Египетские новеллы

1

Заря раскрыла белые крылья над всей Тальхой, озаряя своим прекрасным светом верхушки кустов хлопчатника, который покрыл землю чудесным белым ковром, расшитым чарующими, свежими цветами. Деревня еще была погружена в глубокий сон; тишина и покой лишь изредка нарушались дуновением утреннего ветерка, который заигрывал с листочками молодых тутовых деревьев и смоковниц — они были посажены по краям дороги, тянувшейся посреди полей к городу. Время от времени тишина нарушалась также нестройным, разноголосым щебетанием птиц, возвращающихся из Верхнего Египта. И затем снова тишина овладевала этими зелеными просторами. Но вот в деревне закричал петух, приветствуя появление первых золотистых лучей солнца. Его примеру сразу же последовали петухи соседних деревень, и их перебивающие друг друга голоса явились сигналом к всеобщему пробуждению.

Крестьяне — мужчины, женщины и дети — вышли из своих глиняных и тростниковых хижин, лепившихся друг к другу, и каждый принялся за свои обычные, повседневные дела. Мужчины занялись работами на канале, пахотой и севом; им помогали женщины и дети. Некоторые женщины остались дома, чтобы приготовить обед или ухаживать за цыплятами. Другие пошли к Нилу и принялись стирать белье, натерев его камнями, которые заменяли им мыло. Дети выгоняли скот в поле. Коровы, мыча от удовольствия, пожевывали клевер.

Каркали вороны, перекликаясь друг с другом. Они опускались на землю и искали червей, которые прятались в бороздах или в траве. Над деревней, в чистом голубом небе, парил голодный, ненасытный коршун; он внимательно следил своими зоркими глазами за женщинами, которые остались около своих хижин, озаренных лучами восходящего солнца, чтобы ухаживать за цыплятами и кормить их крошками хлеба или ячменной крупой.

По проселочной дороге шли феллахи, одетые в черное. Скоро на полях появились красивые деревенские девушки, которые работали рядом с парнями, обирая гусениц с кустов хлопчатника. Они были рады обществу мужчин — этим преимуществом девушки в городах не пользуются.

Сакийя в тени деревьев, медленно вращая красные глиняные ковши, пела свою грустную, заунывную песню. Около нее присели старики, которые были уже настолько стары, что не могли работать, но продолжали интересоваться сельским хозяйством и землей. Они говорили о гусеницах, причинивших такой вред хлопчатнику, что бедные феллахи не смогли даже уплатить очередной взнос своим кредиторам и те имели право забрать за долги их землю.

Хадж[16] Масуд, старик, получивший образование в Аль-Азхаре[17], покачал головой. Общество когда-то нанесло ему тяжелый удар, но он не любил об этом рассказывать. Как бы то ни было, Масуд уединился в деревне, где занялся воспитанием детей и распространял мудрое учение ислама среди наивных и почти первобытных феллахов. Он разрешал споры, возникавшие между ними, и со временем стал уважаемым человеком во всей округе. Масуд потеребил пальцами свою длинную седую бороду, чуть тронутую желтизной, и сказал:

— Аллах всемогущий и великий послал нам этих гусениц в наказание за наши грехи.

Он говорил на литературном арабском языке, беседуя с феллахами, словно хотел сохранить за собой право выделяться среди них. С тем слепым доверием, которое питают обычно наивные и неграмотные люди к ученым, феллахи согласились, что гусеницы действительно посланы им небесными силами в наказание за недобрые дела.

Мужчины и женщины, направляющиеся на работу группами и поодиночке, проходя мимо, приветствовали их словами: «Мир вам!», — а старики отвечали им: «И вам мир, милость аллаха и его благословение!»

Прошла девушка. Они приветствовала стариков: «Мир вам!», — и все ответили ей: «И тебе мир, и милость аллаха, Фатыма!»

Как только девушка удалилась, на толстых, темных губах Хадж Абу Хасана появилась ироническая усмешка и он сказал:

— Наверное, несколько дней никто не увидит Фахри бека…

И словно поняв этот намек, шейх Масуд невозмутимо и резко ответил, заставив его замолчать:

— Фахри уехал к дяде в Каир.

И чтобы Абу Хасан снова не начал сплетничать, шейх Масуд стал рассказывать историю, которая приключилась с ним в Каире в дни его юности.

2

Фатыма подошла к полю, покрытому ковром свежей зелени. Белые головки хлопчатника как бы венчали его величественной короной. Девушка принялась обирать гусениц с хлопчатника.

Фатыме было четырнадцать лет. Она обладала пленительной красотой, которая редко встречается у крестьянок. Ее черные глаза озаряли овальное, смуглое лицо с той присущей египтянкам бледностью, которая придает им особое очарование. Она бросала беспокойные взгляды на дорогу, но там не было того, кого она ждала, и ее глаза наполнились слезами.

Фатыма была в отчаянии. В ее душе возникли воспоминания, которые она похоронила в своем сердце. Она вспоминала дни своего детства, когда вместе с двоюродным братом в начале лета выходила на сбор падалиц под пальмами, а в зимние дни — на ловлю рыбы, заснувшей от холода на прозрачной глади ручейков. Перед ее главами прошли картины ее первой любви к своему двоюродному брату Мухаммеду, которая постепенно угасала и наконец исчезла перед новым чувством. Она вспомнила, как девочкой десяти-одиннадцати лет сопровождала однажды своего отца в усадьбу Сейида паши. Считая неудобным входить к паше вместе с дочерью, отец велел ей подождать в саду. Там девочка увидела детей, которые играли и бегали наперегонки. Она села в уголок, под тень дерева и стала наблюдать за ними, опечаленная, что не может присоединиться к игре. Фахри, сын паши, увидел застенчивую девочку и, будучи старше, понял, что творится в этом маленьком сердечке. Мальчик пожалел ее, подошел и вежливо спросил:

— Почему ты не идешь играть с нами, девочка?

С того дня Фатыма чувствовала к этому мальчику благодарность, и какое-то смутное, сладкое, волнующее чувство возникло в ее сердце…

3

Фахри был единственным сыном Сейида паши, хозяина тех обширных земель, которые паша, унаследовав от своего отца Халила-ага, сдавал в аренду мелким крестьянам. Никто толком не знал, почему паша покинул столицу и остался жить в деревне. Ходили слухи, что он скрылся после развода с одной из своих жен… Кажется, он поклялся, что ни одна из его жен больше не будет жить в Каире. Когда Фахри вырос, паша послал его к дяде в Каир, чтобы тот поместил его в одно из государственных учебных заведений.

Фахри приезжал в Тальху к родным во время школьных каникул. И только тогда Фатыма могла хоть издали любоваться им. Однако молодой человек уже забыл ее и, встречаясь, не обращал на нее никакого внимания. Она была девочкой, а в нем еще не проснулся мужчина. Правда, столичные развлечения способствовали его раннему возмужанию. Вот почему, когда в этом году Фахри вернулся в селение и встретился с Фатымой, в которой уже почти созрела женщина, девушка ему понравилась. Он не знал, что ее сердце было полно нежности к нему.

Фахри увидел ее однажды утром, когда она заботливо ухаживала за кустами хлопчатника. Он спрятался за большую смоковницу и, словно завороженный очаровательными движениями девушки, не мог отвести от нее своего жадного пылающего взора. Он чувствовал какую-то робость, мешавшую приблизиться к ней и поговорить. Причиной этой робости было уважение к традициям своего народа: от жителей деревни он знал о предстоящей свадьбе Фатымы с ее двоюродным братом Мухаммедом.

Фатыма искала кокон, выскользнувший из ее рук и затерявшийся в густой траве. Случайно ее взор упал на смоковницу. Она увидела Фахри и улыбнулась ему. Ее улыбка придала юноше смелости, и он пошел к ней навстречу. Приблизившись, Фахри в растерянности остановился, не зная, что сказать. Но Фатыма избавила его от замешательства, спросив:

— Как поживаете, господин?

Между ними завязалась беседа. Фатыма отвечала юноше наивно и застенчиво. Она вспомнила день, когда впервые увидела мальчика, и поняла, что в ее сердце зародилось новое чувство, которое росло с каждым годом.

Фатыма с нетерпением ждала каникул, чтобы увидеть его, а может быть, если удастся, и поговорить с ним. Но девушка думала, что сын паши ею не интересуется. Он же оправдывался тем, что застенчивость мешала ему заговорить с ней, хотя он и стремился к этому. Фахри обратился к Фатыме со словами, полными сладкой, опьяняющей нежности, которой она не встречала ни у кого из своих односельчан. Фатыма была растрогана. Ведь ничто так не влияет на чувствительную от природы женщину, как ласка и нежность.

4

Они встречались каждое утро. Говоря о чувствах, которых он на самом деле не испытывал, Фахри притворялся. Хотя ему было только восемнадцать лет, — а это возраст благородных чувств и возвышенной любви, — он любил эту девушку чувственной любовью. Когда у него появилась потребность в любви, рядом не оказалось девушки, которая разделила бы с ним его чувства, которой он отдал бы свое девственно чистое сердце. И все это потому, что восточные обычаи, препятствующие общению различных полов, оказались преградой между ним и девушками. И тогда он, как и многие молодые люди, вынужден был обратиться к тем, кто торгует любовью, чтобы заглушить огонь желания, пылающий в глубине молодых сердец. В одном кафе он познакомился с госпожой Альмаза и полюбил ее чистой, платонической любовью. Он приходил ежедневно после занятий и проводил с ней долгие часы, рассказывая о своих искренних чувствах и чистой любви. Но она втайне смеялась над ним и его наивностью. Недолго храня его невинность, она посвятила юношу в тайну любви, которой он стыдился. И он поклялся больше не быть таким наивным и глупым, как в первый раз… И с тех пор, влюбляясь в женщин, он любил их той любовью, которой научила его Альмаза… Таким образом, всякая женщина возбуждала в нем только желание. Немалую роль в этом сыграли бульварные песенки, которые своими мелодиями и словами возбуждают животный инстинкт у мужчин, и полуголые, распущенные артистки с проникновенным, сладким голосом и пленительной, женственной внешностью. Фатыма не была такой девушкой, которая может внушить только чистую, платоническую любовь. Ее соблазнительное, нежное тело, сильная, упругая грудь — все это разжигало горячую кровь, которая текла в жилах юноши.

5

Уже три дня Фатыма не видела Фахри. Бросая на время работу, она направлялась к дому Сейида паши и издали пристально смотрела на окно Фахри, у которого он обычно сидел в часы досуга. Но окно было закрыто. Смущение и страх мешали ей спросить слуг о молодом хозяине. Женское чутье подсказывало ей, что он уехал в Каир. Эта печальная мысль причиняла боль, сжимала сердце. Она помнила, как юноша рассказывал ей о своих увлечениях красивыми женщинами столицы: он хотел этим удовлетворить тщеславие, обычно присущее молодым людям, и вызвать у нее ревность, которая, как известно, порой рождает любовь.

Вечером Фатыма ушла к себе и поднялась на крышу, где она обычно спала жаркими летними ночами. Она устремляла свой взор то в ясное, усыпанное звездами небо, то на поля, еле видимые под покровом мглы. То ли от жаркой ночи, то ли от непрерывного, однообразного квакания лягушек и разноголосого возбужденного лая собак ею овладела бессонница. На самом деле ей мешали спать мысли о Фахри; возможно, непрерывные мысли о любви только разжигают это чувство. Фатыма тянулась к Фахри; ведь она была восточной девушкой, чувственной от природы. Думая о нем, она вдруг почувствовала, как сладкая, опьяняющая дрожь пронизала все ее тело. Она схватила подушку и крепко прижала ее к груди, словно это сам Фахри. Стыдясь своих мыслей, она очнулась и присела на край постели. Ее взор случайно упал на поле, и она увидела человека, который ходил взад и вперед. При свете звезд Фатыма узнала в нем Мухаммеда — своего двоюродного брата и жениха. Она удивилась тому, что он бодрствует, тогда как обычно он ложился спать после вечерней молитвы и просыпался только с восходом солнца.

И Фатыма вдруг вспомнила о своей былой нежности к Мухаммеду в те дни, когда они вместе играли, ловили птиц и удили рыб. И почувствовала, что теперь не питает к нему даже симпатии. В ней возникло какое-то смутное чувство, к которому примешивался страх и затаенная ненависть, потому что она считала своего жениха препятствием, стоящим между ней и ее счастьем. И Фатыма удивилась своей жестокости, которой прежде в себе не знала.

6

Как-то мимо Фатымы, занятой очисткой гряд хлопчатника, прошел Мухаммед. Это был молодой человек двадцати лет, маленького роста, худой, с черными глазами, пылающими на обожженном солнцем, изможденном лице. Легкие морщинки в уголках рта свидетельствовали о скрытой болезни, которая мучила его. Юноша первый приветствовал девушку и она ответила:

— Пусть аллах пошлет тебе здоровье!

Но сказала она это как-то сухо и холодно, без улыбки, без нежного взгляда, словно отвечала случайному встречному. Мухаммед понял, что между ними возникла глубокая пропасть. Его двоюродная сестра, это прекрасное, кроткое, маленькое создание, которое он знал и воспитывал с самого детства, та, кого он хотел сделать своей женой, стала ему чужой и чувствовала к нему неприязнь. Он остановился, не зная, какими словами высказать боль, которая поднималась в его смятенном сердце.

Мухаммед уже раньше заметил, что односельчане шепчутся, когда он проходит мимо и, насмешливо улыбаясь, соединяют имена Фахри и Фатымы. Но он не хотел верить ничему, что о ней говорили, и пытался прогнать от себя всякую мысль, которая могла поколебать его уверенность. Однако сомнение начало проникать в его душу, и он чувствовал его ядовитые, причиняющие боль, уколы. В его воображении стала возникать картина, о которой он старался не думать. Она причиняла ему боль всякий раз, как он представлял себе Фахри, страстно беседующего с Фатымой. Однажды, приблизившись к ним, он услышал, как Фахри равнодушным тоном обратился к девушке:

— Вы сказали, что хлопок в этом году лучше, чем в прошлом?

Только теперь Мухаммед мог понять причину их замешательства, когда он приблизился, и Фахри был вынужден переменить тему разговора. Теперь, наконец, ом понял жестокую, горькую истину: его невеста любила другого.

Не зная, как открыть Фатыме свою душу, он только смог сказать:

— Я вчера не спал, Фатыма…

Поняв его намек, она пришла в негодование и сухо ответила ему:

— А кто может спать, когда жарко?

Мухаммед остановился в замешательстве; эти слова заставили его замолчать. Фатыма дала ему понять, что его бессонница естественна, в ней нет ничего необычного. Тогда он стал искать другие, более убедительные слова, но, не найдя их, еще больше смутился и неожиданно сказал:

— Стоит мне уйти, как приходит он…

И продолжал стоять в той же застывшей, нелепой позе, словно все еще надеялся, что она, как обычно, скажет: «Еще рано. Поболтаем немного». Но Фатыма сделала вид, что не расслышала, и продолжала работать, не обращая на него внимания. Тогда, пристально глядя на девушку, он громко сказал:

— До свидания!

Его надежда быстро растаяла, когда он услышал ее небрежный ответ:

— До свидания!

И юноша медленно поплелся по пустынной дороге. Иногда он оглядывался, чтобы посмотреть, не провожает ли его Фатыма взглядом. Но она не обращала на него внимания; все ее мысли были заняты Фахри. Она уже знала, что он вернулся из Каира утренним поездом.

7

Не прошло и десяти минут после ухода Мухаммеда, как на повороте дороги показался Фахри. Солнце обожгло его белую, нежную кожу, и на нее лег красивый оттенок загара. Юноша остановился, любуясь Фатымой. Девушка видела его, но притворилась, что не замечает, и продолжала работать, стараясь казаться спокойной. Но ее щеки зарделись прелестным румянцем, и на лице засияла улыбка. Наконец Фахри подошел к ней и спросил:

— Как поживаешь, Фатыма?

Смуглое лицо девушки зарделось еще больше. Она не ответила ему, словно потеряла дар речи, и только положила руку на грудь, будто хотела заставить смолкнуть сильно бьющееся сердце. Юноша повторил приветствие, с трудом сдерживая желание обнять это молодое прекрасное тело.

И тут Фатыме пришла в голову мысль, от которой она содрогнулась. Дрожа от страха, она закричала:

— Как бы нас не увидел Мухаммед! Он ревнив и убьет нас обоих!

Юноша пожал плечами, выражая свое презрение к жениху и давая понять, что не придает этому никакого значения и что она может быть спокойна. Затем он попытался снова вызвать улыбку на ее лице, говоря:

— Не бойся, Фатыма, ведь я с тобой… Я защищу тебя.

Она печально улыбнулась, показав при этом свои жемчужные зубы, и опустила длинные ресницы, оттеняющие ее красивое, смуглое лицо. А он продолжал:

— О Фатыма, ты первая, кого я по-настоящему полюбил. Все красавицы Каира, которых я видел, не могут с тобой сравняться!

Она посмотрела на него взглядом, полным упрека, таким взглядом, которым женщина дает понять, что она не верит, хотя и любит. Потом оставила работу и прислонилась спиной к развесистому тутовому дереву, которое защищало от палящей жары в часы полуденного отдыха.

Распущенные волосы мягко рассыпались по ее полным плечам. Ее нежный стан снова возбудил в Фахри желание. Он хотел обнять девушку, но она с притворным гневом отодвинулась, испугавшись того сладкого ощущения, которое пронизало все ее тело при одной только этой мысли. Потом, вопреки своей воле, движимая какой-то неодолимой силой, она, словно опьянев, приблизилась к нему. Он грубо привлек девушку к себе на грудь и стал пить влагу с ее алых губ. И, увлекаемая его жадными губами, она сдалась, не оказывая ни малейшего сопротивления…

Вдруг на тутовое дерево, под сенью которого они находились, сел коршун, держа в когтях задушенного цыпленка. Не успел он устроиться на ветке, как его догнал ворон, привлеченный запахом крови. Ворон уцепился за ветку; трусливо озираясь и каркая во все горло, он со страхом смотрел на коршуна. Но уверенный в своем превосходстве над противником, коршун продолжал не спеша уничтожать свою маленькую жертву.

На призыв каркающего ворона слетелась целая стая, пытавшаяся отнять у коршуна добычу. Но коршун угрожающе развернул свои сильные, большие крылья и, закончив свое дело, бросил холодный, презрительный взгляд на трусливых врагов, которые не осмелились броситься на него. Затем он взмыл в воздух, а вороны разлетелись в разные стороны.

Фатыма услышала голоса мужчин, которые шли проселочной дорогой. Среди них она различила голос Ахмада, вспыльчивого молодого феллаха, который рассказывало своих спорах с семьей жены, которые закончились разводом. По мере того как Ахмад удалялся, голос его затихал, и наконец совсем замолк.

Наступила торжественная тишина, нарушаемая только легким шелестом листьев, которыми играл слабый летний ветерок, да нежным, нестройным щебетанием птиц, порхавших по деревьям, да еще звуками сакийи, которая медленно вращала свои глиняные ковши. Слева земля, которую так страстно и ревниво любит феллах, была покрыта прекрасным сверкающим белым ковром, а справа лежал ковер из клевера с его нежными стебельками; словно во сне, он чуть покачивался при порывах ветра, колыхающего его поверхность, похожую на расшитую цветами тафту. А там, за полями, раскинувшимися на далекие пространства, бушевал Нил, кативший свои бурные воды, как бы завершая узор ковра, покрывающего эту чудесную землю.

8

Покинув Фатыму, Мухаммед пошел полями. Он шел медленно, ослабевший, иногда останавливался, прикладывая руку к груди и нащупывая место, где находится сердце. Ему казалось, что оно так сильно бьется, что вот-вот готово разорваться. Так бывает, когда мы переживаем измену любимой, на которую возлагали все надежды, связывая с ней свое счастье и жизнь. Мухаммед остановился в уединенном месте под тенью смоковницы и заплакал. Но тут же устыдился своей слабости и спросил себя: как могло случиться, что девушка парализовала его силы, что он, потеряв волю, разговаривает с ней покорным и униженным тоном? Разве он плачет сейчас из-за девчонки, которую в детстве бил и даже заставлял плакать? Он ненавидел себя за слабость и трусость. В первый раз Мухаммед почувствовал, как сильно он любит Фатыму и как опустошила его душу эта девушка, которая была для него всем на свете.

И он смертельно возненавидел человека, который покорил сердце Фатымы. Инстинкт властно говорил ему: «Твой соперник не должен быть с ней счастлив».

Мухаммед продолжал свой путь, но теперь в нем проснулся животный инстинкт, целью его жизни теперь стало убийство соперника. Он понял, что не может жить спокойно, пока жив тот, кто причиняет ему такую нечеловеческую боль. Не успел он дойти до дому, как мысль об убийстве прочно засела в его мозгу. Тогда он взял ружье и пошел куда глаза глядят, так как не знал, где в это время находилась его невеста.

Неожиданно он издали увидел Фахри, который беседовал с Фатымой. Мухаммед прицелился в соперника, но ему хотелось услышать слова, которыми тот сумел приворожить сердце его невесты. Он опустился на колени и пополз по направлению к ним. Фатыма услышала рядом с собой тихий шорох, обернулась, но ничего не заметила. Однако ее охватила дрожь, леденящая ее взволнованное, разгоряченное тело. Она освободилась из крепких объятий Фахри и тревожным голосом прошептала:

— Оставь меня. Оставь меня и беги!.. По всей вероятности, он следил за нами и слышал нас… Мне жаль тебя, ведь ты еще молод!..

В это мгновение из кустов хлопчатника показалась голова Мухаммеда, который прислушивался к ее словам. Но в Фахри слова девушки вызвали прилив мужской храбрости. Он гневно воскликнул:

— Пусть он только придет! Я прогоню его палкой, как собаку!

Не успел он это сказать, как, дрожа от гнева, с горящими глазами показался Мухаммед. Он сжал в руках ружье и прицелился Фахри в грудь. Тот выхватил из кармана револьвер, который обычно в деревне носил с собой. Однако молодой феллах сумел выстрелить раньше, и Фахри упал, истекая кровью. Фатыма потеряла сознание.

На выстрел прибежали отец и брат девушки, работавшие неподалеку в поле. Лучи солнца скользили по длинной седой бороде старика. Он стоял, неподвижно застыв, и смотрел на дочь, лежащую у его ног, взглядом, полным сострадания, тем взглядом, в котором печаль за поруганную честь сочеталась с отцовской нежностью. По его щекам, испещренным морщинами неумолимой старости, скатились две слезинки:

— Что же мы будем делать с Фатымой?

Сын с искренней решимостью слепого фанатика, который может решиться даже на убийство брата, если его убедят в том, что оно угодно аллаху и за это ему будет даровано вечное блаженство, дрожа всем телом, ответил:

— Бросим ее в Нил.

Старик перевел свой взгляд на племянника Мухаммеда, который стоял перед ним. Старик хотел узнать его мнение, надеясь что оно не будет таким жестоким. Мухаммед печально смотрел на густые, вьющиеся волосы Фатымы, рассыпавшиеся по зеленой траве, на ее красивые, изогнутые ресницы, на ее бледное, смуглое лицо, которое стало сейчас еще более прекрасным, на серебряное колечко, сверкающее на руке под лучами солнца. И в его израненной, обливающейся кровью душе родились сладкие, мучительные воспоминания. Он вспомнил себя ребенком, играющим с Фатымой, когда они строили вместе свой маленький домик на этом самом поле, под этим самым вековым деревом, которое видело счастье их детства, как видит теперь несчастье его юности. Он вспомнил тот день, когда вместе с Фатымой пас корову Джавхару, и вдруг корова неожиданно вырвалась и побежала в поле, радостно мыча от сознания своей свободы. И дети побежали за ней, а Фатыма плакала и взывала о помощи. Наконец, обессиленная, она остановилась и в отчаянии бросилась на траву. А когда ему с помощью крестьян удалось поймать Джавхару, он вернулся туда, где сидела ожидающая его Фатыма. Он взял ее на руки… Как она тогда его любила! Он был уверен, что Фатыма всегда будет принадлежать ему. Каждый день он наблюдал, как девушка растет и расцветает. Ах! Нет муки сильнее, чем воспоминания о прошлом счастье в дни несчастья! Из его груди, где билось израненное сердце, вырвался тяжелый вздох. И с твердой, пришедшей после долгого колебания решимостью он сказал:

— Да, убьем ее!

Мухаммед провел всю ночь без сна, в размышлениях и воспоминаниях, без конца спрашивая себя, правильно ли он поступил.

На другой день полиция обнаружила труп девушки, который плавал на поверхности Нила. У нее были раздроблены кости и обезображено лицо. Полицейские подобрали труп, но так и не установили личности убитой. Что касается Фахри, то он был только ранен и скоро выздоровел. Он не хотел, чтобы полиция узнала о случившемся, поэтому молчал. Он поступил так то ли от страха перед местью жителей деревни, то ли желая сохранить свою репутацию. Удивительно, что эта трагедия не оставила глубокого следа в его душе, и, может быть, теперь он уже совсем не вспоминает о той, которая умерла из-за него.