Дьявольская рулетка

1

Ствол пистолета у нее во рту оказался неожиданно солоноватым на вкус.

«Забавно, — подумала она, — раньше мне никогда не приходило в голову совать себе в рот свое табельное оружие. Даже ради шутки».

После того как случилась вся эта история с Сарой, она часто раздумывала о том, чтобы во время боевой операции просто выбежать из-за укрытия. Однажды она вышла на буйного без бронежилета, совершенно незащищенная. Но никогда еще не совала свой револьвер себе в рот, держа при этом правый указательный палец на спусковом крючке.

Что ж, значит, сегодня премьера. Здесь и сейчас — в запущенной кухне-столовой ее квартиры на Катцбахштрассе. Все утро она застилала пол старыми газетами, как будто собиралась делать ремонт. Она по опыту знала, какой эффект может произвести пуля, раздробив кому-нибудь череп и разметав кости, кровь и мозг по пространству в сорок квадратных метров. Возможно даже, что собирать улики пришлют кого-нибудь из тех, кого она знала. Может быть, Тома Браунера или Мартина Марию Хелльвига, с которым она много лет назад училась в школе полиции. Неважно. На стены у Иры уже не осталось сил. Кроме того, газеты закончились, а целлофановой пленки у нее не оказалось. И вот теперь она сидела спиной к мойке, оседлав шаткий деревянный стул. Ламинированную стенку шкафа и металлическую мойку после фиксации следов можно будет легко отмыть из шланга. Да и фиксировать будет особо нечего. Любому из ее сотрудников хватило бы и трех пальцев на руке, чтобы сосчитать причины, по которым она сегодня решила поставить точку. Случай был однозначным. После всего того, что с ней произошло, никто всерьез не подумает, что здесь имело место преступление. Поэтому она даже не стала утруждать себя тем, чтобы написать прощальное письмо. К тому же и не знала никого, кому бы это было важно. Единственный человек, которого она еще любила, и так находился в курсе больше остальных и в прошлом году продемонстрировал это более чем ясно: молчанием. После разыгравшейся трагедии ее младшая дочь не желала ее ни видеть, ни слышать. Катарина игнорировала звонки Иры, возвращала письма и, пожалуй, встретив свою мать, перешла бы на другую сторону улицы.

«И я даже не посмела бы на нее обидеться, — подумала Ира, — после того, что я сделала».

Она открыла глаза и огляделась. Поскольку это была открытая кухня на американский манер, со своего места она сумела оглядеть всю гостиную. Если бы теплые лучи весеннего солнца не вспыхивали так невыразимо радостно на немытых окнах, то она могла бы даже еще раз посмотреть на балкон и лежащий за ним парк Виктория. «Гитлер», — выстрелило Ире Замин в голову, когда она остановила взгляд на маленькой книжной стенке в гостиной. Во время учебы в полиции Гамбурга она написала кандидатскую о диктаторе под названием «Психологическая манипуляция массами».

«Если этот помешанный и сделал что-то стоящее, — подумала она, — так это его самоубийство в бункере». Он тоже выстрелил себе в рот. Но, опасаясь ошибиться и искалеченным попасть в руки союзников, он перед смертельным выстрелом еще и принял яд.

«Может, и мне надо сделать так же?» — колебалась Ира. Но это не были колебания самоубийцы, которая просто посылает своему окружению крик о помощи. Совсем напротив. Ира хотела действовать наверняка. И достаточный запас ядовитых капсул находился под рукой — в морозилке ее холодильника: дигоксин высокой концентрации. Она подобрала пакет с ним во время самого важного в ее жизни задания и не стала сдавать его в комнату хранения вещественных доказательств. «С другой стороны, — Ира задвинула ствол пистолета в рот почти до предела, держа его точно по центру, — какова вероятность того, что я только разнесу челюсть и пуля пройдет мимо жизненно важных сосудов, через незначительные участки мозга?»

Небольшая. Очень небольшая. Но не такая, которую можно совершенно исключить!

Всего десять дней назад у светофора на остановке «Тиргартен» выстрелили в голову одному из «Ангелов ада». Уже в следующем месяце парня должны отпустить из больницы.

Но вероятность того, что нечто подобное повторится, была…

Бамс!

Иру так напугал внезапный шум, что она дулом пистолета до крови расцарапала небо. Черт! Она вынула ствол изо рта.

Была почти половина восьмого, а она забыла про идиотский радиобудильник, который каждый день в это время начинал очень громко звенеть. В то же мгновение какая-то молодая женщина заорала так, что глаза на лоб полезли, потому что она проиграла в этой глупой радиоигре. Ира положила оружие на кухонный стол и поплелась в свою затемненную спальню, откуда до кухни доносилось лопотание:

— …мы выбрали вас наугад из телефонной книги, и сейчас вам принадлежали бы пятьдесят тысяч евро, если бы вы, Марина, назвали пароль!

— Но я же… «Слушаю „сто один и пять“, а теперь гони деньгу!»

— Слишком поздно. К сожалению, вы сначала назвали свое имя. А пароль должен был прозвучать сразу после снятия трубки, и поэтому…

Ира в изнеможении выдернула вилку из стены. Если уж она собирается покончить с собой, то, уж конечно, не под истерические визги разочарованной дамочки, только что упустившей главный приз.

Ира опустилась на неубранную кровать и уперлась взглядом в свой распахнутый гардероб, который выглядел внутри как содержимое наполовину загруженной стиральной машины. Когда-то она решила больше не менять сломанную перекладину-вешалку для платьев.

Вот ведь дерьмо!

Никогда она не была хорошим организатором. Никогда, даже если речь шла о ее собственной жизни. И уж подавно не в случае собственной смерти. Проснувшись сегодня утром на кафельном полу, прямо у унитаза, она знала, что теперь уже слишком поздно. Что она больше не может. И не хочет. При этом речь шла скорее не о пробуждении, а о вечном одном и том же сне, который настиг ее год назад. О том сне, в котором она снова и снова поднималась по одной и той же лестнице. На каждой ступеньке лежала записка. Кроме последней. Почему?

Ира обнаружила, что, задумавшись, задержала дыхание, и тяжело выдохнула. После того как вопящее радио смолкло, посторонние шумы в квартире стали казаться вдвое громче. До спальни доносилось булькающее тарахтение холодильника. С минуту было слышно, как дряхлый агрегат давится своей собственной охлаждающей жидкостью.

Вот и знак.

Ира встала.

Что ж, прекрасно. Значит, таблетки.

Но она не хотела запивать их дешевой водкой с заправочной станции. Последним из того, чем она будет наслаждаться в своей жизни, должно быть пойло, которое она вольет в себя ради вкуса, а не ради его эффекта. Кола-лайт. Лучше всего новая, со вкусом лимона.

Точно. Это будет хороший «последний обед приговоренного». Кола-лайт с лимоном и чрезмерная доза дигоксина на десерт.

Она вышла в коридор, схватила ключ от входной двери и бросила взгляд в большое настенное зеркало, в правом верхнем углу которого уже облупилось покрытие.

«Скверно ты выглядишь, — подумала она. — Опустившаяся. Как нечесаная аллергичка с огненно-красными отекшими от сенного насморка глазами».

Неважно. Она ведь не собирается побеждать на конкурсе красоты сегодня, в свой последний день.

Ира сняла с вешалки свою потертую черную кожаную куртку, которую раньше ей так нравилось носить с узкими джинсами. Если приглядеться к ней получше, то, несмотря на темные круги под глазами, можно догадаться, что было время, когда она могла даже позировать. Там, в другой жизни. Когда она еще ухаживала за руками, а высокие скулы слегка подкрашивала. Сегодня же она обула парусиновые спортивные туфли, а на стройные ноги натянула бледно-зеленые растянутые штаны. Ира уже несколько месяцев не посещала парикмахера, но в ее длинных черных волосах еще не было ни единой седой пряди, а ровные зубы оставались снежно-белыми, несмотря на бесчисленные чашки черного кофе, которые она ежедневно в себя вливала. Вообще ее работа психолога-криминалиста, при которой она участвовала в опаснейших операциях, оставила после себя лишь незначительный внешний урон. Ее единственный шрам, едва заметный, проходил всего в десяти сантиметрах ниже пупка. Кесарево сечение. Им она обязана своей дочери Саре. Своему первенцу.

Возможно, Ире повезло, что она никогда не начинала курить, и потому ее кожа была гладкой, без морщин. Или не повезло, потому что вместо этого она разрушила себя алкоголем.

«Но теперь с этим покончено, — саркастически подумала она. — Мой наставник мог бы гордиться мной. С этого момента я больше не выпью ни глотка и продержусь до конца. Теперь только колу-лайт. Возможно, даже с лимоном, если Хакану завезли этот напиток».

Она захлопнула за собой дверь и вдохнула характерную смесь запахов: чистящих средств, уличной пыли и кухни, которую источают лестничные площадки старых домов в Берлине. По интенсивности она походила на смесь запахов мусора, сигаретного дыма и смазочного масла, которым разит на станциях метро.

«Буду скучать по этому», — решила Ира.

Страха перед смертью она не испытывала. Скорее боялась того, что после этого все еще не закончится. Что эта боль не прекратится и после последнего удара сердца и будет преследовать ее при воспоминании о покойной дочери.

При воспоминании о Саре.

Ира не взглянула на свой забитый до краев почтовый ящик на двери и, поеживаясь, вышла на теплое весеннее солнце. Она достала портмоне, вынула оттуда последние деньги и кинула бумажник в открытый строительный контейнер на краю тротуара. Вместе с удостоверением личности, водительскими правами, кредитными карточками и документами на свою ветхую «альфу». Через несколько минут все это ей больше не понадобится.

2

— Добро пожаловать на нашу экскурсию по самой успешной радиостанции Берлина — «Сто один и пять»!

Грациозная стажерка, нервно теребя складку джинсовой юбки, сдула со лба светлую прядку волос и улыбнулась, приветствуя группу посетителей, которые выжидательно смотрели на нее, стоя пятью ступеньками ниже. Ее робкая улыбка обнаруживала небольшую щербинку между двумя верхними резцами.

— Я — Китти, самое нижнее звено пищевой цепочки здесь, на нашей радиостанции, — пошутила девушка, что весьма удачно подходило к ее подчеркивающей фигуру футболке с надписью «Мисс Успех». Она объяснила, что предстоит увидеть членам «Клуба радиослушателей» в ближайшие двадцать минут. — А в заключение вы сможете лично познакомиться в студии с Маркусом Тимбером и командой его утренней передачи. Маркус в свои двадцать два года не только самый молодой, но и самый известный ведущий города, с тех пор как полтора года назад он начал вести передачу на «Сто один и пять».

Ян Май перенес вес на свой алюминиевый костыль и наклонился к стоявшему на полу пакету из ALDI,[2] в который он уложил свернутые мешки для трупов и сменную амуницию. При этом он презрительно окинул взглядом воодушевленные лица членов группы. Наивная женщина рядом с ним с ярко накрашенными длинными ногтями была одета в дешевый костюм, который явно относился к лучшим вещам в ее гардеробе. Ее друг тоже принарядился ради экскурсии и явился в наглаженных джинсах, к которым надел новые кроссовки. «Шик панельных многоэтажек», — пренебрежительно подумал Жан.

Рядом с парочкой стоял типичный лоснящийся бухгалтер с венчиком волос, подстриженных подковой, и раздувшимся офисным брюшком; последние пять минут он беседовал с рыжеволосой женщиной, которая, очевидно, находилась в положении. В настоящий момент беременная разговаривала по телефону несколько в стороне от группы, за крупногабаритным картонным стендом, изображающим придурковато ухмыляющегося ведущего в натуральную величину.

«Седьмой месяц, — оценил Ян, — а возможно, и больше. Хорошо, — подумал он, — все в полном порядке. Все…»

Его шейные мышцы свело судорогой, когда вдруг позади него открылась автоматическая дверь.

— А вот и наш опоздавший! — поприветствовала Китти крепкого курьера, который угрюмо кивнул стажерке, словно она была виновата в его опоздании.

Проклятье! Ян судорожно размышлял, где он мог допустить ошибку. Парня в коричневой униформе не было в списке призеров «Клуба радиослушателей». Либо он явился прямо с работы, либо собирался совершить обход еще до начала утренней смены. Ян нервно провел языком по зубному протезу, который совершенно искажал как его лицо, так и его голос. Затем он вызвал в памяти главное правило, которое они постоянно повторяли во время своих приготовлений: «Всегда случается что-то непредвиденное». А зачастую даже в первые минуты. Вот ерунда! Дело не только в том, что у него не имелось никакой информации об этом человеке. Бородатый курьер UPS[3] с немилосердно прилизанными гелем волосами выглядел так, что это внушало опасения. Свою верхнюю рубашку он или сдал в стирку, или потерял во время тренировок на тренажерах. Ян быстро прикинул, может ли тот все сорвать. Но потом отбросил эту мысль. Слишком уж тщательными были приготовления. Нет! Теперь обратного хода нет, даже если пятая жертва и не входила в расчеты.

Ян вытер руки о пятнистую рубашку, к которой был приделан муляж пивного брюшка. Он начал потеть, после того как десять минут назад в лифте переоделся.

— …а вы — господин Мартин Кубичек? — услышал он, когда Китти громко прочла по списку посетителей его вымышленное имя. Очевидно, прежде чем все наконец начнется, каждый из группы должен был представиться.

— Да, а вам стоило бы проверить свое инвалидное оборудование, прежде чем приглашать гостей, — выпалил он в ответ и захромал по ступенькам. — И как я должен подниматься по этой дурацкой лестнице?

— Ой! — Щербатая улыбка Китти стала еще более неуверенной. — Вы правы. Мы не знали, что вы, э-э…

«Вы также не знаете, что я несу на теле два кило взрывчатки», — мысленно добавил он.

Курьер UPS презрительно взглянул на него, но сделал шаг в сторону, когда Ян неловко поковылял наверх. Парочка и «человек из офиса» делали вид, будто его физический недостаток оправдывает его скандальное поведение.

«Прекрасно, — подумал Ян, — переоденься в дешевый спортивный костюм, нацепи неухоженный пролетарский парик и веди себя как помешанный — и сразу получишь все, чего пожелаешь. Даже доступ к самой успешной радиостанции Берлина».

Посетители медленно последовали за ним вверх по узким ступенькам.

Китти шла впереди всех к помещениям редакции и студии.

— Нет, мой милый. Я же обещала, что спрошу у него. Да, я тебя тоже очень люблю…

Рыжеволосая беременная поспешила следом за ними и, извиняясь, спрятала свой мобильник в карман брюк.

— Это Антон, — объяснила она. — Мой сын. — Она открыла портмоне и как будто в доказательство показала потрепанную фотографию четырехлетнего карапуза. Несмотря на его очевидную дебильность, Яну редко приходилось видеть такого счастливого мальчика. — Пуповина почти задушила его, — пояснила она, умудрившись при этом улыбнуться и вздохнуть одновременно. Даже не говоря об этом, все понимали, как должна бояться беременная повторения родовой травмы. — Отец Антона оставил нас еще в родильной палате, — скривила она нижнюю губу, — так что теперь он упускает самое лучшее в своей жизни.

— Я тоже так думаю, — подтвердила Китти и вернула ей фото.

Ее глаза блестели, и выглядела она так, словно только что дочитала до конца какую-то прекрасную книгу.

— Вообще-то мое маленькое сокровище должно было идти сегодня со мной, но вчера вечером у него снова начался приступ. — Будущая мать пожала плечами. По-видимому, это не было редкостью. — Я, конечно, хотела остаться с ним, но не смогла. — «Мама, — сказал он мне, — ты должна сходить за меня и спросить Маркуса Тимбера, что это за машина, на которой он ездит», — сымитировала она милый детский голосок.

Все, растрогавшись, рассмеялись, и даже Яну пришлось быть внимательным, чтобы не выйти из роли.

— Сейчас мы это для него разузнаем, — пообещала Китти.

Она смахнула ресницу из уголка глаза, а затем провела группу еще на несколько метров вперед, в большое помещение редакции. Ян Май, успокоившись, определил, что расположение помещений соответствовало тому плану, который ему за четвертинку и шприц начертил по памяти уволенный охранник.

Сама радиостанция находилась на двадцатом этаже Центра средств массовой информации Берлина (МСВ), в новомодной стеклянной высотке на Потсдамер Платц, с захватывающим панорамным видом на Берлин. Для главного помещения редакции все перегородки на этаже были снесены, а вместо них с помощью разделителей кремового цвета и огромного количества растений, сменяющихся ежемесячно, создали атмосферу лофта[4] в Кройцеберге. Серо-белые холлы из древесного массива и ненавязчивый аромат корицы, который распространяли кондиционеры, придавали атмосфере какую-то серьезность. Вероятно, это должно отвлекать от довольно-таки трескучих программ, предположил Ян и позволил своему взгляду скользнуть в правый угол этажа. Он был отведен для «Аквариума» — того самого огромного стеклянного треугольника, в котором находятся и радиостудия, и информационный центр.

— Что это они там делают? — спросил одутловатый тип, напоминающий бухгалтера, с волосами подковкой и указал на группу из трех редакторов рядом со студией. Они стояли вокруг письменного стола, где сидел какой-то мужчина, на предплечье которого красовалась красно-желтая татуировка «адский огонь».

— В морской бой играют? — попытался острить он.

«О’кей, мистер „дурак-администратор“, стало быть, берет на себя роль клоуна группы», — отметил Ян.

Китти вежливо улыбнулась.

— Это авторы шоу. Наш главный редактор еще сам пишет ту часть, которая должна быть готова через несколько минут.

— Так, значит, вон тот и есть ваш главный редактор? — спросила парочка почти одновременно. Молодая женщина при этом, совершенно не смущаясь, ткнула своим длинным ногтем в сторону мужчины, о котором Ян знал, что из-за его пироманских[5] склонностей все сотрудники называли его Дизель.

— Да. Пусть вас не вводит в заблуждение его внешний вид. Он выглядит немного эксцентрично, — сказала Китти, — но является одной из гениальнейших голов в этой области и работает на радио с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать лет.

По группе, которая снова пришла в движение, пробежал короткий недоверчивый шепоток.

«Я никогда еще не работал на радио, но в первый же свой рабочий день подарю вам такой рейтинг, какой бывает по телевизору в финале чемпионата мира», — подумал Ян, потихоньку отстав от группы, чтобы снять с предохранителя свое оружие.

3

Почти в полуметре от холодильника в красновато-черной луже крови лежала собачья голова. У Иры не было времени, чтобы разглядеть в маленьком магазинчике прочие останки мертвого питбуля. Все ее внимание занимали двое мужчин, которые орали на непонятном языке, направив друг на друга оружие. На мгновение она пожалела, что не приняла всерьез предупреждения шалопая у входа.

— Эй, фифа, ты что, спятила? — крикнул ей немецкий турок, когда она хотела протиснуться мимо него в магазин, — они тебя замочат!

— А хоть бы и так!

Двумя секундами позже она уже находилась в центре стандартной ситуации: конфликт, как из учебника для мобильных оперативных групп, который ей сунули в руки в первый день ее обучения и который надолго стал ее библией. Двое конфликтующих иностранцев находились на грани того, чтобы прострелить друг другу головы. Человека с искаженным яростью лицом и огнестрельным оружием в руке она знала. Это был турок, хозяин магазина Хакан. Другой выглядел как трафаретный русский боксер: мощное тело, плотное лицо с плоским сломанным носом, широко расставленными глазами и боевым весом не менее ста пятидесяти килограммов. Он был в пляжных шлепанцах, спортивных штанах и грязной майке, которая едва скрывала буйный волосяной покров на его теле. Но самым необычным в его виде было мачете в левой руке и пистолет в правой. Совершенно ясно, что он состоял на жаловании у Мариуса Шувалова, главы восточно-европейской группировки организованной преступности в Берлине.

Ира прислонилась к стеклянной стенке холодильного шкафа с безалкогольными напитками и спросила себя, почему ее оружие осталось дома, на кухонном столе. Но потом ей пришло в голову, что сегодня это все равно не имеет значения.

«Обратимся к инструкции, — подумала она. — Глава „Деэскалация“, раздел 2 „Посредничество в условиях кризисной ситуации“». В то время как мужчины продолжали орать друг на друга, не обращая внимания на Иру, она механически повторяла свой контрольный список.

В нормальных обстоятельствах она должна была бы потратить ближайшие тридцать минут на то, чтобы оценить ситуацию и приказать оцепить место происшествия для предотвращения ухудшения ситуации, если только русский в это время не кинется, паля налево и направо, в парк Виктория. Нормальные обстоятельства? Ха!

В нормальных обстоятельствах она бы здесь не стояла. Прямое столкновение, глаза в глаза и в непосредственной близости, не вызвав перед этим ни малейшего доверия у противников, было похоже на попытку суицида. А ведь она даже не знала, в чем тут дело. Когда двое мужчин одновременно орут друг на друга на разных языках, срочно требуется самый лучший переводчик, какого только можно найти. И ее надо было немедленно заменить переговорщиком-мужчиной. Потому что, даже если она с отличием окончила факультет психологии и получила дополнительное образование в полиции, даже если с тех пор проводила многочисленные операции как руководитель переговоров в отрядах особого назначения на всей территории федерации, в данный момент она могла этими дипломами и грамотами подтереть пол в этой мелочной лавочке. Ни турок, ни русский не станут слушать женщину. Возможно, им это даже запрещает религия.

В этом квартале, как правило, речь шла о разборках между мачо, но в данном случае тоже все выглядело не так, словно речь шла о вымогательстве. Иначе русский не пришел бы один, а Хакан уже лежал бы, изрешеченный пулями, уткнувшись лицом в прилавок с сыром. Когда Ира услышала, как русский взвел курок револьвера, бросив мачете, чтобы при стрельбе обе руки были свободными, она кинула взгляд через стекло витрины на улицу. А вот и мотив! Там стоял белый «БМВ» с хромированными ободами и небольшим изъяном: была разбита правая передняя фара, а бампер снесен до половины. В своих воображаемых лекционных материалах Ира отметила те кусочки головоломки, которые были связаны с местом происшествия.

«Турок. Русский. Мачете. Поврежденная сутенерская машина. Убитая собака». Очевидно, Хакан столкнулся с машиной русского, и тот явился сюда, чтобы уладить дело «по своей методе», для начала вместо приветствия отрубив голову бойцовой собаке Хакана.

«Ситуация безнадежная», — подумала Ира.

Единственным плюсом было то, что, если через несколько секунд начнется стрельба, кроме нее, на расстоянии выстрела не окажется ни одного клиента. А то, что дело дойдет до обмена пулями, было совершенно очевидно. Ведь речь шла об ущербе как минимум в восемьсот евро. Вопрос был лишь в том, кто выстрелит первым. И долго ли ждать, пока один из них, промахнувшись, попадет в нее.

Ну и хорошо. Здесь никто не собирался отступать так просто. Для каждого из мужчин это было бы и неразумно: первый, кто опустит оружие, получит в голову девятимиллиметровую пулю. Да и позор к тому же. Если он сам не сможет выстрелить, на его похоронах все будут считать его слабаком.

Каждый из противников не хотел уронить свою честь, но и не желал стрелять первым. Это являлось единственной причиной, почему они до сих пор не учинили кровавую бойню, если не считать луж крови на полу от питбуля.

Ира кивнула, наблюдая за дальнейшим поведением русского, который уже сделал шаг к витрине и начал топтать отрубленную собачью голову так сильно, насколько позволяли его пляжные тапки. Хакан, почти обезумев от ярости, заорал настолько громко, что у Иры заложило уши.

«Пожалуй, еще секунд десять. В крайнем случае, двадцать», — прикинула она.

Черт! Ира терпеть не могла попыток самоубийства. Она специализировалась на взятии заложников и киднеппинге. Но она знала: тот, кто устал от жизни, имеет лучшие шансы уберечь свою жизнь, если отвлечь его внимание на что-то менее важное, банальное. Что-то такое, что для него не слишком значимо.

«Конечно, — подумала Ира и открыла дверь холодильного шкафа. — Отвлечь внимание».

— Эй! — крикнула Ира, повернувшись спиной к дуэлянтам. — Эй! — повторила она громче, поскольку ни один из двоих мужчин, кажется, не обратил на нее внимания. — Я хочу бутылку колы! — сообщила она и повернулась к ним.

И сейчас ей удалось: не опуская оружия, оба посмотрели на нее. В их взглядах читалась смесь недоумения и слепой ярости.

Чего хочет эта сумасшедшая?

Ира улыбнулась.

— Только легкой. Лучше всего колу-лайт с лимоном!

Лишь на мгновение наступила мертвая тишина. Потом прозвучал первый выстрел.

4

Китти поспешила в A-студию и там почти налетела на Маркуса Тимбера, который сидел на полу, скрестив ноги и лениво листая мужской журнал.

— Проклятие, повнимательней нельзя? — выругался он и неспешно поднялся. — Сколько там еще времени осталось, Флумми? — недовольно спросил он своего долговязого продюсера.

Бенджамин Флуммер оторвал взгляд от микшерного пульта на студийный монитор, цифровое табло которого показывало, сколько осталось времени до конца песни Мадонны.

— Еще сорок секунд.

— Хорошо. — Тимбер провел длинными пальцами по своим платиново-белым волосам. — И что мы делаем теперь?

Как всегда, он не имел представления о ходе передачи и слепо доверял своему шоу-продюсеру, когда тот информировал его о ближайшем ключевом моменте его собственной программы.

— Сейчас семь двадцать восемь. Как раз закончился первый раунд Cash Call.[6] Мы можем исполнить еще одну композицию, а потом у нас есть кое-что душещипательное: «Трехлетний Феликс умрет через четыре недели, если не найдется донор костного мозга». — Тимбер брезгливо скривил лицо, в то время как Флумми невозмутимо продолжал: — Ты призовешь слушателей сдать анализ, чтобы определить, могут ли они стать донорами. Мы все организовали: в большом конференц-зале уже готовы кушетки и трое врачей с полудня будут брать у каждого, кто придет в студию, по пол-литра крови.

— Хм-м, — недовольно хмыкнул Тимбер. — По крайней мере у нас на телефоне есть дерзкая девчонка, которая от благодарности выплачет себе все глаза?

— Мальчику только три года, и у него рак. Ты будешь говорить с его матерью, — лаконично ответил Флумми и, нажав кнопку предварительного прослушивания, проверил, правильно ли размещен первый рекламный текст компьютера.

— А она клевая? — пожелал теперь узнать Тимбер и швырнул журнал в корзину для мусора.

— Кто?

— Мать!

— Нет.

— Значит, можно считать, Феликс умер. — Тимбер поднялся на ноги и ухмыльнулся своей неудачной остроте. — У тебя что, с этим проблемы? — напустился он на Китти, увидев, что та все еще стоит перед ним. — «Анализ костного мозга, спасение жизни»? Это ведь явно твоя пошлая идея, правда?

Китти потребовались большие усилия, чтобы не потерять самообладание.

— Нет.

— Тогда что ты тут под ногами путаешься, мешаешь мне работать?

— Я по поводу группы, — сообщила девушка.

— Это еще что?

— Забыла тебе сказать, сегодня у нас группа посетителей.

— Кто? — Тимбер взглянул на нее так, словно она потеряла рассудок.

— Ну, члены «Клуба радиослушателей»?.. — ответила она с вопросительной интонацией, так, словно сама уже не была уверена в том, кто находится сейчас в соседней студии, ожидая допуска в святая святых. Обычно обязанностью Китти было информировать Тимбера о таких событиях накануне. Поскольку она этого не сделала, то через несколько секунд он предстанет перед своими верными почитателями небритым и в рваных джинсах. За недолгое время своей работы на радиостудии он выгонял сотрудников и за меньшие проступки, и на этот раз, вероятно, ее не спасет даже то, из-за чего он вообще ее принял на студию, — ее декольте.

— Когда они придут? — в полном замешательстве спросил Тимбер.

— Сейчас!

«Как только этот, с костылем, появится наконец из туалета». Хорошо хотя бы то, что этот неприятный пролетарий еще немного задержит остальных посетителей.

Ведущий взглянул мимо Китти через тонированное звуконепроницаемое стекло, которое отделяло А-студию от находящейся за ней зоны обслуживания. Действительно, группа из четырех посетителей аплодировала начальнику отдела новостей за что-то, только что сказанное им.

— Примерно через три минуты.

— Быстро неси мои карточки с автографами! — приказал он и кивнул налево, в направлении боковой двери, находившейся у полки с архивом CD.

«По крайней мере у него еще есть остатки профессионализма», — благодарно подумала Китти о своем творце, убегая. Хотя ее не удивило бы, если бы он вдруг повел себя с гостями агрессивно.

Девушка дернула дверь в «Зону происшествий». Такое ироническое название ведущие дали маленькому помещению без окон, где можно было поесть, покурить и освежиться. Его обстановку составляли лишь кухонный уголок и шаткий обеденный столик. Войти сюда можно было только из А-студии и только через нее, в случае надобности, попасть в щитовую и к запасному пожарному выходу. Последний являлся своего рода шедевром неправильного проектирования. В случае пожара здесь можно было оказаться в ловушке. За дверью алюминиевая винтовая лестница шла вдоль внешней стены, спускаясь на пол-этажа вниз, на декорированный зеленью выступ крыши, и как раз там заканчивалась. Она вела в никуда между девятнадцатым и двадцатым этажами.

Китти осмотрелась. Тимбер оставил свой черный фирменный рюкзак у мойки, между пепельницей и кружкой с кофе. Она начала судорожно рыться в нем, разыскивая эти проклятые карточки с автографами. И именно в тот момент, когда она с облегчением достала маленькую стопку с отретушированным глянцевым лицом Тимбера, ее сковал ужас.

«Добро пожаловать!»

Она обернулась и через стеклянную полосу на двери, ведущей в «Зону происшествий», заглянула в студию, где Тимбер уже протягивал кому-то руку для приветствия. Ой, только не это! Кубичек, должно быть, уже вернулся из туалета, и шеф отдела новостей вопреки уговору привел группу в студию. Тимбер взбесится, это уже чересчур. Еще один пункт в ее списке на увольнение.

— Замечательно, что вы пришли!

Голос модного ведущего через закрытую дверь звучал приглушенно. Она захлопнулась за Китти, когда та переступила порог «Области переживаний». Поскольку дверь открывалась только наружу, девушке теперь приходилось ждать, пока все слушатели протиснутся мимо двери и займут места у «стойки».

«Стойка» подковой огибала большой микшерный пульт, а перед ней, как в баре, стояли табуреты для гостей студии. К этому времени почти все посетители уже расселись вокруг стойки. Все, кроме одного.

«Что этот придурок так долго возится у входа? — подумала Китти. — Почему не проходит, как остальные? Ага… Хорошо…»

Сейчас и он наконец проковылял внутрь. Но зачем закрыл за собой тяжелую студийную дверь? В этом маленьком помещении и так было невозможно дышать.

«О боже! — Китти непроизвольно поднесла руку ко рту. — Что он собирается делать?»

Десятью секундами позже она увидела это и начала кричать.

5

Если Ян хотел использовать в своих интересах момент неожиданности, то ему для этого предоставлялась одна-единственная возможность: надо было нанести кому-нибудь телесные повреждения, и сделать это так быстро и зрелищно, как только возможно. Ему требовалась впечатляющая мизансцена. Что-нибудь шокирующее, что сразу парализует остальных зрителей. Он протянул Тимберу руку для приветствия, но, прежде чем ведущий смог пожать ее, Ян снова ее отдернул и, подняв свой костыль за алюминиевую ручку, со всей силы ударил ведущего по носу.

Кровь, хлынувшая из носа Тимбера на микшерный пульт, и последовавший за этим ужасный вопль возымели желаемый эффект. Никто в помещении ничего не предпринял. В точности, как и ожидалось. По лицу продюсера шоу Ян мог видеть, что его мозг тщетно пытается квалифицировать случившееся. Флумми был настроен на безобидную сцену приветствия с поверхностным легким разговором. Вид Тимбера, который, жалобно скуля, держал обе руки у лица, просто не соответствовал ожидаемому поведению. Именно на такую растерянность Ян и рассчитывал. Это давало ему время. По меньшей мере секунды полторы.

Ударив ребром ладони, он разбил маленькое стекло ящика экстренного вызова на стене и активировал кнопку тревоги. Сирена заглушила последние звуки нового хита группы U2. Одновременно захлопнулись тяжелые металлические жалюзи перед большим окном студии, скрывая от внешнего мира хаос, царящий внутри А-студии.

— Что, черт возьми… — Первым, как и ожидалось, дар речи обрел курьер UPS. Он сидел на самом дальнем от Яна конце стойки. Между ними находились еще беременная, молодая парочка и офисный остряк с избыточным весом.

Ян левой рукой сорвал с головы парик, а правой вынул пистолет из кармана своих спортивных штанов.

— Ради бога, пожалуйста…

В оглушительном шуме он мог лишь догадываться, что хотела сказать ему беременная. Но ей не удалось закончить фразу. Она оцепенела, когда он направил пистолет на перемазанное кровью лицо Тимбера и при этом быстро взглянул на студийные часы. 7:31.

У него было десять минут времени, семь заложников и три двери. Одна — в студию В. Другая — в зону службы новостей. Третья, находившаяся прямо за его спиной, — в своего рода кухню. Хотя наркоман-охранник ничего об этом не говорил, но, если он правильно помнил план здания, она никуда не вела. Так что о ней он сможет позаботиться позже. Сейчас же надо было помешать заложникам покинуть студию через одну из двух других дверей. Охрана, поднятая по тревоге, уже в пути и менее чем через шестьдесят секунд займет позиции снаружи. Но это его вообще не беспокоило. Ведь именно потому он последним зашел в помещение и совершил манипуляции с кодовым замком на двери студии. Электронный замок, с точки зрения безопасности, был просто анекдотом. Как только три раза подряд набирали неверный код, никто больше не мог проникнуть в помещение студии. Дверь автоматически блокировалась, и таймер отсчитывал десять минут, прежде чем станет возможной новая попытка.

Словно в подтверждение, в этот момент охранники уже дергали снаружи дверную ручку. Поскольку из-за опущенных жалюзи они не могли видеть студию, плохо обученная охрана не знала, что теперь делать. К подобной ситуации она подготовлена не была.

Ян уже порадовался тому, что пока все идет по плану, как вдруг ситуация вышла из-под контроля.

Он это предчувствовал. Курьер UPS! Позднее Ян сильно упрекал себя за то, что не подумал, что в Берлине он не единственный, кто носит при себе оружие. Именно тот, кто в качестве посыльного каждый день звонит в дверь совершенно незнакомым людям, должен оценить успокаивающее действие пистолета. В то кратчайшее мгновение, когда Яну пришлось в первый раз повернуться спиной к заложникам, чтобы пройти за стойку и подойти к микшерному пульту, курьер вынул свое оружие.

«Значит, ты хочешь поиграть в героя», — подумал Ян и рассердился, что уже на этом раннем этапе должен пожертвовать одним из заложников.

— Бросай оружие! — крикнул рассыльный, насмотревшись детективов по телевизору.

Но Ян не смутился. Вместо этого он рывком поднял стонущего Тимбера.

— Вы совершаете большую ошибку, — сказал он и приставил свою «беретту» к виску Тимбера. — Но вы еще можете ее исправить.

Курьер вспотел. Он вытер правый висок рукавом своей коричневой униформы.

Еще семь минут. Возможно, только шесть, если охрана там, снаружи, действует расторопно и что-то понимает в своей работе.

«Что ж, хорошо». Ян заметил панику в испуганных светло-серых глазах разносчика почты и был уверен, что тот не выстрелит. Но на этом раннем этапе он не мог идти на слишком большой риск. Уже собираясь оттолкнуть Тимбера, чтобы иметь достаточно пространства для надежного выстрела, он заметил на микшерном пульте выключатель центральный сети. И ему пришла в голову идея гораздо лучше: он покрепче обхватил Тимбера за шею и оттащил его на полметра назад, к стене, все еще держа пистолет прижатым к его голове.

— Ни шагу дальше! — в волнении крикнул водитель.

Но Ян лишь устало улыбнулся.

— Хорошо-хорошо. Я остаюсь на месте.

И снова фактор внезапности был на его стороне. Он повернул большой рубильник у себя за спиной. Свет мгновенно погас. Прежде, чем глаза заложников успели привыкнуть к внезапному сумраку, свободной левой рукой Ян отключил студийный микшерный пульт вместе со всеми подсоединенными к нему плоскоэкранными мониторами. Теперь студия погрузилась в почти полную тьму. Лишь красный огонек аварийной лампочки трепетал в темноте, как светлячок.

Как и ожидалось, благодаря этому простому трюку заложники оцепенели и снова стали как парализованные. Курьер UPS не мог теперь разглядеть своего противника, поэтому был не в состоянии сообразить, что делать дальше.

— Ты, ублюдок несчастный, что все это означает? — выругался он.

— Спокойно! — скомандовал Ян в темноту. — Как вас зовут?

— Манфред, но тебя, засранец, это не касается!

— Ага, ваш голос дрожит. Вы боитесь, — констатировал Ян.

— Я пристрелю тебя. Где ты?

На мгновение искусственная тьма осветилась маленьким желтым огоньком зажигалки. Потом стало видно, как в воздухе завис красный раскаленный кончик сигареты.

— Здесь. Но вам лучше не стрелять в этом направлении.

— Это почему же, черт возьми?

— Потому что вы, скорее всего, попадете в верхнюю часть моего тела.

— Ну и что?

— Да нет, ничего. Но тогда вы разрушите прекрасную взрывчатку, которую я обвязал вокруг живота.

— Боже мой! — одновременно простонали административный чиновник и беременная.

Ян надеялся, что остальные заложники в ближайшие секунды не выйдут из своего оцепенения. С одним-единственным бунтарем он еще, возможно, справится. Но со всей группой — нет.

— Ты нас разыгрываешь!

— Вы так думаете? Я бы на вашем месте не стал подвергать это сомнению.

— Дрянь!

— Это вы сказали? А теперь киньте мне ваш пистолет через микшерный пульт. Да побыстрее. Если через пять секунд снова загорится свет, а я все еще буду видеть дурацкое оружие в вашей руке, я влеплю нашему звездному ведущему пулю в лоб. Это ясно?

Курьер ничего не ответил. Некоторое время был слышен лишь шум кондиционера.

— Что ж, прекрасно, тогда начнем. — Ян хлопнул Тимбера по плечу. — Считайте до пяти в обратном порядке! — скомандовал он.

После короткого сопения и приглушенного стона Тимбер непривычно дрожащим голосом начал свой зловещий отсчет: пять, четыре, три, два, один… Потом что-то с шумом упало, и, когда вновь загорелся свет, остальные заложники увидели такое, что до конца жизни вряд ли смогут забыть.

Курьер свешивался со стойки, видимо, он потерял сознание. Перепачканный в собственной крови Маркус Тимбер испуганно цеплялся за своего продюсера, которому, в свою очередь, Ян сунул в рот свою сигарету, прежде чем преспокойно обойти стойку и ударом сзади отключить Манфреда.

Ян с удовлетворением отметил ужас на лицах своих жертв. Теперь, когда он нейтрализовал единственную альфа-особь[7] в этом помещении и при этом удержал всех заложников, все вновь пошло по плану. Он велел Флумми и Тимберу отдать ему ключи и запер сначала дверь в информационное помещение, затем в студию-В, а потом сломал ключ в замке.

— Чего вы все-таки от нас хотите? — испуганно спросил его Тимбер.

Ян не ответил, но, указывая пистолетом, отогнал его к месту для посетителей за стойкой. Флумми же, наоборот, должен был оставаться с ним. Теперь, когда они знают, что он — живая бомба, никто больше не поднимет на него руку, так что он может безо всякого риска держать рядом с собой эту тощую жердь. К тому же ему нужен кто-то, знающий, как обращаться с техникой.

— Кто вы? — снова спросил Тимбер, на этот раз находившийся по другую сторону микшерного пульта. И вновь не получил ответа.

Ян с удовлетворением отметил, что мониторы и микшерный пульт функционируют, и потянул к себе микрофон. Затем нажал на красный сигнальный выключатель на малой клавиатуре сенсорного экрана перед собой, как не раз делал это, упражняясь дома на макете. Время пришло. Можно было начинать.

— Кто вы, черт возьми? — опять не выдержал Тимбер, и на этот раз его мог слышать весь город. «101 и 5» снова была в эфире.

— Кто я? — переспросил Ян, направив пистолет на Тимбера.

А потом его голос стал деловым и серьезным. Он говорил прямо в микрофон:

— Привет, Берлин. Сейчас семь тридцать пять утра. И сейчас начнется самый страшный кошмар.

6

Ира сидела, скрестив ноги, на покрытом ужасными разводами плиточном полу магазинчика и вот уже более двадцати минут смотрела в дуло оружия русского. Его первая пуля пролетела в нескольких метрах от нее и оставила дырку размером с монету на плексигласе холодильного шкафа. Затем он прицелился ей в грудь, в то время как Хакан, со своей стороны, направил оружие в голову боевика.

— Оставь ее в покое! — потребовал он, на что русский ответил непонятным потоком слов.

Ситуация безнадежно запуталась. Насколько Ира могла понять из непрерывной тарабарщины русского, он теперь собирался в качестве мести взять деньги из кассы Хакана, в противном случае вторая пуля достигнет цели.

Первая пуля пробила лопатку, вторая раздробила коленную чашечку и мениск. Русский выронил свое оружие, скорчившись у стойки. Лишь оказавшись на полу и заметив, как неестественно вывернута его нога, он начал орать. Его мозг, как и мозг Иры, явно реагировал на изменившееся положение вещей с большим опозданием.

— Бросай оружие и руки вверх! — прорычал голос от входа.

Ира поднялась и, слегка оглушенная, повернулась к крепко сбитому сотруднику спецназа, полностью заполнявшему собой вход в магазинчик.

— Что ты тут делаешь? — изумленно спросила она.

Она узнала его по манере поднимать тыльной стороной руки забрало своего легированного титаном защитного шлема. Его живые глаза разглядывали ее, а во взгляде, как всегда, светилась необычная смесь решительности и меланхолии.

— То же самое я мог бы спросить у тебя, золотко.

Оливер Гетц продолжал держать свой пистолет-автомат нацеленным на Хакана, который безоговорочно последовал его приказу и в этот момент вытянул руки на стойке. Левой рукой спецназовец подцепил из своего нагрудного кармана две пары наручников и кинул их Ире.

— Ты ведь знаешь, что делать.

Сначала она собрала с пола оружие и передала его Гетцу. Затем надела наручники сначала на Хакана, а после на русского, сведя им руки за спиной, что у последнего вызвало громкие крики боли.

— А где же остальные?

Ира выглянула в окно, но никого не увидела. Обычно спецназ Берлина, как и любое другое спецподразделение полиции, всегда работал командой. На задания, подобные этому, выезжали как минимум семь человек одновременно. И все же Гетц стоял перед ней один. К тому же для нее было полной загадкой, как ему удалось так быстро добраться до места происшествия.

— Я один, — ответил Гетц, и она невольно улыбнулась.

С этими словами он раньше всегда звонил ей, когда хотел, чтобы она провела с ним ночь. Или остаток своей жизни, если бы все было по его желанию. Она часто спрашивала себя, не вышло бы все иначе, если бы она тогда решилась не только на роман. Но потом она нашла Сару, и вместе с ее дочерью умерли все мысли о счастливом будущем.

— Один? — воскликнула Ира. — Ты в одиночку забегаешь в магазинчик на углу в полном вооружении? — Она медленно подошла к главному комиссару полиции, который был старше ее всего на пять лет и с которым она провела большую часть своих берлинских операций. И несколько ночей. — Зачем? За молоком?

— Нет, — коротко ответил он, — за тобой.

— За мной?

— Да. Для тебя есть задание. Остальная команда уже ожидает в парке. Я забежал сюда случайно, хотел забрать тебя из дома.

Они вышли на улицу, и Ира впервые увидела, какое скопление народу она собрала. Половина соседей вылупили на нее глаза, пока она дискутировала с вооруженным мужчиной. Издали она услышала звук сирены приближающейся «скорой помощи».

— Я больше не работаю на вас, — сказала она Гетцу.

— Знаю.

— Так что ищи себе кого-нибудь другого.

— Тебе даже совсем не хочется знать, что случилось?

— Нет, — ответила она, не глядя на него. — Мне это совершенно безразлично. У меня сегодня есть дела поважнее. — «Я хочу отравиться. А для этого мне нужна только кола-лайт с лимоном». Эти мысли она оставила при себе.

— Я ожидал, что ты так отреагируешь, — ответил Гетц.

— И зачем же тогда ты проходил мимо?

— Потому что я собираюсь переубедить тебя.

— Ну что ж, интересно на это посмотреть. И как же?

— А вот так! — ответил он ей, улыбнулся и молниеносно подставил ей ножку, кинув ее на пол и с такой скоростью надев пару наручников, что двое болтавшихся без дела шалопаев зааплодировали, когда он управился с этим.

— Штойер уполномочил меня делать все, что потребуется, чтобы справиться с кризисной ситуацией.

— Я тебя ненавижу, Гетц, — пробормотала себе под нос Ира. Пока он поднимал ее, она заметила, что некоторые стоявшие вокруг сделали фотографии своими мобильными телефонами. Тем временем прибыла машина «скорой помощи» и следом наряд на патрульном автомобиле. — А мне плевать на Штойера! Ты знаешь, как я отношусь к этому консервативному идиоту.

— Да. Только, к сожалению, этот консервативный идиот сейчас руководит оперативным штабом.

«Ох, — думала Ира, пока, внутренне сопротивляясь, позволяла Гетцу вести себя по улице. — Значит, это действительно что-то важное, если Андреас Штойер, начальник полиции, замыкает нити этого задания на себя лично. Что-то очень важное».

— Куда мы идем? — спросила она.

— Как я уже сказал, в парк.

— Что за чушь! Вы что, поставили оперативную машину в парке? Еще чуднее нельзя что-нибудь придумать?

— А кто говорит про машину? — Гетц подгонял Иру. — Там, куда нам надо сейчас, на машине уже не попадешь.

— Ага…

Пока Ира еще размышляла над тем, что же это такое может быть, спецназовец включил микрофон в шлеме, нажав находящуюся у него на груди кнопку. Затем отдал приказ немедленно поднимать вертолет.

7

Парк Виктория под ее ногами с грохотом удалялся вместе с глазеющими прохожими в облаке листвы, земли и взвихренного мусора. Когда Ире стало ясно, что Гетц не проявляет намерения снять с нее наручники, она, скучая, стала разглядывать тесную кабину новенького вертолета. Кроме нее, Гетца и пилотов на борту находились еще четверо спецназовцев. Все, в точности как их шеф, в полной боевой оснастке.

— Куда мы летим? — нарушила она молчание.

Вертолет развернулся и полетел в южном направлении.

— К Потсдамер Платц. Здание МСВ.

Голос Гетца звучал немного металлически, но понять его было легко, несмотря на шумовые помехи в наушниках шлема.

— Сколько? — Ира решила, что ее вызвали из-за ее специализации: захват заложников.

— Этого мы пока не знаем, — ответил Гетц и снял перчатки, чтобы вынуть из фольги жевательную резинку. — Но, вероятно, ты позволишь шефу объяснить тебе все лично.

Он дал знак пилоту, и Ира скривила лицо, услышав после короткого щелчка хорошо знакомый царапающий голос.

— Она на борту? — Андреас Штойер перешел к делу сразу, без приветствия.

— Да, она тоже слушает, — ответил Гетц человеку, под началом которого состояли все подразделения спецназа Берлина и свыше ста восьмидесяти служащих.

— Прекрасно. Вот оперативная сводка: примерно тридцать три минуты назад в студии радиопрограммы «Сто один и пять» неизвестный захватил группу посетителей и ведущего утренней программы. Он угрожает своим жертвам стрелковым оружием неустановленного пока вида и утверждает, что якобы вооружен взрывчаткой, которую, предположительно, носит на теле.

— Чего он хочет? — спросила Ира.

— Об этом он до настоящего времени не сделал никакого заявления. Техническая группа уже произвела предварительный обзор положения. Место происшествия не просматривается. Студия находится в восточном крыле на двадцатом этаже и полностью закрыта непроницаемыми жалюзи.

— Стало быть, сейчас вы блуждаете в полной темноте, — прокомментировала Ира.

— В настоящее время задействованы пятьдесят четыре человека, — проигнорировал Штойер ее колкое замечание. — Я лично принял на себя общее тактическое руководство. Главный комиссар Гетц возглавляет оперативную группу спецкоманды на месте происшествия — в студии. Широко применяются все меры по изоляции и коммуникации. Вся площадь оцеплена, движение транспорта идет в объезд. Две команды снайперов по семь человек в каждой размещены в офисах находящихся напротив высоток. И игра Cash Call уже началась с полицейских мероприятий.

— Cash Call? — спросила Ира. — Что за глупое название?

— Может быть, вы оставите свои непрофессиональные замечания, а лучше послушаете ту запись, которую мы сделали в семь тридцать пять утра?

На линии снова раздался щелчок, а затем включилась удивительно чистая цифровая радиозапись. Как раз на середине фразы террориста, захватившего заложников:

— …Вы сейчас услышите свой самый страшный кошмар. В эту секунду я прерываю передачу ради важного сообщения. В радиостудии я только что захватил в заложники Маркуса Тимбера и еще нескольких человек. И это, в качестве исключения, вовсе не шутка развеселой утренней бригады «Сто один и пять». Я говорю совершенно серьезно. Маркус, не могли бы вы подойти к микрофону и подтвердить то, что я сказал?

Последовала краткая пауза, а затем стало слышно Тимбера, хорошо знакомый голос которого все же звучал совершенно иначе, чем обычно. Неуверенно. Испуганно. И в нос.

— Да, верно. Он угрожает мне… то есть нам оружием. И у него взрывчатка на…

— Спасибо, для начала довольно, — резко прервал популярного ведущего террорист. Очевидно, он снова завладел микрофоном и продолжал свое сообщение. Парадоксально, но его голос звучал очень приятно, почти дружелюбно. Пусть даже далеко не так профессионально, как у Тимбера. — Не беспокойтесь. Вам, тем, кто находится снаружи, у своих радиоприемников, нечего бояться. Несмотря на то что я захватил пару человек в заложники, вам все равно будет предложена та идиотская смесь скверной музыки, плоских шуток и пустых новостей, к которой вы привыкли на этой трескучей волне. Даже будет игра с призами. Вам ведь этого хочется, не так ли? — Неизвестный позволил вопросу на секунду зависнуть в воздухе, а потом захлопал в ладоши. — Что ж, хорошо. Поэтому я обещаю вам следующее: мы с вами продолжим играть в Casch Call. Обязательно. Значит, так: я звоню кому-то в Берлине. И если это окажетесь вы и ответите на мой звонок правильным паролем, то будет приз. Ну, это вы уже и так знаете. Так будет продолжаться и дальше. Однако сегодняшняя игра Casch Call пройдет с небольшим изменением правил.

Террорист коротко хохотнул, словно он, как малый ребенок, радовался предстоящей игре. Затем его голос стал тише, как будто он говорил не в микрофон, а обращался к другому человеку, который, очевидно, стоял рядом с ним:

— Эй вы! Как вас звать?

— Меня называют Флумми, — послышался неуверенный ответ молодого человека.

— Так, Флумми. Вы, как я вижу, являетесь здесь продюсером шоу, а значит, умеете обращаться с микшерным пунктом и компьютерными делами. Верно?

— Да.

— Есть ли в этом вашем ящике запись барабанной дроби? Как в цирке, когда выходит слон? Я хочу услышать ее, как только подам вам знак. Так… — Террорист снова обратился ко всем радиослушателям, и его голос зазвучал так убедительно, словно он сидел рядом с Ирой в вертолете. — Вот изменение правил номер один: я набираю случайный номер из берлинской телефонной книги. Но ему не придется выигрывать пятьдесят тысяч евро. Речь пойдет о чем-то более ценном. Но об этом потом. Сначала вы должны уяснить второе изменение в правилах. Оно самое важное. — Раздалась барабанная дробь, и террорист заговорил теперь как глашатай на рыночной площади: — Изменение правил номер два: дамы и господа, изменился пароль. Теперь он звучит так: «Я слушаю „Сто один и пять“, а теперь отпусти заложника»! — Барабанная дробь внезапно оборвалась. — А теперь, чтобы подытожить: сейчас семь тридцать шесть утра. С этого момента я каждый час буду играть в Casch Call по своим правилам. В первый раз телефонный звонок раздастся где-то в Берлине в восемь тридцать пять. Возможно, у вас дома. Или у вас в офисе. И если вы снимете трубку и ответите новым паролем, то я отпущу одного из заложников домой. Все честно, не правда ли?

При этих последних словах Ирина отметила, что тон террориста изменился. Она догадывалась, что последует теперь.

— Но если мне не удастся услышать правильный пароль, будет очень жаль, ведь тогда кто-то проиграет этот раунд игры.

О боже! Ира закрыла глаза.

— Конкретно это означает вот что: если тот, кому я позвоню, сняв трубку, сразу назовет свое имя, или «Алло», или что-то другое вместо «Я слушаю „Сто один и пять“, а теперь отпусти заложника», то я застрелю кого-нибудь из присутствующих здесь, в студии. Все очень просто.

8

В наушниках зашипело, и Ира открыла глаза, когда Штойер вновь заговорил:

— Вот такая запись. Сейчас восемь ноль шесть утра. Это означает, что у нас меньше тридцати минут до первого раунда игры. Прежде всего мы должны исходить из того, что этот парень настроен серьезно. Переговорная группа под руководством Симона фон Херцберга уже расположилась на радиостанции…

— На радиостанции, — перебила шефа спецназа Ира. — С каких это пор мы ведем переговоры непосредственно из зоны опасности?

Обычно для кризисных ситуаций такого рода имелся стационарный пункт в Темпельхофе, прекрасно оборудованный технически. В исключительно редких случаях они выезжали на полицейской машине оперативной группы прямо к зданию. Но никогда не работали на месте происшествия.

— Здание МСВ в виде исключения предоставляет прекрасные условия для командного пункта. Седьмой этаж еще не занят, здесь мы можем попробовать захват во время переговоров, — нетерпеливо пояснил Штойер.

— Ну, положение-то вряд ли настолько блестящее, — заметила Ира.

— Почему это? — спросил Штойер, и она в первый раз обратила внимание на то, что, судя по фоновым шумам, он, вероятно, находится в пустом зале или большом складском помещении.

— Потому что вы не стали бы тащить туда меня, если бы уже имели руководителя переговоров. Но Симон фон Херцберг — неопытный трепач. И поэтому мне приходится бросать свой завтрак, чтобы вы не стали посмешищем перед целым светом, когда желторотый юнец провалит дело.

— Вы ошибаетесь, — резко возразил Штойер, — проблема как раз не в Херцберге. В отличие от вас, он не только психолог, но и официальный член нашего спецотряда.

Опять то же самое. Старый упрек. Предубеждение, что проще обучить хорошего полицейского технике переговоров, чем плохого психолога — полицейской работе. То, что Ира была и тем и другим — психологом и полицейским, — для Штойера не имело значения. Ее первичная профессиональная подготовка в Гамбурге при МЕК, единственном спецподразделении Германии, куда принимают женщин, была в его глазах бесполезна, поскольку после нее она предпочла работать в качестве консультирующего психолога-криминалиста лишь в исключительных случаях, а в остальное время — преподавать прикладную психологию в полицейской школе. Учитывая ее сенсационные успехи, среди которых был случай с заложниками в Целлендорфе, Штойер время от времени допускал ее к работе на месте происшествия, чтобы никто не мог упрекнуть его в том, что он не предпринял все, что было возможно.

— Херцберг — человек очень сведущий. И только для вашего сведения, фрау Замин: я считаю вас развалиной-алкоголичкой, потерпевшей крах в семейных отношениях. Ваши лучшие дни давно позади, и теперь лишь вопрос времени, когда вы притащите свои личные проблемы на место происшествия, чтобы стать куда большей опасностью для жизни других, чем любой свихнувшийся психопат, с которым собираетесь вести переговоры.

— Да-да, я тоже хорошо отношусь к вам, — ответила Ира и вновь подумала о своей коле-лайт с лимоном. — Но почему тогда я сейчас нахожусь на подлете к зданию МСВ, а не дома, у плиты в своей кухне, где я, по вашему мнению, была бы на своем месте?

— Вы меня спрашиваете? Вы всерьез считаете, что это была моя идея? — голос Штойера повеселел. — Да если бы Гетц не стоял за вас горой, вряд ли я стал бы впустую терять с вами время.

Ира бросила на Гетца вопросительный взгляд, в ответ он пожал плечами и отвернулся.

— Что же касается моего мнения… — продолжал Штойер, — …то оно таково: вас как можно быстрее заменят компетентным человеком. Но до этого вы займете место Херцберга, поскольку сумасшедший по какой-то причине отказывается с ним говорить.

«Это даже делает его симпатичным», — подумала Ира, но промолчала.

— Еще одна сложность в том, что он желает вести переговоры исключительно в эфире. Открыто. Чтобы каждый мог слышать. — Штойер тяжело вздохнул. — А если мы перекроем ему кислород, он может немедленно кого-нибудь застрелить.

9

Дверь распахнулась как раз в тот момент, когда Дизель, сидя за своим письменным столом, заливал в корзину для бумаг пол-литра жидкости для разжигания углей.

— Что вы здесь делаете? — закричал маленький человечек, который, очевидно, не предполагал, что в этой части этажа еще кто-то остался.

Люди из здания МСВ были эвакуированы в течение двадцати минут. Дизель прекрасно понимал, что вопрос этого щеголеватого пижона в никелевых очках был чисто риторическим. Но, несмотря на это, он честно ответил:

— Что я делаю? А разве не видно? Я сжигаю шоу.

— Вы сжигаете?..

Острый язык пламени метнулся из оцинкованного ведерка для мусора примерно на полтора метра к потолку, и на секунду у Симона фон Херцберга перехватило дыхание.

— Проклятье!

— Но-но-но! — прервал его Дизель, — в моем закрытом офисе попрошу не выражаться, черт побери!

Потом он громко рассмеялся, поскольку щуплый чиновник в дверях, очевидно, не знал, чему удивляться в первую очередь: тому, что он стоит в помещении, которое скорее напоминает магазин игрушек, чем рабочий кабинет, или тому, что чокнутый напротив него совсем не похож на того, кто согласно табличке на двери должен находиться в этой комнате.

— Руки вверх и очень медленно встать! — теперь проревел Херцберг и кивнул двоим служащим, стоявшим сзади него, которые уже доставали свое служебное оружие.

— Хо-хо-хо, спокойствие! — ответил Дизель. Вместо того чтобы повиноваться приказу руководителя переговоров, он продолжал сидеть, обеими руками медленно натягивая через голову свой джемпер. — Чертовски жарко здесь, правда? — донесся через ткань его голос с приглушенным смешком. При этом он продолжал натягивать одежду. Но, очевидно, Дизель столкнулся с проблемой, как поаккуратнее просунуть в свитер свои крашеные платиновые волосы. — Черт. Зацепился пирсингом в носу…

Фон Херцберг обернулся к своим коллегам удостовериться в том, что они видят то же самое, что и он. Дизель тем временем встал и неуверенно двинулся через комнату.

— Не могли бы вы мне помочь, иначе… Задница!

Дизель со всего маху врезался в игральный автомат, который обычно можно представить только в привокзальной пивной, но уж никак не в офисе руководителя отдела. И все же как шефу самого сумасшедшего радиошоу Германии Дизелю по праву полагались некоторые свободы. До тех пор, пока рейтинг был высоким, он мог превращать свой офис в Диснейленд для взрослых. Рабочая обстановка, в которой его, как считалось, посещали лучшие идеи. Ему прощалась даже склонность к пироманству, благодаря которой он и получил свою кличку и из-за которой в его офисе был вывинчен индикатор дыма.

В то время как двое служащих криминальной полиции обеспечивали ему огневое прикрытие, Херцберг, подняв пистолет, сделал два шага в комнату.

— Где я? — почти панически вскрикнул Дизель и головой налетел на один из свисающих с потолка мешков с песком. Теперь его руки совсем безнадежно запутались в джемпере. Он едва не растянулся на полу. Его падение затормозил лишь флиппер из «Звездных войн», который стоял посреди комнаты. Здесь он теперь и лежал на животе.

— Встать! — прорычал Херцберг все еще с оружием на изготовку. — Очень медленно.

— Хорошо! — Дизель последовал приказу, и его голос звучал приглушенно, как сквозь подушку. — Кажется, мне уже не хватает воздуха.

Херцберг сделал шаг по направлению к главному редактору и ощупал его левой рукой в поисках оружия.

— Руки держать высоко, не опускать!

Тем временем перед офисом собрались еще несколько полицейских, которые, разинув рты, наблюдали за шутовским представлением через стекло.

— Ладно. — Дизель был безоружен, и Херцберг успокоился.

— Чем я могу вам помочь?

По голосу Херцберга можно было понять, что теперь он снова постепенно приходит в себя. Будучи руководителем переговорщиков, прошедшим психологическую подготовку, он имел достаточный опыт в разрешении кризисных ситуаций. Хотя такая ситуация, как здесь, явно не описывалась ни в одном учебнике.

— Мое кольцо в носу зацепилось где-то за застежку-молнию.

— Я понял. Ну, это не пробле-е-е…

На последнем слове Херцберг вскрикнул, как тинейджер на аттракционе «Американские горки» во время исполнения «мертвой» петли. И в панике отшатнулся. Потому что Дизель совершенно неожиданно вскочил и в считанные доли секунды стянул джемпер с головы.

— О!

Вскрик Херцберга оборвался так же внезапно, как и возник, и теперь его смутный страх сменился явным ужасом, поскольку Дизелю как-то удалось под одеждой нацепить на себя игрушечные очки, у которых при нажатии на кнопку из оправы выпадали два окровавленных глазных яблока. Они покатились прямо Херцбергу под ноги.

— Первое апреля! Первое апреля! — радостно рассмеялся Дизель, с удовольствием отметив, что и полицейские у входа в его офис лишь с трудом сдерживают ухмылки.

— Вы сумасшедший? Я… я же мог убить вас! — задыхаясь, проговорил Херцберг, когда снова смог думать немного яснее. — Вы… сейчас срываете очень важную операцию и ведете себя безответственно, — продолжал бушевать он. — Я возмущен.

— Очень приятно. Я Клеменс Вагнер, — представился главный редактор и вызвал новые ухмылки полицейских. — Но мои враги называют меня Дизелем.

— Прекрасно… э… господин Вагнер. Значит, не считая Маркуса Тимбера, вы самый старший сотрудник сегодня утром на радиостанции?

— Да.

— А почему тогда вы ведете себя как малый ребенок? Почему вы не покинули здание, как остальные, а вместо этого поджигаете, э-э-э… — Херцберг презрительно огляделся, — свой офис?

— Ах, вот почему вы такой кислый! — Дизель посмотрел на корзину для бумаг, из которой все еще поднимался легкий дымок. — Это всего лишь моя давняя привычка.

— Давняя привычка?

— Ну да. Если шоу не удалось, я распечатываю все тексты и сжигаю их. Это такой ритуал. — Поскольку Дизель теперь был без рубашки, на его предплечье видны были вытатуированные извивающиеся языки пламени. — А ведь сегодняшнее шоу действительно скверное, правда?

— Понятия не имею. И не могу больше терять время. Сейчас вас проводят на сборный пункт, который мы устроили в центре Sony.

Херцберг кивнул в направлении выхода, но Дизель не двинулся с места.

— Прекрасно, но я не пойду.

— Что вы опять задумали?

— То, что сказал. Я остаюсь здесь.

Дизель подошел к кукле Барби в человеческий рост и нажал на ее правую грудь. Ее губы сразу же раскрылись, и изо рта послышалась программа. На «101 и 5» сейчас как раз шла реклама.

— Захвативший заложников хочет, чтобы все шло, как всегда, — объяснил Дизель. — Это означает: дважды в час новости, каждые пятнадцать минут погода и положение на дорогах, а в промежутках — хорошее настроение и много музыки.

— Обстоятельства дела мне известны.

— Рад за вас. Но, возможно, вы не знаете, сколько работы скрывается за каждой передачей. Всего этого в одиночку не сделаешь. И, поскольку я являюсь главным редактором шоу, вам, вероятно, придется смириться с моим присутствием, желаете ли вы того или нет. А иначе мистер Амок не получит в студии то, чего он хочет. А это не в ваших интересах.

— Тут он прав.

Все головы повернулись к двери, откуда прозвучал этот низкий голос. Дизель с удовольствием отметил, что Херцберг, очевидно, испытывает благоговение перед этим двухметровым человеком, который, тяжело дыша, протиснулся в офис. По крайней мере он тотчас же встал по стойке «смирно».

— Что здесь происходит?

— Все в лучшем виде, господин комиссар. Я покинул пункт управления внизу и хотел на месте составить представление о положении, как вдруг мы заметили дым в коридоре. Я пошел посмотреть, в чем дело, и наткнулся на… э-э-э… — Херцберг метнул уничтожающий взгляд на Дизеля, — …на главного редактора Клеменса Вагнера.

— Я знаю, как его зовут, — ворчливо произнес Штойер. — Мы его уже проверили. Он чистый. И он прав. Пусть остается здесь и позаботится о ведении передачи.

— Все ясно, — кивнул Херцберг с таким видом, словно только что проглотил горячую картофелину.

Дизель торжествующе усмехнулся.

— Кроме того, мы переносим ваш центр переговоров с седьмого этажа сюда, наверх.

— Сюда?

— Да. Чем ближе вы к студии, тем лучше. Вы должны не только вести переговоры, но и в случае необходимости отвлекать сумасшедшего, чтобы команда Гетца могла лучше нанести удар. Офис для этого подходит идеально. Он расположен достаточно далеко от студии, однако дает полный обзор места происшествия. Кроме того, здесь, наверху, вам никто не помешает. На седьмом этаже мы сейчас монтируем полный радиокомплекс, чтобы попытаться осуществить захват.

— Понял, — пробормотал Херцберг, явно не в восторге от перспективы работать в течение следующих часов в зоне действия возможного взрыва. — Порядок, — добавил он немного громче, когда Штойер вопросительно поднес правую ладонь к уху.

— Прекрасно. Так что давайте поспешим. У нас всего двенадцать минут до первого крайнего срока. А перед этим я еще должен представить вам одну старую знакомую.

Дизель удивленно наблюдал за тем, как великан шумно выкатился из офиса и несколькими секундами позже снова вернулся, ведя на буксире черноволосую даму, явно пребывавшую в скверном настроении, к тому же в наручниках.

— Господа, фрау Ира Замин, прошу любить и жаловать!

10

Он прикидывал, кого ему выбрать. Первый раунд игры — самый трудный, несомненно. В этот самый момент передачу слушают около трехсот тридцати тысяч человек, но есть еще свыше трех миллионов остальных берлинцев, которые вообще ничего не знают о том, что он захватил радиостудию, взял заложников и изменил правила игры в Casch Call. Нет, первый раунд не выиграть. Поэтому не нашлось и добровольцев, когда он спросил об этом.

— Не так бурно, — крикнул Ян Май и скользнул взглядом по группе у студийной стойки. От Тимбера, нос которого наконец перестал кровоточить, к парочке — перепуганной Синди и ее Майку, вцепившихся друг в друга, к остряку Теодору, типичному бухгалтеру, который явно пребывал в шоке, забыв свое чувство юмора в другом мире. Герой из UPS Манфред после своего короткого обморока прислонился к обтянутой серой тканью стене студии рядом с рыжеволосой беременной, которая явила себя медсестрой Сандрой из сериала. Ян позволил ей обеспечить Тимбера ватой, чтобы остановить кровь, и Манфреда аспирином из аптечки студии.

— Дамы и господа, у нас есть еще примерно три минуты, — продолжил он свой монолог. — Как вы слышите, только что Queen начали исполнять We are the Champions. И как только эта песня… Извините… — Ян обратился к Флумми, который на удивление спокойно следил за музыкальными записями, — как вы называете такие песни?

— Мега-хит, — ответил за Флумми Тимбер. Из-за разбитого носа его голос звучал так, словно он был сильно простужен.

— Спасибо. Как только этот мега-хит Queen закончится, я попрошу Флумми предоставить мне свободную телефонную линию в город. И тогда мы сыграем первый раунд Casch Call по новым правилам. — Ян поднял сжатую в кулак левую руку и, перечисляя каждый пункт, разжимал по одному пальцу. — Итак, у меня есть продюсер, телефон и телефонная линия. У меня есть правила игры. Не хватает только участника. Кого же мне выпустить, если на другом конце линии будет назван правильный пароль?

Никто не отваживался взглянуть ему прямо в глаза. Каждый знал, что речь идет не об освобождении. Лишь Сандра на короткое время подняла голову, и Ян смог увидеть в ее светлых глазах бесконечную ненависть. В противоположность Теодору, который в своем шоковом состоянии покачивал головой, как аутист, она показала себя храброй матерью, которая, вероятно, была единственной, кто еще имел мужество взглянуть в глаза опасности. Ян удивился, как много можно прочесть в одном взгляде. Но потом он снова заставил себя сконцентрироваться на следующем шаге и начал свою коварно продуманную процедуру выбора.

— Да-да, я знаю. Каждый из вас хочет быть первым. А поскольку вы никак не можете решиться, пожалуй, взяться за это придется мне самому.

— О боже… — всхлипнула Синди и спрятала лицо на груди мужа.

— Пожалуйста… — Ян, успокаивая, поднял обе руки. При этом оружие он держал слегка на отлете, в правой. — Не стоит радоваться раньше времени. До этого еще далеко. Я дам знать о своем решении только после первого раунда игры.

Обе находящиеся в студии женщины закрыли глаза. Остальные попытались не выказывать своей реакции, и от этого выглядели еще более нервными.

— Еще раз напоминаю, — произнес Ян громче, — сейчас я набираю какой-нибудь телефонный номер в Берлине. А потом мы все напряженно ждем, ответит ли участник паролем, который звучит…

Ян направил пистолет на Майка, который побледнел и начал, запинаясь:

— Я… я… слушаю сто один… э… и … пять. А те… теперь…

— …а теперь освободи заложника. Верно, — в темпе закончил Ян. — И сразу после этого я выбираю того, кого отпущу или — в случае если вопреки ожиданиям тот, кому позвонили, ответит неправильно, — кого я… — Он оборвал фразу, которая от этого прозвучала еще более угрожающе.

Ян опять краем глаза взглянул на часы и сравнил оставшееся время с данными на музыкальном компьютере. Еще одна минута и тридцать секунд. Queen приступили к последнему припеву.

— Манфред?

Он бросил ему короткий взгляд и при этом взялся за первый том телефонного справочника, который он до этого обнаружил у полки для CD.

— Да?

— Умираю от жажды. Там, сзади, кажется, кухня?

— Да, — кивнул Тимбер.

— Пожалуйста, пока я тут буду звонить, устройте для нас всех большой кофейник кофе. Это шоу может оказаться слишком долгим. Нам ведь предстоит еще только первый раунд.

За разговором Ян, быстро перебирая пальцами тонкие страницы телефонного справочника, вновь вопросительно взглянул в сторону Тимбера.

— Раунд — для этого ведь наверняка есть специальное выражение в вашем радиожаргоне. Или нет?

— Pay off, — на этот раз ответил Флумми.

— Pay off, — повторил Ян, в это же мгновение раскрыв толстый том и хлопнув ладонью по его правой странице.

— Ой! — вздрогнули все, находившиеся в студии.

— Через шестьдесят секунд мы начинаем pay off со случайно набранного номера из телефонного справочника Берлина, первый том, буква X. Ну-ка, послушаем, кто окажется счастливчиком!

11

Когда Ира подошла к окну временного центра переговоров на двадцатом этаже, то увидела, что уличные заторы достигают Бюловштрассе на западе, а на востоке тянутся до красного здания ратуши. В настоящий момент шестьдесят семь полицейских перекрывали все движение, включая пешеходное, на пространстве размером в несколько футбольных полей. Никто не осмеливался пересекать границу опасной зоны вокруг здания МСВ. Была почти половина девятого. Менее чем через сорок минут откроются магазины в аркадах и семьдесят тысяч берлинцев, как обычно, отправятся в «Стеклянный дворец» за покупками. Сегодня им не добраться до цели. Как и тем бесчисленным людям, которые хотят попасть на свои рабочие места в обеих частях города, — государственным служащим и политикам, которых ждут на заседании бундесрата или в парламенте. Никогда еще понятие «запретная зона» не подходило так метко к правительственному кварталу, как сегодня.

— А может, наконец возьметесь за работу, вместо того чтобы любоваться панорамой?

Ира обернулась к Штойеру, который высился в дверном проеме, наблюдая оттуда за действиями своих подчиненных. Фон Херцберг снимал мешок с песком, сдвинув в сторону флиппер, чтобы освободить в кабинете Дизеля место для основного оборудования: мобильной компьютерной установки, включающей электронную систему наблюдения, а также большой стандартный чемодан для спецопераций и два флипчарта.[8] Он как раз подсоединял к телефонному аппарату принимающее устройство. В этом ему помогал ассистент с белыми волосами. Ира никогда раньше не работала с ним и предположила, что это протоколист.

— А где третий? — спросила она.

Существовал неписаный закон, по которому в каждой группе должны были работать трое. Один говорил, другой вел протокол, третий осуществлял объективный взгляд со стороны и брал переговоры на себя, когда посредник выдыхался. Переговоры с похитителями и террористами, захватившими заложников, могли продолжаться часами, а иногда даже сутками. В одиночку такую психологическую нагрузку не вынести.

— Третий человек — это вы, — ответил фон Херцберг. — Кроме того, террорист отвергает любые контакты с нашей переговорной группой.

Пульс Иры внезапно участился, как будто она только что сошла с «бегущей дорожки», поэтому она никак не прокомментировала слова Херцберга.

Херцберг поднял телефонную трубку на своем месте у мобильного компьютера и развернулся на офисном стуле к Ире.

— Нет связи. Он больше не подходит к телефону в студии.

— Черт, — пробурчал в ответ Штойер и вытянул из пачки сигарету.

— Эй, здесь не курят! — с шутливым негодованием воскликнул Дизель. Ира не могла не усмехнуться. Запах жженой бумаги из мусорного ведра до сих пор висел в воздухе.

— Продолжайте попытки, Херцберг. Фрау Замин должна поговорить с ним еще до наступления первого крайнего срока.

— Это даже не обсуждается, — спокойно, но категорично возразила Ира. — Я ни в коем случае не стану вести переговоры. Не сегодня. Не говоря уже о том, что… — Ей пришлось откашляться, чтобы подавить сухое раздражение в горле.

— Не говоря уже о чем? — поинтересовался Штойер.

«Что если мы еще немного побеседуем, ты скоро устроишь мне отвод», — хотелось ей ответить. Но вместо этого она произнесла:

— Не говоря уже о том, что переговоры в данном случае не смогут принести никакого успеха.

Глаза Штойера сверкнули. Этого он совсем не ожидал.

— Никаких переговоров? Нам придется идти на штурм? И это говорите вы, фрау Замин?

— Чепуха. Ведь вы предпочли бы это сделать.

Ира хорошо знала, как Штойер относится к переговорам психологов с опасными преступниками. Ни во что их не ставит. По его мнению, переговорщики вроде Иры были изнеженными слюнтяями, которые не имели смелости разрешить кризисную ситуацию с помощью оружия. Ему претила мысль подать преступнику даже мизинец, не говоря уже о том, чтобы принести ему пиццу или сигареты, даже если он в обмен на это отпустит заложника.

— Хорошо, фрау психолог, сейчас у нас есть еще пять минут перед первым звонком. Вы не хотите вести переговоры. Вы против штурма. Каков же тогда ваш план, позвольте спросить?

— А вы разве не знаете? — Ира изобразила удивление. Потом быстро подняла взгляд на потолок комнаты. — Ах, ну конечно. В вашей позиции место происшествия знакомо вам только за письменным столом. Ну, тогда я постараюсь вам немного помочь войти в курс дела: у нас здесь типичная хрестоматийная ситуация. С этим может справиться даже вон тот, — Ира кивнула в направлении Херцберга. — Впрочем, и делать ничего не надо. Просто подождать.

— Ничего не делать? — переспросил Дизель, который следил за разговором с другого конца комнаты. — Обычно я занимаюсь этим с удовольствием. Целыми днями. Но сегодня это кажется скверной идеей, по крайней мере с точки зрения заложников, не правда ли?

— Да, к сожалению, это так. Люди в студии погибнут. Все.

Ира вскинула обе руки, чтобы убрать со лба пряди волос. Очевидно, Штойер не собирался снимать с нее наручники, прежде чем она вступит в переговоры с захватившим заложников типом.

— Хотя это очень прискорбно и звучит жестоко. Но во время переговоров подобного рода речь, собственно, почти никогда не идет о жизни заложников.

— А о чем же тогда? — Даже Штойер теперь был совершенно сбит с толку.

— О жизни тысяч других людей.

— Тысяч других людей? Что за ерунда? И как же, скажите на милость, этот сумасшедший из студии может им повредить? Чушь какая-то! — выругался Штойер, в то время как Херцберг вновь обратился к нему.

— Все еще никакой реакции.

— Продолжайте попытки, — коротко рявкнул Штойер и потом снова взглянул на Иру. — У нас две команды снайперов на позициях, а Гетц руководит элитной группой, которая имеет богатый опыт в кризисных ситуациях.

— Очень хорошо. Но все это не понадобится, если захвативший заложников потребует вертолет и на нем врежется в высотный дом. Или сегодняшним вечером в полный людей Олимпийский стадион. Сейчас в его власти шесть человек…

— Семь, — поправил Штойер. — Двое сотрудников, пять посетителей.

— Хорошо. Это неважно. По крайней мере сейчас у нас стабильное положение. Студия закрыта, путей наружу нет. Люди из здания эвакуированы. Таким образом, количество жертв предсказуемо. А поскольку он будет расстреливать своих заложников одного за другим, предсказуемо даже время окончания драмы. Так что все, что мы должны сделать, это предотвратить превращение ситуации из стабильной в мобильную, как тогда, в Гладбеке.[9] Если вы решитесь на штурм, Штойер, это будет самым глупым из того, что вы можете сделать. Вы лишь идете на риск увеличить число жертв.

— Но почему же тогда вы не хотите вести переговоры? — теперь поинтересовался Херцберг. Он встал и постучал указательным пальцем по своим наручным часам, которые были слишком велики для его тонкого запястья. — У нас в запасе осталось только три минуты, а вы стоите здесь и болтаете.

— А что мне еще остается делать, по вашему мнению, мистер Эйнштейн? Вы ведь даже не смогли пока вызвать мне этого террориста к телефону. Кроме того… — Ира растерянно смотрела, как сотрудник программы Cash Call подошел к Штойеру и шепотом передал ему результаты расследования.

— …Кроме того, у нас совсем нет критериев переговоров, — продолжила она после короткой паузы. — Вы не можете предложить ему сделку, ведь нет ничего такого, что вы могли бы ему дать взамен. Самое важное, что он хотел получить, у него уже есть.

— И что же это? — спросил Штойер, все еще склонив голову к сотруднику полиции.

— Внимание. Публичность. Шумиха в средствах массовой информации. Мы имеем дело не с психопатом, для этого акция слишком хорошо спланирована. Очевидно, это и не политически мотивированный расчет, иначе он давно бы уже выставил свои требования. К сожалению, наш террорист — очень умный человек, который просто хочет любой ценой оказаться в свете рампы.

— Значит, он будет убивать? — спросил Дизель.

— Да. Чтобы добиться еще большего внимания. К сожалению. И мы сейчас никак не можем этому воспрепятствовать.

— И все же мы можем это сделать, — возразил Штойер, сделав шаг к Ире и сунув ей в левую руку маленький ключ от наручников. — Мы просто переключим все исходящие звонки из студии.

Так вот в чем дело. Ира расслабилась. Значит, вот что шептал служащий Штойеру на ухо.

Переключение звонков!

— Вы можете продолжать торчать здесь и болтать ерунду. А мне надо вести операцию. Хорошего дня! — С этими словами Штойер в ярости пнул металлическое ведро для бумаг и быстрыми шагами покинул комнату.

Ира в какой-то момент заколебалась, но потом поспешила следом за ним.

12

Она догнала его на выходе, у открытой двери лифта.

— Вы хотите манипулировать исходящими звонками из студии?

Ира зашла в лифт вместе с полицейским комиссаром, одновременно пытаясь с помощью крошечного ключика освободиться от наручников. Штойер ничего не ответил.

— Вы это серьезно?

Руководитель операции с усталой улыбкой обернулся и посмотрел на нее.

— А вам немного досадно, что это не вам пришло в голову? Я ведь прав?

Лифт едва заметно двинулся, и Ире наконец удалось высвободить руки.

— Сотрудники колл-центра досконально проинструктированы, что им говорить по телефону в этом случае. Они знают пароль.

— Вы это серьезно или нет? — Ира впилась взглядом в одутловатое лицо комиссара полиции.

— Я совершенно серьезен. К сожалению, студийное оборудование очень сложное. Техники пока не могут гарантировать, что будут переводиться действительно все исходящие. Сначала им еще придется провести тестирование.

— Это было бы огромной ошибкой, — запротестовала Ира, но Штойер вновь проигнорировал ее.

Лифт прибыл на седьмой этаж и открыл двери в зону руководства операцией. Центральный командный пункт Штойера. Наверху, на двадцатом этаже, команда переговорщиков занимала лишь офис средних размеров. Тут, внизу, Штойер оккупировал под свой центр целый этаж здания МСВ. Вообще-то в следующем месяце здесь уже должен открыться филиал фирмы по маркетинговым исследованиям. Этаж был готов только на девяносто процентов. Он выглядел как зал выставки накануне открытия экспозиции. Коробки, офисная мебель и свернутые ковры, лежавшие между будущими рабочими местами просторного офиса. Отсюда спустя несколько дней плохо обученные кадры с неполной занятостью будут звонить выбранным наугад людям и спрашивать их мнение о популярности федерального правительства. Телефоны и компьютеры для этого уже функционировали. За некоторыми сидели служащие и звонили.

— Что ж, Ира, решайте. Или вы сейчас снова подниметесь наверх и начнете работать, или мы с вами распрощаемся прямо здесь и сейчас. Только не отвлекайте меня больше от работы.

В то время как Штойер поспешил к командному пункту, Ира в растерянности осталась стоять в дверях лифта. В одном надо было отдать шефу спецназа должное: он сумел за короткое время проделать большую работу. В правом дальнем углу снова были снесены все перегородки. Они, должно быть, отличались от планировки студийного комплекса на двадцатом этаже. До сих пор здесь стояла только одна гипсокартонная стенка. Стекла еще отсутствовали. Одно из них как раз заносили в помещение двое мужчин.

Ира вышла из оцепенения и прошла в офис. Белая разметка на полу отмечала те места, где на следующей неделе укладчики ковровых покрытий должны выложить покрытие с фирменной эмблемой института. Ира последовала за ними и увидела, что путь привел ее к офису руководителя в левом углу помещения. Тяжелая деревянная дверь была распахнута, так что Ира могла видеть Гетца и Штойера, уставившихся в монитор, возвышавшийся на неприлично большом, овально изогнутом письменном столе. Штойер сидел в черном кожаном кресле. Гетц стоял сзади, склонившись над его плечом.

— Вы можете отсюда переключиться на камеру наблюдения номер двенадцать? — спрашивал Штойер в тот момент, когда Ира входила в комнату. Оба быстро подняли головы. В то время как Гетц ободряюще кивнул ей, во взгляде Штойера светилось неприкрытое презрение.

На письменном столе у компьютера стоял портативный радиоприемник с цифровым табло времени. 8 часов 34 минуты. Оставалось еще тридцать три секунды до первого раунда игры.

Гетц перегнулся через плечо Штойера и что-то набрал на компьютере. На плазменном экране возникло изображение главного входа на радиостанцию. Ира могла все четко видеть на втором мониторе, который тоже стоял на письменном столе, — вероятно, место для ассистента Штойера. Экран показывал стойку приема двадцатого этажа и металлическую лестницу перед ней. Рядом стоял щуплый полицейский, который как раз собирался снять свою форму.

— Все так, как вы приказали, — объявил Гетц, и Штойер кивнул. — Онассис, к счастью, такой худой, что пролезет в вентиляционную шахту.

Разумеется, настоящее имя этого человека было не Онассис, но сотрудники спецназа работали в основном анонимно и под псевдонимами.

— Он пройдет без проблем. Как вы видите, в эту секунду он как раз собирается в путь.

— Но до студии как минимум пятьдесят метров, — простонал Штойер и взглянул на часовое табло радиоприемника. — У нас есть лишь несколько секунд.

— Даже если он не успеет к первому звонку, то все же сможет выстрелить прежде, чем объект посягнет на заложника.

— И это было бы еще большей ошибкой, — заметила Ира.

Никто — ни Гетц, ни Штойер — ее не слушал. Они продолжали смотреть в монитор, на котором тем временем почти голый полицейский, вооруженный девятимиллиметровым пистолетом, взбирался по лестнице.

«Переключение звонков… Снайпер в вентиляционной шахте! — думала Ира. — Неужели они не сознают, к какой катастрофе они сейчас движутся?»

13

Манфред Штук догадывался, что он послан в «Зону происшествий» совсем не для приготовления кофе. И поэтому не стал терять времени на то, чтобы наполнять водой пятилитровый агрегат и искать кофейный фильтр. Он открыл маленькую дверцу пожарного выхода в дальнем конце комнаты и на мгновение обрадовался, что она ведет на свободу. Но облегчение длилось недолго, когда он увидел, что оказался в западне. Двадцать этажей, девяносто метров вверх от Потсдамер Платц. Зеленая терраса вела в никуда. Если он и выберется сюда, то окажется лишь на расстоянии в пол-этажа от выстрела.

В голове Манфреда снова застучало так же, как сразу после удара, который ему нанес сумасшедший в студии.

«Ну почему я не смог с собой совладать? Теперь он, конечно же, отделается от меня первого».

Он снова начал двигаться. Обратно, в комнату отдыха… Еще одна дверь рядом с кухонным закутком… Закрыта… Манфред подергал пластмассовую ручку. Безрезультатно. Неважно, что за ней находится, но этот путь для него тоже закрыт.

Манфред распахнул навесной шкаф над мойкой в надежде найти здесь ключ. Но он знал, что это безнадежно. Кто будет тратить время, запирая дверь, для того, чтобы потом оставить ключ на виду? Тогда ее можно было бы просто оставить открытой.

Но, несмотря на это, он нагнулся и распахнул белые дверцы из ламината под раковиной. И в ужасе стукнулся головой о край рабочей поверхности стола.

— Боже…

— Тс-с! — Под мойкой, у мусорного ведра, скрючившись, сидела миниатюрная белокурая дама, прижав к губам указательный палец.

— Кто вы, черт возьми? — прошептал Манфред.

На него накатила новая волна головной боли, от одной части черепа к другой, когда он лихорадочно бросил взгляд на дверь в студию. Террорист все еще стоял, не меняя позы, согнувшись над микшерным пультом и выслушивая объяснения Флумми по поводу телефона. Очевидно, никто не замечал ни его, ни молодой женщины.

— Я Китти. Работаю здесь.

— Хорошо. Вы должны мне помочь. Как мне отсюда выйти?

— Никак. Единственный выход ведет обратно, в студию.

— А что за вот этой дверью?

— За ней техническое помещение. И ключ от него есть только у Тимбера. В любом случае это тоже тупик.

Манфред еще раз взглянул направо, в маленькое стеклянное окошечко на двери в студию. Террорист взял телефонную трубку и стал набирать номер. Началось!

— Пожалуйста, — прошептал Манфред, и теперь на его лице была неприкрытая паника. — Неужели нет ничего, что вы могли бы для меня сделать?

— Что это там?

— Что?

— У вас сзади, в джинсах.

Когда человек из UPS опустился на колени, коричневая форменная рубашка приподнялась над его широким задом.

— Это мобильник?

Манфред схватился за кожаный футляр у пояса.

— Эта штука? О господи, нет. Это всего лишь проклятый радиоприбор нашей фирмы. Что ты хочешь с ним делать? — Он выдернул его из чехла и сунул Китти в руки. — Хочешь попросить помощи? Черт возьми, как ты думаешь, почему он не проверил, есть ли у нас мобильники? Потому что и так целый мир слушает эту проклятую программу!

14

«Он у меня прямо на прицеле».

Ира растерянно уставилась в экран. Изображение слегка подрагивало, когда снайпер шевелился. Но не было никаких сомнений: он находился рядом со своим объектом. Быстрее, чем ожидалось, он прошел через пыльную шахту вентиляции до А-студии. Его колени кровоточили, кулаки были разбиты. Но усилия оправдались. Сейчас он лежал у вентиляционной вытяжки, прямо над микшерным пультом студии. Радиоуправляемая микроволоконная камера на лбу снайпера давала крупный план затылка террориста. К сожалению, с этой точки нельзя было видеть всех остальных людей, находившихся в помещении. Для этого полицейскому пришлось бы приподнять пластинку вентиляционного отверстия. Узкой щели между лопастями потолочного вентилятора хватало как раз для того, чтобы привести в нужное положение дуло «Хеклера & Коха».

Раздался короткий сигнал, затем на глазах у Гетца, Штойера и Иры верхний правый угол экрана заполнился новым текстовым сообщением. Полицейский работал с текстовым мини-компьютером. Радиосвязь была бы слишком громкой.

«Ожидаю дальнейших приказов».

— Далеко он продвинулся, — заметил Гетц.

— Хорошо, — ответил Штойер.

— Ничего хорошего! — яростно возразила Ира. — Вы ни в коем случае не должны стрелять.

— Молчать! — Штойер встал со своего стула и положил руку на плечо Гетцу. — Это ваш человек.

Гетц сел и придвинул к себе беспроводную клавиатуру. Его пальцы забегали по клавишам.

«Снять оружие с предохранителя».

Ответ пришел незамедлительно:

«Снял».

— Вам нельзя стрелять в него, — повторила Ира.

«Что делает объект?»

«Набирает номер».

«Какой номер?»

Разрешение мобильной камеры было слишком плохим, чтобы определить порядок набора цифр на телефонном компьютере студии.

«Начинается с 788».

«Это Кройцберг. Мой квартал», — подумала Ира, но ничего не сказала. После того как разрешили при переезде брать с собой свой телефонный номер, в любом случае стало невозможным определить по первым цифрам местоположение того, кому звонят.

«Ждать», — набрал Гетц на клавиатуре и обернулся к Ире: — Почему нам нельзя стрелять?

— Не тратьте свое время впустую на эти фокусы, — буркнул Штойер, который как раз брал бумажный стаканчик с кофе, поставленный перед ним на стол небритым ассистентом со сросшимися бровями.

Человек молча сел к монитору напротив Гетца и комиссара.

— Потому что вы не знаете, что произойдет, если вы в него выстрелите, — продолжала Ира. — Он носит на теле достаточно взрывчатки, чтобы смести все опоры этого здания.

— Это он так утверждает. Но даже если и так, он и сообразить не успеет, как мы разнесем ему череп. Не говоря уж о том, чтобы выдернуть запал.

Теперь Ира не обращала внимания на поток слов Штойера. Вместо этого она погромче включила радио, чтобы лучше слышать передачу.

Террорист как раз набирал последнюю цифру. Раздался длинный гудок, наполнив собой весь офис. Один гудок.

Ира взглянула на Гетца и качнула головой.

— Не стрелять, — беззвучно шевельнула она губами.

Второй гудок. Штойер отставил стаканчик в сторону и уставился на экран. Снайпер не сдвинулся ни на миллиметр. Камера, как приклеенная, показывала затылок террориста.

Третий…

Ира громко втянула воздух и задержала его.

Четвертый…

На пятом гудке трубку сняли.

15

Соня Ханнеманн, двадцати четырех лет, постоянная страстная слушательница радио «101 и 5», сладко спала. В восемь двадцать девять утра она грезила о жизни на вилле в югендстиле,[10] на озере, в то время как уже четыре радиостанции составили конкуренцию ее любимой программе, наперебой сообщая населению о смертельной игре. В восемь тридцать две Соня включила в подземном бассейне своей воображаемой виллы видеопроектор с дневным светом. Пока она совершала заплывы в олимпийском бассейне, местная программа телевидения как раз прервала повторение своего диетического кулинарного шоу. Теперь каждые пять минут слушателей инструктировали, как каждый должен отвечать по телефону, чтобы предотвратить самое худшее. К этому времени сайт «101 и 5» в Интернете обвалился из-за перегрузки. Несколько десятков тысяч пользователей одновременно пытались посмотреть студийный вебкам,[11] который, впрочем, уже через несколько минут после захвата террорист отключил.

К восьми тридцати четырем Соня уже сделала два заплыва, а затем отправилась в прилегающую веллнесс-зону своих владений. К этому времени уже многие бегущие дорожки рекламы на Александерплатц и вокруг Кранцлер-Экк призывали жителей столицы немедленно включить радио. На волне 101,5 УКВ.

Когда в восемь тридцать пять Соня, обнаженная, стояла перед своим тренером по теннису, который распахивал перед ней дверь сауны, на ее ночном столике зазвонил телефон. И, после того как звонок прозвучал четыре раза, она наконец сняла трубку. Раздосадованная. И слегка смущенная. Только что она лежала в мускулистых объятиях тестостеронового чуда, и вот банальный звонок разрушил эту чудесную мечту о блестящей жизни супруги миллионера. Он катапультировал ее в суровую реальность усталой кельнерши, которая после напряженной ночной смены легла отсыпаться в своей муниципальной кройцбергской квартире. Три часа назад. Когда в мире еще все было в порядке.

16

— Алло? — В обычных обстоятельствах сонный женский голос прозвучал бы приятно. Но для людей в A-студии на «101 и 5» он обладал магией автоматического оружия.

— С кем я говорю?

— Как это? С Соней Ханнеманн. И что?

Ян подвинул микрофон поближе к себе.

— Это «Сто один и пять» и мы сейчас играем в Casch Call.

На другом конце провода Ян услышал короткий шелест, а затем тихое ругательство.

— …Извините. Я спала. Я что-нибудь выиграла?

— Нет. К сожалению, вы не назвали правильный пароль.

— Как же, как же… — Голос Сони вдруг сразу зазвучал бодро. — Я слушаю вас каждое утро. Ты ведь Маркус Тимбер, верно?

— Нет. Но он сидит напротив меня.

— Я… значит… я слушаю «Сто один и пять», а теперь гони деньгу! — поспешно выкрикнула Соня, запинаясь на каждом слове. — Я знаю пароль. И я зарегистрирована в клубе победителей на пятнадцать тысяч евро, пожалуйста…

— Нет. — Ян покачал головой.

— Но у меня же была ночная смена, — умоляла она. — Я лишь чуть-чуть поспала, мне так нужны деньги.

— Нет, Соня. Сегодня речь идет не о деньгах. Мы изменили правила.

Женщина на другом конце провода была озадачена.

— И что все это значит? — Было слышно, как она подавила легкий зевок.

— Правильный пароль звучал так: «Я слушаю „Сто один и пять“, а теперь отпусти заложника!»

— Заложника?

— Да.

— И что тогда?

— Тогда я отпустил бы заложника.

— Минуточку, кто это? — Голос молодой женщины снова звучал озадаченно, как и в начале разговора.

— «Сто один и пять». К сожалению, не могу назвать своего имени, но вы сейчас в эфире специального выпуска. Час назад в студии я захватил нескольких человек в заложники.

— Это шутка?

— Нет.

— И… и что теперь будет?

— А теперь, к сожалению, мне придется повесить трубку и кого-то застрелить.

17

Ира была подавлена тем, что никто не хочет слушать ее предостережений. Но она знала, что будет чувствовать себя куда хуже, если случится то, чего она опасается. Ведь, разумеется, тот, кто был осведомлен об интервале действия электронного замка студии, ни в коем случае не мог упустить проблему с шахтой вентиляции.

«Объект движется. Приказ?»

В конце последнего сообщения от Онассиса все еще мерцал курсор. После того как первый раунд Casch Call, как и предвидели, завершился неудачно, все ожидали самого худшего. Тем более что террорист уже встал и начал медленно двигаться с оружием в руке.

Гетц постучал указательным пальцем по левой внешней стороне экрана и обернулся к Штойеру.

— А что это за дверь, вон там, рядом с полкой?

— Она ведет в «Зону происшествий», — ответил за Штойера ассистент.

— Куда? — повернулся к нему Гетц.

— В студийную кухню.

— Проклятье! Возможно, он уже отправил туда первого заложника, которого сейчас собирается там застрелить.

Гетц снова сел к монитору и лихорадочно набрал следующее предложение:

«Объект собирается покинуть помещение. Как только он начнет действовать, стрелять немедленно».

— Ну все, хватит, идиоты вы этакие, — выкрикнула Ира. — Вы, если хотите, можете взлетать на воздух, но у меня нет желания умирать в вашем обществе!

Она уже выходила из офиса Штойера, когда Гетц внезапно разволновался.

— Эй! Он что-то делает.

— Что случилось? Он вне зоны выстрела? — заинтересовался Штойер.

— Нет. Террорист уже взялся за ручку двери, ведущей в кухню. Но потом… Вы же сами видите…

Ира остановилась в дверях и обернулась к ним. А потом у нее перехватило дыхание. Потому что на экране, обращенном к ней, террорист взглянул вверх — на вентиляционное отверстие в потолке студии. Внезапно он взглянул прямо в камеру снайпера. А потом заговорил, обращаясь к ним.

— Звук, — пробурчал Штойер, и ассистент включил радио на полную громкость.

На самом деле микрофоны в А-студии еще были в эфире, и они могли слышать голос террориста, тихо доносившийся по радио.

— …но на тот случай, если вы перепутали меня с мишенью, — насилием вам меня не остановить. Взрывчатка, которую я ношу под этой красивой футболкой, соединена с прибором, измеряющим пульс на моей шейной артерии. Если мой пульс остановится дольше, чем на восемь секунд, весь заряд немедленно взорвется. Я не уверен, но мне кажется, что взрывная волна через панорамные окна еще достигнет Центра Байсхайма. Но здесь, во всяком случае, никто не выживет. Так что подумайте хорошенько, хотите ли вы помешать мне войти в эту кухню. У вас лишь восемь секунд, чтобы обезвредить меня.

Мужчина усмехнулся и медленно направился к двери в «Зону происшествий».

— Да, и вот еще что! — добавил он, цинично ухмыляясь. — Если этот снайпер там, наверху, на счет «три» не уберет свое оружие, я застрелю сразу двух заложников.

— Это блеф, — заметил Штойер, однако никто не отреагировал.

«Приказ?»

Вновь появилось сообщение снайпера с обязательным звуковым сигналом. Ира со своего места могла видеть лишь часть экрана, который показывал происходящее в студии. Но этого было достаточно, чтобы понять, что все вышло из-под контроля. Она участвовала вместе с Гетцем уже во многих операциях, но редко он бывал так взволнован. Его пальцы, как безумные, барабанили в полутора сантиметрах от клавиатуры, не касаясь клавиш.

— Раз! — начал считать террорист.

Гетц, очевидно, все еще не был уверен в том, какой приказ отдать своему человеку в вентиляционной шахте. И помощи со стороны Штойера здесь ждать не приходилось. В решающий момент он не хотел брать на себя ответственность за финальный смертельный выстрел.

— Два!

Громкоговоритель на потолке доносил голос террориста громко и четко.

— Не стрелять. Бросить оружие, — в последний раз крикнула Ира.

— Он блефует, — стоял на своем Штойер, окинув взглядом комнату.

Но небритый ассистент, Гетц и Ира не могли отвести глаз от экрана, на котором террорист продолжал стоять в дверях кухни. Мужчина слегка коснулся указательным и средним пальцами шейной артерии.

«Приказ?»

Стрелок впервые проявил нетерпение. Гетц вытер пот со лба, заколебавшись в последний раз.

— Три!

Гетц написал решающие три слова: «Сниматься». И следом: «Бросить оружие».

Ира с облегчением вздохнула, когда, спустя мгновение, пистолет с шумом упал на пол студии. Лишь Штойер от души выругался.

Снайпер проявил достаточно присутствия духа, чтобы перед отходом заново настроить камеру. Однако на экране теперь ничего больше не было видно. Дверной проем был пуст. Объект исчез из поля зрения в темноте соседнего помещения. И Ира знала совершенно точно, что Ян Май взял с собой: заряженный пистолет снайпера. Теперь у террориста было одним оружием больше. И он направился в студийную кухню, чтобы им воспользоваться.

Ира покинула офис управления операцией. Если она правильно запомнила, на выходе, в фойе, она проходила мимо автомата с напитками.

18

Китти скорчилась у вонючих мусорных ведер под раковиной и сквозь створки дверец могла видеть лишь брюки обоих мужчин. Справа — водитель UPS в коричневой униформе. Слева — террорист, которого теперь было почти не узнать. Его фальшивая челюсть, свалявшийся парик и даже пивное брюшко исчезли, и это почти рассердило Китти. Ведь облик асоциального пролетария ассоциировался с преступными действиями куда лучше, чем настоящее почти симпатичное лицо террориста. Психопат со стриженными ежиком темными волосами выглядел как обаятельный холостяк, которого у кассы охотно пропускают вперед, если ему надо оплатить какую-нибудь мелочь. Человек, который на первый взгляд был слишком худым, слишком рослым и слишком бледным, чтобы сойти за красивого. И все же Китти знала этот тип мужчин: чем чаще с таким встречаешься, тем привлекательнее он становится. Объятая ужасом, она смотрела, как Ян бросает что-то на пол, вынув из пакета. Когда она поняла, что это, ей пришлось укусить себя за тыльную сторону ладони, чтобы громко не вскрикнуть.

Мешок для трупа.

— Я сожалею, — произнес террорист, и Китти показалось, что его голос звучит более неуверенно, чем по радио, которое, конечно же, было включено и здесь, на кухне. Как и по всей радиостанции.

— Минутку! — взмолился курьер UPS срывающимся голосом.

— Не бойтесь. Больно не будет.

— Пожалуйста.

Сильный мужчина дрожал всем телом, и Китти по голосу поняла, что он плачет.

— Мне очень жаль. Но вы не беспокойтесь.

— Я не хочу умирать.

— А вы и не умрете.

— Нет?

— Нет.

Китти не верила своим ушам. Вместо того чтобы стрелять в мужчину, террорист подошел к раковине и наполнил стакан водой.

— Примите вот это.

— А что это?

— Таблетка от головной боли. Мне жаль, что пришлось вас так сильно ударить.

Голос террориста звучал совершенно иначе. Не цинично, а почти по-дружески. Китти была озадачена. Что здесь происходит?

— Зачем вы это делаете? — спросил человек из UPS.

— Это долгая история. Охотно рассказал бы ее, но я не могу больше заставлять остальных в студии ждать себя.

Террорист подошел к человеку из UPS. Поскольку он был выше того на целую голову, ему пришлось нагнуться. Китти затаила дыхание. И все-таки сердце колотилось так сильно, что ей не удалось расслышать, что тот прошептал ему на ухо.

Выстрел, который разорвал тишину несколькими секундами позже, был, напротив, таким оглушительным, что она вздрогнула от ужаса и ударилась головой о перекрытие. Она испугалась, что этим выдала свое убежище, но крики ужаса из студии перекрыли все звуки, которые Китти производила под раковиной.

Она не была уверена в том, что все еще не кричит, когда курьер пошатнулся, чтобы наконец свалиться, умирая, прямо у нее на глазах.

19

Оглушающий страх. Ира не находила слов, которые лучше описали бы то состояние, в котором находишься, вырванная ночью из глубокого сна в своей темной квартире непонятным шорохом. Пульс учащается, сердце стучит, как сломанный корабельный двигатель, а все остальные чувства пытаются пробудить сонные глаза. Оглушающий страх.

Когда выстрел раздался и прозвучал в эфире на весь Берлин и Бранденбург, Ира пережила похожее чувство. Но в тысячу раз сильнее.

Один из заложников был мертв. Преступник не шутил. И то, что Ира предвидела это, не делало ее ужас менее болезненным. Напротив.

Ира сунула первую монету в двадцать центов в автомат у входа в радиоцентр и подавила страх. Она правильно оценила положение. Ситуация не была подходящей для переговоров. Во всяком случае, не для алкоголички, которая уже собиралась свести счеты с жизнью.

— Эй!

Она подавила желание повернуться к Гетцу и вместо этого сунула в автомат еще одну монету. Она не ошиблась. Автомат стоял в фойе, в нескольких метрах от охраняемого выхода. Однако полицейские в полном вооружении призваны были лишь помешать тому, чтобы люди входили в охраняемую область. Выйти она могла бы беспрепятственно.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Гетц.

— А на что это похоже? — ответила она с саркастическими нотками в голосе.

— Похоже на бегство, я бы сказал.

Она почувствовала его руку на своем плече и рассердилась на себя за то, что ее тело спустя столько времени все еще так восприимчиво к его прикосновениям.

— Послушай-ка, если бы мне понадобился плохой психолог, тогда я сама позвонила бы себе. — Она бросила в автомат последние монетки.

— Ты не плохая. И ты это знаешь. Только потому…

— …Потому что? Только потому, что я не смогла удержать от самоубийства собственную дочь, это еще ничего не говорит о моих способностях как психолога? Ну понятно… — Ира пренебрежительно рассмеялась. — Возможно, мне стоит написать об этом консультанту.

Она нажала кнопку «кола-лайт с лимоном», и последняя пол-литровая стеклянная бутылка загрохотала на выходе из автомата.

— У меня есть идея получше. А что, если тебе наконец собраться и покончить с этой паршивой жалостью к себе?

— И что тогда? — воскликнула она. — Что мне делать тогда?

— Твою чертову работу! — заорал он в ответ. Двое полицейских на входе оглянулись на них. Гетц понизил голос. — Там, внутри, сидят семь заложников, и один из них сейчас особенно нуждается в твоей помощи.

— Что это значит?

— Ну, что там еще? — передразнил он ее.

Ира нагнулась, взяла бутылку колы, но Гетц забрал ее у нее из рук.

— Думаешь, я не знаю, что ты собираешься сделать?

— Значит, теперь ты еще и ясновидящий, да?

— Ты все же не одна живешь на свете. Сара мертва. После этого ты не оставила никаких шансов нашим отношениям. Ладно. Отдалилась от всех, кто был рядом, и дальше всего — от себя самой. Но, возможно, тебе сейчас самое время подумать хотя бы о другой своей дочери.

— Катарина прекрасно обходится и без меня. — Ира в возмущении снова схватилась за бутылку и вырвала ее из рук Гетца.

— На твоем месте я не был бы так уверен.

— О, можешь мне поверить. Она уже год не разговаривает со мной. Она считает меня виновной в смерти Сары.

«В чем она не так уж и не права».

— Вполне возможно, — сказал Гетц. — Но положение немного изменилось. У меня есть с ней контакт.

— С каких это пор?

— Двадцать минут назад.

— Она тебе позвонила?

— Не мне. Несколько минут назад в офис UPS пришел звонок о помощи. Первый заложник, который был застрелен, работал там. И одна сотрудница радиостанции каким-то образом заполучила его рацию.

— Кто?

— Твоя дочь!

Ира выпустила из рук стеклянную бутылку, у которой от удара разбилось горлышко, и коричневая жидкость тут же с шипением растеклась по каменному полу.

— Но… но это же невозможно…

— И тем не менее. Как ты думаешь, почему я непременно хотел, чтобы ты оказалась здесь? Сначала это было только подозрение. Катарина уже месяц работает на телефоне со слушателями. Когда мы просматривали список сотрудников, то установили, что она отсутствует. Катарина, очевидно, прячется под мойкой в кухне радиостанции.

— Ты лжешь.

— Зачем мне это?

— Она ведь учится на юриста.

— Она уже бросила.

— Но почему… почему же ты говоришь мне об этом только сейчас?

— Потому что я не был уверен до контакта по рации. В списках она проходит под фамилией своего отца, а пользуется только псевдонимом — Китти. Штойеру я пока ничего не говорил. Он должен как можно позже узнать о том, что ситуация касается тебя лично. Он и так уже против твоего участия.

— Ты гад, — выругалась Ира и тыльной стороной ладони вытерла слезу с щеки. — Проклятый, мерзкий гад.

— А ты — единственная, кто может спасти твою дочь.

Он обнял ее и крепко прижал к себе. Раньше, в другое время, его сочувственный жест мог бы вызвать в ней чувство защищенности. Но сегодня она восприняла его лишь как пугающую уверенность в том, что ее дочь пропала.

«Безнадежно, — думала Ира. — Судьба Катарины находится в руках свихнувшегося психопата и склонной к суициду алкоголички».

Чем дольше она выплакивалась в объятиях Гетца, тем яснее становилось в глубине ее души жестокое осознание: скорее ее дочь сегодня утром выиграет раунд Casch Call, чем она сможет вести эти бесперспективные переговоры.