Дюна: Пауль

~ ~ ~

Безмятежный океан песка простирался, насколько хватало глаз, безмолвный и недвижимый, грозящий в любую минуту разразиться ужасной бурей. Арракис — священный мир Дюны — становился оком галактического урагана, кровавого джихада, яростной волной заливающего рушащуюся империю. Пауль Атрейдес предвидел это и теперь привел его в движение.

В течение года, прошедшего после свержения Шаддама IV, миллионы новообращенных присоединились к армии Пауля, пополнив ряды его преданных фрименских воинов, каждый из которых был готов отдать жизнь за своего вождя. Ведомые фанатичными федайкинами и другими надежными военачальниками, солдаты священного воинства развертывали силы, нацелившись на другие звездные системы. Как раз в это утро Пауль послал Стилгара и его легион в поход, напутствовав людей пламенной речью. Были в ней и такие слова: «Я дарую вам силу, мои воины. Идите и исполняйте мой святой завет». Это было его любимое место из Оранжевой Католической Библии.

Позже, в жаркий полдень, он удалился из безумного Арракина, покинув возбужденное войско и испускающих подобострастные вопли почитателей. Здесь, в пустынных горах, Пауль не нуждался во фрименских проводниках. Пустыня была тиха и чиста, излучая иллюзию мира и покоя. С Паулем была его возлюбленная Чани, его мать Джессика и его маленькая сестра. Ей еще не исполнилось и четырех лет, но Алия была уже далеко не дитя. Она появилась на свет, обладая памятью и знаниями полноценной Преподобной Матери.

Поднимаясь вместе со спутницами по крутому склону коричневой горы к перевалу Харг, Пауль изо всех сил старался проникнуться чувством блаженной неизбежности. Пустыня заставляла его чувствовать себя малым и смиренным, но отнюдь не прославляемым мессией. Пауль ценил каждый миг, проведенный вдали от преданных последователей, которые, едва завидев его, принимались выкрикивать: «Муад’Диб! Муад’Диб!» Пройдет еще немного времени и вести о военных победах сделают его положение еще невыносимее. Но этого не избежать. Настанет время, и волна джихада смоет и его, Пауля. Он уже начертал курс священной войны, он — великий навигатор человечества.

Война была всего лишь одним из его орудий. Теперь, когда он изгнал бывшего падишаха-императора на Салусу Секундус, Пауль должен был позаботиться о консолидации сил членов Ландсраада. Он послал своих самых искусных дипломатов для переговоров с некоторыми благородными Домами, в то время как для усмирения самых непокорных были посланы армии фанатичных солдат. Многие аристократы не собирались складывать оружие, поклявшись оказывать яростное сопротивление. Они оправдывали это либо тем, что не хотят потворствовать мятежу, либо заявляя, что сыты императорами по горло. Но как бы то ни было, армии Муад’Диба сметут их и продолжат свое победоносное наступление. Пауль изо всех сил старался избежать насилия, но подозревал, что кровавая реальность окажется хуже всех его подкрепленных предзнанием видений.

Видения же эти были ужасающими.

Столетия упадка и дурного правления превратили империю в мертвый сухой лес — разожженный Паулем пожар распространится с ужасающей быстротой. В прежние, более цивилизованные времена конфликты решались войнами убийц, но теперь такой выход представлялся зыбким и чересчур благородным, он никуда не годился. Столкнувшись с религиозными фанатиками, некоторые правители предпочтут сдаться, не пытаясь противостоять дикому стихийному напору.

Но не все окажутся такими благоразумными…

Для этого короткого путешествия Пауль и три его спутницы надели новые защитные костюмы, покрытые пятнистой маскировочной тканью. Одежда эта выглядела изрядно поношенной, но смотрелась лучше, чем костюмы, какие Пауль носил, живя беглецом среди фрименов. Производители новых моделей утверждали, что их костюмы прочнее тех, которые делали традиционными способами в тайных сиетчах.

«Эти фабриканты делают свои костюмы с самыми лучшими намерениями, выказывая свою преданность, не понимая, что молчаливо критикуют меня своими „улучшениями“».

Выбрав удобное место — уютную площадку на гребне скалы, окруженную, как амфитеатром, отвесными камнями, Пауль сбросил с плеч дорожный ранец. Развязав тесемки, он отодвинул в сторону надувные складки вельватина. При этом на лице его появилось то же благоговейное выражение, какое он видел у своих самых преданных почитателей.

Пауль почтительно прикоснулся к выбеленному солнцем черепу и нескольким костным фрагментам — двум ребрам, локтевой кости и расколотому бедру — эту реликвию фримены хранили много лет после захвата Арракина Харконненами. Это были священные останки герцога Лето Атрейдеса.

В этих костях не было ничего от живого, теплого — во плоти и крови — мудрого отца Пауля, но это был важный символ. Пауль осознавал ценность и необходимость символов.

— Эта гробница давно изжила себя.

— Я уже давно воздвигла усыпальницу благородного герцога в своем сердце, — сказала Джессика, — но было бы хорошо упокоить его останки.

Опустившись на колени рядом с Паулем, Чани принялась расчищать место от крупных камней, часть которых уже подернулась пятнами лишайника.

— Это место надо сохранить в тайне, Усул. Нельзя оставлять здесь памятных знаков и ставить указатели. Надо защитить место упокоения твоего отца.

— Толпу не удержишь никакими силами, — недовольным тоном отозвалась Джессика. — Что бы мы ни делали, праздные туристы протопчут сюда дорожку. Это будет цирк с гидами, наряженными в бутафорские фрименские одежды. Торговцы сувенирами будут на всех углах продавать осколки костей, утверждая, что это части костей Лето.

Чани бросила на Пауля обеспокоенный взгляд, исполненный обычного благоговения.

— Усул, ты предвидел это? — Здесь, вдали от толпы, она называла его именем, данным Паулю в сиетче.

— Это предсказывает история, и уже не в первый раз, — ответила за сына Джессика.

— Для этого надо создать подходящую легенду, — сурово произнесла Алия, обращаясь к матери. — Бене Гессерит рассчитывал так использовать брата в своих целях. Теперь он сам творит легенду, следуя собственной цели.

Пауль уже давно взвесил все за и против. Некоторые паломники явятся сюда по зову своих преданных сердец, другие же придут только для того, чтобы потом похвастать своим паломничеством. Но в любом случае пилигримы придут, это неизбежно, и было бы чистым безумием пытаться их остановить, поэтому придется искать иное решение.

— Мои федайкины установят здесь круглосуточную стражу. Никто не посмеет осквернить эту священную гробницу.

Он сложил кости и установил сверху череп так, чтобы пустые глазницы смотрели в синеву бескрайнего неба.

— Алия права, мама, — произнес Пауль, не глядя ни на сестру, ни на Джессику. — Ведение войны не должно отвлекать нас от сотворения мифа. Только так сможем мы достичь задуманного. Для того чтобы всколыхнуть толпу, недостаточно взывать к логике и здравому смыслу. В этом отношении у Ирулан несомненный талант. Посмотрите, какой популярностью пользуется ее история о моем восхождении к вершинам власти.

— Это цинично, Усул. — Чани не нравилось, что номинальная супруга Пауля вообще была способна на что-то полезное.

— Мой брат прагматик, — возразила Алия.

Пауль внимательно посмотрел на череп, стараясь представить себе живые черты отца: орлиный нос, серые глаза, выражение лица — беспощадное для врагов и излучавшее любовь к сыну и Джессике. «Сколь многому я научился у тебя, отец. Ты научил меня чести и искусству правления. Мне остается лишь уповать на то, что мне довольно будет твоей науки». Но Пауль понимал, что бедствия, с которыми ему придется столкнуться в скором будущем, превзойдут все тяготы и кризисы, которые пришлось преодолеть герцогу Лето. Пригодятся ли уроки отца в положении его сына?

Пауль взял большой камень и установил его перед черепом, заложив основание пирамиды. Потом он сделал знак матери — положить второй камень, что она и исполнила. Алия установила третий камень.

— Мне недостает отца. Он так любил нас, что, не колеблясь, пожертвовал ради нас жизнью.

— Плохо, что вы по-настоящему не знали своего отца, — сказала Чани, уложив в пирамиду свой камень.

— О нет, я-то его хорошо знаю, — сказала Алия. — Моя врожденная память хранит путешествие мамы и отца в каладанскую глушь после гибели маленького Виктора. Именно там они зачали Пауля. — Алия часто говорила сверхъестественные, пугающие вещи. Чужие жизни, спрессованные в ее необъятной памяти, уходили в далекое, неразличимое обычными людьми прошлое. Она подняла голову и посмотрела на мать. — Там ты впервые увидела каладанских дикарей.

— Я помню, — отозвалась Джессика.

Пауль продолжал укладывать камни. Когда погребальный холм полностью покрыл кости, Пауль отступил на несколько шагов и разделил минуту скорби с теми, кто носил в сердцах вечную любовь к Лето.

Они помолчали. Потом Пауль коснулся коммуникатора, укрепленного на воротнике защитного костюма.

— Корба, мы готовы.

Тотчас безмятежную тишину знойного дня разорвал рев мощных двигателей. Из-за скалистой гряды показались два орнитоптера с бело-зелеными гербами императора Муад’Диба. Орнитоптеры сложили крылья. Головную машину вел начальник федайкинов Пауля Корба — человек, исполнявший свои обязанности с поистине религиозным рвением. Но Корба не был льстецом, он был слишком умен и умело просчитывал последствия своих действий и поступков.

За двумя легкими машинами следовали тяжелые грузовые орнитоптеры, под брюхами которых на тросах раскачивались большие глыбы отполированного камня. Лучшие резчики Арракина покрыли камни узором, который должен был сложиться в живописное скульптурное жизнеописание герцога Лето Атрейдеса.

Теперь, когда момент благоговейной тишины миновал, начальники команд принялись отдавать громкие приказы рабочим, которые должны были начать строительство святилища.

Молча, Джессика стоически смотрела на маленькую пирамидку, стараясь запечатлеть в памяти эту скромную могилу, а не чудовищное сооружение, которое сейчас будет воздвигнуто на ее месте.

Гулкий грохот машин исполинским эхом отражался от скал. Корба посадил свой орнитоптер и вышел из машины. Он был в упоении от гордости за то, что ему предстояло сделать. Он посмотрел на кучку камней и, видимо, нашел ее весьма причудливой.

— Муад’Диб, мы соорудим здесь монумент, достойный памяти вашего отца. Все должны испытывать священный трепет перед императором и всеми, кто был близок к нему.

— Конечно, должны, — ответил Пауль, сомневаясь, что командир его федайкинов смог уловить иронию. Корба был захвачен идеей «религиозного импульса».

Команды принялись за работу с пылом гончих, настигших добычу. Так как на площадке не было места для посадки тяжелых грузовых орнитоптеров, пилоты опустили украшенные резьбой камни на вершину горы, отцепили их от тросов и взмыли в небо. Советники Пауля сообща одобрили проект мемориала, размножили чертежи и раздали копии начальникам команд. Основная пирамида будет символизировать роль, которую сыграл в жизни Муад’Диба герцог Лето.

Однако сейчас, размышляя о показном пышном мемориале, Пауль мог думать только о пропасти, отделявшей его личные чувства от публичного образа. Несмотря на то что он не мог отречься от своей роли в управлении империей и в религиозном движении, лишь очень немногие близкие ему люди видели настоящего, реального Пауля. Но даже с ними он не мог быть до конца откровенным.

Джессика отступила на шаг и посмотрела на сына. Было видно, что она на что-то решилась.

— Думается, я сполна отдала свой долг Арракису, Пауль. Мне пора уезжать.

— Куда же вы направитесь? — спросила Чани, наивно полагая, что в мире нет места лучше ее родной планеты.

— На Каладан. Я очень давно не была дома.

Пауль и сам ощущал в сердце такую же тоску. Каладан уже принял его правление, но сам он не был там с тех пор, как Дом Атрейдесов прибыл на Арракис. Он внимательно посмотрел на мать, зеленоглазую красавицу, покорившую некогда его галантного отца. Хотя Пауль был теперь императором всей известной вселенной, он хорошо понимал чувства матери.

— Ты права, мама. Каладан тоже часть моей империи. Я поеду с тобой.

~ ~ ~

Эти фрименские рекруты, сыны знойной пустыни, в жизни своей не видывали такого огромного чана с водой, да еще так беспечно открытого. На Каладане это назвали бы затхлым деревенским прудом, но здесь новобранцы Халлека, глядя на покрытую рябью водную поверхность и вдыхая даром испарявшуюся влагу, испытывали почти суеверный ужас.

— Сейчас вы, один за другим, прыгнете в воду, — хрипло скомандовал Гурни. — Погрузитесь в воду так, чтобы ваши головы стали мокрыми. Я хочу, чтобы сегодня к вечеру каждый из вас смог проплыть от края до края.

Проплыть. Сама идея плавания была чужда этим людям. Среди них прокатился недовольный ропот.

— Так велел Муад’Диб, — произнес один тонкий, как тростинка, солдат по имени Энно. — Значит, мы это сделаем.

Да, подумал Гурни. Стоило только Паулю что-то задумать и предложить, как тотчас все исполнялось. В других обстоятельствах это могло бы показаться приятным или даже забавным. Эти фрименские солдаты — если бы Муад’Диб приказал — выпрыгнули бы из корабля в открытый космос или пошли бы босиком в пустыню в бурю Кориолиса.

Синими бесстрастными глазами Гурни осмотрел ряды новых бойцов. Из пустыни каждый день прибывали все новые и новые добровольцы. Казалось, что в сиетчах производство рекрутов поставлено на поток. Галактические планеты пока не знали, какая сила надвигается на них.

Эти неотесанные молодые люди были мало похожи на дисциплинированных солдат Дома Атрейдесов — тех солдат Халлек хорошо помнил. Дикая воинственность этих сынов пустыни ничем не напоминала воинское мастерство солдат и офицеров великого Дома, но все же эти юноши были по-своему превосходными воинами. Эта «пустынная рвань» свергла Зверя Раббана и покончила с правлением Дома Харконненов на Дюне, нанесла поражение императору Шаддаму Коррино и его могущественным сардаукарам.

— Этот бассейн глубиной всего три метра, а в длину — десять. — Гурни принялся расхаживать вдоль края бассейна. — Но на других планетах путь вам могут преградить океаны или озера глубиной в сотни метров. Вы должны быть готовы ко всему.

— Сотни метров! Как можно там уцелеть? — искренне изумился один из запыленных рекрутов.

— Вся штука в том, что плыть надо по поверхности.

По тяжелому взгляду новобранца было ясно, что он не понял шутки.

— Разве не говорил Муад’Диб, что Бог сотворил Арракис для того, чтобы закалить верных? — процитировал Гурни. — Итак, готовьтесь.

— Муад’Диб, — повторили солдаты почтительным тоном. — Муад’Диб!

Пауль приказал построить бассейн для того, чтобы воины пустыни могли подготовиться к неизбежной необходимости форсировать водные преграды на других планетах. Не все они пока безоговорочно, как Каладан, смирились с его правлением. Некоторые люди в Арракине считали этот бассейн знаком всемогущества Муад’Диба, другие втайне думали, что это пустая трата драгоценной влаги. Но Гурни Халлек понимал, что это всего лишь военная необходимость.

— Мы внимательно изучили то, что написал об этом Муад’Диб, — сказал Энно. — Мы запомнили наизусть каждое слово. Они рассказали нам, как надо плавать.

Гурни и без того не сомневался, что молодые солдаты читали каждую строчку с тем же старанием, с каким фанатики впитывают тексты религиозных учений.

— Разве чтение книг и просмотр фильмов сделали кого-нибудь умелым погонщиком песчаных червей?

Сама абсурдность вопроса заставила рассмеяться суровых фрименов. Они стремились в воду, но все же колебались. С этими смешанными чувствами солдаты подошли к краю глубокого бассейна. Одна мысль о том, что придется погрузиться в воду, ужасала их больше, чем встреча с самым опасным неприятелем.

Гурни сунул руку в карман и извлек оттуда золотую монету, старый имперский солари с чеканным надменным профилем Шаддама IV. Он поднял над головой сверкнувшую на солнце монету.

— Кто первый достанет эту монету со дна бассейна, удостоится личного благословения Муад’Диба.

В любой другой армии солдаты стремились бы соперничать за прибавку жалованья, за продвижение по службе, за большую долю трофеев. Фрименов такие вещи не интересовали вовсе, но они были готовы превзойти самих себя за благословение Пауля.

Гурни бросил золотой солари. Монета блеснула на солнце, упала в воду почти в середине бассейна и, продолжая сверкать, как рыбка, быстро погрузилась на дно. Хорошему пловцу не составило бы, конечно, никакого труда достать монету с трехметровой глубины, но Халлек сомневался, что сыны пустыни смогут до нее добраться. Он хотел испытать ретивость новобранцев, а заодно оценить характер каждого из них.

— И Бог сказал: «Они подтвердят свою веру своими делами, — провозгласил Гурни. — Первый в моих глазах будет первым и в сердце моем». — Он посмотрел на новобранцев и рявкнул: — Чего вы ждете? Это не очередь в столовой!

Он подтолкнул первого солдата к краю, и фримен с плеском рухнул в воду. Он закашлялся, потом судорожно замахал руками, то погружаясь в воду, то снова показываясь на поверхности.

— Плыви же, плыви, сынок! Ты сейчас похож на припадочного. Что ты машешь руками? Плыви!

Солдат шлепнул руками по воде, сделал гребок и с трудом отделился от края бассейна.

Гурни толкнул к краю еще двух фрименов.

— Ваш товарищ в беде. Он может утонуть, неужели вы не хотите ему помочь?

В воду плюхнулась и эта пара. Наконец, в бассейн по собственной воле прыгнул и Энно. Видя поведение других, он меньше паниковал и лучше греб. Гурни с удовольствием наблюдал, как Энно первому удалось достичь противоположного края бассейна. Через час большинство рекрутов уже могли плавать или по крайней мере держаться на воде. Несколько человек, потеряв голову от страха, вцепились в борта водоема и не двигались с места. Придется отправить их в другие части или вовсе уволить из армии. Фримены, прекрасно обученные боевым действиям в пустыне, одерживали на Дюне изумительные победы, но как солдатам Пауля им отныне придется действовать в самых неожиданных природных условиях. Так что умение плавать, может статься, окажется не самым суровым требованием.

Несколько курсантов попытались нырнуть, чтобы достать монетку, маняще блестевшую на трехметровой глубине, словно жила пряности в глубинах пустыни. Но никто пока не смог подобраться к ней. Гурни решил, что ему самому придется нырнуть и достать монету.

Сделав несколько мощных гребков, Энно выплыл на середину и нырнул, но до монеты не дотянулся.

«Пока не достал, но нырнул неплохо», — подумал Гурни.

Отважный солдат вынырнул, отдышался и снова погрузился в воду, не желая сдаваться.

Сквозь выкрики и плеск Гурни слышал рев приземлявшихся в космопорте Арракина кораблей: сотни армейских планеров, громадных военно-транспортных судов и похожих на шмелей грузовых кораблей с амуницией и продовольствием для войск Пауля. У Гильдии не было иного выбора. В обмен на пряность, необходимую навигаторам, ей приходилось снабжать Муад’Диба всеми необходимыми ему судами. Гурни готовил бойцов, готовых погрузиться на корабли Гильдии. Лучшие же солдаты шли с Арракиса. Скоро об этом узнает вся империя.

Внезапно в шуме, доносившемся из бассейна, что-то резко изменилось. Фримены звали на помощь. Гурни увидел на поверхности безвольно болтавшееся тело человека, лицо его было в воде. Энно.

— Парни, вытаскивайте его из воды, живо!

Но фримены и сами-то едва держались на плаву. Один из новобранцев обхватил Энно за туловище, другие уцепились за руки и за ноги, но единственное, чего они добились — это еще глубже погрузили голову несчастного в воду.

— Идиоты, переверните его лицом вверх, чтобы он дышал!

Но поняв, что от фрименов толку не добьешься, он сам прыгнул в воду. Теплая, почти горячая вода обожгла растрескавшуюся на солнце кожу. Подплыв к скоплению тел, он растолкал их в стороны, схватил Энно за ворот, перевернул его на спину и потащил к краю бассейна.

— Вызывайте врача, срочно! — крикнул Гурни, выплевывая воду изо рта.

Энно безвольно висел у него в руках. Он не дышал, губы молодого солдата были бледно-синюшные, кожа холодная и влажная, глаза закрыты. Неимоверным усилием Халлек поднял обмякшее тело и выкатил его на выложенный нагретой солнцем плиткой край бассейна. С Энно, быстро высыхая, стекала вода.

Гурни знал что делать и не стал ждать помощи медиков. Он сжал ноги солдата и начал выполнять реанимационные действия, знакомые каждому каладанцу так же хорошо, как фрименам защитный пустынный костюм. Видя, что с товарищем приключилась беда, остальные новобранцы вперемешку выбрались из воды.

К тому времени, когда на место происшествия прибыл врач — пожилой человек с припухшими глазами, — Гурни своими усилиями уже успел вернуть молодого человека к жизни. Энно закашлялся, потом его вырвало водой. Врач, уважительно посмотрев на Гурни, впрыснул Энно какой-то стимулятор и завернул его в теплое одеяло, чтобы уберечь от шока.

Немного помедлив, Энно сбросил с себя одеяло, с трудом сел и огляделся остекленевшими глазами. Слабо улыбнувшись, он поднял руку и разжал ладонь. На ней поблескивала скользкая от воды золотая монета.

— Как вы приказали, командир. — Он удивленно потрогал свои мокрые волосы. — Я жив?

— Теперь да, — ответил Гурни. — Тебя оживили.

— Я умер оттого, что было слишком много воды. Воистину, я благословен изобилием!

Фрименские новобранцы за его спиной о чем-то почтительно зашептались. Утонувший фримен!

Их реакция привела Гурни в смущение. Этот духовный народ был равно непостижим и достоин трепетного восхищения. Многие сектантские группы последователей религии Муад’Диба заимствовали догматы фрименского мистицизма; были среди этих групп и почитатели культа воды. Наверняка, узнав об этом случае с утоплением, бюрократы-священники Пауля, их Кизарат, скорее всего сделают из Энно вдохновляющий символ.

Курсанты стояли вокруг бассейна. С них стекали струи воды. Было такое впечатление, что их только что окрестили. На лицах новобранцев не было ничего, кроме упорной решимости. Гурни понимал, что ему не придется раскаиваться в том, что он отправит на войну таких бойцов, как лучшие из этих рекрутов.

Фримены были готовы наступать и проливать кровь во имя Муад’Диба.

~ ~ ~

Вскоре после свержения падишаха-императора армии Муад’Диба ударили с Дюны по вселенной, расходясь по ее пределам как раскаты грома. Неся с собой свет истины, вооруженные до зубов легионы обрушивались на мятежников, укрепляя империю Муад’Диба.

В качестве первой уступки Муад’Диб назначил Стилгара правителем Арракиса, пообещав ему вдобавок титул государственного министра, но фрименский наиб не видел никакой пользы в этом назначении и связанных с ним обязанностях. Он был человеком пустыни, вождем храбрых фрименских воинов, а не изнеженным канцелярским чиновником.

Тяжелый военный фрегат должен был доставить Стилгара и его легион к полю самой решающей битвы, первому в списке подлежащих усмирению планет. Стилгар получил приказ завоевать Кайтэйн, бывшую столицу империи Коррино. На корабле царило воодушевление. Это будет величайший набег за всю историю фрименского воинства.

Этот рослый, закаленный в битвах человек сидел возле большого иллюминатора, осматривая грузовой отсек лайнера Гильдии. В люльках были закреплены другие фрегаты — их было великое множество. Видя эту неисчислимую рать, Стилгар чувствовал себя крошечной песчинкой, но одновременно зрелище это укрепляло его веру в величие Муад’Диба.

До сих пор Стилгару не приходилось покидать родную планету, и сейчас он испытывал смешанный со страхом трепет перед ожидавшей его неизвестностью. Огромные расстояния, которые ему случалось преодолевать на спинах песчаных червей, были ничто в сравнении с неизмеримыми безднами, разделявшими звездные системы.

Сколько нового он узнал, помогая готовить бойцов джихада, сколь много невероятного и поразительного стало теперь для него самой обыденной вещью. Он, например, узнал, что на большинстве обитаемых планет гораздо больше воды, чем на Дюне, что население тех планет более изнежено, чем фримены. Стилгар произносил речи, воодушевлял людей, вербовал рекрутов для священной войны. Теперь его лучшим бойцам предстояло захватить Кайтэйн, самую крупную жемчужину в короне павшей империи Коррино.

Стилгар сделал глоток воды… не потому, что испытывал жажду, а потому, что вода была под рукой. «Давно ли стал я воспринимать воду, как нечто само собой разумеющееся? Когда начал я пить воду не для того, чтобы выжить, а просто для удовольствия?»

Уже много дней в чрево лайнера Гильдии загружали военные фрегаты и укрепляли их в люльках, готовя к отправлению. Такая великая битва не может начаться без тщательных долгих приготовлений, но само путешествие сквозь свернутое пространство будет очень коротким.

Стилгар спустился на открытую грузовую палубу фрегата. Хотя на судне было множество кают для пассажиров, его воины предпочитали есть и спать сообща в больших, похожих на пещеры помещениях в железном трюме фрегата. Фрименские солдаты пока считали вполне стандартные условия жизни на корабле непозволительной роскошью: им подавали готовую еду, в их распоряжении были просторные помещения, воды хватало даже на купание, воздух кают был влажным, что делало ненужным ношение защитных костюмов.

Опершись о переборку и глядя на своих людей, Стилгар с удовольствием вдыхал знакомые запахи пряного кофе, приправленной меланжей еды и скученных человеческих тел. Даже здесь, в этом железном космическом корабле, он и его люди пытались воссоздать привычную жизнь сиетча. Стилгар почесал темную бороду и еще раз взглянул на своих фрименов. Эти люди горели желанием воевать и не нуждались в зажигательных речах.

Многие из них были заняты чтением первого тома книги Ирулан «Жизнь Муад’Диба», где описывалось, как Пауль Атрейдес покинул Каладан и прибыл на Дюну, как злобные Харконнены убили его отца и разрушили его дом, и о том, как он постепенно превратился в живую легенду — Пауля Муад’Диба. Напечатанную на дешевой, но прочной меланжевой бумаге, книгу раздавали бесплатно всем желающим; она входила в состав новой солдатской амуниции. Ирулан начала писать эту хронику еще до того, как ее отца отправили в изгнание на Салусу Секундус.

Стилгар так и не понял, что подвигло эту женщину на написание книги, в которой он сам нашел множество неточностей, но нельзя было отрицать поразительной силы убеждения. Эта история — пропаганда, замешанная на религиозном вдохновении, — как лесной пожар, распространилась по планетам империи.

Завидев Стилгара, двое молодых людей бросились к нему.

— Скоро ли мы отправляемся? — спросил младший, юный парнишка с непослушными вихрами темных волос.

— Верно ли говорят, что мы летим на Кайтэйн? — Старший уже возмужал и был заметно выше своего сводного брата. Это были сыновья Ямиса — Орлоп и Калеф, протеже Пауля Атрейдеса, который взял на себя воспитание братьев после того, как убил на поединке их отца. Но мальчики не помнили зла и обожали Пауля.

— Мы будем сражаться за Муад’Диба везде, куда приведут нас пути джихада, — ответил Стилгар, хотя и знал, что лайнер отправится к Кайтэйну в ближайший час.

Братья с трудом сдерживали нетерпение. Говор окружавших Стилгара бойцов стал громче, когда все ощутили, как вздрогнул гигантский корабль. Навигатор включил двигатели, свертывающие пространство. Воспоминание о набегах на посты Харконненов, о славной победе над Шаддамом IV действовало лучше, чем доза пряности.

Взволнованный Стилгар вскинул голову.

— На Кайтэйн!

Бойцы испустили радостный вопль и изо всех сил затопали ногами по стальным плитам палубы. Они подняли такой шум, что Стилгар не заметил, как вокруг них свернулось пространство.

Вынырнув на орбите вокруг изнеженной планеты, судно Гильдии извергло из своего чрева тысячи фрегатов, окруживших тысячелетнюю столицу империи. Кайтэйн не сможет противостоять такому натиску.

Воины Муад’Диба плохо знали историю империи, не посещали музеи и изучали памятники легендарным личностям империи — Фейкану Батлеру, наследному принцу Рафаэлю Коррино, Гассику Коррино III. После поражения и изгнания Шаддама на Кайтэйне все пришло в лихорадочное движение; одни знатные семейства Ландсраада бросились на Кайтэйн, чтобы занять освободившиеся теплые места, другие, наоборот, бежали отсюда на более безопасные планеты. Нынешние правители Кайтэйна поспешили объявить о своем нейтралитете, но фримены, в большинстве своем, слабо представляли себе, что это такое.

Решительный и непреклонный Стилгар вел своих солдат в бой по улицам бывшей столицы. С мечом в одной руке и кинжалом в другой Стилгар бежал впереди отрядов, крича. «Да здравствует император Муад’Диб!»

Можно было ожидать, что Кайтэйн как бывшая имперская столица окажет самое упорное сопротивление натиску джихада, но все вышло иначе: безопасность империи покоилась на фамильных связях и союзах, династических браках, договорах, налогах и штрафах. Господствовал закон. Все это было пустым звуком для фрименских армий. Войскам, оборонявшим Кайтэйн — горстке сардаукаров, свободных от клятвы защищать низложенного императора, — не хватало общего командования и согласованности действий. Аристократы Ландсраада были ошеломлены настолько, что не могли всерьез сопротивляться.

Фримены неслись по улицам, выкрикивая имя своего молодого императора. Впереди всех Стилгар видел смеющихся сыновей Ямиса — они рвались вперед, стремясь выказать свое воинское умение и не щадя ни своей, ни вражеской крови. Эта планета станет очень важным завоеванием, самым значимым выигрышем в политической игре за империю. Да, Муад’Диб будет доволен.

Ведя своих людей на кровавую битву, Стилгар громовым голосом выкрикивал боевой фрименский клич: «Я-хья джоухада! Муад’Диб! Муад’Диб! Муад’Диб! Я-хья джоухада!»

Но удовлетворения от самой битвы Стилгар не чувствовал — слишком легко давалась победа над противником. Эти цивилизованные люди Ландсраада, как выяснилось, были не очень хорошими воинами.

~ ~ ~

Оставив на время кровавые бедствия начатого им джихада, Пауль мысленно был уже на Каладане, будившем в нем яркие и живые воспоминания. Помня о развернувшихся на галактических просторах битвах, прозревая предзнанием, что предстоят еще более тяжкие бедствия, Пауль понимал, что короткое пребывание на Каладане оживит его и вдохнет новые силы.

Каладан… бесчисленные моря, выметенные бризами пляжи, рыбацкие деревни, каменные башни древнего фамильного замка. Спускаясь по трапу с приземлившегося в космопорте города Кала фрегата, Пауль на мгновение остановился, зажмурил глаза и глубоко, всей грудью, вдохнул родной воздух, насыщенный солью океана, йодом водорослей, резким запахом рыбы, влагу морей и дождя. Как все это знакомо! Когда-то здесь был его дом. Неужели такое можно когда-нибудь забыть? По лицу Пауля скользнула мимолетная улыбка.

Он вспомнил гробницу, в которой упокоился череп отца, и подумал, что сам Лето наверняка предпочел бы быть погребенным здесь, на планете, бывшей в течение двадцати шести поколений домом рода Атрейдесов.

«Но я захотел, чтобы он был рядом со мной, на Дюне».

На первый взгляд казалось, что со времени отъезда Атрейдесов Каладан остался прежним, но, сделав несколько шагов от трапа, Пауль понял вдруг, что изменился он сам. Он покинул эту планету пятнадцатилетним юношей, сыном возлюбленного герцога. Теперь, всего лишь несколько лет спустя, он вернулся, будучи священным императором Муад’Дибом, ради которого миллионы солдат были готовы жертвовать своей и чужой жизнью.

Джессика положила руку ему на плечо.

— Да, Пауль, вот мы и дома.

Сын отрицательно покачал головой и тихо ответил:

— Как бы ни любил я это место, мой дом теперь на Дюне. — Пауль не желал возвращаться в прошлое, каким бы дорогим для него оно ни было. — Теперь Каладан — не моя вселенная, это лишь пятнышко в огромной империи, коей я должен править. Теперь от меня зависят тысячи планет.

Джессика, прибегнув к Голосу, упрекнула сына:

— Твой отец был герцогом Лето Атрейдесом, и здесь живет его народ. Ты можешь править империей, но, несмотря на это, Каладан остается твоей колыбелью, местом твоего рождения, и здешний народ, так же как и я, — твоя семья.

Он понимал, что мать права. Пауль искренне и широко улыбнулся.

— Спасибо, ты очень вовремя напомнила мне об этом. — Он опасался, что заботы, связанные с войной, будут все больше и больше отвлекать его от дорогих воспоминаний. Шаддам IV относился к большинству своих планет с полным пренебрежением, для него они были лишь пунктами галактического реестра, но Пауль не хотел попасться в ту же ловушку. — Каждая рыбацкая лодка на Каладане должна иметь свой якорь.

У кромки поля коспоморта собралась огромная толпа местных жителей. Завидев Пауля и Джессику, они радостно загудели. Пауль видел перед собой сотни лиц: люди в комбинезонах и полосатых тельняшках, жены рыбаков, плетельщики сетей, строители лодок. Они не отягощали себя нелепыми церемонными нарядами, как и не пытались напустить на себя горделивый вид.

— Пауль Атрейдес вернулся!

— Это наш герцог!

— Добро пожаловать, леди Джессика!

Пауля сопровождала личная охрана из федайкинов. Начальником ее был преданный человек по прозвищу Чатт Скорохват. Телохранители шли за Паулем, высматривая в толпе возможных убийц. Охране было неуютно на этой странной, пропахшей рыбой и водорослями планете с небом, усеянным похожими на клочья ваты облаками, с туманной дымкой, окутывающей вершины гор, и с вечным рокотом прибоя.

Слушая восторженные клики толпы, Пауль, против воли, испытывал сильное волнение. Какую безмятежную жизнь мог бы он вести, если бы остался здесь и в положенный срок унаследовал от отца герцогскую корону. В душе с новой силой вспыхнули воспоминания детства — мирные дни, заполненные рыбалкой, пешие путешествия с отцом. Вспомнил Пауль и то, как они с Дунканом прятались в джунглях во время войны убийц — ужасной борьбы, в которой Дом Атрейдесов в союзе с Эказом схватился с Домом Моритани. Но все жуткие перипетии той войны блекли на фоне джихада, бедствия которого были неизмеримо больше, а ставки — выше.

— Надо было взять с собой Гурни, — сказала Джессика, отвлекая Пауля от невеселых мыслей. — Ему было бы приятно вернуться на Каладан. Он ведь тоже отсюда.

Она опять была права, но он не мог, не имел права отрывать такого преданного человека от исполнения долга.

— Он делает для меня очень важную работу, мама.

Официально, согласно отречению Шаддама, Халлеку было пожаловано на Каладане графство, но Пауль не дал Гурни возможности поселиться на планете. Пока. На время своего отсутствия Гурни передал управление планетой представителю малого Эказского Дома, принцу Ксидду Орлеаку. До окончания джихада Гурни, Стилгар и лучшие из фрименов были нужны Паулю на фронтах битв.

Приземистый, коренастый, краснолицый принц Орлеак приветствовал Пауля и Джессику энергичным рукопожатием. Пауль считал принца деятельным и преданным человеком, да и отзывы об этом аристократе были самые благоприятные, народ Каладана медленно привыкал к его правлению. Несмотря на все его положительные качества, принцу было суждено навсегда остаться здесь чужаком.

— Мы приготовили для вас замок, ваши старые апартаменты восстановлены в их прежнем виде, насколько это оказалось возможным. Моя семья живет в замке, так как в настоящее время я руковожу планетой, но мы помним, что мы — всего лишь ваши управляющие, и поэтому можем освободить замок на время вашего здесь пребывания.

— В этом нет необходимости. Нам вполне хватит приготовленных для нас помещений. К тому же мой визит будет весьма кратким. Что же касается моей матери, то она пока не решила, что будет делать дальше.

— Возможно, я пробуду здесь дольше, — сказала Джессика.

Орлеак посмотрел сначала на Джессику, потом на Пауля.

— Мы готовы принять вас на любой срок, какой вы пожелаете здесь провести. — Возвысив голос, он обратился к толпе, которая добродушно загудела в ответ на напускную строгость. Чтобы все было вымыто и вычищено! Завтра герцог Пауль Атрейдес посетит рыбацкую деревню. Может быть, нам удастся уговорить его занять на полдня большое кресло, чтобы он выслушал ваши жалобы, как делывал встарь его отец. Или нам стоит устроить бой быков, а то арена уже давно простаивает. С опозданием вспомнив, что старый герцог был убит именно на арене, Орлеак еще больше побагровел: — Нам есть чем его занять.

Толпа принялась свистеть и аплодировать. Пауль поднял руку, испытывая, одновременно, неловкость и удовольствие.

— Тише, тише, расписания визита пока нет. — Не успев приехать, он уже ощущал на плечах груз ответственности, понимая, с какими трудностями могут столкнуться Алия и Чани, оставшись управлять Арракисом на время его отсутствия. Конечно, стоящие перед ним жители Каладана тысячу раз правы, но мыслями Пауль был на далеких планетах, которые со временем и не всегда безболезненно должны будут встать под его знамена. — Я пробуду здесь столько, сколько смогу.

Толпа зааплодировала так, словно Пауль произнес нечто очень важное, а Орлеак торопливо повел прибывших к роскошному экипажу, который должен был доставить благородных гостей и их свиту в родовой замок, высившийся над прибрежными скалами. Сидевший напротив Пауля в заднем пассажирском отсеке Чатт Скорохват подозрительно посматривал на каладанцев до тех пор, пока император не сделал ему знак немного расслабиться. Молодой правитель помнил заповедь старого герцога, считавшего, что ему не надо бояться собственного любящего его народа, но уже в последнее время были схвачены многие заговорщики, желавшие убить Муад’Диба. Опасность может подстерегать его и здесь, на родной планете. Когда-то, много лет назад, даже в каладанский замок проникли убийцы, искавшие смерти Пауля…

— Вы воплощаете собой все для граждан Каладана, сир, — сказал Орлеак. — Они любили герцога Лето и помнят вас еще мальчиком. Вы — один из них, а теперь вы стали императором и женились на дочери Шаддама. — Он улыбнулся. — Все это так похоже на сказку. Сир, верно ли, что вы сделаете Каладан столицей империи вместо Арракиса и Кайтэйна? Люди сочтут это за великую честь.

Пауль понимал, что столицей его империи может быть только Дюна, но прежде чем он успел ответить, заговорила Джессика:

— Слухи — это всего лишь слухи. Пауль еще не принял… окончательного решения.

— Мое нынешнее служение много тяжелее, чем власть герцога Каладана, — извиняющимся тоном произнес Пауль, глядя в окно на толпу, выстроившуюся с обеих сторон дороги, по которой проезжал экипаж. — Первые битвы джихада развернулись уже на тридцати планетах. Долг может позвать меня на войну в любую минуту.

— Конечно, сир. Мы все понимаем, что вы — император Пауль Муад’Диб, человек, который отвечает не за одну планету. — Но было заметно, что Орлеак не вполне это понимает. — Однако люди знают, что вы дорожите воспоминаниями о родине. Подумайте, какую пользу может принести Каладану перенос столицы.

— Муад’Диб уже посетил вашу планету, — грубым солдатским голосом произнес Чатт Скорохват. — Вас и так уже коснулось его величие.

В тот вечер Пауль с наслаждением улегся спать в своей детской до мелочей знакомого старого замка. На стене висело красочное панно, сшитое представителями местных деревень. Пауль помнил, что это панно было принесено в дар герцогу Лето, но не помнил, по какому случаю.

— Надо было взять с собой Чани, — пробормотал Пауль. Но она не желала покидать Дюну. Кто знает, может, когда-нибудь…

Сладкие мечты захлестнули его, на мгновение заставив забыть о джихаде; он вообразил, как, вернувшись на Каладан с Чани, пойдет рука об руку с ней вдоль прибрежных утесов, а брызги соленой воды словно крошечные бриллианты будут падать на ее загорелые щеки и лоб. Они могли бы надеть простую одежду и проводить время в беззаботных радостях, бродя по садам и рыбацким деревушкам. Когда Пауль погружался в этот несбыточный сон, утомленный разум почти убедил его, что это возможно, но не теперь. Однако непокорное предзнание отказывалось рисовать такие идиллические картины.

Проснувшись на следующее утро, Пауль обнаружил, что приемный зал украшен цветами и лентами, стены увешаны записками, посланиями и рисунками. Стараясь как можно лучше приветствовать своего герцога, местные жители принесли ему подарки — цветные раковины, крупные жемчужины, плавающие в масле, засушенные цветы и корзины свежей рыбы. Простые люди несли все это от чистого сердца; у ворот замка выстроился живой коридор из крестьян и рыбаков, желавших увидеть императора.

Но сам Пауль начинал испытывать беспокойство.

Джессика уже давно пробудилась и, стоя у ворот, приветствовала собравшуюся толпу.

— Они долго ждали приезда своего герцога. Им нужен Пауль Атрейдес. Когда ты вернешься на Дюну и снова станешь императором Муад’Дибом, кто будет играть эту роль? Не бросай этих людей, Пауль, они — самая большая твоя ценность.

Пауль взял одно из писем и внимательно прочитал послание, написанное молодой женщиной, видевшей его много лет назад, когда он гулял по ее деревне вместе с герцогом Лето. Женщина писала, что приветствовала их серебристым флагом с голубыми лентами. Пауль поднял голову и посмотрел на мать.

— Мне очень жаль, но я ее не помню.

— Но зато она помнит тебя, Пауль. Любая сделанная тобой мелочь оказывает на этих людей магическое действие.

— Не только на этих, но и на всех остальных. — Пауль не мог отделаться от видений кровавого джихада, его неимоверных бедствий, не мог не думать о том, как трудно будет справиться с чудовищем, выпущенным на свободу, — не важно по его воле или нет. Путь к выживанию человечества был узок, как лезвие бритвы, и скользок от крови.

— Если я правильно тебя поняла, ты считаешь, что стал слишком важным, чтобы править одним Каладаном? — Джессика не могла скрыть упрека. Неужели она не видит, что дела обстоят именно так? Чем сильнее было радостное волнение этих людей, тем большую неловкость испытывал Пауль.

Принц Орлеак устроил для Пауля и Джессики роскошный, но изысканный завтрак и очень хотел, чтобы император участвовал в торжественной деревенской процессии. Номинальный правитель Каладана покончил с трапезой и вытер губы кружевной салфеткой.

— Вам стоит посетить те места, по которым вы, без всякого сомнения, сильно скучаете, сир. Все готово к вашему визиту.

Пауль вышел из замка вместе с матерью и со свитой. Идя по прилегающей к гавани части города, он не мог отделаться от странного и щемящего чувства, что эти места перестали быть для него родными. Воздух был липким и влажным, с каждым вдохом в легкие попадала соленая влага. Да, он холил и лелеял в себе воспоминания детства, но местная природа была теперь так же чужда ему, как чужды были прежде природа Дюны и цивилизация фрименов.

Он чувствовал себя крепко привязанным к этому уютному миру, но в то же время и бесконечно далеким от него. Теперь он не принадлежал одной планете и даже двум. Теперь он — император тысяч миров. Он слышал вокруг разговоры о рыбной ловле, герцоге Лето, о надвигающемся сезоне штормов, старом герцоге Пауле и живописных боях с быком — и все эти разговоры казались ему теперь мелкими и незначительными. Мыслями он был на фронтах начавшейся войны, которой суждено потрясти до основания всю империю. Что сейчас предпринимает Гурни? Как дела у Стилгара? Что, если Чани и Алии нужна его помощь на Дюне? Что вообще происходит на Дюне, которую он так некстати покинул в самом начале борьбы?

Взойдя на императорский престол, Пауль первым делом увеличил налоги и пошлины для всех планет, которые не признали сразу его верховенства, и многие планеты изъявили ему свою покорность, пусть даже из чисто экономических соображений. Пауль был убежден в том, что такое финансовое принуждение сохранит множество жизней и позволит избежать ненужного кровопролития. Но все же битв будет много, и он, Пауль, не сможет уйти от ответственности, если даже спрячется на Каладане и будет нежить себя воспоминаниями детства.

Этим вечером, стоя на смотровой площадке рядом с матерью, принцем Орлеаком и другими знатными людьми, Пауль едва ли замечал, как стараются каладанские танцоры, выступавшие перед ним в пестрых народных костюмах. Пауль чувствовал себя оторванным от корней, как дерево, вырытое из родной почвы, перенесенное через галактику и посаженное в другом месте. Конечно, дереву легче расти на каладанской земле, нежели на Дюне, но его долг — находиться на пустынной планете, там он должен жить, там его истинное место. Сам Пауль не ожидал, что будет чувствовать себя чужим на родине.

В самый разгар празднества из каладанского космопорта неожиданно прибыла женщина-курьер. Увидев ее раскрасневшееся лицо и повязку на рукаве, Пауль сделал знак Чатту Скорохвату пропустить ее.

Танцоры не сразу поняли, что произошло. Они нерешительно потоптались еще некоторое время, а потом сошли со сцены в ожидании момента, когда смогут возобновить представление. Орлеак изобразил на лице крайнюю озабоченность. Но Пауля интересовало только привезенное курьером сообщение. Неожиданные вести редко бывают добрыми.

Курьер заговорила, переводя дух:

— Император Муад’Диб, я доставила вам боевое донесение Стилгара. Мы решили, что эта новость настолько важна, что изменили маршрут лайнера Гильдии и постарались как можно скорее доставить вам реляцию.

— Вы изменили маршрут лайнера ради того, чтобы доставить сообщение? — невнятно выпалил изумленный Орлеак.

В мозгу Пауля закружились тысячи разных сценариев — один другого хуже. Неужели со Стилгаром произошло что-то страшное?

— Говори слово.

Предзнание безмолвствовало. Пауль не видел никакой катастрофы.

«Стилгар уполномочил меня сказать тебе: „Усул, я сделал все согласно твоему приказу. Твои армии захватили Кайтэйн, и я жду тебя здесь, во дворце низложенного императора“».

Пауль был не в силах сдержать переполнявшую его радость и крикнул в толпу:

— Кайтэйн наш!

В ответ раздались довольно жидкие аплодисменты. Джессика подошла к сыну.

— Как я понимаю, ты сейчас уедешь?

— Я должен, я просто обязан это сделать. Мама, это же Кайтэйн!

Расстроенный Орлеак умоляюще вскинул руки и обернулся к танцорам.

— Но, сир, все рыбацкие шхуны уже украшены для завтрашней регаты. Мы надеялись, что вы захотите возложить венки к усыпальницам старого герцога Пауля и юного Виктора.

— Великодушно простите меня, но я не могу остаться здесь даже на один день. — Пауль увидел отчаяние в глазах собеседника. — Мне действительно очень жаль.

Он возвысил голос и обратился к толпе:

— Народ Каладана, я знаю, что вы все ожидали возвращения вашего герцога, но боюсь, что отныне я не смогу ограничиться одной этой ролью. Теперь я не только ваш герцог, но и император, и в качестве такового я даю вам свою мать, и она будет править Каладаном от моего имени. — Он улыбнулся, радуясь такому удачному решению. — Она будет вашей новой герцогиней. Я официально утверждаю ее в этом сане.

— Благодарю тебя, Пауль.

Люди в толпе зааплодировали — сначала нерешительно, но потом хлопки слились в овацию, когда Джессика шагнула вперед и приготовилась произнести импровизированную речь.

Пока мать занимала внимание народа, Пауль обернулся к курьеру и шепнул:

— Лайнер готов к отлету?

— Навигатор ждет ваших приказаний, Муад’Диб.

— Я отбуду в течение часа. Первое, отправьте в Арракин распоряжение о том, чтобы Ирулан встречала меня в Кайтэйне. Ее присутствие важно и необходимо. — Курьер бросилась выполнять приказ, а Пауль обернулся к помрачневшему унылому Орлеаку.

— Мы чем-то вызвали ваше неудовольствие, сир? — спросил принц севшим от волнения голосом. — Мы надеялись, что вы задержитесь здесь немного дольше.

— Я не могу. — Пауль знал, что кровь Атрейдесов навеки привязала его к Каладану, но сердце его теперь принадлежало Дюне, а часть души, называвшаяся теперь Муад’Диб, принадлежала всей галактике.

~ ~ ~

Прибыла делегация Гильдии. Три человека шли по временному металлическому ангару, служившему пока залом императорских аудиенций. Высокомерные чиновники Гильдии не скрывали раздражения. Им пришлось несколько раз останавливаться у турникетов с охраной, проверявшей их личности. Но соблюдение протокола было необходимо, если они хотели аудиенции у императора Муад’Диба.

Стоя у трона и неестественно выпрямив спину, подчеркивая этим свое высокое положение, светловолосая принцесса Ирулан холодно смотрела, как приближается, проходя мимо металлических стен, причудливая троица. Все они выглядели весьма внушительно в серой форме с эмблемой бесконечности — гербом Гильдии — на рукаве. У всех — от самого низкорослого до самого высокого — был весьма странный вид, отличавший представителей Гильдии от обычных людей.

У шедшего впереди коротышки была непропорционально большая голова; левая ее часть была прикрыта металлической пластиной с шипами, а вторая половина поросла клочковатыми, падавшими назад оранжевыми волосами. У второго, отличавшегося непомерной худобой, было узкое лицо, покрытое шрамами после множества пластических операций. Самый высокий представитель Гильдии, замыкавший шествие, судорожно водил по сторонам металлическими искусственными глазами. Ирулан заметила, как резко изменилось выражение лиц прибывших, когда они увидели на троне ожидавшую их маленькую Алию.

Величаво завернувшись в плащ, у подножия трона Пауля стоял, охраняя его, Корба. Защитный костюм и одежду он украсил знаками своего ранга и таинственными символами архаичной религии муадру. Сомнительно, чтобы Корба надеялся таким способом усилить впечатление от своей влиятельности, но, будучи воспитанницей Бене Гессерит, Ирулан легко догадалась о его мотивах. Логически рассуждая, нетрудно было понять очевидный план Корбы.

«Принадлежность к религии впечатляет больше, чем принадлежность к корпусу телохранителей, пусть даже и прославленных», — думала Ирулан.

Вероятно, и ей самой следовало бы подготовить для себя подобную роль.

Старшая дочь Шаддама Коррино IV, Ирулан всегда знала, что выходить замуж ей придется исходя из политических и экономических соображений. Так ее воспитывали и император, и сестры Бене Гессерит, и она охотно приняла на себя эту роль. Она даже сама предложила себя в качестве полюбовного решения, когда Пауль встретился с ее отцом после битвы за Арракин.

Ирулан не питала иллюзий и не надеялась на любовь Пауля, но рассчитывала родить от него дитя. Этого требовала Община Сестер Бене Гессерит, исходя из целей своей селекционной программы. Но Пауль не прикасался к ней и, поместив Ирулан на третье место, подчинив ее Алии и Чани, он дал ясно понять всем, какое именно значение имеет она при его дворе.

Стараясь сбросить напряжение, Ирулан, незаметно для окружающих, выполнила дыхательное упражнение Бене Гессерит. Она уже не ощущала иронии судьбы в том, что Муад’Диб превратил в свой первый аудиенц-зал массивный ангар, привезенный на Арракис ее отцом для подготовки чудовищного удара по планете. Но слава Коррино померкла, и Ирулан смирилась со своей малозначительной ролью; это было ее изгнание.

«Я — всего лишь пешка на шахматной доске империи».

В зале толпилось множество людей — высокие чины КООАМ, представители малых аристократических Домов, богатые торговцы водой, бывшие контрабандисты, ставшие ныне респектабельными господами, да и многие другие просители, жаждавшие аудиенции у Муад’Диба. Сегодня, несмотря на то, что император отбыл на Каладан, все они надеялись получить аудиенцию у его сестры Алии. Мудрая Алия в обманчивом обличье четырехлетней девочки терялась на величественном троне из прозрачного зеленого камня, на котором некогда восседал Шаддам IV.

Рядом с Алией в высоком кресле сидела рыжеволосая Чани, напротив нее стояла Ирулан; у нее не было собственного трона. Несмотря на то что Ирулан была супругой императора, Пауль так до сих пор не завершил церемонию бракосочетания и говорил, что никогда этого не сделает, ибо сердце его навеки отдано фрименской наложнице. Лишенная надежды на подлинное супружество и материнство, Ирулан изо всех сил старалась определить и утвердить свою особую роль при императорском дворе.

— Нам назначена аудиенция. Мы желаем видеть императора Муад’Диба, — произнес низкорослый представитель Гильдии. — Мы прибыли сюда с планеты Джанкшн.

— Сегодня от имени Муад’Диба посланцев принимает Алия, — сказала Чани и замолчала в ожидании ответа.

Оправившись от минутного замешательства, заговорил второй представитель Гильдии:

— Это Эртун, а я — Лойксо. Мы прибыли сюда от имени Космической Гильдии, чтобы потребовать увеличения квоты пряности.

— Как зовут самого высокого из вас? — спросила Алия.

— Крозид, — ответил высокий, коротко поклонившись.

— Очень хорошо, я буду говорить с Крозидом, ибо он по крайней мере знает правила приличия и не говорит вне очереди.

Глаза Крозида блеснули.

— Как уже сказал мой спутник, Гильдии, для того чтобы удовлетворить требования Муад’Диба, нужна дополнительная квота пряности.

— Интересно, почему Гильдия никогда не просит о снижении квот, — не скрывая иронии, сказала Чани.

— Мой брат и без того был очень щедр, — добавила Алия. — Мы все должны приносить жертвы на алтарь великого дела.

— Он использует наши лайнеры и привлекает множество навигаторов к военным перевозкам, — вмешался в разговор Эртун. — Но Гильдии эти корабли нужны для торговых перевозок внутри империи. КООАМ уже сообщает о катастрофическом падении прибылей.

— Мы находимся в состоянии войны, — бесстрастно заметила Ирулан, хотя Алия могла бы сказать это сама. — Чего будет стоить весь ваш бизнес, если у вас не будет пряности для возбуждения предзнания ваших навигаторов?

— Мы не хотим вызвать неудовольствия Муад’Диба. — Лойксо откинул с левого глаза оранжевую прядь. — Мы ничего не просим, мы просто констатируем наши потребности.

— Тогда молите Бога, чтобы джихад скорее закончился, — сказала Алия.

— Подскажите, как нам ублаготворить императора, — вставил слово Эртун.

Алия на время задумалась, словно ожидая телепатического сигнала от брата.

— Божественный Муад’Диб увеличит поставки пряности Гильдии на три процента в год, если вы дополнительно предоставите на нужды джихада двести лайнеров.

— Двести лайнеров? — воскликнул Крозид. — Так много?

— Чем раньше мой брат консолидирует свою власть, тем раньше вы восстановите свою драгоценную монополию.

— Откуда мы можем знать, что джихад не потерпит поражение? — спросил Лойксо.

Взор Алии вспыхнул гневом.

— Попросите своих навигаторов воспользоваться предзнанием и посмотреть, одержит ли Муад’Диб победу.

— Они сделали это, — ответил Эртун, — но увидели сплошной хаос.

— Так помогите ему справиться с хаосом. Помогите ему привести в порядок имперские дела, и он будет безмерно вам благодарен. Щедрость Муад’Диба — так же, как его ярость к врагам, — не знает границ. Неужели вы хотите оказаться в стане недальновидных Домов, осмелившихся противостоять Муад’Дибу?

— Мы не враги императору, — твердо сказал Эртун. — Неизменный нейтралитет Космической Гильдии — залог нашего благополучия.

— Такое положение не может гарантировать ни благополучия, ни безопасности, — сказала Алия. Она была немногословна и рассудительна. — Поймите это, и поймите правильно. Всякий, кто открыто не поддерживает Муад’Диба, может считаться его врагом. — Алия сделала решительный жест. — Аудиенция окончена. Другие подданные уже давно ждут своей очереди. Космическая Гильдия получит увеличенную квоту пряности только после предоставления дополнительных кораблей.

Трое раздосадованных представителей Гильдии вышли прочь. В зал вошел пожилой высоколобый лысый человек в сопровождении женщины. Человек шел с видимым трудом, пользуясь своим ультразвуковым жезлом как костылем.

Ирулан от удивления затаила дыхание. Этого мужчину она не видела много лет, но тотчас узнала. Это был управляющий двором ее отца Били Ридондо. Когда-то Ридондо был весьма влиятельной личностью, он заведовал делами Ландсраада и распорядком двора падишаха-императора. Ридондо отправился в изгнание на Салусу Секундус вместе с Шаддамом IV, но теперь вернулся.

Может быть, стоит дать старику написанную ею книгу… или это лишь возбудит гнев ее опального отца?

Когда старик, стуча изукрашенным жезлом по кроваво-красным мраморным плитам, приблизился к трону, Ирулан увидела, что время было безжалостно к Ридондо. Белый с золотом церемониальный наряд был запылен, рукава — помяты. Прежде этот сановник ни за что не позволил бы себе появиться у трона в таком неопрятном виде. Опередив свою спутницу, старик подошел к подножию трона и остановился. Наступило долгое неловкое молчание. Наконец Ридондо заговорил:

— Я жду, когда объявят о моем приходе.

— Вы можете сами объявить о нем, — тонким детским голоском ответила Алия. — У вас, как у управляющего двором Шаддама, вполне достаточно опыта в таких делах.

Ирулан заметила, что старик был возмущен.

— Я привез важное известие от его превосходительства Шаддама Коррино и требую подобающего ему уважения.

Корба, сделав шаг вперед, положил ладонь на рукоять кинжала, вспомнив о своих обязанностях верного федайкина. Но Алия жестом заставила его отойти на прежнее место.

Царственной девочке было явно скучно.

— Я объявлю о вашем приходе. К нам явился Били Ридондо, управляющий двором изгнанного императора. — Она насмешливо взглянула на него синими фрименскими глазами. Личико Алии только-только начало терять свою младенческую округлость.

Ридондо повернулся к Ирулан, словно надеясь найти поддержку с ее стороны.

— Ваш отец был бы очень рад узнать, что вы пребываете в добром здравии, принцесса. Я могу величать вас этим титулом?

— Да, этого будет вполне достаточно, — ответила Ирулан, подумав, что более подходящим был бы титул императрицы, но на это рассчитывать не приходилось. — Прошу вас, излагайте суть вашего дела.

Выпрямившись, Ридондо перестал опираться на жезл.

— Я воспроизведу слова падишаха-императора, а он…

Чани перебила бывшего царедворца:

— Бывшего падишаха-императора.

В перепалку вмешалась Алия:

— Ну, хорошо, хорошо, что же хочет сказать нам Шаддам?

Помедлив мгновение, Ридондо снова заговорил:

— При всем моем уважении… миледи… когда император Муад’Диб подписал указ об изгнании падишаха-императора на Салусу Секундус, то обещал, что условия жизни на этой планете будут улучшены. Шаддам IV интересуется, когда же будут приняты меры по этому улучшению. Мы живем в нищете и запустении, отданные на милость суровой природы.

Ирулан понимала, что сама суровость салусанской природы была превосходным катализатором сплочения тех людей, из числа которых ее отец вербовал себе сардаукаров. Улучшив условия жизни на планете, отданной бывшему императору, Пауль надеялся смягчить и ожесточенные души потенциальных солдат Шаддама. Очевидно, Шаддам не понимал, насколько благоприятны нынешние неудобства бытия для него, его семьи, сторонников и небольшого числа сардаукаров, исполнявших обязанности полицейских.

— Сейчас мы заняты только и исключительно джихадом, — сказала Алия. — Шаддаму следует проявить терпение. Мелкие трудности ему не повредят.

Но бывший управляющий стоял на своем.

— Император дал нам обещание! Вот доподлинные слова, сказанные им, когда он приговорил Шаддама Коррино к изгнанию: «Я улучшу природу планеты всеми силами, какими располагаю. Салуса превратится в цветущий сад, полный прекрасных чудес». Но, представляется, что император не прилагает никаких сил к такому решению. Не значит ли это, что Муад’Диб нарушает данное им слово?

Договорить он не успел. Корба рванулся вперед и стремительно извлек из ножен кинжал. Ирулан громко закричала, пытаясь его остановить, но фрименский вождь не стал ее слушать. Ни Алия, ни Чани не произнесли ни слова, когда Корба одним ударом перерезал горло старому царедворцу. Ридондо не успел даже поднять жезл, чтобы защититься.

Толпа загородила спутнице несчастного путь к бегству, и Корба направился к ней, намереваясь убить и ее, но Алия остановила его.

— Довольно, Корба.

Алия привстала на троне, чтобы лучше разглядеть распростертое на полу тело управляющего. По мраморным плитам растекалась большая лужа крови, которую следовало собрать и утилизировать по обычаю фрименов.

Командир федайкинов вздернул подбородок.

— Простите, леди Алия. Мое рвение в защите чести Муад’Диба не знает границ.

Он произнес короткую молитву, и многие из присутствующих повторили за ним ее слова.

Ирулан, охваченная ужасом, смотрела на мертвое тело. Потом она обратила гневный взор на Алию и Чани.

— Он явился сюда как посол, доставивший послание бывшего императора. Он обладал дипломатическим иммунитетом и являлся неприкосновенным!

— Здесь вам не старая империя, Ирулан, — ответила Алия и возвысила голос: — Отошлите помощницу на Салусу Секундус в целости и сохранности. Она может рассказать Шаддаму, что император Муад’Диб пришлет специалистов и машины для экологического переустройства планеты сразу, как только такие специалисты и машины будут в его распоряжении.

— Муад’Диб! Муад’Диб! — принялась восторженно скандировать толпа.

Корба был похож на зверя, алчущего крови. Он выразительно посмотрел на Ирулан, явно желая убить и ее, но спустя мгновение опомнился, вытер клинок и вложил его в ножны. Без всякого страха, испытывая лишь омерзение, Ирулан вызывающе взглянула в глаза федайкину. Она была сестрой Бене Гессерит, и убить ее было не так легко, как старого Ридондо.

Слуги поспешили вынести тело мертвого управляющего и собрать кровь. Алия снова уселась на трон.

— Кто еще желает быть объявленным?

Ответа не последовало.

~ ~ ~

Челнок лайнера приземлился в космопорте Кайтэйна. Сквозь стекло иллюминатора Пауль смотрел на парадный строй стоявших на поле победоносных федайкинов. Восторженный рев толпы покрывал шум двигателей. Странное дело — орущая толпа и скандирующие приветствия солдаты только усугубляли щемящее чувство одиночества.

На Каладане он надеялся хотя бы на короткое время почувствовать себя обыкновенным человеком — таким, каким, по мнению его отца, и должен быть настоящий герцог, но визит на родину лишь напомнил о его особом призвании. Правда, иначе не могло и быть. Он перестал быть просто Паулем Атрейдесом. Теперь он Муад’Диб; эту роль он взял на себя просто и естественно, и теперь уже и сам не был уверен, где маска, а где подлинная его личность.

Придав лицу суровое выражение, он тяжело вздохнул и откинул на плечи капюшон декоративного защитного костюма. С имперской величавостью, окруженный эскортом охраны, он ступил на трап и начал спускаться навстречу восторженной толпе с видом героя-завоевателя.

Рев встречающих был таким оглушительным, что Пауль в первый момент едва не попятился назад. Тираны в таких случаях начинают верить в свою непогрешимость и преисполняются самоуверенностью. Он вдруг до боли отчетливо понял, что одного его слова будет достаточно, чтобы эти фанатичные бойцы истребили на Кайтэйне всех мужчин, женщин, детей и стариков. Эта мысль опечалила его.

В юности, изучая историю, он часто представлял себе блистательную столицу своих владений, но сейчас он видел поднимавшиеся к небу столбы черного дыма. Огонь пожирал ослепительно белые здания, величественные монументы лежали поваленными, правительственные здания и роскошные частные особняки были разграблены. Пауль помнил об истории варваров, разоривших Рим, покончивших с одной из первых великих империй человечества и погрузивших его в темные века. Клеветники то же самое говорили и о правлении самого Пауля, но он продолжал делать то, что считал необходимым.

Стилгар предстал перед своим императором в запыленной военной форме. На груди и рукавах виднелись следы запекшейся крови. Раненая левая рука наиба была перевязана бинтами и подвешена на косынке из дорогой узорчатой ткани. Должно быть, косынку эту наспех сделали из одежды убитого аристократа.

— Кайтэйн пал, Усул. Твой джихад подобен неудержимому урагану.

Пауль окинул взором изуродованную войной столицу.

— Кто же может остановить бурю пустыни?

Еще до начала джихада Пауль понимал, что ему не удастся в одиночку руководить всеми предстоявшими сражениями. Как не хватало ему сейчас убитого Дункана, который мог участвовать в джихаде вместе со Стилгаром, Гурни Халлеком и даже некоторыми закаленными командирами сардаукарской гвардии, присягнувшими на верность победителю. Потерпев сокрушительное поражение в битве за Арракин, элитные воины Шаддама были потрясены настолько, что перешли на службу к единственному военачальнику, превзошедшему их в доблести. Пыл сардаукаров не был религиозным, но тем не менее это был настоящий фанатизм, и фанатизм полезный. Однако Паулю хватило государственной мудрости не посылать сардаукаров на завоевание Кайтэйна.

— Когда прибудет Ирулан? — спросил Пауль. — Она получила мое послание?

— Гильдия сообщила мне, что следующий лайнер доставит ее сюда в течение дня. — Стилгар не скрывал отвращения. — Но я не могу понять, зачем она тебе нужна. Чани сильно рассердится.

— Мне она не нужна, Стил, но ее присутствие здесь необходимо, и ты сам скоро в этом убедишься.

Рядом со Стилгаром стояли сыновья Ямиса.

— Мы хотим кое-что показать тебе, Усул! — сказал Орлоп. Он всегда был разговорчивее брата. — Эта планета полна сокровищ и чудес. Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?

Паулю не хотелось огорчать братьев, и он не стал говорить, что видел так много чудесных и страшных вещей, что у него устали глаза.

— Да, покажите, что вызвало у вас такое волнение.

На центральной площади некогда величественного города фрименские воины свалили в кучу разорванные знамена Ландсраада и разбитые гербы аристократических Домов. Завоеватели охотились за охваченными ужасом горожанами — одних брали в плен, других убивали. Это была дикая кровавая оргия, похожая на оргии с пряностью, которые устраивала Сайадина во время праздников в сиетчах. Оглядывая место побоища, Пауль понимал, что если попытается подавить разгул, то сделает только хуже. С этой страшной ценой приходится мириться, так как самое худшее уже позади…

У Пауля были советники, но как недоставало ему мудрости герцога Лето, Суфира Хавата или Дункана Айдахо. Их всех уже давно не было в живых. Пауль был уверен, что герцогу Лето не понравился бы учиненный на Кайтэйне разгром. Как бы то ни было, но теперь Паулю приходилось полагаться на собственные суждения. «Я создал вселенную, в которой невозможно играть по старым правилам. Новую парадигму. Прости меня, отец».

Пауль видел изуродованный Дом заседаний Ландсраада, разрушенные музеи, инопланетные посольства. Сводчатый сад камней — свадебный подарок императору Шаддаму от Дома Торвальдов — был взорван и являл собой безобразную груду обломков. Пауль не мог понять, чего хотели сказать этим его воины. То было разрушение ради разрушения.

Семеро задушенных мужчин с веревками на шеях висели вниз головами на деревьях общественного парка. Это было мрачное и зловещее зрелище. Судя по дорогим одеждам, это были аристократы, не спешившие сдаться фрименам по первому требованию. Пауль почувствовал, как в нем вскипает гнев. Эти беззаконные расправы сделают еще более трудными мирные переговоры, а тем более заключение союзов с Домами Ландсраада.

Из здания Ландсраада выбежала толпа орущих, гогочущих фрименов, тащивших длинные стяги. Пауль узнал цвета Домов Эказа, Ришеза и Тонкина. Фримены ничего не знали об истории этих великих семейств, да она их и не интересовала. Насколько хватало их понимания, Ландсраад и без того зашатался, рухнул и рассыпался на части.

— Даже Шаддам теперь не захотел бы сюда вернуться, — пробормотал Пауль сквозь зубы.

Фримены тащили самодельные корзины и мешки, наполненные награбленным добром. В толчее они разбрасывали и разбивали бесценные произведения искусства. Четверо здоровенных вояк бросились в огромный фонтан, украшенный великолепными статуями, и до рвоты напившись воды, принялись плескаться в воде с таким видом, словно наконец обрели рай.

Подбежал Калеф. Все лицо его было вымазано липким соком. В руке молодой фримен держал полдюжины портигалов — оранжевых плодов с твердой кожурой и мягкой сладкой сердцевиной.

— Усул, мы нашли за городом сад — там просто так стоят деревья, роскошные, громадные, зеленые, на них полно фруктов — бери, не хочу! Вот, не хочешь попробовать?

С этими словами Калеф протянул Паулю плод.

Пауль принял дар, прокусил горькую кожуру и выдавил в рот ароматный свежий цитрусовый сок. Сама мысль о том, что этот портигал из садов Шаддама, делала сок еще слаще.

Когда следующий лайнер Гильдии доставил на Кайтэйн хранившую ледяное молчание Ирулан, Пауль попросил, чтобы ее доставили к парадной лестнице старого императорского дворца. Пауль понимал, что происходящее станет для нее потрясением, но Ирулан была нужна здесь.

Дочь Шаддама была одета в темно-синее платье, сшитое по былой столичной моде. Завитые мелкими кольцами золотистые волосы красиво спадали на шею. После поражения и отречения отца Ирулан с достоинством несла бремя своего долга. Сама она не жаждала власти — будучи умной женщиной, она видела и трезво оценивала новую реальность.

Сначала Ирулан была склонна думать, что техника обольщения Бене Гессерит позволит ей легко проникнуть в постель Пауля и произвести от него младенца, соединяющего в себе обе линии — Коррино и Атрейдесов. Этого требовали от Ирулан Преподобные Матери Общины Сестер. Но пока Пауль оставался нечувствительным к чарам принцессы. Все его помыслы, все его чувства были обращены к Чани, его единственной возлюбленной.

Не сумев добиться первоначальной цели, Ирулан решила последовать основной заповеди ордена Бене Гессерит: приспособиться или умереть. Она нашла для себя новое дело и быстро прославилась, опубликовав первый том «Жизни Муад’Диба». Книга была скоро написана, быстро издана и мгновенно разошлась, приобретя невиданную популярность. Большинство воинов Муад’Диба носили в своих вещмешках зачитанные до дыр экземпляры книги.

Здесь, в разрушенном Кайтэйне, принцесса, однако, могла сыграть более традиционную роль.

Толпы следовали за Паулем всюду, куда бы он ни отправился. Люди ждали и надеялись, что их вождь может в любой момент сказать что-то очень важное. Вот и сейчас огромная толпа собралась перед императорским дворцом.

Ирулан выглядела настоящей царицей. Не требуя сопровождения, Ирулан взошла по полированным ступеням на первую площадку, где ее уже ожидал Пауль. Выказывая королевскую гордость, Ирулан подошла к нему и взяла под руку.

— Вы звали меня, мой супруг? — было заметно, что Ирулан подавляет гнев, вызванный бессмысленными разрушениями.

— Вы были мне нужны здесь. Вероятно, вы в последний раз видите Кайтэйн.

— Это не мой Кайтэйн. — Она оглядела дворец, явно не в силах примирить то, что она видела, со своими воспоминаниями. — Это изуродованный и подвергшийся надругательству труп того, что было когда-то величайшим из городов. Он никогда не станет прежним.

Пауль не мог отрицать справедливости ее слов.

— Там, где проходит Муад’Диб, ничто не остается прежним. Разве вы не написали этого в своей книге?

— Я записала рассказанную вами историю, естественно, в моей собственной интерпретации.

Он протянул руку, указывая на толпу.

— А это продолжение моей истории.

Пауль оказал особую честь Калефу и Орлопу, и вот теперь оба юноши по его сигналу взбежали вверх по ступеням лестницы, неся боевые знамена Пауля — бело-зеленое и черно-зеленое. Пауль внимательно посмотрел на море лиц — и раздался восторженный рев, мгновенно сменившийся благоговейной тишиной.

— Это Кайтэйн, а я — император. — Он сжал руку Ирулан, и она вперила в толпу каменный взор. Они оба понимали, зачем она здесь. — Но я не только преемник падишаха-императора Шаддама Коррино IV. Я — Муад’Диб, и я не похож ни на одну силу из всех, когда-либо виденных во вселенной.

За спиной Пауля, во дворце, вспыхнул пожар. Исполняя приказ, верные воины подожгли огромное здание сразу во многих местах. Пауль видел этот огонь уже давно — силой своего предзнания; он сопротивлялся таким видениям, но понимал также необходимость этого символического жертвенного костра. По крайней мере этот огонь скоро погаснет, спалив дворец дотла.

Большинство аристократов знатных Домов не любили Шаддама и его эксцессы. Теперь же благородные господа будут устрашены Муад’Дибом. Разрушение Кайтэйна, возможно, окажется достаточным для того, чтобы потрясти остальных членов Ландсраада и привести их к покорности, а это избавит Пауля от необходимости продолжать джихад и позволит закончить его, пока он не превратился в галактическую бойню. Новый император тяжело вздохнул: ужасающие видения говорили ему, что он не сможет остановить фанатичную, начатую им самим войну. Он может лишь по возможности смягчить тяготы борьбы, да и то в очень дальней перспективе.

Какую же тяжесть он взвалил на свои плечи! Только он один мог прозреть сквозь завесу кровопролития, боли и горя. Как же возненавидит его человечество… но зато оно выживет, и только благодаря этому сможет его ненавидеть.

Толпа с вожделением смотрела, как пламя пожирает величественное здание. Огонь с ревом полыхал, вырываясь из дверей и окон, а Пауль стоял на площадке лестницы, словно на пороге огненного ада.

Ирулан била дрожь.

— Я никогда не прощу тебе этого, Пауль Атрейдес. Коррино никогда не простят тебя. — Она сказала что-то еще, но слова ее потонули в криках толпы и треске пламени.

Пауль наклонился к уху Ирулан и печально ответил:

— Я не молил о прощении.

Потом Муад’Диб повернулся к толпе и заговорил, стараясь перекричать гудящее пламя:

— Этот дворец был символом старого режима. Как и все, связанное с пораженной упадком и гниением старой империей, он должен быть сметен и повержен в прах. Отныне Кайтэйн — не столица империи. Теперь наша столица — Дюна. Я повелеваю, чтобы в Арракине был построен новый дворец, рядом с которым померкнут самые великие строения бывших правителей.

Обернувшись назад, он выразительно посмотрел на наследие Шаддама IV, объятое дымом и пламенем. Постройка собственного нового дворца потребует великих жертв, исполинского труда и невероятных расходов.

Пусть так, но Пауль не сомневался, что великое видение станет явью.

~ ~ ~

Шаддам Коррино с отвращением смотрел на лицо, глядевшее на него из оправленного в золоченую раму зеркала. Да, он стареет, и стареет преждевременно. Его отцу, Эльруду IX, было сто пятьдесят семь лет, когда Шаддам с Фенрингом отравили старого императора.

«Мне же сейчас вдвое меньше».

Старость равнозначна слабости. Всего несколько лет назад в рыжей шевелюре Шаддама было всего несколько седых волос; их было почти незаметно. Но за время, проведенное в изгнании на неуютной суровой планете, седина проступила в волосах очень отчетливо. Может быть, все дело в составе воздуха? Шаддам подумывал о том, чтобы красить волосы, но не решался — трудно было сказать, добавит ли это его облику силы или всего лишь тщеславия.

Когда Шаддам был падишахом-императором, он гордился своей моложавой внешностью и энергией; при дворе у него было множество наложниц, а кроме того, после смерти Анирул у него было несколько неудачных браков. Но, к несчастью, все это было в прошлом, и теперь Шаддам чувствовал, что настоящая жизнь покинула его. Один вид углублявшихся с каждым месяцем морщин вызывал у него усталость и разочарование. Даже меланжа не сделает его жизнь вечной или настолько долгой, чтобы дождаться возвращения на трон. Но, с другой стороны, вместе с ним в изгнании пребывали четыре его дочери, и они родят ему внуков, даже если это не получится у Ирулан. Так или иначе, но род Коррино не пресечется.

«Этот выскочка Атрейдес смеет именовать себя императором!»

Он опасался, что Ирулан переметнулась в стан его врагов, хотя Шаддам и не вполне понимал, какую роль она там играет. Была ли она лазутчиком, который сможет в случае необходимости помочь ему, или она сознательно предала своего отца? Не стала ли она заложницей выскочки? Почему она не пытается смягчить участь своей семьи? Что за «книгу» она написала, прославляя «героическую» жизнь Пауля Муад’Диба Атрейдеса! Даже ведьмы озлобились на нее за это писание.

Не важно. Он не мог даже вообразить, что правительство узурпатора долго продержится у власти, основав ее на религиозном бреде и примитивном фанатизме. Ландсраад никогда не поддержит выскочку, и, хотя многие аристократы отказались от борьбы, другие сплотятся и окажут сопротивление. Скоро, очень скоро они снова призовут его, Шаддама, на трон, чтобы навести порядок в империи. История длительностью десять тысяч лет, восемьдесят один император из рода Коррино со времен окончания Батлерианского Джихада, галактическая империя, включившая в себя бесчисленное множество звездных систем, которой, страшно подумать, завладели какие-то пустынные дикари, до сих пор именующие себя племенами! Эта мысль привела Шаддама в отчаяние. В течение одного правления скатиться из золотого века в темные века.

«И вот теперь я здесь — правитель никому не нужной планеты».

Шаддам отошел от зеркала, отвернувшись от неприятного отражения, и стал смотреть в декоративное окно, отображающее проекцию наружного ландшафта. В салусанском небе отвратительного оранжевого цвета кружились стервятники, высматривавшие скудную добычу.

Спутники климатического контроля должны были улучшить погоду в определенной части планеты, но работа спутников оказалась ненадежной. В самом начале весны, когда зазеленели деревья и кустарники, а из-под земли пробилась трава, аппаратура спутников отказала. Пока их чинили, налетели сильнейшие ураганы и уничтожили растения; строительные и восстановительные работы стали почти невозможны.

Будучи императором, Шаддам специально поддерживал на этой планете отвратительный климат. Салуса служила императорам из рода Коррино тюрьмой, сюда, на милость природы ссылали осужденных преступников и людей, недовольных режимом. Приблизительно шестьдесят процентов сосланных умирали, а остальные, закаленные в суровых условиях герои, становились кандидатами в элитную гвардию сардаукаров. Правда, в отличие от прежних сосланных узников Шаддаму были обеспечены удобства и снабжение продовольствием и всем необходимым для жизни. У него был даже отряд верных солдат. Но все же, все же, он считал Салусу своей тюрьмой.

Вместо того чтобы улучшить природные условия Салусы, как он обещал, Пауль Атрейдес, кажется, нарочно отключил некоторые системы жизнеобеспечения. Может быть, он надеялся таким способом сократить численность верных бывшему императору воинов, или просто хотел, чтобы опозоренный Шаддам несколько лет как следует помучился?

Шаддам только недавно узнал, что его старый верный управляющий Били Ридондо был убит при дворе Муад’Диба только за то, что осмелился попросить нового императора-фанатика о лучших условиях для благородных узников Салусы Секундус. Шаддам, собственно говоря, и не рассчитывал на успех этого гамбита, так как уверился, что узурпатор начисто лишен всякого понятия о чести. Когда фрименская рвань штурмом взяла резиденцию императора на Арракине, заставив падишаха-императора согласиться на условия капитуляции, выскочка заявил, что «Муад’Диб» не связан обещаниями, данными «Паулем Атрейдесом», как будто это были два разных человека!

Как это удобно.

Теперь вот он получил сообщение о том, что фрименские фанатики захватили Кайтэйн. Варвары разграбили его красивейшую столицу!

Неужели они действительно надеются, что я буду смирно сидеть здесь и спокойно наблюдать, как вся галактика сходит с ума?

Хуже того, Шаддам постоянно получал нелепые указы, составленные в терминах какой-то пародийной религии, возникшей вокруг Муад’Диба, и подписанные каким-то самозванцем по имени Корба.

«Какое-то фрименское ничтожество присылает мне распоряжения!»

Это было неслыханно. После учиненного Муад’Дибом кровопролития люди будут встречать возвращение Шаддама песнями и цветами. Бывший император поклялся одного за другим извести своих врагов — интригами, хитростью или убийством. Но пока такой возможности не было.

В прошлом году Шаддам уже попытался перехитрить своих стражей. Среди закаленных судьбой ссыльных преданные бывшему императору командиры сардаукарской гвардии разыскали квалифицированных механиков и талантливых изобретателей. Этим людям поручили строительство нового города, способного противостоять превратностям жестокого салусанского климата. Некоторые из тех людей были закоренелыми преступниками — убийцами, контрабандистами, ворами, но других сослали на Салусу по политическим мотивам — некоторых администрация Коррино, некоторых — и их было большинство — Муад’Диб. За минимальное улучшение условий жизни эти люди были просто счастливы работать на Шаддама.

По периметру нового столичного города Салусы высились три огромные свалки бытового и строительного мусора. Каждая свалка высотой превосходила самые высокие импровизированные здания города. Шаддам приказал поисковым командам извлекать отовсюду подходящие строительные и промышленные материалы, свозить их из других мест заключения, а также из нескольких городов, руины которых уцелели после ядерного удара, нанесенного много лет назад. Результаты этой работы оказались, однако, мизерными.

Купол, покрывающий город, был пока не закончен, но Шаддам надеялся, что со временем в защищенной части города начнут пышно произрастать деревья и кустарники. В суете строительных работ он чувствовал себя как управляющий большой свалки по утилизации и сортировке мусора, из которого извлекают всякий хлам на постройку жалких лачуг. Как ни старался бывший император, из его усилий не вышло ничего, кроме смехотворной имитации императорского дворца на Кайтэйне.

Личная резиденция Шаддама находилась в покрытой куполом части города, который непрерывно строился и перестраивался. Благодаря показному великодушию Муад’Диба, резиденция была богато обставлена реликвиями рода Коррино, устлана кайтэйнскими коврами ручной работы и украшена другими произведениями высокого искусства, вывезенными из императорского дворца. Неповторимые фамильные ценности служили дразнящим напоминанием об утраченном величии. Шаддам сохранил все свои императорские регалии, одежду и даже оружие. Видимо, для вящего оскорбления «благодетель» выслал Шаддаму контейнер, полный его детских игрушек, включая и чучело салусанского быка.

Члены семьи Шаддама и его ближайшие советники размещались в разных, но соединенных друг с другом зданиях. Личное жилище Шаддама разительно отличалось от других строений. Самое большое из всех, оно было оснащено воздушными подвесными системами, что позволяло Шаддаму летать над равнинами Салусы, не покидая дома, и осматривать местность, оценивая ее условия. По крайней мере это обстоятельство давало ему иллюзию мобильности и свободы передвижения.

«Император не должен просить милостыню, чтобы выжить». Шаддам прикоснулся пальцем к вмонтированному в стену сенсору и декоративное окно сменилось изображением ландшафтов Кайтэйна. Это было чудо электронной техники, которое Шаддаму позволили сохранить. «Они так добры ко мне».

Он обернулся и увидел в дверном проеме офицера сардаукара в сером мундире, украшенном золотым и серебряным шитьем. Пожилой, мощного сложения человек, полковник-башар, держа в одной руке черный шлем, отсалютовал другой рукой поверженному императору. Лицо башара, казалось, было высечено из твердого, обветренного гранита Салусы, где он прослужил много лет.

— Вы вызывали меня, сир?

Шаддам был рад видеть одного из самых преданных своих военачальников.

— Да, башар Гарон. У меня есть для вас важное задание.

Когда-то Зум Гарон командовал всеми легионами сардаукаров Шаддама, но теперь под началом прославленного командира оставались лишь ничтожные силы — несколько тысяч сардаукаров, которых Пауль Атрейдес разрешил сохранить. Рот Гарона дернулся. Он ждал, что скажет его хозяин.

Шаддам подошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал оттуда изукрашенный кинжал с золотой рукояткой, инкрустированной драгоценными камнями.

— Тиран Муад’Диб и его фанатики попирают законы дипломатии и правила приличия. Те из нас, кто стоит за цивилизацию и стабильность, должны забыть свои противоречия. Но я не могу все делать сам и один вникать во все. — Он ударил клинком по ладони, а потом, рукояткой вперед, протянул оружие башару. — Разыщите моего дорогого друга Хазимира Фенринга и передайте, что мне сейчас очень нужна его помощь. Он покинул нас всего месяц назад, а значит, не успел еще закрепиться где-то надолго. Отдайте ему этот кинжал и скажите, что это мой личный дар. Значение его он поймет сам.

Гарон взял кинжал. Лицо военачальника осталось бесстрастным, но старый башар умел скрывать за этим каменным фасадом любую бурю эмоций.

— Я не говорил с ним с тех пор, как он отбыл отсюда, в отличие от моего, его изгнание было сугубо добровольным, — добавил Шаддам. — Спросите, как чувствуют себя его дорогая жена и их ребенок. Малышке уже исполнилось три года! Да, и не забудьте напомнить ему, что моя дочь Венсиция только что вышла замуж за его кузена Далака Зор-Фенринга. Вероятно, мой друг пока этого не знает.

Шаддам заставил себя улыбнуться, чтобы скрыть горечь. Как много он потерпел за последнее время мелких унизительных поражений! В изгнании у Шаддама не было никаких надежд на заключение перспективных матримониальных союзов. Поэтому после отъезда графа он выдал за его кузена свою среднюю дочь. Втайне бывший император надеялся, что друг детства оценит этот шаг и ответит на него дружбой. Как не хватало Шаддаму Фенринга! Несмотря на их ссору, Шаддам был уверен, что старая дружба перевесит мимолетные обиды. Коррино и Фенринг дружили почти всю свою сознательную жизнь. Скоро, как рассчитывал Шаддам, появится внук, который еще больше укрепит старые узы.

Гарон откашлялся.

— Найти графа Фенринга будет нелегко, сир.

— Когда сардаукары уклонялись от выполнения трудных заданий?

— Никогда, сир. Я сделаю все, что в моих силах.

~ ~ ~

Состоя на службе у Шаддама, граф Хазимир Фенринг встречал представителей самых разнообразных человеческих рас. Однако Бене Тлейлакс опрокидывал самые основы представлений о человечестве и человеческом. С помощью сложных генетических манипуляций мастера Тлейлаксу намеренно приобрели весьма странный физический облик: маленькие пронырливые глазки, острые мелкие зубы и вороватая осторожная походка, словно идущий постоянно опасается нападения. Другие представители этой расы были выше и выглядели как обычные люди, но в этом перевернутом обществе люди, напоминающие мелких грызунов, стали господствующей кастой Тлейлаксу.

Вот в этом-то мире и обосновались Фенринг и его семья.

Чувствуя себя не в своей тарелке, но стараясь не обращать внимания на странности, Фенринг и его жена Марго прогуливались по берегу озера в окрестностях города Фалидеи, где мастера Тлейлаксу разрешили поселиться графской семье. За крышами домов виднелась высокая прочная стена, окружавшая промышленный комплекс, построенный на берегу огромного, ныне мертвого и зловонного озера. Для живших здесь людей загрязнение окружающей среды, смеси разных химикатов, необычные реакции органического синтеза были всего лишь возможностями, составными частями экспериментального бульона, из которого можно было извлечь и исследовать интересные химические соединения.

В отличие от священного города Бандалонга чужестранцам не был воспрещен вход в промышленный город, хотя власти Тлейлаксу предпринимали кое-какие меры, чтобы изолировать от местных жителей чету Фенрингов. На фасадах многих строений были видны сканирующие пространство камеры наблюдения. Специальные датчики заливали перламутровым светом подъезды некоторых строений, препятствуя входу в них неверных повиндахов. В Фалидеях проводилось большинство важных исследований тлейлаксов, включая сложный и запутанный процесс извращения ментатских способностей. Фенринг поклялся, что рано или поздно узнает все его подробности.

Фенринг пробыл в обществе Шаддама всего месяц, деля с ним его изгнание, но потом понял, что не в силах больше выносить изменчивое настроение бывшего императора. Старые друзья постоянно ссорились, и в конце концов граф принял решение покинуть Салусу Секундус. Если бы он пробыл на Салусе дольше, то, вероятно, убил бы Шаддама, а графу не хотелось убивать друга детства.

Так как распоряжение Муад’Диба об изгнании прямо не касалось Фенринга, ему удалось беспрепятственно ускользнуть с Салусы. Меняя имена, Фенринг перекочевывал с планеты на планету, но на Тлейлаксу открыл свое подлинное имя, так как прежде ему приходилось много работать с представителями этого народа. Марго родила ему прелестную дочку, а Салуса была не самым подходящим местом для ее воспитания. Фенринг выбрал Тлейлаксу, так как справедливо полагал, что никому не придет в голову искать его там. Это был относительно безопасный, незаметный мир, где вдали от любопытных посторонних глаз можно было дать хорошее воспитание и превосходное образование дочери. Тлейлаксы раздражали Фенринга, но умели хранить и свои, и чужие тайны.

Фенринг напомнил о прошлых услугах, намекнул на некоторые секретные сведения, которые могут всплыть, если с ним случится какая-нибудь неприятность. Немного поломавшись для виду, тлейлаксы позволили Фенрингам остаться на планете, и семья решила прожить здесь несколько лет. Но все же этот мир не мог стать их родиной — они были повиндахи.

— Взгляни на тех мужчин. Вон они, стоят на перекрестке ничего не делая, — тихо проговорила Марго, обращаясь к мужу. — Где женщины?

— Это мужчины высшей касты, — ответил Фенринг. — Они считают, что их добродетель и состоит именно в ничегонеделании, хотя лично я считаю такую привилегию довольно скучной.

— Но я не видела здесь и женщин низшей касты, здесь нет даже девочек. — Леди Марго обвела улицу взглядом своих проницательных глаз. Супруги уже давно подозревали, что тлейлаксы либо держат своих женщин взаперти, как рабынь, либо используют их для биологических экспериментов.

— Значит, моя дорогая, ты — самая красивая женщина на Тлейлаксу, в этом не может быть никаких сомнений.

— Ты заставляешь меня краснеть, милый. — Она чмокнула мужа в щеку и пошла дальше, настороженно глядя по сторонам. Марго всегда имела при себе спрятанное оружие, готовое к бою; супруги не допускали, чтобы дочь даже на минуту оказалась на улице без присмотра.

Супруги были преданы друг другу, но не переступали границ. У каждого была своя неприкосновенная личная территория. Фенринг даже смирился с тем, что Марго зачала их дочь от Фейда-Рауты Харконнена. Ничего личного — просто бизнес. Когда Фенринг много лет назад женился на Преподобной Матери ордена Бене Гессерит, он знал, на что соглашался, и признал такое положение вещей естественным.

Сейчас маленькая Мари была дома, в нескольких кварталах от озера, под присмотром одаренной женщины, которую Марго вытребовала из Общины Сестер. Эта послушница ордена по имени Тоня Обрега-Ксо одновременно исполняла обязанности няни, наставницы и телохранителя. Фенринг был уверен, что няня из ордена Бене Гессерит была по совместительству шпионкой, регулярно отправлявшей сестрам донесения о ходе воспитания Мари на Валлах IX, но закрывал на это глаза, так как знал, что Тоня не пожалеет жизни ради спасения ребенка. Общине Сестер девочка была нужна для селекционных целей.

Подувший с берега ветер унес часть вони назад, к источавшему ее озеру. По нему плавали рыболовные траулеры, поднимавшие со дна осадок, из которого извлекали образцы биологических видов — мутантов, приспособившихся к жизни в загрязненной водной среде. Изредка из воды, на большом удалении от берега, над поверхностью появлялись щупальца каких-то неведомых животных, но тлейлаксы не осмеливались заплывать так далеко, и таинственные существа до сих пор не были занесены в таксономические каталоги.

По промышленным трубопроводам слизь со дна озера разливали в бассейны-отстойники и сепараторы. Одетые в специальные костюмы тлейлаксы низшей касты добывали из этой массы разнообразные химические соединения. Над чанами и бассейнами с громкими криками летали черные чайки. Подъемные краны извлекали из питательных растворов на мелководье вертикально установленные там рамки с сетью, покрытой водорослями.

Фенринг и леди Марго завидели белое восьмиэтажное здание — восемь было священным числом для этого в высшей степени суеверного народа.

— Гм, вначале мастер Эребоом отказался пускать меня сюда, моя дорогая, но теперь наконец согласился это сделать. Он даже решил показать нам что-то необычное.

— Может быть, мне стоило надеть по этому случаю вечернее платье? — не скрывая сарказма, спросила Марго.

— Будь снисходительна, Марго. Я же знаю, что ты можешь быть очень милой и приветливой. Не стоит оскорблять радушных хозяев.

— Пока я еще никого здесь не оскорбила. — Она изобразила елейную улыбку. — Но всегда что-то делаешь в первый раз.

Она взяла мужа под руку и они направились к белому зданию.

Ученый тлейлакс ждал их у входа в зону безопасности перед входом в учреждение. Карманы белого лабораторного халата оттопыривались, как будто были полны местными секретами. Мастер Эребоом — альбинос с молочно-белой кожей и белой козлиной бородкой — был исключением в среде людей с серой кожей и черными волосами. Видимо, при его зачатии произошел какой-то сбой намеченной генетической программы.

Эребоом весело обратился к графу:

— Наши охранники сказали, что вы шли сюда слишком длинным путем. Пройдя проулками, вы могли бы сэкономить по меньшей мере пять минут.

— Я не люблю проулки, — сказал Фенринг. «Слишком много тени и много мест для засады».

— Хорошо-хорошо, я принимаю ваше оправдание. — Мастер похлопал Фенринга по спине. Такая фамильярность была не характерна для обычно сдержанных тлейлаксов. Не обращая, по своему обыкновению, ни малейшего внимания на Марго, Эребоом провел их через зону безопасности в коридор, а затем в лишенное окон помещение, где лицами к стене стояли тридцать высоких стройных мужчин в обтягивающих трико. То, что они были одеты, объяснялось типичной для тлейлаксов стыдливостью. Фенринг сомневался даже, что мастера когда-либо видели обнаженными себя самих.

Все мужчины разом обернулись, и Фенринг с Марго не смогли удержаться от смеха. Несмотря на разницу в возрасте, все мужчины были абсолютно идентичны. Это были генетические копии принадлежавшего барону Харконнену извращенного ментата Питера де Фриза. Все эти копии уставились прямо перед собой близко посаженными на узком лице глазами.

Настоящий Питер де Фриз был убит на Кайтэйне ведьмой Мохиам. После этого барону служил гхола ментата, который, предположительно, погиб на Арракисе вместе с плененным герцогом Лето Атрейдесом в облаке какого-то ядовитого газа.

— Гхола? — спросил Фенринг. — Почему их так много?

— Барон сделал нам постоянный заказ с условием, чтобы у нас было наготове сразу несколько копий. Выращивание гхола и процесс извращения требуют времени, знаете ли.

— Барона нет в живых уже целый год, — небрежно заметила Марго.

Эребоом нахмурился, но все же снизошел до ответа:

— Да, и поэтому данные гхола не имеют для нас никакой коммерческой ценности. Мы попытались продать их другим благородным Домам, но барон умудрился безнадежно испортить репутацию этого ментата. Такая потеря драгоценного времени и ресурсов! Нам пришлось заморозить эту линию. Но зато теперь эти экземпляры могут служить объектами опытов с новым нервным ядом. Смотрите, именно за этим я вас сюда и пригласил.

Лица всех гхола де Фриза одновременно исказились от невыносимой муки, все они схватились за головы. Словно в хорошо поставленном танце они все одновременно упали на пол и начали извиваться и биться в судорогах. Сила и выраженность реакции у каждого гхола зависела от полученной дозы яда. Все копии де Фриза принялись бормотать последовательность простых чисел и бессмысленно произносить сведения о каких-то фактах. Фенринг и Марго озадаченно посмотрели друг на друга.

— Новый яд — это орудие убийства, которое мы хотим представить на рынке, — пояснил Эребоом. — Смотрите, это же просто восхитительно: их мысли буквально взрывают мозг в черепной коробке. Скоро все они сойдут с ума, однако, как ни интересен данный факт, это всего лишь побочный эффект. Главная цель, для которой мы делаем это вещество, — умерщвление.

Густая кровь и слизь потекли у гхола из ртов, ушей и ноздрей. Некоторые жертвы громко вопили, другие лишь жалобно стонали.

— Так как они все идентичны, — продолжал Эребоом, — эти бесполезные для нас гхола дают нам возможность тестировать различные свойства нейротоксина. Эксперимент становится полностью контролируемым.

— Это варварство, — сказала Марго, не потрудившись понизить голос.

— Варварство? — переспросил Эребоом. — Это детские игрушки по сравнению с тем, что творит со вселенной Муад’Диб.

Граф Фенринг кивнул, понимая, что в словах тлейлакса есть своя, пусть и извращенная, правда.

~ ~ ~

Это было делом простой арифметики, но числа не складывались и противоречили друг другу.

Задолго до начала джихада он являлся Паулю в видениях, Пауль прозревал армии вооруженных фанатичных фрименов, волнами накатывавшихся на бесчисленные звездные системы и сметавшие все на своем пути, водружавшие знамена Муад’Диба и убивавшие всех, кто смел сопротивляться. История напишет хронику его правления черными красками, но Пауль умел видеть за каждой песчаной дюной следующую, а за следующей — еще одну. Он знал, что его джихад будет лишь незначительной бурей в сравнении с титаническими бунтами и смутами, подстерегавшими человечество, смутами, которые принесут еще больше смертей, если сейчас он, Пауль Атрейдес, потерпит неудачу.

Оставаясь на Кайтэйне, направляя фрименские армии к другим планетам на следующие битвы, вызывая в бывшую столицу команды для расчистки завалов и строителей, упрочивая свое положение на Кайтэйне, Пауль одновременно обдумывал свои следующие действия. Он очень скучал по Чани, но дела не терпели отлагательств.

Для того чтобы победить в джихаде, следовало заложить новые принципы устойчивого правления. Ему, и никому другому, придется вытащить человечество и его прогнившую политику из ямы, куда они упали по собственной вине. Нет, это даже не яма, мысленно поправил себя Пауль, человечество скользит вниз по смертоносной спирали.

Но числа…

На всем Арракисе — Пауль знал это доподлинно — проживали приблизительно десять миллионов фрименов, рассеянных по многочисленным сиетчам. Из этих десяти миллионов половина мужчины, из которых лишь одна треть может быть призвана в ряды воинов джихада. Это меньше двух миллионов бойцов. Видения, да и трезвый расчет, показывали, что ему придется покорить (а может быть, и истребить) бесчисленное множество людей, прежде чем он сможет закончить войну.

Даже имея в своем распоряжении преданных людей, ему просто не хватит их численности для того, чтобы превратить джихад в чисто военное предприятие. Его солдаты, при всей их решительности и самоотверженности, просто не смогут убить всех, кто откажется следовать за Муад’Дибом. Кроме того, Пауль не испытывал ни малейшего желания превращать подвластную ему галактику в огромный склеп.

Несмотря на то что предзнание говорило Паулю, что он одержит множество блистательных побед, он все же надеялся одолеть большую часть правителей империи тонкой и разумной дипломатией, используя эффективные методы убеждения. Мать уже начала действовать в этом направлении. Надо показать всем, что покорность в отношении Муад’Диба, союз с ним — это разумное решение, наилучшая альтернатива. Единственная альтернатива. Но для того чтобы добиться такого исхода, надо воспользоваться частью личности, считавшей себя Паулем Атрейдесом, а не Муад’Дибом — грубым и неотесанным фрименом. Всеми доступными средствами надо сохранить то, что пока еще осталось от Ландсраада. Паулю как воздух были нужны союзники.

Первым, пожалуй, инстинктивным побуждением было вернуться в Арракин и созвать туда представителей самых знатных благородных Домов. Но, подумав, Пауль решил, что аристократы могут неверно истолковать такой сигнал. Увидев его на Арракисе, благородные правители планет скорее всего посчитают его заурядным атаманом разбойничьей шайки. На Дюне Пауль был окружен бьющим через край фанатизмом, всеобщей верностью, которую не в силах понять тот, кому неведома слепая и страстная религиозная вера. За многие годы умиротворенного существования под властью светской династии Коррино многие члены Ландсраада потеряли всякий интерес к религии, а Оранжевую Католическую Библию рассматривали как интересный литературный памятник, а не источник религиозной страсти.

Даже если бы Пауль смог оживить старые клановые союзы и призвать себе на помощь друзей отца, то едва ли это окажется достаточным. Бойцы Пауля, чего доброго, убьют некоторых упорствующих аристократов, причем сам Пауль вряд ли будет в состоянии остановить своих верных слуг. Ему не нравились эти вторичные последствия, и он понимал, что даже предзнание не покажет ему все подстерегающие его ловушки.

Исходя из всех этих соображений, император Пауль Муад’Диб решил призвать членов Ландсраада на Кайтэйн. Это место им знакомо, и, кроме того, Пауль сможет показать, как многого он добился за столь короткое время.

Императорский дворец сгорел дотла, чудесный город был разграблен и разрушен. Пауль направил множество специальных команд восстанавливать отдельные кварталы, чтобы подготовиться к важному событию. Рабочие расчистили загаженный зал ораторов Ландсраада и развесили по стенам стяги Домов, согласившихся прислать своих представителей.

Пауль очень вдумчиво отнесся к выбору приглашенных. Герцог Лето пользовался заслуженной популярностью среди многих важных и влиятельных семейств. Эта популярность была так велика, что возбудила ревность Шаддама. Она и привела к похищению герцога и его убийству на Арракисе. Но одних только друзей отца мало. Надо будет привлечь и тех планетарных правителей, которые питали вражду к Шаддаму IV — и тут было из кого выбрать. Когда список приглашенных был составлен, подчиненные Пауля организовали их доставку на Кайтэйн лайнерами Гильдии. Ради такого события Пауль гарантировал всем своим гостям безопасность и щедрое вознаграждение.

Пока Пауль ожидал прибытия делегатов, федайкины усердно, раз за разом, прочесывали бывшую имперскую столицу. Они хватали всех «подозрительных» и сажали их под замок, заявляя, что делают это ради защиты императора. Пауль испытывал страшно неприятное чувство, понимая, что его люди прибегают к тактике Харконненов, но он понимал также, что угроза заговора или покушения абсолютно реальна. Можно было ради высших целей закрыть глаза на эти эксцессы, хотя Пауль сильно сомневался, что это объяснение удовлетворит людей, чьи близкие пали невинными жертвами фрименского рвения…

В день официального открытия первого с начала его царствования заседания Ландсраада Пауль вышел на центральную трибуну и окинул взором искаженные тревогой и гневом лица собравшихся аристократов. По правую и левую руку Пауля с потолка свисали пышные знамена Дома Атрейдесов. На заседание Пауль не стал надевать традиционную фрименскую одежду. Напротив, он вышел на трибуну в черном мундире Дома Атрейдесов, с его гербом — красным ястребом, — вышитом на кителе. Волосы императора были коротко острижены, он тщательно вымылся и надушился, чтобы выглядеть как подобает достойному сыну благородного герцога.

Но Пауль не смог смыть голубизну с белков глаз, загар с кожи, не смог разгладить морщины на обожженном знойными ветрами лице. Впалые щеки говорили о привычке к недостатку воды.

Своих представителей прислали более шестидесяти благородных Домов, и Пауль высматривал среди присутствующих знакомые ему лица. Вот старый однорукий Арманд Эказ, не имевший законных наследников. Его владениями управлял придворный мастер меча. Вот администратор с технократического Икса (Пауля нисколько не удивило отсутствие на заседании сына старого Верниуса, видимо, он не забыл старые счеты). Нашел он О’Гэри с Хагала, Сора с Анбус IV, Торвальда с Ипира, Калара с Ильтамонта, Олина с Риспа VII и многих других.

Несмотря на то что в зале присутствовали и верные фрименские гвардейцы, Пауль обращался исключительно к членам Ландсраада, сидящим в зале ораторов. Произнося приветственную речь, Пауль возвышал голос, пользуясь заимствованными у матери интонациями, но главное, не забывал, как убедительно приказывать. Этот бесценный опыт он приобрел, командуя фрименами и солдатами Атрейдесов. Многим Пауль был обязан Гурни Халлеку, Дункану Айдахо, Суфиру Хавату, но больше всего своему отцу. Пауль хотел напомнить этим людям, что он — истинный сын герцога Лето.

— Падишах-император потерпел поражение, — заговорил Пауль и сделал паузу, чтобы заставить аудиторию ждать, что он скажет дальше. — Он был разгромлен собственной надменностью, уверенностью в несокрушимости сардаукаров, он был задушен сплетенной им паутиной заговоров и интриг, в которую он надеялся поймать Дом Атрейдесов. — Последовала еще одна пауза. Пауль осмотрел зал, ища эмоции на лицах, гнев. Он видел и такие лица, но большинство их не выражало ничего, кроме страха. — Многие из вас знали моего отца, герцога Лето. Он внушил мне уважение к законам чести и научил править, и я намерен воспользоваться его наукой, находясь на императорском троне — если вы мне это позволите.

Пауль задержал взгляд на съежившемся под бременем прожитых лет Арманде Эказе, который с каменным лицом сидел в кресле. Некоторые аристократы и высшие чиновники что-то записывали. Другие с любопытством подались вперед, стремясь рассудить, какие выгоды они смогут извлечь из создавшегося положения.

— Так как у Шаддама нет законных наследников мужского пола, а я взял в супруги его старшую дочь Ирулан, то я являюсь единственным законным наследником трона Льва. Но мое правление не будет простым продолжением царствования рода Коррино. Мы все извлекли уроки из тягостного прошлого. Некоторые рассматривают период смены власти как смуту, но вы можете помочь мне как можно скорее восстановить стабильность в империи.

— Стабильность? — раздался возмущенный голос из задних рядов. — Не слишком-то много стабильности осталось в империи, и все это благодаря вам!

У говорившего были длинные, рассыпавшиеся по плечам светлые волосы, изрядно тронутые сединой, седая львиная борода и проницательные светло-голубые глаза. Пауль узнал графа Мемнона Торвальда, желчного брата одной из последних жен Шаддама. Пауль пригласил его, надеясь, что граф в достаточной степени недоволен родом Коррино, чтобы стать его, Пауля, союзником. Но судя по его гневной вспышке, граф относился к другой категории аристократов. Возможно, его придется изолировать.

— Вы можете говорить свободно, граф Торвальд! — воскликнул Пауль. — Можете, хотя мне кажется, что очень немногие разделят ваше мнение.

Удивившись позволению, Торвальд тем не менее продолжил:

— Ваши фрименские армии ведут себя как волчьи стаи. Мы все видим, что они сделали с Кайтэйном. Они сожгли Императорский Дворец — и вы это допустили! — Граф сделал недоуменный жест. — Вы называете это царством стабильности?

— Назовите это ценой войны, войны, которую развязал не я. — Пауль широко развел руки. — Мы можем остановить кровопролитие немедленно. Ваши владения окажутся в полной безопасности, и я гарантирую вам свою защиту, если подпишете со мной союзный договор. Вы знаете, что закон на моей стороне, так же, как и власть. Кроме того, — добавил он, использовав свою козырную карту, — я контролирую пряность. Меня поддерживают Космическая Гильдия и КООАМ.

Но эти слова лишь еще больше распалили старого Торвальда.

— Хороший же нам предоставляют выбор: либо кровавая нестабильность, либо подчинение религиозной тирании!

Болиг Авати, главный администратор иксианских технократов, встал с места и уверенно сказал:

— Если мы согласимся на предлагаемый вами союз, Пауль Атрейдес, то будем ли мы должны поклоняться вам как богу? Некоторые из нас переросли эту потребность в ложных, но удобных божествах.

По залу прокатился гневный ропот, одни аристократы были недовольны диссидентами, другие явно их поддерживали, и это был тревожный знак. С Торвальдом было солидарно больше присутствующих, чем ожидал Пауль.

Повысив голос, чтобы перекричать поднявшийся шум, Пауль сказал:

— Мои лучшие бойцы воспитывались в суровых пустынях Арракиса. Они воевали с беспощадными Харконненами и с сардаукарами императора. Имперская справедливость не оказала на них благотворного влияния. Но если вы присоединитесь ко мне, то мои солдаты не ступят на ваши планеты. Когда же не останется врагов, то отпадет и нужда в моей армии.

Он перевел дух, выражение его лица стало суровым.

— Если мне не удастся убедить вас словами, то придется прибегнуть к другим методам убеждения: к эмбарго, финансовым рычагам и даже к блокаде. Я уже объявил о повышении тарифов за использование кораблей Гильдии для тех планет, правители которых отказались признать мою верховную императорскую власть. — Шум в зале усилился, и Пауль заговорил еще громче: — Пока я не объявил полный мораторий на транспортное сообщение с этими планетами, но оставляю это право за собой. Я предпочитаю добровольное сотрудничество принуждению, но я любыми средствами положу конец этому бессмысленному конфликту.

— С самого начала вы решили стать тираном, не так ли? — закричал Торвальд, опершись большими руками о перила верхнего яруса. — Я по горло сыт императорами. Вся галактика сыта ими по горло. Моя планета прекрасно обойдется как без ваших сумасшедших фанатиков, так и без вашего великодушного сапога. Ландсраад сделал ошибку, позволив династии Коррино так долго властвовать, даже если учесть междуцарствия. Но мы не извлекли из этих ошибок никаких уроков. — Он направился к выходу, потом обернулся через плечо и добавил: — Надеюсь, что и все остальные скоро тоже очнутся от этого тяжкого дурмана.

Федайкины хотели было схватить Торвальда, но Пауль жестом остановил их. Надо было проявить разумную осторожность. Пауль понимал, что никакими словами ему не удастся сейчас переубедить Торвальда, но насилие могло оттолкнуть от него многих других.

— Я рад, что это произошло, — сказал Пауль, намереваясь удивить аудиторию. — Я не хочу притворяться. Меня сильно разочаровало то, что граф Торвальд отклонил мои предложения, но я рад, что все остальные выслушали меня и решили проявить рассудительность. — Он посмотрел на знамена Дома Атрейдесов, висевшие по обе стороны от трибуны, потом снова перевел взгляд в зал. — Вы поняли мои условия.

~ ~ ~

Прошел месяц после возвращения Пауля с завоеванного Кайтэйна и с достопамятного заседания Ландсраада. Пауль стоял на краю Арракинской низменности, озирая место своей самой важной победы. Вместе с ним был Стилгар, который также собирался принять участие в торжественной церемонии, после которой они встретятся с другими военными советниками, чтобы обсудить, куда следует в первую очередь направить отборных фрименских воинов. Гурни Халлек уже возглавил отряд, отправившийся к Галации, но впереди было еще много сражений и завоеваний.

Пауль лучше других знал, что джихад только начинается.

Он затребовал и получил от Космической Гильдии полный список тысяч планетных систем. Их было так много, что запомнить его наизусть мог только ментат. Он также получил полный список компаний КООАМ, так как был основным держателем акций этой организации. Его доля превышала доли всех других держателей, вместе взятых.

Сомнительно, чтобы Шаддам представлял себе истинные размеры своей империи, величину богатств и территорий, которыми он якобы управлял. Пауль был уверен, что КООАМ и Гильдия утаивают часть своих доходов; были обнаружены планеты, не отмеченные ни на каких картах. Местоположение их знали на память только штурманы Гильдии. Такие планеты были идеальными местами для хранения запасов оружия и, может быть, даже изъятых у отдельных аристократических Домов их ядерных арсеналов. Все эти тайные планеты должны быть включены в орбиту правления Муад’Диба.

Битва за Арракин казалась теперь мелкой стычкой в сравнении с теми сражениями, которые развернутся вскоре именем Пауля. В битве за Арракин погибли многие тысячи людей, но это лишь ничтожная доля жертв, которых потребуют грядущие галактические битвы.

Пусть так, но значение этой первой битвы было огромным. То был поворотный пункт истории. Здесь погиб зловещий барон Харконнен. Здесь сардаукары потерпели первое в своей истории поражение. Здесь сдался на милость победителя гордый император из рода Коррино.

Немилосердно палящее солнце висело над головой, раскаляя пески и скалы внизу, где уже собралась огромная толпа, чтобы лицезреть Муад’Диба. Все эти люди были одеты в традиционные фрименские защитные костюмы, не похожие на те, которые продавали паломникам. В толпе сновали громко расхваливающие свой товар продавцы воды и сувениров. На знойном ветру трепетали пестрые знамена. Все ждали Муад’Диба, его обращения к народу.

Пауль повернулся к неподвижно стоявшему рядом Стилгару и тихо произнес:

— Когда мы дрались на равнинах Арракина, Стил, граница между добром и злом была очень четкой. Мы знали, за что мы боролись с объединенными Домами и имели моральное право воодушевлять на битву своих бойцов. Но в моем джихаде уже погибло великое множество людей, и среди них невинные. Со временем про меня скажут, что я был хуже, чем Коррино и Харконнены.

Это замечание покоробило Стилгара. Его убежденность нисколько не поколебалась даже после того, что он видел в разграбленном Кайтэйне.

— Усул! Мы прибегаем к насилию только ради очищения, ради искоренения зла и спасения жизней. Если бы не твой джихад, то погибло бы гораздо больше. Ты знаешь это. Так сказало тебе твое предзнание.

— Ты верно говоришь, но меня тревожит, что я мог чего-то не учесть. Кто знает, может быть, мне следовало избрать иной путь. Я не могу ничего принять просто так. Я должен искать.

— В сновидениях?

— Нет, с помощью осознанного предзнания и с помощью ментатской логики. Но каждый раз рассуждения приводят меня к тому же пути.

— Значит, другого не существует, Усул.

Пауль улыбнулся этому ответу. Если бы он мог быть таким же убежденным в своей правоте, как Стилгар. Наиб был человеком, для которого существовали только абсолютные истины.

Когда настало время выступать перед народом, Пауль поднялся по ступеням на грандиозный монумент, воздвигнутый в его честь. Это была скульптура песчаного червя в натуральную величину, изваянная прославленным и обращенным в новую религию скульптором с Чусука. У подножия монумента были установлены таблицы с названиями планетных систем, уже покорившихся Муад’Дибу. Большинство таблиц были не заполнены — в ожидании следующих славных побед.

Теперь же требовалось начать представление. Пользуясь как тростью палкой наездника, Пауль начал подниматься по ступеням, высеченным в груди серого пластонового чудовища, безглазая голова которого смотрела в большую ложбину, в которой стоял быстро растущий город Арракин. За Паулем следовал Стилгар — тоже с символической палкой.

Взобравшись на спину скульптуры, они оба вставили палки в промежутки между кольцами и приняли позы наездников, словно настоящий червь снова мчал их по пустыне навстречу победе. На хвосте червя в таких же позах стояли фрименские солдаты. Толпа повторяла приветственные крики солдат, и звуки эти титаническим эхом отдавались от скал и достигали города.

Много лет назад, готовя сына к опасностям Арракиса, герцог Лето посоветовал ему воспользоваться местным суеверием и объявить себя давно ожидаемым махди, Лисаном-аль-Гаибом. Но это было самое крайнее средство. Теперь же Пауль совершил такие подвиги, которые его отец не мог себе даже вообразить.

Голос Пауля гремел над равниной, усиленный динамиками, вмонтированными в скульптуру.

— Сегодня я хочу со всем смирением воздать честь тем фрименам и солдатам Дома Атрейдесов, которые пали на Защитном Валу и в городе, но спасли нас от тирании. — Толпа восторженно заревела, но Пауль поднял руки, чтобы успокоить людей. — Узнайте истину из уст Муад’Диба. Мы выиграли первые сражения джихада, но впереди у нас еще много битв.

Священная война постепенно становилась живым организмом, живущим по своим законам, но Пауль был и остался ее катализатором. Пауль хорошо понимал, что должен выиграть также и нравственную битву, принять вызовы, не сулившие ни побед, ни поражений, но чреватые неясными исходами. Но на эту рефлексию он отважится потом, когда закончится нынешняя фаза джихада. Вот тогда он посмеет показать народу свои неудачи, свою слабость, показать ему, что он, Пауль Атрейдес, вовсе не бог, а обычный человек из плоти и крови. Только тогда начнется истинное понимание, но это случится еще очень и очень не скоро.

Покончив с официальной церемонией, Пауль и Стилгар спустились по ступеням к подножию монумента. Здесь бородатый фримен передал императору добрую весть.

— Муад’Диб, как ты и предполагал, Эказ немедленно сдался нам без кровопролития. Твое обращение к Ландсрааду напомнило старому эрцгерцогу о его обязательствах в отношении Дома Атрейдесов. Он прислал своего представителя, чтобы тот лично подтвердил клятву на верность. Этот посланец утверждает, что знал тебя еще ребенком.

Охваченный любопытством Пауль посмотрел на стоявшего у подножия статуи стройного человека, одетого по моде мастеров меча: в мундире с эполетами, украшенном эмблемами. Бледно-лиловые кюлоты делали человека похожим на щеголя. Человек показался Паулю до боли знакомым, особенно когда снял широкополую шляпу и изящно поклонился.

— Муад’Диб может и не помнить меня, но меня не может не помнить Пауль Атрейдес.

Теперь Пауль узнал лысоватого Уитмора Бладда — отчасти по красноватой родинке на лбу. Он был одним из самых способных бойцов за всю историю Гиназа. У этого мастера учился когда-то Дункан Айдахо, а потом Бладд много лет служил Дому Эказа.

— Мастер меча Бладд! Разве мог я забыть тебя? Я помню, как ты проявил себя во время войны убийц, которую мой отец вел против Груммана.

— Да, то были великие, героические дни. — Щеголеватый Бладд развернул документ о подчинении. — Эказ всегда поддерживал Атрейдесов. Это долг чести и крови. Конечно же, мы признаем вас новым императором.

Отбросив формальности, Пауль (к ужасу телохранителей) раскинул руки и обнял Бладда.

— Это вы помогли нам, защитили нас.

Вспыхнув от смущения, Бладд отступил.

— Смею настаивать, что это всего лишь обходной маневр, милорд. Печально, милорд, но я — это, видимо, единственное, что осталось от некогда великого Дома. Я всего лишь старый воин, вся слава которого теперь в прошлом. Остается только вспоминать о ней. Последняя поездка на Кайтэйн оказалась слишком трудной для эрцгерцога, и он поспешил вернуться домой.

Бладд извлек из кармана маленькую, украшенную узорами коробочку.

— Тем не менее я привез вам подарок с Эказа в знак моей преданности.

— Мы уже проверили содержимое, Усул, — сказал Стилгар.

Пауль открыл крышку. В шкатулке лежал кусок розоватой раковины какого-то моллюска размером с ладонь. Улыбнувшись, Бладд пояснил:

— Это остатки раковины моллюска, жившего когда-то на Матери Земле. Посмотрите, как играет на ней свет. Много лет эта реликвия принадлежала эрцгерцогу Арманду. Теперь она ваша.

Пауль провел рукой по гладкой глянцевито поблескивающей створке. Ощущение от прикосновения было странным, но приятным. Он коснулся останков существа, родившегося в колыбели человечества. Пауль отдал шкатулку одному из федайкинов.

— Доставьте это в мои покои.

— На этой планете невозможная жара, — непринужденно заметил Бладд. — По счастью, я мало потею, а то давно бы расплавился до последней капли.

— Это Дюна, мастер меча. Пожалуй, вам стоит надеть защитный костюм, — сказал Пауль. Конечно, Бладд был щеголь, следивший за своими нарядами, но Пауль тем не менее всегда восхищался этим человеком, и не только за его бойцовские навыки, но и за организационный талант. Император уже обдумывал возможность привлечь Бладда на свою сторону.

В последние недели он начал собирать вокруг себя людей и накапливать ресурсы, необходимые для постройки нового дворца. Корба уже проявил интерес к руководству проектом «во славу легендарного Муад’Диба», но Пауль не был уверен, что ревностный федайкин обладает организаторскими способностями и знаниями архитектуры, достаточными для такого грандиозного предприятия. Но вот Уитмор Бладд, несмотря на всю свою экстравагантность, был здравомыслящим и одаренным человеком, обладающим способностями начинать и доводить дела до конца. Дункан Айдахо всегда очень хорошо о нем отзывался.

— Я хочу, чтобы вы остались здесь, на Дюне, мастер меча Бладд. Мне нужен человек, способный руководить возведением дворца, перед которым померкнут все сооружения Коррино.

Пауль коротко объяснил, какой именно дворец он хочет построить.

— Мне нужны ваше умение видеть и ваша верность.

Бладд в притворном изумлении отступил на два шага.

— Вы хотите поручить мне такой сказочный проект, милорд? Конечно, я принимаю этот вызов! А что, я сумею возвести такую цитадель, что сам Бог онемеет от удивления!

— Думаю, что Корба будет очень доволен, — с кривой усмешкой заметил Пауль.

~ ~ ~

Когда-то, в более спокойные и мирные времена, Гурни часто сочинял и исполнял баллады о красивых и игривых женщинах Галации, но сам никогда не бывал на этой маленькой прохладной планете. Не бывал до недавнего времени. Теперь здесь не было места красоте. На планете творилась кровавая оргия. Отчасти в этом был виноват сам Гурни, который поторопился произвести Энно в лейтенанты. На Халлека произвел впечатление курсант, едва не утонувший в тренировочном бассейне.

Получив повышение, Энно сразу проявил склонность отдавать приказы и требовать от солдат, чтобы они беспрекословно исполняли то, что сам Энно считал волей Муад’Диба. После воскрешения из мертвых парень вообразил, что вся его жизнь имеет какую-то священную цель. Авторитет и власть его заметно усилились, а рядовые фрименские воины смотрели на него едва ли не с религиозным благоговением. Для Гурни это обернулось серьезными неприятностями.

Когда боевые фрегаты приземлились на Галации, воины бросились к богатой, украшенной колоннадой вилле представителя планеты в Ландсрааде лорда Колуса. Жители города, завидев солдат Муад’Диба, ворвавшихся на улицы и площади, как стая свирепых волков, забаррикадировались в своих домах. Некоторые упрямцы выступили против воинов джихада с самодельным оружием, пытаясь защитить своих близких, но фримены походя жестоко подавили всякое сопротивление.

Формально Гурни Халлек был их командиром, но когда солдаты распробовали вкус крови, управлять ими стало почти невозможно. Люди устроили настоящую вакханалию, водружая бело-зеленые знамена, срывая с флагштоков стяги и штандарты правящего Дома Галации, разрывая в клочья портреты правителей. Гурни носился среди солдат и громкими командами пытался призвать их к порядку.

Один из солдат методично бил кулаком по окровавленному лицу беспрерывно кричавшей женщины. Ее мертвый муж лежал рядом в луже крови с перерезанным горлом. Гурни схватил озверевшего солдата за ворот и ударил его головой о притолоку ворот с такой силой, что с тошнотворным звуком раскололся череп. Женщина взглянула на Гурни безумными глазами, но не выказала никакой благодарности. Она что-то завопила, разбрызгивая кровь, текущую изо рта, бросилась в дом и принялась лихорадочно запирать дверь.

Гурни побагровел от бешенства. Шрам от чернильной лозы выделялся на лице белой полосой. Точно так же вели себя Харконнены, когда захватывали себе рабов в деревнях. Сначала солдаты деморализовали население ужасом.

— Отставить! — заорал Халлек. — Дайте им возможность сдаться, будьте вы прокляты!

— Они сопротивляются, командир Халлек, — совершенно хладнокровно ответил Энно. — Мы должны показать, что их сопротивление безнадежно, тогда они поймут, какие несчастья несет Муад’Диб тем, кто восстает против него.

Солдаты начали поджигать дома, жители которых осмеливались запирать двери и окна. Люди в таких домах сгорали заживо. Испытывая мучительное бессилие, Гурни слушал нечеловеческие крики жертв и видел зверства своего распоясавшегося воинства.

Гурни был взбешен. Ведь он сам тренировал и готовил этих солдат! К чему эта бессмысленная жестокость? Но если бы он попытался унять своих мерзавцев, то они могли обратиться и против него самого как еретика и предателя Муад’Диба.

В такой войне не было места кодексу рыцарской чести, неукоснительного соблюдения которого герцог Лето Атрейдес требовал от своих последователей. Как мог Пауль допустить все это?

Наконец вояки Гурни добрались до холма, на котором стояла вилла правителя. Лорд Колус укрепился в доме, выставив у всех дверей своих солдат. Этот небольшой отряд мог какое-то время оказывать сопротивление полчищу разъяренных фрименов, но долго ему было не продержаться. Наверное, это хорошо понимали и сами осажденные. Гурни поспешил взять на себя командование, чтобы предотвратить бессмысленные разрушения.

Защитники дома правителя не стреляли, заняв оборонительные позиции. Колус спустил свое знамя с красно-золотым гербом Дома и поднял белый флаг. Фримены радостно взвыли и бросились к забаррикадированному входу. Но никто не открыл им ворота, а взломать их фримены не сумели.

На балкон виллы вышел лорд Колус. Вечерело, пламя пожаров окрашивало небо в рыжий цвет, в воздух поднимались густые клубы черного дыма. Лицо аристократа покрывали глубокие морщины. Густые длинные седые волосы заплетены в косу. Правитель выглядел утомленным и расстроенным.

— Я готов капитулировать, но я никогда не сдамся животным. Вы истребляли невинных людей, подожгли их дома. За что? Вам никто не угрожал.

— Сдавайся, и мы прекратим сражаться, — крикнул Энно, улыбнувшись Гурни. Форма офицера болталась на его костлявом худом теле.

— Сдаться тебе? Тебе я не доверяю. Я сдамся лишь доблестному Гурни Халлеку. Я вижу его среди вас. Я требую условий капитуляции. Форму надо соблюдать!

Гурни вышел вперед, растолкав своих людей.

— Я Халлек, и я приму вашу капитуляцию. — Он обернулся к фрименам: — Формальности надо соблюдать. Прекратите кровопролитие. Победа уже наша. Потушите пожары!

— Старые имперские законы нам не указ! — огрызнулся Энно.

— Такова воля Муад’Диба.

«Пусть подумает на досуге!»

Гурни зашагал к воротам. Солдаты лорда Колуса разобрали заграждение и открыли дверь. Ветеран Атрейдесов вошел под арку входа. Стройный седовласый аристократ вышел ему навстречу.

Обойдя Гурни, фримены хлынули в дом, и их начальник ничего не смог поделать. Они ворвались в укрепленную виллу, связали сдавшихся гвардейцев и пожилого правителя. Лорд Колус не уронил достоинства, когда фримены уволокли его с собой.

На следующий день пожары погасли, город подчинился завоевателям. Фримены занимали жилища, выбирая их по своему желанию. Эти пустынные воины умели сражаться и разрушать, но не имели ни малейшего понятия о том, как управлять и восстанавливать.

Гурни провел бессонную ночь, глядя в грубый потолок случайного жилища и мучительно раздумывая что делать. Самое большее, чем он может помочь мирным жителям Галации — это как можно скорее увезти фрименов к месту следующей битвы. Оставить их здесь — значит, испортить все и навеки скомпрометировать дело джихада. Эта планета абсолютно безвредна для правительства Пауля. Она, кажется, вообще не собиралась сопротивляться…

Гурни вышел из дома на рассвете. Первое, что он увидел, была изрубленная кинжалами голова лорда Колуса, насаженная на кол, врытый в землю перед фасадом виллы. Лицо мертвого аристократа выражало скорее разочарование, чем страх. Навеки открытые глаза смотрели на мир, уже не принадлежавший ему.

Охваченный бешенством и отвращением Гурни, которого почему-то не удивило это зрелище, сжал кулаки, решительно шагнул вперед и еще раз посмотрел на мертвое лицо лорда Колуса.

— Прошу прощения, видит Бог, я не хотел этого. — Мысленно он произнес стих из Оранжевой Католической Библии «Кто хуже — лжец или тот глупец, который ему поверил?»

Он дал слово лорду Колусу, и тот поверил в честь Гурни Халлека. Гурни испытывал отвращение и к самому себе. «Не стоит искать себе оправданий. Не надо обелять свои поступки. Я командую этими солдатами. Я служу Паулю из Дома Атрейдесов».

Атрейдесы считали долг чести таким же обязывающим, каким фримены считали долг воды. Его лейтенант Энно опозорил свой полк и своего командира. Он сделал Гурни лжецом. «Я должен ответить за это».

В первых же сражениях джихада он видел упорную слепую ярость фрименов. Отбросив все общепринятые кодексы ведения войны, они рвались вперед к каким-то смутным целям, ведомые прежде всего жаждой крови и разрушения. Как дикие салусанские быки они растаптывали любого противника. Самые ярые сторонники Пауля были не способны думать. Единственным объяснением их действий было: «Так угодно Муад’Дибу». Пытаться их остановить — это то же самое, что пытаться остановить движущиеся песчаные дюны во время бури…

Гурни сурово сдвинул брови, сейчас он был по-настоящему страшен. Он не будет успокаивать свою совесть рассуждениями о том, что у него не хватило сил обуздать озверевших фанатиков.

В конце концов, он — командир, а они — его солдаты.

Долг солдата — выполнять приказы. Энно и все остальные фримены слышали его недвусмысленный приказ. Они не смогут притвориться, будто неверно истолковали его обещание лорду Колусу. Энно — мятежник. Он не выполнил приказ своего непосредственного начальника.

Не потрудившись оглянуться, Халлек прорычал голосом, который прежде без труда заполнял огромные залы:

— Привести сюда Энно. Заковать его в железо!

Халлек не отрывал взгляд от мертвой головы лорда Колуса, но слышал, как несколько человек бросились выполнять приказ.

Как командир фрименских полков, Гурни носил на поясе криснож, но сейчас он не стал извлекать это фрименское оружие из ножен. Вместо этого он обнажил другой клинок, видавший виды кинжал с выбитым на рукоятке гербом Атрейдесов. Это было дело чести, и здесь больше подходил кинжал аристократа.

Четверо солдат подвели Энно к Халлеку. Молодой человек вел себя самоуверенно, глаза его сияли гордостью и превосходством. Двое солдат держали его за руки, но кандалов на нем не было. Это было еще одно нарушение приказа. Призраки Суфира Хавата и Дункана Айдахо, должно быть, смеются над ним, видя, как он выпустил из-под контроля собственных подчиненных.

— Почему он не в цепях? Или мой приказ был недостаточно ясен?! — крикнул он, и фрименские солдаты рванулись вперед, восприняв эти слова как оскорбление. Двое даже схватились за свои крисножи. Гурни шагнул к ним, рубец на лице стал багрово-синим.

— Я — ваш командир! Муад’Диб отдал вам приказ: под угрозой смерти — будьте вы прокляты! — выполнять мои распоряжения. Я приказываю вам от имени Муад’Диба. Кто вы такие, чтобы оспаривать мои приказы и не повиноваться им?

Главная проблема, впрочем, заключалась в Энно. С другими строптивцами он разберется позже. Указывая на обезображенную голову, он спросил громовым голосом:

— Разве я не принял капитуляцию этого человека? Разве я не гарантировал ему жизнь?!

— Вы гарантировали, командир Халлек, но…

— В выполнении приказа не может быть никаких «но»! Вы — мой подчиненный, и вы не подчинились моему приказу. Следовательно, вы не подчинились приказу Муад’Диба.

Фримены зароптали, а Энно начал дерзко оправдываться, как будто отвечал на экзамене:

— Муад’Диб умеет быть милостивым. Муад’Диб умеет быть снисходительным и любящим. — Энно возвысил голос: — Но поборники Муад’Диба знают, что в действительности у него на сердце. Неверные должны быть скошены косой его кары. Обещая милость лорду Колусу, командир Халлек, вы, наверное, и правда говорили от имени императора… но все солдаты Муад’Диба знают, что надо делать с неверными. Колус сопротивлялся сам и приказал сопротивляться своим людям. Он был темной силой, пытавшейся ускользнуть от света Лисан-аль-Гаиба. — Он посмотрел на мертвую голову, надетую на кол, и удовлетворенно кивнул. — Я сделал то, что было необходимо, и вы это хорошо знаете.

Гурни едва сдерживал переполнявшую его ярость.

— Я знаю только одно: вы не подчинились мне. Наказание за невыполнение приказа — смерть. На колени!

Глаза Энно вспыхнули. Он дерзко вскинул подбородок.

— Я всего лишь исполнил волю Муад’Диба.

— На колени!

Энно продолжал стоять, и Гурни сделал знак четырем солдатам, державшим молодого лейтенанта. Те после недолгого колебания надавили Энно на плечи, заставив его упасть на колени. Гурни, сжимая кинжал, принял боевую стойку.

— Я исполнил волю Муад’Диба, — как молитву повторил Энно.

— Он исполнил волю Муад’Диба, — вызывающе повторил один из солдат, но, как и остальные, отошел в сторону.

Надо было спешить, пока события не вышли из-под контроля. Гурни полоснул острым как бритва лезвием по шее Энно. Клинок глубоко рассек кожу и перерезал сонные артерии, яремные вены и трахею.

Обычно в таких случаях из раны хлещет струя крови, похожая на хвост жар-птицы, но фрименская наследственность дала себя знать. Кровь фрименов гуще и быстрее свертывается, чем у остальных людей, поэтому из раны лишь выступило немного густой пузырящейся алой жидкости, вытекшей на грудь жертвы и на землю Галации. Энно хрипел и судорожно дергался, но до самого конца не спускал глаз с Гурни.

По тому, как фрименские солдаты смотрели на мертвого Энно, Халлек понял, что его жизни сейчас угрожает непосредственная опасность. Что ж, пусть так. Он не мог оставить безнаказанным такое вопиющее надругательство над воинской дисциплиной. Некоторое время он молча смотрел на окровавленный клинок кинжала, потом взглянул на солдат, не скрывавших злобы. Один из них буркнул:

— Он всего лишь исполнил волю…

— Это я — воля Муад’Диба, — прорычал Халлек, покосившись на мертвое тело и взглянув на окровавленную голову правителя. — Снимите со столба голову лорда Колуса и отдайте ее местным жителям для достойного погребения. Что касается Энно, то можете отвезти его тело и воду на Дюну, но голова его останется здесь. На колу.

Поднялся недовольный ропот. Халлек понял: суеверные фримены опасаются, что разгневанный дух убитого будет преследовать их. Не спуская глаз с тела Энно, Гурни обратился к солдатам:

— Если тень Энно хочет что-то сказать мне, то пусть и следует за мной, если пожелает. Вы же просто выполнили мой приказ, как должен делать каждый солдат.

Он отошел в сторону, но чувство отвращения и недовольства только усилилось. Он подозревал, что Энно теперь станет для фрименов мучеником, человеком, благословенным не только потому, что он утонул в воде, но вернулся к жизни, но и потому, что оказался поистине святым, так как нарушил приказ чужака-командира, чтобы исполнить волю Муад’Диба.

Однако Гурни хорошо знал Пауля Атрейдеса и понимал, что молодой император отнюдь не так кровожаден и жесток, каким он хотел казаться своим последователям. Во всяком случае, в душе.

Гурни горячо молился, чтобы не ошибиться в этом суждении.

~ ~ ~

На Тлейлаксу неожиданно прибыл армейский офицер и, заявив, что он находится здесь «по делам императора», потребовал встречи с графом Хазимиром Фенрингом.

Фенринг не любил сюрпризов. Пребывая в сильном волнении, он сел в вагон подземной дороги, понесший его прочь от загаженного озера, от равнины Фалидеев к уединенному космопорту, где разрешили приземлиться императорскому офицеру. Что все это может означать? С каким трудом Фенринг пытался сохранить в тайне место своего пребывания, но, кажется, власть и влияние Муад’Диба не знают никаких границ.

Фенринг приехал к высокому одноэтажному зданию, выстроенному из черного плазмельда. Фасад смотрел на равнину множеством тонированных окон. Своими искривленными формами и подобием живому существу здание напоминало какое-то выделение песчаного червя.

Граф вошел в вестибюль, откуда встретившие его два тлейлакса низшей касты повели его в назначенное место по сверкающему черному полу. Сопровождавшие его тлейлаксы казались недовольными этим неожиданным визитом. Тлейлаксы сопроводили Фенринга в простенький кафетерий, где, к своему безмерному удивлению, Фенринг узрел хорошо знакомого ему атлетически сложенного человека. Они не виделись уже много лет, и графу потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить имя прибывшего.

— Башар Зум Гарон?

Офицер поднялся из-за стола, за которым он не спеша пил какой-то маслянистый напиток.

— Вас было довольно трудно отыскать, граф Фенринг.

— Гм, я очень старался. Но мне не следовало недооценивать изобретательность, присущую офицерам-сардаукарам.

— Да, не следовало. Я прибыл сюда по заданию императора Шаддама.

— Гм, да, признаться, я ожидал курьера от другого императора. Как вы меня нашли?

— Шаддам приказал.

— А верные сардаукары всегда выполняют приказы, не так ли, гм? Вы все еще командуете личной гвардией Шаддама?

— Точнее, тем немногим, что от нее осталось. Теперь это, скорее, немногочисленные полицейские силы. — Гарон был явно не в настроении. — Я командовал самыми боеспособными силами империи до тех пор, пока Муад’Диб и его фанатики-федайкины не нанесли нам поражение. Теперь я всего лишь славный эквивалент охранного предприятия. — Гарон взял себя в руки, но Фенринг успел заметить блеснувшую в его глазах ненависть.

— Садитесь. У тлейлаксов очень вкусный чай.

— Мне хорошо знаком этот чай.

Фенринг питал отвращение к лакричному послевкусию этого чая, как и к последствиям всех своих дел с Шаддамом. Раз за разом император попадал в расставленные им самим ловушки, и раз за разом Фенрингу приходилось использовать все свои связи и возможности, чтобы выручить незадачливого друга детства. Даже после оригинальной затеи с Арракисом, в ходе которой силы Харконненов и сардаукары должны были разгромить Дом Атрейдесов, Фенрингу пришлось потратить более миллиарда солари на подарки, рабынь, взятки в виде меланжи и всякие дорогие побрякушки, соответствующие рангам чиновников. То была абсолютно бесцельная трата денег и средств. Но теперь, кажется, его друг попал в такую глубокую западню, что едва ли из нее выберется без посторонней помощи.

Фенринг опустился на жесткий плазмельдовый стул. Сиденье было очень низким, рассчитанным на низкорослых тлейлаксов. Граф вытянул ноги и вопросительно посмотрел на башара, ожидая объяснений. В кафетерии был еще один посетитель. За одним из столов сидел тлейлакс и неряшливо ел жаркое, торопливо глотая куски.

Гарон помешал чай, но не стал пить.

— Я провел много лет на императорской службе. Потом, после гибели моего сына Кандо, охранявшего проект Шаддама «Амаль»… — Голос башара дрогнул, но он быстро овладел собой. — Потом я добровольно отказался от всех чинов и званий и уехал с Кайтэйна, думая, что никогда больше туда не вернусь. Какое-то время я жил в своем имении на Балуте, но это продолжалось недолго. Вскоре император Муад’Диб призвал меня на службу и назначил в свиту Шаддама. Кажется, сам бывший падишах-император настоял на том, чтобы меня назначили командиром оставленной ему в изгнании гвардии и охраны. Этот человек не только убил моего сына, он еще и привел сардаукаров к первому в их истории поражению.

Фенринг хорошо помнил катастрофический конец проекта «Амаль».

— Ваш сын пал смертью героя, обороняя Икс. Он выказал большое мужество, ведя сардаукаров против превосходящих сил противника.

— Мой сын погиб, защищая идиотскую и эгоистическую попытку наладить производство искусственной пряности и монополизировать ее сбыт.

— Гм, да, и Шаддам знает о ваших к нему чувствах?

— Нет, не знает. Обладай я хоть крупицей мужества моего сына, я прямо сказал бы ему все. Шаддам же говорит, что высоко ценит мою безупречную службу. — Гарон откашлялся и сменил тему разговора, хотя в голосе его продолжали звучать горькие нотки: — Как бы то ни было, он отправил меня сюда для того, чтобы передать вам его личное послание. Шаддам желает, чтобы вы знали, что он очень высоко вас ценит. Он напоминает, что разрешил дочери императора Венсиции выйти замуж за вашего кузена Далака.

— Да, я знаю. — Фенринг задумался, пытаясь вспомнить своего кузена. — В последний раз я видел Далака, когда он был еще мальчиком. Помнится, я учил его некоторым славным приемам и даже просвещал его по поводу имперской политики. Хороший мальчик. Не самый талантливый ученик, но кое-какие надежды подавал.

И Шаддам позволил своей третьей дочери выйти за него замуж? Это верный признак отчаяния и попытка повлиять на него, Фенринга. Означает ли это, что скоро на свет явится наследник Коррино, в жилах которого течет кровь Фенрингов? Граф помрачнел.

— Я не люблю, когда мною манипулируют.

— Никто не любит. Но, как бы то ни было, Шаддам просит вас вернуться к нему. Ему нужны ваш совет и ваша дружба.

Фенринг нисколько не сомневался, что понимает, что на уме у Шаддама. Граф всегда упрекал бывшего императора в упрямом следовании внушенным дурными советниками планам, точно так же, как и башар Гарон. «У Шаддама очень опасный склад ума. Он искренне верит, что он умнее других, хотя в действительности это совсем не так. Такая самоуверенность приводит к серьезным ошибкам и просчетам».

Гарон извлек из рукава кинжал с инкрустированной драгоценными камнями рукояткой. Фенринг напрягся. «Неужели он подослан, чтобы убить меня?» Граф нащупал под тканью куртки кнопку пистолета, стреляющего отравленными иглами.

Но башар положил кинжал на стол и толкнул его к Фенрингу рукояткой вперед.

— Теперь это ваш кинжал, это дар друга вашего детства. Он сказал, что вы сами поймете его значение.

— Да, мне знакома эта вещица, — Граф взял кинжал и принялся рассматривать острое лезвие. — Шаддам когда-то подарил его герцогу Лето. Это было после конфискационного суда, но потом герцог вернул дар императору.

— Еще важнее то, что именно этим кинжалом Фейд-Раута Харконнен дрался с Муад’Дибом.

— Ах да, если бы этот харконненовский щенок дрался лучше, то мы не сидели бы сейчас в этой дыре, а Шаддам не был бы сейчас правителем неизвестно чего.

— По крайней мере империя сохранила бы стабильность, и Муад’Диб не рвал бы ее на части своим джихадом, — тихо произнес Гарон.

И был бы жив Фейд, настоящий отец крошки Мари… Впрочем, об этом мало кто знал.

— Честь и легион, — задумчиво произнес Фенринг девиз сардаукаров.

— Именно так. Сардаукар никогда не совершит бесчестья, несмотря на то, что Шаддам навлек его на нас. Он не понимает, какое презрение испытывают к нему даже оставшиеся с ним сардаукары.

Узкое лицо Фенринга осветилось улыбкой.

— Вещами, которых не знает Шаддам, можно заполнить межпланетную библиотеку.

Гарон наконец отхлебнул из своей чашки.

— Его глупость дорого обошлась нам обоим. Невозможно смириться с потерей сына и с потерей чести.

— И теперь вас разрывает между клятвой сардаукара, обязанностью служить Дому Коррино, и памятью о сыне.

— Вы очень хорошо меня понимаете.

— Если бы мы приняли решение, гм, то, вероятно, нам удалось бы остановить возвышение Муад’Диба. Но кое-что мы можем сделать и сейчас, не так ли, гм? Здесь у нас есть некоторые возможности — и у вас, и у меня. Если удалить эту фигуру с доски — удалить осторожно и с умом, — то последующую неразбериху можно легко использовать для восстановления порядка в соответствии с нашими интересами.

Старый башар пытливо посмотрел на Фенринга.

— Вы предлагаете сотрудничество? Значит, вы вернетесь на Салусу Секундус?

Фенринг, как зачарованный, продолжал смотреть на рукоятку кинжала.

— Скажите императору, что я вполне понимаю смысл его предложения, но вынужден ответить отказом. Пока вынужден. Передо мной открылись здесь… другие возможности, и я намерен ими воспользоваться.

— Шаддам будет недоволен провалом моей миссии.

— Гм, тогда скажем так, что я, вероятно, изменю свое решение. Подержите его на остром крючке. Для того чтобы сделать иллюзию более правдоподобной, я приму этот кинжал в дар и оставлю его у себя. Я прекрасно знаю его образ мыслей. Он, гм, считает, что возможность моего возвращения — это большая милость с его стороны. Но я пока буду заниматься обучением и воспитанием моей ненаглядной маленькой дочурки.

— Почему вы придаете такое большое значение этой девочке?

Ох уж эти сардаукары. Для них в жизни существует только белое и черное.

— Она имеет очень большое значение, дорогой мой башар. Что, если нам придется обойти этого глупца на Салусе и искать способ самим свергнуть Муад’Диба?

Гарон откинулся на спинку стула, изо всех сил стараясь скрыть потрясение.

— Трудные времена требуют трудных решений.

Фенринг продолжал говорить, упрямо настаивая на своем.

— Провалы имперской политики Шаддама были такими вопиющими и люди так хотели его смещения, что даже этот безумный выскочка Муад’Диб смог занять вакуум, заполнив его своими фанатиками. Теперь, однако, становится ясно, что Муад’Диб может оказаться хуже Шаддама, и нам надо любой ценой прекратить бойню и установить новый порядок.

Испустив тяжелый вздох, Гарон согласно кивнул.

— Мы должны следовать путем чести. Поступив так, мы сможем остановить злодейство, совершаемое ныне против человечества. Честь обязывает нас сделать все, что в наших силах.

Фенринг протянул руку, и старый башар Гарон крепко ее пожал. Самого Фенринга, в отличие от старого солдата, не слишком сильно волновали вопросы чести. В этом была сила, но одновременно и слабость башара Зума Гарона. Фенрингу самому предстояло разработать все детали плана и привести его в действие.

~ ~ ~

Он одиноко стоял на балконе.

Ночные огни Арракина были тусклы и взошедшая первая Луна отбрасывала длинные тени от домов разросшегося, потеснившего пески большого города. Вдали, в зубчатой линии гор виднелись расселины, сквозь которые в плоскую котловину устремлялись потоки песка. В тех местах Защитного Вала Пауль когда-то с помощью атомных бомб проделал проходы, сквозь которые к городу устремилось его войско верхом на песчаных червях. Защитный Вал был естественным препятствием, взорванным в битве одним простым человеком. Обычным человеком.

Но люди не считают его обычным человеком. Молодой император снова лег в постель, но сон бежал от него. В просторах галактики Паулю предстояло провести бесчисленное множество военных операций, и он, Муад’Диб, вдохновит их на пути к вечной славе. Фримены не потерпят даже малейшей слабости и не простят ее своему мессии.

Иногда видения, основанные на предзнании, носили характер каких-то общих, весьма смутных впечатлений, но иногда это были живые яркие сцены, наполненные мельчайшими деталями. Сам джихад представлялся ему высоким горным хребтом, перегородившим дорогу его жизни — опасным, грозным препятствием, обойти которое он не мог. Поначалу Пауль пытался отрицать эту преграду, но потом приучил себя к мысли о необходимости идти вперед, смело глядя в лицо трудностям, преодолевая предательские расселины в скалах и неожиданные бури. Он был поводырем слепого, он, Пауль, поведет его по безопасным проходам, сознавая, однако, что на этом пути их могут поджидать лавины, наводнения, горные обвалы и удары молний. Законы сохранения вида требовали иного. Иного требовала и ужасная цель. Не важно, какой путь он выберет, но, прежде чем человечество под водительством Пауля достигнет земли обетованной, его, человечество, ждут тяжкие и неизбежные жертвы.

Пауль предвидел, что к власти его прирастут показуха, помпезность и бюрократия. Все признаки были уже налицо. Поначалу все это будет выступать под личиной мощных и необходимых механизмов власти, но со временем начнет метастазировать, как раковая опухоль. Пауль понимал, что придется некоторое время терпеть это, ибо таково топливо джихада.

Дюна уже стала центром обновленной вселенной. Сюда будут являться миллионы и миллионы совершающих хадж паломников. Здесь, на этих выжженных солнцем равнинах, будут приниматься судьбоносные решения, отсюда отправятся в поход легионы Муад’Диба, чтобы воплотить его планы.

Отсюда, из Арракина, новой цитадели Муад’Диба, свет новой веры и жизни зальет галактику. Его дворец будет иметь исполинские размеры и излучать невиданную красоту. Таково требование народа, таково веление истории.

Старые постройки были уже снесены, хлам убран, место строительства колоссального сооружения расчищено. Стройка начнется с рассветом.

Старая резиденция правителей Арракина составит ядро гигантского здания, но в новом дворце не будет даже намека на прежнее жилище Дома Атрейдесов на Арракисе, которое до этого было резиденцией графа и леди Фенринг. Пауль стоял между суровым Корбой и жизнерадостным Уитмором Бладдом под высоким сводчатым потолком и наблюдал, как реагируют на его планы Чани и Ирулан.

Мастер меча Бладд, едва не лопаясь от гордости, демонстрировал голографические изображения домов, садов и проспектов будущей цитадели Муад’Диба. Планы были настолько грандиозны, что отдельные их фрагменты занимали едва ли не весь большой зал. Проектировщики вносили последние штрихи, исправляя модели под руководством квалифицированных архитекторов.

Бладд изумительно справился со своей задачей; ему удалось согласовать намерения и идеи великого множества людей и при этом заставить подчиненных проникнуться идеей «самого грандиозного в истории человечества архитектурного триумфа». Бладд уже много лет де-факто руководил всеми предприятиями эрцгерцога Эказа; вот и теперь ему предстояло координировать работу тысяч строителей и техников, следить за поставками материалов и за исполнением бюджета (несмотря на то что даже сироты, ночевавшие на улицах Арракина, с радостью отдали бы свои последние гроши Муад’Дибу).

Выступая от имени Кизарата, Корба объявил о пожертвовании на строительство четырех храмов, которые будут с четырех сторон, словно лепестки, окружать первый этаж цитадели. Корба предлагал украсить будущие стены (которые еще не были возведены) религиозными скульптурами и другими предметами культа.

— Каждая сторона цитадели должна нести на себе какое-то из изображений Муад’Диба с изложением соответствующей легенды. Это поможет выделить его и возвысить над прочими богами.

Глядя на Корбу, Пауль думал об остальных федайкинах, помнивших о чистоте своего служения. Когда они дрались здесь, на Арракисе, за понятные им цели против явных врагов — Харконненов и императорских сардаукаров, — они клялись своими жизнями защищать Муад’Диба. Многие из тех отборных бойцов и сейчас сражались в битвах джихада — Отгейм, Тандис, Раджифири и Сааджид. Зная их умение и мужество, он приберегал своих фрименов — очень малую их часть — для самых трудных походов, для самых кровопролитных сражений.

Но Корба, несмотря на то, что он и сам был федайкином, выбрал иной путь к славе. Он скрывал свои мотивы, но они были совершенно ясны Паулю: воин — это всего лишь воин, а религиозный лидер обладает много большей властью в расширяющейся сфере влияния Муад’Диба и на завоеванных или союзных планетах. Пестуя Кизарат, оформляя в писание новые жреческие учения и правила их внедрения, Корба создал и поддерживал для себя прочный фундамент личной власти, естественно, во имя Муад’Диба.

Несмотря на все отвращение, испытываемое Паулем к такому повороту событий, он нуждался в той духовной энергии, которую могла породить только религия. Он понимал, что и ему — хочет он того, или нет — тоже придется соблюдать внешние правила религиозного поведения.

Вместе с Чани Пауль переходил от стола к столу, рассматривая модели зданий, особенно приглядываясь к многочисленным куполам и стремительно возносящимся вверх аркам. В разрезе было показано, в каком месте небесного аудиенц-зала будет располагаться главный трон.

— Некоторые залы будут так велики, что в них без труда разместились бы иные королевские дворцы. Весь комплекс будет представлять собой гигантское фортификационное сооружение — как для защиты его обитателей, так и для устрашения чужеземцев.

Экстравагантный мастер меча пользовался рапирой, как указкой, демонстрируя принцессе Ирулан, где будут расположены ее личные сады, а где «кабинеты размышлений». В них она сможет продолжить свои литературные труды. Пауль особо отметил гордость, с которой этот человек изъяснял великую мечту Пауля. Он сумел произвести впечатление даже на бесстрастную Ирулан.

Чани искоса наблюдала за принцессой.

— Может быть, такой дворец был бы уместен в старой империи, но нам не нужна такая помпезность, Усул. Фримены сочтут такую экстравагантность… проявлением алчности, которая подобает только чужеземцам.

— Нет такой экстравагантности, которая была бы слишком велика для Муад’Диба, — упрямо произнес Корба. — Люди увидят — самое малое — величайшее здание за всю человеческую историю.

Как это ни печально, но Пауль понимал, что Корба прав.

Бладд громко откашлялся.

— Таковы были мои инструкции, и так это и будет выглядеть в реальности. Исходя из центрального ядра здания, все остальные его части будут похожи на расходящиеся от него гигантские лепестки благоухающего прелестного цветка, который украсит собой пустыню.

Несмотря на все несходство характеров и темпераментов, Корба и Бладд на этой ранней стадии осуществления проекта относились друг к другу со сдержанным уважением. Точкой равновесия служили общие для обоих амбиции и единство цели.

Пауль взял Чани за руку и сказал:

— Эта экстравагантность необходима, любовь моя. Само великолепие есть рычаг, способный повергнуть к моим стопам колеблющихся и новообращенных. Своими размерами, видом и великолепием моя новая крепость внушит благоговение всякому, кто ее увидит, мало того, она вселит благоговение даже в наши сердца, несмотря на то, что мы знаем, как она будет построена. И наше благоговение особенно важно, ибо мы должны хорошо играть предназначенные нам роли, а я — лучше всех.

Пауль похлопал мастера меча по спине, затянутой в дорогую ткань.

— Вы заслужили мое полное одобрение, Бладд. Да, мой дворец будет построен в точном соответствии с вашим планом. Каждым уложенным камнем, каждым гобеленом мы укрепим джихад и будем способствовать его скорейшему окончанию. Я буду принимать на троне толпы верующих и обращаться к ним с балконов. Трон и балконы должны превзойти все своей роскошью.

— Но мои покои должны иметь скромное убранство. — Пауль махнул рукой в сторону макета императорских покоев, блиставших показным великолепием. — Когда мы с Чани будем удаляться в свои покои, нас будут окружать только традиционные удобства, каковые можно найти в сиетчах; там должны быть только те предметы, которыми пользуются в своем обиходе все фримены. В уединении мы будем вспоминать о наших корнях.

Бладд и Корба посмотрели на Пауля, не скрывая тревоги, а Ирулан подошла ближе.

— Мой супруг, люди ожидают, что вы будете жить как император, а не как племенной вождь. Вся цитадель, включая ваши апартаменты, должна показать всему человечеству, как велик и могущественен Муад’Диб. Моделью может послужить личное крыло моего отца в старом императорском дворце.

— Для жизни нам достаточно в наших покоях простоты сиетча, — упрямо сказала Чани, и Пауль согласился с ней, закончив ненужную дискуссию. Чани всегда чувствовала себя неуютно в городах и в больших зданиях, украшенных роскошными безделушками. — Пусть Муад’Диб — император, он все равно один из народа.

«Да, — подумал Пауль. — Отцу эти слова пришлись бы по нраву».

~ ~ ~

Хранилище дорогих вин было частью огромных трофеев, доставленных на Арракис армиями Муад’Диба. Уитмор Бладд обнаружил это неучтенное сокровище, осматривая доставленные на планету материалы в поисках пригодных для строительства новой цитадели.

Он прочитывал запыленные этикетки на бутылках, оценивал годы урожаев и приходил во все большие восторг и восхищение. Сомнительно, чтобы неотесанные фримены даже отдаленно понимали ценность этого трофея. Они свалили захваченные бутылки в кучу без всякого каталога или списка, не позаботившись о надлежащих температуре и влажности.

Эти пустынные фанатики не имели никакого понятия о ценностях, были лишены вкуса и изящества. Им было не дано понять разницу между освежающим тонким каладанским белым вином и терпким кьянти с тепличных виноградников Анбус IV. Осматривая ящик за ящиком содержимое хранилища, Бладд все больше утверждался в мысли, что не имеет права допустить, чтобы такое сокровище пропало без всякой пользы.

Он нашел здесь и слабое красное столовое вино, которое можно было пить в больших количествах, не обращая особого внимания на вкус. Это вино подходит фрименам больше, чем вина утонченные и ароматные. Или, может быть, отдать им вот этот сладкий мускат? Добравшись до бутылки оригинального киранского игристого вина, Бладд отложил его к тонким винам. Он не мог допустить, чтобы такое вино было выпито ничего не понимающими в нем мужланами!

На сегодняшний вечер Бладд оставил себе крепленый кларет, который он в последний раз пробовал много лет назад в компании с другим мастером меча Ривви Динари. Они тогда обмывали поступление на службу к эрцгерцогу Арманду Эказу. Мощный, склонный к полноте Динари посчитал качество этого вина исключительным. Что же касается самого Бладда, то он берег в памяти тот вечер ради воспоминаний о дружбе и удачной службе, а не в связи с качеством вина. Динари, несмотря на свою полноту, утверждал, что очень хорошо разбирается в винах, хотя, как показалось Бладду, его товарищ отдавал должное не только качеству, но и количеству выпитого.

Бладд уже переоделся в вечерний наряд: сшитый точно по мерке красно-коричневый жилет, черная сорочка с поясом и кружевным воротником, облегающие черные брюки и высокие, до колен, замшевые сапоги под цвет жилета. Как всегда, на боку висела рапира — оружие декоративное, но от этого не менее смертоносное. Бладд поднял один из ящиков с драгоценными напитками и прижал его к правому бедру. Со всей грациозностью, на какую он был способен, Бладд вышел из хранилища. Если эти сыны пустыни способны ценить хорошие вещи — правда, это далеко не очевидно, — то он сможет расположить их к себе, а потом они превосходно проведут время, вспоминая битвы и приключения.

Настроение у Бладда было праздничное. Во фрименскую казарму он принес с собой, кроме вина, замысловатый личный штопор и набор бокалов. Мастер меча высоко поднял бутылку, чтобы показать всем название вина и год урожая, но в ответ фримены лишь окинули его подозрительными взглядами. Они воспринимали Бладда как одного из советников Муад’Диба и его старого знакомого, но разодетый в пух и прах мастер меча не соответствовал их представлениям о настоящем воине.

Бладд вытащил из бутылки пробку и, втянув ноздрями воздух, едва не сморщился от отвращения. Как солдаты элитных подразделений, эти люди имели практически неограниченный доступ к воде и обладали возможностью мыться — хотя бы изредка!

— Я принес превосходное вино из хранилища императора Пауля Атрейдеса, — он слегка пожал плечами, — или Муад’Диба, если вы предпочитаете его так называть. Не хотите попробовать?

Бладд разлил вино по бокалам и стал предлагать его запыленным фрименам — одному за другим.

— Среди мастеров меча существует традиция пить вино и рассказывать друг другу занятные истории о былых сражениях. Сначала я был инструктором в школе Гиназа, а потом вместе с моим коллегой служил главным фехтовальщиком при дворе Эказа.

Полдюжины фрименов взяли в руки бокалы и принялись их рассматривать. Один из федайкинов по имени Эльяс сделал добрый глоток и поморщился.

— Да не так же! — воскликнул Бладд, теряя терпение. — Оцените его богатый цвет, вдохните великолепный букет. Сделайте маленький глоток. Прокатите вино по языку, почувствуйте его нёбом. Это же не грубый кофе с пряностью.

Эльяс явно оскорбился такой отповедью, но Бладд сделал вид, что ничего не заметил. Он сделал крошечный глоток и с наслаждением выдохнул.

— Итак, истории. Уж коли вы так влюблены в Муад’Диба, то я расскажу вам о том времени, когда мой товарищ, мастер меча Ривви Динари, Дункан Айдахо и я вместе с юным Паулем Атрейдесом — ему тогда было лет двенадцать — отправились в джунгли Гиназа, где на нас напали гигантские гусеницы…

— Мы все знаем о Дункане Айдахо, — перебил Бладда один из фрименов. — Он погиб, спасая Муад’Диба во время его бегства от Харконненов. Именно тогда Муад’Диб и его мать оказались среди нас.

— Значит, Пауль рассказывал вам эту историю? — Бладд оглядел фрименов, но они в ответ лишь тупо молчали.

— Мы читали книгу принцессы Ирулан, — ответил один из солдат. Другие многозначительно кивнули.

Бладд тоже читал эту книгу и знал, что Ирулан пропустила множество важных вещей, она, например, даже писала, что Пауль ни разу не покидал Каладан до своего прибытия на Арракис, совершенно не упомянув о его приключениях на Эказе! Были там и другие ошибки, и Бладд уже сказал о них принцессе.

Фримены пили вино, но скорее из вежливости, а не для удовольствия. Бладд сделал следующую попытку и начал рассказывать другую историю, не включенную Ирулан в книгу.

— Давайте я расскажу вам, как коварным нападением грумманцев на замок Каладана началась война убийц? Погибли несколько человек, и среди них…

Он потянул носом воздух и перевел дух.

— Вероятно, мне не стоит рассказывать и эту историю.

Бладд рассчитывал, что они сами начнут что-то рассказывать о своих подвигах, но эти фримены были просто какой-то мрачной стаей.

— Это вино похоже на нефильтрованную мочу, — прорычал Эльяс, чувствовавший себя обиженным. — Если пропустить его через фильтры, то, наверное, получится неплохая вода.

— Мой дорогой сэр, это очень хорошее и дорогое вино. Но я не удивляюсь, однако, тому, что вы не способны распробовать и оценить его вкус…

Эльяс выхватил из ножен кинжал из зуба червя. В комнате наступила мертвая тишина.

— Ты меня оскорбил!

Бладд огляделся и со скучающим видом тяжело вздохнул.

— И что?

— Это вопрос чести, — сказал другой фримен.

— Не стоит этого делать, мой дорогой сэр, — бесстрастно произнес Бладд.

— Бери свой клинок! — Эльяс поднял свой кинжал и встал в боевую стойку.

Сохраняя полное хладнокровие, Бладд извлек из ножен рапиру.

— Разве я не говорил вам, что я — мастер меча, закончивший полный курс школы Гиназа? Этот ножичек из зуба чудовища забавен, но мой клинок в четыре раза длиннее. — Он взмахнул рапирой в воздухе, чтобы все могли оценить ее длину.

— Значит, ты трус?

— Если ответить одним словом, то нет. — Бладд оправил жилет, расстегнул черный кружевной воротник. — Защищайтесь, если вам так угодно драться.

Эльяс бросился вперед и нанес удар, фримены принялись подбадривать его криками и улюлюканьем. Несмотря на щеголеватый наряд Бладда, одежда не стесняла его движений. Он уклонился от яростного натиска. Потом, сделав круговое движение рапирой, уколол фримена в плечо.

— Стоп, первая кровь за мной. Вы сдаетесь?

Зрители захохотали.

— Бладд — птичий наряд! Он только хвастается, а драться слаб! Бладд — птичий наряд!

— Боже, какая плохая рифма. — В голосе мастера меча слышался нескрываемый сарказм.

Разъяренный фримен взмахнул кинжалом и снова бросился на противника. Двигался он с похвальной быстротой. Эльяс перекинул нож из правой руки в левую и сделал выпад. Ах, мы умеем пользоваться обеими руками. Превосходный навык! Бладд парировал удар, со свистом рассек воздух рапирой, резко развернулся и уколол соперника в другое плечо.

— Твое счастье, что я себя сдерживаю.

Бладд поиграл с противником еще несколько минут, выставляя напоказ чудеса показательной фехтовальной техники: картинные взмахи, широкие движения, об опасности которых он всегда предупреждал своих курсантов. Поняв, что начинает всерьез уставать, Бладд решил положить конец этому бессмысленному танцу. Он слышал об уязвимости фрименов в вопросах чести и не хотел, чтобы его соперник затаил на него злобу. Поэтому он решил пощадить его самолюбие и помочь сохранить лицо.

Нырнув вперед, Бладд начал работать клинком так, что тот слился в сверкающий круг, ослепивший Эльяса. Потом Бладд намеренно сократил дистанцию. Он уже присмотрелся к стилю Эльяса и знал, чего следует ожидать. Он дал фримену шанс, даже всего лишь намек на шанс, и Эльяс ударил. Нож слегка поцарапал левое предплечье Бладда. Теперь фримен может быть доволен — он тоже пустил кровь сопернику. Эльяс оскалил зубы в зверской ухмылке.

— Ну, ладно, теперь достаточно.

Тупой стороной рапиры Бладд ударил по руке фримена, державшей оружие. Пальцы разжались, и кинжал из зуба червя со звоном упал на пол казармы.

Один из солдат шагнул вперед и пинком отшвырнул кинжал в сторону, чтобы Эльяс снова его не схватил.

— Он побил тебя честно, Эльяс, но ты тоже пустил ему кровь.

Фримен был растерян, его душила злоба. Еще один солдат тихо произнес:

— Муад’Диб запретил нам племенные распри.

— Этот павлин не из нашего племени, — огрызнулся Эльяс.

— Муад’Диб хочет, чтобы его солдаты сражались с врагами, а не друг с другом.

— Это превосходный совет, — с этими словами Бладд вложил рапиру в ножны, взял неоткупоренную бутылку вина и направился к выходу. — В следующий раз я, наверное, принесу пива с пряностью.

~ ~ ~

Леди Марго Фенринг сидела с маленькой дочкой в заднем отсеке экипажа, тащившегося по извилистым улочкам Фалидеев. Леди Фенринг велела водителю доставить их с Мари к портовому рынку. Марго редко выезжала в город без мужа, но маленькой Мари надо было время от времени отдыхать от постоянного присутствия бдительной няни и наставницы из Бене Гессерит. Несмотря на то что леди Марго могла бы без труда справиться и с сотней тлейлаксов, ей было запрещено по соображениям «безопасности» выходить из дома одной.

Мари сидела на высокой подушке, сшитой для мастера Тлейлаксу. Девочка жадно впитывала детали окружающего пейзажа, широко открытые глазки были полны любопытства, но девочка была уже достаточно мудра для того, чтобы сначала самостоятельно искать ответы на свои вопросы. Граф и леди Фенринг вынашивали честолюбивые планы в отношении своей единственной дочери. Они решили сделать все для развития способностей девочки. Ее следовало подготовить к предстоящей ей великой судьбе и вооружить против превратностей жестокого мира.

Водитель, тлейлакс из рабочей касты, ловко объезжал крошечных мастеров, которые неожиданно выходили на проезжую часть, не удосужившись посмотреть по сторонам. Чувствуя себя не слишком уютно в присутствии двух особ женского пола, водитель не разговаривал со своими пассажирками; вероятно, он получил особые инструкции — не обращать на них внимания. В отличие от других городских экипажей их машина была снабжена тонированными стеклами. Наверное, тлейлаксы не желали видеть женщин на улицах своего города.

Когда Марго выезжала в город с мужем, тлейлаксы вели себя совершенно по-другому. Если они и не были приветливы, то все же относились к ней терпимо. Но стоило ей появиться одной, тлейлаксы, казалось, теряли дар речи от такого вопиющего поступка. Но на этот раз ей не было никакого дела до отношения к ней местных жителей. Пусть обижаются и чувствуют себя оскорбленными. Она уже потеряла счет мелким уколам негостеприимных хозяев. Она презирала и ненавидела фанатичных мастеров Тлейлаксу, но, как истинная воспитанница ордена Бене Гессерит, в совершенстве умела скрывать свои истинные чувства.

Светловолосая малышка улыбнулась матери и снова отвернулась к тонированному стеклу. Она была еще слишком мала, чтобы разделять заботы и тревоги взрослых. Как и Марго, девочка была одета в длинное черное платье, но глаза у нее были не серо-зеленые, а светло-голубые. «Глаза Фейда», — вспомнила Марго.

Подставной барон семейства Харконненов был вполне приемлемым любовником, хотя и не таким умелым, каким мог быть, учитывая множество его наложниц. В свете последовавших событий выяснилось, что и бойцом он был отнюдь не таким великим, каким себя воображал. Тем не менее Марго приняла его семя, чтобы зачать дочь, как требовали от нее сестры Бене Гессерит. В течение многих поколений женщины ордена формировали идеальный генофонд для достижения своих целей. Да, маленькая Мари и вправду была необычной девочкой.

В течение того года, что чета Фенринг пребывала на Тлейлаксу, Марго регулярно обменивалась с орденом тайными посланиями в письмах или с помощью условных предметов, которые доставлялись курьерами на Валлах IX и обратно. Марго не сомневалась, что Обрега-Ксо тоже отправляла в орден свои секретные сообщения.

Независимо от личной заинтересованности Верховной Матери в дочери Фейда-Рауты, Марго имела в отношении девочки свои собственные планы. Она не желала, чтобы Мари стала простой пешкой в играх Бене Гессерит. После появления на сцене Муад’Диба — Квисац-Хадераха, которого не могли контролировать сестры, — и Мерзости Алии, Марго утратила веру в чрезвычайно сложные и не всегда успешные схемы Бене Гессерит.

У них с Хазимиром были на этот счет иные идеи.

Леди Марго улыбнулась дочери. У девочки был ясный пытливый ум. Она легко усваивала знания. Благодаря усилиям матери, графа Фенринга и Обрега-Ксо Мари уже владела многими приемами и навыками воспитанницы Бене Гессерит, опережая свой возраст.

Тем временем экипаж поравнялся с оживленным рынком — скопищем брезентовых палаток и жестяных будок. Торговые ряды тянулись до самых доков. Здесь продавали еду и различные бытовые мелочи.

— Водитель, остановитесь. Мы хотим пройтись по рынку.

— Это запрещено, — грубо ответил тлейлакс, еще больше раззадорив этим ответом Марго.

— Тем не менее мы выйдем.

— Мне разрешили только возить вас по городу.

Но Марго была уже по горло сыта тайнами и запрещениями тлейлаксов. Она заговорила с водителем Голосом:

— Ты остановишь машину, как я того требую.

Водитель судорожно дернулся, потом подъехал к ближайшей палатке.

— Ты будешь нас ждать, а мы пока поговорим с торговцами и посмотрим товары.

Превозмогая непроизвольную дрожь и оцепенение, водитель тем не менее ухитрился протянуть руку к стоявшему рядом с ним ящику. Вспотев от этого усилия, он извлек из ящика маленький шарик и сдавил его ладонью. Шарик развалился на две части — на два черных шарфа — один большой, другой маленький.

— Вы должны прикрыться, переодеться мужчиной и мальчиком.

Удивленная тем, что водитель нашел в себе силы сопротивляться Голосу, Марго взяла шарфы. Один из них она быстро обмотала вокруг головы — так носили головные платки многие представители средней касты тлейлаксов, а второй отдала дочери. Мари не колеблясь покрыла головку.

— Как я люблю наряжаться.

Марго с дочкой вышли из машины. От главной пешеходной дорожки отходили многочисленные ответвления, вившиеся среди торговых палаток. Марго ходила по этим тропинкам, навсегда запоминая маршрут. Марго понимала, что, несмотря на покрытую голову, сложение и рост изобличают в ней женщину. Мари же не обращала никакого внимания на изумленно оборачивавшихся на них мужчин.

Рынок, полный странных запахов жареных блюд, приправленного пряными специями мяса слиней и острых овощей, гудел, когда они вошли на его территорию, но Марго заметила, что они с Мари постоянно оказываются в островке тишины. Торговцы и покупатели мгновенно замолкали, завидев странную парочку.

Со времени приезда на эту странную планету любимым развлечением леди Марго стало изучение экзотических тлейлаксианских ядов. Помимо биологических опытов, тлейлаксы преуспели в изготовлении токсических химических соединений, которые могли разными путями убивать или парализовать жертву. Рынок был настоящим кладезем этих полезных субстанций. Здесь можно было найти контактные парализующие яды, другие же требовали специальной техники применения, так как стандартные определители ядов могли выявить их присутствие в пище или питье. Марго восхищенно озирала ряды драгоценных камней, пропитанных нервно-паралитическими веществами. Эти вещества выделялись из камней в определенных условиях. Были здесь и невинные на вид ткани, которые — стоило их только растянуть или нагреть — превращали полимеры в смертоносные молекулы яда. Да, у тлейлаксов были очень интересные игрушки.

Остановившись у одного прилавка, Мари принялась с интересом разглядывать лежавшие на нем куклы. Все куклы представляли мужчин, но здесь были самые разнообразные расовые типы рода человеческого, одетые в свои национальные костюмы. Мари указала на одну из кукол, поразительно похожую на Пауля Атрейдеса — Муад’Диба — в детстве.

— Я хочу вот эту куклу, — сказала она.

Продавец недовольно скривился, но назвал низкую цену, видимо, желая скорее избавиться от неприятных ему покупателей. Заплатив несколько солари, леди Марго отдала куклу дочери, но девочка быстро сунула куклу матери.

— Это мой подарок тебе, мама, — сказала она. — Я же не играю в куклы.

Марго с улыбкой взяла куклу и подтолкнула дочку вперед.

— Нам надо возвращаться в машину.

Действительно, не стоило и дальше испытывать терпение местных жителей. Леди Марго опасалась, что чиновники уже отправили гневное письмо графу Фенрингу. Марго безошибочно нашла дорогу в запутанном лабиринте бесчисленных дорожек. Водитель ждал их, потея от беспокойства.

Всю дорогу девочка пребывала в радостном возбуждении, предвкушая, как расскажет папе об этом приключении. Леди Марго смотрела на Мари и думала, что только ради этого стоило совершить рискованную вылазку.

~ ~ ~

Грохот стройки стал такой же частью Арракина, как завывание пустынных ветров и шелест песка. Возведение комплекса цитадели началось на окраинах города, где скопились миллионы паломников и тех, кто за ними охотился. Когда строительство будет закончено, крепость протянется через пригороды до северной скалистой гряды, где сейчас стояли сотни хибарок, построенных из остатков военных кораблей Шаддама.

В частично перестроенной арракинской резиденции Пауль встретился со своими советниками до того, как дневной зной стал удушающим. Он специально выбрал для встречи маленький зал, каменные стены которого внушали ему чувство относительной уединенности. Он называл этот конференц-зал «удобным местом для неудобных дискуссий».

Советников Пауль выбирал не столько по принадлежности к политическим партиям или по происхождению, сколько по их проверенным способностям. Были приглашены Алия и Чани. Ирулан тоже настояла на своем участии в обсуждении. Пауль не вполне доверял ее верности, но высоко ценил за ум и рассудительность — качества, присущие ей как воспитаннице Бене Гессерит и как старшей дочери свергнутого императора. Она действительно могла дать дельный и мудрый совет.

Присоединился к ним и Корба, а также Чатт Скорохват, еще один федайкин, в чьей решимости Пауль не сомневался. После того как Алия, когда он был на Каладане и на Кайтэйне, приняла делегацию Космической Гильдии, Пауль поручил Чатту разбираться с частыми требованиями, просьбами и жалобами Гильдии. В тех случаях, когда представители Гильдии пытались подольститься к Чатту и задобрить его дарами и посулами, он, проявляя твердость и не уступая ни миллиметра, выставлял требования, продиктованные Муад’Дибом. Побольше бы таких переговорщиков.

Слуги внесли в зал подносы с горьким, приправленным пряностью кофе. Пользуясь бесчисленными подношениями и подарками, бесперебойно поступавшими на Дюну, Муад’Диб и его ближайшее окружение не испытывали недостатка в воде. Пауль призвал собравшихся к тишине и занял свое место.

— Я подготовил повестку дня, Усул, — сказал Корба, выпрямившись на стуле. Он часто называл Пауля именем, данным в Сиетч-Табре, чтобы подчеркнуть свою близость к императору. Он так бережно развернул листы бумаги на столе, словно это были священные религиозные тексты. Корба мог бы воспользоваться бумагой из меланжи, но для важных документов он предпочитал прочную чужеземную бумагу. Не хватало только печатей, как на священных реликвиях.

«Фримен с повесткой дня», — сама идея показалась Паулю абсурдной.

— Нам предстоит обсудить множество вещей, Корба. Повестки дня загонят нас в жесткие, никому не нужные рамки. — Пауль не смог сдержать резкости. Неизбежная бюрократия пускает свои корни все глубже и глубже.

— Я просто попытался организовать пункты обсуждения и расположить их в надлежащем порядке, Усул. Твое время очень дорого.

— Мой брат сам может организовать обсуждение, как он того желает, — пропищала со своего места Алия. — Или ты думаешь, что у тебя это выйдет лучше?

Пауль видел, как напрягся Корба. Если бы слова Алии не смягчались ее детским обликом, то в Корбе взыграла бы фрименская гордость, и он, чего доброго, схватился бы за кинжал. Он и так в последнее время проделывает это слишком часто.

— Какой пункт ты хочешь обсудить первым, мой возлюбленный? — спросила Чани, уводя разговор в безопасное русло. Чатт Скорохват сидел молча, прислушиваясь к каждому слову Муад’Диба. Остальные выступления его интересовали куда меньше. Ирулан внимательно следила за ходом обсуждения, ожидая повода вмешаться.

— Я хочу обсудить рост Арракина, — сказал Пауль, — и мне нужны честные ответы на мои вопросы. Планета за планетой изъявляют мне свою покорность, и население города растет быстрее, чем мы успеваем перестраивать его инфраструктуру. Паломники, беженцы и всякого рода перемещенные лица прибывают на Дюну ежедневно, а наши ресурсы ограниченны. Скоро эти люди останутся без пищи и крова.

— Они привозят с собой недостаточно воды, — добавила Алия.

Корба, одобрительно кивнув, заговорил:

— В прежние времена фрименским племенам приходилось устанавливать тысячи ветряных ловушек, строить заградительные бассейны и беречь каждую росинку просто для того, чтобы выжить. Теперь у нас нашли приют слишком многочисленные чужестранцы. Они привезли сюда свои тела и рты, но забыли захватить с собой средства пропитания. К тому же они совершенно не знают пустыни.

Чани согласилась:

— Они покупают защитные костюмы у мошенников и шарлатанов. Они думают, что могут всегда и везде купить воду за деньги, или надеются, что она упадет к ним с неба, как на их родных планетах. По фрименскому обычаю такие люди заслуживают смерти, потому что их вода должна достаться более разумным пришельцам.

Ирулан дождалась своей очереди:

— Несмотря на повышенный радиоактивный фон в местах атомных бомбардировок Защитного Вала, там были построены временные поселки.

— Они строятся без разрешения, — возразил Корба.

— Тем не менее они строятся, — сказал Пауль. — Запрещение — пустой звук для отчаявшихся и озлобленных людей.

— Радиация — не единственная опасность, — продолжила Ирулан. — Я читала еженедельные отчеты. Каждый день оттуда незаконными путями вывозят мертвецов. Людей грабят и убивают, и кто может сказать, сколько трупов осталось ненайденными? Мы знаем, что существуют банды, занимающиеся похищением живых и мертвых для добычи воды.

Пауль нисколько не удивился, выслушав эту новость.

— В нашей ситуации этого следовало ожидать.

Сверившись с повесткой дня, Корба представил отчет об экспортных поставках меланжи. Границы империи непрерывно расширялись, и Паулю были нужны стимулы для привлечения на свою сторону Космической Гильдии и КООАМ. По этой причине император просил увеличить добычу пряности в пустыне. Муад’Диб всегда получал то, что хотел.

Затем Муад’Диб заслушал рапорты о результатах недавних сражений джихада. Многие аристократы Ландсраада, вступившие в союз с новым императором, помогали нести его знамена на другие планеты, силой подчиняя те из них, которые осмеливались сопротивляться. Однако Пауль отметил одну странность: очень немногие из «покоренных» планет могли представлять для его государства реальную опасность. Дружественные Муад’Дибу правители выбирали в качестве целей планеты, с которыми у них была старая родовая вражда, и под видом джихада просто сводили старые счеты с соперниками. Пауль прекрасно это видел, но понимал, что эти прискорбные и бесчестные эксцессы еще сильнее раздували пламя столь необходимого ему джихада.

Слушая доклад о череде побед и данные о потерях, Ирулан не выдержала:

— Осталось не так долго ждать, когда народы будут плакать, вспоминая о блаженных днях правления моего отца.

— Хаос всегда порождает такие сожаления, — ответил Пауль. «Включая и мои собственные». — Мир наступит только после того, как мы удалим всю гниль из одряхлевшей империи. Но я не могу сказать, как долго это продлится.

Ирулан не дрогнула.

— Я вижу, как формируется ваше собственное правительство, император Пауль Атрейдес. Неужели вы всерьез думаете, что сумеете вашими методами добиться чего-то лучшего, чем империя Дома Коррино? С небольшими перерывами наш род правил человечеством в течение десяти тысяч лет. Вы воображаете, что сможете сделать то же?

Корба, пылая праведным гневом, вскочил на ноги.

— Муад’Диб пребудет во веки!

— Довольно, Корба, — устало поморщился Пауль. — Приберегите эти лозунги для толпы и не употребляйте их в этом тесном кругу.

Командир федайкинов упал на стул. Он съежился словно лопнувший воздушный шар от строгого внушения Пауля.

Пауль подался вперед. Ему надо было найти бреши в безупречной логике дочери бывшего императора и воспитаннице ордена Бене Гессерит.

— Продолжайте, Ирулан, я слушаю вас с большим интересом.

Ирулан была удивлена и польщена таким серьезным к себе отношением и выпятила губы от гордости.

— Вами движут самые лучшие намерения, но вы во многом стали слишком истинным фрименом, чтобы править межпланетной империей. Правление — это тонкое искусство. Однажды заключенные политические союзы не остаются стабильными на вечные времена. Необходимо постоянно следить за действиями правящих аристократических Домов и вербовать среди них союзников, менять их состав, поощрять правителей к объединению, а не запугивать их. Ведь именно по этой причине граф Торвальд с успехом собрал союзников, готовых оказать вам сопротивление. После того как он покинул заседание Ландсраада на Кайтэйне, граф начал сколачивать свой собственный союз, и многие смотрят на него, как на единственную возможную альтернативу вашей власти. Вы сделали ставку на грубую силу, а он использует сложные бюрократические механизмы.

— Его ничтожный мятеж заключается всего лишь в дерзких словах, выкрикнув которые, эти трусы прячутся в кусты.

— Пока. — Ирулан с сомнением покачала головой. — Вы увидите, что я права. Фрименская простота и грубое насилие никогда не смогут подчинить себе империю.

— Я тоже сын благородного герцога, Ирулан, и могу соблюсти необходимое равновесие между двумя сторонами и извлечь выгоды из обеих. Я — Пауль Атрейдес и одновременно я — Пауль Муад’Диб.

Принцесса гневно посмотрела на него.

— И как вы пользуетесь наукой, которую преподал вам ваш отец? Я не вижу никаких выгод в том, что вы сейчас создаете: объединенное фанатизмом население, руководимое харизматическим лидером, следующим догмам, а не правовым нормам. Вы отбросили сложную — и, увы, неэффективную — бюрократию Ландсраада. Но вы не можете заменить ее анархией! Нужна надежная система законов и процедур, единый кодекс, согласно которому принимаются решения на всех планетах государства. Но пока вы пытаетесь избавиться от всех достижений своих предшественников!

— Вы предлагаете, чтобы я позволил моей администрации превратиться в раздутое чудовище, которое утонет в массе нужных только ему правил?

— Таково государство, мой супруг, и вы это знаете не хуже меня.

Угрожающе посмотрев на Ирулан, Чани хотела встать, но Пауль остановил ее не допускающим возражения жестом. Он и сам с трудом подавлял раздражение.

— Разгромив такое множество планетных правителей, я не отдам мою империю на откуп бюрократам.

— Вашей целью должна стать не бюрократия, а эффективность, — стояла на своем Ирулан. — Назначьте хороших лидеров и компетентных администраторов, людей, ценящих достижение конечных результатов превыше сохранения статус-кво или укрепления собственной власти. Любой человек, умеющий замедлить разрушение предмета, имеет преимущество перед человеком, который нуждается в таком предмете.

Пауль был очень рад, что у него хватило мужества включить Ирулан в состав участников встречи. У нее одной были весьма ценные и оригинальные взгляды на будущее империи. Но Ирулан надо держать на коротком поводке.

Хотя мать уехала совсем недавно, Пауль подумывал о том, чтобы вызвать ее с Каладана. Она тоже сможет занять влиятельное положение в его центральном правительстве. В его ближайшем круге появится еще одна сильная женщина.

— Можешь верить мне, я всегда исполню твою волю, Усул, — сказал Корба.

— И мне, — вставил Чатт. Это были первые слова, произнесенные им за все время совещания.

— И мне, — сказала Ирулан, не скрывая горечи. — Я знаю, что вы не цените меня как жену или подругу, но вы не смеете не признать моего таланта в дипломатии.

— Я очень многое ценю в вас, Ирулан. У вас много навыков, много знаний, вы умны и отличаетесь верностью, но я не могу предоставить вам слишком большую власть. Это очень рискованно. Как дочь падишаха-императора, воспитанная орденом Бене Гессерит, вы понимаете почему.

В ответе Ирулан сквозило раздражение:

— И что же я буду делать со всеми своими знаниями и навыками? Играть роль бесполезного украшения при дворе моего официального супруга, как, например, посаженная недавно финиковая пальма?

Пауль задумался.

— Мне понятны ваши интересы, я сознаю пользу, которую вы можете принести. Ваша первая книга о моей жизни, неполная и содержащая некоторые неточности, оказалась тем не менее популярной и действенной. Я назначаю вас моим официальным биографом.

~ ~ ~

Как принцессу старой империи Ирулан воспитывали в традициях придворного этикета, ее научили правильно сидеть во время императорских церемоний, играть на музыкальных инструментах и к месту цитировать отрывки из книг. Ее поощряли писать изящные стихи ни о чем для развлечения хорошо воспитанных мужчин с мелкими интересами.

Но, кроме того, она была воспитанницей ордена Бене Гессерит, как и все ее сестры. Помимо положенного воспитания, она обладала множеством других, более полезных знаний и навыков. Ирулан не желала ограничиваться упражнениями в изящном стихотворстве. Ее положение было очень выгодным для создания хроники этой хаотичной эпохи человеческой истории. Это положение подкреплялось тем, что она одновременно была женой Муад’Диба и дочерью Шаддама IV.

Занявшись продолжением первого тома «Жизни Муад’Диба», Ирулан намеревалась исследовать притоки могучей реки его жизни. В процессе работы она хотела просмотреть книгу, чтобы внести исправление в некоторые детали, несмотря на то, что лишь немногие поймут суть этих исправлений. Пропагандисты и невежественные религиозные почитатели Пауля оставались в счастливом неведении относительно своей слепоты и не видели темных сторон того, что творили.

Эти люди с религиозным пылом почитали ее первую, довольно сырую, поспешно написанную книгу, хотя она сама превосходно видела ее недостатки. Недавний разговор с мастером меча Бладдом показал ей, что Пауль, рассказывая ей о своей жизни, опустил многие ее эпизоды, но принцесса решила не менять уже написанного. Напротив, все ее книги о Пауле останутся в их первозданном виде, она не станет их редактировать и пересматривать. Пусть они будут грубыми каменными ступенями, ведущими в реку его жизни, и пусть каждый такой камень сохранит свои неповторимые трещины и зазубрины.

Улыбаясь, Ирулан сидела на жестком плазовом стуле возле фонтана, который, хотя в нем не было воды, источал звуки падающих струй. К ней пришло вдохновение, так необходимое сочинителю. Несмотря на то что Пауль часто, казалось, игнорировал советы Ирулан, он тем не менее приглашал ее почти на все заседания своего правительства.

Все последние дни он переживал неожиданное поражение своих войск. Лайнер, полный солдат джихада, опьяненных кровью легких побед, прибыл к планете Ипир. Воины надеялись просто принять капитуляцию очередного аристократа-правителя. Но они явно недооценили решимость Мемнона Торвальда.

Здесь, на своей родной планете, Торвальд собрал военные силы одиннадцати планет, которым предстояло стать следующими жертвами джихада. Торвальд объединил усилия их правителей в яростном сопротивлении, превратив Ипир в оплот старой империи. Объединенные армии с неожиданной силой атаковали войска Муад’Диба.

Тот факт, что предзнание не показало Муад’Дибу это поражение, неприятно удивило его сторонников. Но Паулю эта шокирующая военная неудача говорила только одно: сговор мятежного графа и одиннадцати других правителей мог иметь успех только из-за участия в нем какого-то влиятельного гильд-навигатора. Заговорщики сумели сохранить свои планы в тайне, что и позволило им одержать эту неожиданную победу.

Правоверные фримены не могли допустить даже мысли о том, что их непогрешимый Муад’Диб мог в чем-то ошибиться. Вместо этого они решили, что их поражение есть знак того, что их гордыня и самоуверенность разгневали Бога, и теперь им придется сражаться с удвоенной энергией, чтобы искупить свою вину перед Ним.

Оставив разбитую группировку противника на Ипире, граф Торвальд и его союзники покинули планету, скрывшись в другом тайном убежище. Некоторые утверждали, что они укрылись на планете, находившейся под защитой Гильдии, однако все ее представители — даже при допросах с пристрастием — отрицали свое соучастие и даже утверждали, что вовсе ничего не знают о скрывшихся мятежниках.

Ирулан вела подробные записи, понимая, что непривычное поражение и реакция на него Пауля дают ей интересный материал для его исчерпывающей биографии. Она, кроме того, принялась более тщательно изучать фактические сведения о жизни Пауля Атрейдеса, сына герцога Лето и внука старого герцога Пауля. Генеалогия молодого Пауля и традиции, которых придерживался благородный Дом Атрейдесов, позволяли понять отчасти его характер, несмотря на то, что Пауль пошел не тем путем, что завещал ему отец.

Пользуясь одним только священным именем Муад’Диба, принцесса Коррино смогла собрать истории о Пауле у людей, знавших его в юности, хотя, конечно, многие сведения были явно раздуты. Тем не менее Ирулан записывала все, что ей сообщали в длинных повествованиях, чтобы затем вычленить оттуда ядро истины.

Она только что получила много документов с Каладана и с ними длинное письмо леди Джессики. Немногие оставшиеся в живых технократы, служившие на Иксе Дому Верниусов, представили рассказы о дружбе принца Ромбура с герцогом Лето и воспоминания иксианских аристократов о молодом Пауле.

Так как Пауль был частью программы Общины Сестер по созданию Квисац-Хадераха, капитул ордена на Валлахе IX имел много данных о юности нового императора. Престарелая Преподобная Мать Мохиам не принадлежала к числу друзей Пауля, но с уважением относилась к Ирулан и предоставила ей множество документов в надежде, что она сумеет использовать их против «выскочки».

Ирулан, изучая собранный ею материал, скоро поняла, что ее, казавшийся ей поначалу скромным, проект перерастает в грандиозное предприятие, в создание книги, которая привлечет к себе большее внимание, чем любая другая — даже Оранжевая Католическая Библия во времена работы Совета Экуменических Переводчиков. Эта мысль нисколько не испугала Ирулан. Ее первые опыты уже показали, что она способна написать такую книгу.

Пауль прекрасно отдавал себе отчет в том, что она делает.

Несмотря на то что он отказался предоставить ей высокий пост в правительстве, Ирулан приняла свое новое положение скорее с восторгом, чем с разочарованием. То, что она опубликует, станет историей, которую будут читать школьники на тысячах планет.

Ей казалось, что именно этого хочет от нее супруг…

Однажды утром она отправилась к Паулю для важного разговора, неся с собой первый том «Жизни Муад’Диба». Она бросила объемистую книгу в синей обложке на полированный стол элаккского сандалового дерева.

— Чего не хватает в этой истории? Я говорила с Бладдом. В своих воспоминаниях вы упустили многие очень важные детали.

Пауль удивленно вскинул брови.

— Ваша книга вполне очертила историю моей жизни.

— Вы сказали мне, что никогда не покидали Каладан до того, как ваш Дом прибыл на Арракис. Оказалась пропущенной целая глава вашей жизни.

— Это очень неприятная часть. — Он хмуро воззрился на Ирулан. — И что еще важнее, это несущественная часть. Мы создаем историю для массового потребления. Вы же написали, например, что я родился на Каладане, а не на Кайтэйне. Так звучит лучше, не правда ли? Мы избежали ненужных осложнений, отсекли саму возможность неприятных вопросов и ненужных объяснений.

Она не смогла скрыть растерянность.

— Иногда истина чревата осложнениями.

— Да, это так.

— Но если я изложу в продолжении факты, противоречащие тому, что я написала в первом томе…

— То они это проглотят, поверьте мне.