Единственная любовь королевы

НЕПРИЯТНОСТИ С БЕРТИ

Берти снова впал в немилость. Когда Альфред достаточно подрос и стал бегло говорить, он стал проявлять интерес к старшему брату. Что бы Берти ни делал, Альфред приходил в восхищение; Берти явно возгордился собой, и у него появились признаки зазнайства. Ему, разумеется, было далеко до умной Вики, но в мире маленьких мальчиков, где были только он и Альфред, Берти правил безраздельно.

Он кричал на братика, толкал, таскал его за волосы, однако Альфред все безропотно сносил и по-прежнему смотрел на него с восхищением.

На уроках все становилось по-другому, ибо тогда ему нужно было сидеть рядом с Вики и слушать, как она читает вслух французские стихи или решает арифметические задачи. Соревноваться с ней было, разумеется, бесполезно, зато он мог придумать новую игру и привлечь к ней Альфреда и Алису, которые этому только радовались. Пусть он и не любимчик родителей, зато любимчик младших брата и сестры.

На одном из уроков гувернантка мисс Хилдярд велела ему встать в угол, потому что он все равно ничего не слушает.

Берти возмущенно затряс головой.

— Не буду я стоять в углу, — грубовато сказал он. — Я принц Уэльса, а принцев Уэльсов в угол не ставят.

— Не Уэльсов, — сказала умненькая Вики, — потому что есть только один Уэльс.

— Совершенно верно, Вики, — сказала мисс Хилдярд. — Берти пойдет и встанет в угол.

— Не пойду и не встану, — заявил Берти.

А когда мисс Хилдярд попыталась заставить его силой, он закричал:

— Не смейте прикасаться к принцу Уэльса!

Вики рассмеялась и сказала, что у него такой же плохой характер, как у мамы, и мама тоже выйдет из себя, когда узнает, как плохо вел себя Берти.

— Вы ведь ей все расскажете, правда, мисс Хилдярд?

Жаль, что ей придется жаловаться на непослушание Берти, сказала мисс Хилдярд, но, если он будет хорошим мальчиком и постоит в углу, пока не пройдет его каприз, она ничего не скажет ни его королевскому высочеству папе, ни ее величеству маме Берти.

Берти было заколебался, но тут он поймал ироничный взгляд Вики, наблюдавшей за ним, и, не желая сдаваться в присутствии сестры, схватил книжку и запустил ею в окно. Послышался звон — стекло разбилось.

— Ой! — воскликнула Вики.

Берти с ужасом уставился на то, что он натворил, а когда все они пришли в себя, мисс Хилдярд сказала, что теперь уж ей действительно ничего не остается, кроме как сообщить об испорченности Берти (он с тревогой отметил несколько иное описание его поведения) его отцу.

И вот он уже стоит перед отцом, в руке которого длинная тонкая трость. Берти по опыту знал, что вскоре она будет должным образом приложена к нему, и со страхом ждал этой пытки, а сам тем временем размышлял, что хуже — боль от удара или же нравоучение, которое ей предшествовало.

Берти, говорил отец, вызывает у родителей настоящее беспокойство. Он начисто лишен чувства ответственности. Если он вырастет хорошим человеком (что маловероятно), он может, если его мама вдруг умрет, стать королем Англии.

Берти слышал это и раньше, но каждый раз с благоговейным страхом. Папа умел подчеркнуть, что, если мама умрет, в этом будет только его вина, поскольку он станет королем из-за ее смерти.

А поскольку он принц, он обязан перед Богом, отечеством и родителями быть необыкновенно хорошим, но — увы! — его гадкая и злобная натура то и дело берет в нем верх, и он остается необыкновенно плохим, а поскольку это так, то его, отца, в высшей степени неприятный долг, который приносит ему гораздо большую боль, чем то наказание, которое сейчас испытает Берти, прибегнуть к необыкновенно суровой порке. Сейчас Берти ляжет животом на стул и изведает всю силу отцовского недовольства.

Берти ничего не оставалось, кроме как повиноваться, а когда посыпались удары, его крикам не было конца.

Наконец принц решил, что этого достаточно, и Берти отослали в его комнату, где он должен был оставаться до тех пор, пока не раскается и не захочет извиниться перед мисс Хилдярд, мамой и папой за то огромное горе, которое он заставил их всех пережить.

Берти лежал ничком на своей кровати и рыдал. От боли он не мог повернуться ни на бок, ни на спину.

Дверь отворилась, и он понял, что это мама. Она села у кровати.

— Берти, ты, я слышала, опять отличился…

Берти не ответил.

— Ты нагрубил мисс Хилдярд, разбил окно и, что самое страшное, огорчил папу.

Берти от волнения пробормотал:

— Ему… ему не нужно было…

— Что ты хочешь этим сказать, Берти? Ты думаешь, папа уклонился бы от исполнения своего долга? Ты своим плохим поведением вынудил его побить тебя. Ты не знаешь, видимо, как ему от этого больно.

— Это он сделал мне больно, — со злостью сказал Берти.

— Тогда представь себе, как было больно папе.

— Били-то не его.

— Ах, Берти, неужели ты так никогда ничего и не поймешь? Есть то, от чего бывает гораздо больней, чем от удара трости. У тебя лучший, добрейший, милейший папа в мире, а ты сделал его несчастным, вынудив его бить тебя.

Берти решил, что самое время разреветься.

— Я ухожу, а тебе нужно хорошенько все обдумать. Но ты должен изменить свое поведение. Ведь ты огорчил и папу, и меня, и я уверена, что, когда ты это поймешь и вспомнишь о том, как ты любишь его и меня, тебе станет очень стыдно за то, что ты натворил, и тебе захочется стать лучше.

С этими словами она ушла.

Берти никак не хотел верить, что папе больнее, чем ему, потому что больнее, кажется, вообще никому не могло быть. Он снова стал плакать. Он не любил папу. Да и маму любил не больше.

Это было поразительное открытие, но оно хотя бы заставило его позабыть о своем ноющем теле.

Королева не могла не поговорить о Берти с принцем.

— Надо с ним что-то делать, Альберт.

— Какое-то время, конечно, он будет помнить сегодняшний урок.

— Бедный Альберт! Тут нужна определенная смелость. Представляю, как вы себя, должно быть, чувствовали. Но без этого, видно, не обойтись, и хорошо, что это сделали вы. Боюсь, если бы Берти наказал учитель, битье на него бы совершенно не подействовало. Теперь, когда он осознает, что вы на него сердитесь, он поймет, что надо исправиться.

— Я не сержусь, любовь моя. Мне просто больно от того, что наш сын мог так плохо себя вести.

— Я знаю, Альберт.

— Кто-то должен взять его в ежовые рукавицы. Для учителей и гувернанток он принц Уэльский, и Берти этим пользуется. Он ведь туп, только когда дело касается уроков. В остальном же он проницательный. Придется что-то предпринять.

— Возьмись вы учить его, Альберт, лучшего нельзя было бы придумать, но вы так заняты. Мой дорогой Альберт, боюсь, вы и так перетруждаетесь.

Альберт заявил, что его самым большим желанием всегда было помогать королеве, а это означает быть в курсе всего, что происходит. Но он знает, что нужно сделать.

— Я напишу Штокмару и все ему объясню. Я буду умолять его, поскольку он любит нас обоих — а я в этом убежден, — немедленно приехать. В конце концов, образование наследника престола важнее, чем что бы то ни было.

Королева сочла идею превосходной.

— Нисколько не сомневаюсь, — улыбнулась она, — что вы найдете правильное решение.

Вскоре вниманием королевы завладела политика. Некоторые деятели, заметила она Альберту, будто вознамерились довести ее до изнеможения. Взять хотя бы этого ужасного человека с сальными крашеными волосами, мистера Дизраэли, который чинил всяческие препятствия дорогому сэру Роберту, или некоего мистера Гладстона [22], которого она терпеть не могла. Он недавно подал в отставку, потому что выступал против предложения правительства увеличить субсидии ирландскому колледжу, где готовили римско-католических священников.

— Каким мелочным человеком надо быть, чтобы поднимать шум из-за такого пустяка! — заявила королева.

Она видела его всего раз или два и тут же невзлюбила, хотя у него была на редкость очаровательная жена. Но, пожалуй, больше всего неприятностей ей доставлял лорд Пальмерстон [23].

В дни, когда премьер-министром был лорд Мельбурн, общество лорда Пальмерстона было ей приятно. Он вел жизнь бонвивана, и именно это, как она с сожалением думала теперь, привлекало ее тогда. Она находила его интересным, и ей показалось забавным, что его, как сообщил лорд Мельбурн, прозвали Купидоном — по причинам, понятным всем. Позже она услыхала, что его видели в Виндзоре пробирающимся среди ночи по коридорам в комнаты некоторых дам. Подумать только! Правда, в последние два-три года лорд Пальмерстон остепенился. Пробыв веселым холостяком в течение пятидесяти пяти лет, он вдруг женился, и леди, которую он выбрал себе в жены, оказалась вдовой на три года моложе его и — так уж вышло — сестрой лорда Мельбурна. Эмили Лэм в ранней юности выдали за лорда Каупера, и ходили слухи, что в течение нескольких лет лорд Пальмерстон очень с ней дружил. Во всяком случае, когда лорд Каупер умер, Пальмерстон женился на его вдове.

Фэнни, дочери леди Каупер от первого брака, фрейлине королевы, очень не нравилось, что ее мать выходит замуж за старого повесу лорда Пальмерстона; королева от всего сердца с ней соглашалась. Как она заметила Альберту, она тоже находила что-то неприятное в том, что вдовы вновь вступают в брак… В случае самой ужасной трагедии, которую даже немыслимо себе представить, она никогда бы не смогла решиться на подобный шаг.

Как она и предполагала, когда лорд Джон Рассел стал премьер-министром, а лорд Пальмерстон — министром иностранных дел, для бедного, бедного лорда Мельбурна места в кабинете не нашлось. Хотя он со своим обычным великодушием, которое она так хорошо помнила, сказал, что ему резонно не предложили поста, поскольку он слишком нездоров, чтобы занимать его, однако в свете его прошлых заслуг подобное отношение к нему не могло не выглядеть жестоким.

Лорд Пальмерстон, казалось, никого ни во что не ставил.

Королева подозревала, что он скрывает от нее некоторые государственные документы. Ее возмущало также его отношение к Альберту; лорд Пальмерстон считал, что принц всего лишь приятный молодой человек, которому непозволительно думать, будто его мнения имеют какой-либо вес.

А тут еще проблемы с Испанией! Речь шла о замужествах королевы Изабеллы и ее сестры. Луи-Филипп давно уже заглядывался на Испанию. До его вступления на престол французам очень хотелось, чтобы Испания и Франция стали единым государством, что, казалось, можно было осуществить путем бракосочетания сына короля с молодой королевой Испании. Практически это было неосуществимо, что Луи-Филипп прекрасно понимал, однако у него были свои планы. Поскольку остальные страны Европы не согласятся с тем, чтобы сын короля Франции женился на королеве Испании, он и не будет настаивать на этом. Вместо этого его сын, герцог де Монпансье, женится на сестре молодой королевы, инфанте Фернанде, тогда как королева выйдет замуж за своего кузена, герцога Кадисского.

Не успели еще правительства других держав разобраться в происходящем, как оба бракосочетания состоялись. И только тут обнаружилось, почему Луи-Филипп и Гизо, его коварный министр иностранных дел, все так устроили: герцог Кадисский был импотентом, следовательно, испанский престол достанется наследнику Фернанды и Монпансье, а Луи-Филипп таким образом достигнет желанной цели.

Когда до королевы дошло, что случилось, она пришла в ярость.

— Какой хитрый старик! — воскликнула она, имея в виду Луи-Филиппа. — А еще притворялся, что мы такие друзья, делал детям такие красивые подарки.

— Вероятно, следует с осторожностью относиться к людям, которые дарят подарки, — сказал Альберт.

— Но подарки были действительно замечательные. Вики так понравилась ее кукла. У нее открывались и закрывались глаза, а ресницы были как настоящие, и солдатиков Берти получил красивых.

— Если бы наша служба иностранных дел была более действенной, мы бы заранее обо всем знали, — сказал Альберт.

— Мне Пальмерстон никогда не нравился, и я ума не приложу, с чего это вдруг Крошка Джонни доверил ему министерство иностранных дел. Лорд Мельбурн рассказывал, что Джонни из-за его роста и из-за того, что он женился на вдове, когда-то прозвали Лептой Вдовицы [24].

Альберт даже не улыбнулся — он не любил такие шутки. Сейчас они и ей не казались такими уж смешными, но в то время вызывали у нее громкий смех.

— Когда его жена умерла, я ему очень сочувствовала. А он, не будь плох, женился снова, уже не на вдове, и они очень счастливы вместе.

— Жаль, — сказал Альберт, — что он ввел Пальмерстона в свой кабинет.

Прошло не так уж много времени, и между королевской парой и министерством иностранных дел лорда Пальмерстона возникли еще большие разногласия. В Португалии шла гражданская война, и лорд Пальмерстон, казалось бы, должен был в подобном конфликте поддерживать роялистов. Ан нет, его симпатии были на стороне народа.

— Я считаю лорда Пальмерстона очень опасным человеком, — заметил Альберт.

Королева, разумеется, с ним согласилась.

Штокмар в ответ на уговоры королевы и Альберта прибыл в Англию. Его тепло встретили и повезли в Виндзор.

— Берти нас очень беспокоит, — подтвердила королева. — Он отказывается учиться, и он такой самоуверенный, что порой его учителям и гувернанткам трудно с ним сладить.

— Вполне возможно, что с ним слишком нянчатся, как в детской, так и в комнате для занятий, — сказал барон. — Скорее всего в этом-то все и дело. А если он заявляет, что не хочет учиться, значит, его просто надо заставить. — Старое сухое лицо Штокмара искривила улыбка. — Вы, вероятно, были недостаточно строги с ребенком.

— Мне пришлось преодолеть свои родительские чувства, — сказал Альберт.

— Альберт был неумолим, — пробормотала королева. — На меня произвела глубокое впечатление его непреклонность.

— Так, — сказал Штокмар, — теперь мне нужно самому увидеть все. Я пойду в классную комнату и посмотрю, что там происходит. Возможно, для принца Уэльского следует подыскать учителя — человека ученого, однако такого, который, не колеблясь, прибегнет к розге.

Штокмара провели в классную комнату, где Вики сидела за столом и писала французские глаголы, а мисс Хилдярд уговаривала Берти немного почитать.

Последовала немая сцена: мисс Хилдярд встала и сделала реверанс, а дети сползли вниз со своих сидений.

«Какой гадкий старик пришел с папой и мамой», — подумал Берти и тут же почувствовал, что этот старик неотрывно смотрит на него.

— Берти, подойди и поздоровайся с нашим дорогим добрым другом, бароном Штокмаром, — сказала мама.

Берти приблизился, чувствуя на себе цепкий испытующий взгляд. На блузе у него синело пятно от краски. Вики еще час назад сказала ему о нем, а сейчас стариковские глаза так и буравят это пятно.

Если бы все взрослые на минутку отвернулись, он бы показал старику язык, просто чтобы Вики знала, что он думает об их добром бароне Штокмаре.

— Так вот он какой, наш отстающий, — сказал барон. — И почему же это, а?

— Потому что, — подбросила Вики, — он не передовой.

— А Вики будет говорить, когда к ней обратятся, — мягко сказал папа. — Сейчас должен ответить Берти.

Но Берти его отсталость нисколько не беспокоила, и он не боялся старого барона.

— Похоже, строптивый паренек, — заметил барон. — Ну, ничего, это мы исправим.

Барон наконец отвел от него свой противный взгляд, начался разговор с мисс Хилдярд.

Были осмотрены книги, и посыпались вопросы об уроках. Некоторые из гувернанток, пытаясь представить Берти как можно в лучшем свете, говорили, что он весьма общительный ребенок, что он хорошо ладит с младшими детьми, они его обожают, и он может часами играть с ними, они же, входя в детскую, первым делом ищут его.

— Общительность, — изрек барон, — это плохой признак. Она говорит о поверхностной натуре.

— Он довольно изобретателен, — сказала мисс Хилдярд.

— Изобретателен?!

— Да, барон. У него живое воображение.

— Вы хотите сказать, он любит присочинить?

— Ах нет!

— Да-да, — сказал барон. — Что еще?

— Он придумывает для детей забавные игры.

— Игры? Ложь! Этот ребенок находится на пути к пропасти. И совершенно не занимается уроками. Наш долг — направить его на путь истинный.

И еще он сказал, что порой необходимо учебу сочетать с тростью. Гувернантки пришли в ужас: по словам барона выходило, что их милый Берти, оказывается, тот еще типус, тогда как он просто нормальный малыш. Однако пытаться изменить точку зрения барона они и не пытались, тем более что его поддерживали родители Берти.

Оставшись наедине с королевой и принцем, Штокмар сказал:

— Я думаю, чем скорее мы найдем учителя для маленького негодника, тем лучше будет для всех нас.

И Штокмар нашел такого человека. Им оказался Генри Берч, пастор Прествича. Поскольку он учил мальчиков в Итоне [25] и был приходским священником, он казался вполне подходящей кандидатурой.

Берти ждал его прибытия с легким трепетом.

Стоял сентябрь, и мысль о том, что они снова на некоторое время покинут Лондон, радовала и королеву, и Альберта. Само название «Осборн», как сказал Альберт, звучало в их ушах чудесной музыкой, а теперь, когда Альберт наметил еще и перестройку дома, сборы носили очень оживленный характер.

Радовались и дети. В Осборне они могли играть на пляже и бегать в садах, занимавших площадь в восемьсот акров, ощущая, как и их родители, свободу, которой они обычно были лишены. Берти иногда с некоторым страхом задумывался о будущем, однако он был не из тех, кто слишком уж тревожится о том, что с ним может случиться. Больше его занимало настоящее и то, как получить от него максимум удовольствия. Если требовалось избежать учительского надзора, он очень хорошо знал, как это делается.

Даже папа в Осборне казался другим и иногда играл с детьми в разные игры, отчего казался самым обычным человеком, а мама наблюдала за тем, как они играют, и восхищалась всем, что делал папа. И все же это было неплохое развлечение. Оно наполняло Берти приятным чувством, что он тоже в хороших отношениях с родителями.

Когда они наконец прибыли в Осборн, только и было разговоров, что о новом доме. В нем стоял восхитительный запах краски. Одна часть его уже была завершена, и там они, собственно, жили, тогда как для остальной части принц только еще составлял чертеж.

Королева радовалась тому, что снова находится в Осборне.

— Ах, как бы я хотела всегда жить простой жизнью! — вздыхала она.

Альберт согласился, что гораздо удобнее для них обоих было бы положение богатых дворян, а не королевской семьи. Втайне Альберт гадал, искренне ли говорит Виктория, хотя она, вероятно, ни на минуту в этом не сомневалась.

Когда они впервые вошли в дом, одна из служанок бросила им вслед старую туфлю. На мгновение королева подумала, что на них произошло нападение, и резко обернулась, но позади, нисколько не смущаясь, стояла Мэри Керр, одна из ее шотландских фрейлин. Она объяснила ее величеству, что это старый обычай — так делается всегда, иначе в доме не будет удачи.

Все — даже принц — от души посмеялись, а королева подняла туфлю и поблагодарила Мэри.

Обедали в новой столовой, а после все отправились в гостиную, где из окон открывался прекрасный вид на море, блестевшее в лучах заходящего солнца. В такой удивительный вечер всем присутствующим захотелось выпить за здоровье королевы и ее мужа. Все осушили бокалы, после чего принц сказал, что есть замечательный церковный гимн, который по такому случаю поют в Германии, и он хотел бы его спеть.

Глаза королевы при звуках любимого голоса наполнились слезами любви, обожания и счастья.

Виктория редко видела, чтобы Альберт отдавался какому-либо делу сильнее, чем строительству дома. Он всегда работал на совесть. Примером для любого могло бы послужить то, как Альберт просматривал государственные бумаги, часто говорила она. Но тогда приходилось постоянно осознавать бремя долга. Осборн же был удовольствием, и в своем энтузиазме Альберт нередко доходил до ребячества.

— Не хотите ли взглянуть на чертежи? — бывало, приглашал он ее, отрывая от дела, и объяснял, как его набросок будет выглядеть в законченном виде.

Он постоянно советовался со своими работниками. И как у него все ладилось!

— Порой, любовь моя, я думаю, что из вас получился бы неплохой архитектор. Даже будь вы просто строителем, вы бы получали немалое удовольствие. Вас это не обижает, надеюсь?

Альберт скупо улыбался.

При каждом удобном случае он старался улизнуть и посмотреть, как продвигается работа. Однажды вечером, часов в десять, он вышел из дома и направился по тропинке в лес, но его вдруг грубо схватили за руку.

— Что это вы здесь делаете, а? — спросил полисмен.

Альберт, который никогда не предпринимал никаких действий, предварительно все не обдумав, молчал, и полицейский продолжал:

— Ходите тут, бродите. Наверняка что-нибудь замыслили. Идемте-ка со мной.

Людская находилась совсем рядом, и молодой охранник, гордясь тем, что задержал неизвестного, открыл дверь и втолкнул принца в кухню, где за столом сидели слуги, заканчивая ужин.

— Вот, поймал красавца, рыскал тут, — объявил полисмен.

На секунду или две все умолкли, а потом дружно поднялись с мест. Охранник ошалело взглянул на своего пленника. И тут одна из женщин сказала высоким от испуга голосом:

— Да это же его высочество…

Но полисмен уже и без слов все понял. Принц повел себя в характерной для него манере: повернулся и без единого слова вышел. Фактически во время всего этого эпизода он вообще ничего не сказал.

Как только дверь за ним закрылась, в кухне поднялся галдеж.

— Ты хоть понимаешь, что ты натворил?

— Только представь: арестовал его высочество!

— Ты думаешь, этим все и кончится, молодой человек? Запомни одно: тут все решает не столько ее всемилостивейшее величество, сколько его высочество… и потому, что так желает ее величество.

Бедняга не знал, куда глаза деть от стыда, а еще и от страха, что его с позором прогонят, и на следующее утро, когда его вызвали к принцу в кабинет, он вошел туда ни жив ни мертв.

Он поклонился, а принц, склонив голову набок, сказал:

— Я вызвал вас, чтобы похвалить за верность долгу. Я уже сообщил вашему начальству, что вчера вечером вы действовали быстро и решительно, и попросил для вас повышения.

Молодой человек начал было что-то бормотать, но принц, холодно махнув рукой, отпустил его.

Полисмен не удержался и заглянул на кухню — рассказать, что случилось.

— Я вчера прямо опешила, когда ты его сюда втащил, — ахнула кухарка. — Но по его лицу ведь никогда не скажешь, о чем он думает.

— Вот именно, — подхватила ее помощница. — Лицо у него как маска.

— Холодный как труп, — сказала кухарка. — Но справедливый — что да, то да.

Одна из женщин покачала головой.

— Мог бы еще вчера вечером признаться, чтобы этот парень получше спал. Справедливый-то справедливый, тут я с тобой согласна, но любит помучить.

— Может, он и себя мучит, — подвела итог кухонная прислуга. — Добродетельные люди, они такие.

Когда королева услышала о происшедшем, она от души посмеялась.

— И придумать же такое — арестовать вас. И вы правильно сделали, что похвалили его перед начальством. Приятно знать, что нас здесь так хорошо охраняют.

Берти любил море, любил строить песочные замки. Он радостно заливался смехом, когда наступал прилив и затоплял ров. Аффи, неразлучный спутник Берти, ковылял рядом с ним, насыпая песок лопатками в ведерочки.

Случилось так, что мимо по берегу проходил сын рыбака — мальчик чуть постарше Берти. Он нес корзину с рыбой, которую поймал его отец, и остановился посмотреть, что у детей получится. Берти, которому хотелось порисоваться перед братишкой, спросил мальчика, зачем он тут остановился.

— Посмотреть на замок, — ответил тот.

Берти надулся.

— Тебе нельзя смотреть, пока я не разрешу.

— Подумаешь! — ответил мальчик.

Берти выхватил у него корзину, так что рыба разлетелась по песку. Мальчишка покраснел от обиды и стукнул Берти кулаком в грудь. От удара Берти полетел наземь и растянулся на своем песочном сооружении. Вскочив, он бросился на обидчика, но тот был явно сильнее. Не прошло и пяти минут, как у Берти уже текла из носа кровь, а на лбу появилась шишка.

Аффи пронзительно завопил, прибежали слуги. Сын рыбака счел за лучшее удалиться, а Берти увели в дом.

Подобное не могло пройти незамеченным. Королева пожелала знать, что случилось у Берти с лицом, и пришлось сказать ей правду.

Последовало совещание с принцем, который тут же вызвал Берти к себе.

— Ты дрался? — строго спросил он.

— Дд… да, папа, — заикаясь, сказал Берти.

— А из-за чего, позволь узнать?

— Он… он… этот мальчишка…

— Какой мальчишка? Будь добр, постарайся говорить связно.

Когда папа говорил «будь добр», это означало, что дела твои плохи, но Берти чувствовал уверенность в том, что на сей раз он прав. Этот злой мальчишка взял и напал на него, а он к нему даже не притронулся. Берти потрогал шишку и сказал:

— Аффи и я строили замок, а он взялся невесть откуда, уставился на замок и стоит, даже не спросил разрешения посмотреть. Я разбросал по песку всю его рыбу. — Ему захотелось похвастаться. Берти хихикнул, вспомнив, как прыгали рыбки. — Такие большущие рыбины, папа… Один большой кит чуть не проглотил Аффи, поэтому я взял большую палку…

— Отправляйся в свою комнату, Берти, и жди, пока я за тобой не пришлю, — сказал отец.

Берти пошел к себе, но он ни капельки не боялся. Мальчишку за то, что он подрался с принцем Уэльским, конечно, накажут. А история про кита так ему понравилась, что он принялся сочинять дальше. Кит проглотил Аффи, а это уже было похоже на то, что произошло с Ионой. Аффи звал его изнутри, и Берти влез в кита и спас брата.

Но вот за ним послал отец, и, когда он вошел в кабинет, принц сказал:

— Сейчас мы послушаем рассказ обо всем самого мальчика. Я пригласил его сюда.

Берти напыжился: вот он встанет сейчас рядом с отцом и этому мальчишке не поздоровится.

Сын рыбака вошел в комнату, где королева и принц принимали посетителей. С ним был мужчина, явно его отец. У обоих был очень неуверенный, смущенный вид, как будто они гадали, что же теперь будет. «Так им и надо», — подумал Берти.

Принц положил руку на плечо Берти, крепко сжал его и подтолкнул вперед.

— Мы вас ждали, — сказал он. — Мой сын хочет извиниться перед вашим. Он очень сожалеет, что вел себя так грубо. Итак, Берти, позволь мне услышать, что ты раскаиваешься в своем поступке и обещаешь так больше себя не вести.

Берти остолбенел. Папа понял все не так. Это перед ним должны извиниться.

— Я жду, — сказал принц.

Нет, он не шутил. И как же могло случиться, что Берти снова оказался виноватым? Понять этого он не мог, но ему не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться: он вел себя плохо и подобное никогда больше не повторится.

— А сейчас, — сказал папа рыбакам, — вас проведут на кухню и возместят понесенные вами убытки.

Рыбаки, сбитые с толку так же, как и Берти, поклонились и вышли. Принц, снова сжав плечо сына, посмотрел на него долгим скорбным взглядом, но в его глазах Берти заметил блеск, тот металлический блеск, который всегда предвещал порку.

Так и есть.

— Отправляйся в свою комнату и приготовься к битью, которым я займусь лично. Лжи я не потерплю. Сначала ты позоришь нас, затевая драку, а потом еще и сочиняешь чудовищную ложь. — Он приложил руку ко лбу. — Мне ничего не остается, кроме как выбить из тебя всю эту дурь.

Берти, дрожа от страха, поплелся к себе в комнату.

И Альберту, и Виктории очень нравилось в Осборне, но, к сожалению, нельзя было оставаться там вечно. В связи с предстоящим открытием сессии парламента пришлось возвращаться в Лондон, и расставание вышло грустным.

— Ничего, — сказала королева, — мы скоро вернемся. К тому времени по папиным чертежам к дому уже будут сделаны пристройки. Как нам повезло, что у нас такой умный папа!

Вики сказала, что папа уже показывал ей чертежи новой лестницы.

Быть того не может, подумала королева, даже мне не показал! Право, порой ей начинало казаться, что Альберт больше думает о дочери, чем о жене.

Альберт, безусловно, души не чаял в старшей дочери. Наверно, потому, думала королева, что Берти так их разочаровывал.

На берегу они сели в королевскую яхту. Один из членов экипажа подхватил Вики на руки и понес ее на борт, но Вики тут же возмутилась: что она, младенец? Да еще на глазах у Берти!

— Ну вот, моя маленькая леди, — сказал матрос, опуская ее на палубу.

— Вам лучше запомнить, — холодно сказала Вики, — что я принцесса, а не маленькая леди.

Королева, стоявшая рядом, заметила:

— Лучше бы уж ты сказала доброму человеку, что ты пока еще не маленькая леди, хотя надеешься, что когда-нибудь ею станешь.

Вики остолбенела. Не так уж часто приходилось ей слышать от родителей упреки. Лицо у нее густо покраснело от стыда. Берти стало жаль ее. Он знал, каково это, когда тебя осаживают при людях, и без лишних слов позволил отнести себя на борт.

В Букингемском дворце их ждал мистер Берч.

Берти, оказавшись в комнате для занятий, куда его привели отец и барон Штокмар, принялся его недоверчиво разглядывать.

— Боюсь, вы найдете принца Уэльского несколько отсталым, — сказал барон. — Нельзя сказать, что он горит желанием учиться. Но я разработал для вас curriculum [26], и если вы будете его придерживаться, то почти наверняка добьетесь результатов. Его высочество одобрили то, что я здесь наметил. Впрочем, сами увидите.

Берти внутренне дрожал, гадая, что означает этот самый curriculum. Наверняка ведь что-нибудь ужасное, поскольку он придуман бароном.

— Если он будет проявлять непослушание, — сказал принц, — я разрешаю вам его бить. К данной процедуре я сам вынужден частенько прибегать, хотя мне это неизменно доставляет страшную душевную боль.

Берти выслушал перечень собственных недостатков, а когда отец и барон оставили его наедине с мистером Берчем, он приготовился к тому, что тот сразу же принесет трость и пустит ее в ход. Вместо этого мистер Берч улыбнулся и сказал:

— Давай сядем и посмотрим этот куррикулум.

— Этот… кур… кур…

— Куррикулум. Слово такое длинное, но ничего особенного собой не представляет. Всего лишь план того, что мы будем делать вместе.

— Он очень трудный?

— Не думаю, что он тебе таким покажется.

— Я не такой умный, как Вики.

— Как знать!

— Они знают.

— А мы приготовим им сюрприз.

— А получится?

— Может, и получится.

Ну и странный же этот мистер Берч.

Берти вдруг засмеялся — не потому, что стало смешно, а потому, что стало легко. Что-то подсказало ему, что они с мистером Берчем подружатся.

Так и вышло. С мистером Берчем уроки оказались не очень трудными. Он умел так все объяснить, что оно казалось или забавным, или интересным.

Прежде всего он сказал, что на уроках они будут только вдвоем: он же приехал сюда не принцессу учить. Как только рядом не стало Вики, всем своим видом показывавшей, насколько она умнее, Берти перестал казаться глупым. Он обнаружил, что может дать мистеру Берчу неправильный ответ и над ним не будут смеяться.

Он рассказал учителю, как однажды, давным-давно, когда они гуляли в саду и мама рассказывала им о цветах, он спросил, правда ли, что гвоздика лесная — это мама гвоздики садовой. И они все так над ним смеялись, что он после этого уже боялся задавать вопросы. А перед этим мистер Берч сказал, что надо всегда спрашивать, если он чего-то не знает.

Сейчас же он с серьезным видом выслушал Берти и ответил:

— В какое-то время нам всем приходится учиться. И никакой это не позор — не знать. Всегда спрашивай, если не понимаешь. Не бойся, что я стану смеяться. Ведь на свете много такого, чего я и сам не знаю. И так может сказать о себе любой человек.

«Значит, Вики не знает всего, — подумал Берти, — не знает и мама, и даже папа».

Он стал с нетерпением дожидаться уроков. Он перестал заикаться. Ему уже не хотелось бросать книжки в окна. Он почувствовал себя счастливым.

С приходом мистера Берча все изменилось, и Берти не мог не полюбить его.