Ее величество-Тайга. РЫСЬ КУЗЯ

Глава 9. Испытания

Стояло лето. Нежаркое северное лето. И тайга, радуясь короткому теплу, зацвела. Повисла на кустах еще зелеными ягодами, спряталась по болотам рыжей морошкой, притаилась под кустами и в ветвях любопытным птенцом. Выглянула желтыми грибами-лисичками около пней. Жужжала комарьем и гнусом, тучами вьющимися в прохладной чащобе.

Сегодня здесь так тихо, что дышать страшно. Все молчит, будто затаилось.

Молчала и буровая. Сегодня впервые за столько месяцев не орала на всю тайгу железной глоткой, не трясла землю. Не оглушала своим ревом все живое. На скважине тихо. Сегодня здесь будут проведены испытания. А пока… Молчала буровая. Через несколько часов она скажет свое последнее слово. Каким оно будет для тайги? Быть здесь городу? Или снова, заживив раны и следы человеческих ног, навсегда останется единственной владычицей и повелительницей всего живого — ее величество тайга? Она не любит делить свое могущество ни с кем. Не привыкла. И вот теперь вслушивалась в тишину. Что же она подарит тайге в следующий миг?

«Что?» — любопытно пискнул бурундук, вскарабкавшись на макушку самого- высокого дерева. Ему оттуда все видно, кроме одного — есть ли на громадной глубине нефть.

«Что?» — поднял голову яркий пион на поляне. И, распустив лепестки ярко-красные, подставил их солнцу. Ему некогда ждать. Каждому свое время. Придется ль расцвести пиону здесь на будущий год — еще неизвестно. А покуда — никто не мешал, ничто не грозило.

«Что?» — крикнула сорока, опустившаяся на крышу будки, стоявшей неподалеку от буровой пышки. Из будки голоса слышны, но не понимала птица языка человеческого. А то бы всей тайге каждое слово передала.

А бурильщики возбуждены. Не терпелось им. Скорее бы прошли эти часы, кажущиеся вечностью. Сколько работали, приближая этот день! А настал он — пропало терпение. Ожидание всегда утомительно. Но торопиться нельзя. Надо выждать, пока схватится в скважине цементный «мост». И лишь потом, разбурив его, провести прострел ствола. На все есть свои нормы. И це-ментаж уже позади. Ждать надо. Но как, когда глаза каждого горели надеждой — ведь была нефтяная пленка! И газ в растворе. Но недолго, даже очень недолго. Вот потому и гасла надежда. Будет или нет? Кто ж может сказать с уверенностью заранее? Никто не решался. А хочется результата! Ведь ради него пережито столько лишений. Разлука с семьями, ночи в холодных будках. Работа в ночные смены, зимой, когда руки примерзали к металлу и по буровой площадке, заледенелой от воды и раствора, нельзя было ступить и шагу без риска расшибить голову. Не раз в морозы от бешеной той работы не только майки, рубашки от пота к спине прилипали. Да и потаскай эти «свечи» — двенадцатиметровые трубы! Каждая весом в доброго медведя. А сколько их, этих труб! Да раздели две с половиной тыщи метров забоя на двенадцать! Вот и получишь результат, от которого не только рубаха взмокнет, — пупок развяжется.

Легко сказать, «майна» или «вира». А попытайся сдвинуть с места эту «свечу»! Кожа не раз с ладоней слезет. Руки от напряжения не белели — чернели от прилившей крови. К концу вахты свет белый не мил. Возвращались бурильщики в будку, едва волоча ноги. Чуть до койки — и тут же мордой в подушку. Сапоги стянуть нет сил. И во сне все тянули трубы. То из скважины, то в скважину, словно по нитке силы из людей вытягивали. А много ль их? От шума голова гудела: сама вышка, а тут еще эти дизели рядом. Выли так, что кажется — барабанные перепонки лопнут.

От вахты до вахты едва успевали выспаться. А вот теперь наградит ли их за труд эта скважина.

Непривычна для бурильщиков тишина. Ведь все эти месяцы, час за часом даже засыпали под рев буровой. Чтоб в шуме расслышать друг друга, разговаривали на крике, норовя перекрыть голос вышки. Тихо говорить давно разучились. Вот и теперь орали. Привычка — сильней натуры. А тут еще эти часы. Их надо скоротать.

Слово за словом — незаметно вспоминалось бурильщикам свое. Смешное и грустное. Понятное и знакомое, а тут еще этот Пашка Беспалов подначивал Генку Пинчука. Оба бурильщики. Все знают друг о друге. Хотя впервые работали вместе на одной буровой.

— Послушай, Ген, а все ж скажи-ка ты мне, за что тебя с Хангузы турнули вместе с вахтой? — прищурился Пашка.

— Меня?! — позеленев, подскочил Генка.

— Ну да. Тебя. Я ж там не работал. А слушки всякие ходили. О тебе. Сам знаешь, земля слухом живет.

— И что же плели? — насторожился Пинчук.

— А ничего особого. Но только говорили, когда вы повели скважину на той площади, то слишком торопились. Вахту скорее закончить. И метров побольше дать.

— А вы не так работали? — усмехнулся Генка.

— Нет, я давно женат. Привык. Перестал торопиться домой. Наши жены лишь первый год не замечают грязи на роже и одеже. Целуют лишь поначалу. А потом надоедает им нас отмывать. Ругаются. Только порог переступишь, тут же окрик — сними дрянь с плеч, тогда входи. Лишь в получку приветливы. А ты тогда только женился. Медовый месяц был у тебя. Ну и старался, как дурак. Метры гнал, чтоб заработать побольше. Майнал «на петухе». Торопился. Так, что ли? — хохотал Беспалов.

— Бурил — как все, — злился Пинчук.

— Ври больше. Скважина — не баба! На нее чем сильней давишь, тем меньше толку. Это жене в тебе сила дорога. А вышке сердце отдай. А ты в медовом сне все перепутал. Жене сердце вместе с зарплатой отдал. А вышке ни хрена не оставил. На ротор давил, вроде он враг твой. Вот я и говорю потому — нельзя молодожена на скважину пускать, — смеялся Пашка.

— Все равно та площадь пустая. При чем тут мы? — вступился за бурильщика верховой вахты.

— Мы не одни бурили. Почем знают, что я виноват? — бурчал Генка.

— А кто ж еще? Остальные спокойно работали. Старики ведь. Свое знали. Не спешили. Некуда. Кому ж, кроме тебя, удалось ствол скважины искривить? Да еще на двенадцать градусов! Эх, Генка, ну разве можно от намеченного забоя убегать?

— И верно, я тоже слышал! Бурили вы, бурили, а раствор из скважины все уходит. Сколько вы тогда его ни заготавливали, скважина все вмиг съедала. Другие вахты помогать стали. Льют раствор в скважину. Не одну — сто каверн залить можно было таким количеством. Ну и решили инструмент вытащить да проверить скважину. Но только не тут-то было. Как ни тянули, инструмент из скважины поднять не смогли!

— Бреши больше, — краснел Генка, злясь на буррабочего вахты Беспалова.

А тот разошелся:

— Ну и пошел мастер буровой оглядеть ту сопку, на которой вы бурили. И что б вы думали? Смотрит он, а внизу из-под сопки с обратной стороны — долото торчит. А к нему коза привязана. Пасется, шельма, на травке. Не зная, что помеху чинит. Сопку вы насквозь продырявили! Но не в ту степь. Вместо нефти — животину чуть в ствол не втянули.

— Ладно тебе! — отмахивался Генка.

Но буровики, хохоча, просили рабочего досказать.

— Ну, мастер ту козу хотел отвязать. Отвести подальше от техники. А тут старушка подоспела. Кричит благим голосом: «Не моги козу отвязывать от столбика! Не твой он! Сам с земли вырос. Специально для козы!»

— Ну, ладно, ну! — отворачивался Пинчук.

— Чего ладно? Долото, что бабка за столбик приняла, так и пришлось оставить там. Инструмент сорвали. А долото из-за кривизны и ныне козе служит!

— Ладно! О вас мы тоже знаем! Слыхали! Как вы вкалывали. На Кыдыланье! — заметил верховой Пинчука.

— А что знаешь?

— Как у вас журналистка побывала. Интервью хотела взять у Пашки. Ее на бурплощадку привел мастер. Хотел показать передовую вахту. Похвастать. Мол, самая культурная бригада работает! И, как рыцарь, ту бабу вперед пропустил. Смотри, мол, любуйся. А баба вдруг в обморок. Ну, мастер глянул, а там ваш Беспалов без отрыва от производства на ротор мочится. Увидал бабу, рукавицей прикрыл свой грех. А она — дырявая. Бурильщики захохотали так, что будка вздрогнула.

— Говорят, с тех пор журналисты не суются на площадки. В будках нашего брата дожидаются, чтоб на конфуз не нарваться!

— А что? Зимой в отхожку не набегаешься. Да и ротор не оставишь. К тому ж обморока не было. Она своими ногами ушла. Ну, мы потом извинились. А мастеру, чтоб баб без предупреждения не приводил, по-свойски сказали. Нечего, мол срамить, — смеялся со всеми Беспалов.

— Это что, ребята, а вот на вышке у меня случай был! Тогда я только начал работать. Ну и тоже — от города далеко, дома месяцами не бывали. Принял я вахту утром. Смайнал инструмент. И бурить начал. Вдруг слышу — верховой орет. Глянул, а он кран-блоку кулаком грозит. Прервал бурение. Решил глянуть, в чем дело. Ну, верховой кувырком к нам скатился. Глянули мы на него. И смех, и грех. Весь в смоле. Вся башка. И за шиворот натекло. До самого зада. Все слиплось. Работать нельзя. Спрашиваем — откуда? Где угораздило? Он на кран-блок показывает. Мы — туда. А там бурильщик спит. У которого я вахту принял. От комаров наверх сбежал. Во сне, видать, повернулся и опрокинул банку со смолой, что плотники при монтаже забыли убрать. Ну, она и сыграла на верхового. Пришлось нам его бензином отмывать. И башку остричь. Так он, бедняга, так орал, что всю тайгу перепугал. Да и шутка ли сказать: три литра смолы — это кое-что. Короче, вместе со шкурой смолу снял. Он и решил-таки отплатить тому бурильщику за муки свои. Жаль было мужику свою шкуру, — рассказывал Пинчук.

— А кто тот бурильщик?

— Сейчас сами узнаете, — хохотнул Генка и продолжил: — Мы о том случае скоро все забыли. Волосы на голове верхового отросли. Но он помнил обиду и прощать не собирался.

— Ты короче. Что сделал он?

— У того бурильщика верховой заболел. И попросил он моего с ним вахту отстоять. Тот этого только и ждал. Тут же, как на грех, после этой вахты, все домой на выходные засобирались. Оделись почище. По-парадному. Чтоб не терять время на переодевание. Как назло, зимой дело было. Ну, начали они спуск. И мой верховой, выбрав секунду, подал «свечу» и в момент отпустил трос. Ну, труба, хоть и закручена, мигом в скважину пошла. Да как даванула на раствор! Весь сифон на бурильщика и сработал. Облило его глиной с ног до головы. Смотреть и то жалко. Одни зубы остались на лице. Куда уж ехать! Кое-как отмыли его из брандспойта да сушиться отправили. Бурить мне пришлось. Ну а тот бурильщик — мужик прижимистый. Увидел, что одежда его вся испорчена, поднял скандал. С верховым чуть не в драку. Мой говорит: мол, тебе свое купить можно, мне же новое пришлось наращивать. Дошло до начальства. Ну, нас от греха подальше на другую площадку перевели, чтоб вражда дальше не завела. Да только от крохобора того вся вахта ушла. Не стали с ним работать. Никто.

— А почему?

— Тряпки купить можно. Зачем скандалил? До начальства дошел. Меж собою утрясли бы. Тихо и мирно. Так ему наказать хотелось. А мой верховой наказания не требовал. А ведь с неделю после бензина распухший ходил. Этот же даже насморка не подхватил. Тряпок жаль стало. За ними — многое потерял. Ну, оплатил ему мой верховой весь ущерб, а вахта отказалась от бурильщика. Пришлось на пенсию уйти.

— А! Ты вон о ком!

— Да!

— Где ж верховой тот?

— Теперь сам бурильщиком работает, — похвалился Генка.

— Да, жизнь у нас такая, что друг другу все уметь прощать надо. Не знаешь ведь, что будет в следующую минуту, — вздохнул Беспалов.

— Жизнь — как жизнь. Не хуже, чем у других. Вон геологам куда тяжелее. Все время в тайге.

Почти без выезда. Ни кино тебе, ни других развлечений. И работают не по сменам, как мы. С темна и до темна. Пока ноги носят. А часто ли доброе слово слышат? Нет, нам куда как легче, — проговорил Пинчук.

— Что верно, то верно. Тяжело им. Но и то сказать, мы вон — от скважины ни на шаг в любую погоду. Нажал кнопку — и спина в мыле. Они ж так физически не вкалывают. Рыщут по тайге. А получают больше нас, — вздохнул буррабочий Беспалова.

— Чему завидуешь! Длинный рубль увидел? Пойди к ним. Посмотришь, что почем.

— А чего тут смотреть? Скважину мы бурим. Коли есть в ней что — это наше. При чем тут геологи?

— Темнота дремучая! А ты места нефтеносные сам по себе находишь? Или как? — не выдержал Пинчук.

— Так бурили — мы! Это ж основное! Значит, без нас геологи, как без рук.

— А мы без них, словно без головы, — оборвал буррабочего Беспалов.

— Все ж интересно, даст что-нибудь эта скважина или нет, — не выдержал Генка.

— Я думаю, ничего не будет. Уж больно она спокойно себя вела. Как теленок. Раствор всего один раз обрабатывали. Да и то баритом. Утяжелили — и все. А остальные параметры не изменялись. Сам знаешь, если нефть и газ есть, они не только удельный вес раствора изменяют. А и водоотдачу, и корку. Да и статическое напряжение сдвига. Тут же… Ни черта! Верно, и вправду панику подняли. Наверное, попала солярка в раствор по случайности, — махнул рукой Беспалов.

— Черт-те что городишь! Ну как солярка могла попасть в раствор? Это же исключено.

— Лаборантка экспериментировала. А возможно, мазут с труб. Кто знает! Только нефтяные скважины не ведут себя так. У меня на них особое чутье. Сколько на счету имею! Эта — пустая. Сердце чует, — сказал Пашка.

— А что ж ты орал тогда в будке — нефть?! Когда этот ученый подсказал. Бегом к желобам кинулся.

— Общей панике поддался.

— Это ты? Да не трепись. Ты этого раствора тогда не только нанюхался, но и нажрался. Все на язык пробовал. Есть нефть или нет. Не меньше ведра слопал одного раствора. Ну, а моя вахта уже сама не лезла. За тобой наблюдала. Решили: если тебя стошнит — нет нефти. А обойдется — есть нефть, — улыбнулся Пинчук.

— Ну и как ваши наблюдения?

— А ничего! Переварил ты растворчик! Знать, утроба твоя премиальные почувствовала. Кто ж от такого блюет? От солярки ты б всю площадку изгадил.

— По себе судишь? — подначил Пашка.

— При чем тут я? — не понял Генка.

— А при том, что ты раствора так нанюхался, что неделю жрать не мог. А потом очухался и дорвался. Всем на беду.

— Я-то ладно! А вон твои в растворе чуть не купались. Пленку эту собирали и поджигали. Забыв, что она от воды не отделена. Так кожу ею мазать стали. Покраснеет или нет.

— Мои что? А ты-то хорош. Со страху, что газ в растворе, сам курить перестал и своим запретил. Чтоб не взорваться. Ну а нутро и взбесилось. Уши без курева у всей твоей вахты пухнуть стали. Столько мук перенесли неизвестно за что. Еще не знаем, будет иль нет, а урон здоровью причинили. И кличку вы получили, — смеялся Пашка.

— Какую?

— Лопоухие!

— Ладно, умники! Мы хоть из осторожности не курили. А вы чуть пленку увидели, тут же отводы стали копать к запасным емкостям. А тоже — будет или нет…

— Ну ладно вам. Чего спорите? Нет дыма без огня. Была пленка — значит, что-то есть. А если пустая — ни черта бы не показала. Будет — всем хорошо. Премию получим. Кому она лишняя? Ну а не даст ничего — что ж, пойдем на другую площадь. Тоже не впервой, — вздохнул пожилой помощник бурильщика из вахты Беспалова.

— А тебе зачем деньги? Всю жизнь на буровой. Иль мало получал? Наверное, сберкнижка уже трещит. Это нам нелишнее. А старикам к чему? — спросил его Генка.

— Не себе. Мне уж, и верно, ничего не надо. И то сказать, неплохо жил. Сытно ел, дом — полная чаша. Жаловаться не на что. А вот сыновьям помочь хочу. Им надо. Одному дом купили. Теперь мебель нужна. Второй квартиру имеет, но хочу и его порадовать — машину купить. Сюрприз будет. Память. Может, и не нужна она ему. Но все ж не хуже, чем другие, он у меня. Пусть и это имеет. Как настоящий начальник. Глядишь, когда-нибудь внуков в выходной покатает.

— Он бы лучше тебя на той машине на буровую возил. Чтоб не мучился ты с нами в дежурной машине, в холоде.

— Зачем? К чему выделяться? Всю жизнь ездил, как и все. Ни к чему такие фокусы мне. Сын — начальник. Зачем я его по пустякам беспокоить стану?

— Сам бы пусть заработал! Не велик барин.

— Эх, Генка, свой сын для каждого дорог. Да и где сам осилит такую покупку? Ведь трое детей. А на голом окладе что выкроишь? Вот и помогаю. На то и отец я! От детей не помощи жду. Радости. Вот и хочу им подарки делать, пока жив. Кто ж, кроме меня, им поможет?

— А я своему старшему в прошлом году мотоцикл купил. Как же, школу закончил с медалью. Да только не надолго хватило. Три месяца катался. А на четвертый — от мотоцикла только руль остался. Теперь снова просит. Второй купить. Я б купил, да жена не хочет. За сына боится, чтоб не разбился. Вот и думаю теперь, чем бы его от мотоцикла отвлечь. Хорошо, что вторая — дочка. Ей пианино еще пять лет назад купил. И, видно, сносу ему не будет. Дрынчит себе потихоньку. И никаких тебе забот. А мальчишке — скорости подавай, — вздохнул Беспалов.

— Боюсь я, что не видать нам премии, как своих ушей, если даже и будет нефть, — подал голос верховой.

— Почему? — в один голос удивились буровики.

— Вчера я после вахты пошел в тайгу. Побродить. И вижу, ходит по участку лесник Никодим, а при нем еще один мужик.

— Кто?

— В форме прокуратуры.

— Так что с того? Они с пожаром тем разбираются. Нас это не касается.

— Я тоже так подумал вначале. Да только ошибся. Пригляделся я к ним. Вижу — не только по гари ходят, а и близ буровой. Деревья оглядывают. Измеряют. Старик все тарахтит тому в уши, а тот знай пишет.

— А мы при чем? Мы участок не трогали. Нас не коснется. Пусть с геологов штаны снимают. Пожар они учинили. Мы в тайгу лишь по надобности. А за это премий не лишают, — усмехнулся Пинчук.

— Так вот послушал я, о чем старик зудел тому мужику. Подведет его к пеньку и говорит: «Видите, это и теперь продолжается, вредительство тайге. Вот на этом месте дубок рос, молодой еще. Так и его срубили. Бурильщики эти. На дрова извели. Словно старых деревьев нету на участке. Не вчера это горе у меня началось, а когда закончится, неведомо никому».

— Вот старый мухомор! Язва болотная! Уже и под нас копает! Ну уж дудки! Мы дров мало берем. Не выйдет у него и нам поднакласть в карман. Хотя, черт его знает, — закрутил головой Генка.

— А пускай бы нам указали, где нельзя те дрова брать, а где можно. Коль мы не знали, пусть начальство и отвечает. Оно обо всем должно заботиться, — проговорил рабочий.

— И верно. Мы не сами по себе. Люди маленькие, — поддакнул верховой.

Внезапно дверь в будку распахнулась.

— Ну, ребята, пора! — появился на пороге мастер.

Бурильщики, как по команде глянув на часы, заспешили на буровую площадку.

Там уже собралось все начальство. Из управления геологии — Ашот Суренович, из нефтеразведки — сам начальник. Тут и мастер буровой. Лаборантка и каротажники подошли тоже. Все в сборе. Ждут.

— Ну, давай, Павел, начинай. Майнай инструмент, — подошел к Беспалову мастер и, указав на перфоратор, добавил: — Не забудь.

— Как можно! Я его сейчас в момент на забой отправлю.

— Не торопись особо. Теперь спешить некуда, — улыбался мастер.

— Нет! Я хочу в свою вахту успеть все испытания провести. Генке не оставлю!

— Давай, давай! Если нефть будет, все равно под одним фонтаном стоять будем! — кричал Пинчук.

Буровики быстро встали по местам.

— Майна! — перекрыв голос дизелей, крикнул Павел верховому. Тот отпустил «свечу». Первая, вторая — они потянулись к скважине нескончаемо. Руки вспотели то ли от работы, то ли от ожидания. Спины взмокли.

— Майна!

Фокусником крутился верховой. Руки мелькали быстро. Готова «свеча». Еще одна пошла вниз. Сейчас будет последняя. И…

Глаза всех устремлены на Пашку. Будто только от него зависит, будет ли нефть. И лишь Ашот заметил, как к скважине подошел Подорожник. Но не один. С ним Пономарев. Они о чем-то говорили. Вот Яков направился к площадке, а тот в будку. Ничего хорошего не сулило такое посещение. Ну да ладно. Сейчас не до него. Нефть! Она важнее. А все-таки пришел этот Подорожник на испытания! Как и обещал. Держит слово.

— Начинай! — рявкнул у самого уха мастер буровой так, что Ашот отшатнулся.

Долото коснулось цементного «моста». Лица буровиков Беспалова посуровели. Каждая клетка напряжена. Еще немного, совсем немного — и наступит черед Нины и Олега. Они будут простреливать скважину. Только бы удачно. А пока сидят на мостках. Ждут. Пригорюнились. Видно, неудачи и для них не проходят бесследно.

Помбур не выдержал. Встал на ротор. Отмечал на квадрате пройденные метры. Один, второй. Чем дальше, тем сильнее напряжение. Его не унять. За буровой вахта Пинчука проверяла емкости для нефти. Все в порядке. Заглушка в норме. Отводы на месте. Готовы! Только бы скважина не подвела.

Восемь метров. Осталось еще четыре… Дизелисты затаили дыхание. Выглядывали из дизельной на площадку. Ждали команды глушить дизели.

Вот уже и Нина не вытерпела: подошла к площадке. Заряды готовы. Шнур тоже. Его осталось только опустить в скважину. А там — один нажим.

Томительно тянулось время. Каждый сантиметр уходящей в глубину «свечи» все провожали взглядом, мысленно подгоняя Беспалова: «Жми сильнее!»

И наконец — всё. Павел вздохнул тяжело. Поставил ствол на промывку. Приказал дизелистам сбавить обороты. Прошло еще полчаса.

Тихо шелестя, ушел в скважину заряд. Олег все

на себя взял. Нина лишь следила. Видно, полагалась на парня. Тот работал спокойно, будто всю жизнь только и знал, что простреливал стволы скважин. Хотя эта — первая.

«Странный, черт! Язык — сущее шило. Хамом считал я его. А он… Вот так и ошибаемся. А он вон каким оказался!» — вспоминал Ашот услышанное об Олеге совсем недавно.

А случилось вот что. Шестеро ребятишек геологов играли на реке в снежки. Никто из взрослых их не хватился. Да и сами дети не сразу заметили, как тронулся под их ногами лед. И если бы не Олег — как знать. Он успел вовремя. Всех ребят на берег перетащили. Сухими и здоровыми. Разве вот только испугаться успели. Но и это быстро прошло. Среди детей была и Аленка Терехина. Если б не сама девочка, никогда не узнала бы об этом Нина. Дочь рассказала. Да и то спустя два месяца. Ашот об этом от Юрия услыхал. И хотя ничего не обещал, на этот раз решил твердо: даст или не даст нефть скважина — забрать Терехина в управление. Да и пора. Вон сколько лет прошло, а они ни дня по-человечески не жили. А дочь растет. Скоро в школу. Ашот уже окончательно договорился с Лившицем и теперь ждал лишь одного — даст скважина нефть — значит, с уважением будут относиться к Терехину. Нет — воспримут равнодушно, как одного из тех, кому пришла пора перебираться в город. Как неудачника, которого пожалели.

Об этом не знала Нина. Она всегда терялась в присутствии Ашота. Именно потому прострел ствола поручила Олегу. И Ашот был благодарен ей за это. Есть возможность понаблюдать за его работой. Может, именно он заменит Нину. Взрывником станет вместо нее.

Каротажники сделали последние съемки ствола и теперь ждали прострела.

Вот заряд уже коснулся разбуренного «моста», опускается ниже, к заданной глубине, на которой появилась пленка. Стоп! Все. Секунда. Последняя.

Лицо Ашота покраснело. Глаза уставились в одну точку. Сердце бешено колотилось. Сколько переживаний из-за этой площади, сколько нервов стоила она, разве счесть! Сколько бессонных ночей провел он из-за нее! И вот сейчас — эта секунда. Грянет выстрел. Если нефть — все поздравлять начнут. Скажут, что расчеты его были верными. Что не разучился главный геолог видеть нефть и через толщи пластов, умеет отстоять свое мнение. А если ее не будет? Тогда все неудачи горькой тяжестью взвалят на его плечи, как поражение. Упрекнут за неоправданное ослиное настырство. Ведь это он, Ашот, настоял, чтобы скважину бурили именно здесь. Утверждал, что нефть будет. А будет ли? Сколько раз сомнения одолевали его! Да, от результата зависит многое. Качнет головой Лившиц в случае неудачи и скажет: «Жаль мне тебя, Ашот. Эксперимент, сам понимаешь, дорого обошелся. По голове не погладят. Это не зарплату потерять. Честь свою ты поставил на карту…»

Секунда… Ждал начальник нефтеразведки. «Будет или нет? Если да — оправдаются все затраты. До небес захвалят. Ну а если нет? Тогда… Ох». — Он вытер вспотевший лоб. Не хотелось думать о плохом.

Мастер буровой внешне спокоен. Недаром все говорят, что по его лицу ничего не узнать, но ведь и у мастера душа имеется. И еще жена. Правда, молоденькая. Но любит его и с суконной физиономией. Ее хочется порадовать. Накупить гору подарков. На юг, к морю съездить. А это даст лишь нефть. Тогда будут премиальные.

Лаборантка, кажется, дышать разучилась. Лицо бледное, вытянулось. Словно перед последним прыжком в воду. А плавать она не умеет. Ей — не до денег. Не до нарядов. Будет нефть — будет город. Глядишь, квартиру получит. Надоело в общежитии. Хочется свой угол заиметь. Давно о нем думает. Ведь тогда и семьей можно обзавестись. Ребенком. Ох, хоть бы пошла эта нефть!

Подорожник ждал. Тоже волновался. Даже икота одолела. Совсем не интеллигентная, не ко времени. Хочет ли он нефть? Трудно сказать. Пока сам в себе не разобрался. Будет — никуда не денешься. Это станет фактом. Повезет геологам. Нет — наблюдения можно продолжить. Чтобы научно объяснить, почему здесь не оказалось нефти. Но тут — псе от природы. А ее явления порою необъяснимы.

А за спиною Якова лесник стоял. Лицо — серой маской застыло. Ждал, как и все. Дыхание у Никодима тяжелое. А вдруг есть нефть? Это же все равно что половины сердца лишиться — уйти с участка своего, родного, обжитого. Уйти на другое место. А хватит ли сил? После пережитого — вряд ли. Не станет ли новый участок могилой? Конечно, будет и так. Но как хочется дожить в своем зимовье. А все решится сейчас. Этот выстрел. Прозвучит ли он прощанием или подарит продолжение?

Вот и Нина нахохлилась. Будет нефть — многое простится. Забудется. Победителей не судят — ценен результат. А если пусто — все припомнят, спросят за все сразу. Ни одной мелочи не забудут. Да так, что жизнь не мила станет. Небо с овчинку покажется. Черней нефти. А она уже устала… Ее покой зависит от секунды. Чем она подарит?

Около Ашота, никем не замеченный, примостился дед Василий. Не вытерпел. С базы ранним утром пришел. Ждал. Около буровой. В тайге. А теперь не выдержал ожидания и объявился. Да и к чему по задворкам скрываться? Свой он все же этим людям.

Покуда по тайге бродил, многое передумал заново. И уж, конечно, нефть ему тоже нужна. Не совсем для себя. Но его ребятам — Ашоту, Юрке. А разве они ему чужие? Свои. Пусть и с горбами в характерах. Но они у всех имеются. И у кровных. Вон как нефть Ашот ждет! И дед, перекрестив незаметно для всех скважину, просил Бога подарить нефть людям, раз уж она им нужна. И, стыдливо отвернувшись от Акимыча, просил и того не забыть, в беде не оставить, пригреть. Лишь о себе забыл Василий. И, ничего больше не прося у судьбы и Бога, незаметно сунул в руку Ашоту кусок хлеба с маслом. Тут же отошел в сторону. А увидев, как тот ест, довольно улыбнулся. Радость, если будет она, хороша на сытый живот.

Олег оглянулся на Нину. Лицо парня бледное. Нина слегка кивнула головой.

Взрыв дернул землю под ногами. Ухнул глухо.

— Компрессор! — закричал Павел.

— Откачка! — подал команду мастер.

Секунды томительны. Ашот подался вперед. И вдруг совсем внезапно, без шума и свиста, с тихим шелестом из скважины вырвалась черная туча. Она плюнула на кран-блок, вмиг окатила стены буровой, людей, лебедку.

— Нефть! Нефть! — первым опомнился Олег.

— Глуши дизеля! — рявкнул Павел.

— Отводы открыть! — орал Пинчук.

— Емкости готовы?

— Да, наполняю!

Люди, на мгновение оцепеневшие, вдруг гурьбой рванулись под фонтан. Вверх полетели кепки.

— Нефть!

— Всем чертям назло!

— Дорогу нефти! — орали буровики.

Перемазанные, орущие, радостные, люди забыли о возрасте. Они прыгали под фонтаном. Да и зачем прятать радость? Ее, как и нефть, не удержишь. Радуйся, кто как может.

Вон Олег одурел. Беспалова в перемазанную макушку расцеловал. Потом, ухватив Ашота, поднял его, поставил на ротор. А сам бесом на одной ноге крутился. Нину за руку ухватил. Потом, выкинув коленце, подскочил к Подорожнику и сунул под фонтан. Яков брезгливо сморщился от запаха. Но уйти из-под фонтана не удалось. Кто-то крепко схватил за шиворот. Сверху. И держал. Это Ашот — свое обещание вспомнил.

А тут еще лаборантка, как лихой конь, вокруг Подорожника носится! То в щеку чмокнет, то крутит его. Вот сумасшедшая! Ну что за люди! Даже радость у них дикая. Никакой культуры.

Ох, кого это они волокут? Уборщицу? Ворчливую старуху и то в покое не оставили. Прямо с веником под нефть сунули. Ну зачем же такие шутки с дамой? Вон и деда Василия поймали. Тоже не миновал. Каротажники хотели убежать. Куда там! От буровиков не закроешься в будке, они из-под земли достанут, кого захотят.

Но вот понемногу радость улеглась. А нефть спокойно шла в емкости, заливая их до краев.

Люди принялись за свои дела. Ашот пошел к рации. Пора выходить на связь. Надо передать в управление добрую весть. Пусть и там порадуются.

Но что это? Дверь будки открыта. Смех! Буровики хохочут. Кого они еще поймали необмытого? Ашот хотел переждать, но вдруг вспомнил о Пономареве, вошедшем в будку до начала испытаний. Неужели и до него ребята добрались? Он заспешил в будку. Все в порядке. Гость спокойно сидел у стола. А ребята по рации говорили. Острили на радостях. Не сразу Ашота заметили. Он подошел. Спросил громко, перекрывая смех:

— С кем говорите?

— С базой! Поздравляем Терехина! Это же его площадь. Пусть магарыч гонит нам! — хохотал Беспалов.

— Дайте-ка мне на пару слов.

Буровики отступили. А заслышав сухой официальный тон, и вовсе вышли из будки.

Ашот сделал замечание по поводу отсутствия Терехина на испытании скважины. И, предупредив, что у него есть серьезный разговор к нему, посоветовал не покидать базу. Вскоре он связался с управлением и попросил пригласить на связь Лившица. Тот тут же пришел. И сразу спросил:

— Чем порадуешь, Ашот?

— Нефтью. Скважина дала фонтан.

В ответ послышался красноречивый вздох. Все было понятно без слов. Ашот даже представил, как Михаил Афанасьевич вытирал платком лоб и, близоруко улыбаясь, что всегда бывало с ним в подобные минуты, достал очки.

— Какой дебет скважины? — спросил после предугаданной Ашотом паузы Лившиц.

— Еще не обсчитали. Но думаю…

— Ты, Ашот, точную цифру дай, когда все сделаете, — потеплел голос начальника.

— Хорошо, через час…

— Да ты не торопись. Можешь и позже. Это не так горит. Главное — есть! Ты там все наладь и возвращайся. Кажется, нас еще две площади порадуют.

— Хорошо. Все понял. Постараюсь вернуться побыстрее.

И только выключил Ашот рацию, собрался было идти к Терехину, как его остановил Пономарев:

— Не торопитесь, Ашот Суренович. Я ведь не результата испытаний, а вас здесь жду. Что ж, присоединяюсь к поздравлениям. Рад за вас. Это — искренне. Ну а наш разговор с вами будет серьезным.

— Я понимаю. И чувствую, о чем мы будем говорить. Но только уж очень не ко времени. Некстати. Сегодня у меня и вправду большой день. Не часто радоваться приходится. Лишь вот такими днями живем.

— Имею представление, — хмуро заметил помощник прокурора.

— Хотел я и друга своего порадовать.

— Успеется. Всему свое время.

— Что ж. Давайте поговорим, — вздохнул Ашот, покорно сев к столу.

— Разбирался я здесь на месте с причинами небезызвестного вам пожара. Ущерб подсчитали. Насколько это возможно. Вы сами понимаете, что восстановление участка…

— Теперь его не стоит восстанавливать, — перебил Ашот.

— Я знаю. Осведомлен. Будут поставлены еще пять вышек. Потом город. Об этом хотели сказать?

— Да, — подтвердил Ашот.

— Возможно, в этом случае, применительно к данной ситуации, вы и правы. Но лишь частично. Восстанавливать этот участок уже не стоит. Но именно этот участок по вине вашего управления не дал государству того, что мог бы дать. Даже при наличии нефти.

— Так все равно нам пришлось бы очищать место для бурплощадок, построек. Этого невозможно избежать. Так или иначе пришлось бы заниматься этим сегодня. Какая разница?

— Большая! И вы сами это понимаете. — Пономарев прервал Ашота.

— Объясните.

— Видите ли, прежде чем вам начать здесь свои работы, руководство леспромхоза прислало бы на участок лесорубов. Которые заблаговременно произвели бы заготовку строевого леса. А еще раньше их охотники по весне отстреляли бы пушного зверя. И уж только потом лесхоз выдал бы вам разрешение на проведение поисковых и буровых работ. Так оно и по-хозяйски было бы. Верно?

— Никто не хотел пожара. Разве мало он нам хлопот доставил и неприятностей? А потом, меня удивляет, ну почему именно мы его виновники? Или тому причиной наши работы на этой площади, само присутствие геологов? Если так думать, то на кого же и взвалить вину, как не на нас! Ведь лесхоз сам лес выращивает. Значит, его причастность к пожару исключена. Не так ли? Обратное — так же звучало бы, как если бы мы скважину взорвали нефтеносную. Но, к сожалению, в жизни и исключения не исключены! Случается еще, к великому сожалению, когда по нашему недосмотру и скважины взрываются. Крайне редко, но бывает. И тайга горит по вине лесхоза. Тоже неумышленно. Но разве сами они в данном случае не виноваты? — горячился Ашот.

— К чести лесхоза будь сказано, они и этого не скрыли. Предъявили и карты, которые вам дали. Но суть не в них. Не о том речь. И мы не будем уклоняться от темы разговора, от сути. Ведь перед началом работ вы обязаны были поставить в известность об этом лесхоз, а также госпромхоз и леспромхоз. А уж потом, на свободной площади, начинать. Вы же сделали наоборот. Обескровленный участок, гарь после себя оставили. Это — крайняя бесхозяйственность.

— Да, но о начале и сроках наших работ на участке лесхоз знал. Мы уведомили их. А что касается других организаций, мы просто не обязаны были это делать. Ведь участок закреплен не за ними, а за лесхозом. С ним мы и поддерживали отношения. Предупредили Лебкова.

— Все правильно, по форме. А вот по сути — нет. Давайте разберемся вместе. Зачем вам лишние хлопоты? Вот смотрите сами! После ваших работ в тайге лесорубы должны взять с каждой деляны определенное количество леса. Он у них заранее обсчитан, обмерен, помечен. Не так ли? — говорил Пономарев.

— Так, — подтвердил Ашот.

— Когда вы начинаете работу на площади, то есть прокладку профиля, взрывные работы, а потом и бурение, лесорубы после вас не могут собрать и половины имевшегося. Я не утверждаю, скорее склонен отрицать, что лес вашими геологами губится умышленно. Это вызвано условием и характером работ. А из-за недоборов леса с делян леспромхозом вы несете прямые убытки: возмещаете ущерб от потравы тайги. И суммы платите немалые. Когда без этого вполне можно обойтись.

— Но как?!

— Вот ваше управление планирует начало изыскательских работ. И вы заблаговременно должны поставить в известность об этом лесозаготовителей. Пусть они координируют с вами свои планы и с намеченных площадей возьмут лес до начала прокладки профиля. Договоритесь о сроках. И, узнав, что они свою работу сделали, выезжайте на площадь. Ведь после письменных соглашений с этими организациями — лесхозом и леспромхозом — повторяю, письменных, к вам никто не предъявит претензий. А главное — тайга будет использоваться по-хозяйски.

— Так и это пробовали. Правда, по телефону, — развел руками Ашот.

— Телефонный разговор — это еще не координация планирования. Те же заготовители пушнины должны знать о вашем соглашении с лесорубами и лесниками. Это позволит им вовремя послать на нужный участок охотников. Чтобы те управились до начала лесозаготовок. А лесорубы, зная сроки охотников и ваши, свои силы соразмерят. Нужное число бригад направят, чтобы успеть к началу поисковых работ. Да и лесники за это время успеют кое-что изменить: пересадить на другое место ценные породы деревьев, саженцы сберечь. Гибкое планирование и взаимная согласованность — вот что необходимо, чтобы не повторилась печальная история с этим участком тайги.

— А ведь ценная мысль! Честное слово! Вы этим предложением нас из кучи неприятностей за уши вытаскиваете своими руками!

— Головой! — поправил Пономарев.

— Именно письменные соглашения! Ведь они дадут возможность всем не отвлекаться от дела. Работать в полную силу. Все телефоны! Потом — споры. Было не было — докажи. А теперь? Ведь это будет дисциплинировать всех! Завтра же позвоню Лебкову и в леспромхоз. Соберемся на совместное совещание. Заготовителей пушнины тоже позовем. Это просто здорово! — вскочил Ашот.

— Я рад, что был вам полезен, — встал Пономарев.

— Как? Вы уходите? А ущерб? Кто будет платить? — выдал Ашот беспокойство.

— Ущерб? Видите ли, скорее, это — упущенная выгода. Есть такой юридический термин. В данном случае виною всему — межведомственная разобщенность, несогласованность. Да, именно так. Тем более что леспромхозу ваше управление возместило ущерб за потраву строевого леса. Да и вы лично, помнится, выговор получили. Зимой. Надеюсь, что впредь прокуратуре не придется вмешиваться в работу геологов. Успехов вам! А про пожар советую не забывать. Карты нужно тоже согласовывать. В этот раз никто не будет наказан. Наказание — не самоцель. В данном случае важно предупредить подобные рецидивы. Нельзя жить одним днем. Даже если это — день успеха. Как сегодня. Завтрашний день за все наши ошибки может счет предъявить. И спросить строго. За все сразу. От него не откупитесь городами и нефтью. А тайгу беречь надо не для лесхоза, а для себя и для потомков. Наши дети и вчера, и сегодня верили и верят нам. Пусть и завтра будет так же, — протянул Пономарев руку Ашоту.

— Я, верите ли, худшего ожидал. Вы обещали мне неприятный разговор. А я жалею, что он не произошел у нас раньше.

— Вот как? Но ведь я добавил ложку дегтя в вашу бочку меда. И, несмотря на все ваши сегодняшние успехи, указал на серьезные ошибки. Не обидно? Ну и прекрасно. Ведь для меня, как и для всех вас, тоже важен результат, — сознался Пономарев.

— Спасибо вам за совет, — пожал его руку Ашот.

— Мы еще письменное представление пришлем в управление. И не только вам, — уходя, сказал помощник прокурора.

— Хорошо. Мы обязательно перестроим свою работу. Это твердо обещаю, — заверил Ашот, провожая Пономарева.