Дьявольский коктейль

Глава 4

Гладкие скачки в ЮАР проходят по средам и субботам круглый год. В другие дни тоже бывают, но изредка. Так что я счел удобным приехать в Йоханнесбург в среду утром и отправиться на единственные скачки, проходившие в тот день, – в Ньюмаркет.

Я заплатил за вход и купил программку. Один из Нериссиных неудачников должен был участвовать в одной из скачек того дня.

Ньюмаркет – он и в Африке Ньюмаркет. Трибуны, программки, лошади, букмекеры; деловитая суета; атмосфера традиций и порядка. Почти все как у нас. Я вышел в паддок, где уже вываживали участников первой скачки. Все те же кучки исполненных надежд тренеров и владельцев посреди паддока. Все те же серьезные игроки, стоящие, облокотясь на ограду, и изучающие фаворитов.

Различий было не так много. Вот разве что лошади по сравнению с английскими выглядели несколько мелковатыми, с чересчур прямыми бабками, и выводили их не белые конюхи в темных куртках, а черные конюхи в длинных белых плащах.

Ставок я делать не стал – я ставлю только на тех лошадей, о которых что-то знаю. В паддок вышли жокеи в ярких шелковых камзолах и сели в седла, лошади двинулись на скаковую дорожку, направляясь к кабинкам, – сухая и твердая, точно кость, земля звенела под копытами, – а я стал спускаться с трибун, собираясь пойти поискать тренера Нериссы, Гревилла Аркнольда. Его лошадь участвовала в следующей скачке, так что сейчас он должен был ее седлать.

Но оказалось, что искать мне никого не придется. По дороге к денникам, где седлают участников, моей руки коснулся молодой человек:

– Гляди-ка! Вы, случаем, не Эдвард Линкольн?

Я кивнул, слегка улыбнулся и пошел дальше.

– Мне, наверное, стоит представиться. Данило Кейвси. Вы, кажется, знакомы с моей тетей?

Я, естественно, остановился. Протянул руку. Молодой человек тепло пожал ее.

– Я, конечно, знал, что вы приезжаете. Тетя Нерисса прислала Гревиллу телеграмму, что вы собираетесь сюда на какую-то премьеру, и просила позаботиться о вас, когда вы будете на скачках. Так что я вроде как вас ждал.

Он говорил с тягучим калифорнийским выговором, теплым и ленивым. Я сразу понял, почему он так понравился Нериссе. Загорелое славное лицо с открытым, дружелюбным выражением, чистые непослушные светло-русые волосы – короче, все в лучших традициях американской молодежи.

– Она не говорила, что вы здесь, в ЮАР, – удивленно заметил я.

– Ну да. – Он обаятельно наморщил нос. – Наверно, она и не знает. Я прилетел сюда всего несколько дней назад, на каникулы. Ну, как там наша старушка? В последний раз, когда я ее видел, выглядела она не блестяще.

Данило весело улыбался. Он ничего не знает…

– Боюсь, она очень тяжело больна.

– Что, правда? Надо же, как жалко… Надо будет ей написать, сообщить, что я тут, и сказать, что я приехал разобраться с состоянием лошадей.

– С состоянием лошадей? – переспросил я.

– Ну да. Здешние лошади тети Нериссы выступают не сказать чтоб блестяще. Точнее, хуже некуда.

Он снова весело улыбнулся:

– На вашем месте я не стал бы ставить на номер восьмой в четвертой скачке, если хотите умереть богатым.

– Спасибо, – сказал я. – Она мне говорила, что они показывают не очень хорошие результаты.

– Ну еще бы! Честно говоря, они не пришли бы первыми, даже если бы вы дали им десять минут форы и стреножили всех соперников.

– А вы, случайно, не знаете, в чем причина?

– Понятия не имею! – Данило пожал плечами. – Гревилл просто сам не свой из-за этого. Говорит, с ним такого отродясь не бывало.

– А это не может быть вирус какой-нибудь? – предположил я.

– Не может. Иначе бы все прочие лошади тоже заболели, не только тети Нериссы. Мы это уже сто раз обсуждали, понимаете? Гревилл только руками разводит.

– Я хотел бы с ним встретиться, – заметил я как бы между прочим.

– Ага. То есть да, конечно. Только, слушайте, чего мы тут стоим на ветру? Давайте куда-нибудь прогуляемся и выпьем по кружечке пивка или чего-нибудь такого. Сейчас у Гревилла скачка, но потом он с удовольствием с нами встретится.

– Ладно, – согласился я, и мы пошли пить пиво. Данило был прав: дул холодный южный ветер, а до весны было еще далеко.

Данило было на вид лет двадцать. Ярко-голубые глаза, светло-русые ресницы, безупречные калифорнийские зубы. У него был вид мальчишки, которого еще не затронули тяготы жизни; необязательно испорченного, но привыкшего получать от жизни слишком много.

Данило сказал, что учится в университете Беркли, изучает политологию, и ему остался год до выпуска.

– На следующее лето покончу с учебой…

– А что вы собираетесь делать потом? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

Голубые глаза задорно блеснули.

– А, не знаю! Наверно, надо найти себе какое-нибудь занятие, но пока как-то ничего не придумывается…

«Ну да, – подумал я, – что-нибудь да подвернется… Хотя золотым мальчикам вроде Данило обычно подворачивается что-нибудь приличное».

Мы вместе посмотрели следующую скачку. Лошадь Гревилла пришла третьей, проиграв совсем немного.

– Вот зараза! – вздохнул Данило. – Еще бы чуть-чуть…

– Много проиграли? – сочувственно спросил я.

– Да нет, вроде не очень. Всего несколько рандов.

Курс ранда был без чего-то два за фунт стерлингов или чуть больше одного за доллар. Так что вряд ли Данило разорится.

Мы спустились с трибун и пошли к загону, где расседлывают лошадей.

– Знаете что? – сказал Данило. – Вы совсем не такой, каким я вас представлял.

– То есть? – улыбнулся я.

– Ну, понимаете… Я думал, что такой знаменитый актер, можно сказать звезда, будет, как бы это сказать, представительнее, что ли…

– В жизни звезды экрана выглядят достаточно тускло.

Данило посмотрел на меня с подозрением. Но я вовсе не шутил. Я говорил серьезно. Сам Данило бросался в глаза куда сильнее меня. Конечно, я был на пару дюймов повыше и на пару дюймов пошире в плечах, но тут дело не в росте.

Человек, обхаживавший лошадь, которая пришла третьей, тщательно осматривавший ей ноги и оглаживавший круп, был высокий, кряжистый, с недовольным выражением на лице.

– Да, это и есть Гревилл, – кивнул Данило, проследив направление моего взгляда.

Тренер бросил несколько слов женщине, про которую Данило сказал, что это владелица лошади. Насколько я мог разобрать с расстояния двадцати футов, тон тренера был резким и отнюдь не примирительным. Я знал, что, если тренер желает сохранить душевное здоровье, ему следует обрасти толстой шкурой: постоянно извиняться и оправдываться перед владельцами, чьи лошади проигрывают, невозможно. Надо дать людям понять, что лошадь может быть прекрасно ухожена и натренирована и все же найдется другая, которая окажется более резвой. Но Гревилл Аркнольд держался просто-таки по-хамски.

Вскоре лошадей увели, и толпа начала редеть. Аркнольд, поджав губы и упрямо вскинув голову, слушал то, что говорила ему владелица. Со стороны казалось, что женщина извиняется. Наконец она замолчала. Аркнольд не сказал в ответ ничего утешительного. Женщина пожала плечами, медленно развернулась и побрела прочь.

Аркнольд поднял глаза – и взгляд его упал на Данило. Он вопросительно вскинул брови. Данило чуть заметно кивнул в мою сторону – и Аркнольд переключил внимание на меня.

Медленно оценил. И только потом подошел.

Данило представил нас друг другу с таким видом, словно мы должны быть очень рады знакомству. Так сказать, взаимная привилегия.

Замечательно.

Гревилл Аркнольд мне не понравился – ни тогда, ни потом. Но со мной он был довольно любезен: улыбнулся, пожал руку, сказал, что приятно познакомиться и что миссис Кейвси прислала телеграмму, где говорилось, что я, возможно, приеду на скачки и чтобы он обо мне позаботился.

У него был характерный южноафриканский выговор. Потом я узнал, что он, как и многие южноафриканцы, одинаково хорошо владеет и английским, и африкаанс, и зулусским. Лицо Аркнольда казалось слепленным из грубых кусков мяса, а губы, наоборот, были очень тонкие. На подбородке и на шее виднелись шрамики от старых прыщей, под носом топорщились колючие рыжеватые усы. Он улыбался и говорил приветливо, но глаза у него оставались холодными.

– Ваша лошадь бежала совсем неплохо, – заметил я для поддержания разговора.

Недавний гнев тут же вспыхнул снова.

– Эта глупая баба настояла, чтобы конь выступал сегодня, хотя я хотел выставить его в субботу! В прошлую субботу у него была тяжелая скачка в Турффонтейне, ему нужно было отдохнуть еще дня три!

– Мне показалось, что она извинялась, – заметил я.

– Ja[2]. Извинялась, конечно. Да поздно. Раньше надо было думать. А жеребчик-то хороший. В субботу он бы выиграл. Глупо получилось. Вообще владельцам всегда следует делать то, что говорит тренер. Они ведь нам платят за то, что мы в лошадях разбираемся, разве не так? Вот и слушались бы специалистов!

Я неопределенно улыбнулся. Сам будучи владельцем лошади – хотя мой конь был всего лишь средненьким мерином-стиплером, – я не мог согласиться с ним насчет «всегда». Иногда, даже чаще всего. Но не всегда. Я знал по крайней мере одного победителя Большого национального, который вообще не вышел бы на старт, если бы владелец послушался тренера.

– Я вижу, в четвертой скачке участвует лошадь миссис Кейвси, – сказал я.

Решительное выражение лица сменилось хмурым.

– Ja, – сказал Аркнольд. – Наверно, она вам говорила, что ее лошади выступают не блестяще.

– Да, – кивнул я. – И что вы понятия не имеете почему.

Аркнольд покачал головой:

– Ничего не понимаю! Ухаживают за ними так же, как и за всеми прочими. Тот же корм, те же нагрузки, все то же самое. Они не больны. Я их несколько раз ветеринару показывал. Неприятно. Очень неприятно.

– Ну да, еще бы! – сочувственно кивнул я.

– А тесты на допинг! – воскликнул он. – Мы этих тестов, наверно, сотню сделали! И результат каждый раз был отрицательный.

– А как они выглядят? – поинтересовался я. – Я хочу спросить, можно ли ожидать от них хороших результатов, судя по внешнему виду?

– Сами увидите, – пожал плечами Аркнольд. – То есть я, конечно, не знаю, насколько вы разбираетесь в лошадях…

– Должно быть, неплохо, – вмешался Данило. – В конце концов, ни для кого не секрет, что его старик был конюхом.

– Вот как? – сказал Аркнольд. – Тогда вам, наверно, будет интересно посмотреть конюшни? Может, чего посоветуете насчет лошадей миссис Кейвси, кто знает.

Судя по его ироничному тону, он считал это невозможным. Одно из двух: либо он действительно не знает, что с лошадьми, либо знает, но абсолютно уверен, что я ни до чего не докопаюсь.

– Да, я бы с удовольствием побывал у вас на конюшне, – сказал я.

– Хорошо, побываете. Как насчет завтрашнего вечера? Приезжайте к вечернему обходу, в половине пятого.

Я кивнул.

– Ну, договорились. А ты, Данило, хочешь приехать?

– С удовольствием, Гревилл.

Данило сказал, что сам заедет за мной в «Игуана-Рок».

Чинк, жеребец Нериссы, участвовавший в четвертой скачке, в паддоке смотрелся совсем неплохо. Здоровый блеск шерсти, крепкие мышцы. Он выглядел не очень мощным, но у него были умные глаза и сильные, хорошо поставленные плечи. Портия, сестра Нериссы, приобрела его годовиком и выложила за него двадцать пять тысяч рандов – за родословную. Он выиграл только одну скачку, самую первую, в апреле этого года.

– Ну, Линк, как он вам? – спросил Данило, привалившись боком к ограде паддока.

– Выглядит неплохо, – сказал я.

Чинка водили под уздцы двое конюхов, по одному с каждой стороны. Охрана у Аркнольда налажена неплохо…

Из-за прямых бабок мне трудно было определить, насколько пружинист шаг у Чинка. Все здешние лошади выглядели так, словно они ходят на цыпочках. Наверное, это из-за того, что им с рождения приходится бегать по жесткой сухой земле. По крайней мере, по дороге на старт Чинк бежал рысью не менее уверенно, чем все прочие, и из стартовой кабинки он вылетел наравне со всеми. Я следил за каждым его шагом в цейсовский бинокль с пятидесятикратным увеличением.

Первые полмили он прошел без особых затруднений, держась шестым, в самом конце лидирующей группы. Но когда лошади вывернули на финишную прямую, лидеры рванулись вперед, а Чинк нет. Я увидел, как жокей мотнул головой и принялся энергично высылать лошадь вперед. Но когда приходится делать это в течение такого долгого времени, то можно и не стараться. Чинк явно выдохся, и даже лучший жокей в мире не смог бы с этим ничего поделать.

Я опустил бинокль. Победитель миновал финишную черту, прозвенел колокол, толпа взревела, а Чинк приполз к финишу незамеченным и невоспетым, отстав корпусов на тридцать.

Мы с Данило спустились вниз, туда, где расседлывали лошадей. Гревилл Аркнольд был мрачнее тучи.

– Ну вот, – сказал он. – Сами видели.

– Видел, – согласился я.

Чинк был весь в мыле и выглядел усталым. Он стоял неподвижно, опустив голову, точно ему было стыдно.

– И что вы думаете? – спросил Аркнольд.

Я молча покачал головой. Чинк выглядел обычной медлительной лошадью, но вряд ли такое могло быть – при его-то родословной и при результатах, которые он показал в первой скачке.

Чтобы у него и у всех прочих десяти лошадей было плохое сердце, плохие зубы или заболевания крови и при этом никто ничего не заметил – такого тоже не бывает. Их же осматривал ветеринар, и не раз. И потом, одна, две, но чтобы все одновременно? Невозможно!

Они выступали с разными жокеями. Из спортивных газет Нериссы я узнал, что в Южной Африке очень мало жокеев по сравнению с Англией: всего тринадцать, плюс еще двадцать два ученика, занимающиеся на ипподроме в Натале близ Дурбана, который считается главным спортивным центром страны.

Скачки в ЮАР проходят в основном в четырех районах: Йоханнесбург в Трансваале, Питермарицбург-Дурбан в Натале, Порт-Элизабет в Восточном Кейпе и Кейптаун в провинции Кейп. Лошади Нериссы бывали во всех четырех, в каждом из которых были свои местные жокеи, – и с одними и теми же результатами.

До мая были резвые лошади, а в июне вдруг сделались медлительными клячами.

Судя по тому, как они двигаются, проблем с конечностями у них тоже быть не должно.

Не болезнь. Не допинг. На разных ипподромах. С разными жокеями.

Все говорило о том, что ответ может быть только один.

Дело в тренере.

Тренеру достаточно легко сделать так, чтобы его лошадь наверняка проиграла. Просто дать ей слишком большую нагрузку на тренировочном галопе перед самой скачкой. Немало скачек было проиграно именно таким образом, и все это приписывали случайности, потому что доказать, что это было сделано нарочно, невозможно.

Просто тренеры редко выкидывают такие штуки, потому что победа лошади приносит им куда большую выгоду. Но мне все же казалось, что виноват во всем не кто иной, как Аркнольд. И возможно, способ, который он использует, проще простого.

Так что, видимо, единственное решение проблемы Нериссы – перевести лошадей в другую конюшню.

Можно возвращаться домой и сказать ей об этом.

Только есть две неприятные загвоздочки.

Во-первых, через две недели у меня премьера.

Во-вторых, может, я и догадался, кто и как портит лошадей. Но зачем – вот вопрос!