок и, повернувшись, увидела сомкнувшиеся портьеры.

— Это был Отейм, — сказал Поль. — Он все слышал. Чейни слушала и чувствовала свою сопричастность к знанию, ставшему частью Поля. Она увидела то, что еще только должно будет случиться, так ясно, словно оно уже случилось. Отейм станет рассказывать всем о том, что увидел и услышал. Люди будут разносить эту весть повсюду, пока она, как пожар, не охватит всю землю. Пойдет молва, что Поль-Муад-Диб не такой, как простые люди. В этом можно уже не сомневаться. Он мужчина, но способен видеть сквозь Воду Жизни как Преподобные Матери. Он в самом деле Лизан аль-Гаиб!

— Ты видел будущее, Поль, — сказала Джессика. — Ты расскажешь нам, что ты увидел?

— Не будущее, — поправил он. — Я видел Настоящее.

Он с трудом уселся и взмахом руки остановил Чейни, когда та бросилась было помогать ему.

— Космос вокруг Аракиса наводнен кораблями Гильдии.

Джессике стало страшно от уверенности, звучавшей в его голосе.

— Прибыл сам Падишах-Император, — Поль возвел глаза к каменному потолку. — Со своей любимой Прорицательницей и пятью легионами сардукаров. Там же старый барон Владимир Харконнен с Суфиром Хайватом и семью кораблями, набитыми всяким сбродом, который он только смог призвать на военную службу. Все Великие Дома со своей гвардией… ждут.

Чейни потрясла головой, не в силах отвести глаз от Поля. Его необычное состояние, бесцветный голос, то, как он смотрел сквозь нее, наполняло ее священным ужасом.

Джессика попыталась проглотить комок в пересохшем горле и выдавила:

— Чего они ждут?

Поль посмотрел на нее.

— Разрешения Гильдии на посадку. Гильдия выдворит с Аракиса любого, кто приземлится без разрешения.

— Так Гильдия нас защищает? — спросила Джессика.

— Защищает! Именно Гильдия и затеяла все это. Это она распространяла слухи о том, что мы здесь делаем, она снизила цены на транспортировку настолько, что самый захудалый Дом смог явиться сюда и дожидаться, когда ему дадут нас пограбить.

Джессика отметила, что в его голосе не было ни капли горечи, и удивилась. Она не сомневалась в его словах — он находился в состоянии такой же концентрации, как и той ночью, когда предсказал, что в будущем они будут жить среди вольнаибов.

Поль глубоко вздохнул и продолжил:

— Мама, ты должна изменить для нас побольше Воды. Нам нужен катализатор. Чейни, вышли разведгруппу, пусть ищут предпряную массу. Если мы выльем большое количество Воды Жизни на предпряную массу, знаете, что получится?

Джессика стала обдумывать его слова, и внезапно их смысл дошел до нее.

— Поль! — задохнулась она.

— Вода смерти, — сказал Поль. — Произойдет цепная реакция, — он указал на пол. — Смерть распространится среди маленьких творилок, уничтожит вектор жизненного цикла, то есть и пряности, и творил. Аракис превратится в настоящую пустыню — без пряностей и песчаных червей.

Чейни прижала ладонь ко рту, потрясенная жутким богохульством, извергаемым из уст Поля.

— Тот, кто может уничтожить предмет, является его законным хозяином, — продолжал Поль. — А мы можем уничтожить пряности.

— И это связывает руки Гильдии? — прошептала Джессика.

— Они ищут меня, — ответил Поль. — Ты только подумай! Самые гениальные навигаторы, люди, которые могут сквозь толщу времени прокладывать путь для скоростных суперлайнеров, все они ищут меня… и не могут найти. Представляешь, как им страшно?! Они знают, что их тайна сокрыта здесь, — Поль вытянул сложенную горсточкой ладонь. — Без пряностей они слепы.

Чейни нашла в себе силы заговорить:

— Но ты сказал, что ты видишь настоящее!

Поль снова откинулся назад, рассматривая безграничное настоящее, протянувшееся далеко в прошлое и в будущее, с трудом удерживая его перед глазами, ибо зажженный пряностями свет начал медленно меркнуть.

— Иди и сделай, что я приказал. Будущее все время путается и для Гильдии, и для меня. Линии предвидения сужаются. Все сходится на пряностях… там, куда раньше они не смели вмешиваться… потому что вмешаться означало потерять то, чего они боялись лишиться. Но теперь они пришли в отчаяние. Все пути ведут в темноту.

~ ~ ~

— Посмотри, хороша штучка! — прошептал Стилгар. Поль лежал рядом с ним в расщелине скалы, высоко на гребне Большого Щита, прижимая к глазам окуляр вольнаибской подзорной трубы. Масляные линзы были направлены на межзвездный лайнер, выступавший на фоне светлеющего неба в долине под ними. С восточной стороны высокий бок корабля поблескивал в тусклых еще солнечных лучах, а теневая сторона освещалась желтым светом поплавковых ламп. Позади сверкал на солнце город Аракин, не очнувшийся от ночного холода.

Но Поль знал, что не лайнер вызвал почтительный трепет в голосе Стилгара, а сооружение, центром которого он являлся. Многоэтажная металлическая конструкция, раскинувшаяся почти на тысячу метров, — гигантский навес, образованный перекрывающимися металлическими листами, временное укрытие пяти легионов сардукаров и Его Императорского Величества, Падишаха-Императора Саддама IV.

Сидевший на корточках слева от Поля. Джерни Халлек сказал:

— Я насчитал в ней девять уровней. Похоже, здесь не без сардукарчиков.

— Пять легионов, — отозвался Поль,

— Уже светает, — сердито прошипел Стилгар. — Нам не нравится, что ты опять находишься на открытом месте, Муад-Диб. Пора возвращаться в скалы.

— Я здесь в полной безопасности, — возразил Поль.

— На корабле может оказаться огнестрельное оружие, — заметил Джерни.

— Они наверняка думают, что мы прикрыты щитами. Они не станут тратить заряды на трех неизвестных субъектов, даже если и заметят нас.

Поль поводил подзорной трубой из стороны в сторону, осматривая стену, замыкающую дальнюю границу долины, разглядывая все в мелких выбоинах утесы, на которых полегло так много солдат его отца. На мгновение ему подумалось, что это не случайное совпадение, что тени погибших бойцов тоже смотрят сейчас вниз с этих скал. Харконненские города и укрепления, находившиеся за этой стеной, либо были уже в руках вольнаибов, либо были отрезаны от главных сил, как лишние ветки, отрезанные от дерева и брошенные засыхать на песке. Врагу принадлежала только эта долина и расположенный в ней город.

— Если они нас заметили, они могут отважиться на вылазку и выслать махолет, — не унимался Стилгар.

— Пусть. Сегодня мы сможем сбивать все махолеты… к тому же приближается буря.

Он перевел трубку на дальний край аракинского летного поля, туда, где стояли харконненские фрегаты под флагом компании АОПТ, вяло трепетавшем на шесте. Он подумал об отчаянии, которое заставило Гильдию разрешить посадку этим двум группам, держа пока остальных в резерве. Гильдия вела себя как человек, пальцем ноги пробующий воду, прежде чем отважиться нырнуть в нее.

— Ну как, — спросил Халлек, — разглядели что-нибудь новенькое? Нам лучше бы убраться в укрытие. Буря уже надвигается.

Поль снова перевел взгляд на гигантский стальной шатер.

— Они привезли с собой даже своих женщин! И лакеев, и слуг. Н-да, мой дорогой Император, как вы беспечны!

— По тайной тропе кто-то идет, — сказал Стилгар. — Наверное, вернулись Корба с Отеймом.

— Отлично, Стилгар, — оторвался от окуляра Поль, — мы возвращаемся.

Он снова прильнул к трубе и бросил последний взгляд на площадку с высокими космическими кораблями, на сверкающее металлическое сооружение, на погруженный в тишину город, на фрегаты харконненских наемников. Потом отступил назад и скрылся за каменным выступом, Его место у окуляра занял наблюдатель — федьакын.

Поль спустился, в углубление на поверхности Большого Щита. Оно было метров тридцать в диаметре и метра три в глубину — выбоина в скале, которую вольнаибы обработали и прикрыли камуфляжным тентом. В широкое отверстие на стене справа уходили кабели аппаратуры связи. Отсюда федьакыны расходились по намеченным позициям и ждали сигнала к наступлению.

Из отверстия в стене вышли двое и заговорили с часовыми..

Поль бросил взгляд на Стилгара и кивнул в сторону вновь прибывших:

— Прими их донесения, Стилгар.

Стилгар отправился выполнять приказ.

Поль прислонился к стене, потом сел на корточки, с наслаждением потянулся и снова выпрямился. Он увидел, как по команде Стилгара двое вольнаибов снова исчезли в темном отверстии, и подумал о долгом спуске по узкому, вырубленному вручную туннелю, выходящему прямо в долину.

Стилгар направился к Полю.

— Что-то столь важное, что они даже не рискнули отправить сюда чилагу?

— Они приберегают своих посланцев для битвы, — Стилгар покосился на оборудование связи. — Даже на близком расстоянии не стоило бы пользоваться такими вещами, Муад-Диб. Они могут засечь тебя по излучению.

— У них скоро появятся совсем другие проблемы. Что тебе сообщили?

— Наших пленников-сардукаров отпустили около Древнего Ущелья, они направляются к своему хозяину. Ракетные установки и артиллерия на позициях. Люди расставлены по местам, как ты приказывал. Все идет по плану.

Поль оглядел неглубокую выбоину, всматриваясь в лица людей в неясном свете, пробивающемся сквозь камуфляжную ткань. Ему казалось, что время ползет как гусеница, с трудом переваливающаяся через плоский камешек.

— Нашим сардукарам потребуется некоторое время, чтобы добраться до места, откуда они смогут позвать подмогу. За ними наблюдают?

— Наблюдают, — ответил Стилгар.

Стоявший рядом с Полем Джерни Халлек откашлялся.

— Может, нам лучше бы перейти в более безопасное место?

— Такого места не будет, — сказал Поль. — Прогноз погоды по-прежнему благоприятный?

— Приближается Великая Буря, Праматерь всех бурь, — торжественно сказал Стилгар. — Неужели ты сам не чувствуешь, Муад-Диб?

— В воздухе чувствуется что-то необычное, — согласился Поль. — Но в вопросах погоды я предпочитаю определенность.

— Буря будет здесь через час, — Стилгар кивнул в сторону ущелья, выходившего на стальной шатер Императора и харконненские фрегаты. — Они тоже знают об этом. В воздухе нет ни одного махолета. Все закреплено и привязано. О погоде им сообщают их друзья из космоса.

— Разведывательных вылазок больше не делают?

— С прошлой ночи — ни одной. Они знают, что мы здесь. Я думаю, сейчас они ждут подходящего времени.

— Время выбираем мы!

Джерни буркнул:

— Если они позволят нам это сделать.

— Весь их флот в космосе, — возразил Поль.

Джерни покачал головой.

— У них нет выбора, — продолжал Поль. — Ведь мы можем уничтожить пряности. Гильдия не станет так рисковать.

— Люди в отчаянном положении — самые опасные, — не унимался Халлек.

— А мы не в отчаянном положении? — спросил Стилгар.

Джерни ухмыльнулся.

— Мечта вольнаибов не была твоей мечтой, Джерни. Стилгар никогда не забывает о воде, которую они израсходовали на взятки, о годах ожидания, о том, как мы все откладывали тот день, когда Аракис начнет расцветать. Ты не…

— А-а, — отмахнулся Халлек.

— Чего у него такой мрачный вид? — спросил Стилгар.

— У него всегда мрачный вид перед боем. Это он так шутит.

На лице Халлека появилась волчья улыбка, над воротом влагоджари сверкнули белые зубы.

— Я горюю о бедных харконненских душах, которые мы сегодня выпустим на свободу без покаяния!

Стилгар хмыкнул.

— Он говорит, как федьакын.

— Джерни родился штурмовиком, — сказал Поль и подумал: Пусть немного потреплются, впереди серьезное испытание. Он посмотрел в сторону ущелья, но когда он снова взглянул на Джерни, лицо воина-трубадура снова было хмурым.

— От беспокойства слабеют, — пробормотал Поль. — Это твои слова, Джерни.

— Мой герцог, — ответил Халлек. — Меня очень беспокоит атомное оружие. Если вы воспользуетесь им, чтобы пробить брешь в Большом Щите…

— Люди в долине не станут использовать свое атомное оружие против нас, — не дал ему договорить Поль. — Не посмеют… К тому же они побоятся уничтожить планету — источник пряностей.

— Но нарушение Конвенции…

— Нарушение! — огрызнулся Поль. — Страх, а не Конвенция удерживает Великие Дома от использования атомного оружия друг против друга. К тому же в тексте Великой Конвенции сказано так: «Использование атомного оружия против разумных существ карается уничтожением планеты». А мы собираемся всего лишь взорвать Большой Щит.

— Очень тонкий вопрос, — вздохнул Халлек.

— Знаешь, эти буквоеды-законники могут прицепиться к чему угодно. И вообще, хватит об этом.

Поль отвернулся, в глубине души желая, чтобы он в самом деле чувствовал такую уверенность. Наконец он спросил:

— А люди в городе? Все на местах?

— Да, — ответил Стилгар.

Поль посмотрел на него:

— Тебя что-то тревожит?

— За всю свою жизнь не встречал горожанина, которому мог бы полностью доверять.

— Я в прошлом горожанин.

Стилгар запнулся и покраснел.

— Муад-Диб знает, что я имел в виду не…

— Я знаю, что ты имел в виду, дружище. Но человек проверяется не тем, что ты о нем думаешь. А тем, что он для тебя делает. В этих горожанах течет кровь вольнаибов. Просто они до сих пор не знали, как им вырваться из рабства. Мы их научим.

Стилгар кивнул и заговорил извиняющимся тоном:

— Сила привычки, Муад-Диб. В Низине Смерти нас учили презирать тех, кто живет в городах.

Поль посмотрел на Джерни и увидел, что тот изучающе разглядывает Стилгара.

— Скажи нам, Джерни, почему сардукары выгоняли жителей городов и деревень из их жилищ?

— Старый трюк, милорд герцог. Хотят, чтобы мы отвлеклись на возню с беженцами.

— Эти убийцы слишком долго были в чести, их хозяева разучились усмирять их, — сказал Поль. — Теперь сардукары играют нам на руку. Они для развлечения насиловали горожанок, они насаживали головы недовольных на древки своих знамен, и в итоге они посеяли ненависть среди тех, кто прежде просто равнодушно смотрел бы на предстоящую битву как на очередную смену власти. Сардукары навербовали нам сторонников, Стилгар.

— Кажется, горожан в самом деле растормошили, — согласился вольнаиб.

— Их раны свежи, и они горят ненавистью, — продолжал Поль. — Вот почему мы можем использовать их как ударную группу.

— Но бойня там будет страшная, — заметил Халлек.

Стилгар кивнул.

— Они знают, на что идут, — возразил Поль. — Они знают, что каждый убитый сардукар облегчит нам нашу задачу. Понимаете, друзья, им есть за что умирать. Они вдруг поняли, что они тоже люди. Они пробуждаются.

Наблюдатель у подзорной трубы издал какое-то неопределенное восклицание. Поль обернулся на смотровую щель и спросил:

— Что там такое?

— Настоящая суматоха, Муад-Диб, — прошептал наблюдатель. — У этого чудовищного железного шатра. От западного гребня отошел броневик и несется к площадке, словно коршун с добычей.

— Прибыли пленные сардукары, — пояснил Поль.

— Сейчас они опустили щит над всем летным полем. Я вижу, как воздух играет до самого склада, где они хранят пряности.

— Теперь они знают, с кем они будут сражаться, — сказал Халлек. — Сейчас харконненское зверье дрожит и клацает зубами от страха, что один Атрейдс еще жив!

Поль обратился к федьакыну у подзорной трубы:

— Наблюдай за флагштоком на императорском корабле. Если они поднимут мой флаг…

— Как же, ждите, — буркнул Халлек.

Поль увидел озадаченное выражение на лице Стилгара и пояснил:

— Если Император признает мои права, он даст сигнал, подняв флаг Атрейдсов над Аракисом. Тогда мы пускаем в ход план номер два и действуем только против Харконненов. Сардукары в этом случае будут стоять в стороне и предоставят нам выяснять отношения самим.

— Я не разбираюсь в этих чужеземных делах, — пробормотал Стилгар. — Я слышал о них, но мне кажется, что они не похожи…

— А что тут разбираться, сам все увидишь, — перебил его Джерни.

— Они поднимают новый флаг на высоком корабле! — воскликнул федьакын. — Желтый… с черным и красный круг посередке.

— Да-а-а… — протянул Поль. — Бизнес — дело тонкое.

— Тот же флаг, что и на остальных кораблях, — объявил наблюдатель.

— Ничего не понимаю, — сказал Стилгар.

— Бизнес, точно, дело тонкое, — подхватил Халлек. — Если бы он поднял знамя Атрейдсов, значит, он проглотил все как есть. А вокруг слишком много наблюдателей. Поднять флаг Харконненов — это вообще нелепо. Вот он и поднимает тряпку АОПТ! Дает знать вон тем… — Джерни ткнул рукой в небо, — где таится их выгода. Он хочет показать, что ему плевать, живы Атрейдсы или нет.

— Через сколько времени буря ударит в Большой Щит? — спросил Поль.

Стилгар отошел, посовещался с одним из стоявших в глубине федьакынов, потом вернулся и ответил:

— Скоро, Муад-Диб. Очень скоро. Даже скорее, чем мы думали. Это Пра-пра-праматерь бурь, может, даже более свирепая, чем ты желаешь.

— Это моя буря! — сказал Поль и увидел священный ужас на лицах стоявших вокруг федьакынов. — Пусть она потрясет весь мир до основания, она будет не свирепее, чем я желаю. Она ударит прямо в Большой Щит?

— Достаточно близко, чтобы никто не заметил разницы, — ответил Стилгар. Из ведущего в долину отверстия вылез гонец и подошел к ним.

— Сардукары и Харконнены отводят патрули назад, Муад-Диб.

— Они считают, что буря нанесет в равнину слишком много песка и видимость резко снизится, — пояснил Стилгар. — Они ждут, что мы поступим так же.

— Прикажи наводчикам навести прицелы сейчас, пока не упала видимость. Они должны срезать носы у каждого корабля сразу же после того, как буря разрушит щиты, — Поль подошел к стене, откинул край камуфляжной ткани и посмотрел на небо. На его темном фоне можно было различить проносящиеся конскими хвостами песчаные вихри. Он поправил камуфляж и сказал:

— Отправляй наших людей вниз, Стилгар.

— Ты пойдешь с нами?

— Я немного задержусь здесь.

Стилгар бросил на Джерни понимающий взгляд, пожал плечами, отошел к отверстию в стене и исчез в его тени.

— Пусковую кнопку, по нажатию которой Большой Щит разлетится в куски, я отдаю в твои руки, Джерни, — обратился к Халлеку Поль. — Ты сможешь сделать это?

— Сделаю.

Поль подозвал командира федьакынов.

— Отейм, начинай выводить дежурные патрули из области взрыва. Их нужно удалить оттуда, пока не ударила буря.

Вольнаиб поклонился и исчез вслед за Стилгаром.

Джерни подошел к наружному лазу и приказал наблюдателю у подзорной трубы:

— Внимательно следи за южной стеной. Пока мы ее не взорвем, она останется совершенно незащищенной.

— Когда я дам сигнал, выпустишь чилагу, — распорядился Поль.

— К южной стене направляются несколько бронетранспортеров, — доложил наблюдатель. — Некоторые из них попробовали применить огнестрельное оружие. Наши люди включили нательные щиты, как ты приказывал. Транспортеры остановились.

Во внезапно наступившей тишине Поль услышал, как снаружи бесится ветер — фронт наступающей бури. Сквозь складки камуфляжа начал осыпаться песок. Порыв ветра подхватил ткань и унес ее прочь. Поль дал знак федьакынам перейти в убежище и подошел к аппаратуре связи, стоявшей у входа в туннель. Джерни направился следом. Поль перелез через сидящего на корточках связиста. Кто-то произнес:

— Великая Пра-праматерь бурь, Муад-Диб!

Поль бросил взгляд на темнеющее небо,

— Джерни, снимай наблюдателей с южной стены.

Ему пришлось еще раз громко повторить приказ, чтобы перекрыть нарастающий рев бури.

Халлек отправился выполнять.

Поль натянул на лицо повязку, закрепил капюшон.

Джерни вернулся.

Поль похлопал его по плечу и показал на черную кнопку, вмонтированную над входом в туннель позади связиста. Джерни подошел к отверстию в стене, положил руку на кнопку и посмотрел на Поля.

— Мы не приняли никаких сообщений, — прокричал связист. — Статическое электричество!

Поль кивнул, не спуская глаз с циферблата на панели пульта. Наконец он повернулся к Джерни и поднял руку, продолжая смотреть на циферблат. Стрелка пробегала свой последний круг.

— Пуск!. — и Поль дал отмашку рукой

Джерни нажал на кнопку.

Прошла долгая секунда, прежде чем они почувствовали, как вздрогнула и сотряслась земля у них под ногами. К реву бури добавился рокочущий звук.

Рядом с Полем возник наблюдатель-федьакын, держа подзорную трубу под мышкой.

— В Большом Щите брешь, Муад-Диб! — заорал он. — Буря обрушилась на них и наша артиллерия открыла огонь!

Поль представил себе, как буря врывается в равнину, как статические заряды в стене кипящего песка разрушают силовой барьер в неприятельском лагере.

— Буря! — крикнул кто-то. — В укрытие, Муад-Диб!

Поль очнулся, чувствуя, как песчаные иголочки покалывают незащищенные щеки. Все, теперь отступать нельзя, подумал он. Поль положил руку на плечо связиста и крикнул ему в ухо:

— Бросай аппаратуру! В туннеле еще один комплект.

Он почувствовал, что его толкают в сторону — федьакыны оттесняли его в туннель, прикрывая своими телами. Они протиснулись внутрь. Там было относительно тихо, они завернули за угол и оказались в небольшой, освещенной Поплавковыми лампами комнатке, из которой вел вниз еще один ход.

У аппаратуры связи сидел другой связист.

— Много статики, — сказал он.

С порывом ветра в комнату ворвались клубы песка.

— Закупорить вход! — заорал Поль. Тишина, наступившая после выполнения команды, казалось, давила на уши. — Выход в равнину все еще свободен?

Один из федьакынов бросился посмотреть и доложил:

— Некоторые камни от взрыва рухнули, но инженеры говорят, что проход открыт. Они ведут расчистку лазерными резаками.

— Скажи им, чтобы работали вручную, — рявкнул Поль. — Внизу есть еще включенные щиты!

— Они действуют очень осторожно, Муад-Диб, — возразил федьакын, но тут же отправился передать приказание.

В комнату протиснулся первый связист и волоком втащил ящик с аппаратурой.

— Я же приказывал все бросить! — рассердился Поль.

— Вольнаибы не любят разбрасываться оборудованием, — отозвался кто-то из федьакынов.

— Для нас сейчас важнее не оборудование, а люди. Скоро мы либо будем располагать куда большим количеством техники, чем сможем использовать, либо нам вообще никакое оборудование больше не понадобится.

К нему подошел Джерни Халлек:

— Я слышал, что они говорили, будто ход вниз свободен. Мы здесь слишком близко к поверхности, милорд. Харконнены могут перейти в контрнаступление.

— Они сейчас не в том положении, чтобы думать о контрнаступлении. Как раз сейчас выяснится, что они остались без щитов и что им уже не улететь с Аракиса.

— Все равно, новый командный пост полностью подготовлен, милорд, — настаивал Джерни.

— Мне незачем находиться на командном посту. Все идет по плану и без меня. Нам нужно лишь подождать…

— Поступает сообщение, Муад-Диб, — доложил связист. Потом покачал головой и плотнее прижал наушник рукой. — Слишком много статики!

Он начал что-то записывать в лежащий перед ним журнал, то и дело покачивая головой, останавливаясь и снова продолжая писать.

Поль подошел к нему. Федьакыны расступились, давая ему место. Поль посмотрел на написанное и стал читать:

— Налет… на сич Табр… пленные… Аля (пропуск) семьи (пропуск) погибли… они (пропуск) сына Муад-Диба…

Связист снова покачал головой.

Поль поднял глаза и встретился со взглядом Джерни

Халлека.

— Текст перевран, — сказал Джерни. — Статическое электричество. Вы не знаете…

— Мой сын мертв, — оборвал его Поль. Он знал, что это правда. — Мой сын мертв… а Аля в плену… заложница.

Он чувствовал себя опустошенным — пустая оболочка, лишенная всяких эмоций. Все, к чему он ни прикоснется, будет нести горе и смерть. Он, как чума, пронесется через всю Вселенную!

Он чувствовал в себе мудрость старика, опыт бессчётного числа прожитых жизней. Он почувствовал, как внутри него кто-то хихикает и потирает руки.

И Поль подумал: О, как мало знает Вселенная о том, что такое настоящая жестокость!

~ ~ ~

Барон Владимир Харконнен стоял, опустив глаза, в императорской приемной зале, в овальном селямлике под стальным навесом Падишаха-Императора. Бросая косые взгляды, барон изучал комнату с металлическими стенами и находившихся в ней людей — нукеров, пажей, стражу, солдат из Дома Сардукаров, которые по стойке «вольно» стояли вдоль стен под окровавленными и изодранными знаменами, захваченными в битвах и украшавшими теперь стены залы.

Из комнаты справа послышались возгласы, отдаваясь эхом в высоком коридоре:

— Дорогу! Дорогу царствующей особе! Из коридора в приемную вошел сопровождаемый свитой Падишах-Император Саддам IV. Он стоял, ожидая, пока ему принесут трон, не обращая на барона никакого внимания и, очевидно, вообще не замечая никого вокруг.

Барон решил, что он, в свою очередь, не вправе не обращать внимания на царствующую особу, и смотрел на Императора, пытаясь найти разгадку или хотя бы намек на то, почему его вызвали в эту приемную. Император стоял неподвижно — стройный и элегантный, в серой сардукарской форме с золотым и серебряным шитьем. Его худое лицо и холодный взгляд напомнили барону давно погибшего герцога Лето. То же выражение хищной птицы. Но у Императора были рыжие, а не черные волосы, к тому же почти скрытые под темным шлемом бурзега, украшенным короной с птичьим хохолком императорского желтого цвета.

Пажи принесли трон — массивный стул, вырезанный из цельного куска хагалского кварца, сине-зеленого полупрозрачного камня с горящими желтым огнем прожилками. Трон поставили на возвышение. Император взошел и сел.

Старуха в черном плаще аба, с надвинутым на лоб капюшоном, отделилась от свиты и встала позади трона, положив костлявую руку на кварцевую спинку. Ее лицо, выглядывавшее из-под капюшона, напоминало даже не ведьму, а карикатуру на ведьму: ввалившиеся глаза и щеки, длинный нос, вены, выступающие из-под морщинистой кожи.

При взгляде на нее барон с трудом подавил дрожь. Присутствие Преподобной Матери Елены Моиам Гай, Императорской Прорицательницы, говорило о важности аудиенции. Барон отвел от нее глаза и принялся изучать свиту, пытаясь найти разгадку. Вот два агента Гильдии, один высокий и толстый, второй невысокий и толстый, оба с бесцветными серыми глазами. В окружении лакеев — одна из императорских дочерей, принцесса Ирулан, женщина, про которую говорили, что она выучена всем бен-джессеритским тонкостям, и которую прочат в Преподобные Матери. Высокая, светловолосая; прекрасное, словно из мрамора высеченное лицо. Ее зеленые глаза глядели одновременно и мимо и сквозь него.

— Мой дорогой барон.

Император соблаговолил заметить его. Голос, в котором чувствовалось огромное самообладание; баритон. Хочет сбить его с толку сразу же, при приветствии.

Барон низко поклонился и подошел на требуемые этикетом десять шагов к возвышению.

— Прибыл по вашему зову, Ваше Величество.

— Зову! — каркнула старая ведьма.

— Ну-ну, Преподобная Мать, — с мягким упреком сказал Император, улыбнувшись при виде смутившегося барона. — Скажите нам прежде всего, куда вы отправили своего преданного слугу Суфира Хайвата?

Барон быстро посмотрел по сторонам, пожалев, что пришел сюда без своей личной охраны, хотя против сардукаров толку от них было бы немного. Впрочем…

— Ну? — повторил Император.

— Он отсутствует уже около пяти дней, Ваше Величество, — барон покосился на агентов Гильдии, потом снова посмотрел на Императора. — Он был послан с заданием высадиться на базе контрабандистов, чтобы впоследствии внедриться в лагерь вольнаибов, к этому их фанатику Муад-Дибу.

— Ах вот как!

Одна из тощих ведьминых лап опустилась на императорское плечо. Ведьма наклонилась и что-то зашептала ему на ухо.

Император кивнул и сказал:

— Прошло пять дней, барон. Почему же вас не беспокоит его отсутствие?

— Весьма беспокоит, Ваше Величество!

Император не сводил с него глаз, выжидая чего-то.

Преподобная Мать хрипло засмеялась.

— Я имею в виду, Ваше Величество, — пояснил барон, — что Хайват может умереть через несколько часов.

И он рассказал о яде замедленного действия и о противоядии.

— Очень умно, барон. А где же ваши племянники, Раббан и молодой Фейд-Рота?

— Надвигается буря, Ваше Величество. Я послал их проверить нашу линию обороны, чтобы вольнаибы не напали под прикрытием песка.

— Линию? — губы Императора вытянулись в насмешливую улыбку. — Буря не сможет проникнуть в долину, к тому же это вольнаибское отребье не осмелится нападать, пока здесь я с пятью легионами сардукаров.

— Разумеется, нет, Ваше Величество. — Но излишняя предосторожность не заслуживает порицания.

— Ага. Порицания. А я, значит, должен молчать о том, сколько времени у меня отнимает эта возня с Аракисом? О том, что прибыли АОПТ проваливаются сюда, как в крысиную нору? Прикажете мне помалкивать о делах дворца и о государственных обязанностях, которые я вынужден был отложить — даже отменить! — из-за этой дурацкой затеи?

Барон опустил глаза, напуганный императорским гневом. Его положение здесь было таким неопределенным, он был совершенно одинок и мог надеяться только на Конвенцию и авторитет представительства Великих Домов. Это раздражало его. Не собирается ли он убить меня? Невозможно! Сейчас, когда все Великие Дома дожидаются наверху и ищут любого предлога, чтобы скорее выпутаться из этой истории!

— Случалось ли вам брать в плен заложников? — спросил Император.

— Бесполезно, Ваше Величество. Эти безумные вольнаибы отправляют погребальную церемонию о каждом пленном так, словно он уже мертв.

— Вот как?

Барон ждал, посматривая то направо, то налево на стальные стены селямлика и думая об огромном шатре над ними. Безграничная роскошь, которую олицетворяло это сооружение, повергала в трепет даже его. Он привез с собой пажей, думал барон, и бесполезных придворных лакеев, своих женщин и их прислугу: горничных, парикмахерш и прочее… всех придворных паразитов. И они болтаются тут, ничего не делают, плетут интриги, ублажают Императора… их привезли, чтобы все видели, как он положит конец этому делу, чтобы они воспевали воинов и превозносили раненых.

— Возможно, вы никогда не пытались искать нужных заложников.

Он что-то знает, догадался барон. Страх засел в нем, как камень в желудке, хотя самая мысль о еде была для него сейчас невыносима. Тем не менее охватившее его чувство очень напоминало голод, и он поерзал на своих поплавковых подвесках, как обычно, когда собирался приказать принести себе что-нибудь поесть.

Но здесь все равно никто не стал бы выполнять его приказания,

— У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто такой Муад-Диб?

— Конечно. Это один из «умма». Вольнаиб, религиозный фанатик, искатель приключений. Такие то и дело рождаются на задворках цивилизации. Ваше Величество знает об этом.

Император бросил взгляд на свою Прорицательницу и снова осклабился прямо в лицо барону.

— И у вас нет больше никаких сведений о том, кто такой Муад-Диб?

— Помешанный. Впрочем, все вольнаибы слегка помешанные.

— Помешанные?

— Эти люди вопят его имя, когда бросаются в битву. Женщины швыряют в нас своих младенцев и бросаются на наши ножи, чтобы их мужьям было легче нападать. Они ведут себя… немыслимо!

— Как дурно, как дурно, — пробормотал Император, но звучавшая в его голосе насмешка не ускользнула от барона. — Скажите, дорогой барон, а вы когда-нибудь исследовали район южного полюса Аракиса?

Барон выпучил на Императора глаза, сбитый с толку неожиданной сменой темы.

— Но… да, ведь вам известно, Ваше Величество, что это районы необитаемые, открытые ветру и песчаным червям. Даже пряностей нет в этих широтах.

— И вам не попадались донесения пряновозов, что в этих местах появляются очаги растительности?

— Это известно испокон веков. Кое-кто даже пытался заняться исследованиями, правда, очень давно. Потеряли очень много махолетов. Слишком дорогое удовольствие, Ваше Величество. Люди там все равно жить не могут.

— Та-а-к, — протянул Император. Он щелкнул пальцами и слева от трона отворилась дверь. Оттуда вышли двое сардукаров, ведя маленькую девочку лет четырех на вид. На ней была черная аба, откинутый назад капюшон открывал завязки влагоджари, свободно висевшие на шее. Вольнаибские синие глаза, мягкое выражение круглого лица. Казалось, она ничуть не боялась, и было в ее взгляде что-то такое, отчего барон почувствовал необъяснимое беспокойство.

Даже старуха Прорицательница отшатнулась, когда девочка проходила мимо нее, и почтительно посмотрела ей вслед. Старуху явно смущал этот ребенок.

Император откашлялся, собираясь заговорить, но девочка опередила его — тоненький голосок, чуть-чуть шепелявый, но тем не менее совершенно отчетливый.

— Так вот он какой, — она подошла к краю возвышения. — Ничего особенного, просто толстый старик, собственное тело не может держать без поплавков.

Слова ее прозвучали столь неожиданно, что барон опешил и ничего не сказал, несмотря на охвативший его гнев. Карлица? мелькнуло у него в голове.

— Мой дорогой барон, позвольте представить вам сестру Муад-Диба.

— Сест… — барон перевел изумленный взгляд на Императора. — Я не понимаю.

— Я, видите ли, тоже иногда принимаю меры предосторожности. Мне доложили, что в ваших необитаемых южных районах появились следы человеческой деятельности.

— Но это невозможно, — запротестовал барон. — Черви, пустыня…

— Похоже, эти люди умеют избегать встреч с червями, — сказал Император.

Девочка села на возвышение возле трона и принялась болтать ногами. В ней ясно чувствовалась уверенность в том, что она хорошо понимает обстановку. Барон зачарованно смотрел на маленькие ножки, на свисающий край черного плаща, на мелькание сандалий,

— К несчастью, — продолжал Император, — я направил для захвата пленных всего пять военных транспортов во главе с легкой ударной группой. Нам едва удалось бежать с тремя пленными и одним транспортом. Вы можете представить себе, барон, что моих сардукаров чуть было не опрокинуло войско, состоящее большей частью из женщин, стариков и детей. Этот ребенок командовал атакой одного из подразделений.

— Вы видите, Ваше Величество! — воскликнул барон. — Видите, какие они!

— Только горстке моих людей удалось вырваться оттуда. Вырваться! Вы меня слышите?

— Мы бы их тоже достали, — вмешалась девочка, — если бы не этот огонь.

— Мои сардукары использовали резервные сопла транспортов как огнеметы, — пояснил Император. — Произошла заминка, и только благодаря этому они смогли отбиться. Заметьте это, дорогой мой барон: сардукары беспорядочно отступали, спасаясь от женщин, детей и стариков.

— Мы должны ударить в полную силу, — прошипел барон. — Мы должны уничтожить последние…

— Молчать! — взревел Император. Он вцепился в ручки трона и наклонился вперед. — Хватит испытывать мое терпение! Хватит, кретин, строить из себя воплощенную невинность…

— Ваше Величество, — сказала Прорицательница.

Император отмахнулся от нее.

— Скажи еще, что ты ничего не знаешь ни об их деятельности, которую мы засекли сверху, ни о превосходных боевых качествах этого удивительного народа, — он привстал на троне. — За кого ты меня принимаешь, барон?

Барон отступил на два шага назад, судорожно соображая: Это Раббан. Раббан, скотина. Это он меня…

— А ваша дутая распря с герцогом Лето! — прогремел Император и рухнул на трон. — Ловко ты все обтяпал!

— Ваше Величество, — проблеял Харконнен, — как вы…

— Молчать!

Старая бен-джессеритка снова положила руку на плечо Императора, склонилась к его уху и что-то зашептала.

Сидевшая на возвышении девочка перестала болтать ногами и заговорила:

— Припугни его еще немножко, Саддам. Не могу сказать, чтобы мне это очень нравилось, да жаль прерывать такой чудный спектакль.

— Помолчи, дитя, — ответил Император. Он наклонился вперед, положил руку ей на голову и произнес:

— Возможно ли, барон? Неужели вы могли так опростоволоситься, как полагает моя Прорицательница? Неужели вы до сих пор не узнали этого ребенка, дочь вашего родственника, герцога Лето?

— Мой папа никогда не был его родственником, — поправила девочка. — Мой папа мертв, и эта старая харконненская свинья никогда меня раньше не видела.

Полностью уничтоженный барон тупо смотрел перед собой. А потом с трудом выдавил из себя только одно:

— Кто?

— Меня, зовут Аля, я дочь герцога Лето и леди Джессики, сестра герцога Поля-Муад-Диба, — объявила девочка. Оттолкнувшись от помоста, она спрыгнула на пол. — Мой брат обещал, что он насадит твою голову на древко своего боевого знамени, и, я думаю, он так и сделает.

— Помолчи, дитя, — сказал Император. Он откинулся на спинку трона и задумчиво поднес руку к подбородку, внимательно глядя на барона.

— Я не подчиняюсь приказаниям Императора, — ответила Аля. Она обернулась и посмотрела на старую Преподобную Мать. — Она это знает.

Император метнул взгляд на свою Прорицательницу:

— Что такое?

— Этот ребенок — чудовище! — воскликнула старуха. — Ее мать заслуживает самого жестокого наказания. Смерть — самая мягкая кара для такого ребенка и той, что произвела его на свет.

Она ткнула в Алю пальцем:

— Убирайся из моего мозга!

— Тэпэ? — прошептал Император. Теперь его внимание целиком было поглощено девочкой. — Клянусь Великой Матерью!

— Нет, Ваше Величество. Не телепатия. Она — в моем мозгу. Как все те, что были до меня, что передали мне свою память. Она торчит у меня в мозгу. Этого не может быть, но она там!

— Какие еще те? — грубо спросил Император. — Что за чушь?

Старуха выпрямилась и опустила руку.

— Я и так сказала слишком много, но суть дела в том, что ребенка, который на самом деле не ребенок, необходимо уничтожить. Мы давно знаем о подобном существе и о том, как предупредить его появление на свет, но одна из нас оказалась предательницей.

— Ты бредишь, старая дура, — оборвала ее Аля. — Не знаешь, как было, а несешь какую-то ахинею.

Аля закрыла глаза, сделала глубокий вдох и задержала дыхание.

Преподобная Мать застонала и пошатнулась.

Аля открыла глаза.

— Вот как все было. Космическая случайность. И ты тоже сыграла здесь свою роль.

Преподобная Мать стояла, вытянув руки вперед, словно старалась оттолкнуть от себя девочку.

— Что здесь происходит? — вмешался Император. — Дитя, ты на самом деле можешь переносить свои мысли в сознание другого человека?

— Не совсем так. Хотя я, как и ты, рождена женщиной, я не умею думать, как ты.

— Убейте ее, — пробормотала старуха и ухватилась за спинку трона, чтобы не упасть. — Убейте ее!

Старческие, давно потухшие глаза горели, словно хотели испепелить девочку.

— Тихо, — сказал Император, разглядывая Алю. — Дитя, а ты могла бы связаться со своим братом?

— Мой брат знает, где я.

— Можешь ты попросить его сдаться, чтобы мы оставили тебя в живых?

Аля улыбнулась ему с самым невинным видом.

— Я не сделаю этого, — сказала она.

Барон, шатаясь, подошел к девочке.

— Ваше Величество, — взмолился он, — я ничего не знал о…

— Если вы посмеете перебить меня еще раз, барон, мы навсегда лишим вас возможности кого-либо когда-либо перебивать.

Император произнес это, не сводя глаз с Али, рассматривая ее через прищуренные веки.

— Не сделаешь, да? А не можешь ли ты прочитать в моем мозгу, что я сделаю с тобой, если ты не послушаешься?

— Я уже сказала, что не умею читать мысли. Но чтобы угадать твои намерения, вовсе не нужно владеть телепатией.

Император усмехнулся.

— Дитя, твое положение безнадежно. Стоит мне только приказать, и от этой планеты останется…

— Все не так просто, — Аля посмотрела на служащих Гильдии. — Спроси-ка у них.

— Весьма неразумно противиться моим желаниям. Не можешь же ты не понимать, что последнее слово останется за мной?

— Ну вот, сюда идет мой брат. Даже Император вострепещет пред Муад-Дибом, ибо его путь праведный и небеса благосклонны к нему!

Император резко поднялся.

— Хватит ломать комедию. Я сотру твоего брата и всю эту планету в по…

Комната сотряслась и наполнилась гулом. Целая лавина песка обрушилась позади трона — там, где императорский корабль состыковывался с навесом. У всех пробежали по коже мурашки — выключились широко-полосные щиты.

— Я предупреждала тебя. Мой брат идет.

Император застыл перед троном, прижав правую руку к уху. Из миниатюрного серво-приемника поступили донесения о происходящем. Барон сделал два шага за спиной Али. Сардукары бросились к дверям.

— Мы сейчас отходим обратно в космос, чтобы перераспределить наши силы. Барон, мои извинения. Эти безумцы и впрямь решили атаковать нас под прикрытием бури. Что ж, придется показать им, что значит императорский гнев. — Император указал на Алю. — А ее вышвырнуть вон, в бурю.

Пока он говорил, Аля отступала назад, изображая ужас.

— Буре довольно и того, что ей уже досталось! — пронзительно закричала она.

И угодила прямо в руки барона.

— Я поймал ее, Ваше Величество, — заорал барон. — Можно я вышвырну ее немедленно — о-о-о-о!

Барон отбросил девочку на пол и ухватился за левую руку.

— Извини, дедушка. Сейчас ты познакомился с атрейдсовским гом-джаббаром.

Она поднялась на ноги, уронив на пол темную иголочку.

Барон рухнул на спину. Его глаза вылезли из орбит, он не мог отвести их от красной полосы, набухавшей на левой руке.

— Ты… ты… — он откатился в сторону, удерживаемый своими подвесками в нескольких сантиметрах от пола, рот его был открыт, а голова болталась из стороны в сторону.

— Все они какие-то ненормальные, — прорычал Император. — Быстро! Всем на корабль. Мы из этой планеты…

Слева от него что-то вспыхнуло. Шаровая молния отплыла от стены и затрещала, коснувшись металлического пола. В селямлике запахло горелой изоляцией.

— Щит! — заорал один из сардукарских офицеров. — Внешний щит прорван! Они…

Его слова потонули в грохоте металла, стальная стена позади Императора заходила ходуном.

— Они срезали нос нашего корабля, — выкрикнул кто-то.

Комната заполнилась пылью. Под ее завесой Аля отскочила в сторону и бросилась к входной двери.

Император круто развернулся, указывая своим людям на аварийную дверь, распахнувшуюся в борту корабля позади трона. Он взмахнул рукой, и из пыльного облака перед ним возник сардукарский офицер.

— Мы укрепляем наши позиции здесь!

Офицер снова исчез.

Еще один удар потряс навес. В дальнем конце залы распахнулись двойные двери, и внутрь ворвались песчаные вихри и крики множества людей. И сразу на светлом фоне мелькнула маленькая фигурка в черном плаще — Аля метнулась вперед, подобрала чей-то нож и, следуя вольнаибской выучке, бросилась добивать раненых Харконненов и сардукаров. Сардукары, с оружием наизготовку, побежали к открывшейся бреши, чтобы прикрыть отступление Императора.

— Спасайтесь, Ваше Величество! — крикнул один. — На корабль!

Но Император одиноко стоял на своем возвышении, указывая рукой на дверь. Сорокаметровую секцию шатра вырвало прочь, и селямлик выходил теперь прямо в пустыню. Тучи пыли висели в воздухе, застилая солнце, смягчая цвета. Из тучи били мощные разряды и высекали искры из щитов, укороченных под действием принесенного бурей статического электричества. Долина была полна людей — сардукары и вертящиеся волчком вольнаибы в бурнусах, которые выпрыгивали, казалось, прямо из бури.

Но взор Императора был прикован к другому. Из-за песчаной завесы вылетела армада песчаных червей — сверкали огромные молочно-белые изогнутые клыки в разверстых пастях, они надвигались сплошной стеной. И на каждом восседал отряд вольнаибов. Бурнусы развевались на ветру, черви мчались, со свистом прокладывая себе путь сквозь толпы людей.

Они неудержимо неслись прямо на императорский шатер, а сардукары, впервые за всю их историю, растерянно застыли, охваченные ужасом, не зная, что предпринять.

Но сыпавшиеся со спин червей люди были просто людьми, и клинки, засверкавшие при зловещем желтом свете, вывели сардукаров из оцепенения. Это уже было привычным для них делом. И сардукары бросились в бой. Пока шла битва на подступах к Аракину, телохранители оттеснили Императора в корабль, загерметизировали дверь и приготовились умереть, защищая ее.

Потрясенный относительной тишиной внутри корабля, Император оглядел лица людей из своей свиты, застывших с широко раскрытыми глазами, увидел старшую дочь с порозовевшими от возбуждения щеками, старую Прорицательницу, стоящую, как черная тень с надвинутым на лицо капюшоном, и наконец нашел те лица, которые искал — двух агентов Гильдии. На обоих была форма Гильдии, без украшений и знаков различия, и она как нельзя более соответствовала тому спокойствию, которое они сохраняли, несмотря на кипение страстей вокруг.

Один из них, ростом повыше, прикрывал левый глаз рукой. Пока Император смотрел на него, кто-то толкнул высокого агента и его рука дернулась. В суматохе агент потерял контактную линзу, и его глаз оказался совершенно синим, без белка. Таким синим, что казался почти черным.

Тот, что поменьше, протолкался на шаг ближе к Императору и объявил:

— Мы не можем сказать, как события будут разворачиваться дальше.

Его высокий товарищ снова прикрыл глаз рукой и холодно добавил:

— Но и Муад-Диб тоже не может сказать этого.

Их слова вывели Императора из оцепенения. Ему стоило заметного труда удержаться и не отпустить вертевшуюся на языке колкость по поводу хваленой способности навигаторов Гильдии видеть основные направления будущего. Неужели эти люди настолько полагаются на свое внутреннее зрение, что совершенно разучились доверять собственным глазам и делать элементарные умозаключения?

— Преподобная Мать, — сказал он. — Мы должны разработать план действий.

Старуха откинула с лица капюшон и, не мигая, уставилась прямо ему в глаза. Этого было достаточно — они поняли друг друга без слов. Оба они знали, что у них осталось только одно оружие: предательство.

— Призовите графа Фенринга из его покоев, — сказала Преподобная Мать.

Падишах-Император кивнул и махнул рукой одному из своих адъютантов, чтобы тот выполнял приказание.

~ ~ ~

На исходе победного дня Поля-Муад-Диба с почетом проводили в правительственный особняк в Аракине, в то самое здание, в котором когда-то обосновались только что прибывшие на Дюну Атрейдсы. Отреставрированный Раббаном дворец был практически не поврежден, хотя и сильно разграблен горожанами. Мебель в главной зале была перевернута или сломана.

Поль взошел по парадной лестнице, следом за ним шли Джерни Халлек и Стилгар. Почетный караул рассыпался по зале, подготавливая и расчищая место для Муад-Диба. Взвод разведчиков начал осматривать здание — не оставлены ли где-нибудь ловушки и мины.

— Я помню день, когда мы впервые вошли сюда с вашим отцом, — сказал Джерни. Он оглядел потолочные балки и высокие узкие окна. — Тогда мне это место не понравилось, а сейчас нравится еще меньше. В любой из наших пещер куда безопаснее.

— Воистину, слова настоящего вольнаиба, — одобрительно заметил Стилгар, но увидел, что на губах Поля появилась холодная улыбка. — Тебе так не кажется, Муад-Диб?

— Этот дом — символ. Здесь жил Раббан. Заняв его, я возвещаю всем о моей победе. Расставь людей по всему зданию. Ничего не трогать. Проследи только, чтобы нигде не оставалось Харконненов или каких-нибудь их штучек.

— Как прикажешь, — Стилгар с тяжелым сердцем повернулся и отправился выполнять приказание. Связисты внесли в залу оборудование и начали устанавливать его возле огромного камина. Вольнаибы, назначенные в охрану в дополнение к оставшимся в живых федьакынам, заняли все соседние помещения. Они беспокойно переговаривались и бросали по сторонам подозрительные взгляды. Дом слишком долго был главным логовом врага, чтобы они могли чувствовать себя в нем спокойно.

— Джерни, вышли людей, пусть приведут маму и Чейни. Чейни еще ничего не знает про нашего сына?

— Сообщение отправлено, милорд.

— Творил вывели из долины?

— Да, милорд. Буря почти утихла.

— Повреждения сильные?

— Наиболее значительные на линии основного удара — на летном поле и в прянохранилище. И от боевых действий, и от ветра.

— Ладно, все это не дороже денег, — усмехнулся Поль.

— Кроме человеческих жизней, милорд, — в голосе Халлека прозвучал упрек, словно он хотел сказать: Разве Атрейдсы когда-нибудь беспокоились о вещах, когда на карту поставлены человеческие жизни?

Но Поль полностью сосредоточился на своем внутреннем зрении. Всюду на его пути в пространстве-времени зияли провалы. И в каждом провале, как сквозь бреши в стене, он видел джихад, который уносился вдаль по коридорам будущего.

Он вздохнул, пересек залу и увидел у стены стул. Этот стул некогда стоял в гостиной, и вполне вероятно, что на нем когда-то сидел его отец. Но сейчас Поль не думал об этом: ему просто нужно было побороть усталость и скрыть ее от посторонних глаз. Он сел, прикрыл ноги полами бурнуса и ослабил на шее завязки влагоджари.

— Император как забился в свою консервную банку, так и не вылезает оттуда, — сообщил Джерни.

— Доставьте его сюда вместе с остатками корабля. Кого-нибудь из Харконненов обнаружили?

— Осмотр убитых еще не закончен, милорд.

— Получен ответ от этой банды из космоса?

— Пока нет, милорд.

Поль вздохнул и облокотился на спинку стула. Наконец он сказал:

— Приведите пленного сардукара. Отправим весточку нашему Императору. Пришло время обсудить условия.

— Да, милорд.

Халлек развернулся и махнул рукой одному из федьакынов, чтобы тот занял его место подле Поля.

— Джерни, — прошептал Поль, — с тех пор как мы снова встретились, я все жду, что ты произнесешь подходящую цитату.

Он повернулся к Халлеку и увидел, что гримаса скорби вдруг исказила лицо воина.

— Как пожелаете, милорд, — Джерни откашлялся и хрипло заговорил: «И обратилась победа того дня в плач для всего народа; ибо народ услышал в тот день и говорил, что царь скорбит о своем сыне».

Поль прикрыл глаза, изгоняя боль из своего сердца, заставляя его немного обождать — так же, как он когда-то ждал с оплакиванием отца. Он попытался разобраться с событиями сегодняшнего дня, с запутанными вариантами будущего и… со скрытым присутствием Али в его мозгу.

Из всех свойств времени-пространства это было самым странным. «Я раздвинула будущее, чтобы поместить мои слова туда, откуда ты сможешь услышать их, — говорила Аля. — Даже ты, братик, не умеешь этого делать. А мне это очень нравится — так забавно! И… ах, да! — я же убила нашего дедушку, поганого старого барона. Он почти не мучался».

Молчание. И он внутренним зрением увидел, как она ушла.

— Муад-Диб!

Поль открыл глаза и увидел над собой чернобородое лицо Стилгара, его темные глаза, горящие боевым огнем.

— Вы нашли тело старого барона, — сказал Поль.

Стилгар оторопел.

— Откуда ты знаешь? — прошептал он. — Мы только что обнаружили тело под обломками императорского навеса.

Поль пропустил его вопрос мимо ушей и посмотрел на Джерни, который вернулся в сопровождении двух вольнаибов, охранявших пленного сардукара.

— Вот один из них, милорд, — Джерни знаком приказал часовым держать пленного в пяти шагах от Поля.

По выражению глаз сардукара было отчетливо видно, как он потрясен. От переносицы к углу рта расходился синий кровоподтек. Блондин, с безупречными чертами лица, он держался так, что можно было безошибочно догадаться о его высоком звании, хотя на разодранной форме не было никаких знаков различия, кроме золотых пуговиц на мундире и лампасов на брюках.

— Мне кажется, он из офицерского состава, милорд.

Поль кивнул и сказал:

— Я — герцог Поль Атрейдс. Понятно?

Сардукар молча смотрел на него.

— Говори, или твоего Императора ждет смерть.

Офицер заморгал и сглотнул комок в горле.

— Кто я? — спросил Поль.

— Вы — герцог Поль Атрейдс.

Полю показалось, что сардукар сдался слишком быстро, но ведь сардукары были не совсем готовы к тому, что произошло сегодня. Они никогда не знали ничего, кроме победы, и Поль подумал, что в этом их слабое место. Он решил попозже обмозговать это соображение как следует, чтобы учесть его в собственной учебной программе.

— Я хочу, чтобы ты передал от меня послание Императору, — и Поль заговорил официальным тоном, на старинный манер: — Я, герцог Великого Дома, императорский родич, даю обет соблюдать Великую Конвенцию. Если Император со своими людьми сложат оружие и придут ко мне, я буду охранять их жизнь, как свою собственную, — Поль поднял левую руку, чтобы сардукар мог видеть его герцогский перстень. — Клянусь вот этим.

Сардукар облизнул губы и бросил взгляд на Джерни.

— Верно, — сказал Поль. — Кто, кроме Атрейдса, может приказывать Джерни Халлеку?

— Я передам ваше послание.

— Отведите его на командный пост переднего края и отпустите.

— Да, милорд, — Джерни махнул рукой часовым, чтобы они выполняли приказ, и вышел следом.

Поль повернулся к Стилгару.

— Прибыли Чейни и твоя мать. Чейни попросила, чтобы ей позволили немного побыть наедине с ее горем. Преподобная Мать пожелала посетить потайную комнату, я не знаю почему.

— Моя мать тоскует по планете, которую она, возможно, уже никогда не увидит. Вода там падает с неба, а растения растут так густо, что между ними трудно пройти.

— Вода с неба, — прошептал вольнаиб.

В это мгновение Поль вдруг увидел, как изменился Стилгар — он больше не был гордым наибом, а сделался послушным исполнителем воли Лизан аль-Гаиба. В каком-то смысле это было утратой личности, и Полю снова почудился в этом грозный призрак джихада.

На моих глазах друг превращается в почитателя, подумал он.

На Поля внезапно нахлынуло чувство одиночества, и он обвел взглядом комнату, отмечая, как подтягиваются часовые, стараясь попасться ему на глаза. Он видел, что они словно соревнуются друг с другом — каждый надеется, что его заметит сам Муад-Диб.

Муад-Диб — источник всяческой благодати, подумал он, и это была самая горькая мысль в его жизни. Они чувствуют, что мне предстоит занять трон. Но они не знают, что я сделаю это, чтобы предотвратить джихад.

Стилгар кашлянул и сказал:

— Раббан тоже мертв. Поль кивнул.

Часовые справа отодвинулись в сторону, освобождая место для Джессики. Она шла в своей черной абе чуть припадающей походкой дюноходцев, но Поль заметил, что дом пробудил в ней воспоминания о той, кем она была раньше, — наложнице правящего герцога. Она держалась с былым величием.

Джессика остановилась перед Полем и посмотрела на него. Она видела, что он очень устал и старается скрыть свою усталость, но не нашла в себе и тени сочувствия к сыну. Все материнские чувства словно умерли в ней.

Джессика вошла в Главную залу и удивилась, почему ее вид не задевает никаких струн в ее сердце. Помещение казалось ей совершенно чужим, будто Джессика никогда не ходила здесь со своим герцогом Лето, никогда не сталкивалась с пьяным Дунканом Айдахо, никогда, никогда, никогда…

Нужно найти какое-то ключевое слово, чтобы пробудить адаб, глубинную память, мелькнуло у нее в голове. Должен быть ключик к памяти, отрекшейся от себя самой.

— Где Аля? — спросила она.

— На улице, делает то, что полагается делать примерной вольнаибской девочке. Добивает раненых врагов и делает пометки на их телах для водосборной команды.

— Поль!

— Ты должна понимать, что она поступает так из самых лучших побуждений. Не правда ли, странно, что мы порой не видим скрытой связи доброты и жестокости?

Джессика смотрела на сына, потрясенная произошедшей в нем переменой. Неужели смерть ребенка так подействовала на него?

Но вслух она сказала:

— Люди рассказывают про тебя странные вещи, Поль. Говорят, что ты можешь делать все, о чем повествует легенда. Будто ничто не может укрыться от тебя, ты видишь то, чего не видят другие.

— Бен-джессеритка всерьез говорит о легендах?

— Я приложила руку ко всему, что происходило с тобой, — согласилась она. — Но если ты думаешь, что я должна…

— А ты бы хотела прожить миллионы миллионов жизней? Какой материал для легенд! Подумай о том опыте, о той мудрости, которая приходит с ними. Но мудрость укрощает любовь, не так ли? И преобразует ненависть. Как ты можешь называть кого-то безжалостным, если ты не погружалась внутрь стихий добра и зла? Тебе следовало бы бояться меня, мама. Я — Квизац Хадерак.

Джессика попыталась проглотить комок в пересохшем горле. Наконец она собралась с мыслями:

— Но ты же сам однажды отказался от того, что ты Квизац Хадерак?

Поль покачал головой.

— Больше я не могу ни от чего отказываться, — он посмотрел в глаза матери. — Сейчас сюда придет Император со своими людьми. Они будут здесь с минуты на минуту. Оставайся рядом со мной. Я хотел бы получить о них ясное представление. Среди них будет моя будущая невеста.

— Поль! — сердито воскликнула Джессика. — Не повторяй ошибку своего отца!

— Она — принцесса. Она станет для меня ступенькой к трону и навсегда останется только ею. Ошибку! Ты говоришь так, чтобы заставить меня забыть о мщении,

— Мщение? Ты собираешься мстить ни в чем не виновным? — спросила Джессика и подумала: Он не должен совершать те же ошибки, что и я.

— Больше нет невиновных.

— Скажи это Чейни, — Джессика показала на дверь в задней стене.

Оттуда в Главную залу вошла Чейни. Она шла между двух охранников-вольнаибов, но словно не замечала их. Ее капюшон и когуль защитного костюма были откинуты назад, респираторная маска болталась сбоку. Неуверенной походкой, пошатываясь, она пересекла комнату и остановилась рядом с Джессикой.

Поль видел следы слез на ее щеках — она отдала воду мертвому. Он почувствовал, как острая боль пронзила его, но ему показалось, что эту боль принесла с собой Чейни.

— Он мертв, возлюбленный мой, — прошептала она. — Наш сын мертв.

Собрав все самообладание, Поль поднялся на ноги. Он протянул руку, прикоснулся к щеке Чейни и почувствовал влажные следы ее слез.

— Его уже не вернешь, — сказал он. — Но у нас еще будут сыновья. Я, Узул, обещаю это.

Поль мягко отодвинул ее в сторону и сделал знак Стилгару.

— Муад-Диб?

— Они выходят из корабля, Император и его люди. Я встану здесь. Пленных выведешь на середину залы. Пусть находятся на расстоянии десяти метров от меня, пока я не распоряжусь иначе.

— Как прикажешь, Муад-Диб.

Когда Стилгар уже уходил, Поль услышал, как часовые благоговейно перешептываются:

— Ты слышал? Он знает! Никто ему не говорил, а он знает…

Теперь уже было слышно, как приближалась императорская свита. Сардукары, пытаясь подбодрить себя, вполголоса напевали один из своих бравых маршей. В прихожей послышались голоса, и мимо часовых прошел Джерни Халлек, бросив несколько слов Стилгару. Когда он остановился перед Полем, в его глазах было странное выражение.

Неужели я потеряю и Джерни тоже? подумал Поль. Как я потерял Стилгара — был другом, стал покорным исполнителем.

— Метательного оружия у них нет, — доложил Халлек. — Я сам проверил.

Он осмотрел комнату, увидел сделанные Полем приготовления.

— С ними Фейд-Рота. Поставить его отдельно?

— Не надо.

— Еще несколько человек из Гильдии, требуют особых привилегий, угрожают в противном случае наложить эмбарго на сообщение с Аракисом. Я сказал им, что доложу вам об их просьбе.

— Пусть угрожают.

— Поль! — прошипела ему на ухо Джессика. — Он говорит о Гильдии!

— Я намереваюсь несколько поукоротить им руки.

И Поль подумал о Гильдии, которая так давно встала на путь узкой специализации, что превратилась в совершенного паразита, неспособного существовать независимо от среды, которая его питает. Они никогда не рисковали обнажать оружие… не рискнут и теперь. Они могли бы захватить Аракис, если бы в свое время осознали все последствия зависимости от меланжа — наркотика, пробуждающего сознание навигаторов. Они могли бы сделать это, пережить свой расцвет и умереть. Вместо этого они предпочли влачить паразитическое существование, надеясь, что в космических океанах, которые они бороздят, после смерти старого хозяина появится новый.

Навигаторы Гильдии, с их ограниченными провидческими способностями, совершили роковую ошибку: они всегда избирали самый прямой и безопасный путь, который мог привести только к одному — к застою.

Теперь пусть посмотрят на своего нового хозяина!

— С ними Преподобная Мать из Бен-Джессерита. Утверждает, что она друг вашей матери, — продолжал Халлек.

— У моей матери нет друзей в Бен-Джессерите.

Джерни еще раз оглядел Главную залу и наклонился к самому уху Поля.

— С ними Суфир Хайват, милорд. У меня не было возможности увидеть его наедине, но он с помощью наших ручных знаков сказал мне, что сотрудничал с Харконненами, думая, будто вы погибли. Он говорит, что его нужно оставить среди них.

— Ты оставил Суфира среди этих…

— Он сам захотел… и я подумал, так будет лучше. Если… что-то не то, мы всегда сможем перехватить его, если нет — у нас будет свой человек в чужой команде.

Поль подумал о провидческих вспышках, уже освещавших ему это мгновение — на одной из линий у Суфира Хайвата была отравленная игла, которую Император приказал ему пустить в ход против «новоявленного герцога».

Часовые у входа отошли от двери и образовали небольшой коридор. Послышалось шуршание множества плащей и скрип ног по занесенному песком полу.

Падишах-Император Саддам IV ввел своих людей в залу. Шлем бурзега в суматохе потерялся, и его рыжие волосы торчали во все стороны. Левый рукав мундира разорвался по шву. Он был без ремня и без оружия, но выражение непоколебимого достоинства, казалось, создавало вокруг Императора поле, которое, подобно силовому щиту, заставляло всех держаться на расстоянии.

Вольнаибское копье преградило дорогу Императору, остановив его там, где приказал Поль. Остальные столпились позади — калейдоскоп разноцветных одежд, злых и испуганных лиц.

Поль обвел глазами их всех, увидел двух женщин, пытавшихся скрыть следы слез, лакеев, привезенных прислуживать на торжестве в честь очередной победы сардукаров и теперь тупо озиравшихся, не зная, что делать после поражения. Поль увидел птичьи глаза Преподобной Матери Елены Моиам Гай, горящие из-под черного капюшона. Рядом с ней — старавшийся держаться в тени Фейд-Рота Харконнен.

Среди них есть одно лицо, которое время всегда скрывало от меня, подумал Поль.

Он посмотрел за Фейд-Роту, привлеченный движением в толпе, и заметил узкое лисье личико, которое он прежде никогда не встречал — ни во времени, ни вне его. Но что-то подсказывало Полю, что это лицо должно быть ему знакомо, и что-то в нем возбуждало его страх.

С чего бы мне бояться этого человека? недоумевал он.

Он наклонился к матери и прошептал:

— Человек неприятного вида слева от Преподобной Матери — кто это?

Джессика взглянула — она видела это лицо в досье герцога.

— Граф Фенринг. Тот, кто был на Аракисе как раз перед нами. Генетический евнух и… убийца.

Императорский мальчик на побегушках, подумал Поль. Эта мысль потрясла его — он бессчетное количество раз встречал Императора в различных ответвлениях будущего, но нигде никогда он не сталкивался с графом Фенрингом.

Полю много раз доводилось видеть собственное мертвое тело, распростертое в разных точках паутины времени, но он никогда не видел самого момента своей смерти.

Может, мне потому и не попадался никогда этот человек, что именно он должен меня убить?

Его охватило нехорошее предчувствие. Он заставил себя отвести взгляд от Фенринга и принялся рассматривать сардукаров, на лицах которых были написаны боль и отчание. То тут, то там среди них попадались лица, ненадолго привлекавшие внимание Поля, — сардукарские офицеры оценивали ситуацию, осматривали комнату, прикидывая возможность превратить свое поражение в победу.

Наконец Поль обратил внимание на высокую блондинку — зеленоглазую, царственно прекрасную. На ее лице с классическими чертами не было следов слез, оно сохраняло полную безмятежность. Полю не требовалось, чтобы кто-нибудь рассказывал ему о ней, он и так знал ее: принцесса императорской крови, опытная бен-джессеритка, тысячу раз виденная им на просторах времени в самых разных ситуациях — Ирулан.

А вот и моя ступенька к трону, подумал он.

В толпе произошло движение, и показалось еще одно знакомое лицо — Суфир Хайват, морщинистый старик, с темными пятнами на губах, сутулый, сгорбившийся под тяжестью времени.

— Здесь Суфир Хайват, — сказал Поль. — Освободи его, Джерни.

— Милорд!

— Освободи его, — повторил Поль.

Джерни кивнул.

Хайват прошаркал мимо поднявшегося вольнаибского копья, которое вновь опустилось за его спиной. Слезящиеся глаза уставились на Поля, как всегда что-то прикидывая, и оценивая.

Поль сделал шаг вперед, заметив, как замерли в напряженном ожидании Император и его свита.

Хайват отвел глаза и произнес:

— Леди Джессика, сегодня я узнал, как обманывался в своих подозрениях насчет вас. Вы не нуждаетесь в оправданиях.

Поль выждал немного, но мать молчала.

— Суфир, дружище, — заговорил он, — как видишь, я не сижу спиной к двери.

— Во Вселенной очень много дверей, — ответил Хайват.

— Но разве я не сын своего отца?!

— Скорее, своего деда. Ваши манеры и выражение глаз очень похожи.

— Тем не менее я сын своего отца. И я скажу тебе вот что, Суфир: за долгие годы службы моей семье я даю тебе право просить у меня все, чего ты пожелаешь. Все. Тебе нужна моя жизнь, Суфир? Она твоя.

Поль подошел еще ближе, раскинул руки в стороны и по глазам Хайвата увидел, что тот научился понимать его.

Он догадался, что я знаю о предательстве.

Поль понизил свой голос до шепота, чтобы их никто не услышал.

— Я имею в виду именно это. Если ты должен нанести мне удар — наноси.

— Я хотел только одного: вновь предстать перед вами, мой герцог.

И тут Поль впервые заметил, что старик делает усилие, чтобы не упасть. Поль рванулся вперед, подхватил его за плечи и почувствовал, что Хайвата сотрясает дрожь.

— У тебя что-то болит, дружище?

— Болит, мой герцог. Но радость сильнее боли.

Хайват развернулся к Императору и вытянул вперед левую руку, показывая ему крохотную иголку, спрятанную между пальцев.

— Видите, Ваше Величество? Видите вашу предательскую иглу? Неужели вы думали, что я, отдавший всю свою жизнь Атрейдсам, не отдам им ее сейчас?

Старик поник в руках Поля, и тот ощутил смерть в обмякшем теле. Поль мягко опустил Хайвата на пол, выпрямился и дал знак охране вынести труп.

Пока выполняли его приказ, никто не проронил ни слова.

С лица Императора исчезло выражение напряженного ожидания. В надменном взгляде, может быть, впервые в жизни появился страх.

— Ваше Величество, — заговорил Поль и увидел удивление, мелькнувшее на лице принцессы императорской крови. Его слова были промодулированы по всем правилам Бен-Джессерита и заключали в себе все возможные оттенки презрения и насмешки.

Так и есть, опытная бен-джессеритка, подумал он.

Император откашлялся.

— Возможно, мой многоуважаемый родственник полагает, что теперь все пойдет так, как хочет он. Величайшее заблуждение! Вы нарушили Конвенцию, вы использовали атомное оружие против…

— Я использовал оружие против естественного рельефа планеты. Он мешал мне, ибо я торопился поскорее увидеть моего Императора, чтобы мой Император разъяснил мне некоторые свои странные действия.

— В космосе над Аракисом находится сейчас соединенный флот всех Великих Домов. Стоит мне сказать всего одно слово, и они…

— Ах, да! Я чуть не забыл об этом, — Поль обвел глазами императорскую свиту, нашел двух агентов Гильдии и обратился к Халлеку: — Джерни, кто тут из Гильдии, что ли, эти два толстых, в сером?

— Да, милорд.

— Эй, вы, оба, — Поль ткнул в них пальцем, — живо выметайтесь отсюда и передайте своим, чтобы немедленно отправили весь этот флот по домам. И впредь спрашивайте моего позволения, прежде…

— Гильдия не подчиняется вашим приказаниям, — огрызнулся тот, что повыше. Его вместе с его спутником протолкали мимо барьера из копий, которые поднялись по кивку Поля. Высокий поднял руку и надменно обратился к Полю:

— Вы очень легко можете попасть под эмбарго за подобные…

— Если хоть один из вас еще раз ляпнет подобную глупость, — оборвал его Поль, — я прикажу уничтожить все запасы пряностей на Аракисе… навсегда.

— Вы сошли с ума! — высокий отступил на полшага назад.

— Так вы признаете, что я в состоянии совершить подобное?

Агенты на несколько мгновений устремили взгляды в пустоту, потом ответили:

— Да, вы можете, но ни в коем случае не должны этого делать.

— Ага! — и Поль кивнул в подтверждение собственным мыслям. — Так, значит, вы оба навигаторы?

— Так точно!

Второй агент, пониже, сказал:

— Вы и сами ослепнете, и нас обречете на медленное умирание. Вы хоть знаете, что значит для прянохолика оказаться без пряностей?

— Глазам, которые всегда выбирали только самый безопасный курс, — ответил Поль, — суждено закрыться навеки. Дни Гильдии сочтены. Человечество превратится в обособленные колонии, разбросанные по отдельным островкам. Вы ведь понимаете, я могу сделать это назло вам… или просто так — сдуру.

— Давайте поговорим наедине, — предложил высокий. — Я уверен, что мы сможем прийти к некоторому компромиссу и…

— Передайте мои слова вашим людям над Аракисом, — перебил его Поль. — Я устал от бессмысленных споров. Если флот не уберется немедленно, то спорить будет не о чем, — он кивнул на сидящих в конце зала связистов. — Можете воспользоваться моим оборудованием.

— Прежде всего мы должны посовещаться, — сказал высокий. — Мы не можем…

— Делай что велено! — рявкнул Поль. — Право уничтожить предмет означает абсолютную власть над ним. Вы согласились, что я обладаю такой властью. Мы здесь не для того, чтобы обсуждать, или торговаться, или искать компромиссы. Либо вы выполняете мои приказания, либо пеняйте на себя!

— Он в самом деле так думает, — сказал низкорослый агент высокому.

Поль увидел, что оба они напуганы. Наконец они медленно пошли через залу к аппаратуре связи.

— Они подчинятся? — спросил Джерни.

— Они способны видеть слишком узкую полосу времени, — ответил Поль. — Только до той стены, которая скрывает последствия их неповиновения. Все навигаторы Гильдии на всех кораблях над нами видят тоже не дальше этой стены. Они подчинятся.

Поль снова обратился к Императору:

— Когда они позволили вам занять трон вашего отца, подразумевалось единственное условие — что вы будете заботиться о постоянном поступлении пряностей. Вы не выполнили его, Ваше Величество. Вы представляете себе последствия этого.

— Никто ничего не позволял мне…

— Хватит валять дурака! — повысил голос Поль. — Гильдия — это как деревня на берегу речки. Им нужна вода, но они черпают ее столько, сколько им требуется, не больше. Они не строят плотину через реку, чтобы управлять ею, ибо, во-первых, они думают только о своих сиюминутных потребностях, а во-вторых — боятся возможных повреждений. Непрерывно поступающие пряности — это их река, а я построил плотину. Причем такую, что ее не разрушить, не погубив реку.

Император провел ладонью по взъерошенным волосам и посмотрел вслед навигаторам Гильдии.

— Даже ваша бен-джессеритская Прорицательница трясется от страха, Преподобные Матери пользуются многими ядами для своих штучек, но раз в их основе лежат пряности, то без них ни один яд не будет действовать.

Старуха одернула на себе свой бесформенный черный плащ и, протолкавшись сквозь толпу, встала перед копьями.

— Преподобная Мать Елена Моиам Гай, — обратился к ней Поль. — Много прошло времени после Каладана, верно?

Она посмотрела мимо Поля на его мать:

— Ладно уж, Джессика. Я вижу, твой сын и вправду тот самый. За это мы простим тебе даже твою чудовищную дочь.

Поль сказал с убийственным презрением:

— У тебя никогда не было ни права, ни повода прощать моей матери что бы то ни было!

Старуха, не мигая, уставилась на него.

— Брось свои фокусы, старая ведьма. Со мной это не пройдет. Где твой гом-джаббар? Попробуй-ка заглянуть в то место, куда ты не смеешь взглянуть. И ты увидишь, что смотрю на тебя оттуда я!

Прорицательница опустила глаза.

— Что, нечего сказать?!

— Я приветствовала твое вступление в ряды людей, — пробормотала она. — Вспомни об этом.

Поль возвысил голос.

— Друзья, посмотрите на нее! Перед вами Преподобная Мать Бен-Джессерита. Какая она терпеливая! Она ждала вместе с девяносто одним поколением своих сестер, пока соответствующее сочетание генов и подходящее окружение не создадут личность, которая бы отвечала их замыслам. Посмотрите на нее! Она знает, что девяносто второе поколение создало наконец эту личность. Вот, я стою пред ней, но — я — никогда — не — стану — подчиняться — ее — приказаниям!

— Джессика! — завопила старуха. — Заставь его замолчать!

— Заставь сама, — ответила Джессика.

Поль горящими глазами смотрел на старуху.

— За твое участие в этом деле, я могу приказать удушить тебя. И ты ничего не могла бы сделать! Но я думаю, что лучшим наказанием для тебя будет оставаться в живых и знать, что ты никогда не прикоснешься ко мне и не склонишь меня хоть к какому-то участию в лелеемых тобой замыслах!

— Джессика, что ты наделала? — гневно спросила старуха.

— Я разрешаю тебе только одно. Ты слишком смутно представляла себе, что именно нужно человечеству. Ты надеялась с помощью селекции человеческой породы вывести несколько особей, которые будут соответствовать твоему генеральному плану. Но как мало ты понимала…

— Не смей говорить об этом! — закричала старуха.

— Молчать! — рявкнул Поль. Его слово, будто нечто материальное, пронеслось в разделявшем их пространстве.

Старуха рухнула назад, на руки стоявших позади нее людей. На ее лице было совершенно бессмысленное выражение, так она была потрясена ударом, который нанес ее сознанию Поль.

— Джессика, — прошептала она, — Джессика.

— Я помню твой гом-джаббар, — сказал Поль. — А ты запомни мой. Я могу убить тебя одним словом.

Находившиеся в зале вольнаибы понимающе переглянулись. Разве не сказано в предании: «И слово его воистину несет смерть всем идущим против праведных»?

Поль перевел взгляд на высокую принцессу, стоявшую рядом со своим отцом-императором. Не сводя с нее глаз, он произнес:

— Ваше Величество, мы оба знаем способ разрешить наши затруднения.

Император посмотрел на дочь, потом снова на Поля.

— Как ты смеешь! Ты! Авантюрист без роду и племени, невесть откуда…

— Вы уже признали меня, — оборвал его Поль. — Разве не вы назвали меня «многоуважаемым родственником»? И хватит молоть ерунду.

— Я — твой повелитель!

Поль бросил взгляд на навигаторов Гильдии у аппаратуры связи. Один из них кивнул.

— Я мог бы применить силу, — сказал Поль.

— Ты не посмеешь! — прошипел Император. Поль молча не сводил с него глаз.

Но тут принцесса прикоснулась к руке отца.

— Папа, — сказала она, и голос ее прозвучал мягко, убаюкивающе.

— Нечего испытывать на мне свои фокусы, — огрызнулся Император. — Тебе ни к чему решаться на подобный шаг, дорогая. У нас есть другие способы…

— Но где ты найдешь себе лучшего сына, папа?

Старая Преподобная Мать пришла наконец в себя, протолкалась к Императору, склонилась к его уху и что-то зашептала.

— Она умоляет его согласиться, — сказала Джессика.

Поль по-прежнему не сводил глаз со златовласой принцессы. Чуть повернувшись к матери, он спросил:

— Это и есть старшая, Ирулан?

— Да.

Чейни подошла к Муад-Дибу с другой стороны и спросила:

— Ты хотел бы, чтобы я оставила тебя, Муад-Диб?

Он посмотрел на нее.

— Оставила? Я тебя больше никогда не отпущу от себя.

— Нас уже ничего не связывает.

Мгновение Поль молча смотрел на нее, потом сказал:

— Говори мне только правду, моя сихья.

Она попробовала было ответить, но он прижал палец к ее губам.

— То, что нас связывает, никогда не разорвется. А пока смотри внимательно, я хочу потом увидеть все это глазами твоей мудрости.

Император и Прорицательница жарко о чем-то спорили приглушенными голосами.

— Она напоминает ему, — объяснил матери Поль, — что одним из условий их соглашения было возведение на трон бен-джессеритки, а Ирулан из тех, кого они специально готовили для этого.

— Что они замышляют? — спросила Джессика.

— Разве это не очевидно?

— Я прекрасно вижу ключи! Я специально спросила, чтобы намекнуть, что нечего учить меня тем вещам, которым я сама когда-то тебя учила.

Поль искоса посмотрел на мать и увидел холодную улыбку на ее губах.

К ним наклонился Джерни Халлек.

— Позвольте напомнить вам, милорд, что в этой своре — один из Харконненов, — он кивнул на темноволосого Фейд-Роту, которого оттеснили влево к вольнаибским копьям. — Вон тот косоглазый. До чего же подлая харя, в жизни такой не видел. Вы мне когда-то обещали…

— Хорошо, Джерни.

— Это на-барон. То есть теперь барон, раз старик помер. Он-то мне и ответит за все унижения, которые я…

— Ты с ним справишься, Джерни?

— Милорд!

— Дебаты между Императором и его ведьмой уже несколько затянулись, как ты думаешь, мама?

Джессика кивнула.

— Конечно.

Возвысив голос Поль обратился к Императору:

— Ваше Величество, среди вас есть Харконнен?

Царственная брезгливость была написана а лице Императора, когда он повернулся к Полю.

— Я полагал, моя свита находится под защитой вашего герцогского слова.

— Я просто осведомляюсь. Мне любопытно, действительно ли этот Харконнен официально входит в состав вашей свиты или же он из трусости прячется за чужие спины?

Император ухмыльнулся.

— Любой, находящийся в обществе Императора, является членом его свиты.

— Я дал слово герцога, — сказал Поль. — Но Муад-Диб — совсем другое дело. Он может не признавать ваших тонких объяснений насчет свиты. Мой друг, Джерни Халлек, горит желанием убить Харконнена. Если…

— Кровомщение! — выкрикнул Фейд-Рота. Он протиснулся к заграждению. — Твой отец называл это вендеттой, Атрейдс. Ты обзываешь меня трусом, а сам прячешься за своих женщин и собираешься послать против меня своего лакея!

Старая Прорицательница что-то разгневанно зашептала на ухо Императору, но он отодвинул ее в сторону.

— Кровомщение? Что ж, на этот счет есть достаточно четкие правила!

— Поль, прекрати, — вмешалась Джессика.

— Милорд, — перебил ее Джерни Халлек, — вы обещали подарить мне день для мщения Харконненам.

— У тебя уже был такой день, — и Поль почувствовал, как азарт берет в нем верх над другими чувствами. Он сбросил с плеч бурнус, передал его матери вместе с ай-клинком и ремнем и начал расстегивать влагоджари. Он знал, что судьба всей Вселенной заключена сейчас в этом мгновении.

— Это совершенно ни к чему, — настаивала Джессика. — Все можно сделать гораздо проще.

Поль освободился от защитного костюма и взял ай-клинок, оставив ножны в руках матери.

— Я знаю. Яд или наемный убийца — знакомый наборчик.

— Вы обещали мне Харконнена, — прошипел Джерни, и по его лицу Поль увидел, что он здорово рассержен: извилистый шрам потемнел и набух. — Вы дали мне слово, милорд!

— Ты что, пострадал от них больше, чем я?

— Моя сестра! Годы, проведенные в яме…

— Мой отец! Мои друзья и товарищи, Суфир Хайват и Дункан Айдахо, годы в изгнании, годы, когда я был вне закона… и кроме того: речь зашла о кровомщении, и ты не хуже меня знаешь, что надо соблюдать правила.

Халлек пожал плечами.

— Милорд, если эта свинья… Да это же просто грязная скотина! Если вы наступите на него, вам придется выбросить сапоги, чтобы от них не воняло! Позовите мясника, если уж вам так хочется, но только сами…

— Муад-Дибу не нужно этого делать, — сказала Чейни.

Поль посмотрел на нее и увидел в ее глазах страх за него.

— Это нужно Полю, — ответил он.

— Это же харконненская скотина! — крикнул Халлек. Поль на мгновение замешкался, споткнувшись на мысли о своем харконненском происхождении, замер под строгим взглядом матери, но потом ответил:

— Но в человеческом обличье, Джерни.

Халлек не унимался:

— Если он настолько…

— Пожалуйста, стань в сторонку, — Поль поднял ай-клинок и мягко отодвинул Джерни.

— Друг мой, — Джессика прикоснулась к руке Халлека. — Когда он в таком состоянии, то ведет себя в точности как его дед. Сейчас ты можешь сделать для него только одно.

И она подумала: Великая Матерь! Что за ирония судьбы!

Император тем временем рассматривал Фейд-Роту, изучая его тяжелые плечи и мощные мышцы. Потом он перевел взгляд на Поля — тощее, юношески гибкое тело, не настолько высушенное, как у аракианских туземцев, но все равно — ребра можно пересчитать; там, где полагалось бы бугриться мышцам, только кожа да кости.

Джессика низко склонилась к Полю и зашептала так, чтобы не услышал никто посторонний:

— Послушай меня, сынок. Иногда, когда бен-джессеритки подготавливают опасного субъекта, ему, с помощью воздействия на центры боли и наслаждения, глубоко в сознание внедряют ключевое слово. Чаще всего «урошнор». Если этот тип обработан, а у меня есть серьезные подозрения на этот счет, то стоит прошептать ему на ухо это слово и его мышцы сразу расслабятся, и ты…

— Мне не нужны никакие хитрости, чтобы расправиться с ним, — оборвал ее Поль. — Отойди, не мешай мне.

Халлек принялся допытываться у Джессики:

— Зачем он это делает? Может, он хочет умереть и прослыть мучеником? Это ему, что ли, вольнаибская бредятина так мозги запудрила?

Джессика спрятала лицо в ладони, понимая, что не может точно сказать, почему Поль поступает именно так. Она чувствовала, что в комнате носится смерть, и знала, что ее сын изменился и Джерни не так уж далек от истины в своих предположениях. Она напрягала все свои способности, чтобы защитить его, но в такой ситуации ничем не могла помочь ему.

— Что это, их религиозные штучки? — настаивал Халлек.

— Помолчи, — прошептала Джессика. — И молись.

Император вдруг улыбнулся.

— Если Фейд-Рота Харконнен… из моей свиты… так желает, то я снимаю с него все обязательства и предоставляю полную свободу действовать по собственному усмотрению, — он махнул рукой в сторону часовых-федьакынов. — Кто-то из этого сброда забрал мой ремень и короткий клинок. Если Фейд-Рота пожелает, он может сразиться с вами моим кинжалом.

— Желаю! — тут же ответил Фейд-Рота, и Поль увидел, как он приободрился.

А он самоуверен, отметил про себя Поль. Вот такое преимущество я согласен принять!

— Подать сюда кинжал Императора, — приказал он. — Положите его вот тут, на пол, — он указал ногой место. — Оттеснить императорский сброд к стене, а Харконнена освободить.

Послышалось шуршание бурнусов, топот ног, тихие слова команд и возгласы протеста. Навигаторы Гильдии продолжали стоять у аппаратуры связи. Решение Поля вызвало у них очевидную досаду.

Они привыкли видеть будущее! Но на этом участке пространства-времени они слепы… так же как я. Поль упорядочил свое представление о направлении вихрей времени, почувствовал их эпицентр, который в это мгновение находился именно тут. Все даже малейшие щели в стене будущего были сейчас закрыты. Он знал, что за ней притаился еще нерожденный джихад. И общечеловеческий разум, который он увидел когда-то как свое ужасное предназначение. В истории было достаточно поводов для появления Квизац Хадерака или Лизан аль-Гаиба — существа, создать которое издавна пытались в Бен-Джессерите. Человечество замерло в своем развитии, выдохлось, одряхлело и нуждалось в одном — в неистовой буре, которая вновь перетасует все гены, позволит выжить только самым сильным своим представителям. Человечество превратилось в этот миг в единый организм, переживающий возбуждение сродни сексуальному и готовый смести любые преграды.

И Поль увидел, сколь тщетны все его усилия хоть чуточку изменить здесь что-либо. Раньше он надеялся предотвратить джихад, но теперь джихад уже неизбежен. Его легионы начнут свою яростную скачку с Аракиса даже без него. Им нужна лишь легенда, которой он уже стал. Он указал им путь, он дал им власть даже над Гильдией, которая для своего существования нуждалась в их пряностях.

В нем засела мысль, что он потерпел поражение, и, подавленный ею, Поль смотрел, как Фейд-Рота сбрасывает разодранный мундир и остается в одном боевом поясе, сплетенном из мелких стальных колец.

Вот он, эпицентр, думал Поль. Именно отсюда начнет набирать силу будущее, и из-за тающих облаков воссияют лучи славы. Если я сейчас погибну, скажут, что я принес себя в жертву, чтобы дух мой мог повести их. Если я останусь в живых, скажут, что ничто не в силах противостоять Муад-Дибу.

— Атрейдс, ты готов? — следуя древнему ритуалу кровомщения спросил Фейд-Рота.

Поль ответил ему на вольнаибский манер:

— Да сломается и рассыплется в прах твой клинок!

Он указал на лежащий на полу кинжал Императора, давая понять, что Фейд-Рота может подойти и поднять его.

Не сводя глаз с Поля, Фейд-Рота поднял кинжал и немного поиграл им, чтобы рука привыкла к нему. Его охватило возбуждение. О такой схватке он и мечтал: один на один, мастерство против мастерства, без всяких щитов. Он предвкушал, что перед ним откроется путь к власти, потому что Император, несомненно, вознаградит любого, кто избавит его от сомнительного герцога. А вознаграждением может стать его красотка-дочь или даже часть трона. Что до этого простака, этого провинциального авантюриста, то нечего и думать, чтобы он мог равняться с Харконненом, который после многих тысяч боев на арене накопил огромный опыт боевых приемов и предательских уловок. Простак даже не подозревает, что ему предстоит встретиться не только с ножом.

Посмотрим, как ты справишься с ядом! думал Фейд-Рота. Он отсалютовал Полю императорским кинжалом и сказал:

— Готовься к смерти, глупец!

— Будем сражаться, кузен? — спросил его Поль и мягко, по-кошачьи двинулся вперед, не сводя глаз с кинжала противника, низко пригнувшись и вытянув вперед руку с молочно-белым ай-клинком.

Они стали кружить друг против друга, напряженно высматривая малейшую возможность для нападения. Песок скрипел под их босыми ногами.

— Как ты мило танцуешь, — осклабился Фейд-Рота.

Он еще и болтун, подумал Поль. Вот и еще одна слабость. От молчания ему становится не по себе.

— Ты хоть успел исповедаться? — не унимался Фейд-Рота.

Поль продолжал молча кружить.

Старая Преподобная Мать, из тесной толпы придворных наблюдавшая за поединком, внутренне содрогнулась. Молодой Атрейдс назвал Харконнена кузеном. Это могло значить только одно — он знал об их общем предке, значит, он действительно Квизац Хадерак. Но слова Поля заставили ее сосредоточиться только на одной мысли, единственно для нее важной.

Сейчас могло произойти крушение всей селекционной программы Бен-Джессерита.

Она тоже частично понимала то, что понимал Поль, — что, даже если Фейд-Рота убьет противника, это не принесет ему победы. Но сейчас ей не давало покоя другое. Оба конечных продукта столь долгой и дорогостоящей программы стояли друг против друга, сражаясь не на жизнь, а на смерть, и вполне вероятно, что ни один из них не уцелеет. Если оба они погибнут, то кто останется — только незаконнорожденная дочь Фейд-Роты, пока еще дитя, нечто неизвестное, непредсказуемое, и это чудовище — Аля.

— У вас тут, наверное, кругом одни язычники. Может, попросишь Императорскую Прорицательницу, чтобы она подготовила твою душу к долгому странствию?

Поль улыбнулся. Он продолжал кружить, забирая все время вправо, настороженно и внимательно, подавив все свои мрачные мысли и полностью сосредоточившись на настоящем моменте.

Фейд-Рота прыгнул, сделал выпад правой рукой, но на лету перекинул нож в левую.

Поль легко уклонился, отметив замедленность в ударе противника — привычка к щиту. Но все же удар был не из самых медленных, и Поль понял, что Фейд-Роте доводилось сражаться и без силовых щитов.

— Ну, Атрейдс, бегать будем или драться? — спросил тот.

Поль возобновил свое молчаливое кружение. Ему вспомнились слова Айдахо, слова, произнесенные давным-давно в учебном зале на Каладане: «Пользуйся первыми минутами, чтобы оценить все как следует. При этом ты, может, не добьешься быстрого успеха, но зато время, потраченное на изучение противника, — это гарантия победы. Потяни время и действуй наверняка».

— Ты, наверное, думаешь, что эта пляска продлит тебе жизнь на несколько секунд? — Фейд-Рота остановился и выпрямился. — Умненький мальчик!

В первом приближении Поль увидел достаточно. Фейд-Рота все время давил влево, выставляя правое бедро так, словно кольчужный пояс защищал весь его правый бок. Манера бойца, натренированного драться со щитом и ножами в обеих руках.

Или… Поля охватило замешательство, этот пояс — нечто большее, чем кажется.

Слишком уж беспечно держится Харконнен в бою с человеком, который возглавлял сегодня войска, разгромившие сардукарские легионы.

Фейд-Рота заметил его заминку и ухмыльнулся:

— Зачем оттягивать неизбежное? Мне пора вступить в законное владение этим комом грязи.

Если там метательный дрот, думал Поль, то он спрятан очень хитро. Не видно, чтобы пояс где-то топорщился.

— Почему ты не отвечаешь?

Поль снова пошел по кругу. Он позволил себе холодно улыбнуться, услышав в голосе противника легкое беспокойство, свидетельство того, что молчание его угнетает.

— Смеешься? — спросил Фейд-Рота и, не договорив фразы, прыгнул.

Приготовившись к замедленным движениям противника, Поль чуть было не угодил под обрушившийся на него удар и почувствовал, как острие царапнуло его тело чуть пониже левого плеча. Он подавил мгновенно возникшую там боль и отчетливо понял, что прежняя медлительность была просто обманным ходом — супер-финтом. Противник оказался куда серьезнее, чем он думал. Ловушка внутри ловушки внутри ловушки.

— Твой любимый Суфир Хайват научил меня кое-каким штучкам. Он был первым, кто пустил мне кровь. Жаль только, что старый осел не может уже посмотреть на своего ученика.

Поль снова вспомнил, что говорил ему Айдахо: «Полагаться можно только на то, что происходит во время боя. Тогда никогда не встретишь ничего неожиданного».

И снова, низко наклонившись, они начали настороженно кружить друг против друга.

Поль увидел, что его противник приободрился. Это его удивило — неужели он придает такое значение простой царапине? Если только лезвие не отравлено! Но разве это возможно? Оружие Харконнену передали люди Поля, предварительно проверив его… ядоловом. Они слишком хорошо обучены, чтобы пропускать такие очевидные вещи.

— А что это за девочка, с которой ты говорил? Та вот, маленькая? Она, что, какая-то особенная? Как ты думаешь, стоит мне оставить ее для себя?

Поль молчал; он включил свое внутреннее зрение, проанализировал кровь в области раны и обнаружил следы снотворного, попавшего с императорского лезвия. Он выровнял состав крови, чтобы отвести угрозу, и изменил молекулы снотворного, и все же на мгновение ему стало не по себе. На лезвии — снотворное. Снотворное. Его невозможно засечь ядоловом, но оно вполне способно замедлить реакцию пораженных мышц. Его враги помещали свои планы внутрь других планов, и все было замешано на предательстве.

Фейд-Рота снова сделал выпад в прыжке. Поль, с примерзшей к лицу улыбкой, отодвинулся так медленно, словно находился под воздействием наркотика, но в последний миг нырнул в сторону, чтобы поймать наносящую удар руку на острие ай-клинка.

Фейд-Рота извернулся и перекинул кинжал в левую руку. Только слегка побледневшие губы выдавали боль от кислоты, попавшей в порез.

Пусть немного поволнуется, подумал Поль. Пусть сам заподозрит яд.

— Измена! — завопил Фейд-Рота. — Он меня отравил! Я чувствую в своей руке яд!

Поль нарушил молчание и усмехнулся:

— Только чуть-чуть кислоты в ответ на императорское снотворное.

Фейд-Рота ответил ему холодной улыбкой и поднял левую руку с кинжалом в насмешливом салюте. Его глаза горели ненавистью.

Поль тоже взял ай-клинок в левую руку, и они опять закружились.

Харконнен начал понемногу сокращать расстояние между ними. Кинжал он держал высоко поднятым, прищуренные глаза и стиснутые челюсти выдавали клокотавшую в нем ярость. Он нырнул вправо и вниз, и вот уже оба соперника замерли, крепко схватив друг друга за руки, сжимавшие ножи.

Поль, помня о правом бедре Фейд-Роты, где мог быть дрот с ядом, заставлял его поворачиваться направо. И едва не прозевал отравленную иглу, торчавшую слева из-под пояса. Крохотное острие прошло в доле миллиметра от его тела.

На левом бедре!

Предательство внутри предательства внутри предательства, напомнил себе Поль. По-бенджессеритски управляя мышцами, он попытался спровоцировать Фейд-Роту на рефлекторное движение, но необходимость постоянно следить за иглой отвлекла его внимание от ног Харконнена, и Поль вдруг обнаружил, что лежит на полу, под навалившимся на него противником.

— Ты видел, что у меня под поясом? — прошептал Фейд-Рота. — Твоя смерть, дурак.

И он начал поворачиваться, придвигая иголку все ближе к Полю.

— Эта штука тебя оглушит, а мой нож прикончит, И никто ничего не заподозрит!

Поль весь напрягся, он слышал вопли, раздававшиеся в его мозгу, это поколения предков убеждали его воспользоваться заветным словом, чтобы остановить Фейд-Роту и спасти себе жизнь.

— Я не скажу его! — прохрипел Поль.

Фейд-Рота недоуменно уставился на него и на мгновение замешкался. Этого оказалось достаточно, чтобы Поль успел почувствовать минутную слабость в ногах противника, — и вот уже они поменялись местами. Харконнен полулежал правым боком кверху, не в силах повернуться. Его левое бедро наткнулось на застрявшую в полу крохотную иголочку.

Поль вытянул из-под противника левую руку — она легко выскользнула благодаря сочившейся из нее крови, и всадил нож под подбородок Фейд-Роты. Лезвие вошло глубоко в мозг. Фейд-Рота дернулся и обмяк, он по-прежнему лежал на левом боку, приколотый к полу иголкой.

Поль глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, оттолкнул от себя труп и поднялся на ноги. Он стоял с ножом в руке и нарочито медленно обводил взглядом комнату, ища Императора.

— Ваше Величество, — наконец произнес он, — ваши силы уменьшились еще на одного человека. Может, мы перестанем толочь воду в ступе? Может, все-таки обсудим наши дела? Ваша дочь должна выйти за меня замуж и открыть Атрейдсам дорогу к трону.

Император повернулся к графу Фенрингу. Граф посмотрел на него — серые глаза встретились с зелеными. Промелькнувшая мысль была понятна им обоим, их соединяла такая давняя связь, что даже мимолетный взгляд обеспечивал полное взаимопонимание. Убей этого выскочку, говорил Император. Атрейдс молод и силен, это так, но он устал после боя, и вообще — куда ему равняться с тобой? Брось ему вызов… изыщи способ. Убей его.

Граф Фенринг медленно повернул голову и встретился со взглядом Поля.

— Сделай это! — прошипел Император.

Граф сосредоточил свое внимание на юноше, изучая его по бен-джессеритски, как учила его леди Марго, и постигая сокрытое в нем таинственное величие.

Я мог бы убить его, подумал граф Фенринг, и он знал, что это правда.

Но из тайных глубин его души поднялось что-то, остановившее графа. Он еще раз быстро оценил свои преимущества над Полем — преимущества, недоступные для юного понимания, скрытые свойства личности, невидимые для постороннего наблюдателя.

Поль, имевший лишь смутные представления обо всем этом, наконец понял, почему он никогда прежде не видел графа в зеркалах своего сознания. Фенринг был одной из вероятностных личностей, почти Квизац Хадераком, но с червоточинкой в генетическом коде. Евнух, сосредоточивший свой талант на тайной внутренней деятельности. Поль вдруг преисполнился глубочайшего сострадания к Фенрингу, и впервые в жизни в нем пробудились братские чувства.

Граф Фенринг легко прочитал, что происходит в душе Поля, и произнес:

— Ваше Величество, я вынужден отказаться.

Саддам IV задохнулся от гнева. Он сделал два коротких шага сквозь толпу придворных и схватил графа за ворот.

Лицо Фенринга потемнело. Он посмотрел прямо в глаза Императору и заговорил нарочито бесстрастным голосом:

— Мы всегда были друзьями, Ваше Величество. То, что я делаю сейчас, я делаю из дружбы к вам. Я готов даже забыть, что вы подняли на меня руку.

Поль негромко откашлялся.

— Мы, кажется, говорили о троне, Ваше Величество.

Император круто развернулся к нему.

— Это мой трон! — рявкнул он.

— Ваш трон будет на Сальюзе Секунде.

— Я сложил оружие и пришел сюда, полагаясь на ваше слово! — заорал Император. — Вы посмели…

— Вашей персоне ничто не угрожает в моем присутствии. Атрейдс обещал это. Однако Муад-Диб приговаривает вас к вечному поселению на планете-тюрьме. Но не бойтесь, Ваше Величество. Я приложу все свои силы, чтобы благоустроить ее для вас. Я превращу ее в цветущий сад, полный самых прелестных вещей.

Когда тайный смысл сказанного дошел до Императора, он изумленно уставился на Поля.

— Теперь мы понимаем ваши истинные мотивы!

— Вот именно, — вежливо улыбнулся тот.

— А как же Аракис? Тоже цветущий сад?

— Вольнаибы получили слово Муад-Диба. Здесь потекут реки под открытым небом и появятся зеленые оазисы. Но мы не должны забывать и о пряностях. Значит, на Аракисе всегда будут и пустыни, и лютые ветра, и все остальное, что нужно, чтобы закалить человека. У нас, вольнаибов, есть пословица: «Бог создал Аракис, чтобы испытать верных». Никто не может идти против Божьей воли.

Теперь уже старая Прорицательница, Преподобная Мать Елена Моиам Гай, увидела тайный смысл в словах Поля. Она разглядела в них джихад и воскликнула:

— Ты не посмеешь спускать свою бешеную свору на Вселенную!

— Вспомните лучше милые манеры своих сардукаров, — огрызнулся Поль.

— Не посмеешь, — прошептала старуха.

— Вы ведь Прорицательница. Вот и рассмотрите хорошенько, что вы сказали, — и Поль посмотрел сначала на принцессу, потом на Императора. — Советую поторопиться, Ваше Величество.

Император затравленно оглянулся на дочь. Она прикоснулась к его руке и мягко сказала:

— Для этого меня и воспитывали, папа.

Он глубоко вздохнул.

— Так ты не в силах ничего предотвратить… — пробормотала Прорицательница.

Император выпрямился, в его осанке появилось былое достоинство.

— Кто будет вашим посредником, уважаемый родственник?

Поль оглянулся и увидел свою мать, стоявшую с плотно сжатыми веками подле Чейни в кругу федьакынов. Он подошел к ним и посмотрел на Чейни.

— Я все понимаю, — прошептала она. — Если так надо, Узул…

Поль услышал в ее голосе невидимые слезы и коснулся ее щеки.

— Моя сихья ничего не должна бояться, никогда, — прошептал он, опустил руку и обратился к матери. — Ты будешь моим посредником, мама. Вместе с Чейни. Она наделена мудростью и острым взглядом. Недаром говорится, что нет сделки прочнее, чем заключенная вольнаибами. Она будет на все смотреть глазами своей любви ко мне и будет думать о нуждах наших будущих сыновей. Слушай ее.

Джессика услышала жесткий расчет в голосе сына и пожала плечами.

— Каковы будут твои распоряжения?

— Весь императорский пакет акций в АОПТ в качестве приданого.

— Весь? — Джессика едва не лишилась дара речи.

— Нечего его баловать. Еще я хочу графство и директорское кресло в АОПТ для Джерни Халлека и Каладан ему во владение. Кроме того, чины и должности для всех оставшихся в живых слуг Дома Атрейдсов, вплоть до последнего солдата.

— А вольнаибы?

— Вольнаибы — мои. Тем, что они получат, распоряжается Муад-Диб. Начнем с того, что назначим Стилгара управляющим Аракиса, но об этом потом.

— А для меня?

— Чего ты сама желаешь?

— Может быть, Каладан, — задумалась Джессика и посмотрела на Джерни. — Впрочем, я не уверена. Ведь я уже настолько вольнаибка… и Преподобная Мать! Мне нужно время и покой, чтобы все обдумать.

— Ты их получишь. А также все, что я или Джерни сможем тебе дать.

Джессика кивнула. Она вдруг почувствовала себя усталой и постаревшей.

— А для императорской наложницы?

— Мне не нужно никаких титулов, — прошептала Чейни. — Ничего. Я тебя умоляю.

Поль заглянул ей в глаза и вспомнил, как когда-то она стояла перед ним с маленьким Лето на руках, их погибших от вражеской руки сыном.

— Я клянусь тебе, — прошептал он в ответ, — что ты не будешь нуждаться ни в каком титуле. Эта женщина станет моей женой, а ты всего лишь наложницей, потому что такова политика, и сейчас для нас самое важное — на какое-то время сохранить мир, заручиться поддержкой Великих Домов Большой Ассамблеи. Мы должны соблюдать формальности. Но эта принцесса не получит ничего, кроме моего имени. Ни ребенка, ни объятий, ни нежного взгляда, ни даже мысли о близости.

— Ты это сейчас так говоришь, — ответила Чейни и посмотрела на высокую принцессу.

— Неужели ты так плохо знаешь моего сына? — прошептала Джессика. — Взгляни-ка на эту принцессу, такую прекрасную и благовоспитанную. Говорят, у нее есть литературные способности. Давай надеяться, что она найдет в этом себе утешение — ведь больше у нее совсем ничего не будет, — и Джессика горько усмехнулась. — Подумай об этом, Чейни, — у нее будет имя, но она будет меньше чем наложница. Она никогда не изведает и мгновения нежности с человеком, который станет ее мужем. Тогда как мы, Чейни, мы, носящие имя наложниц, войдем в историю как жены!