Ё-моё!

Впоследствии меня опять пригласили в Швейцарию, где у подножья Монблана располагался кинотеатр. Я должен был представить фильм «Гадкий утенок» детям, которых привезли на больших желтых автобусах. Зал на 500 мест был полностью заполнен детьми.

Я сказал вступительное слово и сел в первый ряд, чтобы видеть и слышать реакцию детей. Мне было интересно, насколько им будет близка и понятна эта тема. А тема эта со временем получила свое название — «буллинг».

Фильм близился к финалу. Дети на все реагировали очень живо.

Началась сцена, где герой пытается взлететь и у него это не сразу получается. И вдруг я слышу шум, которого точно нет в фонограмме фильма. Откуда шум? Я оборачиваюсь и вижу: все пятьсот детей машут руками, чтобы поддержать Гадкого утенка в его усилиях!

Ради этого стоит жить и работать.

Призы на международных фестивалях посыпались как из рога изобилия.

Я когда-то считал полученные призы, потом счет перевалил за сотню, и я бросил эту тщеславную затею.

Забавной была церемония награждения Национальной премией «Ника». Перед вручением мне пятой «Ники» на экране пошла нарезка получения мною предыдущих «Ник».

Так как от «Ники» до «Ники» проходило время, на экране было особенно заметно и смешно, как, приобретая «Ники», я терял волосы на голове. Хорошо, что «Ники» присуждают не за прическу.

Тот, кто мне вручил бронзовую крылатую статуэтку, попрекнул меня, что пора, мол, и совесть иметь и дать молодым дорогу.

Я тогда пообещал, что больше не буду представлять свои картины на «Нику».

И свое обещание сдержал. Больше на «Нику» не выставил ни один фильм. Как пел Володя Высоцкий, «я себе уже все доказал». Молодые! Милости прошу!

Пауза

После съемок «Гадкого утенка» нужно было отдышаться. Хотя киностудия и называлась «Стайер». Да, «Стайер», но не «Марафонец».

Я очень рассчитывал на прокат, я надеялся, что заработанных денег хватит на то, чтобы отблагодарить коллег хорошими премиями и сделать заначку на будущий проект.

Но этому оказалось не суждено случиться. Фирма, которая подписала со мной договор на прокат в России и получила 119 копий фильма, повела себя в высшей степени безобразно.

Они присылали мне фальшивые данные о полупустых залах при просмотре «Гадкого утенка».

Я направил моих сотрудников в кинотеатры, чтобы они лично убедились в неуспехах проката.

Они вернулись и сообщили, что все просмотры проходили в полных залах и с большим успехом.

Я обратился к прокатчикам с вопросом: «Что происходит?», но мой вопрос остался без ответа. Более того, они искусственно обанкротились и — концы в воду! Копии они так и не вернули, денег мы не заработали.

Такая судьба. Есть расхожая фраза: «Если до сорока лет ты не разбогател, то и не пытайся». Киностудия у меня небольшая, поэтому в штате нет отдела продвижения, нет сотрудников, которые бы умели продать снятый фильм. Я понадеялся на честность прокатчиков и прогадал. Жаль, конечно. Знаю за собой этот грех. Могу снимать фильмы, но не умею на них заработать. Может быть, поэтому снимаю один фильм за другим, чтобы не окочуриться с голодухи. Шутка. Неудачная.

Группу я распустил и стал думать о том, что буду дальше снимать. Додумался вскоре до идеи снять фильм «Три мелодии». Три темы на разные сюжеты.

Первый сюжет — «Элегия» Массне. Я, будучи уже пожилым человеком, решил не отказать себе в удовольствии посетовать по поводу нашей молодежи. Против чего я ополчился в первом сюжете? Против пофигизма, против жизни «по приколу». Против нежелания искать истину, а плыть по течению своих «хотелок», ни о чем не заботясь.

Второй сюжет был придуман на тему «Верни мой народ» в исполнении Луи Армстронга. Для меня он больше был интересен в плане поиска новых форм. Нет, смысл там безусловно имелся. О возращении евреев из Египта, но решенный побегом посуды из кухонных шкафов. Я решил сыграть в такую игру.

А третий сюжет был для меня чрезвычайно важен. Для него я выбрал «Рондо каприччиозо» Сен-Санса — одно из любимейших мною произведений.

При этом я обратился к Владимиру Спивакову. Он мне посоветовал использовать запись Яши Хейфеца, считая ее самой лучшей в мире.

И это — правда! Если бы бог играл на скрипке, то он играл бы именно так. Но мне нужно было иное исполнение. Более акцентное, более яростное. И я выбрал запись Исаака Стерна. Она и зазвучала впоследствии в фильме.

В сюжете «Рондо» я затронул тему, которая меня давно волновала. И не только меня. О смысле жизни. О том, как наша жизнь перетекает в другие жизни — жизни детей и внуков. Они проживают свои жизни и тоже повторяются в своих детях и внуках. Потому и рондо. То есть повтор.

Никакой инфернальности, никакой загробной жизни, никакого переселения душ. А просто продолжение твоей жизни в твоих детях. Вот и все. И это — честно.

Когда человек без души и без совести рассказывает мне о переселении душ, я впадаю в ступор. Ты здесь, на земле, жил без совести и надеешься еще и там так же гадить? Прости, пожил — и хватит.

Необязательно соглашаться со мной, но задумайтесь…

Нелирическое отступление

Пишу эти строки и не то чтобы исповедуюсь перед читателем, а пытаюсь разобраться в себе. Как я дошел до жизни такой.

Я долго чувствовал себя частью целого, не пытаясь разобраться в самом себе. Профессия режиссера потребовала от меня определиться.

Что такое индивидуальность? Это довольно мучительный процесс формирования самого себя. Два фундаментальных условия: ты должен осознать мир вокруг себя, и ты должен понять самого себя. Любознательность не только к миру, но и к самому себе. Скорее всего, я бы назвал это творческим эгоизмом.

Не зацикленность на себе любимом, а изучение себя самого, своих возможностей, своей позиции, своего нравственного императива. Ведь тебе предстоит транслировать свои идеи. Неважно в какой форме. Это могут быть ноты, стихи, фильмы. Ты сам становишься тем «магическим кристаллом», через который зритель, слушатель или читатель узнает тебя.

Первый твой поступок: ты должен выйти из хора, осознав себя солистом. Никто из хористов не будет доволен твоим выходом. «Чем ты лучше?» «А почему не я?» Это я понимаю.

Когда-то мне поведала солистка балета Большого театра, как ее незаметно, безнаказанно щипали на сцене, причем довольно больно, артистки кордебалета. Из зала это было не видно. Кордебалет смотрелся как ангелы в пачках, а вот поди ж ты!

Ты должен быть к этому готов. Формируй характер. Не унывай! Когда-то мне попалась на глаза молитва, которая звучала так: «Господи, дай мне познать себя!» Я, ни на что не претендуя, добавил бы: «Дай мне поверить в себя!»

А дальше по Чехову: «Неси свой крест и веруй!»

Веруйте в себя! Будьте любознательны! И неравнодушны! Будьте самодо­статочны! Помните слова Товстоногова о том, что режиссура должна быть бескорыстна. Не ведитесь на жирные гранты! Во всем будьте равны самим себе! То есть искренними. Не теряйте себя на дороге творчества. Успех свой не измеряйте количеством заработанных денег. Это все суета сует.

Попробую опровергнуть заезженную истину: «Движение — все, цель — ничто!» Да, в самом движении есть своя радость, но попробуйте сказать эту истину снайперу. Он вам плюнет в лицо и будет прав.

Движение без цели — это броуновское движение. Подчиняясь интуиции, то есть таланту, двигайтесь упорно к цели и достигайте ее.

Пожалуй, все. Желаю успеха!

Краудфандинг

Министерство культуры выделило на «Три мелодии» 60 процентов от бюджета фильма. Остальные нужно было найти самостоятельно. Я подписал договор с министерством и закручинился. Где искать остальные 40 процентов? Я шел от министерства и встретил приятеля, который поинтересовался причиной моего невеселого лица. Рассказал ему о причине. И услышал от него впервые слово «краудфандинг». Что по-русски значит «с миру по нитке». На платформе краудфандинга добрые люди собирают средства для разных хороших дел: книг, концертов, спектаклей. Именно он, Андрей Русанов, посоветовал мне обратиться на эту платформу.

Я последовал его совету, позвонил, встретился, а потом и подружился с Леонидом Мельниковым, работающим на «Планете.ru». Мы с ним записали видео с моим обращением к будущим спонсорам.

И деньги стали поступать! Для меня это было чудо!

Каждое утро я вскакивал и бежал к компьютеру. А там было все наглядно: сколько поступило и от кого. Конечно, порукой этих поступлений были мои фильмы, снятые в прежние годы. Зрители их знали, знали меня и надеялись, что я их не подведу, не схалтурю и на этот раз. Они рады были помочь.

Ответственность перед моими дарителями личных денег была огромна. Я не имел права их подвести, обмануть их надежды.

Я старался, но в процессе съемок загремел в больницу, чем нарушил график. А это тянуло за собой продление сроков сдачи фильма Министерству культуры. В договоре были прописаны «ататашки». И вот, собравшись с духом, иду в министерство, чтобы просить о пролонгации сроков.

Министр Владимир Мединский меня не принял, потому как я не был записан на прием.

Но ко мне подошел его заместитель:

— В чем дело, Гарри Яковлевич?

Я рассказал ему о сложившейся ситуации, связанной с моей болезнью.

— Так чего вы хотите?

— Я хочу пролонгации срока сдачи, чтобы не нарушить договор и не попасть на штраф.

— Гарри Яковлевич! Да кто ж вас оштрафует? Вы же классик! Идите и спокойно заканчивайте кино.

Я уже пошел, когда мне в спину он добавил:

— Только донесите нам больничные листы и оправдательное письмо на имя министра.

Я так и сделал. Письмо принес, больничные листы доставил.

Мединский остался верен себе. Он меня опять не принял.

Но вот кино я закончил с опозданием на два месяца.

Последовал звонок на студию от секретарши министра культуры. Оказалось, несмотря на то, что я — классик, министр оштрафовал меня на 200 тысяч рублей.

Вся беда заключалась в том, что у студии на счету таких денег уже не было. Что делать? Я позвонил сыну, пожаловался. Он мне говорит:

— А можно я эту историю выложу в Интернете?

— Конечно, Паша! Мы же — клан.

Сын вечером выложил все в социальных сетях, а за ночь с помощью краудфандинговой платформы было собрано 600 тысяч рублей.

Для меня это был как камень с души. Как я благодарен по сей день этим добрым и незнакомым мне людям!

Я отправил штраф в министерство, не сопроводив его любезным пожеланием в адрес Мединского.

Его, кстати, вскоре заменили на Ольгу Любимову.

Магия кино

Она необходима, она — основополагающая.

Вначале ты заманиваешь зрителя первым титром — названием будущего фильма. Потом, с нуля, толкаешь тележку сюжета и двигаешься вверх, не давая зрителю надежду на разгадку финала. И только в конце, когда ты дотолкал свою телегу до самого верха, у зрителя появляется шанс взлететь вместе с тобою в облака или низвергнуться вниз и «слезу пролить над ранней урной», если ты задумал трагический финал.

В любом случае зритель должен быть у тебя на крючке и ты, как опытный рыбак, ведешь его и не даешь ему сорваться до финальных титров. Если финал открытый, зритель должен задуматься после сеанса, а потом у себя дома.

Это возможно только при одном условии: если в фильме есть магия.

Я вспомнил один эпизод из своей жизни. Я смотрел по телевизору фильм Александра Сокурова. Начало пропустил, поэтому названия не знаю. Помню, в кадре был очень суровый зимний пейзаж, на переднем плане стояло орудие, накрытое брезентом. Ветер долго трепал брезент, а снег порывами его накрывал. Это было долго. Очень долго. Настолько долго, что захотелось попить чаю. Я заварил себе чай, попил и вернулся к телевизору. Меня беспокоило, не пропустил ли я чего. Нет! В кадре по-прежнему ветер трепал брезент, а снег сыпал, как и прежде. Зря я, обжигаясь, торопился пить чай. «Ничто не изменилось в городском саду…» А Сокуров в этот момент потерял меня как зрителя.

Зритель я легковерный и благодарный. Обожаю магию фильмов Ингмара Бергмана, Альфреда Хичкока, Антониони и, конечно, Федерико Феллини.

В 1987 году мне посчастливилось быть на международном кинофестивале в Москве, куда приехал Федерико Феллини с Джульеттой Мазиной. Элем Климов подвел меня к Феллини и представил.

И вот я пожал ему руку. Потом поцеловал руку Джульетте Мазине. Спасибо Элему.

Возвращаясь к выбранной теме. Когда — в который раз! — смотрю фильм Григория Чухрая «Сорок первый» и всегда надеюсь, что эта безграмотная дура Марютка промахнется, и останется жить такой красивый и интеллигентный поручик Говоруха-Отрок.

Смотрю в тысячный раз «Римские каникулы». Магия фильма такова, что, когда герой Грегори Пека покидает дворец, расставшись навсегда с героиней Одри Хепберн, я каждый раз надеюсь, что она, срывая с головы корону, побежит за ним, сбросив туфли, босая, и заорет: «Да провались оно пропадом, это королевство!»

А «Три тополя на Плющихе»! Как Татьяна Лиознова сумела довести меня до ужаса, когда Татьяна Доронина искала и не нашла ключ от двери, когда сорвалось ожидаемое ею и мною свидание с героем Олега Ефремова! Все бы пошло по-другому. Может быть, даже МХАТ не развалился…

А сцена в душе у Альфреда Хичкока, которая потом разошлась на цитаты! Я, зритель, знаю, что будет дальше, а будущая жертва не знает и спокойно полощется. Кто может быть беззащитней голого человека? Гениально не только придумано, но и потрясающе снято. Медленно, чтобы помотать зрителю нервы. И в этом магия!

Достоинство немногих перечисленных мною картин, а их гораздо больше, в том, что они не оставили меня равнодушным, их режиссеры растили мою душу, которая переживала, страдала и сочувствовала героям.

Я благодарен этим титанам за то, что, познавая их фильмы, я познавал мир и познавал себя в этом мире. Они меня учили любить и ненавидеть.

Куда нам плыть?

После премьеры фильма «Три мелодии» ко мне подошли два моих друга.

Вадим Абдрашитов похвалил первый сюжет о пофигизме. Оно и понятно, так как Вадиму во все времена была близка социальная тема.

Они вдвоем с Александром Миндадзе много лет искали и находили болевые точки России и шарашили по этим целям из всех стволов.

Иногда напрямую, иногда иносказательно, впадая в мистику. Много лет они были верны себе и выбранной теме.

Последние годы Вадим ничего не снимал, и их тандем распался. Их ниша так и осталась никем не востребована долгие годы. Потом пришли в кинематограф Андрей Звягинцев, мой сын Павел Бардин, Юрий Быков, но в силу политической ситуации у нас в стране это направление стало практически невозможным.

Так вот, если Вадиму Абдрашитову был ближе первый сюжет, то писателю и философу Виктору Шендеровичу (признан Минюстом РФ иноагентом. — Прим. ред.) оказался по душе последний — «Рондо». О смысле жизни. Мне и самому больше всего нравится «Рондо».

Почему я об этом заговорил? Потому что мне предстояло выбрать для себя свое направление. Куда мне плыть?

В анимации социальную тему освещал в своих фильмах Федор Хитрук. Чем был мне очень близок.

Пытался что-то продолжить Владимир Тарасов, но это было, во-первых, не очень талантливо. А во-вторых, с кондовых советских позиций.

Я, накопив свой опыт, сняв «Конфликт», «Выкрутасы», «Брэк!», поневоле тяготел к теме социальной.

Но насиловать себя не стал, а доверился подсознанию. А вдруг кривая жизни выведет меня на какой-то сюжет, который потребует своего воплощения?

Так и произошло. Я заканчивал снимать «Три мелодии», и вдруг меня накрыла с головой гениальная музыка Бетховена. А именно — аллегретто из Седьмой симфонии. Для меня это стало каким-то наваждением. Я еще снимал «Три мелодии», а в голове, как метроном, звучала совершенно другая музыка. Я просыпался с этой музыкой и засыпал с нею. Что это было? Знак свыше? Но я ведь не верю!

Подобная шизофрения продолжалась месяца два, и вот однажды, проснувшись, я понял, о чем я буду снимать следующий фильм. О том, что мне дороже всего в жизни. О свободе! О вольности! Именно так любил свободу называть Пушкин.

И я успокоился. Вернее, не успокоился, а начал выстраивать мысленно будущий фильм по законам драматургии.

Для себя выработал систему построения сюжета, которой с вами поделюсь. А вдруг пригодится?

Итак, первое. Где все происходит? То есть место действия.

Второе. С кем происходит? Кто герой?

Третье. Что происходит?

Четвертое. Кто ему мешает? На чем строится конфликт?

Я как автор сочувствую герою и помогаю ему или одержать победу, если это не противоречит моей концепции, или погибнуть в борьбе и добиться от зрителя сочувствия. Может быть открытый финал. Не нашим, не вашим. И тогда я предоставляю свободу зрителю домыслить, что будет с ним дальше. Но самое главное: прежде чем строить эту конструкцию, необходимо крепко задуматься.

Зачем и для кого я строю?

Что это будет? Храм, барак или туалет?

Рождение фильма

Когда я определился с темой и музыкой будущего фильма, позвонил Владимиру Спивакову. Объяснил в двух словах, о чем будет кино. Володя предложил мне тут же подъехать к нему в Дом музыки. Я приехал, все подробно рассказал. К этому времени в голове звучала не только музыка, но и выстроился сюжет будущего фильма.

Я представлял себе серый мрачный город, лишенный любых красок. И вот появляется между уложенных плит первый зеленый росток. На этом строится конфликт между узаконенной серостью и зелеными побегами.

Власть изобретательно использует различные средства для борьбы с пробивающимися зелеными ростками. Эти средства предстояло придумать вместе с уже испытанным мною художником Кириллом Челушкиным.

Немного отвлекусь. Человечество, проходя все этапы эволюции, от пещеры до небоскребов, свернуло ошибочно с гуманистического направления. А именно: вместо целенаправленного улучшения нашей жизни стало придумывать все более совершенное оружие для истребления самого человечества.

Сегодня уже дошли до оружия массового поражения. Что дальше? Слабó нажать на кнопку? Слабó отправить на тот свет миллионы?

В любом тоталитарном режиме существует государственная машина. Машина подавления свободы. В фильме «Слушая Бетховена» зеленая трава — это свобода, которая противостоит государственной машине.

Лично для меня самым грозным оружием является ПРАВДА. Не газета, а сама правда. Именно правда сносит с тронов тиранов и тиранию.

Тираны, как правило, прячут концы в воду, прикрываются сейфами с засекреченной информацией. Они боятся честной истории, подменяя ее конспирологией.

Не зря Максим Горький вложил в уста своего героя из пьесы «На дне» Сатина фразу, которая и сегодня актуальна: «Правда — бог свободного человека!»

А куда уж быть свободней Сатина! Бомж! По сегодняшней шкале ценностей он — лузер! Неудачник! Но он свободен, а это — главное.

Пока я ехал к Владимиру Спивакову, мои музыкальные аппетиты выросли. Я ему предложил сыграть не только аллегретто из Седьмой симфонии Бетховена, но и завершить фильм «Одой к радости» из Девятой симфонии.

Если бы в фильме «Слушая Бетховена» был текст, то мне ближе всего оказались бы строки Евгения Евтушенко из стихотворения «Казнь Стеньки Разина»:

Стоит все терпеть бесслезно,

Быть на дыбе,

колесе,

Если рано или поздно

Прорастают

ЛИЦА

грозно

У безликих на лице…

Владимиру Спивакову идея пришлась по душе настолько, что именно он предложил назвать фильм «Слушая Бетховена».

Как бы навеяно. Более того, он сказал, что запишет это бесплатно. Сказать, что я обрадовался, — это ничего не сказать. Я был счастлив.

Из Дома музыки я не то что поехал — нет — полетел на киностудию, чтобы поделиться с коллегами этой радостью. По дороге меня нагнал телефонный звонок от Владимира Спивакова, который сообщил мне, что поступил неправильно, решив все самостоятельно, не посоветовавшись с оркестром. У меня аж сердце захолонуло. Неужели отказывается?

Нет. Володя собрал оркестр и поставил на голосование вопрос: «Согласны ли вы бесплатно записать музыку для Бардина?»

Оркестр проголосовал единогласно. Не имей сто рублей, а имей сто друзей. А их в оркестре даже больше ста. Мы назначили срок записи.

Работа началась.

«Слушая Бетховена»

Сценарий был написан. Рабочую раскадровку я нарисовал. Труднее оказалось с изготовлением монстров, которых нарисовал художник Кирилл Челушкин.

Все монстры — от маленьких пылесосов до больших утилизаторов — должны были стать управляемыми и подвижными. Конструкции машин тщательно рассчитали на бумаге, а потом их изготовили мастера киностудии. Дома собрали, плитку уложили, будущую зелень покрасили и в большом количестве заготовили.

Музыку расшифровали, поделили на сцены, такты и акценты.

Казалось бы, все. Предстояло самое ответственное — съемка.

По традиции в первый день помазали кнопку водкой, и все завертелось.

Страх перед Бетховеном прошел. По принципу: глаза боятся, а руки делают.

Я случайно узнал, что одна киноведка высказала довольно смелую мысль о том, что не надо связываться режиссерам с классической музыкой, потому что дотянуться не получится. Мол, не надо и пытаться. Она, по сути, призвала режиссеров не к смелости, а к трусости. Режиссура и трусость, как гений и злодейство. Они несовместимы!

Не слушайте ее, ребята! Рискуйте!

Если бы вы знали, какое счастье снимать фильм, слушая каждый день, кроме выходных, самого Людвига ван Бетховена!

А уж когда эта музыка, подчиняясь твоей воле, синхронно звучит, сливаясь со снятым на пленку или цифру изображением, то это удовольствие, не сравнимое ни с чем! Поверьте мне! Я это не раз испытал. Главное — не дотянуться, а прикоснуться.

Не слушайте киноведов! Иногда это евнухи, рассуждающие о любви.

Когда фильм был завершен, по традиции его показали в клубе «Эльдар».

Клуба уже нет, его поглотил Москонцерт. Поневоле в голову лезут грустные мысли о том, как рушится моя жизнь. С уходом Эльдара Рязанова клуб его имени перестал быть для москвичей той притягательной точкой вольнодумства и праздника.

Завтра начнут сносить Дом кино, где прожито много счастливых дней. И в залах его, и в ресторане.

Давно сгорел Дом актера на «Пушкинской», где я тоже оставил свои счастливые отпечатки.

Это не только приметы времени.

Для меня эти дома — как для детей зарубки на притолоке двери, свидетельства их стремительного роста.

Уходит эпоха, а может быть, это мы проходим сквозь время, а оно равнодушно наблюдает наше прохождение. Такова данность. Ничего не поделаешь.

Фильм «Слушая Бетховена» начал гулять по Интернету, где я его выложил. В комментариях читал много благодарных слов от моих зрителей из России, из Белоруссии. Мне это было очень отрадно, фильм нашел отклик.

Через полгода я с фильмом был приглашен в Лондон, где на престижном кинофестивале мне вручили гран-при «Золотой единорог».

В ответном слове, держа в руках «Золотого единорога», я сказал, что это, пожалуй, тот редкий случай, когда мужчина искренне рад, что ему наставили рога.

Борьба за человека

Когда оглядываешь историю России, понять брожение умов довольно сложно. Если Пушкин надеялся, что «Россия вспрянет от сна», то Ромен Роллан видел Россию «во мгле». Я за свою жизнь повидал ее разной.

С юных лет мне претило расхожее выражение «простой советский человек». Почему простой? Таким человека хотела видеть власть. Не рефлексирующего, не сомневающегося, не имеющего собственного мнения.

По формуле Сталина, он должен был быть винтиком или шурупчиком. Не дай бог личностью.

Простой человек должен был повесить над изголовьем кровати «моральный кодекс строителя коммунизма», заснуть в ожидании коммунизма, а утром по зову гудка отправляться на завод строить коммунизм.

В течение многих лет в головы вбивалась одна идеология, она шуршала страницами газеты «Правда», она вещала из экрана телевизора, где заставляли слушать «Ленинский университет миллионов».

Так власть пыталась из «простых советских людей» сотворить народную массу. Сейчас это выражение исчезло, но я-то помню. Покорная народная масса. Не многообразие индивидуальностей, нет! С ними чересчур хлопотно. С серой массой комфортнее. Проголосует, как надо. Потребует расстрелять того, на кого укажут.

Конечно, найдутся умники, вырожденцы. С ними, конечно, проблемы.

Но Сталин, эффективный менеджер, изобрел чудесный способ: нет человека — нет проблемы. Его не заботило, что будет после него. Что будет, когда умников не останется? Бабы новых нарожают? Дудки. При разгульном пьянстве на Руси чаще рождаются дураки.

Вот такие невеселые мысли посещали меня, когда я задумал фильм о формировании «простого советского человека». Тема была найдена, теперь осталось найти форму.

Немножко о профессии

Конечно, режиссура — странная профессия. В этой профессии невозможно сказать себе однажды: «Достиг я высшей власти!» Ты должен быть всегда в движении. Нельзя останавливаться. Снял фильм, получил за него все мыслимые и немыслимые награды — и забудь его! Не пытайся повторить свой успех! Это невозможно. Нужно перечеркнуть свой прежний опыт и начинать новый фильм с белого листа. Тщеславие — плохой советчик. Это я утверждаю без всякого кокетства. Как на духу!

Маяковский писал о том, что поэзия — «езда в незнаемое». А кино? То же самое.

Вот я придумал тему будущего фильма. О формировании не гражданского общества, а толпы. О том, как власть формирует толпу, удобную для себя.

Потом эту тему я должен понюхать, как дрессированный пес, сказать себе: «Ищи!» И искать. Как в сказке: «Найди то, не знаю что».

Иногда поиск затягивается, потому что хочется найти наиболее выразительную метафору. В такой период я не очень симпатичен для окружающих, потому что погружен в себя и непригоден для решения бытовых проблем.

На этот раз поиск продлился недолго. Я придумал конвейер, на котором штампуются «простые советские люди».

Движение конвейера должно быть медленным, сродни медитации. Оно должно завораживать.

И тогда пришла идея, которая повергла меня в ужас. Я замахнулся на «Болеро» Мориса Равеля. Именно эта тема, как никакая другая, должна была сработать на неотвратимость работы конвейера. Так как исторический процесс формирования советского человека шел с 1917 года, то название фильма сложилось сразу: «Болеро-17». Я нашел что искал. «Ищите и обрящете».

«Болеро-17»

Сначала о преемственности. На этот фильм я пригласил в качестве художника-постановщика Оксану Санакоеву, дочь моего друга и соратника Наташи Клен, о которой уже вспоминал. Оксана окончила ВГИК, я видел ее дипломные работы, поэтому уверовал в успешность своего выбора. И она прекрасно справилась. Спасибо!

На студию пришел замечательный человек — Давид Чачуа. Юрист по образованию. Как юристом мы им ни разу не воспользовались, так как задействовали совершенно другие его добродетели. У Давида прекрасное пространственное воображение, технические способности и золотые руки. Именно его руками был собран тот конвейер, который «работает» в фильме.

После съемок этот конвейер перевезли аккуратно на ВДНХ, где он и сейчас расположен в павильоне анимации. А Давид уехал с семьей в Германию, где работает юристом.

Уже сняв фильм, я прочитал, что Морис Равель, сочинив знаменитое «Болеро», предлагал сыграть этот шедевр оркестру на фоне работающего конвейера.

При его жизни этого не произошло. Должно было пройти много времени, нужно было грянуть Октябрьской революции, родиться мне, чтобы на студии «Стайер» осуществилась мечта композитора. Мечты сбываются. Правда, не сразу. Спи спокойно, Морис Равель.

Не могу не сказать о влиянии Марка Шагала на концепцию фильма.

В толпе, отштампованной на конвейере, идут два человека. Они отличаются от других. Нет, не внешностью, а непокорностью. Стремление к свободе ведет к преображению.

А любовь поднимает их над толпой и уносит вверх, как «Влюбленных» Марка Шагала. Куда? Бог весть. Подальше от несвободы.

В какой-то степени Дмитрий Медведев может быть моим соавтором, так как заявил когда-то: «Свобода лучше, чем несвобода!» Шутка. Но я ему поверил и снял фильм «Болеро-17». Берегите себя, Дмитрий Анатольевич! Может, еще что-нибудь подскажете…

Город солнца

Именно так можно было бы назвать мой следующий фильм, но я назвал его «Песочница». Я понимал, когда сочинял сценарий, что это наивная утопия. Человек слаб. Я тоже. Я верю в утопии.

Что побудило меня к созданию этого фильма? Острое ощущение социальной несправедливости в моей стране. Когда я читаю, что человек в России, получающий 40 тысяч в месяц, должен трудиться двадцать восемь лет, чтобы заработать столько же, сколько «зарабатывает» за один день известный олигарх. Это — не утопия. Это — реальность. Реальность вопиющая.

И я решил столкнуть разные социальные группы в одном месте — в песочнице. Разных детей в одной песочнице. В типичном питерском дворе-колодце.

Что грело душу? Весь фильм во дворе — это довольно мрачно, но, когда конфликт между детьми завершается миром, то под «Прелюдии» Шопена дома отклоняются, открывая детям и нам очищенное от туч голубое небо.

Наивно? Конечно! Я и не скрываю. Это всего-навсего мечта, а мечта не может быть мрачной.

Да, я надеюсь, что когда-нибудь мы, преодолев все невзгоды, откроемся миру своей лучшей стороной. И мир откроется нам.

Фильм был закончен, и киностудия «Союзмультфильм» попросила меня продать им права на эту картину. Я продал, чтобы иметь возможность снимать что-то дальше. Идеи нового фильма еще не было, а желание снимать оставалось.

Про что кино?

Новая тема не возникала. Я решил отдохнуть от социальных тем и снять что-нибудь не острое, вегетарианское. Может быть, только для детей. Что-то колыбельное.

Я залез в Интернет, чтобы поискать музыку для умиротворения. Конечно, искал среди классики. Прослушал много любимых и знакомых тем, но ни на чем остановиться не мог. И вдруг меня как током ударило! «Ave Maria» Шуберта! Оркестровое исполнение, без вокала.

Меня не смутило, что эта тема известна во всем мире. Наоборот, возникло желание предложить свою версию видения шедевра. Замах, конечно, был смелый до наглости. Но я уже не раздумывал о том, как буду выглядеть в глазах других. Меня это уже не занимало, моя фантазия работала, подчиняясь нежному очарованию самой музыки.

Первое, что пришло в голову, — это картина Рафаэля «Сикстинская Мадонна».

А почему бы не оживить эту картину? Задаться вопросом: «Что стало с младенцем потом?»

А если отпустить его на землю, как поведет он себя?

Ангелы, сидящие внизу, на нижней раме, будут оберегать его, на то они и ангелы. Более того, продемонстрируют младенцу «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи, где присутствует в центре он же, но повзрослевший. Неугомонный младенец не слушается ангелов. Тогда они предъявляют более веский аргумент: картину Веласкеса «Распятый Христос».

Надо бы остановиться, но младенец, попрощавшись с мамой Марией, отправляется в путь, страшный и кровавый, который ему предначертан. И это его путь к истине.

И тут я подошел к главной теме, из-за которой затеял создание фильма. Выбор своего пути!

Не профессионального, а человеческого!

Пройти по жизни, зная наперед свою обреченность в смерти, но нигде не предать самого себя. Не изменив своим идеалам, служить людям, а не прислуживать за тридцать сребреников кому ни попадя. Идти с прямой спиной и оставить после себя что-то доброе, хотя бы память.

Извините за вынужденную высокопарность, но тема вынуждает меня именно так выражаться.

Сложность будущего фильма заключалась в том, что планка была задрана очень высоко. И музыкальная, и изобразительная.

Я, не постучавшись, должен был войти в Дрезденскую галерею, где уже был Рафаэль, под музыку Шуберта, потом Леонардо да Винчи, следом Веласкес, а в конце фильма была «Пьета» Микеланджело. Нескромно? Конечно! Но заманчиво.

Изобразительно я рассчитывал на Аркадия Мелик-Саркисяна, моего друга и испытанного бойца.

Музыкальную часть я брал на себя.

И вот встал главный вопрос: где взять деньги?

Сперва о своей идее я рассказал сыну. А как же! Кому ж еще! Идею он одобрил. Но, когда я стал канючить по поводу предстоящего сбора денег, он выдал мне следующее:

— Папа! Хватит ходить тебе с протянутой рукой в твоем возрасте и при твоем статусе!

Возраст я чувствую, а статус не очень.

— Что ты предлагаешь? — спросил я.

— У нас новый министр культуры. Обратись к ней.

Я послушался. Я всегда его слушаюсь.

Позвонил секретарю министра. Она спросила: «По какому поводу вы хотите встретиться с министром?» Я ей честно ответил: «По личному». Секретарша сказала, что министр завтра уезжает в отпуск, а потом, по возвращении, будет очень занята. Просила перезвонить через месяц. Я не рассчитывал, что из-за меня министр отменит свой отпуск, поэтому перезвонил через месяц. Секретарша попросила перезвонить через две недели. Я перезвонил еще через две недели. Министр опять была занята. Надеюсь, делом. Но когда еще через две недели услышал то же самое, не выдержал. Конечно, моя скромность делает мне честь, но все-таки меня не на помойке нашли! И я сказал секретарше: «Вы знаете, если бы мне вздумалось попросить аудиенции у папы Римского, то за это время я бы встретился с папой раза три при всей его занятости!»

Через пять минут мне перезвонили из Министерства культуры и попросили прийти завтра в 10:30. Со мной предварительно хочет встретиться заместитель министра.

Я тут же позвонил сыну. Он дал мне инструкцию по общению с министром:

— Папа! Если Любимова при встрече с тобой не скажет: «Гарри Яковлевич! Я мечтала с вами познакомиться!», ты, не здороваясь, поворачиваешься и уходишь!

Заметьте, я его этому не учил!

И вот на следующий день я пришел в министерство. Заместитель министра спросила меня:

— Гарри Яковлевич! Вы восемь лет не были у нас. Вы экономили наши деньги?

— Ага! Для Михалкова!

В это время вошла Ольга Любимова и, раскрыв широко руки, воскликнула:

— Гарри Яковлевич! Я мечтала с вами познакомиться!

Я понял, что прослушка моих разговоров с сыном сработала, поэтому поздоровался и сел.

У меня с собой был сценарий на полторы странички и раскадровка, выполненная Аркадием Мелик-Саркисяном.

Ольга Любимова ознакомилась с материалами, после чего вынесла вердикт:

— Для нас будет честью поучаствовать в этом проекте!

И действительно, через две недели деньги на фильм поступили на счет студии. Спасибо, Ольга Борисовна!

Спасибо, сынок, за совет!

Подготовительный период закипел. Изготовили куклы, декорации. На студию пришли молодые аниматоры. Нужно отдать им должное. Они легко восприняли мои требования и снимали очень качественно, без пересъемок. До начала съемок у меня произошло горе. От ковида умер Аркадий Мелик-Саркисян. Большая и лучшая часть моей жизни. Он успел сделать всю раскадровку, но не успел нарисовать эскизы. После похорон я позвонил его вдове Елене.

— Лена! Скажите, у Аркаши не осталось эскизов?

— Гарри Яковлевич! Два эскиза осталось. Я могу вам передать. Давайте встретимся на станции метро «Чистые пруды».

Я не без волнения поехал на встречу с Леной. И вдруг меня ошеломила пришедшая мысль. Я оговорил с Аркадием место действия, рельеф местности, оливковое дерево, но я не сказал ему главное: я хотел, чтобы весь фильм был в золотисто-охристой гамме. Теперь уже ничего не скажешь. Да и некому.

И вот, наконец, станция метро «Чистые пруды». Я вижу Лену, стоящую с большой папкой. Я беру эту папку, сердце мое колотится, нетерпеливо раскрываю ее. Там два эскиза. В золотисто-охристой гамме! Вот что такое взаимоотношение художника и режиссера!

Фильм снят, а эскизы висят на стенке в студии, напоминая о светлом человеке и блистательном художнике Аркадии Перчевиче Мелик-Саркисяне.

Внезапно возникшая тема

Еще не отошел от снятого фильма «Аве, Мария!», когда произошел страшный теракт в Израиле. Меня это коснулось напрямую, потому что я — еврей.

Я должен был отреагировать не словами, а фильмом. О многострадальной истории еврейского народа, рассеянного по всему миру и одинаково ненавидимого.

Я не раз бывал в Израиле. Горжусь этой маленькой страной, которая живет вопреки всему. Пустыне, безводью, арабам!

Страна, которая доказала миру, что евреи — не жертвы на заклание, а мужественный народ, который может себя защитить. И защищает.

Так как я атеист, то еврей с автоматом в Израиле мне ближе, чем еврей с Талмудом.

У бога можно просить помощи, но лучше это делать своими руками. Бог не предотвратил Холокост, что является одной из причин, почему я в него не верю.

Извините за сумбур, который я здесь изложил, но я должен был этот сумбур отразить достойно в будущем фильме. Коротко и ясно.

Я вспомнил о гениальной музыке Джузеппе Верди. Хор пленных иудеев из оперы «Набукко». Первые такты этой музыки наложились на мои воспоминания о молящихся евреях у Стены Плача. Евреи при молитве качаются взад-вперед. Первые такты идеально совпали с ритмом качания молящихся.

Возможно, Джузеппе Верди это знал и написал сознательно, но для меня это стало толчком для сценария. Начать с молитвы у Стены Плача.

Я пригласил художником-постановщиком молодую выпускницу Школы кино Нину Глотову. Благодаря ей картинка в фильме качественная, а Стена Плача узнаваема.

Мы видим молящихся со спины, потом они отходят назад, разворачиваются к нам лицом.

У всех на груди приколоты желтые шестиконечные звезды как память о пережитом.

Один из них срывает с себя звезду и отбрасывает ее в сторону.

Его примеру последовали остальные. Избавились от клейма, но тут на площадь въезжает современный танк. Разворачивает башню со стволом, направленным на мирных людей. И тут мирные люди, все как один, упираются в этот танк и сваливают его на пол павильона, где снимался фильм.

Герои торжествуют. Враг сломлен!

Один из них останавливает веселье и обращает внимание собравшихся на чудо. А чудо заключается в том, что сброшенные ими желтые звезды, лежащие горкой на макете, подхватываются чьей-то рукой… (Да моей рукой, моей!)

Эта рука, предположительно бога, подбрасывает звезды вверх. И в финале звезды занимают положенное место — на небе.

Прокатное удостоверение на фильм я еще не получил, поэтому так подробно изложил содержание.

Я благодарен Конгрессу еврейских общин, который выделил деньги на создание фильма.

7 октября 2024 года, не дожидаясь прокатного удостоверения, Израильское посольство в Москве организовало показ моего фильма «Плач на все времена» ровно в годовщину страшного теракта.

Я выполнил свой долг. И горжусь этим. Я благодарен Льву Конторовичу, под руководством которого хор исполнил, а я записал эту потрясающую музыку.

Что было нового для меня в съемке фильма «Плач на все времена»? Для меня кончился пленочный период. Закрылись лаборатории в Москве по обработке пленки. Я вынужденно перешел на цифру. И не пожалел. Это оказалось быстрей и удобней. Так же покадрово, но без лаборатории. Прогресс поневоле.

Сын мне давно советовал. А я, старый дурак, не слушался. Если ты консерватор, а я консерватор, то слушайся детей. Они ближе к прогрессу.

Точка или многоточие?

Студия сейчас существует, но на холостом ходу. Нет съемок. Павильоны пусты без новых декораций.

У меня нет идеи, которой можно было бы увлечься самому и увлечь коллег. Что делать?

Жена предложила мне писать мемуары. И я стал писать, не потому, что я — подкаблучник, а потому, что предложение было разумным. Поделиться своим опытом — а вдруг это кому-нибудь пригодится?

О том, как возникали идеи, а потом снимались фильмы в течение пятидесяти лет.

И вот я в ожидании идеи, как бы между делом, писал три месяца то, что вы сейчас читаете. Писал ручкой. Это я не руку свою так любовно называю, а действительно ручкой. Благо, что на студии есть моя добрая сотрудница Анна Александрова, в чем вы можете убедиться, прочитав ее фамилию в титрах моих фильмов. Анюта поддержала мою затею, более того, разбирая мои каракули, напечатала все, мной написанное.

Спасибо тебе, Анюта! Мою благодарность ты прочитаешь, так как это тебе предстоит напечатать.

Спасибо тебе, Маша! Это — благодарность моей жене за ценное предложение.

Я не знаю, что ставить в конце повествования. Точку или многоточие? Вроде жизнь продолжается, но восторг по этому поводу не тянет на восклицательный знак.

В самом начале я благодарил тех, кто поддерживал меня все пятьдесят лет работы в анимации.

А в конце хочу поблагодарить моих недругов.

Спасибо, что вы были и есть в моей судьбе. Ведь именно вы побуждали меня не расслабляться, держа себя в форме, не раскисать, когда ваши удары достигали цели.

Если вы мне в чем-то завидовали, то это значит, что я выбрал правильный путь, достойный вашей зависти.

Я на вас зла не держу, но все помню.

Феллини незадолго до смерти сказал: «Как хочется влюбиться еще раз!» Не ставя себя даже рядом с Феллини, готов сказать, что хотелось бы еще снять кино…

Спасибо тебе, читатель, что был со мной.

Надеюсь, не утомил.

Прости, что я с тобой перешел на «ты». Я не могу сказать, что моя жизнь была счастливая. Нет! В ней были и ошибки, и потери близких, и расставания, и предательства. Но одно могу сказать однозначно: моя жизнь прошла интересно! Чего и тебе желаю!

P.S. Только что прислали на айфон видео. Моя внучка Люба Бардина первый раз сегодня пошла в школу для тинейджеров по обучению анимации. И она придумала и нарисовала персонаж — девочку.

И девочка сделала первые шаги. А по сути, это моя внучка сделала свои первые шаги в анимации. Может быть, вот оно — мое продолжение? Поэтому в конце просится восклицательный знак!

Счастливого пути, тебе, Любаня!

Твой дедушка Гарри Бардин.

Неужели со мной все это было?

Удивительно! Ё-моё!