Египтянин. Путь воина

4

Всю дорогу, до самого Саиса, Ренси не мог думать ни о чём другом, кроме Мерет и той смертельной опасности, в которой она, дочь Тахарки, сейчас находилась. Успеть, успеть, успеть!.. На главной дороге, которая вела к Саису вдоль Нила, ему приходилось с трудом пробиваться в потоке людей и повозок, двигавшемся навстречу, из города.

Из уст в уста передавали, что ассирийцы скоро будут в городе, что его разграбят, а жителей вырежут вплоть до последнего младенца, – и вскоре по всем улицам и площадям, во всём Саисе от края до края, волной прокатился призыв спасаться бегством. Пробиваться к дворцу правителя было нелегко, так как давка на улицах всё увеличивалась. Порою Ренси приходилось прокладывать себе путь силой, а иногда он прижимался к стене, выжидая, пока очередная толпа беглецов пройдёт мимо.

Наконец он очутился у ворот между двумя колоннами с усечёнными верхушками, или пилонами, стены которых были украшены барельефами и иероглифами. Обычно перед этими воротами, которые вели в дом номарха, толпились солдаты и дворцовая челядь, однако, сейчас здесь не было ни души.

Шатаясь от усталости, Ренси шёл по бесконечно длинной галерее дворца, удивляясь, что так никого и не встретил на своём пути. Огромная резиденция саисского номарха выглядела безлюдной, подозрительно пустой.

Он остановился у одной из колонн и, переводя дыхание, привалился к ней плечом. Время – по секундам, минутам – проходило быстро и незаметно, и Ренси потерял ему счёт. Он не знал, сколько длилось его бездействие, и сомнения в разумности принятого решения постепенно овладевали им. Отвага, решимость и нетерпение покинули его; он уже не совсем понимал, что делать дальше и где искать Мерет. Скорее всего, говорил он себе, она покинула дворец вместе с остальными, и её след отыскать будет непросто: ведь Египет велик…

В какой-то миг ему показалось, что он услышал тихие, но различимые в безмолвии дворца всхлипывания. Кто бы это ни был, он мог подсказать Ренси, где найти Мерет! С этой мыслью Ренси побежал по коридору, потом остановился, чтобы прислушаться и убедиться, что не ошибся, что плач ему не привиделся. Он и не заметил, что стоял теперь у порога женской половины дворца.

Мерет сидела в комнате, выложенной изразцами, на полу среди множества подушек, расшитых золотым шитьём. Маленькая, одинокая, всеми покинутая. Голова её была опущена; она плакала, закрыв лицо руками. При виде девушки сердце у Ренси забилось сильно и часто, но в следующее мгновение сжалось от нежности и жалости к ней.

Мерет услышала его шаги и, подняв голову, провела ладонью по щекам, вытирая слёзы.

– Ренси?! – изумлённо воскликнула она и поднялась навстречу юноше. – Как же я рада видеть тебя снова! Мне было так страшно, так одиноко… Видишь, даже слуги покинули меня…

В свете настенных факелов кожа Мерет казалась бронзовой, прекрасные фиалковые глаза – непроницаемо чёрными. На ней не было ни ожерелья, ни серёг, ни других украшений, и она, в лёгком платье, облекавшем её всю до самых сандалий, походила сейчас на обычную нубийскую девушку. Но для Ренси она была прекраснее и изысканнее всех на свете.

– Неужели все разбежались? – спросил Ренси, с трудом разлепив пересохшие губы. – И рабы, и придворные чиновники, и… сам номарх?

Последние слова он произнёс с насмешкой, как бы намекая на трусость Нехо.

– Мой дядя отправился в лагерь ассирийского царя на переговоры, – пояснила ему Мерет таким тоном, будто оправдывалась за Нехо. – Он хочет просить ассирийцев не входить в Саис и пощадить его жителей. Довольно и кровавой участи Мемфиса… Но во дворце одни не поверили в благоразумие намерений номарха, другие решили, что живым его больше не увидят. Вот и мой отец: защитят ли его боги-покровители? вернётся ли он живым и невредимым?

Мерет вздохнула и склонила голову; густая чёрная прядь упала ей на лицо, скрыв горячий блеск её глаз.

– О Мерет… – прошептал Ренси, у которого от жалости к девушке сжалось сердце. – Я искренне сочувствую тебе и верю, что с твоим отцом не случится ничего плохого.

Мерет промолчала, и Ренси подумал, что она не поверила его словам. Но о чём молчат уста, скажут глаза. Ласковая, хотя и загрубевшая от работы с камнем рука юноши тронула Мерет за подбородок. Подняв ей голову и перехватив её взгляд, Ренси понял, что она не забыла разговор, послуживший причиной их ссоры.

– Послушай, Мерет, я здесь для того, чтобы помочь тебе бежать. Можно достать барку и отправиться в Сиут или Абидос, подальше от этих мест. Тебе нельзя оставаться в Саисе: ты – дочь мятежного фараона. И если ассирийцы войдут в город, ты будешь первой, кого они не пощадят.

– Я останусь здесь, во дворце. Буду ждать возвращения дяди: он теперь – моя семья, – ответила Мерет, не дав Ренси договорить. – Мне некуда бежать.

В её голосе звучала безнадёжность, полная покорность судьбе. Но именно это отчего-то сильнее всего подействовало на Ренси. Позабыв обо всём, что их разделяло, он в неудержимом порыве привлёк девушку к себе и с жадностью приник к её дрогнувшим устам.

Мерет не отстранилась, как можно было ожидать, не оттолкнула дерзкого юношу. Она как будто повиновалась непонятному, новому чувству, который вряд ли сумела бы определить сама. Но это чувство было сильнее всего – сильнее тревоги о судьбе отца, сильнее внушённых с детства правил, сильнее страха перед неизвестным будущим. Она стояла не шевелясь, покорной пленницей обвивших её сильных рук, опаливших её поцелуем губ. Этот дерзкий юноша казался ей сейчас, когда всё вокруг готово было рухнуть, единственной прочной опорой во всём мире.

Несколько бесконечно долгих мгновений простояли они так, прижавшись друг к другу, задохнувшись от слияния губ, и биение их сердец отдавалось в груди каждого из них.

Неожиданно Мерет сделала резкое движение, освобождаясь от объятий Ренси, и, точно пристыженная, опустила глаза. Ренси обернулся и увидел Нехо. За спиной у номарха стояла добрая дюжина вооружённых до зубов шемсу5.

– Так, значит, ты вообразил, что тебе всё позволено, как ты захочешь, так и будет, – сказал Нехо, вперив в юношу недобрый, пронизывающий до самого сердца взгляд.

Было что-то зловещее и в выражении его костлявого грубого лица, и в его напряжённой позе. В этот раз Нехо, как и Мерет, был в простой одежде; парик у него съехал набок, а клафт он держал в руках, точно это был обычный платок.

– Мои действия кажутся кому-то неблагоразумными? – отозвался Ренси, пытаясь, и безуспешно, сдержать негодование, которое возникало у него всякий раз, когда речь заходила о свободе его поступков.

– Более того, нет сомнения в том, что все твои намерения возмутительны, наглы и отвратительны, – холодно, с присущим ему высокомерием ответил Нехо и перевёл свой осуждающий взгляд на Мерет.

Девушка выглядела растерянной и испуганной. Пушистые ресницы то поднимались, то опускались, словно она одновременно хотела и заплакать, и сдержать слёзы.

– Не следовало тебе приходить сюда. – Нехо снова смотрел на Ренси в упор тяжёлым немигающим взглядом. – И особенно после того, как я выгнал тебя из Саиса.

Это было похоже на угрозу.

Чувствуя, как к горлу подкатывает тугой ком, Ренси спросил:

– Меня схватят немедленно или при выходе из дворца?

Нехо смерил его презрительным взглядом с головы до ног и ухмыльнулся.

– Кому ты нужен? Иди, куда хочешь, – никто и слова тебе не скажет. Но держись подальше от Мерет. Иначе я не ручаюсь за то, что однажды тебя не найдут в какой-нибудь каменоломне с раскроенным черепом.

Несмотря на столь серьёзное предупреждение, Ренси только упрямо выдвинул окаменевший подбородок и не сдвинулся с места. Глядя на него, Нехо не то вопросительно, не то удивлённо выгнул насурьмленную бровь.

– Уходи, Ренси, – шёпотом, чтобы слышал только юноша, проговорила Мерет, не поднимая глаз, и отвернулась.

Ренси не оставалось ничего другого, как подчиниться: ему больше нечего было ждать. Но только: здесь и сегодня.