Город сиял разноцветными огнями. Рождественский дух пробирался под теплую одежду, будоражил чувства, и хотелось, чтобы праздник никогда не заканчивался. Витрины маленьких, красивых магазинчиков зазывали на рождественские распродажи, отовсюду была слышна музыка, а на улице для желающих погреться продавали горячий глинтвейн и имбирное печенье.
Рождественский рынок на Ратушной площади манил своими расписными товарами, и глаза Катерины горели от восторга. Сколько же здесь было игрушек! Ей хотелось всего и сразу. Она знала – муж никогда не откажет ей в покупках. Учитывая, что сегодня годовщина свадьбы, не откажет вдвойне.
Ярцев любил, когда Катя была в таком настроении. Она, словно маленький ребенок, переходила от одной лавки к другой, с удовольствием пила горячий глинтвейн, купленный здесь же, на ярмарке, и скупала всякую дребедень. Елочные игрушки – стеклянные, деревянные, ручной работы, будоражили воображение, заставляя их покупать. Вкусные угощения, сладости – казалось, Кате нужно все.
Ярцев усадил сына себе на шею, и они вдвоем покорно следовали за своей любимой женщиной. Малыш зорко следил за матерью, готовый в любой момент вцепиться ей в волосы, если она решит сбежать. Он не догадывался, что его мама никуда не собиралась убегать. Она просто радовалась тому, что папа, наконец, дома, и очень скоро они вместе будут наряжать елку.
Ели – настоящие, пушистые, с голубым отливом и шишками заставляли замирать от восторга.
– Выбирай, какую? – притягивая Катю к себе, поинтересовался муж.
Сын, почуяв маму совсем рядом, захныкал и потянулся к ней с отцовской шеи.
Катя улыбнулась мальчику и чмокнула его в холодную щечку.
– Пусть в этом году у нас будет большая и пушистая ель.
– Она займет половину гостиной.
– И что? Зато будет великолепно смотреться. Жаль, у нас нет камина.
– Никаких каминов! Разводить настоящий камин жутко сложно, и от этого пачкаешься. Я сделал это только один раз в жизни и то, только ради того, чтобы не ударить в грязь лицом. В те дни я не мог позволить, чтобы ты считала, что я чего-то не умею.
Катя вспомнила их служебную поездку в Гагры три года назад и рассмеялась.
– У мужчин всегда такое болезненное самолюбие?
– Камина не будет. И точка.
– Ну, и ладно. Тогда нам нужен Санта. Санта на санях! Мы поставим его под елку.
– Давай сначала выберем елку.
– Выбирай. Тебе нести ее до дома.
К концу прогулки малыша спустили на землю – руки Кати были заняты пакетами, а муж взял на себя еще и крепко стянутую веревками ель.
– Тебе обязательно было скупать весь базар? – взмыленный от тяжелой ноши, морщился Ярцев.
– Ну, подумаешь, переборщила немножко, – пожимала плечами Катя.
– Немножко? У нас гостиная меньше размером, чем количество купленной ерунды!
– Значит, надо подыскать квартиру просторнее.
– Очень здравая мысль.
До дома было не далеко – всего пара кварталов, и маленький Сашенька весело перебирал ножками в меховых сапожках следом за мамой, глаза которой светились счастьем – среди пакетов к ним домой ехал купленный дед мороз на золотистых санях.
Вечером, пока Катя укладывала сына спать, Ярцев устанавливал в гостиной пушистую голубую ель.
У маленького Сашеньки была одна очень хорошая черта – он ложился спать ровно в девять часов вечера. Была и плохая – он просыпался в шесть часов утра, и больше никому не давал закрыть глаза.
Но сегодня его быстрый отход ко сну был как нельзя кстати. Катя освободилась в начале десятого и спешила к мужу.
Пробравшись на кухню, она вытащила из холодильника бутылку брюта и достала два хрустальных бокала на тонких, изящных ножках. Взяла с кухонной тумбы новогодние сладости, выложенные на хрустальных блюдцах, нарезку из сыров и вяленой рыбы, и поставила угощения на круглый серебряный поднос.
Когда Катерина вошла в гостиную, муж почти управился с установкой. Повсюду были разбросаны пакеты и коробки с елочными украшениями. Санта на золотистых санях гордо воцарился на большом столе.
Катя восторженно замерла с подносом в руках – ель была роскошной. Пушистая и терпко пахнущая хвоей, она казалась ей настоящим произведением искусства.
– Принимай работу, – Ярцев отряхнулся и выпрямился. – Теперь можешь творить с ней все, что угодно. Учитывая количество купленных игрушек, на ней будет весь базар.
– А разве ты мне не поможешь?
Она поставила поднос на заваленный покупками стол и игриво приподняла красиво прорисованную бровь.
– Похоже, мне не оставили выбора?
Он подошел к ней и притянул к себе за талию. Поцелуи, нежные и зовущие, покрывали ее шею. Шелк нарядного платья соскользнул вниз, соблазнительно обнажив плечи. Следом за шелковой тканью губы коснулись нежной кожи, сначала мягко, а потом все настойчивее, увлекая за собой в мир любовных утех.
Катя уже позабыла про шампанское. Она трепетала в руках мужа в предвкушении новой порции наслаждения. Не удержалась, коснулась руками ремня на джинсах.
Дернув уверенным движением замок и потянув вниз змейку, она медленно опустилась к его ногам.
Серые глаза потемнели и сверкнули вожделенным взглядом, поощряя действовать смелее.
Ей был знаком этот взгляд. Она подалась вперед и осторожно коснулась его губами. Затем провела язычком по возбужденной плоти. Стыдливость куда-то растворилась, и она принялась ласкать его ртом, изредка помогая себе ловкими движениями рук.
Он шумно втянул в себя воздух и дернул вниз шелковое платье. Тут же показалась красивая округлая грудь, и он с вожделением коснулся нежной кожи руками – после рождения ребенка грудь стала намного больше, фигура приобрела свою завершенность, и теперь от Кати было не оторвать глаз.
Она продолжала ласкать его ртом, устроившись у его ног, почти обнаженная и бесхитростная, и он сходил с ума от того, что она с ним делала. Пальцы его рук перебирали медные пряди ее длинных волос, все тело подрагивало от возбуждения, и ему безумно хотелось растянуть удовольствие. Хотелось, чтобы она сбавила темп и позволила насладиться ею дольше.
Но Катя увлеклась процессом, и вскоре Ярцев, возбужденный до предела, с хриплым стоном дошел до пика наслаждения.
– По-моему, кто-то увлекся, – поднимая ее с пола, усмехнулся он.
– Похоже, я, – смущенно натягивая обратно на оголенные плечи платье, улыбнулась она.
– Я открою шампанское, – смеясь, проговорил он.
– Открывай. Я посмотрю, спит ли Сашенька.
– Конечно, спит. Иначе мы бы слышали, что он проснулся.
– Все равно, взгляну.
Катя осторожно вышла из гостиной и заглянула в спальню. Сын спал, раскидавшись по кроватке. Она поправила одеяльце и вернулась обратно.
– За мою не в меру страстную женщину, – протянул ей бокал Ярцев.
– И за возвращение моего блудного мужа, – улыбнулась она.
Бокалы звонко стукнулись друг о друга.
За окном раздались редкие хлопки.
– Похоже, кто-то решил устроить фейерверк, – удивленно повернулся в сторону окна Ярцев.
Они отпили шампанского и с любопытством выглянули во двор.
Начинало смеркаться. Улица мигала разноцветными огнями, навевая праздничное настроение. Прямо под окнами их дома искрился фейерверк.
– Похоже, фрау Мюллер и ее муж решили повеселиться, – узнала соседей Катя.
– Действительно, – согласился муж. – Сейчас полицейские быстро их разгонят.
– Может, не разгонят?
В Гамбурге было строго запрещено использовать праздничный фейерверк. Только один раз в году – 31 декабря – можно было отрываться на полную катушку. 24 декабря никак не входило в эту дату.
Полицейские все не появлялись. Ярцевы полюбовались фейерверком еще немного.
– Я позволю себе помечтать о том, что это фейерверк в нашу честь, – улыбнулась Катя.
– Да будет именно так, – приподнял бокал он.
Они постояли еще немного у окна, наблюдая за разбушевавшимися накануне рождества соседями.
– Катя, нам надо принять окончательное решение, – поправив плотную гардину, повернулся к жене Ярцев.
– Какое решение? – она отпила шампанского и с ожиданием заглянула в его серые глаза.
– Мы живем в Гамбурге уже три года. У нас есть вид на жительство, но мы не являемся гражданами этой страны. Сегодня ты впервые сказала о том, что нам надо приобрести жилплощадь просторнее. Я хочу знать твое мнение. Если мы останемся, нам надо открывать здесь бизнес и покупать недвижимость. Немецкие власти очень лояльны к иммигрантам, вкладывающим средства в экономику их страны. Сейчас у меня есть неограниченные возможности открыть любое дело. Мы подберем себе квартиру или дом, и навсегда останемся здесь.
– У нас будет своя недвижимость? – Катя всплеснула руками, и в зеленых глазах загорелась радость.
– Конечно. Мы подберем недвижимость, которая будет полностью соответствовать нашему статусу. Нельзя же все время жить в маленькой двушке, как бы ты ни любила соседей. Но если ты скучаешь по России, то мы вернемся. Я больше не вижу смысла оставаться в подвешенном состоянии. Нам надо определиться с гражданством раз и навсегда.
– В Россию?
Катя растерянно посмотрела на мужа. Он думает, что она хочет в Россию? В страну, где ее пытались продать в рабство, а потом превратили в страшного, изрезанного ножом инвалида?
– Да, в Россию.
Ярцев с ожиданием смотрел на жену. От ее ответа зависело будущее его бизнеса. Не имеет смысла вкладывать деньги в экономику России, если их жизнь протекает в Германии.
– Нет, Саша, в Россию я точно не хочу, – усмехнулась Катерина, и от его слуха не ускользнула горечь этого смешка. – Я желаю, чтобы мой сын был достойным гражданином цивилизованной страны. Мы живем здесь, и нам нечего опасаться. Нам не нужна охрана, не нужно жить за тремя заборами, обнесенными колючей проволокой. Если бы не ты, меня уже давно бы не было в живых. В чужой стране я научилась жить заново. Я научилась радоваться. Я счастлива здесь. Играть в «Бандитский Петербург» не по мне. Извини.
– Я понял, – неожиданно тепло улыбнулся ей он. – Выпьем за наше будущее в Гамбурге.
Ярцев приподнял бокал. Катя не удержалась, и тоже улыбнулась.
– Да, в Гамбурге, – словно эхо, повторила она, и бокалы звонко стукнулись друг о друга.