Дьявол сказал "бах" (ЛП)

— Кстати о Дьяволе, справа от вас иностранное святилище. Маленькое, из французских Канн.

Это полная котов милая коллекция каменных памятников и гробниц размером с телефонную будку. Похоже, котам нравятся мёртвые французы. Надо будет как-нибудь спросить об этом Видока.

— Тут наш первый импорт из Азии.

Миниатюрные пагоды конфетного цвета и декоративно отделанные каменные плавучие дома заполняют очень старое, очень тесное тайское кладбище. За ним находится воссозданное импровизированное кладбище времён Гражданской войны, в комплекте с крошащимися деревянными табличками.

— Как, чёрт возьми, вы всё это делаете?

Тедди сияет, довольный тем, что я впечатлён.

— Мы держим на постоянной основе группу инженеров-некромантов. Они осматривают кладбище, гробы, надгробия и тела. Всё, что имеет отношение к смерти. Затем наносят на план точную глубину и местонахождение каждого захоронения относительно звёзд. Затем кладбище разбирают и восстанавливают здесь, с точностью до миллиметра воспроизводя первоначальное состояние.

Тедди отгоняет муху, первую, которую я здесь вижу. Наверное, какой-нибудь неблагодарный хрен оставил поблизости открытой нору, словно сурок-переросток.

— Если понадобится, мы можем перенести родную почву обратно вместе с извлечёнными останками.

Забавно, что Тедди настолько же невыразителен, насколько впечатляюще поместье. Я даже забываю обращаться с ним как с дерьмом. При всей своей эксцентричности, Тедди один из невыразительных людей. Они хотят слиться с мебелью и исчезнуть. Это не депрессия. Это скорее отчаянное желание стать невидимым. Он терпит меня только потому, что не хочет настолько разозлить остальных дьявольских фриков, чтобы они начали сторониться его. К тому же, это шанс блеснуть. Если бы я сидел рядом с ним в синоде, гарантирую, он не сказал бы мне ни слова за весь вечер. Он холодная овсянка в мокасинах за тысячу долларов. Должно быть, папа с дедушкой нанесли ему серьёзную травму, прежде чем оставить одного на холме лишь с мёртвыми приятелями.

— Слышал об этой маленькой девочке?

Наконец он прикуривает эту чёртову сигарету и делает затяжку.

— Все о ней слышали. Если вы намекаете, что она одна из моих, то это не так. Как и большинство призраков, мои совершенно неагрессивны.

— У тебя никогда не было проблем с привидениями?

Он пожимает плечами. Поворачивает руль и едет вдоль длинного каменного кургана.

— У них, как и у всех, бывает плохое настроение, но они не шляются, нападая на людей с ножом.

У меня не выходит из головы история Аманды о Мадридском Бесёнке. Здесь она была бы как дома.

— Притормози.

Тедди останавливает тележку под вздымающимся каменным ангелом.

— Тедди, я на это не куплюсь. Это ярмарка привидений, и все они ручные маленькие кролики? Не верю. Ты связан с этой девочкой. Не знаю, как, но связан. И, видишь ли, она охотится на святошу Джеймса.

— Кого?

— Заткнись. Охотиться на него, означает охотиться на меня.

Я достаю.45 и тычу ему в рёбра.

— Знаешь, что случается с людьми, которые пытаются убить меня или моих близких?

Тедди побелел как его «Роллс-Ройс». Попытался сглотнуть, но поперхнулся слюной.

— Пожалуйста. Я не знаю, что вам нужно. Эта девочка не из моих.

— Лжец, — говорю я, чтобы перепроверить, но момент упущен. Я могу прочесть это по его сердцебиению и дыханию. Микроскопическую дрожь в его голосе. Мудила говорит правду. Я всё равно не убираю пистолет.

— Кто на это способен? Призвать и контролировать столь могущественного духа?

— Не знаю. Может, кто-то из храма. Насколько мне известно, это могла быть Аманда.

— Умоляю. Она не может держать в узде даже своего ребёнка. Что она будет делать с маленькой Лиззи Борден[175]?

— Пожалуйста, не стреляйте в меня.

— Уверен? Мог бы остаться здесь навсегда со своими собутыльниками.

— Что мне сказать, чтобы вы мне поверили?

Я опускаю пистолет и кладу его себе на колени.

— Ничего. Уже поверил.

Эта девочка не может быть одной из его. По крайней мере, если это и так, то он этого не знает.

Раз она не связана с Остербергом, то я вернулся к тому, с чего начал, и в целом вся эта поездка была бессмысленной. Травен должен это признать. По крайней мере, один из нас будет счастлив. Мне следует пристрелить Тедди хотя бы за то, что он оказался у меня на пути к королю Каиру.

— Тедди, давай вернёмся к усадьбе. У меня сыпь от всего этого свежего воздуха.

На обратном пути мы проезжаем мимо того, что выглядит как вполне обычное кладбище. Только одно не так.

— Что за история с этим участком могил?

— Что вы имеете в виду?

— Американские надгробия указывают на восток, в сторону восходящего солнца. Эти же обращены на запад. Мне кажется, твои некро-тимстеры[176] напортачили.

Он качает головой.

— Для того, кто настолько… легко возбудим, у вас цепкий взгляд.

— Я говнюк. Но я не слепой.

— Отвечая на ваш вопрос, это английский гностический участок. Они до глубины души были «белыми воронами», отвергавшими реальность этого мира. Когда они умирали, их хоронили и размечали не в ту сторону, чтобы навсегда продемонстрировать их презрение к этому миру.

— Ты бы выиграл миллиард долларов в «Свою игру», если бы все категории были «жуткие факты о мёртвых».

— Не могли бы вы убрать свой пистолет, мистер Макхит? Думаю, вы поняли, что я не представляю угрозы.

— Да, но я нервный пассажир, а это что-то вроде моей подушки безопасности.

Тедди привозит нас обратно к передней части дома. Он паркует тележку обратно в тень. Вылезает и ждёт меня, как послушный ребёнок.

— Надеюсь, Тед, никаких обид. После того, как этот призрак стал охотиться на святошу Джеймса, мне нужно было тебя проверить.

— Конечно. Могу я теперь идти?

— Безусловно. Беги отсюда, негодник.

Он не двигается, пока я не засовываю пистолет обратно за пояс.

— Спасибо, что заглянули.

— Пожалуйста. Увидимся в загробной жизни.

Тедди торопливо направляется к дому. Он не бежит, хотя ему этого и хочется. Да, кто-то над ним хорошенько поработал, раз он поблагодарил меня после того, через что я заставил его пройти.

Я беру свои слова обратно, всё, что я когда-либо говорил о богатых. Я люблю громких богачей. Я хочу, чтобы богатые были обдолбанными, уродливыми, показными и украшенными кровавыми бриллиантами. Богатые вроде Тедди, типажа мышки Эмили Дикинсон[177], намного хуже. Пытаться ненавидеть Тедди — всё равно что ненавидеть обойный клей. Когда вернусь домой, нужно написать любовное послание омерзительным богачам, чтобы дать им понять, как сильно я их ценю. Их восхитительные излишества дают мне питательную пищу для презрения, и я люблю их за это.

Мне требуется двадцать минут, чтобы спуститься с холма. Когда я сажусь на байк, небо снова голубое, но облака стали тускло-серыми. Клянусь, я вижу заклёпки по их бокам, словно это плавучие острова из стали. Я собираюсь завести с пинка байк, как звонит мой телефон. У Кэнди так же плохо с терпением, как и у меня. Но это не она.

— Хорошо обустроился в своём новом доме? Напор воды хороший? Под кроватью чисто? Слышал, «Шато» расположен близко ко всем знаковым местам.

На этот раз голос другой. Женский, но я знаю, кто это на самом деле. Это не прекратится.

— Снова ты. Я знаю, что ты говоришь через смертного. Почему бы тебе не прийти в «Шато», и мы всё обсудим, как пара дружелюбных разумных монстров?

— Что бы сказала Элис о том, что ты так быстро и легко поселился в резиденции Сатаны? Хорошо, что она вернулась на Небеса. Кто знает, что бы случилось с ней, если бы она осталась с тобой.

— Не смей говорить об Элис, ты, адовская блевотина. Я знаю, чего ты пытаешься добиться. Ты хочешь, чтобы я вернулся туда.

— Ты видишь её сейчас? Её милое личико на стене вместе со всеми остальными покойниками, которые на твоей совести.

— Тебе кажется, что ты хочешь, чтобы я вернулся, но поверь мне, ты этого не захочешь.

— К слову, о покойниках, мы здесь по колено в них увязли. Никто не думает, что ты вернёшься. Я меньше всех. Каждый бульк и пузырёк в каждой воронке звучат как приговор для этого сброда.

— Если я вернусь, то решу, что лучший способ найти тебя — это перебить всех адовцев. Не знаю, сколько времени это займёт, но у нас есть целая вечность, чтобы попытаться. Надеюсь, у тебя хороший тарифный план.

— Если ты думаешь, что раньше всё шло наперекосяк, погоди, пока не увидишь, что будет на этот раз. Эти бедные потерянные души без твоей защиты.

— То, что я не возвращаюсь, не означает, что у меня нет планов. Они ещё долго будут в порядке после того, как ты станешь кормом для дриттов.

— Так приятно слышать твой голос.

— Ага. Ты моё злобное прошлое. Все птицы возвращаются домой и срут тебе на голову. Мёртвая девушка всё поведала мне об этом. Я считаю, что на это рад Ад может выгореть дотла. Расскажи всем там, внизу, что я так сказал.

— Неважно, как далеко или быстро ты бежишь, этого окажется недостаточно. Я всегда буду с тобой.

Я отключаюсь. Телефон тут же звонит, но я игнорирую его. Он продолжает звонить на всём пути через Малибу.

На обратном пути я высматриваю Каталину, но не могу найти его. Иногда его скрывает погода. Вероятно, именно тот случай.

Кэнди ждёт в холле верхнего этажа «Шато Мармон», когда я открываю дедушкины часы.

— Да ты издеваешься надо мной.

— Собираешься стоять там или войдёшь и посмотришь сама?

Она проходит и останавливается прямо в проходе, пытаясь вобрать в себя всё это. Я бывал здесь и жил во дворце Люцифера в Даунтауне, но не уверен, что она когда-либо раньше оказывалась в такой явной ситуации потребления.

Она кладёт руки мне на плечи и крутит меня взад-вперёд.

— Классная рубашка. Собираешься получать лицензию на торговлю недвижимостью?

— Детка, единственная недвижимость, которая имеет значение — это милая могилка, в которую ляжет другой парень.

— Люблю, когда ты ругаешься.

Она обходит главную комнату, проводя пальцами по дорогой мебели и картинам.

— Ринко лучше? — спрашиваю я.

— Она обучается у Аллегры. Почему бы тебе не позволить мне беспокоиться о Ринко?

— Ладно.

Она обходит по кругу комнату и подходит к тому месту, где я устроился рядом с шоколадно-коричневым кожаным диваном, низким журнальным столиком и парой мягких кресел возле телевизора.

— Это всё твоё?

— Полагаю, да. Это всё для мистера Макхита. Насколько мне известно, Люцифер — единственный Макхит в округе.

— То есть, ты можешь делать всё, что захочешь.

— Ага. Никак не могу выбрать между стрелковым тиром и студией макраме.

Кэнди запрыгивает на диван и скачет, как ребёнок на кровати. Её короткие волосы развеваются вокруг лица, а Чак Тейлоры оставляют мягкие следы на диванных подушках.

— Ты здесь развлекаешься?

— Этот действительно крепкий. Обычно к этому времени они уже разрушаются.

Прыгая, она снимает куртку и бросает в меня. Затем рубашку. Затем кроссовки и брюки.

Продолжая прыгать, она говорит:

— Присоединяйся. Давай сломаем его.

Я ловлю её в прыжке и опрокидываю плашмя на спину. Забираюсь на диван и становлюсь над ней на колени. Она расстёгивает мне брюки, пока я снимаю рубашку. На этот раз всё больше похоже на то, когда мы в первый раз вместе остановились в отеле «Бит». Мы разбиваем журнальный столик, когда я переворачиваю её на него. Мы опрокидываем бамбук в кадках и разносим в дребезги кресла. Но мы не поцарапали диван.

Позже звонит мой телефон.

— Ответишь, и ты покойник, — говорит Кэнди.

— С каких это пор ты не отвечаешь на телефон?

— Я не это имела в виду. Я просто не хочу, чтобы сюда нагрянула кучка монстров или демонов, так что мне нужно одеться.

— В спальне есть халаты.

— Правда? Я люблю халаты.

Она скрывается в коридоре. Телефон перестаёт звонить. Она выходит в тёмно-бордовом махровом халате, толстом, как «белые страницы» Лоуренса, штат Канзас.

— Есть слово халатгазм? — спрашивает она, — Потому что, если есть, я только что его испытала.

Пиликает мой телефон. Сообщение от Касабяна. Кто-то вломился в «Макс Овердрайв». Я поднимаю трубку гостиничного телефона и звоню консьержу.

— Мне немедленно нужна машина.

— Конечно, мистер Макхит.

Я кладу трубку и начинаю натягивать одежду.

— Если хочешь пойти со мной, тебе нужно одеться.

— Я одета.

— Нет, не одета, — говорю я и протягиваю складной пистолет.

— Что это?

— Нажми на кнопку наверху рукоятки.

Раскладушка раскрывается книзу, словно двери бомболюка реактивного самолёта. Кэнди прикладывает к плечу оружейный приклад, целится по всей комнате и давит на спусковой крючок пистолета, издавая звук «Бац!».

— Вот именно поэтому я не стал его заряжать.

— Нечестно.

— Таковы правила.

— Кайфолом.

— Всегда можешь вернуть, если он тебе не нравится.

— Шутишь? Это мой новый плюшевый мишка в постель. Вы с Ринко можете подвинуться. Я каждую ночь буду прижиматься к этому милому щеночку.

Я не стал акцентировать внимание, что она проводит со мной не больше нескольких часов за раз, не то, что всю ночь.

Мы едем в гостиничном лимузине в «Макс Овердрайв». Водитель не разговаривает с нами. Даже не смотрит в зеркало заднего вида. Должно быть, он слышал о предыдущем водителе Люцифера. О том, который в итоге оказался с зашитым ртом.

Боковая дверь «Макс Овердрайв» выглядит так, словно разъярённый алкаш забил её до смерти кувалдой. Торговый зал на первом этаже разгромлен настолько, насколько может быть разгромлено пустое помещение. Каждый стеллаж и каждая полка были разбросаны и разнесены вдребезги. Это даёт ответ на один вопрос. Одному человеку потребовалось бы по меньшей мере полчаса, чтобы причинить так много ущерба. Значит, их было больше, чем один. Сколько их осталось? Я достаю «Зиг» и начинаю подниматься по лестнице.

Дверь приоткрыта. Я толкаю её до конца носком ботинка. Касабян сидит на полу, потягивая пиво, прислонившись спиной к мини-холодильнику. Спальня разгромлена, но в лучшем состоянии, чем магазин. Особо не видно, чтобы что-либо было сломано. Лишь перевёрнуто и свалено на пол. Когда Касабян шевелится, механизм одной из его ног одновременно скрежещет и хрустит. Его левая нога выгнута в сторону чуть ниже колена. Адские гончие — отнюдь не изящные устройства. Потребовалось большое усилие, чтобы нанести такой урон.

— Чёрт, — говорю я.

— Осторожно, на тот случай, если один из них всё ещё где-то здесь. Они были очень придирчивы к богохульству, — говорит Касабян.

— Привет, Кас, — говорит Кэнди. — Болит нога?

— Только когда я дышу или думаю.

Мы с Кэнди садимся на кровать. Касабян протягивает пиво. Мы качаем головами.

— Это ведь не имеет никакого отношения к тебе и твоим тёркам с Королём Каиром?

— Не знаю. Они не сказали, чего хотели? — спрашиваю я.

— Особо не болтали. В основном крушили и разбрасывали, а затем парочка их скакала по моей ноге, спрашивая, где они.

— Не сказали, что это за «они»?

— Мне кажется, они имели в виду бабки. Я сказал им, где деньги, и когда они нашли их, то прекратили и свалили. Две сотни кусков наличными, и они просто ушли.

Рядом с перевёрнутым столом лежит пачка «Проклятий». Я достаю сигареты и прикуриваю парочку, передавая одну ему.

— Добрые христианские малые. Не укради, и всё такое худу Десяти Заповедей. Новая Золотая Стража. Разгромить помещение и разъебенить тебе ногу — это ради общего блага, но взять хоть цент — это смертный грех.

Касабян ставит пиво и пытается встать. Нога подламывается, едва он переносит на неё свой вес. Он лежит на спине.

— Посмотри на меня. Мне следовало остаться на своём скейтборде.

— Все в порядке. Я познакомился с одним парнем, и он у меня в долгу. Он завершит твоё тело.

Касабян приподнимается на локтях.

— И что потом? Мне ждать, когда очередной Любопытный Джордж[178] войдёт в дверь и сломает мне вторую ногу? Всё было тихо, скучно и прекрасно, пока ты не вернулся, а теперь снова полное дерьмо.

— Довольно грубо, и даже неправда, — говорит Кэнди.

— Это говорит симпатичная девушка с двумя работающими ногами. Если бы не ты, он был бы здесь, чтобы надрать задницы этим парням.

— Не вини её. Это ты, Старый Брехун, хотел, чтобы я ушёл, — говорю я.

— А ты тот, кому следовало игнорировать меня, как делал это раньше. Что я знаю? Я голова на палке. Меня переполняют эмоции.

Волшебный Шар Номер 8 и сингулярность всё ещё в отеле «Бит». Нужно перетащить их в «Шато». Касабян бросает пивную банку в небольшую кучу на другом конце комнаты. Открывает холодильник и достаёт ещё одну.

— Кстати, я наблюдал Ад на твоей гляделке. Без звука не всё понятно, так что, может быть, ты сможешь мне помочь. Горящие церкви — это хорошо или плохо?

Дерьмо. Мерихим работает быстро. Деймус не станет молча сносить нападение. Интересно, не Семиаза ли попустительствовал этому, чтобы заманить меня обратно? Этому не бывать.

— Что-нибудь ещё?

— Много чего. Я всё время думаю об уродах в форме, выбивающих дерьмо из других уродов в красных штанах. Красные штаны там — это что-то вроде никакого-белого-после-Дня-Труда[179]?

— Мне нужно перевезти кое-какие вещи из отеля в безопасное место. Если не хочешь оставаться здесь, можешь поехать с нами.

— И быть калекой и третьим лишним в твоём маленьком любовном гнёздышке? Нет уж, спасибо. Марионетки Каира знают, что здесь ничего нет. Они не вернутся.

— Надеюсь, ты прав. Я собираюсь повесить боковую дверь и наложить кое-какие заклятия там и в переулке. Если захочешь выйти, делай это через главный вход. Там я наложу несколько более лёгких заклятий.

— Надеюсь, что вспомню всё это, когда пойду в «Вайпер Рум»[180] знакомиться с крутыми парнями.

— Здесь где-нибудь есть Спиритус Дей?

— В аптечке есть маленький флакон.

На обратном пути в «Шато» мы делаем короткую остановку в отеле «Бит». Мне жаль Касабяна. Если я магнит для дерьма, то он магнит для пиздюлей. Возможно, мне следовало заставить его поехать с нами. Ему бы это понравилось. Ещё один повод для нытья.

В «Шато» мы с Кэнди ломаем ещё больше мебели, а потом я пытаюсь придумать, что делать дальше. Диван не двигается с места. Он айсбергом возвышается над тонущим «Титаником» переломанной мебели.

Подхожу к окну, чтобы покурить. Что-то, что могло бы быть айсбергом, скользит по бульвару Сансет, разрушая дорогу, выбивая окна в зданиях на противоположной стороне улицы и круша автомобили. Затем оно бесшумно исчезает из виду. Звёзды над головой мигают, словно разноцветные гирлянды на рождественской ёлке. Вдали виднеется зарево пожара и слышится вой сирен. Как там звучала цитата в «Джоси Уэйлс — человек вне закона»[181]? «Приготовьтесь, маленькая леди. Ад придёт на завтрак».

Где-то ближе к рассвету у меня возникает мысль. На хуй святошу Джеймса. Он мне не нужен. Я хочу Ключ от Комнаты Тринадцати Дверей, но я прекрасно справляюсь и без него. Конечно, он не стоит того, чтобы мириться с этой каруселью дерьма. С призраком с румяными щеками, из-за которого все скачут, словно курица на электрической изгороди. Настырным скелетом, ноющим, как самая эмоциональная подружка со времён Офелии. Размазнёй из Малибу, гоняющим чаи со скелетами. Даунтаун снова превращается в дерьмо, а Лос-Анджелес в огне. И я знаю, что дальше будет только хуже. Если Семиаза не может справиться с адом, как, предполагается, я должен это делать? Мне ничего этого не нужно. На хуй святошу Джеймса. Аэлита и король Каир — вот те, о ком мне нужно беспокоиться, и под «беспокоиться» я имею в виду убить.

Мы сидим в угнанном минивэне «Форд» «мамочки футболиста»[182] между хипстерской художественной галереей и магазином костюмов.

— Так это и есть твоё представление о двойном свидании, — говорит Аллегра.

— Ты хотела вернуться в поле. Добро пожаловать в захватывающий мир окопной войны.

— Мы просто сидим здесь.

— Мы ждём приказа наступать. Тогда мы ринемся прямо на вражеские пулемёты и колючую проволоку.

— А пока что у нас есть терияки, гёдза и суп мисо, — говорит Кэнди, передавая пенопластовые коробки.

— И сакэ, — говорит Видок. — Я зажгу свечку в честь прекрасной богини Мацуо, чтобы почтить каждую бутылку, которой она одаривала нас на протяжении многих лет.

— Это будет пожароопасно, — произносит Кэнди.

— Что за жизнь без риска? — отвечает Видок.

— Долгая, — комментирует Аллегра. — И с уймой времени, чтобы быть благодарным за все те глупости, которых не совершил. Вроде слежки за квартирой убийцы.

— Мы не следим за квартирой Каира. Думаю, ему принадлежит всё здание.

— Я чувствую себя лучше, зная, что мы охотимся на владельца недвижимости. Это делает ситуацию более дружелюбной, — комментирует Кэнди.

Аллегра палочками для еды макает гёдза в соевый соус и скармливает Видоку. Тот улыбается и легонько целует её в губы.

— Добрый отец сказал мне, что ты вчера стал свидетелем Виа Долороза, — говорит он.

Я киваю, не сводя глаз с двери на другой стороне улицы.

— Было дело. Травен превратился в реального громилу. Он проделывал это с другими людьми? После визита Аманды он хотел пойти со мной на встречу с Тедди Остербергом. Вот была бы потеха.

Видок качает головой. Отпивает ещё сакэ.

— Отец — хороший и серьёзный человек. Он бы никогда не стал злоупотреблять своей силой.

— Как скажешь. Я лишь надеюсь, что он не ребёнок с заряженным пистолетом.

Кэнди на секунду перестаёт есть.

— Это укол в мой адрес?

— Твой пистолет не заряжен. Я проверил.

Она поворачивается к Аллегре.

— Старк собирается взять меня на перестрелку. Вы с Эженом должны пойти с нами.

— Звучит весело.

Кэнди хмурится.

— Отец Травен ведь не Саб Роза?

— Нет.

— Тогда как он может проделывать Долорозу?

Я пожимаю плечами и откусываю кусок курицы терияки.

— Аллегра — не Саб Роза, а я научил её руками добывать огонь.

Аллегра машет палочками для еды, словно качая головой.

— Ты не обучил меня этой магии. Ты дал её мне.

— Достаточно справедливо. Но существуют некоторые виды старинного худу, которые под силу даже гражданским, если те выучат правильные заклинания и принесут правильные жертвы. В этом-то и проблема. Они не выросли в окружении настоящей магии и не понимают, с какой силой играют.

— Плюс, большая часть наиболее распространённой старинной магии — Злая Магия. Это то, чем воспользовался Отец Травен, — говорит Видок.

— Что за Злая Магия? — спрашивает Кэнди.

— Это то, что Саб Роза называют чёрной магией, — отвечаю я.

— Саб Роза верят в четыре системы магии. Эфирную, которая описывает экстрасенсорные способности, прорицание, телекинез и тому подобное, — продолжает Видок.

— Другими словами, стоячая магия, — добавляю я.

— Есть телесная магия. Физическая магия.

— Трогательная магия.

— Магия при помощи рук, — говорит Видок. — Зелья. Исцеление. Изготовление амулетов. Чтение предметов. И есть Зловещая.

— Которая является самой популярной. Особенно у детей. Вот почему даже обладание большинством старинных книг по Зловещей незаконно, а у Травена их целые груды.

— А какой четвёртый вид магии? — спрашивает Кэнди.

— Теоретическая магия, — отвечает Видок.

— Что за теоретическая?

— Бог, — поясняю я, — Ангелы. То, что удерживает Вселенную воедино и заставляет всё крутиться. Это может быть даже не магия в том смысле, в котором мы её понимаем. Вот почему она теоретическая.

Кэнди легонько хлопает меня по руке.

— Почему бы тебе не рассказать мне всё про это?

— Я не думаю об этом. Зачем мне утомлять тебя? Если хочешь узнать больше, поговори с Французом или одолжи одну из его книг.

Видок отвешивает небольшой поклон, его рот набит курицей. Он проглатывает и говорит:

— Почту за честь одолжить тебе одну-две.

— Только история. Ничего практического, — говорю я.

Аллегра смеётся так, словно только что одурачила свою младшую сестру.

— Ты сможешь обучиться кое-какой магии после того, как научишься стрелять, — говорю я.

— Спасибо, папочка. Подаришь мне на день рождения двухколёсный велосипед?

— Поэтому я решил научить тебя угонять машины.

— Рада видеть, что эти отношения оберегают вас обоих от неприятностей, — говорит Аллегра.

Кэнди кладёт руку на плечо Аллегры.

— Он сказал тебе, где его берлога?

— Позже. Я сам расскажу ей об этом.

— Личные апартаменты Люцифера в «Шато Мармон», — говорит Кэнди.

Аллегра смотрит на свою еду, гоняя её по контейнеру палочками для еды.

— Должно быть, вы двое всё ещё дружите, раз он одолжил тебе свои апартаменты.

У Аллегры случился нервный срыв размером с цунами, когда я был телохранителем Самаэля, пока тот находился в городе, работая над фильмом. Какое-то время мы практически не разговаривали. Я даже не попрощался, когда отправился обратно в Ад.

— Не знаю, насколько можно быть дружнее, — говорит Кэнди.

Она смеётся.

— Заткнись.

Кэнди смотрит на меня, потом на Аллегру.

— Ох. Дерьмо. Мне жаль.

Она откладывает еду.

— Вот почему я сам хотел сказать ей, — говорю я.

— Сказать мне что? — спрашивает Аллегра.

Я сижу здесь как идиот. Мой рот не открывается. Я знаю, что случится, когда он откроется.

— Дорогая, всё сильно изменилось за то время, пока Старк был в Аду, — говорит Видок.

Рука Аллегры поднимается на полпути ко рту. Жест страха или беспокойства, а, может, она просто сдерживает отрыжку.

— Боже мой. Ты ведь не продал ему свою душу?

— Нет, — отвечаю я.

Я продолжаю смотреть через дорогу на здание Каира.

— Я и есть Люцифер.

Я поворачиваюсь, и Аллегра глядит на меня, словно я ответил ей на урду.

— Я не просил об этом и не хочу этого. Люцифер, тот, о котором ты знаешь, свалил эту работу на меня. Я должен был защитить Элис и другие души там, внизу. У меня не было выбора.

Она кладёт свои палочки для еды.

— Итак, теперь ты забираешь души и вводишь людей в грех.

— В основном я просто занимаюсь бумажной работой.

Она смотрит на Видока.

— Ты знал об этом?

Он кивает.

— Это было не моё дело. Он хотел сам тебе рассказать.

Она смотрит на Кэнди.

— Ты тоже знала. Итак, я здесь единственная, кто был не в курсе. И почему же?

— Из-за того, как ты реагируешь сейчас, — говорю я. — Ты сказала, что всё, что было между нами раньше, кончено и забыто, но это не так. Тебе понравилось, когда я показал тебе, что в мире существует настоящая магия. Но ты не справилась, когда дело дошло до сложных вещей. Магия и Таящиеся были забавными и сексуальными, но Рай и Ад? Ты даже не попыталась разобраться в них, а они — часть всего происходящего.

Аллегра с минуту молчит. Она смотрит в окно минивэна на небо.

— Так вот почему небо постоянно меняет цвет? И провалы?

— Я не слышал о провалах. И не знаю ничего о небе. Я говорил о своей нынешней ситуации с трудоустройством. Я получеловек с половиной Вселенной на спине, и если ты считаешь, что это делает меня монстром, тогда, принцесса, можешь сама проваливать к чёрту. Дверная ручка вон там, а автобусная остановка на углу.

Она с минуту сидит, уставившись в пол, затем с такой силой сдвигает боковую дверь минивэна, что та едва не отлетает в неё обратно. Выбирается и уходит. Видок смотрит на меня так, как никогда раньше не смотрел. Словно на самом деле хочет меня ударить.

— Хорошо разрулил, парень. Элегантно, как всегда.

— Лучше поспеши. Смотри, чтобы она не упала и не разбила свой нимб.

Видок вылезает и захлопывает за собой дверь. Мы с Кэнди с минуту сидим молча.

— Ну, так получилось, — говорит она. — У меня длинный язык. Мне жаль, что я что-то сказала.

— Проехали. Рано или поздно это должно было случиться. Жди здесь.

Лула Хоукс, лицо со шрамами и татуировками, идёт в нашу сторону. Я выхожу и подхожу к ней.

— Преследуешь меня? Могла бы просто попросить автограф.

Она испуганно отступает на шаг.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

— Я первый спросил.

Она кивает в сторону дома Каира.

— Ты ведь знаешь, что Король живёт вон там?

— Ага. Когда он вернётся, я собираюсь убить его.

Она засовывает руки поглубже в карманы кожаной куртки. Делает глубокий вдох. Она не это хотела услышать.

— Как получилось, что ты его знаешь и хочешь продать такому плохому человеку как я?

— Мы какое-то время встречались, — отвечает она, качая головой. — Мне не нравится, во что он превратился с тех пор, как появилась Аэлита. Он вышел из-под контроля.

— Он всегда был неуправляем.

— Но не так, как сейчас.

— Зачем ты отправила меня к этому лоху Манималу Майку? Он был практически бесполезен.

— Что значит «практически»?

— Это значит, что у меня есть важные вопросы, а он ни хрена не знал.

— Что он сказал?

— Он сказал, что та девочка пыталась зарезать святошу Джеймса, и что тот сбежал в какое-то место под названием Голубые Небеса, но он не знает, где это.

— Что-нибудь ещё?

— Ничего. Мне пришлось выкрутить его жирную руку, чтобы он сделал кое-какую Тик-Так поделку для одного моего знакомого. Вот и всё.

Она кивает, словно в глубокой задумчивости.

— Итак, он рассказал тебе, где святоша Джеймс, и о его мотивах отправиться туда. И что девочка-призрак напала на него специально, а не случайно. Он к тому же согласился сделать Тик-Так изделие стоимостью в десятки тысяч долларов, как полагаю, бесплатно. Ты называешь это ничем?

— Когда ты так излагаешь, звучит как кое-что полезное, но, говорю тебе, то, как это извергалось из его дырки для виски, определённо казалось ничем.

— Рада, что смогла помочь тебе ещё раз взглянуть. А теперь я лучше пойду, пока кто-нибудь не увидел, как я беседую с тобой.

— Что случилось с твоим лицом? Каир сделал это с тобой?

— Не твоё дело.

— Знаю, но я неотёсанный, поэтому решил спросить.

— И я ответила.

С ней что-то связано.

— Мы раньше не встречались? Я имею в виду, до Блэкбёрна.

— С чего я вообще вздумала разговаривать с тобой? Ты не лучше Короля. Оставь меня в покое.

Она делает пару шагов назад и обходит меня, направляясь в ту сторону, куда шла, когда я остановил её. Сегодня я завожу самых разнообразных друзей. Когда я возвращаюсь в минивэн, Кэнди спрашивает: «Кто это был? Ещё одна из твоих порнозвёзд?».

— Кое-кто, пытавшийся мне помочь, но потом я задал мудацкий вопрос».

— Это она рассказала тебе о Каире?

— Ага.

— Похоже, она сказала тебе правду. Вот и он. Кто это с ним?

— Понятия не имею.

Каир идёт по другой стороне улицы, крича и размахивая руками, как заводная горилла. В нескольких метрах перед ним идёт симпатичная темноволосая девушка в длинном свитере поверх тигрового платья и ботинках. Он держится прямо за ней, крича достаточно громко, чтобы люди оборачивались посмотреть. Он сыплет проклятиями и в их адрес. Девушка в Тигровую Полоску продолжает идти, изо всех сил стараясь игнорировать его. Кожаная сумка соскальзывает с её плеча и сползает по руке. Каир протягивает руку и хватает за ремень. Тигрица оборачивается и сильно толкает его обеими руками. Он хватает её за руки и кричит прямо ей в лицо. Отвращение на лице Тигрицы сменяется страхом. Она прогибается назад в талии, чтобы сохранять некую дистанцию между собой и Каиром.

Я вылезаю из минивэна и начинаю пересекать улицу. Сигналят автомобильные гудки. Позади меня проносятся рычащие двигатели. Большинство машин останавливается. Я протискиваюсь между ними и машу остальным.

Каир оборачивается, чтобы проверить, что за шум, и видит меня. Он улыбается. Показывает мне средний палец. Тигрица пытается вырваться, но он крепко держит её и тащит к своей двери. Она замахивается тяжёлым ботинком и наотмашь бьёт Каира в голень. Он изрыгает поток непонятных грязных ругательств и отпускает её руку, держась за ногу. Набрасывается на Тигрицу, но тут же замирает. Теперь его черёд выглядеть испуганным. Он пятится и неловко достаёт из кармана ключи. Открывает стальную дверь в своё здание и захлопывает за собой.

Тигрица стоит с ремешком в руке и сумкой на земле, не понимая, что только что произошло. В отличие от меня. У неё за спиной маленькая девочка-призрак. Метрах в шести и быстро приближается. Она смеётся тем особенным высоким детским звонким смехом. Наконец, Тигрица слышит её и оборачивается. Она просто стоит там. Она знает, что это за девочка, и как у большинства нормальных людей, столкнувшихся с откровенным злом, у неё в мозгу переклинивает, и она застывает на месте. Что касается меня, я вытаскиваю «Зиг» и начинаю стрелять.

Машины уходят в занос. Люди кричат и ныряют в укрытие. Весь этот шум выводит Тигрицу из транса. Она ныряет в укрытие, а я продолжаю палить. Добравшись до тротуара, я оказываюсь между ней и призраком. Покрытые Спиритус Дей пули проделывают отверстия в маленькой девочке. Каждый раз, когда в неё попадает, она растягивается, как тёплая ириска, но к тому моменту, как её настигает следующая пуля, отверстие снова затягивается. Она не приближается, но и уж точно не уходит.

Краем глаза я вижу, как Кэнди выпрыгивает из промежутка между двумя машинами.

— Нет! — пронзительно кричу я, но слишком поздно.

Кэнди направляется прямо к девочке, наверное, думая, что та ранена. Но это не так. Маленькая девочка поворачивается, и, хотя Кэнди двигается с быстротой нефрита, нож девочки мелькает в воздухе и полосует Кэнди по животу. Кэнди падает. Она по инерции проносится ещё несколько метров, где и лежит на тротуаре, свернувшись в маленький комочек. Призрачная девочка склоняется над ней, держа обеими руками нож. На мне длинное пальто с глубокими карманами, которое я нашёл в шкафу Самаэля. Я лезу в карман и свищу. Девочка смотрит на меня. Я делаю замах Диззи Дина[183] и изо всех сил швыряю в неё Волшебный Шар Номер 8.

Увидев его, она кричит — издаёт длинный пронзительный вой, словно ногти гиганта скребут по милям классной доски. Она визжит громче, когда Шар Номер 8 попадает в неё, проделывая дыру у неё в боку. Там нет ни крови, ни костей. Выглядит так, словно кто-то вырвал кусок из фотографии в журнале. Лицо девочки темнеет, как будто она вот-вот заплачет. Она исчезает.

Я подбегаю к Кэнди. Беру её на руки и наклоняюсь, чтобы поднять Шар Номер 8. Когда я поворачиваюсь, чтобы позвать Тигрицу, там маленькая девочка. Она снова наносит удар, целясь в Кэнди. Я достаточно быстро разворачиваюсь, чтобы защитить Кэнди, но девочка режет мне руку. Я держу Шар Номер 8 как камень и швыряю ей в лицо. Она снова темнеет, и на этот раз её крик настолько громкий, что трескаются стёкла в соседних машинах. Когда она исчезает, я хватаю Тигрицу за руку.

— Идём. Она может вернуться.

— Это был призрак.

— Без балды.

Я открываю боковую дверь минивэна и сажаю её и Кэнди сзади. Хватаю большое полотенце из «Шато», которое мы использовали в качестве скатерти, и прошу Тигрицу держать его прижатым к животу Кэнди. Кэнди стонет и пытается свернуться в ещё более плотный клубок.

— Какого чёрта?… — спрашивает она.

— Всё в порядке, — говорю я, — Отвезу тебя в клинику.

Каир живёт в Силвер-Лэйк, а клиника Аллегры находится прямо на краю этого района. Это короткая поездка, а через три красных светофора — ещё короче. Каждый из них взрывается, когда я бросаю мощное быстрое худу, чтобы переключить их на зелёный. Раньше отсутствие Ключа от Комнаты Тринадцати Дверей было просто геморроем, но теперь это жизнь Кэнди. Я никогда по-настоящему не задумывался об убийстве святоши Джеймса, но, если Кэнди не выкарабкается, возможно, придётся.

Должно быть, кто-то внутри услышал, как фургон с визгом остановился на парковке. Файруза, Людера, открывает дверь, и они с Ринко выходят. Кэнди в сознании, и её шатает, но она держится на ногах. Ринко ведёт её внутрь, даже не взглянув на меня, а Файруза закрывает и запирает дверь.

Я весь в крови Кэнди, как и всё заднее сиденье минивэна. Я выливаю остатки сакэ на руки и порез от ножа. Приятное жжение. Забираюсь обратно в минивэн и обматываю руку полотенцем Кэнди. Бросаю другое полотенце Тигрице.

— Твоё платье испорчено.

Она смотрит вниз и видит кровавые потёки. На самом деле их не так уж много, но она издаёт панический стон.

— Нет. Дерьмо. Боже.

Меня так и подмывает сказать ей, что даже если бы Богу было не всё равно, Он не в состоянии что-либо с этим поделать, но я держу рот на замке. Он сегодня причинил уже достаточно вреда.

— Расслабься, — говорю я, — Это всё не твоя кровь.

Тигрица ощупывает себя, чтобы убедиться, что я прав.

Цвет неба меняется с голубого на фисташково-зелёный, а затем тот тёмно-фиолетовый, который я помню по тем временам, когда Даунтаун был в огне. Облака превращаются в металл и вспыхивают пламенем, прежде чем снова стать белыми и пухлыми.

— Мы не можем оставаться здесь, а я не могу вести этот минивэн через весь город.

Я набираю «Шато».

— Можете прямо сейчас прислать за мной лимузин?

— Конечно, мистер Макхит.

Я называю портье адрес.

— И побыстрее. Скажи водителю, что я навсегда уберегу его или её задницу от огня, если они доберутся сюда за десять минут.

— Я сам приеду.

— Мне всё равно, кто. Главное, побыстрее.

Дыхание Тигрицы почти вернулось к нормальному, но её сердце всё ещё бьётся со скоростью 5 Махов. Лёгкий шок. Она будет в порядке. Мой адреналин зашкаливает. Мне хочется вышибить дверь клиники и найти Кэнди, но я не хочу мешать Аллегре работать над ней.

Кровотечение из моей чёртовой руки никак не остановится.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я Тигрицу.

— Пэтти Темплтон.

Я оборачиваю полотенце вокруг руки и протягиваю её ей.

— Пэтти, свяжи вместе концы, — говорю я.

Она берёт концы полотенца и туго стягивает их.

— Я Старк. Можешь поехать со мной, если только не хочешь выйти и пойти домой.

— Да ну на хрен.

— Отлично. Теперь мы друзья, и собираемся поговорить друг с другом, и без дураков, верно?

Я завожу минивэн и втискиваю его в угловое пространство за несколькими фургонами доставки. Вернусь после наступления темноты и брошу его где-нибудь.

— Ага. Ладно. Только не давай ей приблизиться ко мне.

— Без проблем. Я знаю место, где она никогда нас не найдёт.

Лимузин подъезжает с запасом в тридцать секунд.

— А как насчёт твоей подруги внутри? — спрашивает Пэтти.

— Она в хороших руках.

Мы с Пэтти садимся в лимузин.

— Похоже, ты получил билет в рай осуждённых на вечные муки, — говорю я водителю.

Он разворачивает большую машину.

— Что, если я не проклят? — спрашивает он.

Я узнаю голос из телефона.

— Поверь мне, приятель. Если ты и не был, то теперь точно.

Когда мы вливаемся в поток машин, я оглядываюсь назад на стоянку. Яма, которую вчера выкопала Черри, заделана лучше нового. Мёртвая, Черри трудится усерднее, чем когда была живой.

Если вам когда-нибудь потребуется затащить девушку в потайную комнату через дедушкины часы, и так, чтобы она не акцентировала на этом внимание, позаботьтесь о том, чтобы перед этим на неё напал вооружённый ножом призрак.

Я оставляю Пэтти на диване и иду в ванную за новым полотенцем. Это промокло насквозь. Когда я возвращаюсь, она нюхает открытую бутылку Царской водки.

— Возможно, ты не захочешь это пробовать. Вот обычное вино и еда.

Она снова нюхает и наливает себе немного в бокал. Делает большой глоток и кривится.

— Я говорил.

Она наливает ещё. Я сажусь напротив неё. Она пожимает плечами и опрокидывает бокал. Вчерашняя еда исчезла, и на столе в стиле шведского стола разложена свежая закуска.

— Бывало и хуже, — говорит она. — Что-то вроде аквавита[184]?

— Что-то вроде.

— Никогда раньше не видела красного аквавита.

— Этот довольно редкий.

Я не хочу говорить ей, что красный цвет придают условно-ядовитые адовские растения и несколько капель ангельской крови. У неё был тяжёлый день.

— Каир пытался похитить тебя там?

Она делает глоток и закатывает глаза. Она успокаивается просто от того, что держит бокал в руке.

— Не будь глупцом. Я девушка Короля. Если это можно так назвать. Когда он не изображает Джина Симмонса[185] и не пытается трахнуть всех остальных девушек в комнате. Думаю, он занимается этим с сучкой Аэлитой.

Этого я не ожидал. Её лицо заляпано умеренным количеством знаков греха, но ничего особенного. Гораздо меньше, чем я ожидал от того, кто связан с Каиром.

— О чём вы спорили?

Она качает головой. Тычет в воздух средним пальцем.

— Нахуй его и всю его обдолбанную команду. Они отвратительны. Ты видел их? Они словно животные.

— Они не могут ничего с этим поделать. Он принимает наркотик, который сводит их с ума. О чём вы с Каиром спорили?

— О моей работе. Что за наркотик?

— Он называется «Дикси Уишбон». Постарайся сосредоточиться.

Она допивает бокал, и её слегка передёргивает.

— Прости. Может у меня в некотором роде шок, понимаешь? Посттравматический стресс. Этот мудак спасал свою тощую задницу и бросил меня, не так ли? Нахуй его. Ладно. Спрашивай меня о чём хочешь. Если это ранит этого радужного пиздюка, я тебе скажу. Знаешь, у него самые крошечные яйца из всех парней, с которыми я когда-либо встречалась. Не странно ли? Крошечные яйца.

— Это не совсем та информация, которую я искал. О чём вы спорили?

— Я сказала тебе. О моей работе.

— А что у тебя за работа?

— Я мечтатель.

— Кто это?

Она смотрит на меня.

— Ты ведь тот самый парень Сэндмен Слим? Я видела тебя в «Бамбуковом доме кукол».

Кровь стекает по моей руке. Я повторно накручиваю полотенце и прижимаю его к ране. Ей действительно пора бы уже начать заживать. Чёртовы раны от призраков.

— Ты бывала в «Бамбуковом доме»? Тебе нравится тот музыкальный автомат?

— Ага.

— Кто тебе нравится больше, Мартин Денни[186] или Артур Лиман[187]?

— Мартин Денни.

— Ага. Я — Сэндмен Слим. Кто такие мечтатели?

— Я считала, что ты должен быть каким-то крутым супергероем рок-звездой. Как получилось, что ты не знаешь о нас?

— То, что ты знаешь, как меня зовут, вовсе не означает, что я в клубном списке рассылки Саб Роза. Я провёл всю свою жизнь, бегая от этого мира.

— Похоже, это шло тебе на пользу. Ты истекаешь кровью и понятия не имеешь, как что работает.

— Разобраться в Аду было проще, чем разобраться в Лос-Анджелесе. Кто такие мечтатели?

Она машет рукой. Берёт бокал и возвращается за новой порцией Царской водки. Впечатляет.

— Самодовольные старики называют нас истинным, реально старым именем. Хирурги Ночного Неба. Знаешь, как мы называем себя?

— Скажи.

Она, ухмыляясь, плюхается на диван. Царская водка крепко ударила её.

— Клуб на Высоте в Милю[188].

— Это здорово, но я всё ещё не знаю, чем вы занимаетесь.

— Мы грезим. Мы воплощаем в реальность наши грёзы.

Снаружи небо застилает дым из, готов поклясться, конуса маленького вулкана. С неба грязным снегом падает пепел.

Она стучит костяшками пальцев по столу. Похлопывает по дивану.

— Видишь это? И это? Мы это сделали. Без нас здесь ничего бы не было.

— Ты говоришь мне, что ты Бог.

— Не будь глупцом. Ладно. На самом деле мы не создаём реальность. Мы просто выдумываем формы и придаём им материальность, чтобы они не улетучились.

От вулканического шлейфа отворачивает реактивный лайнер, направляясь в море и оставляя за собой густой дым из одного двигателя.

— Ты хочешь сказать, что миром рулит кучка дремлющих тусовщиц и клубных мальчиков?

Она ставит бокал и откидывает голову назад.

— Не всей реальностью. И некоторые из мечтателей стары. Дома есть по всему миру. Но наш — самый крупный. Ещё бы. Голливуд. Большая машина грёз. Именно здесь обитает мировое воображение. Место силы коллективного бессознательного[189]. Вся эта хрень. В любом случае, мы здесь, и это работает, так что, знаешь, нахуй заморачиваться?

— Я никогда не слышал о вас. Неужели все знают?

— Нет, конечно же. Только те, кому положено.

— Как давно вы этим занимаетесь?

— Сколько птиц сидит на проводе? Вот столько.

Ненавижу эти уроки истории начальной школы. Они смущают, и это моя вина. Когда я был молод, то не хотел знать, как устроен мир. Не хотел знать ни о Саб Роза, ни о том, что их волнует. А потом, когда захотел узнать, было слишком поздно, и я был занят тем, что просто старался выжить в Даунтауне. С тех пор я всё время играл в догонялки. Наверное, и всегда буду.

— Ладно. Ты мечтатель, и есть другие мечтатели, и весь невыдуманный мир растеряет свои рисовые хлопья, если вы перестанете грезить. Почему ты спорила с Каиром об этой работе?

— Потому что мы умираем. Эта сумасшедшая маленькая призрачная сучка что-то имеет против нас.

— Все убитые Саб Роза — мечтатели?

— Большинство.

— Это из-за вас небо похоже на сломанный калейдоскоп, а Каталина ушла в самоволку?

Она закатывает глаза, пытаясь изобразить сарказм, но выглядит просто пьяной и испуганной.

— Теперь до тебя дошло. Убийство — это депрессант, и люди напуганы. Иногда нас недостаточно в каком-то одном месте, чтобы правильно удерживать реальность.

— Каир винит тебя в том, что реальность рушится? Ссора была из-за этого?

— Нет.

Она встаёт и идёт за новой порцией Царской водки. Я перехватываю её и наливаю ей в бокал обычное вино.

— О-о-о. Джентльмен.

— Не хочу, чтобы у тебя слишком рано расплавился мозг.

— Чувак, пофиг.

Она плюхается на диван.

— Король хочет, чтобы я уволилась или уехала из города. Я пыталась объяснить ему, что то, чем я занимаюсь, — это не работа. Это как призвание свыше. Это то, кто я есть. Я выдумываю. Вот так. Но он говорит, что работает на тех, кто хочет избавиться от нас, старожилов. Захватить власть и поставить своих собственных мечтателей. Я думала, он просто бахвалится. Он иногда так делает.

Кто бы мог подумать? В конечном счёте, Каир не полное чудовище. Всего лишь трус.

— Может, он пытался защитить тебя, велев убираться из города. Если кто-то использует призрака, чтобы убивать мечтателей, то, когда появилась та маленькая девочка, он, скорее всего, знал, что не может бороться с ней.

— Он знал, что она собиралась убить меня, и оставил меня той маленькой сучке? Вот мудак.

— Кто руководит мечтателями?

— Важные шишки из Саб Роза. Кто ещё?

— Что случится, если вы перестанете выдумывать? Если все вы в Лос-Анджелесе полностью прекратите.

— Если мы уедем, костяшки домино начнут падать. Бим. Бим. Бим.

Она щёлкает пальцами, опрокидывая в воздухе воображаемые костяшки домино.

— Я не знаю, смогут ли другие дома удержать весь мир воедино без нас. Не успеешь оглянуться, и всё уже не то, чем было раньше, а дальнейшее мне неизвестно. Возможно, мы все просто исчезнем. Никто не знает, потому что этого никогда не случалось.

— Кто из Саб Роза главный? Блэкбёрн?

— Я похожа на «Гугл»? Купи себе грёбаный ноутбук.

Моя рука начинает болеть. Я беру свой стакан с Царской водкой и брожу кругами, пока не нахожу «Проклятия». Подношу пачку к столу, выстукиваю одну сигарету, и пытаюсь прикурить одной рукой. Пэтти хихикает надо мной. Берёт сигарету, суёт в рот, прикуривает и возвращает мне.

— Спасибо.

— Нет проблем. Я бы сделала это и для собаки.

У меня слегка кружится голова. Не от боли или алкоголя, а от всего происходящего. Не говоря уже о беспокойстве за Кэнди. Я смотрю на часы. Мать вашу, слишком рано звонить в клинику.

— Итак, кто-то пытается заменить нынешних мечтателей или уничтожить их. Каир работает с ними, но не может пытаться играть мускулами, потому что нарвётся на обратку и, что отлично известно тому, кто управляет им, станет визжать, как в жопу трахнутый поросёнок. И это означает, что тот, кто стоит за всем этим, также контролирует девочку. Нельзя арестовать или убить безумного призрака. Она хорошее прикрытие. И, возможно, стоит убить нескольких не мечтателей, чтобы убийства выглядели случайными. Это всё ради общего блага, верно?

— Как скажешь.

— Я говорю так, потому что практически уверен, что знаю, кто стоит за этим. Вопрос в том, какое ангелу дело до нашей реальности? Скажи мне вот что. Раз ты гуляешь со своим парнем, значит, мечтатели должны работать посменно, верно?

— Ага. Два дня работы, три выходных, чтобы привести мысли снова в порядок.

— Где ты грезишь?

Она садится, едва не расплескав вино. Указывает туда, где, как ей кажется, север. Ошибается.

— Есть одно местечко в Юниверсал-Сити. Рядом с киностудией. Выглядит как обычное офисное здание. Ужасно скучное снаружи. Как камуфляж, понимаешь? Туристические автобусы курсируют прямо мимо него. Мы там.

— Там на кого-нибудь нападали?

— Нет.

Отлично. Это означает, что здание хорошо защищено от духов.

— Тебе следует отправляться туда и оставаться там, и пусть другие сделают то же самое. Пока вы внутри, девочка не сможет до вас добраться, иначе она бы уже это сделала.

— Как скажете, сэр Галахад[190].

— Чёртова рука.

Мне нужны обе руки, чтобы туже завязать полотенце, но поскольку я держу сигарету между губами, дым попадает мне прямо в нос, а я не могу сейчас положить её, потому что полотенце полностью раскрутится.

Пэтти обходит вокруг стола.

— Дай, помогу. Чёртовы мужчины. Могут привязать тебя к кровати, но не могут сами завязать себе ботинки.

— Спасибо. Обычно на мне всё быстро заживает. К этому времени кровотечение уже должно было прекратиться.

— Должно бы, вот бы, могло бы, — говорит она. — Поскольку, как ты сказал, мы теперь лучшие друзья, и я могу спросить о том, что всегда хотела узнать, что, чёрт возьми, за имечко такое, Сэндмен Слим[191]?

— Ну, я не толстый.

— Это я поняла.

Она крепко затягивает узел. Затем садится, чтобы полюбоваться делом своих рук.

— Раньше, до того, как перестало работать кабельное, в Аду много смотрели старые фильмы. «Сэндмен» — слово из старых боевиков категории «Б», означающее «наёмный убийца».

— А. Ладно. Подожди. В Аду есть кабельное?

— Теперь есть. Было отключено, но мы снова его починили.

Пэтти не слышит или потеряла интерес к предмету разговора.

— Похоже, это хороший отель. У них что, нет врача или кого-нибудь в этом роде? — говорит она.

Вот что случается, когда проводишь одиннадцать лет на арене, залечивая свои раны. Раненый, ты смотришь по сторонам в поисках тряпки и ниток, чтобы удержать ту часть тебя, которая норовит вывалиться в этот конкретный день. Врач находится в самом внизу списка того, о чём ты думаешь, став рабом гладиатором. С другой стороны, Люцифер желает целую команду нейрохирургов, прилетевших из Швейцарии, и желает её немедленно.

Я набираю номер на гостиничном телефоне.

— Да, мистер Макхит.

— Мне нужен гостиничный врач. Есть у вас такой?

— Чтобы удовлетворял вашим, гм-м, особым запросам, такого нет.

— Прямо сейчас я жду швею и сестру. Пришлите тех, кто у вас есть. Велите им не открывать глаза. Я проведу их через часы.

— Отлично, сэр.

Я оставляю кровавые отпечатки по всей красивой мебели, Кэнди ранена, Лос-Анджелес засыпает вулканическим пеплом. Что же тогда творится в остальном мире? Я формулирую новую мантру. ЧБСДБ. Что Бы Сделал Дикий Билл? Я не могу сжечь Каира, как когда-то предал огню Йозефа и тех скинхедов. Мне придётся убить его позже. И я не знаю, где Аэлита. Маленькая девочка — единственная зацепка, что у меня есть, и если только она не бегает где-то, занимаясь расчленёнкой, то я знаю, где она будет. Вот, что бы сделал Билл. Если он не мог найти головы плохих парней, то находил руки и ломал их. Пришло время сказать «ола»[192] Мадридскому Бесёнку.

— Когда врач уйдёт, мы отвезём тебя в убежище мечтателей.

— Ладно. Ничего, если я вздремну, пока мы ждём?

— Я приготовлю аспирин. Он тебе понадобится.

После того, как гостиничный врач накладывает мне швы, я спускаюсь с Пэтти вниз, и мы ловим такси, совсем как обычные придурки. Никаких лимузинов сегодня. Я не хочу, чтобы кто-нибудь в отеле знал, куда мы направляемся. Всё, что увидит таксист, — это как я везу свою полупьяную подружку в Юниверсал, чтобы её стошнило на большую пластмассовую акулу.

Отель практически пуст. Даже в Лос-Анджелесе Апокалипсис плохо сказывается на бизнесе.

Скоростная автострада на север — это шутка. Жители Лос-Анджелеса и туристы бегут из города, блокируя дорожное движение плотной пробкой бампер к бамперу, словно в университетском эксперименте, демонстрирующем невозможность сбежать из Лос-Анджелеса. И не похоже, чтобы небо здесь стало хоть чуточку ближе к нормальному. Облака проносятся над головой с удвоенной скоростью, словно всё небо на ускоренной перемотке. Вулкан и пепел исчезли, так же полностью и подчистую, как Каталина, но, похоже, это произвело впечатление на обывательские массы. Если и этого недостаточно, радио таксиста объясняет, словно в рамках хитроумного плана вызывания паники даже среди не паникёров, что власти закрыли международный аэропорт Лос-Анджелеса и аэропорт Бербанк.

Я попросил таксиста высадить нас возле офисных зданий на окраине Юниверсал-Сити. Вместо того, чтобы направиться обратно в город, такси выезжает на северную автостраду вместе с другими бегущими с корабля. Пэтти ведёт нас в самый центр Юниверсал-Сити, мимо огромных стекляшек, к приземистому четырёхэтажному зданию, спрятавшемуся за рядом деревьев, в стороне от обычного туристического маршрута. Там есть пост охраны, но он пуст. У меня такое ощущение, что и большие офисные башни тоже опустели.

Пэтти достаёт из сумочки карточку-пропуск и впускает нас внутрь. Сейчас она выглядит совершенно трезвой. Девушка умеет пить. Я никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь смешивал адовскую и гражданскую выпивку. Надеюсь, она не взорвётся и не уничтожит весь остальной мир.

Первый этаж здания мечтателей выглядит как любое недостроенное офисное помещение. Большая открытая площадка с кабелями для цифровых линий и телефонов. В задней части помещения пара намёков на кабинеты. Стены нейтрального суицидно-бежевого оттенка. Как можно работать в одном из подобных мест и всерьёз не подумывать хотя бы раз слететь с катушек? Частью соглашения о найме должно быт дополнительное соглашение об убийстве-самоубийстве, сразу вместе с планом 401(k)[193].

Лестница на второй этаж заперта. Пэтти снова делает взмах карточкой, и дверь со щелчком открывается. Внутри темно и слабо пахнет лилейником и белладонной. Забвение и стимуляция. По мне так звучит как вечеринка.

Моего лица касается паутина. Я собираюсь оттолкнуть её, но Пэтти говорит: «Не трогай. Не прикасайся к ним». Сквозь темноту я вижу много паутин. Чем выше мы поднимаемся, тем гуще они становятся. Когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу, что это не паутина. Это длинные, почти невидимые волоски, похожие на рыболовную леску. Только, кажется, они жужжат и шепчутся.

— Похоже, они разговаривают друг с другом.

Пэтти оглядывается через плечо.

— Хороший слух. Они живые. Когда мы спим, наши нервные системы объединяются с Большой Коллективной, и эти нервы транслируют наши сны.

Второй этаж представляет собой нейронную полосу препятствий. Большая часть нервов уложены вдоль стен, словно компьютерные кабели, но самый плотный пучок выходит из двенадцатигранного корпуса из дерева и латуни в центре комнаты. Рядом с этой комнатой расположена небольшая, но уютная на вид зона отдыха с холодильником, массажным столом и большими мягкими креслами. Пол вокруг деревянного корпуса инкрустирован изображениями серебряных арок. Двенадцать Небесных Сводов. Пэтти касается каждой двери, обходя большую коробку с игрушками. И останавливается возле одной. Открывает её.

— Кое-кого сегодня здесь нет. Здесь должен быть Джонни Зед[194]. Надеюсь, он в порядке.

Внутри камеры находится мясистый сосуд в форме кувшина с прозрачной жидкостью. Внутри бледными водорослями дрейфуют нервные волоски.

— Вот она, — говорит Пэтти. — Центральная станция мечтателей.

— Вы забираетесь туда?

— Раздеваемся для двухдневного купания нагишом. Это не так уже плохо. Там тепло, и ты ничего не чувствуешь. Ты просто паришь там. Лоно с прекрасным видом.

— О чём вы грезите?

— Это трудно описать. Это не столько о вещах, сколько о местах между ними. Я бы не стала грезить о столе или о тебе. Я грежу о больших пустых пространствах. Пустоте внутри предметов. Атомах и молекулах. Я не грежу о том, как здесь всё херово, а о том, насколько идеальны предметы, когда ты в них погружаешься.

— Звучит мило.

— Хочешь раздеться и попробовать? Знаешь, ты немного напряжён. Скорее всего, это пошло бы тебе на пользу.

— Какое у мечтателей стоп-слово?

Она притворно вздыхает.

— Ты побывал в Аду, но даже не хочешь попробовать побывать в Раю. Глупыш.

Она закрывает дверь и скрещивает руки на груди, впервые выглядя серьёзной с тех пор, как я спас её от призрака.

— Что теперь?

— Что теперь, так это то, что ты останешься здесь. Полезай в эту «Глупую Замазку»[195] и постарайся немного утихомирить небо, либо просто побездельничай в гостиной. Посмотрю, что можно сделать с этой маленькой девочкой. Не выходи, пока я не дам знать.

Я начинаю спускаться по лестнице, осторожно обходя нервы мечтателей.

— Эй, Сэндмен, — говорит Пэтти с верхней площадки лестницы. — Спасибо за сегодня. Ты не обязан был всё это делать.

— Нет проблем. Я бы сделал это и для собаки.

Она улыбается и идёт в гостиную.

Я беру такси до «Макс Овердрайв». Хвала Богу за таксистов. Шутят, что, когда наступит конец света, останутся только тараканы. Они забывают о таксистах. Пока у тараканов будут деньги на оплату, либо что-нибудь на продажу, таксисты будут рядом, чтобы возить их из тараканьих мотелей в тараканьи офисы и дальше, в тараканьи пригороды, хлопая по тормозам, выкрикивая в окно проклятия, и всё время задирая цену.

Ведущая в город автострада практически пуста, так что мы быстро добрались. Я вхожу в магазин через парадную дверь, осторожно обходя заклятия. Должно быть, Касабян услышал, как я вошёл, потому что не удивился, увидев меня.

— Пришёл проверить, не вернулись ли «Слава Стомперов»[196], чтобы прикончить меня?

— Помнишь, как на днях ты сказал, что мне следует быть неразумным и игнорировать тебя?

— Ну? — отвечает он, выглядя более нервным, чем когда-либо с тех пор, как я отрезал ему голову.

— Твоё желание исполнилось. Собирай свои шестерёнки. Ты едешь со мной.

— Куда?

— В одно безопасное место. Те парни, что вломились сюда, пытаются изменить всю ткань реальности, и используют карательные отряды и безумного маленького призрака с огромным грёбаным ножом. От греха подальше, ты пойдёшь со мной прямо сейчас.

— Я и не знал, что тебе не всё равно.

— Конечно, не всё равно. Ты знаешь, где мои деньги.

— Это мои деньги. В этой хибаре есть кабельное? Потому что если мне придётся остаться с тобой, то мне нужно будет, чем занять себя.

— По меркам лачуги она довольно милая. Внутри есть туалеты, и всё такое.

Касабяну не хочется идти со мной, но он и не хочет больше один оставаться в магазине. Он медленно закрывает лэптоп. Он пытается придумать способ уговорить меня остаться, чтобы ему не пришлось уходить, особенно на покалеченной ноге. Он барабанит пальцами по столу и сдаётся.

— На полу у кровати лежит спортивный костюм.

Из-за своей ноги он с трудом втискивается в костюм. Я не предлагаю помочь, потому что не в настроении быть облаянным. Ему требуется несколько минут, и он весь вспотел, но, наконец, одевается.

— Ты выглядишь, словно из русской мафии.

— Правда? Тогда неси мои пожитки, товарищ. Я калека.

Мы возвращаемся в «Шато» на том же такси. Когда я провожу Касабяна через часы, тот просто застывает на месте, глазея по сторонам. Мебель из журналов о знаменитостях. Подносы с едой и бухлом. Толстый халат, который Кэнди бросила на подлокотник кресла. Громадная спальня с полным одежды шкафом. Он хромает обратно в главный зал. Простирает руки и в экстазе роняет их. Наконец произносит:

— Ебать-копать!

— Ми каса эс су каса[197]. Бла, бла, бла.

— Иди-ка ты на хуй.

— Вон там есть еда.

Он направляется к угощению, по пути балансируя на мебели. Смотрит на него и оборачивается.

— Знаю-знаю. Иду на хуй. Хватит ныть. Это твой счастливый вечер. Ты поможешь мне совершить суицид.

— Вот и славно.

Мой новый шрам на груди зудит при мысли, что я снова раню себя, но выбор у меня невелик. Прежде чем покончить с собой, я набираю номер клиники, чтобы узнать, как там Кэнди. Не отвечает. Они там что, заняты, или фильтруют мои звонки? Я некоторое время жду, а затем снова перезваниваю. По-прежнему ничего. Нет проблем.

Я оставляю Касабяна поглощать тарелку филе-миньон и луковых колец размером с подкову, глядя на большом экране «Ублюдка Джанго»[198]. Я и забыл, насколько лучше фильмы смотрятся не на экране лэптопа. Приятная перемена. Я не утруждаю себя прощанием. Занятый фильмом и едой, Касабян всё равно бы не услышал. Я иду в гараж, угоняю «Вольво» (популярная машина для каждого жулика, не желающего быть замеченным) и еду в клинику.

Движение неплохое. Должно быть, все, кто не удирает в горы, заныкались. Мне пришлось всего лишь пару раз проехать на красный свет, чтобы пересечь город. Добравшись туда, я бросаю «Вольво» поперёк трёх парковочных мест на стоянке, вылезаю и колочу в дверь клиники. Тем авторитетным стуком костяшками пальцев, который должны освоить копы, прежде чем в одиночку совершать пончиковый забег.

Дверь открывается, и выходит Аллегра, закрывая её за собой.

— Думали, если вы не отвечаете на телефон, я просто уйду?

— Прости. Я думала, автоответчик включён.

— Конечно, так и было. Я хочу видеть Кэнди.

Я направляюсь к двери, но Аллегра кладёт руку мне на грудь. Затем отдёргивает её, когда прикасается к доспехам.

— С ней всё в порядке. Это был всего лишь порез, и он был не слишком глубоким. Я залатала её, и дала снотворное. Она вырубилась на несколько часов. Ринко заботится о ней.

— Помяни чёрта.

Ринко бьёт Аллегру по плечу, когда распахивает дверь клиники. Она направляется прямо ко мне. Я готов к пощёчине, которая, я знаю, последует. Из-за меня пострадала её девушка. Я даже не буду пытаться остановить её. Рука Ринко взлетает вверх. Рубашка рвётся. От доспехов летят искры. Она снова делает взмах скальпелем, на этот раз целясь мне в горло. Я делаю шаг назад и ловлю её руку, с такой силой толкая её в дверь клиники, что задребезжали стёкла.

— Не трогай её! — кричит Аллегра.

Я и не собираюсь. Я вижу это по её глазам. Она одержима. Кто-то в Даунтауне развлекается. Ринко уже меня на дух не переносит, так что, скорее всего, было нетрудно залезть ей в голову и настроить напасть на меня. Я надеялся, что с появлением Аэлиты игры с одержимостью на время прекратятся. Возможно, по дороге из города мне следовало сжечь Ад. Возможно, мне следовало развесить больше шкур на заборах. Интересно, я был слишком ужасным Люцифером, или слишком милым? Ни то, ни то. Я был просто паршивым. И остаюсь просто паршивым. Я должен был это предвидеть.

Дверь клиники снова открывается, и выходит Видок. У него ещё один скальпель и то же одержимое выражение дохлой рыбы во взгляде. Когда он поднимает руку, чтобы ударить меня, я разок вмазываю ему в челюсть. Недостаточно сильно, чтобы причинить ему вред. Ровно настолько, чтобы просто уложить его.

Аллегра встаёт между нами, таща за собой бедную ошеломлённую Ринко.

— Эжен. Старк. Что с вами не так? Прекратите.

— Он не слышит тебя. Он одержим. Как и была Ринко.

Ринко начинает приходить в себя. Аллегра опускается на колени рядом с Видоком и проверяет его глаза. Оглядывается на меня.

— Почему ты на меня так смотришь? — спрашивает она.

— В последнее время, когда один одержимый выходит из строя, появляется другой. Я думал, ты следующая возьмёшься за скальпель, но, наверное, у тебя иммунитет из-за ангельского худу, с которым ты работаешь весь день. К счастью для нас обоих.

Ринко подходит и помогает Аллегре поднять Видока на ноги. Она странно смотрит на меня. Она понятия не имеет, как оказалась снаружи, почему порвана моя рубашка, и почему я одет как статист из фильма про Геркулеса.

— С Видоком всё будет в порядке. Когда у него в голове прояснится, он ничего не вспомнит.

Я обхожу их и открываю дверь. Аллегра смотрит так, будто готова и без одержимости прирезать меня.

— Нам не нужна твоя помощь.

Она ждёт, пока я отойду от двери, прежде чем завести Видока внутрь.

— Не я здесь злодей. Это меня пырнули ножом.

— В этот раз, — говорит Аллегра, закрывая за собой дверь. Я хватаю её прежде, чем она закрывается.

— Позаботься о Кэнди. И не подпускай к ней никого из этих двоих.

— Я знаю, как управлять своей клиникой.

— В самом деле? Твой персонал все конфликты улаживает поножовщиной?

Аллегра ничего не отвечает. Она пытается закрыть дверь. Я ей не даю.

— Когда я сделаю то, что должен сделать, то вернусь и проведаю Кэнди, нравится это кому-либо из вас или нет.

Я отпускаю дверь. Она закрывает её и запирает на ключ.

— Приятно видеть, что ты по-прежнему обладаешь волшебным контактом с людьми.

Голос у меня за спиной. Я узнаю его, потому что он принадлежит мне. Я оборачиваюсь и смотрю на себя. На святоше Джеймсе грязно-коричневые брюки цвета хаки и голубой свитер с второсортным логотипом на кармане. Он выглядит как я, если бы я был на одиннадцать лет моложе, ребёнком-мормоном на миссионерской работе. Я бы никогда в этом не признался, но мне странно и даже немного больно видеть себя без всех этих шрамов. Парня, которым я был до сошествия в Даунтаун, так давно не было, что я даже не помню его, а вот теперь смотрю на него, и это довольно скверно. Хуже всего то, что святоше Джеймсу, покровителю предателей, трусов, да и в целом придурков, это известно.

— Как там Небеса, приятель? Я имею в виду Голубые Небеса. Что, чёрт возьми, это такое? Что-то вроде таймшера-убежища с Ди Би Купером[199] и Амброзом Бирсом[200]?

— Я был готов убрать тебя с пути Видока, но, как обычно, ты решил проблему при помощи кулака. В последнее время ты лупишь друзей. Приятно видеть человека, расширяющего зону своих интересов.

— Единственная причина, по которой ты бы спас меня, то, что половина моей шкуры — твоя.

— Действительно, но здесь наверху у тебя не было ни капли здравого смысла, а Ад не помог тебе обрести хоть какую-то перспективу.

Я достаю «Проклятие». Присаживаюсь на капот «Вольво» и закуриваю. Я не предлагаю сигарету святоше Джеймсу. Никаких шансов, что этот доходяга курит.

— Ты ошибаешься. У меня полно здравого смысла. Я практически никого не убил с тех пор, как вернулся. Ну, ладно, разве что тех десятерых парней у Блэкбёрна. Но я здесь пострадавшая сторона. Все ополчились на меня из-за того, что сделал ты.

Он качает головой. Сердито сжимает челюсти, прежде чем заговорить.

— Я не убивал сына мэра, и тебе это известно. Это был тот призрак. Я пытался остановить её точно так же, как пытался остановить её ранее. Я оказался там, когда мальчик был убит, так что легко было повесить это на меня. Думаю, кто-то защищает эту девочку.

— Если я должен быть впечатлён твоими детективными способностями, тебе придётся сильнее постараться. Мне всё это известно, и я знаю, кто это делает.

Это ложь, но я не собираюсь посвящать этого мудака в то, насколько я в неведении.

— Всё, что мне нужно выяснить, — это почему. Знаешь, даже если ты явишься со всеми кусочками головоломки и тамале Карлоса, это не изменит того факта, что ты бросил меня разгребать дерьмо Мейсона. Теперь я вынужден разгребать твоё, и мне полагается упасть в обморок по причине счастливого воссоединения, потому что ты, наконец-то, активизировался?

— Верно. Как будто ты никогда не подставлял меня. Выходя из-под контроля здесь наверху и там внизу. Загоняя нас в угол, так что мне приходилось искать выход.

Я затягиваюсь «Проклятием» и выпускаю дым в его сторону, но ветер относит в сторону.

— Всё изменилось. Оказавшись в Даунтауне сам по себе, я научился больше думать, прежде чем что-то ломать. Я делал кое-что плохое в качестве Люцифера, но и близко не столько, сколько мог бы. Я спас это место от взрыва и гибели вместе с ним целой кучи душ.

Святоша Джеймс ухмыляется. Он на это не купится.

— Я видел, как вы с прадедушкой играли в ковбоев. Как поживает Дикий Билл?

— Ты был там и шпионил за мной?

— Проверял, как ты. Веришь или нет, мне было не всё равно.

— Бьюсь об заклад, ещё как не всё равно. Ты понял, что одному здесь одиноко, и хочешь вернуться в мою голову. Вот почему ты здесь. Забудь. Я покончил с режимом «Три лица Евы»[201]. Ты мне не нужен.

Он оглядывает меня с ног до головы. Ещё одна рубашка испорчена. Мне нужен портной или, хотя бы, одёжная фея. Интересно, может Манимал Майк сделать мне такую?

— Ты собираешься вечно носить эти доспехи? — спрашивает Святоша Джеймс. — Без меня ты никогда не будешь больше, чем половиной личности.

— Я читал книги, пока был в Даунтауне. Я познакомился с греками. «Потеря — это не что иное, как изменение, а изменение — это наслаждение Природы». Это сказал Марк Аврелий.

— Марк Аврелий был римлянином.

— Знаю. Вот облом.

На этот раз, когда я выпускаю дым, то попадаю в него. Он отходит, махая рукой на облако.

— Эти доспехи и есть причина, почему ты мне не нужен. Я обладаю всей мощью, что у меня была, когда мы были вместе, и даже несколько новых трюков.

— Эти доспехи не улучшили твои мыслительные способности.

— Единственное, что у тебя есть для меня, — это Ключ от Комнаты Тринадцати Дверей, а я могу без него прожить.

— В самом деле? Сколько ещё ты сможешь гонять на этом мотозвере, прежде чем полиция тебя догонит? Сколько ещё машин ты сможешь угнать? Полиция не дураки. Джули Сола сказала мне, что у них создана целая оперативная группа, ищущая банду угонщиков. Ты целое преступное сообщество.

— Оперативная группа только из-за меня? Чертовски польщён. Я никогда раньше не был бандой.

— Ты же понимаешь, что если тебя схватят, то они заберут доспех? А поскольку у тебя нет ключа, ты застрянешь в тюрьме. Просто ещё один смертный дурак в море монстров.

Я бросаю в него сигаретный окурок и прожигаю маленькую дырку в его пуловере, прежде чем он успевает отскочить в сторону.

— Ты оставил меня монстрам, когда смылся из Ада. Дай-ка я переформулирую то, что сказал раньше. Не то, чтобы ты мне не нужен. Я не хочу тебя. Развлекайся в Голубых Небесах.

Я слезаю с капота «Вольво» и подхожу к водительской двери.

— Ты ведь серьёзно? Это не просто злость говорит в тебе. Ты в самом деле собираешься навсегда расстаться с половиной себя.

Я закатываю рукав рубашки и показываю ему руку Кисси.

— Помнишь это? Я уже терял часть себя и научился обходиться без неё. Я смогу справиться снова.

— Ты можешь честно сказать, что не скучаешь по Комнате Тринадцати Дверей? Тишине. Безупречности. Осознанию, что находишься в неподвижном безмолвном сердце Вселенной, и никто не сможет тебя достать.

— Я скучаю по ней, как нарик скучает по игле. Но, как сказал Геродот — а этот парень, я точно знаю, грек: «Очень немногие вещи происходят в нужное время, а остальные не происходят вообще».

— К чему это?

— К тому, что дорога ложка к обеду, так что отъебись.

Он облокачивается на крышу «Вольво».

— Без Ключа ты не сможешь попасть в Голубые Небеса, и никогда больше меня не увидишь.

— Ты можешь путешествовать с Ключом, а у меня есть те, кто прикрывает мне спину. А что есть у тебя, кроме миль часто летающего пассажира?

— Все, кто прикрывают тебе спину, получают пулю, удар ножом или кулаком. Сколько ещё они будут с этим мириться?

Я сажусь в машину. Говорю с ним через открытое окно.

— Прощай. Передавай от меня привет Амелии Эрхарт.

Святоша Джеймс отступает в тень и исчезает.

— Знаешь, несколько дней назад мне пришлось слегка покончить с собой в Аду.

— Может, на этот раз у тебя всё получится, — говорит Касабян.

Когда Вилли Саттона, взломщика сейфов, спросили, почему он вскрыл так много банков, он ответил: «Потому что именно там хранятся деньги». Когда хочешь найти призрака, пытавшегося убить твою девушку (ладно, технически не мою, но она мне очень нравится), то отправляешься в Тенебре, потому что именно там обитают призраки.

Я втыкаю кончик чёрного клинка себе в руку, пока не начинает течь кровь.

— Это самое забавное зрелище за весь день.

Касабян смотрит на меня и резко отворачивается.

— Господи. Дай парню какой-нибудь знак. Зачем ты это делаешь? Тебе недостаточно боли в твоей жизни?

— Забавно не то, что я режу. Забавно то, что я режу аккуратные ровные швы, только что наложенные доктором отеля. Мне нужно немного крови.

— Для чего?

Только не думайте, что лишь потому, что меня трудно убить, избить, сжечь или порезать, мне не больно. Я испытываю всё то же самое, что и любой другой человек. Просто быстрее восстанавливаюсь. Хотя, когда это случается, я ощущаю каждое малейшее подёргивание, каждый приступ боли. Вскрывать свежую рану — особенно интересный опыт. С обилием мысленных криков: «Какого чёрта ты творишь?».

— Помнишь, как ты пытался застрелить меня из того ловушки-пистолета? Дьявольского «Дэйзи», что дал тебе Мейсон?

— Ага, — отвечает Касабян. — Чёртова штуковина испортила отличное суррогатное тело.

— Помнишь, как я разговаривал с тобой в мёртвых землях, когда ты умер, но ещё не попал ни в Рай, ни в Ад?

— Да? Так вот в чём дело?

Я киваю. Морщусь, когда погружаюсь слишком глубоко и задеваю кость.

— Дерьмо. Я собираюсь вернуться в тот же район, чтобы поговорить с другим призраком. Она нанесла мне этот небольшой бумажный порез, так что, полагаю, кровь из раны поможет мне приблизиться к ней.

— Ты резал себя, когда приходил ко мне?

— Сильнее, чем сейчас. Обычно, чтобы проделать этот трюк, нужно перерезать себе вены и быть на пороге смерти. Надеюсь, в этот раз мне удастся обойтись чуть меньшей кровью.

Он рискует бросить украдкой взгляд в мою сторону. Кровь течёт, и я капаю ей по Магическому Кругу, который вырезал на плиточном полу. Тринадцать взаимосвязанных кругов и пересекающиеся в семидесяти двух точках линии. Куб Метатрона. Цветок Жизни.

— Что самое смешное, мне даже не обязательно этого делать. Люцифер может прыгать из Ада на Землю. Держу пари, он может попасть и в центральную станцию призраков, но я до сих пор не разобрался в девяносто девяти процентах его могущества.

Кровь почти замкнула круг.

— Когда увидишь, что я возвращаюсь, было бы здорово, чтобы ты помог мне, разорвав круг. Просто сотри немного крови.

— Я как раз сидел тут и размышлял, что чем бы мне хотелось заняться после вкусного обеда, — так это оттирать твои биологические жидкости.

Я сбрасываю порезанную рубаху и раздеваюсь донага, за исключением доспеха.

— Наконец-то Железный Человек выходит из чулана.

Я бросаю ему разорванную рубашку.

— Заткнись, и когда увидишь, что я зашевелился, можешь воспользоваться ей, чтобы разорвать круг.

— Ты ведь никуда не собираешься? Это просто своего рода проявление дедовщины, когда мне нужно пялиться на твою кровать, стоя на одной ноге и произнося в обратном порядке алфавит.

Он берёт стул, ковыляет и ставит его в метре от меня.

— Не заблудись там. Кэнди разыщет меня и сломает вторую ногу.

— В этом и фокус. Перейти может любой. Возвращаются лишь самые умные.

— Никогда не считал тебя одним из самых умных.

— Я тоже. Вот почему есть План «Б».

— Что за план?

— Дам тебе знать, когда придумаю. Подай мне вон ту бутылку Царской водки.

Он протягивает её, и я делаю большой глоток.

— На посошок.

Я зажимаю окровавленный клинок между зубами. Обычно для подобных вещей я пользуюсь вороньим пером, но придётся обойтись мокрым ножом.

У меня кружится голова от кровопотери. Я ложусь и жду лёгкого прикосновения смерти. Я дрейфую и погружаюсь, и она поглощает меня.

Я открываю глаза под землёй, в туннеле метро. Система метро Лос-Анджелеса — не столько система, сколько раскинувшееся на несколько миль и связанное поездами поле для мини-гольфа. Ньюйоркцы смеются при виде нашей жалкой линии, но она наша, мы любим её и по большей части игнорируем. Это Лос-Анджелес. Сидеть в пробке в собственной машине гораздо шикарнее, чем действительно куда-нибудь добраться. Только обыватели хотят где-то быть.

Туннель выглядит чистым, но неиспользуемым. На стенах и платформе слой пыли. Я спускаюсь на пути и иду в сторону света примерно в пятистах метрах впереди. Пару раз натыкаюсь на стены и спотыкаюсь о чёртовы рельсы. У меня всё ещё кружится голова после путешествия вниз, но, когда я добираюсь до платформы, оно того стоило. Табличка над путями гласит: «СТАНЦИЯ ТЕНЕБРЕ».

Эскалатор полностью обрушился, так что я поднимаюсь на улицу по истёртым каменным ступеням. Путешественники всегда посещают только открытые мёртвые земли. Никто, кроме некромантов и фетишистов, никогда не отправляется в обитаемые районы. Теперь я понимаю почему.

Я по-прежнему в Лос-Анджелесе. Возможно, Тенебре — ещё одна Конвергенция. Чем бы она ни являлась, похоже все мусорные свалки к западу от Миссисипи с незапамятных времён сбрасывали сюда мусор. Я пробираюсь сквозь завалы словно исследователь Арктики в снежную бурю. Мусор дрейфует по длинным бульварам заброшенных зданий и образует неутрамбованные сугробы из газет, парковочных талонов, меню и списков покупок. Полчища мух перемещаются по улицам, напоминая перелёты мигрирующих птиц. Я на Бродвее, возле старых ворот Чайнатауна. Повсюду кучами лежат сгоревшие автомобили, словно какому-то гигантскому ребёнку стало скучно, и он побросал их здесь. Если бы мне не удалось спасти горстку мечтателей, Лос-Анджелес был вскоре выглядел как это место. Если бы мы не попали в Сумеречную Зону, как Каталина.

Призраки забавны. У них множество проблем с самооценкой. Тенебре выглядит как один из самых дерьмовых районов Ада, что довольно иронично, учитывая, что большинство призраков находятся здесь, потому что боятся перехода.

Проходит немного времени, прежде чем меня замечают. Призраки, лежащие, свернувшись калачиком, на скамейках или сидящие в кофейнях без окон, пялятся на меня. Некоторые делают несколько робких шагов в мою сторону, прежде чем теряют силы, интерес или и то, и другое. Большинство выглядят такими же потрёпанными и изношенными, как и эти пустые здания. Большинство, но не все. Я узнаю Черри Мун на другом конце Чайнатаун Плаза. Её дух всё ещё достаточно силён, чтобы выглядеть лучше других призраков-оборванцев. Ближе всего к своей идеальной форме, что в её случае означает ходячую говорящую аниме-школьницу в комплекте со свободными носками и косичками. Такого рода прикид был жутковатым, когда она была жива, но теперь, когда она мертва, выглядит ещё хуже. У неё бледно-серая кожа, а глаза налиты кровью. Она выглядит словно злой двойник Сейлор Мун. Черри подходит и кокетливо смотрит на меня снизу вверх, словно тысячу раз отрабатывала это движение перед зеркалом. По крайней мере, от неё не пахнет так же плохо, как она выглядит.

— Ты пришёл. С трудом могу в это поверить. Мой слегка запачканный белый рыцарь.

— Привет, Черри. Рад видеть тебя с лицом.

— Мои глаза по-прежнему зеркала моей души?

— К сожалению, да. Должно быть, приятно, иметь кожу. Мне нравится, во что вы превратили это место.

— Богова делянка.

— Дерьма.

Она касается моего носа кончиком указательного пальца.

— Не будь таким злым, Джеймс.

Она берёт меня под руку, и мы идём сквозь бесконечную мусорную сварку.

— Это не загробный мир. Это не где-то. Ты можешь уйти в любое время, когда захочешь.

— Так вот как это работает? Как любезно с твоей стороны объяснить.

— Если я причиняю тебе неудобства, то могу уйти.

Она крепче сжимает мою руку.

— Джеймс, пожалуйста. Будь милым. Ты не знаешь, каково здесь. Мы все когда-то умерли, а теперь нам приходится делать это снова из-за той маленькой сучки. Похоже, во второй раз это ещё больнее.

— Я не убью Бесёнка, пока не поговорю с ней, так что не завязывай узлом свои косички, если я не брошусь в атаку как Брюс Ли.

Мы сворачиваем с площади и направляемся в центр города.

— Она монстр. Она убивает нас. Джеймс, причини ей боль, ради меня.

— Знаешь, там, в мире, я лежу в луже собственной крови. Мне действительно хочется приступить к делу, пока я не испортил причёску.

— Охлади пыл, Джетбой[202]. Мы почти на месте.

Толпа следует за нами. Должно быть, я самое интересное, что случилось здесь со времён этой девочки. Как печально для этих лохов. Насколько же напуганным нужно быть, чтобы мириться с этим унылым миром трейлерного парка? Будь у меня время, я бы заключил с каждым из этих придурков сделку. Ступайте. Отправляйтесь в Ад. Можете обосноваться в Элефсисе, городе, построенном Господом для праведных язычников до-Иисусовой эры. Это по-прежнему самое красивое место на юге. Дерьмовая парковка, но никаких пыток, и никаких других разумных душ, с которыми можно было бы подружиться. Я бы поступил так хотя бы для того, чтобы очистить эту клоаку. Но никто из них на это не пойдёт. Их мозги слишком погрызены собственными демонами. Мне хочется винить Бога за этих лузеров. За то, что не явил Себя, и не открыл к Себе доступ для людей. Но интересно, изменилось бы что-нибудь для этой толпы? В таком виде самонаказания есть что-то умышленное. Сами того не осознавая, они сотворили свой собственный Ад в духе второсортного ситкома.

— Слышала, ты убил Мейсона, — говорит Черри.

— Не-а. Он сам себя убил.

— Но ты помог.

— Русская рулетка — адская игра. Второе место — такой же отстой, как… ну, нет ничего хуже второго места.

— Ты ведь сжульничал?

— Я не настолько глуп, чтобы играть в русскую рулетку с Мейсоном по-настоящему.

Впереди, похоже, взорвалась небольшая ядерная бомба. Глубокий кратер раскинулся на четыре квартала. Здания, остовы машин и уличные указатели грудами лежат на краю зоны взрыва.

— На что похож Ад?

— Там не так плохо, как здесь. Обычные люди скорее предпочли бы терпеть неудобства от адовцев, чем так скучать следующий миллиард лет.

— У них совсем нет воображения. Мы сами устраиваем себе развлечения. Ты когда-нибудь ложился на спину, смотрел в небо и лепил мусорных ангелов? Это прямо катарсис[203].

— Ты роешь туннели в грязи и играешь в мусоре. Ты проделала долгий путь от леденцов на палочке.

— Я скучаю по старой банде. Интересно, как они там.

— Я встречаюсь кое с кем, у кого фетиш на анимэ и мангу. Спрошу её.

Толпа позади нас продолжает расти. Формально, это скопление, которое вот-вот превратится в толпу. Чуть в стороне отдельно стоит группа детей в грязных лохмотьях, восьми, девяти и десяти лет.

— Кто это?

Черри даже не смотрит на них.

— Заблудшие дети. Те, что умерли ужасной смертью.

Думаю, она говорит правду. Дети выглядят ещё хуже, чем я. Они исполосованы ножевыми порезами. Длинные прямые раны вдоль горла. И ещё больше порезов и отметин в форме серпа на руках и лицах.

— Кто-нибудь делает что-нибудь для них?

— Они не особо разговорчивы. Маленькие дикари. Они держатся особняком, и мы оставили их в покое.

Черри останавливается и указывает вниз, в кратер.

— Вот она.

Наш призрачный эскорт пятится от дыры и продолжает идти до конца квартала. Единственное, что есть на дне кратера — это Бесёнок и сожжённое проржавевшее шасси школьного автобуса. Она сидит на бампере в синем вечернем платьице и лениво ковыряет ножом землю.

Я начинаю спускаться по крутой стенке кратера, ступая боком, чтобы не соскользнуть. Вокруг меня осыпаются куски разбитой мостовой и комья земли. Бесёнок смотрит вверх и кричит. Настоящий животный крик, ничем не сдержанный. Она поднимает нож и бросается в мою сторону. Я спускаюсь на ровную поверхность так быстро, как только могу, и достаю из пальто Шар Номер 8. Она застывает на месте. Делает пару шагов назад. Я не двигаюсь. Спустя несколько минут она решает, что я не собираюсь нападать на неё, так что возвращается к бамперу автобуса и принимается ещё усерднее ковырять землю, выкапывая комья земли размером с кулак.

Когда я подхожу достаточно близко, чтобы слышать её, она спрашивает: «Ты здесь, чтобы убить меня?».

— Ты так считаешь из-за Шара Номер 8. Он убивает тебя?

Она смотрит на меня.

— Комрама Ом Йа.

— Что это?

— Он не твой.

— Я знаю, Аэлитин.

— Нет. Он был у неё, но и не её тоже.

— Он твой?

Она качает головой.

— Ты не один из его. Кто ты?

— Один из кого?

— Свирепого.

— Короля Каира?

Она сердито втыкает нож в землю. Он входит по самую рукоять. Я и забыл, какая она сильная.

— Мне не разрешается говорить.

— Можешь сказать мне. Я позабочусь о том, чтобы лютый не причинил тебе вреда.

— Не могу.

— Скажи мне, кто это, и я остановлю его.

— Тот, кто стар. Он следит из темноты.

— Люцифер? Старый Люцифер?

Она встаёт и направляется прочь. Я следую за ней.

— Если это не Люцифер следит за тобой из темноты… Другой призрак? Бог?

Толпа духов рассредоточивается по краю кратера. Они начинают пятиться с той стороны, в которую смотрит девочка, словно она полутораметровый ледокол.

— Это ведь Бог, не так ли? Я Люцифер, так что я не один из Его. Вот, что ты имеешь в виду. Вот почему ты не причинила мне вреда.

— А зачем?

— Так вот, кого ты убиваешь? Тех, кто не проклят? Малыш, даже в Лос-Анджелесе это куча народу.

Она пожимает плечами.

— Сперва их. Затем других.

Вдоль дороги лежит наполовину присыпанный землёй гнилой телефонный столб. Она делает взмах ножом, выбивая кусок дерева размером с баскетбольный мяч.

— Я делаю то, что мне говорят. В основном это всё, что я делаю.

— Кто-то посылает тебя убивать мечтателей.

Она кивает, втыкая нож в столб и выковыривая металлические скобы сбоку.

— А иногда и других плохих людей.

— Кто велит тебе убивать их?

— Он.

Беседовать с призраками — всё равно, что вытаскивать угрей из бака с моторным маслом. Бессмысленное занятие. И всё твёрдое, за что пытаешься ухватить, трудно удержать. Большинство из них не так прямолинейны, как Черри. У большинства мозги более пыльные и бесплодные, чем самые дерьмовые уголки Долины Смерти.

— Он? Ладно. Что за человек велит тебе убивать?

Она с минуту смотрит в землю.

— Тот, у которого цветы.

Я ищу флориста-убийцу. Ну конечно. Почему бы и нет? Целый день колоться о шипы роз. А в разгар дня привязывать воздушный шарик к корзинке маргариток. Это кого угодно сделает угрюмым. И тут до меня доходит. Не флорист. Садовник. Черри сказала это. Она всего лишь один из «прелестных цветов в его саду». Тедди Остерберг. Мой любимый фрик. Я просто в шоке. Но есть одна проблема.

— Ты не его призрак. Я знаю это точно. Как он может указывать тебе, что делать?

Она встаёт. Волосы падают ей на лицо. Она смахивает их тыльной стороной ладони, оставляя грязный след на щеке.

— Он просто делает это.

— Он сказал тебе, зачем?

— А должен? Я не знаю.

— Знаешь, ты ведь убиваешь весь мир.

Она кивает. Хихикает.

— Это весело. Мне нравятся такие забавные небеса.

Разговоры об уничтожении мира полностью меняют её настроение. Она подходит, берёт меня за руку и ведёт к другому школьному автобусу, засыпанному лежащим на боку. В окна скребут руки. Безмолвно кричат лица. Призраки, которые не смогли выбраться, когда она сделала то, что сделала, чтобы образовать при взрыве этот кратер. Будь я любителем спорить, то сказал бы, что она упала с неба и приземлилась здесь, словно метеор.

— Меня зовут Старк. А тебя?

Она ведёт меня мимо автобуса и отпускает мою руку. Выбивает облака пыли каблучком своих «Мэри Джейн»[204]. Поднимает камень и швыряет его. Похоже, она в раздумьях.

— Ламия[205].

— Привет, Ламия. Что это за имя?

— Моё.

— Я имею в виду, откуда оно? Откуда ты?

— На самом деле, я — это не я. Раньше была, но не теперь. Я жила здесь.

— Ты имеешь в виду Испанию? Или здесь в Тенебре?

— Нет! — кричит она. Теперь она злится. — Это было очень давно. Было темно, и было негде стоять.

— Улицы были разрушены? Землетрясение?

— Не помню никаких улиц. Я плавала.

Она раскидывает руки и кружится, словно игрушечный воздушный шарик.

— Звучит весело. Ты была на корабле?

Она останавливается. Встаёт на колени и стучит по окнам по бокам автобуса. Призраки внутри визжат и сбиваются в кучу в противоположной стороне.

— Всё, что я помню, это холод, ветер и мерцающие звёзды.

Сейчас она действительно на взводе. Поворачивается к призракам на краю кратера. Кричит и бросается на них в атаку. Пробегает лишь несколько метров, и все они исчезли. Она поворачивает к первому автобусу, нанося удары ножом по металлу. Пиная его. Сминая крышу и бока. Этот ребёнок — чистая мощь, застрявшая в больном разуме. Не знаю, пожалеть её или бежать, сломя голову. Она поворачивается и смотрит на меня так, словно забыла о моём присутствии.

— Ты здесь, чтобы убить меня?

— Ты уже спрашивала.

— Ты убьёшь меня позже.

— Только если придётся.

— В основном я делаю что-то потому, что приходится.

— Кто-то велит тебе убивать других призраков?

— Нет. Они в основном его, и бегают не слишком быстро, так что я просто делаю это. Но люди. Мне нравится убивать их. Тех, кто этого заслуживает.

— Откуда ты знаешь, что они этого заслуживают?

— Просто знаю. Чувствую это внутри, когда этот человек называет мне их имена.

— Тедди?

— Знаешь, свирепый пытался убить меня. Ты ведь не собираешься убить меня сейчас?

— Не сейчас. Я убью тебя, только если придётся.

— Спасибо. Знаешь, свирепый уже пытался контролировать меня и заставлять делать плохие поступки. Может, я смогу помочь тебе освободиться, и ты сможешь перестать убивать.

Она вытягивает руки и кружится.

— Я Ламия. Я дышу смертью и плююсь местью.

Она роняет руки и садится в грязь. Трёт глаза, внезапно превратившись в усталую грязную маленькую девочку.

— Я хочу спать. Больше не хочу разговаривать.

— Ты собираешься и дальше убивать людей?

Она сворачивается калачиком на земле в своём вечернем платье.

— О да. Много. Небо будет самых разных забавных цветов.

Вдоль края кратера выстроились банды убитых детей. Они изрезаны, но не боятся Ламии. Чтобы с ними не случилось, она этого не делала.

Черри ждёт, когда я поднимусь обратно на улицу. Она подбегает и хватает меня за руку. Я продолжаю идти.

— Ты не убил её. Почему?

— Я не готов. Мне известна часть происходящего, но недостаточно. Пока не буду знать всей картины, я не убью единственное существо, которое могло бы дать мне ответы.

— А как насчёт нас? Что случится, когда она придёт за нами?

— Она когда-нибудь нападала лично на тебя?

— Нет.

— Тогда ты в безопасности.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что таких, как ты призраков нет в её списке намеченных жертв, и пройдёт ещё какое-то время, прежде ты в нём окажешься. Достаточно долго, чтобы ты поумнела и двинулась дальше.

— Откуда ты знаешь?

— Брось.

Черри встаёт у меня на пути.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что ты не одна из Его, что означает, что ты одна из моих. Что, в свою очередь, означает, что ты, определённо, проклята. А она пока что не охотится за проклятыми.

Черри делает пару шагов назад. Закрывает рот рукой.

— Ублюдок.

— Тебе не обязательно её дожидаться. Выбирайся отсюда и спасайся.

Она прислоняется к развалинам арки Чайнатауна, закрыв руками своё нелепое мультяшное личико.

— Уходи, Джеймс. Ты снова меня подвёл. Ты не лучше Паркера.

— Береги себя. Подумай о том, что я сказал.

Я направляюсь обратно к станции Тенебре. Толпа следует за мной до лестницы, но никто из них не следует за мной вниз.

— Любой из вас тоже может уйти. Вам не обязательно так жить.

Я спускаюсь в туннель и иду обратно в темноту.

И открываю глаза, лёжа на спине в своей комнате в «Шато». Касабян ковыляет прочь от круга с моей рубашкой в руке. В том месте, где он нарушил кровавый круг, на плитке смазанное пятно.

Я сажусь. У меня сгустки крови на руках и в волосах. От меня разит потом. Но есть один приятный сюрприз. Нанесённая мне Бесёнком рана полностью затянулась. Даже не осталось шрама.

— Я собираюсь принять душ.

— Лучшая новость за весь день. А вот и кое-что для тебя. Производство верёвок и ядов в Аду на подъёме. Суицид выглядит новинкой для крутых парней. Этим демоническим бедолагам не нужно обратно на Небеса. Им нужен плюшевый мишка, стакан тёплого молока и немного прозака.

Я принимаю горячий душ и возвращаюсь в гостиную. Касабян смотрит новости с приглушённым звуком. Кадры быстрые и дрожащие, словно человек с камерой бежит.

— Ты знаешь о Клубе на Высоте в Милю?

Он не поднимает взгляд от большой тарелки жареных креветок, которую тычет себе в лицо.

— Конечно. Мейсон иногда рассказывал о них. Я так оторвался от этого чёртового круга.

Он указывает зажатой в одной из своих собачьих рук креветкой на плоский экран.

— Ты видел, когда вошёл? Большой Билл Уитон мёртв. Завален сумасшедшим маленьким призраком менее пяти минут назад на пресс-конференции, которую он созвал, чтобы — тебе это понравится — объявить о создании специальной оперативной группы по борьбе с серийными убийцами. И только попробуй не сказать, что это охуенно смешно.

Он съедает половину креветки за один укус.

— Они уверены, что это был не вулкан или динозавр?

— Не-а. Кажется, эта тема слегка стихла.

Пэтти, если это твоих рук дело, спасибо.

— Если тебе что-то об этом известно, держи это при себе. Я тут тружусь над серьёзным опровержением, — говорит Касабян.

Я застёгиваю поверх доспеха ещё одну тёмную рубашку Самаэля.

— Некоторое время назад ты сказал, что проводя всё время в одиночестве в «Макс Овердрайв», ты развил в себе некие гнусные компьютерные навыки.

— Ага. Теперь ищешь коды запуска ракет?

— Нет. Убийства детей. Возможно, ритуальные убийства. Не избитых или изнасилованных, просто зарезанных. Посмотри, сможешь что-нибудь найти?

Он хмурится.

— Что, убитый призраком мэр для тебя недостаточно интересен?

Окровавленная рожа Большого Билла заполняет экран телевизора. Один аккуратный порез поперёк горла. Длинная оборонительная рана поперёк обеих рук. Порезы представляют собой глубокие красные впадины в его коже. Они выглядят почти ненастоящими, как это часто бывает при насильственной смерти. Камера надолго задерживается на Билле. Где-то в Лос-Анджелесе редактор новостей думает, что скоро выиграет «Эмми», но на самом деле всё, что он получит, — это плохие сны.

— Думаешь, эти мёртвые дети имеют какое-то отношение к этому небу спирографа[206] и девочке?

— Ищи также одержимых детей. Деревня убила Бесёнка, потому что она была монстром. Возможно, есть и другие малыши-монстры.

— Чувак, это дерьмо наводит тоску.

— Постарайся втиснуть это между поисками видео с Бриджит. Будь любезен, с заткнись-на-хрен в придачу.

Разве это не самое забавное со времён кукурузно-говяжьего хэша. Я тут ищу большого плохого Короля Каира и жуткую Аэлиту, а капитан Беж всё это время управлял девочкой. Я по-прежнему собираюсь убить двух других, но сейчас мне нужно навестить Тедди и заставить его выложить мне свои самые сокровенные тайны. Очень подходящий момент. Мне в самом деле нужно кого-нибудь убить.

Чем дольше я здесь нахожусь, тем всё привлекательнее и привлекательнее выглядит Ад. Там я знал, что не могу никому доверять и ни на кого не могу положиться, кроме Дикого Билла. Единственному парню в краю миллиардов. Я хвастался перед Святошей Джеймсом людьми, которые прикроют мне спину в Лос-Анджелесе, но кто это сейчас? Аллегра и Видок не пригласят меня на вист в обозримом будущем. Кэнди — это Швейцария. Нейтральная территория между враждующими странами. Касабян — надломленный нытик. Возможно, мне следовало проглотить гордость и слиться, или что я там должен был сделать, со Святошей Джеймсом. У меня хотя бы был Ключ. Тогда я смог бы убраться от этой пелены дерьма. Но мне нужно было молоть языком. И Святоша Джеймс прав. Это обычно я загоняю нас в угол. А он был тем умником, который вытаскивал нас. Иногда я тоже нас вытаскивал, но, в основном, стреляя в окна, выпрыгивая и надеясь, что с другой стороны есть что-то ещё, кроме неподвижного воздуха. Если он снова появится и не захочет, чтобы я унижался, возможно, я попробую слиться. То, чем я занимаюсь сейчас, не приводит ни к чему хорошему.

У меня звонит телефон. На этот раз я смотрю, кто звонит.

— Отец. Рад вас слышать, но сейчас неподходящее время. Можем поговорить после того, как я вытряхну кое из кого душу?

— Нам в самом деле нужно поговорить сейчас. Мне кажется, происходящее гораздо серьёзнее, чем призрак и несколько убийств.

— Много убийств. Эта девочка. Бесёнок. Она центр всего это. Кое-кто контролирует её.

— Откуда ты знаешь?

— Я ходил в страну мёртвых и спросил её.

— Ты не можешь держаться подальше от тёмных мест, не так ли? Пожалуйста. Нам в самом деле нужно поговорить.

— Я направляюсь в Малибу.

— Хорошо. Я отвезу тебя. Мы можем поговорить в машине.

— Ладно. Приезжайте в «Шато Мармон» и позвоните мне от входа. Если кто-то начнёт вас доставать, скажите, что вы здесь ради мистера Макхита.

— Как Мэкки-Нож Макхит[207]?

— Ага. Будете хорошо себя вести, я изображу для вас Бобби Дарина[208]. Позвоните, когда доберётесь сюда.

Когда кто-то стучится с другой стороны дедушкиных часов, я проверяю свои пистолеты. Неожиданно я оказался на Центральном грёбаном Вокзале. Стук становится громче.

— Эй, Старый Брехун, можешь оторвать свою толстую задницу и впустить того, кто бы там ни был? Я пытаюсь стать опасным.

Я слышу, как Касабян ворчит, топает через всю гостиную и открывает дверь. Он говорит слов кому-то несколько слов и топает обратно.

— Эй, ты.

Я разворачиваюсь.

— Кэнди? Что ты здесь делаешь?

Она выглядит немного бледной и измученной. На ней всё ещё порванная рубашка. Под ней окрашенные бетадином свежие бинты. Через плечо у неё висит рюкзак «Ковбой Бибоп». Входит в спальню, где я разложил пистолеты. Бросает рюкзак на пол. Морщится, когда садится.

— Не возражаешь, если я зависну здесь навсегда? Аллегра только что меня уволила. И мне кажется, мы с Ринко только что расстались. Трудно было сказать наверняка под все эти крики и швыряние вещей. Между вами двумя что-то произошло?

— Она всего лишь хотела распороть мне швы, вот и всё. У меня уже есть сосед по комнате, — отвечаю я, кивая на Касабяна. — Но это большое место. Думаю, мы сможем втиснуть тебя.

Она улыбается и ложится на спину рядом с пистолетами.

— Это большая кровать. Как думаешь, может я могу остаться здесь с тобой? Обещаю хорошо себя вести.

— Хорошие люди попадают на диван. Только плохие получают полный доступ.

— Я изо всех дьявольских сил постараюсь не оказаться на диване, сэр.

Я ложусь рядом с ней. Она прижимается ко мне. Кто-то стучит в дверной косяк спальни.

— У нас закончилось пиво, — говорит Касабян. — Затем, увидев нас: — О, Боже. Неужели это превращается в ситуацию семейного счастья? Терпеть не могу подобного «Эта замечательная жизнь»[209] дерьма. Верните меня обратно и дайте умереть в «Макс Овердрайв».

— Кас, будь паинькой, и я одолжу тебе свои диски с хентай, — говорит Кэнди.

Касабян хмурится.

— Школьницы и щупальца? Нет уж, спасибо. Предпочитаю порнуху только-млекопитающие.

— Порево бык-корову? Мне нравится, — говорит Кэнди.

Касабян поднимает руки в жесте «с меня хватит».

— Оставлю вас, дегенератов, отрабатывать то, над чем вы работаете. Просто запомните, что я претендую на спальню в дальнем конце номера. Там второй по величине телевизор.

Я смотрю на Кэнди.

— Как бы мне ни хотелось поприветствовать тебя надлежащим голым образом, мне нужно идти навестить одного человека по поводу одного призрака. Где еда, ты знаешь. Пожалуйста, заставь Касабяна смотреть то, что, как тебе кажется, будет раздражать его сильнее всего.

— Куда направляешься? Можно мне с тобой?

— Тебя пырнули ножом несколько часов назад, так что нет.

— Она едва задела кожу. Даже не попала в мышцу.

Я надеваю ботинки и проверяю свой арсенал.

— Нет.

Она садится.

— Серьёзно, мы говорили на эту тему. Когда ты сбегаешь куда-то, откуда можешь не вернуться, я иду с тобой. Больше никакого стоического немногословного дерьма.

Я откладываю «Глок», и кладу в пальто.45, нож и наац. Мне не нравится, что Кэнди права. Мы заключили сделку, и мне не хочется тут же оказаться чрезмерно заботливым лжецом. Для этого будет уйма времени потом.

— Ладно. Но если ситуация накалится, ты будешь держаться позади меня. Никакого включения режима нефрита и поедания людей. Это мой цирк, и я здесь инспектор манежа. Уяснила?

— И кем же буду я?

— Ты главный клоун. Ты первой выходишь из маленькой машинки, пока остальные всё ещё стиснуты внутри.

— А когда они выберутся, знаешь, чем мы займёмся?

— Чем?

— Сексом «клоунская машинка»[210].

— Надеюсь, Травен скоро приедет.

Травен звонит через двадцать минут. Мы с Кэнди спускаемся и встречаемся с ним у входа. У неё с собой складной пистолет. Она уже покрыла футляр наклейками «Инуяша»[211] и «Самурай Чамплу»[212]. Не уверен, является ли технически это маскировкой, но коробка скорее напоминает ланч-бокс восьмиклассника, чем футляр для переноски оружия, так что, полагаю, это работает.

Когда мы подходим, Травен сидит в машине. Ему неуютно в окружении последних нескольких бегущих из отеля прекрасных людей. Должно быть, для такого умника-затворника, как он, их богатство и общий упадок, — это как увидеть марсиан.

— Спасибо, Отец, что предложили подвезти.

— Рад помочь. Вы выбрали удачный день для поездки к океану. Большинство здравомыслящих людей…

— Дайте-ка, угадаю. Затаились из-за того, что небо в клеточку, а на парковке здания Сайентологии Годзилла дерётся с Полом Баньяном[213].

— Я поведу, и вы сами увидите.

— Привет, Отец, — говорит Кэнди.

Он улыбается ей в зеркало заднего вида.

— Рад тебя видеть.

Травен едет за запад по Сансет, и я действительно вижу. Небо неплохого цвета, но свет пульсирует, как медленный стробоскоп. Подобные вещи, если достаточно долго смотреть на них, могут вызвать приступ мигрени. Чем дальше по Сансет, тем становится интереснее. Порой за ночь машины, почтовые ящики, светофоры и телефонные столбы погрузились на полметра в дорожное полотно, словно кто-то включил горячую плиту под улицей. «Гео Метро»[214] Травена подпрыгивает на застывшем в виде невысоких волн асфальте. Полицейские машины блокируют провалившиеся в воронки переулки. Некоторые выглядят так, словно парят в воздухе на высоте метра. Набирают силу адские ПТСР флешбэки. Хотя бы здесь не так много машин.

— Ты всё ещё хочешь проехать весь путь до Малибу?

— Я должен, а вы нет, — отвечаю я. — Высадите нас, и я смогу что-нибудь угнать.

Он качает головой.

— Нет. Я хочу рассказать тебе историю, и хотел бы рассказать её сейчас. Она имеет отношение к Комрама Ом Йа, и связана со всем этим безумием.

— Девочка-призрак тоже. Она до смерти боится его.

— Ты показывал его ей?

— Я запустил им в неё. Это единственное, что её остановило. И у неё есть имя. Ламия.

— Ты абсолютно в этом уверен?

Голос Травена звучит так, словно кто-то только что зачитает ему выигрышные номера лотереи, и ему кажется, что он выиграл джек-пот.

— Всего два слога. Даже я могу столько запомнить.

— Так что такое Комрама? — спрашивает Кэнди.

Травен краем глаза смотрит на меня.

— Помнишь, ты как-то спросил меня, куда, по моему мнению, пропали старые боги, Ангра Ом Йа?

— Ага. Вы ответили, что полагаете, что они не ушли, но не сказали, что это значит.

— Ну, я ошибался. Они ушли. Но ненадолго.

— Насколько ненадолго? Я имею в виду, что мир разваливается на части.

Травен берёт книгу с приборной панели. Она старая, из тех, что я однажды видел в его квартире. С ржавыми пятнами на обложке, которые, наверное, от крови.

— Ламия — это имя аватара одного из Ангра Ом Йа.

— Я врезал пистолетом по богине?

Он качает головой.

— Думаю, то, с чем ты столкнулся, было своего рода демоном. Неполным фрагментом одного из Ангра.

— Но она призрак реальной маленькой девочки. Она родилась в Испании.

— Как потерянные божества войдут в нашу Вселенную извне? Они существа без тела. Возможно, чтобы обрести материальность, им приходится делать это через тела смертных. Что за девочкой она была? Её считали святой? Она творила чудеса?

— Она была чудовищем. Её собственная деревня убила её и похоронила на неосвящённом кладбище.

Травен с минуту молчит.

— Интересно, они принесла Комраму Ом Йа с собой или пришла, чтобы вернуть его.

— Забудь о девочке. Что такое Комрама?

Травен сбавляет скорость и объезжает воронку, поглотившую часть магазина сэндвичей и магазина автозапчастей. Копы в переулках выглядят измученными и шокированными.

— На первом языке «Ом Йа» просто означает «Бог». «Ангра» в зависимости от того, как ты его произнесёшь, означает «великий» или «скорбный». «Комрама» не столь очевидное, но означает что-то вроде «пожиратель». Комрама Ом Йа означает Пожиратель Богов. Оружие, созданное богами для убийства других богов.

Я смотрю в боковое зеркало.

— Отец, вы приехали от своего дома прямо в «Шато»?

— Да. А что?

Кэнди смотрит в заднее стекло. Я не спускаю глаз с зеркала.

— Сзади только одна машина, и она следует за нами несколько кварталов. Прибавьте скорость.

Машина на несколько секунд отстаёт, затем набирает скорость держится у нас на хвосте. Это «Чарджер»[215], но это не имеет значения. В обычной гонке даже скейтбордист со сломанной лодыжкой сможет обогнать «Гео Метро». «Чарджер» это перебор. Он ускоряется и пристраивается прямо за нами.

— Ускорьтесь до шестидесяти километров в час, и держите так.

— Машина развалится на части на этом неровном покрытии.

— Ага, но им будет труднее в нас стрелять.

— Ой, — произносит Травен. Он нажимает на газ.

«Чарджер» этого даже не замечает. Он ровняется, и Король Каир опускает переднее пассажирское стекло.

— Поменяйся со мной местами, — говорю я Кэнди.

Я протискиваюсь на заднее сиденье, а она садится впереди. В бок «Метро» ударяет пламя.

— Не сбавляйте скорость.

Травен кивает. Объезжает колдобины, как только может. Каир высовывается из окна другой машины. Закатывает глаза и корчит рожи. Он швыряет в «Метро» ещё одно огненное заклинание. Удар достаточно сильный, чтобы сотрясти маленькую машинку.

Кэнди разворачивается на переднем сиденье, глядя на меня.

— Помнишь, я говорил, что собираюсь взять тебя пострелять?

— Ага.

— Поздравляю. Считай это своим первым уроком.

Я достаю из кармана обойму 9-мм и протягиваю ей. Она скалит зубы, как волчица. Нажимает на кнопку, и футляр пистолета раскрывается, словно металлический цветок. Она вскидывает пистолет к плечу, вставляет обойму и досылает патрон.

— Не слишком радуйся. Ты не стреляешь, пока я не скажу, и стреляешь только в то, что я скажу. Уяснила?

Она кивает. С пистолетом в руках она не может перестать улыбаться. В отличие от Травена. Вспышки пламени ударяют в его машину, заставляя пузыриться краску и окрашивая в чёрный цвет стекло со стороны водителя. А теперь на соседнем сиденье сидит вооружённый дилетант.

— Отец, вы не рады, что присоединились?

— Я хотел делать что-то большее, чем читать книги. Полагаю, это оно самое.

— Добро пожаловать в лю мердье[216]. Это заднее стекло опускается?

— Боюсь, нет.

— Очень жаль.

Я пробиваю его кулаком. Оно обхватывает моё запястье, словно большой стеклянный браслет. Я стягиваю его и бросаю в Каира ровно в то мгновение, когда он собирается швырнуть в нас новой порцией огня. Стекло разлетается вдребезги перед лицом Каира. Он соскальзывает обратно в машину, прикрывая глаза. «Чарджер» сбавляет ход.

— Всё кончено? — спрашивает Травен. — Мы победили?

— Нет, я сомневаюсь.

Чарджер уходит вправо и снова пристраивается за нами.

— Продолжайте, Отец. Мне нравится слушать истории, когда я убиваю людей. Ламия — демон Ангра. Как она попала сюда? Чего она хочет?

Голос Травена слегка дрожит. Не могу сказать, из-за страха или неровной дороги.

— Это оружие и есть твой ответ. Она, а мы можем предположить, что и остальные Ангра, вернутся, чтобы забрать своё.

— Комраму?

— Если книги не врут, им нужно всё. Вся Вселенная.

«Чарджер» снова наседает на нас. Я вижу, как Каир орёт на водителя.